О'Брайен Патрик : другие произведения.

Миссия на Маврикий, полный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Миссия на Маврикий.
  
   Глава первая.
  
   Капитан Королевского флота Джек Обри проживал в той части Хемпшира, которую давно облюбовали морские офицеры в различных чинах. Некоторые из них достигли адмиральских званий еще в дни Роднея, в то время, как другие еще только ожидали своего первого назначения. Наиболее удачливые имели большие, комфортабельные виллы с видом на Портсмут, Спитхед, Сент-Хеленс, остров Уайт, и на непрерывное движение военных судов. Обри вполне бы мог быть среди них - коммандером и, затем, молодым пост-капитаном он немало заработал призовых денег и среди сослуживцев был известен под именем 'Счастливчик Джек Обри'. Но недостаток вакансий, аферы его финансового агента, беспомощность капитана в вопросах бизнеса и несчастливое знакомство с судебными исполнителями привели его в конце концов к положению всего лишь офицера на половинном жаловании. Так что коттедж его лежал на северных склонах Даунса, недалеко от Хилтон Адмирал, где высокий холм загораживал вид на море и почти весь солнечный свет.
   Этот коттедж, хотя весьма живописный, даже романтичный в окружении высоких ясеней, идеально подходил для двоих молодоженов, но, увы, никогда не отличался ни просторностью, ни комфортом. Будучи всегда тесным, с низкими потолками и не особо удобным, нынче он к тому же был заполнен двумя младенцами, племянницей, разорившейся тещей и изрядным количеством мебели из имения тещи Мэйпс Корт. А если еще прибавить пару слуг, то дом приобретал уже полное подобие караван-сарая в Калькутте, с той лишь разницей, что караван-сарай был сухим, горячим и душным, а в Эшгроу-коттедж сквозило изо всех щелей, а сырость, подымавшаяся от пола, счастливо соединялась с течью сквозь дырявую крышу, формируя повсюду лужи и лужицы.
   Все это существовало на капитанские 9 шиллингов в день, выплачиваемые раз в полгода и часто с длительной задержкой, и, хотя в теще своей, миссис Вильямс, капитан обрел приличного эконома, помогавшего ему сводить концы с концами, жизненные его обстоятельства отпечатались выражением постоянного беспокойства на лице, ранее будто самой природой предназначенном для радости. Порой обеспокоенность уступала место глубокому разочарованию - когда капитан, прирожденный моряк и ученый-гидрограф и навигатор, увлеченный идеей определять долготу по фазам спутников Юпитера, не мог позволить себе потратить гинею или две на заказ меднику (зеркала и линзы он шлифовал сам).
   На некотором расстоянии от Эшгроу-коттеджа небольшая лощина пролегала через лес, пропитанный грибными запахами. Тяжелые осенние дожди превратили ее глинистую почву в форменную трясину, и через эту трясину, сидя на арабской лошади боком и подтянув ноги в опасении грязи так высоко, что он походил на скрючившуюся в седле обезьяну, проезжал доктор Мэтьюрин - ближайший друг капитана Обри, корабельный хирург на всех судах, которыми капитану случалось командовать. Доктор был небольшой, странного и даже несколько болезненного вида человек со светлыми глазами и бледным лицом, увенчанный несколько старомодным париком, отмечающим его принадлежность к медицине. На свой манер доктор был одет с необычной тщательностью: табачного цвета пальто с серебряными пуговицами и замшевые бриджи, но вид портил длинный черный кушак, трижды обернутый вокруг талии, придававший доктору несколько экзотический для английской глубинки вид. На луке его седла покоилась сетка, наполненная различными грибами - трубчатыми всех видов, лисичками, иудиными ушами. Внезапно, привлеченный ярким пятном жука-листоеда, доктор спрыгнул с лошади, ухватился за кусты и вскарабкался вверх по склону. В это время крупная темная с белым птица взлетела с дерева, почти бесшумно взмахивая широкими крыльями. Рука доктора метнулась за пояс, выхватила небольшую подзорную трубу - и вот уже доктор следил за полетом странной птицы, преследуемой парой ворон, через долину до склона холма, отделяющего Эшгроу-коттедж от моря. Затем довольный доктор перевел трубу ниже, на сам коттедж. К своему удивлению он обнаружил, что небольшая самодельная обсерватория передвинулась на добрый фарлонг правее, к обрывающемуся на пятьдесят футов гребню. И там, возвышаясь над ее примечательным куполом, как Гулливер над храмом лилипутов, воздвигся капитан Обри собственной персоной. Утвердив на куполе морскую подзорную трубу, он внимательно рассматривал какой-то удаленный объект. Свет падал прямо на Джека, его лицо было видно ясно и четко, и доктор с ужасом обнаружил на лице капитана кроме уже привычной тревоги явные признаки старения и отметины несчастливой жизни. Стивен Мэтьюрин так привык думать об Обри, как о воплощении веселой неунывающей молодости, что эти изменения и медленные, усталые движения, когда он, сложив трубу, выпрямился, держась ладонью за старую рану на спине, болью отозвались в сердце доктора. Стивен сложил свою трубу, поднял сетку с грибами, свистнул лошади, подбежавшей как собачонка, преданно заглядывая в глаза, и они продолжили свой нелегкий путь.
   Десять минут спустя доктор стоял перед дверью обсерватории. Дверь была плотно блокирована задней частью капитана Королевского Флота Джека Обри, изрядно выпирающей наружу. 'Он, должно быть, сейчас навел свой телескоп практически горизонтально, иначе он не смог бы этак сложиться над ним', подумал Стивен. 'Однако, вес он за это время не терял, эти окорока потянут стоунов на пятнадцать.' И крикнул вслух:
  - Привет, Джек!
  - Стивен!- завопил Джек, вылезая спиной вперед с удивительной в таком крупном человеке подвижностью и заключая друга в объятия. Его физиономия разрумянилась от удовольствия, и небольшой розовый отсвет заиграл даже на впалых щеках доктора.
  - Как я рад видеть тебя, старина Стивен! Как ты? Где побывал? Где ты пропадал все это время?
  Надо сказать, что доктор Мэтьюрин успешно сочетал занятия медициной с работой на разведку Адмиралтейства, и посему передвижения его являлись тайной, о чем Обри сразу же и вспомнил. И, связав его появление с недавним объявлением войны Испанией Франции, торопливо продолжил:
  - Занимался своими делами, не иначе. Чудесно, чудесно! Конечно, ты остановишься у нас! Ты уже видел Софи?
  - Еще нет. Я остановился у кухонной двери и спросил у молодой женщины, дома ли капитан. При этом из дома раздавались звуки, напоминающие массовую резню - и я просто оставил там свою лошадь и свое подношение и отправился к тебе. Ты передвинул обсерваторию?
   - Да. Это было нелегкое дельце, однако. Вся эта штука весит центнера три, не меньше. Мы с Килликом только сняли купол - это, кстати, медная обшивка с 'Диомеда', верфь уступила мне ее по дешевке, а потом мы перекатили все остальное с помощью пары рычагов.
   - А как Киллик?
   Киллик был стюардом и слугой Джека много лет, следуя за ним, как и доктор, во всех его назначениях, и был весьма ценим Стивеном.
   - Неплохо, полагаю. Последние новости от него сообщил мне Коллард с 'Аякса', передал мне трость из акульих позвонков в качестве игрушки для близнецов. Мне же пришлось уволить его, ты знаешь.
   Стивен кивнул и заметил:
   - А что, обсерватория в доме была не на месте?
   - Ну, в общем, да, - ответил Джек, поколебавшись.
   - Зато отсюда я могу видеть Виг и Соллент, верхнюю часть Госспорта и Спитхеда. Быстрее, подойди и посмотри - он еще не ушел!
   Стивен прильнул к окуляру, затенив его для лучшего вида рукой, и там, перевернутый, на фоне бледно светящегося фона как бы висел затуманенный трехпалубный линейный корабль, практически заполняя собой все поле зрения. Стивен поправил фокус и картинка приобрела изумительную четкость. Брамсели и нижние паруса, провисшие на мертвом штиле, канаты, идущие от клюзов к лодкам, тянущим швартовочные перлини. Пока он разглядывал корабль, он слышал объяснения Джека: 'шестидюймовое зеркало, три месяца шлифовки и полировки, заканчивал лучшим померанским илом, помощь мисс Гершель просто бесценна - он слишком сильно снял края, и его сердце не выдержало бы, если бы она не показала ему способ, как все исправить - замечательная женщина!'
   - Так, это не 'Виктори' ,- заметил Стивен, когда корабль начал двигаться, - это 'Каледония', я вижу шотландский герб. Джек, я точно могу рассмотреть шотландский герб! На таком расстоянии! Да ты просто зеркальных дел мастер мирового класса!
   Джек рассмеялся с удовольствием.
   - Ну, ты же видишь. Сегодня чистейший воздух, почему бы не разглядеть, - заметил он скромно, - ни следа дымки, даже у поверхности воды. Как я надеюсь, что эта благодать продержится до ночи - я покажу тебе двойную звезду в Андромеде, меньше угловой секунды! Ты только подумай, Стивен! Меньше одной секунды! С моим старым трехдюймовым телескопом я бы никогда не различил ничего размером меньше двух. Хотел бы ты посмотреть на двойную звезду размером в одну секунду?
   - Да, это должно быть великолепно. Но сейчас я скорее склонен разглядывать корабли. Наблюдать, подобно богу с Олимпа, коловращение жизни... Неужто ты сам не смотришь часами на пролив?
   - Смотрю, конечно. Но прошу тебя, не говори об этом в доме! Софи не возражает против астрономии, даже если я засиживаюсь допоздна, и мы еще просидим тут до утра, и я покажу тебе Юпитер, но пялиться на Соллент - это не астрономия. Она будет очень огорчена, если решит, что я тоскую по морю.
   - А ты тоскуешь, Джек?
   Но капитан Обри не успел ответить - их внимание привлек поднявшийся ор со стороны коттеджа. Хриплый воинственный голос миссис Вильямс, пронзительные оправдания распекаемой служанки. Некоторые слова доносились до вершины холма довольно отчетливо, благодаря недвижному воздуху, и они могли слышать: '...иностранный джентльмен оставил их в моей кухне!', повторенное несколько раз, но в основном взволнованные голоса звучали одновременно, смешиваясь с эхо с другой стороны долины, а затем с детским ревом и повторяющимся хлопаньем дверей.
   Джек пожал плечами, добродушно посмотрел сверху вниз на друга и заметил:
   - А ведь ты так и не ответил на вопрос, как твои дела, Стивен. Как ты, в самом деле?
   - Великолепно, благодарю, Джек. Я был на водах в Калдас де Бохи не так давно, получил немалую пользу, полагаю.
   Джек кивнул: он знал это место, деревню в Пиренеях недалеко от принадлежащих доктору овечьих пастбищ. Ибо доктор, хоть и был ирландцем, имел землю в тех краях, наследство от бабушки-каталанки.
   - Стал гибким, как сатир, - продолжил доктор Мэтьюрин, - и сделал немало наблюдений за слабоумными. В Бохи довольно много идиотов, друг мой.
   - Ну, Бохи не одинок в этом. Посмотри на адмиралтейство. И что ты увидишь? Армейский генерал - первый лорд! Ты бы мог поверить в это, Стивен? И первое, что делает этот чертов красномундирник - покушается на капитанскую одну восьмую призовых денег! Уменьшает нашу долю на треть - это ли не буйное помешательство!? Ну, и оставив в стороне идиотов в Уайтхолле, и в этой-то деревне наберется полдюжины, визжат и бормочут на ярмарке. А серьезно говоря, Стивен, я иногда ужасно беспокоюсь за близнецов. Как-то они не кажутся мне, и ты бы весьма меня обязал, если бы осмотрел их. Но, возможно, ты сперва хочешь взглянуть на сад?
   - Конечно, прежде всего! И на пчел тоже.
   - Что до пчел, то, мне кажется, они уже посвистали всех вниз в последние недели. Как-то я не подходил к ним с тех пор, как пытался взять меду, но я их и близко не замечал. Уж где-то месяц прошел, как меня ужалили. Но если ты хочешь их посмотреть, нам надо идти верхней тропинкой.
   Ульи стояли ровной шеренгой на белых подставках, но ни одной пчелы видно не было. Стивен заглянул в летки, увидел предательскую паутину, покачал головой и заключил: 'Восковая моль'.
   - Восковая моль! - воскликнул Джек. - Что мне надо было делать?
   - Ничего, - ответил Стивен,- по крайней мере, мне никакие средства не известны.
   - Вот ведь напасть! Я так старался! Ты же знаешь, как мы с Софи ценили их! Твой подарок!
   - Ладно, ерунда. Я пришлю тебе новый, сильный рой. Давай посмотрим сад.
   В Индийском океане капитан Обри так мечтал о коттедже с небольшим участком: грядки свеклы, моркови, лука, капусты и бобов. И вот его мечта исполнилась. Увы, в мечте не было места черной мушке, проволочнику, долгоносику, личинкам, зеленым мухам и белянке капустной. Грядки раскинулись аж на пол-акра, вскопанные, прямые как линейка, на скудной, вывороченной земле и с какими-то карликовыми растениями на них.
   - Ну, в это время года здесь, конечно, смотреть не на что, - заметил Джек, - но я собираюсь вывалить сюда зимой три или четыре телеги навоза и, думаю, разница будет разительная. Я уже кинул кое-что под мою брунсвикскую капусту, это там, за розовыми кустами Софи. Сюда.
   Обходя чахлую картошку, Джек показал за ограду и заметил:
   -Корова.
   - Я догадываюсь, что это должно быть коровой. Молочная, несомненно?
   - Именно так. Чертова прорва молока, масла, сливок, да еще телятина. То есть, сейчас мы только ожидаем все это. В настоящий момент она совершенно сухая.
   - Что неудивительно. Она не выглядит стельной, скорее можно точно сказать, что она яловая. Ну просто фараонов кошмар.
   - Ну, положение дел таково, - Джек пристально уставился на корову, - что она отвергает быка. Нет, с ним-то все в порядке, а вот она - ни в какую. В итоге он приходит в дикий раж, осеменяет землю - а мы сидим без молока.
   - Что ж, с философской точки зрения ее поведение вполне логично. Продолжительная изнуряющая беременность, как плата за минутное случайное удовольствие... Еще и физический дискомфорт от полного вымени, роды с сопутствующими рисками. Я уж не поминаю о неприятности видеть своего отпрыска превращенным в отбивную - это специфично для коров. Так что, будь я женской особью любого вида, я бы предпочел уклониться от своих основных обязанностей, ну а будучи телкой, предпочел бы оставаться сухим. Но понятно, что с домашней точки зрения целибат у коров видится совсем по-другому, тут предпочтительна плодовитость.
   - Да, - отозвался Джек, - так и есть. А вот это - сад Софи. Он будет полон роз к следующему июню. Только ... какие-то они тонковатые, а, Стивен? Как ты думаешь, мне опять подрезать их посильнее этой зимой?
   - Ничего, ну совсем ничего я не знаю о садоводстве. Но, возможно, Джек, они, и правда, смотрятся слегка ... рахитичными.
   - Вот и я не знаю. Мне кажется, мне как-то не очень везет с декоративными растениями. Вот смотри, здесь предполагалась лаванда, видишь? Корни привезли из Мэйпс-корт. Зато глянь на мою капусту! Я ей просто горжусь!
   Они прошли в калитку и вышли на участок за домом. Здесь раскинулось просто море зелени с внушающей уважение парящей горой навоза на заднем плане.
   - Вот! - воскликнул Джек, - видел ли ты когда-нибудь нечто подобное?
   - Нет, - честно ответил Стивен.
   - Ты, конечно, можешь сказать, что они посажены чересчур близко друг к другу, но я рассуждал следующим образом: если в кубрике мы считаем достаточным 14 дюймов на человека, а человек ест капусту - то часть не может занимать места больше чем целое, не так ли? Я посадил ее, рассуждая подобным образом, и результат не заставил себя ждать!- Джек засмеялся, довольный, - ты помнишь кого-то из старых римлян, который не выносил зрелища, когда капусту срезали?
   - Диоклетиан, полагаю.
   - Точно! Как я его понимаю! А еще, знаешь, когда я собрал рядок, никому особо не понравилось. Только дурацкие вопли о гусеницах. Господи, если б они съели десятую часть червяков и долгоносиков, что мы жрали день за днем, месяц за месяцем, болтаясь в блокирующих эскадрах, да они бы благодарили Бога за каждую честную зеленую гусеницу!
   Они постояли немного, созерцая капустное царство, и в тишине Стивен уловил шорох бесчисленного количества маленьких челюстей за работой. Его глаза скользнули от зеленой массы к навозному холму. Вершина его была увенчана лисичками, иудиными ушами, и прочими знакомыми ему дарами леса.
   Треск захлопнувшейся двери прервал их медитацию. Затем последовал звук тяжелых шагов, задняя дверь отворилась, явив квадратную краснолицую женщину, с плевком миссис Вильямс на левом глазу и с визгливым валлийским выговором. Свой сундучок она тащила на плече.
   - О, Бесси! - воскликнул Джек, - куда ты собралась? Что случилось?
   Негодование душило женщину так, что в первый момент губы ее двигались без звука, затем слова вылетели из нее, сопровождаемые столь свирепым взглядом, что Стивен смешался.
   - Рекомендации - вот все, что мне нужно! Достала меня с этим чаем и сахаром! Рекомендации - и баста!
   С этими словами она исчезла за углом коттеджа.
   Джек посмотрел ей вслед и тихо резюмировал:
   - За этот год уже четвертая. Что за дьявольщина, Стивен? Управляться с командой из трехсот чудил мне всегда было раз плюнуть, но я не в состоянии вбить ни малейшего понятия о дисциплине в здешнюю компанию.
   Он помолчал задумчиво и добавил:
   - Ты же знаешь, никогда я не был сторонником 'кошек' на корабле, но, черт побери, здесь бы они пришлись весьма кстати.
   Новая задумчивая пауза, во время которой лицо Джека приобрело неумолимое, суровое выражение, какое бывает у командира, приговаривающего виновного к дюжине плетей, но затем взгляд его вернулся к реальности.
   - О, Стивен, что я за бестолковый хозяин! Ты же голодный! Заходи, заходи. Стаканчик грога? Сюда, сюда. Ты же не против пройти через мойку - какие церемонии, а? Софи должна быть где-то там.
   Пока он говорил, небольшое окно над ними растворилось, и в нем возникла голова Софи. Рстерянность в ее взгляде немедленно сменилась радостным возбуждением, и она обворожительно улыбнулась.
   - О, Стивен! Как я рада видеть Вас! Зайдите же, я сейчас спущусь.
   Стивен снял шляпу, поклонился и послал воздушный поцелуй, хотя вполне мог бы дотянуться до нее, не сходя с места.
   - Ну заходи же, - позвал Джек. - И береги голову - притолока.
   Мойка, кроме большого медного котла, источающего запах кипящих детских пеленок, содержала молодую женщину на стуле, с передником, накинутым на голову, раскачивающуюся молчаливо туда-сюда. В три шага пройдя мойку, они очутились в узком коридоре, который привел их в гостиную, небольшую, уютную, со сводчатыми окнами, делающими ее более просторной на вид. В комнате находилось много морских предметов обихода - сундуки под окнами, окованная медью корабельная мебель. Кроме того, помещение загромождали предметы, явно не подходящие маленькому коттеджу, как, например, огромный тростниковый диван с высокой спинкой на 5 или 6 персон и гигантские напольные часы в углу, которые пришлось оставить со снятой верхней крышкой - мешал потолок.
   Джек не успел спросить Стивена: не напоминают ли ему арки окон кормовые окна брига, на котором они впервые ходили вместе - раздался звук торопливых шагов на лестнице, и в комнату вбежала Софи. Расцеловав Стивена, она схватила его за руки и засыпала вопросами - как его здоровье, как служба, как дела? - с нежностью, которая сильно тронула доктора. Софи говорила с поразительной быстротой: она так рада, она в восторге, где он был? У него все в порядке? Он и представить себе не может, как ей приятно его видеть! Он надолго к ним? Почему Джек сразу не позвал ее? Она потеряла целых четверть часа, не видя его! Она уверена, что близнецы его запомнили, они будут так рады! И маленькая Сесилия тоже, конечно. Он же голоден, не так ли? Как насчет кусочка кекса?
   - Я в порядке, спасибо! И Вы тоже, моя дорогая, Вы просто цветете!
   Софии, и правда, выглядела прекрасно. Она успела подобрать в прическу свои волосы, которые просто висели, когда она выглядывала из окна, но одна прядь выбилась, создавая очаровательный легкий беспорядок. С удовлетворением разглядывая ее, доктор заметил, что склонность к полноте, о которой он предупреждал ее раньше, сейчас ей не грозит. Однако он отметил, что радостное ее лицо выглядит осунувшимся, а руки ее, раньше тонкие и нежные, огрубели и покраснели.
   В комнату вошла миссис Вильямс. Стивен вскочил и поклонился. Задав приличествующие вопросы о здоровье, о других ее дочерях, выслушав довольно детальное описание ее последнего счастливого выздоровления и ответив на ее расспросы, он собрался снова сесть, однако его остановил крик миссис Вильямс:
   - Не на диван, доктор, прошу Вас! Это вредит тростнику. Вам будет гораздо удобнее на стуле капитана Обри!
   Удар и зловещий вопль наверху погнали Софи из комнаты, Джек вышел за ней. Миссис Вильямс, чувствуя некоторую неловкость за свое последнее замечание, немедленно посвятила Стивена в историю злополучного дивана, с момента его изготовления во времена короля Вильгельма. Она привезла его из его дорогого Мэйпс-корта, несомненно, доктор помнит его, он стоял в летней гостиной. Ей приятно сделать коттедж капитана О. хоть чуточку похожим на дом джентльмена и, в любом случае, она не могла себе позволить оставить такую ценную вещь, просто реликвию, своим арендаторам, весьма достойным людям, конечно, но все-таки торгашам, которые рассядутся на исторической ценности без всяких колебаний. Часы, кстати, тоже из Мэйпс.
   - Очень красивые часы, - похвалил Стивен. - И точные, полагаю. А что же они стоят? Может, их запустить?
   - О нет, сэр! - взгляд миссис Вильямс стал жалостливым, - если они пойдут, у них же начнет изнашиваться механизм!
   После этого она пустилась в пространные рассуждения об износе вообще, сумасшедших ценах на ремонт, и, как бы в сторону, об умелости капитана Обри в домашних делах.
   Голос капитана, прекрасно слышимый в былые времена по всему кораблю даже во время шквала, мало подходил для секретных перешептываний, и когда поток слов миссис Вильямс прерывался, его глубокие раскаты были отчетливо слышны. Не настолько добродушный, как когда-то, увещевающий о приличном куске ветчины, который можно выставить на стол, о морском пироге, который можно быстро приготовить.
   Стивен переключил свое внимание на миссис Вильямс, и украдкой внимательно осмотрел ее. Ему показалось, что неурядицы практически не сказались на ней. Ее неустанное, агрессивное стремление к доминированию, казалось, еще возросло (если подобное вообще было возможно), она выглядела здоровой и почти счастливой, на свой манер. Ее ссылки на былое великолепие были, скорее, ссылками на миф, в который она сама уже не верила, на сон, от которого она пробудилась к реалиям настоящего. Возможно, она родилась для роли изобретательного управляющего доходом в две сотни в год, и наконец-то, достигла предназначения. Было ли это отвагой, или просто толстокожестью?
   Тем временем миссис Вильямс переключилась на тему слуг, извергая поток банальностей и обвинений. В ее молодые годы слуги были вышколенные, а нынче их трудно найти, невозможно за ними уследить, ленивые, лживые, вороватые, а часто просто злоумышляющие.
   - Да вот только утром я обнаружила кухарку, копающуюся в груде поганок! Вы можете представить себе такое злодейство, доктор Мэтьюрин!? Копаться в поганках, а потом хвататься за еду для моих внучек этими грязными руками! Вот вам и валлийцы!
   - А ее объяснения? Не заслуживали ли они внимания, мадам?
   - Конечно, нет! Ложь, сплошная ложь. На кухне! Я вышвырнула их вон, и показала ей, что пока еще в своем уме. Рекомендации, пФ! Уж не желает ли она получить их ЗДЕСЬ?
   После короткой паузы Стивен заметил:
   - Этим утром я видел скопу на склоне над дорогой.
   - В самом деле, сэр? Замечательно. Это в этом маленьком лесу, который видно из окна? Для Хемпшира неплохо. Но, знай вы окрестности также хорошо, как я, вы бы поняли, что это просто ничто по сравнению с лесами вокруг Мэйпс. Они тянулись до соседнего графства, сэр, полные скоп. Мистер Вильямс любил на них поохотиться. Я даже полагаю, что и эта-то скопа просто залетела сюда из Мэйпс.
   Уже некоторое время Стивена беспокоило сопение за дверью. Наконец, дверь отворилась и маленькая девочка с желтыми волосами, громко хлюпая носом, ворвалась в комнату. Бросив на Стивена лукавый взгляд, она подбежала к бабушке и спрятала лицо у нее в коленях. К облегчению Стивена, все уговоры миссис Вильямс встать, подать джентльмену руку и поцеловать его были тщетны, девочка осталась в той же позе, а бабушка ласково поглаживала ее по голове.
   Никогда на памяти Стивена миссис Вильямс не выказывала никакой нежности к своим дочерям, ее лицо, голос и манеры, казалось, вообще не годились для выражения нежности. И вот, вся ее массивная фигура просто лучилась этим чувством, пока она объясняла, что это маленькая Сесилия, ребенок ее средней дочери, которая последовала за полком своего мужа, и, конечно, не может в таких условиях воспитывать ребенка, бедняжка.
   - Мне бы следовало давно познакомиться с ней, - вежливо ответил Стивен. - Прекрасный ребенок.
   Софи вернулась, и девочка немедленно начала причитать: 'Тетя, тетя, кухарка хотела отравить меня поганками!' Она монотонно повторяла это некоторое время, и, перекрывая этот звук, Стивен сказал:
   - Я ужасно забывчив, вы должны простить меня. Я ведь зашел пригласить вас всех пообедать со мной, и я до сих пор не передал приглашения!
   - Очень мило с Вашей стороны, - немедленно отозвалась миссис Вильямс, - но я боюсь, это совершенно невозможно, потому что... - она огляделась в поисках веской причины, но в итоге вынуждена была отступить, не закончив фразы, и начала тетешкать внучку.
   Стивен продолжал:
   - Я остановился в 'Короне' в Петерсфилде, и уже заказал все блюда.
   Софи возмутилась, спрашивая, как он решился на такой чудовищный поступок - он должен остановиться в коттедже, и, конечно, обедать с ними. Снова отворилась дверь и обе женщины обернулись к вошедшему Джеку за поддержкой. 'Как они разговаривают',-подумал Стивен. 'Пожалуй, это первый раз, когда я вижу сходство, доказывающее, что Софи и ее невозможная мамаша - родственники.'
   'Дядя Обри,- завопила Сесилия, - кухарка пыталась отравить меня и близнецов поганками!'
   - Что за чушь, - возмутился Джек, - Стивен, ты обедаешь и ночуешь у нас! Камбуз нынче, правда, некомплектен, но у нас будет отличный морской пирог.
   - Джек, я уже заказал обед в 'Короне'. Блюда будут на столе к назначенному часу, и, если мы не придем, они просто пропадут.
   Это замечание немедленно оказало заметный эффект на женщин. Хотя они все еще протестовали и требовали, чтоб он остался, накал дискуссии снизился. Стивен сидел молча, временами он поглядывал в окно, временами - на Софи и ее мать, и признаки их родства становились все более заметными. В чем же они заключались? Точно не в тоне голоса и не в манере двигаться. Возможно, дело было если не в детском, то каком-то 'не-взрослом' выражении лица, общем для обоих, выражении, которое его французские коллеги-физиономисты, последователи Лаватера, называли 'английский взгляд'. Выражение это они относили на счет хорошо известной холодности английских женщин и их невежества в делах плотской любви. 'Если Дюпюитрен прав и если причина действительно в этом, - думал Стивен, - то, значит, Джек, с его-то пылким темпераментом, должен быть весьма озабочен.' Поток слов тем временем не иссякал. 'Как он все это переносит?' - удивился Стивен, вспомнив быстрые расправы Джека с болтунами на квартердеке. 'Преклоняюсь перед его долготерпением.' Компромисс, по счастью, уже вырисовывался: кто-то должен пойти, а кто-то останется дома. В конечном счете, после нескольких кругов обсуждения, было решено, что: Джек пойдет, Стивен вернется на следующее утро и позавтракает с ними, миссис Вильямс хватит для поддержания сил и чуточки хлеба и сыра.
   - Чепуха, мадам! - воскликнул Джек, вынужденный наконец выйти за границы вежливости, - в кладовой есть изрядный шмат ветчины, а в духовке подходит шикарный морской пирог!
   - Но, Стивен, у Вас же будет время осмотреть близнецов перед уходом? - быстро спросила Софии, - сейчас на них как раз можно взглянуть. Дорогой, прошу, покажи их. Я сейчас подойду.
   Джек провел его наверх, в небольшую комнату с кривыми стенами, где на полу сидели два плешивых младенца, одетые в свежие платьица. У них были бледные, круглые лица и в центре каждого торчал необыкновенно длинный, острый нос, делая их чрезвычайно похожими на репки. Рассматривая Стивена некоторое время, они, несомненно, нашли его неинтересным, скучным, даже противным, и их взгляды перенеслись на другие предметы практически одновременно. Их можно было бы принять за странных старичков или вообще представителей другого вида.
   - Замечательные дети. Надо было раньше с ними познакомиться.
   - Я не могу их различать, - пожаловался Джек, - ты не представляешь себе, какой гам они могут поднять, если что-то делается не по-ихнему! Справа, по-моему, Шарлотта.
   Джек уставился на них, они на него. Не мигая.
   - Что ты думаешь о них, Стивен? - Джек со значением постучал себя по лбу.
   Стивен вошел в профессиональную роль. Он принял несколько десятков новорожденных в студенческие годы в Ротунде, но с тех пор практиковал исключительно среди взрослых, и мало кто из его коллег был настолько плохо подготовлен к стоящей перед ним задаче. Однако он поднял их по очереди, прослушал сердце и легкие, открыл рты, заглянув внутрь, согнул и разогнул конечности и подвигал пальцем у них перед глазами.
   - Сколько им?
   - Ну, уже довольно большие. Мне уже кажется, они тут были всегда. Софи знает точно.
   Софи вошла, и, к радости Стивена, оба маленьких создания тут же утратили свой неизменный стариковский взгляд, они заулыбались, зашевелились, заморгали радостно, просто маленькие человеческие личинки.
   - Тебе нечего о них беспокоиться, - заметил Стивен, когда они с Джеком шли полями к ожидающему их обеду, - все с ними будет в порядке, возможно, в конце-концов, ты увидишь пару фениксов, со временем. Но прошу тебя, не веди себя так, как те болваны, что подбрасывают детей в воздух. Это может сильно повредить, нарушить умственное развитие, а ведь девочкам, когда они вырастают в женщин, интеллект нужен куда больше, чем мужчинам. Это ужасная ошибка - подбрасывать детей к потолку!
   - Боже правый! - воскликнул Джек, останавливаясь, - ты ведь мне этого не говорил? Я-то думал, им нравится взлетать вверх - они смеются и кричат, прям как люди. Никогда больше не буду так делать. Хотя они всего лишь девчонки, мочалки несчастные.
   - Странно, что тебя столь волнует вопрос их пола. Они твои дети, плод твоей любви, твоя плоть и кровь. А мне кажется, не только из-за 'мочалок', что ты разочарован, именно потому, что это девочки. Для них-то это, пожалуй, несчастье - ортодоксальные иудеи ежедневно благодарят своего Создателя, что они не родились женщинами, и мы можем повторить это за ними - но объясни, тебе-то что за разница? Твоя цель, как я понимаю, продление рода - а в этом деле девочка надежней мальчика, не так ли?
