Монблан, я голову клоню
Перед величием твоим и силой.
Как легкий ветер, я хочу 
Вплестись в пейзажи гор красивых.

Мне чувства нежного покоя
Нашепчет Рейса перелив,
И, в благодушной неге возникая,
Несет меня лирический прилив.

Но ты, Швейцария, Кавказу
Всего как младшая сестра.
И крутость плеч мужских, возникнув сразу,
Тебя затмит в моих глазах.

Кавказ, ты рай земли беспечной.
Кавказ, ты ад страстей извечных.
Кавказ, мерило и судья,
Кавказ, учитель и судьба.

Да, я твой пленник добровольный,
В тебе я зеркало ищу,
Суровой страсти раб невольный,
У ног твоих в почтенье трепещу.

Мне кажется, что вся земля планеты
Подножьем гор является твоим.
И нити добродетелей с пороком
В вершинах вяжутся клубком стальным.

Кто полноводный видел Терек,
У тигра в клетке сможет спать.
А кто Казбек глазами мерил,
Способен божий взгляд сдержать.

Ты буйство рек в сердцах горячих
Хранишь, лелея гор юнцов.
И мудрость скал гранитной твердью
Кладешь на плечи стариков.

Любовь и месть. Покой и дерзость.
Мир и война. Семья и смерть.
Все на краю ущелья камнем...
Задел легко - и грань не усмотреть.

***
На осетинских перевалах
Пристанища снегов и вьюг.
В смиренье стуже, общность ощущая,
Гранита глыбы в снах живут.

И Гуд-гора, великая, как демон -
Вокруг себя собратьев, как чертей, собрал,
И крылья-плечи черные расправил,
И небо головой качал.

А Гуда дух, что пастырь осетинам,
Следил уныло с высоты,
Как мелким жемчугом лениво
Барашки облаков тянулись у земли.

То вдруг, сорвавшись с горной кручи,
Летел в ущелий тесноте.
Гранит, как лед, крошил, играя,
И сосны гнул петлей к земле.

А наигравшись дикой силой,
Свой след в обломках скал храня,
Мог девушке платок поправить
И гриву потрепать коня.

На высоте, в снегах безлюдных,
В столетьях коротал свой век.
И потому скучал без меры,
Как всякий одинокий человек.

Одна Арагви понимала 
Его смертельную тоску.
И пеньем Гуда услаждала,
Когда он спал на берегу.

И вот волна, его толкая,
Однажды шепчет: "Загляни в аул, меж дел".
И дух взлетел, не понимая:
"Что в людях мне, каков удел?"
Как берег пресекает море,
Как пропасть путь похоронит,
Так Гуд увидел в старой сакле
Малютку Нино и, сражен, поник.

Ребенок-кроха на ладони
Была причиной взрыва чувств.
Влюбился Гуд всей дикой силой.
И верности обет сорвался с уст.

Любовь, тебе ль различья веры,
Народов, рас не разрушать?..
А вот, глядишь, теперь случилось -
И дух пленен, земным под стать.

Конечно, духи видят дальше.
Конечно, могут больше нас.
Растет ребенок в бедной сакле,
Не зная бед, как бог припас.

Красавица, богине ровня,
Сестра удачи и луны.
И Гуд с косматой бородищей
От всех сует ее хранит.

Идет на гору, и тропинка
В стрелу ровняется тотчас.
Цветы, в букеты собираясь,
К ногам ложатся, теша глаз.

И хищник серый из укрытья
Выходит, поджимая хвост.
Забыв о Нининых баранах,
К ногам мостится, словно пес.

И разноцветным хороводом
Играют сойки у плеча.
И соты полные из улья 
Несет пчелиная семья.

Пред красотой всегда в поклоне
И вечность, мудрость, и судьба.
И трижды горе отвернется,
Коль под приглядкою она.

А Гуд, огромными руками
Упершись в бороду себе,
Смотрел со скал, слезу роняя,
От умиленья юной красоте.

Не мог не знать небесный житель,
Что свадьбу с духом не сыграть.
Но, видно, с участью смирился
Любовь украдкой проявлять.

И лишь Арагви, Гуда слезы
Вплетая в водный хоровод,
Была немой свидетель страсти,
Что не познал земной народ.

Платоника, в тебе ли счастье
Или несчастье, как взглянуть?
Когда ответ любви не ищешь,
Живешь другим, забыв вздохнуть.

В земных страстях пути тернистей,
Привычка точит узов твердь.
Из быта сорняки дерутся,
Чтобы в любви полях засесть.

***
Жил Сосико. ...Герой в ауле.
Красив, силен, умен и смел.
И от судьбы других подарков
Иной желать бы и не смел.

Винтовка промахов не знает,
Кинжал остер, и конь горяч.
Жених и только, нету слова.
Скорей, родитель, дочек прячь.

