Землянская Наталья Николаевна : другие произведения.

Ёпс Тудей, Париж! часть2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Глава 8
   - У Раечки надо дымоход прочистить - совсем тяга плохая. Голова раскалывается! Видать, угорели вчера...
   Марковна сидела у меня за столом и тянула с блюдечка огненно горячий чай, щедро заправленный медом.
   Моя головушка тоже была тяжела, точно шар чугунный, и любое наклонное движение отзывалось резкой болью в висках.
   - Дымоход! - бурчу. - Как же!
   - Нашатыря накапай в водичку или капель анисовых. Есть у тебя нашатырь-то?
   Я на табуретку взгромоздилась и полезла за аптечкой в шкафчик кухонный, а Марковна тут и спрашивает:
   - Зинуль, а черт с нами был? Иль мне помстилось? - и рукой правой на всякий случай крестится.
   Тут я на табурете и застыла памятником - потому как очень живо мне прошедший вечерок вдруг представился. Вот только окончания "банкета" припомнить не могла.
   - Да вроде... вроде и было чего-то...Или не было?
   - Вот то-то же! - говорит Марковна. - Допьесся! - и такую постную да благостную физиономию состряпала, будто сама в жизни капли в рот не брала и даже не нюхала.
   А тут входная дверь - бух!... Слышу: из сеней голос - дед Проня:
   - Хозяйка! Принимай гостей!..
   Смотрю - у Марковны вся благость с лица сползла, точно ее лимоном угостили. Оборачиваюсь: Проня входит ... Матушки ж мои!!! Чисто жених! Новехонькая дубленка на нем, толстый шарф мохеровый до колена, брючки дорогой материи с насмерть заутюженными стрелками в белы валенки заправлены, на голове - шапка норковая богатая. Бороденка расчесана и кольцами завита, парфюмом несет немыслимо, а на левой лапе - печатка золотая тускнеется.
   Марковна быстренько в себя пришла:
   - И откудова такой приятный кавалер?
   - Х-хе!.. - говорит дедок, а у самого - во всю ширину рта зубья новые. Тоже золотые. - Сначала гостя дорогого к столу пригласите, а потом вопросы спрашивайте!
   Я от такого вида его сказочного даже забыла, что на табуреточке стою, - так и шагнула вперед! Хорошо, дед меня подхватил, а то б убилась.
   Потом Проня дубленочку скинул, а под ней - свитер цветной. Поди, турецкий... Красивый! Дедок брючки со стрелочками поддернул, культурно так уселся, говорит радостно:
   - Ну, хозяйка, все, что есть в печи - на стол мечи!
   А Марковну так просто не возьмешь. Она ему в ответ: чего это он, мол, расфуфырился? да еще командует в чужом доме? Или нынче праздник у козлов?
   Дед подбоченился:
   - Я, мож, свататься пришел! А касаемо угощения, так мы и тут... - и кричит: - Адамантушка, заходи!
   Тут на зов протискивается в кухню мужичок. Молодой, весь из себя темный, непонятно одетый, а главное - мохнатый весь, словно волосом бараньим зарос. Ухмыляется мужичонка этот и молча выставляет на стол всякие диковинные разности: я такого даже у Лизки в ее кабаке не видала. Бутылки фигурные, закуски - колбаса там нарезкою, мясо вида благородного, гады морские - и мелкие и побольше, - салатики разноцветные... И главное - ведь ничего у него в руках с собой не было! - а он всю эту вкуснотищу на стол метал точно из рукава.
   Дед говорит:
   - Хорош!..
   Мужичонка остановился.
   - Садись, Адамантушка, с нами, - по-хозяйски велит дед. Мужичок садится.
   Тут - бац! - Марковна хлопается в обморок. Она до того просто застыла камнем, а как гость против нее уселся - так и свалилась без памяти.
   Мы с Проней вкруг нее забегали, водой прыснули, по щекам похлопали, обратно еле усадили. Чуть пупки не надорвали за этим делом! Она - глаза открыла, повела мутным взглядом... Адамантушку снова увидала, да как заверещит:
   - Черт! Черт!.. - и опять норовит свалиться.
   Ну, тут уж успела я за рукав ее придержать.
   - Прекрати, - говорю, - дурить!..
   Оно и правда: в бабе весу - килограмм сто с гаком, себе дороже ее без крана тягать-то... Да еще отобьет какой орган жизненный или сломает чего, - нянькайся с ней потом!
   Марковна тоже, видать, последствия прикинула, - передумала в обморок падать. Сидит, качается, глаза оловянные таращит, да рот разевает молча, точно рыба на песке.
   Я на Прониного приятеля поглядела: мужик как мужик... На голове только волос всклокочен интересно, будто у него там и впрямь рожки небольшие пробиваются.
   - Стопки давай! - скрипит дед.
   Я было встала, да Марковна у меня тут же вбок заваливаться начала, пришлось сесть обратно. Дедов приятель тогда мохнатой лапой над столом провел - и появились сами собой рюмочки красивенькие, все из себя хрустальные. Тут уж и я оторопела малость.
   Сидим с Марковной на пару, как две немые вороны, глазами молча хлопаем. Проня - довольный! Бутылку какую-то откупорил скоренько штопором, по рюмкам плеснул:
   - За здоровьице! - говорит. И не дожидаясь остальных, опрокинул стопарик. - Ммм!.. Приятная вещица! Мартель называется...
   Адамантушка его между тем тоже молча сидит, к еде не притрагивается, и так это все ухмыляется непонятно. Словно мы какие зверушки забавные.
   Марковна слегка очухалась, колбаски кусочек с тарелки - цоп...Покушать-то она завсегда охотница! В рот кусок положила, а прожевать толком и не может, потому как дедов приятель на нее уставился неотрывно, - точно в зоопарке на какую обезьяну. Бабка с досады колбасу выплюнула, встала - руки в боки - и говорит:
   - Ну-ка, голубь, проваливай-ка отсюдова вместе со своим дружком!.. А то, ишь! - фокусы тут показывает! Думает, притащил на угощенье херню всякую - и ему сразу кланяться будут?! А ну, - изыди! - а сама так и напирает вперед, аж стол сдвинула.
   Проня брови нахмурил, кулаком стукнул:
   - Цыц, баба!
   Да не на ту напал! Ага... Какое там "цыц"! Марковна первую попавшуюся бутыль схватила да как замахнется! - цыкальщика тут же из-за стола сдуло. От греха подальше. А темный мужичок сидит себе спокойненько, хихикает. Весело ему...
   - А ты чего? - ярится бабка. - Бесово отродье! Щас и на тебя управу найду!
   - Пардон, мадам, - гнусавит мужичок. - Я против вас ничего не имею... - и каким-то непонятным образом выхватывает у нее из руки орудие возможного убийства и эту самую руку ей чмокает. Представляете?! Ну, прямо как в кино!
   Что вы думаете?- Марковна, конечно, тут же растаяла. Ей, небось, никто никогда рук не целовал.
   - Фу ты! - говорит. - Подлец!
   Ручку об фартук обтерла, вроде как брезгует. А сама - довольна-а-яя!.. прямо раскраснелась вся!
   А Проня от двери квакает: мол, я теперича - не то, что давеча! Я теперь, мол, новый русский! И гляжу - прямо распирает его! Да что ж за такое с дедом случилось?
   Ну, потом-то мы поняли. Когда к нему в хатенку наведались...
   А там - не хата, а цельный Эрмитаж.
