Аннотация: Все знают что Циалковский отец космонавтики и философии русского космизма, но мало кто помнит другие его работы...
"Смерть есть одна из иллюзий слабого человеческого разума. Ее нет, потому что существование атома в неорганической материи не отмечается памятью и временем, последнего как бы нет. Множество же существований атома в органической форме сливаются в одну субъективно непрерывную и счастливую жизнь"
(с) Константин Эдуардович Циолковский "Воля Вселенной" 1928г.
"... кусочек материи воплощается, т.е. принимает состояние животного, бесчисленное множество раз, так как время никогда не прекращается.
Но мы все ошибочно думаем, что наше существование продолжается, пока только сохраняется форма тела, пока я Иванов. После смерти я буду Васильевым и потому это буду уже не я, а кто-то другой. Я же исчезаю навеки. На самом деле исчезла лишь ваша форма, но чувствовать вы можете и в Васильеве, и в Петрове, и в льве, и в мухе, и в растении."
(с) Константин Эдуардович Циолковский "Научная Этика" 1930г.
"Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг" (с) Егор Летов.
Я умер. Это было совершенно точно. Я врач, то есть был врачом, так что в произошедшем у меня не было никаких сомнений.
Только когда прекращается сердцебиение и в ушах гаснет неумолкаемый в жизни гул крови, текущей по кровеносным сосудам, понимаешь, какой же шум непрерывно создают работающие органы.
Но теперь наступила полная тишина... и полная тьма. Я находился вне времени и пространства, помню, пока ещё помню, как сочувствовал я в этот момент неизвестным своим могильщикам - долбить мёрзлую землю в феврале труд не из благородных. Впрочем, были ли они, те могильщики? Много, слишком много людей умерло в ту холодную зиму между 1921м и 1922м годом.
Трупы лежали прямо на земле, если ночью умирала вся семья, их соседи даже не заходили в хату. Трупы с улиц, конечно, потом собирали, я лишь регистрировал смерти. Конечно я пытался лечить ещё живых, особенно мне было жаль маленьких детей... Но чем можно вылечить голод?
У меня было небольшое жалование, которое я, сетовать не стану, получал исправно и в срок. Но что толку от денег, когда за них нечего купить? Из-за моего рода занятий меня обошла продразвёрздка и у меня были кое-какие запасы с личного двора... были бы, если бы одной из ночей ко мне в дом не вломилась толпа голодных крестьян.
И честное слово у меня не хватает душевных сил осуждать их за это - когда тебе грозит смерть, все моральные нормы и правила общежития уходят на второй, третий, сотый план.
Некоторое время после благодарные мои пациенты, коим я ещё мог помочь скудными своими средствами, одаривали меня провизией, но она была слишком скудна даже для одинокого старика. Когда я понял, что конец мой близок, я собрал последние силы что бы добраться до улицы, мне удалось покинуть хату и выйти за калитку - там я и упал.
Очень уж не хотелось помирать дома, с твёрдым осознанием того, что мой окоченевший труп в лучшем случае приберут только весной. Я упал. И мои мучения прекратились. Как будто в один миг погас свет, и утихли все звуки, пропали и иные ощущения. Одна мысль оставалась тогда в моей отключённой от внешнего мира голове - я-то пожил, мне можно и умереть, но как жаль, что умирают дети...
Сколько длилось смутное безвременье сказать невозможно, но вдруг в полной тишине и темноте вспыхнуло первое ощущение - тепло, ни звука, ни взгляда, но только одно лишь тепло заполняло моё существование, а потом накатил голод...
Я жадно ел, сложно сказать был ли у еды вкус в человеческом понимании, но она утоляла голод и приносила удовлетворение. Меня было много, я копошился, двигался и ел, ел свою собственную гниющую плоть, но никакие ощущений кроме сытости и тепла не занимали меня.
Желание есть и размножаться заменяло сознание, некоторые части ощущений умирали, некоторые рождались, рождалось больше, и вот уже пища начала подходить к концу. Гонимый единственным доступным мне ощущением, ощущением голода, я прокладывал себе путь вверх, туда, где ещё могла быть пища, как вдруг ощущение тепла сменилось ощущением жара, который немилосердно начал иссушать мои крошечные тельца.
Ощущения стали гаснуть, полчища частей моего примитивного сознания во множестве гибли и уже казалось, что я вот-вот снова вернусь в пучину небытия, как вдруг к перечню моих чувств добавилось зрение! Я снова мог видеть, видение моё было куда богаче человеческого, всё вокруг переливалось миллионами невероятных цветов, инфракрасное и ультрафиолетовое излучение придавали миру невиданные оттенки, и я взлетел.
Я махал тысячами крыльев, находясь во множестве мест, затем вернулся и голод. Снова еда, снова тепло, но и удивительное зрение. К сожалению, отсутствие хоть сколь-нибудь полноценного сознания не позволяло насладиться этими дивными переживаниями сполна.