Конечно, слушатель любезный,
Про Сосико я б не писал,
Коль он бы страстию извечной
К Нино однажды не вспылал.

И девушке он был по рангу.
Лихой джигит достоин красоты.
Хоть мужество одним оружьем
Не зачерпнешь, как решетом воды.
Оружье, сила и отвага
Медаль венчают на лице.
А доброту, с терпеньем мудрым,
Несет медаль на тыльной стороне.

Но жизнь сложна. Любовь всесильна.
Гранита глыба, отвалясь,
Крушит собратьев, искры мечет,
Рождает пар, в реке дробясь.

Гуд, ты всесилен, но не всемогущ,
И чувствами повыше заправляют.
Смотри, как Нино с Сосико идут
И ласки как друг другу расточают.

Гуд испытанья Сосико 
Не раз чинил на перевале.
И снегом сыпал на него,
И тропы запирал завалом.

Но навредить не собирался,
Так как за Нинину слезу
С собой бы век не рассчитался,
Коря за ревность - слабости сестру.

Тебе ли, Гуд, равняться с человеком,
Ведь он добычей одержим.
И, страсть найдя своим коротким веком,
Ей, как трофеем ладным, дорожит.

Терпенье, мудрый Гуд, терпенье...
Вот чем всяк плотский обделен.
Считает он, что с удальским уменьем 
Ему подвластна связь времен.

Но посмотри в глаза Кавказу,
Там есть ответ, коль ты не глуп.
Все прах... И все уйдет, как ветер...
Что будет - было, и замкнется круг...

***
А в казане, кипящем маслом,
С каких углов ни посмотри,
Найдется место меж горохом
Лишь для одной бараньей головы...

И небеса решили прочность
Проверить пары молодой.
И саклю снегом завалили
Однажды лютою зимой.

Какое счастье для влюбленных:
Камин, безмолвие и страсть...
Так пробежал круг стрелок точных,
Над вечностью имевший власть.

Вот в круг другой собрались стрелки.
И в третий медленно ползут...
"Когда же добрые соседи,
Убравши снег, нас отопрут?"

"А никогда", - ответ суровый
Над Сосико мелькнул, как сталь.
И пылкий взгляд героя сразу
Сменил влюбленность на печаль.

Последний сыр, сухарь последний,
Последний ветки корешок...
И темнота, и холод адский,
И голод злой... Таков судьбы смешок.

Нино спокойная сидела,
Из глаз прекрасных не пустив слезу,
За то, что с милым умирала,
В унынье плена славила судьбу.

А Сосико метался тигром,
И голод, холод проклинал.
И на судьбу свою ругался,
И всех на свете обвинял.

А время шло, и голод смертным стуком
В рассудок начал проникать.
Но что в убогой сакле можно
Найти, чтоб выжить - не пропасть?..
Герои-гордецы, вы властны...
Решенья ваши свыше, всем закон.
В безмерной власти забываешь,
Что просто человеком наречен.

Да... Не был Сосико способен
Жизнь по крупицам провожать.
И с женщиной своей любимой
Одною смертью умирать...

Всегда на плаху честолюбью
Кладется чья-то голова.
За неименьем посторонней
Ей может стать и близкого душа.

Рука, кинжал привычно гладя,
Привычно шею Нино мнет.
Связать два действия различных
Злой рок упрямо Сосико зовет.

Мысль страшная пронзила три сознанья -
Убийцы, Нино и того,
Кто был бессилен со стихией
По рангу справиться еще...

Мог лишь проникнуть в ад однажды,
Сквозь землю с силой провалясь.
Но с той поры остаться в пекле,
На землю больше не стремясь.

И Гуд, не думав ни секунды,
Как небом посланный удар,
Пробил ледовую твердыню
И провалился в адский жар.

Сгорел он в дьявольских пределах,
Спасателям очистив путь.
И некому теперь в ущельях
Метаться и деревья гнуть.

Спасли несчастных из объятий
Зимы-злодейки и... судьбы.
Не нужно шить фату и платье,
Все хлопоты теперь пусты.

***
А Гуд-гора осиротела,
Как многодетная семья.
И некому платок поправить
И гриву потрепать коня.

Мой друг, я видел в этом свете,
Как крысы, цепко взявшись за штурвал,
Командой брошенную шхуну
Вели сквозь бурю и ревущий шквал.

Я волка видел, что на водопое
Не трогал лань при засухе земной.
И знаю, что при половодье
Лиса и зайцы жмутся меж собой.

Мы звери, господа, мы звери...
Мы носим черные очки,
Где стекла толстые - высокомерье
И где прицел закрыл собой зрачки.

Ноябрь 2002