   И телевизоров пять штук - огромный, меньше, еще помене, еще чуть - и совсем малюсенький. Это при том-то, что у него домик из одной комнатушки да холодного, напополам разделенного - на сени и кухоньку - коридорчика. К большому телеку, значитца, проводов куча - какие-то колонки здоровые, как в клубе раньше были, сверху плоский такой ящичек положен... На что только ему такое добро? У нас вышку-то телевизионную давно уж васькой звали. Только и осталось, что радио.
   На подоконнике - магнитофон: большущий, а к нему комплектом - маленький, точно игрушечка. Ковры кругом - на стенах, на полу и даже к потолку умудрился прибить. Гвоздями.
   В обшарпанном буфетике - вазы хрустальные боками толкаются, на замызганной клеенке обеденной - пара сервизов. Один - чайный: чашечки такие крохотные хорошенькие с блюдечками - прямо загляденье... А другой - здоровый: там и тарелки разные - и для горячего и для второго, и всякие там салатницы-соусницы да молочники-солонки и еще чего-то чему я и названья не знаю, и все так расписано затейливо Джокондами разными с младенцами или как их там...
   Короче, дивимся мы с Марковной на такое изобилие, - и тут дед Проня, богатей нечаянный, ко мне резво так подвигается сзади, и прямо за талию обнимать начинает:
   - Ну, че, - говорит, - Зинуля, замуж за меня пойдешь?
   Я от такой внезапности дар речи утеряла, молчу, а дедок прижался как родной, в ухо сопит, руками шарит... Тут с меня столбняк сошел, я его локтем пихнула, он - обиделся:
   - Чего ты, - говорит, - девка, рожу воротишь? Шо у тя есть окромя титек?... А я вона - почти олигарх!
   Марковна чуть со смеху не померла:
   - Держите, - говорит, - меня семеро! - а просмеявшись, ехидничать принялась: - Это ж тебе теперь наследничка надо! На такое богачество!.. Пальцем делать будешь? Ась?... Или попросишь кого пособить?
   - А и попрошу!Ну-ка, Адамантушка, дай мужской силы!
   Странный приятель его в ответ плечиками пожал, ухмыльнулся, - щелк пальцами! Смотрю, - а у деда брюки наутюженные прямо бугрятся в причинном месте!
   Марковну это зрелище тоже впечатлило. Даже больше, чем все дедовы сокровища. Озаботилась она вдруг сильно отчего-то, лицо такое масляное сделалось, - ну, чисто лиса!
   - Ты, - говорит, - Зинка, поди погуляй... мне тут с соседом потолковать надобно... - и к двери меня бочком оттирает.
   Вот срамота! И кто б мог подумать?
   Хотя, кажись, у Марковны с дедом что-то было когда-то. По-соседски. Лет двести назад... Я тогда еще совсем малая была, но как дедова жена покойная, Маруся, на весь хутор верещала - помню.
   Но только они промеж собой перетолковать не успели.
   Вломился в дверь Васька, - красный весь, запыхавшийся.
   - Атас!.. - кричит. - Тикайте!.. Там братва опять понаехала! Убивать будут!
   Мы во двор выскочили - слышим, а по улице рокот идет, будто целая мотоциклетная бригада... Бросились к калитке, Васька орет:
   - Куда?! Давай назад!
   Всем колхозом развернулись - и за дом. Там огородом - и через соседский участок... Впереди Васька резвым зайцем скачет, за ним - я, Марковна телесами трясет, а вслед Проня на негнущихся ногах враскоряку ковыляет и матом кроет.
   Проломили чужой плетень - выметнулись в проулок. Видим: несется машина странная. Вездеход. Мы от нее - ходу!..
   На другой улице сани едут: Матвеич и его халявная лошадь. В санях - Тютюниха с Сергеевной качаются. Васька на ходу в сани запрыгнул, у Матвеича кнут из рук вырвал, да как пригладит кобылку по сытому боку.
   - Па-а-шла-а!!
   Мы с соседкой - и откуда только прыть взялась? видать, очень жить хотелось, - тоже сверху в возок свалились, а Проня совсем отстал, бежит, за сердце хватается... Не знаю честно, чем дело бы кончилось, да только вдруг рядом возник этот самый Адамантушка, руку вытянул волосатую, длины неимоверной, хвать деда за шкирок - и втащил к нам в сани.
   Ну, а толку-то? Нас в санях сам-восьмой: Васька лошадь кнутом полосует, а она еле идет. Еще ж и снегу намело!
   А тут откуда ни возьмись - еще один вездеход вырвался! Смотрю: из снега вверх маленькие такие фонтанчики взрываются... То по нам стрелять начали. Только я звуков выстрелов не слышала - у меня слух отключился будто, и вообще как-то все причудливо стало - так медленно-медленно, как во сне, когда убегаешь, а убежать совсем не можешь.
   Один вездеход с нами поравнялся - оттуда зрачок черный автоматный как огнем плюнет! Я вижу: приятель дедов выгибается и ртом пули ловит, а они точно заколдованные прямехонько к нему летят, чередой точно пчелы... А потом он щеки надувает - и в обратную их выплевывает как семечки арбузные. И на стекле вездеходовом что-то красное расплывается... И все это тихо так разворачивается предо мной...
   А потом вокруг мир словно взорвался и опять я все слышу: бабки вопят, дед матюгается, как заведенный, - твою мать, твою мать, твою мать... И Васька кнутом щелкает, а у лошадки уж пена с удилов капает...
   Сани тут круто занесло - и в этот самый миг Адамантушка как-то весь сжался, свернулся пружиной, и лошади на спину - прыг! Почернел весь ей в масть и слился с лошадиной... Глядим: у ней изо рта и ноздрей искры посыпались, глазищи огнем зажглись, вся она увеличилась... А вокруг - снежный вихрь: это сани вслед за лошадью взмыли вверх и понесло нас!.. Понесло-о!.. Все заволокло туманом, закружило, заколовертило! - только ветер щеки обжигает - и понимаем мы, что тащит нас адская кобылка со скоростью неимоверной...
   И вдруг - вопль нечеловеческий! Это Матвеич не удержался и вывалился наружу. Он, бедолага, еще успел за край зацепиться, и Васька одной рукой вроде его схватил, но тут огненноглазая как взбрыкнет прямо в воздухе - Матвеича и оторвало от саней!
   - А-а-а... - и ничего уж во мгле не видать.
   Васька пытался вожжи натянуть:
   - Тпрр-ру! - кричит. А кобылка его не слушает: разрослась шириною в пол неба и совсем призрачная стала - уж непонятно, то ли это лошадь, то ли так, облако сумеречное.
   Мы друг за дружку ухватились, ни живы ни мертвы. Несет нас куда-то нечистая - только редкие звездочки мелькают, какие рядом, а какие и ниже...
  
   Вдруг - наваждение разом кончилось.
   Смотрим, а это и не звездочки вовсе, а фонарики городские, реденькие, сквозь заснеженные ветки помаргивают. Дома кругом ... Сани полозьями по асфальту скрежещут - это нас на проезжую часть вынесло. Хорошо, машин встречных не было. Кобылка наша резвая тоже как-то враз присмирела, поутихла. Ногами еле-еле перебирает, точно и не она сейчас неслась по небесам, а потом и вовсе встала. Стоит, шатается ... Васька из саней вылез - его тоже из стороны в сторону качает. Ну, не мудрено, - после такого-то полету! Подошел к животине, а она - ножки подогнула, завалилась, всхрапнула жалобно, - и дух испустила тут же.
