Завадский Андрей Сергеевич : другие произведения.

Наследие предков-1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой воин отправляется в поход, и остается в живых один из всего войска. Спасенный странным чужеземцем, он возвращается домой, узнав, что его невеста мертва. Охваченный горем, он отправляется мстить

Эссарские хроники: Наследие предков. Книга 1: Вечная Вдова

Пролог

   Город, выросший у слияния двух рек, почти круглый год скованных льдом, был мертв. Он был мертв давно, уже десятки столетий, некогда покинутый своими жителями, точнее, теми из них, кому довелось уцелеть. Но даже мертвый, он сохранил былое величие, хоть и некому было восхищаться им ныне. Возносились в небо шпили роскошных домов, взиравших на мир черными проемами окон, высилась громада дворца, самого величественного из всех, какие только были возведены руками человека.
   Заброшенный город был огромен. Улицы, прямые, точно прочерченные по линейке, пронзали обширную равнину, к которой с далеких гор вели ажурные акведуки, прежде снабжавшие миллионы жителей чистейшей водой. Это был полный жизний цветущий рай, истинное сердце мира... покуда смерть во всем своем ужасающем величии не явилась в благодатный край, обдав его своим ледянящим дыханием. И теперь всюду, на выложенных идеально подогнанными плитами улицах, на просторных площадях, на уцелевших кровлях дворцов, на мостах, тех, которые устояли перед натиском льда, лежал снег.
   Ледяной ветер, приносивший снег, спускался с окованных вечным льдом горных вершин, проносясь над безжизненными равнинами, и окутывая своим смертельным дыханием покинутый и давно забытый город. Струи ледяного воздуха пронизывали давно опустевшие дома, рождая снежные вихри на мостовой, по которой уже долгие века не ступала нога человека, как и иного создания из плоти и крови, неважно, было ли оно наделено разумом.
   Ветер проникал всюду, в самые укромные уголки громадного мегаполиса, и заунывный вой его был единственным звуком, которые слышали изо дня в день серые камни стен, если, конечно, камни могли слышать хоть что-то. Так продолжалось из года в год, долгие века, когда каждый день ничем не отличался от мириад дней минувших. Но однажды все изменилось, и мертвых камней коснулись людские голоса.
   Путников, явившихся в это царство безмолвной стужи откуда-то с полудня, было немного, лишь десять, и они вошли в мертвый город с востока, словно выбравшись из самого сердца ледяной пустыни. В молчании они ступали по скованным стужей улицам, косясь на возвышавшиеся на каждом перекрестке статуи, величественные изваяние героев или владык, вершивших свои подвиги в столь давние времена, что имена их стерлись из памяти смертных.
   Город, давно уже не ждавший гостей, встретил пришельцев молчанием. Лишь ветер выводил свои заунывные песни, как и сотни лет подряд, не умолкая ни на мгновение. И люди, явившиеся в это место из дальних краев, вдруг почувствовали на себе мириад чужих взглядов, словно то взирали на них провалами окон дома, мимо которых проходили в молчании чужаки.
  -- Проклятое место, - не выдержав, буркнул себе под нос один из пришельцев, нервно стискивая ложе легкого арбалета, на ложе которого покоился короткий железный болт. Слова, произнесенные в полголоса, в этой тиши показались громогласным криком, многократно отразившись невесомым эхом от гладких стен. - Зря мы сюда явились! Это настоящий склеп!
   Спутники его, все как один, вооруженные, покосились на своего товарища, нарушившего молчание, словно негласный уговор, и кое-кто из них едва слышно зашептал древние заговоры от злых духов. Право же, оказавшись здесь, нетрудно было поверить в мстительных призраков.
  -- Верно! Словно могилу раскапываем, - подхватил шагавший плечо к плечу с арбалетчиком воин, придержившавий висевший на поясе тяжелый фальчион с широким клинком. - Негоже это, древний прах тервожить! Не уйти нам отсюда поздорову!
   Сказав это, умолкнув на полуслове, точно испугавшись самого себя, путник бросил короткий взгляд в спину того, кто шел впереди, широкими шагами меряя заметенную снегом мостовую, предводителя малочисленного отряда. Лишь тот один из всего десятка был спокоен, словно камень, ничем, ни жестом, ни взглядом, ни уж тем более словом не выражая настороженности и тем паче страха. Уверенно ступая во главе небольшого отряда, он лишь бросил полупрезрительный взгляд на того, кто осмелился разомкнуть уста в этом месте, и тот, суровый воин, лицо которого было украшено шрамами, а в бороде и усах серебрилась седина, вдруг смутился, едва не покраснев, точно девица.
   Человек, что шел впереди своих спутников, гордо распрямив спину и несколько картинно положив могучую длань на эфес меча, был высок, широкоплеч и хорош собой. Правильные черты лица не могли не привлекать внимания скучающих красавиц, в коротко подстриженных волосах не было ни намека на седину, аккуратная бородка немного сглаживала жестко очерченный подбородок.
   Едва взглянув на этого светловолосого гиганта, весьма еще молодого, распространявшего вокруг себя эманации силы и холодной решимости, сразу тянуло назвать его рыцарем, пусть мужчина сейчас не носил никаких гербов. Рыцарских лат на нем, кстати, также не было, что, разумеется, вовсе ничего не значило, ибо порой и благородным господам приходится странствовать инкогнито, скрывая овеянные вековой славой гербы и сменив привычные латы на неприметные доспехи простого рубаки.
   Тот, кто явился в мертвый город, впервые за несколько веков, был снаряжен как раз для путешествия, явно пытаясь не привлекать внимания своим обликом. Надежную, но неудобную броню заменяла тяжелая кольчуга, длиной доходившая до колена, поверх которой был накинут волчий полушубок. Да и сам этот воин походил на волка-трехлетку, еще полного сил, и даже не полностью растерявшего юношеский задор, но уже не единожды ощутившего чужую кровь на своих клыках, и более не испытывавшего страха перед боем, готового убивать без колебаний.
   Мертвый город, ступив на улицы которого, спутники этого бойца, суровые воины, не могли удержать рвущихся из глубины души охранительные молитвы, не пугал того, кто преодолел тысячи лиг, чтобы увидеть эти древние камни. Это был хищник в человеческом обличье, не чуждый чести, но способный отнять жизнь без тени сомнения, если хоть на миг сочтет это необходимым. Царившее вокруг безмолвие будоражило кровь, и воин с вызовом смотрел в темные проемы окон, точно желал более всего в своей жизни, чтобы из них наконец явились те самые духи возмездия, которых так страшились его товарищи.
   Как и все прочие, кто явился в древний город, на несколько часов позволив ощутить жизнь его стенам, светловолосый воин был вооружен. На поясе гиганта висел длинный прямой меч, с которым соседствовал кинжал. Оружие не казалось особенно богатым, не отличаясь обилием украшений, но, очень возможно, ценность его заключалась в клинках, ибо иная сталь ценилась намного дороже золота.
   Услышав ропот за своей спиной, робки слова, произнесенные подрагивавшим голосом, вожак даже не обернулся, продолжая путь к одному ему известной цели. Но не все его спутники смогли просто промолчать.
  -- Мы лишь возьмем то, что принадлежит нам по праву наследования, не более, - словно обращаясь сразу ко всем, и ни к кому конкретно, спокойно произнес невысокий узкоплечий человечек, с каждым словом выдыхая густые клубы пара. Он был с головы до пят закутавшийся в тяжелую доху. Это было весьма предусмотрительно, поскольку мороз с каждым часом все усиливался, несмотря на то, что была уже поздняя весна. В прочем, в этом неприветливом краю разницы между срединой лета и срединой зимы почти не существовало уже много веков. Также этот человек единственный из всех не имел настоящего оружия, за исключением длинного кинжала с позолоченной рукоятью.
   Они явились с юга, десять человек, девять из которых, несомненно, были воинами, и, весьма вероятно, воинами умелыми. Небольшой отряд был способен незаметно прокрасться мимо врага, и мог не бояться стычки, если придется, прорываясь с боем и действуя, как единое целое, мастерством побивая число. Одно то, что каждый из пришельцев был вооружен настоящим мечом, оружием дорогим, доступным не всякому солдату или наемнику, о многом могло сказать сведущему человеку. В прочем, по меньшей мере, на расстоянии сотни лиг от этого места людей не было вовсе.
   Небольшой отряд явно возглавляли эти двое, светловолосый гигант и его неприметный спутник, и едва ли можно было сказать, кто из них был истинным предводителем. Прочие же восемь человек являлись не более чем обычными телохранителями, быть может, достаточно умелыми, но и только. Их присутствие было вполне оправдано, поскольку путь к этому городу, некогда бывшему столицей огромной державы, лежал через владения жестоких и кровожадных варваров, готовых убивать любого чужака.
   Войдя в город, отряд, ощетинившись клинками и оголовками арбалетных стрел, некоторое время продвигался по широкой улице, которая вывела воинов на берег неширокой реки, скрывшейся под ледяным панцирем. Через русло был перекинут мост, каменный, способный простоять века, прежде, чем неумолимое время разрушит его. Путники ступили на этот мост, и дробный стук подкованных сапог разнесся над городом.
   Миновав реку, пришельцы, ведомые тем, который был невысок и неприметен, без особой спешки, двинулись туда, где возвышалась громада дворца, башни которого вздымались на сотни ярдов ввысь, довлея над разбросанными всюду домами. Однако, не доходя до этой обители давно усопших владык, отряд свернул в сторону, оказавшись на просторной площади, одна из сторон которой обрывалась берегом реки, другой, немного более широкой, но также покрытой ледяной коркой. Стало понятно, что пришельцы очутились на острове, причем весьма обширном и словно целиком отданном под дворцы и храмы. Набережная некогда была закована в гранит, ныне сорванный во время ледохода.
  -- Итак, куда идти дальше, - спросил рыцарь, взглянув на своего спутника. - Тебе ведома дорога?
  -- Налево, - произнес невзрачный человечек, перехватив пристальный взгляд гиганта. При этом его передернуло, ибо за те долгие годы, что они были знакомы, он так и не смог научиться бесстрастно переносить этот взгляд, не выражающий абсолютно ничего. Казалось, эти глаза, пронзительно-голубые, точно чистейшая бирюза, обратились в кусочки льда, такой холод и безразличие сквозил в его взгляде. И это было страшно.
   Воинам, что сопровождали своих господ в этом опасном и долгом походе, не нужно было приказывать дважды. По-прежнему настороженные, опасливо озиравшиеся по сторонам, они двинулись в указанном низкорослым человечком направлении, не выпуская из рук оружия. Кругом царила мертвая тишина, не нарушаемая даже карканьем воронья, которого здесь просто не было. Постепенно воинам начали чудиться пристальные взгляды, бросаемые вослед им из каждого провала окна, из-за углов и вершин изящных башен, возвышавшихся повсюду. Это был, конечно, лишь обман, вызванный чрезмерным напряжением, но легче от такой мысли не становилось.
   Наконец довольно узкая улочка, засыпанная настоящими сугробами, вывела путников на площадь, в самом центре которой вздымалась ввысь, буквально пронзая кажущееся необычно низки небо заостренным шпилем, величественная башня. Даже сейчас, когда провалы стрельчатых окон зияли непроглядным мраком, когда всюду лежал снег, достигавший высоты человеческого роста, невозможно было не испытать какой-то священный трепет, взглянув на это сооружение, во всем облике которого не было ни малейшего излишества. Пришельцам, которые почти все были воинами, эта башня невольно напомнила клинок меча, будучи такой же совершенной.
  -- Здесь, - уверенно произнес невзрачный человек. Среди этих мертвых стен он, в отличие от казавшихся намного более мужественными спутников, держался весьма уверенно и абсолютно невозмутимо, словно явился в родной город, уверенно шагая по лабиринту тянущихся на многие мили улиц, улочек и переулков. - Это она, Башня Тайн! Недели утомительного пути по скованным стужей равнинам, ночевки под открытым небом, коварные варвары, подстерегающие всюду, ничто не смогло остановить нас. И теперь остается лишь распахнуть эти двери, войти внутрь и взять то, ради чего мы проделали весь этот путь.
   Да, они были первыми из людей, за многие сотни лет увидевшими величественный город, о котором ныне никто не помнил, город, теперь существовавший лишь в старых сказках и на пожелтевших от времени, таких хрупких, что невозможно было просто прикасаться к ним, страницах древних хроник. Они добрались сюда, невзирая на многочисленные опасности, несмотря на стужу, царившую здесь круглый год вот уже несколько веков... и на тень древнего заклятья, витавшего над этим городом.
   Сбросив тяжелую доху и оставшись в коротком камзоле, едва ли могущем защитить от порывов пронизывающего ветра, но зато и не сковывавшем движений, человечек, оказавшийся еще более тщедушным, чем выглядел прежде, приблизился к входу в башню, преодолев семь широких ступеней. Ухватившись за массивные бронзовые кольца, он потянул на себя тяжелые створки, между которыми возникла темная щель, проем, достаточный, чтобы в него мог свободно пройти один человек.
  -- Ты уверен, что здесь именно то, что мы ищем? - спросил гигант, положив широкую ладонь на эфес клинка. Судя по его тону, этому рыцарю был почти безразличен любой возможный ответ его спутника.
  -- Мы достигли цели, милорд, - взглянув на могучего воина, без тени сомнения ответил тщедушный человек, во взгляде которого порой проскальзывало нечто неосязаемое, призрак некой силы, сокрытого от чужих глаз могущества, природа которого была неясна. - Они не могли ничего забрать отсюда, ибо просто не имели достаточно времени. Если верить старым записям, то, что нам нужно, находится на втором ярусе.
  -- За те века, что стоит та башня, бесхозная, без охраны и присмотра, любой мог обчистить ее, - пожал плечами рыцарь. - Ты так уверен, что именно мы первыми явились сюда?
  -- Нет никаких сомнений, - усмехнулся его собеседник. - Никто и никогда не пытался проникнуть в этот город с тех пор, как жизнь покинула сии земли. Дорога сюда забыта давно, и обширные ледяные равнины, лишенные всякой жизни, стали стражем, не худшим, чем ужас, некогда заставивший целый народ оставить этот благодатный край.
   Невзрачный человечек, пожалуй, способный легко затеряться в любой толпе, ибо самому пристальному взгляду не за что было зацепиться в его облике, остекленевшим взглядом окинул панораму города, окутанного белоснежным ледяным ковром.
  -- Некогда эти берега утопали в садах, где наливались соком спелые фрукты и щебетали привольно порхавшие птахи. Лето не уходило отсюда, даруя людям, жившим в этом величественном городе, тепло, - произнес стоявший на ступенях, ведущих в башню, человек. - Здесь кипела жизнь, билось сердце самой величественной державы, которую видело небо. Но все изменилось, и с некоторых пор никто уже не осмеливается являться сюда.
   Сомневаться в словах своего спутника и пришельцев не было причины, ибо они своими глазами могли узреть то, что некогда, скорее всего, действительно было обширными садами, вечно зелеными, подобными бескрайнему изумрудному морю. Стройные ряды скрученных, словно с жуткой агонии, странно искривленных древесных стволов, промерзших столь глубоко, что тлен и разложение стали не властны над ними, начинались, стоило только миновать городские стены.
   Стены эти, монументальное сооружение высотой не менее двадцати ярдов, сложенные из отшлифованных до зеркального блеска идеально подогнанных блоков черного камня, тоже вызывали невольное уважение. Они опоясывали огромный город сплошным кольцом, тянущимся, вероятно, на десятки миль, и оставалось только поражаться, задавшись вопросом, каких усилий потребовало в незапамятные времена возведение этих укреплений, в сравнении с которыми меркли любые из существующих цитаделей.
   Пока один из предводителей малочисленного отряда предавался воспоминаниям, вызывая в памяти строки летописей, воины расположились вокруг башни, просматривая все прилегающие улицы. Им по большему счету не было дела до того, кто обитал в этом городе, и почему он был покинут жителями. Превыше тайн древности было служение своему господину, которого эти умелые бойцы намеревались защищать в случае любой опасности ценой даже собственных жизней.
  -- Ты пойдешь внутрь один, маг? - спросил рыцарь, не сводя взгляда с вонзавшейся в серые облака, низко стелющиеся над землей, башни.
  -- Будет лучше, если мы войдем туда вместе, милорд, - предложил тот, кто был назван магом. - И пусть еще двое сопровождают нас.
  -- Витар, Карл, - назвал рыцарь имена своих спутников. - Вы со мной! Остальные, смотрите в оба, и будьте готовы ко всему. Барг - за старшего!
   Два воина, суровый ветеран, кряжистый седой мужик, и стройный юноша, тем не менее, удостоившийся чести сопровождать своего вождя в долгом и опасном походе, переглянувшись, одновременно вытянули из ножен клинки, став по обе стороны от лестницы. Их товарищи, став вокруг башни, взяли на прицел своих арбалетов подступающие дома, словно опасаясь притаившейся там засады.
  -- Напрасная предосторожность, - покачал головой маг. - Варвары, что населяют эти земли, никогда не посмеют явиться сюда. Страх станет нашей защитой, лучшей, чем стрелы и мечи! Здесь мы находимся в большей безопасности, чем где-либо еще.
   Вероятно, маг был прав, ибо за последний день, что отряд провел в пути, им не встретилось никаких следов местных жителей, словно и впрямь опасавшихся приближаться к мертвому городу. Снежный покров пребывал в девственной неприкосновенности, и нигде невозможно было обнаружить хоть какой-то след. Не только отпечатков человеческих ног, но даже и звериных лап не было видно, куда бы ни падал внимательный взгляд искушенных воинов и следопытов.
  -- Что ж, - рыцарь смерил взглядом башню, осмотрев ее от подножья до шпиля. - Не будем стоять на пороге. Идем!
   Они вошли, сразу оказавшись в гулком сумраке. Внутри башня казалась еще больше, чем снаружи. Рыцарь не придал этому никакого значения, приняв, как должное. Но его спутник, тот, кто величал себя магом, мысленно лишь восхитился мастерством чародеев древних эпох, умевших проделывать такие фокусы с пространством, какие и не снились нынешним волшебникам, пусть те и именовали себя хоть трижды великими. Сейчас только и можно было с горечью подумать, сколь многое унесли с собою в могилу чародеи минувших веков.
   Пришельцы шли по анфиладам комнат и сводчатым коридорам, невольно стараясь ступать как можно тише, дабы не нарушать пронзительную тишину. Даже мельчайшие детали здесь, в этих залах из серого мрамора, были призваны внушать почтение и некоторый страх, и те, кто незваными ступили под своды башни, в полной мере прониклись этими чувствами.
   Чародей не мог сдержать трепета перед величием великих магов прошлого, чью мощь он ощутил сейчас в полной мере. И еще он чувствовал волнение, ибо мечта его, замысел, что этот маг лелеял много лет, сейчас была близка к осуществлению, стоило только сделать несколько шагов.
   Воины, что шли позади, готовые в любой миг стать на защиту своих предводителей, ничего не понимали в магии, но и их огрубевшие сердца не оставила равнодушными царившая в этой башне, давно покинутой, но не утратившей и сотой доли своего величия, торжественная атмосфера. Они чувствовали себя чужаками здесь, незваными гостями, и старались быть как можно менее заметными, не произнося ни слова и даже дыша тише, чем обычно.
   Из всех, кто ступил под своды шпиля, названного некогда Башней Тайн, пожалуй, только рыцарь, словно разучившийся чувствовать, обратившись в зомби, голема, ожившую куклу, взирал на подчеркнуто строгое великолепие совершенно бесстрастно, едва ли не со скукой, которая, в прочем, тоже не касалась его сердца уже многие годы, точно так же, как радость или любовь.
   Если снаружи влияние неумолимого времени было хоть немного заметно, то здесь, в этих покоях, давно оставленных их хозяевами, все выглядело так, точно и не минуло больше полутысячи лет с того мига, как умер величественный город. Мозаики были такими же яркими, точно неведомые мастера едва закончили работу над ними, золота сияло, ничуть не потускнев за века, и гобелены, украшавшие стены, ни несли на себе и намека на тлен.
   Коридор, обвивавший башню, вывел пришельцев, почувствовавших себя воришками, забравшимися в жилище богатея, к широкой лестнице, спиралью закручивавшейся вверх. Маг, не раздумывая, сделал первый шаг, став на нижнюю ступень, изготовленную, как и вся лестница, из настоящего янтаря.
   Покои второго яруса, отделанные розовым камнем, производили несколько более легкомысленное впечатление. И опять можно было только подивиться спокойствию мага, разгуливавшего по скованным стужей и безмолвием комнатам, точно явился к себе домой. Уверенно он двинулся по широкому коридору, оставив своих спутников далеко позади.
   Наконец маг добрался до цели и, толкнув тяжелую дверь, оказался в довольно тесном помещении, заставленном книжными шкафами. Мельком взглянув на корешки переплетных в кожу, украшенную золотым тиснением, томов, пришелец приблизился к столу, на котором стоял серебряный шандал с тремя оплавившимися свечами. Ощущение было такое, точно неведомый хозяин лишь отлучился на мгновение, и может вернуться в любой миг, зажечь фитили свечей и вновь погрузиться в чтение.
  -- Вот она, - произнес маг, указывая своему могучему спутнику, скользнувшему в открытую дверь, на книгу в алом переплете, лежавшую на столе. - Это записи Ардалуса, одного из самых искусных чародеев всех времен. Именно эти записи, раз оказавшиеся доступными чужому взгляду, заставили этого великого чародея бежать, точно загнанный зверь, спасая свою жизнь.
   Рыцарь, став рядом с магом, осторожно коснулся кожаной обложки, раскрыв книгу. Пожелтевшие от времени страницы оказались испещрены ровными строчками символов, которые, будучи по отдельности вполне понятный, вместе теряли всякое значение. То был древний алфавит, самый древний, каким пользовались первые люди, явившиеся в этот мир.
  -- Он бежал на восток, преследуемый всеми, ибо был единственным, открывшим секрет абсолютной мощи, - с нотками торжественности молвил маг. - В один миг великий чародей превратился в гонимого всеми преступника. Он исчез, обманув всех, но эти записи сохранились, ибо потомки могущественного мага не оставляли надежд отыскать его последнее пристанище. Они не смогли совершить это, но мы пройдем по его следам до конца, обретя древнюю реликвию, в существование которой многие просто не верят.
   И чародей, явившийся в мертвый город, поднял со стола старинный том. Здесь, в этом оплоте высокого волшебства, было немало такого, за обладание чем иной маг не пожалел бы и жизни. Но тот, кто пришел с востока, миновав бескрайние пустоши, покрытые вечным льдом, взял лишь одну книгу, и ничего более. Он научился быть скромным в желаниях, и сейчас одно из таких желаний исполнилось. А большего этому человеку было и не нужно.
   Никто, пожалуй, ныне не смог бы понять истинной ценности этого ветхого тома, страницы которого были испещрены аккуратным мелким почерком того, кто вот уже тысячу лет, как умер, оставив после себя однако же, долгую память. О нет, в этой книге невозможно было найти формулы могущественных заклятий, здесь вовсе не было ни слова о магии, о ее сути. И, тем не менее, это был ключ к могуществу, попросту невообразимому, кончик путеводной нити, что могла привести к власти.
  -- Найди то, что древний чародей защищал ценой собственной жизни, маг, - негромко молвил рыцарь. - Сделай это, и я осыплю тебя золотом. Ты станешь по праву называться самым могущественным волшебником во всем изведанном мире, став по правую руку от моего трона.
   Маг коротко кивнул, мысленно уже готовясь вновь отправиться в путь. Ему предстояло совершить путешествие на восток, преодолев тысячи лиг и подвергшись множеству опасностей. Но он был готов к этому, однако, не ради золота или любой иной награды. Власть, абсолютная власть, двигала им. Но пока истинные чувства и мысли неприметного человечка должны были оставаться тайной. Предстояло еще свершить очень многое, прежде чем заветные мечты воплотятся в жизнь.
  -- Да, господин, я найду это, пусть даже придется отправиться на край земли, - произнес маг, глаза которого зажглись странным блеском. И намного тише, так, что не мог услышать даже стоявший в двух шагах от него рыцарь, добавил спустя мгновение: - И тогда ты и все те, что мнят себя владыками земными, преклонятся перед моей мощью.
  

Глава 1 Перед рассветом

  
   Небо над долиной неторопливо катившего на закат свои воды Эглиса было в эту ночь ясным, и сотни звезд, раскатившиеся бриллиантовой россыпью по пронзительно-черному своду, бесстрастно взирали с недосягаемой высоты на землю. И словно их отражение в огромном зеркале, мерцали, перемигиваясь со звездами, десятки костров, усеявших голые холмы, с юга окаймлявшие реку. Обычно безлюдный край, холодный, неприветливый, а порой и смертельно опасный для чужаков, в эту ночь был полон жизни. Вокруг каждого из множества костров сидели или лежали, кутаясь в шерстяные плащи, и ближе придвигаясь к огню, пришедшие с полудня люди. Для четырех сотен мужчин, сильных, здоровых, по большей части еще весьма молодых, эта ночь, проведенная вдали от родного дома, могла стать последней в их жизни. Четыреста человек, не своей волей оказавшиеся здесь, в этой промерзшей пустоши, готовились на рассвете встретить свою смерть.
   Возле одного из костров, расположенного на самом краю лагеря, расположились четыре человека. Было холодно, порывы ледяного ветра, дыхание пробуждающейся зимы, как говорили в этих краях, налетали с далеких северных гор, и потому мужчины, чтобы согреться, садились ближе к огню, с веселым треском пожиравшему подбрасываемые ветки сухостоя. Здесь было очень мало лесов, и только невысокий кустарник, бурно разраставшийся в укрытых от ветра лощинах, служил источником топлива. Поэтому развести жаркий огонь было весьма непросто, и мужчины спасались от стужи, передавая по кругу кожаную флягу, распространявшую вокруг себя терпкий запах вина. Драгоценного напитка, выданного по приказу командира небольшого отряда, как раз должно было хватить, чтобы согреться, но явно не доставало для того, чтобы хоть малость захмелеть. Четверо здоровых, крепких воинов были привычны к выпивке, а потому нисколько не опасались того, что от дара виноградных лоз из жаркого полуденного края их рука станет не такой твердой, а глаз - менее острым, чем должно для грядущей битвы.
   Мужчины, удобно расположившиеся вокруг костра, и постепенно переставшие замечать порывы холодного ветра, заставлявшего забыть о том, что на юге уже минула середина лета, знали, что могут не дождаться следующего вечера, но сейчас они не думали об этом. Кто-то уже настолько свыкся с мыслью о смерти, сам не один раз обрывая чужие жизни, и потому твердо зная, что однажды подобное произойдет и с ним, что не придавал предстоящему бою ни малейшего значения, положившись на волю судьбы. Иные же, хотя для них все это было в первый раз, старались не выказать свои чувства перед старшими товарищами.
  -- А вот, помню, как-то ходил я против корханцев, - немолодой уже, но еще по-прежнему сильный воин, седовласый богатырь, способный, пожалуй, голыми руками свалить медведя, похвалялся былыми своими подвигами, в такт словам размахивая флягой, в которой еще соблазнительно плескалось вино. - Служил я тогда в Дьорвике, что на юге, в пограничной страже. Степняки в ту пору решили устроить набег, собрались с силами, да и перешли границу. А какая там граница? Равнина, гладкая, что твой стол, для всадников сущее раздолье. Нас тогда было сотни полторы, а из Корхана пожаловало едва ли не полтысячи гостей. Нечего было и думать, чтобы эту орду встречать на границе, обошли бы нас стороной, и давай поселки жечь, пока мы там стоим. И командир наш, воин опытный, немало схваток прошедший, решил, хоть такого приказа и не было, отступить к реке. Головой своей рисковал, ясное дело, ведь ошибись он, пропусти врага, живо на плаху бы бросили. В Дьорвике дисциплина в войске железная, а все потому, что тамошний король слуг своих возвышает не за голубую кровь, а за верность и доблесть в бою, - наставительно молвил седой ветеран. - Всякий может стать полководцем, но уж коли признали тебя, не смей ослушаться воли старшего. Карают там сурово, и не важно, землю твои предки пахали, или во дворцах жили, с серебра да золота яства вкушали.
   Воин высморкался в два пальца, а все прочие терпеливо ждали продолжения истории. Рассказчик, однако, не спешил. Он помолчал несколько мгновений, должно быть, вернувшись во времена своей молодости, когда жизнь казалась проще и ярче.
  -- Ну вот, отошли мы, значит, от границы к реке, там мы и встали, напротив бродов, решили степняков дожидаться, - наконец нарушил молчание старый воин, словно внезапно заметивший заинтересованные взгляды своих товарищей, не решавшихся поторопить ветерана, но желавших узнать, чем закончились те давние события. - Вдоль берега кольев натыкали, ловчих ям даже накопали. Словом, подготовились к встрече, как смогли. И действительно поперли корханцы точно на нас. Полезли в воду, из луков стрелять принялись, а течение сильное, хоть и мелко, а коней с копыт сбивает. Да и мы тоже не дремали, известное дело. Пока они в воде барахтались, из самострелов да луков мы их там, что куропаток, набили. Пожалуй, с сотню степняков мы положили, а сами едва дюжину бойцов потеряли. Повертелись корханцы на том берегу, повизжали, саблями помахали, да и двинулись обратно в степь. - Словно только сейчас обнаружив у себя в руках сосуд с драгоценным напитком, воин сделал добрый глоток, довольно крякнув, и степенно утерев ладонью седые усы, спускавшиеся до середины груди.
  -- Эх, кабы и нам так завтра, - протянул молодой парень по имени Ратхар, сидевший по левую руку от рассказчика. Он не отрываясь, смотрел на старого воина, жадно ловя каждое его слово, и в широко открытых глазах парня метались сполохи костра. - Правда, здорово было бы, дядька Аскольд?
   Юноша, которому едва исполнилось восемнадцать зим, был не столь привычен к крепкому вину, как его товарищи, а потому уже немного захмелел, и речь его стала немного несвязной. Да и волнение перед битвой, для него первым настоящим боем, давало о себе знать.
  -- Двинулись они, значится, в степь, отошли от границы лиг на полста, - продолжал, словно и не расслышав слов Ратхара, тот, кого называли Аскольдом, - покружили, сделали добрый крюк, да и вернулись, только севернее того места, где мы их первый раз встречали. Покуда стража дьорвикская спохватилась, вырезали подчистую пять селений, да с сотню душ в полон увели. Снарядили за ними погоню, и я, старый, там был, да разве ж сыщешь, поймаешь ли степной ветер? Что с теми полонянами стало, мне неведомо, но мыслю, продали их в Шанграских горах. Мы же в тот раз со зла налетели на становище какое-то, всех, кого там нашли, порешали, да и вернулись к себе. - Старый воин, десятник, под началом коего ныне служил и Ратхар, и прочие, что слушали сейчас рассказ о былых походах, в сердцах сплюнул, отвернувшись от огня. Он был родом из Гарда, а потому почитал огонь превыше всего, никогда не оскверняя его, и не допуская, чтобы такое случилось у него на виду. - Эх, вспомнить сейчас стыдно, ведь детей малых конями топтали, баб на копья вздымали, а думали, будто месть мстим!
  -- Так война ведь, десятник, - развел руками другой воин. - Чего тут жалеть?
   Это такой же юнец, как и Ратхар, тоже русоволосый и белокожий. Они были похожи, точно братья, только глаза его были не серыми, цвета стали, а карими. И сколь схожи они были с Ратхаром внешне, настолько же похожей была буря чувств, кипевшая в глубине души каждого из них, и стыдливо скрываемая от старших товарищей.
   Для парня по имени Скарт это тоже был первый поход, и он грезил о подвигах, славе и богатой добыче, но мысль о смерти, которая избирает своих жертв, невзирая на то, молоды они, или стары, искушенные то воины или неумелые сопляки, не оставляла его весь минувший день.
  -- Война, малой, это когда ты грудь на грудь с равным в поле рубишься, а когда баб с пацанятами мечом сечешь - это не война, а убийство, - тяжело вздохнув, ответил Аскольд, и под взглядом старого рубаки Скарт потупился. - Коли хочешь знать, что есть война, лучше Кайдена спроси.
   Десятник кивком указал на молчавшего доселе четвертого воина, сидевшего на корточках в стороне от огня, и, кажется, задремавшего. В отличие от юношей, переполненных волнением, пусть и тщательно скрываемым даже от самих себя, и уж подавно, от всех прочих, он старался использовать оставшееся до рассвета время с толком, набираясь сил.
  -- Верно, Кайден, - подхватил Ратхар. - Ведь твой народ славится, как непобедимые бойцы, способные в одиночку уложить десяток вооруженных врагов голыми руками. Чего же вы ютитесь на своих островах, когда могли бы завоевать целое королевство?
   Кайден, еще довольно молодой мужчина, смуглый, темноволосый, высокий и прямой, точно клинок меча, только усмехнулся, взглянув на своего юного товарища. Его глаза, пронзительно голубые, точно сапфиры чистой воды, насмешливо сверкнули, когда тот, кого назвали Кайденом, бросил на своего юного товарища оценивающий взгляд. Он и впрямь был родом с острова Скельдин, клочка суши, лежавшего в нескольких днях пути к востоку от материка.
   Архипелаг, омываемый теплыми водами морского течения, славился своими залежами янтаря, высоко ценимого в самых дальних краях, но равно был известен и тем, что каждый мужчина, живший там, был действительно умелым воином. Боевое искусство скельдов, передававшееся по наследству, было окутано тайной, ибо обитатели тех островов никогда не брали в обучение чужаков, и многие поговаривали об особой магии, которой владели островитяне.
  -- А зачем нам твое королевство, - чуть устало, точно в сотый раз подряд отвечал на один и тот же вопрос, спросил воин, пристально взглянув на Ратхара. - Для чего оно рыбакам и мореходам? Нам хватает той земли, что даровали нашим предкам милостивые боги, ее мы защищаем от недобрых гостей, приходящих порой из-за моря. Нас мало, и нам не нужна целая страна. Наше мастерство воинов нужно вовсе не для того, чтобы покорять иные народы, обращая их в рабство, или подобных глупостей. Мы можем защитить себя от врага, оборонить своих жен и детей, свои дома, а именно это и должно делать тем, кто смеет считать себя мужчинами. Жизнь человека священна, и отнимать ее, разрывать сотканную Небом нить можно, только защищая другие жизни, но не ради того, чтобы потом во хмелю похваляться подвигами в грязном кабаке. Так завещали нам пращуры, что пришли на острова с запада, и тем живет наш народ много веков.
  -- А что ж тогда наш десятник, - у Ратхара от выпитого развязался язык, и сейчас он произносил речи, которых на трезвую голову поостерегся бы. - Сколько он по свету ходил, сколько сражался? И ведь не на пороге дома врагов встречал, а в дальних краях да под чужими знаменами бился! Он что ж, не мужчина?!
  -- Молод я был тогда, - снисходительно усмехнулся в усы Аскольд. - Чего уж!
   Десятник ничуть не обиделся на слова своего юного товарища. Старый воин понимал, что это говорит не сам Ратхар даже, а выпитое вино, да и самого его потянуло вдруг поговорить. Никому было неведомо, суждено ли пережить завтрашний день, и воины спешили высказать все невысказанное прежде кому угодно, товарищу, побратиму, случайному знакомому, очищая совесть, облегчая душу, ведь может статься, следующий раз говорить они уже будут перед душами пращуров.
  -- Ветер в голове гулял, что уж говорить, - вздохнул с некоторой грустью Аскольд. - Мечтал о славе, о подвигах, вот и бродил по земле от края до края, разве что в орочьих лесах не довелось побывать, а так всюду был по эту сторону Шангарского хребта. Эх, - десятник вздохнул, не то чтобы очень грустно, скорее даже довольно. Видимо, вспомнил в этот миг что-то из былых своих приключений. - На родине, правда, не был с той поры, как ушел из дому, да теперь в Альфионе мой дом, и его завтра буду защищать.
  -- А с эльфами бился, старшой, - сверкнув глазами, спросил вдруг Ратхар, сделавший еще один глоток из пустевшей понемногу фляги. - Скажи, бывал ты в эльфийских лесах?
  -- Довелось, - кивнул Аскольд, скривившись. - Едва ноги унесли оттуда. Нет ничего хуже, чем в лесу драться с эльфами. Длинноухих лес и защитит, и от холода укроет, и о неприятеле весточку пошлет, а для чужих он хуже любой крепости, никогда не пустит, ежели не захочет. Я тогда в дьорвикском войске служил, вот и ходили в И'Лиар. Полсотни нас выступило в тот поход, гнались за шайкой эльфов, разоривших несколько хуторов, а вернулось семеро. Эльфы - воины, хоть куда, а уж на свой земле им равных нет и не будет. Даром, что ли, даже эссарские легионы их лесные цитадели взять не могли, а уж не чета те воины были нынешним, и в бой их вели не нынешние горлопаны-рыцари, а великие стратеги.
   Воины замолчали, задумавшись каждый о своем. Юноши мечтали о походах и битвах, о воинской славе, а старшие вспоминали тех, с кем в былые времена бились плечом к плечу, и кого уже не было под этим небом.
  -- А завтра, десятник, как думаешь, выстоим ли, - волнение перед боем давало о себе знать, и долго молчать Ратхар не мог. - Выдержим, или ляжем тут все? Говорят, варваров множество, несколько сотен.
  -- А может, они и не пойдут сюда, - предложил Скарт. - Ты же сказывал, как степняки вас обманули, кружным путем пройдя. Вдруг и эти так же задумали? Мы их тут ждать будем, а они за нашей спиной станут деревни жечь да крестьян резать.
  -- Нет, эти пойдут на нас, - уверенно ответил за десятника Кайден, нахмурившись. В голосе его чувствовалось напряжение. - Хварги больше всего боятся, что их назовут трусами, и если мы стоим здесь, они не посмеют пройти стороной. Так велит их честь, и значит, будет бой, здесь и сомневаться не в чем. А уж выстоим ли, то одним богам ведомо, но что не побежим, это точно. Северяне не берут пленных, а если кто и попадется к ним живым, его все равно прикончат, только чуть позже, перед образами их богов. Если потерпим поражение, всех ждет один исход, только не нужно заранее готовиться к худшему. Нас много, во главе - опытный воин, не единожды и с варварами переведывавшийся, так что сдюжим, если боги не попустят.
  -- Скажи, Кайден, - Ратхар придвинулся поближе к островитянину. - А как вышло, что ты покинул свою родину? Ваших почти не встретишь на материке, как мне сказывали. - Юноша сам удивился своей смелости. В иное время он не решился бы задать товарищу такой вопрос, но сегодня была особенная ночь, и много было разрешено из того, что прежде казалось немыслимым.
   Воин же задумался, сомневаясь, стоит ли сейчас отвечать на вопрос Ратхара, но вспомнил, что завтра, очень может быть, некому и не с кем будет уже беседовать.
  -- Меня изгнали, - лицо скельда помрачнело, и голос его стал глухим. - Теперь мне нет пути на родные острова.
   При этих словах Кайден против своей воли коснулся шрама на левой щеке, там, где мужчины его народа носили клановую метку. И перед глазами его на мгновение вновь встал отец, подносящий к лицу сына раскаленный железный прут.
  -- Изгнали, - вскинул брови Скарт, прислушавшийся к разговору. - Но за что?
  -- Ты, верно, знаешь, что мы никого и никогда не учили своему воинскому искусству, - это было правдой, и юноши, удивлявшиеся, почему умелый воин ни разу не продемонстрировал свое мастерство на плацу, наставляя новобранцев, застыли, внимая каждому слову товарища. - Вернее, лишь для одного рода в давние времена мы сделали исключение. Лучшие из лучших покидали острова, отправляясь в столицу Эссара, и там учили всему, что умели сами, наследников престола Империи, ведь истинный правитель должен быть лучшим во всем. Но с той поры минули века, пала древняя держава, и запрет почти никогда не нарушался. Предки заповедали нам держать в тайне наши умения, но я стал одним из тех, кто их нарушил.
   Боец, мыслями вернувшийся на много лет назад, вздохнул, словно вспомнив нечто постыдное. Он умолк, а Ратхар и Скарт, по-детски простодушные, хоть и пытались изо всех сил казаться взрослыми мужчинами, едва сдерживались, чтобы поторопить товарища.
  -- Однажды, я тогда был совсем юным, возле наших берегов о скалы разбился корабль, пришедший с юга, - вымолвил, наконец, Кайден, заметив вдруг, что все, собравшиеся в эти минуты возле почти прогоревшего костра, не сводя с воина глаз, ожидая продолжения рассказа. - Мы подобрали только одного человека, мальчика, моего ровесника, и мой отец приютил его в нашем доме. Мы сдружились с этим юношей, я стал считать его почти братом, и однажды решил обучить его тому, чему меня самого учил опытный наставник. Я думал, раз этот юноша живет под одной с нами крышей, вкушает наш хлеб, его не должно считать чужаком. Но старейшины моего народа решили иначе, и нас с побратимом в год моего совершеннолетия изгнали из племени. На попутном корабле, бросившем якорь возле наших берегов, мы прибыли на материк, где пути наши разошлись. С той поры минуло двенадцать лет, которые я провел в странствиях. Я ничего больше не умею, кроме как сражаться, и тем зарабатываю себе на хлеб.
  -- Изгнали за то, что учил, - изумился Ратхар. - Что же такого умеют твои родичи, чего нельзя знать чужакам?
  -- Давай потешимся, - Кайден вскочил на ноги, хотя мгновение назад сидел на корточках, пребывая в такой неудобной позе столь долго, что мышцы его наверняка затекли и одеревенели. - Попробуй ударить меня. Не бойся, мой юный друг, - воин усмехнулся, видя замешательство Ратхара. - Хочешь взять нож? Так даже интереснее. Давай же!
   Юноша, вставший напротив воина, резким движением выхватил из ножен на поясе тяжелый боевой нож. Широкий, скошенный у острия клинок блеснул в отсвете мечущегося пламени костра. Ратхар считал, что неплохо владеет этим ножом, и ему уже доводилось пускать кровь пару раз, хотя о тех случаях юноша и сам предпочел бы не вспоминать. Тем не менее, теплая рукоять и тяжесть клинка в руке придавали уверенность, и Ратхар, метнувшись вперед, сделал стремительный выпал.
   Кайден стоял в спокойной расслабленной позе, в которой не было ничего общего с привычными боевыми стойками. Он просто смотрел на своего противника, даже не напрягая мышцы. Ратхар в последний миг хотел остановить руку, ибо испугался, что ранит товарища, но вдруг понял, что противника нет больше перед ним, словно тот растворился в морозном воздухе, и клинок пронзил пустоту, а Кайден невесть как очутился вдруг по левую руку от юноши. Ратхар резко развернулся, очерчивая перед собой длинным клинком мерцающий полукруг. Теперь он больше не собрался осторожничать, решив, что Кайден виноват сам, и ударил в полную силу, так быстро, как только умел. Клинок молнией вспорол воздух, а спустя мгновение Ратхар почувствовал, как подкашиваются ноги, и увидел стремительно надвигающуюся на него землю.
   Юноша пришел в себя спустя пару мгновений и понял, что лежит, уткнувшись лицом в пожухлую прошлогоднюю траву, на плечи ему давит что-то тяжелое, а шею холодит сталь собственного ножа, которым уже завладел Кайден.
  -- Вставай, друг, - воин поднялся на ноги, освобождая противника из захвата, и протягивая ему ладонь.
  -- Как ты это сделал, - опершись на руку товарища, юноша поднялся на ноги. Кайден протянул ему нож рукоятью вперед. - Ты научишь меня?
  -- Ты же слышал, что нам запрещено учить чужаков, - покачал головой воин. - Наставников у тебя и так хватает, и они ничуть не хуже меня владеют оружием. Попроси Асольда, он такие ухватки знает.
  -- Тебя самого изгнали из своего рода, - возразил Ратхар, пряча клинок в ножны. - Ты больше не скельд, так что же скрывать?
   Спор, едва начавшись, прервался, ибо внимание собравшихся возле костра воинов привлекло появление постороннего. Из сумрака вынырнула закутанная в плащ с капюшоном фигура, в которой сидевшие у костра мужчины узнали еще одного воина из своего десятка. Перед боем солдаты разбрелись кто куда, спеша выпить с новыми приятелями, повидать старых знакомых, которым довелось очутиться в одном с ними отряде, а трое бойцов стояли в дозоре, в числе прочих охраняя лагерь от внезапного нападения. Хотя враг, надвигавшийся с севера, и предпочитал честный бой, никогда прежде, по слухам, не опозорив себя внезапным нападением, лишняя предосторожность никогда не была во вред, и командиры выставили вокруг стойбища многочисленные посты. Как раз один из таких часовых и подошел к костру.
  -- Десятник, - воин откинул капюшон, давая разглядеть себя. - Дозорные возвращаются! - Он указал на край лагеря, где началась какая-то суета. Воины от соседних костров поднимались на ноги, спеша в ту сторону и что-то негромкими голосами взволнованно говоря друг другу на ходу.
  -- Вот как, - Аскольд легко, словно юноша, поднялся на ноги, вглядываясь вдаль. - Да их, верно, всего трое?
  -- Да, десятник, - кивнул покинувший пост часовой. - Только трое вернулись. - Воин резко развернулся и двинулся к окраине лагеря, туда, где командиры указали его место.
   Аскольд, сопровождаемый своими бойцами, поспешил туда, где в кольце сбежавшихся со всего лагеря воинов стояли три разведчика, посланные на север несколько часов назад. Вернее, покинули лагерь пять человек, и то, что вернулось их меньше, было недобрым знаком. Самые опытные следопыты во всем войске, умелые охотники, способные красться, не издавая ни единого звука, они должны были разузнать, близко ли враг. Поверх чешуйчатых панцирей воины надели сшитые из множества лоскутков плащи, походившие на первый взгляд на нищенские лохмотья. Накидки, сделанные по образу и подобию эльфийских плащей, позволяли оставаться незамеченными, даже находясь в десятке шагов от врага.
  -- Ну что, видели хваргов, - на разведчиков, угрюмых и сосредоточенных, со всех сторон сыпались вопросы. Воины перебивали друг друга, спеша получить ответ. - Они близко? Сколько их? Правда, что почти тысяча?
  -- Они близко, - ответил старший среди троицы, обведя тяжелым взглядом окруживших его людей. - И их много, на всех хватит.
  -- Расступитесь, - раздался в толпе властный голос, и воины, подчиняясь, отпрянули в стороны. - Дайте дорогу. - К разведчикам подошел стройный молодой воин в настоящей кольчуге, тускло блестевшей в отсветах ближних костров, и с длинным прямым мечом, завистью всех молодых бойцов, на бедре. Магнус, лорд, под чьим знаменем выступили в этот поход Аскольд, Ратхар, и еще три дюжины воинов, властно взглянул на вернувшихся лазутчиков: - Вас ожидает лорд Фергус. - Рыцарь сделал приглашающий жест рукой и резко развернулся на каблуках, так, что поля дорогого плаща взлетели, точно крылья. Не глядя на дозорных, он двинулся к центру лагеря, где высились шатры командиров, а воины поспешили следом за ним, оставив своих товарищей пребывать в недоумении.
  -- Не многие завтра увидят закат, - мрачно произнес кто-то в толпе. - Коли вылезли эти нелюди из-за своих гор, так обратно не уйдут, пока не зальют нашей кровью эту проклятую равнину. Молитесь, братья, всем богам, о коих ведаете, пусть завтра даруют быструю смерть в бою, а не на капище в Хваргланде от шаманского ножа.
   На воина, конечно, зашипели, требуя, чтобы тот заткнулся и не хоронил никого раньше срока, но почти все понимали, что он прав, говоря, какая их ждет судьба. Завтра предстоял бой со страшным врагом, опасным не оружием или выучкой, но своей первобытной яростью, сломить которую мало кому было по силам.
  
   Хваргланд, заснеженная равнина, промерзшая насквозь, был давней головной болью жителей всех окрестных земель. Когда-то там были могучие королевства, даже названия которых ныне стерлись из памяти людей. Редкие смельчаки, отвадившиеся посетить те земли, рассказывал о руинах величественных городов, могучих замков, возвышавшихся на морском берегу, о прекрасных статуях из розового мрамора и дворцах с золотыми кровлями. Мудрецы порой говорили о теплом течении, омывавшем в незапамятные времена берега той земли, и дарившем свое тепло жившим на тех берегах людям. Течение это, якобы, по воле неведомых богов вдруг сменило свой путь, и ныне воды его ласкали берега островов Скельде, а в тот край пришла вечная зима.
   Иной раз говорили, что с тех берегов и пришли на юг люди, основавшие затем Эссарскую империю, доселе непревзойденное государство, на несколько веков объединившее под своими знаменами половину всех обитаемых земель. Но кто бы ни жил там в стародавние времена, пустоши, обрывавшиеся холодным, почти круглый год скованным льдом морем, ныне были заселены многочисленными племенами, до сих пор пребывавшими в дикости, и яростно завидовавшими своим более цивилизованным соседям. Большую часть года эти племена, которых их соседи называли хваргами, были отрезаны от всего мира, ибо между их землями, и лежавшими дальше на полдень королевствами высились почти непроходимые горы, Ледяные Зубы, покрытые вечными снегами. В это время варвары, обитавшие к северу от хребта, добывали морского зверя, охотились на бродивших по тундре оленей и немногочисленных мамонтов. Но на несколько месяцев в году, когда наступало лето, и тепло приходило, совсем ненадолго, даже в те негостеприимные края, в горах открывались перевалы, прямая дорога на юг, и тогда бывало, что орды варваров обрушивались на населенные земли, неся разрушения и смерть.
   Так случилось и на этот раз, когда сотни варваров, движимых жаждой разрушения, вторглись в земли княжества Вильхирм, раскинувшегося между Эглисом, одним из притоков могучего Арбела, и Ледяными Зубами. Этот край, дикий, почти необжитый, населенный малым числом людей, пришедших с юга много лет назад, первым принял удар хваргов, и малочисленные ополчения разбросанных по равнине селений не выдержали натиска, тем более, хварги двинулись на юг слишком поздно. В горах вот-вот должен был выпасть снег, надежно запирая путь, и никто не ожидал, что дикари с полуночных пустошей соберутся в набег, рискуя на всю зиму остаться по эту сторону неприступных гор. Но что-то подстегнуло хваргов, заставив их выступить в поход, когда жившие на юге люди уже облегченно вздохнули, и по равнинам Вильхирма заструилась кровь, и разнеслись крики истязаемых пришельцами жителей.
   Хватая то, что успели, люди бросились бежать на юг, прося защиты у правителя королевства Альфион, сильной державы, отделенной от Вильхирма водами Эглиса, а сам князь с малым войском укрылся в своей столице, оставив земли и народ на поживу кровожадным варварам. И король Эйтор, отважный и мудрый правитель, внял мольбам беженцев, отправив на север отряд воинов, во главе которых он поставил искушенного полководца, храброго воина, не раз доказывавшего свою в бою отвагу и верность государю, лорда Фергуса.
  -- Хварги вторгаются в пределы королевства раз в полвека, или даже реже, - произнес владыка Альфиона, провожая в поход своего верного слугу, несмотря на возраст, по-прежнему яростного бойца, ставшего также и искушенным военачальником. Если кто и мог малыми силами сдержать натиск врага, то лишь он, Фергус, преданный соратник своего короля. - Обычно им хватает добычи на землях, что простерлись по правому берегу Эглиса, так и ныне они могут повернуть на север. Но я все же приказал собрать войско, тебе же, мой друг, предстоит лишь следить за тем, что замыслят варвары. Вас слишком мало, чтобы дать им бой, этим кровожадным тварям, лишь обликом подобных людям. Сбереги воинов, дождись ополчения лордов полуденных земель, - король Эйтор не приказывал, но просил, преклоняясь перед отвагой и доблестью старого лорда.
  -- Мы не позволим врагу ступить на земли Альфиона, - твердо молвил в ответ Фергус, в глазах которого на миг вспыхнуло прямо-таки юношеское упрямство. - И если суждено будет схватиться с варварами, мы не дрогнем, мой государь.
   И войско, ведомое опытным и храбрым рыцарем, двинулось к дальнему рубежу. Каждый воин был полон решимости биться насмерть, если только прикажет их предводитель, которому все до единого бойцы верили свято, без сомнений и колебаний исполняя любую волю Фергуса.
   Три сотни воинов из полуночных уделов, триста крепких, обученных владеть оружием мужчин, отправились в этот поход. Альфион, раздробленный на десятки феодов, которыми почти безраздельно правили рыцари, не имел сильного постоянного войска, за исключением немногочисленных отрядов наемников, служивших королю. Сотня таких солдат удачи, грозных лучников из далекого Дьорвика, выступила на северную границу из Фальхейна, столицы королевства, остальные же воины были ополченцами, которых на зов короля привели рыцари из окрестных феодов. Жители Альфиона были привычны к оружию, ибо сами защищали свои дома, не ожидая подмоги ни от кого, даже от ближайших соседей, и потому могли считаться неплохими воинами.
   Каждый рыцарь в мирное время держал под оружием малую дружину, охранявшую родовой замок и границы владений, но почти все мужчины феода за исключением древних стариков и подростков собирались три раза в год в его замке, обучаясь воинскому искусству, дабы не растерять полученный навык. Поэтому, получив из столицы тревожную весть, несколько рыцарей, не мешкая, созвали своих кметов, и повели отряды на соединение с Фергусом. Ратхар и Скарт, двое юношей, отданных под начало десятника Аскольда, умелого бойца, и были такими ополченцами. Первый раз за свою недолгую жизнь они выступили вместе с бывалыми воинами в настоящий поход, в конце которого их ждала не потешная, как прежде в замке своего лорда, а самая настоящая битва с врагом, о жестокости которого ходили легенды. И ныне этот час настал.
  
   Шли быстро, не отягощая себя обозами, взяв лишь малое количество припасов. Пока отряд, насчитывавший всего триста бойцов, двигался на север, ибо лорд Фергус намеревался встретить варваров на границе, не допустив их на земли королевства, к небольшому войску присоединилась еще сотня мужчин из Порубежных Уделов. Земли, лежавшие вдоль Эглиса, и отделенные от остального Альфиона горной грядой, были вольны от рыцарей, и управлялись самими крестьянами, которые почти не несли обязанностей перед королем, кроме защиты северных границ державы. Здесь тоже жил привычный ко всему народ, и местным мужикам не раз приходилось брать в руки копья и топоры, отражая набеги вильхирмцев или просто разбойничьих шаек, порой забредавших в эти небогатые края в поисках хоть какой-то добычи. Поэтому Фергус был очень рад присоединившимся к его отряду воинам, ни в чем не уступавшим тем ополченцам, что шли под его знаменем из столицы.
   За время похода десятники, все как один бывшие опытными бойцами, воинами из личных дружин рыцарей, что явились под знамена Фергуса, старались научить ополченцев как можно большему числу воинских премудростей, используя для этого каждую свободную минуту. На привалах, разделив воинов на два отряда, они заставляли их сходиться в потешных схватках, когда одни атаковали, а другие оборонялись, или просто разбивали своих людей на пары, и молодые парни яростно рубились друг с другом деревянными мечами, здесь же и изготовленными на скорую руку.
   Но времени было немного, и в конечном итоге Фергус мог всецело полагаться только на своих наемников. Лучники из Дьорвика были настоящими мастерами, способными со своими боевыми луками, длинными, в рост человека, и такими тугими, что не всякий мог бы натянуть их, творить чудеса. И могло статься, что лавина стрел, обрушенная этой сотней воинов на врага, остановила бы противника, заставив его отступить. Во всяком случае, сам Фергус очень хотел бы, чтоб так оно и было.
   По пути к Эглису, пограничной реке, войско повстречало немало беженцев, тащивших на себе или везших на телегах захваченный из домов скарб. Люди были напуганы, он опасались преследования, хотя враг и был еще очень далеко. И их ужас передался многим молодым воинам, которые, в лучшем случае, успели принять участие в схватках с разбойниками, а сейчас должны были своей грудью встретить натиск варваров, яростных и беспощадных, коих, к тому же, было, если верить слухам, намного больше, чем воинов Альфиона.
   Не доходя нескольких лиг до Эглиса, за которым земли Альфинона кончались, Фергус решил сделать привал. Он собирался встретить врага на границе, если, конечно, хварги двинутся дальше на юг. Разорив Вильхирм, варвары могли вернуться в свои края, и это вполне устроило бы и старого полководца, и самого короля. Северное княжество было не такой желанной добычей, чтобы из-за нее стоило посылать на смерть сотни своих воинов, а потому Эйтор приказал своему слуге не переходить границу без веской причины, и не губить зря людей. Поэтому Фергус, выслав вперед разведчиков, и велел воинам отдыхать, набираясь сил перед грядущей схваткой, которая могла и не состояться.
   Наконец дозорные вернулись, и сразу же были призваны пред очи командира. Рыцарь Магнус откинул полог шатра полководца, пропуская перед собой трех воинов, и сам последним зашел внутрь, а полдюжины бойцов, сопровождавших его, встали возле входа, охраняя совет. Несмотря на то, что хварги предпочитали биться честно, при свете дня, все воины были насторожены, ожидая внезапного нападения. Варвары вели себя непредсказуемо, и вполне могли устроить вылазку под покровом тьмы.
  -- Мой лорд, - командир разведчиков, опытный воин в летах, настоящий ветеран, войдя в освещенный десятками свечей шатер, с достоинством поклонился Фергусу, ожидавшему разведчиков в окружении полудюжины рыцарей.
  -- Вас вернулось только трое, Эдельберт, - старый рыцарь удивленно вскинул брови. - Что случилось с остальными вашими товарищами?
  -- Мы наткнулись на десяток хваргов на обратном пути, - ответил Эдельберт. - Это был, видимо, их дозор, следивший за нашим войском. Семь из них уже никому и ни о чем не расскажут, но Геранд и Дилк остались там. Мы спешили вернуться в лагерь, и бросили их тела. Прости, господин. - Воин виновато склонил голову.
   Фергус, прихрамывая, подошел к солдату, положив ему на плечо широкую ладонь. Рыцарь, слывший в Альфионе лучшим полководцем, и самым преданным королю лордом, был невысок, на голову ниже старшего из разведчиков, и когда он двигался, было видно, что воин заметно прихрамывает на левую ногу. В давние времена меткая стрела чудом не сделала Фергуса калекой, но, несмотря на увечье, он по-прежнему мог дать фору бойцам вдвое моложе его, сражаясь хоть верхом, хоть пешим. Виртуозно владевший любым оружием, от засапожного ножа, до тяжелого копья, старый лорд порой выступал еще на турнирах, повергая на землю многих умелых рыцарей.
  -- Скверно, когда не можем мы предать земле своих павших товарищей, - глядя в лицо воину, произнес Фергус. Один глаз его был скрыт бархатом повязки, памятью о еще одном пропущенном ударе, но второй сверкал силой и мудростью. В былые времена воины отказались бы идти в поход с тем, кто носил такие раны, но Фергус словно притягивал победу, и те, кто сейчас плечом к плечу с ним готовился встретить врага, были уверены, что и ныне удача не отвернется от их предводителя. - Но ты поступил правильно, мой друг. Судия простит тебе этот грех, ведь ты сделал так, дабы спасти жизни сотен своих братьев, которым суждено принять бой вскоре.
  -- Что вы видели на том берегу, - спросил один из рыцарей, вставая рядом с Фергусом. Плечистый бородач, похожий на гнома, только ростом повыше подгорных жителей, был облачен в распахнутый на груди камзол, под которым переливалась тяжелая золотая цепь, обвивавшая его могучую шею. - Верно ли, что хваргов очень много?
  -- Их орда громадна, - бесстрастно ответил воин, взглянув на рыцаря. - Мы насчитали не меньше двенадцати сотен. Они сейчас в десяти лигах от Эглиса, и если выступят с рассветом, к полудню уже будут здесь.
  -- О боги, двенадцать сотен, - сокрушенно воскликнул один из лордов. - В наших ли силах их сдержать здесь?
  -- Будь между нами и хваргами хоть простой частокол, я бы ни на миг не усомнился, что мы остановим эту орду, - обернувшись, заметил Фергус. Старый рыцарь принялся расхаживать по шатру, размышляя вслух. - Но мы будем биться с ними в поле, надеясь только на прочность наших лат и крепость щитов, однако это не повод впадать в отчаяние.
  -- И как не впасть в отчаяние, если их втрое больше, а у нас лишь малая часть людей - настоящие воины, - спросил бородатый рыцарь, нахмурившись. - Простые селяне, неумелые, не готовые к битве, они просто разбегутся при виде такой тьмы вражеских воинов, о коих рассказывают столько жутких историй. Многие готовы бежать на юг уже сейчас. Люди боятся, и я, признаться, разделяю их страх.
  -- А эти варвары, они точно перейдут реку? - спросил командир наемников-дьорвикцев. Хоть он и был чужеземцем, Фергус пригласил его на совет, возлагая именно на стрелков, которыми командовал этот рыцарь, успевший проявить свою доблесть, большие надежды. - Быть может, их орда вернется на север? Они, должно быть, взяли неплохую добычу и утолили уже свою жажду крови, - предположил южанин.
   Молодой воин неуверенно взглянул на своих товарищей, нервно поглаживая кончиками пальцев аккуратную бородку. Крис Дер Фаллен, рыцарь из далекого южного королевства, прежде не сталкивался с хваргами, зная об этом народе больше по чужим рассказам. Но даже то, что он слышал из чужих уст, заставляло с опаской и известным уважением думать о притаившемся где-то неподалеку противнике.
  -- Барабаны бьют, не умолкая, - помотал головой Эдельберт. Сейчас он, простой воин, имел привилегию говорить, не дожидаясь на то позволения благородных лордов, не спрашивая его. - Мы подкрались близко к их стойбищу и видели, что творится там. Шаманы пляшут свои пляски до полного исступления, а воины хором орут какие-то воинственные песни. - Опытный воин, в отличие от иных своих товарищей, уже сражался раньше с варварами-северянами, хорошо узнав их обычаи. - Они знают, что за рекой их ждет войско, и рвутся в битву.
  -- Хварги бросаются в бой и против десятикратно превосходящего их врага, и бьются до смерти, пока не падет последний воин, - добавил предводитель небольшого войска. - Зная же, что нас меньше, чем их, варвары тем более схватятся с нами, и каждый будет рваться вперед, боясь, что иначе его братья истребят всех врагов, и ему нечем будет похваляться у себя дома.
  -- Проклятье, - лорд Симус, тот самый бородач, яростно сжал кулаки. Он привел с собой полсотни воинов, но понимал, что даже вдесятеро большего числа бойцов могло не хватить, чтобы здесь остановить порыв хваргов. - Они нас сомнут, даже не заметив, и пока с юга подойдут ополчения других лордов, пока король соберет достаточно наемников, эти ублюдки разорят половину королевства.
  -- Я уверен, мы сумеем остановить их, - зло отрезал Фергус. - Нужно лишь с умом подготовиться к битве.
  -- Будь у нас хотя бы пара сотен всадников, я лично повел бы их в атаку прямо сейчас, - воскликнул один из рыцарей, воздев кулак к небу. - Мы вытоптали бы в землю становища хваргов, перебили бы их шаманов, и обратили бы орду в бегство, рассеяв ее по ранинам.
  -- У нас нет и двух десятков всадников, - усмехнулся Фергус. Действительно, во всем отряде, который и войском-то назвать было сложно, кони были лишь у нескольких рыцарей и их оруженосцев, да еще несколько кобыл тащили телеги с припасами. Против нескольких сотен варваров можно было выставить, в лучшем случае, две дюжины конных воинов. - Но нам не понадобится кавалерия, хватит и той силы, что есть. Скажи, друг мой, - Фергус обратился к Эдельберту, - Где, по-твоему, хварги перейдут реку?
  -- Брод есть как раз перед нашим лагерем, - пожал плечами ратник. С полководцем он держался без подобострастия, не как раб перед господином, а как младший со страшим, ведь оба они были, прежде всего, воинами. - Там воды всего по пояс будет, течение слабое, берег удобный. Думаю, здесь и нужно их ждать. К тому же брод тянется на сотни саженей, ни частокол вкопать, ни рва отрыть мы не успеем, если даже сейчас начнем. И лучников у нас мало, чтобы их вдоль всего брода расставить.
  -- Выходит, у берега нам их не сдержать, - Фергус не спрашивал, а утверждал. Он и сам успел осмотреть берег Эглиса на несколько лиг выше и ниже по течению, сопровождаемый всего полудюжиной воинов. Полководец рисковал, ведь шайка хваргов, вырвавшаяся вперед основных сил, вполне могла подстеречь его на этой стороне реки, и тогда жизнь прославленного рыцаря, которого уважали даже его враги, могла бы прерваться. Но старый лорд рискнул, предпочитая видеть все своим единственным глазом, а не полагаться только на сведения разведчиков, и теперь хорошо представлял, где придется принять бой. - Жаль. Хорошо было бы не дать им выбраться из воды, расстреляв во время переправы, ну да ладно.
  -- Думаю, мой лорд, врага лучше встретить на холмах, - предположил Симус. - Там у нас будет хотя бы небольшое преимущество, ведь наши воины будут стоять выше, на склонах, а врагу придется карабкаться вверх.
  -- Да, мы отведем войска назад, - согласился Фергус. - Позади нас есть лощина, которая, словно след от клинка, рассекает холмы с север на юг, и там мы примем бой. Хварги не посмеют выбрать иной путь, наоборот, они всей толпой ринутся именно на нас, ведь для них избежать боя равносильно признанию в собственной трусости.
  -- Тем более, когда на одного нашего воина приходится не меньше трех выродков, - усмехнулся один из рыцарей. - Если они уклонятся от схватки, то мы сами назовем их трусами.
  -- Верно, - старый рыцарь кивнул, соглашаясь. - Они руководствуются своим кодексом чести, и это будет на руку нам в предстоящей битве. Будь на месте хваргов более цивилизованный враг, нам пришлось бы ждать обходных маневров, засад, ловушек, а здесь все решится в простой сшибке, грудь на грудь. И в этом бою нам нужно будет просто выстоять перед их натиском. Король повелел нам защитить Альфион он вторжения дикарей, и мы должны исполнить его волю.
  -- Мои воины не побегут, - с пафосом произнес Магнус. Как и для большинства его воинов, большей частью простых крестьян, для молодого, - а было ему лишь двадцать три зимы, - рыцаря, грядущая схватка должна была стать первым настоящим сражением. Он бился на турнирах, пару раз лично участвовал в охоте за слишком досаждавшими его подданным разбойниками, но только сейчас воину предстояло сойтись в бою не просто с равным, а с гораздо более сильным противником. - Они готовы принять смерть, но ни за что не покажут грязным варварам свои спины.
  -- Мы станем утесом, о который бессильно разобьются волны варваров, - рыкнул Симус. - Воля короля будет исполнена в точности. Ни один хварг не пройдет на юг там, где мы будем биться. - Плевать было Симусу, да и многим другим, на волю короля и прочие возвышенные глупости, но сама атмосфера совета располагала к таким громким словам, достойным быть увековеченными летописцами в своих хрониках, что вели еще со времен Эссара.
  -- Да, мы выполним волю государя, - Фергус, в отличие от многих рыцарей, ныне служивших под его началом, говорил совершенно искренне, хотя бы потому, что он знал короля Эйтора еще юношей, и сам учил его владеть клинком. - Я верю в стойкость ваших воинов, тем более, они все знают, что глупо будет ждать пощады от северян, но завтра все мои надежды будут связаны с бойцами уважаемого рыцаря Криса. Его лучники станут, если будет на то воля Судии, той силой, которая принесет нам победу. Мастерство твоих воинов, благородный рыцарь, известно, - Фергус в упор взглянул на чужеземца, пронзая его взглядом единственного уцелевшего глаза, - и я верю, что завтра они подтвердят свою славу.
   Командиры спорили до рассвета, решая, как с большей пользой заставить принять смерть своих воинов. Они знали, что пережить близящийся день можно лишь по воле небес, но сомневались, что всемогущие боги явят свою милость. А простые воины и вовсе ни о чем не думали, спеша набраться сил, дабы встретить свою смерть бодрыми и отдохнувшими.
  
   Десятник Аскольд, проводив взглядом исчезнувших в шатре Фергуса разведчиков, спокойно вернулся к своему костру. Пламя уже почти угасло, и пришлось добавить в огонь сухих ветвей. Приняв новую порцию пищи, костер с гулом вспыхнул вновь, разбрасывая всюду множество искр.
  -- Недобрые вести принесли разведчики, - вздохнул десятник, уставившись на мечущееся пламя, чей странный танец завораживал, намертво приковывая к себе взгляд. - Если варвары никуда не ушли раньше, то теперь, узнав о нашем появлении, они, должно быть, только и ждут, чтобы ринуться в бой. И если мы хотим выжить, придется биться, словно дикие звери.
   Воины слушали, каждый, будучи погружен в свои мысли, и рассеянно кивали, бросая в ответ короткие и, по большему счету, бессмысленные фразы. С той стороны, где возвышались шатры предводителей смехотворно малочисленного воинства, до бойцов из отряда Магнуса донеслись разговоры, сказанные на странном наречии, мало походившем на альфионское. Лишь часть слов была вполне понятна, но все равно смысл фраз, произнесенных с некоторой ленцой, все равно терялся.
  -- Дьорвикцы, - криво усмехнувшись, вымолвил Аскольд, бросив взгляд в сторону ярко полыхавших костров, вокруг которых расселись наемники, носившие на плащах королевский герб. - Чужаки, они готовы бесстрашно умереть за нашу землю. Как же это глупо!
   Наемники, выступившие в поход под предводительством настоящего рыцаря, неизменно привлекали внимание прочих воинов, вставших под знамя лорда Фергуса. Просты ополченцы, да даже кое-кто из немногочисленных рыцарских дружинников, взирали на уроженцев далекого Дьорвика, ни на мгновение не расстававшихся с огромными, по грудь стоящему мужчине, луками, с уважением и некоторым восхищением. В ответ наемники бросали на своих спутников горделивые взгляды, словно насмехаясь над ополченцами, пытавшимися выглядеть воинственно, но почти не преуспевшими в этом.
   Профессиональные солдаты, наемники, живущие войной, ради войны и во имя войны, южане смотрели не на внешнее обличие, копья или доспехи, но на боевой дух, на тот огонь, который неизменно загорается в глазах подлинного служителя войны в предвкушении очередной битвы. В тусклых глазах тех, кто по воле своих господ двинулся к границе, навстречу безжалостному врагу, чаще можно было увидеть только неуверенность и откровенный страх.
  -- Возможно, если хваргов все же не очень много, эти парни завтра сумеют остановить их и обратить в бегство, - предположил десятник Аскольд. - Дьорвикские лучники заставили уважать себя даже эльфов, так, возможно, по силам им будет справиться и с варварами-северянами.
   Те, кто слышали эти слова, лишь согласно кивнули в ответ. Возможно, чужеземцы и относились ко всем прочим бойцам, объединенным под началом лорда Фергуса, с некоторым презрением, но, право же, это была их привилегия. Так получилось, что на привалах наемники разбивали лагерь возле бивуака дружинников Магнуса, и все, включая Ратхара и самого Аскольда, могли воочию убедиться, что молва о дьорвикских лучниках вовсе не преувеличивала их способности.
   Каждую свободную минуту эти суровые, уверенные в себе воины использовали для тренировок. Водрузив на краю большого поля круглые щиты, они отступали на две сотни шагов и принимались исступленно расстреливать их, раз за разом неизменно попадая в цель. Стрелы, направляемые твердой рукой умелых лучников, ложились в центр мишени, в круг поперечником дюймов шесть, насквозь пронзая дубовую доску толщиной больше дюйма. Те из альфионцев, кто видел это, лишь уважительно кивали головой, надеясь втайне на то, чтобы никогда не довелось им оказаться противниками этих грозных воинов.
  -- Сотня лучников способна обратить в бегство вчетверо больший отряд конницы или тяжелой пехоты, не потеряв при этом ни одного из своих, - заметил десятник тоном знатока. - Или просто перебить их всех, не доводя дело до рукопашной схватки. С полутора сотен шагов они могут обрушить на противника град стрел, выпуская из по дюжине каждую минуту. Поверь, перед этим дождем не устоят ни какие латы, и даже самый смелые бойцы не смогут сдержать свой страх. Из всех народов только дьорвикцы используют в бою именно луки, достигнув в мастерстве владения этим оружием немалых высот.
  -- Почему так, дядька Аскольд? - живо спросил Ратхар, охотно узнававший нечто новое, и потому часто донимавший расспросами своих старших товарищей. Аскольд и Кайден, в прочем, относились к нему со снисхождением, чаще давая достаточно подробные ответы.
  -- Никто кроме дьорвикцев не сражается с эльфами, - пожал плечами десятник. - Длинноухая нелюдь никогда не отличалась многочисленностью, в отличие от нас, людей, а потому, чтобы уменьшить свои потери в бою, они сперва обстреливают противника из луков, обрушивая на него тысячи стрел. Порой случается так, что слабые духом воины обращаются в бегство, но даже если этого не случается, они все равно расстраивают боевые порядки, открывая бреши, в которые и вклиниваются эльфы. Не все эльфы - лучники, но часто именно эльфийские стрелы, но вовсе не клинки, решают исход сражения, поэтому противникам Перворожденных и не остается ничего иного, кроме как отвечать ушастой нелюди той же монетой.
  -- Разве лук лучше арбалета? - поинтересовался теперь уже Скарт, тоже внимательно слушавший рассказ Аскольда. - Ведь болт, говорят, может пробить даже кирасу.
  -- Лук луку рознь, - усмехнулся десятник. - Великие народы древних времен, эльфы и гномы, дали нам два изобретения, которыми люди пользуются до сих пор. Недомерки создали арбалет, действительно мощное оружие, против которого не устоит никакая броня, и к тому же сложное, как все, что выходит из рук подгорных мастеров, и при этом исключительно надежное. Эльфы же, как никто иной ведающие о свойствах дерева, любой былинки, что растет под этим небом, создали большой боевой лук, иначе называемый сложным, или же составным из-за своей необычной конструкции. Этот лук отличается от всех прочих, ибо дуга его изготавливается не из одного куска дерева, а из нескольких, причем разных пород. А еще она усиливается жилами, рогом или костью, и иногда даже стальными пластинами, правда, сами Перворожденные обходятся вовсе без металла. Это не просто палка со связанными бечевкой концами, а настоящее оружие, не менее мощное, чем большинство самострелов, притом, что из лука можно выпустить полдюжины стрел за то же время, что потребуется арбалетчику, чтобы взвести свое оружие и сделать единственный выстрел. Страшное оружие.
   Аскольд, разговорившись со своим юным спутником, невольно вернулся мыслями в прошлое. Старый десятник весьма некстати вспомнил свой поход, точнее, вылазку, в И'Лиар. Тогда он в полной мере смог понять, что такое эльфийские луки, и до сих пор не верил, что смог выбраться из тех проклятых лесов живым.
  -- Эльфийский лук бьет прицельно не менее чем на две сотни шагов, на что способны только тяжелые арбалеты, взводимые при помощи лебедки или ворота, - сообщил Аскольд Ратхару, слушавшему своего командира с живым интересом. Юноша старался даже не дышать, лишь бы не сбить с мысли десятника. - И на таком расстоянии стрела, выпущенная из лука, способна пронзить кольчугу или кованый шлем. Подобными луками и пользуются дьорвикские лучники, а кроме них еще кое-кто из варварских народов, корханцы, к примеру. Правда, про кочевников говорят, что они принесли это оружие с собой с запада, перебравшись через Шангарские горы, а не переняли его у эльфов.
  -- Но если боевой лук так хорош, почему же только в Дьорвике его используют воины? - удивился Ратхар, на которого слова десятника вкупе с тем, что он видел собственными глазами, наблюдая за упражнениями наемников, поглазеть на которые обычно собиралась едва ли не половина войска, произвели должное впечатление, заставив проникнуться к лучникам неподдельным уважением.
   Сам юноша прежде охотился в родных лесах, в том числе и с добрым тисовым луком, который изготовил своими руками, потратив на это немало времени и сил. С трудом разыскав в ближнем лесу подходящую ветку, высушив ее, Ратхар потом еще долго скреб получившуюся заготовку ножом, придавая ей нужную форму. Немало дней прошло, прежде чем юноша приладил к своему творению конопляную тетиву и смог пустить первую стрелу, улетевшую, кстати, невесть куда.
   Лук, правда, получился не слишком тугой, и стрелы его едва ли могли пробить даже плохонькую броню, но для охоты было самое то. Это оружие не подводило Ратхара никогда, хотя сам он и не мог бы назвать себя хорошим стрелком, а уж следопыт из него и вовсе был отравительный, так что Ратхар не слишком часто возвращался домой после прогулок по лесу с добычей. Но, во всяком случае, с полусотни шагов юноша мог четыре раза из пяти попасть в мишень размеров с человеческую голову, и считал это неплохим достижением.
  -- Составной лук, тот, который изготавливается из разных материалов, накладываемых один на другой слоями, сделать не проще, чем арбалет, хоть последний и требует много металла, - пояснил Аскольд. - Но пользоваться арбалетом может всякий, и для того не нужно быть особенно сильным. Арбалет, например, можно долгое время держать взведенным, находясь в засаде, можно тщательно прицелиться из него, а боевой лук даже самый сильный человек сможет держать натянутым считанные мгновения, после чего оружие просто разорвет от напряжения. Чтобы метко стрелять из лука на большое расстояние, нужно тренироваться постоянно, развивая силу, накапливая мастерство. Это оружие для настоящих воинов, не для ополченцев, берущихся за оружие только в случае нужды. А у дьорвикцев просто нет иного выхода, кроме, как обучать таких воинов. В схватке с эльфами эту нелюдь можно заставить вступить в ближний бой, только засыпав стрелами, ответив на каждый их выстрел двумя своими. Именно из-за такой высокой скорострельности на юге и пользуются луками, нам же, и нашим соседям, сражающимся с такими же людьми, вполне хватает и арбалетов. Но завтра нам нужно надеяться не на стрелы и болты, а на копья, да еще на крепость собственных рук. Возможно, если все мы будем биться стойко, то кому-то удастся дожить до очередного заката, - невесело усмехнулся десятник.
  
   Постепенно многоголосый гул, стоявший над лагерем, стих, и только часовые, расставленные вокруг на случай внезапного нападения, перекликались друг с другом. Воины, несмотря на волнение, одинаково сильно и у безусых юнцов и у седых ветеранов, засыпали, придвинувшись поближе к кострам, дававшим хоть какое-то тепло, и укрывшись плащами. Никто не ведал, что ждет их на рассвете, но все понимали, что к битве нужно накопить побольше сил, а для этого нужна была обильная сытная пища, а также и крепкий сон. Явившиеся на берег Эглиса воины не желали пренебрегать ни тем, ни другим.
   Умолк и Аскольд, склонив голову и погрузившись в свои мысли, которые никак нельзя было назвать веселыми. Старый воин, привыкший к пению стрел и звону стальных клинков, с наслаждением вдыхавший запах свежей крови, был спокоен, хоть и не мог не понимать, что ждет его после близящегося рассвета. Этот бой был для него не первым, и, как всякая битва, мог стать последним, но это не значило, что нужно впадать в отчаяние.
   Мысль о смерти стала привычной за годы странствий и сражений, и постепенно Аскольд перестал придавать ей значение. Прежде он оказывался лучше своих противников, сильнее их и опытнее, но рано или поздно, это десятник знал точно, найдется более удачливый или более ловкий боец, который и заберет себе его жизнь. Такова судьба воина, и старый солдат давно смирился с ней.
   Аскольд смирился тем, что смертен, как и все люди, но, коль скоро у него еще было право выбора, предпочитал испустить последний вздох на поле боя, сжимая в руках клинок, обагренный кровью поверженных врагов. По мнению старого воина такая кончина была много лучше, достойнее мужчины, нежели умереть в постели, будучи дряхлым немощным старцем, не способным поднять меч, любить женщину. И потому Аскольд был даже рад, что завтра предстоит бой, и он нисколько не печалился, хотя участь и самого Аскольда и всех, кто явился сюда вместе с ним, был предрешена. А спокойствие и невозмутимость ветерана частью передались и молодым бойцам из его десятка, а это значило, что на рассвете они выйдут против врага не дрожащими, трясущимися от ужаса ничтожествами, а воинами.
  -- Дядька Аскольд, - вдруг уважительно обратился к командиру Ратхар. - А, правда, что ты будущее предсказываешь?
   Воин пристально взглянул на юношу, несколько мгновений промедлив с ответом. Этот парень старался казаться мужественным и невозмутимым, сдерживать свой страх, словно опасаясь насмешек. Правда, получалось это у Ратхара не слишком убедительно, хотя ждать иного от восемнадцатилетнего юнца было бы попросту опрометчиво.
   Аскольд был стар, и смирился со своей участью, но этого мальчишку десятнику было искренне жаль. Возможно, из парня со временем вышел бы толк, ведь он держался гораздо лучше, чем сам Аскольд перед первым своим сражением, о чем ныне воин вспоминал с некоторым стыдом. Но трус не тот, кто чувствует страх, ибо не бояться нельзя, но тот, кто позволяет ему заглушать голос разума. А Ратхар смог совладать со своими чувствами, что дорогого стоило.
  -- Никому из смертных не дано видеть свое будущее, даже тем, что кичливо называют себя чародеями, - негромко произнес Аскольд, поняв, что юноша все еще ждет ответа, преданно взирая на своего наставника и командира. - Сказать тебе, что будет, могут только боги, да только нечасто они снисходят до беседы со смертными, - усмехнулся воин. - Все мы в их воле.
  -- Будет тебе, - хлопнул десятника по плечу Кайден. - Потешь парня.
  -- Ну ладно, будь по-твоему, - вновь усмехнувшись, Аскольд, присев на корточки, достал из заплечной котомки кожаный мешочек, покрытый замысловатыми символами. Воин встряхнул мешок, в котором что-то перекатывалось, и размашистым жестом высыпал его содержимое перед собой. На утоптанную землю упали костяные пластинки, на которые были нанесены странные, никогда раньше не виданные Ратхаром символы.
  -- Руны, древний дар бессмертных богов. Хагалаз, Эваз, Эйваз, - перечислил Аскольд, указав на три из них, полукругом лежавшие перед юношей, и добавил: - Смерть, путь, выбор.
  -- Мне суждено умереть, - немного испуганно спросил Ратхар. - Что это значит? Завтра в битве я погибну, верно?
  -- Смерть будет на твоем пути, - пожал плечами Аскольд. - Но ею он не завершится. Тебя ждет путь, а в конце его - выбор. И не жди, будто я скажу тебе, что тебя ждет завтра. Руны никогда не отвечают прямо, нужно уметь истолковать знаки, что посылают нам с их помощью небеса. Это великое искусство, которое я так и не смог постичь. А потому не думай ни о чем, парень. Не стоит во всем винить богов, и полагаться на них тоже не стоит. Мы сами способны творить свою судьбу, вот что главное. - Десятник собрал руны, спрятав их в кисет. - Отдыхай, завтра предстоит тяжелый день, и тебе понадобятся силы. Запомни, свою судьбу каждый, кто считает себя воином, держит в правой руке.
   Ратхар послушно раскинул на земле плащ, сейчас служивший юноше постелью, и растянулся на нем во весь рост. Он смотрел на небо, где завораживающе мерцали мириады звезд, и порой стремительным росчерком проносились метеоры. Волнение перед завтрашним днем не оставляло юношу, и он не скоро смог уснуть, хотя и устал за время похода.
   Сунув руку за пазуху, юноша сжал в кулаке оберег. Оправленный в настоящее серебро камень висел у него на шее, и воин ни за что не расстался бы с ним. Быть может, он не слишком верил во всякую магию, ибо прежде ни разу не видел истинного чародея, но это был дар той, о которой Ратхар не забывал ни на мгновение весь этот поход. Вытащив оберег, юноша задумчиво вертел его в руках, с интересом глядя, как на гладкой, отшлифованной до блеска поверхности играют отсветы догоравшего костра.
  -- Тигровый глаз? - это Кайден как всегда бесшумно подошел сзади. Скельд не хотел кого-то пугать, просто это была привычка, въевшаяся в кровь с детства, и ничего поделать с нею воин не мог.
  -- Подарок, - подняв голову, тихо произнес Ратхар, чувствуя непонятное смущение. Втайне юноша ждал, что бывалый воин осмеет его, потешившись над суевериями темных крестьян.
  -- Сильный оберег, - вопреки подозрениям юного воина произнес Кайден со всей серьезностью. - Он дарует удачу в разных делах. Если воин ранен, этот камень может отвести врагу глаза, заставив его подумать, что ты мертв, остановить руку, готовую нанести последний удар.
  -- Его подарила мне девушка, - вдруг вымолвил Ратхар, сам удивившись, что рассказывает это товарищу. - Она обещала, что будет ждать меня.
  -- Ты счастливый человек, - тихо, словно не хотел, чтобы его услышал кто-либо из находившихся поблизости спутников, сказал скельд. - Тебе есть к кому возвращаться, есть, о ком думать, о ком мечтать. Завтра предстоит тяжелый бой, и мало кому доведется дожить до заката, но ты должен выжить, Ратхар. Мы с десятником пытались научить вас хоть чему-то, и я верю, что усилия наши не пропали понапрасну.
  -- Я готов, Кайден, - пытаясь придать голосу уверенность, ответил юноша. - Я буду биться изо всех сил, не уступлю врагу!
  -- Их слишком много, - покачал головой дружинник Магнуса. - Когда врагов втрое больше, выстоять против их натиска не сможет даже мастер, а среди нас так мало умелых бойцов. Я прошу тебя, Ратхар, не лезь вперед, будь осторожнее. Здесь не место для подвигов. Лучше подумай о той, которая ждет тебя дома. Ты любишь, - произнес воин, - и это прекрасно. И потому ты не должен умереть завтра, не можешь умереть, друг. А теперь спи, копи силы перед боем, поскольку силы тебе точно понадобятся.
  -- Едва ли я смогу уснуть, - признался Ратхар. - Я не боюсь, нет, - уверил он Кайдена. - Просто прежде мне никогда не приходилось сражаться всерьез, тем более отнимать чью-то жизнь.
  -- Я понимаю, поверь, - кивнул островитянин. - Половина из тех, что собрались здесь ныне, думает о том же, гадает, что будет завтра. Чтобы привыкнуть ждать смерти спокойно, нужно пройти через многое, и, знаешь, я не желал бы тебе такого пути. Война - это не только подвиги, это кровь, грязь, предательство, все самое мерзкое, что есть в наших душах, и она меняет каждого до неузнаваемости.
   Юноше странно было слышать такие речи из уст того, чьи соплеменники считались едва ли не лучшим бойцами в известном мире. Поэтому Ратхар промолчал, просто не зная, что ответить. Он был молод и, что скрывать, жаждал подвигов, страстно желал славы и не отказался бы от трофеев. Но юноша знал, что завтра ни ему, ни его товарищам, тем, кого привела сюда воля их лордов, не достанется ничего из всего этого. Ныне им предстояло биться не за трофеи, а за собственную жизнь, ибо проигравшему в грядущем бою не стоило надеяться на милость победителя.
  -- Все, довольно слов, - Кайден, прежде присевший на корточки возле юноши, резко встал, двинувшись прочь. - Нам всем нужно отдохнуть, чтобы крепче держать завтра свои клинки. Видят боги, если мы хотим увидеть завтра закат, нам понадобятся все силы, - спокойно молвил скельд. - Не думай ни о чем, друг мой, и помни, что мы с Аскольдом будем приглядывать за вами. Мы победим, верь, - произнес воин, прежде, чем раствориться в ночной мгле.
   Спустя несколько минут почти весь лагерь был уже погружен в сон. Бодрствовали лишь несколько часовых, предусмотрительно расставленных командирами, да те бойцы, кому выпал черед поддерживать огонь. Все прочие же мерно посапывали, закутавшись в плащи. А молодой воин, к которому все никак не шел сон, вспоминал родной дом, деревушку, затерянную среди лесов срединного Альфиона, своих родителей, братьев и сестер, оставшихся в отчем доме. Он не знал, осмелятся ли варвары, если удача завтра окажется на их стороне, так далеко уходить от своих земель, но был намерен биться столь яростно, чтобы эти кровожадные дикари оставили мысли о дальнем походе.
   А еще Ратхар вспоминал Хельму, вспоминал вкус ее поцелуя, которым девушка проводила своего возлюбленного в первый поход. Словно наяву он ощутил запах ее нежной, точно бархат, кожи, и будто вновь коснулся золотых локонов, будто сотканных из чистого шелка, а ушей его коснулся заливистый смех.
   Ратхару было, ради чего ждать возвращения домой, и из-за этого предстоящая битва уже не так страшила юношу. Ведь за день до того, как лорд созвал ополчение, в которое выпал жребий вступить и Ратхару, Олмер пообещал выдать за юношу свою дочь. Что ж, если суждено будет вернуться живым, если удастся уцелеть в близящейся битве, старый охотник уж точно сдержит слово, ведь как не выдать единственную дочь за настоящего героя, доблестного воина, с удачей вернувшегося из похода.
   Веки Ратхара с каждой секундой словно наливались свинцом. Постепенно мысли стали путаться, лица, тех, кого в эту ночь вспоминал юноша, будто подернулись туманом, и, наконец, сон сморил Ратхара за пару часов до рассвета. И всю ночь юноше слышались странные слова Аскольда: "Хагалаз, Эваз, Эйваз. Смерть. Путь. Выбор".

Глава 2 Крещение кровью

  
   Резкий порыв ветра, набиравшего силу с каждым мигом, ударил в лицо Ратхару, заставив юношу зажмуриться. Тяжелые облака, скрывшие из виду вершины далеких гор, стелились низко над землей, готовые вот-вот разразиться снегопадом, еще одним готовящейся вновь взять власть над этим краем на долгие полгода зимы. Воины, стоявшие в строю, обращали взгляды на небо, вполголоса ворча и бранясь. Бьющий в лицо холодный северный ветер, злой и яростный, пробирал до костей, и не спасали даже плотные поддоспешники, надетые под броню.
   Наконец первые снежинки упали на промерзшую землю, и вскоре перед воинами колыхалась серая пелена, скрывавшая любое движение уже за три сотни шагов. Река, широкая лента, налитая свинцом, исчезла из виду, и противоположный берег, до которого было больше лиги, стал теперь невидим.
  -- Явятся ли, - обернувшись влево, спросил Ратхар. - Может, все же вернутся?
  -- Не спеши, скоро пожалуют, - десятник Аскольд был сосредоточен и мрачен сегодня, говоря мало и неохотно. - Слышишь? - Воин кивком указал вперед, и Ратхар смог разобрать мерный рокот барабанов, глухо грохотавших где-то на той стороне реки.
   Юноша стоял почти в самом центре строя, во второй шеренге, оказавшись как раз между десятником и Кайденом. Перед лицом Ратхара маячила спина Скарта, оказавшегося в первом ряду.
   Ратхар не без зависти окинул взглядом мощную фигуру десятника, облитую тускло блестевшей кольчугой. Сплетенная из толстых стальных колец рубаха доходила до колен, а капюшон, поверх которого был надет, разумеется, глубокий полукруглый шлем, надежно защищал голову. Кольчуга кроме самого Аскольда в десятке была только у Кайдена, как у самого опытного воина. Вообще, кроме этих двоих все прочие бойцы, выступившие в этот поход с Ратхаром, были обычными ополченцами. Вчерашние крестьяне, несмотря на то, что Аскольд и другие десятники, опытные ветераны, не жалели сил и времени, чтобы научить их хоть чему-то, все эти люди, едва ли достойные того, чтобы зваться воинами, до дрожи в коленях боялись предстоящей битвы, понимая однако, что отступать некуда.
  -- А верно, что хварги пожирают тех, кого убили в бою? - Ратхар от волнения вспоминал всякие досужие россказни о приближающемся враге, не в силах удержаться от расспросов.
  -- Не о том думаешь, воин, - бросил пристально вглядывавшийся в снежную пелену Кайден. Стоявший перед ним ополченец, низенький и упитанный, во время похода снискавший любовь и уважение товарищей тем, что отменно готовил похлебку, нисколько не мешал обзору. - Вспомни все, чему тебя учили прежде, и тогда никто тебя не сожрет. Крепче держи щит и не выпускай клинок из рук. Запомни, я прикрою тебя, но и ты не дай ударить меня в бок.
   На самом деле у Ратхара не было меча, оружия дорогого, позволенного только настоящим воинам. Копья, как и у многих других воинов, стоявших в задних рядах, у юноши тоже не было, и он лишь крепче сжал гладкое топорище тяжелой секиры. На плечи давила броня, стальная чешуя, плотно прилегавшая к телу и своей тяжестью даровавшая обманчивое чувство безопасности. Поверх плотного кожаного капюшона, защищавшего шею, был надет простой чашеобразный шлем с вертикальной полоской, защищавшей переносицу, а левое плечо оттягивал тяжелый треугольный щит. Солидное сооружение, изготовленное из тонких досок, обтянутых вощеной кожей, и укрепленных железными накладками, было украшено вставшим на дыбы конем на бело-голубом поле, родовым гербом рыцаря Магнуса. Щит закрывал тело воина от середины груди до колена, и в бою на него было больше надежды, чем на панцирь. Вдобавок к боевому топору Ратхар был вооружен еще длинным ножом, болтавшимся сейчас на поясе, и коротким кривым засапожником.
  -- Запомни, паря, главное держать строй, - в который уже раз наставлял юношу десятник. - Мы сильны перед этой ордой, пока стоим, плечо к плечу, а дрогнем, откроем брешь хоть на миг - нас разметают и сомнут затем, перебьют поодиночке. Как бы не напирали - стой на месте, словно скала, словно в землю врос по колено, и тогда у нас еще есть шанс победить.
   Бывалый воин понимал, что на самом деле шансов выстоять почти нет, но старался не показать этого перед своими бойцами. Аскольд успел перекинуться парой слов с разведчиками, после того, как Фергус отпустил их, и знал, какая сила надвигается с севера. Он прошел немало битв, сражений и малых схваток, и знал, что в чистом поле выдержать натиск троекратно превосходящей орды дикарей, которые не в пример большинству собравшихся здесь воинов владели оружием превосходно, почти невозможно.
  
   Понимал, что войско практически обречено, и лорд Фергус, но при всем своем желании старый рыцарь не мог сейчас отступить, дожидаясь подхода подкреплений с юга, и потому он сделал все возможное, дабы гибель его воинов стала не напрасной. Отряд, четыреста бойцов, расположился в длинной лощине, ведущей от Эглиса на юг, перегородив ее, словно живая стена. Двести воинов, обычные пехотинцы, встали в несколько шеренг, ощетинившись копьями, и именно они должны были принять на себя всю силу вражеского удара.
   В распоряжении старого лорда находилось до обидного мало стрелков. В противном случае был бы шанс остановить врага, не вступая в ближний бой, где на стороне хваргов окажется не только численный перевес, но и неистовая ярость, свойственная им, как и всяким варварам, для которых война еще не перестала быть чем-то священным, угодным их жутким богам.
   Вести бой на расстоянии могли только наемники Дер Фаллена, да еще десятка четыре ополченцев, вооруженных арбалетами. Последних Фергус велел поставить в задние ряды фаланги, хотя и понимал, что столь жидкий залп одержимые безумием варвары даже не ощутят, и запах крови погибших от стрел братьев только раззадорит их. А сотня дьорвикских лучников, поделенная пополам, заняла позиции на склонах образовывавших лощину холмов, расположившись так, чтобы напиравший на альфионскую пехоту противник оказался под перекрестным огнем.
   Склоны холмов были не настолько крутыми, чтобы по ним невозможно было вскарабкаться, и потому на флангах Фергус поставил еще по три десятка пехотинцев, которые должны были прикрыть стрелков в случае опасности. Кроме того, по приказу командовавшего дьоривкцами рыцаря, лучники воткнули перед собой несколько десятков заостренных кольев, лишнее прептствие на пути врага. Оставшиеся сорок бойцов, в том числе все рыцари, представляли собой некий резерв, который лорд намеревался бросить в бой в последний момент.
   На взгляд искушенных в тактике полководцев весь замысел боя, построение воинов, были примитивны до невозможности, но Фергус, которому доводилось биться и с хваргами в молодые годы, не имел столько людей, чтобы прибегать к разным уловкам вроде засад, фланговых ударов или обходных маневров. Все должна была решить стойкость воинов, их способность выдержать натиск вражеской орды, а не хитроумные приемы, достойные стратегов минувших эпох.
  -- Проклятье, когда же они начнут, - сам Фергус волновался ничуть не меньше простых ополченцев, хотя его терзания были иного рода. Старый рубака не боялся самой схватки, он был готов и к смерти, не раз за прожитые годы ощущая своей щекой ее дыхание, но сейчас он боялся проиграть этот бой, боялся погибнуть сам и погубить воинов без всякой пользы.
  -- Всадник, - рыцарь Симус, облаченный, как и прочие благородные лорды, в тяжелую кольчугу двойного плетения, глубокий шлем со стальными полукружьями, защищавшими лицо, пластинчатые поножи и наручи, рукой, облитой сталью боевой рукавицы, указал на поле. По равнине, со стороны реки, действительно гнал во весь опор верховой.
  -- Мой лорд, - взмыв на вершину холма, откуда наблюдал за происходящим перед строем Фергус, окруженный рыцарями и оруженосцами, всадник ловко спрыгнул с коня, склонившись перед командиром. - Они переходят реку, лорд.
  -- Сколько? - коротко спросил Фергус, чувствуя, как напряглись стоявшие рядом воины.
  -- Три сотни уже перешли реку, может, четыре, - неуверенно ответил дозорный. - Но на том берегу их еще больше.
  -- Будут копить силы, или ударят прямо сейчас? - Фергус взглянул на своих товарищей, в ответ получив только недоуменные взгляды.
   Стоявшие у подножия холма воины тоже поняли, что час сражения близок, увидев помчавшегося мимо них всадника. А затем сам Фергус, взобравшись верхом на коня, выехал перед строем, повернувшись лицом к насупленным, переполненным волнением людям.
  -- Воины, - хриплый голос полководца разнесся над лощиной, и каждый мог слышать его слова. - Бой близится, скоро начнется схватка, которую многие из вас не переживут. Запомните, враг, что движется на нас, не щадит никого, ему не ведома честь и благородство, а потому бейте его яростно, не давайте пощады и сами не ждите ее. Всякий, до кого дотянется ваша вооруженная рука, да будет убит. Сражайтесь стойко, не думайте бежать, ибо все равно погибнете. Пленных в этой битве не будет, помните это. Бейтесь без пощады, дети мои, и да будут небеса благоволить вам! Уйдите из этой жизни так, чтобы вас помнили спустя века!
   А затем вдоль строя медленно двинулись три человека, облаченные в просторные хламиды синего шелка, украшенные вышитыми золотом весами. Слуги Судии, жрецы, сопровождавшие войско в походе, двигались слаженно, шагая в ногу, и каждый, мимо кого они проходили, склонял голову, а иные и вовсе опускались на колени, склоняя головы.
  -- Отпускаем вам грехи ваши, воины, - монотонно, но от того не менее проникновенно произносили жрецы слова молитвы, простой, но достававшей до сердца всякого. - Пусть путь ваш не был светел, умрите с честью. Бейтесь без сомнений, ибо ныне вы сражаетесь за правое дело. Да будет смерть ваша легкой, да будет Судия справедлив к вам, да улыбнется вам Эльна!
   Жрецы, которые кроме прочего были еще и целителями, владея несложной лекарской магией, прошли, провожаемые взглядами воинов, большинство из которых о вере вспоминало только в такие моменты, когда жизнь могла прерваться спустя считанные минуты. А на смену молитвам уже пришла брань и надсадный рык десятников, в последний раз перед боем вразумлявших своих бойцов.
  -- Идут, идут! - над строем сразу с нескольких сторон раздались взволнованные возгласы, и снежная пелена, потемневшая изнутри, спустя мгновение изрыгнула из себя темную массу, которая была ничем иным, как первыми отрядами хваргов.
   При виде врага, осязаемого и такого близкого сейчас, Ратхар ощутил, как вернулись все страхи минувшего утра. Тело дрожало, юноша вдруг перестал чувствовать собственные ноги, и пальцы, сжимавшие древко тяжелого топора сами собой начали разжиматься.
   Колышущаяся масса придвинулась еще ближе к строю альфионских воинов, и уже можно было различить в этой толпе отдельные фигуры. Ратхар, зрение которого было достаточно острым, видел перед собой невысоких коренастых людей, одетых в зверины шкуры. Все они были вооружены, кто коротким копьем, кто каменным топором, кто коротким луком. Ни на ком не было заметно доспехов, лишь небольшими щитами прикрывались приближающиеся варвары, но от этого подступающая орда не казалась менее грозной.
  -- Сотен пять, - задумчиво произнес рядом Кайден, тоже внимательно рассматривавший замершего в нескольких сотнях шагов врага. - Все же меньше, чем мы ждали. Значит, есть шанс выстоять.
  