А затем я снова начал исчезать. В этот раз моё исчезновение было чуть более долгим, и вот мне удалось разлепить глаза и взглянуть на мир вокруг: чудесные переливы невидимых человеку лучей пропали, но зато появилось нечто, примитивно напоминающее сознание.
Чувства мои стали сложнее, мне хотелось не только есть, но и ощущать тепло пернатого тела моих прародителей, хотелось что бы они не покидали меня, хотелось чтобы они заботились обо мне. Я смотрел, что они делают и пытался повторять за ними.
Уходили дни, тела наши крепли, мы вставали на крыло, в то время как другие огоньки жизни беспрерывно гасли. Настал и момент самостоятельного полёта - кому-то он удавался, кому-то нет. Отдельные огоньки восприятия опять начали гаснуть. Но им на смену приходили новые.
Наконец, открыв глаза, я почувствовал проблески настоящего сознания, ушло много дней на освоение нового, такого сложного тела. Но теперь мне были доступны не только новые чувства, но и новые мысли. Они не были мыслями в человеческом понимании и скорее напоминали причудливо взаимосвязанные образы, но и с их помощью можно было мыслить.
Я прижимался к пушистому боку матери, пил тёплую сладкую жидкость. Иногда видел людей - теперь я мог воспринимать их образы целиком. Зрению помогал чрезвычайно острый нюх, который позволял различать тончайшие оттенки запахов, такие, что человек и представить себе не может.
Запахи создавали образы также, как у человека их создаёт слух и зрение. Каждый человек пах по особому, отличать людей по другим признакам было сложно, уж слишком они велики, поэтому мы узнавали их по форме рук и запаху. Можно было отличить взрослого человека от ребёнка, мужчину от женщины, в птичьем обличии таки сложные вещи были для меня недоступны
Тянулись годы, круг перерождений продолжался. В образе собаки я мог различать даже оттенки смысла человеческих слов. Напрягая всю волю, все разрозненные куски моего восприятия, я даже мог понять смысл человеческой речи.
Как-то с хозяином мне давилось увидеть передачу по сложному устройству, которое могло передавать изображение на расстоянии. Голос без запаха говорил о теории некоторого человека. Имя запомнить было сложно - оно не имело смысла - но слова "жизнь", "смерть", "форма", "ощущение" были понятными.
Человек на удивление точно описывал происходящее со мной, хотя, как мне было понятно, его сфера деятельности не относилась ни к области познания тела, ни к области познания духа. Это было забавно. И это было одним из самых сложных моих сознательных актов.
И вот я снова умер, снова черви, снова мухи, снова птицы, но потом что-то пошло не как всегда.
Для новых переживаний не было слов, слов не было вообще, а вот ощущения были. Я лежал в невесомости внутри плотного жидкого пузыря. День и ночь не сменялись долгое время, хотя я уже немного освоился с управлением тела и мог совершать осторожные слабые движения. Ощущения тепла и сытости не покидали, но были и иные ощущения, постоянное присутствие сознательной любви окружало меня. Кто-то любил меня, кто-то ждал моего появления, кто-то издавал приятные звуки, которые очень мне нравились.
Но было и ещё кое что: я чувствовал, что другие огоньки моего восприятия один за одним гаснут и устремляются ко мне вот этому - самому большому, самому яркому огню нового сознания.
Не в силах больше ждать я начал искать выход из пузыря к тёплому голосу. Я продавливал упругие стенки влажной своей темницы, и наконец выскользнул наружу. Но первым что обрушилось на меня был холод, затем наступило жестокое разочарование, здесь было вовсе не так хорошо, как внутри влажного пузыря, и очень хотелось вернуться назад, однако чьи-то руки держали меня и не отпускали обратно в тёплое лоно.
От обиды и разочарования я заплакал.
"Это мальчик", - сказал кто-то.
Сейчас я ещё сохраняю остатки памяти, но я не могу освоиться с управлением этого невероятно сложного тела, вместо речи из моей груди вырывается лишь невнятный писк. Я ещё чую разрозненные огоньки своего сознания в других живых существах, но они гаснут подобно звёздам в рассветной дымке.
Помню, пока ещё помню, как раньше меня всегда занимал вопрос - если вращение планет определяется случайным образом, то разве могут появляться системы, где одна планета всегда обращена к другой лишь одной стороной - как Луна к Земле? Но ведь так происходит! Может и редко, но гораздо чаще, чем если бы такое положение могло быть результатом случая.
Тоже самое можно сказать и о любви - если мы любим другого человека произвольно, выбирая одного из многих миллионов, то разве любовь может быть взаимной? Но ведь она есть! ...может, конечно, не так часто как нам бы того хотелось, но уж точно чаще чем один раз на миллионы.
В той передаче, которую я видел ещё в теле собаки, было такое же возражение: разве разрозненные атомы, составлявшие одного человека, могу вновь собраться в другого? Вероятность такого стечения обстоятельств ведь бесконечно мала! ...но если невероятные вещи происходят, значит они лишь следствие законов, которые нам пока неизвестны... впрочем, что мы знаем о вероятностях?