   Косой на нас смотрит:
   - И че, - говорит, - теперь?
   А мы - что? Нам самим впору тоже - ложись и помирай. До того ухайдакались!
   Васька обратно в сани вернулся. Сидим кучкой, друг дружку греем, а в голове мыслей - никаких. Пустота.
   Первой Тютюниха встрепенулась.
   - Ночь, - говорит , - на дворе. И мороз нешуточный. Как бы нам тут не околеть. Вместе с лошадью...
   И тут до нас доходит, что мы и впрямь замерзнуть можем! Сергеевна спохватилась:
   - Охти мне - я ж ног не чую!
   Высыпались наружу, как горох, - и ну приплясывать! Отогреваться, значит ... Я тоже вместе с остальными прыгаю и тут у меня вдруг все проясняется: местность-то знакомая! И дома, и вывески! Мы ж аккурат против Лизкиного кабачка пришвартовались! И как только все на свои места встало, сразу даже легче дышать сделалось - словно морок какой сошел.
   - Не боись, - говорю, - народ... Щас все путем будет!
   Только заведение Лизкино уже закрыто было - видать, совсем поздно. Я еще подивилась про себя: вроде вот только утро было ... Хотя, кто ж его знает, сколь нас носило? И - где ?
   Потопали мы ночными улицами к Лизке домой. Она, по счастью, недалеко квартирку снимала.
   Пришли, в подъезд тихонечко прокрались. Стучимся. Раз-другой ... Нет ответа. Тут кто-то из нас нечаянно на дверь посильней нажал - она и отворилась.
   Мы, недолго думая, - внутрь.
   Вваливаемся всей толпой в прихожую. Там темно. Ну, я-то помню, где у Лизки чего, нашарила выключатель, свет зажгла... мать моя женщина! Вокруг все переломано - разбросано!
   Марковна бурчит:
   - Неряха твоя Лизка! С детства такая была... - и собирается идти в комнаты.
   Тут Васька вдруг ловит ее за воротник и говорит:
   - Тихо, бабы! Стоять! - а у самого видок, как у охотничьей собаки, что зайца учуяла.
   Мы, понятное дело, остолбенели, а Косой Марковну подвинул и сам вперед прошел. Слышим, оттуда звуки какие-то невнятные... Я тогда тоже пошла взглянуть.
   Лучше бы не ходила.
   Марковна, - вот она умная. Она как застыла на месте, когда ее Васька осадил, так там и осталась. А мне, конечно, все нужно...
   Там в кресле мужик сидел. С пакетом целлофановым на голове.
   Тютюниха тоже за мной вслед дернулась - и ей плохо стало. Васька ее из комнаты выпихнул, и на остальных шикнул, чтоб не совались.
   - Лучше, - говорит, - воды тетке дайте... да аккуратно! Не трогайте тут ниче, на хрен!
   Потом меня спрашивает:
   - Ну и че делать будем? - а сам бледный и голос дрожит.
   А у меня одна мысль: Лизка?!
   Осмотрелись потихонечку: в квартире все было вверх дном, но только мы больше никого не нашли. Да там особо и негде было прятаться.
   Васька шепчет:
   - Мож, это и не Лизкина квартира вовсе?
   Я ему тоже шепотом отвечаю:
   - А то я не знаю!.. Вон, на стенке и фотки ее висят!
   На одной картинке мы, кстати, углядели ее в обнимку с тем мужиком, что теперь тихим трупом в кресле сидел задушенный. Он, правда, мало был на себя теперешнего похож. Ну, так удивительного в том не было...
  
   Глава 9
   Короче, вызвали мы милицию. Приехали "опера" - нас же и арестовали. До выяснения обстоятельств.
   Привезли нас в кутузку и запихнули всех в одну камеру, потому как у них мест не было.
   - Ниче, - говорят, - тут вам не гостиница.
   Огляделись: нары деревянные, против них - еще одни, в углу толчок загаженный, а рядом - раковина ржавая с плаксивым краном. Отель "пять звезд".
   Сели мы на нары. Сергеевна помолилась про себя тихонечко - и задремала. Тютюниха тож к ней привалилась. Мы с Марковной моей сидим, глаза таращим. Устали смертно - а сон нейдет!
   Косой с Проней напротив умостились. Васька уж носом клевать начал, и тут дед нас всех растормошил:
   - Вам-то, - говорит, - хорошо... (хотя, уж чего хорошего?), а мне как быть?
   И прямо слеза у него в голосе!
   Василий ему, со злостью так, отвечает:
   - Че там у тебя еще? - а по самому видно, что тоже умаялся сильно.
   - А - вот!.. - и дед дубленку на себе расстегивает.
   - И че - вот?! - психует Косой.
   Мы с Марковной тоже ничего не поймем.
   - Да вот же! - орет Проня и ладошками на себя показывает.
   Васька молча тупо смотрит ... Потом начинает хрюкать. Ну, то есть, это он сначала хрюкал - тихонечко так. А потом в голос ржать начал:
   - Гы-гы-гы! Ну, ты дед, - орел!
   Мы с Марковной по-прежнему в непонятках.
   - Орел?! - визжит дед. - А ты бы побегал весь день вот так! С х**м наперевес!..
   Зря он это сказал - Ваське и вовсе со смеху заплохело! А тут и мы, приглядевшись, дотумкали...
   Эх, мы закатились! До визгу!
   - Жених хренов! - басит Марковна.
   Дежурный прибежал:
  -- Тихо вы! - орет. Дубинкой по решетке - хрясь!..
  -- Все нормально, начальник! - хрипит Васька. - Тут у нашего дедушки радость радостная выросла! - а сам со смеху душится.
   А Проня весь такой злой сидит, что нам еще смешнее.
   - Мы с тобой, дед, бизнес откроем! - заливается Косой. - Кооператив "Старый конь"! Ты будешь барышень ублажать, а я при тебе - продюсером!
   - Сутенером... - поправляет Марковна. Грамотная, вишь ты...
   От таких перспектив деду совсем худо стало. Он как взвоет дурным голосом:
  -- Адамантушка-а, сукин ты сын!..
   И что же вы думаете?
   Вылезает этот сын прямо из зеленой крашеной стены.
   - Ау! - говорит нежно.
   Васька смехом подавился, заткнулся сразу. Мы с Марковной тоже поперхнулись. Сидим, вроде как кашель нас одолел... На деда даже и не смотрим. Незнакомы.
   - Что, Прохор Иваныч, звал меня? - ласково интересуется пришелец. И садится на нары рядом с Васькой.
   Косого тут же ветром сдуло. К Марковне на коленки.
   - Ты это... того... - мямлит дед. - Верни усе, как было!
   - Не могу... - скорбно вздыхает Адамантушка. - Я тебе, человече, только давать могу. Отнимать - ни-ни!
   - Это за что ж ему така честь?.. - завистливо интересуется Марковна. Шею вытянула, глазищи загорелись, - аж про все страхи свои позабыла!
   Но Адамантушка только руками развел загадочно.
   Проня совсем лицом почернел.
   - Едрить твою налево!.. - говорит. Ну, и дальше в том же духе. Помянул всю чертову родню со всеми глаголами и склонениями.
   Черт сидит, морщится.
   - Ты, человече, можешь меня и по-другому попросить, - говорит он ему. Вкрадчиво так.