  -- Их не так много, - одновременно со скельдом произнес рыцарь Магнус, с вершины холма рассматривавший готовящееся к бою войско варваров.
  -- Кто-то из младших вождей не утерпел, и повел своих воинов в бой раньше времени, - предположил Симус. Сейчас рыцарь, и без того кряжистый и низкорослый, походил на ожившую крепостную башню. Кроме тяжелого хауберка его тело защищал кованый нагрудник, удерживаемый перекрещивающимися на спине широкими ремнями. Воин опирался на тяжелый боевой молот на длинной рукояти, добавлявший человеку еще большее сходство с гномом, а слуга, стоявший поодаль, держал круглый щит, из центра которого торчал длинный острый шип, которым при известной сноровке можно было пронзить любые латы не хуже, чем пикой.
  -- Тем лучше, - голос Фергуса был хриплым от волнения. - Есть шанс разбить их по частям, если так пойдет и дальше. Все равно одновременно против наших воинов не сможет биться больше сотни хваргов, а если они будут наваливаться отдельными отрядами, то не сумеют создать такого давления на наш строй, чтобы он сломался. - Действительно, альфионцы стояли в глубине лощины, там, где она была уже всего, и сколько бы врагов не атаковало их, большая часть все равно должна была ждать своей очереди. Но, просто наваливаясь на спины своих товарищей, бьющихся в первых рядах, те, кто шел позади, могли продавить строй альфионцев, а это означало бы окончательное поражение и гибель всего войска.
   Тем временем по толпе стоявших неподвижно хваргов прошло какое-то движение, воины расступились, и из глубины их строя на поле, разделявшее сейчас изготовившихся к бою, напряженных, точно тетива арбалета, людей, вышел варвар в странном облачении. Длинная меховая накидка, волочившаяся по земле, была усеяна многочисленными бронзовыми кольцами, звеневшими при каждом движении. На голове хварга, высокого и стройного, был выскобленный до белизны медвежий череп, а в руках он сжимал бубен.
   Варвар медленно двинулся вперед, приплясывая так, что нашитые на его одеяние амулеты издавали ритмичный звон. Благоразумно оставаясь вне досягаемости дьорвикских лучников, хварг вскинул руки над головой и ударил в бубен. Над лощиной разнесся протяжный гул, а варвар все стучал и стучал. Удары становились чаще, а хварг вдруг завертелся на одном месте, то приседая к самой земле, то резко распрямляясь, точно пружина. И воины-северяне, следившие за этой непонятной пляской, на каждое движение отвечали дружным вздохом, не сводя с танцующего хварга взглядов.
  
   Крис Дер Фаллен, занявший позицию на левом фланге, и ни в какую не желавший оставлять своих бойцов, тоже с интересом следил за кривляньями дикаря, подобно многим воинам, и наемникам, и простым ополченцам. С холма, на котором помимо полусотни лучников и приданных для их охраны простых пехотинцев находились также телеги, полдюжины вместительных возов, доверху заполненных пучками стрел, пляску варвара можно было видеть во всех подробностях, в прочем, как и боевые порядки альфионцев.
   Рыцарь, если бы его кто-то спросил об этом, мог заметить, что лорд Фергус неосознанно перенял тактику эльфов, тоже предпочитавших ставить в центре тяжелую пехоту, которой у Перворожденных никогда не было много, на флангах же размещая лучников. Пожалуй, сейчас это было весьма мудрым решением, лишний раз говорившим об опыте старого полководца. Если враг ударит в центр, его встретит лес копий, и пока варвары станут прорывать фалангу, стрелки, поражая их во фланги, стреляя навесом и простреливая долину от склона до склона, соберут кровавую жатву. Вот только наслушавшись рассказов о неистовстве собиравшихся на берегу Эглиса дикарей, Крис уже не был уверен, что этого хватит для победы.
   Тыл тоже был защищен - там расставили многочисленные повозки, способные хоть ненадолго, но сдержать натиск наступающего врага. Обороняли их не более полутора дюжин возниц, вооруженных копьями и топорами. В прочем, услышав немало рассуждений седоусых ветеранов, Дер Фаллен был почти уверен, что варвары-северяне, движимые своими странными представлениями о воинской чести, атакуют лоб, не унизившись до всяких уловок. А потому, на взгляд искушенного в тактике рыцаря, повозки вполне можно было расставить и перед строем, но кто-то из офицеров лорда Фергуса решил перестраховаться. И оставалось только надеяться, что фаланга альфионцев окажется достаточно сплоченной, чтобы выдержать бешеный натиск приближавшихся дикарей.
   Меж тем бубен грохотал все чаще, и многие из альфионцев, больше знакомые с обычаями своих северных соседей, начали проявлять неподдельное беспокойство.
  -- Шаман, будь он неладен, - старший над тремя десятками альфионских воинов, прикрывавших лучников левого фланга, сплюнул сквозь зубы. - А, проклятье!
  -- Хочет нас заколдовать? - вскинув брови, поинтересовался Дер Фаллен.
   Молодой командир наемников впервые должен был биться с хваргами, и очень многого не знал об этом народе. Сейчас он немного жалел о том, что за время своего пребывания в Альфионе так мало внимания уделял здешним хроникам и трактатам ученых мужей, которые, без сомнения многое из того, что знали о северных соседях, доверяли пергаменту.
   Ну, да если повезет, он наверстает упущенное, вернувшись в Фальхейн. А коли нет, так и вовсе не будет важным, каких именно обычаев придерживался враг, ловко насадивший его, благородного рыцаря, на копье или размозживший голову грубо обструганной дубиной.
  -- Вроде, как проклятье на нас наводит, милорд, - альфионский десятник с некоторым трудом подобрал правильные слова, пытаясь просветить благородного рыцаря. - Эти ублюдки сейчас насмотрятся вдоволь, озвереют в конец, и ринутся на нас всей толпой.
  -- Если бы он был настоящим магом, то давно испепелил бы половину нашего войска, - усмехнувшись, заметил Дер Фаллен, видевший раз, на что способен истинный чародей в бою.
   Рыцарь даже сейчас, перед смертной битвой, выглядел элегантно и утонченно, как многие его соотечественники. Его тело было защищено легкими латами, покрытыми искусной гравировкой, а бархатный берет с роскошным страусиным пером, скрывший пышную серо-стальную гриву, за которой воин ухаживал столь же тщательно, как и за своим мечом, был лихо заломлен на бок. Шлем и щит держал пока оруженосец, стоявший рядом, а сам Крис картинно положил руку на эфес длинного узкого клинка.
  -- Все равно, не к добру это, - скривился десятник-альфионец, нервно поглядывая на шамана, кажется, уже впавшего в транс, и вертевшегося все быстрее. В толпе хваргов раздавались неразборчивые возгласы, явно воинственные.
  -- В этом ты прав, воин, - согласился Дер Фаллен. - Нечего позволять заколдовывать нас перед боем. Эдгар, - рыцарь окликнул одного из своих бойцов, - сможешь достать этого умалишенного?
  -- Милорд, - высоченный, без малого семи футов ростом, худой, как щепка, воин с руками, мало не достававшими до колен, кивнул, довольно усмехнувшись. Мгновенно прикинув расстояние, отделявшее альфионские позиции от колышущейся толпы варваров, лучник не сомневался в успехе. - Если вы прикажете, считайте, этого балаганного шута уже нет, - не без гордости произнес воин.
  -- Ну так прикончи его, - спокойно произнес Дер Фаллен. Он был уверен в каждом своем воине, и знал, на что они способны. - Это представление мне уже порядком наскучило.
   Эдгар, отрывисто кивнув рыцарю и вновь горделиво усмехнувшись, выступил вперед, широко расставил ноги, и вскинул длинный лук, на тетиву которого уже была наложена стрела. Лучник напрягся, со скрипом натягивая свое оружие, затаил на миг дыхание, а затем разжал пальцы. Сухо щелкнула сплетенная из упругих жил тетива, ударившись о костяной щиток на внутренней стороне левого запястья лучника, оберегавший его руку от никчемных травм. Звук этот, отрывистый и какой-то злой, был слышен за десятки шагов, разнесшись в морозном воздухе. И длинная стрела, сверкнув алым оперением, устремилась к не замечавшему ничего вокруг себя шаману.
   Хваргу нечего было опасаться, ведь его отделяло от строя альфионцев не менее двухсот шагов открытого пространства. Мало кто из людей смог бы прицельно выстрелить с такого расстояния по движущейся мишени в ветреную погоду, и даже для эльфов, непревзойденных лучников, такая задача, пожалуй, оказалась бы весьма непростой. Но Крис Дер Фаллен знал, кто из его людей способен на такой выстрел, и стрела, выпущенная Эдгаром, пролетев за считанные мгновения эти двести шагов, ударил выпрямившегося в этот момент во весь рост шамана точно в глаз, насквозь пробив ему голову. Окровавленный наконечник проклюнулся из затылка, хварг несколько секунд постоял неподвижно, повернулся лицом к строю своих соплеменников, и упал ничком. Бубен вывалился из рук мертвеца, ударившись о камни, и протяжный гул в последний раз огласил долину.
   По рядам хваргов, недоуменно уставившихся на мертвого шамана, которого сами духи должны были хранить от такой участи, пронесся невнятный шум, а спустя еще миг, несколько сотен северян, яростно взревев, разом бросились вперед, туда, где их ждала ощетинившаяся копьями альфионская фаланга. Битва началась.
  
   Первыми в сражение вступили лучники, которые были и на той, и на другой стороне. Хварги, вооруженные короткими сильно изогнутыми луками, пускали стрелы прямо на бегу, в крайнем случае, делая короткие остановки. Стрелки у варваров шли в общем строю, и вынуждены были бежать наравне с прочими воинами, что, разумеется, не могло не сказаться на точности стрельбы.
   Короткие луки северян, деревянная основа которых была усилена костяными пластинками и китовым усом, лишь немного уступали в дальнобойности оружию дьорвикских наемников, но все-таки уступали. Первый залп варваров не достиг цели, но они быстро бежали, стремительно сокращая отделявшее их от строя противника расстояние, и спустя несколько мгновений шелестящий дождь обрушился на сжавшуюся в плотный комок в ожидании удара фалангу.
  -- Поднять щиты, - в строю альфионцев раздалась резкая команда, и двести воинов разом вскинули над головами тяжелые щиты. Ратхар едва успел закрыться, как с дробным стуком в его щит вонзилось сразу несколько стрел. Рядом закричал чуть менее расторопный, или просто не столь везучий воин, пораженный метким выстрелом врага.
  -- Стрелы! - Крис Дер Фаллен махнул рукой, и сотня его лучников разом отпустила тетивы.
   Со свистом взмыли в воздух стрелы, чтобы спустя мгновение впиться в чью-то плоть, не защищенную доспехами. На мгновение в толпе варваров возникло замешательство, но первый залп все же не остановил их, хотя там, где прокатился вал северян, на земле осталось не менее трех десятков тел.
   Каждый из воинов, сражавшихся под началом рыцаря, мог прицельно пустить стрелу не менее, чем на полторы сотни шагов, поразив мишень размером с крупное яблоко. Сейчас такая точность не требовалась, ибо сложно было промахнуться, стреляя по толпе в несколько сотен человек, сжатой весьма крутыми склонами лощины. Поэтому лучники, яростно рвавшие тетивы, били на предельное расстояние, на котором их стрелы еще сохраняли убойное действие. Всякий хварг, оказавшийся ближе двух с половиной сотен шагов к позиции наемников Дер Фаллена, отныне мог прожить считанные мгновения, прежде, чем свистящая смерть, словно разящая с небес, прекращала его существование.
  -- Давай, - Крис Дер Фаллен, охваченный азартом боя, вновь взмахнул рукой, и новый залп обрушился на все плотнее сбивавшихся в теснине хваргов. - Сметите их с лица земли!
   Воздух наполнился пением стрел, летевших в обе стороны. Хварги, почти не имевшие доспехов, несли заметные потери, большие в сравнении с альфионскими воинами, прикрывавшихся щитами и облаченных в чешуйчатые брони и даже кольчуги. Но хваргов-стрелков было больше, и из сотен стрел каждую секунду хоть одна, но находила брешь в стене щитов, воздвигнутой южанами, раня или убивая одного за другим альфионских воинов.
   Досталось и дьорвикским наемникам, хоть они и стояли чуть дальше пехоты. Несколько лучников упали на землю, хватаясь за древки вонзившихся в их тела стрел. Лучники были защищены стегаными куртками, лишь изредка дополненными стальными нагрудниками, и такие доспехи мало спасали от пущенных из тугих луков стрел.
  -- Приготовились, - прорычал, стиснув зубы, Аскольд, из под глубоко надвинутого на глаза шлема наблюдавший за приближением варваров. Сейчас два войска отделяло друг от друга лишь двадцать шагов. - Держать строй! Не отступать, только не отступать! - Ему вторили другие десятники, осипшие голоса которых разносились над строем вместо пения боевых рогов.
   Откуда-то сзади раздались короткие щелчки арбалетов, и рой коротких болтов устремился навстречу подступающим варварам, исчезнув в гуще облаченных в шкуры воинов без видимого результата. Утяжеленные стрелы обладали такой силой, что запросто могли пронзить насквозь закованного в латы рыцаря, а уж хваргов, не ведавших, что такое доспехи, они валил сразу двух, а то и трех, стоявших позади друг друга.
   Но темная масса, каковой предстали альфионцам стремительно двигавшиеся в атаку варвары, даже не дрогнула, с легкостью, способной внушить неподдельный ужас, поглотила болты, ничуть не сбавив своего порыва. А затем стрелки, отбросив в сторону бесполезное теперь оружие, которому в этой схватке довелось сделать единственный залп, схватились за копья и топоры, подпирая спины своим товарищам, в напряжении ожидавшим приближения вопивших во все горло северян.
   Бежавшие в первых рядах хварги метнули дротики, обсидиановые наконечники которых пробивали даже прочные щиты. Ратхар уклонился от короткого копьеца, упавшего где-то позади строя. Юноша понял, что страх, исподволь сковывавший его, вдруг куда-то исчез, уступая место расчетливому спокойствию. В эту секунду молодой воин отчетливо помнил все, чему его учили умудренные годами наставники, и в походе, и раньше, в замке и лорда. А в следующее мгновение волна варваров докатилась до альфионцев, и стало не до раздумий.
   Первый удар варваров был страшен, и воины Фергуса едва не отступили под натиском вдвое большего числа врагов. Над сошедшимися вплотную воинами раздавался невнятный рев, треск ломающихся щитов и копейных древок, сквозь которых совершенно не пробивались стоны раненых и предсмертные крики.
   Копейщики жалили толпившихся перед ними варваров, выбрасывая свое оружие вперед, и вскоре перед строем образовался вал из трупов. Хварги, вооруженные короткими копьями или топорами, не могли просто дотянуться до противника, но ярость, подхлестывавшая их, заставляла воинов грудью бросаться на железную щетину вражеских копий, пригибая их к земле собственным весом, чтобы тот, кто шел следом, мог подобраться ближе и ударить. Две людские массы сейчас бились настолько плотно, что были забыты все воинские приемы, и северяне старались просто навалиться изо всех сил, чтобы заставить альфионцев податься назад, зная, что раз пошатнувшись, строй очень быстро распадется, и тогда врага можно будет легко перебить поодиночке.
   Ратхар, стиснутый со всех сторон, всем своим невеликим весом налег на спину Скарта, монотонно орудовавшего полуторасаженным копьем. И юноша вдруг почувствовал, как спина его товарища, до этого напряженная, обмякла. Скарт вздрогнул и начал заваливаться вперед, а над ним уже появилось оскаленное лицо варвара, только что прикончившего альфионца, вонзив ему в горло кремневый нож. Взвыв, северянин замахнулся каменным клевцом. Ратхар, точно завороженный, смотрел, как медленно плывет, приближается к нему окровавленное кремневое жало, не думая о том, чтобы отступить или хотя бы подставить щит.
  -- Не зевай, - Кайден, видя, что его товарищ впал в ступор, зачарованно глядя на заносившего над головой каменный клевец северянина, выбросил вперед руку, широким клинком полоснув по шее хварга. Из рассеченной артерии брызнул фонтанчик крови, и варвар завертелся на месте, прижав руки к шее, но тут же был сбит на землю своими соплеменниками, спешившими добраться до альфионцев. - Не спи, юнец, иначе умрешь!
   Клинок фальчиона врубился в грудь следующего варвара, но на место второго сраженного скельдом противника встал еще один. Ратхар, которого оклик товарища привел в чувство, закрылся щитом, как на плацу, приняв на него удар копьем, а затем выбросил руку с топором, развалив голову противника пополам одним ударом.
   Дальнейшее слилось для юноши, тело которого после секундного замешательства вспомнило долгие часы изнурительных тренировок дома и здесь, во время похода, слилось воедино. Разум словно отключился, и Ратхар с трудом помнил, как закрывался щитом, отражая сыпавшиеся частым градом удары прорвавшихся вплотную к альфионцам варваров, и как взмахивал топором, делая ответные выпады. Он не считал, скольких противников убил или ранил, но лезвие топора вскоре густо покрылось чужой кровью. Хварги не имели доспехов, ограничиваясь лишь деревянными щитами, обитыми звериными шкурами, и шлемами из нашитых на толстую кожу костяных пластин, а такая защита не была серьезной преградой для оточенной стали.
   Внезапно натиск ослаб, и Ратхар вдруг увидел обращенные к нему спины бежавших врагов. Слишком стойко держались южане, слишком много хваргов пало перед их строем, и ярость варваров угасла, охватившее их боевое безумие отступило, и тогда остатки орды отшатнулись назад.
   Отступлением врага не замедлили воспользоваться наемные лучники, во время ближнего боя лишь изредка пускавшие стрелы по задним рядам сбившихся в ревущую, бьющуюся, точно в агонии, толпу варваров. Теперь же Крис Дер Фаллен старался наверстать упущенное. Воздух вновь наполнился пением стрел, и варвары падали, сраженные меткими дьорвикцами. Из четырех сотен атаковавших альфионцев воинов не уцелел никто, и лощина оказалась усеяна облаченными в лохматые шкуры низкорослыми крепышами.
  -- Жив, малыш? - Аскольд, которому тоже пришлось обнажить клинок в этой схватке, похлопал Ратхара по плечу. - Ну вот, твой первый бой, парень. Теперь ты - воин! - Десятник оперся на меч, широкий клинок которого, выкованный гардскими мастерами, был покрыт кровью. Старому воину пришлось немало потрудиться в этом бою, чтобы уцелеть.
  -- Все, - прохрипел Ратхар, которого вдруг начала сотрясать дрожь, волнами прокатывавшаяся по всему телу. - Неужели все?
   Юноша огляделся по сторонам, видя кругом тела своих и вражеских воинов, не переживших схватки, и слышавший крики раненых, которых спешно относили в тыл, дабы передать жрецам.
  -- Жди, - усмехнулся Кайден, указывая на вход в лощину. Там было черно от сотен варваров, строившихся для новой атаки. И хваргов было гораздо больше, чем в первый раз. - Бой только начался. Они лишь распробовали вкус нашей крови, и не успокоятся, пока не выпьют ее всю до капли.
  
   На правом фланге своих боевых порядков наблюдали за происходящим Фергус и его рыцари. Над их головами колыхался боевой стяг, движимый ослабевающими порывами злого северного ветра. Никому из лордов пока не пришлось браться за оружие, но каждый понимал, что это лишь вопрос считанных минут. Уже не менее пяти сотен хваргов, сбившихся в одну плотную массу, собралось в устье лощины, а река за их спинами была черна от перебиравшихся на южный берег вброд их соплеменников. Следующая атака должна была начаться с минуты на минуту, и воздух словно пропитался напряжением, скопившимся перед боем.
  -- Потери? - мрачно спросил старый лорд, обернувшись к офицерам.
  -- Думаю, сотни три с половиной мы положили, - довольно осклабился Симус, указывая закованной в сталь рукой на поле, покрытое телами павших в бою варваров. - Им преподали хороший урок.
  -- Наши потери, - зло повторил Фергус. - Мне нет никакого интереса слушать, сколько этих грязных тварей отправилось в иной мир.
  -- Лорд, - рыцарь Магнус склонил голову. - Среди ополченцев погибло сорок два воина, еще тридцать ранены, из них большинство не смогут продолжать бой. У рыцаря Криса погибли девять лучников.
  -- Что ж, - невесело усмехнулся Фергус. - Размен пока неплохой, если не считать, что против нас стоит тысячное войско, которое только впало в большую ярость от запаха крови своих соплеменников. Готовьтесь, благородные господа, вскоре вступить в бой.
  -- Лорд, - вновь обратился к командиру Магнус. - Дозволь новую атаку встретить плечом к плечу со своими воинами. Если нам придется вступить в бой, один мой меч все равно не очень поможет.
   Дождавшись резкого кивка военачальника, Магнус бегом спустился с холма, направившись туда, где держали оборону воины из его дружины. Он едва успел добраться до строя, когда над войском хваргов раздался рев, исторгнутый сотнями глоток, и орда варваров ринулась в бой.
  
  -- Боги, мы не выстоим, - Ратхар, оказавшийся в первом ряду почти на треть уменьшившейся фаланги, сейчас мог отчетливо видеть накатывающийся на строй воинов вал дикарей. - Они нас просто растопчут!
  -- Подыми копье, - Аскольд бросил меч, клинок которого был до середины покрыт кровью варваров, в ножны, сам первым подхватывая с земли выпавшее из чьих-то рук копье. - Нужно держать ублюдков подальше от себя. И помни, Ратхар, главное - не пятиться. Сломаем строй, откроем брешь - все, нас перережут поодиночке.
   Юноша едва успел взять лежавшую под ногами глефу, острие которой, как и древко были покрыты уже запекшейся кровью, когда волна хваргов докатилась до них. На этот раз варвары не стали стрелять из луков, предпочитая честный бой, лишь некоторые, прежде чем сойтись с альфионцами в рукопашной, метнули дротики, унесшие десяток жизней.
  -- Стрелы, - Крис Дер Фаллен, все же сменивший щегольской берет на легкий шлем-бацинет с кольчужной бармицей, вновь взмахнул рукой, и воздух наполнился шелестом оперения. - Стрелять по готовности, парни!
   Лучники рвали тетивы, пуская стрелы с фантастической скоростью. Девять десятков бойцов, каждый из которых мог выпустить за минуту дюжину смертоносных стрел, были грозной силой, и сейчас они сражались на пределе возможностей, демонстрируя чудеса мастерства. Правда, обилием благодарных зрителей похвастаться было сложно, ибо видеть все это могли только хварги, одержимые жаждой крови, да альфионцы, хотя последним было не до того, чтобы глазеть по сторонам.
   И в эти мгновения, несмотря на чувство опасности, витавшей в воздухе, в эти мгновения Крис Дер Фаллен не мог сдержать гордости за своих воинов, ну, и отчасти, за самого себя. Сейчас даже эльфы, пожалуй, не угнались бы за наемниками из Дьорвика, колчаны которых пустели стремительно. Почти каждый выстрел достигал цели, благо промахнуться по сгрудившейся в теснине многосотенной толпе было почти невозможно. Но сотни падающих с неба стрел, разивших насмерть, не могли уже остановить охваченных яростью варваров, которые видели перед собой только поредевший отряд южан, выставивших копья, и сжимавшихся за длинными щитами. Вновь темная волна захлестнула сократившийся в числе, но, как и прежде, казавшийся нерушимым строй альфионской пехоты.
  -- Встречай, - прорычал десятник Аскольд, оскалив зубы. - Бей! - И воин резко выбросил вперед копье, пронзившее грудь первому из приблизившихся к строю варваров.
   Ратхар, весь страх и неуверенность которого куда-то исчезли, точно туман на рассвете, последовал примеру командира, ударив длинным острием глефы чуть выше щита, которым прикрывался оказавшийся напротив него хварг. Широкое изогнутое жало вонзилось варвару в лицо, северянин вскинул руки, бросая оружие, и Кайден, зорко следивший за происходящим, вонзил свое копье, на которое он временно сменил клинок, в грудь замешкавшемуся врагу.
   Дальнейшее превратилось для немногочисленных воинов в тяжкий кошмар. Варвары напирали, на место одного убитого хварга вставали сразу двое, руки спустя несколько минут боя налились тяжестью, мышцы вот-вот готовы были лопнуть от напряжения. Ратхар, оказавшийся вместе с тем, что осталось от десятка Аскольда, на острие вражеского удара, только успевал высвобождать оружие из тела очередного врага, не забывая укрываться щитом и следить за бившимися обок от него Аскольдом и Кайденом.
   Какой-то варвар пригнулся, намереваясь пройти под копьями, чтобы подобраться вплотную к альфионцам, стоявшим, точно стена. Ратхар отступил на шаг назад, чтобы освободить место для удара, и вонзил длинный шип на обухе глефы в основание шеи хварга. Тот упал, но острие вошло слишком глубоко, и юноша, ставший воином, ощутил, как древко выскальзывает из рук.
  -- Назад, - Кайден, который ухитрялся замечать все, происходящее вокруг, при этом не пропустив ни единого удара, предназначавшегося самому скельду, оттолкнул Ратхар себе за спину. - Отдыхай, твое время еще не пришло.
   В тот момент, когда Ратхар, уступая место какому-то незнакомому воину из второго ряда, отошел за спины товарищей, натиск врага вдруг ослаб. Хварги, потеряв за несколько минут боя не менее сотни своих, вновь откатились назад. Пока те, что бились в первых рядах, гибли от копий и мечей альфионцев, задние ряды выкашивали - залп за залпом - наемники Дер Фаллена, не жалевшие стрел, и орда дрогнула. Но каждому, кто наблюдал за боем, равно и тем, кто участвовал в нем, было ясно, что это лишь отсрочка, что враг залижет раны и снова атакует, и участь горстки альфионских воинов уже ничто не изменит.
  -- Ну, брат, прости, коли чем обидеть успел. Не держи зла, - Кайден хлопнул по плечу Аскольда, опешившего на миг, и отбросил в сторону выщербленный вражескими ударами щит, за которым последовало и копье. - Не зря меня учили, вот и пришла пора показать вам, что такое воины Скельдина!
   Взревев, масса варваров, которые уже перевели дыхание, вновь ринулась в атаку. Все хварги уже перебрались через Эглис, и сейчас против ратников Альфиона, которых оставалось чуть больше двухсот, стояло не менее семи сотен северян. Темный вал надвинулся на строй копейщиков, многие из коих уже были ранены, и едва держались на ногах, и навстречу им вышел единственный воин.
   Охваченные единым порывом, хварги не обратили внимания на безумца, покинувшего строй и неспешным шагом двигавшегося навстречу наваливающейся орде. Кто-то метнул дротик, но Кайден лишь отшагнул в сторону, пропуская копьецо мимо себя. Скелд сейчас оставил щит и копье, в каждой руке сжимая по широкому фальчиону, достаточно тяжелому, чтобы разрубить любую броню, и достаточно короткому, чтобы не стать помехой в тесной свалке. В воздухе мелькнула пущенная в упор стрела, но воин только взмахнул клинком, перерубив ее на две половины. А миг спустя сплошной вал северян захлестнул одинокого бойца, сметая его, словно приливная волна - замок из песка.
  -- Боги, - Ратхар, несмотря на то, что делать этого было нельзя, зажмурился, представив, как падает под ноги хваргам истерзанное тело воина, ставшего для юноши настоящим товарищем.
   А вал дикарей вдруг дрогнул, словно накатившаяся на гранитный утес волна. В гуще набегавших варваров что-то произошло, и толпа вдруг отпрянула в стороны. Раздались крики боли и ужаса, и альфионцы увидели Кайдена, земля вокруг которого была усеяна телами погибших хваргов. Скельд обратился сейчас в стальной вихрь, воздух вокруг него, вспарываемый двумя полосами закаленной стали, стонал, точно от боли, и всякого, кто осмеливался приблизиться к бойцу, встречал единственный удар, стремительный и смертоносный. Воин бился один в кольце десятков варваров, забывших в этот момент, что их ждет вперед вражеское войско, уставшее, но готовое сражаться до конца. Один единственный боец смог остановить атаку орды, приняв на себя всю ярость и гнев пришельцев с севера.
   В иное время и в ином мире Кайдена, одного за другим повергавшего на землю кидавшихся на него с боевым кличем варваров, назвали бы берсерком, и оказались бы не правы. Скельд не впал в безумие, напротив, он был абсолютно спокоен, и отчетливо воспринимал происходящее вокруг себя, замечая больше, чем увидел бы обычный человек. Просто сознание воина было сейчас на ином, недосягаемом для большинства людей, уровне восприятия. Ему не требовались глаза, чтобы ощутить подбирающегося сзади противника, и нанести единственный точный удар. Кайден чувствовал мысли врагов, кожей осязал направленную на него ярость, и знал, куда будет нанесен следующий удар раньше, чем это осознавали сами хварги. И скельд был невероятно быстр сейчас, не отражая выпады противников, а просто уклоняясь от них. Копья и каменные топоры бессильно вспарывали воздух там, где миг назад был Кайден, но скельд уже оказывался в ином месте, точными, выверенными выпадами сокращая число противников еще на одного каждое мгновение.
   Со стороны это было похоже на некий странный танец, священный ритуал, никогда прежде невиданный. Кайден бился в кольце врагов, то припадая к самой земле, то взмывая в прыжке на высоту своего роста, и тяжелые клинки в его руках мелькали, точно молнии. Сталь едва касалась тел врагов, но этого хватало, чтобы один за другим хварги, оказавшиеся ближе к своему противнику, чем следовало, валились на землю, щедро кропя ее собственной кровью.
  -- Скельд, - воскликнул рыцарь Симус, внимание которого сейчас было приковано к происходящему в долине. - Будь я проклят, это скельд! - Воин ударил затянутым в сталь кулаком по ладони, не спуская глаз с оказавшегося в кольце варваров бойца. - На такое способны лишь островитяне.
  -- Возможно, - кивнул Фергус, который впервые видел человека, способного на такое. - Но это его не спасет. Против тысячи не выстоит никто, если только он не владеет магией.
   Старый рыцарь, повидавший за вою долгую жизнь немало умелых бойцов, оказался прав. Каким бы искусным ни был воин, невозможно выйти победителем из схватки с сотнями врагов. Никто не считал, сколько противников успел прикончить Кайден, быть может, двадцать, а возможно и полсотни, но и его сила, его выносливость не были безграничны. Хварги наваливались один за другим, на место каждого убитого варвара вставал следующий, а скельд бился в одиночестве, не имея возможности передохнуть. И потому, вонзив клинок в грудь очередному противнику, он не успел отразить нацеленный в спину удар копья, опоздав на долю мгновения.
   Кремневый наконечник пронзил кольчугу, столь сильным был выпад, и древко переломилось. Спустя миг развернувшийся в прыжке скельд снес голову тому хваргу, что достал его, но удар каменным молотом сбил его с ног. Кайден, стоя на коленях, и чувствуя, как силы оставляют его, развернулся, подрубая ноги неосторожно приблизившемуся варвару, но этот хварг стал последней жертвой отважного воина. Сразу три копья впились ему в грудь, пробив доспехи, а в спину вонзился обсидиановый кинжал, доставший до сердца. Пальцы скельда разжались, клиник выскользнули из рук, и спустя миг Кайден, воин рыцаря Магнуса, был мертв.
   Хварги, взревев, бросились вперед, перескакивая через тела павших в схватке с Кайденом товарищей. Словно темная волна захлестнула долину, обрушиваясь на строй измученных бойцов, каждый из которых понимал, что уйти живым из этой лощины ему не суждено.
   Запели в воздухе стрелы, выпущенные лучниками Дер Фаллена, и жизни нескольких десятков хваргов оборвались. Но колчаны лучников уже были пусты, и, сделав последние выстрелы, дьорвикцы, дети иной земли, рванулись навстречу подступавшим врагам, выхватывая из ножен корды. Вместе с ними мчались навстречу собственной гибели и прикрывавшие их альфионцы, понявшие, что час их пробил.
  
   Ратхар, бившийся в первом ряду вдвое уменьшившейся фаланги, не видел, как закипела яростная, но короткая схватка на склонах лощины. Юноша не видел, как бился Крис Дер Фаллен, дьорвикский рыцарь, избравший путь наемника, и сейчас без колебаний вступивший в свой последний бой на чужой земле, под чужим знаменем и с именем чужого короля на устах. Несколько мгновений рыцарь сражался с навалившимися на его отряд варварами, и его длинный клинок, выкованный в дальних краях, унес жизни не одного хварга. Но врагов было много, и молодой воин пал, пронзенный копьем, удар которого бессильны оказались сдержать дорогие латы. А рядом с ним один за другим умирали его воины, дьорвикские стрелки.
   Не видел Ратхар, оказавшийся в гуще боя, как варвары, расправившиеся с защищавшими фланги лучниками, обрушились на альфионскую пехоту, словно зажимая ее в тиски. Юноша ничего не замечал, кроме оскаленных, искаженных дикой яростью лиц хваргов, бившихся исступленно, не щадя себя. Варвары наваливались один за другим, принимая грудью смертельные удары и пытаясь в последний миг своей жизни все же дотянуться до сразившего их противника.
   Мир вокруг Ратхара словно подернулся багровой пеленой. Воин был сосредоточен на том, чтобы отразить чужой удар, и ударить самому. Тяжелый топор вздымался, раз за разом врубаясь в грудь, разваливая пополам голову очередного дикаря, тела которых образовали вал перед строем южан, из последних сил сдерживавших натиск. Удары сотрясали подставляемый под них щит, и Ратхар уже почти не чувствовал собственную левую руку. Наконец каменный молот одного из варваров расщепил щит, и юноша, избавившись от повисших на ремнях обломков, схватил топор обеими руками, обрушив его на грудь потрясавшего коротким копьем противника. Варвар, вскинув руки, упал на спину, но наконечник еще одного копья ударил Ратхара в бок. Боль пронзила тело, и хотя каменное жало не смогло пробить прочную броню, дышать стало невозможно, а на глаза навернулись слезы, такова была вложенная в этот удар сила.
  -- За спину, - десятник Аскольд толкнул контуженого бойца назад, принимая на свой щит очередной удар. - Отдыхай!
   Ратхар отпрыгнул назад, и едва не сшиб лохматого хварга, выросшего позади воинов, увлеченно бившихся с накатывающимися, точно лавина, варварами. Дикарь вкинул клевец, но в этот миг в живот его вонзился длинный клинок. Рыцарь Магнус, сражавшийся плечом к плечу со своими воинами, высвободил меч из тела дикаря, и тут же схватился с новым противником. Ратхар, не понимавший еще толком, что происходит, без раздумий опустил на затылок накинувшегося на рыцаря варвара топор, прервав едва начавшийся поединок.
  -- Они обошли нас с флангов, - прохрипел Магнус, лицо которого было забрызгано кровью, вероятно, чужой, поскольку на ногах воин держался вполне твердо. - Это конец!
  -- Что делать? - голос Ратхара тоже срывался на хрип. Юноша, обезумевший от крови и витавшего над долиной запаха смерти, расширенными глазами уставился на своего лорда, в этот миг не узнавая его.
  -- Принять смерть, достойную легенд, - усмехнулся Магнус, выбрасывая вперед клинок, на который аккуратно напоролся очередной добравшийся до спин альфионцев хварг. - Воин, бьемся, спина к спине, - приказал рыцарь. - Подыми щит, и прикрывай меня!
  
   Холодный расчет и решимость уступали животной ярости кровожадных пришельцев, не считаясь с потерями атаковавших вновь и вновь. Фаланга, охваченная толпой варваров, точно шея - удавкой, распадалась. Бойцы покидали строй, пытаясь не дать поразить себя в спину, и в бреши мгновенно вклинивались атаковавшие в лоб хварги, без пощады убивая замешкавшихся южан.
   Лорд Фергус видел, как хварги спускаются с холмов, намереваясь ударить в спину пехоте, невесть как сдерживавшей до сих пор натиск многократно превосходящей их числом орды. И чутьем, которое отличает прирожденного воина от того, кто просто начитался древних трактатов, посвященных искусству тактики, рыцарь понял, что пришла пора вступить в бой.
  -- Господа, - Фергус обвел взглядом стоявших позади него рыцарей и простых воинов, последний резерв. - Братья рыцари и вы, доблестные воины, не имеющие гербов и титулов! Наш час настал, так встретим же свою смерть с улыбкой на устах! - Он махнул обнаженным клинком, указывая на пульсирующую в низине схватку. - В бой, братья!
   Клин воинов, на острие которого двигались закованные в отличные доспехи рыцари, смел полсотни хваргов, карабкавшихся вверх по склон. Варвары, видимо, заметили полоскавшееся на ветру знамя Фергуса, которым лорд обозначил место своей ставки, и решили первыми вступить в бой с вражескими вождями. Что ж, Фергус предоставил им такую возможность. Пять десятков охваченных яростью дикарей погибли за считанные мгновения, а рыцари, не потеряв ни единого бойца, врубились в толпу хваргов, пронзая ее, слово раскаленный нож - мягкое масло.
   Фергус, сражавшийся на острие стального клина, яростно рубил вражеских воинов мечом. Широкий клинок крушил щиты, рассекал груди, перерубал конечности, сносил головы. Лорд, мастер фехтования, бился, однако, не только мечом. И щит стал в его руках грозным оружием, которым рыцарь наносил удары то всей плоскостью, то ребром, всякий раз сбивая неосторожно подвернувшегося под выпад хварга на землю. А рыцарь Симус, защищавший левый бок командира, одним взмахом своего чудовищного молота добивал поверженных противников. Сейчас было не до правил благородного поединка, никто не ждал просьб о пощаде и не давал время сбитому на землю врагу, чтобы подняться на ноги, ведь даже у раненого варвара достало бы сил, чтобы вонзить в ногу обломок кремневого ножа, лишая воина подвижности, и тем обрекая его на быструю смерть.
   В это время Ратхар, спиной прижавшись к спине своего лорда, яростно бился в окружении десятков варваров. Строй был прорван, боевые порядки смешались, и люди, оказавшиеся в кольце врагов, гибли, один за другим падая под сыпавшимися со всех сторон ударами. Сбиваясь в плотные кучки, по три-пять человек, ощетинившись копьями и клинками, кое-кто пытался прорваться на юг, к выходу из долины, и некоторым это почти удалось, но хварги, потеряв слишком много своих бойцов, хватались за луки, и ни один альфионец не смог покинуть лощину.
   Ратхару повезло, ибо рыцарь Магнус оказался великолепным бойцом. Длинный клинок в его руках буквально летал, описывая широкие круги и разя всякого, кто имел неосторожность приблизиться к паре бойцов, а юноше оставалось только принимать на поднятый с земли чужой щит удары подкрадывавшихся к рыцарю со спины хваргов, да рубить тех, до кого он мог дотянуться.
   В тот момент, когда в бой вступил сам Фергус, натиск на остатки альфионской пехоты ослаб, и воины смогли перевести дыхание. На миг даже показалось, что вот сейчас клин рыцарей пробьется к остаткам своего войска, и уже объединившись, можно будет отступить, ведь и силы хваргов не были бесконечны, а понесенные варварами потери могли умерить их пыл. Но чуда не произошло, и полсотни отборных бойцов, возглавляемых старым лордом, оказались в плотном кольце дикарей, так и не добравшись до своих товарищей.
   Один за другим падали рыцари, гибли простые воины, прикрывавшие своих лордов до последнего. Симус, отчаянный боец, человек огромной силы, яростно рыча, размахивал своим молотом, круша черепа и вминая грудные клетки врагов. Лорд Фергус бился рядом, вздымая меч, становившийся с каждым мигом все тяжелее. Старый рыцарь не понял, что укололо его в грудь, но, опустив взгляд, увидел древко копья, почти до половины вошедшее в его тело. Фергус успел еще прикончить хварга, нанесшего ему смертельный удар, и сам упал поверх тела убитого варвара.
   Симус, увидев гибель своего командира, взревел, бросившись вперед, и открыв брешь в строю своих товарищей, в которую тут же устремились почуявшие слабину хварги. Рыцарь не думал ни о чем, его вела жажда крови, неодолимая, довлевшая над всем. Молот описал очередной круг, свалив сразу двух хваргов, но раненый варвар, которого Симус не заметил, ударил его обломком стрелы в низ живота, под кольчугу. Рыцарь захрипел, силясь поднять свой молот в последний раз, но обрушившийся ему на голову топор смял шлем, проломив воину череп.
  -- Отлично бьешься, воин, - рыцарь Магнус обернулся, взглянув на Ратхара, который точно прирос к спине своего лорда. Варвары на миг ослабили натиск, замешкавшись под ударами полусотни Фергуса. - Я бы пообещал тебя наградить, да только знаю, что живыми нам из этой проклятой долины все равно не уйти, а потому и обманывать тебя не стану. Но скажи напоследок свое имя. Если верно, что смертью не обрывается наш путь, если наши души и впрямь попадают в небесные чертоги, клянусь, а найду тебя и сочту за честь сделать там своим оруженосцем.
  -- Ратхар, милорд, - прохрипел юноша, и в этот момент стрела, выпущенная с пары десятков шагов, ударила в его щит. Костяной наконечник пробил кожу и тонкие доски, хищно уставившись в грудь Ратхару.
   Хварги вновь бросились в атаку, и круговерть боя захватила с трудом державшихся на ногах воинов. Ратхару было тяжело дышать, сказывался пропущенный удар вражеского копья, но он бился из последних сил, не вполне понимая, зачем все это, если они все равно обречены. Но уроки наставников были сильнее голоса разума, и юноша раз за разом подставлял под выпады варваров, теснившихся перед ним, свой щит, нанося редкие, но исполненные силы ответные удары, оборвавшие жизни не одного хварга.
   Вдруг Ратхар ощутил, что стоявший спиной к нему Магнус дрогнул, а затем ощущение чужой спины, затянутой в тяжелую кольчугу, исчезло. Обернувшись, юноша увидел, что рыцарь стоит на коленях, выронив щит. Из груди воина торчали стразу две стрелы, глубоко впившиеся в тело. Хварги-лучники поймали момент, вплотную подобравшись к рыцарю, и нанесли смертельный удар.
   Магнус еще пытался встать, когда к нему подскочил заносивший для удара короткое копье варвар. Северянин вскинул руки, намереваясь прикончить раненого противника, но рыцарь из последних сил ударил его мечом в грудь, пробив прикрытое панцирем из костяных пластин тело. Миг спустя в живот рыцарю вонзился метко брошенный дротик.
   Ратхар, яростно закричав, вскинул над головой топор и в два прыжка оказался возле стрелков, ранивших его лорда. Один из хваргов погиб сразу, приняв грудью удар топора, второй вытащил из-за пояса обсидиановый кинжал, но Ратхар ударил его ребром щита, сбивая наземь, и уже лежащего противника добил ударом топора.
   По спине юноши что-то скользнуло, и Ратхар, развернувшись, ударил в живот пытавшегося достать его копьем хварга. Но на голову оставшемуся в одиночестве среди сотен врагов воину обрушилось что-то тяжелое, в глазах воина потемнело, и Ратхар упал на колени. Топор выскользнул из рук юноши, уже чувствовавшего ледяное дыхание смерти, но молодой воин не был намерен просто ждать, когда его добьют. Вытащив из-за голенища сапога изогнутый клинок, он размашистым движением всадил его в живот хваргу, только что сбившему его с ног. Варвар захрипел, на губах его выступила кровавая пена, но порадоваться очередной победе Ратхар уже не успел. Выросший перед ним, словно из-под земли, варвар, опустил на голову юноше тяжелую дубину, мир перед глазами Ратхара на миг озарился ослепительным светом, а затем все окутала тьма.
  

Глава 3 Странники

  
   Тяжелый якорь с плеском пробил водную гладь, устремившись к дну, до которого в этом месте было не более трех саженей. Влекомый собственным немалым весом, бронзовый зуб, впившись в мягкий песок, надежно привязал корабль к столь желанной для каждого моряка после дальнего похода земной тверди.
  -- Наконец-то земля, - пробормотал стоявший на корме отдавшего якорь судна моряк, здоровенный детина, по глаза заросший бородой. Он с кривой усмешкой взглянул на окутанный туманом берег, до которого оставалось не более трех сотен саженей, покосившись на замершего слева капитана, не проронившего ни слова.
   Корабль, крутобортый двухмачтовый парусник, корма и нос которого возвышались башнеподобными надстройками, звался "Ласточкой", и был известен в стоявших на берегах Восточного океана портах многим, как и его капитан. Отчаянный, не боявшийся почти никого и ничего под этим небом Зоакр, уже два десятка лет скитавшийся по морским просторам, считался среди знающего люда человеком опытным, умеющим чувствовать своевольный нрав океана, а также очень удачливым, ибо из многих опасных переделок, что подстерегали каждого морехода, он неизменно выходил живым.
   А еще об этом человеке в полголоса говорили, как о настоящем пирате, жестоком и беспринципном, готовым ограбить в открытом море кого угодно, если только он чувствовал за собой хоть немного больше сил, чем у жертвы. Его называли порой шакалом морских просторов, правда, только за глаза, ведь услышав о себе такие слова, Зоакр иных завсегдатаев портовых кабаков, не умевших держать язык за зубами, отправлял на встречу с их усопшими предками без малейших колебаний.
   Разыгрывая оскорбленное достоинство, и устраивая дуэли, до сего дня завершавшиеся одинаково, на самом деле капитан Зоакр, уроженец далеких южный берегов, много лет назад попавший в эти суровые края с караваном работорговцев, на само деле был именно тем, кем его считали. Он зарабатывал на жизнь себе и своей команде, беззаветно преданной вожаку, как умел, но последнее плавание отличалось от многих прежних походов, и Зоакр был рад, что оно завершилось.
  -- Я рад, почтенный Зоакр, что мы все же добрались до обитаемых мест, - в голосе, прозвучавшем за спиной моряка, и заставившем не боявшегося ничего и никого в целом мире капитана вздрогнуть, не было заметно, однако, ни радости, ни любых иных чувств, столь свойственных человеку. - Все же я привык ощущать под ногами земную твердь, а не колышущуюся зыбь бездонного океана.
   На корму поднялся невысокий худощавый мужчина, возраст которого угадать было трудно. Он был не просто светлокож, а бледен, словно никогда кожу его не ласкали солнечные лучи. Волосы, коротко стриженые, как это было принято в далеком Дьорвике, были какими-то бесцветными, как и его глаза, похожие на шарики мутного стекла. А на лице застыла, казалось, навечно, маска скуки и вселенской печали. При виде этой тоскливой физиономии, право же, хотелось протяжно выть на луну, точно волк в зимнюю ночь.
   Самому Зоакру этот человек, при встрече назвавшийся Кратусом, и, скорее всего, солгавший, больше всего напоминал вампиров из сказок. По крайней мере, сам мореход всегда представлял их именно такими бесцветными и невзрачными созданиями. И этот странный чужеземец был столь же опасен, как и существа из старых сказок, а возможно, и больше, в чем мореход успел убедиться за время плавания.
  -- Неужели ты сомневался, уважаемый? - бросил в ответ Зоакр, почему-то испытывавший к своему нанимателю чувство, которое проще всего было назвать отвращением. - Я сдержал слово
   Капитан считал, что за прожитые годы научился разбираться в людях, с первого взгляда распознавая, кто чего стоит. Он мог в одно мгновение понять, стоит ли обходить встречного незнакомца стороной, стать ему если и не другом, то просто полезным приятелем, или же без затей перерезать глотку одним взмахом клинка и срезать с остывающего тела кошель с золотом. И обычно Зоакр не ошибался, сразу распознавая лжецов, мошенников, прекраснодушных простаков, и тех, кто была столь опасен, что их нечего было и думать обмануть. Именно это уменье и принесло капитану славу удачливого, в меру осторожного, а порой безрассудно отчаянного моряка, и преданность всех до единого матросов, бороздивших под его началом эти моря уже много лет.
   Но в тот день, когда на палубу стоявшей в порту Хельдсее "Ласточки" поднялся этот человек, чутье морского волка дало осечку. Разговаривая с этим Кратусом, явившимся, чтобы нанять корабль и его команду для дальнего путешествия, Зоакр не раз ловил себя на мысли, что не ощущает никаких эмоций в голосе, взгляде или жестах чужеземного гостя. Такое чувство возникало и морехода и позже, но все же он смог побороть его, ведь Кратус начал с того, что пообещал щедрую награду, а золото обычно заставляло корабельщика смириться со многим.
  -- Верно, почтенный, ты сдержал обещание, и заслужил обещанную плату, - в ответ на скупые слова капитана Кратус, которому, казалось, просто доставляло удовольствие слышать свой голос, разразился цветистой речью. Чувствуя неприязнь к этому человечку, и догадываясь, что иные испытывают схожие чувства, Зоакр, в прочем, понимал эту черту, ведь едва ли находилось много собеседников, для которых общение с этим Кратусом было в удовольствие. - В мире остается все меньше людей, знающих цену своему слову, и считающих бесчестием нарушить его. Многие забывают любые обещания, любые клятвы ради сиюминутной наживы, и это, признаюсь, печалит меня. Тем больше моя радость, что ты, почтенный Зоакр, оказался человеком иных нравов, честным и надежным. И мне, право, ничуть не жаль расставаться со своим золотом, которое ты честно заслужил.
   Из рук в руки перекочевал увесистый кошелек, встряхнув который на ладони, Зоакр услышал приятный звон благородного металла. Награда действительно была щедрой, но она того стоила, ведь ныне "Ласточке" пришлось совершить путешествие до самого Скельдина, забравшись далеко на север, в те воды, куда отваживались ходить лишь самые смелые капитаны. И в том, что этот поход завершился несомненной удачей, Зоакр видел, прежде всего, свою заслугу, не забывая, разумеется, и о команде, которая тоже заслужила свое золото.
  
   Поход, успешное завершение которого столь радовало капитана Зоакра, начался два месяца назад. Покинув спокойную гавань Хельдсее, одного из многочисленных вольных городов-портов на берегу Восточного океана, "Ласточка", ведомая уверенной рукой Зоакра, направилась на север, к затерянным посреди буйных вод клочкам суши, что звались островами Скельде. Капитан был в тех водах и прежде, и эти плавания не оставили в его душе теплых воспоминаний.
   Острова, к которым взяла курс "Ласточка", находились едва ли не на самом краю изведанных земель, и никогда не были часто посещаемы купцами, в поисках прибытка избороздившими весь океан. Скельды торговали янтарем, которого на их островах было немало, а также костью морского зверя, которого добывали у своих берегов. Товар этот ценился достаточно высоко, но все же Зоакр больше дорожил своей жизнью, и не торопился расставаться с нею зазря. Однако плата, обещанная Кратусом, которого на Скельде влекли одному ему ведомые дела, была столь щедрой, что отважный мореход решил рискнуть, направив "Ласточку" на север.
   Корабль Зоакра не был слишком быстроходным, но зато его прочный корпус мог выдержать любой шторм, которые в северных морях случались часто и бывали страшной силы, а трюмы хранили припасы, которых хватило бы на несколько месяцев пути. Это было важно, ведь путь к Скельде лежал мимо почти необитаемых берегов, где никто не продал бы мореходам провизию, или мимо разбросанных в океане островков, обитатели которых легко могли бы прикончить неосторожно бросивших якорь в их владениях чужаков, а все ценное забрать себе.
   Путь до ставших целью этого похода островов занял пять недель, и Зоакр не уставал каждый вечер благодарить Морского Хозяина, древнего бога, которому поклонялись все мореходы, без разницы, кто в какой земле родился, за то, что море все это время оставалось пустынным. Немало прожив на свете и пробороздив эти воды, Зоакр знал, чего можно ожидать, увидев на горизонте косые треугольники парусов, влекущих стремительные ладьи островитян.
   Возвышавшиеся над водой кочки суши не могли дать тем, кто обитал на них, почти ничего, кроме, разве что, мха да свивавших себе гнезда на отвесных скалах птиц. Жителей этих краев издавна кормило море, приносившее рыбу, морского зверя, и порой посылавшее в эти воды чужие корабли, пришедшие с юга себе на погибель. И островитяне никогда не упускали шанс, который, как они верили, даровали им их таинственные и жестокие боги. Нападая стремительно, эти прирожденные пираты почти никого не оставляли в живых, ибо рабы на островах стали бы только лишними ртами, а торговать людьми здесь попросту было не с кем.
   Зоакр сам никогда бы не отказался нажиться на горе ближнего, и, встретив в открытом море купеческий корабль, с радостью помог бы его хозяевам избавиться от лишнего товара, только зря огружавшего трюмы. И не раз судьба предоставляла отчаянному капитану такой шанс. Три десятка моряков, команда "Ласточки", абордажным топором и арбалетом владевшие столь же хорошо, как и снастями своего парусника, не единожды врывались на палубы застигнутых в открытом море чужих кораблей, заливая дубовые доски кровью своих менее удачливых братьев-мореходов. А сам Зоакр потом с радостью грел в ладонях полученные от перекупщиков на берегу монеты.
   Однако с теми, кто считал себя хозяевами этих вод, не посмел бы тягаться даже капитан "Ласточки", прекрасно понимавший, когда есть резон рисковать собственной жизнью, а когда всего разумнее отступить. Зоакр понимал, что этот народ, с рождения привычный к морю и запаху крови убитых врагов, чужаков, занесенных в эти моря своевольным ветром, не остановят и три сотни воинов, если эти отчаянные и жестокие до безумия люди почуют запах добычи. И потому капитан всегда стремился как можно быстрее миновать острова, таившие в себе извечную опасность для любого чужестранного корабля.
   Пять недель пребывала в постоянной тревоге команда "Ласточки", и каждую секунду самый остроглазый матрос, сидевший в "вороньем гнезде" на вершине мачты, был готов предупредить товарищей о появлении страшных пиратов. Только самого Кратуса, казалось, нисколько не заботила дурная слава этих вод, где многие смельчаки нашли свою смерть от стрел и копий островитян, этих хищников в человечьем обличии, которых на убийство толкала не столько жажда крови, сколько скудость их родной земли.
   Чужеземец, не обращая внимания на охватившее всех без исключения матросов беспокойство, целые дни проводил в выделенной для него самим Зоакром каюте над книгами и ветхими свитками, которые притащил с собой на борт в небольшом ларце из красного дерева. Однако все обошлось, и, наконец, на горизонте появилась долгожданная земля, острова Скельде. Земля, ставшая приютом небольшого народа, мужчины которого славились, как непревзойденные воины еще много веков назад, не ждала гостей, и Зоакр знал, что чужака здесь могли встретить и стрелами. Но все же здесь опасность была куда меньше, чем в открытом море.
   Зоакр знал, где расположены селения островитян, и хотел бросить якорь возле одного из них, но Кратус вдруг приказал обогнуть остров, подойдя к нему с той стороны, где не было человеческого жилья. Это показалось подозрительным капитану, но спорить он не посмел, ведь этот странный чужеземец платил ему вовсе не за пререкания, и плата была немалой.
  -- Мы отправимся на остров, - сказал Кратус, когда "Ласточка" стала на якорь. - Никто из твоих людей не должен высаживаться на сушу, если вам дороги ваш жизни. Нас не будет день, может два. Если появятся корабли местных жителей, вам лучше уйти в море, но на исходе второго дня ты должен привести свой корабль снова в это же место. Дождись нас, капитан, и обещанная награда станет твоей. Если же не вернемся мы и на третьи сутки, то можете смело поднимать паруса и возвращаться в свою страну. Но ни в коем случае не вздумай идти вслед за нами.
  -- А как же наше золото, - спросил тогда Зоакр, которому приказы его нанимателя казались все более необычными. - Кто заплатит, если мы не дождемся тебя?
   Быть может, мореход не осмелился бы говорить столь резко с человеком, к которому помимо брезгливости он постоянно ощущал невесть чем вызванный, но не ослабевавший страх. Но сейчас капитан беспокоился не только о своем кошельке, но и о команде, ведь без этих отчаянных парней он, в лучшем случае, так и провел бы всю свою жизнь, смоля убогие рыбацкие лодки в каком-нибудь нищем поселке.
  -- Вот, - Кратус протянул кусок пергамента, скрепленный печатью. - В Хельдсее отправитесь на постоялый двор "Старый конунг" и покажете это его хозяину. Вам заплатят, сколько было обещано. Но горе тебе, капитан, если ты решишь уйти от Скельдина раньше названного мною срока. - Кратус прищурившись, пристально взглянул на морехода, и Зоакр вдруг почуял, как в груди его словно возник кусок льда. - Я воздаю за услуги, но за предательство покараю даже с того света.
   Кратус покинул "Ласточку" в тот же день, и вместе с ним на Скельдин отправились еще шесть воинов, которые сопровождали странного путешественника из самого Хельдсее. Полдюжины крепких мужчин, коренастые, смуглокожие, хотя намного светлее жителей закатной степи, все родом явно не с побережья, они, вне всякого сомнения, отлично владели оружием. В этом и Зоакр, и его моряки могли убедиться, когда эти воины устраивали потешные схватки друг с другом на верхней палубе, одинаково ловко сражаясь голыми руками и любым оружием, какое только можно было представить.
   Зоакр поначалу пытался выведать у них хоть что-то о своем странном нанимателе, но старший из этой шестерки, немногословный малый по имени Эгерт, скользнув по лицу Зоакра равнодушным взглядом прирожденного убийцы, просто послал капитана по матушке, пригрозив в следующий раз отрезать язык, и мореход решил не рисковать. Будь рядом хоть кто-то из команды, без поединка не обошлось бы точно, ведь стерпеть такое оскорбление для Зоакра значило потерять уважение моряков, заслужить которое было весьма не просто, то есть просто лишиться корабля.
   Но на счастье морехода, его верные псы не услышали, что ответил на слишком назойливые расспросы командир телохранителей Кратуса, и Зоакр предпочел обойтись без выяснения отношений. Он понял, что эти чужеземцы, скорее всего, пришедшие откуда-то с запада, быть может, с самой границы шангарских степей, слов на ветер не бросают, и за честь своего господина убьют кого угодно.
   Спутники Кратуса, возглавляемые им самим, вооружившись, погрузились в небольшой ялик, и направились к берегу, намереваясь высадиться в самом неудобном месте, там, где точно не могли их обнаружить случайно забредшие островитяне. Каждый воин кроме клинка имел при себе небольшой арбалет, достаточно мощный, чтобы с сотни шагов выпущенный из него болт прошил любую кольчугу. Доспехами чужеземцы пренебрегли, ограничившись лишь плотными стегаными крутками, которые могли задержать, разве что, нож, да пущенную вскользь стрелу. Сам же Кратус вовсе не взял с собой оружия, если не считать короткий кинжал, так же, как и его слуги, обойдясь без надежной брони.
   Два дня длилось ожидание, два дня моряки не отрывали взглядов от берега, не забывая, в прочем, следить и за водной гладью. Зоакр понимал, что Кратус, кем бы он ни был, вовсе не для торговли прибыл на остров, о жителях которого ходило столь много легенд. И можно было ожидать, что скельды, обнаружив на своей земле незваных гостей, не ограничатся расправой с ними, а решат узнать, кто же решился доставить лазутчиков через океан. Поэтому Зоакр велел вытащить из трюма сундуки, в которых по морскому обычаю хранилось оружие во время похода, и матросы ждали, не выпуская из рук взведенных самострелов.
   Наконец за бортом вновь раздался скрип уключин, и из тумана, низко стелившегося над водой, показался ялик, на котором возвращались с берега Кратус и его грозные спутники. Лодка глухо ударилась о просмоленный борт "Ласточки" и одновременно все матросы дружно, точно сговорившись, издали вздох облегчения.
   Ялик был немедленно пришвартован к паруснику, и вниз матросы сбросили веревочный трап, готовые помочь взбирающимся пассажирам.
  -- Все, можешь ставить все паруса, капитан, - прохрипел Кратус, едва поднявшись на борт. Чужеземец был бледен, едва держался на ногах, опираясь на верного Эгерта, и крепко прижимал к груди небольшую котомку, явно почти пустую. - Бери курс на юг, и поспеши.
  -- Что случилось с твоим слугой? - обеспокоено спросил Зоакр, едва пассажиры вновь оказались на палубе.
   От взгляда капитана, вместе со своими людьми встречавшего Кратуса на палубе, не укрылось, что лишь пятеро вернулось с острова на своих ногах, причем Эгерт и еще один воин, имени которого капитан не ведал, носили свежие повязки. Потом матросы, собравшись в кубрике, вволю поговорят об этих странностях, и один из них будет клясться всеми богами, что раны, скрытые кусками полотна, были оставлены не человеческим оружием, но клыками каких-то зверей. Тело шестого спутника Кратуса его товарищи подняли на борт парусника замотанным в плащ, на котором проступили пятна крови.
   Зоакр понял, что визит на острова прошел не так гладко, как хотелось его нанимателю. В прочем, быть может, Кратус изначально ждал чего-то подобного, иначе он не взял бы с собой целый отряд опытных рубак. В любом случае, капитан "Ласточки" почувствовал беспокойство при мысли, что по следам его пассажиров может идти погоня.
  -- Кто напал на вас, - требовательно спросил мореход. - И что, будь я проклят, произошло с тобой на этом острове?
   Среди матросов, столпившихся на палубе, раздался невнятный ропот. Они тоже увидели кровь на одежде воинов, что сопровождали Кратуса. Не остались незамеченными ими и свежие раны, получить которые эти бойцы могли лишь в схватке со скельдами. И было странно, что хоть часть небольшого отряда смогла вернуться на корабль, ведь скельды, великие воины, наверняка не остановились бы, если люди Кратуса напали на кого-то из них.
  -- Делай, что говорю, - точно змея, которой наступили на хвост, прошипел, сверкнув глазами, Кратус. - Пора убираться отсюда, капитан, это все, что ты должен знать. Но если ты опасаешься погони скельдов, то знай, что они нас не потревожат.
   С этими словами Кратус обмяк на руках своего слуги, потеряв сознание, а Зоакру не оставалось ничего иного, кроме как выполнит очередной странный приказ своего нанимателя.
  
   Целую неделю Кратус, от которого ни на шаг не отходил могучий Эгерт, ставший заботливой сиделкой при своем господине, не покидал каюту. Лишь один из матросов порой относил ему миску с жидкой похлебкой, да чашу вина, которой капитан щедро выделил из своего личного запаса по просьбе самого Кратуса. Путешественник то приходил в себя, то вновь впадал в беспамятство, и никто не мог сказать, что же произошло на том острове, где, верно, остались гнить еще два хороших воина, сына далекого края.
   А на восьмой день случилось то, чего Зоакр опасался на протяжении всего плавания. "Ласточка" как раз миновала очередной безымянный архипелаг, горстку торчащих из океана голых скал, на самом краю которых притулились хижины небольшого племени рыбаков и морских грабителей. Острова уже почти скрылись из виду, оставленные по левому борту парусника, когда раздались предостерегающие крики дозорных. Капитан, которого тревога застала во время короткого сна, вскочил на ноги, бросившись на палубу. Зоакру даже не понадобилось сильно напрягать глаза, чтобы увидеть три стремительные узкогрудые ладьи под косыми парусами, неумолимо настигавшие намного менее быстрый и маневренный парусник.
   На носу каждого из трех пиратских кораблей уже толпились лучники, а за их спинами потрясали копьями и топорами воины, готовые, словно вихрь из стали и плоти, обрушиться на палубу "Ласточки". Зоакр сразу понял, что погоня не продлится долго, и спустя считанные часы его людям придется сойтись в бою с противником, числом превосходившим команду парусника не менее, чем в три раза, и движимым к тому же сильнейшей жаждой крови.
  -- Что происходит, капитан, - от голоса Кратуса, опершегося о фальшборт справа от него, Зоакр вздрогнул. Видимо, чужеземца разбудили взволнованные крики и шлепанье босых ног матросов по палубе. - Эти ладьи преследуют нас, верно?
   Взглянув на своего пассажира, капитан едва сдержался, чтобы не выругаться в голос. Кратус был бледен и держался на ногах с заметным усилием. За его спиной стоял нерушимым гранитным утесом верный Эгерт, положивший ладонь на рукоять тяжелой сабли-баделеры, в умелых руках намного более опасной, чем обычный меч. Этому воину единственному из спутников Кратуса капитаном "Ласточки" было позволено иметь при себе оружие.
  -- Это пираты с одного из островов, - кивнул мореход, чувствуя, как мгновенно пересохло в горле. Он понимал, что шансов на победу практически нет. Спастись бегством не удастся, а разгоряченные погоней островитяне будут беспощадны, когда все же настигнут непокорную жертву. - У нас нет шансов, почтенный. Боюсь, наше путешествие здесь и закончится. Эти люди не берут пленных, а убивают всех, кого найдут.
  -- Думаю, не все так плохо, - слабо усмехнулся Кратус. Это было, пожалуй, первое за все плавание проявление эмоций, и, несмотря на явную опасность ситуации, Зоакр не смог сдержать удивления. - Не думал, капитан, что тебя могут напугать три паруса на горизонте.
  -- Господин, - осторожно произнес Эгерт, прежде не осмеливавшийся встревать в беседу его хозяина с кем-нибудь из команды. - Возможно, вам не нужно рисковать. Вы еще слишком слабы, господин.
  -- Ерунда, - отмахнулся Кратус. - Пусть только приблизятся, а то так я их точно не достану.
   Зоакр понял, что имел в виду его наниматель, спустя полчаса, когда корабли разделяло уже не более четырех сотен саженей. Кратус, не обращая внимания на удивленных матросов, взмахнул рукой, делая жест в сторону ближней пиратской ладьи, и с его пальцев сорвался вдруг сгусток пламени, метеором устремившийся к указанной цели.
   Огненный шар прочертил мглистый воздух и ударил в нос пиратского судна, которое тут же охватило пламя, прокатившееся до самой кормы, сметая на своем пути все. Спустя пару секунд корабль грабителей превратился в горящий кусок дерева, а две другие ладьи развернулись, удирая прочь от столь опасной добычи.
   Побросав оружие, островитяне яростно орудовали веслами, стремясь убраться от корабля, защищаемого страшным колдуном, как можно дальше. Палубу вспыхнувшей ладьи еще оглашали крики заживо сгоравших людей, а над палубой "Ласточки" раздались возгласы победы.
   А Кратус, после этой стычки вновь потерявший сознание, пришел в себя вновь только через два дня, сразу же вызвав к себе капитана. Зоакр удивился, услышав приказ поворачивать к берегу, хотя, признаться, был рад, что оказавшийся чародеем, причем явно не самым слабым, пассажир, наконец покинет его корабль. Чувства капитана разделяли и его матросы, тоже с опаской относившиеся к разного рода магам и всему, что было связано с колдовством.
  -- Мы ступим на сушу здесь, - заявил Кратус, с каждым днем все более твердо державшийся на ногах. - Твоя служба закончилась, почтенный Зоакр.
   Местом высадки была выбрана небольшая бухта, находившаяся от обжитых мест в нескольких днях конного пути. Зоакр не понимал, отчего его наниматель не захотел сойти на берег в одном из портов, до ближайшего из которых было не более двух дней по морю, но обсуждать приказ не решился, тем более, от платы никто не отказывался.
  -- Что ж, вы все славно потрудились, - обратился к собравшимся на палубе матросам Кратус, за спиной которого стояли его телохранители и слуги, все при оружии, словно они готовились немедля принять бой. - Капитан, верю, даст каждому его долю золота, но я считаю, этого мало.
   Маг сделал жест, и один из его воинов выкатил небольшой плотно закупоренный бочонок.
  -- Не откажите мне в чести выпить со мной за счастливое окончание нашего похода, храбрецы. Вино с южного побережья, настоящий нектар. - При этих словах кое-кто из моряков удивленно переглянулся с товарищами. Напиток этот был весьма дорог, и матросы не могли не оценить по достоинству щедрость своего нанимателя. - Оно ценится едва ли не на вес золота, но для таких отчаянных парней мне, право, ничего не жалко, - понимающе добавил Кратус.
  -- Слава господину Кратусу, - раздались радостные крики, и матросы, дождавшись, в прочем, кивка капитана, устремились к бочонку, из которого тут же была выбита затычка. - Да здравствует Кратус!
  -- Пейте, пейте, друзья, - воздев к небу кубок с благоухающим напитком, равного которому, действительно, не доводилось пробовать даже самому Зоакру, воскликнул маг. - Вы это заслужили. Пусть каждый получит полную чашу!
   Краутс взглянул на Зоакра, салютуя ему чашей:
  -- И восславьте своего капитана, настоящего морского волка. Это честь, что вы ходите под началом такого человека, как храбрый Зоакр!
  -- Слава капитану, - подхватили матросы, осушая свои кружки, которые им сейчас заменяли кубки и чаши из драгоценных металлов. - Да здравствует Зоакр, наш славный капитан! Слава грозе морей!
   После того, как бочонок, не такой уж и вместительный, был осушен, Кратус со своими спутниками отправился на берег в ялике, на веслах которого сидели три матроса с "Ласточки". И пока лодка пересекала полосу воды, отделявшую "Ласточку" от берега, неприветливого, мрачного, словно таившего смертельную опасность для любого, кто осмелится ступить на него, Кратус впился настороженным взглядом в приближающуюся сушу, точно ища ожидавшую их засаду. В прочем, так и было, и, высадившись на сушу в этих краях, можно было наткнуться на копья и стрелы здешних жителей, никогда не брезговавших грабежом, и готовых напасть на любых чужаков, стоит тем лишь на мгновение потерять бдительность. Именно поэтому Зоакр и набивал трюмы до отказа пищей и водой, ведь даже короткая стоянка у берега могла стоить жизней всей команде.
   Как только днище лодки скрипнуло о песок, чародей, не дожидаясь помощи от своих телохранителей, перевалился через борт, едва не зачерпнув полные сапоги воды, и, раскачиваясь, точно пьяный, побрел на твердую сушу.
  -- Ну, вот и все, сударь, - произнес один из матросов, помогавший чужеземцам выгрузить свой скарб. Опустив у ног Эгерта тяжелый вьюк, моряк облегченно вздохнул, бросив полный надежды взгляд на видневшийся неподалеку корабль. - Теперь посуху пойдете. Правда, места здесь, говорят, дикие. Уж лучше б ты, почтенный, добрался морем до ближайшего порта, а там можно и лошадей купить, и провожатых нанять.
  -- Не с руки мне в порту показываться, - покачал головой Кратус, все так же внимательно поглядывая на темневший в считанных сотнях шагов лес.
   Места здесь, и правда, были неприветливые, словно таившие смутную опасность. Настоящая живая стена вздымалась в небо, бросая на берег густую тень. И никому неведомо было, что может скрываться до срока в этом сумраке.
  -- И вам тоже лучше там не появляться, а то еще сболтнете лишнего, - прищурившись, произнес чародей. - Ты уж прости, друг, но чем меньше людей будут знать о нашем плавании, тем для меня лучше. Так что не обессудь, милейший... - Кратус, не закончив фразу, коротко кивнул, и покинувший ножны на поясе Эгерта клинок вонзился в живот незадачливому моряку.
   Первый матрос еще не коснулся земли, а его товарищи, вцепившись в весла, уже отталкивались от берега. Они не поняли, что случилось, но предпочли за лучшее убраться подальше от вероломных пассажиров. Однако это было вовсе не в интересах Кратуса, и по его приказу три воина взялись за арбалеты. Ялик, движимый двумя парами весел, был всего в десятке шагов от берега, и направленные умелой рукой болты легко нашли свои цели. Один матрос, в грудь которого вонзились две стрелы, перевалился через борт, вспенив воду, второй, которого болт поразил в голову, упал на дно лодки.
   А Кратус вдруг опустился на колени, согнувшись в приступе тошноты. Судорога выгнула его тело, точно припадочного, но спустя несколько мгновений все закончилось.
  -- Эгерт, - отдышавшись, обратился поднявшийся с колен маг к своему слуге. - Отправляйся на корабль, закончи там все.
  -- Что с командой, - коротко спросил воин, которого, казалось, удивить не могло ничто. - Яд?
  -- Дурман, - возразил Кратус. - Действие отравы можно почувствовать, и успеть опустошить желудок. Набросить на них заклятие сейчас я тоже не смогу. После того, что случилось на Скельде, я едва держусь на ногах, да еще эта стычка с пиратами... - маг сокрушенно покачал головой. - А сейчас на борту все уже оцепенели, остается только добить их.
  -- Слушаюсь, господин, - бесстрастно кивнул воин, делая жест своим товарищам. Всего три бойца, выкинув из ялика тело мертвого матроса, отправились в обратный путь, к "Ласточке".
   Корабль встретил воинов непривычной тишиной. Не разносились над палубой гневные крики, а ведь моряки не могли не видеть короткую и беспощадную расправу с их товарищами. Не было слышно даже обычной брани, которой бывалые матросы постоянно сдабривали свою речь.
   Вскарабкавшись по так и не убранной веревочной лестнице, свисавшей с борта, слуги Кратуса увидели жуткую картину. Вся палуба была буквально усеяна неподвижными телами мореходов. Возле мачты в луже собственной крови лежал сорвавшийся с мачты матрос, а сам капитан, свернувшись калачиком, валялся на ведущих на корму сходнях.
   Казалось, вся команда была мертва, но это было не так. Все, за исключением того неудачника, который упал с мачты, оставались живы, более того, пребывая в полном сознании. Но они теперь не владели больше своими телами, не в силах совершить ни одного движения. И, увидев в руках поднявшихся на борт воинов обнаженные клинки, эти несчастные только и могли, что сверкать глазами, взглядом умоляя о пощаде.
  -- Пора заканчивать здесь все, - сухо бросил Эгерт, обведя мрачным взглядом палубу, сейчас являвшую жуткое и странное зрелище. - Поторапливайтесь, - приказал воин своим товарищам. - До темноты нам лучше убраться подальше от берега.
   Взмыли в воздух клинки, сверкнув в лучах показавшегося из-за облаков тусклого северного солнца, и опустились, обрывая сразу три жизни. Брызнула кровь, пачкая одежду воинов Эгерта, попадая им на лица, но все трое с монотонностью мясников продолжали свое жуткое дело. Раз за разом вонзались в плоть мечи и кинжалы, отправляя не ожидавших такого поворота моряков в иной мир. Лица воинов, забрызганные чужой кровью, не выражали никаких эмоций, точно это была давно наскучившая, но необходимая работа.
   Вскоре все было кончено, и Эгерт с товарищами, вновь погрузившись в ялик, направился к берегу, где ожидали их Кратус и остальные воины. Разобрав заплечные мешки, небольшой отряд, не теряя зря время, выстроился цепью и двинулся в сторону леса. За их спинами качался на волнах корабль, палуба которого была залита потоками крови. Но об этом никто предпочитал не вспоминать, тем более, отряд ждали далеко на западе, и тратить даже минуты на переживания и разговоры было для путников непозволительной роскошью. Их путь лежал сейчас сперва на юг, в обитаемые края, где можно было раздобыть лошадей, а затем - на закат, в славный Альфион, де их появление уже ждал тот, о ком владетель той земли долгие годы стремился, но ни как не мог забыть. Следовало спешить, ибо чародей не сомневался, что его господин уже пересек границу королевства.
  
   А там, в далеком королевстве Альфион, по лесам возле самой границы с вольным Гардом ехал небольшой отряд всадников, всего четыре человека. Каждый из них был верхом на хорошем скакуне и в поводу вел запасную лошадь, а еще две кобылы тащили на себе объемистые тюки с разной поклажей, так важной во время долгих странствий вдали от родного дома.
   Хотя эта четверка прибыла в Альфион из Гарда, с обитателями того края ни один из них не имел ничего общего, ибо все это были уроженцы земель, лежавших далеко на полдень от гардских равнин. Они различались меж собой возрастом, но общим было то, что каждый оказался снаряжен для долгого и не всегда приятного путешествия. Простая, предельно скромная, но прочная и удобная одежда, отменная обувь, хорошие кони, все это роднило путников, словно братьев. Они были странниками, привычными к лишениям дальнего пути. И все они также были воинами.
   Каждый из всадников был вооружен мечом, также откованным мастерами полуденных земель, если судить по форме клинка, а у седла одного вдобавок к этому висел тяжелый арбалет. Они были готовы не только к долгому путешествию, но и к бою, и эта предосторожность, право же, не казалась излишней. Возвышавшийся по обе стороны тракта лес мог скрывать любую опасность, да и там, где было много людей, отнюдь не становилось спокойнее. На сотни лиг окрест простиралась чужая страна, и не всегда здесь привечали гостей, тем более, незваных.
   Все четверо ехали молча, словно уже вдоволь наговорившись за время пути. Собственно, так оно и было. Благородный господин, терзаемый скукой, и его слуги уже больше двух месяцев, как покинули свою страну в поисках приключений. Они пересекли несколько королевств и сейчас направлялись в столицу Альфиона, там надеясь поступить на службу к правителю этой страны, привечавшему при дворе чужеземцев.
  -- Дикий край, - нарушил затянувшееся молчание закованный в броню богатырь, возглавлявший вереницу всадников. - Ни трактиров, ни верстовых камней, - недовольно буркнул он, исподлобья обводя мрачным взглядом подступавший к самой дороге лес. К слову, хотя этот тракт и вел от самой границы в Фальхейн, он казался заброшенным, так редко им пользовались путники. Во всяком случае, чем дальше странники, явившиеся с юга, продвигались на север, тем более безжизненными становились земли, через которые пролег их путь. - Купцов не видно, даже нищих бродяг не встретили.
   Всадник ехал во главе отряда не потому, что был здесь старшим. Напротив, он являлся лишь слугой, но к служению своему относился, как к величайшему благу, проявляя невиданное рвение, прежде изрядно удивлявшее многих. Вот и сейчас всадник был готов закрыть того, кто следовал по левую руку от него, чуть поотстав, от любой опасности, если нужно, то и ценой собственной жизни.
   Немолодой богатырь, убеленный сединами, одно око которого было закрыто повязкой, только он был в доспехах, в отличие от прочих своих спутников, довольствовавшихся обычным сукном и кожей. Всадник словно каждый миг готовился очутиться в гуще смертного боя, для чего и вооружился подобающим образом.
   Тяжелый хауберк двойного плетения, кольчуга с капюшоном и длинными рукавами, позвякивал в такт шагам громадного скакуна. Воину явно было жарко и неудобно в тяжелой броне, под которую был подовдет еще и плотный стеганый поддоспешник, но безопасность он предпочитал комфорту.
  -- Но трактирщик обещал, что к темноте мы доберемся до следующего постоялого двора, - подал голос самый молодой из путников, как и остальные, темноволосый и белокожий. В отличие от своего товарища, он был облачен в простой зеленый камзол и прочные бриджи, но также имел при себе оружие. - Зачем ему было лгать, Ференц?
  -- Только что-то не видать поблизости никакой корчмы, Гебхарт, - возразил спутнику старый воин, криво усмехнувшись. - Не больно-то здесь привечают путешественников. Пожалуй, придется остановиться на ночлег прямо посреди леса.
   Суровый ветеран невольно положил мозолистую ладонь на рукоять полутораручного меча, висевшего на луке седла. Ференц, бывший десятник, служивший под началом своего господина в войске славного короля Дьорвика, был истинным солдатом, и потому всегда и во всем полагался на добрую сталь, особенно, когда ощущал столь явную, вот как сейчас, опасность.
  -- Здесь безраздельно правят дворяне, а им нет дела до обустройства земель, - не оборачиваясь, пожал плечами всадник, ехавший первым. По его облику, манере держаться, разговору легко можно было догадаться, что в жилах этого мужчины течет благородная кровь. - Лишь бы крестьяне исправно платили подати. Здешние короли от самого основания Альфиона даже не пытались усмирить их вольницу, довольствуясь тем, что лорды по зову сюзерена приводят свои дружины под королевское знамя и пополняют казну.
   В этом человеке всякий с первого взгляда признал бы вожака, командира, привыкшего распоряжаться чужими жизнями, пусть в небольшом отряде тот и следовал только вторым. Он производил впечатление, статный мужчина приятной внешности, которому на первый взгляд было лет тридцать.
   Щеточка усов и короткая бородка несколько старили его, но широкие плечи, прямая, точно клинок, спина, говорили о молодости и силе этого человека. Коротко стриженые волосы цвета воронова крыла, короткий кожаный камзол, надетый поверх него кованый нагрудник, покрытый искусной гравировкой, узкие бриджи и высокие сапоги со шпорами, а также длинный меч с узким клинком, скорее колющий, нежели предназначенный для рубящих упадов, выдавали во всаднике уроженца далекого Дьорвика или земель, лежащих возле того королевства. А полный власти уверенный взгляд говорил о том, что это не простой воин, но человек благородного происхождения, имя которого много значило на его родине.
   Бранк Дер Винклен действительно был дьорвикским рыцарем, несмотря на молодость, успев стать знаменитым. Немало благородных дам, - и это не было простыми догадками тщеславного ловеласа, пресытившегося любовными утехами, - мечтательно закатывали глаза, услышав это имя, и сердца их принимались биться вдвое чаще. И многие знатные дворяне с затаенной злобой стискивали зубы, стоило кому-нибудь вспомнить о доблестном и отважном воине, блиставшем на турнирах и снискавшем благосклонность самого короля. Даже здесь, в этом диком лесном краю, рыцарь Дер Винклен тоже чувствовал себя господином, которому должно было подчиняться.
  -- А я слышал, что сервы здесь пользуются многими вольностями, каких не имеют на юге, - встрял в беседу один из слуг, выглядевший лишь на пару лет старше Гебхарта. - Они могут владеть оружием, и являются под знамена своего господина в случае войны.
  -- Верно, войско Альфиона состоит из ополчений, что приводит каждый лорд, - согласно кивнул Дер Винклен. - Но в мирное время лорды содержат для охраны своих замков и владений небольшие отряды опытных наемников, которым вооруженные крестьяне, пусть и тренируются несколько раз в году, и в подметки не годятся. Но именно сервы и гибнут в усобицах, кои здесь не прекращаются, кажется, ни на день, а настоящих воинов бароны берегут. Так же и сам король Альфиона не надеется на ополчение, предпочитая постоянно иметь под рукой малое число опытных бойцов, в том числе и дьорвикцев. Нескольких сотен наемников вполне хватает, чтобы усмирят слишком разбушевавшихся лордов и поддерживать хотя бы подобие порядка на землях королевства.
  -- Просто у здешних лордов не под боком длинноухих выродков, милорд, - скривился Ференц. - Те варвары, что порой, как говорят, приходят в эти края с севера, и в подметки не годятся эльфам. Появись тут Перворожденные, альфионские короли живо умерили бы притязания своих вассалов, по-настоящему взяв власть в свои руки, а не надеясь на верность своевольных баронов и князей.
  -- А вот здесь ты не прав, друг мой, - покачал головой Дер Винклен. Рыцарь знал, что такое иметь соседями эльфов, с которыми Дьорвик уже много веков вел непрерывную войну, унесшую жизни тысяч воинов и простых людей и стоившую десятков разоренных селений по обе стороны границы. Поэтому он вполне понимал некоторую зависть, сквозившую в словах старого рубаки. - Некогда весь этот край принадлежал Перворожденным, но они покинули его по собственной воле. Случилось это без малого две тысячи лет назад, в ту пору, когда север материка сковали вечные льды. Эльфам не по душе пришлись холодные ветры, что прилетали с полуночи, а люди, явившиеся на их место, и тогда еще даже не помышлявшие об Империи, оказались не столь притязательными. Они обжились здесь, но и сейчас еще помнят, кто был первыми хозяевами этого края, потому и назвали свою державу Альфион - Дар эльфов.
   Бранк был солдатом, но уж точно не был солдафоном, и никогда не пренебрегал шансом блеснуть своим образованием. И если на старого десятника, многое повидавшего за свои полвека, и отучившегося удивляться всяким пустякам, познания рыцаря не производили особого впечатления, то его более юные спутники буквально млели - их господин не только был умелым бойцом, удостоившимся благодарности самого государя, но еще и обладал мудростью согбенного старца.
  -- В ту пору этот мир казался достаточно большим, чтобы делать столь щедрые подарки, и эльфы просто ушли, ибо им было, куда идти, - не обращая внимания на восхищенные взгляды слуг, продолжал свой рассказ Дер Винклен. - Места хватало всем народам, но спустя ничтожное по меркам Перворожденных время, какие-то две сотни лет, людей стало так много, что они хлынули дальше на юг, и тогда уже полилась кровь. Ведь и Дьорвик некогда принадлежал нелюди, и там, пожалуй, каждый ничтожный клочок земли пропитан кровью наших предков и самих эльфов, до сих пор мечтающих вернуть свою вотчину, но давно уже не имеющих для этого сил. Мир оказался слишком тесен для столь разных народов, чтобы, разделив его, каждый мог жить, не зная нужды. И если гномы, сознавая, что они слабы, укрылись в горах, и даже как-то смогли уживаться с нами, людьми, то гордецы-эльфы и до сей поры еще не теряют надежды вновь стать хозяевами всего. И, кто знает, быть может, вскоре они решатся на реванш, накопив в своих зачарованных лесах достаточно сил, и снова напомнят о свом существовании.
  -- Что ж, путь так, - хмыкнул в бороду Ференц. - Значит, найдется работа для наших мечей, а то не вечно же им ржаветь в ножнах.
   Путники лениво бросали по сторонам усталые взгляды. Они покинули стоявший возле самой границы трактир на рассвете, намереваясь поскорее добраться до столицы королевства, а, потому, не теряя время напрасно. Каждый из четырех чужеземцев мечтал о том, чтобы к темноте оказаться на каком-нибудь постоялом дворе, хотя все они были вполне привычны к ночлегу под открытым небом, иметь крышу над головой было, все-таки, намного лучше.
  -- Глухомань, - вновь буркнул бывший десятник. - А говорили, будто в этих краях находятся богатейшие серебряные копи.
  -- Так оно и было лет пятьдесят назад, - безразлично ответил рыцарь. - Тогда здесь был огромные рудник, примерно в трех днях пути на восток от этих мест. Но он оскудел, и сейчас больше всего серебра добывают в Келоте, да еще на востоке, на побережье. Здесь же живут лишь крестьяне, хлебопашцы да охотники, забитый народ, страдающий больше от своих сеньоров, чем от любого врага.
  -- И все же, господин, надень доспехи, не искушай судьбу, - вдруг попросил десятник, в голосе которого слышалось сильнейшее беспокойство. - Лордам тут нет дела до порядка в своих ленах, и разбойники спокойно бродят по лесам. Пусть тут нет эльфов, но меткий лучник все же может сыскаться и среди здешних оборванцев.
  -- Ерунда, - отмахнулся Бранк. - Если тебе нравится трястись в седле целый день по палящим солнцем с пудом железа на плечах, это твое дело. Я не намерен изжариться заживо. - Разумеется, доспехи у Дер Винклена имелись, но до срока прочные латы, стоившие столько, сколько огромное стадо коров, пребывали во вьюках, перекинутых через круп одной из кобыл, что плелись позади всадников.
   Действительно, хотя близился вечер, солнце, уже опускавшееся к горизонту, ощутимо припекало. Косые лучи, пробиваясь сквозь сплетение ветвей, били в спины всадникам, и даже тем из них, кто обходился без доспехов, было довольно жарко. Но десятник, ветеран, не один год прослуживший на границе с владениями эльфов, стоически терпел все тяготы пути, упорно не желая расставаться кольчугой, точно был сейчас в рейде по вражеским тылам.
  -- Все же здесь небезопасно, - пробурчал Ференц, не оставив попытки разубедить своего господина. - Я нутром чую, как за нами следят поверх наложенных на тетиву стрел. Поверь, господин, после десяти лет на полуденной границе очень трудно ошибиться, говоря, что тебе в спину целятся из луков.
  -- Я тоже служил на границе, - покачал головой Дер Винклен, - Только вот мое нутро молчит. - Рыцарь чуть усмехнулся, все же не желая оскорбить своего спутника.
  -- Ты служил в кавалерии, господин, и большую часть времени проводил в форте, - мрачно буркнул десятник. - А мне довелось побродить по проклятым лесам длинноухой нелюди, где лучник может скрываться за каждым кустом. Поверь, милорд, у того, кто хоть единожды ступал по землям И'Лиара, и вернулся оттуда живым, чутье становится не хуже, чем у охотничьего пса.
  -- Но кто решится на нас напасть здесь, - вскинул брови рыцарь, усмехнувшись уголком рта. - Неужто нас можно спутать с торговцами? Разбойники рыщут по лесам в поисках наживы, а не собственной смерти.
  -- Вспомни, что сказали купцы, которых мы встретили в трактире, - покачал головой Ференц. - У них было только два воза с товаром и целый десяток охранников, и все равно грабители осмелились напасть.
  -- Ну, прежде всего, они-таки отбились, прикончив немало грабителей, - возразил Дер Винклен. - А, потом, где ты видишь у нас возы с товаром, старый ворчун? - с улыбкой спросил обернувшийся рыцарь. - Этот край хоть и беден, но все же не настолько, чтобы лихой люд кидался на любого путника, тем более на вооруженный отряд.
  -- В твоем кошеле достаточно золота, - ответил на это все такой же серьезный и настороженный десятник. Воин нисколько не разделял иронию своего господина, напротив, с каждым мгновением все отчетливее ощущая угрозу. - И кое-кто в трактире видел, как ты расплачивался за ночлег. Там как раз ошивалась пара бродяг, взгляды которых мне пришлись не по нраву.
   Скрип дерева прервал беседу, и два могучих ясеня разом упали, точно подрубленные, на тракт. Толстые, в два обхвата, стволы, перегородили дорогу отряду, отрезав возможные пути отступления, и в тот же миг из леса полетели стрелы.
   Лучники, надежно скрытые в густом подлеске, целились не в скакунов, а в их наездников, ведь лошадей можно было выгодно продать, а умельцы свести клеймо найдутся в каждой деревне. Только это спасло дьорвикских путешественников, избавив их от ожидания смерти, будучи придавленными к земле конскими тушами.
   Ларс, не надевший доспехи, умер первым, когда в спину ему вонзились сразу две стрелы, наконечники которых проклюнулись из груди юноши. Выпустив поводья, он безвольно склонился к шее своего коня. Гебхарт, увидев, что его товарищ погиб, яростно закричал, выхватывая из ножен клинок, и направил коня в сторону леса, собираясь поквитаться за смерть товарища.
  -- Стой, глупец, - бросившийся наперерез Ференц поймал коня своего спутника за поводья. - Куда? Сдохнуть торопишься, щенок?
   Сразу две стрелы клюнули десятника в облитую кольчугой грудь, бессильно отскочив от надежной брони. Еще одна стрела, с гулом вспоров воздух, скользнула по незащищенной щеке воина, оставив кровоточащую борозду. Но Ференц, не замечая этого, выхватил меч, готовясь к бою.
  -- Проклятье, засада! - Бранк Дер Винклен, тоже обнажив меч, вертелся в седле, старясь разглядеть скрывавшихся в лесу разбойников. Метко пущенная стрела ударила его в грудь, но стальная пластина кирасы выдержала удар. Но тут же еще одна стрела впилась в бедро всаднику, заставив его сдавленно вскрикнуть от боли.
   По лесу прокатился многоголосый рев, сдобренный бранью, и кустарник, сжимавший тракт с обеих сторон, исторг из себя толпу вооруженных людей. Разбойники, которых было не менее дюжины, со всех сторон бросились к попавшим в ловушку всадникам, потрясая над головами копьями и топорами. С виду это был настоящий сброд, вооруженный, кто чем. Большинство грабителей вовсе не имели доспехов, и лишь на трех или четырех были надеты кольчуги, наверняка снятые с тех, кому не посчастливилось живым уйти от этой шайки.
   Высыпавшая из зарослей толпа со всех сторон кинулась к попавшим в засаду путникам, окружая их, словно стая шакалов. Из-за спин разбойников меж тем все еще летели редкие стрелы. Видимо, самые опытные стрелки остались прикрывать своих товарищей.
  -- Твари, - взмахнув над головой мечом, Ференц пришпорил своего коня, направив его на грабителей. - Получите, грязные псы!
   Широкий клинок со свистом рассек воздух, на излете впившись в грудь ближайшего к десятнику противника. Разбойник, нелепо взмахнув руками, упал, выронив из рук топор, а его убийца уже атаковал следующего грабителя. Отведя в сторону нацеленное в него копье, Ференц обрушил клинок на голову противника, плечистого мужика, грязного и бородатого, одним ударом расправившись и с ним.
   Пока десятник бился, защищая не на шутку испугавшегося Гебхарта, для которого эта стычка была первым боем, Ден Винклен, оказавшись в кольце разбойников, тоже отчаянно рубился. Он едва успевал увертываться от ударов копьями, и уже пропустил один выпад. К счастью, широкий листовидный наконечник лишь скользнул по нагруднику, а рыцарь ответным ударом прикончил особо удачливого разбойника. Вдруг конь Бранка захрипел и стал падать, опускаясь на передние ноги. Рыцарь только успел заметить отскочившего в сторону разбойника с коротким мечом, клинок которого был покрыт кровью.
   Смертельно раненый скакун, протяжно заржав, упал на землю, едва не погребя под собой всадника. Дер Винклен, превозмогая боль в бедре, в котором засела стрела, едва успел освободиться от стремян, спрыгнув на землю, и тут же был атакован сразу тремя разбойниками.
   Рыцарь принял на клинок удар топора, отбросив в сторону оружие противника, но увернуться от боевого цепа уже не успел. Усеянная расплющенными от частого применения шипами гиря врезалась в грудь дьорвикца. Стальная пластина кирасы выдержала, но удар был так силен, что сбил рыцаря с ног. Дер Винклен, в глазах которого в миг потемнело, перекатился через голову, пытаясь подняться на ноги. Дышать вдруг стало тяжело, каждый вдох давался с большим трудом.
  -- Сдохни, чужеземец! - один из разбойников, замахнувшись над головой широким мечом с выщербленным клинком, подскочил к поверженному рыцарю, чудом сохранившему оружие, но сейчас явно не способному им воспользоваться.
   Ференц, увидев, в каком бедственном положении оказался его господин, не раздумывая, направил коня к обочине, двинувшись на выручку рыцарю. Какой-то грабитель, размахивая коротким копьем, кинулся, было наперерез, но обученный боевой конь, не дожидаясь команды наездника, ударил оборванца копытом в грудь, проломив тому ребра. Еще один грабитель, вооруженный топором, попытался ударить Ференца, но бывший десятник, не растерявший навыки, одним взмахом длинного меча раскроил ему голову, думая только о том, чтобы защитить своего сеньора.
   Гебхарт, уже пришедший в себя, последовал за десятником, сбив с ног одного грабителя, не успевшего отойти с дороги всадника, и зарубив мечом еще одного, пытавшегося напасть на дьорвикца. Но противников было слишком много, и одному из них удалось достать юношу копьем. Узкое жало вошло в незащищенный бок слуге, одетому в простой камзол. Гебхарт попытался ответным ударом достать своего противника, повернувшись в седле, но этим воспользовался еще один грабитель, ударивший открывшегося всадника в спину топором.
   Гебхарт, смертельно раненый, но еще живой, сполз под ноги своему коню, и сразу четверо разбойников окружили его, нанося беспорядочные удары и при этом яростно рыча, словно дикие звери. А десятник Ференц тем временем пробился к окруженному Бранку. Грабитель, замахивавшийся мечом, не успел ничего понять, когда широкий клинок седельного меча опустился ему на голову. Ференц одним могучим ударом раскроил разбойнику голову, одновременно ударив второго ногой в грудь и сбив на землю.
   Вмешательство Ференца позволило рыцарю подняться на ноги, и кинувшегося к нему разбойника, того самого, который сбил Дер Винклена ловким ударом цепа, встретила дьорвикская сталь. Уклонившись от шипастой гири, один удар которой мог запросто размозжить голову, Бранк Дер Винклен в глубоком выпаде вонзил сужавшийся к острию клинок своего меча в грудь противнику, легко пробив ржавую кольчугу, которая была на нем.
  -- Милорд, надо пробиваться, - крикнул отражавший атаку двух копейщиков десятник, не оглядываясь на сражавшегося с разбойниками рыцаря. - Этих оборванцев слишком много!
  -- Они узнают, что значит поднимать руку на воина Дьорвика, - на одном выдохе произнес Дер Винклен, вонзая клинок в живот очередному противнику.
   Разбойники, как понял рыцарь, скверно владели оружием, полагаясь только на численное превосходство да внезапность нападения. Должно быть, это были простые крестьяне, которых на большую дорогу выгнала нищета. Как бы то ни было, щадить их дьорвикский рыцарь не собирался.
  -- Ну же, грязные животные, - яростно рычал Бранк Дер Винклен всякий раз, когда заносил меч для очередного удара. - Идите сюда, отведайте доброй дьорвикской стали!
   Ференц, конь под которым вертелся волчком, тем временем расправился еще с двумя противниками, и оставшиеся разбойники отступили, не рискуя вступать в бой с грозным всадником, с ног до головы закованным в броню. Но скакун десятника не был защищен доспехами, и один из нападавших, воспользовавшись этим, кинулся вперед, низко пригибаясь к земле, и вонзил в брюхо лошади копье.
   Десятник сумел достать разбойника, ударив того по спине, но было поздно, и конь, могучий боевой скакун, заржав от боли, упал. В последний миг Ференц успел соскочить с седла, прокатившись по земле и сбив с ног ближайшего к нему разбойника, не ожидавшего такой прыти от воина, на котором было не меньше пуда железа.
   Поднявшись на ноги, старый десятник едва успел закрыться от удара топора, тут же выхватив из ножен на поясе длинный кинжал и вонзив его в живот разбойника по самую рукоять. Остальные грабители на несколько секунд замерли в нерешительности, отступив назад, но не опуская оружия.
  -- Вот и все, - прохрипел Дер Винклен, вставая плечо к плечу с десятником. - Теперь нам точно не уйти. - Спину воинам защищал ствол поваленного дерева, и атаки с тыла они могли не опасаться. Но перед ними стояло не менее полудюжины разбойников, в глазах которых плескалась жажда крови.
   Рыцарь бросил полный отчаяния взгляд за спины грабителей. Лесной тракт скрывался за поворотом, и, происходи все в родном Дьорвике, можно было надеяться, что оттуда вынесется на полном скаку разъезд дорожной стражи, а шайка оборванцев разбежится кто куда, вопя от ужаса, либо погибнет под стрелами и клинками воинов в одно мгновение. Здесь же из-за поворота могла появиться, разве что, подмога, спешившая за своей долей захваченной бандой добычи.
  -- Бросайте оружие, благородные, - прорычал один из грабителей. Вероятно, этот бритый наголо детина в кольчуге и с тяжелым мечом гардской работы, был главарем этой шайки. - Обещаю, вы сдохнете быстро!
  -- Иди сюда, и возьми наши клинки, - надменно ответил Дер Винклен, прежде всего, остававшийся знатным сеньором, не терпевшим грубости от простолюдинов.
  -- Ну, как скажешь, милорд, - оскалился лысый, поводя клинком из стороны в сторону. - Вперед, псы! Их только двое, они устали и уже ранены. Прикончить их!
   Толпа, взревев, бросилась в атаку, и дьорвикцам вновь пришлось окунуться в суматоху боя. Разбойники навалились одновременно все, но их натиск опытные воины легко отразили, заставив живую волну откатиться назад, оставив у ног путников еще два окровавленных тела.
  -- Лучники, - крикнул атаман, понявший, что в ближнем бою с опытными противниками его шайка не совладает никогда. - Ко мне, скорее! Убейте их, живо!
   Два разбойника, державшие в руках длинные, в рост человека, луки, вышли вперед. Скрипнули натягиваемые тетивы, и Ференц, вскрикнув, мгновение спустя, схватился левой рукой за древко впившейся ему в живот стрелы. Бронебойный наконечник, узкий, точно шип, пронзил кольчугу, но десятник был еще жив, и, намереваясь с толком использовать отведенные ему секунды, он кинулся в атаку.
   Заревев, будто дикий зверь, Ференц одним ударом прикончил пытавшегося ударить его копьем разбойника, не успевшего убраться с дороги. Еще один замахнулся топором, неловко, словно и не сражался, а рубил дрова, и острие меча дьорвикца вонзилось ему в незащищенный живот.
  -- Беги, господин, - крикнул Ференц, обернувшись к замешкавшемуся рыцарю. - Спасайся!
   Десятник отвлекся на секунду, но этого хватило главарю банды, чтобы, подкравшись сзади, ударить его мечом в спину. Закаленный клинок, пробив тяжелую кольчугу, переломился, не выдержав вложенной в удар силы. А Ференц, уже умирая, обернулся, и ударом затянутого в боевую рукавицу кулака сбил наземь сразившего его разбойника, буквально вдавив ему нос в череп.
   Вожак разбойников упал навзничь, но вновь свистнули в воздухе стрелы, и одна из них пробила десятнику шею, а вторая вонзилась в живот, с расстояния в несколько шагов с легкостью пробив кольчужную броню. Десятник еще мгновение держался на ногах, а потом плавно опустился на колени, склонив голову на грудь, и выпустив клинок из рук.
   Взмахнув мечом так, что воздух застонал под ударом, Бранк Дер Винклен, оставшийся в одиночестве, яростно зарычав, прыгнул вперед. В этот бросок он вложил все оставшиеся силы, всю свою злость и отчаяние, одним рывком преодолев полтора десятка шагов и врубившись в толпу грабителей.
   Лучники уже положили на тетиву стрелы, и рыцарь, пытавшийся первым делом расправиться со стрелками, наиболее опасным противником, не успел их опередить. Одна стрела скользнула по нагруднику, а вторая вонзилась воину в плечо. Но Бранк больше не ощущал боли, отступившей куда-то под напором бешеной ярости. Прыгая на одной ноге, ибо во второй засела стрела, он уже добрался до лучников, на каждого из которых потратил единственный удар.
   Оба стрелка, обливаясь кровью, упали на разбитый колесами и конскими копытами тракт, а рыцарь молнией метнулся к их товарищам. Однако разбойники, на глазах которых погиб их главарь и большая часть шайки, больше не хотели сражаться. Побросав оружие, они кинулись в лес со всех ног, не видя, как обессилевший рыцарь упал, выронив свой меч. Спустя миг лесная дорога опустела, и медленно опускавшееся к горизонту солнце бесстрастно взирало на усеянный изрубленными телами тракт.