   - Возможно, это глупое предубеждение, но, сказать правду, Стивен, я так ждал парня! И иметь даже не одну девчонку, а двух... Я бы не хотел, чтоб Софи догадалась об этом, но это такое разочарование! Всем сердцем мне хотелось мальчишку, я все уже продумал для него. Я бы взял его в море в семь или восемь, с хорошим наставником на борту, чтоб дать ему основы математики, и, черт с ним, и со священником, для всяких красивостей, латыни, морали и прочего. Он бы говорил по-французски и по-испански так же хорошо, как ты, Стивен, а я бы учил его судовождению. Даже если я буду без корабля еще годы и годы, я знаю кучу капитанов и даже адмиралов, которым я мог бы доверить его. У него бы не было недостатка в друзьях на службе, и, не получи он до того заряд в голову, я бы увидел его пост-капитаном в двадцать один или двадцать два. Может, я бы успел увидеть его под его собственным флагом. Я могу помочь парню в море, и море - это все, что я знаю. А что мне делать с кучей девиц? У меня для них даже приданного нет.
   - По закону среднего велика вероятность, что следующим будет мальчик. И тогда ты сможешь воплотить весь твой тщательно продуманный план.
   - Нет никакой вероятности. Совсем. Ты никогда не был женат, Стивен, а я не могу объяснить, лучше не будем этого касаться. А вот и проход в изгороди, уже видно 'Корону'.
   Они пошли по дороге, молча. Стивен размышлял о родах Софи, он сам не присутствовал, но знал от коллег, что они были необыкновенно трудными и долгими. Плохое начало, и хорошо еще, если обошлось без внутренних повреждений. Он также думал о жизни Джека в Эшгроу-коттедж, и, стоя у камина в 'Короне', прекрасной гостинице на Портсмутской дороге, он сказал:
   - Итак, если говорить вообще, то мы можем сказать, что все моряки, после многолетней неестественной монашеской жизни на борту мечтают о земле, как об Аркадии, о непрерывном празднике, но, увы, их ожиданиям не суждено сбыться. То, что сухопутная крыса воспринимает как должное, ежедневный круговорот: домашние неурядицы, дети, долги и заклады, моряк воспринимает, как крушение мечты, жестокое наказание и покушение на его свободу.
   - Я понял, куда ты клонишь, старина Стивен, - ответил с улыбкой Джек, - в том, что ты говоришь, есть немалый резон. Но не каждый моряк живет с миссис Вильямс. Я не жалуюсь, заметь. Она вовсе не плохая женщина, и она старается делать как лучше, на свой манер, и она так любит детей! Проблема в том, что мои взгляды на семейную жизнь оказались ошибочными. Я думал, в ней больше дружбы, доверия и открытости. Я совсем не критикую Софи, ты понимаешь?
   - Конечно, нет.
   - Но положение дел... Вина полностью на мне, я уверен. Когда ты командир - ты так устаешь от одиночества, от необходимости изображать великого и всеведущего, что ждешь - не дождешься скинуть эту ношу, что, как выясняется, невозможно.
   Он снова замолчал.
   Стивен подождал продолжения и, не дождавшись, спросил:
   - То есть, братец, если тебе сейчас придет приказ - выйти в море, я заключаю, ты не будешь стенать и страдать, что тебя отрывают от семейного счастья, от счастья отца, наблюдающего первые шаги своих дочерей?
   - Да я расцелую того, кто передаст приказ!
   - Так я и думал, - промурлыкал Стивен.
   - Да за одно полное жалование, - продолжал Джек, - а ведь еще будет шанс заработать призовые и я смогу дать девочкам приданое! - при слове 'призовые' его голубые глаза блеснули пиратским огоньком, и он выпрямился во весь рост.
   - Я и в самом деле надеюсь получить корабль. Я просто засыпал Адмиралтейство письмами, несколько дней назад я писал Бромли, сейчас на верфи переоснащают старую 'Диану', усиливают набор и ставят снодграссовские диагонали. Я даже надоедаю время от времени Старому Джарви, хотя он и не любит меня. О, у меня полдюжины железок в огне, но, полагаю, ты не с этим явился? Нет другого 'Сюрприза' с послом в Индию?
   - Что за вопросы ты задаешь, Джек! Пфф! Не зевай лучше, глянь-ка на лестницу. Какая женщина!
   Джек обернулся. Там действительно была женщина, потрясающе красивая, молодая, живая, в зеленой амазонке. Она поняла, что на нее смотрят, и двигалась с великолепной подчеркнутой грацией. Джек тяжело повернулся обратно к огню.
   - Ну, женщина. Что мне с них, красивых или еще каких.
   - Никогда не предполагал, что услышу от тебя такое. Свалить в кучу всех женщин без различия - это, можно сказать, ненаучно. Это...
   - Джентльмены, - прервал их управляющий 'Короны', - ваш обед на столе, прошу, пройдите.
   Это был прекрасный обед, но даже маринованная свиная голова не восстановила философский настрой капитана Обри, не вернула ему выражение живости, которое он сохранял и в нужде, при поражении, в плену и даже при потере своего корабля. После первой перемены, с которой управились под воспоминания о прежних плаваниях и товарищах из старых экипажей, разговор зашел о делах миссис Вильямс. Леди, потеряв своего агента, неудачно выбрала нового, который носился со своей схемой вложений, долженствующей, несомненно, принести семнадцать с половиной процентов прибыли. В итоге ее капитал ухнул, и вместе с ним и почти все ее имущество, хотя она сохранила свой дом, рентой с которого оплачивала закладную.
   - Я не могу ее обвинять, - проговорил Джек, - я бы сказал, что, наверное, сделал бы то же самое. Даже десять процентов чертовски привлекательны. Но мне бы хотелось, чтоб она не рисковала приданым Софи. Она никак не хотела забрать деньги до выплаты дивидендов в Михайлов день, а когда началось падение, мы не решились давить на нее, и в итоге все ушло, записанное на ее имя. Мне жаль денег, естественно, но больше всего мне жаль, что это сделало Софи несчастной. Она считает себя обузой, что, конечно, жуткая чепуха. Но что я могу поделать? С тем же успехом я могу объяснять что-нибудь кран-балке.
   - Позволь налить тебе еще стакан этого портвейна, - сказал Стивен, - это доброе вино, не подделка, в нем нет осадка. Такое вино - редкость в наших краях. Скажи мне, кто эта мисс Гершель, о ком ты говоришь с такой теплой похвалой?
   - О, это совсем другой случай. Выдающаяся, недюжинная женщина! С ней ты можешь говорить, как одно мыслящее существо с другим. Спроси ее, чему равна дуга, косинус которой нуль, и она тут же ответит тебе - пи пополам. Золотая голова! Она сестра великого мистера Гершеля.
   - Астронома?
   - Именно так. Он оказал мне честь, дав несколько весьма разумных замечаний по рефракции, когда я докладывал в Королевском Обществе, и именно тогда я познакомился с ней. Она уже читала мою статью о спутниках Юпитера, была более чем благосклонна к ней и предложила метод ускоренного вычисления долготы. Я захожу увидеться с ней всякий раз, когда она заезжает в обсерваторию Ньюмена, что бывает довольно часто. Мы подолгу сидим, ищем новые кометы всю ночь, или рассуждаем об инструментах. Они с братом изготовили, наверное, не одну сотню в свое время. Она знает телескопы от кренгельса до бензеля, и она показывала мне, как формировать зеркало и где взять лучший померанский ил. И не только одну теорию, я видел, как она ходила кругами по мастерской Ньюмена добрых три часа без перерыва, доводя свое шестидюймовое зеркало. Не отнимать руки от поверхности все это время, удаляя пыль через каждые сто проходов! Великолепная женщина, ты бы полюбил ее, Стивен. И она еще и поет, ноты берет тютелька в тютельку, чисто, как Карлотта.
   - Если она сестра мистера Гершеля, то, полагаю, она женщина почтенного возраста?
   - О да, ей шестьдесят или около того, она бы не смогла так много узнать о двойных звездах за меньшее время. Да, шестьдесят. Только это без разницы - когда я прихожу домой после ночи с мисс Гершель, меня встречают косые взгляды и довольно холодный прием.
   - Поскольку это порождает изменения в физическом самочувствии, горести и скорби семейной жизни, без сомнения, должны относиться к области медицины, - размышлял вслух Стивен. - Но я столь же мало знаком с этим, как и с садоводством и с ведением семейного бюджета.
   Знакомство состоялось следующим утром, когда он явился в коттедж к завтраку. Он пришел слишком рано и первое, что он увидел, были близнецы, с визгом расшвыривающие вокруг свою кашу, пока их бабушка, защитив себя от брызг суровым парусиновым нагрудником и передником, храбро сражалась, пытаясь накормить их с ложечки, в то время, как маленькая Сесилия копалась в своей тарелке самостоятельно. Затем он врезался в служанку, тащившую ведро с вонючими тряпками, и Бог знает, что бы еще произошло, если бы появившаяся Софи не вывела его дожидаться завтрака в сад.
   После небольшого разговора на общие темы, из которого выяснилось, что Джек был очень доволен обедом и домой вернулся, распевая песни, а сейчас решил сам намолоть кофе, Софи вдруг изменила тему:
   - О, Стивен, как бы мне хотелось, чтоб Вы смогли помочь Джеку получить корабль! Он так несчастлив здесь. Он часами сидит на холме, разглядывая море в телескоп, и это разбивает мое сердце! Даже если это будет короткий вояж - наступает зима, а здешняя сырость плохо сказывается на его ранах. Господи, да любой корабль, хоть транспорт, как у дорогого мистера Пуллингса.
   - Ах, дорогая, как бы мне хотелось помочь! Но что значит голос простого морского хирурга на совете Великих? - грустно ответил Стивен, бросив на нее украдкой изучающий взгляд, пытаясь понять, не были ли знания ее мужа о его двойной деятельности принесены в жертву семейной близости? Но ее последующие слова и ощущение полнейшей неосведомленности в обсуждаемом вопросе успокоили его.
   - Я прочитала в газете, что Вас вызывали к герцогу Кларенсу во время его болезни, и я думала, что, возможно, если Вы поговорите с ним...
   - Дорогая, герцог прекрасно знает Джека сам, его репутацию - мы говорили с ним как раз о деле с 'Какафуэго', но он также знает, что не будет хуже услуги Джеку, чем его рекомендация. Его Высочество в чрезвычайно плохих отношениях с Адмиралтейством.
   - Но не могут же они отказать собственному сыну Его Величества!?
   - О, в Адмиралтействе сидят ужасные люди, моя дрогая.
   Софи не успела ответить, часы на церкви Хилтон Адмирал начали бить, и с третьим ударом, вслед за воплем Джека 'Кофе готов', появился и сам Джек, с замечаниями о погоде, и что ветер сменился ночью на два румба - к большому дождю, не иначе, и прервал конференцию.
   Завтрак был подан в гостиной, где их окутал запах свежесваренного кофе, гренок и дыма от горящих дров. На столе стояла ветчина, переложенная редиской со своего огорода, каждая - размером чуть не с яблоко, и одиноким яйцом.
   - Вот преимущество жизни в деревне! - воскликнул Джек, усаживаясь, - все овощи ты ешь по настоящему свежими! А это - наше собственное яйцо, Стивен! Давай, приступай. Повидло собственного Софи изготовления у тебя под рукой. Черт бы побрал этот камин, когда ветер с юга или запада - он вообще не тянет. Стивен, позволь, я положу тебе яйцо.
   Миссис Вильямс ввела Сесилию, платье ее было так накрахмалено, что руки торчали в стороны, как у куклы. Она подошла и встала за стулом Стивена, и пока остальные обсуждали, почему нет известий из прихода, где с часу на час ожидали рождения ребенка, чистым и ясным голоском поведала, что они никогда не пьют кофе, кроме дней рождения и по случаю больших побед, и что дядя Обри обычно пьет немного пива, а тетя и бабушка пьют молоко. А если он желает, она намажет ему тост маслом. И она намазала изрядную часть его костюма, пока миссис Вильямс не спохватилась, и со счастливым воплем не оттеснила ее, заметив, что никогда не видела ребенка, так развитого для своих лет - мать Сесилии, скажем, в эти годы не умела так хорошо намазывать тосты.
   Джек сидел с отсутствующим видом, прислушиваясь к чему-то и держа чашку на весу, несколько раз он взглянул на часы. 'Почта!' - воскликнула миссис Вильямс, когда раздался громоподобный двойной стук в дверь, и Джек с видимым усилием удержался на стуле, дождавшись, пока появившийся слуга объявил: 'Письмо и книга, сэр, и, если позволите, надо заплатить шиллинг.'
   Джек порылся в карманах, наклонился через стол и спросил:
   - Стивен, у тебя не найдется шиллинга? У меня нет мелочи.
   Стивен, в свою очередь, запустил руку в карман бриджей, и выволок на свет божий горсть перемешанных английских, испанских и французских монет. 'У этого джентльмена три золотых монеты, и целая куча серебра', - заметила Сесилия. Но Стивен был глух, он отсчитал 12 пенсов и протянул Джеку, со словами:
   - Угольками отдашь.
   - Ну, если вы позволите, - сказал Джек, разрывая конверт. Миссис Вильямс вытянула шею, пытаясь разглядеть содержание со своей неудобной позиции, но ее любопытство было быстро удовлетворено.
   - А, - Джек швырнул пиьсмо на стол, - это всего лишь от Бромли. Я всегда знал, что он шалопай, теперь знаю, что и в делах - ничтожество. Однако, тут еще и 'Морская хроника'. Вот что стоит почитать. Дорогая, чашка Стивена пуста.
   Он раскрыл страницу с назначениями и производствами.
   - Гоут наконец-то получил пост-капитана. Я так рад за него.
   Последовало рассуждение о достоинствах и недостатках капитана Гоута и других знакомых, также получивших пост-. Затем, после каких-то вычислений в уме:
   - А ты знаешь, Стивен, наши потери за прошлый год были не такие уж тяжелые, как мне раньше казалось. Слушай: 'Юпитер', 50 орудий, разбился в бухте Виго, 'Леда', 38, разбилась в Милфорд-хейвен, 'Кресчент', 36, разбился у Ютланда, 'Флора', 32, у побережья Голландии, 'Мелиджер', 36, на мели Бабуша, 'Астрея', 32, у Анагадо. Только пять фрегатов, как видишь. Еще из кораблей только 'Бантерер', 22, погиб у Сент Лоуренс, 'Лаурел', 22, захвачена пятидесятипушечным 'Канониром', помнишь 'Канонир', Стивен? Я показывал его тебе, когда мы были в Бресте. Древняя посудина, построен где-то чуть не в 1710-х, но великолепный ходок, под брамселями любой наш фрегат оставит за кормой. Стивен, что такое?
   Стивен наблюдал сквозь едкий дым, как Сесилия, которой наскучили разговоры, открыла дверь в часах и ухватилась своими масляными ручками за маятник - тяжелую склянку с ртутью.
   - Ну, пусть наша радость поиграется, - заметила миссис Вильямс, глядя на внучку с обожанием.
   - Мадам, - ответил Стивен, чье сердце разрывалось от переживаний за замечательный механизм, - это может быть весьма опасно. Эта ртуть очень точно сбалансирована, кроме того, это ведь яд.
   - Сесилия, - потребовал Джек, - отойди немедленно! Пойди поиграй.
   Возражения, слезы, защитительная речь миссис Вильямс - и Софи вывела племянницу из комнаты. Миссис Вильямс надулась, но тут молчание нарушил похоронный звон деревенской церкви, что немедленно отвлекло ее мысли, и она воскликнула:
   - Это по бедной миссис Свэйтс. Она должна была родить еще на прошлой неделе, а вчера они посылали за акушером. Вот так, капитан Обри.
   Последние слова были произнесены с враждебно вздернутой головой, как будто в ответ на его перечисление крушений и гибели мужчин требовалось указать жертвы женщин.
   Софи вернулась с новостью, что к коттеджу приближается всадник. 'Это новости о бедной миссис Свэйтс, несомненно',- повторила миссис Вильямс, снова враждебно посмотрев на капитана. Но она ошибалась. Это был мальчик из 'Короны' с письмом для Джека, ему велено было ждать ответа.
   'Леди Клонферт шлет свои комплименты капитану и миссис Обри и была бы весьма благодарна за возможность проезда на Мыс (Мыс Доброй Надежды - прим. перев.). Она обещает не стеснить капитана и не причинять никаких неудобств и льстит себе надеждой, что миссис Обри, как такая же жена моряка, поддержит эту неформальную торопливую просьбу. Она также просит миссис Обри, если это устроит ее, оказать ей честь и принять ее сегодня днем', - прочел вслух капитан Обри, и с крайним изумлением добавил: 'Конечно, я захвачу ее на Мыс, если вдруг сам соберусь туда, ха-ха-ха.'
   - Джек, - вступил Стивен, - на два слова...
   Они вышли в сад, преследуемые сердитым голосом миссис Вильямс: ' Абсолютно неприличное предложение, про меня даже не упомянуто, что за выражения, раздает какие-то странные обещания и лезет незваной в незнакомый дом!'
   В конце грядки с бледной морковью Стивен остановился.
   - Я должен извиниться за уход от вопроса прошлым вечером. У меня ведь действительно есть для тебя нечто в этом духе. Но сначала позволь, я кратко обрисую положение в Индийском океане. Несколько месяцев назад четыре французских фрегата выскользнули из портов Канала, якобы на Мартинику - об этом ходили слухи на побережье, и именно это назначение было в приказах командирам. Но, несомненно, также командиры везли запечатанные пакеты, которые должны были быть открыты где-то южнее Финнистерре. Как бы то ни было, фрегаты так и не пришли на Антильские острова. Ничего не было слышно о них, пока они не пришли на Маврикий, существенно сместив баланс сил в этих водах не в нашу пользу. Весть о их прибытии достигла Англии совсем недавно. Они уже захватили два корабля Компании, и ясно, что на этом они не остановятся. Правительство очень обеспокоено.
   - Да уж не сомневаюсь! - воскликнул Джек, - Маврикий и Ла Реюньон лежат как раз на путях восточной торговли. Компанейские корабли достаточно вооружены, но только чтобы отбиться от приватиров или пиратов, которые кишат в тамошних морях, а сдерживать французскую военную эскадру должен Королевский Флот, что он и делает, с крайним напряжением сил. В такой момент прибытие еще четырех фрегатов к противнику - просто катастрофа, к тому же, французы имеют прекрасные глубоководные гавани в Порт-Луи, в Порт Зюд-Эст и в Сен-Поле, защищенные от частых ураганов и полные припасов, в то время, как наша ближайшая база - Мыс, больше двух тысяч миль к югу.
   Стивен помолчал немного и внезапно спросил:
   - Ты знаешь 'Боадицею'?
   - 'Боадицея', тридцать восемь орудий? Конечно. Неплох в крутом бейдевинде, хотя и не ходок. Снаряжается стационером на Подветренные острова. Командует Чарльз Лавлесс.
   - Ну, теперь слушай. Этот фрегат будет направлен к Мысу. И капитан Лавлесс должен был бы сформировать там эскадру из того, что сможет выделить адмирал - командующий станцией, не только для противодействия французским фрегатам, но и для захвата их баз. Короче, захватить Маврикий и Реюньон, поставить там британского губернатора и превратить их в наши колонии, ценные не столько сами по себе, сколько своим стратегическим положением.
   - Прекрасное намерение. Мне всегда казалось абсурдным, что эти острова принадлежат не Англии.
   Джек говорил слегка бессвязно, поскольку он вдруг обратил особое внимание на Стивеново 'должен БЫЛ БЫ'. Может, речь пойдет о временном командовании?
   Стивен нахмурился.
   - Я буду сопровождать эскадру, вместе с предполагаемым губернатором, - начал он, - и я имею положение довольно влиятельного советника. И мне не кажется, что капитан Лавлесс подходит для этой миссии, для ее политической стороны - как морально, так и физически. Хотя он и имеет покровителей в Адмиралтействе. Однако, его болезнь обострилась и, несмотря на усилия моих коллег и мои собственные, сейчас он списан на берег с тяжелым поражением прямой кишки. В Лондоне я всячески убеждал, что капитан Обри идеально подходит на эту должность, - Джек сжал его локоть с такой силой, что он задержал дыхание, но продолжил, - если он согласится принять назначение несмотря на свои семейное обстоятельства. Уведомление должно быть принято в очень короткий срок, и потому я должен сам повидаться с ним. Предлагались другие кандидатуры - дурацкие возражения про старшинство и про то, кто какой флаг может нести - какие-то мишурные различия, но, кажется, это весьма желанное украшение для корабля или его командира.
   С непомерным усилием Джек заставил себя проглотить крик: 'Брейд-вымпел! Брейд-вымпел коммодора, Боже правый!' - и Стивен продолжал:
   - Но самое неприятное, пришлось консультироваться с несколькими людьми.
   Он наклонился, сорвал травинку и начал ее покусывать. Иногда он качал головой, и конец травинки повторял его движения с большей амплитудой, демонстрируя решительное недовольство. Сердце Джека, взлетевшее в небеса при мысли о брейд-вымпеле, сладчайшей мечте моряка, от которой всего шаг до собственного адмиральского флага, сорвалось с небес и погрузилось в темень повседневного половинного жалования.
   - Я говорю, самое неприятное, - продолжал Стивен, - потому что, хотя я, все-таки, протащил свое решение, очевидно, один из этих болванов проболтался, и слухи уже поползли повсюду. Появление леди Клонферт - ясное тому доказательство, ее муж - стационер на Мысу, командует 'Оттером'. Охо-хо, всегда одно и то же - бла-бла-бла, как стадо гусаков на птичьем дворе или толпа старух-сплетниц! - голос Стивена стал резким от возмущения, и Джек осознал, что вчера сам дал пример неосмотрительного разговора, который мог стать источником знаний для врага. Но разум Джека занимал сияющий образ 'Боадицеи', ее жеманная носовая фигура с монументальными грудями, высящаяся над прекрасными носовыми обводами фрегата, чуточку медленного, возможно, и он видел его даже теряющим ветер, но правильная загрузка трюмов, чтобы дать дифферент на корму, обеспечит огромный выигрыш. И перекрестные швиц-сорлини, Чарлз Лавлесс никогда не понимал значения швиц-сорлиней, не говоря уж о бентинк-вантах! Он вдруг обнаружил, что Стивен сердито вперился в него, немедленно закивал головой с выражением глубочайшего внимания и услышал:
   - Можно подумать, французы глухонемые, слепые, бестолковые! Вот почему мне волей-неволей пришлось дать тебе это короткое резюме. При другом раскладе я бы предпочел, чтоб новости дошли до тебя обычными каналами, без всех этих объяснений. Твои приказы и предписания в эту минуту уже лежат в офисе адмирала порта - именно чтобы не разговаривать в открытую о том, что вообще не должно упоминаться. Ибо, вообще-то, мне претит являться в роли феи-крестной, этакой нежданной феи. Этот груз ложно понятых одолжений может сильно вредить отношениям.
   - Не нашим, брат. Не нашим. Я не буду тебя благодарить, раз ты этого не любишь, но, Боже, Стивен, я ведь теперь другой человек!
   Он и правда был другой: выше, моложе, порозовевший, глаза ожили. Его сутулость пропала, на лице бродила широкая мальчишеская улыбка.
   - Ни слова Софи, и, естественно, никому другому, - Стивен в упор холодно глядел на Джека.
   - Что же, мне даже нельзя начать разыскивать свой морской сундучок?
   - Господи, да что ты за человек! - раздраженно воскликнул Стивен, - ну конечно НЕТ! Нет, до тех пор, пока не появится нарочный от адмирала порта! Неужто ты не понимаешь очевидных последствий в другом случае? Мне казалось, это ясно как день, даже для среднего ума.
   - Корабль! - завопил Джек, тяжело подпрыгивая в воздух. На глазах его блестели слезы, и Стивен испугался, что он кинется жать ему руки. Он не любил излияний чувств, про себя считая, что англичане чересчур склонны к эмоциональной плаксивости. Он сжал губы и спрятал руки за спину.
   - Ну вот, уже любому издалека видно, что ты получил корабль. Что подумает Софи? Ох, где был мой характер!?
   - Как скоро будет нарочный, как ты думаешь, Стивен? - Джек только улыбнулся в ответ на грубые слова.
   - Ну, будем надеяться, что он обгонит леди Клонферт хоть на несколько минут. Чтоб доказать, что официальные приказы хоть иногда могут обгонять слухи. И как мы только собираемся выиграть эту войну - ума не приложу! Все в Уайтхолле прекрасно понимают, что успех на Маврикии имеет огромное значение - и все равно какой-то идиот начинает трезвонить! У меня слов нет, как я ненавижу эту безалаберность! Мы посылаем подкрепления на Мыс - и немедленно сообщаем на весь свет об этом. В ответ - усиление Иль Де Франс, то есть, по сути, Маврикия. И так это и идет - во всем. Мистер Конгрев изобретает военные ракеты с великолепными возможностями - мы немедленно оповещаем об этом весь мир, как курица, снесшая яйцо - и сводим на нет весь эффект внезапности. Мистер Снодграсс находит способ восстанавливать старые корабли быстро и дешево - и моментально мы публикуем его во всех газетах, с рисунками! А то, не приведи Господи, французы чего не поймут!
   Джек постарался выглядеть так серьезно, как только мог, но надолго его не хватило. Он повернул к Стивену лучащуюся физиономию и спросил:
   - А ты не думаешь, что это будет снова одна из этих шуточек 'стой там-иди сюда'? Приказ на выход отзывается, мы торчим месяц на берегу, почти всю команду раскассируют по более срочным назначениям и в итоге посылают на Балтику в своем тропическом обмундировании?
   - Не думаю. Не говоря уж об абсолютной важности операции, ты представляешь себе, сколько членов Адмиралтейской коллегии и министерства вложили деньги в ост-индские бумаги? Разори Компанию - и ты разоришь их. О нет, нет, здесь все будет решаться с превосходной оперативностью, я уверен.
   Джек громко рассмеялся в ответ, и заметил, что надо бы вернуться в дом - мальчик из 'Короны' все еще ждет ответа.
   - Конечно, придется подбросить эту чертову бабу до Мыса, - добавил он, - нельзя отказывать жене собрата-офицера, жене человека, которого ты знаешь. Но, Боже, как бы мне хотелось от этого отвертеться! Ладно, заходи.
   - Тут я тебе не советчик. Но Софи мигом раскусит тебя. У тебя все на лбу написано, как у новобрачной. Останься здесь, пока я уговорю Софи отписать ваш общий ответ леди Клонферт. Тебе просто нельзя показываться никому на глаза, пока ты не получишь свои приказы.
   - Тогда я пошел в обсерваторию, - объявил Джек.
   Там он и был, когда Стивен отыскал его несколькими минутами позже, с телескопом, направленным на портсмутскую дорогу.
   - Софи написала ответ, - сообщил Стивен, - и сейчас все женщины в доме драят гостиную и меняют занавески. Они выпроводили меня без всяких церемоний.
   Обещанный дождь начался, часто барабаня по медному куполу. Места под ним едва-едва хватало для двоих, и они скрючились рядом в молчании, пережидая непогоду. Бурлящая внутри Джека радость едва не заставила его спросить Стивена, не приложил ли он руку к геморрою капитана Лавлесса, но он решил, что такой вопрос задавать все же не стоит, несмотря на их со Стивеном долгое и близкое знакомство. Вскоре он посерьезнел и задумался. Об Индийском океане, о плавании над прекрасными темно-синими водами с юго-восточным пассатом, об опасностях навигации среди прибрежных коралловых рифов Реюньона и Маврикия и о типичной 'мудрости' Адмиралтейства: послать один фрегат противостоять четырем. Об огромных трудностях хотя бы поддержания блокады островов в сезон ураганов, не говоря уж о высадке на них - при нескольких всего подходящих бухтах (и те, конечно, сильно укреплены), при широком рифовом барьере, при постоянном сильном прибое на негостеприимных берегах. О проблеме пресной воды и о силах, которые будут ему противостоять. БУДУТ, если он, таки, доберется до Мыса.
   Украдкой протянув руку и подержавшись за деревяшку, Джек спросил:
   - А эта гипотетическая эскадра, которую мне придется формировать, нет ли у тебя сведений о ней и о тех, с кем ей придется иметь дело?
   - Надеюсь, есть, дорогой мой. Упоминались 'Нереида' и 'Сириус' - точно, а также 'Оттер' и, возможно, еще какой-то шлюп. Все остальное пока в тумане. Данные о кораблях, находящихся в распоряжении адмирала Берти - трехмесячной давности. И весьма вероятно, что они окажутся где-то в районе Явы в момент формирования эскадры. Не много я могу сказать и о силах Декэна, бывших на Маврикии до прихода последних подкреплений. Могу назвать 'Канонир' и, возможно, 'Семиллант'. С другой стороны, я могу тебе перечислить названия их новых фрегатов. Это 'Венус', 'Манш', 'Беллона' и 'Кэролайн'.
   - 'Венус', 'Манш', 'Беллона', 'Кэролайн' - повторил Джек, нахмурясь, - никогда не слышал ни об одном.
   - Ну да. Я же сказал тебе, что они новые, совсем новые. Несут по 40 орудий каждый. Двадцатичетырехфунтовки, по крайней мере у 'Беллоны' и 'Манш', наверное, и у остальных то же самое.
   - В самом деле? - спросил Джек, не отрываясь от телескопа. Розовое сияние у него в мозгу приобрело синюшные края. Да, у Франции действительно имелись современные тяжелые фрегаты - предмет зависти британских верфей. Бонапарт имел все европейские леса в своем распоряжении: великолепные дубы Далмации, высокие стволы северных лесов, лучшую пеньку из Риги. И хотя сам он был простым армейским офицером, его кораблестроители спускали на воду отличные суда, и у него хватало способных офицеров, чтоб ими управлять. 40 орудий. 'Нереида' несла 36, но всего лишь двенадцатифунтовок. 'Боадицея' и 'Сириус' с с их восемнадцатифунтовыми батареями больше соответствовали французам, особенно если французские экипажи были столь же новыми, как и их корабли. Но все равно, 160 орудий против 110-ти и уж лучше не вспоминать о разнице в весе залпа. Все будет зависеть от того, как с этими пушками управляются. Другие силы Мыса вряд ли стоит учитывать. Флагманский 'Ризонабль' - древний 64-пушечник, практически не может считаться боевым кораблем, уж не больше, чем французский 'Канонир'. Меньшие стационеры он просто не помнит, за исключением 'Оттера' - очень неплохого 18-ти пушечного трехмачтового шлюпа, но, в любом случае, основная нагрузка ляжет на фрегаты. 'Нереиду' он знал - сильный фрегат, бывший вест-индский стационер, а Корбетт - боевой капитан. Пима он знал по отзывам, но сам вместе ходил только с Клонфертом с 'Оттера'...
   В круге его объектива перемещался целеустремленный морской пехотинец, взгромоздившись на лошадь. 'Благословенная форма', - промурлыкал Джек, сопровождая его поворотом трубы до стога, - 'он будет здесь через двадцать минут. Надо бы дать ему гинею.' Немедленно Индийский океан, миссия на Маврикий обрели новую, ощутимую реальность, характеристики адмирала Берти, капитанов Пима и Корбетта и даже лорда Клонферта стали вопросами чрезвычайного практического значения, равно как и неотложные вопросы нового назначения. Хотя его близость со Стивеном Мэтьюрином и не предполагала возможности вопросов, которые могли быть сочтены нескромными, денежные дела к ним не относились.
