Иван Васильевич Спиридонов слыл в своей деревне и далеко за ее пределами практически святым человеком. Практически лишь потому, что при жизни в святые не производят, да и не народное это дело. Все решается после.
За семьдесят прожитых лет Иван Васильевич не совершил ни одного не только отвратительного, но даже плохонького поступка. К примеру, он был героически верен жене Авдотье. Несмотря на то, что Спиридонов, как мужчина, казался весьма представительным и видным для местных женщин, он не поддавался ни на одну уловку в плане завлечь, охмурить или флиртануть. Бывало. поможет какой-нибудь вдовушке в соку, та ему улыбается, в дом зовет к столу, но Иван Васильевич стоек. Смущенно улыбнется, пожмет плечами и бегом к Авдотьюшке своей. Особо ненавистные до чужого счастья и постоянно страдающие по мужским рукам бабы мирным путем взять эту неприступную крепость не могли. Пробовали во время праздников, когда вся деревня собиралась за одним столом, споить Спиридонова, чтобы потом под жаркое дыхание в пьяное ухо сманить прогуляться к реке. Но Иван Васильевич если и выпивал по праздникам, то не больше двух-трех стопочек, что приводило остальных мужиков в большое огорчение, ибо, по их разумению, он только добро переводил.
Аглая, имеющая в народе славу никогда не сдающейся особы, одиножды попробовала взять крепость силой. Дождавшись в леске, когда Спиридонов в одиночку возвращался с реки с выполосканным бельем, она выскочила из засады, рванула на себе кофточку, обнажив женские прелести, и попыталась жарко обнять жертву. Однако Иван Васильевич чудом выскочил из объятий распутницы и припустил, что было мочи, к дому, даже выронив из ведра один носок. После этого при встрече с Аглаей он ни разу даже намеком не напоминал о произошедшем. Лишь первые пару месяцев стыдливо опускал глаза, когда ее страждущий, горящий похотью взгляд пожирал его на расстоянии.
У Спиридоновых родилось трое детей. Сын уехал учиться в город, где и остался работать, обзаведясь семьей. Одна дочь вышла замуж за военного, служившего когда-то неподалеку и ходившего на танцы. А потом они уехали жить и служить куда-то под Хабаровск. Вторая же, выучившись на зоотехника, прочно осела в соседней деревне вместе с мужиком своим, с которым дружила еще со школьной скамьи. В общем, благодаря стараниям детей, Иван Васильевич имел еще пять внуков и даже одного правнука.
Никогда за всю свою жизнь Спиридонов не держал ни на кого не только злобы, но даже малой примеси обиды. К примеру, сосед его Гришка всю свою сознательную жизнь размышлял над одним случаем. Как-то пьяный Витька-тракторист в состоянии, когда уже не только не видят, но и не чуют дорогу, въехал на своем железном коне аккурат в палисадник Ивана Васильевича. Ущерб, по мнению Гришки, был неисчислимый: два сломанных проема забора, развороченный угол дома, смятая грядка любимых Авдотьиных цветов и задавленная насмерть козочка, которая до половозрелого возраста паслась в этом палисаднике. Вместо того, чтобы взять топор или просто пересчитать зубы Витьке, а потом написать заявление куда следует, Спиридонов молча сел в трактор и доставил конягу с телом его наездника до родного дома. На следующий день Иван Васильевич до вечера восстанавливал изувеченное имущество, а когда село солнце, взял бутыль самогона и пошел к Витьке. О чем они проговорили всю ночь никто так и не узнал, но тракторист с пьянкой завязал. А Спиридонов впоследствии всегда приветливо улыбался Витьке при встрече и иногда вел с ним беседы на лавочке возле дома на животрепещущие темы.