Глава 4 Нежданные встречи

   Шторм, сильнейшая буря, принесенная с севера, бушевал над океаном долгих два дня, заставив мореходов искать укрытия, пеша к потаенным бухтам на побережье, или пряча свои корабли в лабиринте островов, длинной грядой протянувшихся вдоль материка с севера на юг. Кому-то повезло, и они сумели переждать ярость стихии, но были и те, кто стал невольной жертвой суровым и порой весьма жестоким богам океана, не имевшим имен, кои давно были забыты, но столь часто проявлявшим свой крутой нрав.
   Порывы ветра опрокидывали суденышки, капитаны которых не успели вовремя отдать приказ убрать паруса. Волны, огромные водяные валы высотой с крепостную стену, захлестывали корабли, сметая с их палуб людей, навсегда исчезавших в сумраке морской бездны. Порой отчаянным морякам уже казалось, что спасительный берег близок, и в последний миг их выносило на скалы, в щепу разбивая днища казавшихся крепкими кораблей.
   Сколько их было, тех несчастных, что покинули родные дома, движимые кто нуждой, кто чувством долга, который превыше страха за собственную жизнь, а кто и жаждой наживы, тех, кто навсегда исчез в тяжело ворочавшихся волнах? Никто, ни один мудрец, наверное, не смог бы дать ответ. Но, собрав свою дань, океан, наконец, вновь успокоился, и те, кто уцелел, сумев спастись от ветров и волн, смогли продолжить свой путь.
   Острогрудая ладья, над которой трепетал, хлопая на ветру, треугольный парус, украшенный умело исполненным изображением одного из легендарных монстров глубин, морского змея, свернувшегося кольцом, легко взбиралась на волны, вспарывая носом воду. За кормой ее оставался пенный след, исчезавший почти мгновенно. На палубе предавались безделью немногочисленные моряки, все еще не верившие, что им удалось пережить ураган, столь сильный, что даже убеленные сединами старцы не могли вспомнить, было ли нечто подобное прежде.
  -- Правду говорят, в прежние времена, перед тем, как выйти в плавание, капитаны приносили жертву морским демонам, сбрасывая в волны с самого высокого утеса, какой только могли найти, прекрасных дев, юных и чистых душой, - произнес стоявший на носу ладьи человек, высокий, стройный, точно ясень, светловолосый, взиравший на водную гладь пронзительным взором синих, словно чистейшая бирюза, глаз.
   Стоявший рядом с ним моряк, невысокий, кряжистый, столь крепко державшийся на ходившей ходуном палубе, точно врос в прочные доски не меньше, чем по колено, лишь невразумительно что-то буркнул, е то в знак одобрения былых обычаев, не то, напротив, осуждая кровожадность собственных предков.
  -- В те далекие времена, задобрив богов океана, мореходы без опаски отправлялись в путь, проводя вдали от твердой земли долгие месяцы, - задумчиво молвил меж тем человек с глазами цвета бирюзы. - С ними была милость богов, получивших свою жертву.
  -- Где же найти столько юных дев, чтобы всякий раз задабривать тех, кто таится в глубинах? - хмыкнул кряжистый моряк, не сводя глаз с горизонта. - Нет, Хреки, лучше полагаться на свои силы, на умение, что дается нам ценой пота и крови, на чутье океана. А деве место на ложе, но никак не в бездне.
  -- Бойся говорить такое здесь, - без тени иронии произнес названный Хреки человек, что был капитаном этого корабля, предводителем трех десятков отчаянных парней, не боявшихся ни людей, ни демонов. - Если услышат те, кто дремлет на дне морском, просыпаясь раз в сотню лет, не видать нам больше родных берегов, Фрейр. Почти смирившись с забвением, они не позволят столь явно презирать себя.
   Ладья, носившая имя "Жемчужный Змей", ведомая твердой рукой своего капитана, держала курс на юго-запад, к побережью, с каждым часом становившееся ближе на несколько лиг, но по-прежнему очень далекое. Шторм, налетевший столь внезапно, что даже бывалые моряки, могущие предсказывать перемены погоды за день, лишь видя изменение цвета волн или формы облаков, скользящих по небосводу, не успели ничего учуять. Удар стихии едва не прервал поход, когда "Жемчужного Змея", вопреки усилиям команды, вынесло на скалы.
   Мастерство капитана Хреки, известного в этих водах, как самый опытный шкипер, но также и прослывшего одним из самых жестоких пиратов, не щадившим никого, и не боявшимся ввязаться в бой даже с втрое превосходившим по числу воинов противником, спасло отважных моряков. Ладья укрылась в узком проливе меж двух безымянных островов, там переждав непогоду, и, как только своенравный океан, должно быть, насытившийся человечьей кровью, немного утих, пираты, жаждавшие добычи, но еще больше желавшие окунуться в кипящий яростью котел отчаянной схватки, вновь вышли в море.
   Земля, что дала жизнь этим отважным и жестоким воинам, подлинным хозяевам океана, была готова забрать ее в миг рождения. Клочки каменистой земли, острова, расположенные почти в самом центре протянувшегося вдоль материка архипелага, не могли кормить тех, кто выбрал их для своего дома. Даже ячмень, из которого островитяне варили столь любимое пиво, приходилось большей частью привозить через море. Но, боги, не дав своим детям богатства при рождении, наделили их яростью и доблестью, вложив в души этих людей неутолимую жажду крови, жажду сражений. И десятки стремительных и легких лодий, точно таких же, как "Жемчужный Змей", вновь и вновь уходили в океан, и горе было мореходу, что встречал их на своем пути. Рыдали в далеких портах, стоявших на побережье, безутешные вдовы, плакали осиротевшие дети. А на островах, омываемых тяжелыми волнами, лилось рекой янтарное вино, и женщины примеряли привезенные украшения из золота и одежды из роскошных тканей, из похода своими супругами и женихами.
   И вот ныне "Жемчужный Змей", словно хищник, вышедший на охоту, рыскал по волнам, стремясь к добыче, о которой ведомо было лишь его бесстрашному капитану. Шторм лишь отсрочил гибель тех, кому суждено было ныне повстречаться с пиратами, но ненадолго. Но пока горизонт был пуст. Плавание шло своим чередом, пока один из матросов, неизменно осматривавших окрестности с вершины единственной мачты, не заметил вдали нечто, привлекшее его внимание.
  -- По левому борту лодка, - пронесшийся над палубой звонкий крик заставил встрепенуться расслабившихся, накапливая силы после жестокой схватки со стихией, единственного боя, в котором шансы команды "Жемчужного змея" и его противника были равны, моряки. - Пятьсот саженей!
  -- Будь я проклят, - капитан Хреки, прищурившись, напрягая глаза, вовсе не столь зоркие, как в юности, впился взглядом в утлое суденышко, которым играли тяжелые волны. - Какой безумец решился выйти в море в такую пору на этой ничтожной посудине?
  -- Может, его унесло от берега? - пожал плечами Фрейр, полностью согласный с данным своим капитаном в адрес того, кто мог оказаться на лодке, определением. - Шквал налетел так внезапно, что не мудрено, если он застал кого-нибудь неподалеку от берега, и унес в океан. А может, ее просто соврало с якоря.
  -- Что ж, думаю, сейчас мы это узнаем, - усмехнулся Хреки, и обернувшись назад, приказал моряку, стоявшему у тяжелого рулевого весла: - Лево на борт, Гарди! Взглянем, кого послали нам боги морей!
   "Жемчужный Змей" не был самым крупным судном в этих водах, как не был он и самым быстрым кораблем, хотя скорость его при попутном ветре оказалась достаточной, чтобы легко настигать тяжеловесные купеческие посудины с юга. Ладья, которой уже долгих шесть лет командовал Хреки, отличалась отменной маневренностью, вот и сейчас, чтобы изменить курс, опытный кормчий, а иных на палубе "Змея" и не могло быть, лишь едва заметно шевельнул веслом. Ладья прошла точно справа от лодочки, вблизи казавшейся еще более хрупкой и ненадежной, так, что коснулась ее бортом, едва не опрокинув эту утлую посудину.
  -- Давай, - кивнул Хреки двум своим людям, застывшими у борта "Жемчужного Змея" с длинными баграми в руках. - Посмотрим, что это за невидаль!
   Лодка, не слишком большая, как раз, чтобы вместить трех человек, была точно такой, на каких рыбачили вблизи своих берегов все островитяне, не важно, какого они были племени. А при спокойном море иные храбрецы даже путешествовали на таких посудинах, снабженных мачтой с единственным парусом, меж островов, порой преодолевая весьма приличное расстояние. Сейчас мачта была снята, хотя, возможно, она просто переломилась, не выдержав очередной порыв ветра.
  -- Да здесь кто-то есть! - удивленно воскликнул один из мореходов, перегнувшись через борт. - Капитан Хреки, тут человек, на дне лежит!
  -- Он жив? - предводитель пиратов удивился не меньше, чем его матросы. Кругом не было обитаемой суши, и этот человек, кем бы они ни был, должен был выйти в море дня два назад, или еще раньше, чтобы шторм смог принести его в эти воды. - Поднимите его на палубу, живее! - приказал капитан.
   Несчастного, кажется, даже не дышавшего, аккуратно втащили на палубу, опустив прямо на отполированные босыми ногами корабелов доски. Большая часть команды "Жемчужного Змея" сбежалась, чтобы посмотреть на спасенного, обступив его со всех сторон.
  -- Какой храбрец мог выти в море на этом несчастном корыте? - недоуменно вымолвил Хреки. - Он, должно быть, отчаянно смел, или просто безумен!
  -- А разве смелость и безумие, не есть одно и то же, - хохотнул Фрейр. - Забери меня демоны глубин, если этот парень родом не со Скельде! - вдруг воскликнул громила, указывая рукой на татуировку, что украшал левую щеку спасенного путешественника.
  -- Ты прав, - согласно кивнул капитан, разглядывая того, с кем свела их судьба в этих пустынных водах. Смуглый, темноволосый, он был уже не молод, но пребывал в самом рассвете сил. Жилистый, легкий, наверняка очень ловкий и смертоносно быстрый в бою. - Это и впрямь скельд. И он, кажется, еще жив.
   С обитателями Скелде предки отчаянных парней с "Жемчужно Змея", в незапамятные времена пришедшие сюда из неведомых краев, бились долго и яростно. Отважные моряки и храбрые воины, едва высадившись на этих островах, далекие пращуры решили покорить их все, подчинив себе, а если надо, то и истребив до последнего человека тех, кто населял этот скудный край прежде. И они начали поход, переходя от одного клочка суши к другому, и если их встречали сталью, то разили всех без жалости, освобождая место, чтобы воздвигнуть свои селения. Они пришли, чтобы остаться, и не терпели возле себя слишком сильных соседей, огнем и мечом изничтожая всякого, кто осмеливался сопротивляться.
   Частью эта затея удалась, но в очередной раз напав на племя, обитавшее далеко на севере, пираты потерпели поражение, столкнувшись с умелыми и невероятно отважными воинами. Острова, также заселенные пришельцами из далеких краев, просто явившимися сюда чуть раньше, приглянулись морским кочевниками, ибо были достаточно велики, чтобы прокормить несколько сотен жителей. А еще они давал Солнечный Камень, янтарь, высоко ценившийся и на островах, и на материке. Племя мореходов было не чуждо торговли, не все инее всегда добывая себе с боя, а потому вожди решили, что стоит отнять столь щедрую в сравнении со всем, что находилось рядом, землю у тех, кто уже начал считать себя ее хозяевами.
   Эта война была жестокой и бессмысленной, ибо в ней не могло быть победителями. Ярость столкнулась с яростью, жажда схватки - с отчаянием тех, кому было нечего терять. Кровь лилась долго, не год и не два, покуда, наконец, противники, не сговариваясь, не прекратили эту бессмысленную войну, проникшись друг к другу неподдельным уважением. И те, и другие превыше всего ценили храбрость и воинское искусство, а потому стали если и не друзьями, то добрыми соседями, забыв с годами о том, сколь яростно истребляли друг друга прежде.
  -- Он жив, но в беспамятстве, - сообщил один из моряков своему капитану, приложив ухо к груди скельда, невесть как оказавшегося здесь, вдали не только от своих островов, но и от любой суши вовсе.
  -- Приведите его в чувства, - распорядился Хреки. - Думаю, он просто лишился сил, пытаясь противостоять стихии. И как только этот парень набрался смелости выйти в море на таком суденышке? Отсюда до скельде дней пять пути, если идти на хорошем корабле хотя бы при боковом ветре.
   Скельды, великолепные воины, лучшие из всех, кого видела эта земля, словно в насмешку оказались отравительными моряками. Они не строили большие корабли, почти никогда не удаляясь от своих островов больше, нежели на полсотни лиг. В прочем, опытные мореплаватели сами часто были гостями на Скельде, привозя туда любые товары, о каких можно было мечтать, и загружая трюмы янтарем доверху перед тем, как пуститься в обратный путь.
   Хреки знал, что далеко не всякого привечают эти островитяне, жившие многие века, точно отшельники. Они зорко стерегли свою землю, но никогда не посягали на чужое, хотя, будучи способны выставить не менее двухсот воинов, каждый из которых стоил полудюжины любых других бойцов, скельды вполне могли покорить несколько соседних островов, населенных малочисленными и слабыми племенами. Но нет, они влачили свое существование давно, не меняя ничего, и почти никогда не покидая Скельде.
  -- Будь я проклят, нет ни воды, ни пищи, - кто-то из моряков, не дожидаясь приказа своего капитана, уже обследовал лодку, притянутую к борту "Жемчужного Змея". - Мачта сломана. Похоже, этот смельчак попал в самое сердце шторма, и чудом уцелел там.
  -- Верно, шторм и принес его в эти края, - пробасил Фрейр. - Но без паруса, без весел, сколько же дней этот безумец провел в океане? - удивленно покачал головой гигант. - Чудо, что мы подобрали его сейчас.
   Тем временем усилия сведущего в лекарском деле матроса увенчались успехом, и, после того, как он сунул скельду под нос флакон с какой-то отвратительно вонявшей жидкостью, горе-путешественник очнулся. Закашлявшись и судорожно вздохнув, он открыл глаза, мутным взглядом уставившись на капитана Хреки.
  -- Приветствую тебя на борту "Жемчужного Змея", - произнес капитан на языке, известном всем жителям островной гряды. - Меня зовут Хреки, и все эти люди признают меня своим капитаном. - Мореход указал на почтительно стоявших поодаль матросов, рослых молодцев с соломенными волосами и серыми глазами, тускло блестевшими, точно клинки из хорошей стали.
   Сам Хреки не испытывал к скельдам особо теплых чувств, все же сильна была память предков о том, как беспощадно истребляли друг друга два народа-скитальца, не поделившие несколько ничтожных клочков суши, выраставшей из океанских волн. Но он не мог сказать, что ненавидит их, поскольку причин для столь сильного чувства просто не было.
  -- Хреки? Я слышал о тебе, - хрипло вымолвил после недолгой паузы скельд, сделав попытку встать на ноги. - Самый умелый капитан, и самый беспощадный пират во всем восточном океане.
  -- Да, иные считают меня таковым, - кивнул Хреки.
   Морехода ничуть не оскорбило сказанное спасенным островитянином, скорее, напротив, заставило испытать гордость, хоть на мгновение. Если уж эти отшельники знают о нем, то мягкотелые жители побережья должны трепетать при одном упоминании имени грозного капитана.
  -- Итак, назови же теперь свое имя, - спросил Хреки. - И поведай нам во имя демонов глубин, что же заставило тебя пуститься в плавание на столь неподобающем корабле?
   Капитан имел право знать все, он мог задавать вопросы, и требовать ответа на них, ибо здесь, на палубе свей ладьи, не было никого превыше Хреки, ни человека, ни бога. Спорить с ним могла только вся команда, но никто из них и слова не скажет в защиту чужака, вздумай капитан даже бросить его за борт. Разумеется, Херки и не думал так поступать.
  -- Это наши дела, дела моего рода, - ответил скельд, так и не назвав своего имени. - Я должен был попасть на побережье, и не мог ждать, когда к нам придет какой-нибудь купец. Следовало спешить, и я пустился в плавание, взяв с собой небольшой запас воды и пищи. Но внезапно налетел шторм, едва не опрокинувший мою лодку. Мачта оказалась сломана, я не знал, куда плыть. Мне пришлось провести в океане, не видя земли, пять дней. Вода кончилась, и я должен был уже умереть от жажды. Это просто дар небес, что ты подобрал меня, капитан.
  -- Смело, но глупо, - покачал головой Хреки. - Не знаю, что за нужда погнала тебя в путь, но даже такие сухопутные крысы, как скельды, должны понимать, что не на этом куске дерева пересекать океан. - Капитан указал на лодку, которую его матросы уже деловито брали на буксир, не желая бросать на произвол судьбы даже столь неказистое суденышко.
  -- Порой долг оказывается превыше жажды жить, - сухо ответил спасенный скельд. - Гибель в пути лучше, нежели бездействие, сколько не утешай себя мыслью о том, что не в твоих силах что-либо сделать.
  -- Что ж, быть может, ты и прав, - пожал плечами предводитель морских бродяг.
  -- Скажи мне, Хреки, куда ты держишь путь? - вдруг спросил скельд. - Ты спас меня, хотя мог оставить на волю морских богов, и я желаю отблагодарить тебя, но ничего не могу дать. Но если ты доставишь меня на материк, неважно, куда, в порт ли, или же в самую глухую бухту, то ты сослужишь огромную службу всему моему народу. Придя на Скельде, ты сможешь взять столько янтаря, сколь пожелаешь, и никто не станет препятствовать тебе. Прошу, помоги. Ты знаешь, наша земля богата, и если ты согласишься сейчас, то немалая часть этого богатства отныне станет принадлежать тебе безраздельно.
  -- За все, чего ни пожелаю, я плачу только сталью, - ощерился Хреки. - Зачем мне заключать с тобой сделку?
  -- Ты пират, но ты и торговец, - произнес в ответ скельд. - Я знаю, ты частый гость во многих портах, и там не только грабишь, но и торгуешь. Подумай, - взглянув в глаза Хреки, вдруг молвил спасенный путешественник, понизив голос. - Неужели боги морей свели нас вместе здесь, в отрытом океане, просто так? Я не могу рассказать всего, но прошу тебя о помощи, капитан Хреки. А потом, если мне доведется вернуться на Скельде, проси любую службу. А если нет, - спокойно добавлю скельд, - то любой из моих братьев сочтет за честь вернуть тебе этот долг.
   Первой мыслью было, конечно, потребовать, чтобы скельд присоединился к пиратам в их походах. Хреки понимал, что один этот боец даже сейчас, безоружный, измотанный переходом через океан, борьбой со стихией, стоит двух, а то и трех его лучших бойцов. Один человек может быть не менее опасным, чем добрая треть команды, и иметь на палубе "Жемчужного Змея" такого воина дорогого стоило. Пусть даже это будет позже, когда скельд исполнит свой долг, не важно в чем и перед кем. Хреки знал, что эти люди держат слово.
  -- Хорошо, мы пойдем на закат, и доставим тебя на берег, - решил капитан. - Там тоже можно наткнуться на посудину какого-нибудь купца, и почистить его трюмы. Быть может, ты прав, все это не случайно, и боги воздадут мне за доброе дело.
   Что заставило отважного и беспощадного морехода дать такой ответ, не смог бы догадаться никто. Иные, конечно, поверили бы, что взыграла алчность, ведь янтарь, которым были столь богаты острова Скельде, ценился высоко, и его охотно купят на побережье. Но Хреки не лгал, сказав, что все привык добывать в бою. Он рыскал по океану вовсе не в поисках богатой добычи, но движимый желанием вновь и вновь окунаться в багровую бездну яростной схватки. Никогда капитан не опускался до того, чтобы разорят убогие рыбацкие поселки, ибо знал, что там никто не сможет дать ему отпор, потешив перед смертью доброй битвой.
   Нет, не алчность двигала в этот миг вожаком морских разбойников, но иное. Он вздрогнул, прочитав в глазах спасенного скельда боль, отрешенность и безысходность. Этому человеку была безразлична собственная жизнь, да иначе он не решился бы пускаться в плавание на кривобокой лодчонке. Он уже был мертв, лишенная души, более не способная чувствовать человеческая оболочка. И только долг двигал им, заставляя еще к чему-то стремиться.
   Этот человек, столь удачно встреченный Хреки, привык быть сильным ровно настолько, насколько это было нужно ему прежде, теперь же он лишь покорно ждал, не надеясь уже, что удача повернется к нему лицом. Какая бы цель не заставила его отправиться в путь, ради нее скельд был готов на все, и его решимость заставила сердце Хреки, давным-давно огрубевшее, сжаться, ибо он знал, на что способны люди, пребывающие в таком состоянии души. И если каким-то силам угодно было, чтобы на пути умирающего скельда оказался он, капитан Хреки, то, быть может, они захотят, чтобы мореход исполнил волю того, благо, это вовсе не казалось тяжким трудом.
  -- Но как ты продолжишь путь дальше? - спросил затем капитан. - Ты слаб, не можешь твердо стоять на ногах. Это похоже на безумие, и мне даже неловко требовать плату с умалишенного.
  -- Мы будем в пути не меньше двух дней, - уверенно произнес скельд. - Мне хватит этого времени.
   Островитянин оказался прав. На следующий день мореплаватель, едва не исчезнувший в морской пучине, уже вовсю метался по палубе, сражаясь с одному ему известным противником. Матросы, заворожено наблюдавшие за тем, о чем столь много слышали, но чего почти никто из них не видел наяву, не могли уследить за островитянином взглядом, лишь раздосадовано бранясь.
   Еще через день на горизонте показалась затянутая дымкой полоска земли. "Жемчужный Змей" добрался до материка. А там, на суше, творились разные дела.
  
   Хрустнула под подошвой вышитого сапожка сухая ветка, должно быть, сорванная с дерева недавней бурей. Девушка низко склонилась над землей, увидев в сплетении буйно разросшихся трав россыпь земляники. Откинув упавшую на глаза непокрную золотую прядь, она потянулась к налитым соком кроваво-красным ягодам. Берестяное лукошко, висевшее на сгибе локтя, было почти полным, но все равно находка отправилась туда.
   Выбравшись из кустов, девушка, совсем юная, ей не было еще и семнадцати лет, взглянула на небо, сегодня абсолютно безоблачное, и направилась на восток. Близился вечер, и ей пора было возвращаться домой. Всюду, куда бы ни падал взгляд, высились могучие дубы, листва которых шелестела на ветру, да стеной стоял густой кустарник, ветви которого переплелись так сильно, что без топора сквозь заросли нечего было и думать пробраться. Ничто не напоминало о близком человеческом жилье, казалось, лес этот, угрюмый, словно скрывающий угрозу в своем сумраке, тянется на сотни, на тысячи лиг.
   Девушка, которую при рождении нарекли Хельмой, не боялась леса, с детства гуляя в одиночестве по сумрачным чащобам, которые, при должной фантазии, легко было принять за таинственные эльфийские леса. Фантазии у Хельмы хватало, хватало и храбрости заходить в самые заросли, в надежде увидеть если и не эльфа, о которых рассказывали немало чудных историй, то хоть бы единорога. Кое-кто из стариков утверждал, что эти волшебные создания доживали свой век как раз возле Ольховки, затерянной в лесах деревушки, что и была родиной Хельмы. Будто бы изредка единороги показывались на глаза людям, и того, кому довелось узреть это невиданное существо, ждала удача, а юных дев - любовь до гроба. Единорога Хельма, однако же, так и не встретила, но однажды во время такой прогулки повстречала молодого парня из своей же деревни. Юноша по имени Ратхар, ныне отправившийся в поход с лордом, пришелся по нраву не только Хельме, но и ее отцу, человеку суровому и непреклонному, и вскоре жрец должен был обвенчать их.
   Пробираясь по лесу, который уже окутывал вечерний сумрак, Хельма вновь вспоминала своего возлюбленного, быть может, в этот самый миг бившегося с жуткими варварами с севера, против которых и двинул спешно собранное ополчение лорд Магнус. О дикарях, изредка беспокоивших север Альфиона, ходили страшные слухи, и немало воинов в былые времена сложили головы, защищая от них земли королевства.
   Стараясь отогнать неприятные мысли, Хельма попыталась представить скорую свадьбу. Она вообразила Ратхара, вернувшегося из похода настоящим мужчиной, себя в лучшем платье и с венком на роскошных, цвета воронова крыла, волосах, а также старого жреца, читающего молитвы, призванные скрепить союз двух влюбленных. Словно наяву, перед взором девушки стоял ее возлюбленный, такой сильный и такой нежный, возмужавший, из юнца превратившийся в мужчину. Но для того, чтобы стать мужчиной, ему понадобится еще кое-что, и она, Хельма, даст ему это. При таких мыслях девушка, доселе не ведавшая иных мужских ласк, кроме объятий и робких, неумелых поцелуев, зарделась, хоть и некого ей было стыдиться в этот миг.
   Когда рядом захрустели ветви, а затем раздался шелест кустов, Хельма даже не испугалась. В семье она была единственным ребенком, старший брат девушки умер еще в младенчестве от занесенного заезжими торговцами мора, а потому Олмер, первый охотник в округе, не боявшийся выходить с одним ножом на медведя, учил дочку тому, что должен был уметь справный парень. Поэтому девушка, обернувшись на звук, как бы невзначай положила ладошку на рукоять висевшего на поясе короткого ножа, которым, как и охотничьим луком, она умела пользоваться не хуже иных юношей из своего села. Она сразу поняла, что подкрадывается к ней не дикий зверь, тот бы никогда не стал так шуметь, подбираясь к жертве, а человек. Должно быть, кто-то из деревенских парней решил подшутить, напугав Хельму, первую красавицу на селе, обиженный, что девушка выбрала не его. Что ж, случалось ей остужать горячие головы слишком рьяных ухажеров прежде, и сейчас не придется затаившемуся в чаще глупцу покуражиться.
   Вновь раздался шорох среди зарослей, и Хельма поняла, что кто бы ни приближался к ней, таиться он и не думает. Вдруг ветви раздвинулись, и на прогалину вышел незнакомый человек. Мужчина лет тридцати, высокий и худощавый, явно был не из местных. Хотя Хельма не знала так хорошо всех соседей, обитавших на разбросанных по округе хуторах, не стал бы простой селянин, идя в лес, наряжаться в камзол с серебряным шитьем, и уж подавно никто из деревенских не имел привычки таскать на бедре длинный меч в потертых ножнах.
   Чужак, гладко выбритый, и довольно симпатичный, с интересом уставился на так и не выпустившую рукоять ножа девушку, не проронив ни слова. Хельме вдруг стало не по себе от этого пристального, точно у змеи, взгляда, ощупывавшего ее с ног до головы. Мужчина был спокоен, лицо его не выражало никаких чувств, и это насторожило девушку больше всего. Она никак не могла понять, кто же это такой бродит по лесам один, даже без заплечного мешка, но с хорошим клинком, который едва ли был по карману большинству дружинников лорда. Хельма немного разбиралась в оружии, и была уверена, что на бедре этого странного человека висит не простая железка.
   В том, что незнакомец был в этом лесу вовсе не один, Хельма убедилась, едва только эта мысль промелькнула у нее в голове. Вслед за пристально рассматривавшим девушку чужаком из тех же зарослей вышел еще один вооруженный мужчина. Он был старше, усы и короткая бородка серебрились сединой, и кроме широкого меча на поясе этот человек был вооружен арбалетом. Взведенное, хоть сейчас в бой, оружие, второй незнакомец вскинул на плечо, так, что граненый наконечник короткой стрелы уставился в небо.
  -- Кто это у нас тут, Карл, - арбалетчик с усмешкой взглянул на Хельму. Говорил он с чудным акцентом, выдававшим чужеземца. - Уж не шпион ли бродит по этим зарослям, не соглядатай ли короля?
  -- Думаю, это, скорее, добрый подарок для милорда, - тот, что был назван Карлом, тоже усмехнулся, и усмешка эта показалась Хельме очень недоброй. Не сводя взгляда с девушки, Карл шагнул вперед.
  -- Что ты говоришь, - вскинул брови человек с арбалетом. - Какой подарок?
  -- Взгляни на нее, - обернулся к товарищу Карл. - Разве лицо этой красавицы тебе никого не напоминает, приятель?
  -- Проклятье, - оскалился арбалетчик. - И верно, похожа, как две капли вводы! - Незнакомцы переглянулись, кивнув друг другу.
  -- Кто ты, юная дева, - в голосе Карла, вновь обратившего свой взор на девушку, сквозил металл, а взгляд его вдруг стал холоден, точно январская луна. - И откуда ты? Где твой дом?
  -- Я живу тут, рядом, - Хельма почувствовала, что голос ее дрожит. И было отчего, ведь эти странные чужаки, о присутствии которых в лесу никто не знал, могли сделать все, что им заблагорассудится, не боясь, что кто-то помешает. До деревни было больше лиги, и никто не услышал бы мольбы девушки о помощи. - Моя деревня вон за тем лесом. И мой отец, должно быть, уже беспокоится, а может, уже ищет меня.
  -- Думаю, он не будет против, если его прелестная дочка составит компанию утомившимся путникам, - улыбнулся почти по-доброму Карл. - Не желаешь развлечь нас, красавица?
   Незнакомцы одновременно сделали шаг к Хельме, словно окружая ее. Они двигались плавно, точно хищные звери, и уверенно, как люди, знающие свои возможности, и не боящиеся ничего. Девушка крепче вцепилась в рукоять ножа, понимая, сколь смешно выглядит ее жест перед лицом двух вооруженных воинов. Однако ощущение потертой кожи, обвивавшей рукоять, придавало хоть немного уверенности, пусть чувство это и было ложным.
  -- Не бойся, красавица, - вкрадчиво произнес арбалетчик, делая еще шаг. - Смотри, Карл, она испугана. Ну что же ты, оставь нож в покое. Мы просто отведем тебя к нашему вождю, а он тебя не обидит.
   Карл вдруг метнулся вперед, одним прыжком преодолев отделявшее его от девушки расстояние. Хельма, страх которой был так силен, что разум на мгновение отключился, не поняла сама, как короткий клинок, работа сельского кузнеца, покинул ножны. А спустя мгновение по лесу разнесся приглушенный крик Карла, прижавшего руки к лицу, а девушка поняла, что бежит сквозь заросли, сжимая в руках нож, клинок которого был покрыт кровью.
  -- Тварь, - Карл, сквозь пальцы которого сочилась кровь из глубокого пореза, бросился в погоню, но его опередил человек с арбалетом, почти нагнавший Хельму. Страх подстегивал девушку, и она буквально летела, словно подхваченная ветром птица.
  -- Ульф, хватай ее, - бесновался где-то позади раненый чужак, пытаясь догнать своего товарища. - Проклятая девка!
   Хельма поравнялась с могучим древним дубом, за которым уже был виден просвет среди стоявших стеной лесных исполинов. До дома оставалось совсем недалеко, а уж там отец не даст ее в обиду. Но в тот момент, когда девушка уже решила, что оказалась в безопасности, что-то ударило ее по ногам, и Хельма кубарем прокатилась по земле, выронив нож, исчезнувший где-то в густой траве. А встать она уже не сумела, ибо на нее сверху навалилось что-то тяжелое, пахнущее потом и оружейной смазкой.
  -- Устроили охоту, - человек, крепко прижавший девушку к земле, говорил с тем же странным акцентом, что и арбалетчик Ульф. Хельма едва не заревела от досады, поняв, что из леса ее живой не выпустят. - Что за дичь вы гоните?
  -- Дикая кошка в человеческом обличье, - несмотря на погоню, Ульф, первым приблизившийся к пленнице, даже не запыхался. - Поцарапала нашего Карла.
  -- И на кой ляд она вам сдалась? - третий чужак, лица которого Хельма пока не видела, поскольку уткнулась носом в мох, чуть ослабил хватку.
  -- Хотели подарить милорду, - последовал ответ. - Думаем, ему она придется по вкусу. Ее лицо... - названный Ульфом чужак умолк, словно предлагая третьему незнакомцу самому завершить его фразу.
  -- Ну-ка, - сообщник Ульфа рывком поднял Хельму на ноги, развернув ее лицом к себе. - Да, похожа. - Тот, кто поймал Хельму, был высок и плечист, настоящий великан. Густая черная борода была грубо подстрижена, а лоб пересекал рубец старого шрама, должно быть, след от ножа или скользящего удара мечом. Третий чужак был одет в кожаную куртку и узкие штаны, а на бедре его тоже висел длинный меч. - Ну что, пора преподнести наш подарок милорду? - Он взвалил Хельму себе на плечо и двинулся вглубь леса. Ульф и ожидавший приятелей поодаль Карл двинулись следом.
   Девушка, которую, как мешок, легко тащил бородатый силач, затравленно молчала. Она не понимала, куда ее несут таинственные похитители, все, что видела Хельма - это каблуки того незнакомца, который взвали ее себе на плечо, да носы прочных кожаных сапог ступавшего за ним след в след Карла, что-то негромко бубнившего себе под нос.
  -- Она хоть говорить умеет, - обернувшись назад, весело спросил бородач. - Или вы изловили немую?
  -- Умеет, - усмехнулся Ульф, которого Хельма уже узнавала по голосу. - Думаю, она много чего умеет, так что будь осторожен, а то станешь кривым, как Карл. Ну и нравы в этой глуши, если даже девки вместо того, чтобы звать на помощь, за ножи хватаются! - Похититель расхохотался.
   Хельма не пыталась сопротивляться, понимая, что ей все равно не вырваться из медвежьих объятий бородача, а если удастся сделать это, то его приятели легко настигнут беглянку. Ей не на кого было надеяться, некого было просить о помощи, а опускаться до того, чтобы взывать о милосердии к своим похитителям дочь Олмера охотника не собиралась, понимая, что в ответ услышит лишь глумливые насмешки.
   Надежда была только на то, что отец ее, обеспокоившись долгим отсутствием свой единственной, а потому любимой, дочери, отправится в лес по ее следам. Он мог выследить любого зверя, исходив вдоль и поперек все чащи на десятки миль окрест, и Хельма не сомневалась что ее отце легко отыщет ее. И тогда этим чужакам, жаждущим потехи, придется худо, ибо Олмер, без страха сходившийся в схватке один на один с огромными свирепыми медведями, точно не испугается трех обычных мужчин, пусть даже те и были вооружены.
  -- Проклятье, - разбойник, ли кем он еще мог быть, вдруг оступился, едва не уронив свою ношу, когда под ногами его вдруг захлюпала болотная жижа. - Так можно и в трясину провалиться, только тебя и видели.
   Лес сменился поляной, поросшей высоким тростником и камышом. Хельма, корой отец запрещал ходить на болота, знала, что, ступив на кажущуюся такой надежной землю, поросшую травой, можно в одно мгновение утонуть, с головой скрывшись в бездонной топи.
  -- Ерунда, - произнес шествовавший позади Карл, все еще постанывавший от боли. - Тут тропа надежная. Зато никаких следов.
   Он был прав, и Хельма, услышав это, пришла в отчаяние. Никто не сможет обнаружить следы на болоте, оставленные несколько часов назад. и пусть по следам похитителей ринется вся дружина лорда, они, бесцельно побродив по лесу, вынуждены будут вернуться ни с чем. А на ее, Хельмы, тело, быть может, кто-нибудь случайно наткнется спустя несколько дней или даже недель, хотя к тому моменту до лакомой человечьей плоти наверняка доберутся лесные обитатели.
   Внезапно захотелось плакать, вернее, реветь навзрыд от острого чувства безысходности, от ощущения собственной беспомощности. Но девушка сдержалась, ибо не желала радовать и без того довольных собой и жизнью - исключение, составлял, пожалуй, один только Карл, - похитителей.
   Меж тем болото, в этом месте, видимо не особо протяженное, вновь сменилось лесом. Судя по тому, как быстро чужаки миновали топь, они или сами были искушенными следопытами, или кто-то из них просто знал эти места.
   С каждым шагом лес заметно редел. Наконец, деревья расступились, вокруг стало светлее, и Хельма поняла, что они выбрались из рощи на поляну, прилично удалившись от деревни. Отовсюду раздавалось конское ржание и приглушенные разговоры, причем говорили на языке, прежде девушкой никогда не слышанном.
  -- Вот и все, - бородач, не особо церемонясь, поставил Хельму на ноги. - Дальше ножками, красавица, и не вздумай бежать - все равно никуда не денешься. А если проявишь к нашему господину должное почтение, и будешь нежна с ним, то вскорости вернешься домой целой и почти невредимой, - довольно хохотнул пришелец.
   Оглядевшись, девушка поняла, что оказалась в походном лагере, разбитом в лесной глуши целым отрядом. На поляне, довольно просторной, дымились костры, над которыми висели котелки, распространявшие приятный запах. Ближе к лесу под присмотром сразу трех вооруженных мечами и арбалетами людей в запыленных камзолах паслись стреноженные кони, которых Хельма насчитала не менее двух дюжин. Статные скакуны, ничем не напоминавшие заморенных крестьянских лошадок, были настоящими боевыми конями, сделавшими бы честь любому рыцарю.
   Примерно столько же, сколько было лошадей, бродило по поляне и людей, все как один крепкие, при оружии, большинство - довольно молодые. На одежде их Хельма не увидела никаких гербов, а это означало, что в лесной глуши, подальше от чужих глаз и ушей, обосновалась многочисленная шайка разбойников, в лучшем случае - наемный отряд. Девушка представила, что будет, если эта ватага до зубов вооруженных чужаков явится в их село. Едва ли два десятка мужиков с топорами и рогатинами смогут защитить свои дома, своих жен и ребятню от таких гостей.
  -- Милорд, - выступивший вперед Ульф окликнул проходившего мимо рослого светловолосого мужчину, которого сопровождал еще один воин, придерживавший рукой висевший на бедре длинный клинок. - Милорд, мы изловили тут кое-кого. Извольте взглянуть?
  -- Что, - светловолосый обернулся, обведя взглядом трех похитителей, меж которых стояла сотрясаемая дрожью Хельма. - Кого вы притащили, проклятье?
  -- Взгляните, - Ульф, почтительно поклонившись, указал на девушку, которую бородач, дождавшись косого взгляда своего товарища, подтолкнул вперед. - Мы думаем, вы не откажете принять от нас такой дар, милорд?
   Светловолосый крепыш, статный и довольно молодой, уверено подошел к девушке. Пальцы, словно стальные тиски, крепко, но аккуратно, словно боясь раздавить, сжали подбородок Хельмы, которая была почти на две головы ниже вожака разбойников. Гигант запрокинул ее голову, вглядываясь в лицо похищенной, а Хельма невольно рассматривала незнакомца.
   Этот человек почти ничем не отличался от прочих воинов, с интересом приблизившихся к своим вернувшимся из леса товарищам. Его простой коричневый камзол был распахнут на груди, и тонкая белоснежная рубаха облегала мощные мышцы. Ничем, ни одеждой, ни оружием, этот высокий и еще весьма молодой мужчина не бросался в глаза. Из украшений Хельма заметила только пару золотых перстней, да тяжелую цепь из того же благородного металла, обвивавшую мощную шею предводителя чужаков.
   Отчего то девушке в память намертво врезалось массивное кольцо-печатка из красного золота, украшавшее безымянный палец. На перстне был выгравирован королевский герб, голова вепря, грозно скалившего изогнутые клыки. Вот только на штандартах Его альфионского величества Эйтора, в этом девушка не усомнилась ни на миг, голова та была обращена на восток, не на закат.
   Взгляды пленницы и вождя неизвестных воинов встретились, и Хельма словно оказалась на миг в сердце зимы, такой стужей повяло от этого мужчины. Его пронзительно голубые глаза не выражали ничего, ни похоти, ни даже простого интереса к своей пленнице, точно не живой человек стоял здесь, а каменное изваяние. И на узком, гладко выбритом лице его также не отражались никакие чувства, и это показалось девушке, сердце которой сжалось в ожидании конца, самым страшным. Душа этого человека словно была уже давно мертва, но тело по неведомой причине еще жило.
  -- Посмотрите, милорд, - осторожно произнес Ульф. - Она ведь так похожа... - сейчас воин был само почтение. Перед ним стоял прирожденный вожак, и уж если Хельма ощутила исходящую от светловолосого великана волю и власть, то сопровождавшие его бойцы должны были чувствовать это еще отчетливее.
  -- Как ты смел, - прошипел тот, кого величали милордом, отпуская Хельну, невольно отступившую за спину бородача, который даже не сделал попытки ее остановить. - Как ты посмел, я спрашиваю? - В голосе гиганта появилась холодная, старательно сдерживаемая ярость, и Хельма, ощутившая происходящие с вожаком этих наемников перемены, только сжалась в комок от страха.
  -- Но я думал, вам понравится, - голос Ульма вдруг задрожал, словно воина охватил ужас. - Мы так долго были в пути, а она ведь похожа, как две капли воды, на...
   Договорить арбалетчик не успел. С шипением покинул ножны длинный узкий клинок, висевший на поясе вожака, а спустя миг три фута закаленной, остро оточенной стали вонзились в живот Ульфа, насквозь проткнув его тело. Разбойник дернулся и обмяк, испустив дух.
  -- Это слишком, - раздался возмущенный возглас за спиной у вожака. Несколько воинов, остановившиеся поглазеть на происходящее, со всех сторон обступили своего предводителя, у ног которого лежало безжизненное тело их товарища. - Никто не может убивать просто так, без суда, а лишь по собственной прихоти, и даже вам такое не позволено, господин.
   Лязгнула сталь. Воины уверенно шагнули к вожаку, замыкая его в кольцо. Пальцы их сомкнулись на рукоятях кинжалов и мечей.
  -- Кто-то желает бросить мне вызов? - предводитель отряда все тем же лишенным малейшего выражения эмоций взглядом обвел вмиг отпрянувших назад воинов. - Я готов испытать судьбу. - В голосе командира звучал металл, и никто не посмел сделать шаг вперед, принимая бой. Его воля, даже не выраженная явно, в приказах и повелениях, подавляла всякого, кто был рядом. Вожак был силен, и, точно в волчьей стае, никто из молодых хищников не чувствовал себя способным потягаться с ним в честном бою.
   Карл и третий похититель, расширенными от ужаса глазами глядя на коснувшееся земли тело их товарища, и на окровавленный клинок в руке своего вожака, тоже отступили назад, затаив дыхание. А светловолосый гигант вдруг метнулся вперед, одним стремительным, почти неразличимым для взгляда человека ударом свалив наземь бородача.
  -- Для этого мы вернулись в Альфион, псы, - в голосе вожака, обернувшегося к своим опешившим спутникам, слышался едва сдерживаемый гнев. Он говорил тихо, едва не шепотом, но от этого было только страшнее. Хельма, о которой, кажется, все уже забыли, сжалась от ужаса, инстинктивно пытаясь найти укрытие, но такой же ужас охватил и ее похитителей. - Ради этого вы пошли за мной? Вы хотите, чтобы завтра вся округа схватилась за оружие, узнав о нас. Хотите, твари, драться с дружинами всех лордов, по землям которых нам придется пройти? Это не война, и эти земли - не покоренная страна, запомните это, ублюдки, пока мне не пришлось прирезать еще кого-то!
   Бородач, сбитый с ног мощным ударом, попытался встать, но воин, что был вместе с вожаком, наголо бритый пожилой боец, жилистый и быстрый, изо всех сил пнул его по ребрам, заставив вновь растянуться на земле. Ветеран ощерился, точно хищный зверь, сходство с которым ему придавал рубец шрама, пересекавший правую щеку, и тянувшийся от виска до уголка рта.
  -- А ты, дева, прости моих слуг, - сейчас в голосе обращавшегося к не помнящей себя от ужаса Хельме светловолосого вожака слышались нотки вины, хотя едва ли этот воин привык слишком часто просить прощения. - Они понесут должную кару, поскольку неправильно поняли мою волю. Они тебя не тронули?
  -- Нет, господин, - едва слышно ответила Хельма.
  -- Вот, возьми, - воин протянул Хельме широкую мозолистую ладонь, на которой лежал массивный золотой перстень, не тот, с гербом, что бросился в глаза девушке, а другой, тоже массивный. - Прости моих спутников, и забудь все, что случилось. Возвращайся домой, и не рассказывай о том, что видела нас, хорошо? Клянусь, мы не тронем никого в этих краях, и вскоре вовсе покинем их. Мы не враги тебе и твоим соплеменникам, но лучше будет, если о нас никто не узнает пока.
   Девушка, не глядя на перстень, который по меркам ее семьи представлял целое состояние, попятилась назад. Она не верила, что все закончилось так хорошо, не верила, что действительно осталась жива. Пожалуй, даже пожелай она вспомнить лица своих похитителей, ей бы это не удалось, так силен был страх, охвативший ее. Удалившись на несколько шагов от вожака, окруженного своими спутниками, и осторожно обойдя распластавшегося на земле бородача, Хельма развернулась и что было сил кинулась в лес.
  -- Напрасно, ваше высочество, вы ее отпустили, - воин со шрамом на лице с сомнением покачал головой. - Если она скажет кому-нибудь, что видела нас, придется дальше и впрямь продвигаться с боями. Неважно, за кого нас примут, может, за обычных разбойников, но лорд этих земель поднимет дружину.
  -- Лорда нет сейчас, - помотал головой вождь. - Он ушел на север с частью своих воинов. Хварги вновь грозят нашим полуночным границам, и Эйтор решил остановить их на берегах Эглиса. И тот юнец, что недавно стал владетелем этого края, решил, верно, наслушавшись старинных баллад, разделить тяготы похода со своими слугами.
  -- Все равно, пока никто не знает о нашем присутствии, и пусть так остается как можно дольше, - упрямо повторил старый боец. - По крайней мере, пока к нам не присоединился Кратус, лучше не привлекать к себе внимания.
  -- Что ты предлагаешь, Витар?
  -- Убить ее, мой принц, - пожал плечами воин. - Вы не хуже меня знаете, что лучше пожертвовать одним человеком, чтобы спасти жизни десятков.
  -- Она же совсем ребенок, - недовольно произнес задумавшийся вождь, смотревший туда, где исчезла, буквально растворившись среди зарослей, девушка, при виде которой его сердце сжалось от боли и горечи. - Карл, Барг, - принявший решение вожак окликнул неудавшихся похитителей. - Ступайте за ней, и убейте. Но сделайте это быстро, чтобы она не мучилась!
  -- Слушаемся, милорд, - поднявшийся с земли бородач ответил за себя и товарища. - Не извольте беспокоиться.
  -- И возвращайтесь быстрее, еще нарветесь на кого-нибудь, - бросил вослед им воин со шрамом. - Ночью эти леса небезопасны.
   Чернобородый Барг, едва не волоча на себе Карла, бросился в сумрак леса, туда, где должна была сейчас находиться освобожденная пленница. Он запомнил, в какую сторону убегала девушка от покойного Ульфа, и сейчас намеревался перехватить ее еще в лесу.
   А Хельма, не чуя под собой ног, бежала прочь от поляны, облюбованной странным отрядом. Она не разбирала дороги, но по привычке все равно шла в сторону села. Девушка рыдала, наконец выпустив накопившийся за вечер страх наружу. И потому она не сразу среагировала, когда на ее пути появилась фигура вышедшего навстречу из зарослей человека.
  -- Стой, - бородатый крепыш шагнул к Хельме, вытягивая из ножен длинный кинжал. По привычке девушка повторила его жест, но пальцы ее вместо рукояти поясного ножа схватили пустоту. - Куда ты спешишь?
  -- Ага, вот ты где, - за спиной раздался радостный возглас, и Хельма, обернувшись, увидела Карла, лицо которого украшал теперь едва запекшийся рубец. - Хотела так быстро покинуть нас, красавица? Мы ведь так соскучились за время похода по женской ласке.
  -- Перережь ей глотку, и пойдем в лагерь, - прорычал Барг. - Нечего тянуть время.
  -- Нет, друг мой, - оскалился Карл. - Эта тварь поцарапала меня, и теперь я хочу возмещения ущерба. - Разбойник уверенно двинулся к замершей Хельме. - Потешусь с ней, доставлю красавице удовольствие перед смертью. - Он взглянул на бородача: - Ты как, не желаешь присоединиться?
   Барг только презрительно сплюнул, а Карл, рванувшись вперед, опрокинул Хельму на спину, сам навалившись сверху. Намерения мужчины были вполне понятны, и девушка попыталась выбраться из-под него, извиваясь, точно змея. Но Карл держал крепко, одной рукой прижимая пленницу к земле, второй пытаясь разорвать подол ее платья. При этом мужчина возбужденно хрипел в предвкушении удовольствия.
   Когда ткань все же поддалась насильнику, принявшемуся стаскивать с себя бриджи, раздался едва слышный шорох, и за спиной увлекшегося своей жертвой Карла появился еще один человек.
  -- Вам, что, трудно выполнить простой приказ, - воин со шрамом на лице, тот, что советовал предводителю отряда избавиться от девушки, презрительно скривился, глядя на сверкающие в ночном сумраке ягодицы Карла, рычавшего и отчаянно бранившегося от возбуждения. - Что ты смотришь? - Воин взглянул на Барга, только пожавшего плечами в ответ.
   Карл, поглощенный процессом, не понял, какая сила взметнула его вверх, как не понял он, почему вдруг оказался лежащим на спине в нескольких шагах от своей жертвы. А Витар спокойно вытащил из-за голенища сапога кривой нож, и, рывком запрокинув растянувшееся на земле Хельме голову, плавным движением перерезал ей горло.
  -- Паршивые собаки, - воин навис над затравленно уставившимся на него Карлом, сжимая в руке клинок, с которого капала еще горячая кровь убитой девушки. - Вы хоть что-то можете выполнить в точности.
  -- Прости, Витар, - Карл всхлипнул, зная, что может остаться здесь же, рядом с зарезанной селянкой, если правой руке их вождя взбредет в голову, что отряд ничего не потеряет, лишившись такого бойца. Тому, кто только что хладнокровно перерезал горло юной девушке, не составит ни малейшего труда оборвать еще одну жизнь. Уж это Крал понимал превосходно. - Демоны попутали. Прости, друг!
   Витар еще раз смерил пытавшегося отползти в кусты наемника презрительным взглядом, и, не произнеся больше ни звука, развернулся и направился в лагерь. Неудавшийся насильник, опираясь на протянутую Баргом руку, поднялся с земли, отряхнув одежду от приставшего к ней лесного мусора, подтянул штаны и двинулся следом. Он старался не смотреть на лежавшую в луже собственной крови девушку.
  
   А где-то далеко на юге, по раскинувшемуся на сотни лиг древнему лесу, осторожно, стараясь ничем, ни малейшим шумом не выдать своего присутствия здесь, пробирался охотник, подкрадывавшийся к своей жертве. Он был насторожен, жадно вслушиваясь в доносившиеся из изумрудных зарослей шорохи, ноздри его улавливали любой, едва различимый запах, ибо от осторожности и внимания зависело сейчас, вернется ли охотник с добычей и почетом в свой дом, или же зверь, избранный жертвой, окажется удачливее.
   Охотник не был человеком, ибо что мог делать человек средь заповедных рощ И'Лиара, лесного королевства эльфов. Здесь, в этих зачарованных кущах, уже много веков не ступала нога чужака, и Перворожденные правили этим краем безраздельно, жестоко отвечая на любые посягательства воинственных соседей.
   Эльф, скрадывавший сейчас добычу, притаившуюся где-то в сумраке леса, был еще молод. По меркам своего народа он был совсем юношей, таковым же посчитали бы его и люди, попадись Перворожденный им на глаза. Стройный, слишком стройный, чтобы сойти за человека, он двигался так плавно, как никогда не смог бы двигаться простой смертный. Грива рыжих волос спадала по плечам эльфа, на челе поддерживаемая узкой шелковой ленточкой, дабы капризные пряди некстати не заслонили обзор.
   Эльф был одет в узкую куртку зеленого цвета, делавшую своего обладателя почти невидимым в лесу, и такие же штаны, выпущенные поверх коротких сапожек, не имевших подошвы. Был у охотника и плащ, но его он оставил на скрывшейся за кустами лесной поляне, дабы тот не мешал ему, сковывая движения. Но поясе молодого эльфа висела серебряная фляга в кожаной оплетке, в которой плескалось настоящее вино, напиток, равного которому никогда не доводилось пробовать живущим за пределами И'Лиара, по меньшей мере, уже тысячу лет.
   И, разумеется, охотник, на узком лице которого отражалось сейчас сильнейшее напряжение, был вооружен. Он сжимал в руках длинный лук, на шелковой тетиве которого лежала тонкая стрела с узким граненым жалом. Свои знаменитые большие луки, изготовленные из кости, дерева и жил, эльфы использовали в бою, засыпая противника дождем неизменно попадавших в цель метких стрел, остановить которые не могли и самые прочные латы. Ныне же охотник был вооружен простым деревянным луком, но и с этим нехитрым оружием он мог стать смертельно опасным противником для любого врага. Кроме лука и узкого колчана, вмещавшего дюжину легкоперых стрел, эльф был вооружен длинным кинжалом с украшенной серебром рукоятью.
   Эльф сейчас был напряжен, точно тетива его лука. В каждом шорохе, в каждом движении листвы ему виделся хищник, затаившийся рядом, и готовый нанести удар, стоит только охотнику замешкаться хоть на долю мгновения. Эльфу приходилось убивать разную добычу, в том числе и двуногую дичь, чьим оружием были не клыки и когти, а топоры и арбалетные болты. Он был молод, но это не значило, что он был неопытен. Сегодня же Перворожденному предстояло доказать свое превосходство в схватке с волком.
   Эльфы не убивали тех, с кем делили свой лес. Ни один зверь не осмелился бы тонуть Перворожденного, как и эльф никогда не стал бы отнимать жизни четвероногих своих братьев, всех, в чьих жилах текла горячая кровь. И даже с матерым хищником эльфы, встретившись на узкой лесной тропе, могли разойтись миром. Лишь покрытые чешуей гады были неподвластны тем чарам, которыми каждый эльф владел с рождения, все же прочие, кто вскармливал свое потомство молоком, подчинялись этой таинственной силе, никогда не причиняя вред эльфам.
   Но что было верно для тех, кто населял И'Лиар, не распространялось на зверей, обитавших за пределами лесного царства. И если оказавшиеся в землях людей или гномов Перворожденные еще могли усмирить встретившегося им дикого зверя, ручные создания видели в стройных златокудрых детях Леса врагов, кидаясь на них с яростью и разя без пощады. Потому люди, вторгнувшись в эльфийские леса, первым делом вывели породу цепных псов, за версту чуявших эльфа, какими бы чарами он не скрывал свое присутствие. Собаки стали самыми страшными врагами лесных стрелков, намного более опасными, чем закованные в сталь легионы. И, видимо, ныне по заповедным лесам метался, убивая всех на своем пути, волк, укушенный одним из таких псов.
   Бешеный зверь, матерый хищник, первым делом перебил собственную стаю, что было верным знаком блуждающей в его крови заразы. Но волк, не остановившись, принялся убивать всякое живое существо, что оказывалось рядом, и уже три эльфа стали его жертвами. Опытные бойцы и умелые охотники, они не смогли одолеть взбесившегося зверя, который метался по лесам, угрожая заразить немало здешних обитателей. Один из эльфов, попавшийся в зубы волку, был еще жив, когда его нашли родичи. Он долго мучался, и ни один маг лесного народа не сумел помочь ему, исцелив от принесенного из дальних краев яда.
   Охотник, долго шедший по следу, и ныне подобравшийся к бешеному зверю так близко, как не подбирался еще никто за много дней погони, видел, как страдал его собрат, которому из милосердия дали яд, дабы облегчить его мучения. И он не желал повторить эту участь, весь обратившись в зрение, слух и нюх, став таким же хищным зверем, как и тот, кому была уготована сегодня роль добычи.
   Легкий ветер, блуждавший средь вознесшихся в небо невиданными колоннами лесных исполинов, донес до охотника запах псины и свежей крови, а затем ветви слева от эльфа шевельнулись, и к замершему неподвижно охотнику устремилась серая тень. Волк, подкравшийся почти вплотную, прыгнул, намереваясь обрушиться всей своей массой на эльфа, застигнутого врасплох.
   Охотник в последний миг заметил опасность, мгновенно разворачиваясь лицом к атаковавшему из засады хищнику, и падая на колено. Мышцы его напряглись, тетива надежного лука скрипнула, едва не лопнув от усилия стрелка, и в брюхо взмывшему ввысь на добрых три ярда волку вонзилась длинная стрела. Эльф лишь казался чересчур хрупким, но сила скрытая в этом стройном теле была такова, что пущенная даже не целясь, стрела почти по самое оперение вошла в плоть зверя.
   Волк пролетел над головой пригнувшегося к земле эльфа, кубарем прокатившись по земле, и вновь вскочив на все четыре лапы. Зверь был смертельно ранен, но зараза, которую он носил в себе, придала ему силы, приглушая боль от впившейся в плоть стальной занозы. Тех мгновений, что еще мог прожить волк, хватило бы, чтобы нанести охотнику смертельную рану. И эльф, понимавший это, рванул из тетивы следующую стрелу, не спуская глаз с оскалившего страшные клыки хищника. Морду волка покрывала кровавая пена, мышцы его, перекатывавшиеся под гладкой шерстью, напряглись, и зверь вновь прыгнул. И в полете его настигла вторая стрела, вонзившаяся точно в грудь.
   Волк, взвыв, упал, мордой взрывая траву и прошлогоднюю листву, и уже более не поднимался. Он лишь пару раз дернулся, пытаясь встать, но это усилие и отняло оставшиеся в нем силы.
   Эльф, прислонив к стволу дерева лук, медленно, словно боясь вспугнуть уже мертвую добычу, вытащил из ножен кинжал, и крадучись двинулся к волку. Хищник был мертв, но охотник не желал рисковать зря, опасаясь, что обезумевший зверь мог просто затаиться. Подойдя к распластавшемуся на земле волку сзади, эльф, убедившись, что его противник действительно мертв, оседлал тушу. Запрокинув назад голову, охотник полоснул по горлу кинжалом, наверняка добивая жертву.
  -- Приветствую тебя, - прозвучавший за спиной эльфа тихий, словно лишенный эмоций голос, заставил охотника вскочить на ноги, принимая боевую стойку. - Богатый трофей! Ты удачливый охотник.
   Перед замершим, пригнувшись к земле, эльфом стояли другие эльфы, числом трое, и было бы странно встретить в этих землях иных разумных созданий. Но охотник был уверен, что никого из его собратьев не должно быть ближе, чем в дюжине лиг, и тем более никто не смог бы подобраться незамеченным так близко.
   Один из троицы двинулся вперед, ступая плавно, так, что под его ногами не шелохнулась ни единая былинка. Незнакомец остановился в пяти шагах от охотника, азарт которого еще не прошел после схватки с опасным хищником. И едва лишь разглядев, кто перед ним, тот, одним ловким движением бросив кинжал в ножны, припал на колено, прикладывая руку к правой стороне груди. Будь перед ним особа королевской крови, и охотник приветствовал бы ее стоя, положив руку на эфес клинка или иное оружие, но того, кто стоял сейчас перед молодым эльфом, должно было встречать именно так.
   Голова эльфа, стоявшего перед коленопреклоненным охотником, была гладко выбрита, сверкая в лучах с трудом пробивавшегося сквозь густые кроны деревьев солнца. Щеки его, лоб и изящные кисти рук были покрыты причудливыми извивами татуировки, и это говорило о том, что к охотнику обращался маг. А посох этого мага, навершье которого было украшено настоящими живыми цветами, указывал на ранг чародея. Перед юным охотником стоял один из тех, кого народ И'Лиара почитал едва ли не выше Короля, называя их Говорящими С Лесом. Это был один из эн'нисаров, величайших магов народа Перворожденных, тех, кто, отринув мирские заботы, ушел в добровольно изгнание, дабы стать ближе к Лесу, в конце своего пути слившись с ним и пополнив армию лесных духов.
  -- Л'леме, - едва слышно прошептал охотник, еще ниже склоняя голову. До сего мгновения никогда ему не приходилось видеть эн'нисара, тем более говорить с ним, и сейчас молодой эльф не ведал, что должно сказать.
  -- Подымись с колен, воин, - чародей, голос которого звучал бесстрастно, а лицо и взгляд не выражали никаких чувств, сделал жест рукой, повинуясь которому, охотник встал с колен. - Назови себя, юноша.
  -- Эвиар, - произнес свое имя охотник и, задумавшись на миг, добавил: - Младший сын э'лая Феара.
  -- Воин из княжеского рода, - удовлетворенно кивнул чародей. - Юнец с незамутненным сознанием, жаждущий подвигов, и не задумывающийся о власти. Именно тебя и искал я в этом лесу. И прежде хочу поблагодарить тебя, юный воин, за твою отвагу, за острый глаз и твердую руку. Хищник, сраженный тобою, мог бы пролить еще немало крови, и ты сделал благо, оборвав его страдания.
  -- Л'леме, вы явились, дабы поблагодарить меня? - с удивлением спросил Эвиар. - но разве стоит того содеянное мною.
  -- Тебя благодарю не я, а Лес, - поправил охотника маг, в голосе которого не отражались никакие чувства. - Я же нашел тебя, дабы передать особое поручение. У меня нет времени и нужды пояснять, почему был избран именно ты, но, предваряя вопросы, которые возникнут неизбежно, скажу, что времени нет, и нужно спешить, покуда не случилось непоправимое. И судьбе было угодно, чтобы ты стал тем орудием, которое должно восстановить равновесие. Прежде скажи, доводилось ли тебе, юный воин, бывать во владениях людей?
   Под этим бесстрастным взглядом Эвиар вдруг ощутил себя маленьким, слабым и беззащитным. На него зелеными, точно изумруды, зрачками смотрел сам Лес, по своей воле поделившийся с этим магом силой и мудростью целой вечности. И точно такими же, сосредоточенными, исполненными скрытой мощи, не злой или доброй, на какой-то безразличной, были два других эльфа, два эн'нисара. До сих пор оба они не проронили ни слова, цепкими взглядами насквозь пронзая ощутившего странный трепет охотника.
  -- Однажды я ступал по землям их королевства, что сами люди нарекли Фолгерком, - с некоторым сомнением ответил охотник. Эвиару не нравилось, что пришедший из леса маг так часто указывает ему на его юный возраст, но выказывать недовольство, тем более спорить, эльф не смел. - С небольшим отрядом воинов мы преследовали тогда пришедших в наши леса охотников и лесорубов, убивших трех наших братьев на границе. Четыре дня мы гнались за ними, пройдя не один десяток лиг по человеческим владениям, пока не настигли и не покарали незваных гостей.
  -- Что ж, ты бился с людьми, бывал в их землях, хотя едва ли знаешь обычаи этого народа, - кивнул маг. - Тем более, обычаи разные в каждом их государстве, и все их не ведают даже сами люди. Ты уже прошел крещение кровью, а, значит, сможешь исполнить нашу волю.
  -- Что же вы хотите от меня, л'леме? - почтительно спросил Эвиар. - Я молод и не достаточно опытен, но я готов исполнить ваше повеление, если это только в моих силах. - Молодой эльф не помнил, чтобы кто-либо хоть однажды рассказывал о чем-то подобном. Никто прежде не слышал, чтобы великие маги, отшельники, почти никогда не показывавшиеся на глаза собственным соплеменникам, просили кого-нибудь о помощи. И сейчас Эвиар не ведал, чего ему ждать, какую службу желает получить от него эн'нисар.
  -- Ты, воин, должен немедля идти на север, через земли Дьорвика и Келота, в королевство людей, что названо Альфион, - ответил чародей, пристально взглянувший на Эвиара. Молодому охотнику показалось, что перед ним змея, завораживающая эльфа странным немигающим взглядом. - Ты должен будешь добраться до столицы этого государства, куда вскоре прибудет человеческий маг, принесший в наш мир то, что навсегда может погубить его. Вещь великой мощи, колдовской талисман, порожденный в час смертельной опасности разумом наших предков, он долго был сокрыт, пребывая на самом краю мира, но сейчас он вернулся, и те, кто завладели им, таят недобрые намерения. Мы должны отвечать за ошибки своих пращуров, и тебе выпала доля исправить их.
  -- Л'леме, что же я смогу сделать, - удивленно произнес Эвиар. - Я не маг, и даже в воинском искусстве я далеко не лучший. И что такого попало в руки людей, если это грозит разрушить мир?
  -- Слышал ли ты, юный воин, о Улиаре, великом маге нашего народа?
  -- В моих жилах течет капля его крови, - кивнул Эвиар. - Улиар был одним из моих предков, основателей нашего рода, но он жил так давно, что мне известно лишь имя, и ничего более.
  -- Так ли? - склонил голову на бок эн'нисар, проявив хоть какое-то подобие эмоций. - Ужели тебе ничего не ведомо об одном из творений Улиара, том, что после назвали вершиной чародейского Искусства в разных землях?
   Эвиар чуть заметно кивнул. Эльф понял, о чем спрашивал его маг, хотя и не мог понять, насколько серьезно может говорить могущественный чародей о том, что было только преданием, поучительной притчей, истоки которой были скрыты во тьме минувших веков.
  -- Легенды, - пожал плечами охотник. - Старые сказки, которые знает, наверное, каждый из нас. Это ведь было в столь давние времена, что никому не дано знать, что истина в тех рассказах, а что вымысел.
  -- Это не сказки, - с внезапной горечью произнес маг, опустив взгляд. Впервые за все время этой странной беседы Эвиар поверил, что перед ним живое существо, способное чувствовать. - Это правда, о которой нам хотелось бы забыть. В тот тяжкий для И'Лиара час этот чародей сотворил то, что привлекло внимание многих великих магов, и тех, кто был чужд Искусства, но был наделен немалой властью, и жаждал получить ее еще больше. Тогда маг из рода людей, пожертвовал собой, став отверженным для своего народа, избавил нас от беды, и казалось, что все давно и надежно забыто. Но не все думали, что эти истории - лишь сказка, и они нашли реликвию, сотворенную некогда Улиаром.
  -- Если это истина, л'леме, и если нам грозит опасность, призовите Короля, - предложил Эвиар. - Лучшие воины и сильнейшие маги нашего народа смогут остановить тех безумцев, которые ныне так опасны для нас.
  -- Король тоже заражен жаждой власти, - покачал головой эн'нисар. - И те маги, о которых ты говоришь, могут не справиться с соблазном. А потому именно на тебя пал выбор, и ты должен исполнить нашу волю. Ступай в земли людей, Эвиар, сын Феара, и принеси нам творение нашего безумного брата, а лучше сокрой его там, где никто и никогда не сможет уже найти его, и никому не говори об этом. Лучше будет, если даже мы, Хранители Леса, не узнаем о том, где найдет покой эта вещь. Иди на север, воин, и будь осторожен, ибо ты не вправе ошибиться.
   Голос разума вопил, что это глупо, что Эвиар обрекает себя на венную смерть, ведь невозможно пройти в одиночку по землям людей, сохранив при этом жизнь. Но что-то в его душе заставило юного эльфа согласно кивнуть, не посмев заикнуться даже о всех опасениях.
  -- Да будет так, - твердо вымолвил Эвиар, словно пребывавший в этот миг под воздействием неких чар. Но сам он сейчас не думал об этом. - Я исполню вашу волю, л'леме!
   Эвиар вновь опустился на колени, выражая покорность. Ни один эльф не смог бы противиться воле тех, кто сам стал частью Леса, ибо это значило пойти против самого Леса. И Эвиар понял, что ему предстоит долгий путь к неведомой цели.
   Охотник, забыв о желанной добыче, исчез, растворившись в зарослях. И тогда два мага, прежде молчавших, приблизились к своему спутнику.
  -- Сможет ли он, - с сомнением произнес один из эн'нисаров, похожих меж собой, точно братья. - По силам ли это такому юнцу? Что одиночка способен сделать там, где бессильны целые армии?
  -- Он не будет один, - отрицательно помотал головой тот, что говорил с Эвиаром. - И там, где недостаточно будет его сил или умения, память крови придет на помощь этому воину. Улиар был не так прост, как кажется нам теперь. Он предусмотрел многое, и этот юнец стал нашим орудием потому лишь, что кровь великого мага в нем оказалась необычайно сильна. Он последний наследник Улиара, и должен исправить ошибку своего пращура, пока она не обернулась катастрофой. И да поможет ему Лес.
   Спустя два дня молодой воин, отмеченный доверием тех, кто хранил его народ, пересек северную границу лесного королевства. Ни один из стоявших в дозоре эльфов не заметил его, так осторожен был Эвиар. Он шел налегке, взяв с собой лишь оружие, ибо понимал, что поход по владениям людей не будет легкой прогулкой. За спиной оставался родной край, великий И'Лиар, его изумрудные рощи, его прозрачные, словно хрусталь, озера, звонкие ручьи, а впереди лежали враждебные, чуждые и непонятные земли иного народа.

Глава 5 Дыхание вдовы

  
   Над голыми склонами холмов, открытыми суровым северным ветрам, раздавалось оглушительно карканье воронья. Тысячи падальщиков слетелись со всех сторон сюда, привлеченные сладким запахом крови, предвкушая обильную трапезу. И надеждам их суждено было сбыться, ибо узкая долина, зажатая крутыми склонами холмов, была завалена трупами.
   Это было место яростной схватки, битвы без победителей, ибо два войска, сошедшиеся грудь на грудь в безжизненной долине, истребили друг друга почти до последнего человека. Тела, истерзанные, изрубленные, покрытые уже запекшейся кровью, лежали так плотно, что ни пяди земли не было видно. Воины в железной броне, пришедшие с юга для защиты границ своего королевства, и носившие на одежде и доспехах овеянные славой веков рыцарские гербы соседствовали с дикарями в звериных шкурах. Трупы лежали друг на друге, и сочившаяся из жутких ран кровь смешивалась, словно теперь, отняв жизни друг друга, отчаянные бойцы, не испугавшиеся взглянуть смерти в глаза, братались.
   Случайный наблюдатель, умей он парить над землей, подобно птице, оказавшись в этом воистину скорбном месте без труда смог бы догадаться, что творилось в ставшей местом последнего упокоения множества людей лощине еще несколько часов назад, вскоре после рассвета. Те, кто пришел с юга, дабы здесь остановить грозящего их домам, их землям врага, заняли позицию между двух холмов, живой стеной встав в самом узком месте долины. Они, верно, не сомневались, что враг примет бой, ибо не озаботились защитой своего тыла, и не стали выставлять дозоры. И они не ошиблись, ибо варвары-северяне, кровожадные дикари, не впервые являвшиеся сюда, атаковали в лоб, видя перед собой лишь жалкую горстку вражеских воинов.
   Волна за волной накатывалась орда пришельцев на защитников этого рубежа, вновь и вновь атакуя, но всякий раз отступая. Варвары несли потери, ибо враги их, вооруженные отличным оружием, закованные в железные доспехи, был искушен в ратном деле и полон готовности сражаться до конца, до последней капли крови. Но сотням противостояли тысячи, движимые жаждой крови, первобытной яростью, вожделевшие лишь смерти врага, а потому исход битвы был предрешен задолго до ее начала. Исступление и боевое безумие северян, стремившихся только к победе, не считавшихся с потерями, оказались сильнее холодного расчета их противника. Камень, кость и бронза восторжествовали над закаленной сталью.
   Сотни мужчин, сотни воинов нашли здесь свою смерть, ныне став лишь поживой для любителей мертвечины, собиравшихся в это жуткое место со всего побережья Эглиса. Пришельцы с севера выиграли этот бой, но цена победы оказалась слишком высока, ибо лишь один из десяти воинов, явившихся в этот край из-за скованных вековыми льдами гор, смог дожить до конца битвы. Те немногие, кто уцелел в этом кошмаре, не нашли в себе сил, чтобы провести погребальный обряд хотя бы для своих братьев, не говоря уже о павших врагах, и потому могилой для каждого из бойцов, достойных легенд, стала мерзлая каменистая земля, а отходной молитвой - хриплые крики предвкушавшего щедрый пир воронья.
   Но не все, кто остался на поле, были мертвы. Победители сражались с живыми, те же, кто пал в бою, более не интересовали их, ибо варвары, в отличие от воинов из цивилизованных краев, не опускались столь низко, чтобы грабить мертвецов. Они победили и ушли, предоставив морозу прикончить тех, кого пощадило их оружие. И стужа справлялась с этим.
  
   Молодой воин по имени Ратхар очнулся, почувствовав удар по голове. Слабо дернувшись, он открыл глаза и увидел нацеленный в лицо крепкий клюв, должно быть, мгновение назад коснувшийся шлема. Стервятник, не дожидаясь, пока жертва его испустит дух, решил приступить к трапезе.
  -- Прочь, - юноша с усилием произнес это слово, выталкивая его из пересохшей глотки. - Пошел прочь!
   Ратхар попытался махнуть рукой, отгоняя ворона, но не смог пошевелиться. Падальщик, однако, тяжело взмахнув крыльями, перелетел на соседний труп, пристроившись на груди облаченного в шкуру варвара, голова которого была разрублена пополам, и пристально уставившись на не желавшего умирать южанина. Ворон не спешил, ожидая, когда добыча окончательно лишится сил.
   Юноша, скосив взгляд, увидел, что поверх него повалился сраженный кем-то хварг, чье тело и придавило руки южанина. Варвар, погибнув, невольно спас жизнь альфионскому воину, которого, должно быть, просто не заметили в гуще трупов, и потому не добили соплеменники мертвеца. Более того, с Ратхара даже не стащили доспехи, благо, те были покрыты изрядным количеством чужой, да и своей тоже, крови. Быть может, видя это, враги не усомнились в том, что этот воин мертв, решив, что глубокие раны и были источником крови.
   А, возможно, это талисман, подаренный Хельмой, отвел глаза врагам, заставив их принять раненого воина за мертвеца. Ратхар выжил, вопреки всему, но пали многие. Умер, сраженный копьями северян еще в начале битвы, Кайден, изгнанник-скельд, многие годы назад навсегда покинувший родной край. Погиб оказавшийся на острие вражеского удара десятник Аскольд, суровый рубака, ставший Ратхару в этом походе едва ли не отцом, заботливым, строгим, но справедливым. Умелые воины приняли смерть в бою, а он, неопытный юнец, по странной прихоти неведомых сил остался жив.
   Однако Ратхар понимал, что ненадолго переживет своих братьев, что пали в той яростной схватке. Холод уже сковал его тело, подбираясь к сердцу, чтобы вонзить в него свои когти, выпив жизнь из чудом избежавшего смерти от рук врагов воина. Стужа погасила волю, что двигала бойцом в завершившемся сражении, позволив ему уцелеть там, где встретили свою гибель многие более опытные и искушенные ратники. Раны и холод убили жажду жизни, изгнали всякие желания из разума юноши. Не хотелось более ничего, кроме как лежать неподвижно и смотреть на бегущие по небу, прояснившемуся, должно быть, в преддверие ночного мороза, облачка, стремившиеся куда-то на юг, туда, где, верно, еще ждала своего героя Хельма.
   Воспоминание о любимой неожиданно придало силы, и Ратхар понял, что еще жив. Чтобы столкнуть с себя тело мертвого врага, оказавшееся неожиданно тяжелым, ослабевшему от потери крови, изнуренному недолгой, но яростной, на пределе сил, схваткой, воину пришлось приложить огромное усилие. Дернувшись всем телом, сбрасывая оковы холода, он спихнул с себя хварга. Но на большее сил юноши уже не хватило. Перед глазами вспыхнули яркие круги, мир бешено завертелся вокруг оси, которой на мгновение стал раненый, умирающий воин. Чувствуя, что не сможет более сделать ни единого движения, Ратхар замер. Голова, чудом, волею неведомых богов уцелевшая после удара варварского топора, гудела, точно набат.
   Вдруг рядом раздался протяжный стон, и Ратхар, скосив взгляд, увидел подле себя слабое движение. Не он один выжил там, где, казалось бы, выжить просто невозможно. Хварг, тот, кто еще несколько часов назад был непримиримым врагом альфионского ратника, тоже сохранил еще крупицу жизненной силы. Его грудь и живот, защищенные лишь медвежьей шкурой, были пронзены в нескольких местах, но, как видно, раны оказались неглубокими, а потому варвар не скончался просто от потери крови. И сейчас, придя в себя, он силился подняться на ноги, но, как и Ратхар, оказался слишком слаб.
   Хварг протяжно застонал, затем зашептав что-то на своем языке, которого Ратхар, конечно, не знал. Варвар, должно быть, понимал, что рядом нет никого живого, а потому не взывал о помощи, лишь молясь своим неведомым богам. Затем он внезапно умолк, пристально уставившись куда-то вдаль. И Ратхар, проследив за его взглядом, оцепенел.
  
   Она шла по усеянному трупами, изрубленными, лишенными конечностей, с рассеченными головами, полю, ступая спокойно, точно не была земля залита остывшей кровью сотен умерших. Девушка, совсем юная, быть может, младше самого Ратхара, она была облачена в простое серое платье, а ноги ее были босы, точно нежданная гостья не чувствовал исходившего от промерзшей земли холода.
   Девушка медленно брела по полю сражения, бросая по сторонам рассеянные взгляды, точно искала что-то, но забыла, что именно. Порой она низко склонялась над кем-то или чем-то, чего не мог видеть Ратхар, и, задержавшись на мгновение, двигалась дальше.
   Наконец, вдоволь побродив по полю боя, она направилась к вновь издавшему протяжный стон хваргу, верно, тоже заметившему пришелицу. Девушка приблизилась к умирающему воину, опустившись рядом с ним на корточки, а затем склонилась над варваром, коснувшись губами его чела.
   Северянин вздохнул, по телу его словно пробежала судорога. А когда девушка, которой неоткуда было взяться здесь, ибо поблизости не было поселений, а при войске, что полегло здесь, женщин не было, вновь поднялась на ноги, Ратхар увидел, что гримасу боли на плоском, скуластом лице хварга сменило выражение высшего блаженства. Прежде сведенные болью губы растянулись в радостную улыбку. Мертвец, казавшийся в этот миг безмерно счастливым, невидящим взглядом смотрел в небо. А девушка, оставив хварга, душа которого уже покинула этот мир, плавно ступая по стылой земле, направилась к Ратхару.
   Воин понял, кого ему довелось увидеть, и страх заставил юношу оцепенеть, не сводя взгляда с той, которая все так же скользила по усеянной трупами земле, приближаясь к Ратхару. Она не спешила, словно позволяя юноше рассмотреть себя. Девушка была весьма красива, это мог заметить и умирающий. Невысокая, чуть больше пяти локтей, она была узка в плечах и широка в бедрах, а скромное платье, шлейфом волочившееся по земле, обтягивало крепкую грудь.
   Но самым необычным в ее облике были волосы, белые, точно снег, ниспадавшие на плечи и спину, обрамляя круглое, словно у тех, кто родился в южных землях, лицо. Вздернутый носик, пухлые чувственные губы тоже придавали ей сходство с южанками, жительницами далекого побережья. Но стоило лишь взглянуть в глаза деве, что медленно брела по полю сражения, бесстрастно взирая на искромсанные тела павших бойцов, как становилось ясно, что вовсе не на юге родилась она. Девушка, которой неоткуда было появиться здесь, которую юноша просто не мог, не должен был видеть, остановилась в трех шагах от неподвижно лежавшего на промерзшей земле Ратхара, и взгляды их на мгновение встретились.
   Тот, кто лишь на рассвете стал воином, вздрогнул. Ничего человеческого не было в этих глазах, лишенных зрачков, затянутых темной пеленой. Под прикрытыми веками незнакомки клубилась вечная тьма, словно то были не глаза, а два бездонных провала, высасывающих из этого мира тепло, свет и саму жизнь. На Ратхара молча, не произнося ни слова, даже не шевелясь, смотрела сама Смерть.
  -- Ты явилась взять мою душу, - Ратхар все же помнил, что был мужчиной, и успел стать воином, пусть даже первый же бой и оказался для него последним, а потому осмелился первым нарушить молчание. - Чего ты ждешь? Знаю, мой час пришел, так не мешкай же!
   Ратхар испугался, испугался так, как не боялся прежде никогда. Он был еще жив, пребывал в полном сознании. И тем страшнее была мысль о том, что вот сейчас та, кто избрала ныне облик юной девушки, склонится над ним, одним легким касанием вырвав из истерзанного тела то, что звалось душой, и чему никто, ни один мудрец или чародей, доселе не смог найти объяснения.
   А та, что собирала кровавую жатву на этом безымянном поле, все смотрела на юношу, проникая своим жутким взглядом в самую его душу, и Ратхар вдруг понял, что страх бесследно исчез, уступив место покорности и безразличию. Он смотрел в глаза той, что стояла недвижно над воином, чувствуя, как тонет, растворяется в той тьме, что плескалась, прихотливо пульсируя, в ее глазах.
  -- Почему ты медлишь, воин, когда должно спешить? - голос той, которую даже в мыслях Ратхар боялся назвать истинным именем, был глухим, хриплым и абсолютно безжизненным. И он зачаровывал, заставляя вслушиваться в каждый звук, забыв обо всем, что творится вокруг.
  -- Я не воин, и мне уже некуда спешить, - юноша с трудом разлепил губы, даже не задумываясь над тем, что говорит. Он впал в странное оцепенение. Ратхару казалось, что все, что сейчас творится, происходит вовсе не с ним, что это видение, диковинный сон, а во сне человек не задумывается над тем, что говорит или делает, поступая так, как никогда не решится поступить наяву.
  -- Я ждал тебя, и ты явилась, - спокойно, слишком спокойно для того, кто еще полагает себя живым, вымолвил Ратхар. - Теперь я готов следовать за тобой.
   Страха больше не было, как не было иных чувств. Человек уже ступил за ту грань, что отделяет этот бренный мир от иного, непостижимого и необъятного, не ведающего страха, любви или гнева, мира, который, быть может, и является истинным обиталищем всех, кто смеет называть себя разумными созданиями.
  -- Я дарую забвение тем, кого терзают воспоминания, - вдруг нараспев произнесла та, что стояла над недвижным человеком. - Тем, кого мучает боль, я даю избавление от нее, и облегчаю страдания того, кто устал идти по этому пути, пребывая в оковах вечно страждущей плоти. Но ты еще принадлежишь этому миру, в тебе много жизни, и ты не успел свершить все, что предначертано. Я не возьму тебя... сейчас.
  -- Но я ранен и слаб, и мне некуда идти, - не отрывая взгляда от своей собеседницы, словно зачарованный, произнес Ратхар. - Здесь пали все те, кого я мог назвать своими братьями, и мой путь прервется здесь.
  -- Ты прошел кровавую купель, лишившись многого, но многое и обрел сегодня, - возразила та, что даровала избавление от мук. - И ты еще жив, пусть сам и не желаешь верить в это.
  -- Если я жив, то как могу видеть тебя? Как возможно, чтобы я говорил с тобой?
  -- Я сама пожелала, чтобы было так, - последовал ответ. - Ведь как порой становится тяжко быть лишь проводником. Вы видите меня только одно неуловимое мгновение, оказавшись на грани, а я столь долгое время не разговаривала ни с кем, что позабыла, как звучит собственный голос. Но коль ты видишь меня, то быть может, поднимешься на ноги? Ведь вы верите, что мужчине должно встречать меня стоя, разве нет?
   Что-то в ней вдруг начало меняться, и спустя миг на обессилевшего воина взирало существо, которое теперь уже нельзя было спутать с живым человеком. Кожа, побледневшая, казавшаяся такой прозрачной, что через нее едва не просвечивали кости, обтянула череп, лишенный, как будто даже клочка плоти. Только глаза остались неизменными, два провала, сквозь которые взирала на этот мир непроглядная тьма. Да еще волосы внезапно стали белыми, точно снег в средине зимы.
  -- Встань, воин, - приказала та, при мысли о которой прежде юношу охватывала дрожь. - Поднимись, и внемли мне!
   В ее словах, в ее взгляде, даже в самой позе, которая не менялась все это время, Ратхару вдруг почудился приказ, сопротивляться которому он не смел. Юноша рванулся вверх, точно попавшая в силки птица, и сам не понял, как очутился на ногах, стоя теперь лицом к лицу с той, которую он не ожидал встретить, но которую встречал однажды всякий, кто жил под этим небом.
   Они оказались почти одного роста, хотя сперва юноше его собеседница показалась невысокой. И она по-прежнему пристально смотрела на человека, с удивлением ощупывавшего свою голову, которой полагалось быть расколотой могучим ударом. Но нет, топор хварга, обрушившийся на затылок юноше, лишь разрубил оказавшийся на диво крепким шлем, и, уже на излете, рассек стеганый подшлемник, смягчивший удар.
   С трудом расстегнув окоченевшими пальцами пряжку ремешка, удерживавшего шлем, Ратхар осторожно ощупал голову, словно боясь, что угодит пальцами в зияющую рану, источающую горячую кровь. Крови действительно хватало, но рана уже затянулась. Кремневое лезвие разрезало кожу, и волосы слиплись от горячей влаги, что сочилась из пореза, но череп был цел.
  -- Теперь ты убедился ли, что жив? - испытующе взглянув на едва державшегося на ногах юношу, спросила его собеседница, вдруг снова ставшая схожей с обычной человеческой женщиной.
  -- Но что мне делать теперь, куда идти? - Ратхар говорил еще с трудом, чувствуя, что в любой миг силы могут оставить его.
  -- Ступай на юг. Здесь начинается твой путь, но никому не ведомо, где и как завершится он. Однако, если промедлишь, то не уйдешь отсюда далеко. Поблизости еще есть твои враги, а ты, верно, слаб сейчас, и не сможешь защититься от них. Так что ступай, не мешкая.
   Она вдруг придвинулась к юноше, и, прежде чем тот в страхе успел отшатнуться, коснулась губами его щеки. Ратхар ощутил ледяное дыхание той, которая была столь похожа на человека.
  -- Ступай, и помни, Ратхар, - прозвучал возле самого уха воина торопливый шепот. - Все только начинается. И знай, отныне я всегда буду стоять за твоей спиной.
   А затем она молча развернулась, и двинулась прочь, на север, туда, откуда и явилась. А Ратхар все смотрел ей вослед, не веря еще, что все это произошло с ним наяву. Он не сводил взгляда с ее спины, покуда та, кого всякий из людей, неважно, великий правитель или последний бедняк, трус или храбрец, воин, торговец или простой бродяга без роду и племени, видит в свой последний миг, не исчезла в окутавшей поле сражения дымке. Воин развернулся и пошлел на юг, туда откуда явился в этот гибельный край несколько дней назад. Прежде их было четыре сотни, ныне же лишь он один пустился в обратный путь.
  
   Ратхар брел по пронизанной ледяным ветром равнине, потеряв счет времени и собственным шагам. Позади оставалось поле боя, где нынче пировало воронье, а впереди вырастали из земли плоские холмы, и на вершинах их темнела стена леса. Юноша помнил, как они проходили по древней чаще, с опаской озираясь по сторонам, глядя на возвышающиеся всюду могучие ели, такие старые на вид, что казалось, они должны были видеть сотворение этого мира. В тот раз воину, отдохнувшему, полному сил, путь от опушки этого девственного леса до той долины, где командиры решили принять бой, не показался очень долгим. Теперь же он шел и шел, переставляя ноги с упорством безумца, но чаща, в которой в этот миг воплотился весь мир, и до которой почему-то больше всего на свете желал добраться, дойти любой ценой Ратхар, оставалась все так же далека.
   В первые мгновения юноше показалось, что он сможет дойти, что сил хватит, но каждый новый шаг давался со все большим трудом. Ратхар сам не понимал, что заставляет его идти вперед, когда лучше было бы опуститься на мерзлую землю, закрыв глаза и погрузившись в сон, который уже не закончится никогда. Так было проще, но юноша не останавливался, размеренно шагая и впившись взглядом в темную зубчатую стену хвойного леса. На самом деле Ратхара шатало, словно былину на ветру, и он едва держался на ногах, но все это было уже не важно.
   Он избавился от всего, что могло задержать юношу, сковав его движения. Ратхар стащил с себя доспехи, верно служившие ему, но отныне бесполезные, а шлем и оружие он бросил еще раньше. Затем настал черед поддоспешника, и стеганая куртка, так хорошо смягчавшая удары, осталась где-то позади, брошенная на землю. Правда, краем сознания юноша успел пожалеть об этом, ведь подклад еще и защищал от холода, а ветер с каждой минутой становился все злее, пронизывая до костей. В прочем, возвращаться за курткой, право же, не стоило.
   Под ногу подвернулся камень, и Ратхар, не сумев сохранить равновесие, упал, успев выставить руки. Оказавшись на четвереньках, он немного помедлил, собираясь с силами, которых уже не осталось. Затем он услышал рычание.
   Подняв взгляд, юноша увидел перед собой оскаленную морду, с которой капала на землю желтая пена. Волк, облезлый, такой тощий, что сквозь покрытую клочьями шерсти шкуру выпирали ребра, стоял напротив человека, оскалив клыки.
  -- Прочь, - прохрипел Ратхар, пытаясь подняться на ноги. - Убирайся! Я - не твоя добыча.
   Юноша слабо отмахнулся, и зверь отступил на пару шагов назад, все так же не сводя с человека голодного взгляда. Должно быть, волк был ранен или болен, и только поэтому он не бросился на измученного воина, безоружного, едва державшегося на ногах, тотчас же. Но хищник чуял кровь, запах которой сводил его с ума, видел перед собой слабого, беспомощного человека, а потому не собирался убегать.
   Ратхар, издав утробное рычание, встал, шатаясь, раскачиваясь из стороны в сторону, точно маятник. Его внимание привлекло движение справа, и юноша увидел, что к нему, не спеша, бегут еще несколько волков.
   Запах свежей крови привлекал зверье со всей округи, и волки, в этих края не особо крупные, были не прочь полакомиться мертвечиной, еще такой мягкой и податливой. Но на пути их оказалась живая добыча, а это было гораздо лучше, чем терзать мертвую плоть. Стая кинулась к израненному воину, беря того в кольцо.
  -- О, нет, - выдохнул Ратхар, озираясь по сторонам. Все было кончено, это юноша понял сразу. Он был один, слабый, безоружный, ибо недавно выбросил, словно ненужную железку, даже засапожный нож. В прочем, сейчас, даже находись он в арсенале своего покойного господина, ничего бы не изменилось.
  -- Почему так, - скрипя зубами, молвил воин. - Почему не от стрелы или копья, а от грязных клыков? Ужели я не достоин того, чтобы пасть в бою, как все мои братья?
   Хищники приближались, а человек уже не мог защищаться от них. Он сумел сделать еще несколько шагов, прежде, чем вновь упал, уткнувшись лицом в холодную землю. Лес был все так же далек, и все ближе были кровожадно рычавшие волки.
  -- Я старался, - едва слышно произнес Ратхар, обращаясь к той, что должна была вот-вот явиться к нему вновь, теперь уже точно в последний раз. - Я пытался, но не смог. Ты ошиблась, мой путь должен завершиться здесь.
   Юноша замер, покорно ожидая, когда же на горле его сомкнутся клыки. Но смерть так и не пришла.
  
