Аннотация: Хотел написать что-нибудь этакое серъезное, а вышло как всегда. И не чернуха, и не юмор...
Отцу Серафиму не спалось. Под мирное похрапывание супруги его, попадьи Феклы, вот уже пару часов готовящейся к встрече нового дня в пятистенке, святым отцом овладели бесы. Причину такой напасти отец Серафим видел исключительно в бабке Агриппине, которая сегодня при вечерней, приложившись к ручке батюшки, шепнула, неистово крестясь при этом, аки мельница ветровая: -Сходил бы, Владыко наш, к Григорию. Пятый день поста Великого пошел, а он все водку пьет. Девок срамных к себе завез, да всякими разносолами их потчуя, к сожитию склоняет. Сама видела сквозь щелочку в его занавесках. Сходи, образумь бесстыдника. Спаси душу его, пока не поздно.
»Оно, конечно, понятно, что Агриппина не со злобы или от зависти какой стукнула. Когда о спасении других человек заботится, то лишь во благо ему такой поступок на небесах зачтется»,-ворочаясь думал отец Серафим.- «Но с другой стороны завяжи она рот на веревочку, не пришлось бы мне сейчас с бесовской наглостью бороться. И кто ее, заразу, за язык-то тянул... Прости, Господи, за проявление диавольское».
После того, как прихожане разошлись по домам, батюшка, закрыв церковь на висячий замок, отправился к Григорию, с целью наставить его на путь истинный, не исключая возможности прибегнуть к экзорцизму в случае экстренной необходимости. По дороге он шептал всяческие молитвы, дабы Господь помог ему в нелегкой битве с темными силами. К концу пути отец Серафим, видимо, все-таки получив благословение свыше, почувствовал себя в образе огненного всадника в сияющих серебром латах на белом коне, из под копыт коего в ужасе шарахается всяческая нечисть. Излучая неземной свет, батюшка ворвался в избу к Гришке.
Хозяин, сидя за столом с различными разносолами и самогоном, гогоча тискал двух незнакомых отцу Серафиму пьяных девок, и явно не заметил испускаемого святым отцом свечения. «Совсем ослепила его бесовская сила»,-перекрестился батюшка и выставил вперед свой внушительный серебряный крест.
-Здорово, архимандрит!- весело поприветствовал его Гришка.-Ты тут крестами не маши, а лучше присаживайся к столу, выпьем! Расскажешь что за нужда тебя принесла.
Отец Серафим укоризненно посмотрел на царящий разврат и присел на краешек табурета:-Спасти тебя пришел, сын мой. Помочь душе заблудшей. Оступился ты, но сможешь еще подняться. Самому-то, чай, тяжело будет распрямиться, да бесов с себя стряхнуть. Вот для того и зашел к тебе. Сообща легче будет.
-У-у-у, затянул песню,-расстроился Гришка.-Я думал ты по-людски зашел: выпить, поболтать... А он опять свою плесневелую пропаганду разводить, в кружки церковные записывать.
Девки захихикали.
-Вижу, сын мой, что дело обстоит сложнее, чем я думал,-задумчиво произнес отец Серафим, поглаживая бороду.-Ты зайди завтра днем в церковь. Подумаем вместе как быть. Понимаю, что душа твоя уже далеко от божьих сил, но вернуть ее попробуем. Да поможет нам в том Господь.
На сем батюшка встал, перекрестился и довольный собой, но неудовлетворенный исходомпоединка, под предложение радушного хозяина воспользоваться одной из девок, коя больше приглянулась, вышел на улицу.
Когда дом погрузился в ночную мглу, отец Серафим решил перед сном обдумать еще раз дальнейшие действия свои по возвращению Григория под знамена Божьи. Минут десять он прикидывал и так, и этак, пытаясь вспомнить каждую мелочь, виденную им в доме грешника, дабы за что-то зацепиться, пока к ужасу своему не осознал, что думает уже о другом. Отцу Серафиму неудержимо захотелось откушать рюмочку холодненькой водочки с хрустящим соленым огурчиком и шматом кровяной колбасы, что так мастерски готовила Фекла.