   - У тебя есть деньги, Стивен? - спросил он, когда морской пехотинец скрылся за деревьями, - надеюсь, найдутся. Мне надо бы занять, чтоб дать гинею нарочному, и еще много потребуется сверх, если сообщение именно то, которого я жду. Мое жалование не придет до конца следующего месяца, мы сейчас живем в долг.
   - А, деньги? - переспросил Стивен, который в этот момент думал о лемурах. Ведь есть лемуры на Мадагаскаре, что бы им не быть на Реюньоне? Лемуры, прячущиеся в горах и лесах в глубине острова?
   - Деньги? А да, конечно есть. Полно.
   Он начал шарить по карманам.
   - Вопрос только, где?
   Он пошарил опять, полез за пазуху, вытащив пару замасленных двухфунтовых кредитных билетов.
   - Нет, это не то... - Он снова начал рыться в карманах,- нет, ну точно были... Может, оставил в другом пальто? Вдруг оставил в Лондоне? Да, стареешь, Мэтьюрин... Ох, собаки, да вот они! - крикнул он с триумфом, возвращаясь к первому карману и вытаскивая из него плотный сверток, перетянутый лентой.
   - Вот. Я их спутал со скальпелями. Это миссис Броуд из 'Грэйпс' так их уложила, нашла в банковской обертке, я про них позабыл... Довольно изобретательный способ носить деньги, рассчитан на то, чтоб обмануть карманников. Надеюсь, сработает.
   - Сколько тут?
   - Шестьдесят или семьдесят фунтов, вероятно.
   - Но, Стивен, верхняя банкнота - пятидесятифунтовая и следующие такие же. Ты их, по-моему, даже не считал.
   - Не важно, не важно, - раздраженно ответил Стивен, - я имел в виду сто шестьдесят. Я именно это и сказал, ты просто не расслышал.
   Они оба насторожились. Сквозь стук дождя голос Софи звал: 'Джек, Джек!' - и перешел в стон, когда она сама ворвалась в обсерваторию мокрая и задыхающаяся. 'Там моряк от адмирала порта', - проговорила она между вдохами - ' и он не отдает письмо никому, только лично тебе в руки. О, Джек, не может ли это быть корабль?'
   Да, это был корабль. Капитану Обри надлежало прибыть на борт Корабля Его Величества 'Боадицея', вступить в командование означенным судном, что подтверждалось вложенным патентом, зайти в Плимут и принять там на борт Р.Т. Фаркьюхара, Эсквайра, в управлении порта и там же получить дальнейшие указания. Эти официальные холодные документы (как обычно, капитан Обри предупреждался, что в случае невыполнения он...), сопровождались дружеской запиской от адмирала, приглашавшей Джека зайти отобедать завтра, перед вступлением на борт.
   Теперь, когда обоснования для действий были получены, активность рванулась из обитателей Эшгроу-коттеджа подобно взрыву бомбы, моментально перевернув все в доме вверх ногами. Сперва миссис Вильямс вцепилась мертвой хваткой в свою идею сменить занавески в гостиной, стеная, что это должно быть сделано и что подумает леди Клонферт, и что никто не сможет ей помешать. Но что она могла против вновь назначенного капитана фрегата, капитана, рвущегося на борт своего корабля до вечерней пушки? И в несколько минут она присоединилась к дочери и обезумевшей горничной, в сумасшедшей спешке чистящим мундир, штопающим чулки и гладящим шейные платки, пока Джек с грохотом волок по чердаку свой морской сундучок и ревел вниз, чтоб принесли масло для кожаных вещей, и где, черт возьми, его пистолеты? Сверху сыпались указания домочадцам 'давай-давай', 'живей-живей', 'не терять ни минуты' и 'посветить, где тут ящик с секстаном'.
   Приезд леди Клонферт, еще недавно столь важный для миссис Вильямс, прошел почти незамеченным в суматохе, еще усиленной воплями забытых детей, и дошедшей до форменного пароксизма как раз когда ее кучер постучал в дверь. Две полные минуты энергичного выбивания двери из проема потребовались, чтобы она, наконец, отворилась и леди Клонферт смогла войти в ободранную гостиную, где старые занавески лежали на одном стуле, а новые - на другом.
   Бедная леди, визит явно вышел не из самых приятных. Она оделась с особым тщанием, чтоб не раздражать миссис Обри чересчур уж модным видом, и в то же время очаровать капитана Обри. Она приготовила искусную речь о женах моряков; об уважении и симпатии сэра Клонферта к капитану - своему старому товарищу по команде; о ее прекрасной осведомленности об особенностях жизни на борту военного судна - с ненавязчивыми ссылками на знакомство с генералом Малгрейвом, первым лордом Адмиралтейства, и с женой адмирала Берти, командующего базой на Мысу. Это все она выложила Стивену, зажатому в темном, сыром углу за часами, с вежливыми замечаниями в адрес Софи, а потом вынуждена была повторять Джеку, густо облепленному паутиной, с сундучком на плече.
   Довольно трудно повторить выспренную речь дважды без перерыва, но она очень старалась, поскольку действительно всей душой желала оставить слякотную английскую зиму, и мысль о воссоединении с супругом воодушевляла ее. Ощущение провала заставило ее грудь вздыматься сильнее, румянец залил ее прелестное лицо, и из своего угла Стивен решил, что она неплохо противостоит форс-мажору, и что Джек не остался глух к ее страданиям. Но также он с сожалением констатировал заметную напряженность Софи, принужденность ее вежливой улыбки. Когда леди Клонферт предложила лично штопать чулки капитана и быть всячески полезной во время вояжа, в ответ Софи излила изрядную порцию желчи. Каменная непроницаемость миссис Вильямс, ее повторяющееся фырканье, ее показная занятость были выше всяческих похвал. Но, хотя Стивен давно знал, что ревность является неотъемлемой частью характера Софи (пожалуй, единственная отрицательная его черта), видеть ее проявления было неприятно. Джек уловил сигналы столь же быстро, как и его друг (доктор заметил его отчаянный взгляд), и его и так невеликая сердечность к леди Клонферт показательно уменьшилась. Хотя он и повторил сказанное вначале: что он будет счастлив доставить ее светлость на Мыс. Интересно, чем было обусловлено это отчаяние во взгляде? Доктор Мэтьюрин погрузился в медитацию относительно семейных обычаев: Является ли моногамия извращением? Как часто встречалась она в разные времена в разных странах? Насколько жестко соблюдалась? Из этого состояния его вывел сильный голос Джека, утверждающий, что плавание по Каналу утомительно, а потому он настоятельно рекомендует ее светлости отправиться в Плимут и ожидать фрегат там, что он настоятельно просит уменьшить багаж до минимума, и что он вынужден предупредить о скрупулезнейшей пунктуальности, ибо 'со своей стороны готов бы был упустить отлив, лишь бы помочь даме, но королевская служба не может ждать'. Тут все поднялись, Джек вышел проводить леди Клонферт до кареты, держа зонтик, плотно закрыл за ней дверцу, и вернулся в дом, излучая доброжелательность, оставшуюся, однако, без ответа.
   Миссис Вильямс перемывала все косточки леди Клонферт: ее палантин, ее внешний вид и моральный облик подверглись осуждению в совершенно восхитительных выражениях. В это время Джек провозглашал, что его багаж должен быть упакован не позднее, чем через два часа, что Стивен бесконечно его обяжет, отправившись в Госпорт за Джоном Парли и тележкой Ньюмена, дабы упаковать телескоп, и что он должен быть на борту к вечерней пушке и вывести 'Боадицею' в море с вечерним отливом, чтоб ее. Однако, все это произвело малый эффект на дочь миссис Вильямс, которая, в свою очередь, выдвинула многочисленные аргументы, почему Джеку не следует торопиться отбыть сегодня вечером: состояние его белья может дискредитировать его на службе, и это будет просто скандально по отношению к дорогому адмиралу Уэллсу не отобедать с ним. Ведь это будет неверно истолковано, как непочтительность и почти что неповиновение, а ведь Джек всегда придавал такое значение дисциплине! Кроме того, идет дождь. Стивену было ясно, что в настоящий момент Софи боится не только перспективы немедленного расставания с Джеком, но и сожалеет о своей предшествующей сварливости, хотя это слишком сильно сказано. По крайней мере, она вдруг принялась хвалить их гостью, ее элегантность, прекрасное воспитание, красивые глаза. Ее желание соединиться с мужем понятно и заслуживает всяческого одобрения, ее присутствие на борту, безусловно, будет приятно офицерам и всей команде.
   Затем Софи вернулась к аргументам против отъезда Джека как можно скорее: завтра утром будет гораздо, гораздо лучше с любой точки зрения. Они могут не успеть подготовить его одежду. Несмотря на ее проворный ум, логические аргументы вскоре были исчерпаны и Стивен, предчувствуя, что она может обратиться к другим, в том числе к слезам или к обращению к нему за поддержкой, выскользнул из комнаты. Снаружи он пообщался со своей лошадью, и затем, придя обратно, обнаружил Джека торчащим в дверях, вперившись в низколетящие облака. Из-за спины мужа выглядывала Софи, особенно привлекательная в своем волнении. 'Барометр поднимается, - задумчиво заметил Джек, - а ветер все еще южный. А если учесть, где она пришвартована, прямо у дальнего конца бухты, вывести ее в этот отлив не получится. Да, дорогая, возможно, ты и права. Нет никакой нужды отправляться на борт до завтра. Но завтра, любимая', - произнес он, нежно взглянув на жену, - 'на рассвете ты отпустишь своего мужа в его природную стихию'
  
  
  Глава вторая.
  
   Над этой стихией, мокрой, всегда ненадежной, часто коварной, но в данный момент теплой и ласковой, капитан Обри диктовал счастливому секретарю официальное донесение:
   "Боадицея", открытое море. Дорогой Сэр, имею честь сообщить Вам, что на рассвете 17-го сего месяца, в двух лигах на юго-юго-восток от островов Селваженс, Корабль Его Величества под моим командованием имел счастье встретиться с французским военным кораблем, сопровождающим захваченный приз. При приближении "Боадицеи" француз оставил приз (шнява со спущенными брам-стеньгами) и попытался уйти на ветер. Мы приготовились к бою с врагом, который пытался затянуть нас на мели вокруг Селваженс, но, потеряв ветер в результате утраты крюйс-стеньги, сел на риф. Поскольку вскоре ветер стих совсем, а скалы заслонили вражеское судно от орудий "Боадицеи", вражеский корабль был взят на абордаж партией на шлюпках. Судно называлось "Геба" и оказалось ранее захваченным фрегатом Его Величества "Гиена", 28 орудий. В данный момент корабль нес двадцать две двадцатичетырехфунтовые карронады и две длинные девятифунтовки, с экипажем из 214 человек под командованием монсеньера Брентоньера, лейтенанта де Вайссье. Капитан корабля погиб во время взятия приза. Корабль вышел из Бордо 38 дней назад, и за время крейсерства захватил несколько английских судов (список прилагается). Мой первый лейтенант, мистер Лемюель Эйкерс, 52 года, отличный офицер, командовал шлюпками "Боадицеи" и провел атаку в великолепной манере, прекрасно проявили себя также лейтенант Сеймур и помощник штурмана мистер Джонсон. Счастлив сообщить, что экипаж "Боадицеи" в деле вел себя безукоризненно, и все наши потери свелись к двум легкораненым. Шнява была немедленно освобождена, это "Интрепид Фокс" из Бристоля, капитан А. Снэйп, шла от побережья Гвинеи, груз: слоновая кость, золотой песок, кардамон, шкуры и кожи. Учитывая ценность груза, я отправил ее в Гибралтар под охраной "Гиены", под командованием лейтенанта Эйкерса. Имею честь пребывать и т.д и т.п."
   Капитан Обри одобрительно поглядывал на проворный полет секретарского пера по бумаге. Письмо, будучи, по сути, правдой, как и большинство официальных писем, содержало изрядную долю лжи. Джек вовсе не считал Лемюэля Эйкерса отличным офицером, "отважно вел" он людей своим громким ревом с кормы баркаса, где запутался деревянной ногой в парусине, поведение нескольких членов экипажа "Боадицеи" просто вывело капитана из себя, а шнява вовсе не была освобождена "немедленно".
   - Не забудьте в конце депеши перечислить раненых, мистер Хилл, - напомнил Джек.
   - Джеймс Эрклоу, рядовой матрос, и Вильям Бэйтс, морской пехотинец. А сейчас, будьте столь любезны, предупредите мистера Эйкерса, что я собираюсь передать с ним в Гибралтар пару частных писем."
   Оставшись в одиночестве в своей большой каюте, он глянул в окно кормовой галереи на тихое, сверкающее под лучами солнца море, с лежащими без движения призами и шлюпками, снующими туда-сюда. Снасти "Гебы" (или "Гиены") были усеяны человеческими фигурками, завершающими ремонт такелажа, ванты новой бизани фрегата уже натянуты, Джон Феллоуз - боцман первый сорт! Затем Джек потянулся за чистым листом бумаги и начал:
   "Сердце мое, тороплюсь передать тебе мою любовь и сообщить, что со мной все в порядке. Наше путешествие до 35.30' протекало на удивление удачно, под марселями с двумя рифами с бризом в бакштаг - лучший ветер для "Боадицеи" при нынешней оснастке, от самого Рам Хеда, через Бискай и вплоть до Мадейры. В Плимуте мы были в верхней точке прилива в ночь понедельника: темнота, заряды снега с дождем, сильный ветер. Уже когда мы подняли свои позывные для Стоук Пойнт, мистер Фаркьюхар ожидал нас, полностью собранный, в управлении порта. Я послал в гостиницу за леди Клонферт с сообщением, что она должна быть на берегу в двадцать минут второго, но, увы, из-за какой-то ошибки она не появилась, и я вынужден был выйти в море без нее.
   Короче говоря, этот прекрасный ветер пронес нас через Бискай, где "Боадицея" показала себя крепким мореходным судном, и я уже думал, что мы достигнем Мадейры за какую-то неделю, но вскоре ветер зашел с юго-востока и мне пришлось отклониться к Тенерифу, проклиная мое везение. И вот в 4 склянки в утреннюю вахту мне случилось быть на палубе, чтобы убедиться, что старый невежда-штурман не влепится точно в Селваженс, как он до этого едва не выволок нас на Пенли Пойнт. И что ты думаешь, с рассветом, прямо у нас под боком с подветренного борта, обнаруживается француз со своим призом. У француза едва ли были шансы, так как приз, хорошо вооруженный "гвинеец", успел изрядно потрепать его перед захватом. Снасти француза были просто "ой", они как раз найтовили новый фор-марсель, к тому же многие из французской команды были на борту приза, приводя его в порядок. Ну и, вдобавок, француз был едва вполовину от нашего размера. Поскольку мы перехватили у него ветер, мы увалились на него, открыв огонь из носовых погонных пушек. Большого вреда мы им не нанесли, только заставили понервничать. Однако, они старались как могли, поливая нас из кормовых погонных и пытаясь затащить на мель в проходе Собачья Нога. Но я облазал этот канал еще гардемарином на "Сёркл" и, поскольку наша осадка около 23 футов, я решил не следовать за ним, хотя волна была небольшой. Пройди он каналом - тут бы мы его и потеряли, так как "Боадицея", все-таки, чуточку медлительная дама (хотя не вздумай никому повторить этого, дорогая). Но мы ухитрились снести французу крюйс-стеньгу, он потерял ветер при повороте в проход и налетел на риф. Тут заштилело и мы, спустив шлюпки, без труда взяли его. Хотя его командир, к сожалению, был ранен, и Стивен сейчас лечит его, бедолагу.
   Ничего славного в этом деле не было, любимая, и ни следа опасности. Но, что забавно, француза тоже можно назвать фрегатом. Это наша старая "Гиена", дурацкий двадцативосьмипушечник, древний как Ковчег, французы пленили его, когда я еще был мальчишкой. Он был перегружен артиллерией и французы "разжаловали" его в корвет, с 24-фунтовыми карронадами и двумя длинными девятифунтовками. Я вначале едва узнал его, так он изменился. Но для нас это все еще фрегат, и, конечно, он снова будет включен в списки (он прекрасный ходок, особенно на попутных ветрах, и мы почти не повредили его, так, содрали несколько листов меди из обшивки). А это уже боевые выплаты, и, ведь есть еще шнява-"гвинеец". Она для нас, конечно, никакой не приз - это английское судно, но это спасенное имущество и оно должно принести неплохую толику наличных. Так что, если требуется замена кухонного котла - пожалуйста, не стесняйся. К сожалению, из этого возьмут адмиральскую долю. Хотя я действую по прямому приказу Адмиралтейства, старый хитрый пес прибавил какой-то чепухи от себя, чтоб наложить лапы на свою одну восьмую, если мы что-то возьмем. И это, представь, он сделал сразу после обеда, на голубом глазу, весело посмеиваясь. Все адмиралы одним миром мазаны, и, я чувствую, нечто похожее ждет нас и на Мысу."
   Едва Джек написал последнее слово, как мрачное напоминание Стивена о строжайшем соблюдении тайны всплыло в его мозгу, и он аккуратно переправил в письме на "Место нашего назначения" и, затем, вернулся к "гвинейцу". "Обычно на таких возят негров в Вест-Индию, что бы, конечно, добавило, еще к его стоимости, но, пожалуй, оно и к лучшему, что "черного дерева" на борту не было. Стивен так ненавидит рабство, что, полагаю, мне бы пришлось высадить его на берег - чтоб ему не быть повешену за мятеж на борту. Последний раз во время обеда в кают-компании, Эйкерс, первый лейтенант, начал разговор на эту тему, но Стивен оборвал его столь грубо, что мне пришлось вмешаться. Мистер Фаркьюхар придерживается того же мнения, что и Стивен, и, я думаю, они правы. Это очень грустное зрелище, хотя иногда начинает казаться, что пара послушных, крепких молодых негров, преданных своему долгу и не требующих платы, чрезвычайно пригодилась бы в Эшгроу-коттедже. И раз уж я о коттедже, я отписал Оммани, чтобы он сразу отослал тебе все, что удастся получить за "Гиену", и , прошу тебя, не откладывая купи себе ротонду и палантин против этих чертовых сквозняков, и..." Далее следовал список домашних дел: котел, естественно; переложить дымоход в гостиной; нанять Годби для ремонта крыши; купить стельную джерсейскую корову, посоветовавшись с мистером Хиком. "Дорогая, время заканчивается", - продолжил Джек. ""Гиена" уже поднимает шлюпки на борт, а шнява снимается с якоря. Возможно, мы зайдем на Св. Елену, но, скорее всего, я прощаюсь с тобой до нашего прибытия в порт назначения. Боже, храни тебя, любимая, и наших детей." Он вздохнул, улыбнулся и собрался запечатать письмо, когда вошел Стивен, усталый и осунувшийся .
   - Стивен, - обратился к другу Джек, - я как раз пишу Софи. - Хочешь что-нибудь передать?
   - Любовь, конечно. И комплименты миссис Вильямс.
   - Боже! - завопил Джек, быстро дописывая, - спасибо, что напомнил. Я тут объяснил про леди Клонферт, - добавил он, запечатывая конверт.
   - Надеюсь, объяснение было коротким, - хмыкнул Стивен, - излишняя детализация разрушит гармонию. Чем длиннее, тем меньше доверия.
   - Я просто написал, что она опоздала на рандеву и мы ушли.
   - Неужели ничего о трех часах утра, фокус-покусах в гостинице, незамеченном сигнале, шлюпке, на которой гребли так, будто убегали от Страшного Суда, о леди, вываленной в канаву? - спросил Стивен с неприятным скрипучим звуком, изображавшим у него смех.
   - Ну ты и трещотка, - ответил Джек, - ладно, как там твой пациент?
   - Ну, он потерял довольно много крови, нельзя отрицать, но, с другой стороны, я мало видел людей, которым бы было столь полезно кровопускание. С ним все будет нормально, с Божьей помощью. С ним кок прежнего капитана, великий искусник, и он надеется, что его можно будет оставить на борту, с разрешения великодушного победителя.
   - Отлично, отлично. Великий искусник на камбузе венчает хорошую утреннюю работу. Ведь неплохая была работенка, а, Стивен?
   - Ну, я всей душой желаю тебе наслаждаться трофеями, но вот если под "хорошим" понимать экономию средств, тут я тебя поздравить не могу. Вся эта канонада со столь ничтожным результатом, как крюйс-стеньга у какого-то жалкого кораблика, застрявшего среди скал - ну просто преждевременный Армагеддон! А вся эта дурацкая возня с "гвинейцем"? Все эти задержки, перегрузки, еще до приближения к нему, несмотря на просьбы капитана поторопиться, все это тянется бесконечно, а в это время никому не позволено хотя бы ступить на остров! Потому что, видите ли, "нельзя терять не минуты"! "Ни минуты", ха! И сорок семь минут - коту под хвост, сорок семь минут бесценных наблюдений, которые так никогда и не будут сделаны!
   - Что знаю я, Стивен, и чего не знаешь ты...- начал Джек, но его прервал появившийся посыльный: с разрешения капитана, мистер Эйкерс был готов подняться на борт. На палубе Джек обнаружил, что дует юго-западный бриз, устойчивый, как по заказу - лучший ветер для достижения Гибралтара "Гиеной" и ее подопечным. Он отдал письма первому лейтенанту, снова напомнил о необходимости высочайшей бдительности и торопливо проводил к планширю. Мистер Эйкерс пытался задержаться, выражая свою сильнейшую благодарность за назначение (и в самом деле, восстановленная в списках "Гиена" означала его неминуемое повышение), и уверяя капитана Обри, что если хоть один пленник высунет свой нос из люка, то его разорвут картечью, но, наконец, спустился в шлюпку. Облокотившись на планширь, Джек наблюдал, как лодки с ним и его людьми удаляются от "Боадицеи". Одни направились к "Гиене" - для управления кораблем и охраны пленников, другие - к "Интрепид Фокс", усилить ее чувствительно уменьшившийся экипаж, количество людей и в тех и в других было не малым.
   Немногие капитаны вдали от вербовочных команд, встретив корабль или другой источник рабочих рук, могли бы улыбаться, глядя, как эти самые руки направляются к другим судам, чтоб никогда, возможно, не повстречаться вновь, но Джек сиял, как восходящее солнце. Капитан Лавлесс имел большие связи, а "Боадицея", благодаря этому - полнокровный экипаж, прекрасный, в среднем, экипаж, с не превышающей нормы долей новичков и с изрядным процентом тех, кто заслужил звание "опытный моряк". Однако, встречались в нем, конечно, и такие, кто не стоил ни пищи, которую съедал, ни занимаемого места в кубрике - последняя партия пришла из тюрем Бедфордшира: доходяги, мелкие преступники, бродяги, бесполезные в море. Английские пленники с "Гебы", отличные моряки, вместе с парой лучших матросов, взятых с "Интрепид Фокс", более чем скомпенсировали потери "Боадицеи", и сейчас с глубоким удовлетворением Джек наблюдал, как исчезают вдалеке восемь содомитов, три известных вора, четверо слабоумных и еще куча неисправимых сачков и "законников". Не меньше радости доставило ему избавление от самого бестолкового гардемарина, отравлявшего жизнь младшим, но более всего он был счастлив сплавить своего первого лейтенанта. Мистер Эйкерс был грубым, мрачным, седым человеком с одной ногой, боль от раны часто делала его дурной нрав просто невыносимым, и он не сходился с капитаном во многих вопросах, включая телесные наказания. Но, что хуже, почетным или нет было его увечье, но моряком мистер Эйкерс был никаким. Когда они впервые поднялись на борт "Боадицеи", якорные канаты были перекручены, и потребовался час и двадцать минут, чтобы освободить, наконец, клюзы, и все это время приказ фрегату выйти в море развевался на сигнальной мачте, подкрепляемый частыми пушечными выстрелами. И это впечатление злобной кипучей бесполезности лейтенанта в дальнейшем крепло день ото дня.
   И вот, наконец-то! Он захватил два отличных судна, в то же время он избавил себя от человека, который только мешал превратить фрегат в эффективный инструмент морской войны, не говоря уж о "счастливом" корабле. И он сделал так, что удаление, вместе с тем, принесло выгоды даже самому мистеру Эйкерсу, вот где самый-то смак! И теперь он командует кораблем, экипаж которого можно считать настоящими моряками, несмотря даже на пятьдесят или шестьдесят оставшихся "салаг".
   Артиллеристы они, конечно, аховые - но чего ждать от людей, которыми командовали офицеры, кроме сваливания рея к рее и пальбы в упор и знать ничего не желавшие? Все это еще будет время исправить.
   "Широчайшие возможности, мадам, широчайшие", - пробормотал Джек. Затем его улыбка перешла в ухмылку, когда он вспомнил, как его низкое коварство обмануло Стивена Мэтьюрина. Ибо что знал Джек и о чем не догадывался его друг - эти сорок семь минут составляли разницу между спасением корабля и простой помощью, между правами "Боадицеи" на одну восьмую груза "купца" и простым письмом с благодарностями от его владельцев.
   "Интрепид Фокс" был захвачен в 10:46 во вторник, и если бы он находился под управлением французов хотя бы на одну секунду меньше 24 часов - его освобождение по морским законам не считалось бы спасением. Что до трех четвертей часа, которые, якобы, требовались Стивену для поиска неизвестных жучков островов Селваженс - Джек знал друга, и представлял, что выковыривать того с острова пришлось бы вооруженной команде, далеко по истечении назначенного времени. Однако он собирался компенсировать Стивену эту потерю коралловыми рифами, в изобилии встречающимися восточнее Мыса Доброй Надежды.
   - Разрешите доложить, сэр, фрегат сигналит, - отвлек капитана от его мыслей старший гардемарин. "Разрешите следовать своим курсом".
   - Добро, - отозвался Джек, - и счастливого пути.
   "Гиена" проворно распустила марсели, закрепила их, и двинулась, набирая ход, сопровождаемая "гвинейцем", в кабельтове с подветренного борта. Посмотрев, как удаляются они, курсом на Гибралтар, Джек отдал приказ привестись к посвежевшему ветру, направив "Боадицею" к северному тропику, и спустился в каюту. Переборки, снятые, когда фрегат готовился к бою, уже были снова на месте. Две массивные восемнадцатифунтовки вновь принайтовлены по-походному, но от орудия правого борта все еще шло тепло, и запах пороха и горящих фитилей витал в воздухе - самый возбуждающий запах на земле и на море. Вся эта прекрасная каюта была в его распоряжении, просторная, с сияющей дугой кормовых окон, несмотря на наличие на борту важного пассажира. Впрочем, мистер Фаркьюхар губернатором был пока лишь теоретически, все упиралось в сопротивление французской эскадры, которое требовалось сломить для овладения его губернаторством. Он разместился в каюте, которая ранее была капитанской столовой. Джек бросил прощальный любящий взгляд на свои призы, удаляющиеся на север посреди искрящегося голубого простора, и крикнул: "Позовите господ Сеймура, Троллопа и Джонсона!"
   Сеймур, второй лейтенант и Троллоп, третий, торопливо вошли, сопровождаемые Джонсоном, помощником штурмана. Они выглядели довольными, но встревоженными, так как прекрасно знали, что хотя "Боадицее" сопутствовал успех, действия ее отнюдь не были безупречными, особенно, при снятии "Гиены" с ее злосчастного ложа среди скал, и поэтому разнос от нового капитана был ими вполне ожидаем. Сеймур и Джонсон выглядели как братья, низенькие, розовые, круглолицые, круглоголовые, с трудом пытающиеся удержать на довольных физиономиях выражение уважительной серьезности. Это были парни, подобных которым Джек встречал сотни раз на протяжении своей карьеры, и он был счастлив иметь их на борту. Он встречал и многих троллопов тоже, больших, темных, черноволосых, с тяжелыми челюстями и без чувства юмора. У плохого командира такие становились настоящими тиранами, а потом, получив повышение - просто дьяволами в эполетах. Но в настоящий момент Троллоп был еще молод и не успел испортиться. Все трое были еще молоды, хотя Троллопу было уже около тридцати - многовато для его звания.
   Джек считал, что прекрасно знает, что сейчас было у них в головах: в бытность его лейтенантом ему часто случалось получать "фитиль" за чужие провинности. Почтительное выражение их лиц, однако, было не просто данью субординации, но уважением к репутации командира на флоте: на своем четырнадцатипушечном бриге "Софи" он атаковал и захватил испанский тридцатидвухпушечный фрегат "Какафуэго"; был одним из немногих командиров фрегатов, рискнувших вступить в поединок с линейным кораблем; прославился в деле у Кадиса, где, находясь во временном командовании фрегатом "Лайвли", захватил равные по силе "Клару" и "Фаму". Что касалось крейсерских и набеговых операций - мало кто мог соперничать в этом со "Счастливчиком Обри". Однако Джек не знал и даже не подозревал об этом, частично потому, что считал свои подвиги делами давно прошедших дней, частично потому, что относил свои наиболее выдающиеся дела на счет удачи: он оказался в нужное время в нужном месте, и любой морской офицер на его месте поступил бы также. Это не было простой скромностью: он знал кучу офицеров, хороших командиров и выдающихся моряков, которые отслужили всю войну, так и не получив шанса проявить себя - на конвойной службе, на транспортах, даже на линейных кораблях, осуществлявших блокаду Бреста и Тулона. Они встречали опасности лицом к лицу, но чаще от разбушевавшегося моря, чем от врагов и оставались в тени, задвигаемые по службе и бедные, как церковные мыши. Но, представься им такие же возможности, он уверен, они бы действовали не хуже, а, пожалуй, что и лучше.
   - Ну-с, джентльмены, - начал Джек, - неплохое начало вояжа. Но мы потеряли мистера Эйкерса. Мистер Сеймур, Вам придется занять его место.
   - Благодарю Вас, сэр.
   - И, мистер Джонсон, Вы ведь получили лейтенанта, мне кажется?
   - О да, сэр. В первую среду августа 1802, - ответил Джонсон, вспыхнув и сразу побледнев. Он был произведен, но как и множество гардемаринов, не имевших протекции, так и не получил назначения. Все эти годы он оставался помощником штурмана, старший гардемарин, не более того, и вероятность назначения падала с каждым днем его рождения, и он уже смирился с судьбой. Штурман - вот все, на что он мог рассчитывать, уволиться мичманом и никогда не получить собственного корабля. На "Боадицее" были гардемарины с куда более высокими претензиями: капитан Лавлесс взял на борт крестника адмирала, племянника другого, наследника члена общества выборщиков из Олд Сарум, и не сыну отставного лейтенанта было тягаться с ними.
   - Тогда я даю Вам назначение, как исполняющему обязанности лейтенанта, и, будем надеяться, адмирал на Мысу его утвердит.
   Джонсон, весь красный, произнес слова благодарности, и Джек продолжал:
   - Поскольку, я не скрываю это от вас, джентльмены, наш пункт назначения - Мыс Доброй надежды. А вот чего вы не знаете, это того, что с другой стороны Мыса нас ждут четыре французских сорокапушечных фрегата. И сегодняшнее небольшое приключение тут весьма кстати. Это ободрило новичков, ввело их в дело, и положило конец крейсерству "Гебы" - а он играл в Старого Гарри с нашими торговцами последние несколько недель. Поэтому, я думаю, мы можем выпить по стаканчику за это. Пробин! - позвал Джек (Пробин был его стюардом).
   - Пробин, принесите бутылку мадеры. Потом пойдите, удостоверьтесь, что кок французского капитана устроен со всеми возможными удобствами, и будьте с ним повежливее! Ну, за "Гиену", экс-"Гебу", за ее благополучное возвращение!
   Они выпили в молчании, уверенные, что капитан еще не сказал все, что собирался.
   - Неплохо, по-своему неплохо, - продолжил Джек, - но, полагаю, едва ли кто назовет наши действия безупречными.
   - Да, это не в Вашем средиземноморском стиле, сэр, - ответил Троллоп.
   Джек вгляделся в лицо лейтенанта. Были они в одном экипаже? Он не припоминал.