Иван Васильевич никогда не сплетничал и никого огульно не охаивал. Мало того, подобные вещи пресекал на корню, а потому мужики и бабы лишний раз старались при нем знакомых не обсуждать. Произойдет в деревне из рук вон выходящий случай: либо незамужняя Машка-продавщица ребенка принесет в подоле, да еще похожего на чечена - строителя из райцентра, либо Гришка напьется и жену по деревне протащит за волосы. Спиридонов же говорит: «А вы себя поставьте на их место. С вами такого быть не может? Не зарекайтесь от сумы, да от тюрьмы никогда» На том и точку поставит.
Не был замечен Спиридонов и в различных пакостях. Как-то от душившей непонятно на кого злобы и пьяной тоски Васька Фролов ночью отправился к реке и ломиком изрешетил дно лодки Ивана Васильевича в количестве сорока одной пробоины. А затем всю ночь бродил вокруг дома Спиридоновых, орал похабные песни вперемешку с оскорбительными выпадами в адрес хозяина и его мужских достоинств, пока не упал в канаву и не затих. Вариантов мести нахалу мужики предлагали много. Верхнюю строчку в этом параде идей занимала разработка по заделке ночью печной трубы тряпками и всяческим мусором, чтобы дым в избу пошел. Спиридонов же никак не ответил на выпад Фролова, а вместо этого на Васькином крыльце каждое утро стало появляться по книге различной тематики: от «Как вырастить огурцы в условиях Крайнего Севера» до «Евгения Онегина». Долгое время Васька не мог понять: к чему бы могли происходить такие мистические вещи. Не иначе, как знак свыше. В течение недели он даже перестал брать спиртное в рот. Но впоследствии Фролов установил, что предлагаемый для чтения ассортимент полностью соответствует ассортименту книжного отдела в сельмаге, а ночные бдения в огороде установили распространителя сей продукции. Им оказался Спиридонов. Внезапно нахлынувшее на Ваську счастье от разгадки странного явления ввело его в двухнедельный запой. По выходу из него Фролов в нецензурной форме потребовал от Ивана Васильевича обещания перестать хулиганить, но с тех пор больше никогда ему не хамил.
Спиридонов был до безобразия милосердным человеком. Он живо интересовался насущными бедами всех известных ему людей и всячески старался помочь. Всегда давал в долг, причем не только деньгами, но и вещами, которые имелись у него в наличии: будь это корыто или цепь от мотоцикла. Причем никогда не напоминал о возврате. Поначалу этим стали пользоваться мужики. Вершиной наглости стал Ванька Ефремов, который в ночь под Новый Год решил посмотреть цветной телевизор. За два часа до праздника он зашел к Спиридоновым и горестно поведал, что его черно-белое окно в мир приказало долго жить. Не задумываясь, Иван Васильевич, отдал ему свой цветной, лично донеся до дома. И просидеть бы ему новогоднюю ночь, а может и всю оставшуюся жизнь, без связи с большой землей, если бы Ваньку за глумление над святым человеком не избила сковородкой его баба и не заставила в срочном порядке возвернуть имущество его владельцу. После этого случая у всех мужиков в округе будто обрезало махом желание просить что-либо у Ивана Васильевича. Лишь иногда забегали бабы занять ведро картошки или починить косу по причине отсутствия мужика. В последнем случае Спиридонов починял инструмент, но затем шел с несчастной и косил сам, не требуя ни малейшего вознаграждения.
Именно Ивану Васильевичу принадлежала идея, окрестившая его жилище в «Дом милосердия». Его самогон не имел себе равных в области. Многие мужики, пробовавшие сей волшебный напиток, пытались разузнать секрет Спиридонова. Но никогда он не выдавал свою военную тайну. Когда к Митричу приехал из Москвы погостить сын, работающий в институте химии, то старый хитрец решил приобрести бутыль самогона, чтобы по просьбам трудящихся провести химический анализ зелья и вывести его магическую формулу. Однако Спиридонов никогда не продавал своего напитка. В доме у него пей сколько хочешь, а с собой нельзя. Так вот, идея Ивана Васильевича заключалась в том, что каждый страждущий и болеющий человек мог получить у него сострадание в любое время. Спиридонов не отказывал никому. Рентгеновским взглядом он осматривал пациента и, если видел, что больному действительно тяжело, молча уходил в дом, вынося вскоре на улицу холодный штофчик со стопочкой и хрустящим огурчиком. Вскоре к Спиридонову потянулась мрачная очередь убогих и калик перехожих. Спустя месяц к владениям Ивана Васильевича уже стали подъезжать грузовики скорой помощи, сгружающие умирающих из соседних деревень. Спиридонов не отказывал никому, лишь развивал производственные мощности. В итоге еще через месяц коллектив женщин отправил письмо участковому, включающее в себя двести шестьдесят четыре подписи. Участковый откликнулся немедленно и конфисковал все без исключения эти самые мощности. «Дом милосердия» к несчастью мужиков прекратил свое существование.