   Второй раз сознание возвращалось медленно, и юноша не сразу пришел в себя. Он словно бы тонул, но не в воде, а в чем-то вязком, словно патока, то выныривая к самой поверхности, то вновь уходя на глубину, туда, где не было ни света, ни звуков, только тьма.
   Наконец Ратхар порвал пелену, окутавшую его, и, шумно выдохнув, открыл глаза, еще с трудом понимая, где он может находиться. Над головой раскинулось звездное небо, обрамленное зазубренными вершинами могучих елей, а, значит, уже наступил вечер, вот-вот готовый смениться ночью, как всегда в этих краях, холодной, такой, которую не всякому суждено было пережить.
   Не сразу юноша понял, что укрыт чем-то теплым и мягким, а где-то совсем рядом потрескивает костер, и ветер доносит запах похлебки, от которого мгновенно свело судорогой пустой живот, и рот наполнился вязкой слюной. Лишь сейчас Ратхар ощутил, как он проголодался.
  -- С возвращением, - над юношей, тело которого казалось невесомым сейчас, склонился едва различимый в вечернем сумраке человек, мужчина, судя по голосу, уже немолодой, но вовсе еще и не старик. - Я рад, что ты все же пришел в себя.
   Ратхар мог поклясться, что не произнес ни звука, и не шелохнулся, придя в себя, но тот, кого все еще скрывала тьма, безошибочно понял, что юноша очнулся.
  -- Право же, нужна веская причина, чтобы пуститься в дорогу в одиночку, без припасов и оружия, да еще со свежей раной, - произнес неведомый спаситель. - Похоже, тебе, парень, здорово досталось.
  -- Где я, - наконец произнес Ратхар, щурясь изо всех сил, чтобы рассмотреть того, кому, кажется, юноша отныне был обязан жизнью. - Сколько времени прошло? И кто ты?
  -- Я решил сделать привал в лесу, - незнакомец придвинулся еще ближе, и юноша, наконец, смог разглядеть черты его лица.
   Тот, кто так кстати оказался на пути юноши, с первого взгляда казался человеком бывалым, привычным к тяготам пути, да и, скорее всего, к безумию боя. Спокойный, немногословный, он буквально испускал волны уверенности и силы, которую, однако не выпячивал, не кичился ею.
   Немолодой, лет за сорок, непривычно смуглая кожа, худощавый, он тоже внимательно рассматривал раненного воина. С узкого, непроницаемого лица, обрамленного небольшой бородой, в которой уже серебрилась седина, и стянутыми на затылке в хвост темными волосами на юношу уставились глаза цвета изумруда, и в них бились отсветы пламени костра.
   Он был одет просто и удобно, явно снарядившись для долгого путешествия. Шерстяная рубаха с вышивкой на вороте, штаны из кожи, короткие сапоги, все было прочным, добротным. Был у спасителя Ратхара еще и плащ, легкий и очень теплый, которым путник как раз и укрыл раненого юношу, спая того от стужи.
   Как и всякий путник из тех, что рискуют пускаться в странствие по этим негостеприимным краям, незнакомец позаботился об оружии. К могучему стволу возвышавшейся неподалеку ели было прислонено короткое копье с широким жалом, походившим на небольшой кинжал, а на поясе мужчины висел тяжелый нож в потертых ножнах. Явно это было не украшение, а рабочий инструмент и, наверняка, оружие, в умелых руках не уступающее настоящему стальному мечу. И почему-то Ратхар ни на мгновение не усомнился в том, что мастерства в обращении со смертоносным железом его нежданному спасителю было не занимать.
  -- Я нашел тебя у подножья холма, - произнес незнакомец. - След твой тянулся откуда-то с севера, но путь твой прервался бы здесь. Волки уже готовились приступить к трапезе, а ты едва ли мог бы отбиться от них, не имея под рукой ничего, могущего сойти за оружие. Я отогнал волков, - продолжал свой рассказ нежданный спаситель Ратхара. - Ты был в беспамятстве, но останавливаться на равнине я все же не решился. Мало ли, кто может заглянуть на огонек? Костер ночью виден за много верст, а эти места, как я уже успел понять, лишь кажутся такими безжизненными. К счастью, твоя рана оказалась не столь опасной, как я подумал. Я промыл ее и перевязал, так что скоро и следа не останется.
   Тем временем Ратхар заметил то, на что не обратил внимания в первые мгновения. На левой щеке его спасителя, пока остававшегося безымянным, была странная метка. Два шрама, явно, весьма старых, шли параллельно, от скулы к виску, а их, точно перекладина, перечеркивал еще один рубец. Татуировка находилась как раз там, где у погибшего Кайдена, одного из дружинников рыцаря Магнуса, был шрам, оставленный каленым железом.
  -- Скельд, - удивленно произнес Ратхар. - Ты ведь скельд, верно?
  -- Да, я родом со Скельдина, - кивнул незнакомец. - Мое имя Альвен из рода Талем. А тебя как мне называть?
  -- Я Ратхар, и я из Альфиона, - поспешно сообщил юноша. - Благодарю тебя, Альвен. Ты спас мне жизнь, явившись, когда я уже и не надеялся на помощь. Я твой должник.
  -- Не спеши с такими словами, - усмехнулся островитянин. - Мало ли, чего могу потребовать в награду, какой службы потребую от тебя. Но лучше скажи, откуда ты пришел. Поблизости ведь нет человеческого жилья.
  -- Я пришел с берегов Эглиса, - мрачно ответил Ратхар, при мысли о погибших товарищах, пусть даже он едва знал многих воинов, что остались там, в лощине, на берегу реки, на поживу воронам. - Был бой, мы встретили удар врага, и погибли все, кроме меня. Нас было четыре сотни, - добавил юноша. - Но только мне суждено было вернуться оттуда.
  -- Здесь поблизости нет никакой реки, - недоуменно произнес Альвен. - Сколько же ты смог пройти?
  -- Не знаю, - помотал головой Ратхар. - Я не считал шаги, просто шел, покуда хватало сил.
   Только сейчас юноша понял, как много он сумел пройти, прежде, чем свалился, едва не став добычей волчьей стаи. От тех холмов, где принял свой первый бой Ратхар и до леса, за которым, собственно, и начинались земли, чьи жители признавали власть короля Альфиона, было несколько лиг, больше половины дневного перехода. И можно было назвать просто чудом то, что в пути едва державшийся на ногах юноша не встретил хваргов, которых поблизости наверняка хватало.
  -- Что ж, о делах поговорим потом, - решил Альвен. - Похлебка, кажется, уже сварилась, так что прошу тебя, Ратхар, разделить со мною скромную трапезу. - Островитянин указал на висевший над костром помятый котелок, распространявший вокруг себя просто волшебный аромат и издававший призывное бульканье.
   Ратхар не стал отказываться, поскольку живот его к этому часу уже перестали сводить голодные спазмы, словно тело окончательно отчаялось подкрепить истраченные силы. Все еще чувствуя слабость, юноша поднялся на ноги, перебравшись поближе к прогоравшему костру, и присоединился к принявшемуся с аппетитом поглощать собственную стряпню секльду.
   Готовить Альвен, как выяснилось, умел, приправив мясо, то ли добытое на охоте, то ли купленное где-нибудь, хотя и непонятно было, где, какими-то травами. Проголодавшийся, точно медведь после спячки, юноша накинулся на нехитрую снедь, заедая похлебку, горячую, обжигавшую рот, куском зачерствевшей лепешки, которая нашлась в заплечном мешке Альвена. В прочем, постепенно он насытился, и потому стал есть неторопливо, наслаждаясь теплым ароматным варевом.
  -- И куда же ты намерен направиться теперь? - Как и обещал, островитянин вновь вернулся к самому главному: - Ты прошел столько верст, едва живой, что останавливаться теперь было бы грешно. На твоем месте многие сильные воины просто остались бы лежать там, среди тел своих братьев, покорно ожидая, когда за ними явится смерть.
   Ратхар вздрогнул, уже потом понадеявшись, что это укрылось от взгляда его спасителя. В сознании словно прорвало плотину, и воспоминания, невероятные, сродни странному сну, но вовсе не бывшие грезами, нахлынули на юношу. И словно наяву, он вновь услышал голос, холодный, безжизненный, и вместе с тем чарующий, завораживающий: "Все только начинается здесь. И помни, я всегда буду за твоей спиной".
  -- Мне нужно идти замок своего господина, - подумав, ответил юноша. - Я должен принести весть о его гибели, и о гибели воинов.
  -- Пожалуй, тебе не стоит торопиться, - заметил островитянин. - Ты все же слишком слаб, чтобы пускаться в дорогу прямо сейчас. А с кем вы бились там? Мне казалось, эти земли почти необитаемы.
  -- Хварги, - словно выплюнул Ратхар. - Варвары с севера, кровожадные твари. Их было множество, возможно, несколько тысяч. Мы сдерживали их, пока хватало сил, пока хоть один воин еще мог держать оружие, но проиграли. И они еще могут быть где-то рядом. Никто не ждал, что эти дикари двинутся на юг так поздно, ведь перевалы в горах вот-вот может занести снегом, и тогда они не смогут вернуться в свои дома.
   Странно, но сейчас, оказавшись в глухом лесу, юноша не испытывал страха при мысли о том, что кровожадные и неумолимые пришельцы с севера могут быть где-то поблизости, рыща в поисках нового врага, ибо не утолили еще жажду крови, сжигавшую их. Альвен выбрал для ночевки небольшую поляну, расположенную, кажется, довольно далеко от опушки. Должно быть, путника привлек бивший из-под земли родник, но кроме источника воды альфионский воин не мог найти в этом месте иных достоинств. Враги, укрываясь за деревьями, могли подобраться как угодно близко и, на выбор, одним стремительным броском добежать до путешественника и его невольного товарища, прежде, чем те успеют подняться на ноги, или, если захотят, просто перестрелять их из луков, за мгновение утыкав стрелами.
   Но, несмотря на это, Ратхар не ощущал опасности, пребывая в постоянном напряжении, что было с ним прежде, когда альфионский отряд, двигавшийся на север, к Эглису, проходил по этим лесам. Тогда угроза чудилась всюду, в каждой тени юноша, да и не только он, видели притаившихся варваров, только и ждущих, чтобы впиться в глотки зазевавшимся южанам. Но сейчас, успокоенный исходившей от островитянина уверенностью и тщательно скрываемой силой, Ратхар был расслаблен и беспечен. В прочем, ничего предосудительного в том не было. Юноша успел лишь раз увидеть, что может сделать со сколь угодно многочисленным противником, охваченным дикой яростью, единственный выходец с далеких и таинственных островов, и был уверен, что любую случайную шайку хваргов Альвен перебьет, не вставая с земли.
  -- Кем бы ни были эти харги, и какая сила не заставила бы их выступить в поход, сейчас поблизости никого нет, - меж тем, о чем-то подумав, уверенно ответил назвавшийся Альвеном человек. - Хотя следы мне попались, но они ведут на юг, и их немного. Должно быть, просто разведчики. Полагаю, ваши враги тоже потеряли немало воинов, и едва ли они рискнут теперь продолжать поход.
  -- С юга, из Фальхейна, должно выступить королевское войско, - произнес Ратхар. - Мы были лишь передовым отрядом. Никто не думал, что придется вступать в бой так скоро. Мы лишь должны были следить за врагом, ведь мало кто верил, что хварги перейдут Эглис. И, пожалуй, ты прав, эти дикари не рискнут оставаться здесь слишком долго, - добавил юноша. - Если перевалы занесет, им придется провести по эту сторону Ледяных Зубов всю зиму, и тогда, в этом нет сомнений, весну никто из них не увидит. Хваргов считают не людьми, но животными, и будут охотиться на них, точно на бешенных зверей. И их истребят, всех до единого. Так что сейчас эти варвары должны спешить на север.
  -- Здесь нет твоих врагов, - повторил Альвен. - Но так же не видно здесь и королевского войска. Так что, если ты намерен идти на юг, то я предлагаю тебе разделить тяготы пути, - неожиданно произнес островитянин. - Возможно, нам встретится правитель этих земель.
  -- Я сочту за честь, - не раздумывая, ответил юноша. - Но скажи, Альвен, какая нужда привела в наши земли тебя? Твои соплеменники - не частые гости здесь.
  -- Но ты-то сразу понял, откуда я родом, - усмехнулся скельд. - Значит, не так уж редко в этих краях появляются мои братья.
  -- Один из воинов, что пришли с юга, был скельдом, - с неожиданной тоской ответил Ратхар. Кайден, изгнанник, отвергнутый родом, принял смерть, достойную легенд, на чужой земле, сражаясь под знаменем чужого правителя. Воин сумел на несколько мгновений сдержать натиск врага, должно быть, искренне веря в те секунды, что так спасет жизни своих товарищей. - Он погиб, в одиночку выступив против целой орды северян, - со вздохом добавил юноша, словно наяву увидев вдруг, как темный вал яростно завывающих хваргов захлестывает прямого, словно копейное древко или, вернее, клинок меча, бойца, столь смело и безрассудно вышедшего навстречу сотням врагов.
  -- Что ж, он поступил так, как должно воину, - невозмутимо вымолвил Альвен. - Мы рождаемся бойцами, совершенствуя мастерство до последнего вздоха, и если приходится сражаться, то не жалеем сил. - Островитянин как будто ничуть не удивился, услышав, что здесь погиб его соплеменник.
   Ратхар подивился безразличию, сквозившему в каждом взгляде, каждом жесте своего спасителя. Несомненно, великие воины, настоящие мастера, равных которым не было под этим небом, жители островов Скельдин много веков назад явившиеся, как говорили, откуда-то с заката, ушли в добровольное заточение, отгородившись от всего остального мира суровым морем. И там, подчас не видя никого, кроме соплеменников, полжизни, они неустанно занимались только одним - учились сражаться, оттачивая свое смертоносное искусство до никому неведомого идеала. Не удивительно, что об этих отшельниках, каждый из которых, будто бы, мог голыми руками прикончить десяток вооруженных противников, ходили самые странные слухи, самые невероятные истории рассказывали об этом племени, затерявшемся на краю изведанного человеком мира.
   Мало кто мог похвастаться, что видел одного из обитателей островов дальше, чем на побережье, докуда порой все же добирались их легкие ладьи. Но Альвен сейчас выглядел абсолютно невозмутимо, будто скельды каждый день сотнями покидали родные острова, дабы сражаться, как простые наемники, в самых дальних краях. Однако Ратхар не посмел выказать свое удивление, помня о приличиях.
  -- Но ты так и не сказал, какими судьбами очутился здесь, - напомнил юноша, после немудреного, но сытного ужина почувствовавший прилив сил. - Что привело тебя в Альфион? Здесь не место для праздных путешественников. В этих краях весьма опасно.
  -- Меня привели сюда дела рода, - неожиданно неприветливо ответил Альвен. - И я не могу рассказать тебе всего. Просто пока мой путь лежит на юг, и я решил, отчего бы нам не проделать часть его вместе. Ведь ты прав, Ратхар, здесь действительно опасно.
  -- Но, ты, должно быть, спешишь, - неизвестно, почему на ум юноше пришла эта мысль. - А из-за меня ты уже потерял немало времени. И потом, когда мы двинемся в путь, я просто не поспею за тобой, Альвен. Я ранен, и еще весьма слаб, и не смогу идти быстро.
  -- Пустое, - отмахнулся скельд. - Мои дела не столь важны, чтобы все решил один день. Я успею, - уверенно ответил он.
   Весь вечер, пока они ели, и затем, во время беседы, Ратхар ловил на себе какие-то странные взгляды своего спасителя. Альвен, словно не решаясь спросить прямо, украдкой разглядывал юношу со странным выражением удивления, почтения и даже некоторой боязни. Ратхар не понимал этого, но и сам не осмеливался открыто поинтересоваться причинами столь странного поведения своего нежданного спутника.
   Возможно, терпение юноши и не выдержало бы, заставив того, быть может, пойти против некоторых правил приличий. Однако Альвен опередил альфионца, что, пожалуй, было к лучшему.
  -- Скажи, - неожиданно спросил скельд, заметно понизив голос. - Там, не поле битвы, когда ты остался один, ты видел Ее?
   Ратхар вздрогнул. Он сразу понял, о ком спросил его собеседник, и вдруг, словно наяву, ощутил ее ледяное дыхание на своей щеке. Перед глазами вновь предстала необычная и пугающая картина - хрупкая девушка в простом сером платье скользит, словно вовсе не касаясь земли, над изрубленными, выпотрошенными, искалеченными телами сотен бойцов, жутким ковром покрывших теснину меж двух голых холмов.
  -- Да, я видел Ее, когда все уже кончилось, - глухо ответил юноша, уже успевший стать воином. - Но откуда ты узнал об этом?
   Вместо ответа Альвен протянул своему спутнику котелок, сейчас заполненный набранной в роднике водой. Было темно, лишь прогоревший костер немного рассеивал опустившийся на лес сумрак, но и этого неверного света хватило Ратхару, чтобы увидеть перемены, случившиеся с ним самим.
   На юношу смотрело такое знакомое, и такое чужое теперь отражение, что он едва не выронил котелок. Лицо, и так никогда не бывшее пухлым, осунулось, но это было понятно, ведь раны и напряжение боя, едва не ставшего для Ратхара последним, неизменно должны были взять свое. В глазах появился какой-то странный блеск, прежде виденный юношей во взглядах старших товарищей, Аскольда или Кадена. Так смотрели воины, прошедшие кровавую купель, и сумевшие выйти живыми из ожесточенной схватки. Теперь и Ратхар, молодой парень из затерянной в лесу деревушки, мог назвать себя воином, ибо он на равных бился там, в безымянной долине на берегу могучей северной реки, сражаясь тогда, когда уже пали многие искушенные бойцы, рыцари и закаленные в множестве схваток наемники.
   Но не худоба, не впалые щеки или блеск, который бывает в глазах голодного волка, да еще человека, своими руками отправившего в небытие десяток сородичей, испугал Ратхара, внезапно почувствовавшего, как дрожат руки. Шевелюра темных, почти черных волос, что было редкостью для этих краев и ясно свидетельствовало об изрядной доле невесть откуда взявшейся южной крови, текшей в жилах юноши, сменилась инеем седины. Лишь редкие темные прядки пробивались в выцветших за один день волосах, спадая на лицо Ратхара.
  -- Мы называем это Дыханием Вдовы, - вдруг отрешенно произнес Альвен. - А еще - Печатью, ибо так Она метит порой смертных воинов.
  -- Она не взяла меня с собой, - тихо ответил Ратхар, поняв, что сейчас нет нужды в лишних словах, ибо тот, кто сидел напротив него, знал о смерти достаточно. - Я просил, но она приказала идти, и я пошел, пока хватило сил.
  -- Отныне ты - ее служитель, - едва заметно усмехнулся скельд. - Тебе предстоит свершить что-то в этой жизни, и потому ты еще здесь, а твои братья уже вступили в пределы теней. Ты заберешь чью-то жизнь, став орудием в руках Ее, совершенным инструментом в руках Ее. Она лишь дала тебе отсрочку, пока не исполнится предначертанное, чтобы ты помнил, что Она явится непременно, когда сочтет нужным. Давно я не слышал о таком, - совсем тихо, чуть слышно, произнес Альвен. - Ты избран Ею, и не смей противиться неизбежному.
  -- Но зачем, - удивленно выдохнул юноша, ощутивший вдруг невесть откуда взявшийся страх. - Что я могу? Что должно сделать?
  -- Иди тем путем, что начинается у твоих ног, - ответил островитянин. - Если что-то суждено исполнить, ты исполнишь. Но никто, ни один мудрец или величайший маг, не сможет поведать, что и когда. Лишь Она знает, но не ответит, как ни проси, ибо вновь ты увидишь ее, когда все уже будет кончено.
   Потом они молчали, не отводя взглядов от раскаленных углей, того, что осталось от костра, давшего путникам тепло и пищу. Говорить было не о чем, да и чем-то кощунственным казалось нарушить воцарившееся словно в целом мире безмолвие. Умолкли ночные птицы, не было слышно ни волчьего воя, ни даже шелеста листвы, растревоженной налетевшим с далеких горных вершин ветром, предвестником зимы, до наступления которой оставалось не столь уж много времени.
  -- Нужно как следует отдохнуть, - наконец нарушил молчание скельд. - Я ощущаю опасность, и не желаю рисковать, задерживаясь в этих краях.
   Альвен устроил себе постель из лапника, а когда Ратхар попытался вернуть ему плащ, согревший юношу, воистину вернувший его к жизни, островитянин лишь отрицательно помотал головой.
  -- Ты должен хорошо выспаться, если не хочешь завтра отстать, - произнес Альвен. - Я хочу следующую ночь провести под крышей пусть даже и убогой лачуги, а не под открытым небом. Никакая привычка не заменит настоящую постель, а мне уже пришлось немало ночей встретить среди скал или в дремучей чащобе. Так что с рассветом мы выступим, и будем идти так быстро, как только сможем.
  -- Разве нам не нужно выставить часового? - удивился Ратхар, поняв, что его спаситель намерен прямо сейчас погрузиться в сон. - Я мог бы посторожить... - без особой уверенности предложил он.
   Юноша устал и ослаб, раны еще были слишком свежи, и он сам понимал, что, как боец, не стоит и ломаного гроша. Но беспечно засыпать в чужом, казавшемся таким опасным лесу, где на двух путников запросто могли набрести жаждавшие крови хварги - это казалось каким-то безумием.
  -- Это лишнее, - прервал явно растерянного альфионца скельд. - Если к нам приблизится кто-либо, таящий дурные намерения, я учую его за несколько перестрелов. Можешь не беспокоиться, мой юный друг, сегодня нас никто не потревожит.
   Ратхара все еще терзало беспокойство. Юноша помнил, что их командиры, когда войско двигалось к Эглису, не скупились на посты и дозоры, покуда не выбрались из этого мрачного леса. Тогда опасность мерещилась отовсюду, и даже бывалые воины, многие годы посвятившие ратному ремеслу, пребывали в сильнейшем напряжении. Но от Альвена сейчас исходила такая уверенность, что Ратхар просто не решился спорить дальше, тем более, он действительно ощущал слабость, вызванную ранами и утомительным, на пределе сил, переходом через равнину.
   Пребывая в беспамятстве, чудом держась на ногах, юный воин преодолел много лиг, и это подорвало его и так истощенный организм. Жар костра и сытная пища сделали свое дело, но, здесь скельд был совершенно прав, требовался еще и крепкий сон, который, как известно, способен исцелят без знахарей и чародеев.
  
   Наутро, открыв глаза, Ратхар почувствовал себя полным сил, готовым хоть сейчас вскочить и шагать, покуда ночь не опустится на землю, а в конце похода еще и вступить в бой. От прежней усталости не осталось и следа, мышцы были полны мощи, и только саднивший шрам на затылке напоминал, что еще недавно юноша едва не умер, получив весьма тяжелую рану.
   Как ни странно, островитянин оказался прав, и покой заночевавших в дремучем лесу путников никто и ничто не нарушило, вселив в сердце юноши обманчивую уверенность в собственной безопасности. Разумеется, Ратхар представлял, какие опасности может скрывать этот лес, но теперь чувствовал себя спокойнее, убедившись, что Альвен знает цену своему слову.
   Самого Альвена нигде не было. Постель его была пуста, но заплечный мешок, а также медный котелок, единственная походная утварь скельда, остались на месте. Ратхар уже намеревался отправиться на поиски своего спутника, но островитянин возник на поляне, словно явившись из воздуха.
  -- Ну, что, мой юный друг, ты готов? - Ратхар заметил, что грудь скельда вздымалась чаще обычного, а лоб его покрыла испарина. Увидев, что Альвен держит в руках свое копье, похоже, единственное серьезное оружие, юноша догадался, что его попутчик выполнял воинские упражнения где-то неподалеку.
  -- Да, Альвен, - решительно кивнул Ратхар. - Можем отправляться в путь.
  -- Ты ведь родом из этих краев? - вдруг спросил островитянин.
  -- Нет, мой дом на юге, - пожал плечами молодой воин. - А что?
  -- Как далеко отсюда до человеческого жилья?
  -- Если ты о больших городах или хотя бы поселках, то придется идти дня два, а то и больше, - подумав, ответил Ратхар. - Но поблизости точно есть несколько хуторов, мы их видели, когда шли на север. Думаю, к вечеру мы сможем добраться до одного из них. Может, там нам даже продадут лошадей, - вздохнул юноша. - Хотя, скорее всего, жители ушли на юг, опасаясь появления хваргов.
  -- Да, лошади, это хорошо, - усмехнулся Аолвен. - Особенно, если есть дороги, по котором могут пройти эти лошади. Но пока, видимо, придется доверять только собственным ногам. Так что, не будем медлить. День обещает быть теплым, а это значит, сможем пройти большее расстояние.
   И они пошли. Двигались быстро, поскольку оба путника не были отягощены поклажей. Алвьен, который шел первым, кроме копья, котелка и плаща имели еще тощую котомку со скудным запасом провизии. Ратхар же не имел вовсе ничего, не оружия, ни одежды, кроме той, что была на нем в час сражения. Он лишился даже простого ножа, но скельд быстро изготовил для своего спутника посох, тяжелый и крепкий, способный в умелых руках сойти за оружие. Особого умения, однако, у Ратхара не было, но все же он стал чувствовать себя немного увереннее.
   А вскоре после полудня путники, совсем уже расслабившиеся, полностью отдавшиеся дороге, встретили хваргов.
  
   Шли быстро, хотя порой и приходилось продираться сквозь настоящие живые стены из разросшегося на многие мили кустарника. Ратхар еще мечтал выйти на проторенную тропу, по которой несколько дней назад и двигался на север их небольшой отряд. Но в каком направлении могла находиться дорога, пригодная и для пешего, и для конного, и для повозок, юноша, к некоторому своему стыду, никак не мог догадаться. Вот и приходилось ломиться сквозь заросли, да такие, что пару раз Альвен даже вынужден был доставать нож, буквально прорубая путь.
   Двое странников как раз выбрались из особо густой ольховой рощи, сменившей ельник, когда Альвен внезапно замер, остерегающе вскинув руку. Ратхар, тоже остановившийся, едва не налетев при этом на своего попутчика, застыл, весь обратившись в слух и чутье. Юноша заметил, что скельд перехватил копье, точно готовился в любой миг вступить в бой.
  -- Дым, - шепотом произнес островитянин, медленно озираясь по сторонам, словно что-то можно было увидеть в сплетении ветвей. - Пахнет дымом.
  -- Костер, - так же шепотом спросил Ратхар, вдруг ощутивший сильный страх. - Может, кто-то тоже путешествует? Или это солдаты нашего короля остановились лагерем?
  -- Горят дома, - уверенно произнес Альвен. - Где-то рядом пожар.
   В кустах неподалеку раздался треск, невнятные голоса, и навстречу путникам из заослей буквально вывалились пять человек. Они замерли от неожиданности, ибо явно не ожидали здесь никого встретить, и Ратхар за нескольк мгновений сумел хорошо разглядеть тех, с кем свела их судьба в этих дебрях.
   Там, на берегу Эглиса, хварги предстали юному воину какой-то бесформенной темной массой, источавшей невероятную ярость и злобу. В бою он не разглядывал своих противников, замечая только то, куда направлено их оружие. Вся схватка для Ратхара слилась в круговерть оскаленных, сведенных ненавистью лиц, только отдаленно напоминавших человеческие. Теперь же альфионец смог во всех подробностях изучить своих недавних врагов.
   Северяне, все как один, были невысокими, чуть более пяти футов ростом, но коренастыми, и явно весьма сильными. Скуластые, непривычно смуглые лица, узкие глаза, вывернутые губы, все это производило довольно омерзительное впечатление.
   Конечно, все пятеро были вооружены. Тот, что возглавлял выстроившихся вереницей варваров, был облачен в лохматые шкуры, кое-как сшитые между собой, а под мехами был виден панцирь из нашитых на кожу костяных пластинок. На голове хварга был точно такой же шлем, а в руках варвар сжимал костяной же клевец на длинной рукояти.
   Прочие варвары даже столь примитивных доспехов, но и они бродили по лесу, как-никак, принадлежавшему их врагам, отнюдь не с пустыми руками. Каменные топоры, увесистые дубины, грубо выглядевшие, но оттого не менее опасные кинжалы из острых и длинных осколков кремня или даже обсидиана, а также короткие копья, точнее, тяжелые дротики, составляли их арсенал. И не было сомнений, что всем этим смертоносным набором дикари, для которых война была смыслом и содержанием всей их жизни, владеют мастерски.
  -- Хварги! - Ратхар только успел вскрикнуть, не от удивления, не тот от страха, а его спутник и варвары уже начали действовать, причем Альвен явно опережал пришельцев с севера.
   Предводитель маленького отряда варваров замахнулся клевцом, что-то невнятно, но с огромной яростью, прорычав на своем непонятном языке, а в следующий миг в грудь ему вонзилось метко брошенное Альвеном копье. А вслед за копьем устремился и сам островитянин.
   Второй раз за последние дни юному альфионскому воину довелось увидеть боевое искусство скельдов, о котором ходило столь много слухов, что поневоле не хотелось им верить. Как говорили бывалые воины, островитяне не были солдатами, умеющими биться в едином строю, просто потому, что на всех островах не набралось бы достаточно бойцов, чтобы составить приличную фалангу. Полторы, от силы две сотни взрослых мужчин и подростков, способных держать оружие, вот и вся мощь Скельде, а потому каждый из островитян обучался искусству поединков, или схваток один против многих, как бился недавно отважно безумный Кайден. И в этом деле, тут каждый рассказчик был единодушны, равных жителям затерянных далеко в океане островов, не было.
   Сейчас Альвен оказался в своей стихии, отчаянно бросившись в бой, в исходе которого, кажется, у самого скельда сомнений не было ни малейших. А его юному спутнику, замешкавшемуся от внезапно накатившего страха, оставалось только наблюдать за происходящим. Но все происходило так стремительно, что Ратхар просто почти ничего не понял, а то, что смог разглядеть, не запомнил.
   Островитянин вдруг стал двигаться так быстро, что Ратхар на мгновении потерял его из виду, хоть и смотрел в упор. Бросок Альвена оказался точным и таким сильным, что хварга, грудь которого пронзило короткое копьецо, отбросило на несколько шагов назад. А скельд как будто растворился в воздухе, спустя секунду оказавшись перед вторым варваром, и преодолев при этом не менее тридцати шагов. Ни один человек, каким бы отменным бегуном он ни был, никогда не сумел бы перемещаться столь быстро, в этом Ратхар был уверен полностью.
   Похоже, варвар, которому выпала сомнительная честь умереть в этой схватке вторым, до последнего мига, когда в шею ему вонзился широкий клинок боевого ножа со скошенным острием, не смог разглядеть своего противника. Хварг еще опускался на землю, неестественно плавно, когда Альвен выдернул копье из тела первого сраженного им противника.
   Двое варваров, успев собраться с мыслями, атаковали островитянина одновременно с двух сторон, угрожая ему каменным топором и коротким копьем с обсидиановым жалом. А третий уцелевший хварг, державшийся чуть поодаль, не долго думая, рванул из колчана стрелу, натягивая короткий составной лук.
  -- Альвен, берегись! - Ратхар, увидев изготовившегося к бою лучника, сбросил охватившее его в первый миг оцепенение, и, не зная, что еще можно придумать, швырнул в хварга, готового отпустить тетиву, свой посох.
   Нужно признаться, в первое мгновение юноша просто испугался. Там, в долине на берегу Эглиса, он знал, что рядом сражаются опытные бойцы, настоящие ветераны, закаленные в десятках подобных схваток, и они помогут ему, прикроют, если юноша замешкается. И это понимание придавало уверенности в себе, позволяя биться без оглядки, веря, что всегда найдется кто-то, кто примет на себя направленный в спину ему, Ратхару, удар врага.
   Здесь же юноша оказался, можно сказать, один на один с целым отрядом врагов, не имея при этом ни доспехов, ни приличного оружия. Он не знал, сколь хорошо в бою Альвен, а потому сперва только и мог, что надеяться на собственные невеликие силы и боевое мастерство.
   Но теперь, поняв, что нечаянному товарищу по поход грозит нешуточная опасность, Ратхар немедленно начал действовать. Он уже успел познакомиться с короткими луками северян, усиленными китовым усом и костью, и понял, что это грозное оружие, несмотря на свои скромные размеры, способно пробить даже рыцарскую броню. Поэтому юноша, перехватив свой посох, весьма тяжелую суковатую палку, что было сил, размахнулся и метнул его.
   Бросок получился достойным легенд. Увесистая дубина, кое-как обструганная Альвеном, преодолела несколько шагов, перекувырнулась в воздухе, и упала в пяти ярдах от лучника, который в тот же миг хладнокровно спустил тетиву.
   Все произошло одновременно. Хварг выстрелил из лука, а островитянин, атакованный сразу двумя противниками, метнул в одного из них нож, а в другого бросил копье, явно не намереваясь вступать в ближний бой. Копье, направленное твердой рукой, ударило варвара, потрясавшего каменным топором, точно в грудь, бросив того наземь, но вот другой северянин, оказавшийся весьма ловким, смог отбить брошенный в него нож древком своего дротика.
   Варвар, яростно рыча, кинулся в бой, намереваясь побыстрее прикончить слишком шустрого скельда, который в этот миг ловко поймал на лету пущенную в него стрелу. Лучник, единственный из пятерки хваргов, хотел выстрелить еще, но его соплеменник, охваченный жаждой крови, стал неожиданной помехой. Он попытался достать Альвена в длинном выпаде, но скельд легко увернулся от обсидианового наконечника, поднырнув под него, и затем вонзив стрелу с кремневым наконечником точно в глаз хваргу, словно какой-то стилет или кинжал. Варвар закричал, не то от боли, не то от ярости, выронив оружие, а Альвен, забыв о раненом противнике, уже кинулся к лучнику, наконец, получившему возможность стрелять.
   Вооруженный луком варвар успел пустить еще одну стрелу, но промазал, поскольку не видел вновь странным образом ускорившегося скельда. Стрела бессильно взрезала воздух, исчезнув в гуще зарослей. А спустя миг Алвьен, словно соткавшийся из воздуха в шаге перед лучником, замешкавшимся и даже не догадавшимся отступить назад, выбросил руку, схватив варвара за глотку. Раздался хруст, и хварг, хрипя и закатывая глаза, осел на уже густо усыпанную листвой землю.
   Но варвар, лишенный глаза, даром, что лицо его было залито кровью, еще оставался весьма опасен. Хварги славились нечувствительностью к боли, а этим северянином к тому же двигало настоящее боевое безумие, утраивавшее силу воина. Подобрав копье, варвар коротко замахнулся, намереваясь ударить скельда в спину, но этому помешал Ратхар. Юноша кинулся вперед, подняв с земли клевец первого из убитых Альвеном северян, и, что было сил, ударил им единственного остававшегося на ногах противника, вонзив костяной "зуб" тому в затылок. Смертельно раненый варвар еще секунду стоял на ногах, а затее беззвучно завалился вперед, уткнувшись лицом в ковер из травы и опавших листьев.
  -- Все, - Ратхар, сам не веривший, что схватка оказалась столь стремительной, осмотрелся по стонам. - Неужели никого не осталось?
   Так оно и оказалось. Небольшая поляна, обрамленная густым кустарником, была завалена окровавленными телами. Все хварги были мертвы.
  -- Поодиночке эти варвары не слишком опасны, - спокойно вымолвил даже не запыхавшийся Альвен, когда было покончено с последним противником. В глазах его, буквально искрившихся зеленым светом, медленно угасал яростный блеск. - Весьма сильны, верно, но медлительны, и не очень умело владеют оружием.
   Скельд с затаенной гордостью обозревал поле быстрой, но яростной схватки. Четыре вооруженных, наверняка весьма умелых противника, сраженные за считанные мгновения, тогда как сам островитянин не получил в стычке даже пустяшной царапины. Что ж, это позволяло гордиться собой, верно.
  -- Но, объединившись в орду из нескольких сотен воинов, хварги способны опустошить целую страну, - возразил Ратхар, недовольно отметивший, что руки вдруг затряслись мелкой дрожью. - Они сметают все на своем пути. Эти дикари любят, чтобы кровь лилась потоком, а слух их ласкали стоны умирающих врагов. Им не нужна добыча, не нужны пленники. Хварги приходят из-за Ледяных Зубов, почти неприступных гор, что высятся далеко на севере, дабы убивать, и только для этого. Правда, в этих краях варвары не частые гости, - уточнил юноша. - Но земли, что лежат к северу от Эглиса, страдают от жестоких набегов каждое лето.
  -- Скованное дисциплиной, хорошо вооруженное войско, даже уступая числом этим дикарям втрое, сможет сдержать их, а если повезет, то и уничтожить, - убежденно произнес скельд. - Имея достаточно копейщиков и лучников, можно сдерживать врага, засыпая его стрелами с безопасного расстояния. А если есть кавалерия, то у этих северян вовсе не должно быть ни единого шанса. Если я не ошибаюсь, вы именно так и бились с варварами у той реки, - Альвен вопросительно взглянул на своего попутчика, понемногу начавшего приходить в себя.
  -- Все, кто был со мной, полегли там, - мрачно ответил Ратхар. - Нас не спасли не рыцари в тяжелых доспехах, ни сотня лучников и Дьорвика, настоящих мастеров. Варварами движет ярость, жажда крови, перед которой бессильна любая дисциплина, любая выучка ничто в сравнении с охватывающим этих дикарей безумием. Впереди их идет страх, заставляющий самых стойких бойцов опускать оружие еще до того, как начнется схватка.
  -- Страх, не страх, но я все еще чую дым, - скривился Альвен. - Эти варвары что-то сожгли, быть может, один из тех хуторов, о которых ты говорил. И я думаю, стоит посмотреть, что они натворили здесь.
  -- Хваргов может быть много, - осторожно заметил альфионец, вовсе не чувствовавший особой радости при мысли о том, что вскоре, быть может, снова придется сражаться с беспощадными дикарями.
  -- Не стоит так бояться их, - усмехнулся в ответ на это островитянин. - Мы подберемся с наветренной стороны, и будем очень осторожны. Думаю, нам вдвоем по силам справиться с десятком этих варваров.
   Альвен поднял с земли лук одного из убитых северян, вытащив их колчана, висевшего на поясе у того, полдюжины коротких стрел с каменными наконечниками. Юноша, конечно, не знал, насколько хорошо обращается его спутник с этим оружием, но почему-то сразу подумал, что Альвену теперь будет не страшен не то что десяток, а целая сотня хваргов.
  -- Думаю, это еще больше увеличит наши шансы на победу, - произнес скельд, демонстрируя Ратхару свой трофей. - Идем, друг мой, не трусь. Возможно, кому-то требуется наша помощь, или, к примеру, в разоренном селении мы найдем лошадей, - мечтательно ухмыльнулся островитянин.
   И Альвен, не дожидаясь своего спутника, при словах о трусости уже готового оскорбиться, двинулся в лес. Ратхару не оставалось ничего иного, кроме как последовать за скельдом, правда, задержавшись на мгновении, чтобы прихватить с собой клевец одного из варваров. Оружие, похожее на доброй памяти боевой топор, которым прежде бился Ратхар, оказалось весьма удобным, и юноша решил не бросать находку. Теперь, вооруженный, поверивший в свои силы, Ратхар вновь был готов к бою.

Глава 6 Клятва

  
   Бывает так, стоит только свернуть с нахоженной тропы, сделать несколько шагов в сторону, в зеленый сумрак обступающего утоптанную сотнями путников, выщербленную тележными колесами и подкованными копытами дорогу, и кажется, что ты очутился уже в заповедном краю, где прежде никогда не ступала нога человека. Всюду, куда бы ни обратился взгляд, высятся, пронзая небосвод, зеленые великаны, и шелест листвы, словно шепот, разносится вокруг, но нет такого мудреца, который смог бы сказать, о чем шепчутся лесные исполины. Разве что таинственные эльфы, загадочный и странный народ, давно уже затворившийся в своих лесных цитаделях, смогли бы дать ответ, но редко снисходят они до бесед со смертными.
   Двое мужчин, бесшумно шагавшие по насмерть впившейся корням в землю чаще, раскинувшейся всего в нескольких часах пути от шумного Фальхейна, на мгновение и ощутили себя в сердце нехоженых лесов, единственными людьми на сотни лиг окрест. Стройные ольхи, горделивые вязы и могучие дубы подпирали лазоревое небо, и ни единый звук кроме пения порхавших в кронах птах не нарушал опустившуюся на мир тишину. Словно и не было за спиной пронзавшей земли королевства дороги, древнего, проложенного еще во времена давно исчезнувшей Империи тракта, по которому в столицу королевства и из нее в дальние края спешили путники. Купцы, довольно поглядывавшие на тяжелые, - едва сдвинуть паре тяжеловозов, - телеги, полные товара, или нежно касавшиеся пухлыми пальцами полных золота кошелей, настегивавшие скакунов королевские гонцы, величаво смотревшие по сторонам с нескрываемым превосходством рыцари, сопровождаемые вооруженными слугами, разный люд шел в обе стороны. И каждый бросал хоть раз удивленный взгляд на отряд всадников, остановившийся у опушки леса, качая головой при виде клинков и арбалетов, и дорогой сбруи на могучих скакунах. Кто решил устроить здесь краткий привал, вольный ли отряд, ищущий славы и денег, шайка разбойников, а может, странствующий рыцарь из дальних краев, это многие хотели бы узнать. Да только никто не решался просто подъехать к мрачным, настороженным, словно они были на вражьей земле, воинам, угрюмо провожавшим пристальными взглядами всякого, кто проходил или проезжал, верхом ли или на подводе, мимо, да спросить их, выведать, куда да откуда путь держат эти витязи.
   А те двое, что исчезли, скрылись за пологом густых ветвей, растворившись в лесном сумраке, уверенно шли к одним им ведомой цели. Первым шагал высокий светловолосый воин, не молодой уже, но и далеко не старый. Настоящий матерый хищник, бывалый боец, повидавший всякое и ничего не боящийся, он ступал плавно, как крадущийся к жертве хищник, придерживая рукой висевший на левом бедре клинок с посеребренной рукоятью. На самом деле рядом не должно было случиться врагов, не зря же остались на тракте верные спутники, которые не пустят дальше опушки любопытного чужака, просто въелась в кровь за годы странствий привычка всюду готовиться к бою.
   Воину не нужно было смотреть под ноги, не нужно было озираться по сторонам, ища приметные знаки. Он шел по этому лесу, словно провел здесь всю жизнь, да так оно и было, ибо однажды покинуло эту рощу лишь тело, словно подъятый некромантом зомби, душа же так и осталась здесь, среди этих деревьев, кроны которых пронзали золотые копья солнечных лучей.
  -- Здесь была дорога, господин, - спутник светловолосого воина, невысокий крепыш, уже немолодой, но явно еще очень сильный и много более ловкий, чем пристало мужчине его лет, окликнул своего командира. Наголо обритый противу моды здешних краев ветеран, покрытый старыми шрамами, старался по давней привычке замечать любые приметы, чтобы потом не пришлось долго блуждать по этим дебрям, ища обратный путь. - Куда она ведет, тебе ведомо? И почему ею никто не пользуется уже не один год?
   Действительно, трава под ногами бесшумно ступавших, перекатываясь с пятки на носок, воинов, была редкой, и кое-где наметанный цепкий взгляд мог еще разглядеть выбоины от копыт, подков и подошв, колею, ныне почти заросшую.
  -- Здесь было селение, небольшая деревушка, - не оборачиваясь, мрачно произнес светловолосый великан. - Но однажды тут убили жреца Тайлы, а храм разорили, предав его затем огню. После этого крестьяне, верящие, что смерть жреца притягивает проклятье, покинули эти земли, не испугавшись даже гнева короля, во владениях которого мы и находимся, Витар. И, как ни странно, их никто не покарал за это, хотя в ином месте и в иное время слуги короля развешали бы смутьянов вдоль тракта, в назидание прочим, чтобы не давали воли своим желаниям прежде короля
   Воин вздохнул, нервно сглотнув, и его спутник как-то странно взглянул на своего господина, который прежде никогда не позволял давать волю своим чувствам
  -- Деревня та, конечно, так и сгинула, ибо кто же пожелает селиться на проклятой земле? - бесстрастно продолжил в следующее мгновение гигант, быстро совладавший с собой. - Даже по приказу здешнего правителя не всякий решился бы осесть на этой земле, но владыка Альфиона и не усердствовал в этом. Король хотел, чтобы случившееся забылось как можно быстрее, но не преуспел в этом.
   Заросли стали не такими густыми, словно здесь лес лишь недавно победил людей, отняв у них эту землю. И Витар увидел поодаль почти скрытые вставшей стеной крапивой прогнившие срубы, которые раньше, верно, были добротными избами.
  -- Останься здесь, - приказал, обернувшись, светловолосый великан. - Там меня не от кого защищать. И не смей сделать хоть шаг дальше, Витар, если жизнь тебе дорога!
   Воин двинулся дальше, исчезнув в зарослях кустарника, а его спутник, его телохранитель только и мог, что до боли в пальцах сжимать черен вдетого в потертые ножны меча.
  
   Он по-прежнему высился на вершине холма, храм, в котором и осталось то, что мудрые называют душой. Там умер ветреный юноша, и восстал из небытия хищник, вся дальнейшая жизнь которого была подчинена лишь одному - возмездию. Светловолосый воин, на несколько мгновений остановившись, разглядывал обгоревшие колонны, некогда надежно поддерживавшие круглую крышу небольшого святилища. Огонь не смог справиться с ними, хоть и стер покрывавшую толстые, в полтора обхвата, стволы затейливую резьбу. Собственно, больше ничего и не осталось, слуги короля тогда на совесть исполнили его приказ. Но пришедший из леса человек помнил и горделиво изогнувших шеи лебедей над вратами, и мерцающие лампады, разгонявшие царящий в храме полумрак, и столб солнечного света, сквозь отверстие в крыше вонзающийся в алтарь, на который кто-то из селян положил гроздь брусники. А в центре храма всегда горел огонь, пламя не разрушения, но домашнего очага, дарующее тепло усталому путнику. Оно не гасло многие века, но однажды его потушили, и благословение древней богини покинуло этот край, с тех пор не ведавший радости.
   Воин помнил. Словно наяву, видел он пронизанное мудростью и состраданием лицо старичка-жреца, с которым прежде так нравилось беседовать о вечном тогда еще полному восторга юноше. Конечно, жрец снисходительно относился ко многому из того, что говорил его гость, старавшийся, как только появлялась такая возможность, вырваться из каменного плена дворца и придти сюда, в эту рощу, где всегда царил покой. О, они говорили о многом, о жизни, о судьбе, о предназначении каждого человека, и конечно, о любви. Тот, кто явился ныне на пепелище, помнил каждое слово, сказанное им или услышанное в ответ. За годы, проведенные вдали от этих мест, он понял, сколь во многом ошибался, но все равно был благодарен старому жрецу за терпение и сочувствие.
   Немного помедлив, явившийся из дальних краев воин, все так же придерживая свой клинок, уверенно двинулся вперед, на вершину холма, откуда видно было схоронившееся среди зарослей ольхи озерцо, сиявшее в лучах поднявшегося в зенит летнего солнца. К нему и направился воин, обойдя руины храма, уничтожить который совсем бессильно было как будто и неумолимое время, обычно легко справлявшееся там, где отступали люди.
   Могильные камни никто не посмел тронуть за минувшие годы, и они по-прежнему возвышались на берегу, оплетенные шелковистой травой. Воин стал напротив них, а затем опустился на колени, нежно, точно любимой женщины, коснувшись шероховатой поверхности, нагревшейся на солнце и теперь казавшейся не мертвой скалой, а живым существом.
  -- Я вернулся, любовь моя, - негромко произнес воин, чувствуя, как внезапно перехватило дыхание. Простые слова сейчас давались ему с огромным трудом. - Ждала ли ты меня? Я снова здесь, рядом с тобой, и теперь уже не покину тебя. Твои убийцы вскоре будут наказаны, возмездие не минует никого, и не спасут их ни высокие стены, ни храбрые воины, что пойдут на бой по их воле. Я дал клятву тогда, и не забыл ее. Я буду сражаться за тебя, мое Солнце, и видит Судия, не слишком стану беречь свою жизнь. Коли суждено мне будет пасть, я с радостью встречу смерть, ибо так я скорее вновь смогу увидеть тебя.
   Воин склонился над камнем, поверхность которого покрывали едва заметные ныне руны, почти стертые суровыми ветрами и проливными дождями, лбом коснувшись его. Он говорил все тише, перейдя на шепот, и в голосе его слышалась нечеловеческая боль.
  -- Многие достойные воины падут вскоре, и я вовсе не желаю их смертей, ибо они здесь ни при чем, но иного пути нет, - горячо шептал воин. - Нет иного пути, чтобы исполнить эту клятву, и я пойду на бой без страха и сомнений, но прошу тебя, любовь моя, не гневайся на меня за это. Прости, если оскорбил твою память. Я кровью врагов омою твои раны, и сам паду, если такова будет воля всемогущего Судии.
   Воин замолчал, едва сдерживая рыдания. Грудь его тяжело вздымалась, сердце бешено стучало, билось о ребра, словно птица в клетке. А перед глазами вставали картины давно минувших лет, словно воин вернулся в прошлое, на две дюжины зим назад, в тот вечер, который он никогда не забудет...
  
  -- Ты не посмеешь этого сделать, сын, - голос короля Хальвина громовыми раскатами разносился под сводами его покоев. - Клянусь своей короной, Эрвин, не посмеешь, чего бы мне это не стоило!
   От гневного рыка звенели фарфоровые вазы, привезенные из дальних краев, и дрожал горный хрусталь, которым было забрано высокое окно, единственное, нарушавшее целостность толстой каменной стены в этих покоях. Владыка Альфиона пребывал в страшном гневе. Он нервно сжимал кулаки, более всего в этот миг желая схватить кого-нибудь в могучие, точно у матерого медведя, объятия, и сдавить так сильно, чтобы услышать хруст костей. Только так он мог на время усмирить разгоравшееся где-то в глубине души безумие, в любой миг способное выплеснуться наружу багровой волной ярости.
  -- Кто она, дочь пастуха? - презрительно рассмеялся могучий король, в груди которого клокотала в этот миг нечеловеческая ярость. - Пусть согревает твое ложе, своевольный сопляк, пускай даже живет в твоих покоях, но не смей думать о том, чтобы сочетаться с этой чумазой девкой законным браком. Ты принц, и ты возьмешь в жены девицу благородных кровей, а не потаскуху, которую каждый ее сосед горазд водить на сеновал.
  -- Она дочь сыродела, и я люблю ее, отец, - упрямо буркнул высокий худощавый юноша, стоявший недвижно перед разбушевавшимся королем, опустив взгляд себе под ноги. Голос его звучал твердо и непреклонно, а в глазах сверкнула сталь. - Я люблю ее, и ты не посмеешь нам помешать, клянусь короной, которую мне суждено наследовать. И ты не смеешь унижать ее, не можешь оскорблять ее честь, будь ты трижды и четырежды король, иначе я вызову тебя на поединок, клянусь кровью предков!
   В гневе король Хальвин был страшен, и немногие могли без смятения выдержать приступы буйства, которые нередко приключались с государем. Ростом шести футов, король был широк в плечах, руки его, перевитые жилами, бугрились от поистине железных мускулов, а глаза, налившиеся кровью, гневно сверкали, точно он намеревался испепелить кого-нибудь взглядом. Все знали, какая мощь скрыта в его широких, точно лопаты, ладонях, и многие во дворце, причем не только слуги и челядь, испытали на себе силу его каменных кулаков. Одним ударом Хальвин мог вогнуть внутрь кованый нагрудник рыцарской кирасы... или проломить человеку череп, разом вышибив дух из всякого, кто словом, взглядом или неосторожной мыслью осмелился бы рассердить могучего правителя.
  -- Наследовать, - вдруг замерев напротив юноши, который был его сыном, то есть наследным принцем Альфиона, прошипел сквозь зубы изо всех сил боровшийся с растущим в душе безумием король. - Наследовать корону, говоришь ты? Так знаю, щенок, если ты осмелишься ослушаться меня, посмеешь пойти против моей воли, то корона никогда не достанется тебе.
  -- А вот это не в твоей власти, - твердо молвил в ответ принц Эрвин, впервые подняв взгляд на своего отца. - Не тебе менять законы, дарованные нам предками, и незыблемые уже сотни лет.
  -- Что ж, рискни, - рыкнул Хальвин. - Сделай так, как хочешь, и увидим, могу ли я нарушить давние законы. Ты, кажется, слишком храбр, сын? Не советую я тебе проявлять свою отвагу, испытывая мое терпение!
   Владыка Альфиона грозно надвинулся на сына, нависая над юношей, все же уступавшим статью отцу, точно гранитный утес. Любой другой испугался бы и отступил в страхе, но принц Эрвин не дрогнул.
  -- И кто же станет наследником, - с вызовом просил нисколько не устрашившийся угроз короля юноша. - Кому ты завещаешь Альфион, батюшка?
  -- Думаешь, кроме тебя некому стать королем? - громогласно расхохотался Хальвин. - Будь я проклят, наследником может стать любой! Хотя бы твой названный брат, забери меня тысяча демонов. Эйтор вполне годится, чтобы умастить свою тощую задницу на троне, когда я сойду в землю!
  -- Что бы ты ни говорил, чем бы ни грозил мне, знай, я ее люблю, - упрямо произнес Эрвин. - Мне плевать на корону, плевать на королевство. Я готов пожертвовать всем, что есть у меня в этом мире, лишь бы быть с ней, неважно, во дворце, или в нищенской лачуге.
  -- Глупец, - прогремел король, и одна из ваз с пронзительным звоном рассыпалась на куски, а слуги, спешившие по коридорам огромного дворца, даже не видя разгневанного государя, только вжимали головы в плечи, спеша забиться куда-нибудь подальше, где можно будет переждать бурю, воплощенную в увенчанном короной человеке. - Щенок!
   Тяжелый кулак врезался в скулу принца, и юноша отлетел назад на несколько шагов, растянувшись на каменном полу. Однако он был воином, которого учил боевым искусствам настоящие ветераны, закаленные в десятках боев, а потому смог быстро подняться на ноги. Вскочив, Эрвин, в глазах которого в этот миг появился такой же отблеск безумия, как и у его отца, кинулся к королю, сжимая кулаки. Он почти не уступал своему отцу ростом, но был уже в плечах и легче, а потому едва ли имел шанс в рукопашной схватке. Да и какой глупец вступит в бой с тем, кто охвачен настоящим безумием, придающим большие силы и делающим человека нечувствительным к боли, пусть даже того насквозь пронзит копье?
   Однако принц Эрвин пребывал уже в таком возбуждении, что не намеревался соизмерять силы, просто желая отомстить за постыдное унижение, ибо он все же был принцем, а никому, даже и самому королю, не позволено невозбранно бить наследника престола. Однако схватке помешало появление нового действующего лица.
  -- Эрвин, - дверь в покои принца приоткрылась, и через порог внутрь заглянул юноша, похожий на принца, точно брат. Он был лишь чуть ниже ростом, немного уже в плечах, да еще волосы и глаза были чуть темнее. - О, прошу прощения, государь! - Увидев короля, гневно обернувшегося назад, юноша в испуге отпрянул назад, мгновенно исчезнув.
  -- Пошел прочь, Эйтор, - рявкнул вослед тому король. - Не смей мешать мне!
   Однако появление Эйтора ослабило гнев. Припадок бешенства угас, гнев куда-то улетучился, хотя озлобленность и осталась, но это было просто недовольство короля, а не ярость безумца.
  -- Ты проявил упрямство и непочтительность, сын, и будешь наказан, - сквозь зубы процедил король Хальвин. Эрвин, громко сопя, исподлобья смотрел на государя, тоже чуть поостыв, а потому не спеша кидаться на него с кулаками. - Покуда ты не одумаешься, я запрещаю тебе покидать дворец, - твердо произнес король. - Более того, я запрещаю тебе покидать свои покои. Ты пробудешь здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы ты смирил свое упрямство. Понадобится, так ты выйдешь отсюда лишь после того, как сам я покину этот грешный мир. И знай, если ослушаешься, то я лишу тебя наследных прав. И уж будь уверен, сын, никто во всем Альфионе не осмелится осудить меня!
   Резко развернувшись на каблуках, король вышел прочь, а его сын гневным взглядом проводил государя, по-прежнему стиснув зубы и не вымолвив ни слова. Король же, покинув Эрвина, нашел стоявшего неподалеку стражника, подозвав его нетерпеливым жестом.
  -- Слушай мой приказ, воин, - рыкнул Хальвин, с удовольствием наблюдая, как воин вжал голову в плечи. - Охраняй принца. У входа в его покои денно и нощно должна стоять вооруженная стража, и если Эрвин выйдет за порог, тем более, если он покинет дворец, знай, что те, кто позволят ему это, немедленно расстанутся с головами. Даже если вам придется угрожать наследнику оружием, он не должен выйти за эту дверь!
   Стражник, дьорвикский наемник, коротко кивнул, прижав руку к кирасе напротив сердца. Этого было достаточно, чтобы король, еще раз окинув воина гневным взглядом, двинулся по погруженному в полумрак коридору.
   А Эйтор, отчетливо слышавший гневные речи короля, уединившись в своих покоях, намного менее роскошных, нежели у принца, тем временем погрузился в раздумья. А подумать было о чем. Племянник короля, взятый им на воспитание после того, как отче его, двоюродный брат Хальвина, погиб в бою, он всю свою сознательную жизнь находился в сердце власти, зная, что власть эта никогда не достанется ему. Эрвин должен был наследовать престол, ибо он был сыном нынешнего государя, Эйтору же, ни в чем не уступавшему названному брату, не было смысла даже и мечтать о том, чтобы когда-либо усесться на трон, возложив на чело золотой королевский венец.
   А власть манила, зачаровывала, как огонек свечи околдовывает своим трепетанием мотыльков, бросающихся в пламя, чтобы на мгновение самим стать огнем. И долгими ночами Эйтор, мучимый бессонницей, мечтал о том, чтобы самому стать королем. Он был ничем не хуже Эрвина, столь же ловкий в поединке, хоть на клинках, хоть на топорах, хоть на кулаках. Он держался в седле, как кочевник из закатных степей, и стрелял из лука столь же метко, как те наемники из Дьорвика, что сослужили в королевском войске. И он был более прилежен в изучении наук, которые одинаково преподавали наследнику и его брату убеленные мудрецы. У Эйтора было все, что могло сделать его проницательным, справедливым и мудрым владыкой, кроме крови правящей династии.
   Но не зря он уделял немало времени чтению древних манускриптов, из которых узнал о том, как жили люди в прежние времена, каким законам они подчинялись. Мудрость древних могла помочь ему побороть тот единственный недостаток, который, тем не менее, никогда не позволил бы Эйтору оказаться на троне Альфиона.
   Решительно поднявшись на ноги, Эйтор двинулся по полутемным коридорам, почти пустынным, если не считать немногочисленных постов королевских гвардейцев. Наемники из дальних краев, они были более верны государю, чем большинство альфионских лордов, ибо являлись чужаками здесь. Кроме того, король щедро оделял этих воинов золотом, тем еще больше покупая их преданностью.
   Извивавшиеся гулкие коридоры, озаренные масляными светильниками, развешанными кое-где на стенах, привели Эйтора к дверям покоев наследника престола. Но переступить порог оказалось не так просто.
  -- Простите, милорд, но вам нельзя дальше, - бесстрастно произнес облаченный в кирасу и шлем-салад с удлиненным забралом, полностью открывавший лицо, дьорвиский наемник, сжимавший короткую глефу. - Приказ государя!
   Стражник был не один. Прислонившись к тяжелой двери, еще один воин, такой же наемник, внимательно наблюдал за незваным гостем, словно ожидая, что Эйтор сейчас силой попытается освободить пребывавшего в заточении принца.
  -- Мне кажется, - холодно произнес в ответ Эйтор, - Его величество велел вам не выпускать никуда принца, но ни слова не сказал о том, чтобы к нему не пропускать кого-либо. Не смей заслонять мне путь!
   Гвардеец, подумав мгновение, отступил в сторону, без лишних слов пропуская вперед королевского племянника. Действительно, государь ничего не сказал по поводу посетителей, а уж спутать на выходе принца и Эйтора было невозможно. Да и ссориться с названным братом наследника тоже не стоило.
   Принц, дабы скоротать время, развлекавшийся чтением старинной баллады, столь увлекся, что не сразу обратил внимание на явившегося к нему гостя. Наконец, то ли расслышав сдержанное дыхание, то ли почувствовав взгляд в спину, Эрвин обернулся, издав удивленный возглас.
  -- Эйтор, - принц вскочил, подойдя к названному брату. - Что ты здесь делаешь? Тебе удалось пройти мимо стражи?
  -- Страже приказано не выпускать тебя, брат, но никто не запрещал им пропускать в твои покои кого бы то ни было, - помотал головой Эйор. - Но боюсь, тебе придется выйти отсюда, если любовь твоя к той крестьянке действительно так сильна, как ты говоришь.
  -- Что ты сказал, - принц, охваченный внезапным возбуждением, едва не схватил Эйтора за грудки, с трудом удержавшись от такой неподобающей наследнику грубости в последнее мгновение. - У тебя есть какие-то вести от Ильмы? Говори же скорее, не медли, брат!
   Эйтор не без труда сдержал довольную улыбку. Влюбленный глупец, вот кто стоял перед ним, дрожа от возбуждения, но вовсе не будущий король, правитель целой державы. И, как всякий, одержимый страстью, он не всегда отдавал себе отчет в том, что говорил и делал. А это было непростительно для наследника престола, и ныне Эрвин должен был поплатиться за свое легкомыслие. В прочем, Эйтор сдержал себя, не позволив радости и предвкушению собственной победы стать слишком явными. Время для его триумфа еще не настало.
   А Эрвин и не мог бы заметить в этот миг мелькнувшее во взгляде своего названного брата торжество, ибо перед глазами его возник образом той, кто была для молодого принца всем, и кому сейчас, возможно, грозила опасность. И чтобы помочь той единственной, кому наследник престола отдал свое сердце, сейчас Эрвин был готов нарушить все запреты.
   В мире, где любовь уступила место животной страсти или, напротив, холодному, нечеловеческому расчету, все же оставалось место чудесам. И наследник королевского престола Альфиона, юный принц, уже заставлявший восторженно вздыхать многих великовозрастных девиц, а также их матерей, мечтавших о такой превосходной партии для своих чад, сам попал в чудо, в волшебную сказку, за что не переставал благодарить всех светлых богов.
   Мог ли наследник, охотившийся в лесах близь Фальхейна вместе со своими приятелями предполагать, что однажды, отбившись от товарищей во время погони за раненым вепрем, он встретит свою любовь, ту, которая сразит молодого принца с первого взгляда, вытеснив из его сердца, из его помыслов всех прочих красавиц, безуспешно добивавшихся благосклонности Эрвина не первый год? Потеряв след, отстав от погони, гнавшей уже получившего смертельную рану матерого секача, Эрвин не успел понять, что произошло, когда вепрь, от боли и предчувствия смерти пришедший в совершеннейшую ярость, набросился на него, в мгновение ока прикончив коня.
   Юноша чудом остался жив и вступил в поединок с могучим зверем, не рассчитывая на помощь, но полагаясь лишь на собственные силы. И он смог свалить вепря, но и сам получил тяжелую рану. Принц погрузился в беспамятство, а когда вновь пришел в себя, первым, что он увидел, было обрамленное золотыми кудрями прекрасное юное лицо, на котором застыла печать тревоги.
   Знала ли дочь простого сыродела, случайно оказавшаяся ранней весной в этой роще, кого спасла от смерти, перевязав раны, а затем притащив его, лишенного сознания, в свой дом? Пожалуй, нет, думал позже Эрвин, разлучаясь со своей возлюбленной и вновь возвращаясь во дворец, с некоторых пор ставший для принца настоящей тюрьмой. И едва только выдавалась такая возможность, он вновь и вновь убегал прочь, в то затерянное в лесах селение, убегал один, таясь ото всех, охваченный предвкушением скорой встречи.
   Она не жаждала богатства, не стремилась оказаться под сводами королевского дворца, тем более не мечтая занять место подле короля, потом, когда наступит время Эрвину надеть золотой венец государя. Они просто любили друг друга, то нежно, то яростно, с такой страстью, какую не суждено было изведать ни одному человеку на всем белом свете. По крайней мере, Эрвин искренне верил в это.
   Но частые отлучки наследника престола не могли долго оставаться незамеченными. Кто-то предал, или, быть может, сам король приказал своим слугам следить за сыном. Как бы то ни было, тайна открылась, и принц, не думая о том, что будет, заявил своему отцу, что намерен взять эту простолюдинку в жены, сделав ее в положенный срок своей королевой, а не просто девицей из нищей деревеньки. И последовала буря, которую вполне возможно было предвидеть, и которая не могла сломить решимость юного наследника престола.
  -- Брат мой, государь опасается, что ты сбежишь вместе со своей возлюбленной, а потому приказал схватить ее, - сообщил в тайне торжествовавший Эйтор. - Он послал воинов в то селение, приказав им привезти сюда Ильму и ее родных. Государь хочет заточить их в темницу.
   Эйтор ни на мгновение не ощутил мук совести. Просто каждый сейчас сделал свой выбор, и если принц выбрал любовь, то он, юнец без прав и без судьбы, решил добиться власти, а для этого были хороши все средства.
  -- Нет, нет, - вскричал Эрвин, схватившись за голову. - Он не посмеет! Не может быть, чтобы отец сделал это!
  -- Посмеет, брат, и тебе это известно лучше, чем мне, - со скорбным видом молвил в ответ Эйтор. - Его люди уже покинули дворец.
  -- Я должен спасти ее, защитить, - стиснув зубы, прорычал наследник, во взгляде которого вновь мелькнуло безумие, точь-в-точь такое же, какое столь часто охватывало его родителя. - Нужно торопиться. Но стража, - простонал он. - Меня не выпустят отсюда! Что же делать?
  -- Стражники не посмеют причинить тебе вред, - убежденно произнес Эйтор. - Ты все же наследник престола, и не важно, что в гневе мог сказать твой отец. Горячность его известна всем, но не каждое его слово следует воспринимать всерьез.
   Тот, кого Эрвин совершенно искренне считал своим братом, извлек из-под кафтана длинный кинжал, вдетый в ножны, и протянул его наследнику трона.
  -- Вот, это пригодится тебе, - произнес Эйтор. - Я хочу помочь, только скажи, что делать, брат.
   Ни на миг не усомнился Эрвин в честности и сострадании своего брата, ибо был уверен, что сам в подобной ситуации сделал бы точно то же самое. А потом для сомнений и раскаяния уже станет позже, но этого принц, разумеется, знать не мог.
  -- Найди Кертуса, - попросил наследник. - Скажи, пусть как можно быстрее направляется в буковую рощу за рекой, и возьмет с собой запасных лошадей. Передай, чтобы ждал меня там.
  -- Но как ты выберешься из дворца? - удивленно воскликнул Эйтор.
  -- В той роще, о которой я тебе сказал, находится выход из подземного хода, - пояснил принц. - А вход находится здесь, он скрыт за одной из статуй в дворцовом коридоре. Во всем дворце о нем знает не более трех человек.
  -- Это может быть опасно, - попытался предостеречь своего друга и названного брата Эйтор.
  -- Я уже пользовался этим лазом, и не единожды, - помотал головой Эрвин. - Прошу, брат, если хочешь помочь мне, найди Кертуса и передай то, что я сказал. И благодарю тебя за все. - С этими словами принц стиснул Эйтора в крепких объятиях, уже почти столь же могучих, как и у его отца.
   Не возбуждая подозрений заметно расслабившихся стражников, Эйтор покинул ставшие для его брата темницей покои. А спустя миг распахнулась тяжелая дверь, которую никто даже не подумал запереть, и на пороге возник охваченный яростью принц.
  -- Прочь с дороги, - прорычал Эрвин, выхватывая кинжал и наступая на опешивших стражников. - Убирайтесь, псы!
  -- Ваше высочество произнес один из воинов, поудобнее перехватывая алебарду. - Извольте вернуться в ваши покои. Его величество приказало не выпускать вас отсюда, и, клянусь справедливым судом Семурга, мы исполним его повеление, чего бы это ни стоило. Прошу, ступайте обратно, принц.
   На самом деле стражники растерялись, ведь, зная упрямство наследника престола, можно было ожидать от Эрвина чего угодно, а применять против принца силу этим воинам не хотелось. Кто знает, как отнесется король к тому, что какой-то наемник, пусть и исполняя волю самого государя, посмел ранить или покалечить наследника?
  -- С дороги, - Эрвин, которого, впервые в жизни, охватило настоящее боевое безумие, ринулся вперед, видя перед собой лишь колышущуюся багровую плену.
   Наемники были профессиональными воинами, прошедшими через горнило многих сражений, не единожды окунавшимися в кошмар яростных схваток. Они умели биться и безоружными, и с оружием в руках, но, как всякий воин, знали, что опасно становиться на пути одержимого демоном войны человека, сколь безобидным бы он ни казался внешне.
   Эрвин вовсе не производил впечатления слабака и неумехи, ибо учился воинскому мастерству едва ли не с того мига, как смог твердо держаться на ногах. И хотя ему, в отличие от стражей, еще ни разу не приходилось убивать живых людей, это не было серьезной помехой на пути к своей любви.
   Воин, стоявший ближе всего к принцу, умер очень быстро. Пока он раздумывал, каким ударом встретить Эрвина, чтобы не слишком сильно калечить его, юноша, поднырнув под древко укороченной глефы, вонзил кинжал дьорвикцу в горло, над срезом кирасы, вогнав клинок в плоть по самую рукоять.
   Брызнула кровь, и запах ее только разъярил принца, вырвав оружие из раны, стремительно кинувшегося ко второму стражу. Наемник понял, что сейчас придется защищать свою жизнь, и приготовился нанести удар, без осторожности, не сдерживая силы. Но юноша, увернувшись от стремительного выпада, метнул тяжелый кинжал, вошедший его противнику точно в глазницу. Вскрикнув, наемник упал навзничь, выронив оружие из рук.
   Торопливо, опасаясь, что кто-нибудь сейчас появится в этой отдаленной части дворца, Эрвин стащил с одного из воинов кирасу, камзол и узкие штаны, поспешно натянул все это на себя, изловчившись настолько, что влез в панцирь без посторонней помощи. Впервые собственными руками принц отнял жизнь человека, но, как ни странно, сейчас не ощущал ни раскаяния, ни испуга. Возможно, его просто очень хорошо натаскали искушенные наставники, с детства обучавшие Эрвина, видя обращенное против него оружие, сперва бить, а уж затем думать, что он сделал. Но, скорее всего, дело было даже не в рефлексах. Просто юноша спешил на помощь своей возлюбленной, той, кого он полюбил искренне, и которая ответила ему тем же. И ради того, чтобы спасти ее жизнь, сейчас он был готов прикончить кого угодно, посмей тот встать на пути одержимого беспокойством и страстью наследника.
   Нахлобучив на голову шлем, а также повесив на пояс короткий широкий меч мертвого стражника, Эрвин стал похож на гвардейцев, во множестве присутствовавших во дворце, как на постах, так и просто бродивших по коридорам, разнося приказы или разыскивая кого-нибудь из слуг. Теперь можно было не опасаться, что его узнают и поднимут тревогу.
   Сдерживаясь, чтобы не бежать, ибо так он точно выдал бы себя, принц быстро двинулся по коридорам к одному ему ведомой цели. Он мог покинуть дворец, не проходя мимо многочисленных постов, ибо давно уже узнал о существовании тайного хода. Никто не рассказывал об этом наследнику специально, просто однажды в библиотеке Эрвин отыскал старые чертежи королевского дворца, на которых был отмечен подземный ход, видимо, выкопанный на случай, если столицу осадят враги, и надежды на победу уже не будет. Он нашел место, откуда начинался лаз, хотя, признаться, сам едва ли верил, что этот ход существует. И сейчас пришла пора вновь воспользоваться им, быть может, в последний раз.
   Эрвин уже почти добрался до заветной ниши, в которой стояла высокая, в рост человека, мраморная статуя, изображавшая какую-то полуобнаженную красавицу. Принц был в считанных шагах от цели, когда услышал позади громкие шаги. Здесь было немноголюдно, и беглец сразу почуял опасность.
  -- Эй, ты, какого демона ты бродишь здесь? - прозвучавший на дьорвикском наречии вопрос заставил принца замереть. - Живо, ко мне, пока не всыпал тебе плетей, будь я проклят!
   Стиснув рукоять трофейного меча, Эрвин обернулся. В десяти шагах пред ним стоял гвардейский десятник, похмельный и очень злой на весь свет. И, кажется, он вознамерился сорвать зло на одном из своих воинов.
  -- Кто ты такой? - щурясь, наемник пытался узнать воина, а когда понял, кого встретил здесь, от удивления разинул рот: - Ваше высочество? Откуда вы здесь...
   Не говоря ни слова, Эрвин метнулся вперед, так быстро, как только мог, выхватывая оружие из ножен. Нужно отдать должное, гвардеец хоть и потерял дар речи, не утратил воинские навыки, давно уже въевшиеся в кровь, и встретил выпад принца своим мечом.
   Противник Эрвина оказался умелым бойцом, легко отразив яростную атаку принца, и сам перейдя в наступление. Но он все же пытался просто обезоружить наследника, Эрвин же не ведал жалости, а потому, отразив несколько ударов, вонзил меч в живот гвардейцу, пробив кирасу. Оставив еще пытавшегося подняться на ноги воина, принц бросился к заветной статуе.
   Изваяние в рост человека весило, должно быть, несколько пудов, и едва ли человеку было по силам сдвинуть его. но Эрвин не раз пользовался ходом, а потому надавил на едва заметно выделявшийся на фоне прочих камень, который легко погрузился на дюйм. Раздался скрежет, статуя отодвинулась, открывая темный провал прохода, из которого пахнуло затхлым воздухом подземелья.
   Эрвин, зная, что путь под землей может быть весьма опасным, не бросился в темноту сломя голову, а вернулся за фонарем. Он безучастно взглянул на корчившегося в агонии гвардейца-наемника, ни сказав ни слова. Сорвав со стены светильник, принц бросил в ножны клинок и двинулся во тьму.
  
   Эйтор, выглянув из-за угла, удовлетворенно усмехнулся, наблюдая, как раненый его названным братцем гвардеец пытается подняться на ноги, хрипя от боли и харкая кровавой пеной. О том, чтобы помочь воину, воспитанник государя даже не думал. Если этот наемник действительно хочет жить, он сможет найти помощь, прежде, чем испустит дух. Развернувшись, Эйтор уверенно направился к покоям самого правителя Альфиона.
   Король Хальвин был у себя, уединившись и решив воздать должное недавно доставленному торговцами с юга вину. Такого сорта в погребах королевского дворца еще не было, и государь спешил отведать его. Но в тот миг, когда Хальвин уже поднес кубок ко рту, в дверь осторожно постучались.
  -- Кого демоны принесли? - правитель, отставив кубок, обернулся, готовый разразиться гневной тирадой, но, увидев, что через порог переступил его воспитанник, чуть остыл. - Эйтор, мальчик мой, чего тебе нужно.
  -- Государь, - голос юноши дрожал, не тот от страха, не тот от быстрого бега. - Простите, что посмел вас побеспокоить, но мне кажется, вы должны знать об этом. Ваш сын, принц Эрвин...
  -- Мальчишка в своих покоях, под стражей, - буркнул Хальвин. - Неужто ты хочешь просить за него?
  -- Боюсь, ваш величество, вы не совсем правы, - потупив взгляд, глухо произнес Эйтор. - Ваш сын бежал. Эрвин хочет увидеть свою возлюбленную, ту немытую девку.
  -- Бежал? - король вскочил. - Невозможно! Его никто не выпустит из дворца!
   Эйтор не успел ничего сказать, поскольку в следующий миг дверь в покои короля распахнулась, на этот раз уже без стука, и на порог упал истекающий кровью гвардеец. Десятник, напоровшийся на клинок принца, все же смог прожить достаточно долго.
  -- Что еще такое, - вскричал Хальвин, невольно схватившись за кинжал. -Что творится, забери всех демоны?
  -- Господин, - вслед за раненым воином ворвались еще два гвардейца, стискивавшие рукояти своих мечей. - Господин, принц Эрвин бежал. Он убил охранявших вход в свои покои стражников, и ранил его. - Воин указал на неподвижно лежавшего гвардейца, под которым уже растекалась лужа крови. - Он приполз из южного крыла, мой король.
  -- Подземный ход, - глухо прорычал государь. - Будь я проклят, щенок узнал о тайном ходе, ведущем из дворца. Как давно сбежал принц?
   Последний вопрос был обращен к гвардейцам, в нерешительности переминавшимся с ноги на ногу на пороге королевских покоев.
  -- Господин, - вымолвил один из воинов дрожащим голосом. - Думаю, он сбежал не меньше пятнадцати минут тому назад, господин.
   Глухо зарычав, король Хальвин кинулся к гвардейцу и, прежде, чем тот хоть что-то понял, вонзил ему в грудь кинжал, пронзив кирасу. Воин, захрипев, медленно опустился на пол рядом со своим уже мертвым товарищем. Второй страж, невольно стиснув эфес меча еще крепче, но все же догадавшись не обнажать клинок, отступил назад, не сводя взгляда с короля.
  -- Собрать воинов, - приказал Хальвин, не обращая на мелькнувшую в глазах наемника бурю чувств, от испуга до ненависти. - Десятника, что командовал гвардейцами, сторожившими принца, запороть плетьми, за то, что плохо обучил своих воинов. А мы отправимся в погоню за Эрвином. Эйтор, - король, глаза которого налились кровью, что было первым признаком близящегося припадка ярости, взглянул на побледневшего воспитанника: - Отправишься со мной. И поспеши, мой сын, должно быть, уже далеко. Знаешь, где живет та потаскуха, к которой так часто сбегает мой сын?
  -- Да, государь, - дрожащим голосом ответил Эйтор. Сейчас королевский воспитанник уже не был в таком восторге от своей задумки. Пожалуй, охваченный бешенством король запросто может убить Эрвина, да и ему самому, Эйтору, тоже достанется, если юноша окажется слишком близко от разбушевавшегося владыки. Но пути назад больше не было. - Я знаю, где это, - решительно произнес Эйтор. - Я могу проводить ваших воинов, мой король.
   Спустя несколько минут дюжина всадников, бряцая оружием и нещадно настегивая хрипевших скакунов, покинула королевский дворец, с шумом пронесшись по спящим улицам Фальхейна. И первым скакал владыка Хальвин, за которым едва поспевали его гвардейцы.
  
   А непокорный принц бежал со всех ног, и шаги его гулко звучали в подземелье, стены которого были выложены грубо обтесанными камнями. Путь по узкому, впору пройти одному человеку, и то не особо высокому и плечистому, подземному коридору занял не слишком много времени. Тем более, наследник не шел, а буквально летел, движимый мыслью о том, что в этот самый миг, быть может, слуги короля уже тащат отчаянно отбивающуюся, заплаканную Ильму, к которой тщетно рвется ее отец, сдерживаемый крепкими руками опытных воинов. Видение был столь отчетливым, что Эрвин кинулся вперед со всех сил, едва не упав, когда споткнулся о выступающий из неровного пола камень.
   Внезапно принц почувствовал запах травы, лица его коснулся прохладный влажный воздух, и Эрвин спустя миг оказался в глубоком овраге, заросшем со всех сторон ольхой. Откуда-то справа послышалось конское ржание, приглушенные голоса и звон металла. Его ждали.
   На землю уже опустились сумерки, а потому принца заметили, когда он выбрался из зарослей, бегом бросившись к небольшой группе вооруженных людей, державших в поводу оседланных лошадей.
   Те, кто ждал наследника, сперва насторожились, схватившись за клинки, и Эрвин не сразу вспомнил, что по-прежнему облачен в форму королевского гвардейца, а потому его друзья вполне могли заподозрить засаду. В прочем, принца быстро узнали и успокоились, оставив оружие в покое, хоть и озираясь по-прежнему настороженно.
  -- Ваше высочество, - статный молодой парень, чуть старше самого принца, почтительно склонился, придерживая рукоять висевшего на бедре длинного клинка. - Эйтор велел ожидать вас здесь.
   Эрвин окинул взглядом поляну. Вместе с Кертусом, его верным товарищем еще по детским шалостям, в буковую рощу прибыли еще три юноши, похожие друг на друга, точно близнецы. Все вооруженные, сосредоточенные и непривычно серьезные, словно сейчас им предстояло, по меньшей мере, спасти королевство. Принц понимал, что эти люди пошли на риск, нарушив волю короля и оказав помощь разгневавшему его сыну, и их собранность, а также некоторая замкнутость сейчас были вполне понятны ему.
  -- Благодарю, Кертус, - пытаясь успокоить сбившееся не столько от быстрого бега, сколько от волнения дыхание, вымолвил наследник престола. - Я рад, что ты не предал меня, друг.
  -- Как я мог? - парень вполне натурально изобразил оскорбленное достоинство. - Разве я прежде заставлял вас усомниться в своей преданности, мой принц?
  -- Прости, Кертус, друг мой, - вдруг почувствовав вину, молвил в ответ Эрвин. - Но мой отец придет в неописуемую ярость, узнав, что вы посмели нарушить его приказ и помочь мне. Вы сейчас рискуете головами, и я тем более благодарен вам за то, что не оставили меня в трудный час.
  -- Мой принц, - невозмутимо произнес королевский воспитанник, один из юных дворян, входивших в свиту наследника. - Ваше недовольство для меня значит больше, чем гнев государя. Я и мои спутники будем с вами, что бы ни случилось, - твердо молвил юноша.
  -- Прости, мой верный друг, - еще раз повинился принц. - Я усомнился в твоей верности лишь на миг, и каюсь в этой слабости. Но довольно разговоров, - вдруг воскликнул Эрвин. - Нам должно спешить, иначе люди моего батюшки доберутся до цели раньше.
   Стремительно вскочив на спину легконогого скакуна, Эрвин ожег его плетью, что было сил, и конь, взрывая подкованными копытами уже покрытую росой землю, сорвался с места, растворившись в вечернем сумраке, все более сгущавшемся с каждой минутой. Кертус и его товарищи, чуть замешкавшись, рванули вслед за принцем, растягиваясь вереницей. Полдюжины всадников исчезли в подступающей ночи.
  
   В доме царила тишина, нарушаемая только стрекотанием неугомонного сверчка, но Ильма, дочь Сетрика-сыродела, в этот поздний час не спала. Девушка, уже раздевшись, но так и не приблизившись к постели, села за стол, над которым трепетал огонек свечи, разгоняя тьму, окутавшую спальню. Ее матушка и суровый отец, утомившийся за долгий день, уже видели, должно быть, десятый сон, но девушке было не до того. Та, кому с некоторых пор было отдано сердце самого наследника трона, погрузилась в невеселые раздумья, готовясь к предстоящему свиданию с принцем Эрвином.
   Девушка могла сказать, не кривя душой, что полюбила сына короля искренне. Она не просила дорогих подарков, а если Эрвин хотел одарить ее золотом или серебром, то чаще отказывалась. И ее не прельщала мысль о том, что, быть может, безродная крестьянка когда-нибудь станет королевой, ибо принц, зная, без сомнения, что идет против всех писаных и неписаных законов, твердо решил взять ее в жены. Они были счастливы, и те мгновения, что влюбленные проводили вместе, вдали от всех остальных, искупали бесконечные серые будни. Но сейчас Ильму охватил страх. Новость, которую она готовилась сообщить своему принцу, и никак не могла подобрать для этого подобающих слов, могла в один миг разрушить все, что было между ними.
   Готовая то плакать, то смеяться, девушка не слышала конский топот, прокатившийся по селу, как не слышала и ржание разгоряченных быстрой скачкой жеребцов. И лишь требовательный стук в дверь заставил ее встрепенуться, тревожно кинувшись к окну, затянутому выскобленным бычьим пузырем.
   Удары, исполненные немалой силы, обрушивались на довольно хлипкую дверь вновь и вновь, так что дом, казалось, был готов вот-вот раскатиться по бревнышку. Сетрик, негромко бранясь, прошлепал босыми ногами по чисто выметенному его дочерью полу, двинувшись к двери, как всегда на ночь, запертой на массивную щеколду.
   Сыродел, что-то недовольно бормоча себе под нос, едва коснулся запора, как дверь буквально совало с петель, и в проеме возникла высокая фигура, закутанная в плащ. Ильма мгновенно узнала Эрвина и, поняв, что ее возлюбленный не явился бы среди ночи просто так, кинулась к нему, оттолкнув в сторону своего отца.
  -- Ильма, любовь моя, - Эрвин подхватил девушку, крепко сжав ее в объятиях и прижимая к своей груди, облитой сталью нагрудника. - Как славно, что я успел опередить их!
  -- Сыродел изумленно смотрел на принца. Не укрылись от его взгляда и вооруженные люди, нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу за спиной наследника престола.
  -- Что случилось, Эрвин, - непонимающе взглянув на принца, молвила девушка, чувствуя смутное беспокойство. - Что происходит?
  -- Мой отец все узнал и разгневался на нас, - коротко молвил принц, страстно целуя прильнувшую к его груди девушку, словно и не ощущавшую холодной стали кирасы. - Я убил нескольких гвардейцев, чтобы придти к тебе. Нужно торопиться. Король послал за вами своих слуг, и они будут здесь в любое мгновение. Бежим, Ильма!
  -- Я не понимаю, - лепетала девушка, пребывавшая в полном смятении. - Куда бежать, зачем?
  -- Я спасу тебя, даже если придется покинуть Альфион, - твердо произнес принц. - Прошу, поспеши, иначе мне придется вступить в бой со всей гвардией моего батюшки
  -- Эрвин, прости, но я боюсь, иного случая сказать тебе это не будет. - Ильма не спешила собираться, да и нечего ей было собирать кроме нескольких платьев, купленных родителями на столичном рынке. - Эрвин, любовь моя, я жду ребенка, - выдохнула девушка. - Твоего ребенка!
   На мгновение наследник замер, видимо, пытаясь понять, не послышалось ли ему сказанное девушкой. Ильма замерла, и сердце ее от страха сжалось в комок, будто покрывшийся льдом. Бывало всякое, и иные лорды, ни один из которых не отличался целомудрием, узнавали, что какая-нибудь простолюдинка понесла от них, то зачастую избавлялись от нежеланного ребенка, просто убив несчастную женщину. Никто не был рад появлению в замке очередного бастарда, а потому последствия своих любовных приключений благородные господа устраняли без лишних душевных терзаний.
  -- Это же чудесно, - прошептал не веривший своему счастью принц, не обратив внимания, что его возлюбленная в этот миг стала похожа на загнанного в угол зверька, ожидающего смертельного удара. - Это просто великолепно. - И принц. Опустившись на колени, произнес, взглянув девушке в глаза: - Ильма, прошу, стань моей женой. Сегодня, сейчас! Скажи, согласна ли ты?
   И девушка, готовившаяся стать матерью отпрыска королевского рода, не смогла вымолвить ни единого слова, кроме едва слышного:
  -- Да, мой принц!
   Подхватив на руки готовую лишиться чувств девушки, принц бросился прочь из избы сыродела, вновь взлетев в седло и усадив перед собой свою возлюбленную. Свистнула плеть, и кони, измученные быстрой скачкой, вновь сорвались с места, резко взяв в карьер. Отец девушки и его супруга, еще не стряхнувшая с себя тенета сна, только и могли, что смотреть вослед всадникам, открыв рты. О том, что опасность может грозить и им, наследник альфионского трона уже не вспоминал.
  
  -- Вот и увезли нашу кровиночку, - сдерживая всхлипы, произнес враз постаревший лет на десять Сетрик, уставившись в ночной сумрак.
  -- Может, ей так лучше? - робко молвила прятавшаяся за его плечом жена, еще не пришедшая в себя. - Все же он - принц. Если они любят друг друга, так и пусть будут вместе.
   Всадники исчезли в ночи, сопровождаемый бреханьем псов, и на несколько мгновений над селом вновь повисла тишина. Но вдруг снова раздался стук копыт, и по деревне промчался более многочисленный отряд. Всадники, настегивая свих скакунов и подгоняя их гневными криками, окружили дом сыродела, стоявший на окраине.
   Увидев, кто возглавлял отряд, Сетрик вздрогнул, теряя дар речи, и опустился на колени. Но король Хальвин, не обращая внимания на это, оттолкнул в сторону крестьянина, ворвавшись в казавшийся опустевшим дом. Государя сопровождали два воина, вооруженные до зубов.
  -- Где они, - метнувшись в одну комнату, в другую, и убедившись, что кроме стариков-родителей в избе нет ни одной живой души, король схватил за горло Сетрика, рывком подняв его с земли. - Отвечай, чернь, где мой сын и твоя грязная девка? Куда они уехали?
   Сыродел, быть может, и хотел что-то ответить, но пальцы короля стальной хваткой впились в его горло, и из разинутого рта слышались только хрипы. Сетрик дергался, пытаясь вырваться из рук государя, который, будучи разъярен этим, только сильнее сдавливал глотку своей жертвы.
  -- Будь ты проклят, - продолжал неистовствовать правитель. - Где они?
  -- Мой король, - один из гвардейцев, обходивший вокруг дома, окликнул Хальвина. - Мой король, я нашел следы подков. Они уходят на юг, к холму. - Наемник указал куда-то во тьму, туда, где смутно угадывались очертания какого-то строения, венчавшего недальний холм. - Следы совсем свежие, государь.
  -- Проклятый выродок! - яростно зарычав, владыка Альфиона отшвырнул от себя Сетрика, пролетевшего несколько ярдов, точно он вовсе ничего не весил, и ударившегося затылком об угол здания. Раздался хруст костей, и сыродел сполз к основанию стены, оставляя за собой кровавую полосу.
   Жена сыродела, увидев у своих ног бездыханное тело мужа, помедлила одно мгновение, а затем, издав страшный, какой-то утробный крик, который слышали, должно быть, в самом Фальхейне, бросилась к королю. Согнув пальцы, точно когти, обезумевшая от горя женщина попыталась впиться ими в лицо, выцарапав владыке глаза. Но Хальвин, отступив на шаг назад, выхватил из ножен меч, и клинок вонзился не видящей ничего женщине под левую грудь, точно в сердце.
   Женщина умерла не сразу. Она смогла сделать еще один шаг вперед, сильнее нанизываясь на длинный клинок. Обхватив впившийся в ее тело меч, обрезая о бритвенной заточки лезвие пальцы, жена сыродела приблизила свое лицо к королю, и губы ее слабо шевельнулись. Женщина что-то хотела сказать своему убийце, но на это жизни, заключенной в ее теле, уже не хватило, и она обмякла, склонив голову на грудь и закрыв глаза.
  -- Грязная тварь! - прорычал король, освободив меч из плоти убитой им крестьянки и вытерев клинок о ее одежду. - Жили, как собаки, и сдохли так же. - Хальвин рассмеялся с нескрываемым презрением, а затем, обернувшись к стоявшим вокруг воинам, приказал: - По коням. К храму, в погоню!
   Гвардейцы все были опытными воинами, немало повидавшими на воем веку, ибо не каждый из них являлся сразу в Альфион, чтоб поступить на службу к здешнему правителю наемники, псы войны, они сражались большую часть совей жизни и успели увидеть множество смертей. Но столь скорая и жестокая расправа над беззащитными крестьянами даже этих бойцов, чьи сердца давно обратились в камень, заставила испытать шок. Однако никто не посмел сказать хоть слово опьяненному кровью Хальвину, и гвардейцы, вскочив в седла, покинули село, следуя за своим государем.
  
   Взрывая копытами сырую землю, могучие рыцарские скакуны поднимались по склону холма. Путь Эрвина лежал к возвышавшемуся на его вершине, менее, чем в миле от села, небольшому храму. Наследник знал, что жрец, служивший там, никогда не покидает свой пост.
   Жители древней Империи, объединившей под своей железной рукой почти все человеческие племена на долгие века, отвергли прежних богов, придумав Семурга, справедливого и беспристрастного Судию, пред которым всякий предстает, оставив этот мир. Бог, созданный помешанными на законах людьми, не вмешивался в дела каждого при жизни, оставляя свободу выбора, внушая ложное чувство вседозволенности, но всякий знал, что, ступив в иной мир, мир бесплотных душ, он будет держать ответ за свои поступки, неважно, был ли он при жизни могучим правителем, или грязным попрошайкой. И от того, сколько в жизни каждый совершил благих дел и сколь содеял он зла, будет зависеть, увидит ли он улыбку Эльны, или же кровожадный оскал жуткого Гереха, владыки Печальных пределов.
   Но не всегда люди верили в Судию, и каждое племя почитало некогда своих богов. Иные были добрыми, ничего не просившими за свою помощь, другие же за все требовали кровавых жертв, особо любя, когда их алтари кропила горячая человеческая кровь. Их ждала разная судьба, этих богов, которых стоило бы называть лишь демонами, иные оказались забыты, но в некоторых верили и поныне. Такой была Тайла, богиня любви, хранительница домашнего очага, коей поклонялись в этом мире едва ли не с момента его появления. К ее храму и направлялся принц Эрвин.
   Удар сотряс двери храма, круглого строения с заостренной крышей, венчавшего плоский холм, подножье которого густо поросло цепким кустарником. Старый жрец, тщедушный, седой, приоткрыв створку, подслеповато уставился на принца, к которому прижималась всем телом дрожавшая не тот от волнения, не то просто от ночной прохлады девушка.
  -- Скорее, старик, обвенчай нас, - потребовал наследник престола, врываясь в озаренный бившимся в центре пламенем храм. - Спеши!
   Этот огонь не гас никогда, что бы ни случалось. Святилище стояло на холме столько, сколько помнили себя люди, основанное еще в незапамятные времена, задолго до Альфиона и даже овеянной легендами Империи, и всякий мог найти здесь утешение и добрый совет.
  -- Эрвин, мальчик мой, - неуверенно вымолвил жрец, не понимая спросонья, что творится. - Как ты здесь в такую пору?
  -- Торопись, жрец, - порычал принц. - Не заставляй меня явить свой гнев, старик!
   Прежде они так долго беседовали меж собой, и юноша, открыв рот, молча внимал старым преданиям, оживавшим в устах престарелого жреца. Теперь же перед старцем стоял не жаждущий общения мальчик, но будущий король, уже научившийся повелевать.
  -- Не мешкай, - потребовал Эрвин. - Делай, что приказывают! - и, едва не сбив дряхлого служителя Тайлы с ног, наследник ворвался в храм, втащив следом за собой впавшую в ступор девушку.
  -- Так же нельзя, господин, это против традиции, нужно дождаться рассвета и только тогда... - попытался успокоить ночного гостя жрец, но, увидев в глазах наследника огоньки подступающего безумия, сдался. Крутой нрав нынешнего государя был известен всем в Альфионе, и принц не отличался большим терпением и кротостью. А потому жрец, засеменив вглубь храма, покорно произнес: - Ступай за мной, мой господин.
   Принц обернулся к сосредоточенным и мрачным спутникам, напряженно тискавшим рукояти своих мечей и настороженно озиравшимся по сторонам.
  -- Кертус, - произнес Эрвин, взглянув на одного из товарищей, прежде всегда следовавших за ним, и ныне не предавших своего принца. - Кертус, мой верный друг, будь со мною рядом. А остальные пусть охраняют святилище снаружи.
  -- Мой принц, - сверкнув глазами, молвил один из юношей. - Мой принц, пока в наших руках довольно силы, чтобы поднять клинок, никто не посмеет переступить порог этого храма.
   Юнцы, выросшие на героических балладах, сейчас они вели себя, как чаще подобало бы поступать тем, кто носит рыцарские шпоры. В глазах своих товарищей молодой принц видел только решимость, но места страху или сомнениям там не было.
  -- Ну же, жрец, - требовательно произнес Эрвин, когда его спутники, кроме Кертуса, вышли вон, закрыв за собой ворота, отрезавшие озаренный слабым пламенем костерка храм Тайлы от остального мира. - Давай же! Не медли, ибо у нас нет ни мгновения лишнего, жрец!
  -- Да свершится твоя воля, принц, - с этими словами старик оплел сцепленные руки влюбленных тонкой шелковой ленточкой, словно связывая их друг с другом. Белый цвет был символом чистоты, духовной и телесной, и потому ленточка та была соткана из ослепительно белого шелка. - Я проведу ритуал, и простит мена Тайла, если сделаю что-то против обычая.
   Старец обошел вокруг очага, в котором слабо трепетало священное пламя, и бросил в огонь несколько тонко распиленных плашек. Огонь, с радостью поглотив пищу, вспыхнул с удвоенной силой, и извивающиеся языки его чуть не коснулись кровли святилища. Эрвин, не выпуская ладони Ильмы, намеревался пойти следом за жрецом, но тот жестом заставил влюбленных остаться на месте, в молчании наблюдая за каждым действием хранителя священного пламени. Лишь сейчас во взгляде девушки промелькнул огонек разума, только в эти мгновения она начала сознавать, что сейчас должно произойти.
  -- Тайла, милостивая и всепрощающая, - неожиданно сильно и уверенно, звенящим от напряжения голосом произнес вдруг старый жрец, воздев взгляд к небу. - Позволь мне, верному и недостойному служителю твоему, хранителю Священного Пламени, сочетать влюбленные сердца, что явились ко мне, движимые прекраснейшим из чувств.
   В неказистом святилище воцарилась торжественная атмосфера, и Эрвин, невольно все крепче сжимавший тонкие пальчики Ильмы, чувствовал, что девушку колотит дрожь, и сейчас виной тому уж точно был не холод.
  -- Возьмите друг друга за руки, - произнес жрец, взглянув на влюбленных. - Пройдите над Священным Пламенем и очиститесь от сомнений и скверны, дабы чистыми вступить в новую жизнь!
   Взглянув друг на друга, юноша, едва успевший стать мужчиной, и девушка, совсем недавно ставшая женщиной, одновременно сделали шаг вперед, подняв крепко сцепленные руки. На мгновении ощутили нестерпимый жар огня, яростно бившегося в каменном очаге, а затем оказались лицом к лицу со жрецом, в этот миг невероятно преобразившимся и уже не похожим на того дряхлого, заспанного старика, что отворил перед ними двери храма.
  -- Эрвин, сын Хальвина, - возвысил голос хранитель святилища. - Будь защитником вашего очага, храни жену свою всегда, будь верен ей, не оставляй ее ни в горе, ни в радости, и да пребудет с тобой благословение Тайлы!
   Взгляд жреца, в котором плясало пламя, вперился в девушку, от волнения едва не лишившуюся чувств. Она только сейчас по-настоящему стала понимать, что происходит.
  -- Ильма, дочь Рогнеты, - твердо, торжественно, точно перед многотысячной толпой, молвил старец, очи которого словно превратились в расплавленное золото. - Храни ваш очаг, угождай мужу своему, будь ему верна в миг радости и в мгновение горя, и да прибудет с тобой благословение...
   Речь жреца прервали раздавшиеся из-за плотно затворенных врат святилища крики, затем дополнившиеся звоном оружия. Что-то тяжело ударило в ворота, а затем сильнейший удар сорвал их и в темном проеме, озаренные неверным светом факелов, возникли фигуры, тускло сверкавшие броней и обнаженными клинками. И впереди шел сам король Хальвин.
  -- Ни шагу вперед, - воскликнул Кертус, вытягивая из ножен блеснувший в отсветах пламени клинок. - Стойте!
   Юноша видел изрубленные тела двух своих друзей, лежавшие на мокрой от росы земле. Видел он и пришпиленного к воротам храма полудюжиной арбалетных болтов третьего своего спутника, даже после смерти не выпустившего из сведенных судорогой пальцев рукоять меча. И уж тем более не остались незамеченными обнаженные клинки и нацеленные в грудь молодому рыцарю арбалеты. Но он защищал своего господина, того, кому сам, по своей воле, дал клятву служить, покуда принц не освободит его от этой службы, и был готов биться до смерти. Собственно, ясно было, что миг этот наступит довольно скоро.
  -- Прочь с дороги, молокосос, - глухо прорычал король Альфиона, делая шаг вперед. - Если тебе дорога жизнь, мальчишка, то не стой на моем пути!
   Не говоря ни слова, Кертус выхватил клинок, и в тот же миг сухо щелкнул арбалет. Болт вонзился юноше в бедро, заставив того опуститься на колено. Король Хальвин не собирался снисходить до схватки с каким-то мальчишкой.
  -- Как ты посмел осквернить кровью святое место? - взвился вдруг жрец, гневно сжимая кулаки. - Прочь отсюда, святотатец!
   Это могло показаться смешным, сухонький старичок против гиганта-короля, к тому же вооруженного, но в голосе, в каждом движении жреца ощущалась какая-то тайная сила, и даже охваченный яростью Хальвин опешил на миг.
  -- Это ты иди прочь, старик, - рыкнул король. - Я заберу своего сына, а эту девку придушу собственными руками, и ты, дряхлая развалина, не остановишь меня!
  -- Твой сын и Ильма, дочь Рогнеты сочетались законным браком, и ты не можешь отныне разлучить их, - звонко молвил в ответ жрец. - Если же сделаешь еще хоть шаг, то не я, но милосердная Тайла покарает тебя. Она дарует мне силу. Дабы защитить Священное Пламя.
   Глухо рыча, король Хавльвин шагнул вперед, и тогда жрец воздел над головой руки, и все, кто оказался в этот миг в святилище, видели, как их окутало золотистое мерцание. Древняя богиня не оставила в беде своего верного слугу, долгие годы возносившего ей молитвы и творившего добрые дела ее именем. Но королевские гвардейцы, прежде сталкивавшиеся с магией в самом разном виде, не мешкали. Прошедшие суровую школу, из которой неловкие, слишком медлительные и нерешительные не выходили живыми, наемники на службе его альфионского величества сперва действовали, и лишь затем к ним пришло осознание того, что они натворили, а вместе с пониманием этого явился страх.
   Но все это было чуть позже, а в тот миг, когда жрец уже намеревался ударить своими чарами, слитно щелкнули арбалеты, и два болта, с низким гулом пронесшись под сводами храма, завершили свой короткий полет в теле старого жреца, впившись в его узкую грудь по самое оперение. В тот же миг сияние, окутавшее его руки, угасло, а затем померк и блеск в глазах. Коротко всхлипнув, старый хранитель святилища кулем упал на пол возле священного очага, в котором бессильно билось пламя.
  -- Ты убил жреца, король Хальвин, и отныне на тебе проклятие древней богини, - Кертус, раненый, но еще пребывавший в сознании, превозмогая боль поднялся на ноги, замахиваясь мечом. - И пусть я стану проводником ее гнева прямо сейчас. Умри, убийца!
   Он успел поднять оружие в замахе, но на то, чтобы ударить, король, которые был все же не только самым сильным бойцом во всем Альфионе, но и самым быстрым, времени юнцу, заигравшемуся в рыцаря, уже не дал. Со свистом рассек воздух широкий клинок, уже успевший этой ночью отведать крови, и полоса стали врезалась в грудь Кертусу, беззвучно рухнувшему наземь.
  -- Взять его, - теперь взгляд короля, полный нечеловеческой ярости, нацелился на Эрвина, нервно стискивавшего рукоять меча. - Живей, псы!
  -- Умри, - не дожидаясь, когда гвардейцы исполнят приказ государя, принц, одним плавным движением вытянув меч из ножен, бросился к своему отцу. - Сдохни, бешеный зверь! Тебе не место на троне, безумец!
   Крестя перед собой воздух тускло сверкавшим в свете священного огня клинком, Эрвин совершил прыжок, стремительно атаковав короля. Но Хальвин встретил его наскок непроницаемой защитой, отразив несколько стремительных выпадов, и затем перейдя в атаку сам. Здесь, под сводами древнего святилища, сошлись в поединке два бойца, одинаково подвижный и ловких во владении клинком. И оба были в этот миг охвачены боевым безумием, застившим глаза алой пеленой, и рождавшим во рту привкус свежей крови.
  -- Своевольный щенок, - брызжа слюной, рычал государь, нанося удар за ударом. - Ничтожный сопляк!
  -- Убийца, - принц Эрвин, пока еще отражая выпады противника, частью принимая их на свой клинок, а частью уклоняясь, отступал, не в силах выдержать яростный натиск своего отца. - Тиран! Жестокий выродок!
   Но все же король Хальвин был сильнее, и свое воинское мастерство он оттачивал не только на плацу, под присмотром суровых наставников, но и в гуще сражений, из которых всякий раз выходил победителем, забирая жизни менее удачливых врагов. Зацепив клинок своего сына крестовиной своего меча, он вырвал оружие из рук принца. Но Эрвин, не помня себя, кинулся на отца с кулаками, впервые в жизни окунувшись в омут боевого безумия, которым страдали все его предки по мужской линии.
   Кулак Эрвина, не такой увесистый, как у отца, врезался королю в переносицу, но Хальвин, не оставаясь в долгу, ударил сына в подбородок, сбив его с ног. А уж встать беснующемуся принцу не позволили гвардейцы, наконец, вступившие в схватку. Но даже им втроем, навалившись на бившегося, точно в агонии Эрвина всем своим немаленьким весом - а каждый воин был облачен в кольчугу и шлем - едва удавалось сдерживать наследника престола.
  -- Что ж, теперь разберемся с тобой, грязная потаскуха, - кровожадно прошипел Хальвин, приближаясь к Ильме, которую колотило от ужаса.
   Бояться было чего, и даже закаленные гвардейцы взирали на своего короля с ужасом. Сейчас их взорам предстал не суровый правитель, а древний демон войны. В глазах Хальвина плескалась ярость, не имевшая ничего общего с обычной человеческой злобой, волосы и борода были всклокочены. По лицу владыки текла кровь из расплющенного носа, но на это Хальвин не обращал внимания, как не обратил бы его и на зияющую рану, нанесенную боевым копьем. В припадке безумия одержимые воины переставали чувствовать боль, это было известно всякому в северных землях. Так и правитель Альфиона сейчас не замечал ничего, кроме дрожащего комка теплой плоти, прижавшейся к стене девчонки, словно завороженная, не сводившей взгляда с приближающегося короля.
  -- И чем только такая чумазая девка, как ты, смогла очаровать моего сына? - презрительно рассмеялся альфионский самодержец. - Ты же просто грязный звереныш! Родилась в навозе, им же и станешь, когда сдохнешь, как сдохли твои матушка и батюшка!
  -- Нет, - прошептала девушка, прижимаясь спиной к резной деревянной колонне, одной из четырех, что поддерживали кровлю храма. - Ты не посмеешь убить меня здесь, в храме.
  -- Верно, здесь пролилось уже достаточно крови, - кивнул, хищно оскалившись, король. - Поэтому мы сделаем все снаружи, при свете звезд. Ведь ты любишь смотреть на звезды?
   Ильма взвизгнула, попытавшись выскочить наружу, но Хальвин поймал ее за волосы и, что было сил, рванул на себя, сбивая с ног. И так король вытащил свою кричавшую от боли добычу из святилища, туда где стояли над телами спутников принца гвардейцы, вытиравшие окровавленное оружие. Двое королевских воинов выволокли из храма вслед за государем и Эрвина, уже переставшего сопротивляться.
  -- Отец, - закричал наследник престола. - Сделай со мной что угодно, но не тронь ее! Заклинаю всеми богами, не трогай ее. Ильма носит ребенка, моего ребенка!
  -- Твоего, - ехидно спросил король. - И ты так уверен в этом, глупец? Думаешь, ты один развлекался с этой девкой?
  -- Пощади ее, отец, - уже не кричал, но надрывно хрипел принц. - Ради ее будущего ребенка, молю, пощади!
  -- Зачем мне нужен выродок, в котором не найдется и капли крови альфионских королей? - расхохотался Хальвин, возвышаясь над скорчившейся у его ног девушкой, точно гора. - Ты только и горазд, что плодить ублюдков, сын мой. Но я не допущу этого!
   Эрвин, почувствовав, что его стражи чуть расслабились, дернулся, пытаясь вывернуться из их рук, но получил удар в живот и вновь утих. Затем взгляд выхватил из толпы наемников-гвардейцев знакомое лицо, лицо того, кого он не ждал увидеть здесь и сейчас.
  -- Эйтор, - прохрипел принц. - Эйтор, что ты делаешь здесь? Почему ты с моим отцом?
  -- Твой названный брат проявил большую сыновнюю почтительность, - рассмеялся король. - Он оказался более послушным и преданным, а потому пред лицом этих воинов, которые скорее умрут, чем солгут и позволят солгать другим, я нарекаю Эйтора, сына Хлогарда, наследником короны Альфиона, тебя же, Эрвин, сын мой, я лишаю всяческих прав. Можешь убираться на все четыре стороны, щенок! А чтобы твой бастард не создал потом помех, сперва смотри, сопляк, что я сделаю с этой девкой.
   Блеснул озаренный лунным светом клинок, и король Хальвин одним ударом срубил голову пытавшейся подняться на ноги девушке. Все, кто оказался в этот миг возле храма, застыли на мгновение, невольно наблюдая за тем, как отрубленная голова покатилась по тропинке к подножью холма. А затем над окутанным мглой лесом раздался дикий, животный крик, в котором смешалась боль, скорбь и ненависть, жуткая, нечеловеческая злоба. То кричал Эрвин, отрешенный от престола сын владыки Альфиона, человек, потерявший в одно мгновении е все, что было дорого ему.
  -- Вот и все, - довольно произнес король, с презрительной насмешкой наблюдая, как бьется в крепких руках на растерявших бдительность гвардейцев охваченный горем сын.
  -- Эйтор, - порычал тот, кто еще миг назад считал себя наследным принцем Альфиона. - Значит, это ты предал меня? Ты привел сюда моего отца, верно? Я верил тебе, считал своим братом, а ты как отплатил мне за все? Почему, - простонал Эрвин, глядя в глаза своему брату. - Почему?
  -- Прости, Эрвин, - новоиспеченный наследник приблизился к своему названному брату. - Ты сделал свой выбор. У тебя могло быть все, целое королевство, богатство, власть, поклонение тысяч подданных, но ты избрал иной путь. Каждый из нас делал свой выбор, - покачал головой Эйтор. - Да, я жил в королевском дворце, но мне суждено было оставаться никоем, лишь слугой, твоим, будь я проклят, слугой, а такая участь не по мне! В моих жилах лишь немного меньше королевской крови, и прав на трон у меня почти столько же. Я не предавал тебя, нет, - усмехнулся новый наследник корны. - Я лишь восстановил справедливость. Эти земли довольно уже натерпелись от рода королей-безумцев, являясь к которым на прием, даже самый знатный лорд никогда не может быть уверен, что живым покинет обитель монарха. Мне жаль, что все так вышло, - вздохнул Эйтор. - Но не надо было тебе бросаться с мечом на своего отца, тогда, быть может, он проявил бы снисхождение.
   Эрвин так ничего и не ответил, лишь буравя вполне довольного собой названного брата пристальным взглядом. Сын короля лишь хрипло дышал, больше не пытаясь освободиться из мертвой хватки гвардейцев, державших Эрвина крепко, но аккуратно, ибо для них он все еще оставался принцем.
  -- Воины, - Хальвин подозвал к себе гвардейцев, по-прежнему державших наготове мечи и взведенные арбалеты, словно они ожидали внезапного нападения. - Сжечь храм! Спалите все дотла!
  -- Государь, - неуверенно произнес один из наемников, седой ветеран, заметно прихрамывавший на левую ногу. - Грешно разорять святилище, государь. Этот храм, пусть он посвящен и древней богине.
  -- Ты, ничтожный пес, - вдруг прошипел, хватаясь за клинок, король. Приблизив свое лицо к воину. - Как смеешь ты перечить мне, как осмелился оспорить мой приказ? Не забывай свое место, наемник!
   И король, не дожидаясь, пока гвардейцы хотя бы шевельнутся, выхватил из рук одного из них факел и, размахнувшись, бросил на покатую кровлю храма. Пламя занялось быстро, взмыв в небо извивающимися языками, разогнавшими предрассветный сумрак.
  -- Жги, - крикнул кто-то из воинов и, следуя примеру короля, бросил горящий факел в распахнутые врата святилища. - Пали все!
   Кто-то принялся метать еще факелы, а трое воинов подняли с земли тела спутников принца, павших в коротком и совершенно бессмысленном бою, защищая своего господина и, раскачав их за ноги и за руки, швырнули одного за другим в разгорающееся пламя.
  -- Вот, кажется и все, - молвил Эйтор, зачарованно глядя на пожар. - Все кончено, Эрвин. Прости меня, но это не моя воля. Боги так решили, иначе все было бы иначе. Теперь ты - никто, а я вскоре стану правителем этой страны. - Юноша усмехнулся, ехидно сверкнув глазами: - И, знаешь, брат мой, ожидание не продлится слишком долго.
  -- Уходим отсюда, - крикнул в этот миг и король. - По коням, воины! Возвращаемся в Фльхейн!
   Хальвин первым вскочил в седло, за ним последовали и гвардейцы. Эйтор, новый наследник Альфиона, пристроил своего скакуна по правую руку от государя, едва сдерживая радость от свершившегося. В одну ночь из бесправного юнца он стал будущим королем.
   Всадники уже тронулись, когда в спины им ударил пронзительный крик Эрвина, стоявшего в двух шагах от полыхавшего нестерпимо жарким пламенем храма Тайлы, богини, так и не сумевшей защитить одну из своих обителей.
  -- Эйтор, - вскричал принц, уставившись ненавидящим взглядом на того, кого еще недавно называл своим братом. - Не спеши торжествовать, Эйтор. Знай, однажды я возьму с тебя за все зло, что ты сотворил, возьму кровью! Бойся этого мига и моли всех богов, чтобы он наступил как можно позже. И будь ты проклят, презренный предатель!
   Тот, к кому обращался сын короля, вздрогнул. Сердце его вдруг сковал холод, и только в этот миг Эйтор понял, что нажил себе врага, который не отступится, ибо сегодня Эрвин потерял не просто корону и королевство. Он лишился своей любви, а за это мстят жестоко и неотвратимо.
  -- А ты, Хальвин, владыка Альфиона, ступай с миром, - рассмеявшись, точно безумец, кричал сын короля. - Я не гневаюсь на тебя, ибо ты сам отомстишь себе. Ты пригрел на груди змею, и вскоре она убьет тебя. Ты уже мертвец, и я теперь не держу на тебя зла, Хальвин!
   Храм горел, покуда солнце не поднялось над лесом. И все это время сотрясался в беззвучных рыданиях над обезглавленным телом той, которая подарила юному принцу истинное счастье, с которой он познал настоящую любовь, Эрвин. А затем пожар угас, и юноша, отныне бывший никем в этих землях, поднялся с колен. Он больше не плакал, и во взгляде его сквозил холод, а сердце превратилось в тот миг в глыбу льда, которой отныне неведомы были человеческие чувства. Принц Эрвин умер в этот миг, и появился Эрвин-бродяга, мастерски владеющий клинком, отважный до безрассудства, и столь безжалостный, что его при виде творимых им жестокостей бросало в дрожь убеленных сединами ветеранов. Исчез прекраснодушный юноша, веривший в любовь и справедливость, чтобы уступить место хищнику в человеческом обличье.
   Эрвин еще раз обвел взглядом дымящиеся развалины храма, а затем твердым шагом направился к лесу. Все только начиналось.
  