   - Я был гардемарином на "Амелии", когда вы привели "Какафуэго" в Порт-Магон. Господи, как мы орали "Софи"!
   - Вы там были, вот как? - ответил слегка смущенный Джек, - Ну что же, я очень рад, что мы столкнулись не с "Какафуэго" сегодня, не говоря уж о французах за Мысом. Потому что хотя экипаж действовал решительно и храбро - я не заметил робости ни в ком, наша стрельба была ниже всякой критики. А что до буксировки - никогда, никогда я не видел столько человекоподобных существ, не имеющих понятия об обращении с веслами: на красном катере ни один человек, кроме старого Адамса и одного морпеха, не умел грести. Но главная моя забота - артиллерия, ужасно, ужасно... Залп за залпом на пяти сотнях ярдов, даже меньше, и куда все ушло? Уж точно не во француза, джентльмены. Единственный точный выстрел из носового погонного, причем наводил его Джек-баталер, которому в бою на палубе, вообще-то, и делать нечего. А теперь представьте себе, что мы столкнулись с отлично управляемым французским фрегатом, дырявящим нас из своих двадцатичетырехфунтовок чуть не с мили, а они работают дьявольски точно, уж можете мне поверить!
   Наступила тяжелая пауза. Джек снова наполнил стаканы и продолжил:
   - Но, слава Богу, это случилось раньше. Лучшего и желать нельзя. Новички восстали от своей морской болезни, они нынче довольны собой, бедные честные деревяшки: в одно прекрасное утро каждый Джек-с-форпика заработал свое годовое жалование. Теперь надо им дать понять, что, обучая их своим обязанностям, мы даем им заработать еще - и не будет нужды в тростях и плетках. К прибытию на Мыс, джентльмены, я надеюсь, что все, вплоть до последнего мальчишки в судовой роли, будут способны работать на веслах, брать рифы, заряжать, наводить и стрелять из мушкета и из орудия. И если они даже не будут уметь ничего сверх этого, и при этом будут повиноваться командам - мы сможем славно встретить любой французский фрегат в тамошних водах.
   С уходом лейтенантов Джек посидел немного, размышляя. Он не сомневался, что они полностью разделяют его мысли, они были из тех людей, которых он любил. Однако сделать предстояло еще много. С их помощью из "Боадицеи" можно было создать смертельно опасную плавающую батарею значительной мощности, но эту батарею еще и надо было доставить к месту действия, доставить так быстро, как только возможно. Он послал за боцманом и штурманом и заявил им, что недоволен ходом фрегата - ни его скоростью, ни курсовыми углами в бейдевинд.
   Последовала высокотехническая конференция, во время которой капитану пришлось преодолевать постоянное сопротивление Бьючэна, штурмана, старейшего из встреченных им моряков, который не разделял его мнение, что переукладка трюмов, с тем, чтобы подгрузить нос, даст заметный эффект. Всегда этот корабль был медленным и всегда таким будет, он всегда укладывал трюмы именно так, с тех самых пор, как впервые появился на борту. С другой стороны, боцман, довольно молодой для этой должности, но уже просоленный моряк, выросший на угольщиках Северного моря, был всецело на стороне командира. Да, надо сделать все возможное, чтобы улучшить мореходность "Боадицеи", и если для этого надо попробовать что-то новенькое, что ж, так тому и быть! Он с одобрением отозвался о швиц-сорлинях, он полностью согласился с изменением наклона фок-мачты, и сердце Джека потеплело.
   Среди прочего несговорчивость мистера Бьючэна объяснялась растущим чувством голода. Кают-компания отобедала в час, время уже давно прошло, и хотя сегодняшний обед был неважный, его отсутствие погружало штурмана в меланхолию. Боцман пообедал в полдень, вместе с плотником и канониром, и Бьючэн, ощущая запахи пищи и грога, идущие от него, ненавидел его жизнерадостное лицо, и еще больше изливающийся из него поток слов.
   Джек также испытывал желание заморить червячка, и, отпустив боцмана и штурмана, он прошел в столовую. Тут он обнаружил Стивена и мистера Фаркьюхара, закусывающих печеньем. "Я не помешал?" - спросил Джек, и они ответили, что, естественно, нет, и расчистили ему место за столом, среди книг, документов, карт, прокламаций и плакатов, которые они перебирали, пытаясь привести в порядок после внезапной смены места жительства.
   - Надеюсь, вы в порядке, сэр? - обратился он к мистеру Фаркьюхару. Тот страдал от морской болезни больше других еще с Бискайского залива, что, однако, не мешало ему, вставая с койки, совещаться с доктором Мэтьюрином, зарывшись по уши в бумаги и общаясь на иностранном языке, к неудовольствию их слуг - двух корабельных юнг. Мальчишки эти проявляли изрядную любознательность, еще более подстегиваемую любопытством старших товарищей по кубрику, желающих быть в курсе дела. Фаркьюхар потерял целый стоун, и его тонкое, интеллигентное, крючконосое лицо все еще имело зеленоватый оттенок, но он ответил, что никогда в жизни себя лучше не чувствовал, и что гром орудий, подобный божественным громам, довершил старания (с вежливым поклоном)доктора Мэтьюрина, чьи медицинские приемы бесподобны. Фаркьюхар заявил, что чувствует себя снова неутомимым мальчишкой с волчьим аппетитом.
   - Но, - добавил он, - позвольте мне сердечно поздравить вас с великолепной победой. Такая оперативность, решительность, отвага, и такой отличный результат!
   - Вы слишком добры, сэр. Но, что до результата, что вы так любезно упомянули, есть один аспект, который не может не порадовать всех нас. У нас на борту кок французского капитана, и я зашел (повернувшись к Стивену) спросить, не использовать ли нам его?
   - Я с ним уже общался, - ответил Стивен. - Молочный поросенок, один из выжившего большого помета, оказался одной из потерь "Гебы", и послужил доказательством мощи его поварского таланта. Я только что проследил, чтобы вина и прочие мелкие радости мсье Бретоньера были также перемещены, а к этому, полагаю, весьма подойдут запасы покойного капитана: фуа-гра, трюфеля в гусином паштете, гусятина в паштете, колбаса, байонская ветчина, анчоусы в банках. А среди вина - двадцать одна дюжина "Марго" 88-го года, с длинной пробкой, и почти столько же "Шато лафит". Мне даже страшно подумать, как мы управимся со всем этим, это же будет позор на весь мир, если мы привезем хоть одну бутылку такого благородного вина обратно! Не говоря уж о том, что к новому году это вино будет бледной тенью себя самого.
   Но кларет так и не увидел нового года, не пропал зря: постоянным применением и с помощью самого мсье Бретоньера и других гостей из кают-компании по прошествии некоторого времени было выпито все до капли. А времени прошло достаточно со всех точек зрения, так как попутные ветра оставили их еще далеко к северу от экватора, и частенько судно лежало на маслянистой воде, медленно дрейфуя к Америке вместе с экваториальным течением, кружась в водоворотах. Десять дней провели они с висящими бессильно парусами, окруженные плавающими отходами жизнедеятельности 300 человек(старые члены команды называли их "адмирал Браун"). Бочонки из под говядины, шелуха, отбросы окружали судно так плотно, что Джеку пришлось брать ялик и отходить от судна на добрые четверть мили для ежеутренних купаний, пока, в конце-концов, он не приказал спустить шлюпки и отбуксировать фрегат на чистую воду, заодно потренировав экипаж в гребле. Таким образом, удалось убить сразу двух зайцев, и даже трех - теперь на "Боадицее" появился обычай спускать в чистую прохладную воду парус и устраивать купание команды в этом импровизированном бассейне. Те, кто не умел плавать, могли безопасно плескаться в нем и, чем черт не шутит, даже научиться держаться на воде.
   Но, в конце-концов, они пересекли экватор под лиселями, с весельем даже большим, чем обычно. Убавили паруса, чтоб дать Нептуну взойти на борт, и когда он поднялся, сопровождаемый распутной Амфитридой и морским чертом Баджер-Бэгом, он обнаружил, что лишь 123 души еще не проходили посвящения, что с ними и проделали, вымазав прогорклым жиром (запасы смолы были на исходе), а затем заставив отскребаться бочарными обручами и окунув потом в воду.
   На юг, на юг, с Канопусом и Ахернаром высоко над головами, и Джек показывал внимательным гардемаринам новые созвездия: Муха, Павлин, Хамелеон и многие другие, сияющие в теплом, прозрачном небе.
   Их встретила странная, непредсказуемая погода, ибо даже когда "Боадицея" достигла пассата на 4 градусах южной широты, он оказался слабым и порывистым. Становилось ясным, что быстрого похода не получается, и, хотя Джек часто пытался высвистывать ветер, продолжительность плавания не сильно пугала его. Корабль был в отличном состоянии, несколько дождевых шквалов пополнили их запас воды, люди были вполне здоровы. Недели складывались в месяцы, но Джек понимал, что это счастливое время отстраненности от забот, вдали и от домашних неурядиц и от грядущих тревог, ждавших его в Индийском океане. И хотя он томился по "настоящему делу", он понимал, что нет такой силы в мире, которая бы могла доставить его на место раньше. Они с Феллоузом старались использовать это время, чтобы улучшить ходовые качеста фрегата - и они достигли многого, но ветер не был им подвластен. И поэтому со спокойствием и фатализмом, которыми должен обзавестись любой моряк, чтоб не сойти с ума, Джек занялся превращением своего корабля в настоящий фрегат, как он представлял его себе, в боевую машину, управляемую опытным экипажем, военными моряками - каждый отличный артиллерист и просто дьявол с абордажным топориком или тесаком.
   Нечувствительно и оставшиеся "салаги" становились моряками, по мере того, как их без остатка поглощала неизменная военно-морская рутина. Всех высвистывали наверх в восемь склянок ночной вахты, и даже отъявленные сони вылетали пулями из коек и строились перед штурманом, а затем начинали драить палубу с первыми лучами рассвета. К обеду свистали в восемь склянок полуденной вахты. Обед состоял в понедельник из сыра и пудинга, во вторник из двух фунтов соленой говядины, в среду из сушеного гороха и пудинга, из одного фунта соленой свинины в четверг, в пятницу из сушеного гороха и сыра. Еще на два фунта больше соленой говядины полагалось в субботу, и фунт соленой свинины и сладкий пудинг с изюмом в воскресенье. Каждый день выдавался фунт сухарей, а в первую склянку к обеду - пинта грога. После ужина с еще одной пинтой грога под бой барабанов все занимали места по боевому расписанию, а койки неизменно вешались так, чтобы вахтенные могли поспать четыре часа до подъема в полночь для новых священнодействий на палубе.
   Неизменное живое движение палубы под ногами, и один лишь Атлантический океан вокруг до горизонта - только бесконечные вода и небо, полностью отрезали бывших "сухопутных крыс" от прошлого. Дом и земля стали другим миром, не имеющим к ним никакого отношения.
   Даже вид новички приобрели вполне морской. Ровно через час сорок минут после того, как "Боадицея" пересекла тропик Рака, помощник плотника вбил два медных гвоздя в палубу на расстоянии 12 ярдов. 12 ярдов парусины на каждого, иголка с ниткой - для изготовления тропической формы: бушлата, брюк и широкополой шляпы. И после того, как они сделали это, иные с помощью своих более рукастых товарищей, в следующее воскресное построение неряшливые бродяги, одетые в обноски из каптерки, в старые кожаные бриджи, грязные мундиры и сальные шляпы, исчезли. Капитан шел мимо чистых белых рядов, сияющих не хуже морских пехотинцев на квартердеке в их ярких красных мундирах.
   Конечно, оставалось несколько дураков среди полуютовых, годных только для "неси-подай", в каждой вахте было около дюжины тех, кто не выдерживал усиленной порции грога и постоянно оказывался среди наказанных за пьянство, было и несколько совсем тяжелых случаев, но в целом Джек был доволен командой: человеческий материал был более чем пристойным. Он был доволен также и офицерами, кроме Бьючэна и казначея, высокого желтолицего человека с вывернутыми внутрь коленями, и большими косолапыми ступнями, за чьими книгами приходилось внимательно следить; все три лейтенанта помогали ему с похвальным рвением и старшие гардемарины также были весьма неплохи.
   Не последнюю роль в чудесном превращении "Боадицеи" сыграло отличное обеспечение фрегата боеприпасами после эпизода у Селваженс. Правила ограничивали Джека сотней ядер на каждую его длинную восемнадцатифунтовку, и ему приходилось хранить их, как сущему скряге, так как не было уверенности, что склады Мыса позволят пополнить боезапас. Дурацкая ситуация, так как требовалось, конечно, обучить орудийную прислугу, а без боевой стрельбы - какая наука? С другой стороны, остаться к решающему моменту без снарядов тоже не хотелось. Однако с того благословенного дня ежедневные упражнения у орудий перестали быть обычной пантомимой. Конечно, отрабатывать занятия с бортовыми восемнадцатифунтовками приходилось вхолостую, откатывая и накатывая их, выполняя все операции, как при реальной стрельбе. Но, поскольку 24-х фунтовые ядра "Хиби" подошли к карронадам "Боадицеи", а ее 9-ти фунтовые снаряды - к погонным орудиям, каждый вечер теперь оглашался внушительным пушечным ревом. Каждый член экипажа на практике познакомился со смертоносными прыжками откатывающегося орудия, со вспышками и оглушающим грохотом канонады, с тем, как наводить орудие, передвигая лафет ганшпугами, банить ствол и прибивать заряд со скоростью автомата в клубящейся пороховой мгле. И вот настал день, когда команда салютовала тропику Козерога залпами с обоих бортов, и радостно было видеть их воодушевление, когда с пяти сотен ярдов разносили они в клочья плот из связанных пустых бочонков, опять и опять накатывая орудия к портам с сумасшедшими воплями и гиканьем, делая выстрел меньше чем в две минуты. Конечно, это был еще далеко не тот губительный град снарядов, которого добивался Джек. Это не были еще ни три залпа в пять минут, что считалось нормой у капитанов, знающих толк в артиллерии; ни, тем более, три залпа в две минуты, чего удавалось добиться Джеку с его лучшими экипажами, но это была уже точная и достаточно быстрая стрельба.
   Этот "таймаут", этот счастливый промежуток времени, с ясной и понятной задачей перед ним, с плаванием по теплым водам с ветрами, хотя и слабыми, но редко противными, на юг, на большом удобном судне, с отличным коком, богатыми припасами и в хорошей компании, имел, однако, и неприятные стороны.
   Одной из них оказался его телескоп. Не то, чтобы он не мог видеть Юпитер - планета сияла в видоискателе, как золотой персик, но из-за движения судна он не мог сфокусироваться на время, достаточное для определения фаз его лун, что требовалось для вычисления долготы. Ни теория, ни сам телескоп были, конечно, не виноваты, последний был установлен в хитроумно подвешенной к штагу грот-бом-брам-стеньги люльке, которую он разработал для компенсации килевой и бортовой качки, и которая, однако, не вполне работала, несмотря на все изменения конструкции. И вот ночь за ночью болтался он наверху, изрыгая проклятия и богохульства, окруженный гардемаринами, вооруженными чистыми швабрами, чьими обязанностями было обеспечить дополнительную компенсацию, подталкивая его аккуратно по его команде.
   Он устроил веселенькую жизнь молодым джентльменам, требуя высочайшей активности и расторопности, но кроме этих бдений вокруг телескопа, коих они терпеть не могли, равно как и занятий навигацией, они очень привязались к своему капитану и, конечно, к великолепным обедам и завтракам, на которые он их частенько приглашал. И это не смотря на то, что в случае провинности Джек вполне мог отходить виновного со всей силы по голой заднице в своей каюте (провинностями обычно были воровство на камбузе или неоднократные прогулки по палубе с руками в карманах). Со своей стороны он считал их компанией приятных молодых парней, хотя иногда жадных, любящих и поваляться в койке, и поискать где полегче. В одном из них, мистере Ричардсоне, более известном как "Пятнистый Дик" из-за своих прыщей, Джек обнаружил подающего большие надежды математика. Джек стал учить его навигации лично, так как наставник "Боадицеи" оказался не в состоянии поддерживать должную дисциплину в классе. И вскоре ему стало ясно, что надо держать ухо востро и стараться изо всех сил, дабы ученик не превзошел учителя в сферической тригонометрии и астрономии.
   Ну и мистер Фаркьюхар. Джек оценил его, как интеллигентного, одаренного, воспитанного человека, отлично умеющего поддержать беседу, что делало его душой компании за столом (хотя будущий губернатор не употреблял ни капли спиртного). Недостатком было лишь то, что, будучи законником, разговор мистер Фаркьюхар частенько вел в форме расспросов, что вызывало иногда у Джека неприятное чувство школяра на экзамене - за своим собственным столом! К тому же, губернатор обильно пересыпал свою речь латынью, что весьма напрягало Джека, равно как и ссылки на авторов, которых Джек и в руках не держал. (Впрочем, надо быть справедливыми к собеседникам, довольно трудно было бы найти автора, которого Джек ЧИТАЛ, если только он не писал об охоте на лис, морской тактике или астрономии.) Стивен, кстати, имел ту же привычку, но Стивен - другое дело. Джек любил его и не имел ни малейших возражений против демонстрации другом своей широчайшей эрудиции (при этом будучи абсолютно уверенным, что в делах, не связанных с медициной, доктора ни в коем случае нельзя оставлять одного). Мистер Фаркьюхар же был явно другого поля ягода, демонстрируя глубокое знание законов и вообще всех сфер повседневной жизни.
   Однако Джек готов бы был простить мистеру Фаркьюхару его превосходство в знаниях о политике и даже гораздо более обидное превосходство в шахматах, имей тот хоть каплю музыкального слуха - но увы! А ведь именно любовь к музыке объединила Джека и Стивена - один играл на скрипке, другой на виолончели, не то чтоб виртуозно, но достаточно хорошо, чтоб наслаждаться совместными вечерними концертами. Они играли в каждом совместном плавании, и воспрепятствовать этому могли лишь служебные обязанности, шторм или враги. Но нынче мистер Фаркьюхар делил с ними большую каюту, будучи безразличным и к Гайдну и к Моцарту, как он сам признавался. Он говорил, что оба они и Гендель в придачу не стоят и фартинговой свечки. Шуршание страниц его книги, стук табакерки и последующее чихание портили весь настрой. И Джек, связанный традициями военно-морского гостеприимства, дабы уважить гостя, вынужден был откладывать скрипку ради партии в вист, который он терпеть не мог, да еще и звать четвертым партнером лейтенанта морской пехоты, которого он терпеть не мог еще сильнее.
   Их гость, к счастью, не всегда был с ними: во время длительных штилей Джек часто брал ялик и отплывал подальше - искупаться, оценить оснастку фрегата на расстоянии и поболтать со Стивеном наедине.
   - Ты не можешь позволить себе роскошь не любить его, я понимаю, - говорил он, скользя над волнами к скоплению плавающих водорослей, где Стивен предполагал найти южного морского конька или пелагических крабов того же вида, что и открытый им на экваторе. - Но, честное слово, я не буду сильно горевать, когда он сойдет на берег.
   - Я не люблю его очень сильно, когда, например, он делает вилку моим ладье и королю своим хитрым конем, - ответил Стивен, - в остальном же я считаю его ценным компаньоном с бодрым, ищущим, проницательным умом. Да, конечно, ему медведь на ухо наступил, но он не лишен поэтической жилки. Он делился со мной своей теорией о мистической роли королей, которая родилась у него во время штудий прав землевладения мелкого рыцарства.
   Знакомство Джека со средневековьем было столь поверхностным, что он предпочел продолжить главную тему:
   - Видимо, я слишком долго был командиром. Когда я был лейтенантом, ел и спал вместе с остальными, я спокойно терпел куда более невыносимых людей. На "Агамемноне" был врач, который обожал играть "Зеленые рукава" на своей флейте. И каждый вечер он сбивался на одном и том же месте! Гарри Тернбулл, наш первый, его убили потом на Ниле, обычно все бледнел и бледнел, по мере того, как тот подбирался к этому месту. Это было в Вест Индии, нервы у всех были на пределе, но ни один не сказал ни слова, кроме Клонферта. Я понимаю, это звучит пустяком: подумаешь, "Зеленые рукава", но это хороший пример, как надо относиться друг к другу во время длительной кампании. Стоит кому-то один раз сорваться - и прощай навсегда, спокойствие и нормальные отношения на борту, ну, ты же знаешь, Стивен. Надеюсь, на моей терпимости не скажутся возраст и привычка к капитанской привилегии уединения.
   - То есть, ты знаком с лордом Клонфертом? Скажи, что он за человек?
   - Наше знакомство довольно поверхностное, - ответил уклончиво Джек, - он появился на корабле как раз перед нашим отбытием домой, а здесь сразу перевелся на "Марс".
   - Способный и лихой, полагаю?
   - Ну, - начал Джек, глядя поверх головы Стивена на красиво лежащий на тихой воде фрегат, - в кают-компании "Агамемнона" была такая толчея, ведь он был флагманом. Поэтому я едва знал его. Но с тех пор он создал себе репутацию.
   Стивен фыркнул. Он прекрасно знал, как Джек не любил говорить плохо о старых сослуживцах, и, уважая этот принцип теоретически, на практике находил его раздражающим.
   Знакомство Джека с лордом Клонфертом действительно было коротким, но оно оставило свой след. Они оба были посланы на шлюпках захватить, сжечь или потопить приватирское судно, укрывшееся в широкой, изобилующей мелями речушке, вне досягаемости орудий "Агамемнона". Эстуарий зарос мангровыми кустами, каналы через илистую отмель не были размечены, и проход ими и сам по себе был довольно сложной задачей, в данном случае еще усугублявшейся огнем с приватира и с береговой батареи.
   Шлюпка Клонферта пошла северным каналом, Джек выбрал южный; перед финальным броском через открытый плес к борту ошвартованного приватира шлюпка Клонферта была прикрыта небольшим выступом берега, находясь при этом ближе к противнику.
   Джек вылетел из узкого прохода, размахивая шляпой и издавая воинственный клич, подбадривая своих людей криками "Навались!", и направился сквозь густой дым к клюзам правого борта. Он был уверен, что Клонферт поддержит его с другого борта, но ответный клич был криком скорее зрителей, чем участников: шлюпка Клонферта и не думала двигаться с места. Джек понял это, когда до вражеского борта оставалось каких-нибудь пятьдесят ярдов - отступать было поздно, и они рванулись вперед. Экипаж приватира дрался отчаянно, несколько человек из команды "Агамемнона" было убито, среди прочих гардемарин, которому Джек симпатизировал, еще больше было ранено. Несколько минут вообще было неясно, чей будет верх - жестокая страшная короткая схватка, рукопашная глаза в глаза в свете умирающего дня. Наконец капитан приватира швырнул свои разряженные пистолеты в голову Джеку и, прыгнув за борт, поплыл к берегу, сопровождаемый большей частью оставшейся команды. Они искали не спасения - на берегу стояла вторая батарея из снятых с судна орудий, которую они развернули, чтобы картечью в упор вымести с палубы англичан.
   Хотя Джек успел получить тяжелый удар по голове, разум он не потерял и еще до первых выстрелов обрубил канат и отдал фор-марсель под начинающийся вечерний бриз так, что судно уже получило ход, когда началась пальба. Удача не оставила его, он смог провести судно через канал, не посадив его, и легкий ветерок вынес их в море. Картечный залп все-таки достал их, ранил одного матроса, перебил бегин-гардель, а самого Джека зацепил по ребрам, бросив в лужу крови на палубе и оставив след, как от раскаленной докрасна кочерги. Они подобрали другую шлюпку и вернулись к "Агамемнону", командование принял Клонферт.
   Джек был едва в сознании, когда они вернулись на борт "Агамемнона". Он очень горевал об убитом мальчишке, его разум был затуманен болью и лихорадкой, что наступала так быстро в том климате, и жаркие оправдания Клонферта: "Я сел на илистую отмель - я оказался под прицелом береговой батареи - двигаться дальше было самоубийством - я как раз собирался высадиться на берег и зайти с тыла, когда Обри начал свой великолепный штурм", - виделись ему чем-то мелким и неинтересным. Позже, когда Джек вновь встал в строй, ему показалось странным, что в официальном донесении его имя пропустили, зато уделили немалое внимание Клонферту. Впрочем, старшим был Клонферт, к тому же, дюжина матросов из команды приватира спряталась внизу и сдалась, когда судном уже командовал он, так что их записали на его счет.
   Но в это время Клонферта перевели на "Марс", и Джек, приписанный к "Агамемнону", вскоре забыл об инциденте, сохранив лишь внутреннее убеждение что Клонферт либо нерешительная бестолочь, либо трус. Ни один из других офицеров своего мнения не высказывал, но их молчание было красноречивым. В суете последующих успешных лет Джек едва помнил Клонферта, и то в основном благодаря шуму, который периодически поднимался вокруг имени последнего в газетах. То он был приговорен к возмещению ущерба за преступные разговоры с миссис Дженнингс, то оказался под военным судом за рукоприкладство в отношении другого офицера на квартердеке "Рэмиллиса", то вдруг удостоился похвал в "Газетт". Военный суд закончился увольнением со службы, и, хотя позже Клонферт был восстановлен приказом, он потерял в продвижении. Однако за время отставки своей он успел послужить в Турции и опыт этот сослужил ему добрую службу потом, когда, уже вновь королевским офицером, он сопровождал сэра Сиднея Смита. Он был с этим расфуфыренным джентльменом в Акре, когда Смит заставил Бонапарта отступить, и в других весьма достойных делах, в основном на берегу. Смит всячески превозносил Клонферта в своих открытых письмах, впрочем, судя по всему, они неплохо подошли друг другу. Их часто видели гуляющими вместе по Лондону в восточных одеждах, и именно Смиту Клонферт был в итоге обязан своим нынешним званием коммандера.
   Джек прекрасно представлял, как "Газетт" может скрыть правду и распространять заведомую ложь, но он также знал, что они не выдумывают победы, по крайней мере, такие, как уничтожение турецкой эскадры или заклепывание орудий в Абидосе, и, поэтому, начал считать, что, возможно, ошибался, приписывая Клонферту недостаток отваги. Однако, Джек недолго размышлял об этом: не говоря о том, что Клонферт был не из особо привлекательных людей, он еще и был сторонником Смита, а Смит, хотя и не без отваги, был самовлюбленный фат, причинивший в свое время Нельсону массу неприятностей на Средиземноморье. А уважение Джека к Нельсону было таково, что противники адмирала никогда бы не снискали расположения капитана Обри. Его разум перешел на соперничество адмиралов и на его последствия, часто гибельные, на проблемы, создаваемые высшим, при этом, естественно, удаленным от театра военных действий командованием.
   - Ну, братец, о чем-то ты здорово задумался - окликнул Джека Стивен, - мы этак пройдем аккурат через мои водоросли, если ты не придешь в сознание. Что это так захватило тебя? Французов забоялся?
   - Безусловно, - ответил Джек, поднимая весла, - аж душа в пятках. Но что занимает меня куда больше по мере приближения к Мысу, так это возможный брейд-вымпел, и то, что он за собой влечет.
   - Я тебя не совсем понимаю... Чуть левее, пожалуйста, мне показалось, я вижу какое-то головоногое среди водорослей. Удрал, шельмец... Греби аккуратно, а я спущу свою маленькую сетку. Так вот, я не понимаю: наш корабль уже несет вымпел, совсем неплохой вымпел, полагаю, ты это замечал.
   Стивен кивнул в сторону "Боадицеи", с мачты которой свешивалась длинная лента, демонстрируя ее принадлежность к действующему флоту.
   - Я имел в виду широкий вымпел, БРЕЙД- вымпел.
   Стивен, ничего не понимая, смотрел на Джека.
   - Брейд-вымпел, Стивен, указывает, что ты являешься коммодором. И на всякие привилегии, сопутствующие этому званию. Ты, по сути, являешься флагманом, адмиралом, и несешь адмиральскую ответственность.
   - Ну и что с того? Ты давно уже командуешь, и, на мой взгляд, неплохо. Даже я бы лучше не смог. Ты командуешь: "Так держать!" - и они так и держат. Чего же тебе еще надо? - Стивен говорил, но основную часть его внимания занимало все то же головоногое, хотя что-то у него в голове прошелестело о коммодорах, которых он неплохо запомнил: командир Ост-Индского конвоя, так замечательно поддержавший их в деле с месье де Линуа, звался именно коммодором.
   - Ну как ты не понимаешь! - воскликнул Джек, чьи мысли сейчас как раз вертелись вокруг этой темы, - до этого всегда было командование одиночным кораблем. К нему идешь постепенно, это дело привычки. А вот высшее командование застает врасплох, опыта-то нет. Под твоим началом капитаны эскадры, каждый - царь и бог на своем квартердеке, это тебе не собственную команду пасти. Не в твоей власти их выбирать, и от них так просто не избавишься. Не смог найти с ними правильный тон - все, толку от эскадры никакого, и плату за это получишь смолой от чертей. Взаимопонимание тут - все! Нельсон с этим управлялся, как нечего делать... У него в эскадре отношения были, как между родными братьями.
   Голос Джека замер и, глядя, как Стивен прочесывает водоросли, он задумался об адмиралах и коммодорах, нарушавших заветы Нельсона. Грустный список жалких, нерешительных шараханий, великолепных шансов, упущенных из-за отсутствия поддержки, слепое следование инструкциям, военные суды... А в результате - спокойно разгуливающий по неконтролируемому морю враг.
   - Репутация Корбетта говорит сама за себя, то же можно сказать и про Пима, - пробурчал он себе под нос. И добавил уже громче:
   - Но сейчас я подумал, ведь ты, Стивен, должен бы больше знать о Клонферте. Он ведь твой земляк и важная шишка в Ирландии, кажется.
   - Ну да, у него ирландский титул. Но Клонферт такой же англичанин, как и ты. И фамилия его - Скрогг. У них несколько акров болота и то, что они называют "замок" около Дженкинсвилла, на самом севере. Я эти места неплохо знаю - там растет Антея фотидиссима. А поместье у них южнее Карраха, что в Киллдаре, конфискованные земли Десмондов, но, полагаю, там никогда и ноги никого из них не было. Там управляющий-шотландец рыщет в поисках - какую еще ренту стрясти с бедных арендаторов.
   - Но он же пэр, разве нет? Большой человек?
   - Святая простота! Ирландский пэр вовсе не обязательно хоть какая-то величина. Я бы не хотел ругать твою страну, многие из моих друзей - англичане, но, к твоему сведению, последнюю сотню лет английское правительство практикует награждение своих малосимпатичных помощников ирландскими титулами. Мелкого политикана венчают дворянством страны, где он - иноземец, жалкое выходит зрелище. Этакая мишурная бирмингемская подделка. Я бы просто стыдился, если бы ирландские пэры (по крайней мере, их большая часть) были бы ирландцами. Кроме известных лордов из флотских, которым правительство не рискнуло дать английского дворянства, все остальные - жалкая компания, чужие в Ирландии и бесполезные в Англии. Я не говорю, конечно, о Фицджеральдах или Батлерах, ты же понимаешь, и не о нескольких сохранившихся исконных родах, но о тех, кого обычно именуют "ирландские пэры". Дед Клонферта был просто ..., Джек, что ты делаешь?
   - Снимаю рубашку.
   - Плавать сразу после обеда, и какого обеда! Я бы не рекомендовал тебе. Ты нынче изрядно растолстел, а соки твоего организма загустели после этих недель обжирания блюдами Пуарэ. Мой врачебный долг, кстати, дорогой мой, предостеречь тебя против обжорства, против твоего безудержного аппетита. Чудовищный порок, полагаю, вызванный грехопадением Евы... Эх, булимия, булимия... Обеды прикончили больше народу, чем вылечил Авиценна, - продолжал Стивен, пока Джек снимал брюки.
   - Итак, ты упорствуешь в своем желании искупаться? - спросил он, глядя на голого компаньона. - Позволь глянуть на твою спину?