Еще чему удивлялись мужики, что Иван Васильевич не только в жизни никого не убил, но даже ни разу не был замечен в драках, хотя силой обладал явно недюжинной. Если только разнимал. Случалось, получит в зубы от какой-нибудь стороны, сплюнет и дальше делает свое дело. Даже во время войны на фронте, где Спиридонов служил разведчиком, в засады и под обстрелы попадал, а вот убить хотя бы одного немца так и не пришлось. Мало того, Иван Васильевич не любил охоту. До рыбалки же был сам не свой, отчего болезненно страдал. Всю пойманную рыбу отпускал тут же обратно и очень переживал, если, к примеру, ершик или окунь брал «взаглот» и выжить уже не мог. Таких несчастных он бережно укладывал в садок и относил своему коту. В тот момент, когда тот, недовольно потрясая лапами, грыз хвост мертвому окуньку, Спиридонов с виноватым видом гладил своего Афиногена и, вздыхая, приговаривал: «Вот, брат, как жизнь устроена».
Верующий ли был Иван Васильевич? Наверное, да. Хотя Спиридонов не ходил на службы в действующую и при советской власти церковь, и уж тем более, когда религия стала модной. Никто ни разу не видел, чтобы Иван Васильевич поминал Господа или же крестился. Просто в некоторых случаях на несколько минут взгляд его стекленел, и глаза возносились к небу, словно душа отлучалась на время. Видимо, в это время Спиридонов произносил свои молитвы.
Работал же Иван Васильевич охотно: и при колхозе был передовиком, и в своем хозяйстве считался мужиком зажиточным, да и помочь другим всегда время находил.
В общем, можно еще долго было бы перечислять достоинства Спиридонова, но и так все понятно. Соблюдая все библейские заповеди, Иван Васильевич был придурковатым с точки зрения мужиков, недоделанным или блаженным с точки зрения баб и кандидатом в святые с точки зрения верующих старушек. С последним соглашался и отец Гавриил из местного прихода. Его уверенность к тому же крепла в последний день каждого месяца, поскольку тогда Иван Васильевич с завидным постоянством приходил в церковь и совершал пожертвования в денежном эквиваленте.
И вот как-то августовским воскресным утром Спиридонов встал как обычно, выпил молока и неожиданно приказал Авдотье:-Накрой сегодня к обеду стол и пригласи Федора. Я к вечеру умру, так чтобы попрощаться.
Федор был единственным другом Ивана Васильевича. Подружились они еще в детстве, да так вместе всю жизнь и прошли. Такой дружбе удивлялись все, поскольку Федор Евтюхов являлся полной противоположностью своему закадычному товарищу. Если, по мнению местных, кому и был уготовлен билет в ад для V.I.P. персон, так это Евтюхову. Пьющий матершинник, практически не имеющий своего хозяйства, больше всего не любил работать. И если для дома он хотя бы что-то делал, то другому никогда, даже за деньги, нельзя было допроситься от Федора даже крохотной помощи. Пойдет он косить на колхозный участок - пару раз косой махнет и в кустики спать убегает. Поручит ему председатель сено с поля вывезти, так и стога сгниют от дождя, и грузовик разобьет по пьянке. А то, случается, зайдет к старухе какой, сторгуется на телегу дров. Деньги предоплатой возьмет и сгинет. Побегает потом доверчивая старуха по деревне, поищет Федора, да и плюнет.
