У бабы Маши было два зуба. Один сверху и один снизу. Оба желтые, большие, похожие на пластмассу. Между ними, каким-то невероятным образом, постоянно находилась зажеванная дымящаяся папироса.
В своей очень далёкой молодости, говорят, баба Маша была красавицей, работала кассиром на почте, но поклонники и рестораны довели её до растраты и, соответственно, до тюрьмы. Короче, она села. Сперва ненадолго, год - полтора. Лёгкие деньги, лёгкое поведение - новый срок, статья уже потяжелее. Рассказывают, будто строила Беломорканал. Затем - война, Победа, голод, разруха, застой. Баба Маша перестала кого-либо интересовать. И поклонников и органы. А жить как-то надо. Так она приобрела свою основную профессию - самогонщица.
Поздним июльском вечером мне с Шуриком, закадычным
товарищем по институту, не хватило выпивки. Пришлось идти к бабе Маше за самогоном, так как все магазины уже закрылись. Высоко подниматься не пришлось. Первый этаж, обшарпанная дверь. Специфический запах густо стоял уже на лестничной площадке. Постучали. Дверь, скрипнув, открылась и появилась хозяйка в замызганном халате, худая, как щепь, с вечной папиросой. Круглыми глазами она внимательно осмотрела нас, потом ткнула пальцем в Шурика:
- Ты, заходи, один.
Шурик исчез в зловонном полумраке. Я остался ждать перед закрытой дверью. Прошло пять минут, потом десять. Я уже начал волноваться, закурил, стал стучать в дверь. Тишина. Когда дверь открылась и вышел Шурик, я просто испугался - его всегда смуглое лицо было белым, как снег:
- Вовка, по-моему, я убил её.
- Как?
- Она приставала ко мне. Сначала достала фотоальбом и стала показывать фотографии своей молодости, потом полезла целоваться.
- Не может быть!
Шурик часто задышал и продолжил:
- Потом я оттолкнул её, она ударилась головой об шар и все...
- Какой шар?
- Чугунный. Такие шары на спинке кровати.
- Ладно, идём посмотрим.
Мы осторожно вошли в квартиру. Запах стоял очень крепкий. Он шёл из открытых дверей ванной комнаты, где стояла полная ванна браги. Нос отказывался нюхать, горло сжимал спазм. Хотелось поскорее уйти. Когда мы прошли вглубь квартиры, то увидели бабу Машу, лежащую на панцирной сталинской кровати с железными шарами - набалдашниками. Она, обсыпанная фотографиями своих далёких лет, была похожа на высохшую и выцвевшую мумию.
Мы с Шуриком переглянулись молча и вздохнули. Вдруг, у мумии открылись круглые, невидящие глаза и она села на кровати. Баба Маша взяла с тумбочки пачку беломора, достала папиросу, пристроила её между зубов, чиркнула спичкой и заорала:
- Таганка, все ночи - полные огня!!!!!!
Убегали быстро, молча и слаженно.
Этот эпизод юности никогда не вспоминали. Как-то стыдно было к нему возвращаться. Да, и самое главное - ведь мы с Шуриком теперь не пьем ни самогон, ни брагу - просто видеть не можем. И никому не советуем.