-Тьфу ты,-перекрестился батюшка, пытаясь перенастроиться на святые мысли о ближнем.
Но колбаса с огурчиком не уходили, а их образ лишь стал отчетливее, обретя реальные трехмерные формы и цвет в мозгу отца Серафима. К образам добавился и стойкий запах водки, поселившийся в носовых рецепторах батюшки.
Бесы приходили к святому отцу впервые. Не раз он слышал о подобных вещах, видел самолично одержимых, но не мог даже и подумать, что также уязвим для дьявольского отродья, а потому оказался абсолютно не готовым к сопротивлению.
Отец Серафим сел на кровати и зорко, насколько это можно было проделать в темноте, огляделся. К своему удивлению он не выявил ни одного хохочущего бесенка, впрочем, как и каких-либо других проявлений нечистой силы, о коих столь подробно излагалось в ряде церковных брошюр. Облегченно вздохнув, батюшка откинулся на подушку и вновь увидел запотевший штофчик с огурчиком и порезанной колбаской.
-Нет! Сгинь, нечистая!-прошептал отец Серафим и трижды перекрестился. Для усиления эффекта он прочел про себя «Отче наш», после чего страсть к чревоугодию еще больше усилилась.
Дабы не сорваться с пути истинного батюшка попробовал представить лица своих прихожан, кои укоризненно смотрели на него. Он мысленно выстроил их в очередь и стал допускать до себя, благословляя их. Когда к нему подошла с поклоном Варвара, камера, ведущая мысленную трансляцию, почему-то поехала вниз, и святой отец увидел насколько плотно и ладно скроена девушка.
«Эх, да замять бы такую молодуху в стогу!»-пронеслось в голове отца Серафима, отчего он даже крякнул.
Батюшка подскочил на кровати и стал лихорадочно креститься.
«Это ж надо до чего бесы довели»-крутилось в его мозгу.-»И придет же этакая пакость на ум. Совсем я что ли осатанел? На что потянуло меня, Господи? Экий срам. А грех-то какой! Уж лучше бы о колбасе думал...»
Посчитав, что для закрытия ворот от нападающей армии бесов прочтенной молитвы по продолжительности и силе должно хватить с избытком, покрытый каплями ледяного пота отец Серафим вновь улегся под одеяло. Плотские мысли больше не посещали, но едва он вновь подумал о Григории, как на сцену опять выехал штоф водки с возжелаемым продовольствием.
«Ну что же мне делать, Господи?»-в который раз уже помянул Бога батюшка.-»Нету моченьки. Не уснуть ведь никак. Понимаю, что слаб, но делать-то что?
И отец Серафим принялся вспоминать, как в подобных случаях выкручивались его исторические и литературные предшественники. По прошествии минут пяти святой отец понял, что похоже в подобную нелепую ситуацию он вляпался первым, или же просто ничего путного вспомнить не может. Кроме толстовского отца Сергия, да хрустящего огурчика ничего в голову не лезло.
«Ну хрястну я себе по руке топором, хрястну по другой»,-размышлял батюшка.-»Приму страдания за мысли греховные, а вот от мыслей поганых вряд ли отделаюсь. Рот-то не завяжешь, а желудок не вырвешь. Выпить, да закусить и без рук можно. А вот как я службу вести этаким инвалидом буду? М-да, отцу Сергию проще было. Рубанул по руке, какая уж там плотская страсть. Не до бабы. А вот интересно, зайди ко мне сейчас Варвара... Я бы мог топориком, да по-своему живому, или все-таки до греха скатился?..Тьфу ты, бл..., опять грехомыслю. Пиз..ц, еще и матершина полезла».