Так и не женившийся за свою жизнь, Евтюхов любил шляться по девкам. Практически не было в деревне ни одного мужика, жена которого по молодости, а то уже и в брачный период, не испытала на себе темперамент Федора. За такие гнусные проделки Евтюхов нередко бывал бит оскорбленными рогоносцами, но от увлечения своего не отступался. В одиночку на него ходить боялись, поскольку Федька мог и двоих с одного удара завалить. Потому нравственные внушения лектора, в количестве порой доходящем до двадцати человек, обычно проводили ночью с кольями. И ничего. Отлежится пару дней, отхаркается кровью и снова клинья подбивает. Причем цель уже выбирает конкретно. Идет по бабам тех, кто сильнее всего бил. И сейчас, несмотря на свой преклонный возраст, нет-нет, да и заглядывался Евтюхов на зреющих молодых девок. Несколько раз даже замечали, как он подглядывал в окна бань, где мылись бабы. Такие происки пресекались уже самими женщинами с применением снарядов в виде поленьев или кипятка из ковшика.
Вообще Федор был охоч до чужого добра. Чуть у кого что пропадало в доме, сразу же валили на Евтюхова. Зайдет к кому-нибудь в гости - обязательно чего-нибудь не досчитаешься. Безделицу какую: слоника с комода, ухват или топор со двора, а прихватит. Причем зачем, Федор и сам не мог сказать. Так, для души. Или потом за бутылку кому продать. Порой, если мужик не мог, к примеру, пилу найти, а баба чугунок, то в первую очередь бежали к Евтюхову. Душой он не кривил и не обижался. Коли его рук дело было, то охотно отдавал. Правда, если поздно спохватывались, то через недельку раззява мог обнаружить свою пилу в руках у ничего не подозревающего соседа. Поначалу сильные обиды были, до драк доходило. Со временем ссоры прекратились. Мой чугунок, соседушка, не Федька ли тебе сплавил за бутылку? Он? Ну вот тебе поллитра, возврати имущество.
Людей Федор не любил с детства, испытывая к ним настороженность и даже некоторую неприязнь. Потому, наверное, и первым шутником на деревне слыл. То ворота чьи-нибудь коровьими лепешками замажет, то ночью колесо от соседского велосипеда отвинтит, в бурьян его выкинет, а заместо обод от телеги приставит. Все до сих пор помнят случай, как вдовушка Лукерья, разменяв шестой десяток, сошлась с Петькой Фоминым из соседней деревни. Непонятно с чего, но решили старики жить вместе. Петька собрал свой нехитрый бобыльский скарб, да и переехал к Лукерье. В первую же ночь Евтюхов влез на крышу к молодоженам и приладил к трубе красу. Пока с утра увидели, пока сняли - уже вся деревня потешалась над шелестящими на ветру разноцветными ленточками.
Или случай с агрономом Сенькой Храпковым. На старости лет решил у себя помидоры выводить, как культуру. Часами сидел на грядках, все скрещивал разные сорта. Мысль у него была вывести помидор, чтобы размером с арбуз был. Бывает, встретит кого, и давай о своих замыслах рассказывать. И вот в один год получил он новый сорт. До арбуза-то, конечно, далеко, но сказывал, будто такого еще никто не видывал. Мол, здоровые, блестящие, наливные. Только так никто их не увидел. Решил агроном по этому поводу премьеру сделать. Грядки закрыл от глаза людского и объявил, чтобы все приходили посмотреть на его удачу в полдень в воскресенье. Когда тряпку-то с парника торжественно сдернул, то вместо помидоров на ветках елочные игрушки висели. Ночью Евтюхов влез в огород, урожай за забор выкинул, а шары повесил. Шибко тогда народ веселился, а Сенька запил с той поры и больше агрокультурой не занимался.