   Принц ушел, скрывшись в зарослях, а с другой стоны к холму подступила толпа крестьян. Кое-ток из них даже был вооружен, грозно сжимая охотничьи луки и топоры. Некоторое время они молча глазели на пепелище, не сумев подобрать подходящих слов.
  -- Там остались люди, - наконец вымолвил кто-то. - Надо бы похоронить их, как положено, - нерешительно предложил он. - А то совсем уж негоже кости просто так оставлять.
   Несколько человек двинулись вверх по склону холма. Да, они разыщут среди головешек прах тех, для кого этот храм стал погребальным костром, и предадут его земле. А затем все до единого уйдут отсюда, покинут эти земли, невзирая на гнев короля, ибо не следует жить возле разоренного храма. Древние боги тоже могли гневаться, и никто из явившихся к разоренному храму мужиков не сомневался, что воздание святотатцам будет скорым и жестоким.
  
   - ...Прости, любимая, мне нужно идти, - принц Эрвин, по праву крови и милостью богов наследник престола королевства Альфион, поднялся с колен. - Недолго уже осталось, счастье мое. Здесь все началось, здесь же и закончится вскоре. И я встречусь с тобой, чтобы больше никогда не расставаться. Навеки!
   Еще раз взглянув на руины храма, все еще сопротивлявшегося даже всесильному времени, тот, кто вернулся, дабы взять плату кровью со своих врагов, двинулся в обратный путь, к своим спутникам. Когда он появился из-за деревьев, заставив верного Витара облегченно вздохнуть, лицо принца вновь было похоже на каменную маску, не выражавшую ничего. И только где-то в глубине глаз многоопытный воин увидел старую, но не становившуюся с годами слабее, боль, которую его господин носил в своем сердце уже очень долго.
   Ничего не говоря, Эрвин направился к тракту, туда, где ждали его верные спутники, преданные лишенному наследства принцу до последнего вздоха. В них альфионский наследник не сомневался, ибо за минувшие годы он лучше научился разбираться в людях, распознавая фальшь затаенное коварство.
   Верный Витар, долгое время сопровождавший своего господина, молча следовал за Эрвином. Воин, ставший тенью изгнанника, никогда не оставлявший принца, и не раз принимавший предназначенные тому удары, понимал, что в эти мгновения его господин вернулся в прошлое, о котором никто и ничего не знал, но которое, должно быть, состояло далеко не из одних только счастливых мгновений.
  -- Нам пора, - негромко произнес Эрвин, выбравшись на тракт из придорожных зарослей. Каждый из полутора десятков бойцов, вооруженных до зубов, услышал приказ, мгновенно подобравшись. - По коням!
   Воины взлетели в седла, пуская скакунов рысью. Распугивая встречных путников отряд, словно стрела, мчался по дороге, петлявшей среди холмов. порой мимо проносились деревушки, и крестьяне, трудившиеся на полях, с опаской провожали взглядами кавалькаду, ожидая от чужаков всякого.
   Холмы расступились, и перед всадниками, без приказа остановившимися, сгрудившись за спиной своего господина, открылась панорама города, стоявшего на берегу реки. С возвышенности воины видели серые стены, кольцом охватывавшие город, видели черепичные крыши множества домов, могли даже разглядеть отдельных всадников и повозки, не торопливо передвигавшиеся по лабиринту узких улочек. А над всей этой мешаниной довлела громада королевского дворца, мрачного здания, над шпилями которого реяли стяги, голова вепря на серебряном поле, обращенная на восток. Ненавистный герб кровного врага.
  -- Фальхейн, город предков, - прошептал Эрвин, не в силах отвести глаз от столицы, которую он не видел уже долгие годы, не видел наяву, но каждую ночь вновь и вновь оказывался на ее улицах, стоило лишь смежить глаза. - Скоро я ступлю на твою мостовую, скоро шаги мои разнесутся под сводами дворца, и вепрь, что венчает его башни, обратится на запад. Я здесь не для того, чтобы отступать. - И, полуобернувшись назад, бросив застывшим в молчании воинам: - Скачем на юг, живее!
   Эрвин знал, что вскоре вернется сюда, иначе и быть не могло. Но прежде следовало завершить еще некоторые дела. Принц умел ждать, ибо успел понять, что чем дольше длится ожидание, тем слаще месть.
   Разворачивая коней, отряд двинулся прочь от столицы. Дети дальних земель, они едва ли знали, что привело сюда их господина, которому каждый из этих бесстрашных бойцов был обязан жизнью, но чувствовали, что скоро должно свершиться что-то необычное. А принц, возглавивший кавалькаду, не думал ни о чем, настегивая коня с такой яростью, будто пытался убежать от призраков прошлого, преследовавших его всю жизнь.

Глава 7 Тропою мести

  
   Дорога открылась внезапно. Заросли расступились, и двум путникам, пробиравшимся по лесу, предстала длинная просека с которой куда-то на юго-запад уводила полузаросшая тропа.
  -- Похоже, мы приближаемся к населенным землям, - произнес высокий стройный мужчина, не молодой, но сохранивший подвижность и ловкость подростка, поджарый, словно гончая.
   Альвен, воин с далеких островов Скельде, опустившись на корточки, склонился над следом конского копыта, внимательно изучая отпечаток подковы. А его спутник, молодой парень, голова которого была почти седой, остановился чуть в стороне, внимательно оглядывая окружавшие просеку со всех сторон заросли.
  -- След не слишком свежий, - наконец, вымолвил Альвен. - Думаю, последний раз люди были здесь не раньше средины лета. Ты знаешь, куда ведет эта тропа? - спросил он, обернувшись к своему юному спутнику, носившему имя Ратхар.
  -- Думаю, неважно, куда и откуда она ведет, - пожал плечами юноша. - Если есть дорога, то должны быть и люди, что строят возле нее свои селения. Идем на запад, предложил Ратхар. - Думаю, мы доберемся до обжитых мест довольно скоро. Признаться, мне надоело это блуждание по лесам.
   В пути они были третий день, и с той памятной юноше встречи с горсткой хваргов, столь печально завершившейся дл пришельцев с севера, странники не встретили более ни единой живой души. Когда они выбрались к хутору, часть построек которого весело полыхала, подожженная варварами, Ратхар ожидал увидеть все, что угодно, начиная от растерзанных тел жителей затерянного в чаще поселка, заканчивая сотней хваргов, спешащих на выручку своим соплеменникам.
   Ни то, ни другое предчувствие не сбылось, и Ратхар счел это большой удачей. Хутор, разоренный хваргами, оказался пуст. Должно быть, обитатели его еще раньше, только заслышав о появлении поблизости кровожадных дикарей, ушли на юг, прихватив с собой почти весь скарб. Во всяком случае, ни скотины, ни пищи, ни даже самой завалящей утвари вроде глиняных горшков, в домах не обнаружилось. Скорее всего, хварги, привыкшие открыто выражать свои чувства в весьма странной форме, оттого и спалили хутор, что не нашли здесь никакой добычи.
   Как оказалось, пять варваров, столь быстро уничтоженных Альвеном при малой помощи его спутника, оказались единственными представителями этого племени, забравшимися столь далеко на юг. Возможно, это были разведчики, или, быть может, просто убитые скельдом варвары оказались самыми жадными и упорными среди своих товарищей. Во всяком случае, никаких следов присутствия поблизости других варваров никто не заметил, и Ратхар был вполне рад этому обстоятельству. Он нисколько не сомневался умении своего спутника и, что уж говорить, спасителя, но понимал, что в бою всегда есть место случаю, и погибнуть может любой, самый опытный и ловкий боец.
   Однако и после путники были весьма осторожны, хотя и сомневались, что здесь им может грозить опасность. Лесные звери были достаточно сытыми в эту осеннюю пору, чтобы просто так нападать на людей, к тому же вооруженных. Иных же угроз просто не было вовсе.
   Разумеется, чтобы скрасить весьма однообразное путешествие, странники много беседовали. Ратхар, желавший узнать как можно больше, буквально засыпал скельда вопросами, на которые тот скупо, но, по возможности откровенно, пытался ответить. И, конечно же, самым важным, о чем желал знать юноша, были секреты боевого искусства островитян.
  -- Там, на поляне, ты двигался так быстро, что невозможно было уследить глазом, - вспоминал Ратхар, вновь и вновь возвращаясь на прогалину, где встретил смерть неосторожно забравшиеся в эти края варвары. - Хварг, что стреляя из лука, пускал стрелы будто куда-то в сторону, но только не туда, где в этот миг оказывался ты. Скажи, Альвен, вы, скельды, что, владеете магией?
  -- С чего ты взял? - фыркнул островитянин, слышавший прежде кое-что из тех странных историй, которые ходили среди жителей материка о его соплеменниках. - Мы не чародеи. Просто каждый скельд учится воевать всю свою жизнь, постоянно упражняясь. Упорство и постоянство могут сделать больше, чем самая изощренная магия.
   Больше всего сейчас Ратхар хотел, чтобы его попутчик обучил юношу хоть каким-то воинским приемам островного народа, но, догадываясь, каков будет ответ, даже не пытался просить об этом. Однако Альвен, вероятно, понимая, что слова сами по себе ничего не значат, все же приподнял завесу тайны, наверняка догадываясь о мечтах своего товарища.
  -- Обучение начинается с детства, с той поры, когда мальчик сможет твердо держаться на ногах, - молвил скельд, неутомимо шагая по лесу. - Упражняясь по несколько часов в день, наши дети развивают невероятную гибкость всех суставов и подвижность, пока мышцы еще мягкие и эластичные, а кости не успели отвердеть окончательно.
   Альвен как будто был поглощен разговором со своим спутником, но чувства были обострены до предела, так, что любого чужака, не важно, таил тот зло, или просто попался на встречу, идя по своим делам, островитянин мог обнаружить за много десятков шагов. Это была привычка, въевшаяся в кровь. Скельд отовсюду ждал опасность, не расслабляясь ни на мгновение, хотя внешне ничего подобного заметно не было.
   Островитянин просто шел, ведя обстоятельную беседу со спешившим за Альвеном юношей. На самом деле часть его сознания, как верный сторож, постоянно была начеку. Звон металла в недальних зарослях, скрип натягиваемой тетивы, примятая трава или сломанные ветки, отголоски разговора, донесенные эхом, все это замечал Альвен, готовый к появлению любого противника.
  -- Сначала умудренные опытом наставники учат нас биться голыми руками, и против вооруженного противника тоже, - продолжал казавшийся вполне расслабленным и чуточку усталым скельд, широко шагая по заросшей лесной дороге. Пока он не замечал иных признаков присутствия поблизости людей, кроме срубленных деревьев на оставшейся уже далеко позади просеке. - Тело человека - вот то оружие, которого невозможно лишить воина, и боец, не способный в совершенстве пользоваться тем, что даровал ему Творец, не должен даже прикасаться к мечу или копью. Каждый скельд без оружия способен расправиться с двумя, а то и тремя врагами, у которых есть клинки или топоры. Мы доводим это искусство до совершенства, когда тело действует без вмешательства разума, подчиняясь одним лишь рефлексам. И только потом нас обучают владению разным оружием, любым, какое только можно представить. Всю жизнь, едва ли не с рождения и до последнего вздоха, мы совершенствуем свое мастерство.
  -- Я слышал, на юге, в дальних краях, тоже живет народ, владеющий невероятными боевыми искусствами, - припомнил Ратхар давние беседы еще в замке своего лорда. Изветсно, что воины чаще всего разговаривают об оружии и битвах, если не считать, конечно, женщин. И дома юноша наслушался разных небылиц. - Они вдыхают дым особых трав, делающих этих воинов не чувствительными к боли, очень быстрыми и выносливым. А еще они едят какие-то плоды, и даже сушеные грибы, дающие особую силу.
  -- Я тоже слышал об этом, - кивнул Альвен. - Нет, мы не используем никакие отвары или что-то подобное. С самых давних времен наши старейшины разрешали зачинать детей только лучшим воинам, и можно сказать, что искусство, которым мы владеем, передается по наследству, вместе с кровью предков.
  -- А как вы вообще не вымерли? - вдруг спросил юноша. - Я знаю, прежде жили племена, с которых в обычаях было брать в жены собственных сестер или даже дочерей. Говорят, только один из пяти младенцев рождался у этих народов живым, да и то с жуткими уродствами, а до зрелости доживал хорошо, если один из дюжины. Они выродились, потому что смешивали родственную кровь. Вас ведь тоже очень мало, верно? Как же вы живете вдали от остальных людей уже многие века, Альвен?
  -- Верно, - кивнул островитянин. - Нас действительно мало. Шесть, может, семь сотен, считая мужчин, женщин, детей, наших стариков. И если бы мы брали в жены только скельдинок, то, ты прав, мой друг, мы давно уже исчезли бы. Скельды делятся на три рода, во главе каждого из которых стоят по три старейшины. - Ясмул, Хазим., - принялся перечислять воин. - И Талем, - на этом слове голос Альвена едва заметно дрогнул. - Мой род.
   Что-то в голосе воина изменилось, когда он назвал свой род. Альвен помедлил мгновение, едва уловимое, и Ратхар не был уверен, что ему просто не почудилась эта заминка. А переспрашивать юноша отчего-то не стал.
  -- Так что же вы делаете? - не унимался юноша, так и не услышавший желаемого ответа. - Как вы смогли существовать столько лет вдали от других людей?
  -- Мы не живем затворниками, точнее, не совсем затворниками, - пожал плечами чуть заметно усмехнувшийся скельд. - На Скельдине много янтаря, который ценится на побережье. Потому довольно часто к нам приплывают купцы. Они привозят все, ткани, оружие, пищу, настоящее вино. На наших островах нет железной руды, поэтому часто они привозят именно ее, а уж наши кузнецы могут изготовить любое оружие. Также к нам привозят и женщин, точнее, девочек, совсем маленьких, не помнящих, где они родились. Мы растим их, воспитываем, как своих единокровных родственниц, а затем наши юноши берут их в жены.
  -- Вы покупаете рабынь? - удивился Ратхар, округлив глаза. - Никогда не слышал об этом.
  -- А мы и не стараемся рассказывать обо всем, что творится на скельде, - хмыкнул его спутник. - Да, мы покупаем рабынь, и щедро платим за них. Лишь некоторые торговцы, что бывают на наших островах, знают об этом, и, поверь, они давно хранят тайну. Порой мы торгуем и нашими ближайшими соседями. Ты должен знать, что Скельде лежит на севере длиной гряды островов, многие из которых населены племенами рыбаков и мореходов, часто бывающих на побережье. И если они там покупают молодых рабынь, то не стараются рассказывать о том, что продадут их нам. Среди моих родичей встречаются очень хорошие кузнецы, и мы меняем живой товар на оружие, которое эти племена, часто промышляющие морским разбоем, ценят очень высоко. За один стальной клинок они продают нам порой двух, а то и трех женщин.
   Ратхар только удивленно покачал головой. Пожалуй, почти все, что он слышал прежде о Скельдине и населяющем эти крошечные клочки суши народе, было просто вымыслом, досужими россказнями людей, едва ли понимающих, о чем они вообще говорят. И. как всегда, истина оказывалась гораздо неожиданнее и интереснее любых сказок.
  -- И все же, Альвен, ты так и не сказал, как тебе удается двигаться столь быстро, что невозможно уследить взглядом, - напомнил Ратхар. - Не знаю, как вы тренируетесь, но это что-то невероятное, чего нельзя добиться просто воинскими упражнениями.
  -- Мы учимся всю жизнь, - произнес Альвен. - Точнее, большую часть жизни наши воины лишь поддерживают свое умение, но в основном обучении завершается, когда нашим юношам исполняет шестнадцать, возможно, семнадцать лет. К этому моменту они должны в совершенстве владеть приемами боя, как с оружием, так и без него, и быть способными выстоят в поединке с любыми двумя из наставников. Но перед тем, как пойти это испытание, каждый из наших юношей, достигнувший определенной ступени в воинских искусствах, в одиночку отправляется далеко в горы.
   Альвен нисколько не боялся, что может выдать какие-то тайны своего народа, которые его предки свято охраняли уже долгие века. Нет, одних слов было мало, чтобы постичь искусство войны. Скельд вдруг вспомнил холодный мрак пещеры, в которой ему пришлось провести долгих шесть недель, прежде чем сам он посчитал себя готовым к посвящению. Страх одиночества, страх тишины, которую не нарушал ни единый звук. О, нет, это он не забудет до последнего вздоха. И никакие рассказы не позволят кому-либо повторить это.
  -- В горах мы находимся столько, сколько понадобится, чтобы почувствовать любое живое существо, не важно, человека, или, к примеру, крысу, на расстоянии полета стрелы, - молвил Альвен. - У нас пробуждаются чувства, которые давно и крепко спят у людей, живущих на материке, среди скопления себе подобных. Мы знаем о приближении создания, наделенного хотя бы подобием разума, и чувствуем, если это существо испытывает враждебность к нам. Ни один враг, ходит ли он на двух ногах, или на четырех, не может подобраться к нам незамеченным.
  -- Невероятно, - выдохнул внимательно слушавший рассказ своего попутчика Ратхар. - Похоже на чародейство!
  -- Но это вовсе не магия, - помотал головой Альвен. - Всякий способен развить в себе эти чувства, только нужно долго и упорно тренироваться. Но, приложив некоторые усилия, вовсе не запредельные, мы становимся настолько чувствительными, что способны обнаружить убийцу даже в огромной толпе, хотя, конечно, чем больше вокруг людей, тем сложнее это сделать. Мы ощущаем эмоции, тем более те, которые направлены на нас, пусть то ненависть, интерес, презрение, да что угодно. И с этим умением к нам приходит иные возможности, которые тоже сложно представить обычному человеку.
  -- Какие же? - жадно спросил юноша. - Расскажи, прошу!
  -- Сперва научившись воспринимать мысли и чувства других людей, мы можем со временем и воздействовать на их сознание, - ответил островитянин. Он знал, как нелегко постичь это искусство, и впрямь бывшее чем-то сродни волшебству, и не опасался, что своими словами сможет нанести вред Скельдину. - К примеру, можно внушить человеку, что он не видит меня, когда я стою прямо перед ним, или убедить его, что я нахожусь не там, где есть на самом деле. И лучник может пускать стрелы в пустоту, а десяток бойцов будет рубить воздух.
  -- И ты все это можешь, Алвьен?
  -- Не скажу, что я был лучшим в своем клане, но и не был я самым неумелым, - пожал плечами Альвен. - Если врагов много, то заставить их всех одновременно поверить во что-либо очень сложно, но с одним-двумя я могу сладить без особого труда. Но, конечно, среди моих родичей есть и намного более умелые воины, - добавил для пущей справедливости скельд. - Они могут очень многое, например, во время боя замедлять вокруг себя течение времени.
  -- Магия, - убежденно произнес юноша. - Это точно магия, что бы ты ни говорил!
  -- Ну, считай, что на Скельдине живет целое племя чародеев, - рассмеялся Алвьен. - Хотя, конечно же, это не так. Человеку доступно очень многое, просто вы, жители больших стран и шумных городов, давно забыли об этом. Мы можем зачаровывать своих противников, хоть ни один из скельдов и не владеет магией, и можем менять ход времени, пусть и на краткие мгновения, которых, однако, хватает, чтобы нанести своему врагу смертельный удар, который он просто не успеет отразить.
   Ратхар вновь удивленно присвистнул. Откровение его неожиданного спутника не могло не вызвать изумления. Прежде юноша полагал, что хороший воин должен просто быть очень сильным, и хорошо владеть мечом, который являлся пределом мечтаний Ратхара, все еще надеявшегося тоже стать воином.
   Скельд смог утолить жажду познания, терзавшую своего юного товарища, но Ратхара мучил еще одни вопрос. Эта мысль посетила юношу давно, в ту памятную ночь перед сражением, после шуточного поединка с Кайденом. Но прежде Ратхар не решился спросить своего товарища по походу прямо, сейчас же он просто не в силах был молчать.
  -- Но скажи, Альвен, - решился, наконец, юноша, обратившись к своему спутнику. - Ваш народ владеет поистине великим искусством, храня его и приумножая уже много веков. Если каждый скельд может хотя бы то же, что ты, что я видел прежде собственными глазами, вы должны быть непобедимыми бойцами. Но я никогда не слышал, чтобы скельды с кем-то воевали, устраивали набеги или еще что-то в этом роде. Зачем вы из века в век тренируете таких могучих бойцов, для чего вы беспрестанно учитесь сражаться, если все это время живете, как отшельники? Ваш народ словно нарочно покинул обитаемый мир в давние времена, и не желает возвращаться в него. Так для чего вам все это?
  -- Наши предки пришли на острова, что стали домом уже для десятков поколений, в незапамятные времена, - подумав, ответил Альвен, не сразу решивший, стоит ли рассказывать об истории своего народа этому юноше, с которым воина ничего не связывало, если отбросить веру в то, что их свела сама всемогущая судьба. - Их было мало, очень мало, всего шесть человек, шесть воинов, которых вел великий мудрец и маг, имя которого давно забыто. Они бежали с запада, преследуемые беспощадными врагами. В те давние времена люди верили, что океан обрывается на краю земли, что на заапд от берега больше нет суши. Тот мудрец, о котором я сказал, знал, что это не так. Они отвел наших предков в безопасное место, где их никто не должен был отыскать. Там они взяли в жены женщин из небольшого, слабого племени, что населяло прежде острова, ныне зовущиеся Скельде. У этих женщин родились дети, смесь крови двух народов, которых ныне уже не существует. Они основали три клана скельдов, живущие и ныне. Нам было завещано ждать появления врагов, хотя теперь уже даже наши старейшины не знают, кем они были, те враги, от преследования которых спасались пращуры, и что за раздор стал причиной бегства. Но мы помним заветы древних, и ждем, непрерывно готовясь к последнему бою, который мы просто обязаны выиграть.
   Альвен не лгал Ратхару, просто он сказал не все, что знал на самом деле. Да и, откровенно говоря, истина открылась ему лишь недавно, и воин в тот миг проклял всех богов, ибо лучше ему было пребывать в неведении, ведь отныне он стал едва ли не единственным, кому была известна вся правда, вся история его народа. И, конечно, он не спешил рассказывать все, что было ведомо островитянину, своему юному товарищу.
  -- Что же до войны, то ты не совсем прав, - добавил Альвен. - Наши соседи, что населяют расположенные южнее острова, отличаются буйным нравом и кровожадностью, а потому они нередко устраивают набеги, хотя в последнее время нам все реже приходится обнажать оружие ради настоящего боя. Последний раз враги явились на Скельде лет пять назад, и я сражался с ними вместе со своим родом. Полсотни воинов прибыли на быстрых ладьях. Обратно не вернулся ни один из них, - спокойно произнес скельд, не сумев в этот миг сдержать мрачную усмешку. - Еще порой являются пираты из южных морей, которые не ведают, что на нашу землю лучше не ступать с дурными намерениями. Так что моим родичам порой все же приходится браться за оружие для смертельных схваток, а не для тренировок.
   Внезапно Альвен замер, припадая на одно колено и натягивая лук. Трофейное оружие, взятое с тела убитого хварга, едва слышно скрипнуло. Ратхар уже успел убедиться, что выпущенная из него стрела способна с сотни шагов пробить любую броню. Сам юноша, уже наученный опытом, поудобнее перехватил свой клевец, тоже нечаянный "подарок" варваров-северян.
   Скельд, весь обратившись в слух и иные, неведомые чувства, которым, кажется, у всех прочих людей не было даже подходящего названия, словно уснул с открытыми глазами, буквально оцепенев. А его попутчику оставалось только ждать, не забывая поглядывать по сторонам, хотя от этого толку было немного. Хоть Ратхар и родился в лесном краю, следопыт из него был неважный, а стрелок еще хуже. Юноша, уходя на охоту, больше полагался на силки, но не мог похвастаться особыми успехами. Поэтому сейчас он всецело полагался на чутье своего спутника, могущего обнаружить приближение врага за сотню шагов даже в дремучем лесу.
  -- Запах, - негромко произнес чуть расслабившийся Альвен спустя несколько мгновений. - Чуешь?
   Юноша тоже вздохнул с облегчением. Похоже, скельд не чувствовал поблизости явной угрозы, и это уже было чудесно. Признаться, ожидание далось Ратхару нелегко, ведь он понимал, что в любой миг может столкнуться с любым врагом, способным появиться буквально отовсюду.
  -- Нет, ничего не чувствую, - честно ответил юноша, несколько раз втянув ноздрями лесной воздух.
  -- Дым, - пояснил Альвен. - Это запах очага. Думаю, мы добрались до обитаемых мест.
   Скельд оказался прав. Пройдя еще с поллиги по лесной дороге, путники выбрались из зарослей. Остановившись на опушке леса, они увидели небольшой поселок, обнесенный хлипкой стеной, что возвышался на обрывистом берегу речушки, причудливо извивавшейся меж холмов.
  
  -- Не помню этих мест, - произнес Ратхар, пока путники шли к деревне, над которой вился дым и слышался лай собак. - Река была, Вельта, - припомнил он. - Мы пересекли ее вброд, но никаких поселков поблизости я не видел.
   Селение, которое с опушки леса можно было видеть целиком, казалось весьма крупным. Юный воин насчитал не менее двух дюжин дворов, а это по меркам Альфиона считалось приличным поселком, едва ли не городом, хотя, конечно, город должен был иметь приличную крепостную стену. Вдали рассекали воздух крылья нескольких мельниц, а по другую сторону поселка виднелась кузница, стоявшая возле реки. На берегу между селением и кузницей можно было разглядеть несколько лодок, лежавших на песке кверху днищем, обычные челны-долбленки, полностью изготовленные из одного древесного ствола.
   По левую руку путников возвышался холм, поросший кустарником, а по правую раскинулось ячменное поле. Места кругом были весьма живописными, и юноша вдруг содрогнулся при мысли о том, во что могла превратить всю эту красоту хотя бы полусотня хваргов, появившихся внезапно. Словно наяву, он увидел вдруг поднимающийся над селением столб густого, черного дыма, вонзающийся в небо. На улицах меж полыхающих домов появились, проступая из пустоты, изрубленные, истыканные стрелами, тела немногочисленных защитников, простых крестьян, взявших в руки оружие и тщетно пытавшихся отбить нападение. Варвары бродили по селению, вылавливая уцелевших жителей, детей, женщин, тех, кто пытался бежать, или, напротив рассчитывал пересидеть нападение в подполе или ином укромном месте. поймав тех, кто был еще жив, северяне с явным наслаждением убивали их, делая это медленно, со вкусом, обязательно на глазах своих соплеменников, одобрительно гудевших, или разражавшихся презрительными восклицаниями.
   Миг - и наваждение исчезло. Перед юношей, размеренно шагавшим по склону, опять была невредимая деревня. По единственной улице бегала детвора, у реки женщины, громко разговаривая, так, что некоторые слова уже можно было разобрать, полоскали белье. Всюду царил мир и покой.
  -- Должно быть, на север вы просто шли иной дорогой, - предположил Альвен. - Кажется, сейчас мы забрали немного восточнее.
  -- Да, наверное, - пожал плечами юноша. - От Фальхейна, столицы королевства, на север ведет единственный тракт, не особо оживленный. На него, точно бусы, нанизаны все крупные селения и пара небольших городков. Есть несколько приличных поселков на запад, ближе к границе с Келотом, туда уходят несколько дорог. Но вообще этот край мало населен. Здесь нет золота или серебра, нет богатых рудных жил, только лес, но его всюду хватает. Вот за Эглисом, да, там есть железные рудники, в Вильхирме, а еще там немало меди и даже золота.
   Путники, стараясь не держать на виду оружие, воли в поселок, миновав распахнутые ворота. Укрепление было довольно хлипкое, просто частокол, который, при желании, можно было перемахнуть за одно мгновение, но это было лучше, чем ничего.
  -- Куда путь держите, почтенные, - навстречу Альвену и Ратхару вышел немолодой мужик, весьма крепко сложенный. Он был одет в стеганую куртку, должно быть, служившую доспехом. У стены Ратхар заметил топор на длинной рукояти, небрежно прислоненный к частоколу.
   Человек, должно быть, бывший кем-то вроде стражника, окинул взглядом чужеземцев, не внушавших особого доверия. Грязные, почти без скарба, зато с оружием в руках, они вполне могли сойти за разбойников, это Ратхар понимал. А селянин, кажется, с трудом поборовший в себе желание сходить за топором, задержал взгляд на юноше, наверняка заметив его седину.
  -- А кто ты такой, чтобы спрашивать нас? - уставился на самодеятельного стража скельд. - Мы идем по своим делам, никому не чиним зла.
  -- Времена нынче неспокойные, - сурово ответил селянин. - С севера приходят вести о войске варваров, разоривших Вильхирм, вот и бдим. Так что не взыщите, но коли хотите войти в поселок, то назовитесь, люди добрые.
   Откуда-то со стороны тем временем к воротам подошли еще двое, тоже в плотных куртках, способных задержать стрелу-срезень на излете, да, возможно, остановить скользящий удар клинка. Не ахти какие доспехи, но лучше, чем суконная рубаха. Оба стража, молодые, чуть старше самого Ратхара, были вооружены короткими копьями.
  -- Меня зовут Альвеном, - по праву старшего представился островитянин. Повинуясь инстинкту, скельд уже прикинул, как быстрее и тише расправиться с троицей ополченцев, не имевших ни луков, ни арбалетов. Разумеется, Альвен не намеревался устраивать здесь побоище, хотя и был уверен, что смог бы перебить всех вооруженных людей в этом поселке минут за пять, если только они не начнут сразу разбегаться.
  -- Это Ратхар, мой попутчик, - скельд указал на юношу. - Мы как раз и идем с севера, и хотим добраться до столицы славного Альфиона. Скажи, уважаемый, тракт, что ведет на юг, далеко?
  -- День пути на восток, - мгновенно ответил страж. - Это, если идти пешком. Верхом или на подводе меньше, сам понимаешь. Но дороги нынче не безопасны. Разбойники шалят, режут всех без разбора, грабят, насильничают.
   Ратхар стоял поодаль, созерцая окрестности. Похоже, в этих краях о власти лордов не знали. Жители казались спокойными и уверенными в себе людьми, а не забитым скотом. Нет, лорды тоже бывали разные, и не все они почитали своих крестьян чернью, тем более, в случае войны именно крестьяне вставали под оружие. Даже самые жестокие из них вынуждены были защищать своих подданных от всяких напастей, ведь крестьяне и содержали сеньоров, если вдуматься, выплачивая подати монетой и собственным нелегким трудом.
   Дружинники, умелые бойцы, ловили разбойников, порой появлявшихся даже вблизи столицы, и жителям того края, где родился Ратхар, не нужно было возводить вокруг своих селении валы и частоколы, как здесь. А иные лорды отличались завидным благородством, защищая крестьян не из-за оброка, а просто потому, что чувствовали за собой силу. Они не брали лишнего, не истязали провинившихся кметов, не пользовались правом первой ночи, без которого кое-кто не мыслил своего существования. Таким был, например, молодой лорд Магнус, павший в бою на берегах Эглиса, как настоящий герой из древних сказаний, одни лицом к лицу с полчищами врагов. Возможно, именно ему должен был быть благодарен сам Ратхар тем, что остался в живых.
  -- Знатное у тебя оружие, - криво усмехнувшись, вдруг произнес страж, указав на клевец, с которым юноша не расставался.
  -- По пути сюда мы повстречали нескольких варваров, - пожал плечами Ратхар. - Им повезло меньше.
  -- Да, теперь точно верю, что вы идете с севера, - кивнул страж. - Что ж, прошу, проходите. Меня зовут Эмер, и я один из тех, кого жители этого селения выбрали, чтобы мы охраняли их, следили здесь за порядком.
  -- А постоялый двор в вашем селении есть? - поинтересовался Альвен.
  -- Нет, да и зачем, - усмехнулся Эмер. - Купцы к нам нечасто заглядывают. Но если хотите переночевать, милости прошу ко мне. Сарай стоит пустой, там тепло и сухо. И возьму недорого.
   Ратхар и Альвен переглянулись. Денег ни у кого из них не было, и только островитянин имел несколько кусочков янтаря, полагая, что их могут принять, как плату. Ратхар в этом сомневался, и справедливо, считая, что любой торговец отдаст предпочтение золоту или даже меди.
  -- Ясно, нет ни гроша, - усмехнулся стражник, подав своим товарищам знак рукой, дабы те убирались. - От врага бежите, или от стражников какого-нибудь лорда?
  -- Мы идем от Эглиса, - ответил Ратхар. - Мы были в войске лорда Фергуса, что король послал против хваргов. Погибли почти все, только мы и уцелели. Вслед за нами должно было выступить войско под началом самого короля, и мы хотим присоединиться к нему.
  -- Хварги разбили Фергуса? - удивленно переспросил Эмер. Даже здесь было на слуху имя одного из самых искусных военачальников Альфиона. - Вот это новости!
  -- Их тоже немного ушло с поля боя, - мрачно молвил на это юноша. - Уверен, они со всех ног бегут на север, к Ледяным Зубам. Но от этого не легче, - признался он, - когда вспоминаешь товарищей, что ныне стали только лишь пищей для стервятников.
  -- Что ж, раз так, то я пущу вас на ночлег бесплатно, - решил крестьянин, пытавшийся выглядеть воином.
  -- Думаю, нам лучше поторопиться, - заметил Альвен.
  -- Завтра на юг поедет наш кузнец, - сообщил словоохотливый стражник. - Повезет свой товар на торг. И еще кто-то из здешних мастеров собирался. Так что вам лучше подождать малость, зато поедете дальше на подводах, а то лошадей здесь не достать. Нет у нас приличных коней, чтобы под седло, - пояснил Эмер. - Говорю же, опасно нынче на тракте. Разбойники вроде явились с юга. Там их дружинники лордов умыли кровью, вот душегубы и решили здесь отсидеться.
  -- Подождем, Альвен, - попросил Ратхар. - Ты сам говорил, спешить некуда.
  -- Добро, - кивнул скельд. - Завтра и продолжим путь.
  -- Ступайте до конца поселка, там мой дом, - произнес стражник. - Увидите, наличники с конями. Располагайтесь в сарае. Особой роскоши нет, но сухой соломы хватит, и ветошь какая-нибудь найдется.
   Ратхар двинулся в указанном направлении, но Альвен чуть задержался. Он решил сразу выяснить то, что так беспокоило скельда.
  -- Скажи, уважаемый, не появлялись ли в ваших краях люди, явившиеся с востока? - спросил островитянин. - Их могло быть пять или шесть, по виду - нездешние, наверняка вооружены.
  -- Нет, никого не было последние недели три, - уверенно ответил стражник. - Если хочешь кого-то найти, езжай на юг, к переправе через реку Тейн. Там нет моста, только паром, и на полдня пути вверх и вниз по течению нет ни одного брода, а если есть, то к ним ни пеший, ни конный сквозь чащу не пройдет. Если кто-то приходил с востока, паромщики точно скажут. Они всех запоминают, тем более, вооруженный отряд, о каком ты спрашивал.
  -- Благодарствую, уважаемый, - кивнул скельд. - И за совет, и за то, что приютил.
  -- Пустое, - отмахнулся стражник. - Как не помочь измученным путникам, тем более, тем, кто бился за нас самих с жуткими варварами? Ступай, друг, отдохни, а завтра поутру и дальше езжайте.
  
   Сарай, отведенный для ночлега путникам, оказался просторным и светлым, хоть и весьма пыльным. Внутри пахло свежим сеном. Ратхар быстро соорудил себе постель, его примеру последовал и Альвен, чувствовавший себя немного непривычно. С детства он слышал за стеной не брехание собак и мычание коров, а крик чаек и рокот океана. Будущий воин еще в колыбели вдыхал запах рыбы и смолы, которую варил его отец, бывший неплохим рыбаком.
   К сожалению, его чутье, умение слышать море, не передалось Авльену, едва не погибшему из-за собственной поспешности. Если бы не пираты капитана Хреки, скельд наверняка не добрался бы до берега. В лучшем случае, к суше волны прибили бы лодку с его бездыханным телом. За этот случай островитянин не переставал благодарить Небо. Ему дали возможность исполнить долг перед родом, и Альвен был готов идти до конца.
   Гостей не оставляли без внимания, и сперва к ним пожаловала хозяйка дома, принесшая скромный ужин, состоявший из кислого молока, сыра и хлеба. Однако изрядно проголодавшимся путникам и это показалось королевской трапезой.
  -- Отведайте, гости дорогие, - произнесла женщина, немолодая и выглядевшая какой-то изнуренной, должно быть, устав от каждодневных домашних хлопот. На Альвена и Ратхара она глядела не то, чтобы с откровенной неприязнью, но уж с явным недоверием точно. Впрочем, юноша ее вполне понимал, ведь они могли оказаться вовсе не теми, за кого выдавали себя, а, к примеру, разбойниками, скрывающимися от погони. И пускать к себе в дом первого встречного было, разумеется, несколько опрометчиво. Ратхар решил, что женщина точно не станет молчать, когда домой вернется ее супруг, и даже ощутил за собой некоторую вину.
  -- Чем богаты, уж не взыщите, - сухо произнесла крестьянка, оставив еду и поспешно выйдя вон.
   Поблагодарив вослед хозяйку и за считанные мгновения уничтожив снедь, странники едва отдышались, как в сарай заглянул приютивший их селянин. Видимо, воин, сменившись, решил проведать пришельцев с севера. В дом он их все же не позвал, зато прихватил с собой пузатый жбан с отменным пивом.
  -- Сосед мой варит, - довольно пояснил Эмер, разливая по глиняным кружкам пенящийся напиток. - Он в этом деле мастер, каких мало.
   Хозяин засиделся, беседуя с гостями о разном. Чем меньше становилось пива в кувшине, тем больше говорил Эмер, рассказывая о своем житье-бытье.
  -- Знаешь, ты сразу напомнил мне моего сына, - доверительно сообщил сельский страж, язык которого уже заплетался, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы говорить связно. - Он погиб прошлой весной. Сын был чуть младше тебя, и тогда первый раз отправился вместе с нашими мастерами на юг, торговать. Они везли много мехов, соболя, бобры, даже горностаи - наши охотники зимой не сидели без дела - и по пути на обоз напала шайка разбойников. Кое-кто из наших просто убежал, а мой сын и еще пара человек попытались отбиться. Не знаю, сумели они кого прикончить или нет, но когда я вместе с десятком товарищей добрался до того места, то обнаружил наших родичей пришпиленными стрелами к бортам телег. Телеги, разумеется, были пустые, - горько усмехнулся Эмер. - Мы пытались найти грабителей, но те исчезли, запутав следы. Я тогда чуть не свихнулся, каждое мгновение думая, что мог бы спасти моего мальчика, если бы отправился вместе с ним.
   Ратхар кивал, не зная, что нужно сказать в ответ. Впрочем, его собеседнику, вероятно, ответ и не требовался. Немолодой мужик, суровый, крепкий, точно дуб, наверняка прежде бывавший и в бою, пусть и с теми же лесными разбойниками, он просто хотел высказать случайным людям то, что наболело.
  -- Да, ты так похоже на него, - с болью в голосе повторил Эмер. - На Герта, моего сына, да улыбнется ему Эльна. И я рад, что могу хоть чем-то помочь тебе и твоему спутнику.
   Потом они еще о чем-то беседовали, но Эмер больше выспрашивал их о событиях на севере. Жители приграничных земель всегда гордились вольностями, ведь здесь не было жестоких и алчных лордов, на которых нужно было трудиться четыре дня из каждых семи, отдавая господам все свои силы. Но только в случае опасности обитателям этого края приходилось полагаться только на свои силы, не ожидая, что на выручку им явится дружина какого-нибудь рыцаря, и уж тем более некогда им было ждать появления королевского войска. Разумеется, отбиться всем селом, в котором каждый мужчина умел обращаться с оружием, от шайки разбойников они могли без особых проблем, но орда варваров-северян смела бы этот поселок с лица земли, даже не заметив его.
   Ратхар уверил гостеприимного хозяина в том, что до этих мест хварги точно не доберутся, после чего крестьянин, пожелав всем доброй ночи, оставил своих гостей. Конечно, это случилось не прежде, чем до дна был осушен кувшин с пивом.
  -- Что ж, - произнес немного захмелевший скельд, когда путники остались в одиночестве. - Завтра на рассвете мы продолжим путь, так что нужно как следует отдохнуть. Не сомневаюсь, нам еще понадобятся все наши силы, мой юный друг.
   Спустя несколько минут в сумраке сарая раздалось сопение Ратхара. Юноша, утомленный дорогой, да еще разморенный с пива, уснул быстро. А вот Альвен никак не мог последовать его примеру, чувствуя во всем теле сильное напряжение. Ни на мгновение не забывал он о том, ради чего пришел в эти земли, но, несмотря на все усилия, ни на йоту не приблизился к совей цели. Порой уже казалось, что все предприятие было затеяно зря, и найти одного человека в этом огромном мире просто невозможно, и все же воин не желала сдаваться так поспешно, пусть с каждым днем все меньше верил в удачу.
   Одолеваемый невеселыми мыслями, поведать которые он не мог никому, Альвен все же погрузился в тяжкое забытье, едва ли могущее называться сном. И он вновь оказался на Скельде, который покинул лишь несколько дней назад.
  
   ...Козья тропа, сбегавшая по склону, извивалась меж камней, и для того, чтобы удержаться на крутизне, приходилось прилагать немалые усилия. Тем более, Альвен, возвращавшийся с охоты, тащил на плечах тушу горного козла, а также лук, стрелы и нож, хотя по сравнению с добычей охотника все прочее казалось невесомым.
   Воин уже предвкушал пир, который начнется, когда он с добычей вернется в селение. Остров неохотно давал пропитание тем, кто поселился здесь, и соплеменники Альвена больше полагались на дары моря, а потому мясо ели не часто, да и хлеб растить было почти негде. И целая туша, свежая, истекающая кровью, запах которой возбуждал, могла насытить весь поселок, шесть дюжин женщин, детей и взрослых мужчин, носивших на щеках метку рода Талем. Разумеется, охотнику достанется лучший кусок, а также почет и уважение родичей, что было еще важнее и приятнее.
   Тропа огибала горный склон, обвивая его неправильной спиралью, и, преодолев очередной виток ее, Альвен, наконец, увидел поселок... и замер, сбросив на землю свою добычу. Со стороны скопления невысоких, наполовину врытых в землю, дабы обеспечить чуть больше тепла тем, кто обитал в них, домов, длинных, приземистых, увенчанных покатыми крышами, не доносилось ни звука.
   Стены домов, каждый из которых служил жилищем целой семьи, бессчетного множества поколений, были сложены из камня, скрепленного глиной, ибо иного материала на острове просто не было. Карликовые березы и ивы, скорчившиеся, точно в агонии, могли сгодиться, разве что, в качестве дров. Толстые стены сами по себе надежно скрывали звуки, но обычно хозяйки, хлопотавшие возле очага или возившиеся с детьми, отворяли настежь двери, пуская в жилища хоть немного дневного света. Двери были распахнуты и сейчас, но наружу из сумрака низких проемов не вырывалось ни малейшего шума. Чуткий слух воина не мог уловить ни людских голосов, ни плача детей, ни даже лая собак. Стояла тишина, которую так и подмывало назвать мертвой.
   На самом деле псов на островах было немного, ведь охранять жилища от воров было бессмысленно, ибо воров здесь отродясь никто не видел. А на охоте каждый взрослый мужчина, умевший читать любой след, легко обходился без четвероногих спутников, только мешавших скрадывать добычу. Но все же собаки были, и Альвен не мог вспомнить хоть минуту, чтобы они не оглашали окрестности своим гавканьем. Сейчас же со стороны приткнувшегося у подножья горы поселка, другой стороной сбегавшего к вечно неспокойному морю, в этот день казавшемуся особенно суровым и мрачным, слышался лишь крик чаек.
  -- Что там произошло? - сам себя спросил Альвен, зная, что ответ получит не раньше, чем вернется в селение.
   Вытащив из налуча охотничий лук, по большему счету, ничем не отличавшийся от боевого, и на малом расстоянии не менее опасный для любого противника, воин двинулся вниз по склону, невольно пригибаясь и шагая еще осторожнее, чем обычно. К счастью, ветер дул в его сторону, унося прочь от поселка и звуки, и запахи, и учуять приближение Альвена было невозможно.
   Чем ближе подходил воин к своему селению, тем неприятнее становились рождавшиеся в его душе предчувствия. И в какой-то миг он понял, что тревога оказалась не напрасной. Среди домов, каждый из которых служил жилищем целой семье, четырем, а то и пяти поколениям родственников, воин увидел темные точки, которые просто не могли быть ничем иным, кроме как неподвижно лежащими телами людей, мертвецами, трупами его, Альвена, родичей.
   Возможно, иной, узрев такое, кинулся бы со всех ног к поселку, забыв об осторожности. Но Альвен был скельдом, а, значит, воином, и потому не дал воли чувствам. Он стал осторожно, стараясь произвести как можно меньше шума, укрываясь за камнями и редким кустарником, намертво вцепившимся корнями в каменистую землю, обходить селение, держа его на прицеле. Стрела-срезень с широким наконечником была почти не опасна для противника в доспехах, даже простая кольчуга легко могла остановить ее полет. Но зато такой стрелой можно было буквально отрезать руку или голову при должном умении. А Альвен считал, что неплохо владеет луком.
   Напряженный ничуть не меньше, чем его же лук, воин буквально пожирал взглядом селение, в котором не было видно ни единого движения, и ни малейшего звука не приносил пропитанный морской солью ветер. Что бы там ни случилось, Альвен ни на миг не забывал, что впереди вполне может ждать засада. Враги, явившиеся из-за моря, быть может, с одного из соседних островов, а возможно, и с далекого побережья, и истребившие целое селение, могли уйти, исполнив задуманное. Но так же могли они затаиться в опустевших домах, ожидая, не явится ли еще кто-нибудь, чтобы довершить начатое, забрав как можно больше жизней островитян.
   Альвен не спешил, напрягая до предела все чувства, дабы обнаружить опасность раньше, чем те, кто непрошенными явился сюда, заметят его приближение. Но из поселка не доносились звуки чужой речи, и не было слышно лязга оружия или даже скрипа натягиваемой тетивы. И воин, решившись, быстро двинулся вперед, по-прежнему не выпуская из рук лук с наложенной на тетиву стрелой.
   Зрение не обмануло его, равно, как и слух. Войдя в селение, Альвен увидел раскиданные всюду тела своих родичей, каждого из которых он знал лучше, чем самого себя. Все они были мертвы, мужчины, опытные воины, женщины, верные спутницы воинов, хранителей покоя Скельде, и дети, как обычно, поутру игравшие на берегу или устраивавшие прятки среди домов. Они лежали так, словно до последнего мгновения своей жизни даже не подозревали о приближении врага. Альвен, проходя мимо тел, не мог отвести взгляд от жутких ран, нанесенных клинками или топорами. Те, кто устроил все это, не щадили никого, не скупясь на смертельные удары. Некоторых соплеменников охваченного ужасом и чувствовавшего медленно рождавшийся в душе гнев воина расстреляли из арбалетов, причем на каждого потратили единственный болт, пущенный с дьявольской точностью.
  -- Во имя душ предков, - прошептал пораженный увиденным Альвен, застыв среди поселка. - Что тут случилось? И кто, кто сотворил это?
   Живых не осталось. Казалось, на селение напали какие-то невидимки, ибо Альвен, успевший побывать в настоящем бою, сражаясь с пиратами, появлявшимися порой возле этих берегов, сразу понял, что ни один из его родичей даже не пытался сопротивляться. Смерть застала их за обычными делами, и никто даже не прикоснулся к оружию. Каждый из двух дюжин мужчин, погибших здесь, всю свою жизнь готовился к бою, но в решающий миг неведомо почему даже не пытался дать отпор, равно как и женщины, многие из которых тоже умели обращаться с луком или боевым ножом.
   Но чужаки, явившиеся неизвестно откуда, не пощадили не только жителей поселка, но даже и собак. Огромный серый пес, любимец всех детей, несмотря на свой грозный вид, ласковый и смирный, лежал у входа в один из домов, утыканный арбалетными болтами, точно еж. Что бы здесь ни произошло, псы смогли дать отпор, защищая дома своих хозяев. И, кажется, не без успеха, подумал Альвен, видя окровавленные клыки. Хоть кто-то из убийц ушел отсюда с отметиной, которая не скоро исчезнет.
   Воин входил в дома, уже без опаски, не ожидая наткнуться на притаившегося врага. И всюду, в каждом жилище, он видел одно и то же, только кровь и смерть. Наконец Альвен остановился возле того дома, в котором жили все гое предки, под кровлей которого сам он появился на свет, и верил, что здесь же испустить последний вздох. Он стоял на пороге, чувствуя, как сжимается сердце, и долго боролся со своим страхом, прежде чем сделал шаг. И сразу же наткнулся на труп своей жены, распластавшийся посреди большой залы, в которой вечерами за общим столом собиралась вся семья, дабы за трапезой возблагодарить духов предков за милости, дарованные ими живым.
   Уже зная, что увидит, воин прошел в дом, приблизившись к колыбели, которую сам соорудил полгода назад, ожидая появления на свет своего ребенка. И там, на льняных пеленах, воин увидел окровавленный комок плоти.
  -- Нет, - прошептал Альвен, не в силах смотреть на тела и кровавые брызги, прочеркнувшие стены. - Во имя всех богов, нет! Будьте вы прокляты! Я найду вас, всех до единого, и заберу ваши жизни, где бы вы ни скрылись!
   Но убийцы, сделавшие свое дело быстро и спокойно, точно привычную работу, были далеко, и едва ли могли сейчас устрашиться угроз охваченного горем воина, впервые в жизни давшего волю чувствам. Он не плакал, когда, будучи ребенком и постигая тайны воинских искусств, бывал жестоко бит своими наставниками, внушавшими юным скельдам, будущим воинам, презрение к боли. Он не плакал позже, когда стоял над телом своего отца, прожившего долгих восемь десятков зим, и покинувшего этот мир, тихо, без страданий, просто вдруг перестав дышать. Не ведал Алвьен, что такое слезы, склонившись над телом старшего брата, павшего в давней схватке с пиратами, и сперва сразившего семерых врагов, но не сумевшего уклониться от множества стрел. Но теперь, увидев безжизненные, изломанные тела тех последних, кто был дорог воину в этой жизни, Альвен не смог сдержать рыданий.
   Чувствуя, как ноги отказываются держать его, воин опустился на четвереньки, уже не рыдая, а рыча, страшно, надсадно, точно зверь. Но слезы иссякли, и скельд, чувствуя сосущую пустоту в груди, вышел вон, стараясь больше не смотреть по сторонам.
   Он стоял в центре опустевшего, мертвого поселка, над которым плыл глухой рокот вечно неспокойного моря, не нарушаемый более никаким звуками, тем более, производимыми человеком. Но вдруг скрипнула дверь, и Альвен, припав на колено, мгновенно обернулся, вскинув лук. Быть может, таинственные силы, правившие этим миром, видя горе воина, сжалились над ним, позволив если не защитить свой дом, то хотя бы покарать убийц, возможно, все же задержавшихся здесь, среди мертвых тел, ради неведомой цели.
   Альвен был готов к бою в этот миг, как никогда прежде. Кто бы ни атаковал поселок, он, единственный, кто выжил из целого рода, сейчас желал отомстить врагам, кем бы они ни были, людьми, или порождениями преисподней. И в этой схватке не было места страху за собственную жизнь.
   Но звук, заставивший воина насторожиться, издал вовсе не затаившийся убийца. Через невысокий порожек стоявшего в центре поселка дома с трудом перебрался человек. Он полз, извиваясь всем телом и оставляя за собой кровавый след. Альвен сразу узнал его.
  -- Вельден, - воин кинулся к умирающему соплеменнику. - Вельден, что здесь произошло? Кто убил их всех? - Альвен приподнял своего родича, подложив ему под голову собственную ладонь.
   Могучий воин, рослый и широкоплечий, в отличие от большинства соплеменников, не отличавшихся особой статью, зато легких и стремительно смертоносных в бою, он был смертельно ранен, это Альвен понял сразу. Его ударили в живот несколько раз, и было удивительно, что этот человек выжил, ведь, если чувства не изменяли Альвену, с момента нападения на селение прошло немало времени.
  -- Альвен, это ты, - прохрипел Вельден, один из старейшин рода, Талем, взглянув на склонившегося над ним воина. На губах умирающего выступила кровавая пена. - Ты жив?
  -- Что здесь произошло, - воин, забывшись, встряхнул старейшину, опасаясь, что тот испустит дух, не сказав главного. - Кто это сделал?
  -- Я не знаю, - сконцентрировав взгляд на Альвене, произнес его родич, тяжело дыша и сбиваясь на кашель. - Магия... - прохрипел он. - Они обездвижили всех чарами, а затем вошли в поселок и убили. Зарезали, как сток на бойне! Они пришли с моря. Я смог добраться до меча и убил одного из чужаков, но остальные расправились со мной. Они думали, что я мертв. Как хорошо, то я дождался твоего возвращения, Альвен.
   Вельден зашелся в приступе кашля, сплюнул кровью и умолк. Грудь его тяжело вздымалась, из зияющих ран шла кровь, черная кровь, признак близкой смерти.
  -- Альвен, зажги огонь, - вновь заговорил спустя несколько мгновений старейшина. - Призови всех. Враги, те, кого мы ждали все эти века, все же разыскали нас. Они ушли в горы, но вскоре вернулись, и не с пустыми руками. Не медли, пока они еще близко. Зажги огонь, Альвен!
   Вельден дернулся всем телом, словно пытаясь вырваться из рук Алвьена, вновь закашлялся и затих, теперь уже навсегда. Он успел сказать немногое, но ради этих слов смертельно раненый воин жил так долго, как, наверное, не смог бы пожить никто иной, получив такие раны.
   Старейшина умер, но слова, сказанные им в последний миг, продолжали звучать в Глове воина. И Алвьен, вскочив, бросился туда, откуда доносился мерный рокот океана, к берегу, вернее, к самой высокой его точке. Здесь суша вздымалась холмом, почти отвесно обрывавшимся прямо в пенящиеся волны, упорно и неутомимо пытавшиеся подточить земную твердь с самого сотворения мира. Отсюда, с этой вершины, был виден океан на много лиг, и воин, напрягая зрение сумел различить на горизонте серое пятнышко удаляющегося паруса. Убийцы, исполнив свой жуткий замысел, спешили убраться от берегов Скельде. И тогда воин разжег факел и запалил сигнальный огонь.
  
   Давно уже никто не помнил, что именно заставило народ скельдов обосноваться на самом краю изведанных земель, что привело их на эти клочки суши, омываемые со всех сторон могучим океаном. Но передавалось из поколения в поколение предупреждение о том, что в любой миг могли явиться враги, от которых будто бы и бежали некогда на край света предки островитян, покинув континент.
   Никто уже не знал, откуда точно эти враги должны придти, и отчего они жаждут смерти маленького племени. Но всегда островитяне с опаской смотрели на ту черту, где серый океан сливался с серым небом, каждый миг ожидая, что там вырастут мачты кораблей, на всех парусах идущих к неприветливым берегам Скельде, и уже много веков подряд на выдававшихся дальше всего в море концах острова возвышались сигнальные башни, с которых всякий миг можно было подать тревожный знак. И вот этот знак был подан.
   Дымный столб, хорошо различимый из любой части острова, взвился в небо, как всегда в эту пору, затянутое низкими свинцово-серыми облаками. Альвен, устало взглянув на дело рук своих, привалился к сигнальной вышке, опустив голову на грудь. Теперь оставалось только ждать, надеясь, что еще остался кто-то живой на острове, тот, кто заметит дым и явится сюда, поняв, что он означает.
   Ждать пришлось недолго, и вскоре со стороны гор в мертвое селение вошла дюжина воинов. Три рода скельдов, поровну разделившие между собой все земли, не являлись друг другу в гости без приглашения или без веской причины, но ныне, увидев вознесшийся к серой пелене облаков дымный столб, следовало забыть об этом, и соплеменники Альвена, почувствовав опасность, спешили, как только могли. Еще не ведая, что их ждет, все они явились в полном вооружении, в кольчугах, с тугими боевыми луками и клинками. И, точно так же, как сам Альвен прежде, оцепенели от ужаса, едва оказавшись в селении.
  -- Что здесь случилось, - увидев понуро бредущего к гостям Альвена, воины, невольно крепче сжимавшие оружие, кинулись к нему. Они тяжело дышали, ибо спешили, как только могли, увидев призыв о помощи, и бегать по горам, облачившись в весившую не менее полпуда кольчугу и увешавшись разным смертоносным железом, не так уж легко. - Во имя усопших предков, кто мог сотворить это?
   Альвен коротко поклонился пришельцам. На зов явились старейшины двух из трех родов скельдов, взяв с собой лучших воинов. Старейшины, которых в каждом роду всегда было трое, на самом деле не обязательно являлись и впрямь самыми старыми среди родичей, скорее, обычно случалось как раз иначе. Те, кто волею своих родичей были поставлены во главе малочисленных кланов, прежде всего, считались наиболее искусными воинами, отличавшимися, однако, не только боевым мастерством, но также мудростью. Старейшин выбирал весь род, и звание это не давало тем, кто носил его, никаких привилегий, облекая при этом грузом ответственности не только за самих себя, но и за несколько десятков соплеменников.
   Сейчас только два рода прислали своих вождей, ибо третий, род, к которому принадлежал и Альвен, был уничтожен. Вельден, старейшина этого рода, избранный своими соплеменниками, был мертв, и, вспоминая его, Альвен мог лишь бессильно скрежетать зубами от бессилия и собственного позора.
  -- Альвен, - обратился к воину один из скельдов, седой и уже старый, но еще не утративший былую мощь. Скайлен из рода Ясмул прожил на этом свете почти семьдесят лет, и уже готовился передать бремя ответственности, довлевшее над ним, кому-то более молодому, полному сил. Но и сам он был еще крепок, как телом, так и разумом. - Тебе ведомо, что здесь произошло? Кто и за что истребил твой род, воин?
  -- Я был в горах, и не знаю, кто сделал это, - глухо произнес воин, стараясь не встречаться взглядами со своими соплеменниками. Он чувствовал стыд, ибо выжил, а все прочие его родичи, погибли, приняв смерть от рук неведомых чужаков. - Когда я вернулся в поселок, всюду были только трупы. До моего прихода дожил лишь Вельден, он и велел мне дать сигнал. Еще он сказал, что здесь использовали магию, а убийцы ходили в горы, вернувшись оттуда не с пустыми руками.
  -- Где они, - прорычал один из бойцов, сопровождавших своего старейшину. - Куда они ушли? Мы настигнем их и отомстим за это, перебив всех до единого!
   Альвен заметил, как несколько воинов переглянулись между собой, услышав о магии. Неизвестно почему так сложилось, но среди скельдов никогда не было никого, могущего называться магом, колдуном, шаманом или как-то еще. Им недоступны были чары, и многие считали это платой за воинское мастерство, в котором скельды не ведали равных. Поэтому сейчас, при мысли о том, что, возможно, придется вскоре вступить в схватку с неведомым чародеем, некоторые воины почувствовали то, что можно было назвать страхом. Они не верили, что сталь, пусть ее направляет сколь угодно умелая рука, сможет одолеть колдовство.
  -- Те, кто сделал это ушли на запад, - коротко ответил Альвен. - И сейчас уж их корабль так далеко, что не виден с берега.
  -- Усыпальница, - вдруг произнес Райден, один из тех, кто ныне вершил делами в роде Хазим. Этот был еще молод, пожалуй, даже слишком молод, и полон юношеского задора. Однако род доверил ему править собой, и Райден старался изо всех сил, дабы оправдать надежды соплеменников. - Они наверняка были в усыпальнице!
   Альвен непонимающе взглянул на Райдена, затем перевел взгляд на его пожилого спутника. Но никто не счел нужным просветить воина, хотя сами старейшины, конечно, отлично понимали друг друга. Немного утешало то, что явившиеся с ними воины пребывали в таком же смятении, лишь бросая друг на друга вопрошающие взгляды.
  -- Скорее, нужно убедиться, что это так, - Стайлен, в голосе которого послышалось неподдельное беспокойство, кинув, направился в сторону гор, делая знак воинам следовать за собой. За ними двинулся и пребывавший до сих пор в недоумении Альвен.
   Не выпуская оружие из рук, скельды едва ли не бегом устремились к скалам, вглубь острова. Скельде был не велик, и чтобы пересечь его, требовалось всего несколько часов. Но сейчас старейшины вели своих спутников в центральную часть острова, поднимаясь все выше в горы.
   Узкая тропа, готовая в любой миг осыпаться, извивалась, словно смертельно раненая змея. Над головами нависали огромные глыбы с бритвенно-острыми гранями, казалось, готовые в любой миг похоронить смельчаков, рискнувших стать на этот путь. Но старейшины, хоть и не могли не видеть столь явную опасность, упорно продвигались вперед и вверх, приближаясь к вершине, окутанной туманной дымкой. Воинам, что явились с ними, включая и Альвена, приходилось прилагать чудовищные усилия, чтобы не отстать.
   Наконец тропа, вернее призрачный намек на нее, могущий лишь указать направление, но едва ли пригодная для того, чтобы по нему ступали существа из крови и плоти, кончилась. Неожиданно перед тяжело дышавшими скельдами выросла абсолютно гладкая, словно отполированная неведомыми каменотесами, стена, вздымавшаяся верх на сотни футов. Воины, пытаясь выровнять дыхание и усилием воли унять боль в стонущих от чрезмерного напряжения мышцах, удивленно взирали на неожиданное препятствие, про себя гадая, куда так спешили их старейшины.
  -- Все, дальше мы пойдем одни, - не терпящим возражения тоном произнес Стайлен, обернувшись к своим спутникам. - Вы ждите здесь. Если кто-то движется по нашим следам, убивайте его без раздумий!
  -- Пусть он идет с нами, - второй старейшина, Райден, неожиданно указал на Альвена. - Он имеет право знать. Мы все равно должны были рассказать тому, кто стал бы преемником Вельдена.
  -- Что ж, пусть будет так, - кивнул седовласый скельд. - Альвен, сейчас тебе предстоит прикоснуться к тайне наших предков. Ступай за нами!
  -- Но куда? - округлил глаза воин, видевший перед собой только базальтовую стену, такую ровную, что ни один человек, каким ловким он ни был, не сумел бы взобраться по ней. - Я не вижу пути. Здесь только скалы.
   Старейшина рода Ясмул ничего не ответил, вместо этого лишь прикоснувшись к скале обеими ладонями и что-то прошептав едва слышно. Скала вдруг словно окуталась колышущимся маревом, какое можно видеть над жарким костром, а затем растаяла. Взглядам изумленных воинов предстала грубо вытесанная прямо в скале лестница, уводившая куда-то вверх, обвивая горный склон. Часть ступеней осыпалась, иные сплошь покрылись трещинами, словно камень часто нагревали и остужали. В нескольких местах лестница была завалена каменными обломками, должно быть, упавшими с вершины. Но путь был, и он вел наверх.
  -- Магия, - выдохнул ошеломленный увиденным Альвен, даже и не догадывавшийся, что, вопреки всему, старейшины его племени владеют чарами, пусть и весьма странными.
  -- Вовсе нет, - отрицательно покачал головой Райден. - Эту преграду, нечто сродни обычному миражу, действительно создал маг, один из величайших чародеев древних времен. Но отворить тайную дверь может всякий, если он знает правильное слово. Среди нас оно ведомо только старейшинам каждого рода, всего лишь трем из всего племени. Но идем же, - поторопил Альвена его спутник. - Нужно спешить!
   И они продолжили восхождение, с опаской ступая по таким ненадежным ступеням, явно созданным человеческой рукой, но так давно, что под воздействием ветра, дождя и снега они почти сгладились. Порой старейшины поддерживали друг друга, и в этом им помогал Альвен, облазивший все горы на острове и потому считавший себя достаточно ловким.
   Но все в этом мире имеет конец, вот и лестница уткнулась в темный зев пещеры. Возле зияющего мраком проема лежал огромный камень, на котором тоже можно было различить давние следы зубила. Именно эта пещера была целью восхождения, и, увидев, что проход открыт, старейшины опешили, с ужасом взглянув друг на друга.
  -- Они были здесь, - первым обрел дар речи Райден. - И наверняка забрали то, что принес сюда Мудрейший.
  -- Значит, его должно вернуть, - отрезал Стайлен, голос которого в этот миг стал похож на карканье ворона. - Но не будем стоять на пороге, братья. Вперед!
   Все трое - сперва старейшины, а за ними, с трудом поборов неуверенность, и Альвен - вошли под своды пещеры, и постепенно глаза привыкли к казавшемуся сперва непроглядным сумраку. Скупой свет, рожденный пасмурным небом, чуть рассеивал тьму, остальное довершал острый взгляд воинов, способных разглядеть любую мелочь в полночной темноте.
   Внимание Альвена привлек продолговатый камень, возвышавшийся в самом центре оказавшейся очень неглубокой пещеры. Над ним явно поработали люди, обтесав с боков, придав определенную форму, напоминающую ложе. И на этом ложе покоились останки человека, древний костяк, почти уничтоженный тленом. Он был погребен не обнаженным, но сейчас от одежд, в которые некогда был облачен мертвец, осталось лишь несколько лоскутков, потерявших цвет и наверняка столь ветхих, что они распались бы невесомой пылью от легчайшего прикосновения.
   Руки скелета были сложены на груди, пальцы сцеплены, а голова... головы не было. У подножья каменного ложа лежали осколки черепа, не то скатившегося, не то сброшенного чьей-то нетерпеливой рукой.
  -- Оно пропало, - прошептал Стайлен. - Кто бы ни явился сюда, он забрал то, ради чего погиб целый род.
  -- Что это за место, - Альвен, понимая, что его не просто так позвали с собой, обратился с вопросом сразу к обоим своим спутникам. - Кто был погребен здесь, и что забрали убийцы моего рода?
   Стайлен и Райден переглянулись, словно спрашивая друг у друга, стоит ли посвящать в свои тайны обычного воина, одного из многих, но последнего, кто остался в живых из целого рода.
  -- Чувствуя приближение смерти, старейшина каждого рода объявляет об этом своим соплеменникам, которые должны выбрать кого-то на смену ему, - глухо произнес Райден. - Каждый старейшина обучает своего преемника многим премудростям, и когда-нибудь обязательно приводит сюда, к последнему пристанищу Мудрейшего. Лишь девять из всего нашего народа знают об этом месте, всегда только девять. Ты - последний из истребленного рода Талем, и потому то, что должно рассказать тому, кто возглавляет его, старейшине, мы поведаем тебе, чтобы хоть частью сохранить нашу память.
  -- Ты видишь перед собой бренные останки того, кто привел на этот остров наших предков много веков назад, - подхватил Стайлен. - Он был одним из величайших магов, но обзавелся еще более могущественными врагами, а потому вынужден был спасаться бегством. Наши предки были только лишь его слугами. Добравшись до этих островов, они истребили обитавшее тут прежде племя, точнее, убили всех мужчин, детей и женщин, слишком старых, чтобы стать матерями. Прочих женщин они сделали своими женами, не всегда по воле последних, и дети от этих союзов стали первыми скельдами.
  -- Маг, которого мы называем Мудрейшим, ибо имя его стерлось за многие века, велел нашим предкам охранять эту землю, ибо в ней он сокрыл некую реликвию, чародейскую вещь, которая и вынудила его бежать из обитаемых земель, - произнес вновь Райден. - Он просто украл ее, похитил у прежних хозяев, и спрятал здесь. Мудрейший жил долго, почти триста лет, а когда он умер, то наши предки, уже праправнуки тех первых скельдов, похоронили его в этой пещере оставив на его безжизненном теле ту самую реликвию.
  -- Но что это за вещь? - коротко спросил Алвьен.
  -- Это никому неизвестно, - покачал головой Стайлен. - Внешне она похожа на обруч, целиком выточенный из камня, схожего с горным хрусталем. Но мы не знаем, какая магия заключена в ней. Однако Мудрейший завещал хранить эту реликвию, сказав, что рано или поздно за нею явятся. Он предупреждал о враге, затаившемся на западе, о том, кто может ждать и сто, и тысячу лет. И сегодня древний враг наших предков явился, похитив то, что все наше племя поклялось беречь еще сотни лет назад.
   Они возвратились в селение в полном молчании, и даже воины, ожидавшие своих старейшин на горной тропе, не осмелились о чем-нибудь спрашивать. В прочем, путь вниз, к подножью скалы, был достаточно труден и опасен, чтобы не тратить силы на лишние разговоры. И только снова очутившись на берегу, старейшина рода Хазим дал волю чувствам, не сумев удержать в себе всю боль, все потрясения от случившегося.
  -- Мы не исполнили клятву, - глухо вымолвил Райден. - Мы готовились к этому сотни поколений, веками ждали решающего боя, доводя до совершенства дарованное нам предками воинское искусство, но в решающий миг оказались бессильны.
  -- Вельден успел сказать, что с чужаками, с теми, кто уничтожил мой род, был маг, - вспомнил воин. - И я точно знаю, что они ушли на запад, к материку.
  -- Значит, нужно преследовать их и вернуть то, что похитили эти чужаки, - зло произнес Стайлен. - Пусть даже все наше племя заплатит за это своими жизнями. Только так можно восстановить честь.
  -- Я готов исполнить клятву предков, - вдруг произнес Альвен, перед глазами которого вновь появилось искаженной муками боли лицо Вельдена, их старейшины. И иссеченные тела его жены и долгожданного сына, убитых походя, между делом, и едва ли успевших понять, что они умирают. А, возможно, как раз и успевших все понять и почувствовать, ведь между тем, как неведомый, но явно весьма искусный колдун, заставил оцепенеть целое селение, и мигом, когда в поселок вошли убийцы, чтобы довершить начатое магом, наверняка прошло немало страшных мгновений ожидания.
  -- Один, - удивленно вымолвил Стайлен. - Но хватит ли твоих сил, воин?
  -- Они играючи расправились с целым родом, убили почти три десятка мужчин, тридцать искусных воинов, - напряженно ответил Алвьен. - Так какая разница, сколько человек пустится в погоню за убийцами, если они так сильны? Мой род уничтожен, и я хочу мести!
  -- Он верно говорит, - заметил на это Райден. - У Альвена нельзя отнять это право. Раз он не смог защитить свою семью, свой род, так пусть хоть покарает убийц.
  -- Они отплыли два часа назад, не больше, - продолжил воин. - И если выйти в море прямо сейчас, то можно будет настигнуть их как раз у берега.
  -- Это очень опасно, - с явным волнением произнес Стайлен. - Море не спокойно.
   Скельды никогда не были мореходами, и не имели ни одного корабля. Они выходили в море только для рыбалки, пользуясь обычными лодками, на которые ставил паруса. В прочем, корабли и не были нужны этому племени, давным-давно ушедшему в добровольное изгнание, а любые заморские товары могли привезти купцы, пусть и не часто, но наведывавшиеся в эти воды, привлеченные россказнями о таящихся на Скельде сокровищах. Отчасти это было правдой, и за все товары старейшины щедро платили янтарем, который отважные торговцы с выгодой для себя могли сбыть на берегу.
   Но сейчас все понимали, что выходить в море на ненадежном суденышке, слишком маленьком в сравнении с огромными, точно горы, штормовыми волнами, равносильно самоубийству. Это понимал, и, быть может, получше прочих, и сам Альвен, но понимал он и другое.
  -- Нельзя ждать попутного корабля, - уверенно молвил воин. - Возможно, купцы явятся сюда через неделю, а, возможно, и через месяц. Но тогда будет уже слишком поздно.
  -- Все же следует снарядить хотя бы небольшой отряд, - помотал головой, словно отгоняя навязчивые мысли, Райден. - Один ты можешь не справиться. Мы дождемся корабля, соберем воинов, и отправимся за теми, кто истребил твой род, - твердо вымолвил он. - Убийцы не смогут спастись от нашего гнева. Мы настигнем их и отомстим!
   Что-то обсуждая, Стайлен с Райденом двинулись к селению, по которому бродили пришедшие с ними воины, с ужасом взиравшие на следу жуткой бойни. А последний из рода Талем все смотрел на океанскую гладь, свинцово-серую, где-то в дали сливавшуюся с такой же серой чашей бескрайнего неба. Его, как и других скельдов, с детства учили следовать не чувствам, но разуму, но сейчас все былые наставлении оказались забыты. Альвен знал, что нужно делать, и впервые был намерен ослушаться воли старейшин.
  
   О нем вспомнили лишь тогда, когда кто-то из воинов, вышедших на берег, увидел полотнище паруса, взвившееся над одним из челнов. Казавшееся крохотным суденышко, остроносое, с высокими бортами, было в тот миг уже в полусотне саженей от берега, и на корме его, впившись взглядом в родную землю, неподвижно стоял единственный человек.
  -- Альвен? - неуверенно произнес Стайлен, подслеповато щурясь и пытаясь рассмотреть того, кто был в челноке.
   Зрение не обмануло старейшину, это действительно был Альвен. Он не мог просто ждать, пока другие что-то обсуждали, о чем-то спорили, и потому сделал то единственное, что было в силах одного человека. Воин, воспользовавшись тем, что его соплеменники отвлеклись, поспешно погрузил в одно из тех суденышек, на которых скельды рыбачили вблизи своих берегов, скудные припасы, и торопливо отчалил, лишь после будучи замечен с берега.
  -- Будь я проклят, что он задумал? - воскликнул и Райден, увидев своего родича. Он удивленно переглянулся со Стайленом и крикнул, напрягая связки: - Альвен, это безумие, - в голое его звучало неподдельное беспокойство. - Ты же погибнешь! Возвращайся!
   Несколько воинов поспешили к своим старейшинам, с изумлением увидев отдалявшийся от берега баркас. Кое-кто из них невольно схватился за луки, готовый силой вернуть назад своего родича, если такова будет воля старейшин. Но те молчали, не сводя глаз с безумца, невозмутимо возившегося с нехитрыми снастями.
  -- Возможно, я погибну, - крикнул в ответ Альвен, в этот миг не испытывавший и тени сомнений, забывший о страхе. - Но я хотя бы попытаюсь что-то сделать, вместо того, чтобы покорно сидеть здесь, на берегу, и ждать. Мой род уничтожен, мне больше нет места на Скельде, но я еще могу отомстить за смерть своих братьев и сестер. И я сделаю это, с вашей помощью или без нее.
   Старейшины вновь переглянулись:
  -- Это глупо, - сокрушено покачал головой Стайлен, и седые пряди разметались по его плечам. - Им движет горе, а это плохой помощник в таких делах. Океан погубит этого безумца, поглотив его, как песчинку!
  -- Да, он может не отдавать себе отчет в собственных поступках, - согласился старейшина рода Хазим. - Но он действует, в то время как нами овладела нерешительность. И, возможно, его отчаяние и храбрость окажутся сильнее всех тягот пути. В любом случае, не в нашей воле заставить Альвена вернуться. Он сделал выбор.
   Не выпуская из виду удалявшийся от берега парус, наполненный свежим морским ветром, старейшины молчали, понимая, что жертва их родича - как раз то, что было нужно сейчас, единственный шанс исправить собственную ошибку. Над скельдами довлела древняя клятва, которую сами они приняли от своих отцов, клятва, которую они не смогли исполнить. Враг явился неожиданно и ушел невозбранно, безнаказанно, оставив за собой жуткий след, и затерявшись затем на просторах сурового северного моря. И лишь один из них был готов пуститься в погоню, даже зная, что лишь бессмысленно погибнет, не достигнув цели.
  -- Мы не можем остановить тебя, но можем дать тебе надежу, - надсаживаясь, ибо челнок отдалялся от берега все больше, крикнул вослед своему соплеменнику Райден. - Мы отправимся следом за тобой, как только у наших берегов бросит якорь первый же корабль. Я сам возглавлю лучших воинов наших родов, и мы найдем тебя, как бы далеко ты ни ушел, Альвен. Помни, мы не оставим тебя одного!
   Альвен лишь взмахнул над головой руками, прощаясь с Райденом, со всеми своими родичами, с тем клочком земли, который он привык считать своим домом. Он ничего не ответил, да и нужно ли было что-то говорить? Невозможно отыскать единственного человека в том огромном мире, что лежит за океаном, и это Альвен знал. Но если Райден все же сдержит слово, если он хотя бы попытается помочь родичу, этого уже будет достаточно. Только Альвен был твердо намерен полагаться лишь на себя. И он не сомневался, что убийцы его жены, и его новорожденного сына захлебнутся собственной кровью, и к демонам глубин все древние клятвы его предков!
  
   Море стонало и ревело, исторгая низкий, глухой рык откуда-то из глубины. Альвен, стоя в стремительном челне, легко взбиравшееся на гребни тяжелых волн, словно налитых свинцом, смотрел на исчезающие в дымке берега Скельде. Воин не знал, доведется ли увидеть их еще раз. Сейчас он не думал ни о чем вообще, охваченный горем и желанием отомстить своим врагам, которых даже не знал в лицо.
   На дне лодки, слишком аленькой и хрупкой, чтобы всерьез надеяться, что на ней удастся преодолеть океан, лежал мешок с припасами, которых должно было хватить на три-четыре дня, и оружие. Алвьен не стал отягощать себя лишней поклажей, понимая, что если те, кого он преследовал, успеют сойти на сушу, то придется гнаться за ними, быть может, через весь континент. Что ж, воин был вполне готов и к этому.
   С неосознанной тревогой смотрел Альвен на небо, на север становившееся все более мрачным. Волны покрывались белой пеной, предвещавшей шторм. Все, чего хотел в этот миг воин, это успеть добраться до берега, прежде чем ударит шквал. Ему предстояло пробыть в пути лишь четыре дня.
   Северный ветер наполнил парус, прямоугольное полотнище, закрепленное на невысокой мачте, которую легко можно было снять. Суденышко, легкое и быстрое, стремительно отдалялось от берегов, и вскоре всюду можно было видеть лишь колышущуюся поверхность моря, словно изрезанную хребтами и ущельями. Альвен, расположившись на корме, крепко держал отполированную множеством прикосновения рукоять рулевого весла, заставляя свой "корабль" двигаться на юго-запад, туда, где вздымались из океанских волн берега огромного континента.
   А ветер крепчал, и небо, сперва серое, становилось все более темным, почти черным. С севера наползали мрачные тучи, предвестники бури. Волны становились все больше, с огромной силой подбрасывая ввысь хрупкое суденышко, и лишь в этот миг Альвен впервые подумал о том, каким безумием было пуститься в плавание сейчас, да еще и в одиночку. Но пути назад не было.
   По правому борту выросла настоящая стена, состоявшая из тысяч пудов морской воды, увенчанная пенной шапкой. Она надвигалась на лодку Альвена, а тот, что было сил налегая на руль, пытался избежать столкновения.
  -- Милостивые предки, не дайте пропасть, - взмолился воин, бросив взгляд на небо, которое уже полностью заволокли тучи. - Позволить исполнить клятву, во имя которой погибли все мои родичи!
   Но то ли предки решили устроить Альвену испытание, проверив крепость его духа, то ли затаившиеся в глубинах океана безымянные демоны, вышедшие из длящейся вечность спячки, оказались сильнее. Как никогда искренние мольбы воина не принесли облегчения, и волна, вознесшаяся к небу на несколько десятков футов, обрушилась на челн, заливая его палубу, сметая с нее все, что не было закреплено, в море. сам Альвен в последний миг успел ухватиться за снасть, крепившую мачту, и с ужасом наблюдал, как исчез в волнах мешок с провиантом. А затем раздался треск, и мачта переломилась почти у самого основания. А за бортом вздымалась новая волна, еще более высокая.
   Челнок вдруг рухнул куда-то вниз, в бездну, внезапно разверзшуюся под его днищем, а огромная гора из воды и пены, казалось, заполнила собою весь мир. Волна становилась все выше и выше, словно то был таинственный демон океана, замахивающийся для удара, дабы сокрушить глупца, проявившего столь явное неуважение к скрытой в пучине мощью, выйдя в море на смехотворно маленьком и ненадежном суденышке. Второй удар, неотвратимый, нацеленный дьявольски точно, должен был стать намного сильнее, нежели первый, и воин понял, что третьего удара он уже не увидит...
  
   Альвен вскочил, озираясь по сторонам и в первые мгновения не понимая, где находится. В ушах все еще стоял рокот разъяренного океана, а на губах явственно ощущался привкус морской соли. В этот момент где-то рядом раздался петушиный крик, и воин вспомнил, что оказался в сарае, куда пустил на постой пришельцев с севера Эмер, житель поселка, стоявшего на земле королевства Альфион.
   Воин взглянул на мирно спавшего у дальней стены Ратхара. На губах юноши блуждала улыбка, должно быть, тому пригрезилось нечто приятное. Альвен, глядя на своего юного спутника, тоже не сдержал улыбку, искренне радуясь, что этому парню, уже ставшему воином, есть, о чем мечтать и куда спешить, что кто-то ждет его возвращения. Сам Альвен не задумывался о том, что ждет его потом, когда он вернет похищенную вещь их праотца, наказав убийц рода. Впрочем, уверенность в том, что он найдет врагов, с каждым днем становилась все более призрачной. И все же воин верил, что какие-то силы, быть может, духи его предков, или еще кто-то, покровительствуют ему, ибо, чем еще можно было объяснить невероятную удачу, сопутствовавшую ему прежде.
   Скельд должен был погибнуть еще в море, оказавшись в сердце самой свирепой бури, какую только довелось ему увидеть за свои тридцать восемь лет. В тот миг Алвьен еще не мог предположить, что проведет в море долгих восемь дней, без пищи, которую просто смоет за борт, без весел и паруса, с одной лишь фляжкой воды, наполовину пустой. Он уже попрощался с жизнью, поняв, что никогда не доберется до берега, впав в забытье и придя в себя вновь уже на палубе пиратской ладьи, носившей гордое и красивое имя "Жемчужный Змей". И он все же добрался до берега.
   Это было невероятное везение, и Альвен до сих пор еще нее вполне верил, что остался жив. Столь же большим везением, или милостью небес, кому как угодно, можно было счесть то, что, едва оказавшись на материке, воин сразу напал на след убийц. Капитан Хреки доставил своего пассажира в Хельдсее, самый северный порт. А там во всех тавернах, в порту, на рынке, всюду только и были слышны разговоры о необычном и пугающем происшествии, тем более взбудоражившем суеверных моряков.
  -- Рыбаки наткнулись на него, - вполголоса, сверкая глазами и почему-то озираясь по сторонам, сообщали друг другу мореходы, заглянувшие в таверну, чтобы после долгого плавания вспомнить вкус эля и свежего мяса. - "Ласточку", корабль Зоакра, да-да, того самого Зоакра, вынесло на отмель в паре миль от берега. Судно было целехонько, а на палубе ни единой живой души. Вот эти падальщики и решили полазить по трюмам. А когда они взобрались на корабль, то увидели, что всюду валяются тела матросов. Вся команда, три дюжины самых отчаянных мореходов, каких только знали эти воды, все были мертвы, как и сам их капитан.
  -- Мор? - испуганно спрашивали молодые юнги, впервые побывавшие в плавании, но уже успевшие наслушаться всяких россказней. - Говорят, в южных краях есть такая болезнь, что убивает за считанные часы, и даже настоящие маги не могут одолеть ее. Неужто и к нам какую заразу завезли?
  -- Нет, их всех убили сталью, - следовал торжественно-мрачный ответ, точно рассказчик, по меньшей мере наблюдал за бесславной кончиной знаменитого капитана, а то и участвовал в тех событиях, о которых с готовностью мог поведать благодарным слушателям. - И на каждого пришелся единственный удар, смертельный. Но никто из мертвецов даже не успел коснуться собственных клинков, точно не люди или иные твари из плоти и крови, а призраки истребили всю команду, невидимые, но безжалостные.
   Каждый из тех, ко хоть на миг заглядывал в трактир, пристанище для всех моряков, сошедших на берег после утомительных странствий, считал своим долгом обсудить случившееся, и рождая самые невероятные и жуткие слухи, которые затем передавали из уст в уста, добавляя к ним все новые подробности, хотя едва ли кто-то из болтунов своими глазами видел мертвый корабль, да даже и живого капитана Зоакра в прежние времена.
  -- Зоакр-пройдоха хотел колдуна обмануть, вот он и наказал капитана в назидание другим, - с пеной у рта доказывали бывалые морские волки, разомлевшие в кабаке после нескольких кружек пива. - С ними, колдунами, только так и можно, чтобы все честно, тогда и они не тронут, да еще и золота отсыплют.
  -- Ерунда, - убежденно заявляли другие, отмахиваясь от слов своих товарищей. - Зоакр хотел изловить самого Кракена, а тот как взглянет на кого своим глазом - он у этого монстра только один - то всякий тотчас столбенеет, словно в камень обращается!
   Моряки спорили до хрипоты, какому такому чудовищу глубин перешел дорогу покойный капитан, да гадая, откуда на телах его матросов могли появиться следы сабельных ударов, а сидевший в дальнем углу чужак, старавшийся быть как можно более неприметным, понял все. Правда, разубеждать вошедших в раж болтунов пришелец с далекого острова, едва ли не столь же легендарного, что и часто поминаемый Каркен, не торопился, да и бессмысленно это было.
   Альвен бросился в погоню, чувствуя, что настигает врагов. Но все же это была их земля, а Альвен являлся лишь чужаком, не знавшим ничего. Убийцы его рода двигались безлюдными землями, словно намеренно избегая встречи с кем бы то ни было, могущим увидеть их и запомнить, а островитянин, сохранивший лишь часть оружия, следовал за ними неотступно, пеший за конными, к тому же, превосходно знавшими дорогу. Счастье изменило ему, и воин потерял след, когда был уже в нескольких шагах от цели, но все же не терял надежду.
   Тем временем петухи снаружи голосили вовсю, приветствуя новый рассвет, и в щели под крыше проникли первые солнечные лучи. Послышались мужские голоса, к которым затем присоединился еще и женский, показавшийся Алвьену смутно знакомым, а затем дверь распахнулась, протяжно заскрипев, и в сарай ввалился Эмер.
  -- Сильны, - хмыкнул сельский страж. - Что, гости дорогие, в путь собираетесь, или будете до зимы спасть?
   Сам гостеприимный хозяин тоже был снаряжен явно для дальней дороги. Причем, судя по висевшим на поясе тяжелому ножу и топору в кожаной петле, дорога эта могла стать опасной. Эмер был облачен в длинную стеганую куртку, а за спиной его висел мешок, наверняка содержавший кое-какие припасы.
  -- А ты тоже уезжаешь, - сонно пробормотал Ратхар, щурясь, рассматривавший селянина. - Куда же в такую рань?
  -- Я же вам говорил, дороги нынче опасные стали, вот наши старосты и решили вместе с торговцами стражников послать, - охотно пояснил Эмер. - Так что дальше мы вместе поедем, пока дорожки наши не разойдутся.
  -- Что ж, нам, действительно пора, - согласился Альвен, уже забывший недавний сон и вновь чувствовавший себя полным сил. Погоня продолжалась, и воин верил, что сможет исполнить свой долг. А иначе не стоило ему жить на этом свете ни мгновения.
  

