Самсон был старшим из десяти детей. Отец, фронтовик-инвалид и принципиальный партиец, несмотря на высокий пост, семью держал в строгости. "Род наш - на виду, и жить надо, чтоб другие равнялись" - внушал детям.
В юности Самсон пошел было в разнос, но стержень отцовский не дал преступить грань - в криминал так и не вступил. Умел и любил подраться, за что сменил три ВУЗа. После последнего отец перестал разговаривать, даже за стол с ним не садился. Отслужив в армии, пришел Самсон в милицию...
Через несколько лет, опер со стажем, вступил в коммунисты. Похвалился отцу. "Это - ошибка партии", - сказал старик, отшвырнув партбилет. И лишь когда молва о Самсоне-сыщике разнеслась далеко - простил. Многословностью не отличался: "Думал, ты - позор наш. Выходит, ошибался ..."
В афганскую эпопею Самсон, тогда уж начальник угро, пошел добровольцем. Служил в Кандагаре - самой горячей точке. За храбрость добыл "Красную Звезду", три афганских медали. Об Афгане рассказывал неохотно. Но иногда, перебрав норму в 100 фронтовых граммов, вспоминал ...
"В городке этом вперемешку служили царандоевцы (афганский правопорядок), наши эмвэдэшники и парни из КГБ. Последним разрешалось жен привозить, те работали в медицине, библиотеке, на кухне. Как-то ушли мы на операцию. Вдруг - штурм, да какой! Элитная банда из-за кордона...
Заслышав стрельбу, развернулись назад. Расстояние - всего семь км. Но БТРы сперва обстреляли, а потом еще и мины расставили - не пробиться. Пока прибыли, скоротечный жестокий бой закончился. По городку бродили глухие ослепшие женщины. Контуженные, как лунатики... Были, что и рыдали, бились в истерике. Тут и там разбросаны автоматы. Горячие, в руки не даются, на некоторых в местах соприкосновения с металлом аж дерево обуглилось...
... В строй поставили всех, иначе прорвались б духи. Редкие мужики встали к пулеметам, а женам, тем самым поварихам, официанткам и медсестрам, достались "Калашниковы". И, лежа на крыше, они отстреливались больше часа! Кто строчил не переставая, кто рожки набивал. Были убитые, ранило многих, долго по госпиталям отлеживались. Некоторые, "снимая стресс", спились. Но большинство опять к мужьям вернулись..."
"Раз БТРы чесали "зеленку". Сидел на броне, как на дороге - дух в длинной шинели. И - гранатомет из-под полы, "муху"... Целый рожок я в него всадил, ребята еле руки, что автомат спазмировали, разжали. Бывает, по ночам его вижу. Не говорит ничего, приходит и смотрит. Но жалости нет - война, я просто проворнее оказался".
"Как-то отправили в далекий гарнизон, где среди царандоевцев дезертирства участились. Со мной - майор-славянин, боевой командир. Прибыли, устроились. Что ни ночь - налет из-за границы, да с минометами. Психика не выдерживает, вот и бегут бойцы. Радируем в штаб, оттуда - одно: держитесь, не до вас, по всему фронту проблемы...
Решили, что безопаснее из командирского домика убраться, соорудили блиндаж с круговой обороной, запаслись провиантом, боеприпасами. Напарник мой нервничает, переживает: "Забыли нас, убьют здесь..." А я, хоть от страха порой в туалет лишний раз не высунешься, подзуживаю: "Я-то мусульманин, а вот тебя, коль поймают, пытать будут зверски!"
"А как?" Ну я возьми и расскажи, как в действительности бывает: "Как, как, колесом. Вытаскивают из велосипедного обода спицы, протыкают все тело. Умираешь долго, в муках, кровоточа изнутри..." Сказал - и пожалел. Напарник слово с меня взял, что в случае чего, я сам его пристрелю. И каждый день "Макаров" мой табельный проверял - есть ли патроны...
Так, отбиваясь, держались три месяца. Кто-то вспомнил в верхах, "вертушками" нас сняли. Майор этот вскоре подполковника получил, в гости ко мне уже в Кыргызстан приезжал, до сих пор дружим"
"Весь Афганистан знал "Черную площадь" - квадрат местности, что никак не миновать было неповоротливым армейским бензовозам. Простреливаемый, там вечно дымился какой-нибудь бедолага. А земля на километры вокруг чернела перемешанным с кровью бензином и гарью. Били с гор, минометами. Тактика известна: подбить первую и последнюю машины, а дальше уже методично добивать конвой...
Однажды главенствующую сопку занял армейский спецназ. Обстрелянные "деды", большинство, уж и не знаю почему, - армяне. Те проблему решили быстро: как только начинался обстрел, разворачивали крупнокалиберные пулеметы, и ну утюжить ближайшие пуштунские селения. Саманные дома раскалывались как спелая дыня, когда уронишь ее. И налеты прекратились".
"Получив отпуск, добрался до Кабула, домой лететь. Тут наступление началось, кругом движение, хаос, неразбериха. Борта нет, решил земляков, что в столицах служили, проведать. Оказалось, все на передовой, а один, что теперь - большой милицейский чин, лежит и умирает. Гепатит, обезвоживание, до бачка с водой добраться не может, а никому до страждущего и дела нет, он уж и без сознания...
Пошел, пошумел, заплатил, раздобыл-таки врача и медсестру. Откапали земляка, потом три дня я его бульоном из ложечки отпаивал, пот обтирал, спал рядом. Придя в себя, тот благодарить начал, мол, жизнью тебе обязан, никогда не забуду... Не приученный к нежностям, чтобы отстал, ответил: "Заткнись. Сто лет ты мне нужен, долгожданный отпуск на тебя изводить. Я все ждал, когда ты в бреду проговоришься, куда чеки заныкал..." Платили-то нам чеками, все мечтал вернуться и машину на них купить. Черную "Волгу", как в обкоме. Купил-таки, но - строго на свои, кровные..."
Александр Зеличенко, полковник.
P.S. Мой друг и коллега, генерал-майор таможенной службы Суваналиев Самсалы Ысакович вот уже несколько лет в отставке. Живет в Бишкеке.