Говорить что-либо Федору боялись. Шибко мстительным был. Ты ему слово, а он тебе гадость какую в ответ сделает, а то и в морду даст. Все от настроения зависело. Один раз, к примеру, Захар Пестов колотил новый забор. А мимо пьяный Евтюхов пылил и нес по матушке председателя. Ну, Захар сдуру возьми и сделай ему замечание. Дескать, чем материться, да пить, шел бы делом занялся. Ничего тогда не ответил Федор. А к утру весь забор Пестова оказался в бурьяне. И главное никто не слышал. В общем, народ считал, что лучше не связываться. Кто его знает, чего у дурака на уме. Обидишь ненароком, а он возьмет, да баньку твою ночью спалит. Потому и участковому на придурка не жаловались.
Что же касается религиозной подкованности, то как при советской власти Федор стал заядлым атеистом, так и к старости им остался. Нередко в беседе он садился на своего конька и начинал с пеной у рта до кулаков доказывать, что бога нет, религия - полная чушь, а их отец Гавриил - картежник и расстрига.
И вот с Евтюховым и повелась дружба у Ивана Васильевича. И ничто не могло сломать ее до гробовой доски. За Спиридонова Федька всегда стоял горой. Часть драк, с принадлежащим Евтюхову авторством, возникала молниеносно, когда кто-то по неосторожности подсмеивался над его другом. Одиножды он вообще едва не убил одного приезжего насмерть, расколов табурет об его дурную голову, посмевшую назвать Спиридонова странноватым мужчиной с загадочной душой.
Единственным человеком, кому всегда выражал готовность помочь Евтюхов, был Иван Васильевич. Но тот просил о помощи крайне редко. Большей частью они просто общались. В такие минуты общения Федора словно подменяли. Например, он мог несколько часов высидеть в огороде за домом Спиридонова без каких-то скверных мыслей и совершенно трезвым, слушая, как Иван Васильевич читает вслух «Анну Каренину» или «Сто лет одиночества», взятых напрокат в библиотеке. Причем воспринимал он это совершенно серьезно, вздыхал и даже делал комментарии в меру своих способностей и понимания.
К обеду стол был накрыт. В гробовой тишине подле него сидела Авдотья и Федор, уже узнавший о причине внезапного приглашения. Наконец, к столу в исподнем белье вышел Иван Васильевич.
-Выпьем друг,-поднял рюмку хозяин.-Выпьем и жена. Последний раз встречаемся вот так вот, по-семейному. Завтра я уже не буду ходить по земле этой.
Молча выпили.
-Ты, Федор, закусывай,-подвинул Спиридонов тарелочку со своим фирменным блюдом - солеными опятами и сыроежками.-Свежий засол. Может, из-за них-то я и понял, что время мое настало.
Из грибов Иван Васильевич предпочитал только опята и сыроежки. Местные вообще не решались связываться с опятами, боясь отравиться. Спиридонов же словно просвечивал грибы на пеньке, мгновенно и точно отделяя настоящие от ложных. Причем грибы он собирал всегда сам и солил их тоже лично, не подпуская и на пушечный выстрел к этому делу Авдотью. В последний же раз грибник понял, что зрение у него сдало совсем, и даже в очках он уже с трудом отличает нужный гриб от ненужного. Это расстроило Спиридонова до невозможности, а через несколько дней своих тягостных раздумий он понял, что пора на покой.
Мужики выпили еще, и Федор растроганно смахнул навернувшуюся слезу.
-Да нет уж,-категорично помотал головой Спиридонов.-В таких делах, как говно в проруби не плавают. Решил, значит, так тому и быть.
-А я как же?
-А ты еще, брат, поживи! Похулиганствуй! Твое время, знать, еще не подошло. А поговорить захочется, так вспомни меня в душе. Давай лучше споем нашу.
И они запели на два голоса «По Дону гуляет». Получалось красиво и стройно, как никогда. Авдотья поняла, что такое прощальная песня двух друзей. Внезапно, перед самым концом песни Федор нехорошо всхрипнул, схватился за живот и стал сползать с табурета на пол.