   Он провел пальцами по бледно-синему шраму и спросил:
   - Не беспокоит?
   - Было чуток, этим утром. Но, с другой стороны, со времени, как мы вышли из Ла-Манша и до вчерашнего дня - ни разу. А плавание ..., - Джек соскользнул за борт, погрузился глубоко в чистую синюю воду, окутанный шлейфом своих распущенных длинных соломенных волос,- ...это лучшее средство от всех болячек! - продолжил он, вынырнув и отдуваясь.
   - Господи, как освежает, хоть она и теплая, как парное молоко! Давай, Стивен, искупайся, пока можно! Завтра мы войдем в холодное северное течение, нас ждут зеленая вода и западные ветры. Получишь своих капских голубей и больших и малых альбатросов, но вот с купанием придется распрощаться до самого Мыса.
  
  
  Глава третья.
  
  Даже в виду места назначения команда "Боадицеи" продолжала лихорадочную деятельность, последними мазками доводя ее внешний вид до совершенства. Сейчас эти действия были почти завершены, и фрегат шел ко входу в Фалс-Бэй. Ровный бриз надувал лиселя и нес дальше над волнами вонь свежей краски. Единственным посторонним пятном на ее безупречных черно-белых "шашечках Нельсона" был помост на носу, где помощники плотника усердно наносили кармин на губы, щеки и грудь пышной, хотя несколько вульгарной фигуры королевы бриттов.
   Джек, уже в парадном мундире, стоял на квартердеке, опершись на поручни правого борта, за ним маячила фигура Фаркьюхара, а чуть дальше к носу канонир раздувал фитиль у медной девятифунтовки. Остальные орудия оставались принайтовленными, их ряды были выровнены не хуже гвардейцев на параде, надраенные казенники сияли.
   Сеймур очередной раз показал себя добросовестным первым лейтенантом - смотреть на палубу было одно удовольствие: блестящие светлые доски, черные, свежепросмоленые швы, лопари тросов уложены виток к витку в такие аккуратные бухты, что, кажется, ни у кого не поднимется рука нарушить этот идеальный порядок. Медяшка надраена, ни пылинки от носа и до кормы, клетки с курами и оставшиеся свиньи спущены в трюм в компании с козлом, и при общем молчании слышно, как он сердито блеет, требуя давно им ожидаемых табачных листьев. Команда в молчании строилась на палубе в парадных бушлатах, с восторгом глядя на приближающийся берег. Уже можно было различить людей, людей, ходящих по сухой земле! Среди деревьев! Единственными звуками, нарушавшими тишину, кроме козлиного блеяния, были хриплые приказы штурмана с бака рулевому, уставные ответы рулевого, выкрики лотового у клюзов: "Отметка пятнадцать! Пятнадцать с половиной! Шестнадцать с половиной!" - и тихий голос Джека, показывающего достопримечательности на берегу своему гостю:
   - Эта плоская скала здесь зовется Аркой Ноя, а дальше за ней Тюлений Остров, доктору там понравится. А ниже арки, там, где белая вода, это Римская Скала, мы сейчас пройдем между ними. Саймонстаун откроется с минуты на минуту. Мистер Ричардсон, прошу вас, посмотрите, если доктор закончил, позовите его на палубу. Будет жаль, если он упустит эту картину.
   - Ну, а вот и мы, - продолжил он, оглядывая в трубу открывшуюся бухту. "Ризонабль", видите? Двухдечный. Дальше "Сириус". "Нереида" в глубине бухты - неплохая стоянка, и дальше шлюп, который я не могу распознать. Мистер Сеймур, что вы можете сказать о том шлюпе со снятыми стеньгами?
   В этот момент на палубе появился Стивен. Щурясь на свету, он вытирал окровавленные руки о шерстяной ночной колпак и вид имел весьма непрезентабельный.
   - А вот и доктор! - воскликнул Джек. - Закончили распиливать беднягу Френсиса? Как он там? Надеюсь, хорошо?
   Френсис, до сего дня один из лучших марсовых, вызвался позолотить клотик грот-бом-брам-стеньги, не удержался и совершил впечатляющий полет с головокружительной высоты. Он избежал палубы (и смерти) благодаря качке, но скользнул по люку 12-го порта с такой силой, что разодрал до кости грудную клетку, да еще и содрал с крышки свежую краску, чертов граблерукий содомит!
   - Может, выкарабкается. Эти молодые парни, похоже, сделаны из стали и какой-то особо эластичной кожи. Значит, это и есть Африка, - Стивен жадно вглядывался в берег, обиталище капских трубкозубов, панголинов и жирафов. Ему виделись бесчисленные птицы в окружении богатейшей флоры, а венчалось это сияющее видение настоящими живыми страусами.
   - А это, - указал он на удаленную оконечность, - и есть тот самый ужасный Мыс Бурь собственной персоной, не иначе?
   - Нет, конечно, - ответствовал Джек. - Мыс уже далеко за кормой. Мы обошли его довольно близко, но вы, доктор, в это время, к сожалению, были заняты. Но до того вы успели увидеть Столовую Гору, не так ли? Я ведь посылал за вами.
   - Да, да. И я вам весьма признателен, даже несмотря на подъем в немилосердную рань. Ее можно сравнить с Бенбалбеном.
   - Интересно, не правда ли? А вон слева по носу, нет, слева по борту, вы можете видеть Саймонсбэй - лучшую якорную стоянку. И "Ризонабль" на ней, под адмиральским флагом.
   - Это линейный корабль, да? - спросил Фаркьюхар. - Выглядит очень впечатляюще.
   - Сомневаюсь, что хоть один шестидесятичетырехпушечник еще остался в линии в наши дни, - ответил Джек. - В любом случае, "Ризонабль" построен лет пятьдесят назад, и он может просто развалиться на части от собственного бортового залпа. Но я рад, что он хоть выглядит впечатляюще. Дальше - "Сириус", фактически, гораздо более сильный корабль, хотя и только с одним рядом орудий. 36 восемнадцатифунтовок - такой же вес залпа, как и у нас. Дальше другой фрегат, видите? "Нереида". Тоже тридцать шесть, но лишь двенадцатифунтовок. Дальше старый военный бриг.
   - Прошу, объясните, сэр, а почему они не в море? - спросил Фаркьюхар. - Если я правильно понимаю, эти корабли, да еще "Оттер" - это почти все, что мы имеем для охраны торговых путей в Индию? Я спрашиваю не из простого любопытства.
   - О, сейчас как раз конец сезона ураганов. Вряд ли это возможно, блокировать Маврикий в этот сезон. Так что они, должно быть, переоснащаются и грузят припасы - ведь на протяжении двух тысяч миль к северу для них нет ничего... Мистер Джонсон, я думаю, пора убавить паруса.
   Он пристально вглядывался в трубу. "Боадицея" подняла позывные, и Джек высматривал шлюпку капитана порта. А, вот и она, только отошла от пирса. Хотя фрегат нес уже лишь фор- и грот-марсели, он двигался довольно ходко, покачиваясь на умеренной юго-восточной волне при начавшемся отливе, и берег быстро приближался. Когда корабль поравняется с кварталом зданий Адмиралтейства, надо начинать салютовать, и, ожидая этого момента, Джек ощутил странное чувство, что с первым залпом и Англия и все путешествие на юг исчезнут в прошлом.
   - Начинайте, мистер Веббер, - скомандовал Джек, и девятифунтовка выдала свое приветствие, сопровождаемое языком пламени и облаком дыма.
   - Первая, - сказал канонир. В этот момент эхо выстрела, отраженное горами, достигло их.
   - Вторая. Третья...
   После семнадцатого выстрела огромная бухта будто ожила, разбуженная перекатывающимися реверберациями, и еще до того, как они замерли, плотное облачко оторвалось от борта "Ризонабля", и секундой позже долетел звук ответного салюта. Девять раз грохнула пушка с борта флагмана ответным салютом, и с девятым молодой гардемарин Уизеролл, старший над сигнальщиками, пропищал:
   - Сигнал с флагмана, сэр.
   Затем, постаравшись придать голосу мужественной хриплости:
   - "Капитану прибыть на борт флагмана".
   - Подтвердите, - распорядился Джек. - Спустить гичку. И где мой рулевой? Позовите его.
   - Извините, сэр, - ответил Джонсон, покраснев. - Мун пьян.
   - И черт с ним. Кромптон, прыгай в гичку. Мистер Хилл, здесь все мои бумаги? Точно все?
   Прижимая к груди пачку запечатанных и обернутых парусиной документов, Джек шагнул за борт, спрыгнул в раскачивающуюся на волнах гичку, поймав момент подъема, и скомандовал:
   - Отваливай!
   Много лет прошло с тех пор, как еще старшим гардемарином Джек был здесь последний раз на "Резолюшн", но как же хорошо он все помнил! Стало больше гражданских строений в поселке у начала бухты, но более ничего не изменилось - ритмичный неумолкающий шум прибоя, горы, шлюпки с кораблей, снующие туда-сюда, госпиталь, казармы, арсенал. Такое ощущение, что вот сейчас он встретит самого себя - долговязого мальчишку, возвращающегося на "Резолюшн" с пойманной под скалами макрелью! Переполненный воспоминаниями, Джек чувствовал радостное возбуждение, и в то же время, в душе его роились смутные предчувствия чего-то неприятного.
   - Эй, на шлюпке! Назовите себя! - окликнули в рупор с "Ризонабля".
   - "Боадицея", - отозвался рулевой.
   - Подгребайте, - уже тише донеслось в ответ.
   Гичка мягко стукнулась в высокий борт флагмана, юнга сбросил им алый фалреп, послышалась команда боцмана, и Джек поднялся на палубу. Сняв в знак приветствия свою шляпу с кокардой, он испытал настоящий шок, узнав в высоком, сутулом, седом человеке, отвечающем на его приветствие, самого адмирала Берти, которого он последний раз видел в Порт-Оф-Спэйне гибким, живым, охочим до женщин капитаном "Ринауна". И немедленно какая-то часть его собственного разума отозвалась: " Возможно, ты и сам уже не слишком молод, Джек Обри".
   - Ну наконец-то, Обри, - воскликнул адмирал, пожимая капитану руку. - Очень рад вас видеть. Вы ведь знаете капитана Элайота?
   - Да, сэр, мы ходили вместе на "Леандре" в девяносто восьмом. Как ваши дела, сэр?
   Не успел Элайот ответить на вопрос хоть чем-то, кроме дружеской улыбки, появившейся у него на лице сразу, как только над планширем показалась физиономия Джека, как адмирал взял быка за рога:
   - Смею предположить, что эти бумаги для меня? Пойдемте, взглянем на них в каюте.
   В адмиральской каюте их встретили великолепие и роскошь: ковры и портрет миссис Берти, симпатичной пухлой дамы.
   - Ну,- произнес адмирал, сражаясь с внешней оберткой пакета - вояж у вас вышел довольно утомительный. А как с уловом? Вас ведь, помню, звали "Счастливчик Обри" на Средиземном... Черт бы подрал эти конверты!
   - Ни одного паруса на горизонте за весь поход, сэр. Но, нам посчастливилось урвать хоть клок возле Селваженс - вернули старую "Гиену".
   - Вот как? В самом деле? Отлично, я душевно рад.
   Бумаги, наконец, появились на свет, и адмирал начал их бегло просматривать. Затем заметил:
   - Да. Я так и предполагал. Надо немедленно захватить их к губернатору. Да, у вас ведь политическая шишка на борту? Мистер Фаркъюхар? Его следует тоже позвать. Пошлю за ним свой катер в знак внимания: с этими политиканами надо держать ухо востро! А вам советую послать за одеждой полегче - тут до Кейптауна 20 миль, и придется ехать верхом. Губернатор ничего не имеет против нанковых брюк и легких курток, уверяю.
   Адмирал отдал приказания, и послал за бутылкой вина.
   - Настоящий "Диамант" первого года, Обри! - сказал он, вновь усаживаясь. - Слишком, пожалуй, роскошно для молодежи, вроде вас, но вы вернули старую "Гиену" - а я был на ней гардемарином! Да! - его водянистые голубые глаза будто вглядывались в прошлое через сорок пять прошедших лет. - Это было как раз перед изобретением карронад.
   Вернувшись к настоящему, он выпил свой бокал, и продолжил:
   - Верю, что ваша удача все еще с вами, Обри. Она вам здесь понадобится. Допивайте, и нам еще пилить через эти чертовы горы. Скачка по пыли, пыль всюду, всегда - дождь или солнце. Загони сюда хоть целое племя подметальщиков! Как я надеялся, что нам не придется ехать! Кабы не чертова политика, мне бы выпихнуть вас в море, как только вы заполните бочки водой. Ситуация куда хуже, чем была к вашему отплытию из Англии, куда хуже, чем когда писались эти приказы. Французы поймали еще двух "компанейцев", с этой стороны пролива Десятого Градуса. "Европа" и "Стритэм", шли в метрополию. Так что влетело это в изрядную копеечку.
   - Господи, сэр, до чего ж паршиво! - воскликнул Джек.
   - Так и есть. А будет еще хуже, если мы не повернем дела в свою пользу. И браться за это надо поэнергичнее. Это то, что мы должны сделать, и это вполне выполнимо. О да, это выполнимо, если проявить достаточно инициативы... и, пожалуй, нужно добавить хорошего везения. Хоть удача и не любит, когда о ней толкуют вслух.
   Адмирал постучал по дереву, помолчал и продолжил:
   - Слушайте, Обри, пока ваш Фаркъюхар не поднялся на борт, пока мы не запутались в политическом словоблудии, я опишу вам положение дел ясно, как только смогу. На Маврикий и Реюньон базируются четыре французских фрегата, вдобавок к тем силам, что находились там весь последний год. Они могут использовать Порт-Луи или Зюд-Эст на Маврикии и Сен-Поль на Реюньоне, и по отдельности или парами они могут достигать Никобарских островов и все, что южнее - весь Индийский океан. Мы не можем ловить их там, и мы не в состоянии конвоировать всю восточную торговлю - у нас просто нет такого количества кораблей. И плотно блокировать их навсегда вы тоже не сможете. Итак, вы должны либо разнести их в клочья в их собственных водах, либо неизбежно возникает необходимость захватить их базы. Сейчас это уже у всех на уме, мы отбили Родригес и поставили там гарнизон: часть 56-го полка и бомбейских сипаев. В первую очередь, чтобы вы могли там набирать воду, а во вторую, чтоб разместить там ожидаемые из Индии подкрепления. Сейчас там только около четырехсот человек, но мы рассчитываем на большее в следующем году, вопрос лишь в транспортах. Вы знаете Родригес?
   - Да, сэр. Но, однако, я не высаживался там.
   Родригес, одинокий и не слишком плодородный клочок земли в океане, 350 миль к востоку от Маврикия. Джек видел его с мачты своего любимого фрегата "Сюрприз".
   - Ну, в конце-концов, вода у вас будет. Что до кораблей, у вас есть "Боадицея", у вас будет "Сириус" с прекрасным капитаном, на которого можно положиться, я о мистере Пиме. Надежный, как часы. "Нереида", всего лишь двенадцатифунтовки, и лет ей уже немало, но Корбетт содержит ее в образцовом порядке, хоть он и изрядный грубиян. Весьма полезным может быть "Оттер", ходкий 18-ти пушечный шлюп, также в отличном состоянии. Командует лорд Клонферт, он должен быть тут со дня на день. Ну, и я позволю вам использовать "Ризонабль", кроме сезона ураганов, конечно - сильного шторма ему не выдержать. Он, что говорить, уже не тот, что был в дни моей юности, но его кренговали несколько недель назад, и ход у него приличный. Чем не пара "Канониру" - тот еще старше! И, черт возьми, вид у него вполне солидный. Ну, и, предположительно, со временем к вам смогут присоединиться "Мэджисьен" с Суматры и "Виктор" - еще один шлюп. Но, полагаю, даже и без них, если "Ризонабль" нейтрализует "Канонира", три прекрасно управлямых фрегата и шлюп не уступят четырем французам.
   - Конечно нет, сэр! - поспешил заверить Джек. Адмирал говорил о его вымпеле, как о деле решенном.
   - Никто не делает вид, что это легкая задача. Французы: "Венус", "Манш", "Кэролайн" (это он взял этих двух ост-индийцев) и "Беллона" - все новые сорокапушечные фрегаты. Из остальных я уже поминал "Канонира" - он все еще несет свои 50 орудий, наш захваченный бриг "Грапплер", несколько авизо и еще какая-то мелочь. И, Обри, я вас предупреждаю: если вы поднимете свой вымпел, капитана вам в подчинение я не дам. Если вы временно перейдете на "Ризонабль", Элайот заменит вас на "Боадицее".
   Джек кивнул. Он и не ожидал другого - вряд ли на удаленной станции имелись лишние пост-капитаны. Ну и к тому же, если коммодор имел капитана в непосредственном подчинении, он мог претендовать на адмиральскую третью часть призовых денег.
   - Позвольте спросить, не имеете ли вы сведений о сухопутных силах французов на островах?
   - Есть, но хотелось бы, чтобы они были более точными. На Маврикии у генерала Декэна лучшая часть гарнизона состоит из двух регулярных полков, плюс милицейские части примерно в 10 тысяч штыков. О Реюньоне информация куда более скудная, но, кажется, у генерала Десбрюсли примерно то же самое. Да уж, крепкий вам достался орешек, но разгрызть его необходимо, и как можно раньше. Вам надо наносить быстрый удар концентрированными силами, пока их части разбросаны по всему острову. В двух словах: прийти и победить. Правительство будет в том еще состоянии, когда весть о захвате "Стритема" достигнет Англии, и в этой ситуации важен быстрый результат. Я не упоминаю о государственных интересах, это само собой, сейчас я говорю с чисто личной точки зрения: здесь в случае успеха вполне реально получить рыцарство, а может, и баронетство. Ну а если провалить задание - берег и половинное жалование до конца дней ваших.
   Вбежал гардемарин:
   - Вызывают капитана, сэр. И не хотите ли вы поприветствовать лично джентльмена с катера?
   - Несомненно, - кивнул адмирал. - А что до флага...
   Он выдержал паузу, задумчиво глядя на портрет жены.
   - Вам не хотелось бы баронетства, Обри? Я вот точно знаю, что хочу. Миссис Берти давно жаждет утереть нос сестре.
   Квартал частной застройки Саймонстауна, хоть и был по размеру меньше деревушки, количеством пивных, винных лавок и других злачных мест мог бы конкурировать с небольшим городом. В полумрак одного из таких мест вошел Стивен Мэтьюрин с букетом орхидей. Его мучила жажда, он был усталым, и с головы до ног покрытым африканской пылью, но, тем не менее, он был счастлив. Свои первые полдня на берегу доктор потратил на прогулку в горы, покрытые незнакомой растительностью и населенные обилием замечательных птиц, некоторых он сумел распознать по описаниям. Также доктор обнаружил три четверти самки пятнистой гиены. Недостающую часть, в том числе морду с задумчивым выражением, он обнаружил в некотором отдалении, пожираемую своим старым знакомым - бородачом-ягнятником. Приятное сочетание прошлого и настоящего, либо двух удаленных частей света.
   Он заказал вина и воды, смешал их в лучшей для утоления жажды пропорции, затем поставил орхидеи в кувшин с водой. Пил он долго, пока не почувствовал, что снова потеет. Кроме хозяина и трех симпатичных малайских девушек за барной стойкой, в полутемной комнате было только два человека: большого роста офицер в незнакомой форме, дородный и мрачный, с огромными бакенбардами, делавшими его похожим на меланхоличного медведя; и его гораздо более мелкий, неприметный компаньон, в одной рубашке и с расстегнутыми у колен бриджами. Грустный офицер говорил на беглом, но несколько странном английском, игнорируя артикли; грубый, раздражающий акцент его спутника выдавал уроженца Ольстера. Они обсуждали таинство Евхаристии, но Стивен уловил тему разговора, лишь когда они почти хором выкрикнули: " Не Папа, только не Папа!" - грустный офицер, при этом, глубочайшим басом. Малайские девушки вежливо повторили из-за стойки: "Не Папа", - и, видимо восприняв это, как сигнал, принесли свечи и расставили их по комнате. Колеблющийся свет лег на орхидеи Стивена и на содержимое его носового платка - четырнадцать интересных жуков, собранных для его друга, сэра Джозефа Блэйна, в прошлом руководителя военно-морской разведки. Стивен как раз рассматривал одного из них - бупестриду, когда чья-то тень легла на стол. Подняв глаза, Стивен обнаружил меланхоличного медведя, который мягко покачивался.
   - Лейтенант флота Его Императорского Величества Головнин, командир шлюпа "Диана", - отрекомендовался он, щелкнув каблуками.
   Стивен поднялся, поклонился и произнес:
   - Мэтьюрин, хирург фрегата Его Величества "Боадицея". Прошу вас, садитесь.
   - Душевный ты парень...,- заключил Головнин, кивнув на орхидеи, - вот и я тоже... Где ты их взял, эти цветы?
   - В горах.
   Головнин вздохнул, затем выудил из кармана маленький огурчик и с хрустом начал его жевать. Он ничего не ответил на предложение Стивена выпить вина, но после долгой паузы спросил:
   - Как они, эти цветы, называются?
   - Диса грандифлора, - ответил Стивен, после чего воцарилось долгое молчание. Нарушил его ольстерец, которому наскучило пить в одиночестве. Он подошел, захватив свою бутылку, и безо всяких церемоний водрузил ее на стол Стивена.
   - Я МакАдам, с "Оттера", бросил он, присаживаясь. - Я вас видел в госпитале этим утром.
   Теперь, в свете свечи, Стивен узнал его. Не заметив его этим утром, он, тем не менее, знал его много лет: Вильям МакАдам, врачеватель безумных, с весьма солидной репутацией в Белфасте, покинувший Ирландию после банкротства его частного приюта. Стивен слышал его лекции и прочитал его книгу об истерии с большим одобрением.
   - Долго он не продержится, - заключил МакАдам, глядя на плачущего над орхидеями Головнина.
   "Как и вы, коллега," - подумал Стивен, глядя на бледное лицо и красные глаза собеседника.
   - Не желаете ли чуток выпить? - обратился к нему МакАдам.
   - Благодарю, сэр. Думаю, мне следует ограничиться своим "негусом". Но скажите, что это у вас в бутылке?
   - Ох! Это здешний бренди. Тошнотворное пойло, я его пью исключительно в экспериментальных целях. Он, - дрожащий палец указал на Головнина, - пьет его от ностальгии, как заменитель его родной водки. А я составляю ему компанию.
   - Но вы упоминали эксперимент?
   - Да. Стробениус и другие утверждают, что человек, мертвецки упившийся зернового спирта, падает назад, а от винного он должен падать вперед. Если это правда, это говорит нам нечто о природе двигательных центров, если вам понятно это выражение. Этот джентльмен - мой экспериментальный объект. Но как здорово он держится! Это наша третья бутылка, а он пьет стакан за стаканом вместе со мной.
   - Восхищаюсь вашей преданностью науке, сэр!
   - Я ломаного фартинга не дам за науку. Искусство - все! Медицина - это искусство, или это пустое место. Медицина разума, я имею в виду. Что такое ваша физическая медицина? Слабительное, да ртуть, да хинная корка. Ну и еще ваша убойная хирургия. Они могут, в случае удачи, подавить симптомы, не более. С другой стороны, где источник, пр-родитель девяти десятых всех недугов? Разум, вот где! - он со значением постучал себя по лбу. - А что лечит разум? Искусство, более ничего. Искусство - это все! И это - моя епархия!
   Стивен было решил, что МакАдам, должно быть, просто шарлатан, пробавляющийся своим искусством, человек, чьи сокровенные желания крупными буквами написаны на его физиономии. Но мнение Стивена о Мак Адаме изменилось по мере разговора о взаимодействии разума и тела, об интересных случаях, встречавшихся каждому из них: ложные беременности, необъяснимые выздоровления, их опыт судовых врачей, сложные взаимозависмости между состоянием стула и духа, доказанная эффективность плацебо. Мало-помалу они молчаливо признали друг друга равными, и высокомерный, поучающий тон МакАдама сменился более вежливым. Он рассказал Стивену о своих пациентах на борту "Оттера" - судя по всему, большинство членов экипажа судна были в той или иной степени ненормальны. Один из случаев МакАдам принялся описывать подробно: замечательная цепочка еле заметных симптомов, но тут внезапно Головнин рухнул на пол, сжимая в руке орхидеи. Рухнув, он лежал без движения, все в той же позе сидящего человека. Упал он при этом на бок, оставив, таким образом, эксперимент без определенного результата. Услышав грохот падения, хозяин таверны вышел за дверь и свистнул. Два огромных матроса вошли, и бормоча: "Ну, Василий Михайлович, ну же, пойдемте", - выволокли своего командира в темноту.
   - Слава Богу, он не повредил мои цветы, - заметил Стивен, разглаживая их лепестки, - они остались как были, практически нетронуты. Несомненно, вы заметили интересный спиральный изгиб завязи, такой характерный для всей этой группы. Но, возможно, ваша епархия вообще не распространяется на ботанику?
   - Не распространяется. Хотя спиральные завязи лучше чем никакие... То же относится и к яйцам... Извините, это я шучу. Нет, достойным объектом изучения для человека может быть только человек! И я могу сказать, доктор Мэтьюрин, что ваш живой интерес к половым органам овощей кажется мне...
   Что именно казалось МакАдаму осталось невыясненным, так как его в этот момент и он достиг своего предела: он поднялся, его глаза закрылись и он прямо, как столб, повалился на руки Стивену - лицом вперед, как Стивен успел заметить.
   Хозяин приволок одну из тачек, валявшихся у него под крыльцом, и с помощью негра Стивен повез МакАдама к пирсу, мимо нескольких счастливых компаний, наслаждавшихся увольнительной на берег. Каждую партию Стивен окликал в поисках кого-нибудь с "Оттера", но никто не желал, видимо, покинуть укрывающую их темноту и поступиться заслуженным отдыхом на берегу. Так что в ответ неслись лишь издевательские ответы: ""Оттер" направляется к Рио-Гранде", ""Оттер" ушел в Нор", ""Оттер" разобрали на дрова в прошлую среду", до тех пор, пока им не встретилась группа с "Нереиды". Знакомый голос воскликнул: "Да это же доктор!" - и перед Стивеном материализовался Бонден, бывший рулевой Джека Обри.
   - Бонден, сэр. Помните меня?
   - Конечно помню, Бонден, - воскликнул Стивен, пожимая ему руку. - И очень рад видеть тебя снова! Как ты?
   - Да вроде живой, благодарю, сэр. Надеюсь, и вы в добром здравии? Ну, можешь уматывать, черненький, - обратился он к негру, - я займусь этой тачкой.
   - Вопрос в том, Бонден, - заметил Стивен, вознаграждая негра двумя стайверами и пенни, - как мне изыскать способ доставить этот мой груз на его корабль? Это если вообще предположить, что этот корабль сейчас здесь, что неочевидно. Он врач с "Оттера", Бонден, очень ученый человек, хотя довольно оригинальный. В данный момент он прикидывается мертвецки пьяным.
   - "Оттер", сэр? Он вошел в гавань с приливом, еще и десяти минут не прошло. Не беспокойтесь, сейчас кликну нашего лодочника и доставлю его в лучшем виде.
   Бонден заторопился в темноту и через короткое время у пирса появился ялик с "Нереиды", в который тело и было незамедлительно уложено. Несмотря на темноту, Стивен обратил внимание, что Бонден двигается с трудом, и эта скованность в движениях стала еще заметнее, когда он греб через бухту к стоящему в отдалении шлюпу.
   - Что-то ты двигаешься с трудом, Баррет Бонден, - заметил Стивен. - Если бы передо мной был другой человек, я бы предположил, что его недавно жестоко высекли, но это явно не твой случай. Надеюсь, это не ранение и не ревматизм?
   Бонден засмеялся, однако совсем невесело, и ответил:
   - Четыре дюжины горячих на шкафуте, сэр, и еще две - на удачу. Медь у замка орудия номер семь была недостаточно ярко надраена.
   - Я поражен, Бонден, просто поражен, - произнес Стивен, и это действительно было так. Никогда на его памяти Бондена не секли, и даже на судах, практикующих порку пятьдесят плетей было жестоким наказанием за серьезную провинность.
   - И огорчен. Давай-ка подойдем к "Боадицее", и я дам тебе мазь.
   - Сердечно благодарю, сэр, но сейчас уже все в порядке. Я был у вас на борту нынче днем, но не за мазью. Вы найдете письмо, которое мы написали, у себя в каюте.
   - Что все это значит, расскажи.
   - Ну, сэр, - начал Бонден, оставляя весла, но в это время они уже подошли к левому борту "Оттера", и в ответ на оклик Бонден крикнул:
   - Ваш доктор явился, бросьте конец.
   Видимо, на "Оттере" привыкли к подобным сюжетам - немедленно с борта скинули булинь, Бонден завязал его под мышками у бесчувственного МакАдама и тот исчез наверху.
   - Ну, сэр, - снова начал рассказ Бонден, медленно отгребая в сторону "Боадицеи", - вот как это произошло. Когда мы с Килликом на Подветренных островах услыхали, что капитан снова в море, мы собрались присоединиться к нему, как только представится случай. Ну и еще куча народу решила также: ребята с "Софи", с "Сюрприза", даже один с "Поликреста" - тот хмырь, Болтон, которого капитан вытащил из воды. О да, получи капитан новое судно - у него не было бы проблем с набором экипажа, не то что у некоторых...,- он проглотил окончание фразы и закашлялся. - Как бы то ни было, мы передали нашу просьбу, и капитан Дандас, очень любезный джентльмен и друг нашего капитана, как вы хорошо знаете, перевел нас на "Нереиду", под командованием Корбетта, идущую на Мыс. Он был очень добр, сказал, что ему жаль терять нас, и передал с Килликом банку желе из гуавы для капитана. Но на "Нереиде" некоплект - а почему? А потому, что люди бегут с нее как и когда только могут! В нашей компании был Джо Лукас, он проплыл три мили с надутыми пузырями у Сент-Киттса, акулы и прочая дрянь... Был доставлен назад, выпорот, и уплыл снова - со спиной, как сырой стейк. И сегодня - всего двенадцать отпущенных на берег из всего экипажа, и двое уже дернули в горы, наплевав на дикое зверье, жалованье за тридцать девять месяцев и призовые! Поэтому, видите ли, мы: я, Киллик и остальные, боимся, что капитан Корбетт не отпустит нас на "Боадицею", и поэтому мы написали вам это письмо, сэр. И еще потому, что мы не хотим мешаться под ногами у капитана в момент, когда он вот-вот поднимет свой вымпел и у него и без нас забот полон рот, но надеялись, что вы сможете замолвить за нас словечко в подходящий момент.
   - Конечно, я так и сделаю. Но вы могли с тем же успехом адресоваться напрямую капитану Обри. У него о вас самые лучшие воспоминания - часто говорит о том, какой у него был настоящий рулевой и очень жалеет о твоем отсутствии.
   - Правда, сэр? - спросил Бонден с довольной ухмылкой. - Но даже если и так, все равно мы будем очень вам благодарны за разговор с капитаном. Нам кажется, это будет более правильным, если поговорите вы. А мы будем просто в восторге, покинув "Нереиду".
   - Не больно-то она счастливый корабль, а?
   - Да уж, сэр.
   Бонден налег снова на весла, и, глядя в сторону, заметил:
   - Там катают ядра, сэр - вот что она такое.
   Стивен почти ничего не знал о кораблевождении, ни теоретически, ни практически, но даже он хорошо знал, что если на корабле экипаж начал прокатывать ядра по палубе под покровом темноты - пиши пропало, следующим шагом будет мятеж. Но также он понимал, что на любом нормальном корабле порка такого серьезного, добросовестного матроса, как Бонден, была бы делом немыслимым.
