- Что рассказывать-то? Не знаю же я ничего. Я уж это всем говорил: и господину начальнику стражи; и господину... Что? А, да. Господин начальник стражи у меня этим вопросом тоже интересовался, - рассказывай, говорит, что знаешь обо всем этом, - а я ж ну не знаю же ничего, ну ничегошеньки не знаю. А? Кто еще спрашивал? Ну, это, я ж говорил уже: этот начальник стражи, значит, господин уполномоченный, господин главный судья, его преосвященство... Что? Да и он спрашивал...
О чем рассказывать-то, господин палач?... По порядку,... По какому порядку-то? Я ж не знаю ничего... И имени ее не знаю... Нет, ну подождите! Я ведь правду говорю... Ну подождите, подождите! ... Ну не знаю!... Правда... Ну не надо... Подожд... А-аааа!!!... О-оо! У---м... бля ... а-аа... ну... господи ну зачем... господи... ведь сказал же... ноготь-то... о-ооо больно-то как, господин палач ... ну так больно, ну зачем же, а?... О-оох... эй, да подождите, эй ну что вы, не надо, да скажу я... не надо я же говорю, - скажу... ну не надо, скажу... А-ааа... Скаааажу!!!...А-ааааааааааооооыым!!... Бооольнооо!... Яя ж поообещаал, чтоо скажуу. Ну зачем, господин палач? ... Ну не надо!!!... О-ох, сердце не выдержит. ... Помню, я, ее имя... помню... Алена ее зовут... Аленушка...
Я расписался внизу листа и уронил ручку на стол. Майское солнце, не считаясь с законами о частной собственности, проникло в мою квартиру сквозь достаточно чистое окно и тонкие занавески и бесстыдно ласкало своими теплыми щупальцами мое тело. В приоткрытую форточку ветер приносил детские крики, шум машин с соседней улицы, пение птиц. Вдув в мои уши все эти звуки, он, кокетливо вильнув занавеской, улетал прочь, чтобы, через несколько мгновений, принести очередную порцию чужой жизни. В теплом воздухе плавали пылинки, на паркетном полу пускали солнечных зайчиков осколки большого зеркала.
Руки мои дрожали, на столе рядом с дописанной рукописью лежал служебный "Стечкин". Где-то в глубине моей головы, рациональная часть меня, заходилась от крика, - ты, что с ума сошел? Самоубийство это не выход - это западня.
А я и не собираюсь с собой кончать, - говорил я себе, - с чего ты решил? Вот посмотрю, в хорошем ли состоянии ствол. Да и вообще, чего ты боишься? Пистолет даже не заряжен.
- Да как же не заряжен? - Надрывалась моя рациональная часть, - Ты же сам два часа назад его зарядил! Господи, что ты хочешь получить, покончив с собой?
- Спокойствие, тишину...
- Дурак, с чего ты решил, что найдешь там спокойствие? О, черт, жалкое зрелище - полковник МВД, стопроцентный мужик, прошедший и огонь и воду, растекся как сопливый пацан. И из-за кого? Из-за какой-то девчонки. Да у тебя, их знаешь еще сколько..., тебе любая даст, стоит только попросить - ты же Поолкоовник! Да ты уж, небось, и имени-то ее не помнишь.
Здесь этот невидимый собеседник дал маху и сам, поняв это, замолчал. Имя я помнил, как и все остальное. Память, сочащаяся болью, страхом, отчаянием, память была при мне. И, о господи, все бы я отдал лишь бы избавиться от нее. Злокачественной опухолью она засела в моем теле и постепенно поедала его, сама, становясь, все больше и больше. И, я знал, что рано или поздно останется только она - гнойная язва памяти.
Я помнил ее имя - рука неторопливо, как бы сама собой, потянулась к пистолету - ее имя - надеюсь, близкие поймут, что иначе я не мог - Алена... Аленушка...
- Пошел на хуй, козел... Э нет, стой, подожди. Ты что, грязный выблядок, здесь делал, а?