Прибывшая через двадцать минут молодая фельдшерша смогла лишь определить, что Евтюхов чем-то сильно отравился. Спустя еще полчаса наконец-то нашли машину, которая помчала по колдобинам Федора в райцентровскую больницу. Но не домчала. В пути Евтюхов потерял сознание, затем посинел и скончался у ворот больницы.
Иван Васильевич же об этом уже не узнал, поскольку после того, как Федьку забрали, он минут пять покорил себя за эти поганые грибочки, поняв, что где-то все же ложных опят подцепил и именно они попались другу, затем внезапно схватился за сердце и умер.
Иван Васильевич сидел в заплеванном отстойнике пристани-распределителя, тупо держа бумагу с решением Распределительной Комиссии при Небесной Канцелярии. Вокруг него сидели личности, вызывавшие даже у Спиридонова чувство отвращения. Ждали прибытия баржи, которая отвезет их на ПМЖ в Адские холмы. Внутри Ивана Васильевича все клокотало. Он не мог понять, почему из-за нелепой случайности, глупой непреднамеренной ошибки его зачислили в убийцы, перечеркнув всю его прошлую жизнь, и отправили с пьяницами, развратниками и дебоширами искупать свои грехи.
-Конечно,-думал Спиридонов,-это тоже люди, точнее души, но с чего бы я должен жить с ними весь остаток своего существования? За что меня-то собираются варить на медленном огне?
-Когда баржа придет?-спросил кто-то у охранника-архангела.
-Часа через два, не раньше,-буркнул тот.-Еще народу мало набрали. Нечего ее порожняком-то гонять. Чай, рейсы в Канцелярии не оплачивают. За кровные плаваем.
В отстойник втолкнули еще с десяток достойных места назначения элементов.
-Слушай,-обратился Спиридонов к охраннику.-Можно выйти подышать воздухом? По ошибке я здесь. Душно. Поплохело что-то...
-А здесь все по ошибке,-хмыкнул архангел.-Ничего, привыкай. Там еще жарче и душнее будет.
-Да ладно,-толкнул его в бок второй охранник.-Вроде человек приличный. Может, действительно по ошибке. Пусть выйдет, а я посмотрю за ним.
Иван Васильевич вышел через обшарпанную дверь и поразился насколько в секунду все изменилось. В огромном сияющем зале с огромным балконом на печально текущую красивую реку стояли улыбающиеся люди с милыми, приятными лицами.
-Иди вон на балкон, подыши,-подтолкнул Спиридонова архангел.-Минут через десять возвращайся. А то скоро теплоход на Райские кущи прибудет. Мне за тобой не уследить тогда. И не вздумай бежать. Быстро отловят. Только неприятностей новых получишь.
Иван Васильевич побрел к воздуху. Опершись о перила, он вздохнул полной грудью. Запах был неземной и фантастический. Спиридонов огляделся по сторонам. Внезапно в толпе мелькнул Евтюхов, прогуливающийся под ручку с какой-то хихихающей барышней лет сорока.
-Федор!-окликнул друга Иван Васильевич.
Евтюхов откликнулся взглядом на балкон, но, обнаружив там Спиридонова, зло отвернулся, делая вид, что никого не заметил.
-Федор,-добежал до него Иван Васильевич.-Ты что здесь делаешь?
-Отбываю, как мученик, на постоянное место жительства в Райские кущи.
-С чего это ты мученик?-опешил Спиридонов.-Да как ты вообще сюда попал?
-Твоими молитвами,-огрызнулся Евтюхов, шепнув барышне что-то, отчего та хихикнула и отошла в сторону.-От грибочков твоих так в сознание и не пришел. А на комиссии даже разбираться не стали. Как узнали от чего смерть принял, сразу к мученикам причислили и билет в Рай первым классом дали. Эх, матушку твою, жил бы еще и жил. Сколь дел еще на земле осталось. Дать бы тебе в морду за это. Да нельзя. Обещали за примерное поведение через пару лет в святые канонизировать. А ты, святоша, тоже с нами плывешь?