   - Заметьте, я не жалуюсь. И, упаси Боже, не собираюсь никого осуждать: на "Нереиде" есть и настоящие ублюдки среди команды, а когда доходит до точки, на подобных кораблях "кошка" не щадит ни правых, ни виноватых. Я могу получить свои пятьдесят плетей, равно как и любой другой. Хотя, я могу сказать, когда впервые познакомился с "кошкой" - меня били, как барабан, когда я мальчишкой был на "Тандерере". Это называлось "предупреждение от оружейника". Тростью. Нет, я имею в виду, что в первую очередь мы: я, Киллик и остальные, хотим вернуться к нашему капитану. А уж во вторую мы хотим убраться с "Нереиды", пока дело там не приняло дурной оборот. А это уже не за горами. Я не дам много ни за жизнь самого капитана Корбетта, ни за некоторых его офицеров во время сражения, и даже просто в ненастную безлунную ночь, но участвовать во всем этом мы не хотим!
   - Мерзко, Бонден, очень мерзко, - откликнулся Стивен.
   Больше он не сказал ничего, пока они не подошли к борту "Боадицеи", где поблагодарил Бондена:
   - Доброй ночи, и спасибо, что подвез меня домой.
   Он заснул с "Путешествием Легуа", с его обворожительным описанием дронта и со Спармэнном, позже, в ночную вахту он услышал, что Джек вернулся на борт. Но когда они встретились, было еще довольно раннее утро. Стивена срочно вызвали в лазарет в связи с алкогольной комой, внезапно приведшей к сильнейшему кровотечению из ушей. Когда они встретились, Стивен понял, что его похмельная ночь и не менее похмельное утро (лазарет благоухал как винокурня) продолжаются. Капитан Обри был желтый и опухший, как любой слишком много выпивший - так много, что даже двадцатимильная обратная скачка не смогла выветрить из него весь алкоголь.
   - Двадцать миль, больше двадцати миль на чертовой животине, которая три раза сбрасывала меня, изгваздав мои новые нанковые брюки! - бурчал Джек.
   Его дурак-стюард разбил кофейник, его француз-кок сошел на берег с месье Бретоньером, присоединясь к остальным военнопленным - прощай бриоши на завтрак! Но хуже даже пропавшего кофе был факт, что адмирал, пообещав ему нужные приказы, так их до сих пор и не передал. Бесконечное и совершенно бессмысленное совещание у губернатора с ним, Фаркьюхаром и двумя армейскими генералами фантастической, даже по меркам армии, тупости, а потом -соответствующей длины ужин с армейскими офицерами, явно решившими напоить гостей до поросячьего визга. И все это вместо приказов. В то время, когда он, Джек, только отбыл на своей чертовой сапной кобыле, адмирал уже давно храпел в кроватке. И вот вам пожалуйста: флаг-лейтенант не знает ни черта, ни о каких приказах даже слыхом не слыхивал, а Джек понятия не имеет: кто он и что он и что ему делать? Все это Джек втолковывал Стивену в своей каюте. Что о его вымпеле снова и речи не идет, что он теперь в подвешенном состоянии, что экспедицию вообще отложат, а если она и состоится через месяцы, его ототрут от командования: уж больно воровато поглядывал на него адмиральский секретарь, мозгляк - соплей перешибешь, к тому же еще и священник. В его исходных приказах ничего о высшем командовании не говорилось, и хотя адмирал упоминал о нем, как о решенном деле, назначение, несомненно, было отдано в его компетенцию, и он изменил свое мнение под влиянием Совета. Оттого то и просквозило это дьявольское: "ЕСЛИ вы поднимете свой вымпел".
   - Давай выйдем на палубу, - попросил Джек. - Моя голова, кажется, состоит из раскаленного песка. И, Стивен, могу я просить, нет, умолять тебя не курить твои мерзкие сигары в каюте?! Такое ощущение, что мы живем в пепельнице, прямо как с теми чертовыми красномундирниками этой ночью.
   Они взобрались на квартердек как раз вовремя, чтобы увидеть странную фигуру, направляющуюся к борту, молодого человека в цветастом пальто и маленькой не менее кричащей шляпе. Он направлялся к правому борту, к месту дежурного офицера, поравнявшись с мистером Сеймуром, он отдал честь. Первый лейтенант пребывал в замешательстве, но отнюдь не Джек. "Выбросить это чучело с корабля!" - проревел он. Затем, прижав ладонь к разрывающейся голове, добавил гораздо тише: "Какого дьявола ему было надо разгуливать по палубе корабля Его Величества, разряженному как пряничный человек?" Молодой человек спустился в лодку, экипаж которой походил на клоунов той же расцветки и отчалил.
   Стюард Джека осторожно приблизился, бормоча что-то о "кофейнике из кают-компании", и Стивен предположил:
   - Мне кажется, нам хотят сообщить, что кофе готов.
   Так оно и было. В процессе поглощения последнего доброжелательность воцарилась вновь, не без помощи свежих сливок, ветчины, яичницы, жареной свинины, остатков французского жженого сахара и апельсинового мармелада Софи.
   - Я сожалею, что был так безобразно сварлив только что, по поводу твоих сигар, - примирительно заметил Джек, отодвигая стул и расстегивая жилет. - Прошу, Стивен, кури. Ты же знаешь, мне нравится этот запах.
   - Быть посему, - ответил Стивен. Он разломил сигару на три части, раскрошил одну из них, смочил несколькими каплями кофе, свернул самокрутку, закурил и с наслаждением затянулся.
   - С тобой все нормально? Тогда послушай: Бонден, Киллик и некоторые другие сейчас на "Нереиде" и желают вернуться к тебе. Как говорится, о вкусах не спорят, а им, видимо, нравится грубая, деспотическая тирания.
   - О! - воскликнул Джек, - как я рад! Это будет как в старые добрые времена. Мало чего я хотел бы так сильно, как вновь быть вместе с ними. Но вот отпустит ли их Корбетт? У него дьявольский некомплект на борту, а ведь я могу только просить о любезности в данной ситуации. А ведь матрос вроде Бондена на вес золота!
   - Не похоже, чтоб Корбетт ценил его так высоко, однако. Он дал ему пятьдесят плетей.
   - ПОРОТЬ БОНДЕНА!? - заорал Джек, покраснев. - Пороть моего рулевого? Клянусь Богом, я...
   Напряженный молодой человек принес известие, что флаг-лейтенант командующего отчалил от берега, а командир "Оттера" от своего судна, и что лейтенант Сеймур посчитал, что капитану Обри это может быть интересно.
   - Благодарю, мистер Ли, - ответил Джек и поднялся на палубу. Лорд и леди Клонферт находились все это время далеко за пределами его мыслей, но нынче они настойчиво выдвигались на первый план с приближением гички "Оттера", движимой такими же разряженными клоунами, что и в шлюпке накануне. Сначала гичка была на той же дистанции, что и катер флаг-лейтенанта, но тот задержался возле "Ризонабля", чтоб обменяться репликами с офицером на юте. Обмен затянулся, а тем временем гичка уже ткнулась в борт "Боадицеи".
   Клонферт поднялся на борт, легкий, щегольски-красивый, молодящийся, в полной форме, со звездой на груди. На лице его застыло выражение ожидания и беспокойства. Он вспыхнул, когда Джек пожал ему руку со словами:
   - Счастлив видеть вас снова, Клонферт. Но мне бы очень хотелось иметь для вас новости получше, пройдемте в каюту.
   Только там он продолжил:
   - Мне очень жаль сообщить вам, что в результате крайне прискорбного недоразумения мне пришлось покинуть Плимут без леди Клонферт.
   - О! - воскликнул Клонферт с несчастным выражением на подвижном лице, - этого я и боялся. Я послал нынче утром запрос, но, мне кажется, записка, которую я послал с одним из моих офицеров, так и не была получена.
   - Офицер!? - воскликнул Джек. - Я и понятия не имел, офицер... В этаком наряде?
   - Сожалею сэр, что он не заслужил вашего одобрения, - сухо ответил Клонферт. - Это мой обычай - одевать своих людей в мои собственные цвета. Мне кажется, это допустимо на службе, и мои люди разделяют мои склонности. Но готов признать, что это необычно.
   - Ну, это может приводить к недоразумениям. Ладно, сейчас все разъяснилось, и я доставил свою чертовски неприятную новость. Я крайне сожалею о случившемся, но, я уверен, леди Клонферт смогла сесть на следующее компанейское судно. Там ей будет куда удобнее, и уже на следующей неделе она может быть здесь - мы двигались довольно медленно. Пообедаете со мной? У нас будет молочный поросенок, а я помню, вы обожали это блюдо на "Агамемноне".
   При упоминании корабля Клонферт вспыхнул снова и бросил на Джека подозрительный взгляд, а затем с искусственной сердечностью ответил, что просит его извинить, и что с неохотой он, однако, вынужден удовлетворить предыдущее приглашение, но перед уходом ему хотелось бы поблагодарить капитана Обри за его крайне любезное согласие доставить леди Клонферт на Мыс, он тронут, глубоко тронут. Клонферту вполне удалось, чтоб у Джека, у которого и так было тяжело на душе, начались угрызения совести, и, если не считать запинки при выходе из каюты, спектакль был им проведен безупречно.
   Флаг-лейтенант уже был на палубе, он смеялся и болтал с Сеймуром, пока Джек провожал своего гостя к борту. Внимательным взглядом Джек, тем не менее, углядел, что весельчак привез отнюдь не маловажное устное указание, чего он обоснованно опасался, учитывая тон последнего ночного совещания, но папку с особо важным приказом, перевязанную красной официальной лентой.
   Снова в каюте он принял папку, но сперва ему пришлось выслушать сообщение флаг-лейтенанта.
   - Адмирал просил меня передать, что ему стало нехорошо сразу после совещания, поэтому он не смог отправить вам приказы раньше, как намеревался. Но он продиктовал их прямо из кровати, как только смог. Фактически он продиктовал их мне - секретарь тоже не в порядке.
   - То есть, вы знаете, что в них?
   - Да сэр. И позвольте мне быть первым, кто пожелает вам удачи под вашим собственным вымпелом, сэр.
   - Благодарю, мистер Форстер, - отозвался Джек, чувствуя, как солнечное тепло заполняет все его существо. - Действительно, большое спасибо. Надеюсь, временное нездоровье адмирала не причиняет ему боли и других неудобств? Я желаю ему скорейшего и полного выздоровления.
   Флаг-лейтенант ответил, что, видимо, адмирал съел что-то не то, что он, со своей стороны, порекомендовал ему дозу ревеня; Джек слушал его с постоянным заботливым вниманием. Джек выглядел торжественно серьезным, но разум его просто купался в море счастья, счастья, которое стало более осязаемым и вещественным, когда повествование флаг-лейтенанта о том, как он тоже съел что-то не то, подошло к концу, и Джек, разрезав ленту, убедился, что приказы адресованы "коммодору Обри".
   Но сразу за чувством счастья пришел твердый трезвый расчет: оценка границ его полномочий, возможности наличествующих сил; и решимость начать разбираться с ситуацией немедленно.
   Приказы были ясными, краткими и срочными, адмирал не испытывал колебаний. Коммодору Обри надлежало поднять свой вымпел на "Ризонабле", принять под свое командование нижеперечисленные корабли и суда, как можно скорее выйти в море, искать и топить французские рейдеры, оперирующие южнее 10S и западнее 70E, и, во взаимодействии с сухопутными силами на Родригесе (которые будут усилены всеми доступными соединениями), положить конец французскому владению островами Бурбон (он же Реюньон, он же Бонапарт) и Маврикий (он же Иль Де Франс), а также и всеми кораблями и судами в этих водах. Он должен был придерживаться основных указаний, изложенных в расписаниях А и Б, а со всеми политическими вопросами и с проблемами, возникающими с гражданским населением, испрашивать советов Вильяма Фаркьюхара, Эсквайра, Его Величества утвержденного губернатора, а в оного отсутствие - доктора Стивена Мэтьюрина.
   Расписания, вместе с оценками, картами, гидрографическими описаниями и оценками французских сил на островах, в основном полученных от американских "купцов", свободно шнырявших там и тут, были в отдельных пакетах. Среди них попалась и бумага, содержащая заголовок "Лейтенант Джонсон Р.Н., "Боадицея"".
   - Что это? - спросил Джек.
   - Адмирал утвердил ваш приказ о производстве в лейтенанты мистера Джонсона. Это - его патент.
   Джек кивнул, испытав новый приступ удовольствия, затмившего на миг заботы, а флаг-лейтенант начал:
   - Я также должен передать, что адмирал предоставляет вам действовать по своему усмотрению в отношении "Ризонабля" и перенести на него свой вымпел как только вы сочтете нужным, корабль в порядке. Он просит только, чтобы его подчиненные и слуги из этого списка были отправлены к нему в Кейптаун, и он надеется, что вы сочтете разумными следующие назначения. Адмирал также весьма сожалеет, что время и его нездоровье не позволяют ему лично, как это принято, обсудить с вами конфиденциальные замечания относительно подчиненных вам капитанов, и просит простить его "ужасные каракули", - лейтенант передал запечатанную половину листа. - Кажется, это все, сэр, кроме сообщения от мистера Шеферда: он сказал, что если вам еще нужен флаг-секретарь, он был бы рад рекомендовать своего кузена, мистера Петера. Тот находится на станции уже несколько месяцев и сейчас не имеет никаких дел. Он сейчас в Саймонстауне, приехал со мной, и если вы желаете глянуть на него...
   - Я буду счастлив познакомиться с мистером Петером - поспешно ответил Джек, ясно осознавая важность этого одолжения, от которого, возможно, зависели отношения в эскадре.
   Приличия требовали от Джека угостить флаг-лейтенанта, приличия требовали, чтоб флаг-лейтенант разделался со своей долей бутылки не более, чем за десять минут, дабы освободить нового коммодора для решения его многочисленных новых задач. И, хотя молодой человек сделал все как полагается, не было в жизни Джека отрезка времени, который бы тянулся столь долго.
   Когда мистер Форстер наконец ушел, Джек вызвал Джонсона.
   - Я желаю вам удачи в новом звании, мистер Джонсон. Возьмите его. Адмирал утвердил ваше назначение, и, я уверен, вы это заслужили.
   Он передал драгоценный документ, возможно даже более драгоценный для Джонсона, чем вымпел - для Джека, хотя, конечно, отягченный куда меньшей ответственностью. И немедленно попросил (и чтоб не выслушивать поток благодарностей, и чтоб сберечь несколько драгоценных минут):
   - Прошу вас, будьте так любезны, пришлите мне боцмана как можно скорее.
   К вошедшему боцману Джек адресовал вопрос:
   - Мистер Феллоуз, я полагаю, в нашем флажном наборе нет широкого вымпела? Но если есть, поднимите его немедленно.
   - Есть, сэр, - отозвался боцман, пытаясь спрятать улыбку, - брейд-вымпел.
   Опасаясь оскорбить судьбу, Джек не отдавал приказ приготовить вымпел заранее, хотя испытывал сильнейшее искушение. Но он лелеял это желание в глубине души, пока вероятность не стала явью. Однако у команды "Боадицеи" картина происходящего сложилась еще далеко к северу от экватора (путем энергичного разузнавания и складывания воедино отрывочных сведений). И, будучи убеждены, что такой предмет обязательно понадобится, они приготовили его, так что чаемый брейд-вымпел ждал своего часа уже четыре тысячи миль.
   Боцман заторопился на палубу, а Джек разорвал адмиральский конверт и прочел: "Капитан Пим с "Сириуса" надежный, разумный офицер, но ему не хватает инициативы. Капитан Корбетт, "Нереида", хоть и поддерживает великолепную дисциплину на борту, и весьма ценится, как боевой командир, к сожалению, весьма раздражителен. Он в плохих отношениях с Клонфертом с "Оттера", и их двоих не следует отправлять вместе на отдельные задания. Лорд Клонферт неплохо зарекомендовал себя храбрым и решительным офицером в нескольких мелких схватках, и он, как и Корбетт, неплохо знает воды у Реюньона и Маврикия."
   "Конфиденциальные замечания,- подумал Джек,- пожалуй, больше говорят об адмирале, чем о капитанах", - но тут в каюту ворвался Феллоуз с прекрасным вымпелом в руках. Джек взглянул на него с таким притворным безразличием, которое вряд ли обмануло бы и его дочерей, не то, что боцмана.
   - Благодарю, мистер Феллоуз. Прошу, положите его на рундук. И передайте доктору, не мог бы он уделить мне минутку?
   Джек был занят натягиванием на себя своих лучших форменных бриджей, когда Стивен вошел.
   - Я думал, тебе захочется взглянуть на кое-что новенькое, - начал Джек, добавив не без гордости: - Ex Africa surgit semper aliquid novo..., или novi, а?
   - К чему это относится? - рассеянно спросил Стивен, оглядывая каюту.
   - Как!? Неужто ты не видишь того, что поразит тебя благоговейной немотой, знак настоящего живого коммодора, почти самого возвышенного существа на Земле?
   - Какое-то украшение? А, это? Я так понял, ты говорил о чем-то новом. А это полотнище я видел раньше в боцманской каюте, когда у него было расстройство кишечника, довольно давно. Я принял его за украшение его помещения, или за знак какой-то боцманской гильдии.
   Затем, смутно осознав, что его реакция не оправдала ожиданий друга, он добавил:
   - Но это замечательно красивый флаг, клянусь честью. И так хорошо сшит! Я считаю, тебе надо немедленно повесить его, и, я уверен, нам окажут величайшее уважение!
   Если с соблюдением секретности не все было ладно на борту фрегата, то на эскадре было далеко и до этого. Ни от кого не укрылся ни сам факт визита флаг-лейтенанта на "Боадицею", ни его продолжительность, ни последующее оставление флагмана отрядом адмиральских слуг и подчиненных. И естественно, что едва после вояжа капитана Обри через бухту, вымпел с ласточкиным хвостом взвился на грот-мачте "Ризонабля", со всех бортов в гавани грянул тринадцатипушечный салют. Гром выстрелов с разных кораблей перекрываясь, складываясь с эхом от берегов, перекатывался по бухте грозным ревом, клубы дыма плыли над водой, окутывая стоящего на юте Джека, не смотрящего на вымпел, но чувствующего его присутствие всем своим существом. В момент, когда затих громовой ответ "Ризонабля" на приветствие, он повернулся к старшему над сигнальщиками лейтенанту и произнес:
   - Всем капитанам, мистер Суини.
   Он принял их в адмиральском салоне. "Ризонабль", конечно, не был ни "Хибернией", ни, тем более, "Виктори", но его салон также дышал благородством, полный бликами отраженного света, а обилие синей с белым и золотом морской формы делало его еще внушительнее. Первым явился Пим с "Сириуса", массивный человек, такой же высокий, как Джек, но несколько толще. Его поздравления были столь же искренни, как и его приятное открытое лицо, и сердце Джека потеплело. Вторым был Корбетт, маленький, темный человечек с круглой головой и выражением твердой злобной властности на лице, сейчас несколько смягченным уважительной радостью, соответствующей моменту. Он участвовал в нескольких замечательных кампаниях в Вест-Индии, и, несмотря на случай с Бонденом, Джек смотрел на него с уважением и с надеждой. Поздравления Корбетта были почти столь же сердечными, что и Пима, но в них чувствовался легкий привкус обиды незаслуженно обойденного. Но в любом случае они были куда более сердечными, чем Клонфертово формальное: "Позвольте мне выразить мою радость, сэр".
   - Итак, джентльмены, - начал коммодор Обри, когда с приветствиями было покончено, - счастлив сообщить вам, что эскадра должна выйти в море в наикратчайшие сроки. В связи с этим я был бы благодарен за описание готовности каждого корабля, его состояния. Не надо подробностей, они подождут, общее заключение. Лорд Клонферт?
   - Шлюп, которым я имею честь командовать, всегда готов к выходу, - отчеканил Клонферт.
   Это было пустой похвальбой - ни один корабль не может быть ВСЕГДА готов к выходу, разве что ему не нужны вода, припасы, порох и ядра, а "Оттер", к тому же, только вернулся из похода. Это было прекрасно известно всем, в том числе и Клонферту.
   Однако, не позволяя установиться гнетущей паузе, Джек продолжил опрос, получив куда более рациональные ответы от Пима и Корбетта, из которых следовало, что "Сириус", будучи в целом в неплохом состоянии, нуждается в срочном кренговании, и что у него проблемы с баками для воды. В Плимуте на него поставили новомодные железные баки, которые текли как решето.
   - Одно ненавижу я больше всего, - вздохнул Пим, оглядывая собеседников, - всяческие нововведения.
   "Сириусу" требовалась выгрузка трюмов, чтоб добраться до водяных баков, так что, даже работая с непрерывными авралами, он едва ли был бы готов к выходу до воскресенья.
   "Нереида", хотя и готовая к выходу, как только будет закончено заполнение водой, пребывала в куда более печальном состоянии. Это был старый корабль, и, по словам корабельного плотника, его центральные футоксы можно было ковырять лопатой, а в носу и корме ржавчина почти добила крепеж. Но хуже всего был некомплект экипажа - не хватало шестидесяти трех человек, шокирующая цифра.
   Джек согласился, что цифра шокирующая.
   - Но, давайте надеяться, что следующий корабль Компании, идущий домой, решит эту проблему, и мы получим 63 опытных моряка, и еще нескольких новичков.
   - Вы забываете, сэр, что после их разногласий с Правительством по поводу управления колонией, компанейские суда больше не заходят на Мыс.
   - Это так, - признал Джек, покосившись на Клонферта. Он замял свою оплошность сообщением, что посетит их суда во время дневного обхода эскадры, когда он надеется получить детальные сведения по каждому, а сейчас он предлагает обсудить достоинства кларета, захваченного на французском корабле во время вояжа. Остатки "Лафита" не замедлили явиться, сопровождаемые какой-то выпечкой из кают-компании.
   - Отличное вино, - заметил Пим.
   - Прекрасный букет, - согласился Корбетт. - Значит, вы столкнулись с французом, сэр?
   - Да, - и Джек рассказал им про "Гебу", про ленивую перестрелку одиночными, про то, что "Гиену" восстановят в списках и про удачно спасенный приз, разрядив излишне официальную атмосферу.
   Вино вызвало воспоминания, аналогичные дела и старые однокашники всплывали в памяти, раздавался смех. Джек никогда не служил ни с Пимом, ни с Корбеттом, но у них было немало общих знакомых. Когда они перебрали уже с полдюжины, Джек спросил:
   - Вы, конечно, знали каптана Хиниджа Дандаса в Вест-Индии, капитан Корбетт? - надеясь слегка расшевелить собеседника.
   - О да, сэр, - ответил Корбетт, и умолк.
   "Что-то тут нечисто, - заметил Джек про себя, и вслух обратился:
   - Лорд Клонферт, бутылка возле вас.
   Все это время Клонферт сидел молча. Солнечный зайчик, упав на его звезду, отражался созвездием светлых треугольников, разом скользнувших вниз, когда коммандер наклонился за бутылкой. Он наполнил свой стакан, передал бутылку дальше и, видимо, желая улучшить свои отношения с Корбеттом и получить союзника на этой встрече, где он чувствовал себя неуютно, произнес:
   - Капитан Корбетт, стакан вина с вами?
   - Не в моих привычках пить с кем-либо, милорд - ответил Корбетт.
   - Капитан Корбетт, - быстро вклинился Джек, - я был крайне удивлен, узнав, что за "Нереидой" стоит русский шлюп. Еще больше я был удивлен, когда адмирал сообщил мне, что его командир служил под вашим началом!
   - Да, сэр, он был на "Си Хорс", когда я командовал им. Служил добровольцем, изучал морское дело. И он изучил его очень неплохо, я вас уверяю. Его людей едва ли можно назвать тем, что мы называем матросами, но я убежден, он вобьет в них морскую науку, дайте срок. У них отличная дисциплина, и, полагаю, у него на борту и тысяча плетей - не редкость.
   Разговор зашел о злосчастной "Диане": она вышла в исследовательское плаванье из Балтики во время мира между Англией и Россией, а по незапланированном прибытии в Саймонстаун экипаж узнал, что между странами объявлена война. Обсудили странный нынешний статус шлюпа, его необычную архитектуру, непривычное поведение матросов на берегу.
   Пробило восемь склянок, все поднялись. Джек задержал Корбетта и спросил:
   - Пока я не забыл, капитан Корбетт, мой старый рулевой и несколько других матросов сейчас на борту "Нереиды". Я тут набросал их имена... Вы весьма обяжете меня, если пришлете их.
   - Да, конечно, сэр..., - заколебался Корбетт. - Но, надеюсь, вы не воспримете как неуважение, если я посмею напомнить, что у меня жуткий некомплект?
   - Я это помню, и я совсем не намереваюсь вас грабить, напротив. Вы сможете взять равное количество из экипажа "Боадицеи", я даже думаю, что смогу отдать вам на несколько человек больше. Нам удалось завербовать несколько хороших моряков из пленников "Гебы".
   - Я буду безмерно благодарен, - воскликнул Корбетт, расцветая в момент. - Я пришлю вам ваших людей сразу, как только окажусь на борту!
   Так что на эскадренный смотр коммодор отправился в сопровождении своего прежнего рулевого.
   - Прямо как в старые времена, Бонден, - довольно заметил он, когда они приближались к "Сириусу".
   - Да, сэр, только лучше, - промурлыкал в ответ Бонден, и тут же в ответ на оклик с фрегата заорал: "Вымпел!" - голосом, способным разбудить мертвого. Однако, этот вопль отнюдь не всполошил "Сириус" - с момента возвращения на борт капитана Пима вся команда пребывала в состоянии лихорадочной активности. Даже обеденное время было урезано до минимума, грог глотали на ходу, и все это для того, чтобы навести на судне показной лоск и выставить его тем, чем оно на данный момент не являлось. Делалось все это по доброй воле, ибо экипаж гордился своим кораблем, и, хотя времени для большой покраски уже не было, "Сириус", на который ступил коммодор, отличался от себя же день назад настолько, насколько этого смогли добиться объединенные усилия двухсот восьмидесяти семи мужчин и нескольких женщин. Поскольку фрегат был фактически выпотрошен для ремонта водяных баков, создать из него увеличенный вариант королевской яхты (к чему экипаж, видимо, активно стремился) не вышло, но, кроме высящихся на палубе пирамид непонятных объектов, плотно укрытых парусиной и брезентом, придраться было не к чему, и Джека весьма порадовало то, что он увидел. Конечно, Джек не поверил видимости, но никто и не ждал от него этого. Все, от отмытого добела угольного погреба и до крашенных в черное ядер в кранцах, было ритуалом. Тем не менее, это имело отношение к реальному положению дел: прекрасный надежный корабль, содержащийся в образцовом порядке, под управлением компетентных офицеров и со спаянным экипажем военных моряков ( фрегат был в деле уже более трех лет без перерыва). Капитан Пим выставил у себя в каюте впечатляющую батарею бутылок и выпечки на закуску, но, когда Джек выбрал булочку Бат-оливье, по весу она показалась равной платиновому слитку. Джек подумал, что она является хорошим символом корабля - надежного, постоянного, довольно старомодного, но вряд ли подходящего к ветрам Индийского океана.
   Следующей была "Нереида". Ей не требовалось таких усилий, чтобы достичь эффекта "Сириуса", но экипаж ее был молчалив и угрюм, офицеры выглядели раздраженными и издерганными. Понукаемая команда наводила последний лоск. Джек любил аккуратные корабли, и, конечно, чистые корабли, но сияющая медь "Нереиды" угнетала его. Он проводил смотр тех, кого из-за его визита заставили каторжно трудиться ради ничтожного результата. Без радости обходил он молчаливый, напряженный корабль. То, что его интересовало, было внизу - футтоксы. И там, с капитаном, его нервничающим первым лейтенантом и затурканным плотником, он понял, что Корбетт почти не преувеличивал. Ее доски были в ужасном состоянии, он это понял еще до того, как потыкал их свайкой. Видимо, прав был портовый инспектор Саймонстауна, говоря, что она послужит еще только два или три сезона.
   Однако больше Джека удручала куда быстрее распространяющаяся "гниль" на верхней палубе. Молодым гардемарином именно в этих водах за неподобающее поведение и любовные похождения он был на шесть месяцев разжалован в матросы. Тот корабль и в подметки не годился вылизанной и надраенной "Нереиде", хотя имел просто дьявола в образе капитана и первого лейтенанта ему под стать. Так что Джек хорошо представлял, какого труда стоило добиться хотя бы половины от увиденного им результата. Те месяцы, не особо приятные и просто ужасные в начале дали ему опыт, редкий среди офицеров - близкое знакомство с жизнью простого матроса, понимание его взгляда на окружающее. Он знал их язык слов и жестов, и то, что он увидел перед спуском в трюм - напряженные, избегающие взгляды, едва заметные кивки и жесты, полное отсутсвие хоть какого-то веселья, сильно заботило его.
   Корбетт оказался проворен с цифрами, его детальный отчет о состоянии "Нереиды", расчерченный тонкими черными и красными линиями, оказался на столе одновременно с мадерой и сладкими галетами.
   - Вы неплохо обеспечены порохом и ядрами, - заметил Джек, просматривая ведомость.
   - Да, сэр, - ответил Корбетт. - Я не вижу пользы в разбрасывании железа в океане, а, кроме того, откат орудий так обдирает палубу.
   - Это так. И палуба "Нереиды" в отличном состоянии, должен подтвердить. Но вам не кажется, что тренировка необходима, чтоб ваши люди могли вести точный огонь на дальних дистанциях?
   - Ну, сэр, по моему опыту, это не имеет большого значения. Я всегда становлюсь с противником рея к рее, тут не промахнешься, даже если постараешься. Но не мне рассказывать ВАМ про ближний бой, сэр, после вашего-то дела с "Какафуэго"!
   - Но есть ведь и другие ситуации, скажем, пройтись по вражескому рангоуту этак с мили, а потом встать поперек его клюзов, - миролюбиво возразил Джек.
   - Да, конечно, сэр, вы правы - сухо отозвался Корбетт без малейших признаков убеждения.
   Если "Нереида" выглядела королевской яхтой (насколько военный корабль вообще на это способен), то "Оттер", на первый взгляд, такой яхтой и являлся. За всю свою жизнь Джек никогда не видел столько золоченых орнаментов разом и никогда не видел он еще все ванты и штаги с вплетенными алыми нитями, и стропы и блоки, обшитые красной кожей. На второй взгляд казалось, что это нечто еще похлеще, в частности, благодаря портновским изыскам, маячащим на квартердеке. Даже гардемарины щеголяли шляпами с кокардами, бриджами и туфлями с загнутыми носами и золотыми пряжками, производя впечатление скорее штатских щеголей, чем военных в форме. К своему удивлению, Джек обнаружил, что офицеры Клонферта относятся к довольно вульгарному типу людей. Их отличали серые, невыразительные лица, позы портновских манекенов, пристальный назойливый взгляд и привычка смотреть в рот своему капитану. С другой стороны, не требовалось великой проницательности, чтобы заметить, что атмосфера на борту "Оттера" разительно отличалась от "Нереиды": экипаж был бодр и весел, и было ясно, что им нравится их капитан, старшие офицеры, боцман, канонир и плотник, эти столпы корабельного порядка, выглядели надежными и опытными.
   Если палуба, оснастка и золоченая резьба "Оттера" поразили Джека, то капитанская каюта просто потрясла. Ее невеликие размеры скрадывались обилием зеркал в золоченых рамах, отражавших кучу подушек на турецкой софе, а развешанные на покрывающем переборку персидском ковре скимитары навевали мысли об арабских ночах. С потолочного бимса свисала золоченая лампа из мечети, возле софы примостился кальян. Посреди этого великолепия две двенадцатифунтовки смотрелись абсолютно чужеродными, но такими родными и реальными.