Глава 8 Возвращение

  
   Берег неумолимо надвигался, а паром, прилично разогнавшийся, как будто и не пытался сбавлять ход. Полдюжины находившихся на нем людей, путники, у которых возникла надобность переправиться через реку Тейн, на мгновение испугались, что просто врежутся в причал. Однако опасения их были напрасными.
  -- Правей, правей! - старый паромщик, ветхий старичок, казалось, столь хрупкий, что готов рассыпаться от легчайшего дуновения ветерка, но при этом весьма бойкий, занявший место на носу парома, представлявшего не более чем очень большой плот, покрытый настилом из неструганых досок, прикрикнул на плечистого парня, стоявшего на корме, возле рулевого весла. - Куда правишь, криворукий?
   Однако кормчий, при одном взгляде на которого мгновенно угадывалось сходство с самим паромщиком, разумеется, со скидкой на изрядную разницу в летах, оказался не таким уж и косоруким. Да и старик прикрикнул на него скорее просто по давней привычке, а вовсе не из-за того, что почуял опасность.
   Рулевой одним едва уловимым движением могучих, перевитых жилами рук, изменил курс парома, направив его точно к причалу, на котором уже суетились несколько человек. Тяжело нагруженный плот мягко ткнулся в дощатый настил, и паромщик тотчас бросил на берег свернутый кольцом канат, который один из его подручных поймал на лету.
  -- Готово, - сообщил работник переправы, закрепив канат и завязав его хитрым узлом. - Сгружай!
  -- Ну, братья, впрягайся, - дождавшись кивка хозяина переправы, скомандовал рослый бородатый мужик в стеганой куртке, на груди которой были нашиты несколько железных пластин. - Навались!
   Паром, совершавший уже не первый рейс, в этот раз перевез через Тейн, довольно широкую но спокойную реку, последнюю из двух подвод, прибывших с севера, а также большую часть караванщиков. Вторая телега, укрытая рогожей, два смирные кобылы, явно не годные под седло, и трое возниц уже ждали товарищей на левом берегу реки, возле приземистой избушки, в которой и проводили время в ожидании путников паромщики.
   Шесть человек легко скатили телегу по сходням на берег, после чего принялись запрягать лошадей. Вечерело, и сумерки каждый из путников, или, точнее, почти каждый из них, хотел встретить под крышей, в тепле и желательно в сытости. А потому следовало торопиться.
  -- Все, здесь начинаются земли лордов, - произнес тот самый бородач, командовавший своими спутниками. - По большему счету, мы только сейчас оказались в владениях владыки Альфиона. Если поспешим, до темноты уже будем в Лагене. Вы с нами?
   Старшина караванщиков взглянул на двух человек, прежде наравне со всеми помогавших переправляться, толкая телеги и возясь с конской упряжью. Одним из них был зрелый мужчина, худощавый, довольно высокий, жилистый, среди прочих выделявшийся слишком смуглой кожей. Альвен, уроженец островов Скельде, о которых в этих краях мало кто слышал, честно делил с торговцами, отправившимся вместе со своим нехитрым товаром из далекого северного селения в ближайший крупный город, расположенный, как оказалось, в трех дневных переходах. Не отставал от него и еще один человек, в общем-то, случайно прибившийся к обозу, юноша по имени Ратхар. Этот был коренным альфионцем, может, с малой примесью южных кровей, вот только волосы его были не русыми, а седыми, и лишь кое-где остались темные пряди. Спутники поглядывали на парня с некоторым удивлением, но в расспросы не пускались.
  -- Зачем нужно было везти горшки и всякие поделки вашего кузнеца в такую даль, Эмер, - поинтересовался Ратхар у того, кто возглавлял небольшой - две подводы, два возницы да пять охранников, те же крестьяне, взявшие в руки оружие - обоз, когда они вместе впрягали коня. - Неужели ближе негде было все это продать?
   Одна из телег была нагружена всевозможными изделиями из железа, замками, дверными петлями, какими-то частями конской упряжи, но больше всего было оружия и деталей доспехов, причем весьма неплохого качества. Вторая подвода принадлежала гончару, кроме того, в не лежали мешки со шкурами, добытыми охотниками-северянами. Меха высоко ценились лордами, и, по мнению Ратхара, только эти несколько кожаных, наглухо завязанных мешков и стоили того, чтобы везти их в оказавшийся таким далеким город.
  -- Ты сам видел, земли к северу от Тейна почти не населены, - пожал плечами стражник, покосившись на юношу. - Там столько кузни и горшков никому не нужно, да и заплатить по-настоящему щедро никто не сможет.
   Действительно, по пути к переправе обоз миновал только два поселка, каждый дворов на тридцать. В одном, том, что был ближе к Тейну, даже нашелся постоялый двор, вполне приличный, а вот рынка или его подобия заметно не было. Селения, укрывшиеся за невысокими палисадами, были окружены полями, клочками плодородной земли, с великим трудом отвоеванными предками нынешних их обитателей у казавшегося вечным леса. Близилась очень, и потому, проезжая мимо, караванщики видели стоявшую стеной рожь и сгибавшийся под тяжестью колосьев ячмень. Хлеб и пиво, которое здесь варили лучше всего в Альфионе, большего обитателям этого сурового края было не нужно.
   Жители этих земель, называемых Порубежными уделами, во всем полагались на себя, и так же, как не ожидали они войска, могущего в случае нашествия защитить этот край от врага, не ждали здесь и торговцев из дальних земель, сами обеспечивая себя всем необходимым. Им нередко завидовали те, кто селился южнее, в том краю, который давно был поделен между жаждущими наживы и славы лордами. Возможно, жители порубежья и впрямь пользовались многими вольностями, в том числе и правом постоянно владеть оружием. Но воистину жить здесь, среди лесов, казалось, существовавших с самого сотворения мира, было нелегко, и не всякий смог бы так существовать, от рождения до смерти не прекращая тяжелого и почти бессмысленного состязания с самой природой. Однако суровые обитатели Порубежных уделов, считавшихся чем-то вроде северного щита королевства, хотя едва ли эти земли видели по-настоящему серьезные нашествия врагов, держались. Более того, они все-таки ухитрялись одерживать победы, а потому нет-нет, да и появлялся среди дремучих лесов новый поселок, как и все прочие селения, отгородившийся от мира частоколом, водяная мельница или просто свежая вырубка, едва заметная рана на теле раскинувшейся на тысячи лиг чащи.
  -- Лорд Грефус, на землях которого стоит Лаген, город, в который мы и направляемся, охотно покупает оружие, поэтому наш кузнец везет множество топоров, копейных наверший и даже несколько мечей и кольчуг. Руды в болотах возле нашего селения хватает, как и оружия для того, чтобы защищать свои дома. Ты же знаешь, Ратхар, - произнес Эмер. Стражник был не против скоротать путь беседой, а интерес его юного попутчика лишь тешил самолюбие Эмера.- Лорды недолго могут жить в мире с соседями, а потому желают, чтобы их арсеналы всегда были полны. Ну а гончар наш тоже хочет продать кое-что из своих поделок горожанам. Золото, да даже и медь, они ведь равно ценятся и в самом Фальхейне, и в нашем диком краю, - усмехнулся стражник. - Это мы только с виду такие дремучие.
   От переправы на юг, туда, куда и направлялся обоз, вели сразу две дороги, словно расходившиеся веером. Обе они исчезали за холмами, поросшими еловым лесом, казавшимся особо мрачным и опасным сейчас, под вечер. И обе дороги не казались наезженными. Колеи, выбитые колесами и конскими копытами, заросли жесткой травой, а придорожный кустарник сдавливал их со всех сторон, явно давно уже скучая по топору.
  -- Ну, что, вы с нами? - спросил своих попутчиков, Альвена и Ратхара, старшина каравана, когда все приготовления были завершены, и можно было снова отправляться в путь. Хоть люди и устали, их грела мечта о жарком очаге, жареном мясе и горьком пиве, что ждет усталых путников в ближайшей корчме, а потому никто не роптал.
  -- Пожалуй, до города можно идти и вместе, - пожал плечами юноша. - Быть может, там кто-нибудь хоть что-то слышал о событиях на севере. Ты как, Альвен, - взглянул на своего товарища Ратхар. - Пойдешь в город, или у тебя свои дела?
   Скельд немного помолчал, думая, как поступить дальше. Он понимал, что спешка сейчас ничего не даст, но разум говорил об одном, сердце же требовало иного. И потому Альвен, взглянув на ставших бок о бок караванщика и юного воина, покачал головой:
  -- Здесь наши пути расходятся, - произнес воин. - Мне нужно на восток, так что сейчас и расстанемся. Спасибо тебе за все, Эмер, - кивнул он старшине караванщиков. - А тебе, Ратхар, желаю добраться скорее домой, - молвил он, встретившись взглядом со своим спутником. - Ты счастливый человек, ведь тебя есть, кому ждать. И стань хорошим воином, парень. Это твой путь, если даже сейчас ты так не думаешь.
  
   Последние дни превратились для Альвена в настоящий кошмар, но никто даже не подозревал об этом. Днем воин старался помогать своим невольным попутчикам, ведь коль Эмер не потребовал с них никакой платы за постой, следовало хоть посильным трудом отблагодарить на удивление простодушного селянина. И скельд делал все, что мог, честно разделив с торговцами все трудности пути. Если надо, он был готов вступить в бой, сражаясь плечо к плечу с этими людьми, но поездка проходила спокойно, и разбойников, которых так боялись обозники, не было видно. Однако, останавливаясь на ночлег, караванщики неизменно выставляли сторожа, охранявшего покой спящих товарищей.
   Альвен с великой охотой помог бы попутчикам в этом деле, благо, в отличие от простых крестьян, берущихся за оружие лишь по необходимости, он был настоящим бойцом, способным в одиночку отстоять весь невеликий обоз от любой шайки грабителей. Но столь далеко доверия попутчиков к пришельцу с севера не распространялось, и Авльен не винил их в этом. Он был здесь чужаком, и никто не обязан был верить словам какого-то бродяги, который запросто мог оказаться разбойником, и среди ночи перерезать глотки стражникам, взяв их добро. Пожалуй, только Эмер не испытывал сомнений в честности как Альвена, так и его юного спутника, прочие же относились к чужакам, старавшимся заслужить доверие, с известной долей настороженности. А потому, едва на лес опускалась ночь, скельду не оставалось ничего иного, кроме как забыться тяжким сном. И начинался кошмар.
   Стоило только закрыть глаза, и Альвен точно проваливался в полную непроглядного мрака бездну. Он бесконечно падал, видя перед собой ускользающий луч света, и почему-то знал, что должен настигнуть его любой ценой. А затем все мгновенно изменялось, и воин оказывался посреди родного селения, видя вокруг мертвые тела своих соплеменников. Он бродил меж домов, всюду натыкаясь на изуродованные, иссеченные клинками неведомых убийц тела. Наконец воин ступал через порог родного дома, и первым, что он видел, была его жена, качающая на руках долгожданного сына.
   Оба они были мертвы, поскольку Алвьен видел покрыты запекшейся кровью следы ударов, перекрещивавшие грудь его Азиль, и также он видел кровь на головке младенца, которого она баюкала. Те, кто незваными явился на Скельде, дабы убивать, даже не касались оружия, просто вытащив младенца из его колыбельки и ударив об угол стола, после чего ушли прочь, не задержавшись здесь, как не задерживались нигде.
   Альвен знал, что его жена и сын мертвы, поскольку видел их безжизненные тела, которые не успел даже предать земле, оставив это скорбное дело своим родичам, явившимся в селение со старейшинами других родов. Но во сне все всегда не так, как наяву, и вещи, невозможные в обычной жизни, кажутся вполне естественными в грезах. И потому Альвен не пугался, видя оживших мертвецов. Его сны только улыбался и тянул ручки к отцу, а Азиль, не отрываясь смотревшая на мужа, одни губами произносила единственное слово:
  -- Отомсти!
   Воин не знал, любила ли его эта девушка, что была вдвое моложе того, которого род сделал ее мужем. Азиль, уроженку племени, обитавшего далеко на юге, шесть лет назад привезли купцы, порой наведывавшиеся на Скельде. Альвен помнил, как ее вместе еще с полудюжиной рабынь, доставленных с побережья, согнали на берег, и скельды, возглавляемые старейшинами, обступили пленниц. А те, юные девушки, еще слишком молодые, чтобы стать матерями, затравленно смотрели на островитян. И лишь одна, та, которую ее родители некогда нарекли непривычным здесь именем Азиль, взирала на все происходящее с полнейшим безразличием, словно уже устав бояться. Она не думала более о собственной участи, и Альвен, один из тех, кому и предназначались рабыни, привезенные алчными торговцами из неведомых земель, встретившись взглядом со стоявшей чуть в стороне от прочих девушкой, увидел в ее глазах пустоту.
   Позже, лаская ставшую его женой чужеземку на супружеском ложе, Альвен нежно касался пальцами, огрубевшими от рукояти меча и тугой тетивы рассекавших ее спину рубцов, следов кнута. В эти мгновения воин думал о том, каково это, стоять на помосте перед толпой зевак, обнаженной, слушая, как торговец, для которого люди давно уже стали не более, чем прибыльным товаром, расхваливает твои прелести, набивая цену. Стоять и дрожать, слыша стон воздуха, рассекаемого занесенным для удара бичом.
   Воин никогда не спрашивал Азиль о ее прошлом, сперва просто потому, что рабыня, не сразу свыкшаяся хоть с каким-то подобием свободы, не знала языка, с трудом выговаривая лишь имя взявшего ее в свое жилище мужчины, а потом - чувствуя, что разговор этот будет неприятен ей, из покорной пленницы ставшей хозяйкой дома, пусть и в чужом краю.
   Возможно, Азиль, дитя неведомого народа, не чувствовал того, что называется любовью, просто смирившись со своей участью, этого Альвен не знал. Да они и не думали о любви, сходясь с привозимыми из-за моря рабынями лишь ради продолжения рода, ради того, чтобы родившиеся от смешения их крови дети могли стать воинами лучшими, чем их отцы. Но сейчас, каждую ночь видя полные боли глаза, беззвучно шевелящиеся губы, скельд чувствовал только смертельную тоску, которую не передать словами. И никому, ни единому человеку, не дано было знать, что мучит неизменно спокойного, кажущегося абсолютно невозмутимым, воина.
   Он не оставил попыток напасть на след убийц, хотя все меньше верил в успех. Мир, о котором Альвен прежде слышал только от чужеземных моряков, появлявшихся на берегах Скельде раз в полгода, а то и реже, оказался намного больше, чем можно было представить. И глупо было бы надеяться найти в этом мире нескольких человек, о которых воин не знал ничего.
   И все равно Альвен не оставлял своих попыток, а потому всякий раз, когда обоз останавливался в каком-нибудь селении, он неизменно задавал жителям его один и тот же вопрос. И всякий раз ему неприветливо отвечали, что ничего не видели, ничего не знают, и что им нет ни до чего дела. Можно было смириться с неудачей, однако в очередной раз, оказавшись на переправе, воин вновь обратился все с тем же вопросом к старому паромщику, несмотря на годы, отличавшемуся остротой ума и твердой памятью.
  -- Скажи, почтенный, - убедившись, что никого из попутчиков нет рядом, и никто не услышит лишнее, не предназначенной для чужих ушей, произнес вполголоса воин, отойдя в сторонку вместе с хозяином переправы. - Не припомнишь ли, появлялись здесь в последние дни люди, пришедшие с востока. Их могло быть не очень много, и они наверняка куда-то спешили.
  -- С востока, говоришь? - прищурился паромщик, окинув скельда пристальным взглядом.
  -- Да, верно, - терпеливо кивнул Альвен. - Всадники. Их не могло быть много, возможно, всего шесть или семь человек, - уточнил он. - Наверняка вооружены. Они могли ехать на запад или на юг.
  -- Кажется, я припоминаю кое-кого, - протянул паромщик, хмуря брови от напряжения. - Небольшой отряд переправлялся здесь шесть дней тому назад. Пять воинов, вооружены до зубов, по виду - наверняка не из наших краев, скорее, из Келота. Лица свирепые, вспомнить страшно.
   При этих словах мужика, явно бывалого и привычного ко многому, передернуло от нахлынувших неприятных воспоминаний. А Альвен, от волнения перестав даже дышать, едва сдержался, чтобы не схватить старика за грудки и вытрясти из него все слова, которые паромщик произносил, не спеша, словно наслаждаясь своей речью.
  -- А главным у них был такой человечек, тщедушный, неприметный, серый какой-то, - с трудом подобрал подходящие слова собеседник скельда, мысленно вернувшийся почти на неделю назад. - Заморыш, одним словом. Смотришь на него, и не разберешь, откуда он родом, да сколько лет ему, хоть и видно, что не молод уже. Но на всех смотрел с таким презрением, будто он не меньше, чем король Альфиона. Помню, из рук котомку не выпускал, все прижимал к груди, и так зыркал, если кто на нее смотрел, что мороз до костей пробирал, - покачал головой паромщик. - А воины те, головорезы, каких мало, вокруг него все время держались, никого не подпускали, а сами за этим тщедушным ходили, как за дитем малым. Берегли, значит.
   Тело воина охватила нервная дрожь. Альвен вдруг почувствовал себя охотничьим псом, учуявшим близкую добычу. Странник, чужеземец, пустившийся в отчаянную погоню, он сам едва ли верил, что сумеет отыскать убийц, истребивших весь его род в таком большом мире, но удача не оставила его. Чудом выживший во время безумной, в чем он признавался себе уже потом, попытки пересечь океан на рыбацкой лодке, скельд и теперь не мог объяснить происходящее иначе, как волей небес. Его враги оказались так близко, как воин и представить себе не мог.
  -- А не знаешь ли случайно, куда они направились потом?
  -- На восток, в сторону хребта, - уверенно ответил паромщик. - С тех пор, как законный наследник Хальвина, нашего покойного короля, исчез, варвары, что живут в Олгалорских горах, никого к себе не пускают, ни купцов, ни простых путников. Этой дорогой почти не пользуются, вот я и запомнил, когда эти чужеземцы свернули в ту сторону. Обычно ведь все прямо на юг едут, в Ланген, - добавил старик.
  -- Благодарствую, - кивнул Альвен, пытаясь ничем не выказать своего возбуждения. Цель была близка, и уж теперь он не упустит тех, кто подло истребил его родичей. - Ты очень помог мне, почтенный. - Островитянин вытащил из кошеля, висевшего на поясе, несколько янтарных камней: - Вот, возьми. Ювелиру продай или знахарю, они дадут тебе за это немало золота.
   Паромщик подкинул на ладони, узкой, сморщенной, камни, похожие на застывшие солнечные лучи, а затем взглянул на Альвена.
  -- Это опасные люди, помяни мои слова, путник, - негромко произнес старик, сверкая глазами из-под седых кустистых бровей. - Я видел много разных людей, видел рыцарей, встречал и разбойников, но таких - никогда. Они давно уже разучились ценить жизни других людей. Я вижу, ты хочешь встретиться с ними, и уж не для того, чтобы поговорить, но подумай, нужно ли тебе это.
   Альвен немного помолчал, подумав, а не послать ли старика, куда подальше, но затем все же изменил свое мнение. Скельды почитали силу и мастерство, но также с уважением относились они к старости, ибо телесная немощь часто означала, что лихая удаль просто уступила место мудрости и проницательности. А этот дряхлый дед, проживший на свете много лет, видел многое, и наверняка научился к старости узнавать людей, что проходили мимо по своим делам, не обращая на старого паромщика внимания, с первого взгляда. Но кое-что в Альвене он, верно, не смог разглядеть.
  -- Быть может, для них ничто чужая жизнь, - так же негромко молвил в ответ воин, встретившись с паромщиком взглядами. - Но я давно уже перестал бояться за собственную. И я возьму их жизни, ибо иначе незачем жить и мне самому.
  
   Тяжело груженые телеги, поскрипывая плохо смазанными колесами, покатились на юг, к невидимому за холмами городу, и караванщики, предвкушая долгожданный отдых, ощутили вдруг небывалый прилив сил. Для них путешествие почти завершилось.
  -- Прощай, друг, - произнес напоследок Эмер, единственный, кто не проявлял к чужаку явного подозрения, проникшись, кажется, искренним доверием к пришельцу из неведомых земель. - Куда бы ни держал ты путь, Альвен, пусть он будет легким, а в конце его ты обретешь то, к чему стремишься.
   Старшина караванщиков двинулся за обозом, тащившимся по лесной дороге. Скельд только усмехнулся, ибо знай Эмер, какая цель ждала воина в конце его странствий, он, пожалуй, не стал бы так искренне желать достигнуть ее.
   Караван растворился в вечернем сумраке, а Альвен, вновь оставшийся в одиночестве, направился на восток, ступив на дорогу, что вела к далеким горам, о которых, равно как и об их обитателях, воин не знал пока ничего. Одиночество не пугало путника, ибо он вполне полагался на себя, и не ждал ни от кого помощи. Воин верил, что его сил хватит, дабы исполнить долг, а потому двинулся в неизвестность без тени сомнений. Но когда Альвен уже уходил прочь, размеренно шагая по заросшей колее, в спину ему раздался возглас.
  -- Альвен, - Ратхар едва не бежал, спеша догнать своего попутчика, прежде чем, тот уйдет слишком далеко. - Альвен, знаешь, я задолжал тебе, - произнес юноша, став напротив воина. - Я должен тебе собственную жизнь, и я никогда не забуду об этом долге. Не ведаю, свидимся ли мы еще когда-нибудь, но если будет нужно, ты только скажи, и я верну тебе долг.
  -- Пустое, - внезапно севшим голосом ответил Альвен. - Забудь обо всех долгах. Иди своей дрогой, возвращайся домой. Думаю, там тебя заждались, так не заставляй своих родных переживать слишком сильно.
  -- Но скажи, почему ты так внезапно покидаешь нас, Альвен? Ты словно бежишь от кого-то, или, напротив, за кем-то гонишься.
   Несколько мгновений воин думал, насколько уместно будет поделиться с этим юношей своей историей. Альвен верил, что не случайно наткнулся на умирающего Ратхара там, на севере, в преддверие скованных вечной стужей равнин. Судьба зачем-то свела их вместе, пусть ненадолго. Но все же бой, к которому стремился Альвен, был только его боем.
  -- Я здесь, чтобы исполнить волю своего народа, - коротко ответил воин. - Иди своей дорогой, Ратхар, и не думай ни о чем. Если не случайно мы встретились, то наши пути еще пересекутся, и тогда, быть может, ты все узнаешь. Прощай, друг, и впредь будь острожен, - усмехнулся Алвьен. - В другой раз, когда будешь истекать кровью в какой-нибудь глуши, меня может не оказаться рядом.
  
   Они расстались, разойдясь в разные стороны. Альвен неутомимо двинулся в указанном стариком-паромщиком направлении, с трудом сдерживая себя от того, чтобы перейти на бег. Воин шел налегке, положив на правое плечо свое копье, а через левое перекинув дорожный мешок, отнюдь не пополневший за последние дни. Он должен был сберечь силы для самого важного дела, которое еще предстоит выполнить.
   Кому-то показалось бы глупым пешком гнаться за всадниками, однако конь хорош, когда нужно преодолеть несколько лиг. Тогда верховой действительно легко обгонит пешего, каким бы хорошим бегуном тот ни был. Но если нужно проехать сотни лиг, то невозможно гнать скакуна во весь опор, поскольку он может просто свалиться замертво. И Альвен знал, что те, кого он преследовал, будут ехать не спеша, и потому пеший, если он достаточно крепок и вынослив, чтобы шагать и днем и ночью, обходясь несколькими часами сна, легко настигнет их. А уж в своей выносливости воин не сомневался.
  
   А караван торговцев уже затемно прибыл в город. Лес, стоявший по обе стороны дороги сплошной стеной, и ночью казавшийся особенно жутким - не даром здесь ходило столько историй про оборотней и жестоких лесных призраков, похищающих неосторожных странников, - расступился, и перед путниками предстал Лаген.
  -- Вот он, - обрадовано вымолвил Эмер, возглавлявший обоз. - Добрались, слава всем богам!
   Лаген стоял на западном берегу небольшого озерца, куда впадали две речушки, что несли свои воды с востока, от тех самых гор, которые считались границей Альфиона. На несколько сотен футов вокруг были вырублены все деревья, дабы обеспечить защитникам города больший обзор, а тех, кто посмеет напасть на него, лишить материала для изготовления на месте осадных приспособлений вроде башен и обычных штурмовых лестниц.
   Возможно, на искушенных путешественников городок не произвел бы особого впечатления, но Ратхару, кроме замка своего лорда не видевшему более почти ничего, Лаген показался огромным. Сложенная из серого камня стена опоясывала город, замыкая его в непроницаемое кольцо. Быть может, она была не особенно высокой, и башни, возвышавшиеся по углам ее, не были столь мощными, но юноша видел перед собой настоящую твердыню, жители которой, наверное, не знали, что такое страх перед внезапным появлением врага.
  -- Идем, идем, - поторопил не столько своих товарищей, сколько Ратхара, старшина обоза. - Они уже, поди, и ворота закрыли. Как бы не пришлось ночь под стенами провести, - досадливо вздохнул он, смерив взглядом городские стены. - Здешняя стража не слишком расторопна.
   Подобно большинству замков и укрепленных селений, попросту городов, Лаген был не только обнесен стеной, достаточно крепкой, чтобы некоторое время сопротивляться ударам тарана, но и рвом. Ров, правда, был неглубокий, и склоны его оплыли, став слишком пологими, чтобы быть действительно серьезным препятствием. Но зато неведомые строители прокопали узкие каналы, соединившие ров с озером, а потому даже в слабом свете звезд была видна заполнявшая его темная вода, на поверхности которой играли неверные блики.
   В город вели единственные ворота, прорубленные в южной стене, поскольку чаще всего именно с полудня наведывались в этот мало населенный край торговцы, которым в городе всегда были искренне рады. И чтобы попасть внутрь, за стены, нужно было сперва преодолеть также подъемный мост, обычно гостеприимно перекинутый через ров, дабы не создавать приезжим излишних трудностей. Но сейчас, когда на землю опустилась ночь, путь в Лаген был закрыт.
  -- Ну, что ж, потревожим доблестных стражей, - усмехнулся Эмер, став на самом краю рва и задрав голову вверх.
   Окна в надвратной башне, над которой неподвижно, точно какая-то тряпка, висел штандарт с гербом лорда этих земель, были освещены, и при желании можно было представить, как коротает ночь здешний гарнизон.
  -- Эй, наверху, отворяй ворота! - гаркнул Эмер так, что крик его эхом разлетелся по всей округе.
   Некоторое время царила тишина, затем на башне, между зубцами, возник какой-то человек, торговцам представший лишь темным силуэтом. Ни фонаря, ни факела он с собой не имел, дабы не становиться слишком хорошей мишенью для притаившихся внизу стрелков, выдавая себя ярким светом.
  -- Кого демоны принесли в такую пору, - сиплым голосом спросил недовольный страж, перегнувшись через каменный парапет, чтобы лучше видеть прервавших веселье людей. - Кто такие?
  -- Торговцы, с севера, - ответил Эмер. - Привезли оружие для вашего лорда. Давай, давай, пускай мост, - нетерпеливо добавил он. - Мы не собираемся ночевать в чистом поле.
   Стражник исчез, и Ратхар подумал в этот миг, что на них просто решили не обращать внимания. Но опасения его оказались ложными, поскольку вскоре из-за стены раздался скрип, скрежет, и мост, поддерживаемый толстыми цепями, опустился, открывая темный проем городских ворот. Затем поползла вверх железная решетка, еще одно препятствие на пути тех, кто пожелает незваными явиться в город. Судя по тому, что поднималась она быстро, без лязга и шума, механизм, вероятно, смазывали и вообще держали в подобающем виде, в отличие от многих крепостей, где от слишком мирной жизни ворота порой не закрывались месяцами, ржавея и буквально врастая в землю.
   Внутри торговцев ждали во всеоружии. Десяток крепких мужиков в стеганых куртках, в мирное время заменявших кольчуги, а также шлемах с широкими полями, собрались возле ворот. Половина держала под рукой взведенные арбалеты, остальные тоже были при оружии, прицепив на пояса короткие клинки. Видимо, стражники всерьез опасались, что под видом мирных торговцев в их город под покровом ночи могут проникнуть враги или хотя бы шайка разбойников.
  -- Ну, показывай свой товар, - потребовал один из воинов, видимо, старший, властно обращаясь к Эмеру.
  -- Смотри, - пожал плечами караванщик. - Нам скрывать нечего. - Он откинул рогожи, укрывавшие телеги, позволив стражникам внимательно изучить содержимое возов.
   Стражники вроде бы и впрямь не нашли ничего недозволенного, но исправно перебирали горшки и корчаги до тех пор, пока приезжие не догадались, чего ждут доблестные воины, не спешившие пропускать обоз в город.
  -- Вот, пошлина, - Эмер вытащил из кошелька несколько серебряных монет, сунув их в широкую, точно лопата, ладонь главного стражника. - Кажется, столько нужно?
  -- Все верно, - пересчитав монеты и попробовав одну из них на зуб по давней привычке, кивнул воин. - Езжайте. Где постоялый двор, знаете, или провожатого дать?
  -- Не первый раз в Лагене, - снисходительно отмахнулся Эмер. - Уж как-нибудь разыщем, почтенный.
   Грохоча колесами по не слишком ровной булыжной мостовой, телеги, сопровождаемые расслабившимися стражниками, прокатились по улице. Городок оказался довольно тесным, словно сдавленным крепостными стенами. Дома, высокие, по три этажа, нависали над улочкой, словно скалы, и в первые мгновения Ратхар, не привычный к большим городам, почувствовал себя словно на дне горного ущелья.
   Город был погружен во тьму. Лишь кое-где сквозь плотные ставни из окон пробивался слабый свет, да на перекрестках тускло горели масляные лампы и приходилось прилагать немало усилий, чтобы не подвернуть ногу, или просто не ступить в кучу конского навоза, которых хватало с лихвой.
  -- Владетель этих земель, что, постоянно живет здесь, - поинтересовался Ратхар у старшины караванщиков. - Как он может переносить всю эту мерзость? Кругом грязь, и нечем дышать.
   Замечание было справедливым. Сточные канавы, почти переполненные, источали гнилостный запах, такой сильный, что караванщики, закрывая лица плащами, только раздраженно плевались, беспрестанно бранясь. Этот шум привлек внимание патруля стражи, обходившего ночной Лаген. Четверо крепких парней в куртках, легких касках и кольчужных пелеринах, прикрывавших плечи, верхнюю часть груди и спины, покосились на пришельцев, стискивая рукояти кордов, но все же прошли мимо, ничего не сказав. Должно быть, воины поняли, что видят перед собой не более, чем припозднившихся купцов.
  -- А днем к этому прибавляется еще и жуткая сутолока, особенно на рынке, - усмехнулся Эмер, не первый раз оказавшийся в Лагене. - Кстати, мой тебе совет на будущее, парень. Гуляя по улицам, не держись слишком близко к стенам домов, а то запросто обольют помоями, да еще и пошлют, куда подальше, если станешь возмущаться.
  -- В моем родном селе свинарники и то чище, - фыркнул Ратхар, получив в ответ усмешки своих спутников, вполне разделявших мнение юноши.
   Постоялый двор, видимо, не впервые дававший приют гостям с севера, нашли быстро. Двери были заперты, но из-за них доносился неровный гул, а из окон на мостовую падали красноватые отблески факелов или ламп.
  -- Кто? - не слишком приветливо прозвучало из-за массивной двери, должно быть, поддавшейся бы не всякому топору, после того, как Эмер на правах главного в небольшом отряде несколько раз ударил по доскам рукоятью кинжала.
  -- Гости, - коротко ответил караванщик. - На постой пустишь, хозяин, или другой трактир поискать?
   Дверь тотчас отворилась, и на пороге, подслеповато щурясь в темноту, появился рослый мужик в чистом фартук, обтягивавшем огромное брюхо. Пожалуй, подумал Ратхар, скромно стоявший в сторонке, это чрево запросто могло вместить в себя бочонок пива, да еще половину свиной туши, к примеру.
  -- Гостям мы всегда рады, - внимательно рассмотрев торговцев, произнес трактирщик. - Проходите, уважаемый. Ешьте, пейте, коли найдется, чем заплатить.
  -- За конями нашими пусть кто-нибудь присмотрит, - потребовал Эмер. - И за возами тоже. Мы на торг приехали.
  -- Будьте спокойны, товар ваш в целости и сохранности будет, - уверил гостей хозяин постоялого двора, при упоминании о торге подобревший еще больше. Понятное дело, удачную сделку нужно обмыть, а уж он постарается облегчить кошельки купцов, на скупившись на пиво и даже вино, хотя последнего в таком заведении могло и не быть.
   Несмотря на поздний час, постояльцы трактира бодрствовали, собравшись в общем зале на первом этаже. Человек десять, занявшие четыре столика в разных концах зала, поглощали пиво, хоть и не особо оживленно, скорее так, чтобы чем-то занять себя. Служанки, одна уже довольно старая, кряжистая и широкая в кости, а вторая, наоборот, совсем юная, лет пятнадцати, сновали между столами, мощными сооружениями, наверняка изготовленными с расчетом на то, чтобы пережить не одну потасовку. Возле входа дремал, опустив голову на грудь, здоровый бородатый мужик, взглянув на которого, Ратхар лишь уважительно хмыкнул, оценив мощь его мускулов. Возле табурета, на котором и нес свою нелегкую службу местный страж, стояла прислоненная к стене увесистая дубина.
  -- Прошу, почтенные, располагайтесь, - широким жестом трактирщик указал на освещенный множеством свечек, укрепленных на подвешенном под потолком тележном колесе, зал. - Чего желаете, пиво, мясо?
  -- Пойдем-ка, глянем на наших лошадей, - предложил Эмер. - Знаешь, не доверяю я никому, кони-то у нас как-никак единственные.
   Хозяин постоялого двора пожал плечами, признавая правоту постояльцев. Эмер куда-то исчез, должно быть, направившись на конюшню, а его попутчики, обосновавшись за одним из столов, громогласно потребовали пива, да побольше, вызвав неприязненные взгляды компании, сидевшей неподалеку. Там стучали кости, и порой раздавались возгласы, то разочарованные, то, напротив, полные удовлетворения, и горка монет, в основном меди, в очередной раз меняла своего владельца.
   Раз взглянув на плутовские физиономии игроков, явно пытавшихся обжулить случайного знакомого, только и просившего после каждого броска, что отыграться, юноша ощутил смутное беспокойство. Тем временем один из постояльцев, заметив новые лица, поднялся из-за стола и нетвердой походкой двинулся к селянам, едва успевшим пригубить поднесенного расторопной служанкой темного пива.
  -- Почтенные путники, не угостите ли воина, получившего жестокие увечья в схватках со страшными варварами, кружечкой пива?
   Действительно, увечий у долговязого и худого, точно щепка, парня, хватало. Один глаз был скрыть повязкой, на левой руке не доставало мизинца, а правую щеку перечеркивал рубец не очень старого шрама.
  -- В каких же боях ты заработал столько ран? - без особого почтения произнес один из товарищей Эммера, подобно своим спутникам, рассматривая незнакомца, не очень походившего на воина.
  -- О, я бился на севере с кровожадными варварами, - не спрашивая разрешения, конопатый сел на свободный табурет, завладев кружкой одного из торговцев. - Людоеды-хварги, жуткие твари, лишь внешне схожие с человеком, явились из-за покрытых вечными льдами гор, предав все на своем пути разорению!
   В этот миг Ратхар решил, что встретил здесь одного из воинов, что шли на выручки их отряду, павшему на берегах Эглиса. Король, отправляя горстку храбрецов на север, обещал немедленно послать им вдогон настоящее войско, ибо понимал, что не под силу трем сотням бойцов, сколь угодно отважных, сдержать яростный натиск тысяч варваров.
  -- Они двинулись на юг, подобно горной лавине, сметая все на своем пути, - расписывал одноглазый зверства хваргов. - Но доблестный лорд Фергус, верный слуга и первый воин нашего славного владыки Эйтора, встретил их на равнине, на правом берегу полноводного Эглиса. Закованные в броню рыцари смели орду дикарей, втоптав их в землю. Копытая боевых коней дробили черепа, стальные жала копий пронзали плоть и клинки из звонко стали отсекали руки мерзким дикарям. Славная была сеча, но не только кровь хваргов оросила в то утро мерзлую землю, - вздохнул ветеран. - Немало доблестных воинов, что явились в тот суровый край под королевскими знаменами, пало. И мне досталось изрядно, но все же повезло больше, нежели тем, кто так и остался на поле.
   В душе Ратхара в этот миг поднялась волна ярости, а в глазах внезапно потемнело. На миг у юноши перехватило дыхание, ибо такой неслыханной наглости он не ожидал. И дело тут было не только в обмане, но в том, что этот проходимец, пользовавшийся доверием простодушных крестьян, оскорблял своими лживыми словами память тех, кто сейчас гнил там, на берегах далекой реки, оставленный на поживу зверью.
  -- И что же славный Фергус, - тем временем спросил кто-то из торговцев, не слышавший рассказанную прежде Ратхаром историю. - Должно быть, он уже вернулся в Фальхейн?
  -- Нет, сей доблестный воин остался там, на севере, с малым числом сподвижников, дабы ждать самого короля, который, говорят, уже выступил в поход, - уверенно молвил конопатый. - Я бы рад вместе с этим великим рыцарем и дальше биться с врагами, да только раны мои слишком тяжелы, чтобы на равных сражаться вместе с прочими товарищами.
  -- Говоришь, Фергус перешел Эглис, - мрачно произнес Ратхар, охваченный праведным гневом. - В кавалерийской атаке, значит, втоптали хваргов в землю? А теперь доблестный лорд, почти без воинов, в чужом краю ждет подхода королевского войска? Слушай же, как все было на самом деле, проходимец, - воскликнул юноша, так, что его наверняка слышал каждый, кто оказался в этот миг на постоялом дворе. - Мы встретили орду варваров не на правом, а на левом берегу Эглиса, и в пешем строю приняли на себя первый их удар. Воины сражались, как обезумевшие, и сам Фергус бился среди простых солдат, окруженный своими рыцарями и оруженосцами. И все до единого они пали там, не пропустив врага. Так что отныне короля с войском ждут лишь расклеванные воронами тела.
  -- Да ты просто мошенник! - вскричал конопатый. - Люди, слушайте. Этот сопляк говорит, будто погиб в схватке с какими-то грязными дикарями сам лорд Фергус, великий воин!
   Люди, та самая разбойного вида компания, загудели, поддерживая своего приятеля, а те, кто прежде не обращал внимания на беседу, притихли, сосредоточив свое внимание на происходящем. Наиболее опытные из присутствовавших уже почуяли назревающую драку, предусмотрительно отодвигаясь подальше от спорщиков.
  -- Это ты мошенник, - выпятив челюсть, твердо произнес Ратхар, по спине которого в этот миг побежали мурашки. - Я сам бился там, и выжил один из всего войска, что повел на север доблестный Фергус. И я взял в том бою немало жизней хваргов, а ты, красующийся шрамами, слишком старыми, чтобы заработать их в этой недавней схватке, едва ли совладал бы в бою грудь на грудь с единственным впавшим в боевое бешенство северянином.
  -- Зато я совладаю с тобой, щенок, - прошипел конопатый, вскакивая из за стола и выхватывая длинный нож. - Не смей порочить мое имя, ничтожество!
  -- Это ты, шарлатан и обманщик, не смей порочить имя тех воинов, что приняли смерть ради того, чтобы ты сейчас мог сидеть здесь, в тепле и уюте, и глотать пиво! - зло бросил в ответ Ратхар, глядя прямо в глаза конопатому мошеннику, на скулах которого играли желваки.
   Он стоял в двух шагах от Ратхара, лицом к лицу, уверенный в себе, к тому же подогретый изрядным количеством пива, а, возможно, и крепкой браги. Но выпитое, сказавшись на способности мыслить, нисколько не отразилось на ловкости рук, и длинный, тускло блестевший в неярком свете, заполнявшем трактир, нож так и порхал в руках конопатого, выдавая немалы опыт в обращении с таким оружием.
  -- Ну, великий воитель, победитель северных варваров, - криво ухмыльнулся одноглазый, демонстрируя прорехи в зубах. - Иди сюда, малыш! Говоришь, выжил один из целого войска, сопляк. Да ты, верно, бросился бежать, стоило только увидеть дым над лагерем варваров молокосос! Сейчас я спущу с тебя шкуру, мальчишка!
   Несмотря на обидные слова, Ратхар не спешил кидаться в драку. Все же он не чувствовал себя действительно искушенным воином, хотя слова о трусости и дезертирстве больно резали по сердцу. Однако юноша сдерживался, пытаясь как можно больше понять о своем противнике. Ясно было, что этот человек весьма уверен в себе, и тому должны быть причины. Он ловко обращался с ножом, а Ратхар понимал, что в такой тесноте короткий, всего дюймов десять, клинок может быть опаснее любого меча.
  -- Что же ты молчишь, - распалял самого себя одноглазый, дергаясь из стороны в сторону, словно выбирая лучшую позицию для атаки. - Язык проглотил? Ты оскорбил меня, а за такие оскорбления я беру плату кровью, ничтожный червь!
   Он еще говорил что-то обидное и непристойное, а рука вдруг метнулась вперед, словно существуя отдельно от тела. Но Ратхар вовсе не был неумехой, а потому ловко ушел от первого выпада, подавшись чуть назад. он тоже владел ножом, пару раз, еще в родном поселке, пустив его в ход, хотя в тех потасовках, как теперь понимал молодой воин, было немного чести. Да и потешный поединок с Кайденом накануне битвы тоже кое-чему научил юношу, и хотя Ратхар не мог двигаться, выпада из поля зрения противника, он все же припомнил некоторые ухватки скельда.
   Конопатый полагал, что достанет своего противника, выразившего явную неуверенность и испуг, первым же ударом, но нож пронзил воздух, а спустя миг кулак Ратхара врезался его одноглазому сопернику под ребро.
  -- Тварь, - конопатый широко отмахнулся ножом, кончиком клинка все же царапнув юношу по груди, но Ратхар в этот миг не почувствовал боли. - Выпущу кишки, щенок!
   Они кружили, обмениваясь ударами, и нож со свистом рассекал воздух. Дважды Ратхар чуть замешкался, заработав длинный порез на предплечье, и неглубокий укол в ключицу, не мешавший юноше продолжать бой.
   Конопатый, в руках которого был нож, чувствовал себя несомненным победителем, но безоружный Ратхар и не думал отступать. Одноглазый был действительно опасен, обладая длинными руками и отменной реакцией. Клинок вспарывал воздух, очерчивая мерцающие полукружья, и конопатый, наступая на своего противника, торжествующе кричал, сопровождая каждый выпад очередным оскорблением:
  -- Сопляк! Ничтожный щенок! - клинок пошел на новый замах. Конопатый метил своему противнику под ребро, ударив так быстро, что за движением едва можно было уследить. - Я удушу тебя твоими же погаными кишками, молокосос! - Ратхар не только уследил, но и смог увернуться, Это привело его противника, разразившегося потоком еще более непристойных оскорблений, в неописуемую ярость.
   Удары сыпались все чаще, но цели ни один из них не достиг. Юноша, ловко уходивший от атак конопатого, просто тянул время, не собираясь добровольно надеваться на нож своего противника. Наконец он улучил подходящий момент, и, после очередной атаки, не достигшей цели, перехватил руку одноглазого, вывернув ее так, что лжеветеран взвыл от боли, выронив оружие на грязный пол. Сбив его с ног, Ратхар отправил своего противника в полет в дальний угол трактира.
  -- Берегись, - раздался рядом испуганный крик, и юноша едва усел уклониться от кулака, чуть не снесшего ему лицо. - Осторожнее, парень! - вновь крикнул кто-то.
   Один из приятелей конопатого, увидев поражение своего товарища, а, возможно, и вожака, атаковал юношу, обрушив на него град ударов. От нескольких Ратхар сумел уклониться, еще два отбил, вовремя подставив предплечье, но следующий пропустил, и кулак врезался ему в челюсть со страшной силой. В сознании Ратхара промелькнула мысль о том, что в ладони его противник наверняка зажал гирьку-свинчатку.
   В глазах юноши потемнело, и он не успел ни уклониться, ни закрыться от очередного удара, вскользь нанесенного по лицу, так, чтобы причинить как можно большие страдания, и пришедшегося в нос. По подбородку потекла горячая кровь, и это, как ни странно, отрезвило Ратхара, легко отбившего новый удар.
   Отскочив назад и едва не ударившись спиной об одну из колонн, поддерживавших потолок, юноша смог разглядеть своего нового противника. Невысокий, тот был весьма широк в плечах, хотя и заплыл жирком. Он был не молод, на макушке уже появилась обширная плешь, но в глазах, также затуманенных обильной выпивкой, горел боевой задор и несомненная жажда убийства.
  -- Я размозжу тебе голову, сопляк! - прорычал лысый, стремительно метнувшись вперед, чтобы окончательно расправиться с ошеломленным противником.
   Возможно, этот мужик умел драться, но он не рассчитал своих сил. Увернувшись от кулака, действительно способного если не раздробить череп, то уж точно вбить в него нос, сломав тонкие косточки переносицы, Ратхар без затей ударил своего противника ногой в пах. Вовремя кулачных боев, так любимых в селении, где родился юноша, подобные удары были просто недопустимы, и сели кто-то забывался, его могли побить всем поселком. Но дружинники лорда Фергуса, наставлявшие неумелых ополченцев пред походом, помимо прочего обучили их и кулачному бою, не тому ритуалу, к которому привыкли вчерашние крестьяне, а настоящей схватке, когда у воина не остается никакого оружия, кроме собственного тела, но зато кругом полно жаждущих его смерти врагов.
   Сейчас Ратхар вспомнил некоторые уроки Аскольда, сурового десятника из дружины своего господина, и действовал так, точно был в гуще сражения. А потому, заставив противника от боли согнуться, выронив увесистую гирьку, взглянув на которую, не всякий бы подумал, что этот кусок металла может быть опасным оружием, юноша не остановился на достигнутом.
   Лысый, кое-как справившись с болью, попытался атаковать вновь, но получил прямой удар в живот, а затем Ратхар без затей ткнул своего противника большим пальцем в левый глаз. Что-то влажно хрустнуло, и таверну огласил истошный вопль. Наука гардского витязя, учившего неловких ополченцев самым мерзким, "грязным", но и самым опасным приемам, заставляя попадать пальцем в подкинутую вверх монету, не прошла даром. Ратхар твердо усвоил, что в драке - именно в драке, а не в молодецкой потехе - для победы хороши все средства, и решительные боец может за считанные мгновения свалить более сильного и крупного соперника, успокоенного этой самой силой, уверенного в себе, в своей победе, и оттого еще более уязвимого.
  -- Будете со своим приятелем, как близнецы, - прохрипел юноша, только сейчас понявший, насколько тяжело далась ему эта короткая схватка. - Грязные выродки!
  -- Пустить кровь, - вдруг раздались нестройные крики. - Смерть ему! Прикончить сопляка!
   Приятели лысого и конопатого, четыре крепких парня, разом вскочили из-за стола, смахнув на пол горсть мелких монет, и ринулись к Ратхару, выхватывая из ножен кинжалы и разматывая кистени на тонких цепочках. Караванщики, для которых явившийся с севера юноша успел стать хоть немного своим, тоже не мешкали, став стеной на пути мошенников и жуликов, жаждавших мести за своих искалеченных и опозоренных товарищей.
   Спутники Эмера оставили все свое оружие, кроме поясных ножей, в возах, поскольку не дело бродить по трактиру с топорами и луками. Но и ножей им было вполне достаточно. Все это были крепкие мужики, быть может, не особо искусные в бою, но и их противники тоже не казались рыцарями, бравшими в руки меч едва ли не раньше, чем начинали ходить.
   Они стояли так несколько мгновений, пятеро против четырех, сжимая рукоятки тяжелых ножей, равно способных рассекать и хлеб, и человеческую плоть. Откуда-то появился сам трактирщик, за спиной которого переминался с ноги на ногу вышибала, явно не зная, что делать. Повисло напряжение, которое в любой миг могло прерваться жестокой схваткой. Несколько постояльцев, прижимаясь к стенам, тихонько двинулись к выходу или к лестнице, ведущей наверх, туда, где располагались комнаты для гостей.
  -- Всем стоять, - вдруг раздался властный крик. - Ни шагу больше!
   Что-то тренькнуло, и длинная стрела, прочеркнув зал, впилась в стену точно между двумя партиями готовых к схватке постояльцев.
   Ратхар, зажимая болевшую от удара скулу, обернулся, увидев ворвавшегося в трактир с топором наперевес Эмера, за спиной которого стоял один из возниц, держав в руках лук с наложенной на него стрелой.
   Воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая только причитаниями и приглушенными стонами бандита, которого Ратхар миг назад лишил глаза, да грохотом мебели в дальнем углу, где пытался встать на ноги конопатый. Их приятели, увидев лучника, оцепенели. Конечно, в стесненных условиях лук не был грозным оружием, но уж одну стрелу караванщик, наверняка умевший обращаться с ним, все же успеет пустить, а это значит, кто-то из лихой четверки умрет или получит очень тяжелую рану. Конечно, уцелевшие потом, возможно, отомстят, но только никто не желал стать причиной этой мести, предпочитая все же сохранить собственную жизнь.
   С грохотом распахнулась входная дверь, и на пороге, сверкая кольчужными бармицами, возникли четыре городских стражника, облаченные в зелено-желтые туники, скрывавшие легкие доспехи. Выхватив корды, блюстители порядка, тем более бдительные в ночную пору, решительно двинулись вперед, и желание драться сразу покинуло всех остальных. Как бы то ни было, эти четверо, помимо умения неплохо обращаться с оружием, обладали еще и огромной властью, а значит, могли убивать без колебаний, не опасаясь потом чьего либо гнева. Это понимали и торговцы-северяне, и здешняя подозрительная публика.
  -- Всем опустить оружие, - властно приказал один из стражников. - Живо, не то окажетесь в темнице лорда, все вместе!
   Никто даже не пытался спорить, и ножи мгновенно оказались в ножнах, а стрела - в колчане. Появление воинов остудило горячие головы, словно ушат ледяной воды.
  -- Кто это сделал? - процедил сквозь зубы командир патруля, указав на лысого разбойника, зажавшего руками лицо. Сквозь пальцы его сочилась кровь. - Это серьезное преступление, и виновный будет жестоко наказан, - бросил воин.
  -- Вот он, господин, - один из приятелей лысого поспешно указал на Ратхара, еще не отошедшего от горячки боя, и потому смотревшего на всех, в том числе и на стражников, точно готовый к броску волк. - Он затеял ссору, и жестоко покалечил нашего приятеля. Мы сидели, пили пиво, никого не трогали, а тут является эта деревенщина и устраивает настоящий погром. Всыпьте ему плетей, господин!
   Стражник смерил не внушавшего доверия свидетеля полным презрения взглядом, пристально посмотрев затем на Ратхара.
  -- Зачем ты покалечил доброго горожанина, чужак?
  -- Все было не совсем так, - вдруг встрял в разговор один из караванщиков, заработав недовольные взгляды как стражников, так и бандитов. - Один из этих мошенников лгал, будто получил увечья, сражаясь против варваров под началом лорда Фергуса. Наш спутник сам бился под знаменами этого доблестного рыцаря, и уличи мошенника, но тот схватился за нож и полез в драку. К нему присоединился и второй, которого наш товарищ лишил глаза. Он лишь защищался, не думая ни с кем ссориться.
   Стражник задумчиво взглянул на Ратхара, видимо, решая, стоит ли верить всему сказанному. А юноша неподвижно стоял у колонны, неосознанно выбрав позицию для боя, чтобы спина была хоть немного защищена.
  -- И каково же здоровье лорда Фергуса, юнец? - спросил стражник.
  -- Он мертв, - коротко ответил юноша. - Меньше надо слушать всяких проходимцев! А это, - Ратхар демонстративно, чтобы видел каждый, поднял с пола нож, которым прежде его пытался ударить конопатый "ветеран", - это я забираю себе, как трофей. И жалею, что не могу повесить себе на шею, точно медальон, второй глаз подлеца, который горазд нападать со спины.
  -- Оскорбив меня, ты совершил еще одно преступление, - усмехнулся воин. - Но я знаю об участи, что постигла этого доблестного воина. Вести с берегов Эглиса дошли и до этих мест, потому я верю тебе. Лорд Фергус, действительно, мертв, и это не тайна для нас. Я не стану спрашивать, почему ты жив, когда прочие воины погибли, но не стану и наказывать тебя за то, что оговорил шарлатана. Но лучше тебе, юнец, убраться из города поскорее, а то еще ввяжешься в какую-нибудь драку, и можешь не отделаться так легко, как сейчас.
  -- Благодарю, господин, - кивнул Ратхар. - Я уеду из города завтра же.
   Стражники ушли, прихватив с собою и разбойников, которые, конечно, не были никакими разбойниками, а просто мелкими мошенниками и воришками, не чуравшимися, правда, обагрять свои руки кровью простаков.
  -- Да, крут ты, парень, - уважительно хмыкнул Эмер, уже готовый к тому, что придется вновь развязывать кошель, дабы успокоить стражников. Конечно, он не обязан был вступаться за Ратхара, но юноша был прав, и негоже, если бы он пострадал лишь из-за того, что пытался приструнить нескольких проходимцев. - В драке под руку тебе лучше не попадаться, приятель!
  -- Меня учили не драться, а убивать, - бесстрастно произнес в ответ юноша, все еще слышавший крик своего противника в тот миг, когда вонзил ему в глазницу палец. Воспоминания были далеко не самими приятными. - Учили воины, закаленные в настоящих сражениях, и это несправедливо, что они уже мертвы, а я уцелел. Я успел опробовать это умение в настоящем бою, Эмер. Видят боги, я не желал никого калечить.
  -- Все правильно, - ободряюще похлопал по плечу своего юного спутника старшина караванщиков. - Это подло, бить в спину, и если уж бьешь, будь готов поплатиться за такую низость. Поединок - это одно, там есть место правилам, а в драке каждый стремится одолеть противника, используя все средства.
   После потасовки и разговора со стражей веселье как-то самой собой угасло, и торговцы, посидев еще немного в опустевшем трактире, ушли спать. Все они разместились в двух тесных комнатках, поскольку на большее монет у Эмера не хватило, да никто и не требовал особенных удобств. Спали едва ли не вповалку, постелив себе прямо на полу, поскольку настоящие кровати достались вовсе не каждому.
   Ратхар долго не мог заснуть, сперва переживая события минувшего вечера. Он сам не ждал от себя такой жестокости в схватке, поскольку прежде едва ли дрался всерьез, разве что с парнями из соседнего села. Постепенно мысли юноши вернулись к оставленному дому и Хельме, которая, Ратхар верил в это всей душой, ждала его, ждала героя, вернувшегося из похода. А он, кажется, слишком задержался в пути. Так, вспоминая свою возлюбленную, впервые поцеловавшую юношу, в тот день, когда лорд Магнус объявил имена воинов, которым суждено было разделить с ним опасности похода на север, юноша и уснул, счастливо улыбаясь. А утром его разбудил людской гомон и падавшие на лицо солнечные лучи.
  
   Они стояли возле городских ворот, сквозь которые, сопровождаемые пристальными взглядами полудюжины стражников, потоком вливались в город крестьяне их окрестных поселков. Несколько мгновений Ратхар и вышедший проводить его Эмер молчали, глядя друг на друга.
  -- Ну вот, и с тобой пришла пора расставаться, - наконец вымолвил караванщик. - Ступай, парень, домой. Думаю, тебя там заждались. Все уже знают, что Фергус и его воины погибли, и, наверное, кое-кто уже похоронил тебя. Так что возвращайся скорее, обрадуй своих родителей и друзей. Ну, бывай, - Эмер хлопнул Ратхара по плечу. - Удачи тебе, парень.
  -- Прощай, Эмер, - произнес в ответ юноша. - Спасибо тебе за все. Удачной торговли и легкой дороги.
   Юноша развернулся и пошел прочь из города. Стражники не обратили никакого внимания на одинокого путника, покидавшего Лаген. А юноша лишь скользнул по ним безразличным взглядом, и, отступив в сторону, чтобы пропустить тяжело груженую телегу, запряженную заморенной гнедой кобылой, вышел за ворота, двинувшись прочь от городских стен, на запад, туда, куда уводил тракт, в это утро на диво оживленный.
   Ратхар шагал легко, поскольку не имел вовсе никакой поклажи. На поясе его висел нож, единственное оружие, поскольку свой клевец, взятый с тела убитого хварга, юноша оставил на севере, в селении, где гостил целый день. Кроме того, в тощем кошельке звенело несколько медных монет, прощальный дар Эмера. Этих денег должно было хватить на хлеб и воду, когда Ратхар доберется до очередного трактира, а большего спешившему домой юноше было и не нужно.
  
   Дорога, извивавшаяся меж холмов, упиралась в закат. Леса становились все менее густыми, а поселков, небольших деревушек и совсем уж крохотных хуторов по пути попадалось все больше. В отличие от сурового порубежбя, жители этих мест не возводили частоколы и не насыпали рвы вокруг своих поселений, разве что самый маленькие хутора, стоявшие на отшибе, по давней привычке еще были как-то укреплены.
   Чем дальше тракт уводил на запад, тем оживленнее становился он. Навстречу мерившему широкими шагами дорожную пыль юноше все чаще попадались путники, пешие, конные, сидевшие на козлах телег. Порой Ратхара обгоняли настегивавшие породистых скакунов всадники, рыцари или гонцы, перевозившие срочные депеши. Места вокруг становились все более узнаваемыми, и вот, наконец, поднявшись на вершину холма, юноша увидел внизу, посреди засеянных пшеницей и рожью полей, родное селение, которое он покинул почти месяц назад, став под знамена своего лорда. Их уходило три десятка, а вернулся только он один, не самый храбрый и далеко не самый умелый из всех.
  -- Я дома, - улыбнувшись сам себе, произнес Ратхар, стоявший на вершине холма и смотревший вниз, на распростертые у его ног поля и усадьбы. Юноша вдруг почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза. Он и представить не мог, насколько соскучился по родному дому. - Я вернулся!
   Свелькхир ничуть не изменился за минувшее время, все так же оставшись беспорядочным скоплением домов, среди которых сновали люди. Жизнь крестьянина тяжела, ибо земля всегда требует заботы, и соседи Ратхара не переставали трудиться даже зимой. Юноша без труда различил родной дом, стоявший почти в центре поселка, и выглядевший побогаче многих соседских лачуг. Впрочем, ни ода изба не смогла бы сравниться с жилищем настоящего хозяина этих мест.
   Замок лорда Магнуса тоже был виден с этого холма, серая громадина, венчавшая далекую горушку. А также был виден и приткнувшийся на опушке леса хутор, покосившаяся изба, да несколько амбаров и кривобоких сараев. Туда юноша часто бегал прежде, и туда же свернул он сейчас, поборов желание скорее увидеть отца и мать. Ратхар хотел сперва обрадовать свою любимую, ту, что обещала ждать его. Сердце молодого воина бешено колотилось в предвкушении встречи, о которой он мечтал все эти дни.

Глава 9 Суд лорда

   Сгорбившийся седой старик, скрипнув дверью, двинулся к возвышавшейся среди двора крепко вросшей в землю дубовой колоде, возле которой валялся тяжелый колун. Шаркая ветхими лаптями, он подошел к выложенной у стены покосившейся избушки поленнице, взяв с нее пару чурбаков, один из которых поставил на колоду, потемневшая поверхность которой хранила немало глубоких зарубок, следов от могучих ударов хорошо заточенного топора. Пожалуй, подумал старик, примерившись к чурбакам, этого хватит дней на пять, если не раскалять печку докрасна. Дома кончались дрова, и хотя едва чувствовалось приближение осени, вечера становились все более прохладными, так что печь приходилось топить все чаще.
   Поплевав на ладони, старик обеими руками взялся за гладкое, отшлифованное частыми прикосновениями топорище, с удивлением поняв, что колун стал еще тяжелее, чем прежде. А может, просто в этих руках, еще недавно способных завязать узлом железную подкову, поубавилось силы. Старик размахнулся, занося колун над головой, но ударить не успел.
  -- Здравствуй, Олмер, - раздался вдруг за спиной смутно знакомый голос. - Все ли в порядке в твоем доме, почтенный? Здесь ли сейчас Хельма?
   Опустив колун, тот, кого прежде уважительно и даже с некоторой завистью называли не иначе, как Олемром-охотником, медленно обернулся. Иной на его месте вздрогнул бы от неожиданности, но Олмер был спокоен, словно камень.
   Слепо щуря глаза, старик увидел стоявшего в распахнутой калитке юношу, которого сперва не узнал. Тот был еще очень молод, но голову его словно осыпало инеем, и в седине вились лишь несколько темных прядей.
   Гость стоял неподвижно, не проходя во двор, точно хотел, чтобы престарелый хозяин получше рассмотрел его. Но и сам он с удивлением взирал на старика, которого не признал в первый миг, с удивлением и страхом, ибо поистине жуткие вещи должны были произойти, чтобы так сильно изменить человека.
  -- Ратхар, - неуверенно произнес Олмер, признавший соседского парня, прежде часто хаживавшего к его дочке. - Ратхар, ты ли это? А мы уже и не чаяли, что ты вернешься.
  -- Мои товарищи погибли, все до единого, - бесстрастно ответил юноша. - Я один выжил по прихоти богов. Но скажи, можно ли мне увидеть Хельму?
  -- Хельму? - переспросил старик, словно впервые услышал сейчас это имя. - Ах, да, ты ведь и не знаешь ничего, парень, - понимающе кивнул он затем. - Нет больше моей Хельмы, мальчик.
   Старик судорожно вздохнул, точно пытаясь подавить всхлип. А сердце в груди юноши тревожно дернулось.
  -- Что ты говоришь, - Ратхар непонимающе взглянул на охотника. - Неужто замуж выдал?
  -- Убили ее, - спокойно, точно говорил о сущем пустяке, молвил в ответ Олмер. - Седмица уже минула, как убили.
   Ратхар не проронил ни звука, глядя в пустые, точно у мертвеца, глаза еще недавно лучшего охотника во всей округе и чувствуя, как беспокойно трепещущее сердце превращается в камень.
  -- Идем в дом, парень, - предложил Олмер, видимо, что-то разглядев в глазах юноши или заметив, как изменилось выражение его лица. - Поговорим, если хочешь.
   И, отложив колун, старик первым, волоча ноги по земле, словно сил не было, чтобы поднять их, делая шаг, направился в избу. Ратхар, ощутив, что земля уходит из-под ног, сделал шаг, покорно двинувшись за хозяином. Его возвращении оказалось вовсе не таким, о котором мечтал молодой воин по дороге домой.
  
   Говорят, время меняет, и сейчас юноша по имени Ратхар и старик, при рождении нареченный Олмером, глядя друг на друга, в полной мере поняли смысл этих слов. Они знали друг друга давно, и охотник видел, как рос явившийся ныне, точно с того света, ребенок, став сперва мальчиком, выросшим в юношу, а ныне, исчезнув и вновь вернувшись вопреки ожиданиям многих, ставший мужчиной.
  -- Ну, помянем мою кровиночку, - по-стариковски вздохнул прежде признаваемый самым ловким и удачливым охотником на десятки миль окрест хозяина дома, поднимая кружку, наполненную крепкой брагой.
  -- Да улыбнется ей Эльна, - глядя куда-то себе под ноги, согласно произнес и Ратхар, одним глотком выпив хмельной напиток. По глотке словно прокатился клуб огня, и юноша поспешно схватил со стола краюху черствого хлеба, вдохнув затхловатый ее запах.
   Они сидели за столом в скованном тишиной доме, разделенные столом, на который хозяин избы выставил нашедшийся для такого случая самогон и нехитрую закуску, хлеб, пресный сыр и лук. Оба старательно отводили взгляды, но все равно украдкой рассматривали друг друга, поражаясь переменам, случившимся с каждым из них.
   Между ними, старым и молодым, в эти мгновения нашлось немало общего. Оба они были седы, но этим сходство меж двумя охваченными общим горем, для одного уже забывшимся за суетой серых будней, а для другого новым, и оттого невыносимо тяжким, не ограничивалось. Их глазами на мир взирали боль и ужас, у одного оттого, что он в один миг узрел множество смертей, лишившись к вечеру всех, кого мог бы назвать своими товарищами или даже друзьями, тех, кто еще был жив и полон сил утром того же дня. Второй увидел лишь одну смерть, но это была смерть единственного по-настоящему дорогого человека, и теперь, когда Хельма покинула этот мир, дальнейшая жизнь для старого Олмера потеряла всякий смысл.
   Между ними было много общего, между юношей, которого следовало бы называть мужчиной, и тем, кто выглядел, точно древний старик, поскольку оба они в эти мгновения, нарушаемые лишь негромкими, скупыми фразами Олмера, словно выдавливаемыми им через силу, вспоминали одного и того же человека, пусть для каждого из двух он значил нечто свое.
   Для Олмера Хельма, ныне ставшая лишь воспоминанием, призраком, являвшимся темными ночами, была любимым ребенком. Старик, беседуя с Ратхаром, точно наяву слышал ее заливистый смех, точно такой же несколько дней назад, как и в детстве. Олмер боялся смотреть в окно, опасаясь увидеть там свою дочь, упражняющуюся с луком. Он не забыл ее восторженные возгласы, полные неподдельного счастья, когда впервые стрела, пущенная хрупкой девчушкой, угодила в центр мишени. Старик помнил восторг, сиявший в глазах своего ребенка, когда Хельма, оказавшись вместе с отцом в лесу, смотрела на резвящихся среди листвы белок, грациозного аиста, величаво шагавшего по болоту, или, укрывшись среди кустов, наблюдала за могучим горделивым лосем, пришедшим на водопой.
   И Ратхар вспоминал ее, ту, которую полюбил, едва увидев, которая разбудила в его сердце настоящие чувства. Он помнил ее заливистый смех, когда влюбленные, трогательно держась за руки, гуляли по лесу, пронзенному копьями солнечных лучей. И также он не мог забыть ее горячий шепот, ласкавший слух юноши, жар ее тела и сладкий запах волос, щекотавших его щеку, когда девушка склоняла голову на плечо своего спутника. И он помнил вкус ее поцелуя, первого и последнего, когда отряд, возглавляемый самим рыцарем Магнусом, готовился выступить в поход.
  -- В лесу ее и нашли, - бесстрастно, голосом, в котором невозможно было различить ни малейших оттенков человеческих чувств, произнес Олмер, кажется, вовсе не обращая внимания, слушает ли его нежданный гость. - Она ушла по грибы, едва не на рассвете, да так и не вернулась. Хельма в лесу была не первый раз, и я поначалу не особенно беспокоился за нее, как никак, сам обучил и следы читать, и от зверя спастись. Но следующим утром собрались мужики, и отправились на поиски. Долго бродить по зарослям не понадобилось, - мрачно добавил после недолгой паузы охотник.
   Ратхар не сводил взгляда с Олмера, с ужасом отмечая происшедшие с ним перемены. Хельма была единственным ребенком старика, возрастом годясь ему во внучки. Ее мать умерла, едва дав новую жизнь, и Олмер вложил в долгожданное дитя всю заботу, всю ласку, на какую был способен. То, что охотник, многим казавшийся нелюдимым, хранил сразу для двоих, досталось лишь одной.
   Олмер воспитывал дочку, как умел, и обучил ее многому из того, что вовсе не обязательно знать воспитанным девицам. Хельма умела стрелять из лука, причем не хуже самого Олмера, владела ножом поувереннее парней из Свелькхира, и немало обнаглевших ухажеров испытали на себе удары ее крепких кулачков, слишком настойчиво домогаясь благосклонности той, кого даже самые ярые завистницы считали первой красавицей в округе. Она без страха часами могла бродить по лесу, читала следы едва ли не столь же хорошо, как и ее отец, осрамив в этом деле нескольких пришлых охотников. Но вот ее не стало, глупо, странно, и ее отец разом утратил всякий интерес к жизни.
  -- Разыскал ее в недальней рощице один из подмастерьев нашего кузнеца, - Олмер говорил спокойно, ровно, и при этом даже не глядел в сторону Ратхара. - Платье порвано, кругом натоптано, точно пляски там устраивали. Они явились с запада, быть может, от самой границы, - старику не понадобилось уточнять, о ком он вел разговор, и Ратхар только кивнул. - Должно быть, в лесу ее встретили. Снасильничали над девкой, а потом и убили, да в обратно в чащу и ушли.
   Перед Ратхаром сидел настоящий старик, одолеваемый, казалось, всеми возможными хворями, лишившийся в одно мгновение и остроты зрения, и ловкости, и силы. Юноша знал его прежде, немолодого, но сильного, как бык, а в ловкости не уступившего бы иным восемнадцатилетним парням. В былые времена Олмер один выходил против рассвирепевшего вепря или невесть почему пробудившегося среди зимы огромного медведя. После таких встреч на теле охотника прибавлялось шрамов, на стене его жилища появлялась еще одна звериная голова, скалившая жуткие клыки, а в глазах с новой силой вспыхивал по-настоящему юношеский задор.
   После давней схватки с волком - самого Ртахара тогда мать еще баюкала в колыбельке - Олмер стал не так быстр и проворен, сохранив на всю жизнь несколько отметин на бедре. Возможно, только это и помешало рыцарю Магнусу взять с собой в поход прекрасного стрелка, со ста шагов способного вогнать полдюжины стрел в прорезь глухого шлема. Конечно, годы едва ли дают силы, но некоторая скованность в движениях Олмера окупалась мудростью и опытом, а выносливости этому добытчику, порой целыми неделями пропадавшего в дремучих лесах, было не занимать.
   Но теперь тот, кто остекленевшими глазами уставился в бревенчатую стену, на которой висели вышитые полотенца, рукоделье давно преданной земле Хельмы, уже не мог чувствовать охотничий азарт, не ведал больше, что такое наслаждаться победой над свободным и сильным зверем. Это был не человек, но пустая оболочка. Старик уже устал переживать, горе его было настолько сильным, что сердце не могло больше принимать страдания, превратившись в камень, бесчувственный, мертвый, ритмично сокращавшийся скорее по привычке, чем по необходимости.
   Тягостное впечатление производило теперь и жилище старого охотника. Прежде пусть и небогатая, но ухоженная изба, теперь казалась попросту заброшенной. Больше не чувствовалось в этих стенах исконно женской заботы, не касались в беспорядке раскиданных всюду горшков и кринок ласковые женские руки. Это был уже не дом, но склеп, в котором словно обитал не живой человек, а оживший мертвец, кукла способная двигаться, но не видящая в этом смысла.
  -- Мы прошли по следам чужаков несколько миль, - продолжил охотник. - Но с теми, кто убил Хельму, тоже были неплохие следопыты. Они запутали следы, и к вечеру того же дня мы вернулись обратно, так никого и не разыскав. Чуть позже я услышал, что к востоку отсюда видели отряд вооруженных людей, наемников или просто бандитов, явившихся как раз из нашего края. Они направились к Фальхейну, кажется.
  -- Но почему ты не обратился за помощью в замок лорда, почему этих людей не догнали и не расспросили о том, что они делали в наших лесах? - вскинулся Ратхар. - Если это разбойники, их должно было поймать и казнить, а если наемники - указать обратную дорогу.
   Олмер взглянул на юношу из-под опущенных век. Да, Ратхар тоже изменился за те недели, что провел в походе, сперва став, пусть и не вполне по собственной воле, солдатом, а затем превратившись в воина. Седина была лишь самой заметной из перемен, случившихся с парнем, но и она говорила о многом. На север вместе с лордом Магнусом отправился неискушенный юноша, веривший в дружбу и любовь, мечтавший о славе и подвигах, чистый сердцем, а вернулся мужчина, воин, в глазах которого мелькала ярость, а руки были обагрены кровью врагов. Там, на пронизанных ледяным ветров берегах Эглиса, Ратхар оставил немало, но кое-что и приобрел. И, глядя на этого юношу, уже познавшего смерть и боль, Олмер подумал, что худо придется тому, кто станет его врагом.
  -- Магнус, наш правитель, никогда не позволил бы безнаказанно творить подобное непотребство в своем уделе, - продолжал напирать Ратхар, мрачно сверкая глазами. Он стал думать в этот миг о погибшем лорде как об одном из самых близких людей, по-новому восприняв его смерть, достойную того, чтобы быть воспетой в балладах.
  -- Рыцарь Магнус, отправляясь в поход, оставил на хозяйстве своего эконома, - усмехнулся одними губами Олмер. - Тому нет дела до творящегося вокруг, да и нет у него права вершить суд, ведь это лишь слуга. А когда пришла весть о вашей гибели, сюда тотчас явился Ярис, дядюшка нашего господина, возжелавший прибрать к рукам феод. Я ходил к нему, и наш новый лорд даже соизволил выслушать мою жалобу, после чего велел убираться и не оскорблять его слух никакими просьбами.
   Ратхар глухо зарычал, до боли стиснув кулаки, так, что ногти впились в ладонь до крови. Когда настоящие рыцари, достойные называться так не по праву рождения, а по духу, гибнут вдали от родного дома, сдерживая жестоких врагов, никто даже не думает о том, чтобы защитить их подданных, относясь к людям, как к скоту.
  -- Ты знаешь, Олмер, я любил Хельму, любил всем сердцем, и я не позволю оставить ее смерть безнаказанной, - решительно произнес юноша. - Я сейчас же направляюсь в замок лорда, и потребую от нашего нового правителя найти и со всей суровостью наказать тех, кто отнял ее жизнь. Я сражался под знаменами Магнуса, мы бились с ним, спина к спине, и этого чего-нибудь да значит.
   Оба они, молодой и старый, вспоминал и в эти мгновения об одном и том же человеке, девушке по имени Хельма. И каждый винил себя в том, что ее остывшее тело под монотонное бормотание жреца, явившегося из господского замка, обвили саваном и опустили в землю, в том, что живой человек обратился в каменное надгробие, единственное, что служило теперь напоминанием о том, что когда-то она существовала, не будучи лишь грезами охваченных горем людей.
   И Олмер и Ратхар, таясь друг от друга, терзались мыслью о том, что быть каждый из них рядом с Хельмой в тот роковой день, окажись он рядом, когда девушка встретила чужаков, пришедших в окрестные леса из неведомых краев с неведомой целью, то все случилось бы иначе. Насильники, ради собственной услады способные отнять чужую жизнь без малейших колебаний, не посмели бы даже прикоснуться к Хельме, и та, как ни в чем не бывало, вернулась бы домой, чтобы, как делала всегда, разжечь очаг и поставить на огонь горшок с ароматной, наваристой похлебкой, а после трапезы слушать неспешные наставления и просто облеченные в слова воспоминания свого отца, которого она любила, как только дитя может любить собственного родителя.
  -- Я добьюсь справедливости, - сверкая глазами, выдававшими бушевавшую в груди его бурю чувств, самых разных, от вселенской скорби до неодолимой ярости, как прежде, на постоялом дворе в Лагене, ил еще раньше, среди холмов на берегах Эглиса, молвил Ратхар. - Те, кто отнял у тебя дочь, Олмер, будут наказаны, чего бы мне это ни стоило.
  -- Ты не найдешь ни защиты, ни сочувствия у нашего нового господина, - тихо произнес старый охотник. - Там никому нет дела до нас, поверь. Все за этими серыми стенами очарованы золотом, и более ни о чем даже е задумываются. Оставь эту затею, ибо не добьешься удачи, как не добился ее прежде сам я.
   Но Ратхар был непреклонен, твердо решив искать справедливости у того, кто ныне стал владетелем этих земель и его самого, Ратхара, полноправным господином. Еще не пришедший в себя от вести об утрате, юноша был готов в этот миг на все. если нужно идти на аудиенцию к лорду, кто бы ни был им, он пойдет. К королю? Что ж, Ратхар был готов отправиться и в далекий Фальхейн, лишь бы знать, что это принесет хоть какую-то пользу. Юноша, сердце которого обливалось кровью, не страшился ничего, готовый разрушить любую преграду. Он не смог, не сумел защитить свою любовь, но право на месть его никто не смел лишить.
   И все же, прежде чем направиться в замок, тая надежду, что его нынешний хозяин снизойдет до того, чтобы принять простого солдата, Ратхар не мог не зайти домой. Возможно, там уже простились с ним, и юноша обязан был увидеть своих родителей, дабы хоть им доставить радость.
  
   Гонец, прибывший с севера, появился в Селькхире два дня назад, принеся скорбную весть. Точнее, он направился не в селение, но в замок. Однако не прошло и часа с того мгновения, как всадник, запыленный, уставший, на измученном долгой скачкой жеребце, едва не падавшем замертво, исчез за воротами твердыни, как вся округа знал, какие известия принес он. И во многих домах раздались истошные рыдания женщины и сдержанные вздохи мужчин.
   В поход отправились три десятка воинов, большей частью из числа крестьян, призванных своим лордом под оружие. Они ушли в дальний края, чтобы вернуться победителями, героями, но ни один не вернулся, и только уставший гонец мог поведать об их участи.
   Их было, кому оплакивать, этих воинов, по большей части еще весьма молодых, полных сил, задора и веры в себя. У каждого из ополченцев, а именно они и составили в основном отряд, сопровождавший Магнуса, были матери и отцы, сестры и братья, а некоторые успели обзавестись и женами. Дружинники лорда, наемники, закаленные бойцы, обитавшие в самом замке, не спешили обзаводиться семьями, но едва ли у кого-то из них не нашлось бы женщины из замковой прислуги или соседнего села, что согревала бы постель этим суровым бойцам. И потому, стоило только вести, принесенной гонцом, разлететься по округе, очень многие облачились в траур, уверившись в том, что те, кто был им дорог, больше не вернутся, не переступят порог родного дома.
   Тем больше было удивление односельчан, когда в Селькхир вошел уверенной походкой Ратхар, один из тех, по кому лили слезы родные, еще не свыкшись с навалившимся на них горем. На юношу смотрели с изумлением и испугом, принимая за призрака, не веря, что он жив. А Ратхар, не обращая внимания на удивленные взгляды и брошенные в спину слова древних наговоров против видений и духов, приблизился к родному дому, без стука распахнув дверь.
  -- Ратхар, сынок, - женщина, что несла кринку с молоком, на мгновении застыла, увидев вошедшего в горницу юношу, а затем, узнав его, выронила сосуд, разбившийся, забрызгав все кислым молоком, и бросилась на шею своему сыну. - Сыночек, живой! Ты вернулся!
   Мать, уже смирившаяся с тем, что ее ребенок больше не переступит порог, пав в никому не нужной битве в забытом всеми богами краю, не верила своему счастью. Она не смела надеяться, что гонец, принесший скорбное известие, мог ошибиться, приняв, как должное, мысль о том, что ее мальчика, ее кровь и плоть, склевали вороны, ибо некому было даже предать земле его тело. И вот он стоит здесь, перед ней, живой, здоровый, как ни в чем не бывало. И пусть иней седины осыпал его чело, но это все неважно, если дитя, с которым она уже попрощалась, вернулось в родительский дом вопреки всему.
  -- Я жив, матушка, жив, - прошептал юноша, сжимая в объятиях мать, вдруг показавшуюся ему ужасно старой, и тем более осунувшейся за последние дни. Ее глаза, красные от пролитых слез, выдавали горе, не миновавшее почти ни один дом в селении.
   В дом, охваченный горем, вдруг вернулось счастье. Вся семья, а она была вовсе не маленькой, собралась в избе спустя считанные мгновения. Отец взглянул на Ратхара с затаенной гордостью, увидев перед собой не ребенка, пусть и великовозрастного, но мужчину, воина. Младшие братья смотрели на вернувшегося из небытия юношу со смесью восхищении и зависти, сожалея о том, что сами не смогли отправиться в поход, совершив много подвигов и вернувшись домой, точно герои. Ратхар мог бы многое рассказать им, но не стал терять время, ибо ни на мгновение не забывал о том деле, которое следовало исполнить немедленно.
  -- Я должен идти в замок лорда, - произнес юноша, когда в доме полным ходом шли приготовления к настоящему пиру, на который были приглашены почти все соседи. Узнав об этом, Ратхар вдруг подумал, что не все рады будут оказаться с ним за одним столом, ведь многие из односельчан потеряли своих мужей, своих сыновей, и едва ли окажутся счастливы, узнав, что не их дитя или возлюбленный вернулся из похода, один из всех.
  -- Там все уже известно, - попытался остановить юношу отец. - Гонец прибыл с севера, они и поведал о том, что в схватке погиб весь ваш отряд. Останься, сейчас будет праздник. Мы уже не чаяли увидеть тебя живым, сын!
  -- Я должен идти, отец, - повторил Ратхар. - Мне нужно непременно увидеть лорда. А потом я вернусь, и мы будем праздновать.
   В этот миг юноша еще и представить не мог, что новый рассвет встретит уже очень далеко от отчего дома.
  
   В Альфионе редко наступал мир, поскольку лорды, свобода которых ограничивалась лишь их желаниями, почитали недостойным рыцаря сидеть без дела, когда обращаются в прах боевые штандарты, упрятанные в темные чуланы, а славные клиник из звонкой стали покрываются ржавчиной. А потому мчались во все концы северного королевства грозные дружины, полыхали села и города, и звон мечей стоял над стенами рыцарских замков, хозяева которых оказались слабее своих соседей.
   Замок был для каждого лорда всем, и домом, где он рождался, и последним пристанищем, склепом, где суждено упокоиться праху владетельного господина. Каждый рыцарь старался превратить доставшийся ему от предков замок в неприступную твердыню, где можно было переждать набег жадных и беспощадных соседей, и откуда самому можно было грозить владениям этих соседей, посылая отряды суровых дружинников, закаленных в боях и походах воинов на все стороны света.
   Замок Магнусов, владевших землями в северной части королевства уже почти три сотни лет был именно такой твердыней, надежной, неприступной, за стенами которой всякий мог почувствовать себя в полной безопасности. В давние времена его воздвигли на высоком холме, откуда были видны окрестности на десятки миль. Прямоугольник стен, по углам которого высились башни, словно обрамленные зубчатыми коронами - таким казался парапет, ограждавший боевые площадки, венчавшие эти квадратные сооружения, целостность стен которых нарушалась лишь узкими бойницами. Попасть в замком возможно было через единственные ворота, сперва миновав подъемный мост, связывавший окруженный глубоким рвом замок с внешним миром. Ров не был заполнен водой, но склоны его казались достаточно крутыми, чтобы штурмующие запросто переломали ноги, пытаясь преодолеть это немудреное препятствие.
   И, разумеется, над стенами возвышалась цитадель, уставившаяся на окружающий мир темными прорезями бойниц, словно недобро прищурившись. Над донжоном, где располагались покои господина и его самых верных слуг, сокровищница, арсенал, всегда полный, а также немалый запас провизии, непременная предосторожность на случай долгой осады, полоскалось на ветру знамя, украшенное гербом, древним, осененным славой подвигов прошлого и настоящего.
   Возможно, уроженцам южных земель, того же Дьорвика, замок Магнусов и не показался бы таким уж грозным и неприступным, и в чем-то они были бы правы, несомненно. Но здесь, в этом диком краю, искусство осады было почти неведомо, и не нашлось бы инженера, способного соорудить настоящие осадные машины, мощные фрондиболы, дальнобойные баллисты или осадные башни-гелиполии, способные доставить к стенам сразу несколько десятков воинов в полном вооружении, защитив их от всех мыслимых и немыслимых угроз. И потому замок, даром что построенные несколько столетий назад, невольно вызывал уважение и страх у жителей окрестных земель, едва ли видевших действительно большие города и мощные крепости.
   Ратхара, решительно подошедшего к воротам, сейчас, в средине дня, в отсутствие войны гостеприимно открытым, замок встретил сдержанным молчанием. Из-за высоких серых стен, по гребню которых вился зубчатый парапет, ограждавший помост для стрелков, не доносилось ни звука. Мгновение юноша помедлил, рассматривая незнакомый ему герб, - три золотые звезды на синем поле, - сменивший привычный с самого детства бело-голубой штандарт Магнуса, а затем решительно шагнул на опущенный мост.
   У ворот несли службу три воина, наемники из дружины лорда. Рослые, затянутые в кольчуги, вооруженные короткими копьями и тяжелыми фальчионами с широким клинком, они пристальными взглядами сопровождали приближавшегося юношу, порой поправляя висевшие за спиной треугольные щиты.
  -- Стой! - властно приказал один из воинов, самый старший, плечистый бородач, которого Ратхар смутно помнил, поскольку и раньше бывал в замке, хоть и не по своей воле, а по желанию господина. - Кто таков, парень, и зачем явился сюда?
  -- Меня зовут Ратхар, - ответил юноша, без страха и неуверенности взглянув воину в глаза. Они были ровней теперь, когда он, Ратхар, прошел кровавую купель на берегах Эглиса. - Я родом из соседнего села, а к лорду пришел, дабы просить у него помощи.
  -- Ратхар? - переспросил второй воин, молодой, лишь немного старше самого Ратхара. - Кажется, я знаю тебя, - неуверенно произнес он. - Но ты ведь ушел на север вместе с лордом Магнусом?
   Стражники удивленно переглянулись. Весть о разгроме повергла в шок многих, в том числе и этих бывалых бойцов, и прибывший с севера всадник уверил, что никто не уцелел в той схватке. Юноша не обратил на эти взгляды ни малейшего внимания, мысленно уже приготовившись к беседе с лордом Ярисом и надеясь, что он окажется хоть немного схож с покойным рыцарем, не обликом, но духом.
  -- А теперь я вернулся, и хочу видеть нового правителя этих мест, - уверенно вымолвил Ратхар, взглянув в глаза старшему из троицы воинов. - Попустите меня.
   Воины переглянулись, словно могли разговаривать без слов. Юноша был готов в этот миг ко всему, в том числе и к тому, что придется силой прорываться в замок, поскольку он хотел увидеть правителя, во что бы то ни стало. В прочем, до этого, к счастью, дело не дошло.
  -- Гилберт, - старший воин назвал по имени одного из своих товарищей. - Проводи парня к господину!
  -- Слушаюсь, - Гилберт, молодой невысокий паренек, лицо которого было обезображено давним шрамом, кивнул, взглянув затем на Ратхара: - Ступай за мной! Возможно, рыцарь Ярис и примет тебя, хотя сейчас, право, у него полно иных забот. - Стражник криво усмехнулся, и его товарищи ответили воину понимающими ухмылками.
   Ступив за стены замка, Ратхар нет-нет, но бросал изучающие взгляды по сторонам. Все же ему нечасто доводилось бывать здесь, а любой крестьянин мечтал хоть одним глазком взглянуть на то, как живут благородные господа.
  -- Живей, живей, - поторопил юношу провожатый. - Мне с поста надолго отлучаться нельзя.
   Хотя они шли быстро, направляясь к серой громаде донжона, башни о четырех этажах, вокруг которой жались конюшни, амбары и прочие пристройки, кое-что Ратхар успел увидеть. Жизнь почти любого лорда состоит исключительно из войны и из подготовки к ней, неважно, намеревается ли он наступать, или же только готовится отразить вторжение соседей. Судя по всему, сейчас рыцарь Ярис, новый владетель этих земель, был поглощен именно подготовкой к чему-то.
   Всюду была видна торопливо шагавшая куда-то замковая челядь, явно озабоченная своими делами, точнее, разумеется, исполнением приказов господина. Из кузницы доносился стук тяжелых молотов, возле одного из амбаров стояла телега, доверху груженая мешками и бочками, наверняка с провиантом, а на плацу под окнами цитадели упражнялись в фехтовании десятка полтора воинов. Обнаженные по пояс молодцы, большинство из которых Ратхар прежде никогда не видел, рубили воздух увесистыми дубинами, заменявшими сейчас настоящие мечи. Вообще, вооруженных людей в замке явно прибавилось, а это означало, что новый его хозяин привел с собой часть своих дружинников.
   Пройдя под своды донжона, Гилберт, не спускавший с Ратхара глаз, окликнул какого-то человека, должно быть, слугу, но явно не простого лакея, проходившего мимо.
  -- Арно, - услышав свое имя, слуга остановился, взглянув на стражника. - Арно, - продолжил воин, - этот парень желает увидеть нашего господина. Он явился с севера, куда ушел с ополчением рыцаря Магнуса.
  -- С севера, вот как? - вскинул брови тот, кого называли Арно. - Пожалуй, я сейчас узнаю, изволит ли господин принять его. Подожди здесь, воин. - И слуга исчез в лабиринте полутемных залов и коридоров, растворившись во мраке, точно призрак.
   Переминаясь с ноги на ногу, Ратхар, пытаясь унять охватившее его нетерпение и некоторый трепет, озирался по сторонам. В цитадели царил не только полумрак, но и прохлада. Толстые стены, сложенные из обтесанных каменных глыб, прорезали немногочисленные бойницы, широкие с внутренней стороны, но наружу выходящие лишь узенькими щелями, в которые не всякий стрелок смог бы попасть, тем более, оказавшись под ответным обстрелом защитников замка.
   Стены были кое-где украшены гобеленами, довольно ветхими, висевшими скорее просто потому, что выбрасывать их было жалко, и украшать всяким старьем господские покои не подобало. Заботливые слуги усыпали пол схим тростником, но вот смахнуть висевшую в углах паутину то ли не захотели, то ли просто не успели.
  -- Эй, парень, - Арно появился внезапно, вынырнув откуда-то из бокового проема. - Господин Ярис готов выслушать твою просьбу. Идем со мной. А ты, воин, - слуга властно взглянул на Гилберта, - возвращайся к воротам и неси службы дальше.
   Донжон представлял собой крепость в крепости, последний оплот, способный защитить укрывшихся в нем людей даже если враг проникнет внутрь кольца стен. Донжон был мощнейшей крепостью, более того, настоящей твердыней являлся каждый из четырех его этажей. Их штурм мог стоить десятков, даже сотен жизней врагу, разумеется, если защитники замка окажутся достаточно крепки духом, ибо издавна было известно, что даже в чистом поле те, кто готов биться до конца, кто не ведает страха и не ждет пощады, кто не приемлет плен, не может даже помыслить о неволе, способен возвести цитадель, которую не под силу покорить всем армиям вселенной.
   Следуя за своим провожатым, Ратхар, впервые за свою недолгую жизнь оказавшийся не в замке - там-то он бывал, пусть и весьма редко, - но в донжоне, смог представить, что ожидает неприятеля, решившегося взять эту твердыню штурмом. Узкие дверные проемы, в которые мог войти только один человек, и то не очень плечистый, толстые стены, едва ли поддавшиеся бы топорам и молотам, крутые лестницы, извивавшиеся пронзавшей нутро башни спиралью, все это создавало массу препятствий, позволяя добиться победы очень высокой ценой.
   Покои хозяина замка располагались на самом верху, на последнем ярусе донжона, и там же обитали его дети, жена, самые приближенные слуги. Ниже находились казармы личной дружины, самых преданных и надежных воинов, арсеналы, несколько кладовых, заполненных самыми необходимыми припасами, а также комнаты прочей прислуги. Здесь же нашлось место и для нескольких мастерских, где можно было починить поврежденное в схватках оружие и доспехи. Ратхар, конечно, не мог этого видеть, но слышал в селе от стариков, что под донжоном вырыт обширный подвал, в ледяном сумраке которого хранятся припасы на несколько недель осады. Кое-кто рассказывал, что прямо в том подвале находится колодец, прорытый вглубь холма на сони ярдов и способный снабжать гарнизон в полсотни бойцов чистейшей водой много дней подряд.
   Молчаливый слуга вел Ратхара, изо всех сил пытавшегося выглядеть безучастным к окружающему, по узкой винтовой лестнице на самый верх. Навстречу им изредка попадались другие слуги, торопливо шагавшие куда-то вниз, раз юношу обогнал воин в кольчуге и запыленном плаще, увидев которого, Арно почтительно посторонился. Наконец восхождение закончилось, и Ратхар остановился возле затворенных дверей, по обе стороны которых стояли вооруженные воины, впившиеся в юношу цепкими взглядами.
  -- Господин Ярис примет тебя и выслушает твою просьбу, - обернувшись к Ратхару, сварливо произнес Арно. - У него немало иных забот сейчас, и все же он делает тебе такое одолжение. Поэтому, юноша, будь предельно краток, не смей спорить, не смей дерзить, когда будешь беседовать с господином. Прояви почтение, и, что бы не решил милорд, покорно прими его волю, если не желаешь, чтобы тебя до полусмерти пороли во дворе плетьми. Наш господин не любит терять свое драгоценное время понапрасну, и ты должен благодарить его за то, что он вообще снизошел до встречи с тобой, - наставительно произнес слуга.
  -- Я все понял, - кивнул Ратхар. - И если наш новый господин столь дорожит своим временем, не лучше ли нам войти.
   И они вошли. Стражники распахнули двери, пропуская юношу в озаренный тускло горевшими многочисленными свечами зал. Слуга Арно остался где-то позади, и Ратхар даже ощутил робость, оказавшись один перед лицом незнакомого ему рыцаря. Но затем он вспомнил, ради чего столь поспешно явился в замок, и неуверенность исчезла, изгнанная суровой решительностью. Ратхар сделал шаг вперед, туда, где в полумраке угадывалось очертание чего-то вроде трона, на котором и восседал человек, видимо, отныне ставший владетелем всех окрестных земель.
  