-У меня дело хуже,-нахмурился Иван Васильевич.-Я за тебя неблагодарного в Адские холмы сослан.
-И правильно!-похлопал его по плечу Федор.-Значит действительно есть божья справедливость.
-Да ты что несешь?-заорал Спиридонов.-Какая справедливость?!
-Такая, что как положено, напакостил - изволь грех свой искупать,-пояснил Евтюхов.
-Нет, я-то ладно,-продолжал кипеть Иван Васильевич.-Я нагрешил, я и искупать буду. А тебя-то куда? Пойдем быстренько сейчас со мной. Я аппеляцию подам, а ты заявление напишешь, что, дескать, случайность трагическая образовалась.
-Вот она, дружба-то, как кончилась,-горько усмехнулся Федор.-Значит святым все прикидывался, другом закадычным. Я за тебя в огонь и в воду готов был идти. А тебя завидки за друга взяли? Мне на горло песни наступил и не то, чтобы прощения попросить, так еще и с претензиями. Себе жизнь испортил и другим хочешь? Верно говорят, что друзья познаются в беде. Нет, чтобы за меня порадоваться. Я вот тебе сочувствую, даже несмотря на то, что благодаря тебе здесь. Что поделать, если я смерть мученическую от рук твоих принял? Хоть чем-то мне компенсировать должны ранний уход из жизни?
- Ну и сука же ты старая, Федор, оказалась. И я с тобой столько лет из одного стакана пил? Из одной тарелки щи хлебал?-тихо произнес Спиридонов и со всей силы саданул Евтюхову в зубы.
-Ну держись, сволочь,-сплюнул Федор и заехал увернувшемуся Ивану Васильевичу в ухо.
Среди толпы возникло оживление. Нескольким барышням стало плохо. Бывшие когда-то друзья сцепились с воем и покатились по полу. Сквозь толпу уже пробирались с разных сторон ангелы и архангелы...
Так закончилась эта история о жизни кандидата в святые Ивана Васильевича Спиридонова и его дружбе с Федором Евтюховым. Известно лишь, что оба драчливых старика были доставлены в изолятор. Спустя пару дней дело их стали пересматривать. Федор шипел и пытался доказать, что он стал, как и положено мученику, жертвой очередного нападения, едва не приведшему к духовной погибели. Однако в свидетелях вдруг оказалась причисленная к святым старушка - одуванчик, которая специально осталась, дабы подтвердить, что дрались оба, и еще неизвестно кто кого бы забил насмерть. В итоге Комиссия постановила с титулом великомученика отправить все же Евтюхова на двухгодичное проживание в Адские холмы с дальнейшим пересмотром дела и, в случае положительного исхода, возможностью переезда в Райские Кущи. Ивана Васильевича за провинности было решено сослать в Адскую Преисподнюю, откуда уже не возвращаются.
Известно также, что впоследствии Спиридонов пытался безуспешно подать протесты в Небесную Канцелярию, но из его мест пребывания такие бумаги не выходили, сжигаясь цензурой прямо на приграничных территориях. След же Евтюхова теряется сразу и больше не всплывает.
Спустя лет десять по Канцелярии прокатился, видимо, процесс амнистии и Ивана Васильевича реабилитировали, ибо отцу Гавриилу пришла из Епархии разнарядка, дабы он во время служб своих поминал святого Ивана. Однако икону Спиридонова так и не утвердили при жизни отца Гавриила. Поскольку же поминать без иконы, по мнению батюшки, было не очень тактично для верующих, то Ивана Васильевича вспоминал он лишь по большим праздникам. Затем все реже и реже, а после его смерти часть документов оказалась утеряна, и новый батюшка вообще не узнал о пришедшей когда-то разнарядке. Так со временем позабыли про святого Ивана. И лишь совсем древние старухи вспоминали еще о нем иногда, поминая еще при этом и какого-то великомученика Федора. Однако молодой батюшка списывал это все на старческий маразм.