Витек замечтался и расслабился, непозволительно расслабился. Ну, какой леший, спрашивается, занес его в Парк? Знал же, что нельзя здесь появляться таким как он. Знал и все равно приперся, но это еще пол беды. Какой такой подлый бесенок закружил, заморочил голову так, что он и забыл о том кто такой есть, и сел на Лавочку, да не просто на лавочку, а на ту единственную Лавочку на которую, знал, - знал ведь, нельзя, ну ни в коем случае нельзя, садиться?
- Ой, плохо мне стало, ребята. Не понимал ничего, что делаю. Уже ухожу, убегаю. Простите меня, ребята.
Заюлил, завертелся, Витек, еще надеялся, что все обойдется, что утрясется все. Захныкал, размазывая грязь по лицу, а вдруг сжалятся и отпустят.
Ох, Витек, Витек...
Их было человек шесть - семь. Молодняк от шестнадцати до восемнадцати, самый сок. Явными лидерскими повадками, в этой компании, выделялся невысокий крепыш, с коротким ежиком волос, в тонкой, неопределенного цвета, ветровке, относительно новых джинсах и новых бело-черных кроссовках. Эти кроссовки, как магнит, притягивали взгляды окружающих, чего не избежал и Витек.
Ежик перехватил взгляд Витька и повернулся к худощавому, двигающемуся нервными, дергаными движениями, пареньку.
- Колян, поговори с этим мудилой.
Без базара, - резкими, угловатыми вихляниями тела, он перетек к Витьку.
- Ты, ебать, откуда такой, на хуй?
Витек робко приподнял глаза (может и взаправду обойдется?)
- Я...
В этот момент Колян ударил. Ударил коряво, как и всю жизнь свою прожил, с каким то нелепым, выкрученным замахом.
Что же ты, Витек наделал? Ну ударил и ударил. Еще бы пару раз ударил и отпустил. А ты? Эх, Витек...
Кто же знал. Уж сколько лет прошло? А тело все помнит. Страшно! Голова забыла, а тело помнит...
Ох, Витек, Витек...
Никто толком ничего не понял, а Витек, он-то понял, еще на доводке, не услышав, даже, характерного хруста, сообразил, чем все это закончится и испугался, да поздновато. А что делать?...
Быстрый был мужик, Витек. Еще не успело тело Дерганого улечься, в причудливой позе возле бордюра, а Витек, уже дернулся, пытаясь обмануть, в одну сторону и, тут же, рванул в другую.
Чья-то рука ухватила его за куртку - поднырнул, развернулся, в движении, подсек ногу. Справа летит кулак - поймал плечом, подбил кого-то под подбородок, метнулся в сторону - впереди свобода - набрать хорошую скорость и...
От сильного толчка в спину, Витек не удержался на ногах. Перекатился, вскочил - какое-то странное ощущение в спине, обернулся.
Хорошо держал нож, Ежик, умеючи держал. Лезвие чистое, почти, так самую малость испачкано, кровью. Витек начал двигаться, потек Витек, нет у Витька тела, лишь вода..., вода.... И ведь правильно двигался, почему же тело, которое вода, наткнулось на эту холодную полоску стали, почему?!!...
Что с вами, господин палач? Побледнели-то как! Плохо вам? ... Да понятно, господин палач, чего ж тут неясного, не мое так не мое. Дак я ж о вас радею! Вот у меня свёкр-то, то же так вот, бывало, с лица-то... Все понял, понял, молчу, господин палач, молчу...
Что? Выглядела как? Дак я ж, господин палач, и видел-то ее всего разочек... Да-да, господин палач, что видел, расскажу, для вас я все из своей памяти-то, я для вас, господин палач, для вас я... Да-да, конечно... выглядела, значит. ... Красавицей она была, я вам скажу, господин палач, писаной красавицей...
Что?... Да нет, это я так, с языка слетело. Не знаю я, ей богу, жива она или нет, а если б знал, то всенепременно сказал бы уж вам, господин палач, уж вам бы первому, так сказать...
Да-да, господин палач, конечно. ... Так о чем это я?... А, да! Конечно. Так я уж вам сказал, господин палач, красавица писанная: губы - что рубины; волосы - водопад лесной; глаза - майское небо...