   Рыцарь Ярис, нетерпеливо барабаня длинными ухоженными пальцами по подлокотникам кресла, которое вполне можно было назвать троном, если бы трон полагался простым дворянам, взглянул на того, кто посмел нарушить его одиночество. Возможно, взгляд этот был неприлично долгим и пристальным, но для тех, в чьих жилах течет благородная кровь, существует не так уж много правил приличия, и все они не распространяются на обычных крестьян.
  -- Подойди ближе, юноша, - сквозь зубы процедил Ярис. - Назовись, и поведай мне, с какой бедой ты явился в мой замок.
   Ярис видел перед собой молодого, довольно рослого, поджарого, словно породистая гончая, парня, весьма широкого в плечах. Правильные черты лица его даже позволили заподозрить, что это не просто крестьянин, а чей-нибудь бастард, вполне возможно, не подозревающий об истинном своем происхождении. В прочем, благородному рыцарю было чем заняться помимо копания в родословной всякой черни.
   Этот юноша ничем не отличался от большинства своих сверстников, точнее, почти ничем. Его волосы, спадавшие на плечи, были седы, точно перед рыцарем стоял древний старец. Точнее, даже не так, ибо волосы этого юноши были белыми, точно снег. Лишь несколько темных прядей нарушали эту белизну. И еще глаза. Такими глазами мог смотреть на мир человек, видевший множество смертей, полной грудью вдыхавший запах свежей крови. Это был хищник, уже усевший ощутить азарт боя, охоты, но еще не заматеревший. Ярис умел различать таких людей, ведь у большинства воинов из его дружины были точно такие же глаза, точно такие же взгляды настороженных, каждый миг готовых к бою зверей.
  -- Я - Ратхар, сын Хофера из Селькхира, господин, - прилагая все усилия, чтобы голос его звучал как можно более почтительно, произнес юноша, стараясь не смотреть на восседавшего в десяти шагах от него человека. - И я пришел к тебе, дабы просить восстановить справедливость и покарать убийц, милорд.
   Хоть Ратхар и смотрел по большей части себе под ноги, не осмеливаясь оскорблять благородного сеньора своим простецким взглядом, он все же разглядел того, чье знамя отныне реяло над башнями замка рода Магнусов. Не знаю юноша, что перед ним был близкий родственники того рыцаря, что так отважно бился на берегах Эглиса, своей отвагой сумев спасти жизнь простого солдата, он бы никогда не догадался об этом родстве.
   Ярис был немолод, узкоплеч, и наверняка не велик ростом. Весь облик его, и особенно лицо, напоминали хищную птицу, кружившую над добычей. Крючковатый нос сделал бы честь любому ястребу или орлу, а редкая бородка не могла скрыть заостренного подбородка. Во взгляде рыцаря, случайно пойманном юношей, тот разглядел некоторое раздражение, но больше все-таки было в нем безразличия.
  -- Что ж, расскажи, каких таких убийц я должен покарать, - скучающим тоном молвил Ярис.
   Зал, в котором Ярис принял смиренного просителя, каковым пытался казаться Ратхар, мог бы называться тронным. Здесь царил такой же сумрак, что и везде, поскольку даже эта просторная комната, служившая, видимо, и для аудиенций, и для торжественных пиров, прежде всего, являлась одним из многочисленных рубежей обороны замка - точно такие же узкие щели бойниц, через которые можно было простреливать половину внутреннего двора, и такие же толстые стены.
   Но все же это просторное помещение предназначалось для торжественных моментов, внушая гостям замка уважение и трепет перед его хозяином. А потому эти самые стены украшали мозаичные панно, изображавшие нечто героическое, с рыцарями и драконами, а с потолка свисали флаги, украшенные незнакомыми гербами, возможно, принадлежавшими предкам Магнусов, а, возможно, побежденным ими врагам. Все до последнего камешка в этом зале говорило о величии этого древнего рода, что пресекся столь неожиданно и трагично.
   Пол, в отличие от иных комнат, которых в цитадели было великое множество, оказался выложен мрамором, а вдоль стен кто-то ровно, точно по линейке, расставил многочисленные шандалы, в которых мерцали десятки свечей. Обстановка была довольно величественной и при этом весьма мрачной, и на фоне древних гербов тщедушный человечек, ныне ставший хозяином не только замка, но и всех земель вокруг едва ли не на два дня пути, несколько терялся.
   Рыцарь встретил юношу не один, а в окружении немногочисленной, но все равно внушительной свиты. По обе стороны от трона стояли воины в полном вооружении и с гербами Яриса на щитах. Еще ближе к господину, по левую руку от него, стоял мужчина, также закованный в кольчугу, положив ладони на рукоять длинного меча. Его доспехи, одежда и оружие несколько отличались от снаряжения простых солдат, и Ратхар решил, что это командир рыцарской дружины или один из старших офицеров. В отличие от обычных воинов, замерших, точно истуканы, уставившись в пустоту ничего не выражающими взглядами, этот человек не сводил глаз с юноши, а когда лорд велел тому приблизиться, воин поменял хватку на рукояти меча, так, чтобы его модно было выхватить из ножен в одно мгновение, тем же движением нанеся удар.
   Единственный человек, которого Ратхар видел прежде, занимал почтенное место справа от своего господина. В прочем, его, несколько раз в году являвшегося в каждый дом, неизменно в сопровождении полудюжины воинов, дабы собрать положенные подати с крестьян, знал, наверное, всякий на много десятков миль окрест. Невысокий пухлощекий мужичок, одетый скромно, но зато не скупившийся на золотые перстни и цепи, был экономом замка Магнусов, и молодой рыцарь, отправляясь в поход, оставил его на хозяйстве. Заправлявший веем в округе, этот человек сейчас был явно доволен тем, что оказался приближен к себе и новым хозяином феода. На юношу, явившегося так неожиданно, эконом взирал с недовольством и презрением.
  -- Я прошу возмездия для убийц девицы Хельмы, дочери Олмера-охотника, верного подданного рыцаря Магнуса, а теперь и твоего подданного, милостивый господин. - Ратхар пытался говорить почтительно, быстро, и при этом как можно более четко, хотя и не забывал восхвалят этого мрачного, погруженного в свои думы человечка, лично самом юноше еще не оказавшего ни одной милости. - Она была убита в лесу к северу отсюда неделю назад людьми, явившимися из глубины чащи. Позже к востоку отсюда видели отряд всадников, скорее всего, наемников, вышедших из леса. Я прошу тебя, господин, разыскать тех людей, скорее всего, и повинных в смерти Хельмы. Разыскать, и предать суровому и справедливому суду.
   Ярис задумался. На самом деле он слушал речь этого юнца вполуха, сейчас больше размышляя над иными проблемами. Каждый рыцарь в этих землях мог назвать своими родственниками, пусть и с некоторой натяжкой, едва ли не треть благородных господ во всем Альфионе. Так и у павшего в битве молодого Магнуса, полгода, как принявшего феод под свою руку после смерти батюшки, родни, ближней и дальней, хватало. Он, Ярис, явился сюда первым, склонив на свою сторону почти всех слуг и часть дружины, но имелось немало иных рыцарей и лордов, обладавших ничуть не меньшими правами на оставшийся без хозяина удел, и они могли заявить о своих притязаниях на эти земли и живущих на них крестьян в любой миг.
   Ярис не собирался уступать такой лакомый кусок, но не был уверен, что сумеет удержать его, если дойдет до войны. К сожалению, взывать к королю было бессмысленно, поскольку настолько далеко власть правителя Альфиона не распространялась. Кто бы ни одержал верх в почти неизбежной схватке за наследство, он наверняка будет обладать достаточными правами на лишившийся хозяина феод, чтобы владыка королевства не испытывал мук совести, которые вообще не были свойственны Эйтору. Следовало полагаться только на собственные силы, а их-то как раз было недостаточно. А тут еще этот мальчишка с дурацкой просьбой.
  -- Мой господин, - эконом, тоже слышавший рассказ Ратхара, точно читал мысли рыцаря, обратившись к тому со всем почтением, едва умолк юноша. - Это давняя история. Отец убитой, тот самый охотник, дряхлый старик, уже приходил сюда. Я принял его, не осмелившись отвлекать ваше сиятельство от более важных дел. Верно, девицу убили, но кто сделал это, неизвестно. Да и вам ли сейчас думать о том, кто перерезал глотку какой-то чумазой девке?
  -- Господин, - забывшись, Ратхар произнес это слово слишком громко, но эконом от неожиданности замолк, ибо не ждал столь явного проявления непочтительности к его особе. - Господин, Олмер отыскал следы, и смог бы уверенно сказать, кто убил его дочь. Он лучший следопыт во всей округе. Я прошу вас о помощи, хотя бы в память о вашем усопшем родственнике, рыцаре Магнусе, вместе с которым я бился на берегах Эглиса с кровожадными варварами-хваргами. В память о пролитой крови, о павших воинах, прошу, господин, восстановите справедливость, ибо так вы можете снискать неподдельную любовь каждого, кто живет на этих землях.
  -- Кстати, - воскликнул эконом, - а почему сам ты, Ратхар, сын Хофера, вернулся из похода, когда погибли все прочие воины, и сам рыцарь Магнус? Как посмел ты уцелеть, если смерть приняли намного более достойные люди?
   Ратхар едва не закричал от возмущения. Он сражался наравне со всеми, без страха и колебаний встретив натиск врага, защищая спину самому Магнусу, и не думал юноша, что ему придется оправдываться в том, что он уцелел, тем более, перед толстопузым слугой, такой же чернью, какой был и сам он в глазах благородного рыцаря. Но то, что Ратхару показалось возмутительным и несправедливым, его господин счел вполне законным вопросом.
  -- Верно, - мрачно усмехнувшись, произнес Ярис. - Юлиан, мой верный советник, совершенно прав. Как же вышло так, что ты выжил, юноша, а все остальные, несколько сотен отважные воинов и благородных рыцарей во главе с самим лордом Фергусом, так и остались в том гиблом краю? Почему ты не принял смерть, хотя явившийся с севера вестник сообщил, что уцелевших в той битве не было? И как посмел ты явиться пред мои очи, зная, что мой возлюбленный племянник, твой господин, остался гнить в проклятой всеми богами земле? Ты даже не подумал о том, чтобы принести сюда его тело, дабы мы со всеми почестями могли погрести его в фамильном склепе, и после этого еще смеешь о чем-то прочить меня, - переходя на шипение, точно растревоженная змея, произнес рыцарь Ярис, с каждым словом все понижая голос.
  -- Отвечай своему господину, - сварливо бросил эконом Юлиан. - Не смей молчать, чернь!
   В первые мгновения от возмущения Ратхар просто не мог вымолвить ни слова. Они, эти люди, считающие себя его хозяевами лишь потому, что родились не в убогой лачуге, а в рыцарском замке, смеют обвинять его в том, что он, честно сражавшийся и не боявшийся смерти, выжил! Но молчать было нельзя, ибо по глазам, по изменившемуся выражению лица рыцаря юноша понял, что тот сейчас может разгневаться, а чем обернется господский гнев, ведал, разве что, один только Судия.
  -- Мне не в чем оправдываться, господин, ибо я не виновен, - взглянув в глаза Ярису, твердо произнес юноша. В конце концов, он был воином, таким же, как те, что охраняли покой самого рыцаря, а не забитым мужиком-лапотником. И он видел столько смертей, сколько, возможно, не доводилось узреть прежде никому из дружинников Яриса, тем более, в один день. - Я был ранен, и умер бы на поле сражения, но меня подобрал и выходил один путник, случайно оказавшийся в тех краях. Только благодаря этому человеку я сейчас могу стоять здесь, а иначе давно уже разделил бы участь вашего благородного племянника и своих товарищей по походу.
  -- Как смеешь ты столь дерзко разговаривать с благородным рыцарем? - взвился эконом, лицо которого налилось кровью. И затем, уже подобострастно взглянув на самого Яриса, он добавил намного более почтительным тоном: - Господин мой, прикажите вздернуть этого наглеца на замковой стене. Сдается мне, он не более, чем дезертир, оставивший вашего досточтимого племянника в тяжкий миг, когда тому грозила смертельная опасность, дабы спасти свою жалкую жизнь. Это трус, осмелившийся повысить голос на своего господина, посмевший чего-то требовать, когда должно пасть ниц и молить о прощении!
   Возмущенный словами эконома, человека, наверняка никогда в жизни не касавшегося оружия, и уж тем более не оказывавшегося в гуще сражения, Ратхар чувствовал, как к щекам хлынула кровь. Он был готов броситься на оскорбившего его слугу, не думая о том, что погиб бы мгновенно под ударами напрягшихся, настороженных дружинников.
  -- Мой господин, - воин, тот, что стоял по левую руку от самого Яриса, вдруг обратился к рыцарю. - Мой господин, позвольте просить вас не наказывать этого юношу столь сурово. Я не думаю, что он запятнал себя трусостью, бросив в бою вашего почтенного племянника. Все мы в воле высших сил, и нельзя винить этого человека в том, что он выжил, как нельзя и карать его за это смертью.
  -- И что же ты предлагаешь, Рокан? - Ярис, состроив вопросительно-насмешливую гримасу, взглянул на воина. - Быть может, его стоить наградить, пустить этого юнца в замковую сокровищницу.
  -- Думаю, милорд, самой большой наградой для него сейчас будет жизнь, - не дрогнув лицом, ответил воин, неосознанным движением поправив длинный меч в украшенных серебром ножнах.
  -- Быть может, ты и прав, - пожал плечами рыцарь, а эконом Юлиан в этот миг досадливо поморщился, украдкой бросив полный ненависти взгляд на воина. - Что ж, юноша, - Ярис взглянул на Ратхара, стоявшего перед рыцарем навытяжку, точно гвардеец на строевом смотре. - Ступай прочь, и благодари Рокана, моего верного слугу, капитана моей гвардии, за то, что он счел возможным прочить за тебя. Убирайся из замка и более не смей показываться здесь, если только сам я того не захочу. А если нарушишь мой запрет, то слуги запорют тебя плетьми до смерти, в назидание прочим наглецам.
  -- Я прослежу, чтобы он как можно быстрее покинул замок, - молвил Рокан и, не дожидаясь разрешения своего господина, направился к Ратхару.
   Воин оказался настоящим гигантом, по крайне мере, таковым он показался самому Ратхару. Высокий, широкоплечий, он двигался с грацией хищного зверя, не снимая при этом руки с эфеса меча. На мгновение юношу охватил трепет, когда предводитель личной дружины Яриса приблизился к нему. С некоторых пор оценивая каждого, кто попадался ему на глаза, именно как бойца, Ратхар понял, что этот могучий воин был опасным противником, наверняка виртуозно владевшим клинком.
  -- Ступай, - негромко произнес Рокан, ибо слова его не предназначались для чужих ушей. - Не испытывай терпения благородного рыцаря. Или ты хочешь, чтобы наш господин передумал? Если ищешь смерти, причем смерти мучительной и страшной, то задержись в этом зале еще не мгновение.
   Ратхар, словно подвахтенный невидимой гигантской рукой, в тот же миг оказался в коридоре, где, как выяснилось, его ожидал слуга по имени Арно. Тот что-то хотел спросить у юноши, но, увидев вышедшего следом воина, поспешно ретировался. А Рокан, подтолкнув юношу к лестнице, двинулся вниз, прочь из донжона.
   В молчании они миновали внутренний двор, причем Ратхар едва ли не бежал, чтобы поспеть за широко шагавшим воином. И лишь приближаясь к воротам, Рокан обернулся, смерив юношу внимательным взглядом серых глаз, а затем заговорил.
  -- Ты, глупец, был в одном шаге от смерти, - бесстрастно произнес великан. - Даже не так, тебя от гибели отделяли ничтожные доли дюйма. Если бы не знак, который ты носишь, я никогда не сказал бы и слова в твою защиту, сопляк.
   Юноша невольно коснулся головы, пригладив осыпанные инеем седины волосы. Воин, увидев этот жест, кивнул.
  -- Да, ты правильно меня понял. Среди настоящих воинов, не тех солдат, что бьются по приказу или в силу необходимости, защищая свои земли, к примеру, или свой дом, но среди тех, кто избрал войну, служа ей, точно богине, кое-что известно о людях, носящих такую отметину, как и у тебя, - угрюмо произнес Рокан. - Смерть найдет тебя не раньше, чем ты исполнишь Ее волю, ибо на тебя пал ее выбор, и отныне ты становишься не менее чем Разящим Клинком Ее. И мы, люди, теперь не властны над тобой. Во всяком случае, есть такое поверье, - усмехнулся богатырь. - Но если желаешь убедиться в его истинности, еще раз попытайся обратиться со своей просьбой к нашему господину, мальчишка.
  -- Но почему он не хочет помочь, - возмутился Ратхар. - Почему позволят твориться несправедливости? Ведь он же может найти убийц и наказать их, это же в его власти!
  -- Не тебе осуждать деяния благородного рыцаря, - помотал головой Рокан. - Ты, сопляк, возомнивший себя воином, не смей посягать на тех, кто стоит выше тебя по праву рождения. Какая глупость, - фыркнул воин. - Найти невесть кого, увиденного невесть кем и невесть где седмицу назад! Не смог придумать ничего получше? А теперь ступай прочь, и больше не искушай судьбу, - приказал он, и юноша ощутил непреодолимое желание исполнить волю этого богатыря, в этот миг даже не думая о том, чтобы спорить.
   Проводив Ратхара до ворот, что вызвало удивленные взгляды охранявших вход в замок воинов, Рокан подтолкнул юношу в спину, словно поторапливая его, а затем обратился к воинам.
  -- Запомните этого сопляка, и впредь больше не позволяйте ему переступить порог замка, - приказал воин, и стражники, нервно сглотнув, лишь кивнули. - Гоните его в шею, если еще раз приблизится к этим стенам.
  -- Слушаемся, господин! - в один голос рявкнули все трое.
  -- Все, ступай, - бросил Рокан юноше. - Не смей больше являться сюда и беспокоить своими глупыми просьбами нашего правителя. Это для твоей же пользы, мальчишка, если не понял.
  -- Я сам найду убийц, - упрямо произнес в этот миг Ратхар. - Найду, и принесу вашему господину их головы!
  -- А ты еще более глуп, чем я думал, - от души расхохотался Рокан, и смех его раскатами грома прокатился по замковому двору. - Как красиво! Один против всех, отважный мститель. Не хватает только рыцарских шпор. Запомни, сопляк, если тебе раз довелось оказаться в бою, где тебя ценой собственных жизней опекали опытные бойцы, то это еще не повод называть себя воином, - уже без тени иронии или насмешки молвил гигант, нависая над юношей. - Ступай домой, к сохе и плугу. - И слуга Яриса пошел прочь.
   Несколько мгновений Ратхар стоял возле ворот, и стражники нерешительно переглядывались, видимо, решая, стоит ли уже исполнить приказ своего начальника, прогнав этого юнца, или же, покуда он стоит за стеной, можно не обращать на него внимания. Но Ратхар, решив не искушать воинов, двинулся прочь, направившись по склону холма к поселку. Но путь его лежал вовсе не в отчий дом, где вновь обретенного сына ждали счастливые родители и братья с сестрами.
  
   Кладбище находилось к северу от поселка, на склоне невысокого холма, обращенном на восток, в ту сторону света, которая считалась наиболее счастливой, ведь именно там каждый день рождалась жизнь. Кладбище было старым, и невысокие холмики густо поросли травой, а кое-где, несмотря на усилия обитавших здесь людей, пробивался цепкий кустарник. Могильные камни, выраставшие из земли, походили на сломанные зубы, огромные зубы, принадлежащие, например, какому-нибудь дракону.
   Эта земля приняла в себя прах сотен людей, став вечным ложем для многих поколений предков тех, кто ныне изредка, в строго определенные дни, являлся сюда, дабы почтить память своих пращуров. Издревле люди севера предавали усопших земле, лишь для героев, павших в бою, делая исключение и отдавая их тела всепожирающему пламени. Но времена менялись, старые боги предавались забвению, а новые требовали от своих почитателей исполнения иных обычаев. Потому не только простолюдинов, но и благородных рыцарей отдавали земле, когда отпущенный тем век истекал.
   Предки Ратхара, обосновавшиеся в этих землях много веков назад, воистину пустили здесь корни, а потому холмиков, покрывавших пологий, открытый солнечным лучам склон, становилось все больше. Многие могилы были уже такими древними, что никто не помнил, кто погребен под растрескавшимися от влаги и ветра камнями, покрытыми полустершимися рунами.
   Там могила, к которой пришел Ратхар, была свежей, самой свежей из всех, а потому юноша без труда отыскал ее, став над обтесанным камнем. Склонив голову, он долго молчал, поскольку нужные слова просто не приходили ему в голову, да и не знал он, нужны ли были здесь хоть какие-то слова.
  -- Хельма, любимая, - наконец вымолвил он, ощутив какой-то стыд от того, что разговаривал с пустотой, с холодным камнем. - Прости, что я не смог защитить тебя в час, когда тебе грозила опасность. Я был слишком далеко, и не знал, что с тобой. Но я клянусь, что отомщу тем, кто отнял твою жизнь, ибо это немногое, что я еще могу сделать. Того, что было, уже не исправить, но я не пожалею ничего, лишь бы восторжествовала справедливость. Те, кто может убить просто ради собственного удовольствия, кто способен поднять руку на человека, не могущего защитить себя, не вправе называться людьми. Это хищники, бешеные звери, и поступлю с ними так, как от века наши родичи поступали со взбесившимся зверьем. Я отыщу их, и сам совершу суд, скорый и справедливый. И пока я не исполню это, пусть не будет мне покоя.
   Он замолчал, потому что теперь точно нечего было сказать. Решение было принято, и Ратхар верил, что иначе поступить было нельзя. Вина терзала его душу, вина за то, в чем он не был виноват, и искупить ее можно было только кровью, неважно, чужой или своей, пролитой во имя мести, единственного, что оставалось.
  -- Прощай, Хельма, - прошептал Ратхар. - Покойся миром, любимая. - И, больше не оглядываясь на свеженасыпанный холмик, юноша двинулся к родному селу лишь для того, чтобы как можно быстрее покинуть его.
  
   Охотник Олмер ждал возвращения юношу, присев на завалинку и прижавшись спиной, нывшей совершенно по-стариковски, к нагретой горячим летним солнце стене своей избушки. Закрыв глаза, он подставил лицо лучам заходящего солнца, нежно ласкавшим изрезанную морщинами кожу.
   Он был уже стар, и к тому же сильно сдал за последние дни. Азарт погони, желание победить, всякий раз рождавшееся в груди, когда он шел по следу или, притаившись, сидел в умело скрытой засаде, больше не посещал старика, но все же навыки, полученные за долгие годы блужданий по лесам, не могли исчезнуть просто так. И потому, едва услышав шаги, звук которых приближался с каждым мгновением, Олмер уже в следующую секунду точно знал, кто почтил его скромные дом своим появлением. Что ж, старый охотник не сомневался, что еще увидит нежданного гостя, явившегося сегодняшним утром, точно с того света.
  -- Ты все-таки был в замке, - безо всякого выражения произнес Олмер, не открывая глаз. Для того чтобы знать, где находится его собеседник, видеть того было вовсе не обязательно. - И наш господин, выслушав твою просьбу, не счел нужным удовлетворить ее.
   Старый охотник не спрашивал, ибо с самого начала знал, чем обернется затея юнца, охваченного праведным гневом. Как-никак, Олмер прожил на свете намного дольше, чем Ратхар, и кое-чему научился за свои годы.
  -- Он едва не приказал своим слугам выпороть меня, - с трудом сдерживая гнев, произнес юноша. - Хотел наказать только за то, что я вернулся из этого похода живым, а его племянник погиб там! В замке нашелся один добрый человек, он вступился за меня, но также не пожелал хоть как-то помочь моему горю.
  -- Нашему господину нет дела до племянника, - усмехнулся Олмер. - Он даже рад, что молодой Магнус не вернулся из похода. Но также ему нет дела и до наших с тобой бед. Мы лишь чернь, простолюдины, которые даже хуже домашнего скота, ведь скот ничего не требует, но слепо идет туда, куда укажет кнут погонщика.
  -- Там, на берегах Эглиса, меня никто не считал скотом, - зло процедил Ратхар. - Там я был равен благородным рыцарям, сражался с ними бок о бок.
  -- Не ты один ходил в дальние походы, - вздохнул старик. - В юности меня тоже раз призвали под знамена Магнуса, отца того рыцаря, что ныне не вернулся с севера. Он был очень молод тога и жаждал славы, а потому развязал войну с одним из соседей. И нас, простых ополченцев, тоже никто не считал скотом, вовсе нет. Нас считали лишь мясом, единственная привилегия которого - сдохнуть во славу благородных господ, - с неожиданной яростью произнес охотник Олмер. - С нами обращались, почти как с равным, но, вернувшись из похода, рыцари устроили пир, на котором братались с пленниками, а тех из нас, кто в бою осмелился поднять руку на благородного, пусть он и считался врагом, наказали, вздернув на воротах.
  -- Все они, те, кто считает себя людьми лучшими, чем ты, я, наши предки, существуют лишь потому, что мы трудимся на них в поте лица. - Ратхар с ненавистью посмотрел на едва различимый замок. - Так почему они оказываются глухи к нашим просьбам?
  -- Благородные господа обращают внимание лишь на тех, кто посягает на их власть, или на их богатство, - назидательным тоном молвил в ответ старый охотник. - Что, если вдуматься, одно и тоже, ибо в нашем мире границы власти зависят от того, сколько золота хранится в сокровищницах всякого владыки.
   Олмер долго жил на свете, чтобы давно уж понять то, о чем его юному гостю еще только предстояло узнать. И он догадался, на что может решиться этот мальчишка, потерпев неудачу в замке господина. К своему великом сожалению, старик не ошибся.
  -- Я не добился правды у нашего лорда, - произнес Ратхар, стараясь, чтобы голос его звучал твердо и уверенно. - Что ж, в таком случае, я сам восстановлю справедливость. Я обещаю тебе, Олмер, что отыщу убийц твоей дочери, пусть ради этого придется отправиться на край света, и воздам им по заслугам.
   Несколько мгновений старик молчал. Молчал и сам Ратхар, словно испугавшись собственных слов.
  -- Хельма была очень дорога мне... - Олмер не смог закончить фразу.
  -- Она была дорога и мне, и это моя вина, что я не смог защитить ее, в самый важный миг оказавшись за сотни миль отсюда, - воскликнул юноша, сердце которого переполняли самые разные чувства. Здесь было и раскаяние, и жгучая обида на лорда, но больше всего было яростной решимости исполнить свои клятвы, ибо юноша полагал, что иначе тот, кто считает себя настоящим мужчиной по духу, поступать не может. - С нами был один воин, дружинник Магнуса, - добавил Ратхар. - Он сражался много, приняв участие в десятках сражений в самых дальних краях. И но говорил, что мужчине должно не бродить по свету в поисках славы и богатства, а защищать свой дом. я не смог сделать этого, но я еще могу отомстить.
  -- Хельма была для меня всем, - повторил охотник, прервав горячую речь юноши. - Но и ты стал для меня кем-то большим, чем просто парень из соседнего села. Я знаю, ты любил мою дочь, и для меня ты стал почти сыном. И поэтому я прошу, Ратхар, одумайся. Остановись, ибо та ноша, что ты готов взвалить на себя, слишком тяжела для такого юнца, как ты. Ты лишь погибнешь зря.
  -- Я дал клятву, - жестко вымолвил в Ратхар. - И я не отступлюсь.
  -- Подумай о своих родителях, - продолжал увещевать юношу Олмер. - Они горевали, когда гонец принес весть о вашей смерти, и радость их оттого, что ты вернулся, не ведает границ. Так неужели ты хочешь, чтобы они вновь облачились в траур?
  -- Неужто будет лучше, если я перестану быть мужчиной, избрав уют родной избы, вместо того, чтобы восстановить справедливость? Пусть до нас нет дела лордам, за сове безразличие они ответят не перед людьми, но перед Судией. Но если в моих силах изменить хоть что-то, я сделаю это, хотя бы попытаюсь.
   Старый охотник не был особо красноречив, он лучше чувствовал себя не в гуще спора, а в глухом лесу, возле медвежье берлоги, где затаился шатун, пробудившийся в разгар февральских метелей. И все же он сейчас использовал все свое умение разговаривать, дабы остановить, переубедить этого мальчишку, юнца, вообразившего себя благородным рыцарем. Олмер понимал, что если сейчас не вразумить его, то Ратхар, движимый самыми прекрасными и благородными чувствами, уйдет, сам не ведая куда. Быть может, вскоре он поймет, какую глупость сделал, но будет уже слишком поздно. И Олмер старался, как мог, но упрямство его гостя, помноженное на решимость и неизвестно откуда взявшуюся уверенность в себе, оказалось слишком велико.
  -- Что ж, каждый мужчина должен исполнят данные единожды клятвы, - кивнул охотник. - И если ты так решил, что ж, ступай, и пусть удача не оставит тебя, мой мальчик. Но, прежде чем ты отправишься в погоню, я хочу подарить тебе кое-что.
  -- Олмер встал, с трудом разогнув затекшую спину, и исчез в избушке. Когда он вернулся, то Ратхар сразу увидел в руках старика некий продолговатый предмет, замотанный в мешковину.
  -- Он порой выручал меня, - молвил Олмер. - Теперь, надеюсь, он так же верно станет служить и тебе. - С этими словами старик сбросил тряпицу.
   Охотник держал в руках меч, настоящий, в потертых ножнах с железными накладками, и с потертой рукоятью, лишенной особых украшений. Стальной клинок был не очень длинным, фута полтора. У основания его ширина достигал трех дюймов, но он плавно сужался к острию, так, что этим мечом равно можно было и рубить, и колоть, причем второе вероятнее, ибо длина клинка не позволяла наносить слишком сильные удары.
  -- Возьми его, - старик протянул Ратхару оружие, держа его на вытянутых руках. - Он понадобится тебе, коль скоро ты так тверд в своем решении.
   Никогда еще прежде юноша не касался рукояти настоящего боевого меча. Оружием простых ополченцев, для которых всякая война не есть основное занятие, служил топор, копье, быть может, еще, лук, и именно ими учились владеть подданные рыцаря Магнуса под присмотром умелых десятников. Меч же был оружием рыцарей или просто настоящих воинов, и даже не каждый дружинник в замке имел настоящий клинок, чаще обходясь кордами, как раз такими, какой ныне старик Олмер протягивал не верившему своим глазам юноше. И пусть это было оружие обычного пехотинца, а не благородный рыцарский клинок, это был настоящий меч, а это многое значило.
  -- Благодарю тебя, Олмер, - Ратхар с полоном принял оружие из рук старого охотника. - Клянусь, я не обнажу его ради неправедного боя.
  -- Владей им, Ратхар, - строго произнес старик. - Я взял его, как трофей, в том самом походе, о котором рассказывал тебе, и уже много лет этот клинок не покидал стены моего жилища. Но сейчас тебе он нужнее, и я верю, что ты найдешь ему достойное применение.
  
   Они расстались без лишних слов, юнец, поседевший в свои восемнадцать лет, и старик, еще несколько дней назад ни в чем не уступавший молодым парням. Им не нужны были долгие проводы. Каждый из них лишился того, что было ему особенно дорого, и потому они очень хорошо понимали друг друга. Юноша ушел, а старик долго смотрел ему вослед, щуря глаза, в которые, точно копья, вонзались лучи заходящего солнца.
   Ратхар хотел отправиться в путь как можно быстрее, но, проходя мимо родного дома, сам не заметил, как оказался вновь в горнице. Невидящим взглядом, будучи не в силах вымолвить ни слова, он обвел рассевшихся вдоль стен родных. А отец, мать, все его братья и едва научившаяся ходить сестренка смотрели на юношу, опоясанного мечом, и ничего не говорили. Они все поняли и без слов.
  -- Я должен идти, - коротко молвил Ратхар, опасавшийся, что, задержись он здесь мгновением больше, то никогда уже не сможет уйти. - Хельма ждала меня, и не простит, если теперь я останусь здесь, в тепле и уюте, когда сама она тлеет в сырой земле. Я найду правду и воздам преступникам по заслугам, а потом вернусь. А если нет, то не держите на меня зла, и знайте, что я погиб, сражаясь за правое дело, - сказал он, стараясь, чтобы голос дрожал не так заметно, а потом поклонился в пояс.
   Мать всхлипнула, отец сильнее сдвинул брови, а сестренки, мгновенно посерьезнев, исподлобья смотрели на Ратхара, кажется, готовые зарыдать.
  -- Мы будем ждать тебя, сын, - произнес Хофер на прощание, взглянув в глаза юноше. Старик никому не сказал, что он увидел там, но этого взгляда хватило, чтобы даже не пытаться удержать свое дитя дома. - Возвращайся скорее.
   Больше он ничего не сказал, но когда Ратхар ступил за порог, покинув отчий дом, его отец и мать, бросившись друг к другу в объятия, зарыдали, словно навсегда прощаясь с сыном. Судьба, дав им надежду, вновь забирала ее, лишая несчастных родителей их любимого сына, отправившегося искать собственную смерть.
  
   Под ногами поскрипывали, отзываясь глухим стуком на каждый шаг, рассохшиеся от жары доски. Узкий мост, перекинутый через реку, здесь разливавшуюся особенно широко, ощутимо прогибался под не таким уж большим весом путника. А тот, дойдя до середины моста, остановился, оглянувшись назад.
   Путник был молод, но на висках его серебрилась седина. Он был одет в простую рубаху, украшенную вышивкой у ворота, широкие полотняные штаны и латанные-перелатанные сапоги, подошвы которых держались уже только на честном слове. Однако на поясе юноши висел настоящий клинок в кожаных ножнах, а глаза его блестели, точно у голодного волка.
   Сейчас Ратхар был как раз на границе родных земель, ибо, сделав еще шаг по этому мосту, он оказался бы во владениях совсем другого господина. Рута, обрывистые берега которой густо заросли камышом и невысокими ольхами, стала тем рубежом, переступив который, юноша уже не смог бы вернуться обратно, в отчий дом, где его ждали так долго, дождавшись лишь нового расставания. В прочем, отсюда, с этого моста, не было видно уже ни родного села, ни даже возвышавшегося над полями и перелесками замка покойного рыцаря Магнуса, теперь принадлежавшего иному хозяину.
   Впереди его ждал большой мир, ждали опасности и просто тяготы пути, в конце которого - Ратхар верил в это - он неизбежно встретится с безликими, словно тени, но глубоко ненавистными врагами, пришельцами из неведомых краев, ради сиюминутной прихоти способными убивать беззащитных, теша свою плоть. Они не должны были жить, эти хищники в людском обличье, и, коль больше никто не считал это важным, Ратхар был готов прервать их земной путь, избавив, возможно, еще очень многих от горя, страданий и смерти. Он принял решение, и, как ни тяжко было покидать отчий дом, не ведая, придется ли когда-нибудь вновь ступить через его порог, не собирался отказываться от своих слов. Как бы ни хотелось вернуться, юноша знал - отныне пути назад ему нет.
  -- Я вернусь, - прошептал юноша, не сводя взгляда с горизонта, но видя перед собой не поросшие стройными соснами холмы, а лица отца, матери, своих младших сестер и братьев. - Я обязательно вернусь, пусть ради этого придется прошагать полсвета.
   И он решительно сделал шаг вперед, направившись на восток, туда, где вроде бы видели чужаков, бродивших по лесам неподалеку отсюда. Он не знал, кого и где искать, полагаясь лишь на чудо. На поясе его висел меч, подарок Олмера-охотника, за спиной болтался мешок со скудными припасами, а в тощем кошеле на поясе позвякивали монеты, медь да пара серебряных кругляшей, прощальный дар его отца.
  

Глава 10 Начало игры

  
   Обученный скакун, статный жеребец рыцарских кровей, а не какая-нибудь заморенная кляча, ступал ровным шагом, и Кратус, сам того не заметив, задремал. Сейчас, когда цель была близка, он мог позволить себе такую слабость, тем более, на расстоянии вытянутой руки неизменно находился верный Эгерт. Молчаливый богатырь и его три спутника, настоящие мастера боя, виртуозно владевшие почти любым оружием от засапожного ножа до арбалета, все время были наготове, ожидая нападения всякий миг. Даже ночью, засыпая, они не выпускали из рук оружие, чтобы нанести первый и неизменно смертельный удар, даже еще не стряхнув с себя паутину сна.
   Вообще-то, еще вчера воинов, неотступно следовавших за Кратусом, было пятеро, но на рассвете один из них покинул спутников, направившись в сторону Олаглорских гор, вершины которых, окутанные голубоватой дымкой, проплывали по левую руку всадников. Край тот с некоторых пор стал заповедным для альфионцев, ибо его хозяева не ждали чужаков. Точнее, они ждали только одного, и именно о нем должен был сообщить всадник, отправившийся туда, в притулившиеся на крутых склонах поселки нелюдимых горцев. А для того, чтобы защитить самого Кратуса, и четырех бойцов было более чем достаточно.
  -- Скоро мы будем на развилке, - почтительно произнес воин, пустивший своего скакуна вровень с конем, на котором восседал Кратус. - Если давешний трактирщик не солгал, то к вечеру мы уже доберемся до этого перекрестка.
  -- Главное, чтобы до него вовремя добрался Эрвин, - скривившись, вымолвил в ответ маг, искоса взглянув на статного телохранителя, сидевшего в седле, точно влитой. - Будем молить небеса, чтобы наш господин не встретил на своем пути слишком серьезных преград и явился в срок.
   Присутствие рядом пятерки суровых рубак, в мастерстве которых Кратус уже убедился прежде, действовало расслабляющее. А однообразный пейзаж, не менявшийся уже дня три, угнетал, вгоняя в тоску. По обе стороны тракта, ведущего на юг, к заброшенному серебряному руднику, тянулся лес, по-осеннему сумрачный. Некогда эта дорога была весьма оживленной, но с тех пор, как дарующие драгоценный металл жилы истощились, здесь порой за целый день невозможно было увидеть ни одного человека.
   Иногда отряд проезжал небольшие поселки, жители которых с опаской и подозрением косились на вооруженных до зубов всадников, не сводя глаз с их арбалетов и клинков, и невольно придвигая поближе к себе вилы да тяжелые дроворубные топоры. Пятерка бойцов могла вырезать целый поселок за несколько мгновений, и крестьяне беспокоилось вполне оправданно, испуганно взирая на воинов, и не обращая внимания на их шестого попутчика. Глупцы, они, в отличие от того же Эгерта, даже не могли представить, что Кратус опаснее целой сотни воинов, только и умеющих, что размахивать своими железками.
   Да, здесь настороженно смотрели на любого чужака, и даже хозяева довольно немногочисленных постоялых дворов при появлении небольшого но грозного даже на вид отряда менялись в лице. К слову, изрядно поплутав по бескрайним лесам к северу от этих мест, отряд, выбравшись на тракт, останавливался в трактирах, предпочитая их очередной ночевке в глухой чащобе, под открытым небом. Здесь, вдали от побережья, таиться и путать следы, не было смысла, поскольку Кратус не верил, будто кто-то может так долго и упорно преследовать их, неважно, по какой именно причине.
   Однообразие дороги меж тем начинало изрядно раздражать. Днем одинаковый пейзаж, серая стена леса, а по вечерам - угодливые физиономии трактирщиков, в глазах которых при виде стольких воинов проскальзывал несомненный страх, боровшийся с алчностью, рождавшейся при виде пухлых кошелей, что висели на широких поясах этих самых воинов. Кратус откровенно смеялся, не понимая, как эти убогие людишки могут всерьез думать, что такие бойцы снизойдут до банального грабежа, польстившись на горсть мелких монет, самое дорогое сокровище бедных трактирщиков. Ничтожные, забитые и запуганные до полусмерти люди!
   Пару раз, правда, на пути отряда появлялись дружинники здешних лордов. Эти тоже смотрели на чужаков, имеющих оружие, но не имеющих никаких гербов или знаков, с подозрением, но без страха, ибо были уверены в себе. Представляя. Чего стоит большинство рыцарских наемников, Кратус не без основания полагал, что один Эгерт смог бы раскидать полдюжины этих вояк. Впрочем, до столкновения дело не доходило, и воины, встретившиеся на безжизненном тракте, расходились с миром, правда, до последнего провожая друг друга брошенными через плечо настороженными взглядами.
   В прочем, сейчас в поле зрения чародея не попадалось не то что рыцарских дружинников, но даже и самого оборванного бродяги. Сам того не заметив, Кратус задремал, оказавшись на тонкой грани между явью и настоящим сном. Там, где мелькают неосязаемые тени человеческих желаний, мыслей, воспоминаний. И как-то получилось, что он вдруг оказался в жилище своего учителя, которое покинул долгих тридцать лет назад, вернувшись в тот памятный весенний день...
  
   ...За толстыми стенами особняка, возвышавшегося в одном из самых престижных кварталов Харвена, в каком-то получасе ходьбы от самого королевского дворца, оплота власти и могущества, бурлил настоящий людской океан. Весна была в самом разгаре, разбитые возле роскошных особняков клумбы пестрели всеми цветами радуги, расцветала сирень, наполняя воздух божественным ароматом, сумевшим заглушить даже запах отбросов и нечистот, доносившийся со стороны кварталов бедноты. Природа оживала после долгой зимы, и одно это уже было прекрасно, но толпа, сегодня особенно яркая, источающая восторг и веселье, радовалась не только чуду возрождения жизни. Сегодня все королевство, весь Келот, от последнего голодранца до знатного сеньора ликовал, празднуя рождение наследника престола.
   По всему многотысячному городу расплескалось торжество, и ликование простого люда, кто бы и как ни относился к государю, было самым искренним в этот солнечный день. Улицы еще затемно украсили флагами и просто белыми и голубыми ленточками, цветами родового герба правящей династии. Такие же ленточки повязали себе на рукава почти все мужчины, а женщины, в этот день казавшиеся красивей и желаннее, чем когда-либо, красили платья пышными бантами.
   Каждый сегодня разделял радость престарелого государя Альберико, не чаявшего уже взять на руки своего сына, наследника, которому предстояло спустя несколько лет взойти на престол. Пожалуй, лишь в одном доме, отгородившемся от всего мира толстыми стенами и плотно затворенными ставнями, почти не обращали внимания на охватившее целый город ликование, поглощенные иными делами, о которых не должно было знать непосвященным.
   Это здание о трех этажах, стены которого были выложены из красного кирпича, знал, пожалуй, каждый житель столицы, от последнего попрошайки до знатного сеньора, наведывающегося в свой городской особняк на несколько дней в году. А имя его хозяина было на слуху и за много миль от столицы. Даже в самой глухой деревне хоть краем уха слышали о Ризайлусе, королевском советнике, мудреце, философе... и чародее. И мало нашлось бы в королевстве тех, кто не назвал бы это имя, отвечая на вопрос о самом могущественном маге современности.
   Ризайлус, чья личность была окутана плотной завесой тайны, хотя и жил в центре одного из самых больших и шумных городов северных земель, ухитрялся оставаться в одиночестве, общению с людьми предпочитая долгие часы в тиши своей библиотеки. Собрание книг, которые по просьбе мага ему доставляли со всего света, из таких дальних стран, о которых едва ли кто-то, кроме самого чародея, хоть раз слышал во всем Келоте. Королевский советник мог по праву гордиться своим собранием древних манускриптов и свитков, которому заметно уступала даже библиотека Его величества.
   Возносившиеся к потолку стеллажи, изготовленные лучшими мастерами-краснодеревщиками, хранили мудрость не только людей, но и иных народов, о которых большинство людей даже не слышали. Здесь хранились свитки и книги, написанные на языках, не звучавших под этим небом уже несколько тысяч лет, и не всякий писец имел на своих руках по пять пальцев, да и у тех пальце порой венчали внушительные когти. Труды эльфийских, гномьих магов и мыслителей, по большей части не переписанные, а подлинники, даже глиняные таблички, покрытые вязью гоблинских письмен или странной, почти не поддающейся расшифровке клинописью троллей.
   Как раз в библиотеке и состоялся тот памятный диспут, точно спорщики призывали древние книги, хранившие мудрость минувших веков, себе в свидетели и союзники.
  -- Мы, маги, владеем силами, недоступными смертным, но при этом не имеем более ничего, ни власти, ни преклонения простого люда, ни богатства, - с нотками возмущения молвил юноша, худощавый, тонкокостный, и такой бледный, точно никогда кожи его не касались солнечные лучи. - Разве можно назвать справедливым, когда у какого-то сеньора, не умеющего даже написать собственное имя, не знающего языков, верящего, что наш мир есть диск, со всех сторон окруженный океаном, есть все, чего только можно пожелать. Им наш король дарует земли и крестьян, данников, которые должны в поте лица своего трудиться ради обогащения грубых и заносчивых нобилей, мы же должны всем выказывать скромность, боясь лишний раз попасться на глаза этим напыщенным варварам.
  -- Не могу понять, мой ученик, чем ты недоволен, - спокойно, с едва сдерживаемой усмешкой, отвечал сам Ризайлус, философ и маг, пользующийся особым расположением самого короля. - Мы можем всецело заняться Искусством, посвящая ему всю свою жизнь. Нас уважают правители и боготворят простолюдины. Зачем нам земли и замки? Наш путь отличен от судьбы прочих смертных, ибо, получив в дар от высших сил свою магию, мы не можем сохранять желания и устремления обычных людей.
   Великий чародей Ризайлус не вполне соответствовал тому образу, который обычно рисует воображение при слове "волшебник". Он был уже немолод, хотя в свои девяносто лет выглядел едва ли шестьдесят. При этом в волосах его и коротко стриженой бородке почти не видно было седины. При этом маг не полагался всецело на свои чародейские способности, поддерживая тело в надлежащей форме и иными, более приземленными способами. Именно нежелание превращаться в дряхлую развалину заставляло Ризайлуса трижды за каждую седмицу поводить по несколько часов в фехтовальном зале. В прочем, тому была и иная причина, быть может, не менее существенная, но намного менее известная кому-либо.
   Ризайлус не любил присутствия подле себя посторонних, обходясь, кстати, почти без прислуги, и мастер, не столько обучавший мага владению клинком, сколько не дававший ему забыть раз полученные навыки, был одним из немногих, получивших право ступать по коридорам и залам кирпичного особняка, походившего боле на небольшой замок, кК будто всегда готовый к осаде и штурму.
   Чародей не носил долгополую мантию, каковую многие его соратники по колдовскому ремеслу считали единственно подобающим одеянием. Ризайлус был облачен в бордовый камзол с золотым шитьем и выточенными из оникса пуговицами, и узкие, плотно облегающие мускулистые стройные ноги бриджи. Причем это было не повседневное одеяние, и в том же или иной расцветки камзоле могучий волшебник неизменно появлялся при дворе, тогда, когда его присутствие считал необходимым сам государь.
  -- Магия ради магии, не смешно ли это? - язвительно воскликнул юноша, забыв о почтении, которое должно было проявлять к могущественному магу. В прочем, сейчас Ризайлус и сам забыл о формальностях, будучи поглощен спором.
   Спор о роли наделенных магическим даром, об их месте среди прочих людей и особом пути настоящих чародеев был неизбежен, это Ризайлус признавал. Когда-то и сам он, будучи еще неумелым учеником, только ощутившим в себе те силы, о которых большинство смертных не знает абсолютно ничего, он задавал тот же вопрос своему учителю. И наставник, поистине великий чародей, но великий не тем, что мог бросать дальше всех огненные шарики или метать самые ветвистые молнии, а тем, что познал тайны человеческой души, смог подобрать нужные слова. Теперь настал черед и самой Ризайлусу наставить на путь истинный своего юного воспитанника.
  -- Они кичатся поколениями славных предков, эти знатные сеньоры, только и умеющие, что напиваться до потери человеческого облика, чтобы облевать пиршественную залу на глазах самого короля, а потом и уснуть в собственной блевотине, - возбужденно молвил ученик, глаза которого сверкали, а на бледных впалых щеках проступил румянец. - Но разве это их заслуга, родиться не в нищенской лачуге, а под сводами древнего замка? Чего они достигли сами, своими усилиями, эти благородные господа, перед которыми должны склонять головы не только крестьяне, но даже и мы сами, чародеи?
  -- Не стоит так горячиться, Кратус, мальчик мой, - усмехнулся Ризайлус. - Просто в этом мире каждый должен знать свое место, таков непреложный закон. Он был создан не нами, и не нам ломать древние устои. У нас свой путь, неведомый и недоступный большинству смертных, и он не менее почетен и труден, чем жизнь любого лорда.
   Могущественный маг держался со своим учеником почти на равных, тем самым, подчеркивая его талант. А этот юноша, Кратус, действительно был талантлив, и с годами мог намного превзойти самого Ризайлуса, о чем чародей думал без тени зависти или заносчивости, просто вкладывая все больше и больше труда в обучение своего воспитанника.
   Кратуса придворный маг келотского владыки увидел на постоялом дворе, на севере страны. Он сразу почувствовал заключенную в чумазом мальчишке силу, а потом, когда увидел, как служка на постоялом дворе, отчаявшись высечь искри с помощью кресала, зажег очаг взглядом, тотчас без тени сомнений предложил ему стать своим учеником. Хозяин того трактира согласился отпустить своего не-то племянника, но те еще какого-то не слишком близкого родственника с удивительной легкостью, видимо, порядком испугавшись странностей своего слуги. А сам Кратус принял предложение незнакомого сеньора еще быстрее, готовый на все, лишь бы вырваться из опостылевшего постоялого двора, где едва ли слышал хоть одно доброе слово, но зато зачастую получал подзатыльники от дядюшки.
   Отчего-то сложилось так, что большая часть настоящих магов происходила из совершенно не знатных семей, и исключения были крайне редки. Одним из таких исключений и оказался сам Ризайлус, сын не очень богатого, но родовитого рыцаря, покинувший отчий дом в семь лет. Нынешний великий маг помнил, с какими усилиями ему удалось найти путь к дремлющей в глубине души колдовской силе, сотворив первое заклятие. А этот мальчик, Кратус, безо всяких наставников, по наитию сумел коснуться дара, что было дано лишь легендарным магам древней Империи, и то не всем, но лучшим из лучших.
   С тех пор минуло семь лет, мальчик превратился в юношу, а дар его становился все более сильным, что приводило Ризайлуса в неописуемый восторг. Долгом каждого мага, достигшего определенной степени мастерства, было передать все свои знания и умения, все, что сам он прежде получил от собственного учителя, последователю, перелить свое искусство в новый сосуд. Кратус был таким сосудом, причем лучшим, о каком только можно было мечтать.
  -- Что могут все эти напыщенные бароны, кроме как размахивать ржавыми железками? - продолжал возмущаться охваченный азартом юноша, возбужденно жестикулируя. - Они ничем не лучше и не хуже тех крестьян, за счет которых и существуют. А мы, те, кто наделен даром, способны изменить мир! Даже я, лишь ученик, не более того, одним мановением руки способен уничтожить половину этого душного и грязного города, обратить в прах целую армию, и никакому рыцарю, никакому сеньору не остановить меня. Но ведь мы можем не только разрушать. Веками лекари, изыскивая редкие травы, пытаются побороть страшные болезни, а нам порой достаточно одной только мысли, так разве этого мало?
  -- Знаешь, мальчик мой, точно так же некогда думали величайшие маги в истории нашего народа, те, на ком зиждилась мощь древнего Эссара, - задумчиво произнес чародей, взглянув в окно. По улице, украшенной цветами и лентами, шлее радостный народ. Даже вечно грязные нищие сейчас казались вполне опрятными, пусть только на один единственный день.
   Ризайлус был готов к такому разговору, ибо через это обязательно проходил всякий маг, любой, кто только осознал, что он отличен от большинства смертных. Никто не избежал искушения властью, тщеславия, но всем, или почти всем, удавалось побороть его.
   Те чародеи, действительно величайшие, тоже однажды задумались, почему власть принадлежит не им, а простым смертным, - продолжил Ризайлус. - Они были сильны, очень сильны, и сочли себя достойными править миром или, хотя бы, только той его частью, что принадлежала людям, к тому времени, в прочем, завоевавшим почти все изведанные земли. Им наскучило чистое искусство, захотелось обрести благодаря ему нечто осязаемое, материальное.
  -- Вы говорите о Восстании Четырех, учитель? - понимающе уточнил Кратус. Под руководством своего наставника он изучал не только основы магии, но и историю мира, так что сейчас уже был способен заткнуть за пояс любого книгочей из тех, что подвизались при короле. Правда, юноша не выказывал свои знания, принимая их, как нечто само собой разумеющееся.
  -- Да, именно об этом мятеже, - согласно кивнул чародей. - Тогда сильнейшие чародеи великой державы разделились, и вспыхнула война. Империя устояла в тот раз, пусть и ценой немалых потерь, но вот Искусство, то, чему ты, я, еще многие посвятили всю свою жизнь, оно утратило очень многое. В кровавой бойне, прокатившейся едва ли не по всему континенту, уцелело не так уж много чародеев, и те, кто выжил, были не самым искушенными, не самыми умелыми. Конечно, с той поры удалось восстановить многое, но еще больше знаний отныне утрачены навсегда. Но именно после этой войны, не знавшей равных, оставшиеся в живых маги приняли добровольный обет никогда более не посягать на власть. Наш путь - это путь познания, мой мальчик. Мы открываем тайны мироздания, и не должны отвлекаться на всякую суету. Всякий, кто желает стать магом, должен принять это, иначе ему не следует даже пытаться постигнуть Искусство.
   Кратус молча, со всем возможным почтением, внимал своему наставник, и во взгляде его Ризайлусу вдруг привиделось понимание и согласие. Он ошибся.
  -- Если все маги прошлого были трусами, не смевшими заявить о себе, явив всему миру истинные возможности высокого волшебства, то это их беда и их позор, - упрямо помотал головой юноша. - И их робость ни к чему не обязывает нас. Нужно отбросить глупые предрассудки древности, заняв место, которое предназначено именно нам, чародеям. Мы, те, кому ведомы самые сокровенные тайны вселенной, должны править миром, мудро и справедливо, указывая путь миллионам простых смертных. И я не собираюсь отказываться от власти, такой доступной, только из-за того, что какие-то замшелые старцы решили, что это не подобает чародею.
   Кто-то нашел бы забавным мечты худосочного бледного юноши, настоящего книжного червя, о мировом господстве. Да, это казалось смешным, но только не Ризайлусу. Маг знал, какая сила сокрыта в этом щуплом теле. Лишь начав постигать азы чародейства, Кратус уже опередил очень многих, достигнув тех же высот, какие покорил некогда и сам Ризайлус на несколько лет позже. Он мог стать величайшим целителем, способным избавить мир от всех болезней, или боевым магом, могущим в одиночку сокрушать армии и повергать в прах державы. И то, что он не мог принять как данность отречение от власти, не мог оставить эти мысли, уже совсем не детские, пусть и несколько наивные, не могло не настораживать.
   А Ризайлус просто ощущал безотчетный страх, ибо юноша, глаза которого полыхали упрямыми огоньками, легко мог стать тем, кто сместит равновесие, установившееся несколько веков назад. И едва ли кому было ведомо, сколько крови прольется прежде, чем незримые чаши весов, на которых покоился целый мир, вновь заняли прежнее положение.
  -- Ты не прав, Кратус, - строго произнес чародей. Почти никогда Ризайлус не приказывал, не принуждал своего ученика к чему бы то ни было, но сейчас он не мог поступить иначе. - И ты должен изгнать такие мысли. Власть, который ты жаждешь, никто не отдаст безропотно. Тебе придется биться за нее, проливая реки крови.
  -- Чужой крови, - легкомысленно усмехнулся юноша. - Чужой, наставник, не своей, а это не так больно.
  -- Именно презрение к чуждой жизни, которую великие маги прошлого считали лишь разменной монетой, и стало одной из причин ужасной катастрофы, потрясшей наш мир, Ева не погубившей его, - жестко возразил Ризайлус. - И меня пугают подобные мысли, что рождает твой разум, мой ученик. Пойми же, наша стезя - путь познания и созидания, а не хаоса, - со всем возможным убеждением произнес чародей. - Ты прав, наши возможности велики, но их можно и должно обращать не только на разрушение. Не поддавайся искушению власти, ибо, залив кровью половину мира, ты лишь напрасно погибнешь, и только. Я не стану больше учить тебя, узнав сейчас, о чем ты мечтаешь, мальчик мой, ибо иначе я стану тем, кто своей волей вверг мир в новый кошмар.
   Жажда власти, неведомо как прокравшаяся в юноше сердце, и могущая с годами стать поистине нестерпимой, жажда, утолить которую могла только кровь, пугала Ризайлуса. Он знал, к чему приводило во времена, кажущиеся ныне седой древностью, желание возвыситься над миром, порой рождавшееся в душах магов, действительно сильных и искушенных, а, значит, имевших основания для гордости. Но, зная прошлое, возможно было предсказать и будущее, и придворный маг, верный советник короля Альберико, содрогнулся, представив, что может сотворить такой одаренный чародей, каковым обещал стать его воспитанник, обратив свое искусство на то, чтобы утолить собственное тщеславие.
   Но еще больший страх в сердце Ризайлуса вызвало предвидение грядущих перемен. Да, он был сильным чародеем, пусть и не самым могущественным в мире, но, несомненно, одним из таковых. И он научился определять меру всех желаний, а потому сейчас был вполне доволен собственным существованием. Обладая силами, перед которыми многие готовы были преклоняться, легко можно было стать одним из приближенных сильных мира сего, мудрым помощником, всегда готовым дать правильный совет, при этом позволив иным присвоить себе всю славу. Такое существование, спокойное, в меру сытое, вполне устраивало чародея, имевшего немалую власть, пользовавшегося достаточным почтением и при этом могущего посвятить немало времени корпению над книгами, которое было на деле не стремлением к познанию, а попыткой убежать от реальности.
   И, представив, что Кратус, юнец, которого ждало большое будущее, или кто-то еще, столь же смелый и быстрый в решениях, однажды воплотят свои потаенные мечты в жизнь, чародей Ризайлус содрогнулся. Он воочию представил, как волна перемен смахивает его, точно песчинку, освобождая место для других, возможно, не столь мудрых и прозорливых, но зато не боящихся действовать, решительно и быстро, там, где он и иные его собратья по чародейскому ремеслу, предпочитали ожидание и долгие размышления.
  -- Каждый из нас проходит через искушение властью, это неизбежно, как неизбежен заход солнца каждый вечер, и новый восход. Такова человеческая душа, - произнес Ризайлус, пытаясь быть как можно более убедительным, ибо еще был шанс обойтись одними лишь словами. - Но те, кто действительно мудр, неважно, шестьдесят ли им лет, или только шестнадцать, отвергают эти непристойные мысли, целиком отдаваясь познанию. И только они могут называться настоящими магами, только им, отрекшимся от всего мирского, открываются тайны вселенной, намного более ценные, чему власть, золото, весь этот налет, плесень каждодневной суеты. Я вложил в тебя самого себя, я учил тебя всему, что знал, и готов дать еще больше, только поклянись мне, что забудешь о своих желаниях, о стремлении к власти. Ты молод, Кратус, и твоя слабость простительна, но впредь ты должен быть силен. Не заставляй меня отречься от тебя, мой ученик.
   Сейчас маг искренне желал, чтобы его слова коснулись сердца юного ученика, вернув покой мятущейся душе самого Ризайлуса. Он прежде не раз убеждал венценосных особ и здесь, в Келоте, и в иных краях, где чародею случалось побывать прежде, делать то, что было выгодно ему, и короли, кичащиеся своей властью, исполняли волю неприметного человека, искренне веря, что это их решение, единственно правильное и возможное. Потому и сейчас Ризайлус был вполне уверен, что легко сломает волю юнца, переубедив его раз и навсегда. Но мудрый маг, искушенный чародей, с годами начавший воспринимать окружающих людей, как марионетки, и ловко научившийся отыскивать те нити, которые приводили их в движение, ошибся, потерпев крах.
  -- Как же глупо это звучит, - рассмеялся вдруг Кратус. - Вы верите, что вашими устами говорит сейчас здравый смысл, не так ли? Но я слышу лишь страх в ваших словах, учитель, только страх и ничего более! Нам предначертано возвыситься над всеми людьми, неужели вы так и не могли понять это за долгие годы, учитель? Мы способны изменить весь мир, изведав самые сокровенные его тайны, и не нужно добровольно уходить в заточение, становясь вечными затворниками. Ваша робость вызывает лишь омерзение, ибо только слабый ищет тысячи отговорок, чтобы не менять ничего. Вы упрекаете меня в слабости? - Юноша презрительно усмехнулся: - Но это ведь вы слабы, наставник, не телом, вовсе нет, и не своим магическим мастерством, но духом. Простые смертные являют порой истинную силу, в гуще сражения кидаясь на вражеские пики, чтобы погибнуть, будучи пронзенными десятками стальных жал, но ценой собственной жизни пробить ту брешь, в которую их товарищи ворвутся неудержимым потоком, добыв желанную победу. Вот исполины духа, в вас же я разочаровался.
   Кратус, пройдя мимо своего учителя чеканным шагом, вышел прочь из библиотеки, оставив охваченного невеселыми мыслями Ризайлуса в одиночестве.
  -- Зачем ты так поступаешь, мой мальчик, - тихо произнес чародей, когда единственными его слушателями стали лишь книги. - Почему ты не оставляешь мне выбора? Ведь еще не поздно все изменить. Время есть, так воспользуйся им, - умоляюще прошептал Ризайлус, немигающим взглядом уставившись на дверь, ту, что захлопнулась за вышедшим учеником. - Прошу, не заставляй меня делать то, чего я не желаю делать, но что обязан буду совершить, дабы сейчас, в зародыше устранить ту опасность для равновесия, что воплотилась в тебе по прихоти неведомых сил.
   Кратус, не слышал, не мог слышать этих исполненных горечью слов своего наставника, но он поступил так, словно хотел избавить учителя от душевных терзаний, от необходимости выбора, которого, в действительности, не было. На следующий день молодой ученик, не дожидаясь вполне предсказуемого решения чародея, покинул жилище придворного мага.
   Он ушел, не попрощавшись с тем, кто принял его в собственном доме почти как сына, ушел, сменив уют на скитания и лишения. Молодой чародей, только начавший осваивать сокровенные тайны Искусства, стал бродягой, появляющимся тот здесь, тот там. Так он провел несколько лет, перебираясь с места на место, без устали бродя по свету, и вовсе не везде встречая радушный прием, прежде чем примкнул к отряду наемников, став их боевым магом.
   То были славные дни, когда Кратус впервые смог применить свои знания, узрев, как исчезают в колдовском пламени шеренги закованных в сталь рыцарей, все воинское мастерство которых оказалось бессильно перед его мощью, как обращаются в прах квадраты ощетинившейся пиками тяжелой пехоты.
   Порой чародею доводилось сражаться не только с обычными воинами, полагающимися на острую сталь да крепость рук, но и теми, кто также владел Искусством. Они сходились в колдовских поединках, и армии замирали, заворожено следя за дуэлью боевых магов. И Кратус никогда не подводил тех, кто шел с ним, одерживая одну победу за другой, пусть и давались они чародею-бродяге вовсе не легко. И все же всякий раз он выходил из поединков живым, хотя порой и едва держась на ногах, а от тех, кто осмеливались соперничать с Кратусом, порой не оставалось даже пепла.
   Лишь однажды маг встретился с действительно опасным противником, опасным не только силой, но и изощренным своим мастерством. Об этой схватке Кратус вспоминал и поныне со странной смесью разочарования и удовольствия. Там, в Келоте, он впервые сошелся в беспощадном бою с настоящим чародеем, и смог одолеть его, пусть тот и смог уйти живым. И, пожалуй, Кратус, за прошедшие с того дня годы набравшийся кое-чего нового, не отказался бы вновь встретиться с чересчур ловким противником, чтобы окончательно выяснить, кто сильнее. Ведь только победа над сильным врагом приносить честь и славу.
   Они одерживали одну победу за другой, забыв о том, что значит терять в бою своих товарищей. В страхе разбегались наемные армии, стоило только услышать о том, что на стороне их противника бьется маг, жестокий, умелый и совершенно не ведающий пощады. Один за другим покорялись замки и города, и когда простые воины бросались грабить сокровищницы и насиловать женщин, чародей, которому подчас единственно и были обязаны победой, бескровной и быстрой, его товарищи, спешил скорее очутиться в библиотеке сеньора или жилище мага, не выстоявшего в поединке с ним, Кратусом. В прочем, женщинами маг тоже не брезговал, получая свою долю ласк, пусть и не всегда красавицы, только что лишившиеся мужей и женихов, отдавались навевающему ужас колдуну по собственной воле.
   Кому-то такая жизнь показалась бы пределом счастья. В кошельке весело звенело золото, причем его было столько, что этот самый кошелек уже не мог вместить все, и верный слуга постоянно таскал за своим господином, боевым чародеем, сундук, доверху набитый монетами. Враги трепетали перед ним, наемники, с которыми приходилось делить тяготы походов, боготворили. Да, кто-то решил бы, что о большем не стоит и мечтать, но Кратусу было мало, ибо он жаждал истинной власти, преклонения не десятков, но десятков тысяч. И потому с некоторых пор гораздо больше, чем золото, он стал ценить добытые в старинных замках манускрипты, которые прежние их владельцы подчас не могли даже прочитать.
   По-прежнему верный слуга хранил сундук с золотом, законной долей военной добычи, доставшейся магу, причем намного большей, чем могли рассчитывать обычные воины, будь они хоть трижды мастерами клинка. Но другой сундук, всегда запертый на хитрый замок гномьей работы, тоже трофей, а также защищенный самыми изощренными чарами, какие только знал Кратус, маг всегда держал при себе, не подпуская к нему даже личного слугу. Там, в этом сундучке, чародей бережно хранил хрупкие, пожелтевшие от времени фолианты, самую ценную добычу, в которой воплотилась мудрость веков, над которой не властно оказалось даже неумолимое время. И каждый раз, как только выдавалась свободная минута, маг, дрожащими руками достав заветную книгу, погружался в мир древних тайн, забывая обо всем на свете.
   Из одной такой книги, очень старой, но являвшейся не более чем копией еще более древнего фолианта, маг Кратус узнал о творении эльфийского волшебника по имени Улиар, о том, что могло стать ключом к желанной власти и могуществу. Однажды прочитанные строки намертво въелись в память чародея, и он медленно, но непреклонно, стал двигаться к заветной цели.
   А еще спустя несколько лет Кратус встретил его, Эрвина, изгнанного наследника альфионского престола. С тех пор они, должно быть, почувствовав друг в друге некое родство, ибо и маг, и рыцарь, оба были изгнанниками, не расставались, пройдя половину мира, и, наконец, очутившись здесь, в северном королевстве...
  
   ...Кратус резко открыл глаза, на мгновение оказавшись между двух миров, мира грез и реальности, серой и скучной, но дарующей долгожданный шанс. Вроде бы ничего не изменилось вокруг. Все так же шагали обученные кони, по обе стороны дороги по-прежнему тянулся сумрачный лес, а сзади и слева видны были вершины гор. Но на само деле за те мгновения, что Кратус провел в том странном полусне-полуяви, изменилось многое.
   Чародей, успевший немало повоевать, а потому привыкший к опасности, кожей, каким-то странным чутьем уловив сгустившееся вокруг напряжение. Его спутники, не решившись беспокоить господина, уже вовсю готовились к бою. Воины, сопровождавшие чародея, не произнося ни слова, проверяли, легко ли клинки покидают ножны, и натягивали притороченные к седлам арбалеты.
  -- Всадники, - коротко вымолвил Эгерт, сжав рукоять тяжелой баделеры, слабо изогнутый клинок которой чуть расширялся к острию, и которую воин предпочитал любому иному оружию. - Впереди. Едут с запада. - Воин указал на скрывавшуюся за поворотом дорогу. - Они приближаются к нам.
   Осмотревшись, Кратус понял, что они почти достигли заветного перекрестка. Там, за поворотом, сходились сразу три дороги, одна из которых вела с севера на юг, к границе с вольным Гардом, огибая столицу королевства с востока, вторая, также ведущая в Гард, начиналась на границе с Келотом и была наиболее оживленной. А третья дорога, соединяла некогда богатые серебряные прииски с самим Фальхейном, пронзая леса, точно стрела, с юга на север. Именно этот перекресток, миновать который не мог никакой путник, если только он нарочито не таился, выбирая окольные пути.
   Маг, привычно коснувшись своей силы, похожей на мерцающий огонек, только и ждущий слабого дуновения ветерка, чтобы обратиться гудящим пламенем, обострил свои чувства, устремившись вперед. Он не мог видеть сквозь довольно густые заросли, но зато отчетливо слышал легкое бряцание железа и голоса, мужские голоса, а также всхрапывание коней. Чародей лишь поразился чутью опытных воинов, сумевших обнаружить появление чужаков безо всякой магии.
  -- Они в четверти мили от нас, - сообщил Кратус, отметив, что его спутники мгновенно подобрались, жадно ловя каждое слово чародея. - Их не менее десяти, все вооружены. Возможно, это дружинники какого-нибудь лорда, а возможно, и нет.
   Воины, оттеснив Кратуса, заняли позицию так, чтобы маг оказался надежно прикрыт их спинами. Это был их удел, умереть только ради того, чтобы позволить чародею сосредоточиться для удара, единственного, который не оставит от любого противник, имевшего неосторожность связаться с магом, и следа.
   Верный Эгерт и его товарищи, напряженные, словно натянутая тетива тугого лука, ожидали появления чужаков, готовые в любой миг ринуться в атаку. Кратус тоже был готов к бою, хоть и не хватался за рукоять несуществующего, кстати, меча. Настоящий маг, конечно, ради развлечения мог обучиться и фехтованию, и метанию копья, если появлялось такое желание, но в миг настоящей опасности он все равно будет полагаться на свое чародейство. Вот и Кратус привычно приготовил боевое заклятье, огненный шар, способный, коснувшись любой преграды, расплескаться морем пламени, перед которым не мог устоять ни камень, ни сталь. Простое чародейство, столь любимое всяким, кто смел назвать себя боевым магом, было весьма эффективным. Одним ударом Кратус мог уничтожить десяток противников задолго до того, как они приблизятся на расстояние прицельного выстрела из арбалета.
   Всадники показались из-за поворота внезапно, и чародей решил на какой-то миг, что нервы его спутников не выдержат, и люди Эгерта, повинуясь одному лишь инстинкту, дадут залп, за которым последует неминуемая схватка. А учитывая, что всадников было не меньше дюжины, все при оружии, а некоторые даже в кольчугах и легких шлемах, одержать победу удастся только за счет магии. Собственно, испепелить нескольких наглецов Кратус был готов всегда, и это не вызывало у него мук совести, но выдавать свое присутствие сейчас, когда заветная цель была так близка, но все же недостаточно близка, чтобы действовать немедленно, очень не хотелось.
   Появившиеся из-за поворота воины, выстроившись в две шеренги, остановились точно там, где сливались воедино три дороги. Кратус вновь усилии зрение и облегченно вздохнул, увидев знакомые лица.
  -- Опустить оружие, - приказал маг своим спутникам. - Это милорд Эрвин.
   Заставив сопровождавших его воинов расступиться, Кратус направил своего коня к шеренге всадников, как будто выплюнувшей из себя могучего статного мужчину, восседавшего на громадном буланом жеребце. Эрвин приблизился к чародею, окинув его взглядом с ног до головы, словно пытаясь убедиться, не обман ли это, не мираж или коварный лесной дух, принявший облик его товарища.
  -- Рад видеть вас, милорд, - сделал попытку поклониться Кратус. Лишенный наследства принц не требовал слишком ярого проявления покорности, да и не ждал ее от мага, но некоторые приличия пока стоило соблюдать. - Ваш путь был легок, мой господин?
  -- Скажи, маг, ты исполнил то, ради чего отправился на край света, - вместо ответа спросил Эрвин. - Ты добыл ту реликвию, содержащую великую силу, о которой так много и страстно говорил прежде?
  -- Да, господин, - хищно усмехнувшись, Кратус коснулся рукой висевшей на боку котомки, с которой не расставался ни на миг вот уже несколько недель. Даже его спутники, те, кто вместе с ним ступил некогда на берег Скельде, не ведали, что так ревностно хранит чародей. - Вот оно, - молвил маг. - Залог нашей победы, милорд, самое великое творение чародеев минувшего.
  -- Надеюсь, трудностей не возникло? Не будет хорошо, если твой поход станет известен кому-либо, особенно из магов. Уверен, они начнут охоту, ведь эта вещь, насколько я понял, обладает исключительной ценностью.
  -- Для знающего человека она бесценна, - покачал головой Кратус. - Многие великие чародеи ради того, чтобы владеть ею готовы расстаться с чем угодно. Но я полагаю, нам нечего опасаться. Мы были осторожны, и никто не смог бы отыскать наш след.
   Пустив коней рядом, маг и опальный принц принялись неспешно беседовать, чувствуя себя в полной безопасности за широкими спинами воинов, не ослаблявших хватку на оружии. Точнее, говорил Кратус, а его спутник слушал, не произнося почти ни слова и даже жестом, гримасой не выказывая своего отношения к словам чародея.
  -- Мы без особых трудностей наняли корабль на побережье, - сообщил маг, считавший, что вполне может сейчас похвастаться своими успехами. Замысел, который он вынашивал несколько лет, удалось воплотить в жизнь почти идеально, и такой успех Кратус считал полностью своей заслугой, в чем, пожалуй, был абсолютно прав.
   Воины, сопровождавшие принца и чародея, образовав вокруг своих господ в буквальном смысле железное кольцо, поскольку большая часть их не снимала доспехи на протяжении всего пути, не обращали внимания на пространные разговоры. Их служба была до предела простой, и не в пример опасной при этом. Все, что требовалось сейчас от полутора десятков вооруженных мужчин, опытных бойцов, наемников, что провели в сражениях и походах большую часть жизни, это первыми увидеть врага и как угодно, хоть даже и собственными облитыми сталью кольчуг телами защитить своих хозяев, выиграв для них те ничтожные доли мгновения, чтобы обнажить оружие и приготовиться к схватке. И пока эти суровые молчаливые рубаки, большая часть которых давно служила под началом принца-изгнанника, успешно справлялись со своей миссией.
   А предосторожность была не лишней, поскольку вокруг простиралась враждебная стран. Пусть Эрвин и был законным наследником, это ничего не меняло. Здесь бежавшего в безвестность много лет назад принца никто не ждал, и, у воинов, сопровождавших его, в этом почти не было сомнений, нынешний король Альфиона, узнав о появлении соперника, наверняка сделал бы все возможное, чтобы избавиться от него раз и навсегда, упрочив собственную власть. Именно поэтому любой встречный воспринимался воинами, как враг, а оружие всегда было под рукой, и наемники могли пустить его в ход в любой миг, стоило им только ощутить хотя бы ничтожную тень опасности, намек на угрозу. Они были готовы убивать, не мучаясь потом угрызениями совести, ибо давно уже избавились от такого странного и бесполезного чувства, как жалость.
  -- В портах на востоке всегда найдется немало капитанов, готовых за пригоршню золота доставить кого угодно и куда угодно, не задавая никчемных вопросов, - не без гордости произнес Кратус. - Мы нашли как раз такого, умелого, отчаянного, но не до безумия, и при этом способного удержаться от того, чтобы сунуться нос в чужую тайну. Он довольно быстро согласился отвезти нас на Скельде, и цена, запрошенная этим мореходом, была ничем, пустым местом в сравнении с тем, что мы обрели, вернувшись из этого плавания.
   Эрвин слушал молча, равномерно покачиваясь в седле. Он словно окаменел, уставившись невидящим взглядом куда-то в ту точку, где дорога, серая лента, покрытая пылью, сливалась с таким же серым небом.
   Кратус, считавший себя неплохим знатоком человеческих душ, давно уже отчаялся понять, что носит в своем сердце этот воин, неудержимо яростный и безрассудно храбрый в бою, способный как на великую милость, так и на самую отравительную жестокость. Он, казалось, был покрыт некой скорлупой, нерушимым гранитным панцирем, проникнуть сквозь который, коснувшись души рыцаря, было невозможно. А, быть может, давно уже и не было ее, этой души, у воина, целиком обратившегося в камень, такого же холодного и твердого в решениях.
   Маг, которого с Эрвином роднил несколько лет совместных скитаний, никогда не видел своего товарища по походам пьяным, хотя прочие наемники, даже рыцари, примкнувшие к вольным отрядам, никогда не отказывали себе в хорошей выпивке. Порой после штурма какого-нибудь города или даже замка все улицы, все укромные закоулки были завалены телами мертвецки пьяных солдат удачи, если только среди них не находилось достаточно жесткого и авторитетного вожака, способного поддержать дисциплину даже в вольнице наемников. И только Эрвин почти никогда не пил, а если и пил, то хмельное вино не брало его.
   Столь же равнодушен изгнанный принц был и к женщинам. Он не брал силой красавиц в покоренных городах, хоть обычно воины считали это своим священным правом, а ему, рыцарю, первому во всяком сражении, могли достаться не простые горожанки, а благородные дамы. Никто не посмел бы роптать, потащи Эрвин дочь или жену какого-нибудь благородного сеньора или хотя бы зажиточного торговца за волосы в свой походный шатер. Но он словно чурался таких развлечений, и еще большее равнодушие проявлял к тем, кого порой именовали жрицами любви, что неизменно сопровождали любое войско, даруя отдых уставшим ратникам.
   Только в гуще боя, в кипящем котле яростного сражения, Эрвин, признанный многими вождь, великий воин, давал волю своим чувствам, и никто не мог устоять перед клином латной конницы, если на острие атаки мчался, потрясая копьем, альфионский воин. Словно какая-то странная жажда неотступно терзала лишенного наследства принца, жажда, утолить которую могла лишь горячая кровь.
  -- Мы высадились на остров, не будучи обнаружены его обитателями, - продолжал рассказ Кратус, тоже уставившись вперед, туда, где извивалась лента дороги. - Но по пути к той гробнице, о которой я поведал тебе, господин, мы прошли слишком близко от одного из их поселков. Я опасался, что скельды обнаружат наше присутствие и попытаются остановить. Не было сомнений, что за покушение на их святыню нас ожидала бы смерть, и я решил ударить первым. Набросив на поселок заклятье оцепенения, оставалось только пройти по этому прибрежному селению, добив неподвижных его обитателей. Все их хваленое воинское искусство оказалось ничего не стоящим перед настоящей магией, - усмехнулся колдун.
   На самом деле, все прошло не так просто. Не рассчитав свои силы, Кратус отдал слишком много на создание этого заклятия, да иначе и быть не могло, ведь сковать призрачными, не от этого не менее прочными, цепями нужно было не одного и даже не десять человек, а, без малого сотню. Не всякий боевой чародей справился бы с такой задачей так быстро, как Кратус. При этом его сил еще хватило, чтобы затем открыть зачарованный сотни лет назад путь к усыпальнице, надежно укрытой высоко в горах.
  -- Лишь один из скельдов, настоящий богатырь, избежал действия моих чар, - честно добавил маг. - Он встретил нас с оружием, и смог сразить одного из моих спутников, но остальные быстро разделались с ним. Право же, - ухмыльнулся с явным презрением чародей, - псы, обитавшие в том селении, доставили больше неприятностей, встретив чужаков, нас, оскаленными клыками, ведь на животных магия, рассчитанная на человека, почти не действует.
  -- Стоило ли проливать столько крови? - сухо спросил вдруг Эрвин. Кратус не мог заподозрить его в излишней жалости, а потому понимал, что сейчас принц рассуждает просто о целесообразности такого поступка, который, конечно, не мог не привести родичей убитый в настоящее бешенство.
  -- Они могли увидеть нас, учуять, - Кратус пожал плечами. Он тоже не имел глупой привычки жалеть тех, чьи жизни сам же и отнял. - Кроме того, остров не велик, а потому, пока мы бродили по горам, ведь точного места не знал никто, жители того поселка могли послать за подмогой. Я, конечно, смог бы пробиться, ведь у островитян нет ни единого мага, тем более того, кто владеет хоть чем-то, напоминающим боевые заклятья. Но это означало бы лишь, что придется пролить еще больше крови. Ты не знаешь, господин, на что способны эти демоны в человеческом обличии, - произнес чародей, качая головой. - Это единственные бойцы во всем известном мире, способные справиться с настоящим магом при помощи обычной стали, и не только я, но даже и много более сведущие в Искусстве мастера не рискнули бы сойтись с ними грудь на грудь.
   То, что несколько лет назад в одном из захваченных замков, в каморке неумехи, считавшего себя магом, Кратусу удалось найти старинную книгу, можно было считать чудом. Из этого труда, по сути, путевых заметок, чародей узнал, какое сокровище древности могло храниться на затерянном далеко на востоке, среди океанских просторов, островке, населенном странным народом. Именно с того томика, труда неизвестного автора, все началось. Эта книга стала причиной долгого и опасного похода на север, за Ледяные Зубы, и не менее опасного плавания, завершившегося, однако же, полной удачей, о какой Кратус боялся даже мечтать. И если ради того, чтобы обрести это бесценное сокровище, пришлось пролить немного крови, или даже много, то оно того стоило.
  -- И они не гнались за тобой, - равнодушно поинтересовался принц. - Не отрядили погоню, не пытались вернуть украденное? Если это племя так ценит то, что ты звал на Скельде, они не могли оставить ваш визит безнаказанным, пусть бы даже никто из их родичей не погиб.
  -- У скельдов нет кораблей, - довольно произнес маг. - А когда они обнаружили наше присутствие, мы были уже во многих милях от этого острова. Все, что им остается, это в бессильной ярости метаться по берегу, потрясая оружием.
  -- А моряки? - коротко спросил Эрвин. - Они могли что-то видеть, о чем-то догадаться.
   Время для решительных действий приближалось, но Эрвин, способный быть не только безрассудно смелым, но и невероятно осторожным, точно битый зверь, опасался, что случай, которому есть место всегда и везде, сможет разрушить план, создававшийся долгое время. И Кратус хорошо понимал его, предпочитая до поры быть тихим и неприметным, чтобы в нужную минуту ударить внезапно, точно, не оставив противнику ни малейшего шанса на то, чтобы отразить эту молниеносную атаку.
  -- Моряки отныне не смогут рассказать ничего, - помотал головой чародей. - Даже способностей настоящего некроманта, которых ныне уже не осталось, будет мало, чтобы развязать им языки. Никаких следов, милорд, - уверенно молвил Кратус. - Никто и ничего не узнает прежде, чем мы сами захотим заявить о себе.
  -- Я доволен твоей предусмотрительностью, маг, - процедил сквозь зубы принц, никогда не бывший особенно щедрым на благодарности и награды, возможно, просто потому, что кроме собственного слова ему нечем было наградить верных слуг и соратников.
  
   Отряд ехал по пустынной дороге на север, и Кратусу вдруг показалось, что они так и будут двигаться, без передышки, без малейшей задержки, пока впереди не покажется Фальхейн, город, который его господин покинул многие годы назад не по своей воле, и куда страстно желал вернуться. Если, конечно, этот голем, внешне похожий на человека, но внутри холодный, точно ледяная глыба, мог еще чего то хотеть, о чем-то мечтать.
   Но чародей ошибался, ибо, хоть Эрвин и стремился вновь ступить на улицы древней столицы, города, где он вырос, где стал юношей, и мог бы стать мужчиной, сейчас спешил вовсе не туда. Он умел усмирять свои желания, изгнанный наследник престола, каждую ночь видевший один и тот же сон - девушка, скорчившаяся от боли у ног охваченного безумием короля, тусклое сияние неестественно плавно вздымающегося над головой клинка, а затем - короткий крик, обрывающийся на выдохе.
   Прошли годы, но он помнил все, и безумный блеск в глазах Хальвина, и немую мольбу, сквозившую во взгляде Сириллы, и хриплое дыхание удерживавших его из последних сил королевских гвардейцев, и пламя, гулкое, нестерпимо яркое, охватившее древнее святилище. А еще - испуганное лицо своего нареченного брата, Эйтора, на краткие секунды усомнившегося в том, что власть, манящая, такая соблазнительная, стоит боли и страдания ни в чем не повинных людей. Усомнившегося, но скоро сумевшего совладать с неуверенностью, убедив себя, что высшее благо оправдывает ту малую кровь, что неизменно должна была пролиться ради его достижения.
   Он не забыл ничего, и сейчас приближался миг расплаты, час, когда он, Эрвин Альфионский, сможет взять кровью за кровь и болью за боль, воздав каждому то, что причитается ему по заслугам.
  -- Я иду, брат мой, - прошептал Эрвин. - Ждешь ли ты меня, Эйтор? Чувствуешь ли мою ненависть? Ты получил немало, так пришла пора расплачиваться за все!
   Видит Судия, он долгие годы сдерживал себя, намертво замкнув где-то в темных глубинах своей души все чувства, загнав в самое нутро горе, не отпускавшее принца уже двадцать три года. Но теперь, чем ближе Эрвин оказывался к заветной цели, к королевскому дворцу, за прочными стенами которого таился единственный из оставленных в живых всемогущим временем его врагов, словно на потеху изгнанному наследнику Альфиона, тем труднее становилось сдерживать себя. И тем чаще в ночных грезах являлась Эрвину его Ильма, тем чаще он видел ее лицо, искаженное гримасой страха, и взгляд ее, направленный вовсе не на клинок, занесенный над головой девушки для последнего удара, а на него, того, которого она искренне полюбила, не за богатство или происхождение, а просто потому, что он был таким, каким был. И во взгляде этом была бесконечная мольба о помощи. А он, Эрвин, не мог спасти свою возлюбленную, не мог отразить предназначенный ей удар, не мог принять его своим телом.
  -- Грядет он, час возмездия, - твердо вымолвил вернувшийся на родину изгнанник. - И кровь твоя, Эйтор, брат мой, сама твоя жизнь, станет твоим нам запоздалым свадебным даром.
   Слышал ли кто-нибудь вырвавшиеся откуда-то из нутра, из глубины души Эрвина слова, полные ненависти и боли? Возможно, так и было, но никто, ни воины, верные слуги опального принца, прежде не раз рисковавшие жизнями ради него, и готовые сделать это вновь, если такова будет воля их вождя, их господина, ни Кратус, подмечавший многое, творящееся вокруг, но научившийся делать вид, что глух и слеп, когда это было выгодно.
  
   Дорога поднималась по склону холма, густо поросшего ольхой, и когда всадники достигли его вершины, их взорам открылся замок, возвышавшийся примерно в двух милях, в центре обширной долины. Над стенами из красного камня гордо реяло знамя, разбитое на четыре части, первая и третья - горностаевый мех, а во второй и четвертой - серебряный грифон на пурпурном поле. Древний герб, овеянный славой минувших веков, герб, известный каждому в королевстве. Род Кайлусов был одним из сильнейших в Альфионе, и их вассалам принадлежал почти весь юг, точно так же, как север королевства был поделен между Фергусами и Грефусами, вечными соперниками.
   Некогда Кайлусы, на чьих землях находились богатейшие серебряные рудники, считались богатейшим дворянским семейством, почти равным по влиянию королевской династии. И после того, как на престол вместо Эрвина взошел чужак, не имевший достаточно прав на наследование короны, многие ожидали, что именно Кайлусы возмутятся, решившись основать собственное, пусть и очень маленькое, королевство. Но серебро иссякло, земля перестала даровать драгоценный металл, и богатство лордов полуденных земель растаяло, а вместе с ним исчезла и часть их мощи. Конечно, остались верные вассалы, но тех оказалось не так много, чтобы открыто спорить с Фальхейном. И все же благородные лорды хранили верность тому, кого многие величали истинным правителем.
  -- Кажется, Кайлус потрудился на славу, - едва заметно усмехнувшись, произнес остановивший коня, чтобы подольше насладиться зрелищем, Эрвин. - Они сумели склонить многих хотя бы явиться сюда, а это значит, семена сомнения запали в души многих, и власть моего братца не так прочна, как кажется из-за высоких стен столицы.
   Действительно, над башнями красного замка развевался не только штандарт его хозяев, но и еще не менее десятка знамен, цвета которых тоже были вполне узнаваемы. Ветер трепал пестрые полотнища, громко хлопавшие под его яростным натиском.
   Главы многих сильных и знатных родов со всего юга Альфиона собрались там, за стенами высотой восемь саженей, на которых несли службу многочисленные и бдительные воины. Возможно, эти лорды еще не догадывались, из-за чего они съехались сюда, и Эрвин спешил сорвать завесу тайны.
  -- Что ж, проверим их верность. - Принц, вернувшийся из добровольного изгнания, пришпорил коня, так, что замешкавшимся воинам пришлось догонять его. - Вперед!
   Выстроившиеся клином всадники помчались вниз по склону. Подгоняемые наездниками кони хрипели, взрывая копытами рыхлую землю. Казалось, полтора десятка всадников вознамерились атаковать настоящую крепость с мощными стенами и, наверняка, скрывающимся за ними многочисленным и отлично вооруженным гарнизоном. Оттуда, с башен, осененных трепещущими под порывами ветра штандартами, это могло бы показаться просто смешным, бросаться с мечами и кинжалами на настоящую цитадель. Стражи, охранявшие замок, могли от души повеселиться над кучкой безумцев, не иначе, просто рехнувшихся.
   Затея, кстати, могла быть не такой уж откровенно глупой, ведь чего стоили все эти стены и башни против настоящего боевого мага, у которого в запасе было довольно времени, чтобы совершенствовать свое искусство в настоящих схватках с решительным и жестоким врагом. Но сейчас всадники мчались к казавшимися монолитным стенам вовсе не для боя, хотя позже, в этом никто из них не сомневался, сражений им достанется с лихвой. И воины, охранявшие твердыню, знали об этом, ибо давно уже поджидали припозднившихся гостей.
   На стенах заметили появление небольшого отряда. Кратус заметил мелькающих меж зубцов, гребнем венчавших стену, людей, воинов в доспехах и с оружием. Но вместо того, чтобы трубить тревогу, стражники поспешно открывали тяжелые створки. Замок гостеприимно распахнул ворота перед явившимся из небытия наследником короны.

Глава 11 Странности странствий

   Мелочи, они потому так и называются, что людям свойственно не замечать их. Но они жестоко мстят за самонадеянность, порой неузнаваемо изменяя судьбу. Самое, пожалуй, незначительно событие, может привести к невероятным последствиям, подобно тому, как скатывающийся по склону камешек рождает лавину. Порой сложно понять, в какой миг каждый ступает на тот, а не на другой путь, и что заставляет сделать первый шаг, потому многим свойственно принимать все, что они встречают на своем пути, как неизбежность, объясняя все судьбой, волей рока, предопреденностью. Так, мог ли чужеземец, простой путник, переступив порог обычного трактира, такого же, как сотни ему подобных, стоящих вдоль всех дорог, представить, что, покинув его, обретет верного товарища, и новую цель, которая поведет его дальше? Наверное, нет. Во всяком случае, рыцарь Бранк Дер Винклен, обычно не задумывавшийся над превратностями судьбы, не предполагал ничего такого, когда направил своего коня к видневшемуся вдали строению, над входом в который красовалась неразборчивая, давно выцветшая вывеска.
   Путешествия рыцаря, лишь недавно переступившего границу Альфиона, шло вовсе не так, как он задумывал. Возможно, реши он однажды направиться в другую сторону, ничего бы не случилось, но что сделано, то сделано, и вон оказался один в чужой стране, без верных слуг. Даже конь, одежда и золото, тихо позвякивавшее в кошельке, крепко привязанном к поясу, не принадлежали ему, и только меч, верный клинок, откованный в самом Нивене, напоминали о том, кем он был. Но рыцарь не унывал, здраво рассуждая, что все могло быть и хуже. Не все было гладко, но зато он приобрел себе нового друга, которому и был благодарен за то, что смог продолжить путешествие. А ведь там, на лесной дороге, рыцарь уже попрощался с жизнью, не веря, что помощь придет, ведь в этом глухом краю ему не на кого было рассчитывать. К счастью, в тот раз он ошибся, хотя в первые мгновения своего возвращения к жизни пожалел, что не испустил дух сразу.
  