От такого натиска бесовской дивизии отец Серафим совсем расстроился, и, усевшись на кровати, чуть не завыл в голос.
«Неужто проиграл?»-испугался батюшка.-»Никак одолели сволочи? Что же я за святой отец, если вот так легко меня одолеть можно?»
И, стиснув зубы, отец Серафим вновь улегся на подушку, принявшись считать идущих по пустыне апостолов. Вместо сто четвертого апостола внезапно мимо пронесся хихикая соленый, блестящий, зелененький огурчик. Батюшка, стиснув зубы, перекрестился и продолжил принимать парад. За двести седьмым апостолом с грохотом, поднимая кучи песка, медленно и гордо проехал штоф с водкой. За ним маршировали шматы кровяной колбасы, а следом, к ужасу отца Серафима, показались соленые грибочки.
«Вот сейчас пойду и все-таки рубану себе по руке»-больше не вскакивая, чуть не плача думал святой отец.-»Уже часа два не сплю. Завтра к утренней не встать. Страдание-то плотское все одно будет. Так посудить, если от боли бабу не хочется, то и о еде вряд ли думать станешь.»
Батюшка решительно встал и на цыпочках вышел из избы в чулан, где хранился топор. Во время передвижения его посетила вполне разумная мысль:»А если от боли есть не захочется, так не все ли равно какая она, боль? Зачем руку-то уродовать? Можно и палец в двери зажать. Все одно, больно»
Отец Серафим добрел до чулана, сунул указательный палец в притвор, зажмурился и что было силы саданул дверью. Дабы не разбудить попадью, а с ней и всю округу, батюшка шепотом с легким подвыванием запричитал обрывки молитв, перемежая их сильнейшим воздухопусканием на распухающий палец. Попрыгав и подергавшись с минуту, отец Серафим констатировал, что все мысли его теперь только о горящем пальце, и тихо вернулся в кровать.
«А вдруг я его сломал?»-под колебания пульсирующего органа задумался батюшка.-»Больно-то как. Завтра надо к доктору сходить. Сейчас, конечно, лучше б было. Дал бы анестизии какой-нибудь. А то ведь не уснуть».
Отец Серафим поворочался еще, но палец не унимался, а вместо этого распух еще больше.
«Уснешь тут, с такой болью»,-вздохнул святой отец.-»Таблетку бы какую, так где они у Феклы хранятся? Что еще из обезболивающего можно придумать? Если только стопочку водки...»
Батюшка нехорошо взвизгнул и резко вскочил с кровати.
«Хорошо еще, что по руке не рубанул»-думал радостно он, открывая кадку с огурцами.
На столике в продовольственном чуланчике уже стояла наполненная стопочка извлеченной из шкафчика пусть и теплой, но водочки. В лунном свете, падающем сквозь маленькое оконце, призывно поблескивал боком круг кровяной колбасы.
-Ну, с Богом. Не во грех, а дабы отогнать дьявола-искусителя,-перекрестился отец Серафим и хлопнул вожделенную рюмашку.
Тут же он буквально заглотил хрустящий, капающий рассолом, огурец, и зубы его жадно впились в бок колбасе.
Утром, пряча глаза от прихожан и от насмешливо сиящего белизной бинта указательного перста своего, отец Серафим кое-как отслужил и сразу же уединился у себя, принявшись реабилитировать душу после сотворенного ночью грехопадения. Едва он бухнулся на колени и отбил два поклона перед иконой, в дверь постучали. На пороге переминаясь стоял Григорий.
-Не знаю,батюшка,-смущенно произнес он.-Всю ночь не спал. Все в каком-то липком поту. Думал много. И вот, решился к Господу придти, значится. Помоги, святой отец. Образумь, наставь на путь истинный. Как бесов отогнать от души моей? Помоги!
С последними словами Григорий встал на колени, и, с восхищением и любовью смотря на отца Серафима, перекрестился.