   Появилось ритуальное угощение, внесенное черным мальчиком в тюрбане, и Джек и Клонферт остались одни, ощущая изрядную неловкость. За годы службы Джек научился ценить способность помолчать, когда нечего сказать, но Клонферт, хоть и чуть постарше (несмотря на свой моложавый вид), этого дара оказался напрочь лишен, и тарахтел без умолку. Вот эти безделушки он привез из сирийской кампании с сэром Сиднеем, лампа - подарок Джезза-Паши, скимитар справа - от маронитского патриарха. Он так привык к восточному стилю, что никуда без софы, не желает ли коммодор присесть? Коммодору совершенно не улыбалось оказаться в нескольких дюймах от палубы - ноги-то куда девать? - и он отговорился тем, что ему желательно видеть шлюпки "Боадицеи", снующие между фрегатом и арсеналом, заполняя кранцы и погреба "последними аргументами королей". Потом коммодору была предложена капелька "Констанции", с фигой из Алеппо в качестве закуски - Клонферт уверял, что это очень интересное сочетание. "Или немного этого ботарго?"
   - Я чрезвычайно благодарен, Клонферт, - ответил Джек, - и я уверен, что ваше вино великолепно. Но дело в том, что на "Сириусе" меня поили портвейном, а на "Нереиде" - мадерой из капитанских запасов, поэтому сейчас я бы все отдал за чашечку кофе, если это возможно.
   Это оказалось невозможно. Клонферт был подавлен, раздосадован, обескуражен - ни он, ни его офицеры не пили кофе. Он действительно был очень и очень огорчен, ему пришлось извиняться, и это было для него болезненным ударом. Поскольку Джек считал, что неприятностей на эскадре и так хватает, да и просто по-человечески ему не хотелось оставлять Клонферта в таком очевидно подавленном состоянии, то, подойдя к великолепному бивню нарвала, прислоненному в углу, он вежливо произнес:
   - Какой необычный великолепный бивень!
   - Красивая вещь, не так ли? Но со всем уважением, сэр, правильнее называть это рогом. Это рог единорога, сэр Сидней дал его мне. Он лично застрелил это существо, заметив его в стаде антилоп. Ему пришлось погоняться за ним, хотя под ним был собственный жеребец Гассан Бея, двадцать пять миль по дикой пустыне. Турки и арабы были поражены, сэр. Они говорили мне, что никогда не видели наездника лучше, а выстрел, сразивший единорога на всем скаку, их просто потряс.
   - Да уж наверное, - хмыкнул Джек. Он повертел "рог" в руках, и, улыбаясь, спросил:
   - То есть, я могу хвастаться, что держал в руках настоящий рог единорога?
   - Вы можете поклясться в этом, сэр! Я сам лично отрубил этот рог от головы чудовища!
   "Бедолага просто из штанов готов выпрыгнуть, лишь бы себя показать", - думал Джек, возвращаясь на "Ризонабль". Похожий бивень нарвала хранился в его каюте несколько месяцев, он вез его с севера для доктора Мэтьюрина - и никогда уже не спутал бы плотную тяжесть его дентина с легкой роговой тканью. Возможно, конечно, Клонферт думал, что часть его рассказа - правда. Адмирал Смит был известный пустомеля и хвастун, вполне способный выдумать эту глупую басню, в то же время он был способный и предприимчивый офицер. Не говоря о других блестящих его делах, он отстоял Акру от Бонапарта - немногие имели такой повод для хвастовства. Может, Клонферт из того же теста? Джек всей душой надеялся на это. Тогда черт с ним, пусть рассказывает про единорогов, сколько их есть на Земле, и львов пусть не забудет - лишь бы результаты его действий были не хуже.
   Его скудные пожитки уже были перевезены на флагман с "Боадицеи", и разложены его собственным стюардом в привычном порядке. С удовлетворенным вздохом Джек раскинулся в виндзорском кресле с подлокотниками, сбросив тяжелый парадный мундир на сундук. Киллик не любил, когда одежду бросали так, Киллику потом приходилось возиться с ней. Но Киллик, который заливал кипятком свежемолотый кофе в момент, когда катер "Ризонабля" отошел от борта "Оттера", был уже другим человеком. Когда-то строптивый, сварливый, ворчливый, мастер выразить презрение словом или молчанием, сейчас он был чуть ли не почтителен. Он принес кофе, одобрительно посмотрел, как Джек пьет его, дуя на горячую чашку, повесил мундир, воздержавшись от комментариев, типа риторического: "Где ж потом деньги брать на новые эполеты, когда с этих вся позолота слезет - этак-то вещь на пол швырять?" Вместо этого он вернулся к разговору, который был прерван отъездом Джека с инспекцией:
   - Так вы сказали, сэр, они все еще без зубов?
   - Ни следа не было, Киллик. До самого отплытия - никаких признаков.
   - Ну, я даже рад, - заметил тот, разворачивая носовой платок с двумя масивными кусками коралла. - Говорят, это помогает им прорезаться.
   - Спасибо, Киллик, огромное спасибо! Право слово, отличные кораллы. Отправлю их домой с первым же судном.
   - Ах, сэр, - вздохнул Киллик, глядя в кормовое окно, - вы помните тот грязный старый маленький медный котел на кухне, как мы поднимали его дымоход? Мы тогда стали черными, как два трубочиста!
   - Этот старый котел будет уже прошлым, когда мы снова увидим коттедж. "Геба" заплатит за это. И сквозняк в коридоре - тоже, если Годби знает свое дело.
   - А капуста, сэр! - воскликнул Киллик в ностальгическом экстазе. - Когда я видел ее последний раз, на ней было всего-то по четыре листика!
   - Джек, Джек! - Стивен с криком ворвался в каюту. - Я был жутким болваном! Я узнал, что тебя повысили. Ты теперь большой человек, практически адмирал! Сердечно желаю тебе всех благ на новой должности! Молодой человек в черном сказал мне, что ты теперь самый главный на станции после командующего.
   - Ну да, люди поговаривают, что я - коммодор. Но я ведь упоминал уже это раньше, если помнишь. Мы тогда говорили о вымпеле.
   - Да-да, старина. Я просто не ухватил тогда, что это означает. До меня не дошло, что этот странный маленький флажок означает коммодора, мне как-то казалось, что флаг скорее относится к кораблю... Мы ведь, вроде, называли самый главный корабль Ост-Индского конвоя, тот, которым командовал мистер Маффит, "коммодор"? Ты не мог бы мне помочь в этом разобраться?
   - А ты будешь внимательно слушать?
   - Да, сэр!
   - Я тебе уже столько рассказывал о Ройял Нэви, а много ли ты запомнил? Только вчера я слышал, как ты давал Фаркъюхару ну очень странную трактовку разницы между галфдеком и квартердеком, да и сегодня я не уверен, что ты знаешь разницу между... Тут Джека прервали: сначала мистер Петер, тот самый молодой человек в черном, со связкой бумаг, затем посыльный от генерала из Кейптауна, затем Сеймур, с которым надо было тщательно обсудить список переводимых на "Нереиду" - проштрафившихся, а также тех, в ком на фрегате была срочная нужда. И, наконец, последним зашел секретарь командующего базой, узнать как дела у его кузена Петера, и передать, что адмирал Берти поправляется и шлет свои наилучшие пожелания и, хотя он совершенно не намерен торопить коммодора, он будет счастлив услышать о выходе эскадры в море.
   - Ну вот, Стивен, вот он - коммодорский удел, - хмыкнул Джек, выпроводив последнего посетителя. - Во-первых, это не звание, а должность - и мистер Дж. Обри ни на сотую дюйма не продвинулся в списках капитанов Королевского Флота. Должность эта временная, и, когда время закончится, я останусь тем же, кем был. Но пока оно продолжается - меня можно назвать исполняющим обязанности контр-адмирала (но без контр-адмиральского жалованья), я командую эскадрой.
   - Ну что ж, это должно греть тебе душу. Ты ведь часто сетовал на свое подчиненное положение.
   - Так и есть, для меня это слово звучит зовом боевой трубы. Но в то же время, признаюсь в этом только тебе, Стивен, имея в руках такое предприятие, предприятие, в котором ты всецело зависишь от других, понимаешь, сколь тяжел адмиральский хлеб.
   - Под "другими" ты имеешь в виду других командиров? Да, они - существенный фактор, это совершенно ясно. Прошу тебя, будь со мной абсолютно откровенен в этом вопросе, здесь не должно быть умолчаний.
   Джек и Стивен ходили вместе на многих судах, но они никогда не обсуждали офицеров: Стивен Мэтьюрин, будучи корабельным хирургом, принадлежал кают-компании, хотя и был другом капитана, и тема эта никогда не поднималась ими. Сейчас ситуация изменилась: Стивен теперь являлся коллегой Джека и его политическим советником, с другими же командирами эскадры он никаких отношений не имел.
   - Давай начнем с адмирала. И, Джек, пока мы работаем друг с другом открыто, мы должны и говорить все в открытую. Я знаю твои предубеждения к некоторым вещам, и я их уважаю, но, поверь мне, братец, сейчас для них не время. Итак, ожидаешь ли ты полной поддержки от мистера Берти?
   - Он веселый малый, - заметил Джек, - и он настолько любезен и предупредителен со мной, насколько я только мог бы желать, он сразу утвердил мое назначение Джонсона, самое приятное, что он мог для меня сделать. До тех пор, пока все будет в порядке, я не сомневаюсь, он будет поддерживать нас во всем. Кроме всего прочего, это и в его интересах. Но его репутация по службе... На Ямайке его прозвали "сэр Джайлс Оверрич", как того парня в пьесе, ты знаешь. И он, таки, переиграл бедного Джеймса. Хороший офицер, заметь, хоть звезд с неба и не хватает.
   Джек немного поколебался и закончил:
   - Но если я ошибусь, я не удивлюсь своему смещению. Равно если я стану между ним и лакомым куском. Впрочем, при нынешнем положении дел последнее вряд ли возможно.
   - Однако, ты невысокого мнения и о его голове и о его сердце.
   - Ну нет, так далеко я не захожу. У нас разные мнения о том, что есть порядок на корабле, конечно... Нет, я скажу тебе одну вещь, из-за которой я не могу на него полагаться. Этот русский шлюп. Он, конечно, был бы тем еще подарочком для любого. Адмирал очень хочет избавиться от него, но отпустить русских - нет, такую ответственность он на себя брать не хочет! Но и объявлять русских пленниками он тоже не торопится - ведь среди прочего их придется кормить - за его счет, если правительство не утвердит его решение. И вот он заставляет русского командира дать слово не бежать, а с другой стороны - просто выживает Головнина в море, отказывая ему в провианте. Денег у Головнина нет, и местные купцы отказываются принимать чеки, подписанные в Петербурге. Идея в том, что, в конце концов, Головнин нарушит слово и исчезнет ненастной ночью, когда задует норд-вест. Для иностранца его слово ничего не значит, говорит адмирал со смехом и интересуется, почему тот не сбежал еще полгода назад - он, де, ждет - не дождется, когда русских снимут с его шеи. Он говорит об этом, как о само собой разумеющемся, без всяких колебаний - такой умный способ прикрыть себя. У меня душа в пятки уходит при мысли о таком начальнике.
   - Да, я замечал, что некоторые в преклонном возрасте совершенно теряют чувство чести, - задумчиво проговорил Стивен, - и позволяют себе куда как странные действия. Что еще гнетет тебя? Корбетт, полагаю? Это тот случай, когда цербер сгрыз изнутри человека.
   - Так и есть, он просто работорговец. Обращаю твое внимание, мне нечего сказать против его отваги, он доказывал ее много раз. Но по моим заметкам его судно на самом деле в отвратительном состоянии. Изрядное старье, к тому же всего лишь двенадцатифунтовки. И при всем этом нам без него не обойтись.
   - А что ты скажешь о командире "Сириуса"?
   - Пим? - лицо Джека просветлело. - Ох, как бы я желал иметь еще троих Пимов и столько же "Сириусов"! Он, может, и не сияющий феникс, но он из того сорта людей, который мне нравится - три Пима - и у тебя будет настоящее братство по оружию. Имея трех Пимов мне никого не надо принуждать действовать так, как нужно. Или, на крайний случай, три Элайота, хотя он не задержится с нами, вот жалость! Кажется, он собирается уволиться по здоровью, как только сможет. Если это так, мне придется до предела ублажать Корбетта и Клонферта. Потому что без хорошего взаимопонимания на эскадре ей лучше вообще не высовываться из порта. Уж как мне добиться этого с Клонфертом - понятия не имею! Ясно, что без крайней нужды я не собираюсь вставать ему поперек клюзов, но ведь с этим чертовым делом с его женой я уже практически так и поступил. Возмутительно - отказался от моего приглашения - слыханное ли дело! Сослаться на прежние приглашения - которых, к тому же, и не было! Странный случай, Стивен. Когда мы говорили о нем недавно, я не хотел говорить, что сомневаюсь в его поведении - ужасная штука сказать такое о человеке. Но ведь я действительно сомневался, и не я один! Однако, может быть, я был не настолько мудр, как полагал, хотя он и смотрится, как ярмарочный хлыщ, да и его корабль тоже. Но ведь он неплохо продвинулся на Средиземном с адмиралом Смитом.
   - Это оттуда он привез свою звезду? Что-то мне не попадался на глаза приказ о награждении.
   - Да, туркам требовались офицеры, но на них смотрели как на диковинку и мало кто из офицеров просился на их службу, собственно, лишь Смит да Клонферт. Но он неплохо показал себя - несколько вполне достойных рейдов и смелых прорывов числятся за ним уже и в этих водах. Он их неплохо знает, да и лоцман у него местный. Осадка у "Оттера" мизерная, меньше, чем даже у "Нереиды", поэтому он может свободно ходить среди рифов, а если верить адмиралу Берти - он может потягаться с Кохрейном в игре на нервах противника.
   - Да, я уже наслышан о его предприимчивости и о возможности его корабля подходить к самому берегу. Несомненно, мне придется с ним общаться время от времени при высадках и уходах с побережья. Но ты говорил о наших шансах. Какими они тебе кажутся в настоящее время?
   - Если просто смотреть по соотношению кораблей и орудий и только с точки зрения чисто морских баталий - все скорее против нас. А если еще учесть, что мы будем за две тысячи миль от наших баз, а они - в своих водах, протяни руку и возьми все, что требуется, ну, можно сказать, что отношение сил - где-то три к пяти. В Канале или в Средиземном я бы посчитал их равными, поскольку в тех водах мы все время в море, а они киснут в портах. Но тут их тяжелые фрегаты в плаваниях уже чуть не год - куча времени для подготовки сплаванного экипажа умелыми офицерами, а французские офицеры не из худших. Но все это гипотезы - слишком много в уравнении неизвестных. Я, скажем, не знаю ничего об их капитанах - а ведь от них зависит все. Увидев их в море хоть раз, я бы мог установить соотношение наших сил гораздо точнее.
   - Потому что тут же устроил бы мордобой?
   - Нет. Достаточно увидеть их один раз, хотя бы только мачты.
   - Неужто ты и в самом деле можешь судить об их возможностях по такой малости?
   - Конечно, - бросил Джек,слегка раздражаясь. - Ну что ты за человек, Стивен! Да любой моряк может рассказать все о другом моряке, глядя, как он ставит кливер, меняет галс или управляется с лиселями, точно также, как ты можешь рассказать все о докторе по тому, как он отпиливает ногу.
   - Опять это "отпиливание ноги". Все больше убеждаюсь, что для простой публики все благородное искусство медицины только и сводится к ногоотпиливанию. Я вчера встретил человека, который был столь любезен, что позвал меня сегодня, довольно рассудительного - он скоро, думаю, изменит твое мнение о предмете. Он - врач с "Оттера". Мне бы в любом случае пришлось поддерживать с ним знакомство для наших целей, поскольку "Оттер", как бы ты сказал, наш прибрежный корабль, но я не жалею, что встретил его. Он - человек блестящих качеств (или был таким). Но, возвращаясь к нашим шансам - ты оцениваешь их как три к пяти в пользу французов?
   - Что-то в этом роде. Если просто складывать тоннаж, пушки и экипажи - то выйдет куда хуже, но, по настоящему я ничего не могу говорить о возможностях до того, как все увижу. Хотя я уже отправил сотню из своего экипажа помочь на борту "Сириуса" и хотя я знаю, что Пим делает все возможное, чтоб подготовить корабль к выходу как можно быстрее, мы еще сами должны загрузить припасы минимум на полгода. И надо бы откренговать "Боадицею" - это единственный шанс очистить дно на Бог знает какое время, так что я не вижу возможности выйти раньше субботнего отлива.
   Для этого я буду жучить экипажи и давить на арсенал так, что они проклянут меня, но кроме этого я не могу сделать НИЧЕГО. Да что я, сам Архангел Гавриил больше ничего не смог бы... Так что, Стивен, что ты скажешь о предложении немного помузицировать? Мы могли бы поработать над вариациями на тему "Прочь, скучные заботы!"
  
  
  Глава четвертая.
  
  Эскадра, идущая на северо-восток с устойчивым попутным пассатом, представляла великолепное зрелище. Идеальная кильватерная колонна растянулась на полмили по морю - и какому морю! Индийскому океану с его лучшим неглубоким сапфировым оттенком, на фоне которого так ослепительно сияла белизна парусов. "Сириус", "Нереида", "Ризонабль", "Боадицея", "Оттер" и, дальше под ветром, быстрая вооруженная шхуна Ост-Индийской Компании "Уосп" - далеко, так что ее треугольные нижние паруса были скрыты линией горизонта и виднелось лишь белое облачко на фоне длинных плоских облаков вокруг притаившихся вдали вершин Реюньона.
   Мыс и его грозные шторма лежали теперь в двух тысячах миль за кормой, на юго-западе, и между ними и эскадрой уже пролегли восемнадцать дней хорошего хода. Экипажи только-только приходили в себя после жутких авралов по подготовке судов к выходу в течение всего трех приливов, что казалось просто за пределами человеческих сил. Однако в море новые труды ожидали их, в первую очередь, поддержание кильватерного строя с дистанцией точно в один кабельтов требовало от экипажей непрерывного внимания и массы усилий. "Сириус", с его обросшим днищем, был вынужден идти под брамселями, на "Нереиде" сражались с ее привычкой постоянно уваливаться под ветер, и, стоя на юте "Ризонабля", Джек наблюдал, как на его любимой, хотя (слегка!) медлительной "Боадицее" Элайот отчаянно перетягивает бом-брамселя. Лишь флагман, ходкий, несмотря на солидный возраст, да "Оттер" без труда держали свое место в строю. А сверх того, на всех кораблях, кроме "Боадицеи" творила форменный конец света страсть коммодора к артиллерийской стрельбе.
   Он начал эскадренные тренировки, как только из виду скрылся мыс Агульяс. Проведение артиллерийских учений было обговорено с командирами кораблей, проходили они по разработанному Джеком плану. Все были уже в готовности, когда в полуденную вахту "Ризонабль" поднял сигнал "Уоспу", а затем всей эскадре - к повороту все вдруг. По всей эскадре разнесся высокий и чистый звук боцманских дудок, экипажи разбежались по местам (соперничество между кораблями было острым, а ужас осрамиться на глазах эскадры - велик) и в тот самый момент, когда "Ризонабль" начал менять курс, другие корабли также начали поворот. Они повернули, идеально сохраняя строй обращенной линии, один румб к ветру, с "Оттером" во главе колонны. Корабли несли небольшую площадь парусов и маневр был прост, но выполнен он был безукоризненно. "Никаких сомнений в сплаванности экипажей",- подумал Джек, глядя на сливающиеся в одну линию мачты "Нереиды" и следующего за ней "Сириуса". В этот момент шхуна начала сбрасывать мишени и с заметным усердием прибавила парусов, спеша выйти за пределы опасной зоны, видимо, из-за известной на эскадре поспешности "Оттера".
   Так и случилось, "Оттер" открыл отличный быстрый плотный огонь, но слегка ДО того, как цель оказалась перед орудиями. Падения ядер взбили белую пену между мишенью и шхуной. Второй залп лег лучше и мог бы накрыть цель, если бы "Оттер" дождался, пока вершина волны поставит его на ровный киль. Третий практически повторил первый, кроме одного ядра, прошедшего над мишенью, четвертый дать не успели. Джек с часами в руках выкрикивал цифры гардемарину-математику, взятому из своего экипажа на флагман, когда заговорила "Боадицея". Первый залп прошел чуть выше, но чисто вымел палубу гипотетического противника, второй поразил вражеский корпус по миделю, под дикие вопли третий и четвертый размолотили плавающие обломки. "Одна минута, пятьдесят пять секунд", - записал в тетради Пятнистый Дик, сопровождая строчку двумя восклицательными знаками восхищения.
   "Огонь по готовности, мистер Виттингтон", - приказал Джек. "Ризонабль", понятно, не мог соревноваться с другими кораблями: из-за солидного возраста быстрая стрельба, когда выстрелы сливаются в слитный рев, от которого дрожат бимсы, была ему противопоказана. Но каждая третья пушка на его нижней палубе с половинным зарядом, и более легкие верхние орудия, загрохотали в пусть неторопливой, но спокойной и непрерывной канонаде, способной нанести противнику ощутимый вред. Куда более ощутимый, чем полные залпы "Нереиды" - в белый свет как в копеечку. Они были направлены слишком высоко, только один выстрел лег в цель, выпущенный с квартердека одним из тех матросов, которых Джек наиболее неохотно передал Корбетту. "Сириус" успел сделать два неторопливых бортовых залпа и добавить из пяти кормовых орудий, когда избитая мишень оказалась за кормой, также медленно, но довольно точно для немаленького расстояния.
   У Джека не было ни времени, ни пороха, чтоб повторить учения. Как только орудия были принайтовлены, он поднял сигнал к повороту и приказал шхуне занять место с подветренного борта. С выхода из Саймонстауна он внимательно наблюдал за эволюциями подчиненных судов, но никогда не разглядывал так пристально, как в этот момент, "Уосп", несущийся круто к ветру, вздымая пенные усы до самых лееров. Шхуна была прекрасным судном, прекрасно управляемым, казалось, идти так круто к ветру просто невозможно. Однако, озабоченное выражение не покинуло лицо Джека и тогда, когда, заложив красивую дугу, шхуна поравнялась с квартердеком "Ризонабля" и ее капитан вопросительно посмотрел снизу вверх на раскачивающийся ют флагмана.
   Джек кивнул шхуне с отсутствующим видом, приказал старшему сигнальной вахты вызвать капитана "Сириуса", а затем прошел с рупором на корму и, окликнув "Боадицею", вызвал на борт флагмана ее временного командира. Коммодор принял прибывших офицеров строго официально, в кормовой каюте, где мистер Питер передал Элайоту письменные приказы:
   - проследовать к Маврикию совместно с "Сириусом";
   - там держаться у Порт-Луи, столицы и главного порта на северо-западе острова, и ожидать там встречи с остальной эскадрой;
   - во время вторжения следить за перемещениями вражеских сил.
   К этому Джек добавил недвусмысленное указание избегать столкновений, за исключением случаев явного превосходства над врагом и несколько советов по проходу Сэйбл Пойнт после наступления темноты и по посылке разведывательных шлюпок в бухту перед рассветом, чтоб им легче было выгребать против берегового бриза. Затем, в заботе о "Боадицее", он собрался просить Элайота не переусердствовать с парусами, не ставить бом-брамселей (потеря рангоутного дерева на этой долготе стала бы настоящей катастрофой), быть с ней поаккуратнее - но понял, что это будет звучать квохтаньем мамы-клуши. Поэтому он подавил готовые вырваться рекомендации о правых кран-балках "Боадицеи", проводил офицеров до борта, посмотрел вслед уходящим на север кораблям и снова спустился вниз, в адмиральский салон, где Стивен, сидя за столом, переписывал письма шифром на листки невообразимо тонкой бумаги.
   - Великое достоинство этих ковчегоподобных судов, - заметил Стивен, - состоит в том, что здесь хотя бы можно поговорить без посторонних ушей. Адмирал в этой роскоши, со столовой, спальней, вестибюлем, каютой и этим великолепием с балконом за ним, мог бы просто оргии устраивать для собственного отдохновения - а коммодор может, хотя бы, спокойно выговориться, дабы облегчить свой разум. Который, я чувствую, отягощен грустными думами?
   - Да, здесь довольно просторно, не так ли? - невпопад ответил Джек, выходя на кормовую галерею и глядя на "Уосп", поднимающийся и опускающийся на длинных пологих десятифутовых волнах, временами заполаскивая фор-марсель, чтоб уравнять свой ход с тяжелым двухпалубным кораблем.
   Вернувшись в каюту, Джек начал:
   - Стивен, мне ОЧЕНЬ не нравится этот дурацкий твой план!
   - Знаю, Джек. Ты это часто упоминал. И каждый раз я отвечал, что, во-первых, контакты и информация, которую я добываю имеют огромную важность, а, во-вторых, что риск при этом мизерный. Мне всего-то надо: пройти две сотни шагов по берегу вдоль пальмовой рощи, постучаться во второй дом ( у меня есть его довольно точное изображение). Там я приобретаю бесценный контакт, получаю нужную мне информацию, отдаю эти документы (видишь, какие тонкие), - Стивен потряс бумагами для убедительности, - которые теперь можно при необходимости проглотить, как того требуют традиции. Затем я ухожу обратно к лодке и на ней к прекрасному паруснику, дабы присоединиться к тебе, с Божьей помощью, за завтраком. Я обещаю тебе не задерживаться, Джек, хотя для натурфилософа Реюньон - как новый Офир.
   Джек прошелся туда-сюда. Все, что говорил Стивен, было довольно разумно. Но не так давно Джек вытащил его из Порт-Магона на Минорке скорее мертвым, чем живым. Стивен был схвачен во время выполнения секретного поручения и допрошен с поистине инквизиторской жестокостью, едва не замучен до смерти.
   - Минорка - совсем другой случай, - заметил Стивен, - там под меня подкопались, можно сказать, в родном доме. Тут им такая возможность не представится.
   -Дело не только в этом,- ответил Джек, останавливаясь перед картой побережья Реюньона, - только взгляни на эти чертовы рифы. Подумай о прибое. Я повторяю тебе снова и снова, Стивен: эти прибрежные воды дьявольски опасны! Рифы повсюду, половины из них нет на картах, сильнейший прибой. Я знаю, о чем говорю - я был там мальчишкой. Ты едва ли найдешь хоть один пляж, где можно высадиться и при вдвое меньшем прибое. Чтоб войти в твой Петит Энз, ты должен пролезть в щель в рифах, не более кабельтова шириной даже в полный прилив, при лунном свете. И что такое этот парень из Компании? Он ведь не здешний лоцман, он это и сам говорит.
   - Альтернативой будет пойти на "Оттере". Клонферт знает эти берега, и у него есть местный лоцман. И уж если мне рано или поздно предстоит провести некоторое время на борту "Оттера" - мне неплохо бы узнать поближе капитана. Многое зависит от взаимопонимания.
   - Конечно, он знает побережье. Но и побережье знает его. Он болтался там и сям в этих местах, а "Оттер" - довольно легко узнаваемое судно. И если какой-нибудь рыбак на лодке, или авизо или дозорный на скале увидят его идущим к побережью - все солдаты и вся милиция острова тут же сбегутся к этому месту, стреляя во все, что шевелится. Нет, если уж от этого никуда не деться, то шхуна - самый правильный выбор. Капитан ее - надежный молодой парень, отличный моряк, не фат и не показушник - ни он, ни его "Уосп". Кроме того, время дорого.
   - Конечно, я бы предпочел шхуну. Она покинет нас на Родригесе и уйдет в Бомбей, как я понимаю, и это сохранит в тайне мою роль чуть дольше.
   - Хорошо, - произнес Джек с видимой неохотой. - Но, предупреждаю, Стивен, я дам ему категорический приказ возвращаться немедленно, если он не сможет обнаружить свои вешки, или обнаружит признаки движения на берегу. И, Стивен, я должен также тебя предупредить: если все пойдет не так, я не смогу высадить партию тебе на выручку.
   - Было бы сумасшествием даже пытаться, - спокойно отозвался Стивен, и, после короткой паузы добавил:
   - Добрый мой Джек, не будет ли невежливым напомнить тебе, что время не ждет? И, говорят, это же относится к приливным течениям.
   - Ладно, в конце концов, - воскликнул Джек, - я могу отправить с тобой Бондена и приказать установить на шлюпку карронаду.
   - Было бы очень любезно с твоей стороны. И могу я предложить, что черный экипаж на шлюпке - дьявольски коварный трюк для наших противников. Если не предполагать, что они видят в темноте...
   - Займусь этим сию минуту! - воскликнул Джек, выходя, и оставляя Стивена наедине с его шифровкой.
   Перед четвертыми склянками полуденной вахты доктор Мэтьюрин был как тюк спущен на качающуюся палубу "Уоспа", где Бонден поймал его, освободил от пяти фатомов толстого линя, обматывавшего доктора до полной последнего неподвижности (не было в экипаже человека, который усомнился в полной неспособности доктора обеспечить собственную безопасность в море), и проводил на корму, шепча на ухо: "Не забудьте снять шляпу, сэр!"
   Это была круглая шляпа французского изготовления, и Стивен почти изящно снял ее, адресуясь квартердеку шхуны и ее капитану. Затем, обернувшись с намерением помахать ей Джеку, он обнаружил, что смотрит через широкую полосу морской поверхности на невозмутимую носовую фигуру "Ризонабля". Шхуна уже пересекла курс двухпалубного корабля и неслась, как на крыльях, к облакам, висящим над вершинами Реюньона.
   "Если вы пройдете вот сюда, сэр, - произнес капитан "Уоспа", - я думаю, мы найдем, наш обед в готовности."
   В этот же самый момент Киллик взобрался на ют "Ризонабля", где Джек продолжал пристально смотреть вслед шхуне, и с долей прежней своей язвительности заметил, что "джентльмены уже оттоптали друг другу ноги на галфдеке за эти десять минут, а их превосходительство все еще в повседневных брюках". Тут Джек осознал, что он забыл о своем приглашении офицеров кают-компании, и что одет он неподобающим для данного приглашения образом (севернее тропика Козерога он снова перешел к легкой и свободной парусиновой форме) - и он находится в реальной опасности ОПОЗДАТЬ! Он бросился вниз, спешно влез в форменный мундир и ворвался в большую каюту сразу после звона пятых склянок. Здесь он принял своих гостей: моряков в их парадных синих мундирах, морских пехотинцев в алых - всех с красными лицами от жары, ибо они парились в своих пышных нарядах уже не менее получаса. Джек пригласил их в столовую, куда световые люки пропускали лучи жаркого солнца, и где офицеры покраснели еще больше. С самого начала плавания эти пирушки оказались довольно неуклюжими попытками показать принадлежность участников к одному социальному слою, ибо на деле лишь постоянно демонстрировали жесткое распределение офицеров на ступенях служебной лестницы и всепроникающий дух военной субординации. Джек прекрасно осознавал данный факт и изо всех сил пытался придать собранию хоть какое-то подобие естественности.
   В данный момент Джек отчетливо ощущал страдания капитана морской пехоты, которого съеденное и выпитое в этой жаре, казалось, вот-вот доведет до удара, однако мысль предложить всем присутствующим снять мундиры была немедля отринута как неподобающая - нельзя выходить за рамки и превращать командирский салон в бордель. Поэтому он ограничился приказом установить палубный тент, снятый для облегчения "перелета" доктора на шхуну, и облить палубу водой.