   - Как?!
   - Скажи, мол, брат Адамант, сделай то-то и то-то...
   Проня уже и рот раскрыл, а потом что-то заподозрил:
   - Нее-ет! - говорит, - Ты меня на мякине не проведешь, бесово отродье!
   Адамантушка плечиками пожал: мол, как хочешь. И уши заткнул, чтоб, значитца, не слышать, как его дед поливает.
   Косой тогда говорит тому:
   - Хорош лаяться!.. Повелитель джинов, мля ... Вели ему лучше вывести нас отсюдова!
   - Слыхал?! - орет дед черту. - Ну, так делай!..
   Черт на него зыркнул с-под бровей злобно, однако подчинился. Пальцем волосатым в замке поковырялся - решетки и отворились.
   Вышли мы в коридорчик, прошлись до дверей мимо дежурного, - ну хоть бы кто на нас внимание обратил!
   На улице нам полегчало. Мороз головы прочистил, и соображаем мы, что очень все как-то нехорошо складывается.
   Марковна шипит:
   - Небось, Зинк, все из-за твоих мильенов опять!
   - Да? - говорю. - Все из-за твоей коровы!.. Не поперлась бы я тогда в город - ниче бы не было!
   - Ладно вам, девоньки! - встряла Тютюниха. - Сейчас всех перебудите - опять менты заметут!
   Надо же! - каких-то два часа на шконке вздремнула, а уже по-блатному заговорила.
   - А нельзя ли, - спрашивает Косой, - того дяденьку, что у Лизки на квартире замочили, как-то оживить? И ваще всю эту историю вспять повернуть? Типа - ниче не было...
   - Низ-зяя... - казенным голосом скрипит Адамантушка.
   - Тогда, - мрачно говорит Косой, - вертайте меня обратно. Домой.
   - Да куда ж ты?! - Марковна с Тютюнихой в два голоса.
   - Мать переживать будет! - поясняет Васька.
   Примерный сын... Ага... Что-то раньше за ним такого не замечалось. Неделями мог у дружков в городе квасить и в ус не дул. А теперь, вишь ты, забеспокоился!
   - Кто еще домой хочет? - спрашивает Проня.
   Бабки наши переглянулись.
   - Боязно... - говорят. - Небось, там бандюки... Вот кабы их оттуда убрать!
   - Могешь? - сурово вопрошает дед у своего черта.
   Адамантушка очи к небу возвел, чего-то там просчитал про себя.
   - Не-а!.. Не хочу. Зачем мне это? - и скалится весело.
   - Значитца, так ты заговорил?! - свирепеет Проня.
   Черт на него голубыми глазами смотрит:
   - А скажи - "брат Адамант"...
   - А - вот тебе! - рычит дед и ладонью себя по сгибу локтя рубит.
  -- Как знаешь...
   Стали мы промеж собой совещаться. Решили: что нам эти чертовы выкрутасы? - двинем на станцию или на автовокзал, и уж как-нибудь сами домой доберемся.
   - Лучше на автовокзал, - говорит Васька. - С шоссейки до хутора ближе. А от станции идти - так еще увязнешь где в полях . Прошлый год вон Веркин супружник чуть не замерз насмерть!
   - А ты думаешь, автобус щас ходит?
   - Поглядим! - упрямится Васька.
   - А деньги-то есть у кого? - прошамкала вдруг Сергеевна. Она всегда так: все молчком-молчком, а потом как скажет - и в самую точку.
   Полез народ по карманам - там кот наплакал. Мы ж все из дому выметнулись не глядя. Кто знал, что нас в такую даль занесет!
   - Тьфу ты, пропасть! - разозлился Проня. - Придется ведь у ентого Алладина просить!
   У черта, то есть.
   А тот стоит, разговоры наши слушает.
   - Ну, че? - спрашивает дед. - Дашь денег?
   - Дам, - кротко отвечает тот. - Мне это пустяки... - но улыбается как-то противно.
   Тут мне Проню жалко стало. Мало ли: а вдруг ему потом, в конце концов, придется черту душу заложить? Или еще чего?
   - Погодь, - говорю. - Давай лучше у людей займем. Все надежнее.
   - Я милостыню просить не буду! - ерепенится Марковна. - Еще чего!
   - Да нет же! Мы к спасенке моей пойдем - она, помнишь, когда приезжала, обещала помочь, если что...
   - Ага! - бурчит старуха. - Свалимся ей с неба на голову всем табором... Ужо она обрадуется! Всенепременно! Она, небось, сама живет на одну пенсию!
   Я-то задним умом понимаю, что бабка права. Но все равно упрямлюсь: уж очень мне хочется, чтоб по-нашему вышло, а не по-чертячьи.
   - Все равно, - говорю, - пойдем! Хоть бы чаю горячего напьемся да обогреемся. Сколь же можно по морозу скакать?
   Тут меня Тютюниха с Сергеевной поддержали.
   Так мы и потопали гуськом по рассветной улице.
   Заиндевевшими окнами моргали вслед нам спящие дома. И было так бело и тихо, словно очутились мы в зачарованном сонном королевстве, где все спокойно и мирно... Да только мы-то знали, что это не так.
  
   Глава 10
   Софья встретила нас ласково.
   Я опасалась, что мы будем слишком рано и не ко двору, но - обошлось.
   - Я теперь долго не сплю. Жаль время на сон тратить, - пояснила моя спасенка. И в ответ на вопросительный взгляд пояснила: - Худо мне, девочка, худо... - но больше ничего объяснять не стала.
   Да и так видать было, что нехорошо ей: она сильно похудела, осунулась и стала как-то меньше ростом... Вот только глаза остались прежними.
   Зато старухи мои, постеснявшись вначале для приличия, кое-как разоблачившись и переобувшись в домашние тапки, любезно предложенные хозяйкой, повалились кто где, - и ну кряхтеть да охать! Я на них было шикнула, а потом посмотрела уж при свете дня - какие они измученные, да и отстала. Чай, не девки уже... У Тютюнихи в поясницу вступило, Сергеевну давление шибануло, Марковна тож кочергой загнулась, ну а дед Проня... Короче, на него и вовсе без слез не глянешь. Но тут к Ваське, башкой ошибившись, умная мысль стукнулась.
   Он что-то там такое деду пошептал на ухо, Проня и говорит:
   -Ну-ка, Адамантушка, быстро устрой мне приятность и облегчение!..
   Черт хмыкнул, но, однако, все у деда пришло в норму. И так это он опосля того разнежился, так просветлел! - рожица счастливая стала, как у того кота, что по случаю сметаны объелся. Косой, зараза этакая, тут же сам и насмехаться стал: раньше, мол, красивше было! Солиднее!
   Проня говорит:
   - Отстань, Василий, я - в нирване!
   Слыхали?! Не иначе, как от беса своего поганых слов набрался!
   Провалялись мы эдак почти до обеда. Я, как самая молодая, помогла Софье стол накрыть, - а ну, угости-ка такую ораву! Пусть и не было разносолов особых, а все ж...
   После, уж мы чай пили, - муж ее пришел, Николай Петрович. Она еще до того по телефону ему позвонила и ситуацию нашу обсказала.
   Смотрим, а лицо у ее супружника озабоченное.
   - Ну, - говорит, - девчата и ребята, вляпались вы по самое нехочу.