Дак куда ж конкретнее-то я уж и так... ну ладно, ладно... попробую конкретнее...
Аленушка. Казалось, что это не фотография, а маленькое окошко, и за этим окошком Алена сейчас вздрогнет, очнувшись от каких-то серьезных дум, и улыбнется, так непривычно смотрелось ее лицо без улыбки. Каждый раз, смотря на это фото, Витек ловил себя на этой мысли. Вот и сейчас, забившись в какие-то кусты, в спешке вытянув ее из-за пазухи, больше всего боясь, что она испачкается (слава богу, она чистая), он подумал об этом.
Взглянуть на нее последний раз. Ослепительной голубизны глаза на безупречном лице, в котором в идеальной пропорции перемешались взрослые и детские черты, водопад темных волос, ниспадающий на прекрасные плечи, переходящие в не менее прекрасное тело с белоснежной, нежнейшей кожей - уж кому, как не Витьку знать об этом.
Больно отводить от нее глаза, но и не отводить больно. Жжет сердце мысль - в последний раз... последний раз...
Ну все, пора, сил уже почти не осталось, смерть щекочет пятки. Срывая ногти, голыми руками, вырыл, Витек, в земле ямку и закапал в ней фотографию Аленушки (хочешь, приходи поищи ее... может найдешь...), а потом пополз вперед, пока оставалась сила и воля, а когда кончилась сила - на одной воле...
Хороший был мужик, Витек...
Телефонный звонок ударил по натянутым нервам. Палец опасно вздрогнул на курке. Ирония ситуации, - готовясь к самоубийству, полковник МВД, погиб в результате неосторожного обращения с оружием - хоть сейчас на заголовки в газеты.
Рука тянется к трубке, другая кладет пистолет на стол. В ноздри шибануло озоном, как после грозы, по телу пробежали мурашки, собираясь на макушке для каких-то только им известных дел. Стянуло кожу на лице, - а ведь не хотел умирать засранец, ... не хотел.
- Алло...
- Анатоль, это я, Ваня, надо встретиться. Ты как?
Если бы я стоял, то, почти наверняка, не удержался бы на ногах. К счастью я сидел.
- Но, ты же... тебя... ты мертв!
Мне показалось, что я это крикнул, но даже сам себя не услышал.
- Что? Нихрена не слышно. Времени нет. Надо встретиться, срочно! Буду ждать тебя там, где первый раз встретились, через сорок минут. Успеешь?
Да, - шепчу я... хриплю...
- Что?
Да, да, - кричу я. - Да!!!
Срываются с недалекой березы несколько птиц, стоящее у стены пианино отзывается замысловатым аккордом.
В трубке короткие гудки...
... Дак я ж вам говорю, господин палач, разочек ее всего и видел. Не разговаривал, дел никаких не имел. Они ж у меня даже и не останавливались - зашли, спросили, когда ближайший почтовый поедет и вышли. А больше ничего и не знаю. ... Да я им сказал, правду сказал, что не раньше, чем завтра, они и пошли, видать не стали дожидаться... Что? Дак я ж вам что, не сказал? С братом она была, господин палач, имя еще у него такое, странное, как его... Ваня кажись...
Было уже это все, было. Снующие вокруг люди, вход в "Мак-Дональдс", нагретый асфальт: вот только очереди из радостно возбужденных детей и их, изнывающих на полуденном солнце, родителей не было. И я тогда не стоял, а шел, не думая ни о чем, похлопывая по бедру кожаным дипломатом, и впереди была Цель. А что сейчас у меня осталось?... Боль, пустота, паутина и свалявшаяся пыль... одиночество, страх, вязкий ужас обволакивающий, тихим голосом нашептывающий что-то на ухо. Интимность отчаяния.
Иван подъехал на машине темно серого цвета. Модель я определить не смог, но, похоже, это было что-то японское. Я открыл дверцу, сел.
Это был именно он, не какой-то шутник, движимый извращенной выгодой, даже не морок, такие вещи я определял сразу.
Это был он - Ее брат.
- Здравствуй, Толян. Проедемся?