   Первым, что увидел пришедший в себя рыцарь, было голубое небо, почему-то сжавшееся до размеров носового платка. Сфокусировав взор, дьорвикский дворянин понял, что округ его мгновение назад безжизненного тела, распластавшегося посреди пыльного тракта, столпилось не менее полудюжины людей. И лица этих мужиков, заросших нечесаными бородами едва ли не по самые глаза, не внушали доверия.
   Дер Винклен первым делом подумал, что это разбойники, убедившись, что все их жертвы умерли, решили вернуться и обобрать остывающие тела. Вероятно, обнаружив, что один из путников жив, сейчас эти люди просто добьют его, благо особых усилий на то, чтобы расправиться с одним тяжело раненым воином, не требовалось. Следовало встать, встретить грабителей с оружием в руках, но первое же усилие отозвалось жуткой болью во всем теле, а затем рыцарь словно провалился в глубокое подземелье. Весь мир погрузился во мрак.
   Второе пробуждение было похоже на первое, с той лишь разницей, что теперь над раненым воином склонился только один человек, по виду, обычный крестьянин. Бранк попытался что-то сказать, но из глотки вырвалось только сипение.
  -- Эй, он, кажись, очнулся! - крикнул кому-то мужик по-альфионски. Судя по произношению, это был его родной язык. В прочем, рыцарь, едва пришедший в себя, ничуть не удивился этому, ибо точно помнил, что уже несколько дней пребывал в этом королевстве.
   Откуда-то донеслись вдруг громкие голоса, топот копыт и конское ржание. Скосив взор, Дер Винклен увидел, что из-за поворота показалось человек шесть всадников. На поясах их висели мечи, также рыцарь смог разглядеть притороченные к седлам легкие арбалеты. Рядом с могучими жеребцами, явно принадлежавшими благородным господам, а не полунищим крестьянам, бежали, высунув языки три белых, в подпалинах, пса незнакомой породы.
  -- Вот он, милорд, - произнес кто-то с явным подобострастием. - Мы уж думали, все, к Судие отправился, но нет, опять в себя пришел.
   Крестьянин, тот, что извещал кого-то о состоянии рыцаря, отскочил в сторону, и над Бранком, лежавшим на спине, под которую явно было подсунуто что-то мягкое, плащ, к примеру, склонился незнакомый человек, облачный в костюм для верховой езды. Он был довольно молод, над высоким лбом закручивались рыжие кудри, а в пронзительно голубых глазах читался интерес и некоторое беспокойство.
  -- Кто вы, сударь, и что здесь случилось? - с тем же альфионским акцентом спросил рыжеволосый, за спиной которого толпились люди, одетые скромнее, но зато вооруженные, должно быть, свита. - Мы видим здесь множество мертвецов и следы боя.
   Бранк вполне сносно понимал, что пытался сказать ему всадник. Во всех странах, что лежали к северу от загадочных и смертельно опасных лесов И'Лиара разговаривал почти на одном и том же языке, который был наследием давно исчезнувшей Империи. И даже в далеком Фолгерке, самом южном осколке великой державы, несмотря на то, что тамошние жители уже много веков смешивали свою кровь с кровью варваров-степняков, переняв и многие обычаи этих неистовых степных воинов, язык мало отличался от того, на каком разговаривали много севере, вплоть до самого побережья океана.
   В Эссаре, владыки которого словно помешались на равенстве, додумавшись до того, что законы, принятые ими, равно распространялись и на благородных нобилей, и на обычных рабов, насаждали этот язык упорно и долго, заставив признавшие власть Императоров народы забыть свои варварские наречия. Правда, совсем забыть их не получилось и в Келоте, к примеру, говорил чуть иначе, чем в Дьорвике, но две трети слов были понятны безо всякого переводчика. Исчезла огромная держава, само существование которой ныне казалось лишь старинной легендой, забылись имена могущественных магов и грозных полководцев, прошедших с непобедимыми легионами весь континент. Обратились в прах скрижали с законами, что принесли мир и порядок сотням великих и малых народов, а язык был жив, даже спустя века оставшись тем, что еще могло объединить вместе людей. И потому сейчас рыцарь мог свободно беседовать с рыжим юнцом, вообразившим себя знатным лордом.
  -- Я прибыл с юга, - не своим голосом ответил рыцарь. - Я - Бранк Дер Викден, - представился он. - И я направлялся в вашу столицу со своими слугами. На нас напали разбойники, целая шайка, и все мои спутники, кажется, погибли. Сам я был ранен и потерял сознание.
  -- О, вы из Дьорвика, - воскликнул рыжеволосый, разумеется, знающий о значении приставки "дер", обозначавшей принадлежность к самым древним родам южного королевства. - Мое имя Морлус, я владетель этих земель. На вас наткнулись крестьяне, они же послали за мной, благо, как раз сегодня я решил поохотиться неподалеку. И вынужден вас огорчить, все ваши спутники действительно мертвы. Вы тоже отправились бы вслед за ними, вне всякого сомнения, сударь, если бы вас нашли хоть немного позже. Вы потеряли много крови.
  -- Благодарю вас, сударь, что оказали мне помощь, - хрипло дыша, произнес Бранк. - Я в долгу перед вами.
  -- О, ну что вы, - отмахнулся Морлус, оказавшийся еще моложе, чем сперва решил рыцарь. Это был еще сущий юнец лет двадцати от роду. - Разве можно это назвать помощью? Сейчас кто-нибудь пригонит подводу, и вас доставят в мой замок, - заявил альфионский дворянин. - Это совсем близко. Там вами займется мой лекарь. Поверьте, сударь, он очень искусен в деле врачевания, и ваши раны для него не составят ни малейшей трудности. Вы сейчас очень слабы, и это было бы верхом подлости, бросить вас без помощи. Мы с вами дворяне, а значит, должно поддерживать друг друга, пусть мы и присягали разным государям.
   Телега, в которую заботливо бросили охапку свежей соломы, покрыв ее какой-то мешковиной, появилась скоро, и раненого воина не без труда погрузили на нее. Кто-то уже успел заняться Бранком, пока он был без сознания, наложив повязки, быстро набухавшие от крови, но все же этого было недостаточно. Дорога до замка запомнилась рыцарю смутно. Он то лишался сознания от боли. Когда телегу подбрасывало на ухабах, то снова приходил в себя, видя лишь чистое небо над головой. Морлус, видимо, направился в замок, чтобы подготовить там все для встречи раненого гостя, оставив при дьорвикце двух человек из своей свиты. Всадники, горделиво восседавшие на могучих буланых жеребцах, бросали на крестьян, сопровождавших найденного ими путника, видимо, в надежде получить награду от своего господина, полные презрения взгляды. В прочем, на это рыцарь едва ли обращал внимание.
   В очередной раз придя в сознание, Бранк Дер Винклен понял, что находится уже не под открытым небом, а в просторном, но довольно сыром и мрачном помещении, сводчатый потолок которого ясно говорил о том, что это замок. Многочисленные свечи, расставленные вдоль стен, с трудом рассеивали тьму, а через узкое оконце, прорубленное в толстой каменной стене, и скорее похожее на бойницу, дневной свет почти не проникал. Судя по всему, за стенами уже сгущались сумерки, хотя, возможно, наоборот то брезжил рассвет нового дня. Бранк, лишь временами приходя в себя, понял, что просто потерял счет времени.
   Почувствовав прикосновение шерстяного одеяла к телу, воин понял, что обнажен, и находится, вероятно, на ложе. Судя по скопившейся в углах под потолком паутине и затхловатому запаху, коснувшемуся обоняния Дер Винклена, покои, в которых он очутился, не использовались слишком часто, как жилые. Немного подумав, рыцарь решил, что находится в родовом замке Морлуса, очевидно, сдержавшего свое обещание и приютившего беспомощного сейчас путника.
   Бранк Дер Винклен был не один, хотя он и не сразу заметил присутствие постороннего. Сухонький старичок, абсолютно лысый, но зато с широченной седой бородой, участливо склонился над рыцарем, легко касаясь его ран.
  -- Все будет замечательно, милорд, не извольте беспокоиться, - залепетал стрик, увидев, что его пациент открыл глаза. - Старый Виго вас живо на ноги поставит. Вот давеча молодого господина на охоте вепрь порвал, так я его за неделю всего выходил. Все раны затянулись, сейчас даже шрамов не осталось.
   Лекарь, а это наверняка был он, аккуратно наложил на раны какую-то мазь, неприятную на вид и весьма дурно пахнущую. В прочем, Дер Винклен никогда не считал себя брезгливым, а потому просто задержал дыхание, пока дед менял повязки.
  -- Старинный рецепт, милорд, - с явной гордостью произнес лекарь, потрясая в воздухе горшочком с той самой мазью. - Еще от моей прабабки-колдуньи остался. Да вы не пугайтесь, - добавил он, - нет там никакого колдовства, только травы особенные да еще кое-что. Через три дня снова на коне скакать будете, но пока лежите смирно. А если что понадобится, то вот колокольчик, звоните, слуги тотчас прибегут, - дал совет старик. - Ну а я к вам завтра приду, утром.
   Лекарь исчез, выйдя за дверь бесшумно, словно то был призрак, а не живой человек. Но Бранк Дер Винклен оставался в одиночестве недолго, ибо очень скоро к нему пожаловал сам Морлус, хозяин замка и всех окрестностей. Он был бодр, свеж и весел, как и полагается благородному господину после приятной прогулки по своему феоду и успешной охоты.
  -- Ну, как изволит себя чувствовать мой гость? - поинтересовался альфионский дворянин, заглянув в лицо Бранку. Он придвинул к ложу, на котором покоился ослабевший гость, одно из кресел с высокими спинками, стоявших возле окна, так, чтобы дьорвикский рыцарь мог видеть своего собеседника. - Вижу, что еще не важно, но будьте уверены, сударь, мой старый целитель иных бедолаг буквально с того света вытаскивал на моих глаза. У них в роду вот уже пять поколений подряд рождаются девочки, и каждая становилась колдуньей, более сильной, чем ее мать. Виго, правда, магического дара не получил, зато в травах и всяких снадобьях с ним никто не сравнится.
  -- Благодарю вас, сударь, что тратите на меня свое время, - слабым голосом произнес Дер Винклен.
   Рыцарю случалось уже вот так же лежать, получив в какой-нибудь стычке множество ран и чудом не лишившись жизни. Но всякий раз гораздо хуже боли было чувство собственной беспомощности. Умелый боец, дравшийся на южной границе с эльфийскими лазутчиками, сейчас Бранк не смог бы встать с постели без посторонней помощи, и этим очень сильно терзался.
  -- О, что вы, - замахал руками Морлус. - Конечно, быть может, из Дьорвика наш край кажется диким и дремучим, но поверьте, сударь, в Альфионе тоже чтят рыцарский кодекс, а помощь странствующему паладину есть первейшая обязанность всякого, смеющего называть себя дворянином. Моя честь была бы запятнана до конца дней, посмей я пройти мимо, оставив вас на поживу лесному зверью и разбойникам.
   Мальчишка, подумал в этот миг Дер Винклен, настоящий мальчишка, слишком сильно увлекшийся куртуазными романами, заигравший в благородство. Наверняка этот парень не успел познать ни боли, ни смерти. Бранк был уверен, что юнец, гордо величавший себя рыцарем, никогда прежде не держал на руках умирающих товарищей, инстинктивно пытаясь засунуть им внутрь кишки, вывалившиеся из вспоротого одним взмахом эльфийского кинжала живота, и не слышал свиста вылетающих из зарослей, словно из пустоты, стрел. И уж едва ли этому прекраснодушному юноше хоть раз пришлось увидеть затерянный в приграничных лесах хутор, после того, как туда наведалось с полдюжины длинноухих выродков.
   Справедливости ради, нужно сказать, что и сам Бранк Дер Винклен лишь единожды смог своими глазами узреть подобную картину, но до сих пор он был не в силах забыть ее. Словно наяву рыцарь видел раскачивающиеся с протяжным, мерзким скрипом ворота, к которым стрелами был пришпилен хозяин хутора, видел изрубленные до неузнаваемости тела детей, тщетно пытавшихся укрыться в лесу, и вышедших как раз на затаившегося в роще эльфа. Он не мог забыть женщин, с которых мерзкая нелюдь заживо сдирала кожу. Эльфы никогда не опускались до насилия, считая людей не более чем животным, и к соитию с ними относясь точно так же, а потому они развлекались иными способами, которые едва ли можно было назвать менее жестокими.
   Весь юг родного королевства Дер Винклена пребывал в постоянной тревоге, всякое мгновение ожидая очередного набега. И все усилия пограничной стражи и армии были напрасны. Отряды воинов без устали рыскали по лесам, но никогда еще не удавалось поймать живого эльфа, зато поймать выпущенную спрятавшимся в кустах Перворожденным стрелу, или нарваться на клинок лесного воина можно было запросто. Карательные отряды приходили, делали свое дело и уходили, как правило, без потерь. И даже если людям, преследовавшим их, удавалось подстрелить кого-то из эльфов, никогда его товарищи не оставляли по эту сторону границы даже мертвое тело.
   Любая облава всякий раз заканчивалась примерно одним и тем же. Солдаты после тщетных поисков возвращались в казармы, чтобы помянуть погибших товарищей, а крестьяне, жители соседних с разоренным хутором селений. Начинали собирать вещи, уходя на север без страха перед любыми королевскими эдиктами. И никто не пытался остановить их. Стража пропускала беглецов безропотно, понимая, что именно из-за нее эти люди, не получившие защиты, вынуждены были оставлять обжитые дома.
  -- Скажите, сударь, что вообще привело вас в наши земли, - поинтересовался Морлус, не замечая измученного взгляда своего гостя и выступившей на лбу испарины. Похоже, юнец просто истосковался по изысканному обществу, решив, что нашел в спасенном рыцаре из Дьорвика хорошего собеседника. - Зачем вы направлялись в Фальхейн? Нет, нет, - вдруг воскликнул альфионец. - Если это нечто лично, о чем нельзя знать непосвященным, то не говорите ни слова, и простите меня за такую бестактность!
  -- Отчего же, - попытался пожать плечами Бранк. - Это вовсе не тайна, сударь. В какой-то момент мне стало скучно в стенах родового замка. Военная служба, которой я отдал немало сил, тоже перестала горячить кровь, и я решил отправиться в путешествие. В компании нескольких преданных слуг я побывал в Гарде и Келоте, полюбовавшись на тамошнюю жизнь. Но поскольку бродить по дорогам бесцельно не лучший способ времяпрепровождения, то, оказавшись в Альфионе, я решил поступить на службу к вашему государю.
  -- О, король Эйтор привечает при дворе чужестранцев, - кивнул Морлус. - Порой, - вы уж не примите на свой счет, сударь, - кажется, что чужакам наш правитель доверяет намного больше, чем своим верным рыцарям, - усмехнулся дворянин. - Но, как бы то ни было, у него на службе немало наемников, в том числе есть и ваши земляки, дьорвикские рыцари и простые солдаты, и все они здесь на хорошем счету.
  -- Но, к сожалению, мне пришлось вступить в бой намного раньше, чем стать воином вашего короля, - слабо усмехнулся рыцарь. - Вот уж не думал, что в Альфионе разбойники осмеливаются нападать даже на воинские отряды.
  -- Обычно грабители, скрывающиеся в окрестных лесах, не проявляют такой смелости, - согласился Морлус. - Та шайка, а которую вы наткнулись, уже успела пролить немало крови возле границы с Келотом, а потом подалась в наши края. Думаю, они решили, и не без основания, что рыцарь, путешествующий в сопровождении немалой по нашим меркам свиты, странствует не с пустыми карманами. Это была даже не шайка, а целая армия, - покачал головой альфионский рыцарь. - На месте боя мы насчитали дюжину трупов, но кое-кто наверняка уцелел и снова скрылся в лесу.
  -- Так нет ли смысла устроить облаву на это отребье?
  -- Разумеется, - согласился Морлус. - Едва прибыв в замок, я немедленно послал десяток своих воинов, к которым присоединится несколько охотников из окрестных селений. Думаю, они сумеют отыскать оставшихся в живых разбойников и покончить с этой ватагой, доставившей немало неприятностей. Вы, сударь, еще не поступив на службу королю, уже сделали немало благого для Альфиона, - рассмеялся друг рыцарь. - Эта шайка ограбила немало купцов и просто путников, отняв множество жизней, а вы без всякой помощи почти полностью уничтожили ее. Если даже кто и выжил в той схватке, то эта горстка напуганных бродяг отныне нисколько не опасна. Но я, разумеется, приму все меры, чтобы окончательно расправиться с ними.
   Дер Винклен только криво усмехнулся в ответ. Конечно, от разбойников страдали не только здесь. И в Дьорвике хватало любителей чужого добра, нередко устраивавших засады на лесных дорогах, но все же там столь многочисленная банда не имела шансов разбойничать достаточно долго. Дорожная стража бдительно следила за порядком на крупнейших трактах, и, стоило только где-нибудь объявиться грабителям, по их следу отправился бы не десяток, а сотня умелых воинов. Лесных душегубов затравили бы, точно дикое зверье, даже не так, ибо четвероногие хищники почти никогда не убивают из прихоти, движимые жаждой крови, а вот те, что ходят на двух ногах, даже получив от безропотно покорившихся купцов все товары, деньги, прочие ценности, запросто могли перерезать торговцам глотки. Не из чувства опасности, не от того, что их видели, а просто, чтобы пощекотать обоняние острым запахом свежей крови.
   Здесь же, прав был Ференц, лорды не заботились о безопасности не только своих подданных, но и тех, кто проездом оказывался на их землях. Бранк лишь на миг в красках представил, что могла сотворить такая орава головорезов, явившись, к примеру, в обычный поселок. Даже он, умелый боец, едва не погиб в бою с какими-то оборванцами, лишившись своих спутников, которые, особенно старый десятник, тоже умели сражаться, оттачивая свое мастерство в схватках отнюдь не только с грабителями, но и с действительно опасным противником. вроде тех же эльфов. Что уж говорить, дремучая, варварская страна, лишенная любого подобия порядка. Лорды по отдельности были слишком слабы, чтобы даже справиться с горсткой разбойников, а объединяться они не желали, ибо не могли забыть о давних раздорах, случившихся едва ли не между их прапрадедами.
  -- Вы проявили себя с лучшей стороны, продемонстрировав идеал храбрости и воинского искусства, - немного напыщенно произнес альфионский дворянин. - Уверен, король Эйтор будет рад принять к себе на службу столь отважного бойца.
   Дер Винклен закашлялся, надсадно, хрипло, так, что, казалось, мог изрыгнуть внутренности. Стоило только Морлусу увидеть это, как в его взгляде появилось искреннее беспокойство. Конечно, молодому рыцарю еще ни разу не пришлось побывать в настоящем бою, он не успел отнять ни единой человеческой жизни, но все равно дворянин понимал, каково это, пребывать в полной беспомощности, чувствуя постыдную слабость. В вдвойне тяжко это должно быть для сильного и храброго воина, ветерана, прошедшего немало боев.
  -- Я вас оставляю, сударь, ибо не смею больше отвлекать разговорами, - Морлус с поклоном поднялся на ноги, направившись прочь из отведенных раненому рыцарю покоев. Но, уже коснувшись медной дверной ручки, он обернулся: - Мой Виго знает свое дело, так что вскоре я надеюсь пригласить вас на охоту. Эти леса полны дичи, и при вашем воинском мастерстве, я не сомневаюсь, без хорошей добычи мы не вернемся.
   После того, как ушел хозяин замка, Бранк Дер Винклен забылся тяжким сном, в котором слились воедино картины недавних дней и далекого прошлого. Вновь и вновь рыцарь входил в тот хутор, походя разоренный пытавшимися вырваться из кольца облавы эльфами. Со скрипом распахивались створки ворот, сколоченные из широких дубовых досок, но только вместо безвестного хозяина на них висело утыканное стрелами тело Фернеца. А затем так глупо погибший воин, прежде живым выходивший из схваток с беспощадными эльфами, но павший жертвой какого-то грязного отребья, недостойного считаться настоящими бойцами, размыкал уста и что-то хрипел, вот только слов Бранк не мог разобрать.
   Обещания Морлуса не сбылись, и на утро рыцарь не только не чувствовал себя лучше, более того, у Дер Винклена вдруг появился жар. Тело словно горело огнем, ложе промокло от пота, и воин уже с трудом мог ощущать разницу между горячечным бредом и реальностью. Порой Бранку казалось, будто он различает лица Морлуса и его лекаря, одинаково опечаленные. Альфионский рыцарь словно о чем-то советовался с Виго, точнее, приказывал, а целитель лишь послушно кивал, пусть и с некоторой неохотой. Затем Дер Винклен вновь проваливался в омут кошмаров, то оказываясь на полях давно минувших сражений, то на королевском пиру, где его соседями за длинным столом были полусгнившие мертвецы.
   В себя рыцарь пришел, услышав шепот, монотонный, безостановочный, словно бурав, вгрызавшийся в его сознание. Открыв глаза, Бранк Дер Винклен увидел возле себя древнюю старуху, которой, пожалуй, было лет двести, если судить по сморщенному лицу. Но голос ее звучал уверенно и сильно, пусть рыцарь и не понимал ни слова из того, что говорила эта ведьма, невесть как пробравшаяся в замок, наверняка отлично охранявшийся, а в глазах ее мелькал прямо-таки юношеский задор и странное упрямство.
  -- Не спеши, рыцарь, - вдруг на вполне понятном языке произнесла старуха, впившаяся взглядом лицо Дер Винклена. - Ты молод, статен и силен, и тебе рано отправляться на последний суд. Для такого славного парня, как ты, чужеземец, найдется еще дело и в этом мире. - Старуха рассмеялась, резко, хрипло, безжизненно, словно ворон вдруг закаркал над ухом, продемонстрировав полустершиеся пеньки редких зубов.
   Бранк слушал, как зачарованный, а старая ведьма, кожа которой пожелтела от времени, точно старый пергамент, а волосы, выбивавшиеся из-под цветастого платка, стали не просто седыми, а какими-то бесцветными. Но она вовсе не казалась обезумевшей, эта древняя ведьма, во всяком случае, ничуть не безумнее чем остальные, родившиеся под этим небом, хотя смысл ее слов был сокрыт от внимавшего ей рыцаря.
  -- Сейчас ты уснешь, а когда очнешься, то не торопись покидать этот замок, - шептала ведьма, сверкая глазами. - Ты должен выйти за его стены спустя еще три дня, не прежде. А по пути смотри по сторонам, да не забывай оглядываться назад. Ты без страха сойдешься лицом к лицу с любым врагом, но от ножа в спину тебя спасет лишь тот, кто с того мгновения станет твоим спутником. В тебе еще кое-кто нуждается здесь, хоть пока ты ни о чем не догадываешься. А теперь спи, спи и не бойся ничего. Призраки прошлого больше не прикоснутся к тебе.
   Рыцарь не заметил, как погрузился в сон, а когда он очнулся, то с удивлением понял, что не осталось и следа от терзавшей его боли. Слабость, постыдная для того, кто всегда гордился своей силой и ловкостью, кто считал себя умелым воином, выносливым и терпеливым, исчезла.
   Легко поднявшись с постели, Бранк Дер Винклен подошел к окну, вдохнув напоенный ароматами леса воздух полной грудью. По телу словно прокатилась живительная волна, окончательно изгнав все хвори. Там, за стенами замка, был ясный теплый день, и с высоты донжона, господствовавшего над всеми окрестностями, можно было видеть трудившихся на полях крестьян, телегу, катившуюся прочь от крепостных стен, всадника в развевавшемся плаще, пронесшегося по пыльной дороге.
   От созерцания источавших мир и покой просторов, раскинувшихся за стенами замка, рыцаря отвлек шум за спиной. Воин резко обернулся, увидев замершую в дверном проеме служанку. Девчонка, на вид лет пятнадцати, сдавленно пискнула, встретившись взглядом с рыцарем, затем глянула куда-то вниз, покраснела до корней волос и, не говоря ни слова, исчезла. Последив за ее взглядом, Бранк Дер Винклен, оставшийся уже в одиночестве, вдруг понял, что совершенно обнажен, и, вероятно, своим видом привел служанку в полное смущение. В прочем, рыцарь всегда считал, что пусть лучше смущаются увидевшие его в неподобающий миг женщины, чем сам он, оставшись с ними наедине.
   За дверь раздались громкие шаги, явно принадлежащие не слуге, и в покои, отведенный раненому Дер Винклену, буквально ворвался хозяин замка. К этому мгновению, правда, рыцарь уже успел облачиться в штаны, которые нашел возле своего ложа, и натягивал шерстяную рубаху.
  -- Я счастлив, что вы встали на ноги, - обрадовано воскликнул Морлус, лицо которого, и впрямь, сияло от счастья. - Признаюсь, вы изрядно перепугали нас. Виго, мой лекарь, оказался бессилен, хотя делал все, что только возможно. И только его почтенная матушка смогла вам помочь.
  -- Матушка? - Бранк наморщил лоб. - Так эта древняя старуха, которая была здесь вчера, мать вашего лекаря? - удивленно произнес Дер Винклен. - Ваш целитель немолод, но эта... женщина... - рыцарь замялся, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы описать возраст жуткой старухи, настоящей лесной ведьмы.
   Морлус непонимающе уставился на своего гостя, и Дер Винклен под его взглядом невольно оглядел себя с ног до головы, еще и ощупав одежду, словно искал в ней какой-то беспорядок.
  -- Вечером? - повторил альфионский дворянин. - Верно, это было вечером, но отнюдь не вчера, друг мой. Вы беспробудно спали четыре дня, сударь, и, признаюсь, я уже стал подумывать, что эта колдунья навела на вас какие-то чары. Я же вам говорил прежде, что все женщины в роду моего лекаря была чародейками, ведьмами, если вам угодно? Сами понимаете, связываться теми, кто повелевает сверхъестественными силами, себе дороже, но иного выхода в тот миг просто не было. Вообще-то, эту старую ведьму редко удается уговорить сделать что-то, если она сама не хочет, - заметил Морлус. - Она живет в лесу, неподалеку от замка, совсем одна. И вот что странно, - воскликнул он. - Чтобы пешему обойти кругом ту чащу, понадобится часа три, но можно блуждать по дебрям неделю, и, так и не добравшись до жилища колдуньи, выйти туда же, откуда начал свой путь. Она являет прямую дорогу к своей лачуге лишь тем, кого сама желает увидеть. Это настоящая ведьма, а от таких следует держаться подальше, но нынче у меня просто не было иного выхода.
  -- Не думаю, что вам стоит беспокоиться об этом, - покачал головой Бранк. - Я чувствую себя превосходно, так что, пожалуй, следует отблагодарить эту колдунью каким-либо образом.
  -- Ну, раз так, я, наверное, пошлю ей несколько золотых монет, - согласился Морлус, испытавший облегчение, когда увидел, что его невольный гость очнулся, более того, встал на ноги, причем без посторонней помощи. - А сейчас, сударь, если вы действительно чувствуете себя лучше, позвольте пригласить вас на обед. Думаю, вам не помешает подкрепиться сейчас.
   Приглашение Бранк Дер Винклен принял со всем энтузиазмом, и спустя некоторое время явился в пиршественную залу, следуя за молчаливым слугой. Обед был сейчас как нельзя кстати, но единственное, что смущало рыцаря, был тот факт, что он оделся в камзол, принадлежавший явно кому-то из обитателей замка. Собственная одежда рыцаря, пострадавшая в бою, конечно, могла еще послужить, будучи починена, но вот являться в ней на пир, где может быть не только молодой Морлус, все же не стоило.
   Зал, в который немолодой молчаливый слуга привел дьорвикского рыцаря, был довольно просторным, и, пожалуй, мог вместить не менее двух дюжин гостей. Но сейчас стол был накрыт от силы для полудюжины человек. Всюду было полно свечей, и в их огнях золотые кубки и блюда загадочно блестели, отражая мерцающий свет отполированными, точно зеркала, боками, дробя его острыми гранями.
  -- О, вот и наш гость, - воскликнул Морлус, увидев вошедшего в трапезную Дер Винклена. - Я рад видеть вас в добром здравии, сударь. Это большая честь для всех, что вы гостите в нашем скромном жилище. Прошу, скорее за стол! Нужно отпраздновать ваше выздоровление.
   Учтиво поклонившись, Бранк занял указанное ему все тем же слугой, не произнесшим ни слова, точно это был немой, место. Пока рассаживались приглашенные к обеду люди, обитатели замка, рыцарь повнимательнее осмотрелся. У него на родине замков в том виде, в каком они существовали здесь, почти не было. Ограничив дворянские вольности, прежние короли не только запретили благородным господам содержать многочисленные личные отряды, порой насчитывавшие по две, а то и три сотни прекрасно вооруженных бойцов, но и строить укрепленные замки. Отныне жилища дьорвикских нобилей представляли собой обычные усадьбы, лишенные даже подобия крепостной стены, и нисколько не походили на те мощные цитадели-донжоны, совмещавшие в себе и покои господина, и казармы и склады с самыми различными припасами, какие можно было видеть в Альфионе.
   Некоторое представление о замке Бранк Дер Винклен составил уже когда следовал в трапезную, оценив прочность кладки и толщину стен. Укрепления были не особенно изощренными, но рыцарь засомневался, что эти стены могут увидеть хоть однажды настоящую армию, оснащенную всеми осадными машинами, катапультами, подвижными таранами и прочими порождениями кровожадного человеческого разума. А против дружины соседнего лорда, нескольких сотен наемников, по большему счету, хватило бы, пожалуй, и деревянного палисада с вышками для лучников.
   В целом замок казался довольно уютным, внушая, быть может, не вполне истинное ощущение безопасности. Правда, здесь было довольно мрачно и к тому же весьма прохладно. Даже сейчас, когда снаружи царил летний зной, в зале горел камин, распространяя вокруг волны тепла, а свет десятков свечей не мог разогнать сумрак. Но и его, в прочем, хватило, чтобы увидеть украшавшие стены гобелены, а также несколько треугольных и миндалевидных, вытянутых к низу щитов с потускневшими от времени гербами, изображавшими каких-то драконов, василисков и прочих монстров.
   Покрытая несколько выцветшей эмалью поверхность щитов была испещрена щербинами, следами могучих ударов, а, значит, щиты эти, прежде, чем очутиться на стенах трапезной залы, хоть раз побывали в бою, чего нельзя было сказать о висевших под ними скрещенных мечах или боевых топорах на длинных рукоятях. Оружие казалось слишком новым, чтобы быть боевым, и, вероятно, присутствовало здесь для красоты, понимание коей у альфионцев, видимо, было весьма своеобразным.
  -- Это щиты побежденных моими предками врагов, - поняв, что именно привлекло внимание гостя, пояснил рыцарь Морлус. - Вы, должно быть, знаете, сударь, что в Альфионе усобицы между соседями случаются довольно часто? Тот, кто слаб, кто не может защитить свой дом и свои земли, быстро лишается их, поэтому мы вынуждены содержать многочисленные дружины, чтобы было, что передать своим наследникам. Как видите, мой род и прежде оказывался сильнее многих, да и ныне, думаю, наша сила еще не полностью растрачена.
   Тем временем явились гости, которые оказались немолодыми крепкими мужиками, скорее всего, кем-то вроде командиров личной дружины Морлуса, приглашенными к столу просто для того, чтобы рыцарь и его гость не обедали в одиночестве. Что ж, несколько лет подряд гнившего в приграничных гарнизонах Бранка Дер Винклена такое соседство, по меньшей мере, не смущало, а, скорее, он даже был рад, что рядом находятся не напыщенные хлыщи, а настоящие воины. И пусть Альфион не вел больших войн уже долгие годы, жизнь в этом королевстве, судя по тому, что уже успел увидеть и услышать Бранк, едва ли можно было назвать тихой и безмятежной.
  -- Балдуин, капитан моей дружины, - представил Морлус невысокого коренастого усача, неловко поклонившегося гостю, услышав свое имя. - Самый преданный слуга нашего рода. А это его офицеры, Адальгерт, Бруно, Ротан.
   Приветствуя гостя, воины располагались за длинным столом. Затем появился еще один слуга, который осторожно, словно маленького ребенка, провел к месту по правую руку от самого Морлуса древнего старца, сгорбленного, седовласого и, вдобавок к этому, еще и слепого. Хотя, отсутствие зрения, кажется, не мешало этому деду, облаченному в парчу и золотое шитье, чувствовать себя в замке, как дома.
  -- Мой батюшка, - представил старца Морлус. - Он был великим воином, но однажды удача покинула его на мгновение, и коварный удар, нанесенный жестоким врагом, лишил моего отца зренья. Я вступил в наследные права, не дожидаясь его смерти, в нарушение обычаев.
  -- Подойди ко мне, гость, рыцарь Дьорвика, - хрипло произнес старик, и такая сила звучала в его голосе, что Дер Винклен сам не заметил, как оказался уже на расстоянии вытянутой руки от престарелого лорда.
  -- Милорд, - Бранк поклонился, а затем вздрогнул, невольно едва не отдернув руку, когда старец схватил своими буквально железными пальцами его запястье.
   Ладонь старого лорда, столь мудро отстранившегося от правления, не дожидаясь, когда его придушит в постели собственный сын, оказалась холодной и твердой. Это была десница воина, и Дер Винклен иначе вдруг отнесся к украшавшим зал щитам.
  -- Клинки наших лесных разбойников крепки, - ехидно произнес старик, не желавший выпускать руку своего гостя. - Но твоя шкура оказалась крепче, чужестранец. Славно, что добрый наш король Эйтор может обрести столь отважного и удачливого слугу и воина.
   Поначалу нечасто попадавшие за господский стол рубаки, которые, как-никак, были лишь наемниками, чувствовали себя довольно скованно, что не мог не заметить и дьорвикский рыцарь. Но затем напряжение спало, и обед продолжился в весьма непринужденной обстановке. Собравшиеся за столом люди, в той или иной мере являвшиеся воинами, быстро нашли общий язык. А Дер Винклен лишь время от времени с удивлением отмечал, что совершенно не ощущает слабости, которая должна была еще долго мучить его после столь тяжкой болезни.
   Слуги, появлявшиеся бесшумно, таскали блюда с дичью, подносили все новые кувшины с вином, напитком, весьма ценным на севере, где не росла виноградная лоза, а также с пивом, сваренным, как заметил между делом Морлус, специально к этому пиру. Затем в центр стола взгромоздили огромное блюдо из чистого золота с запеченным поросенком, фаршированным овощами. Обитатели замка и их гость о чем-то пытались беседовать, разговаривая с набитыми ртами, словно разом забыв о правилах этикета, к которым, в прочем, не относились с особым пиететом не только в этом северном королевстве, но и в почитавшем себя более цивилизованным Дьорвике.
   Дьрвикский рыцарь, у которого вдруг проснулся зверский аппетит, поглощал яства, поспешно подаваемые слугами, едва успевая что-то отвечать пытавшемуся поддержать светскую беседу Морлусу. Время от времени в их диалог вставляли реплики приглашенные на обед воины, но их присутствие было, кажется, лишь данью необходимости. А старый лорд, восседавший с гордым видом, словно подлинный хозяин замка, молчал, лишь время от времени прикладываясь к кубку с вином.
  -- Вы были во многих странах, - дожевывая перепелиное крылышко, произнес Морлус, тянувшийся уже к окороку и не забывавший о хмельном вине, которое в его чашу подливал мальчишка-слуга в ливрее, украшенной серебряными пуговицами. - Вы побывали в Келоте, Гарде, сударь, - обратился рыцарь к Бранку Дер Винклену. - И многое там видели. Но скажите, как вам, чужестранцу, наша страна?
  -- О, это прекрасная земля, с нетронутой природой, - медленно произнес не ожидавший такого вопроса рыцарь. - Богатый край.
  -- Бросьте, - вдруг нарушил молчание старец. - Пристало ли лицемерить, пусть и из лучших побуждений, знатному господину, благородному рыцарю, проявившему храбрость в бою, но робкому в своих речах? Вы говорите так, лишь бы не оскорбить нас, оказавших вам такое гостеприимство, а на самом деле думаете совершенно иначе.
   Бранк поперхнулся, поспешно схватив массивный кубок с вином и осушив его в один глоток. На мгновение рыцарю показалось, что старый лорд читает его мысли, получив такую способность подобно тому, как иные слепцы обретали невероятно острый слух.
  -- Убогий край, варварское королевство, лишенное порядка, не ведающее законов, - тем временем продолжил отец Морлуса, заставив умолкнуть всех, собравшихся за праздничным столом. - Как иначе может относиться ко всему, что успел увидеть, или хотя бы к тому, о чем лишь слышал, уроженец пресвященного Дьорвика? И, право, мы не можем винить вас. Да, наша страна не ведает единства, каждый удел живет по своим законам, и даже сам король не вправе вмешиваться в дела обычного рыцаря.
  -- Но и Дьорвик стал тем, чем стал, не просто так, - попытался смягчить довольно резкие слова старца Дер Винклен. - Наше единство, жесткая власть государя, не более чем ответ на вечную угрозу, что исходит из эльфийских лесов. Возможно, моя страна кажется сильной, но это лишь необходимость, ибо, имея своим соседом И'Лиар, нельзя оставаться слабым. Если бы не наша сплоченность, нелюдь залила бы кровью все на тысячи лиг окрест. Неужто вы полагаете, наши нобили просто так пожертвовали своими вольностями, добровольно надели на себя ярмо королевской власти? Наша сила - не прихоть, но необходимость, без которой давно уже не стало бы самого Дьорвика. Вам нужно благодарить небеса, ибо в Альфионе не ведают, сколь опасен и кровожаден народ, зовущийся Перворожденными.
  -- О, да, у нас нет таких сильных и безжалостных врагов, - хрипло рассмеялся старый лорд. - И нам нет нужды объединяться. Пока наши лорды развлекаются тем, что разоряют владения своих соседей, ослабляя собственную страну, множа вражду, которую едва ли удастся быстро забыть в час опасности. Иные пеняют на государя Эйтора, обвиняя его в недоверии своим родичам, в том, что он приближает к себе чужеземцев, наемников. Ведь и вы, сударь, желаете стать одним из тех, кто служит королю? Но, быть может, наши дворяне не правы, ибо, если опасность будет угрожать всему Альфиону, не многие из них станут под королевские знамена. Нет хуже раздора среди братьев, среди тех, в чьих жилах течет одна кровь. И пусть уж Альфион будет спасен чужестранцами, нежели уничтожен собственным народом.
   После этой странной речи старика, похожего на пророка, вещающего откровения богов, все разговоры как-то угасли, и спустя совсем малое время обед закончился. Бранк Дер Винклен вернулся в свои покои, воины отправились нести службу, а престарелый лорд, заявив, что он устал, тоже покинул трапезную, сопровождаемый Морлусом.
   Хотя дьорвикский рыцарь чувствовал себя отлично, и был готов хоть сейчас идти в бой, не то, что продолжить путешествие в Фальхейн, он остался в замке еще два дня, развлекаясь все это время беседами с Морлусом, словно зачарованный, слушавшим рассказы про обычаи других стран. Молодой дворянин, не бывавший дальше столиц Альфиона, но жаждавший увидеть собственными глазами дальние края, буквально пытал своего гостя, и Бранк, пытаясь хоть так отблагодарить хозяина замка за помощь, говорил часами, вдохновенно и пылко.
   Порой альфионский рыцарь пускался в пространные рассуждения о политике, так, как он ее понимал. Получив кое-какое образование, младший Морлус, похоже, пытался доказать гостю, что он сведущ в истории и философии, устраивая диспуты в совершенно неподходящий момент.
  -- Возможно, у нашего королевства нет сильных врагов просто потому, что сами мы слабы и не представляем интереса для соседей, - рассуждал Морлус, уединившись со своим гостем в замковой библиотеке, приятно поразившей самого Дер Винклена разнообразием томов, среди которых встречались старые и весьма редкие сочинения на всевозможные темы, от поэзии до теории чародейского искусства. - Мы не столь богаты, чтобы кто-то страстно жаждал завоевать Альфион. Что у нас есть? Лес, пушной зверь на севере, истощившиеся рудные жилы, и все. По мне, все это не стоит большой войны, большой крови.
   Бранк Дер Винклен лишь согласно кивал, в душе горько смеясь над этим мальчишкой. Уж лучше обходиться совсем без врагов, чем иметь под боком кого-нибудь вроде эльфов. Их ненависть к человеческому племени, копившаяся не веками даже, тысячелетиями, не имела ничего общего с чувствами, что жители одного королевства испытывают к соседям. Здесь не было места миру, а установившееся несколько десятилетий назад затишье было не более, чем попыткой выиграть время. Все, от короля до последнего стражника понимали, что война ожжет разразиться в любой миг, а потому весь Дьорвик походил на взведенный арбалет, напряженный, готовый к бою.
  -- Если бы явился вождь, способный объединить нас, собрать в своих руках весь Альфион, не на словах, на деле, я, пожалуй, охотно явился бы под его знамена, - продолжал Морлус. - Мы веками воюем сами с собой, и, рано или поздно, истребим собственный народ. Лорды ссорятся, а горят не замки, горят деревни, дома тех самых сервов, которые, если вдуматься, кормят нас же самих, позволяя тешиться усобицами, кровной местью.
  -- Возможно, ваш король смог бы принести мир в Альфион, если бы вы, сударь, и прочие дворяне поддержали его сейчас, вместо того, чтобы ожидать появления некоего мессии, вождя, о которым вы упомянули, - пожал плечами Дер Винклен. Уроженец сильное державы, где воля сюзерена была непреложна, где никто не смел идти против короля даже в малом, он, говоря откровенно, не понимал, какая честь быть правителем страны, в которой твое слово, что пустой звук для всех, кроме горстки наемников.
  -- Король? - вскинул брови Морлус. - О, вы чужак здесь, и, разумеется, не можете знать, сколь велика власть государя. Недавно к нашим северным границам подступила орда хваргов, - сообщил рыцарь. - Это кровожадные варвары, жуткие твари, способные опустошить целый край, выжечь его дотла. Король бросил клич, призвал лордов, и что же? Четыре сотни воинов, ополчение северных уделов, двинулись навстречу варварам. Четыреста, понимаете? А хваргов было не меньше тысячи! Эта горстка храбрецов погибла на берегах далекой северной реки. Они сдержали натиск врага ценой собственных жизней, а соседи тех лордов, что выступили в поход, теперь грозят захватить оставшиеся бесхозными феоды. Лорд Фергус, рыцарь без страха и упрека, пал, защищая свою страну, а его родичи, братья-рыцари, уподобившись стервятникам, готовы теперь разодрать на клочки его владения. Да если подумать, тот же Фергус защищал не королевство, а собственные земли, ведь, вторгнись варвары в Альфион, они прокатились бы сметающей все живое волной именно по его уделу. А вы говорите, король! Он слаб, к его словам никто не прислушивается, не спешит исполнять его волю, если только не видит в том личной выгоды. Нет, этим землям нужен порядок, - убежденно воскликнул альфионский дворянин. - И, право же, лучше быть слугой могучего вождя, чем вольным, но до обидного слабым, и грызться с такими же слабыми соседями из-за нескольких акров пахотной земли или пары угнанных коров, проливая кровь своих же родичей!
   Морлус, в прочем, развлекал своего гостя не только заумными беседами. Выполнив свое обещание, на второй день он вытащил Бранка на прогулку, показав ему окрестности замка. Вдвоем они объехали едва ли не весь феод, вовсе не такой обширный, как сперва подумал Дер Винклен. Наконец дьорвикский рыцарь смог увидеть со стороны и замок, хозяева которого проявили к путнику немало сострадания. Снаружи родовое гнездо Морлусов не производило особенно сильного впечатления, хотя, этого рыцарь не мог не признать, могло дать своим обитателям защиту в случае появления врага, тем более, едва ли этот враг оказался бы слишком силен.
   Пребывание Бранка Дер Винклена в гостях у Морлуса нельзя было назвать неприятным, скорее, наоборот. Но однажды, проснувшись, рыцарь понял, что пора отправляться в путь. Он и так слишком долго задержался здесь, бесцеремонно пользуясь гостеприимством радушных хозяев. Но, решив, что пора продолжить путешествие, целью которого отныне стал Фальхейн, дьорвикский рыцарь столкнулся с проблемой, которой прежде не придавал значения.
   Отправившись в путешествие, и даже не предполагая в тот день, что завершится оно в далеком Альфионе, Дер Винклен кроме верных слуг взял с собой немало скарба, могущего пригодиться в дороге. Разумеется, они имел при себе довольно золота, чтобы останавливаться на ночлег в приличных трактирах, а не каких-нибудь клоповниках, а также и доспехи, прочные латы, изведавшие удары эльфийских стрел. Но разбойники, если конечно, то было их рук дело, отступив, когда встретили яростный отпор рыцаря и его свиты, все же прихватили с собой нагруженных поклажей коней. И если Бранк не очень сожалел о золоте, то пропажа брони ввергла его в печаль, ибо что это за рыцарь, который явится пред грозные очи короля в порванном, залатанном камзоле. И еще хуже было то, что теперь Дер Винклен не имел даже коня, то есть, оставшиеся путь до Фальхейна ему пришлось бы проделать пешком, а это было сущим позором для благородного господина.
  -- Когда я прибыл на место, сопровождаемый своей свитой и крестьянами, тем, что наткнулись на место схватки, я увидел лишь множество изрубленных тел, и даже сперва усомнился, что здесь может быть кто-то живой, - поведал Бранку его спаситель. - Это чудо, что вы не умерли там прежде, чем эти сервы появились на тракте.
  -- Благодарить я должен не сервов, но вас, - возразил рыцарь. - Не окажись вас поблизости, сударь, возможно, крестьяне так и бросили бы меня умирать.
  -- Все может быть, - кивнул Морлус, никогда не веривший в искренне почтение черни к тем, кто носит рыцарские шпоры. - Но, в любом случае, кроме покойников и вас, едва ли чем-то отличавшегося в тот миг от мертвецов, я не увидел больше ничего. Кони, те, на которых передвигались вы и ваши слуги, а также и вьючные лошади, все они исчезли бесследно. Пожалуй, не разбойников стоит винить в этом. Те бежали в чащу, не помня себя от страха, а вот мои сервы вполне могли увести лошадей неприметными тропами. Знаете ли, свести клеймо не трудно, да и не всякий покупатель обратит на это внимания, особенно, если продавец запросит небольшую цену.
  -- Но, будь я проклят, доспехи-то им для чего? - воскликнул дьорвикский рыцарь.
  -- Пожалуй, у добрых моих подданных просто не было времени проверять содержимое вьюков, - усмехнулся в ответ на это Морлус. - В конце концов, в хозяйстве любая железка сгодится, пусть даже и чеканный панцирь или рыцарский шлем. Повезло, что вас не добили, после чего запросто раздели бы, бросив тело в канву. Сапоги, понимаете ли, вещь тоже очень ценная.
   Поняв, в какое бедственное положение попал, Бранк Дер Винклен искренне опечалился. Не имея ни коня, ни доспехов, сохранив только меч, да пять золотых монет, все, что было на момент нападения в кошельке, он едва ли мог называться рыцарем, если только не хотел потешиться сам над собой.
  -- Пожалуй, нужно расспросить тех людей, что нашли вас, - предложил тем временем альфионский дворянин. - У меня в замке найдется пара мастеров, которые развяжут язык любому упрямцу. Где это видано, обирать до нитки умирающего рыцаря? Тем, кто посмел сделать подобное, лучшей наградой будет каленое железо, ну, или хотя бы плеть.
   Бранк только покачал головой, поражаясь, в каком беспросветном варварстве живет этот край. В Дьорвике каждый знал свое место, и крестьяне не пользовались особыми вольностями, но никто, даже сам король, не мог просто так схватить любого серва и запытать его до смерти, если для того не было по-настоящему веской причины. Здесь же каждый полунищий рыцарь, владелец населенного крысами и клопами каменного мешка, именуемого замком, обладал такой властью, которая не снилась, пожалуй, иным императорам минувших эпох.
  -- Думаю, это лишнее, - поспешно помотал головой Дер Винклен, которому претила мысль, что кто-либо, пусть даже немытый мужлан, пострадает из-за того, что, если вдуматься, все же спас жизнь чужеземцу. - Но, как бы то ни было, едва ли я теперь могу явиться в Фальхейна в таком виде.
  -- Если угодно, я дал бы вам коня, - произнес искренне сочувствовавший гостю Морлус. - И некоторую сумму денег тоже, чтобы не пришлось ночевать под открытым небом.
  -- Боюсь, я и так злоупотребил вашим гостеприимством, - попытался отказаться Бранк. - Я не смею просить вас более ни о чем.
  -- Ну, если не желаете принимать подарок от меня, что, кстати, могло бы стать поводом для обиды, то можно поступить иначе, - не сдался альфионец. - Будем считать, что коня и золото я вам одолжу. Вы ведь желаете поступить на службу к королю Эйтору, так? Уверен, столь храброго и умелого овина он примет с радостью, тем более, к дьорвикцам правитель Альфиона вообще питает некоторую слабость. А коль скоро наш государь щедр, вы, без сомнения, очень быстро сможете вернуть мне этот долг. Ваша честь не пострадает, ибо вы явитесь в столицу в подобающем виде, и вы при этом не станете тяготиться напрасными обязательствами.
   Решение оказалось весьма разумным, и потому на следующее утро Бранк Дер Винкле отбыл из замка Морлуса на смирном гнедом жеребце, едва ли годном, чтобы нести своего седока в атаку, но выносливом и неприхотливом, как раз таком, какой и требуется путнику, не особенно спешащему куда-либо. В кошельке позвякивали двадцать тяжелых золотых кругляшей, а в замке щедрого и гостеприимного рыцаря осталась расписка, заверенная подписью гостя из Дьорвика. Путешествие продолжалось, и в том миг никому неведомо было, куда приведет гостя из дальних краев извилистая лента начинавшейся у его ног дороги.

Глава 12 Рыцарь и слуга

  
   Таверна называлась "Великий герцог", и место для нее было выбрано исключительно удачное. На востоке, ровно в одном дне неспешного пути, находился городок Рольг, много лет назад бывший лишь жилищем паромщика, переправлявшего купцов и просто путников, явившихся в славное королевство Келот от восхода солнца, из Альфиона или земель еще более далеких. Там, у стен Рольга, сходились два тракта, один вел на восток, в земли сумрачного Альфиона, другой уходил к полуденным границам державы. И путешественники, кем бы они ни были, явившиеся из сопредельных земель, если конечно, не желали бродить по глухим лесам, продираясь сквозь бурелом, непременно оказывались в городке. А уж из Рольга единственный нахоженный тракт вел как раз в славный Харвен, столицу гордого Келота. И ровно посредине этого тракта находилась та самая таверна, хозяин которой всегда был готов дать щедрым гостям кров и пищу.
   В таверне, над входом в которую висел весьма искусно написанный портрет горделиво взиравшего на останавливавшихся здесь путников усача, должно быть, того самого герцога, в тот день было многолюдно, в прочем, почти как и всегда. С юга как раз пришел большой обоз. Купец, сопровождаемый многочисленными слугами и охраной, спешил на торг в Харвен. А лучшие комнаты, располагавшиеся на втором этаже добротного каменного здания, занял столичный дворянин, от скуки, должно быть, решивший попутешествовать. Хватало и иного люда, крестьян, уплатив немалые подати, также решивших наведаться в столицу, на тамошний рынок, всегда славившийся изобилием, паломников, поклонявшихся неведомым богам, просто бродяг, жизни не мыслящих без скитаний.
   Было шумно, слышался невнятный гул десятков голосов. С кухни раздавалось шкворчание поджариваемого мяса, раздраженные крики повара, старавшегося угодить остановившимся в "Великом герцоге" путникам, и оттого не жалевшего подзатыльников для своих помощников. Доносились запахи жареного лука, свежего хлеба и пива, которое было почти на каждом столе, ибо на настоящее вино не у всякого хватало монет в отощавших за время пути кошельках, а пиво здесь подавали отменное, почти не разбавляя его водой.
   Царила суета, когда путешественники спешили скорее набить брюхо, чтобы затем предаться долгожданному отдыху не под сводами ночного неба, а в настоящей постели, или, напротив, пуститься вновь в дорогу, если дела, выгнавшие странников на тракт, не терпели отлагательства. А трактирщик пытался угодить гостям, не скупившимся на серебро. Должно быть, именно поэтому едва ли кто-то из постояльцев и немногочисленных слуг, беспрестанно сновавших по просторному залу, обратил внимание на двух человек, что вели обстоятельную беседу, устроившись в дальнем углу трактира. Зря, ибо в эти мгновение решалась, ни много, ни мало, судьба целого королевства, хотя об этом в действительности не догадывались и сами собеседники.
  -- Значит, кому-то на востоке понадобились храбрые и умелые воины, готовые рискнуть собственной шкурой за пригоршню монет? - Высокий, это было заметно, даже когда он сидел, широкоплечий мужчина, при взгляде на которого в глаза сразу бросалась гладко, прямо-таки до зеркального блеска, выбритая голова, и широкая рыжая борода, опускавшаяся на грудь, скорее не спрашивал, а утверждал.
   Рыжебородый нисколько не сомневался в правильности своего предположения, ибо он был капитаном наемного отряда. Как раз сейчас вожак наемников вел торг с очередным нанимателем по поводу того, за какое именно количество золота или серебра в очередной раз придется рисковать головой его солдатам, и, вполне возможно, лично ему, Джоберто, одному из самых удачливых кондотьеров, как в этих краях называли людей его профессии.
   Удача в таком деле, как нелегкий труд наемного воина, дорогого стоила, и Джоберто, по мнению многих, пользовался особой благосклонностью этой столь переменчивой в желаниях госпожи. Он был известен, как капитан, никогда не ввязывающий в абсолютно безнадежные авантюры, а потому за несколько лет, что занимался своим ремеслом, потерявший в почти не прекращавшихся походах едва ли дюжину бойцов. Прочие наемники это знали, и потому охотно шли в отряд. Желающих было столь много, что Джоберто мог придирчиво отбирать будущих псов войны, принимая к себе только лучших, действительно опытных воинов, а не бродяг или разбойников с большой дороги.
   Кондотьер всем своим видом демонстрировал удачу и достаток. Глубокого изумрудного цвета, с алыми вставками, камзол его был пошит из великолепной парчи настоящим столичным портным. В левом ухе наемника красовалась массивная золотая серьга, за которую обычный крестьянин мог купить целое стадо коров, шею обвивала толстая цепь из того же металла, а пальцы были усеяны перстнями. Искусно ограненные самоцветы, вышедшие из рук гномов, лучших мастеров, из всех, кто когда-либо занимался ювелирным делом, тускло сверкали, отражая свет многочисленных светильников.
   Разумеется, отважный наемник, как и подобает воину, был вооружен. На поясе Джоберто висел длинный меч из великолепной стали, тоже поделка гномов, а также широкий кинжал. Эфесы их, конечно, тоже были богато украшены золотом, рубинами и изумрудами. И хотя трактирщик не приветствовал, когда по его заведению расхаживали до зубов вооруженные громилы, сказать хоть слово кондотьеру хозяин "Великого герцога" не осмеливался, догадываясь, каков будет ответ.
  -- Что ж, если твой господин не скупится на звонкую монету, мой отряд тоже может участвовать в потехе, - степенно, с чувством собственного достоинства, молвил капитан Джобрето, с явной насмешкой глядя на своего нанимателя. - Я могу выставить двадцать шесть всадников в полном вооружении, пятнадцать конных лучников, а также шесть или семь десятков пехотинцев с алебардами и арбалетами, - предложил кондотьер. Его собеседник при этих словах бросил быстрый взгляд куда-то за спину наемнику, и Джобрето удовлетворенно кивнул.
   Хоть кондотьер был сугубо незнатного происхождения, став весьма известным и даже уважаемым человеком, он с некоторых пор предпочитал путешествовать со свитой. И потому, что так было солиднее, и потому, что, странствуя в одиночку, можно было легко расстаться с цепями и перстнями, а то и с головой, ибо на каждого мастера меча всегда найдется тот, кто владеет клинком лучше. Поэтому капитан вольного отряда прибыл в "Великого герцога" не один, а в сопровождении четырех своих бойцов, крепких парней, вооруженных до зубов, так и источавших мрачную уверенность в себе. Сейчас эта четверка, устроившаяся за соседним столом, поглощала пиво и жареное мясо, бросая по сторонам исполненные надменности взгляды.
   Солдаты удачи откровенно скучали, никак не находя повода, чтобы обнажить оружие или хотя бы размять кулаки, разумеется, о чью-нибудь физиономию. Казалось, наемникам даже хотелось, чтобы кто-нибудь посягнул на жизнь или хотя бы кошелек их командира. Уж тогда они показали бы, что не для красоты прицепили к широким поясам мечи, оружие, которое мог позволить себе только настоящий рыцарь. Конечно, желающих связаться с четверкой рубак и их могучим предводителем, явно способным свалить одним ударом громадного кулака разъяренного быка.
  -- Да, мои парни знают толк в ратном ремесле, - с гордостью произнес кондотьер, перехватив уважительный взгляд. - Все отлично вооружены, это не оборванцы какие-нибудь. И будь уверен, они все, как один, умелые бойцы, которые не дрогнут в самой суровой сече.
   Джоберто взирал на своего собеседника с гордостью и даже некоторой долей презренья. Хоть то и был наниматель, могущий дать работу солдатам, и еще одну пригоршню золота их командиру, гость с востока не производил серьезного впечатления.
   Довольно молодой, гладко выбритый по последней дьорвикской моде, недавно появившейся меж дворян, на дворянина он не был похож нисколько. Он и представился коротко, без титулов и чинов, бросив кондотьеру, когда тот сел напротив него:
  -- Вернон.
   Нет, этот парень решительно не походил на богатого и знатного сеньора. Слишком скромная одежда, пусть и вполне добротная, простой клинок на поясе, сейчас прислоненный к скамье, был лишен украшений. Конь чужестранца тоже не выглядел особо дорогим, - просто выносливая скотина, и только, - равно, как и упряжь. И, наконец, на встречу с капитаном наемников этот малый прибыл один, без свиты, а известно, что даже самый нищий рыцарь не будет странствовать, не прихватив с собой хотя бы единственного слугу.
   В прочем, держался этот человек спокойно, нисколько не смутившись своего собеседника. Он знал себе цену, и странная уверенность несколько смущала Джоберто. К тому же наемник разглядел на ладонях человека, вполне возможно, бывшего выходцем из Дьорвика, мозоли, какие может оставить только черен меча. Этот парень был воином, по крайней мере, он очень долго и упорно тренировался, овладевая фехтованием. А такую науку, уж это кондотьер знал наверняка, не постигают только лишь движимые одной скукой.
  -- Мой господин готов щедро платить за каждый меч, каждого воина, что согласен служить ему, - наниматель не пытался делать вид, что говорит от своего имени. Нет, назвавшийся Верноном был лишь посланником неведомого сеньора, исполнявшим его волю. И, как с удивлением заметил Джоберто, был горд тем, что выполнял чей-то приказ, считая свою службу наградой, а не тяжким трудом.
  -- Ты знаешь цену? - деловито спросил кондотьер, поняв, что разговор пошел в привычное русло.
   О, сколько раз так же он, Джоберто, порой называемый Счастливчиком, и иногда просто Рыжебородым, сговаривался с обделенными наследством дворянчиками, жаждавшими вернуть папенькин феод, бастардами, порой даже просто купцами, отправлявшимися в дальние страны. Несколько раз довелось послужить и самому королю, который, к сожалению, не был так щедр, как хотелось бы. Должно быть, оттого, что короне были готовы служить очень многие, и один отряд Джобрето не изменил бы ничего, вздумай кондотьер отказаться вступать в войско государя.
  -- Мой господин готов платить полмарки каждому всаднику, а пешему воину - четверть, - предложил наниматель.
   Плата оказалась весьма неплохой, чуть больше, чем обычно давали обделенные судьбой искатели славы и богатства. Это радовало капитана, но одновременно и настораживало, поскольку такая щедрость могла означать и великий риск.
  -- Неплохо, - кивнул кондотьер, в котором жадность всякий раз с завидным постоянством побеждала странные предчувствия. Нет, он мог и отказаться, если опасность была действительно велика, но пока причин для этого Счастливчик Джоберто не видел. - Где придется воевать?
  -- На востоке, - коротко, словно нехотя, ответил наниматель. - В Альфионе.
  -- Вот как, - вскинул брови наемник. - Неужто с варварами, с хваргами? Слышал, они вновь пришли с севера, и вот-вот достигнут границы королевства, - припомнил наемник добравшуюся и до этих мирных краев молву.
  -- Нет, не с ними, - коротко произнес чужеземец. То, что он не был альфионцем, Джобрето понял сразу. - Выступишь немедленно, станешь лагерем на границе, возле Слейма, - приказал затем Вернон. - Знаешь, где это?
   Джоберто, разумеется, знал. Небольшой пограничный городок, настоящая дыра, где был один единственный приличный трактир. Оттуда до Фальхейна, столицы Альфиона, было меньше недели пути, а если удастся вовремя менять коней, то от силы дня четыре.
  -- Там будешь ждать, покуда не явится к тебе человек, у которого окажется вот это, - и наниматель положил на стол тяжелый серебряный перстень с затейливым вензелем. Символ был странным, и, кажется, весьма древним.
  -- Долго ли ждать? - уточнил наемник.
  -- Нет, - покачал головой его собеседник. - Седмицу, может, чуть больше. Но не беспокойся, мой господин не заставит вас грабить крестьян в поисках пропитания. - Наниматель протянул Джоберто увесистый кошель, издававший приятный металлический звон. - Вот задаток. Здесь двадцать имперских марок. Чистое серебро, - зачем-то добавил наниматель, будто кто-нибудь видел поддельные монеты.
   Древние марки, отчеканенные в Эссаре, до сих пор считались самой надежной валютой. Чары, наложенные на них много веков назад, не развеялись до сих пор, и если кто-то пытался подделать монету, то металл в форме просто распадался невесомым пеплом. Как говорили, все дело в символах, выбитых на аверсе каждой монеты, якобы, таивших в себе магию. И повторить их мог только настоящий чародей, а этот люде редко опускался до того, чтобы заниматься фальшивомонетничеством.
  -- Погоди, - остановил своего собеседника кондотьер. - Нужно составить контракт, чтобы все было честь по чести. Гламс, поди сюда, - Джобрето окликнул одного из своих телохранителей.
   Воин, едва услышав свое имя из уст предводителя, легко вскочил из-за стола, оставив недопитое пиво, и поспешно подбежал к капитану. Через несколько мгновений пергамент, на котором подсыхали чернила, лежал на столе перед нанимателем с востока.
  -- Я, Джоберто, кондотьер и капитан вольного отряда, обязуюсь служить дворянину из Альфиона, исполняя всякое его повеление, покуда тот будет платить названную цену, половину серебряной марки на каждого конного воина, и четверть на всякого пехотинца, что явится к нему под моим началом, - прочитал гость с востока.
   Наемник удивленно хмыкнул - оказывается, этот парень еще был грамотным, что нечасто встретишь. Сам Джоберто, например, только и научился, что подписываться. Нет, все-таки этот парень явно из благородных, решил кондотьер, может, обычный рыцарь, даже незаконнорожденный, но наверняка не простолюдин, выучившийся махать мечом.
  -- Можешь быть уверен, капитан, это справедливая война, - вдруг произнес наниматель, поименовав своего собеседника на южный манер, тем лишний раз подтвердив, что родился он и вырос в Дьорвике или еще дальше на восток.. - Твоим солдатам не придется пятнать себя позорящими имя всякого воина делами.
   Кондотьер в ответ на эти уверения лишь криво усмехнулся. Он давно наигрался в честь и всякие рыцарские кодексы. Какая разница, придется ли защищать чей-то дом от кровожадных врагов, или, напротив, разорять земли не полюбившегося кому-то сеньора, убивая простых крестьян? Это благородные могли часами беседовать о том, что должно и чего нельзя делать воину, а Джоберто со своими бойцами были ремесленниками войны, готовыми взяться за любое дело, лишь бы не забывали платить за их старание.
   Вернон покинул Великого герцога", оставив наемников во главе с их капитаном глотать горькое пиво. Разумеется, Джоберто в этот миг не мог знать, что точно такой же торг, товаром в котором были человеческие жизни, щедро, кстати, оплачиваемые звонкой монетой, шел не только в единственном трактире. Десяток кондотьеров, успевших стать знаменитыми, точно так же, как сам Счастливчик, польстившись на щедрую награду, теперь гадали, в какой войне им предстоит участвовать вскоре. Все они получили один и тот же приказ - выступать на восток, к границе, и ждать сигнала, появления того, кто поведет их дальше, на бой, и возможно, на смерть. В прочем. К этому наемники, половину жизни отдавшие войне, как раз были готовы.
  
   Таверны, трактиры, корчмы, постоялые дворы. Пожалуй, всякий человек хоть раз в жизни, долгой или до обидного короткой, оказывался вдали от родного дома, движимый чувством долга, страхом или, быть может, просто пожелавший взглянуть, как живут в дальних краях. И они, эти путники, всегда могли надеяться получить кров и пищу на постоялом дворе. Изо всех сил пытавшиеся казаться радушными хозяева постоялых дворов, пусть и не даром, охотно готовы были накормить, напоить и обогреть уставших странников, избавив их к тому же и от необходимости ночевать под открытым небом, содрогаясь под порывами злого морозного ветра или тугими струями проливного дождя. И потому каждый, хоть раз совершивший дальнее путешествие, вернувшись в свой дом, не мог относиться к этим людям без некоторой доли почтения, или хотя бы благодарности.
   Но, конечно, не все владельцы таверн и постоялых дворов могли похвастаться тем, что в стенах их заведений всегда было многолюдно, и медь, серебро или даже золото рекой текло в их необъятные карманы. Вот и в скромной корчме, стоявшей почти ровно посередине тракта, ведущего от столицы королевства Альфион, гордого Фальхейна, на запад, точнее, на юго-запад, к границе с Келотом, почти не было постояльцев, что, к сожалению, было скорее правилом, нежели исключением.
   Трактирщик, при рождении прозванный Рамусом, окинул сонным взором погруженный в полумрак зал, лишь на мгновение сосредоточив взор на одиноком путнике, явившемся почти на рассвете, и сразу потребовавшем пива и жареного мяса. И то и другое, разумеется, было подано на стол, а конь, весьма приличный жеребец, на котором верхом и прибыл этот человек, был поставлен в конюшню, попав в умелые руки Гудвина, сына престарелого трактирщика, исполнявшего также - и весьма неплохо, между прочим, - обязанности слуги.
   Рамус, за свои немалые уже годы повидавший великое множество людей, сразу понял, что на постой к нему заглянул странствующий рыцарь, причем не здешний. Вот только почему-то рыцарь этот путешествовал в одиночестве, хотя обычно даже самые бедные дворяне предпочитали находиться в компании слуги. На худой конец, у этого крепкого мужика, явно привычного и к долгому путешествию со всеми его опасностями, и к оружию, могла быть вьючная лошадь, на которой воин возил бы свои доспехи. Но ничего подобного у путника не имелось, зато на поясе, как раз рядом с вдетым в ножны длинным мечом, колющим, явно южной работы, болтался весьма пухлый кошелек.
  
   Дверь скрипнула, впуская в трактир скупой свет, а также доносившиеся с улицы голоса и запах конского навоза. Рамус, было встрепенулся, решив, что все же пожаловал богатый и щедрый постоялец, но, окинув опытным взглядом выросшего на пороге человека, сразу сник.
   В трактир явился еще один бродяга, молодой парень, высокий и худой. Этот малый, зачем-то прицепивший на пояс короткий клинок в потертых ножнах, был почти совершенно седым, что не могло не броситься в глаза. Кстати, кроме меча путник имел только почти пустой заплечный мешок, и еще более тощий кошелек, в котором, как предположил трактирщик, не нашлось бы и десяти медных монет.
   Путник, так неожиданно появившийся в трактире, вымок насквозь. Мелкий дождь моросил с самого утра, а сейчас, подумал Рамус, он, должно быть, превратился в настоящий ливень, и может, к тому же, затянуться надолго.
  -- Чего желаете, почтенный, - презрительно ухмыльнувшись, поинтересовался у молодого парня, даже младше Гудвина, Рамус, придав своему голосу почтительный до невозможности тон. - Вино, комнату?
  -- Подай мне поссет, трактирщик, - ответил, заметно смутившись, гость, бросавший по сторонам заинтересованные взгляды. - Да побольше, и погорячее!
   Этот парень как-то пытался держаться уверенно, но многоопытный корчмарь с первого взгляда понял, что это обычный бродяга, простец, неведомо, зачем отправившийся в путь.
  -- Присаживайся, друг, - хозяин постоялого двора кивком указал на пустой, если не считать того рыцаря, зал. - Подожди, сейчас будет тебе поссет.
   Парень, твердой походкой прошествовав мимо уткнувшегося в почти пустую кружку бродячего рыцаря, уселся за стол в самом центре зала, бросив на широкую скамью рядом с собой мешок. Меч, как машинально подметил Рамус, он от пояса так и не отцепил, точно ожидал внезапного нападения. И за рукоять клинка этот парень держался весьма уверенно, вовсе не так, как касается оружия человек, впервые взявший его в свои руки.
  -- Клара, - крикнул трактирщик. - Клара, поди сюда, сонная корова. Живее, обслужи путника!
   Как бы то ни было, явился постоялец, и его следовало принять хотя бы с подобием радушия, тем более, поссет, теплое молоко, смешанное с вином и приправленное специями, тоже стоило денег, а Рамус никогда не брезговал даже стертым медяком.
  
   Ратхар, устало опустившись на засаленное сидение, осмотрелся, убедившись, что очутился в не самом богатом и не самом чистом трактире. Конечно, полутьма, вызванная, видимо, экономией свечей, скрывала многие недостатки, но не возможно было не видеть изрезанные, покрытые пятнами столешницы и порядком загаженный передник, обтягивавший весьма внушительное брюхо трактирщика. Взгляд этого старика, какой-то волчий, точно хозяин постоялого двора примеривался к будущей жертве, не понравился юноше, но выбирать было не из чего. Ноги гудели, налившись такой тяжестью, будто в жилы залили свинец вместо крови. Стертые подошвы жгло так, будто Ратхар ступал по раскаленным углям. Прочные сапоги не убереги ноги, хотя юноша уже считал себя привычным к долгим пешим переходам.
   Возможно, виной всему была спешка, которую Ратхар никак не мог побороть. Он был в пути уже пятый день, отдалившись от родного Селькхира на весьма приличное расстояние. Юноша почти не позволял себе делать остановки, отчасти потому, что на ночлег в корчмах у него просто не хватило бы денег, а отчасти и из-за того, что каждая минута промедления делала шанс настигнуть тех, за кем Ратхар упорно гнался столько дней, все более ничтожным.
   Сперва юноше повезло. Добравшись до одного поселка, название которого Ратхар за ненадобностью не запомнил, он едва успел произнести несколько слов, как получил ответ, услышать который, откровенно говоря, не надеялся.
  -- Да, я помню пришедших с запада, со стороны леса людей, - кивнул немолодой бородач, местный житель, первый, кто попался на глаза юноше. - Человек пятнадцать или около того, всадники, - уверенно произнес крестьянин. - Не то, чтобы они очень спешили, но и не мешкали. Все при оружии, а во главе их ехал настоящий великан. Они направились по тракту на восток, скорее всего, в Фльхейн. Что? Нет, не гербов, ни цветов на одежде никаких не было. Наемники, наверное. Или просто шайка разбойников.
   После этого Ратхар, выбравшись на тракт, едва не бежал, чувствуя, что напал на след. Да, убийцы его Хельмы, единственной и до сих пор любимой, были далеко, но, юноша не сомневался, что, проявив должное упорство, он все же настигнет их.
   По большему счету, пока Ратхар даже не задумывался над тем, что сделает, когда встретится с убийцами. В глубине души вертелась мысль о том, что, как боец, он не справится и с одним действительно умелым противником. Там, на Эглисе, юноша бился не один, и только поэтому уцелел. Если бы не Аскольд, Кайден или рыцарь Магнус, наверняка сейчас вороны уже обклевывали бы кости возомнившего себя могучим воином сопляка. И позже, в той стремительной стычке с горсткой хваргов основную работу сделал Альвен, а он, Ратхар, если вдуматься, скорее мешался.
   Но те силы, что определяли участь каждого, решили избавить юношу от тяжких раздумий, правда, весьма странным способом. Как выяснилось, тракт, что вел на запад, был весьма оживленным, и трудно было надолго запомнить даже целый отряд воинов. Поэтому в лучшем случае встреченные Ратхаром люди, трактирщики или просто путники, пожимали плечами, а порой бросали на странного юнца, вооружившегося древним мечом, весьма подозрительные взгляды.
   Как бы то ни было, уже второй день Ратхар не мог добыть никаких сведений, и не был уверен, что движется верным путем. Не ведая, за кем именно он так упорно гнался, юноша, разумеется, не мог знать и конечной цели их путешествия. Возможно, этот отряд направлялся в чей-нибудь замок, или, например, свернул на север, двинувшись в Порубежные Уделы. Но Ратхар с упрямством заправского осла шел и шел, меряя шагами тракт, прямой, словно древко копья. И хотя все чаще появлялось желания вернуться, оставив эту бессмысленную погоню за каким-то миражом, юноша давил в себе такую слабость, не забывая ни на миг о данной клятве, пусть и произнес ее над могилой своей любимой. Он не собирался отступать, коль скоро принял решение, ибо знал, что никогда после этого не сможет считать себя мужчиной.
  -- Пожалуйте, - мелодичный голосок, несколько насмешливый, заставил юношу, погрузившегося в невеселые раздумья, придти в себя. - Поссет, сударь.
   Подняв взор, Ратхар увидел симпатичную девицу в чистом платье и опрятном фартуке, широкобедрую, скрывавшую гриву пронзительно рыжих волос под белоснежным чепчиком. Служанка, в которой угадывалось некоторое сходство со стариком-трактирщиком, аккуратно поставила кувшин, распространявший вокруг себя пряный аромат, задорно улыбнувшись и сверкнув полными ехидцы глазами.
   Ратхар жадно отхлебнул, чувствуя, как напиток обжигает глотку, и по телу его разлилась волна тепла. Погода, кажется, совсем испортилась, стало холодно, и к тому же зарядил дождь, так что юноша успел окоченеть, теперь пытаясь хоть как-то отогреться.
   Служанка, еще раз взглянув с интересом на нового постояльца, тем временем двинулась прочь, по пути приблизившись к единственному, кроме Ратхара, гостю, понуро сидевшему над пустой кружкой пива. Тот что-то сказал девице, и служанка поспешно метнулась к стойке, прихватив ту самую кружку.
   Мучимый скукой, юноша пристальнее взглянул на этого человека, молчаливого и сосредоточенного. На самом деле больше всего сейчас Ратхар хотел вновь оказаться на тракте, чтобы шагать и шагать, двигаясь на восток, покуда хватит сил. Но если душу его переполняла решимость и жажда действия, то тело упорно отказывалось двигаться, мышцы ныли, в горле тоже пересохло. К тому же брести по тракту под проливным дождем без плаща и в прохудившихся сапогах - не очень хорошая идея. И потому пока юноше не оставалось ничего иного, кроме как сидеть в этом грязном трактире и глазеть по сторонам.
   Человек, расположившийся за одним из столиков, по мнению Ратхара, быть может, рассматривавшего одинокого путника с неприличным вниманием, был воином или даже рыцарем. Весьма молодой, он обликом отличался от жителей Альфиона. Этот мужчина был одет в простой кожаный камзол и плотные штаны, заправленные в сапоги с высоким голенищем. Никаких украшений, кроме тускло блестевшего в скупых лучах солнца перстня, он не держал на виду. А вот длинный прямой меч, клинок которого казался непривычно узким, этот путник явно демонстрировал всем, кто только мог его видеть. И, судя по уверенному взгляду, мрачному выражению лица, он легко мог пустить оружие в ход.
   Те временем девка, прислуживавшая здесь, вернулась к рыцарю, поставив на стол здоровенный жбан, наверняка с пивом, и при этом склонившись в глубоком реверансе. Возможно, этот путник и думал сейчас о женских прелестях, судя по тому, как он улыбнулся в ответ, но сам Ратхар был равнодушен к этому. А рыцарь, не ограничившись понимающей ухмылкой, развязал кошель, бросив девице золотую монету. Та зарделась, вновь поклонившись щедрому гостю, и, призывно качая бедрами, удалилась, вероятно, на кухню.
  
   Блеск золота заметил не только Ратхар, но и трактирщик, сразу смекнувший, что этот странник, пусть и не производит впечатления богача, имеет кое-что ценное. В голове Рамуса только начала формироваться мысль, а выглянувший с кухни Фрам, старший сын, уже был готов действовать.
   У этого чужеземца полный кошелек золота, - хрипло прошептал рослый бородатый парень, схожий с отцом лишь цветом глаз, склонившись над ухом Рамуса. - Ты видел, он дал Кларе целый золотой!
  -- А еще у него на поясе добрый меч, и едва ли он таскает эту железку лишь для красоты, - одернул своего не в меру жадного сына Рамус. Нет, в иной раз он не отказался бы обчистить какого-нибудь богатого простофилю, но связываться с рыцарем не очень-то хотелось.
  -- Но он же один, - не унимался Фрам, бросая на поглощавшего пиво путника плотоядные взгляды. - Чего нам бояться, отец? Кто нам может помешать?
  -- А этот, - трактирщик указал на юнца, уткнувшегося в кувшин с горячим молоком. - Про него забыл?
   Меч, висевший на поясе парня, тоже, очень может быть, болтался там не просто так. Конечно, на серьезного бойца этот мальчишка мало походил, но, если уж на то пошло, и Фрам, и Губерт, его младший брат, трудившийся на конюшне, тоже нигде не учились мастерству боя. А сам Рамус по причине немалого возраста и вовсе не рисковал ввязываться в любые стычки, предпочитая наблюдать за всем со стороны, давая ценные советы.
  -- К демонам сопляка, - раздраженно прошипел сын трактирщика. - Мы все сделаем так, что он и не поймет. А будет трепыхаться, так и сам отправится за этим чужестранцем. Неужели мы позволим уйти одинокому путнику с целой кучей золотых монет?
   Соблазн был велик, здесь Фрам не ошибся. Конечно, грабить путешественников было опасно, ведь запросто можно было лишиться после этого и трактира, и собственной головы, но пока удавалось выбирать легкую добычу. А иначе, с горечью думал всякий раз Рамус, пересчитывая добычу, они все давно уже пошли бы по миру. Тракт не казался особенно оживленным, и редкие странники платили мало. Кое-что зарабатывала Клара, умевшая не только ловко таскать подносы и кувшины, но и это была просто мелочь. А такие вот глупцы, прилюдно трясущие кошельками, как этот странный рыцарь, больше похожий на оборванца, как раз приносили очень немалый доход. Главное в таком деле было знать меру, и Рамус никогда не увлекался, одергивая и сыновей, начисто лишенных совести.
   Неизвестно, кто бы одержал верх в разразившейся в душе трактирщика схватке между жадностью и осторожностью, но вдруг рыцарь, услышав, видимо, что шум дождя стих, поднялся из-за стола. Бросив еще одну золотую монету, явно не последнюю, чужеземец двинулся к выходу из трактира.
  -- Нет, я не дам ему уйти просто так! - злобно прошептал Фрам, и, незаметно вытащив из-под стойки короткий меч-фальчион, направился следом.
   Ратхар, расправившись с поссетом, посмотрел вослед рыцарю, поспешившему за ним слуге, явно что-то скрывавшему под кафтаном, а за тем вдруг и сам встал и двинулся следом, незаметно проверив, насколько легко выходит из ножен подаренный Олмером клинок. От него не укрылось переглядывание и перешептывание трактирщика и его слуги, а также алчные взгляды последнего, прикованные к поясу чужеземца. Юноша сам не знал, зачем последовал за ними, но какое-то предчувствие, зародившееся в глубине души, истерзанной переживаниями, не дало ему спокойно сидеть в тот миг, когда кому-то может грозить опасность.
  
   Бранк Дер Винклен с сожалением глянул в кружку, в очередной раз показавшую дно. Когда начался дождь, рыцарь, направлявшийся в Фальхейн, был как раз в пути, и, увидев у дороги трактир, он искренне обрадовался. Заведение, правда, оказалось не очень приличным, было весьма грязно и темно, но зато сухо, а натопленный камин прогрел воздух, так, что путика даже разморило.
  -- Господин путешествует в одиночестве, - зачем-то поинтересовался плутоватого вида трактирщик, стоило только рыцарю появиться в его заведении. - Или вы ожидаете здесь своих спутников?
   Пожалуй, можно было и послать любопытного хозяина постоялого двора по матушке, но все же Бранк относился к подобной публике с некоторым уважением. Прежде рыцарю довелось немало странствовать по Дьорвику, и благодаря таким вот трактирщикам, пусть лица их не всегда внушали доверие, в подобные моменты воин был избавлен от необходимости ночевать под открытым небом, питаясь тем, что удастся поймать в погруженном в зимнюю спячку лесу.
  -- Я странствую один, и не хочу, чтобы кто-нибудь нарушил мое одиночество, - сквозь зубы процедил Дер Винклен, смерив трактирщика тяжелым взглядом.
   Вместе с тучами с севера принесло и холодный ветер, от которого не спасал даже кожаный дорожный камзол. Рыцарь продрог, промок, и настроение его, и так весьма мрачное с самого утра, только больше ухудшилось. В прочем, сытный, пусть и не особенно изысканный, обед вернул доброе расположение духа, так, что задумавшись, даже отыскал в этом затянувшемся путешествии и кое-что положительное.
  -- Эй, красавица, - увидев проплывавшую мимо девицу, здешнюю служанку, Бранк окликнул ее, вспомнив о пиве. - Подойди, будь любезна.
  -- Чего изволит милорд? - девица, невысокая, рыжеволосая и немного полноватая, но в целом очень даже симпатичная, если не больше, приблизилась к столу, потупив взор. Изображать из себя скромницу у нее получалось не очень убедительно.
  -- Принеси-ка еще пива, - потребовал Дер Винклен. Похоже, дождь зарядил надолго, а сидеть несколько часов за пустым столом не хотелось.
   Первым делом рыцарь, ступив на постоялый двор, утолил голод, вдоволь наевшись жареного с чесноком мяса, а теперь развлекался холодным пенистым напитком. Пиво, конечно, было, не ахти, но Бранку, откровенно говоря, приходилось пробовать и хуже, особенно, когда он служил в королевской армии, по несколько месяцев проводя в приграничном гарнизоне. Во всяком случае, здешний хозяин не слишком сильно разбавлял горьковатое пойло водой, по крайней мере, не настолько, чтобы сразу захотелось набить ему морду. Или впустить кишки, на что, если подумать, рыцарь имел полное право, причем не стоило опасаться наказания.
  -- Сию минуту, милорд, - девка поклонилась, как и подобало простолюдинке, до разговора с которой снизошел благородный господин, и намного быстрее, чем прежде, метнулась к стойке.
   Пока служанка наполняла пузатый кувшин из стоявшего на стойке бочонка, Бранк Дер Винклен вернулся мыслями на несколько дней назад, в тот вечер, когда он и его слуги познакомились с местными разбойниками. Путешествие, что и говорить, с самого начала пошло не так, как хотелось.
   Слишком много крови, много смертей осталось позади. Порой рыцарь с горечью думал о том, что блажь, однажды заставившая его сорваться с места, пустившись в странствия, в тот миг не имевшие цели, а не копья и стрелы разбойников стали причиной гибели верных товарищей, преданных слуг. И эта мысль не давала ему покоя.
   Дер Винклен помнил их всех, сурового Ференца, заботившегося о своем господине, словно наседка, помнил Ларса и Гебхарта, юнцов, впервые выбравшихся за пределы доставшейся самому Бранку от отца усадьбы, и с восторгом смотревших на оказавшийся таким большим и необычным мир. Они не могли выбирать, вынужденные следовать за своим господином, и именно своим слугам рыцарь теперь был обязан жизнью. А ведь он даже не смог похоронить их, валяясь в беспамятстве в тот миг, когда обобранные до нитки тела спутников люди рыцаря Морлуса предали земле, без затей бросив в общую могилу. Эти люди защищали рыцаря отчаянно, не думая о бегстве, и сложили головы, дав своему хозяину еще один шанс. Наверно так распорядился сам Судия, по воле которого он, Бранк Дер Винклен, мог продолжить свои странствия чтобы, возможно, что-то изменить, совершить нечто важное не только для самого себя. И только эта мысль примиряла рыцаря с жертвой его слуг, которых он к своему стыду все равно прежде не считал полноценными людьми, привыкнув к тому, что они существуют лишь для исполнения его прихотей.
  
  -- Извольте, сударь, - возле стола, за которым обосновался предавшийся воспоминаниям рыцарь, возникла служанка, принесшая пузатый кувшин. - Ваше пиво, милорд.
   Бранк Дер Винклен пользовался успехами у дам, а потому сразу заметил заинтересованные взгляды, что эта девица, не особо скрываясь, бросала на него с того мига, как путник ступил на порог трактира. Но только сейчас он заметил, что девица была весьма привлекательная. Правда, рыцарю нравились стройные женщины, а эта служанка оказалась довольно пухленькой, но смазливое личико и крутые бедра с лихвой покрывали этот сомнительный недостаток.
  -- Благодарствую, красавица, - ухмыльнулся Бранк, бросив девке золотой. Разумеется, пиво того не стоило, но это был некий аванс. Лишь сейчас рыцарь понял, как же он истосковался по женской ласке. И потому идея провести ближайший вечер в обществе этой рыженькой служаночки, показалась весьма заманчивой.
  -- Милорд, - девица, мгновенно спрятав монету в складках передника, отвесила глубокий поклон, продемонстрировав свои прелести, почти не скрываемые глубоким вырезом платья. - Я всегда к вашим услугам. Просите все, чего изволите, - многозначительно добавила она.
   Виляя бедрами, служанка неторопливо двинулась к стойке, сопровождаемая весьма плотоядным взглядом рыцаря. Предпочитая благородных девиц, падких до мужественных воинов, рассказами о своих подвигах и лишениях способных вызвать благосклонность даже у камня, Бранк Дер Винклен не брезговал и простолюдинками. Если вдуматься, на ложе между ними не было особой разницы, и оставалось только надеяться, что эта девка столь приветлива не к каждому путнику, а то было бы скверно подхватить дурную болезнь, и, явившись в Фальхейн, первым делом бежать к придворному лекарю.
   Сделав несколько глотков пива, на этот раз совсем не разбавленного, и оттого показавшегося особенно крепким, Бранк решил посмотреть, как там его конь, а то со здешней публики станется положить гнилой соломы. К тому же все равно стоило бы... проветриться.
   Поднявшись из-за стола и с недовольством отметив, что пол под ногами ощутимо покачивается, рыцарь двинулся на выход, не обратив внимания на рысью кинувшегося вслед за ним долговязого парня, что-то незаметно сунувшего под полу засаленного и ветхого кожуха. Не видел он и то, как поспешно вскочил недавно заявившийся в трактир парень, как-то странно касавшийся висевшего на поясе короткого клинка в потертых ножнах, точно проверявшего, на месте ли его оружие.
   Слегка покачиваясь, рыцарь покинул полумрак трактира, хозяин которого явно экономил на свечах и масле для ламп, полной грудью вдыхая напоенный влагой воздух, и даже не обращая внимания на ядреный запах навоза, доносившийся с конюшни. Последняя располагалась на заднем дворе трактира, и Дер Винклен, повернув за угол, двинулся к приземистому строению, в которое шустрый парнишка увел давеча его скакуна. Рыцарь не видел, как слуга, вышедший вслед за ним, вытащил из-под кафтана фальчион с широким, чуть изогнутым клинком, опасное оружие, способное сокрушить даже рыцарские латы. Быстро сокращая расстояние, отделявшее его от рыцаря, слуга замахнулся своим жутким мечом, намереваясь раскроить незадачливому путнику затылок. Но и сам он неосмотрительно оставил свою спину незащищенной, не заметив шедшего следом второго постояльца.
  -- Господин, берегись! - Ратхар, увидев, что слуга обнажил оружие, не колебался ни мгновения. - Осторожнее! Сзади!
   Понимая, что может произойти непоправимое, юноша схватился за шершавый черен подаренного Олмером меча, не желая оставаться в стороне. Ему не было дела до этого надменного типа, с таким презрением смотревшего по сторонам, но Ратхар твердо знал, что убивать его было не за что.
   Они обернулись одновременно, Фрам, сын трактирщика Рамуса, и дьорвикский рыцарь Бранк Дер Винклен, услышав громкий крик. Сам Ратхар мгновенно выхватил из ножен клинок, бросившись к замершему в нерешительности сыну трактирщика. Рыцарь тоже потянулся к мечу, но в этот миг, привлеченный шумом, из конюшни выглянул второй младший сын хозяина постоялого двора. Увидев своего брата в окружении двух вооруженных людей, он схватил топор, который всегда был под рукой, и ринулся на выручку Фраму.
  -- Вероломные ублюдки! - яростно зарычав, Бранк выхватил кинжал и, почти не целясь, метнул его в приближавшегося конюха.
   Бросок рыцаря, обучавшегося владению оружием непрерывно с самого детства, был точен. Острый шип, девять дюймов закаленной стали, вошел слуге в горло, в одно мгновение оборвав его жизнь. Юноша упал навзничь, выронив блеснувший в пронзавших поредевшие облака лучах солнца топор на длинной рукояти.
  -- Губерт, нет, - смерть брата для Фрама была настоящим шоком, но, вместо того, чтобы впадать в отчаяние, он, охваченный злобой, ринулся к убийце. - Порешу!
  -- Стой, выродок, - крикнул в этот миг Ратхар. - А ну, меня!
   Сквозь застившую глаза плену ярости старший сын трактирщика увидел юнца, неловко державшего перед собой короткий клинок. Сейчас Фрам не видел разницы, кого из этих двоих убить первым, а потому стремительно атаковал вызвавшего его на бой парня, крестя перед собой воздух тяжелым фальчионом.
   Ратхар, хоть и считал себя воином, совершенно не умел обращаться с мечом, хотя бы потому, что прежде в руки простого ополченца такое оружие не попадало. Но и его противник тоже не обучался фехтованию, свои победы над ограбленными и убитыми путниками одерживая только за счет того, что нападал со спины, неожиданно, подло. Но в этот раз он бился лицом к лицу с тем, кто, пусть и казался совершенным юнцом, успел пойти столько испытаний, сколько не выпадало на долю иного старика.
   Схватка, в которую Дер Винклен не вмешивался, стоя в стороне и наблюдая за поединком, оказалась весьма недолгой. Несколько неумелых, но мощных, нанесенных со всей яростью ударом Фрама Ратхар отразил, приняв на подставленный плашмя клинок, а затем сам сделал выпад, вонзив меч в живот своего противника. Трактирный слуга, забывший о самообладании, охваченный дикой злостью, даже не пытался защищаться, и меч вошел в его тело не менее, чем на десять дюймов, на половину длины клинка. Обхватив пальцами впившуюся в живот стальную занозу, Фрам опустился на колени, выронив свое оружие, а затем упал на грязную землю.
  -- Неплохо, - усмехнулся Бранк, быть может, с некоторой долей иронии. - Хотя и грубовато. Но, десять тысяч демонов, эти выродки хотели меня убить и ограбить, - вскричал вдруг он, осознав происходящее. - Будь я проклят, это гнездо душегубов нужно хорошенько отмыть от скопившейся грязи их же поганой кровью!
   Рыцарь, за которым, сам не зная, зачем, следовал и юноша, сжимая обагренный кровью меч, ринулся в трактир. Не церемонясь, Дер Винклен, мужчина рослый и весьма сильный, снес дверь, должно быть, казавшуюся хозяину постоялого двора прочной и надежной, одним ударом. Ворвавшись в полутемный зал, рыцарь нашел взглядом заметно нервничавшего трактирщика.
  -- Подлый ублюдок, как ты смел... - рыцарь не успел закончить фразу, поскольку в этот миг Рамус извлек из-под стойки небольшой арбалет. Оружие было взведено, в желобке на ложе его покоился короткий толстый болт, хищно уставившийся в грудь Бранку.
   Тренькнула тетива, и болт с жужжанием пронесся под крышей постоялого двора. Но Дер Винклен в последний миг чудом уклонился от него, а через секунду уже стоял у стойки. Схватив за воротник испугано пискнувшего трактирщика, рыцарь одним рывком вытащил его из сомнительной надежности укрытия, швырнув на пол, точно куль.
  -- Как ты, выродок, смеешь грабить доверившихся тебе путников? - прошипел разгневанный воин. - За такое вероломство только дно наказание - смерть. И сейчас я воздам тебе по заслугам!
   Выхватив клинок, тускло сверкнувший в слабом свете камина и нескольких свечей, Бранк Дер Винклен замахнулся, но в этот миг из какого-то угла выскочила та самая смазливая служанка.
  -- Господин, молю, пощади, - Клара, по лицу которой ручьем текли самые настоящие слезы, повалилась к ногам рыцаря, целуя его сапоги. - Не убивай, прошу! Не оставь сиротой, господин!
   Что-то помешало Бранку нанести удар, оборвав жизнь насмерть перепуганного трактирщика, не чуявшего себя от ужаса, от ощущения приближающейся смерти, и молившего Судию, чтобы смерть эта была быстрой. Вместо простофили-путника Рамус встретил воина, беспощадного, давно привыкшего к смерти, но ведавшего, что такое честь, а потому, будучи способен простить многое, не терпевшего предательства. И сейчас трактирщик, понявший, сколь страшную ошибку он допустил, искренне раскаялся.
   У ног Дер Винклена ползали в грязи двое, содрогавшиеся от рыданий, взывавшие к его милосердию, и Бранк, прежде не раз без колебаний обрывавший чужие жизни в бою, не нашел в себе сил довершить начатое. Рыцарь, возвышавшийся над пресмыкающимся трактирщиком, точно гранитный утес, с презрением, постепенно вытеснявшим гнев, взирал на извивавшегося на пыльно полу, усыпанном соломой, хозяина постоялого двора.
  -- Поди прочь, потаскуха, - презрительно бросил он, отпихнув ногой Клару, лицо которой, в миг ставшее некрасивым, покраснело от рыданий. В этот миг воин удивился, вспомнив свое недавнее возбуждение при виде этой девицы. - Грязная девка, - прорычал Дер Винклен, а затем рыцарь прочь.
   Оказавшись за пределами трактира, Бранк с некоторым удивлением заметил следовавшего за ним Ратхара, даже не додумавшегося вытереть клинок.
  -- Ты здорово помог мне, парень, - произнес рыцарь. - Я обязан тебе жизнью. Скажи, как твое имя?
  -- Ратхар, милорд, - поклонился юноша. - Я не мог безучастно стоять в стороне, ведь тот человек хотел напасть на вас сзади.
  -- Я - Бранк Дер Винклен, рыцарь Дьорвика, - с некоторой надменностью назвался воин. - И я привык возвращать долги. Но сейчас я ничем не могу отблагодарить тебя, Ратхар. Так сложилось, что меня недавно грабили разбойники. но я направляюсь в Фальхейн, чтобы служить вашему королю, и если нам по пути, то там ты получишь достойную награду. Ты поступил благородно и храбро, пусть и несколько безрассудно, а такие качества ныне становятся все более редкими.
   Почему-то Бранк не подумал о том, что случайно пришедший ему на выручку парень, не похожий ни на крестьянина, ни на настоящего воина, мог быть еще опаснее, чем трактирщик-грабитель.
   А Ратхар в этот миг подумал о том, что, потеряв след убийц Хельмы, он может либо вернуться домой, опозоренный, не исполнивший клятву, либо добиться аудиенции у короля. Как ни пытался переубедить себя юноша, его погоня, бессмысленная с самого начала, завершилась ничем. Минуло слишком много дней, чтобы трактирщики и слуги с постоялых дворов, попадавшихся на пути Ратхара, помнили, проезжал ли мимо отряд всадников, а если и помнили, то не всякий спешил сразу же сообщить об этом странному юнцу, размахивавшему древним мечом. Слишком много разного люда проезжало по этому тракту, чтобы обращать на каждого внимание. И Хельме, его любимой, ненаглядной Хельме, предстояло так и лежать в сырой земле, неотомщенной.
   Единственным, кто имел достаточно власти, чтобы найти и наказать убийц невинной девицы, был сам король Альфиона, слывший решительным и храбрым правителем. Лишь он еще мог восстановить справедливость, воздав злодеям по заслугам. Юноша в этот миг вдруг безоговорочно поверил в мудрость и милосердие государя, которого прежде никогда не видел, решив, что только Эйтору по силам восстановить справедливость.
  -- Пожалуй, я присоединюсь к вам, милорд, - пожал плечами Ратхар. - И если вы желаете отблагодарить меня, то сделайте так, чтобы я увидел короля.
  -- Что ж, постараюсь, - пожал плечами Бранк. - Кстати, ты неплохо держался в схватке с этим мужланом, - заметил рыцарь. - Нет, владеть клинком ты не умеешь совершенно, но ты принял бой без страха. Тебе прежде доводилось сражаться?
  -- Да, доводилось, - коротко кивнул юноша.
  -- Видишь ли, - усмехнулся Дер Винклен, которому в голову в этот миг пришла занятная мысль. - Рыцарю пристало странствовать в сопровождении слуги, а мои слуги погибли. Ты храбрый парень, и, похоже, довольно ловкий и сильный. Стань моим оруженосцем, - неожиданно для Ратхара предложил воин. - И мы вместе явимся к королю Эйтору.
   Ратхар не сомневался. Этот воин, даром, что чужеземец, казался благородным и мужественным, чем-то напомнив парню светлой памяти рыцаря Магнуса, а еще Аскольда, десятника, наставлявшего несмышленого юнца, обучая его не только воинскому искусству, но и просто премудростям жизни. И потому Ратхар лишь кивнул, приняв предложение Дер Винклена.
  -- Что ж, тогда вперед, - усмехнулся рыцарь. - Где твой конь, Ратхар?
  -- У меня нет коня, господин, - пожал плечами юноша. - Я шел пешком.
  -- Вот как? Скверно, - заметил Бранк. - Но, думаю, у этих выродков найдется скакун, годный ходить под седлом, - предположил он, двинувшись к конюшне. - И, пожалуй, я вправе забрать его, как плату за их предательство. Все лучше, чем расстаться с собственными жизнями.
   Бранк Дер Винклен взглянул на трупы неудачливых грабителей. Точнее, на труп, поскольку мертв был лишь тот, которого сам рыцарь прикончил кинжалом, причем он так и не извлек из остывающей плоти врага сое оружие. А другой, с которым бился Ратхар, еще был жив, несмотря на жуткую рану. Оставляя за собой кровавый след, трактирный слуга полз, не разбирая дороги, и, на свою беду, как раз наткнулся на рыцаря.
  -- Какой живучий! - рассмеялся Бранк, вновь обнажая меч. - Еще не хватало, чтобы ты оправился, принявшись плодить таких же ублюдков. - И полоса стали, очертив ровную дугу, врубилась в череп извивавшегося на песке грабителя.
   Ратхар вздрогнул, когда брызги крови попали на его лицо. Да, юноше уже пришлось убивать, и не единожды, но он прежде никогда еще не видел, чтобы убивали так вот походя, между делом, с полным хладнокровием, точнее не лишили жизни человека, а, скажем, прихлопнули надоедливого комара.
  -- Считаешь, нужно было проявить милосердие? - Дер Винклен испытующе взглянул на своего нового оруженосца. - Считаешь, - утвердительно произнес он, что-то прочитав во взгляде юноши. - Знаешь, я мог бы ничего тебе не говорить, ибо не пристало рыцарю оправдываться перед слугой, но, прежде всего, этот парень получил такую рану, нанесенную, кстати, твоей рукой, что не прожил бы и получаса. Этому несчастному лекарь уже не поможет, здесь нужен настоящий чародей. И, потом, коварно нападать со спины на тех, кто того, кто доверился тебе, кто щедро платит за кров и пищу, это низость, верх предательства. Поэтому я лишь воздал выродку по заслугам, к тому же избавив его от лишних мучений, спокойно сообщил рыцарь, добавив затем: - Так случилось, что я, ступив в пределы Альфиона, только и встречаю на своем пути грабителей и убийц. Что же это за варварская страна, будь я проклят!
   Спустя несколько минут два всадника, один верхом на статном гнедом жеребце, носившем клеймо рода Морлусов, второй - на буланой кобыле, еще недавно принадлежавшей семейству трактирщика Рамуса, покинули постоялый двор. Их путь лежал на северо-восток.
  -- Три дня, - уверенно молвил Бранк Дер Винклен, устремив взгляд к горизонту, туда, где исчезала меж поросших хвойным лесом холмов дорога. - Через три дня мы достигнем цели.
   Где-то там, в десятках лиг впереди, скрытый лесами и холмами, возвышался величественный Фальхейн, столица королевства Альфион. И каждый из путников ждал чего-то особенного от встречи с этим городом, о котором прежде оба, и рыцарь, и его слуга, лишь слышали. В этот миг никто не мог даже представить, как примет их столица.

Эпилог

  
   Над океаном собирались серые тучи, сплошной пеленой затянувшие небосвод, а волны, становившиеся все выше, с гулом и ревом вновь и вновь обрушивались на прибрежные скалы, рассыпаясь фонтанами грязно-белой пены. С севера надвигался очередной шторм. Близилась осень, и океан становился все более неприветливым. Минет еще два месяца, прежде, чем выйти в море отважится совершенный безумец или тот, кого гонит в дорогу опасность либо чувство долга, но уже сейчас, чувствуя приближение урагана, большинство мореходов предпочитали переждать непогоду в уютных бухтах, защищенных от ветра и волн, способных одним ударом в щепу раскрошить самый крепкий корабль.
   Гавань Хельдсее, самого северного из расположенных на побережья портов, была в тот день полна кораблей. Здесь стояли, касаясь друг друга бортами, и пузатые высокобортные когги, и стремительные узкогрудые ладьи обитателей восточных островов, и даже несколько легких шхун, над кормами которых вяло полоскались пестрые замена полуденных держав, в которых тоже хватало отчаянных и умелых шкиперов. Вольны город, не признававший ни чьей власти, кроме своей собственной, был готов дать приют всякому, кто явится сюда для торговли, того же, кто осмелится принести на побережье войну, ожидали боевые корабли и немногочисленное, но отменно вооруженное войско, небольшая армия наемников. Вздымались в небо стены и бастионы из серого камня, с которых день и ночь обозревали океан зоркие стражи. А не небольшом островке, сточенной морскими волнами едва ли не до основании скале, высилась тонкая башня маяка. Уже несколько веков на ее вершине не угасал огонь, и в самый сильный шторм указывающий попавшему в беду капитану путь к спасению.
  -- Сезон штормов в этом году начинается раньше обычного, - говорили собравшиеся в припортовых кабаках мореходы, суровые люди, насквозь просоленные, пропахшие смолой, с лицами, красными от ласк вольного ветра. - Подходить к берегу становится опасно, запросто можно пропороть брюхо о скалы.
   Они знали, о чем говорят, морские волки, для которых давно уже качающаяся палуба корабля стала родным домом. Эти люди не были трусами, но все же предпочитали не рисковать, выжидая, когда погода наладится. Несколько капитанов, еще утром намеревавшихся выйти в море, наполнив трюмы доверху всякими товарами, задумчиво взглянули на небо, затем - на волны, изменившие цвет на свинцово-серый, да и приказали своим матросам оставаться на якоре.
   Однако не все проявили разумную осторожность. Несколько человек, оказавшиеся на причалах или палубах ошвартованных кораблей, указывали на появившийся на горизонте парус, едва заметное светлое пятнышко, с каждым мигом становившееся все больше. Правда, пока еще невозможно было рассмотреть украшавший полотнище рисунок или трепетавший на мачте флаг.
  -- Безумец, - качали головами бывалые моряки. - Этот храбрец словно бежит от шторма. Пусть Морской Хозяин пошлет ему удачу!
   Действительно, шквал приближался с востока, и ветер, крепчавший с каждой секундой, подхватив хрупкое суденышко, буквально летевшее над волнами. А за кормой его вставали иссиня-черные тучи, сливавшиеся с принявшей тот же оттенок колышущейся поверхностью океана.
  -- Что за отчаянный малый решил поиграть в догонялки со штормом? - восклицали зеваки, не отрывая взглядов от приближавшегося корабля. Уже можно было понять, что это одна из тех быстрых и вертких лодий, на каких исстари бороздили океан обитатели разбросанных вдоль всего побережья островов. - Да это, никак, сам Хреки!
  -- Верно, - подтвердил кто-то из толпы. - На парусе розовый дракон. Только такой безумец, как Хреки, и мог выйти в море в преддверие урагана. Вот это храбрец, храни его демоны морей!
   Ладья, чье имя, "Жемчужный змей", было известно в этих краях почти каждому, тем временем миновала узкую горловину, проникнув в бухту. Вставшая по левому борту волна высотой с крепостную стену, нависла над палубой корабля, грозя или захлестнуть его, обрушившись своей массой, сметая в воду моряков, или швырнуть на каменные выступы, так похожи не зубы распахнувшего пасть морского чудовища. Но тот, кто стоял у руля, легко изменил курс, избежав удара, и ладья без помех миновала мыс, запиравший проход в гавань.
   Море за кормой "Жемчужного Змея" вдруг вскипело, точно котел. Казалось, таящиеся во мраке океанских глубин демоны разгневались, в последний миг упустив желанную добычу, и теперь старались выместить всю свою злобу. Ураган, равного которому ало кто мог припомнить, обрушился на берег спустя мгновение после того, как оказался в безопасности корабль Хреки. Волны, огромные, словно налитые тьмой, с ревом ударили о скалы, и в какой-то миг показалось даже, что маяк, высившийся в миле от берега, будто бросая вызов слепой стихии, не выстоит под их неистовым натиском. Отныне и до той секунды, когда выдохнется гнев океана, ни один мореход не рискнет войти в бухту Хельдсее, проскочив сквозь узкую горловину, как это удалось капитану "Жемчужного змея".
   А в следующий миг ладья уже мягко ткнулась в дощатый настил одного из причалов, и два моряка, светловолосые парни в штанах из кожи морского зверя и таких же куртках, ловко перемахнули через невысокий борт, привязывая к толстым деревянным кнехтам прочный канат. В каждом движении моряков чувствовалась сноровка, и те, кто сейчас наблюдал за ними, только и могли, что уважительно крякать, многозначительно кивая головами. Должно быть, людям, что ходили под началом знаменитого капитана, не единожды приходилось точно так же спрыгивать на чужой берег, только не с бухтой просмоленного каната, а с боевыми топорами, чтобы стремглав броситься затем к недальнему поселку, над которым слышались испуганные возгласы.
   Хреки часто торговал, но еще чаще он брал то, чего хотел, силой. Но никто и никогда не смог бы сказать, будто грозный предводитель морской дружины хоть раз обагрил свой клинок кровью того, кто был заведомо слаб. Сражаться с сильными, и торговать со слабыми, вот како был его девиз. И верно, лишь победа над достойным противником подобала тому, кто смел называть себя мужчиной, воином.
  -- Э, да Хреки, кажется, заделался извозчиком, - вдруг раздался удивленный возглас. - Смотрите-ка, он доставил на берег пассажиров!
   Праздная публика, слонявшаяся по набережной, пригляделась к сходящим с "Жемчужного Змея" людям, а было их числом шесть, и ахнула. Мало кто хоть раз видел это странное племя, но уж точно всякий в Хельдсее и дальше на побережье, слышал о народе, населявшем остров Скельдин, племени самых искусных воинов, каких только видели эти небеса. И потому все поняли, что эти люди, высокие, стройные, с непривычно смуглой кожей и темными волосами, были родом с того самого клочка суши, породившего множество легенд, странных, а порой и весьма жутких.
  
   Пять путников, молчаливых, сосредоточенных, уже сошли на берег, сопровождаемые полными изумления взглядами тех, кто в этот час оказался на пристани. Все они были вооружены, кто одним, а кто и двумя клинками, висевшими за спиной или на поясе, так, как привык каждый из них. Кроме того, двое имели при себе еще и луки, короткие, деревянная дуга которых была усилена костью или китовым усом. Пока это оружие, смертоносное в умелых руках, покоилось в завязанных колчанах, и тетива его была снята. По крайней мере, прибывшие из-за океана воины не намеревались устраивать войну прямо здесь, в Хельдсее.
   Пятеро стояли на деревянном настиле причала, переминаясь с ноги на ногу и с явным беспокойство исподлобья обводя подозрительными взглядами собравшихся отовсюду людей. Шестой же путник задержался на мгновение, приблизившись к капитану "Жемчужного Змея".
  -- Благодарю тебя, капитан, - скельд, назвавшийся Райденом из рода Хазим, передал Хреки увесистый кошель, чуть склонив голову, не раболепно, но выказывая уважение и восхищение мастерством морехода. - Отныне я знаю, что людская молва права. Ты самый отчаянный и умелый мореход в этих водах.
   Хреки подкинул на ладони, огрубевшей от рукояти рулевого весла да туго скрученных канатов, кожаный мешочек с золотом, не каким-то песком или самородками, а настоящими монетами, отчеканенными, правда, в доброй полудюжине стран. Он давно уже перестал обращать внимание на досужие разговоры, ибо знал себе цену.
  -- Я раз оказал услугу одному из ваших, - пожал плечами мореход, чуть заметно усмехнувшись. - Так отчего же было не сделать то же еще раз? Я не боюсь ни штормов ни морских чудовищ, тем более не страшны мне люди. Хотя, уроженцев Скельде я уважаю, - добавил он, хитро блеснув глазами.
   Предки Хреки и Райдена в былые времена пролили немало крови друг друга, но в итоге разошлись с миром. И, хоть сам капитан не испытывал искренней любви к тем, кто истребил множество его родичей, хоть и случилось то достаточно давно, не чувствовать уважения к этим немногословным воинам он не мог. Конечно, скельды были сухопутными крысами, и в первый день плавания, - а всего переход растянулся на четыре дня, - они, все шестеро, буквально катались по палубе, сраженные морской болезнью.
   Но уже на следующее утро скельды пришли в себя, и, хоть лица их по-прежнему имели весьма неприятный зеленый оттенок, путники держались на ногах уверенно, на зависть кое-кому из молодых воинов, которых Хреки впервые взял с собой в плавание, дабы посмотреть, чего те стоят в деле. В прочем, мореход понимал, что, даже терзаемые морской болезнью, эти шесть смуглокожих молчаливых мужчин за пару минут способны разделаться со всеми шестью дюжинами его воинов.
   Капитан "Жемчужного Змея" никогда не доводилось встречаться в настоящем бою со скельдами, но он вдоволь наслушался рассказов менее осторожных пиратов, разбойничавших в этих водах, и не удержавшихся от соблазна высадиться на окутанные туманом берега Скельдина. И после рассказа о том, как пять островитян, вооруженные охотничьими луками и ножами, играючи перерезали полторы дюжины головорезов, прежде пустивших на дно три купеческих парусника, предварительно обчистив их трюмы и перебив команду, Хреки не стремился явиться на тот загадочный остров непрошенным гостем, неся смерть в правой руке.
  -- Ступай своей дорогой, Райден Хазим, - произнес напоследок грозный капитан, взглянув в глаза своему пассажиру, не дрогнув выдержавшему этот пронизывающий взгляд. - Мне не ведомо, что заставило вас пуститься в дальний путь, но пусть ваш поход увенчается успехом. А мне пора возвращаться в море, ибо там мой дом, и, как знать, возможно, там же обрету я свою могилу, и соленые воды станут моим погребальным саваном.
   Хреки не знал, да и не пытался догадываться, по чью душу явились на побережье шесть воинов, каждый из которых стоил десятка рыцарей. Но он был точно уверен в том, что дни этого несчастного, вызвавшего на себя гнев скельдов, уже сочтены, если только в его распоряжении не имелось многотысячного войска.
  
   Скельды, настороженные, едва сдерживавшиеся от того, чтобы схватиться за оружие, стояли на причале, стараясь не замечать удивленных взглядов и не слышать доносившихся из толпы возгласов.
  -- Нам нельзя медлить, - решительно произнес Райден. Возглавивший небольшой, но опасный своим воинским мастерством отряд, чувствовал себя очень неуютно, оказавшись в людской толчее. Но он был вождем, а потому не мог, просто не должен был выказывать свое смятение своим спутникам. - Вперед, братья!
  -- Но ведь мир велик, - вымолвил нерешительно один из воинов, молодой, стройный, точно южный кипарис, и вооруженный парой коротких клинков в заплечных ножнах. - Куда же мы направимся, Райден?
   Этого вождь не знал, но он верил, что сердце подскажет путь, что он сумеет почувствовать своего сородича, возможно, оказавшегося в смертельной опасности. Поэтому он просто двинулся в сторону города, увлекая за собой и своих спутников.
   Сопровождаемые удивленными и заинтересованными взглядами горожан и оказавшихся в Хельдсее моряков, шесть путников, легко пронзив колышущуюся толпу, исчезли в мешанине домов и лабиринте узких улочек. Им не было дела до глазеющих зевак, хотя эти воины, впервые покинувшие родной остров, и вынуждены были сами изо всех сил сдерживать удивление. Их приводило в замешательство все, и укрепления из серого камня, казавшиеся абсолютно неразрушимыми, и пестрая толпа, заполнившая тесные улицы, и крики зазывал, доносившиеся с рыночной площади.
   Многое, очень многое было в диковинку для отшельников, рожденных такими же отшельниками, но сейчас было не место и не время для удивления. Срок, отведенный Альвену, уже истек, а вестей от него так и не было. Долг крови не давал покоя воинам, впервые за многие века нарушившим собственное добровольное заточение. Их ждала долгая дорога.
   Появление в городе скельдов вызвало много разговоров. Но уже на следующее утро стражники, отстоявшие свою смену возле ворот Хельдсее, сообщили за кружкой пива, что чужаки, столь неожиданно явившиеся из-за океана, наведались на рынок, купив лучших коней и щедро заплатив их хозяевам чистым золотом. А затем они, все шестеро, покинули город, направившись на закат. Цель их была никому неведома. Народ еще пару дней посудачил, а потом, за обычной суетой, позабыл этот странный случай. Жизнь продолжалась.
  
  
   Август 2009 - январь 2010
   Рыбинск
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"