   Он, конечно, не так это сказал. Покультурнее. Но смысл тот же. Он у нее, оказывается, врачом женским трудился. Ну, да - этим самым ... И через такую свою профессию очень многих важных людей в городе знал. И все их интимные подробности.
   Всех тонкостей по нашему делу он, само собой, за такое короткое время не выведал, но только выходило по его словам, что ищут нас не ради денег, а что-то там пострашнее стряслось. Тут в окрестностях заводишко имелся секретный, - бывший "почтовый ящик". Серьезное заведение было при Советской власти. Настолько серьезное, что даже при нынешней анархии уцелело. Вот там, в этом "ящике", что-то скоммуниздили, - изотоп что ли какой или другой мелкий атом? - хрен его знает... И вроде как из-за того весь сыр-бор и разгорелся.
   Я говорю:
   - Ерундень какая-то! Не было ничего такого. Она ж, дрянь эта, небось, ради... как это...радиактивная. Светилась бы ... Да я б уже померла, ежели что!
   Марковна - добрая душа, - сидит, рассуждает: мол, в таких случаях сначала лысеют, потом
   худеют, слабеют, кровью ходят. По мне мурашки так пешком и побежали от рассуждений таких! Софья Ковалевская, мля!
   Я - ей:
   - Умолкни, злыдня!
   Тютюниха тут враз ожила: мне, говорит, - до зарезу домой нужно! У меня там коза, мол, сутки недоена и муж тоже. Ну, в смысле, не обихожен.
   Сергеевна следом про все дела неотложные вспомнила. Ага ... А то валялись обе при инфаркте, хоть со святыми выноси!
   У Васька глазенки мутные забегали:
   - За нами теперь все шпионы охотиться будут! Почем нынче государственные тайны?
   Николай Петрович говорит:
   - Все не все, а как-то вам на время надо скрыться. Пока шумиха не уляжется.
   Тут мне что-то совсем дурно стала, - я наконец-то "два" и "два" сложила! - и отвечаю:
   - Какое там уляжется!.. На хутор вон второй раз целой бригадой налетели! Мужика Лизкиного - и вовсе грохнули ... Как куренка в пакет целофанный упаковали! А он, небось, уважаемый человек был! Бандит!.. В депутаты собирался!
   Николай Петрович только руками развел: чего ж тогда?
   Сергеевна тут и ляпни: в Москву, мол, надо ехать. Правду искать... Вот умора! Ну, это понятно, - она по старой привычке так подумала. Еще б Сталина припомнила!
   Васька умничает:
   - А че? Попросим беса генералиссимуса позвать - пусть разберется с братками! А еще лучше Дзержинского выписать!
   Софья говорит:
   - Смех смехом, а про Москву - это мысль. У нас там племянница замужем за очень важным человеком.
   - Какая Москва?! - отвечаю. - Тут до родного дома добраться не на что! Сидим нищи, грызем голенищи...
   - Это мы решим, - машет рукой Николай Петрович. - Я на той неделе дочку начальника местного отделения жэдэ с того света вытащил. Он поможет. Вот только не уверен я, что из этой затеи путное выйдет.
   Короче, долго сказка сказывается, а на деле - все бегом получилось. Позвонил Петрович куда-то там кому-то - и вот мы уж в вагоне сидим. В купейном. Все шестеро, заметьте! Как речь о дармовщинке зашла, так народец мигом о делах своих неотложных позабыл: и коза недоеная позабылась, и мужья бесприглядные, и радикулит опять же мигом прошел. Так-то вот!
   Сидим, значитца, чаи гоняем... Проводник вокруг нас сепетит - видать, самые строгие указания получил "сверху". Постельку принес каждому чистенькую, газетки... Проня с Ваською в отдельное купе поселились - с ними там еще какие-то дядьки нерусского вида ехали, все коньяком их угощали. Зря старались - наши мужики их все равно перепили. Да еще и денег в карты выиграли.
   Ну, а мы с девчонками тихо себя вели. Я и Тютюниха верхние полки оккупировали - эти-то две, Марковна с Сергеевной, на такой цирковой номер уже неспособные: у Сергеевны кости совсем не гнутся, ну а Марковна... Мы побоялись - ее кронштейны не выдержат. Рухнет все нафиг. Вместе с вагоном. Николай Петрович, сердешный, потом с железной дорогой вовек не рассчитается, даже если начальственные дочки каждый день рожать будут.
   Так и ехали. Тютюниха простыней к защепке одежной привязалась, чтоб не свалиться, и всю дорогу книжонку какую-то листала, прошлыми пассажирами забытую, - читала, хихикала и что-то мне там пересказывать пыталась. А я головой только в ответ кивала, а сама все в окно: а там - поля, поля, поля... Снег - до самого бескрайнего края. Жиденькие перелески, деревеньки убогонькие - и снова: снег, снег, снег... Колеса - тук-тук-тук! И старухи мои внизу на два голоса храпят- пересвистываются. Так всю дорогу и продрыхли.
   Марковна, правда, все равно успела ущерба Родине наделать: доползла до нужника и... Короче, не рассчитано там на солидных женщин.
   Проводник потом все бегал по вагону, ругался. Но мы не признались.
   Глава 11
   ...Столица, промороженная и угрюмая, встретила незваных гостей неприветливо - колючим сиротским снежком. Вокзал оглушил-закружил несусветной толчеей. Растерянные, мы с бабками стояли у вагона, держась на всякий случай под руки. Васька с дедом вылезли позже - вместе с теми южанами, что ехали с ними в купе. Этих двоих кавказцев встречала целая толпа народа: крепкие приземистые мужики, чем-то неуловимо схожие с лица, все одинаково шумные и голосистые. Один, правда, выделялся из них - и не только своей молчаливостью, - но и взглядом огромных черных глаз. На мгновенье его глаза задержались на мне - глупой, перепуганной курице, неловко жавшейся к вагону, - и что-то словно обожгло мою душеньку. Аж дыханье перехватило отчего-то...
   Но тут по приступке сполз на перрон Проня, я отвлеклась, и наваждение прошло. Вслед за ним показался Васек. Один из кавказцев быстро заговорил по-своему, со смехом указывая сородичам на недавних попутчиков. Его собратья всей толпой уставились на наших. Косой тут же ситуацию просек и быстренько попытался скрыться за спиной проводника. Но не тут -то было!
   - Иды! Иды сюда! - позвал его бывший сосед по купе. - Иды, говорю, не бойсь! - и повелительно махнул короткопалой рукой.
   Маленькие Васькины глазки торопливо забегали по сторонам, ища лазейку, но - увы! - и состряпав умильную улыбочку, Косой несмело спустился на московскую землю:
   - Так это... чего... Здрасьти вам!
   Кавказец хлопнул его ладонью по плечу, и что-то громко объявил своим, те - зашумели.
   - Вот этот человек обыграл Ашота в карты! - с сильным акцентом повторил он по-русски. - Я на тибе виниматэлно смотрел! - хитро прищурившись, погрозил он Ваське кривым темным пальцем. - Когда жульничал? Я - нэ понял!.. Ашот - сам карты хорошо знаит. Когда видит, что жульничат - башка бьет... - Васька при этих словах весь напружинился.
   - Так это... - словно заезженная пластинка повторил он. - Ну, это типа шутка была! Я деньги-то вам верну! - и потянул из кармана ватника мятый бумажный ком. - Пошутили, значитца...
   - Нэ-эт! - возмутился Ашот, ладонью отодвигая от себя Васькин кулак со слипшимися купюрами. - Ти выиграл - забирай! - и что-то опять добавил по-своему, отчего его товарищи засмеялись.