За прошедшие с нашей последней встречи два года, он не изменился ни капли, по крайней мере, я никаких изменений не заметил.
Высокий, под два метра ростом, светловолосый, голубоглазый, широкоплечий - живое воплощение гиперборейской легенды. Одет он был в спортивный костюм "Nike" , насколько я знал Ваню, костюм не был подделкой, даже такой качественной, какую продают в фирменных магазинах.
Хотя нет, ошибся я, кое-что изменилось - взгляд. В его глазах появилась усталость, которой раньше у него никогда не было. И столкнувшись на краткий миг, с ним взглядом я понял простую и страшную вещь: Сломался Ваня, основательно сломался, так, что не починишь, не вернешь, как раньше было. Все.
А я-то сегодня хотел покончить с собой, жалко и нелепо... и стыдно...
- Куда едем?
- Я ухожу, Толь. Тайничок тебе один сдам и уйду. ... Навсегда.
Слово повисло между нами и мне, вдруг на какое-то мгновение показалось, что увидел вспыхнувший между нами барьер, грань, переход, как будто Ваня сказал не слово, а Слово, но в следующую секунду уже ничего не было.
Машина на хорошей скорости приближалась к окружной, мимо проносились деревья реклама, дорожные знаки...
Я слышал, что тебя убили, - как странно, голос мой ровный и безразличный, как будто мне все равно.
Как видишь я не очень мертвый, - он мрачно усмехнулся.
- Где Она?
- Кто?
Я раздраженно посмотрел на него и сразу успокоился - его руки, лежащие на руле, дрожали.
- Алена.
- Я ее убил.
Такого я не ожидал. Из меня будто выбили весь воздух, а потом перевернули вниз головой. Воздуха стало не хватать, где-то по краю сознания скользнула мысль, что это, скорее всего сердце, но через несколько секунд стало легче. Все-таки где-то в глубине души я уже давно попрощался с Ней, смирился с тем, что никогда её не увижу. Она уже как бы умерла для меня, давно умерла.
... Но все равно, как же тяжело, черт возьми, мне было!
Как ты? Помочь? - Пока я воспринимал новость и приходил в себя, Иван съехал на обочину, остановился и смотрел на меня с ... состраданием в глазах. Вот странно, никогда бы раньше не поверил, что он способен испытывать такие эмоции.
Бывало лучше, но, думаю, справлюсь. - Я опустил боковое стекло, и в салон ворвался запах разогретого асфальта, перемешанный с ароматами бензина, выхлопных газов, травы ...
- Почему?
Это был тупик! Понимаешь? - он ударил по рулю и, вдруг, заплакал, продолжая говорить сквозь слезы.
- Сытая, блядская самодостаточность! А где свет в конце туннеля? Скажи мне. Где?
Он посмотрел мне в глаза. Слезы скользили по лицу, оставляя мокрые дорожки, и срывались с подбородка, расплываясь темными пятнами на светлой ткани костюма.
- Поиски Силы, мать ее ..., у меня этой силы полная жопа и еще пара мешков наберется, а зачем она мне?
Я понимаю тебя, - слова эти дались мне нелегко, но их надо было сказать. - Поехали. Ты обещал показать мне какой-то тайник.
- А мы уже приехали.
Он открыл дверцу и вышел из машины, сделав мне приглашающий жест.
Я тоже вышел. Прямо от обочины начинались поля - огромные открытые пространства, заросшие травой. Вдали виднелись раскоряченные стойки высоковольтной линии, туда-то он и пошел. Мне ничего не оставалось, как отправиться за ним, а, нет, вру, оставалась еще одна альтернатива - застрелиться.
Иван шел молча, я тоже не рвался нарушить тишину. Так мы и шли. Трава, серая от дорожной пыли, постепенно светлела, и вскоре живой ковер, текущий под ногами, стал чистым и ярко зеленым. Когда я смотрел вниз, то мог разглядеть каждую травинку, жилки, оплетающие ее и, даже, сок, движущийся по ним медленно и неспешно, впрочем, это, наверно, мне казалось.