   Потом самые молодые похватали чемоданы - и вся их шумная толпа двинулась прочь. Ашот между тем что-то сказал негромко одному из своих, - и тот, приотстав, выжидательно застыл рядом с нами.
   - Дядя сказал: вы не знаете Москвы, велел помочь... - коротко пояснил он. Это, как на грех, оказался тот самый, чей взгляд так нечаянно запал мне в душу.
   Ох, а голос-то у него такой густой, да такой бархатный!
   - А, ну так это, - зачастил повеселевший Васек, - нам бы перекусить где сначала... а потом поедем по адресу. Слышь, Зинок, адресочек, что Софья твоя давала, у тебя?
   Я полезла во внутренний карман, молча достала спасенкину записку.
   - Покажите, - сказал наш новый опекун. Когда я отдавала листок, его горячая рука коснулась моих замерзших пальцев.
   - Вам на такси надо будет ехать, - прочитав, сказал он. - Это за кольцевой.
   - На такси? - ужаснулась Марковна. - Дорого, поди... Мы лучше автобусом!
   - Автобус туда не ходит, - улыбнулся он, и от улыбки вкруг глаз его побежали лучики.
   - Короче! - перебил вконец освоившийся Косой. - Ты, братан, скажи нам пока, где здесь лучше подхарчиться, а там - разберемся...
   Тут Тютюниха вдруг спохватилась:
   - А где ж наш дед-то, девоньки?
   Глянули по сторонам, а Прони и след простыл.
   - Вот ведь жук! - возмутился Васька. - Учуял, что морду набить могут - и смылся, партизан!
   Но то - Васька, а от Марковны не уйдешь. Быстренько в толпе кипятошной высмотрела знакомую спину:
   - Вона он, зараза старая! - и как Прохор Иваныч не семенил в своих белых валенках, а Косой его все ж догнал. Догнал и обратно к обществу возвернул.
   Впрочем, узнав, что расправа отменяется, Проня возвращению очень даже сильно рад был.
   - Да приспичило мне, - ничтоже сумняшеся объяснил он подлое свое отступление. - Дай, думаю, пока вы балакаете, сбегаю по-быстрому...
   - Ага! - презрительно фыркнула Марковна. - Чтой-то уж дюже ты спешил, голубь! Видать, штанцы новые боялся с перепугу уделать!
   Провожатый привел нас в небольшой полуподвальный кабачок довольно далеко от вокзала.
   - Здесь мой друг заведение держит, - пояснил он. - Хорошая кухня.
   Мы расселись - столики были маленькие, и как-то так получилось, что старухи мои сели отдельно, Васька с Проней поместились за другим столом, а я и наш опекун - за третьим.
   Отдав короткие приказания официанту, новый знакомец выжидательно посмотрел на меня. Я смутилась вся - не передать как! Вроде не маленькая, а туда же!
   - Меня Тигран зовут, а вас? - мягко спросил он.
   Я таких-то любопытных отшивать быстро умею, а тут мне вдруг так уютно стало с ним рядом, в кафешке этой, - словно я тыщу лет его знаю, что хамить в ответ расхотелось.
   - Зинаида... - отвечаю.
   Он еще что-то спрашивать стал, пока официант мудрил с нашим заказом, и я как-то незаметно выложила ему чуть не всю свою короткую жизнь. Да и что там рассказывать-то было?.. И такая, главное, у меня бойкость речи обнаружилась, и голосочек такой медовый стал, - что сама себя со стороны слушала и удивлялась этакому кокетству.
   Потом на столе перед нами расставили всякие горшочки-тарелочки, - мудреная еда была, но ничего себе на вкус. Хотя, по правде сказать, я разговорами увлеклась так, что и некогда было сластничать. Даже и не помню толком, чем нас потчевали.
   - В одну машину вы все не поместитесь, - рассудил Тигран, когда из уютной полутьмы едальни наша честная компания выползла на свет божий.
   - Не поместимся, - подтвердили мы, по очереди оглядев друг друга. Да и то сказать - одна Марковна пол машины займет!
   - Я вам газельку организую...
   - Организуй, милок, организуй, - милостиво откликнулись старухи, разомлевшие от сытной еды и бесчисленных чашек чаю.
   Он достал маленький телефончик, коротко объяснился с кем-то, и через непродолжительное время по улице затарахтела в нашу сторону "газель".
   - Отвезешь людей, куда скажут...
   Шофер, русский мужик мрачного вида, оглядел нашу братию неприветливо.
   - Триста баксов... - буркнул он, услышав адрес.
   - Триста чего? - удивился Косой. А мы так - вообще не поняли, чего он сказал.
   - Триста баксов, - раздельно повторил водитель.
   - Это сколь же в рубликах будет? - встряла Тютюниха.
   - Деревянных мне не надо!- сморщился водила.
   - А мы других не нарисовали еще! - окрысился Васька. - И ваще - на некоторых территориях России рупь пока имеет хождение!
   Ишь, грамотно как изъясняться может, подлец!
   ***
   Ехали долго, - все внутренности растрясло, пока добрались, да бензину нанюхались, аж мутить начало. Остановилась, наконец, наша газелька возле полосатого шлагбаума.
   - Приехали! - бурчит водила. - Вылазьте.
   Ну, выгрузились мы. Смотрим: дорога дальше уходит. А там ворота огромные, заборчик красивый... За заборами еще дальше - дома богатые. Некоторые прямо хорошенькие такие - с башенками всякими, точно замки игрушечные, и цветные ... А некоторые - попроще с виду, с колоннами, навроде как раньше строили. А какие - и вовсе еще недоделанные стоят и возле некоторых из таких людишки муравьями снуют, - стройка, значитца.
   - Деревня какая, что ли? - размышляет вслух Василий.
   Тут к нам подходят с другой стороны шлагбаума трое в военной форме. Ну, то есть погон настоящих на них не было, а так все путем: одежа пятнистая, на рукавах - нашивки всякие, вида устрашающего, рации. Здороваться они не стали.
   - Что это, - спрашивают, - за бомжатник на гастролях? Чего тут надо?
   Водитель наш как-то засуетился сразу:
   - А что? - говорит, - Я ничего не знаю. Мне заплатили, адрес указали, - я привез... Разбирайтесь.
   - Адрес?.. А ну-ка!
   Мы им бумажку-то заветную сунули. Старший ихний посмотрел, плечами пожал, нас всех по очереди еще раз оглядел:
   - Ничего не знаю! Мне указаний никаких не было. Идите, - говорит, - отсюда! - и рукой махнул, точно мух от тарелки шуганул.
   Один из его товарищей, однако, засомневался:
   - Ты, - говорит, - позвони-ка лучше туда... Я слыхал - там хозяйка опять всю прислугу разогнала... Так, может, эти как раз на работу?
   Старший хмыкнул, но "трубу" достал и куда-то там позвонил. Поговорил тихонько с кем-то, и нас спрашивает: вы, мол, из агентства?
   А мы чуем, что остаться нам несолоно хлебавши посередь дороги в незнакомой местности. А то еще и заарестуют! Потому, не сговариваясь, головами закивали.
   - Ну, так бы сразу и сказали, - бурчит охранник. - Документы!
  
   Опаньки! А документов-то у нас и нет... В поезд нас Николай Петрович сажал - он там так все порешал с кем надо.
   Васька мямлит:
   - Да все в агентстве, - мол, - осталося... А взамен только вот эту бумагу дали, - и листочком с адресом снова машет.
   - Вы приезжие? - спрашивает старший.
   - Ну да...
   - Ох, блин, чудилы! - говорит тот. - Ведь сколько дуракам вон даже по телеку объясняют: никому паспорта не отдавайте! Вот ведь нае.... вас, лохов! Как пить дать, нае....! А без документов - идите на хрен отсюда!
   Тут у него телефончик запищал. Послушал он, потом орет в ответ:
   - Как я их пущу? Мать твою! они без документов!.. - а телефончик ему свое бубнит.
   Он мобильник в карман засунул, выругался, и своим поясняет:
   - Назаровский управляющий... Хозяйка второй день визжит, как резаная, из-за прислуги! Вот засада!
   - Может, пусть пройдут? А то потом себе дороже выйдет! Сам знаешь, с Назаровой лучше не связываться! - говорит один их его напарников.
   - Вот ты и пойдешь с ними! - в конец рассердился начальник. - Проводишь до места, и если что - там же их и кончишь!
   Мы от таких перспектив слегка оторопели, но он, похоже, пошутил так.
   Короче, записали они с наших слов все фамилии, и тот охранник с нами пошел. Конвоем.
   Идем, головами вертим - уж больно чудно все вокруг. Дорожки, заборчики, бассейны, машинки красивенькие, на крышах "тарелки" такие круглые, - парнишка, что нас провожал, говорит: это, мол, спутниковое телевидение. Ну, нам и невдомек, чего это такое - у нас-то и обычный телевизор уже давно не показывает, с тех пор как телевышку испортили. Разве что у кого радио бубнит по старинке...
   - И кто ж тут живет? - интересуется Проня. - Прямо режимный объект! Небось, министры какие?
   - И министры попадаются, и прочей шушеры полно... - говорит провожатый, и под ноги себе сплюнул.
   Привел он нас до места.
   Забор высокий каменный, со стены камера щурится, в воротах - тоже охранник.
   - Как в тюрьме! - шепчет Васька.
   Местный охранник нашего отпустил и нас в дом повел.
   Зашли мы внутрь. Батюшки - светы!.. Красотища!.. Я и не знала, что люди так живут. Как в кино... Только там - декорации, а тут, значитца, взаправду.
   Охранник говорит:
   - Ждите тут!
   Выходит к нам, минут через несколько, невысокий мужичонка в костюме. Плешивенький такой, толстенький, и в очечках. Очечки такие, профессорские, - интеллигент будто. Да только за очками все равно видать, что морда прохиндейская. Лукавая такая, морда-то...
   - Оч хорошо! - говорит. А сам цепким взглядом нас быстренько всех прощупал, точно рентгеном. - Очччч хорошо!
   Потом у него на лице недоуменье выступило:
   - Что-то многовато вас, ребята?
   Проня в ответ с достоинством так:
   - Все свои.
   Тут откуда-то с верхних этажей голос женский завопил. Да так пронзительно! Очкастый аж поморщился.
   - Ладно, - говорит, - потом разберемся. Теперь - запоминайте. Меня зовут Игорь Лаврентьич. Я здесь - главный. Усекли? - и при слове "главный" такой металл у него в голосе звякнул, что мы сразу все "усекли".
   Наших имен он не спросил. Что ж, - богатого по отчеству, а убогого - по прозвищу...
   - Так... Девочки - на кухню. Ты, - кивает на меня, - заступишь в горничные. Ты, - это он уже Ваське, - со мной в котельную, там насос барахлит... Ну, а ты, дедок, - тут он слегка задумался, - тебя пока в оранжерею определим.
   Проня таким решением был откровенно разочарован.
   - Что я, - ананас какой? - бурчит. - Не надо меня в оранжерею эту вашу! Лучше - на кухню тож...
   Но у Игоря Лаврентьича тут же бровки из-под очков наверх повылезли - и дед сразу заткнулся. Тому даже говорить больше ничего не пришлось.
   Откомандировали моих "девочек" на кухню.
   Кухня была - мамочки мои! Я в детстве как-то в город ездила на слет пионеров, и нас в перерыве в обкомовской столовой каким-то чудом покормить распорядились. Так я вам скажу - далеко той столовой до этой кухоньки... Что по размерам, что по антуражу. Роту солдат разместить зараз можно. Мебеля - с картинки просто! Все начищено, наблищено! Кругом какие-то ручечки, кнопочки... А - холодильник! Ну что твой гардероб в ширину! Не вру, ей богу!.. По стенам всякие инструменты колюще-режущие развешаны - одних ножей, наверно, с полсотни, - сковородки разных фасонов... А посуды - в шкафах! Там тебе - и хрусталь, и сервизы, и кастрюльки большие, и кастрюлечки маленькие, и чашечки, и тарелочки... И главное - куча совсем непонятных предметов. Я только электрочайник и угадала. Бабки мои как пристыли на месте, да так и остались, пока Лаврентьич на них не шикнул. Выдал им по фартуку и велел к делам приступать.
   - Для начала насчет обеда побеспокойтесь, - говорит. - Ну и сами чайку хлебните. Да только быстр-р-ра у меня! - и так это очечками сверкнул, что бабки сразу третью скорость включили.
   Потом мне выдал платье смешное - на манер советской школьной формы: темное, беленький воротничок, рукава три четверти с манжетами беленькими опять же, и белый же фартучек. Показал, где кладовка у них со всякими швабрами-пылесосами.
   - Ты, - говорит, - красавица, здесь переоденься. Свою одежду в шкафчике оставь. И - по комнатам. Где что не так - все в порядок привести. Пыль там, и прочее. И в темпе!
   Командовать-то легко... Я в эту обнову еле влезла! Схватила в охапку пылесос, выхожу в коридор. Лаврентьич меня оглядел, облизался:
   - Давай-давай!- говорит, - работай! - и по заду меня лапкой мазнул.
   Я по привычке хотела сразу ему оладушков отвесить да погорячее. Но отложила на потом: думаю, надо сперва с Софьиной племянницей переговорить, а там уж руками махать... Ведь и зашибить могу охальника ненароком.
   В комнатенках у них, в отличие от кухни, все находилось в печальном состоянии.
   - Позавчера было party, - любезно пояснил Игорь Лаврентьич. - А Катюшу, предыдущую домработницу, Людмила Григорьевна накануне того выгнала. Без выходного пособия. Проворовалась девушка... Ты смотри у меня! - и пальчиком погрозил.
   Не знаю, какая такая была у них в гостях партия, - их же нынче развелось, что плесени! - но загадили все, что можно. Видать, целый съезд старался.
   Он мужиков увел - Ваську-то с дедом, а я за уборку принялась.
   Кругом - окурки, пепел, грязные тарелки и бокалы. Все заплевано, на диванах - следы ботинок. Об занавески гляжу - кто-то руки вытирал... Бельишко женское кое-где попадалось... Ага... Весело гуляли.
   Нашла в подсобке большую картонную коробку - собрала туда из ближайших комнат мусор. Отдельно - посуду. Отнесла ее на кухню.
   Там - дым коромыслом! Запах такой аппетитный! У меня враз желудок от голоду свело. Бабки мои в три пары рук хлопочут: на плите уже что-то кипит-булькает. Точнее - в две пары, потому как Сергеевна с открытым ртом возле распахнутого холодильника застыла, будто загипнотизированная. При этом, заметьте, непонятно, что шире - то ли ее рот, то ли холодильник.