Минут через двадцать мы дошли до ближайшей стойки. Иван подошел к ее основанию, присел на корточки и погрузил, именно погрузил, как в воду, руку в землю. Когда она погрузилась по локоть, он стал что-то нащупывать.
Здесь надежнее держать это, чем в другом месте. Ага, вот... - вытащить руку он не успел.
Привет, Толь. Как дела Ванюша? Что-то ищешь? - голос из-за моей спины ... Её голос!
Ваня попытался что-то сделать, понимая, наверно, что не сможет ничего противопоставить. И не смог.
Его тело начало корежить: лишняя плоть кусками отпадала на землю, оставшаяся перестраивалась, переделывалась на новый лад. Меньше чем через минуту от Ивана остались лишь разбросанные куски мяса и стоящий между ними маленький козленок.
Переборов себя, если бы вы знали, каких трудов это стоило, я решился обернуться назад.
Это была Она. Все такая же ... совершенная ... по другому я не смогу Ее описать, нет у меня таких слов. Неспешно потянулся рукой к поясу брюк, но не успел, - почувствовал, как пистолет всунутый за ремень, погрузился в живот, что-то горячее потекло вверх, грудь и плечи немного раздались - и все.
Легкий ветерок шевелил ее волосы.
- Толя, ты был хорошим мальчиком с многообещающими перспективами. И посмотри, во что ты превратился.
Казалось, что она сейчас скорбно покачает головой, но только казалось. Глаза ее спокойно смотрели на меня.
- Ну ничего. Я дам тебе еще один шанс.
Мир взорвался.
... Да, господин палач, слухи есть. ... Ох, господин палач, люди они разное болтают, один - то, другой -се. Люди, они ж горазды языками потрепать, да все больше брешут по моему разумению, господин палач. ... Ох, господин палач, как вы вопросы-то точно задаете, блистательного ума вы человек, сразу видно. Редко такого в наше время-то встретишь. Ваша правда, есть общее, во всей этой болтовне. Говорят-то кто одно, а кто другое, но все на одном сходятся, ушли они, с братцем-то. Туда ушли, откуда не возвращаются. ... Да. ... Ой, господин палач, что опять плохо? Господин палач? ... Да что ж это? ... Господин... Эй, кто-нибудь! ... Стража!
Стража!!! ...
Приходил в себя я медленно, тяжело. Что-то держало, не пускало меня, пыталось затянуть глубже и, вдруг, неожиданно отпустило. Я находился в каком-то помещении - вокруг столики, стулья. Кафе? Что-то до боли знакомое, родное. Название всплывает в голове - "Мак-Дональдс" - почти как дом. Знаю, что надо выйти.
У выхода, я, неожиданно даже для самого себя остановился. - Подожди-ка, что я здесь делаю?
Странно, знаю откуда-то, что сегодня выходной, а "Мак-Дональдс" почти пустой. Где детишки, конвоируемые родителями, как воплощение образа счастливой семьи, кушающие "Биг-Маки" со сведенными радостными улыбками лицами?
Недоуменно посмотрел вниз - в руке зажат дипломат. Что в нем?
Перед глазами как будто прокрутили видеоряд: валяющийся на мраморном полу дипломат; АКМ в руках; падающие люди.
Помотал головой, отгоняя видения, чушь какая-то. Развернулся и пошел обратно. Некрасивая девушка в фирменной форме, улыбнулась мне. Честно говоря, таким лучше вообще не улыбаться - никогда.
- Двойной "Чизбургер" и большую "Кока-Колу" безо льда.
... Под линией высоковольтной передачи, между разбросанными, окровавленными кусками мяса, на подгибающихся ножках, стоял маленький козленок. Чуть в стороне от него стояла темноволосая голубоглазая девушка. Сделав несколько шагов, она остановилась и посмотрела вниз.
- Ну и что мне теперь с тобой делать?
Козленок поднял головку, посмотрел, моргая своими глазками на девушку, и жалобно заблеял.
... Получив заказ, я прошел и сел за угловой столик. Откусив немного от "Чизбургера" и запив это дело "Колой", я отложил еду. Потом нагнулся вниз и открыл дипломат.