   - Чего это с ней? - спрашиваю.
   - Да никак не налюбуется! - сердится Марковна. - На чужое-то добро... Будто ее ни разу в жизни не кормили! Прямо стыдобы кусок!
   - Дайте, - говорю, - и мне жевнуть че-нить! А то так пить хочется, аж переночевать негде...
   Ну, они мне какой-то кусок сунули. Я заглотила и дальше понеслась.
   С пылесосом не меньше часу провозилась, потом принялась за полы. В этом хозяйстве швабра была какая - то мудреная: уже с тряпкой на конце. И тряпка такая - вроде мочалки... Я билась - билась, да так с ней и не совладала. Ой, думаю, ну к едрене-фене! - вымою все руками. По-простому... Нашла в кладовушке обычную мешковину, воды в ведерко набрала, - и вперед!
   Отыскала я туалет - чтобы грязную воду слить. Дверку открываю, а там - праздничный заказ! - сидит на унитазе девица ... Я с перепугу-то, ну, от неожиданности, с ней поздоровалась, а та - ни гу-гу! Глазки закатила и вся такая... Одним словом, не очень свежая.
   Во, блин! Я дверь потихоньку прикрыла обратно, к стене прислонилась, чтоб дух перевести, - а в голове мысли прямо табунами! И ни одной дельной. Схватилась снова за тряпку - и давай коридор драить.
   Тут шаги - Лаврентьич пришел. А я перед ним, значитца, в классической позе... У бедолаги очки враз запотели. Но недолго музыка играла: я ему тут же свою находку представила.
   Он в отличие от меня соображал быстро. Враз оценил обстановочку - и покойницу в деталях рассмотрел, и шприц, что рядом на полу мраморном валялся.
   Шипит мне:
   - Иди на кухню - и помалкивай.
   И даже в такой ситуации пиковой умудрился меня снова ущипнуть!
   Ну, думаю, ты у меня еще получишь по заслугам! И по другим незащищенным местам!
   ***
   Бабки мои тем временем дули чай. У них уж все готово было. Да и не мудрено кухарничать, когда продуктов, каких хочешь, полным-полно под рукой. Как говорится: была бы курочка, сготовит дурочка... А Марковна, - она не только покушать любит. Деликатесы всякие они, правда, трогать не стали: побоялись. Уж больно там заковыристые названия на некоторых банках были. Не мудрствуя лукаво, наварили борщечка, картошечки потушили с мяском да с приправами, капустки накрошили по - нашенски, блинков с начинками напекли. Сами наелись, - ну и неведомым хозяевам еще много осталось.
   Я им на всякий случай про покойницу говорить не стала. Раскудахтаются - потом не уймешь. Я-то в окошко видала, как к дому две машины подкатили и оттуда какие-то серьезные товарищи вылезли. Лаврентьич тут же к нам прискакал и меня за собой поманил.
   Поднялись мы наверх - там сидели трое в кожанках и молодая женщина. Я лицо глупое сделала и кратенько им рассказала, как "потерпевшую" нашла.
   Женщина при этом молча сидела, только курила, - с таким видом, словно здесь вообще никого кроме нее нет, а остальные меня внимательно выслушали.
   - Свободна! - сказал потом один из них. Ну, я и ушла обратно.
   Спустя время Лаврентьич велел на стол подавать.
   - Хозяин, - говорит, - приехал...
   Вот те раз! - думаю, - а сам-то кто?
   Оказалось, просто холуй.
   Ладно, взяла я поднос, нагрузила его и потащила в комнаты. В этикетах всяких я не разбираюсь, конечно. Нет, ну там - ложку справа, вилку - слева, - это я знаю. В какой руке нож держать тож разумею. А вот прочие тонкости... Ну, да ладно, - чай, не графья!
   Там за длинным столом сидела давешняя молодая женщина, - я так поняла, что она Людмила и есть. Против нее сутулился квашней рыхлый краснолицый мужчина. Супруг, видать... А между ними - девочка. Худая, бледная, с каким-то не по-детски неприятным лицом. Дочка что ли?
   Краснолицый на меня вылупился:
   - Новая домработница? - спрашивает. - Как зовут? - потом к Людмиле оборотился: - Опять нанимаешь прислугу без моего ведома?
   Людмила в ответ оскалилась:
   - Ты у себя в офисе командуй секретаршами! Мне дом вести надо, а не для твоей постели девиц подбирать!
   Я объясняться не стала, кто такая на самом деле. Молчком суп по тарелкам разливаю, точно ничего не слышу. Негоже в супружеские дрязги встревать. Потом, думаю, объяснимся.
   Тут ихняя дочка вдруг ложку об стол - шварк! Лицо сделала - будто на нее лягушка из тарелки выскочила:
   - Там капуста! - и так сморщилась, словно ее прямо сей же миг вывернет.
   Людмила встрепенулась: ложкой в свою тарелку - нырьк!
   - Что? - говорит, - что э-то та-ко-е??
   Вот, прости господи, наказанье!
   - Борщ! - говорю. - А вы чего подумали?
   Хозяин на жену с дочкой по очереди поглядел - тяжелым таким взглядом, - сам попробовал.
   - Очень даже съедобно! - говорит.
   Выхлебал тарелку, (замечу, что при этом он особо манерами не отличался - и сопел, и причмокивал, и сморкался в салфетку) Доел, потом:
   - Наконец-то в этом доме пожрать по-человечески можно. Давай, чего там у тебя еще, неси!
   Дочка его так и просидела над полной тарелкой, скуксившись. Но - молча. Видать, папаша-то строгого нраву. Людмила же несколько ложек съела, и в сторону отставила.
   - Плебейская еда!
   - Нам до вас, благородных, далеко! - ощерился ее супружник. И к графинчику потянулся.
   Я со стола собрала, иду на кухню, про себя удивляюсь. Думаю, странно: Софья вроде говорила, что отец Людмилы на станции сцепщиком вагонов работал, мать - сестра ее родная, за прилавком стояла. Чего ж от простой пищи нос воротить? Не иначе, растолстеть боится. Это уж потом я узнала, что Людмила мужу целую легенду о своих предках сочинила. А картошечку тушеную и блинки ее муженек тоже одобрил. В отличие от некоторых.
   Просидели после с бабками на кухне до вечера. Никому до нас дела не было. Потом Васька пришел - в зеленом комбинезоне, рожа в мазуте. Он, оказывается, так в котельной и проковырялся весь день. Починил там даже чего-то. Лаврентьич жуть как доволен был: он до того разных мастеров нанимал, но ему никак наладить его агрегат не могли. А Косой - смог! Он, Васька то есть, мужик местами толковый, и руки у него золотые. До первой стопки.
   Дед Проня же в оскорбленных чувствах продрых весь день в оранжерее, к ночи очнулся от голода - и пошел шататься по территории. Охранники его засекли и подняли шум. Чуть собаками не потравили! Тогда только про нас вспомнили. Лаврентьич прибежал, наорал, - будто мы в чем виноваты! - и отрядил нас всех спать в домик для прислуги.
   Там было ничего так, уютненько, - попроще, конечно, нежели в барском доме. Кроватей, правда, всего три. Уж мы мостились - мостились и так и эдак, ну ничего - разместились кое-как. Ежели б Васька с Марковной в два голоса не нахрапывали, так совсем было бы чудненько. продолжение следует....
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"