   Хотя сердце Джека было не на месте, он честно пытался быть радушным хозяином, но искусственное веселье редко бывает заразительным. И вот они сидели, распаренные, чопорные и вежливые. Обычай гласил, что никто, кроме капитана не может начать новую тему разговора, и, поскольку офицеры еще не очень хорошо знали нового коммодора, соблюдался он с религиозной истовостью. Однако в данный момент у коммодора было туго с мыслями и потому все его реплики сводились к коротким призывам пить и закусывать. Сам он, в свою очередь, в начале обеда, с трудом мог даже жевать и глотать. Но по мере того, как спасительная прохлада проникала в затененный салон с дуновениями юго-восточного пассата, бутылка живее пошла по кругу, и еще до того, как на стол выставили портвейн, глаза присутствующих уже блестели, а в осанке появилась излишняя напряженность людей, изо всех сил старающихся держаться прямо. Графин с портвейном пошел по кругу, но и он не смог сделать атмосферу менее унылой
   Совсем по другому протекал в то же время обед в низенькой треугольной каюте "Уоспа". Поскольку предстоящая ночная высадка требовала максимального напряжения разума, Стивен попросил слабого холодного кофе, а мистер Фортескью вообще вина не пил. Так что приготовленная им для гостя к обеду бутылка так и стояла нетронутой между кувшином с лимонным соком и высоким медным кофейником, пока оба собеседника расправлялись с горами острого, как лава Везувия, карри, перед которым бы спасовало даже тропическое солнце. Оба оказались страстными орнитологами, и сейчас мистер Фортескью излагал все, что ему было известно о буревестниках. Закончил он выводом, что только моряк может как следует познать мир.
   - Сэр, сэр! - воскликнул Стивен, размахивая куском утки по-бомбейски, - как вы можете это утверждать?! Каждый корабль, на котором я служил, можно было бы смело назвать "Тантал". Они приносили меня в удивительные страны, полные райских птиц, страусов, священных ибисов, но при этом мне приходилось оставаться в неотличимых одна от другой даже по запаху гаванях, а затем меня выдергивали и волокли дальше. Таким образом, сокровища Индии ускользнули от меня, а мы снова неслись в какой-то вонючий порт за тысячу миль, где все повторилось вновь. Справедливости ради должен признать, что океан способен приоткрыть такие чудеса, которые с лихвой компенсируют скуку корабельного заточения и даже халдейские ритуалы морской жизни - альбатросы! Но увы, и это лишь отблески чуда. Мы ничего не знаем об их жизни: каковы их брачные ритуалы, как они заботятся о потомстве, где и как они гнездятся? Все эти знания у нас почти в руках, полученные неимоверными усилиями духа и материальными затратами общества, и все они отшвыриваются прочь! О нет, я убежден, нет более незавидной доли для натуралиста, чем жизнь моряка, чей жребий - пересекать это мир, не видя его. Но, возможно, сэр, вы были более удачливы?
   Мистер Фортескью, хотя и охотно согласился с суждениями доктора в принципе, оказался, и правда, более удачливым, особенно по части больших альбатросов Diomedea exulans, о которых доктор столь патетически рассуждал. Мистеру Фортескью довелось терпеть крушение у Тристан-да-Кунья, где он пожил среди альбатросов, тысяч и тысяч альбатросов, не говоря уж о пингвинах, крачках, поморниках, китовых птицах, местных пастушках, и все еще ждущих описания зябликах. Он сидел среди альбатросов во время высиживания, он измерял, взвешивал и ел их яйца, познакомился с их брачными церемониями. Перед отъездом, вооружившись огрызком карандаша и Полным Практическим Навигационным Журналом, он запечатлел их на незаполненных страницах последнего.
   - Так у вас где-то есть иллюстрированные записи!? - завопил Стивен, блестя глазами, - господи, как бы я желал посмотреть их, хоть ненадолго!
   Мистер Фортескью ответил, потянувшись к книгам на полке, что, совершенно случайно, они у него с собой и, конечно, в полном распоряжении доктора Мэтьюрина, равно как и экспонаты: яйца, шкурки и кости, лежащие в рундучке, на котором доктор в данный момент сидит.
   Они все еще пребывали среди своих альбатросов, когда на фоне заката появились силуэты хаотичного нагромождения гор Реюньона. В этот момент Джек с медным вкусом во рту и с больной головой начал свое бесконечное хождение на юте, при каждом повороте поглядывая на запад, хотя малейшие шансы разглядеть "Уосп" исчезли еще задолго до заката. Это хождение продолжилось под светом ярких звезд южного неба, вахта сменяла вахту под аккомпанемент шагов на юте. Вначале нервные, эти хождения быстро приобрели характер монотонных движений маятника, помогая Джеку успокоить и освободить свой разум. Поглядывая на звезды, Джек еще и еще раз повторял свои вычисления, каждый раз приходя к одному и тому же успокаивающему результату: Реюньон лежал в вершине треугольника, основанием которого был путь эскадры с полудня до утра, южной стороной - примерно пятидесятимильный путь "Уоспа" к месту высадки Стивена, а северной - обратный путь "Уоспа" со Стивеном на борту. Именно чтобы оказаться в четыре склянки в северной вершине равнобедренного треугольника с основанием в восемьдесят миль, Джек вел эскадру под одними топселями, регулярно сверяясь с показаниями лага. В этих водах с их постоянными ветрами подобные маневры могли исполняться с изумительной точностью, единственной неопределенной величиной было время, которое Стивен проведет на острове, и которое Джек произвольно посчитал равным трем часам.
   Ночная вахта шла своим чередом, один раз летучий кальмар врезался в большой кормовой фонарь, чуть нарушив ночную рутину идущего постоянным курсом корабля. Ветер пел на одной ноте в снастях, скользила вдоль бортов вода, фосфоресцирующий кильватерный след тянулся за кормой и разбивался носовой волной идущего в двух кабельтовых "Оттера", при каждом ударе колокола, отбивающего склянки, перекликались на своих постах часовые на корабле и по всей эскадре.
   "Боже, надеюсь, у них все в порядке", - подумал Джек. Он спустился на квартердек и снова взглянул на грифельную доску с показаниями лага. Его подмывало влезть на марс или даже на топ мачты, но это бы показалось безусловно странным и привлекло бы излишнее внимание к событию - и он вернулся к своим одиноким бдениям на юте, лишь приказав вахтенному офицеру послать самого зоркого из команды наверх с ночной подзорной трубой и наказом смотреть в оба.
   Он все еще слонялся по юту, когда звезды на востоке начали бледнеть, уже началась утренняя вахта и матросы сновали по темной палубе, рассыпая песок. Треугольник его развалился еще час назад, превратившись в бессчетное количество неопределенных построений, и он стоял, облокотившись о релинг, и осматривал горизонт с запада на юго-запад. Вот показался сияющий край солнца, яркий всполох на восточном горизонте и вместе с ним раздался крик дозорного: "Парус, хей!"
   - Где!? - крикнул Джек.
   - Справа по борту, сэр. Это "Уосп". Держит сюда.
   И это и правда была шхуна, пока только ее мачты, прилично к востоку, ее треугольные паруса отражали лучи восходящего солнца. Джек, наконец, прекратил свои мотания по юту и крикнул на квартердек: "Сблизиться с "Уоспом"!" Шуршала пемза, хлопали швабры - дневная жизнь возвращалась на "Ризонабль", пока корабль, поставив брамсели, ходко шел на пересечение курса шхуны. Но только когда мощная труба позволила Джеку разглядеть прогуливающегося по палубе Стивена, он сошел вниз, кинув на ходу: "Завтрак в кормовую каюту, Киллик", - и растянулся на койке. Он слышал крик свободного от вахты офицера, приказывающего подать беседку, возбужденные крики "Осторожнее, осторожнее там! Обводите его за бакштаг!" - и, чуть погодя, знакомые шаги Стивена.
   - Доброе утро, Стивен, - приветствовал он вошедшего, - ты выглядишь довольным, как Панч. Путешествие было столь же удачным, надеюсь?
   - Лучше не бывает, спасибо, Джек - и тебе также доброго утра. Лучше не бывает, взгляни! - он вытянул обе руки и продемонстрировал большое яйцо, лежащее на ладонях.
   - Да, великолепное яйцо, и правда, - согласился Джек, и, возвысив голос, крикнул:
   - Киллик, живее с завтраком! Поторапливайся!
   - Много чего привез я с собой, - заметил Стивен, вытаскивая из кармана зеленый сверток и ставя большую парусиновую сумку на стол, - но ничего, сравнимого с этим поистине королевским даром благороднейшего мистера Фортескью. Ибо то, что ты видишь, Джек, есть доказательство огромной любви альбатросов. А вот это, - указывая на аккуратно уложенный сверток, - всего лишь попугай, обыкновенный зеленый или западно-африканский, чересчур болтливый, к своему несчастью.
   Стивен развернул байковую ткань, аккуратно освободил крылья попугая от пеленающей повязки и поставил птицу на ноги. Попугай тут же забормотал: "A bas Buonaparte. Salaud, salaud, salaud (Долой Буонапарте, подлец, подлец, подлец - фр.)", - металлическим возмущенным голосом, взобрался на спинку стула и начал чистить свои взъерошенные перья.
   - С другой стороны, в сумке содержится немного лучшего кофе из всего, что я когда-либо пробовал, к огромному нашему счастью, он растет на острове.
   Завтрак, наконец, появился, и когда они снова остались вдвоем, Джек спросил:
   - Думаю, ты потратил время на берегу не только на птичьи гнезда. Не будет ли правильным поведать мне о других сторонах твоего вояжа?
   - А, это? - рассеянно переспросил Стивен, ставя яйцо на блюдо с маслом, чтоб видеть его под лучшим углом, - да, да. Обычная рутина, ничего необычного, как я тебе и говорил. Хотя и плодотворная. Ничего тебе не скажу о своем информаторе - в таких случаях чем меньше знаешь, тем лучше, кроме того, что это источник, вполне заслуживающий доверия, за исключением, разве, его привязанности к этой неблагоразумной птице (в чьем поведении он сам и виноват). Не буду забивать тебе голову политическими аспектами, перейду сразу к военной стороне дела. Вот последняя диспозиция, надеюсь, она тебя порадует. Во-первых, увеличение наших сил противнику все еще неизвестно. Во-вторых, оба недавно захваченных компанейских корабля, "Европа" и "Стритем", находятся в гавани Сен-Поля на другой стороне острова, вместе со своим захватчиком, фрегатом "Кэролайн". У него какие-то неприятности с корпусом, из-за которых он задержится в порту еще примерно на две недели. На самом деле его командир, молодой повеса Феретье, волочится за женой губернатора, генерала Дебрюсли, горячего джентльмена, который на ножах с капитаном Сен-Мишелем, комендантом Сен-Поля (и с большей частью всех остальных офицеров на Реюньоне). В настоящий момент он находится в Сен-Дени, его силы можно оценить примерно в три тысячи штыков, включая и милицию. Но эти силы разбросаны по всему острову, гарнизоны отделены друг от друга двадцатью-тридцатью милями сложной гористой местности. Так что, хотя Сен-Поль защищен укреплениями и батареями, на которых установлены, давай посмотрим, девять и восемь - семнадцать, семь пишем, один в уме, пять и пять - десять, ну да, сто семнадцать орудий, дело вполне возможно, даже несмотря на трудности высадки на эти берега, о которых ты мне так часто упоминал. Эта грубая схема показывает примерное расположение батарей. Это - расположение частей. Надеюсь, ты простишь мне констатацию очевидной вещи, что в случае, если ты решишь действовать, все будет решать быстрота. Не терять ни минуты, как ты любишь повторять.
   - Господи, Стивен, как ты меня осчастливил! - воскликнул Джек, разворачивая схему рядом с картой бухты и побережья Сен-Поля, - да-да, вижу. Перекрестный огонь, конечно. Сорокадвухфунтовки, наверняка. И с хорошей прислугой, несомненно. Ни "компанейцев", ни фрегат и думать нечего вытащить, пока не возьмем эти батареи. А только с нашими морскими пехотинцами и матросами это невозможно, но, думаю, три-четыре сотни солдат с Родригеса изменят наши шансы. Порт мы с ними не удержим, но хоть корабли заберем.
   Джек снова посмотрел на карту и план.
   - Да, крепкий орешек, но если удастся уговорить армейцев на Родригесе выступить немедленно, и если мы сможем провести высадку - мы его разгрызем. Сен-Поль на подветренной стороне, и прибой не будет очень сильным, если только ветер не зайдет с запада... Но я согласен с тобой насчет не терять времени.
   Джек выбежал из каюты, и, через некоторое время, Стивен, крутивший в руках яйцо, услышал, как заскрипел "Ризонабль", ложась курсом на Родригес, и прибавляя паруса. Мачты застонали, натянувшиеся снасти запели громче, шум воды вдоль бортов стал громче и ниже: оркестр воды, ветра и снастей вновь начал свою вездесущую песню, столь привычную уху моряка - и не прекращал ее ни днем не ночью, пока эскадра шла пять сотен миль с сильным постоянным юго-восточным ветром в борт.
   Родригес: низкий купол острова открылся справа по носу на рассвете четверга, зеленоватый купол, абрис его топорщился пальмовыми деревьями, растущими в зеленой лагуне, окруженной внушительными, в белой пене, рифами. Все это вставало на фоне глубокой синевы океана, которую ничто не нарушало на протяжении следующих пяти тысяч миль по ветру. Птица-фрегат пролетела в нескольких футах над мачтами, ее раздвоенный хвост открывался и закрывался подобно вееру, пока она планировала через завихрения от фор-стакселя и кливеров, но ни Джек, ни Стивен не отвлеклись от созерцания приближающейся земли. На плоском выдающемся мысу, рядом с большим домом и несколькими хижинами, уже были видны аккуратные ряды палаток. Немного, но достаточно, чтоб разместить три или четыре сотни солдат, которых хватило бы для десанта на Реюньон, решись на это их командир.
   Джек повидал достаточно совместных операций на побережье, но мало какие оставили по себе добрую память: соперничество между армией и флотом, несогласованное управление, не говоря уж о раздельных совещаниях были ему хорошо памятны. Он был старше по званию подполковника Китинга, но это была простая формальность - отдавать ему приказы коммодор Обри не мог. Так что требовалось либо искреннее сотрудничество, либо ничего. Оставалось надеяться на силу своих аргументов, и, как если бы неотрывный взгляд мог убеждать, труба Джека постоянно была направлена на дом на мысу, лишь изредка поворачиваясь к узкому проходу в кольце рифов.
   Разум Стивена, хотя большАя его часть была занята похожими размышлениями, живо напомнил ему, что плывущий на них остров является домом огромной сухопутной черепахи, не такой впечатляющей, возможно, как Testudo aubreii, открытая и названная им самим на похожем острове в этом же океане, но, несомненно, также одного из чудес света. И, что еще важнее, до недавнего времени остров служил единственным прибежищем солитера - птицы, идентичной додо, также, увы, уже вымершей, но несравненно меньше известной науке. Доктор Мэтьюрин провернул в голове несколько возможных вступлений к разговору на эту тему, но отверг все их, как неудовлетворительные, помня о полной нечувствительности Джека к отраслям науки, не способным дать немедленный практический выход. Что до птиц, то для капитана Обри, как для натуры чрезвычайно грубой, птицы существовали лишь двух видов: съедобные и несъедобные.
   Даже после продолжительных размышлений, пока эскадра впервые за пятьдесят два часа убавляла паруса, доктор смог выдавить лишь робкое: "Если бы нам пришлось остаться на короткое время, пока..." Однако, реплика осталась незамеченной, ибо как раз, когда доктор начал тираду, Джек поднял рупор и окрикнул "Нереиду": "Входите первым, капитан Корбетт, если не возражаете. И сохрани нас от лукавого."
   "Аминь", - автоматически закончил впередсмотрящий и глянул на коммодора со страхом, поняв, что сказал это вслух.
   "... Может, мне будет разрешено взять немного людей..." - продолжал Стивен, - "совсем немного, только ходячих больных..." Он хотел добавить: "... для поиска костей", - но увлеченное выражение лица коммодора подсказало ему, что с тем же успехом в данный момент он может обращаться к носовой фигуре.
   Катер с плеском опустился в тихую воду лагуны, команда навалилась на весла, словно участники регаты, и вот уже Джек, с еще более увлеченным выражением, широкими шагами шел по коралловому песку навстречу полковнику Китингу. Они откозыряли друг другу, обменялись рукопожатием, и полковник заметил:
   - Вы не вспомните меня сэр, но я был на обеде в вашу честь в Калькутте, после вашей великолепной защиты Китайского флота.
   - Конечно, я помню вас, сэр, - возразил Джек, действительно припоминая эту высокую, тощую фигуру и длинноносое, умное лицо, оживившее его надежды, - и очень рад видеть снова!
   Полковник выглядел польщенным, и, проводя Джека через двойной ряд своих людей, англичан 56-го пехотного с одной стороны и сипаев 2-го Бомбейского пехотного в тюрбанах - с другой, он заметил:
   - Мы так обрадовались, видя ваше прибытие! Мы зверски скучали на этой унылой скале эти последние несколько месяцев. Опустились уже до черепашьих бегов. Ждать нечего - прибытие главных сил ожидается лишь в будущем году, охотиться - не на кого, кроме цесарок.
   - Если мы сойдемся во мнениях, полковник, я думаю, я смогу развеять вашу скуку. Я могу вам предложить пострелять в кое-кого, поинтереснее цесарок, - поспешил вломиться в открытую дверь Джек.
   - Правда, сможете, Боже правый!? - воскликнул полковник, пристально вглядываясь в лицо Джека. - Я сразу подумал, что что-то у вас есть на уме, когда увидел, как вы летите к берегу.
   В палатке, попивая тепловатый шербет, Джек изложил дело. Он чувствовал определенно, что полковник, хоть и молчит, полностью на его стороне, но, тем не менее, его сердце, казалось, гулко бухнуло, когда он произнес:
   - Итак, сэр, мне хотелось бы услышать вашу оценку обстановки.
   - Конечно, я полностью разделяю ваше мнение, - без обиняков заявил Китинг, - две только вещи заставляют меня колебаться. Колебаться, как командующего военными силами на Родригесе, не как Гарри Китинга, естественно. Первая: у меня здесь всего четыре сотни людей - лишь авангард для строительства форта и развертывания лагеря для основных сил. Невообразимо, чтоб я двинулся куда-то до прибытия со следующим муссоном главных сил, ибо в этом случае меня можно разжаловать за оставление поста. Но, с другой стороны, я знаю, что Компания любит вас, как сына и разжаловать меня могут и за провал вашего плана действий. Таким образом, мне остается выбирать в соответствии со своими наклонностями, каковые не отличаются от ваших, сэр. Вторая - высадка через прибой и, таким образом, выбор места выгрузки. Как вы вполне открыто указали, тут собака и зарыта. Ведь вместе с вашими морскими пехотинцами и моряками, которых вы сможете выделить, у нас будет только около шести сотен - а это только-только. А мои люди, особенно сипаи, не больно соображают в шлюпках - и если мы не высадим их чисто, а сделаем все спустя рукава - будет дьяволу пожива, лишь соберутся из Сен-Дени и из прочих мест французские колонны. Если вы убедите меня по этим пунктам - я прямо сейчас отдам приказ выполнять.
   - Я не могу утверждать, что хорошо знаком с западной частью острова лично, - ответил Джек, - но у меня есть два капитана, которые отменно знают эти места. Давайте выслушаем их.
   Поскольку полковник Китинг чрезвычайно желал успокоить свою совесть, хватило бы и куда меньшего, чем страстные уверения Корбетта, что высадиться на западной стороне острова, севернее Сен-Поля, когда ветер дует с юго-востока, как это и бывает триста дней в году, проще пареной репы. А уж когда Клонферт заявил, что и при западных ветрах он берется высадить тысячу человек в укрытой бухте, проходы в рифах к которой знает его черный лоцман... Однако, хорошее настроение полковника поубавилось, когда капитаны насмерть разругались по поводу наилучшего места высадки. Клонферт утверждал, что бухта Сен-Жиль - очевиднейший выбор, а Корбетт в ответ высказался, что только конченый болван выберет что-то кроме Пуант де Гале. И добавил, в ответ на возражения Клонферта, что это всего семь миль от Сен-Поля, и что он представляет мнение НАСТОЯЩЕГО пост-капитана, отлично изучившего эти воды от и до, будучи здешним стационером от прошлой войны до нынешней, и, несомненно, более весомое, чем мнение молодого коммэндера. Полковник молчал с отсутствующим видом, в то время, как капитаны пререкались, все более переходя на личности, пока коммодор сурово не призвал их к порядку.
   Чуть позже восхищение Китинга его морскими компаньонами снова снизилось, когда лорд Клонферт внезапно с извинениями выскочил из палатки, не дожидаясь конца обеда, настолько же же бледный, насколько он был красен перед его началом. Краснота же была следствием сказанного коммодором в месте, которое в строящемся форте можно было условно посчитать уединенным:
   - Лорд Клонферт, я чрезвычайно огорчен, что подобное проявление дурных манер имело место. Особенно, что оно имело место в присутствии поковника Китинга. Вы забыли о должном уважении к старшим по званию, сэр. Это не должно больше повториться.
   - Боже, Стивен, - воскликнул Джек, входя на кормовую галерею, где доктор Мэтьюрин тоскливо пялился на недалекую и такую желанную землю, - отличный парень этот Китинг! Прямо можно подумать, что он - моряк. "Когда вы хотите, чтоб мои люди были на борту?" - спросил он. "Шесть часов будет нормально?" - спросил я. "Отлично, сэр",- сказал он, повернулся к майору О'Нилу и приказал: "Свернуть лагерь!" И палатки исчезли! И больше никаких слов, только просьба не кормить его индусов соленой говядиной, а магометан - соленой свининой. Вот такие армейцы мне нравятся! Через три часа будем в море. "Нереида" готовится принять их. Ты недоволен, Стивен?
   - О, так доволен, просто слов нет! Я так понимаю, Джек, что на берег мне не сойти, что мы летим от этого места, как летели от рожающей самки кита у мыса Агульяс? Я просил лодку у мистера Ллойда, лишь маленькую лодку, а он ответил, что слишком дорожит своей шкурой, чтоб отпустить меня без твоего приказа. И добавил с мерзкой ухмылкой, что коммодор, как он считает, хочет поднять якоря еще до отлива. А ведь это было бы неоценимым благом для всех, разрешить им чуть- чуть побегать, хоть не далее пляжа!
   - Благослови тебя Бог, Стивен! Конечно, ты получишь лодку и можешь тащить всех жуков, которых успеешь собрать за два с половиной часа. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА, запомни хорошенько, ни минутой больше! И я пошлю с тобой Бондена.
   Стивен уже почти закончил свой трудный спуск по трапу, и его нога искала опору в лодке, когда к ее борту подошел ял с "Оттера" и мичман спросил:
   - Доктор Мэтьюрин, сэр?
   Стивен вывернул шею и бросил на молодого человека мрачный взгляд: всю его жизнь на берегу постоянно портили подобные нежеланные визитеры. Бесчисленное множество концертов, пьес, опер, обедов, манящих удовольствиями было нарушено, благодаря дуракам и идиотам, у которых в самый неподходящий момент ломались ноги, начинались припадки или приступы каталепсии.
   - Обратитесь к моему помощнику, мистеру Кэролу, - ответил он.
   - Доктор Мак-Адам передает свое особое почтение доктору Мэтьюрину, - начал мичман, - и был бы чрезвычайно благодарен за его немедленный совет.
   - Ад и смерть! - воскликнул Стивен. Он забрался по трапу наверх, бросил в свою сумку медицинские инструменты и снова спустился вниз, держа сумку в зубах.
   Взволнованный, трезвый как стеклышко Мак-Адам ждал его на борту "Оттера".
   - Вы хотели видеть этот случай в его кризисном проявлении, доктор, прошу, пройдемте вниз, - сказал он громко, и тихо:
   - Ох уж и кризис, черт меня побери со всеми потрохами. Мне будет легче, если вы будете рядом для консультаций, коллега. Я разрываюсь, по меньшей мере, между тремя разными диагнозами.
   Он провел Стивена в капитанскую каюту, где на софе лежал лорд Клонферт, сложившись вдвое от боли. Он попытался хоть как-то овладеть собой, чтоб приветствовать Стивена и поблагодарить за приход:
   - Так великодушно - чрезвычайно обязан - чрезвычайно опечален, что приходится принимать в таких условиях, - но сильные колики не дали ему продолжать.
   Стивен тщательно осмотрел его, задавая вопросы, осмотрел вновь и доктора вышли. Внимательные слушатели , прижав ухо к двери, вряд ли что-нибудь поняли бы из их латыни, но по тону было ясно, что доктор Мэтьюрин ничего не имеет против версии Мак-Адама "заворот кишок" и лечения бальзамом Лукателлуса, но что он сам склоняется к спазму подвздошной кишки и может сообщить, что экстракт морозника в лошадиных дозах и сорок капель настойки опия плюс шестьдесят капель вина с мышьяком в сопровождении bolus armenus для временного облегчения дали неплохие результаты в похожем случае (хотя при менее сильных коликах), когда корабельный казначей, очень здоровый казначей, пребывал в ужасе перед ревизией в конце кампании. Но этот случай, несомненно, особенно трудный и интересный и требует длительных консультаций. Доктор Мэтьюрин рад был бы послать за медикаментами, которые он упоминал, и когда клизма окажет свое благотворное действие, доктор Мак-Адам мог бы прогуляться по острову и обсудить все нюансы, ибо доктор Мэтьюрин всегда считал, что на ходу лучше думается.
   Слушатели испарились с приходом и уходом посыльного, и, хотя они не могли ничего сказать по поводу назначенных лекарств, через некоторое время стоны из каюты прекратились. Однако услышанная фраза "... замечательно бы в случае отрицательного результата провести вскрытие..." стоила доктору Мэтьюрину нескольких весьма недобрых взглядов, когда оба медика направились к борту - на "Оттере" любили своего капитана.
   Вверх и вниз прогуливались они среди торопящихся к погрузке солдат, а затем по черепашьему парку, где лишь верхняя часть тела печального француза-смотрителя возвышалась над панцирями его подопечных, и дальше вглубь острова, пока грохот разбивающихся о риф валов не превратился в непрерывный негромкий гул. Стивен успел увидеть: летящих попугаев, которых он не смог определить, нескольких турачей, баньян, чьи корни образовывали темные арки, служившие укрытиями для полчищ крыланов размером со среднего голубя, и несколько многообещающих пещер. Однако разум его также продолжал следовать за пространными рассуждениями Мак-Адама о хабитусе их пациента, его диете и состоянии его разума. Стивен с готовностью согласился с коллегой, отвергающим физические причины болезни.
   - Вот где лежит причина, - снова и снова провозглашал Мак-Адам, тыкая в свою плешивую макушку, на которой на фоне бледной кожи выделялись охрянисто-коричневые пигментные пятна.
   "Ты не был так уж уверен в своем диагнозе совсем недавно, дружок", - подумал Стивен, но вслух ответил:
   - Я вижу, вы знаете его довольно давно?
   - Я знал его еще мальчишкой, ведь я пользовал еще его отца. И я ходил с ним многажды все эти годы.
   - А не склонен ли он к "греху ужасному, меж христиан не называемому", что вы скажете об этом? Я знаю, это приводит к странным расстройствам, правда, в основном кожным, и не таким сильным, как это.
   - Вы имеете в виду содомию? Я бы определенно знал. У него регулярные половые сношения с противоположным полом, и так было всегда. Хотя и в самом деле, - Мак-Адам подождал, пока Стивен выкопает растение и завернет его в носовой платок, - только мудрый человек всегда разделит женское и мужское. Определенно, мужчины действуют на него сильнее женщин... У него было больше женщин, чем ему требовалось, они ходили за ним табунами, они занимали его, но именно мужчины - его склонность, я убеждаюсь в этом снова и снова. Вот этот кризис - я знаю, что причиной послужило замечание этого вашего капитана Обри. Одного Корбетта бы хватило, а уж этот Обри... Я слышу о нем постоянно - еще даже до того, как он отплыл к Мысу. Каждое упоминание в "Газет" - его или Кохрейна, каждый малейший слух, любая сплетня - препарирующая, преуменьшающая, преувеличивающая, восхваляющая и поносящая - все сравнивается с его собственными делами и поступками, не может оставить их в покое, как старую чешущуюся рану. Черт бы драл его капризы, с чего бы ему надо быть Александром Великим? Выпить не хотите? - спросил Мак-Адам другим голосом, вытаскивая фляжку.
   - Нет-нет, - отказался Стивен.
   До этих пор правила научного обсуждения сдерживали речь Мак-Адама и даже его грубый варварский акцент, но спиртное быстро подействовало на распаренный организм, и вскоре Стивен стал находить общество освобожденного от условностей Мак-Адама утомительным. Да и солнце уже стояло всего на ладонь над горизонтом. Он развернулся, и направился через почти опустевший лагерь, вниз, на пустой уже пляж, и далее в шлюпку, а сзади, пошатываясь, плелся Мак-Адам.
   - Прошу заметить, коммодор, - произнес он, взбегая на ют, - что я вернулся за семь минут до истечения срока, и хотелось бы, чтоб это было зачтено в следующий раз, когда позволят служебные дела.
   В настоящее время служебные дела требовали от Стивена, его сослуживцев и трехсот шестидесяти восьми солдат проехаться по двенадцатой параллели, покрыв сотню лиг между Родригесом и остальной эскадрой так быстро, как только мог позволить ход тяжело груженой "Нереиды". Было бы разумнее разместить солдат на куда более просторном "Ризонабле", но все решала скорость и Джек страшился потерять время при перегрузке десанта на предназначенную для высадки "Нереиду" (ибо место высадки было выбрано согласно мнению Корбетта, и именно "Нереида", обремененная знаниями о местном побережье, и с малой осадкой, должна была высадить войска у Пуант де Гале). И вот "Нереида", где на палубе яблоку негде было упасть, шла на запад, распространяя за собой ароматы восточной кухни.
   Скрипя давно просящим замены рангоутом, они прошли весь путь за два дня и вечером второго дня обнаружили "Боадицею" и "Сириус" северо-восточнее Маврикия, точно в месте рандеву, и, насколько это можно было утверждать, все еще незамеченными с острова. Это Джек узнал от мокрого как мышь капитана Пима, которого без жалости вытащил на флагман через штормовое море, швырявшее потоки теплой зеленой воды на палубу идущего под зарифленными марселями двухдечника. Пим обладал неплохими сведениями, полученными с двух рыбацких суденышек, захваченных на удалении от острова: "Канониру", списанному из военных кораблей, оставили только 14 орудий и в настоящий момент его переоснащали для коммерческого рейса во Францию примерно через месяц, только один из новых тяжелых фрегатов, "Беллона", находился в Порт-Луи, "Манш" и "Венус" недавно ушли на северо-восток с шестимесячными запасами на борту.
   Бурное море, усиливающийся ветер и мгновенно накрывшая эскадру тропическая ночь сделали невозможным созыв военного совета. Проследив, как полуутонувший Пим взбирается на борт своего корабля, Джек подозвал "Боадицею" к подветренному борту, и, перекрывая рев моря и ветра, приказал капитану Элайоту как можно быстрее (повторено два раза) идти к Сен-Полю, подойти к выходу из бухты и "запечатать их в этой бутылке, пока мы не подойдем к вам - и не волнуйтесь о паре потерянных рей, если что". Огневой мощи "Боадицеи" должно было с лихвой хватить для удержания противника от попыток уйти.
   На следующий день эскадра оставила Сен-Луис далеко за кормой, избавившись от бурных ветров и сильных течений подветренной стороны Маврикия, и, при спокойном море, морские пехотинцы с сотней матросов присоединились к десанту на борту "Нереиды". Командиры судов встретились с полковником и его штабом в адмиральском салоне "Ризонабля", и коммодор еще раз пробежался по плану атаки. Стивен присутствовал, и Джек мимоходом представил его присутствующим, как политического советника будущего губернатора. Корбетт удивленно раскрыл глаза, Клонферт понимающе улыбнулся, остальным, видимо, было все равно. Лорд Клонферт был бледен и напряжен, но вовсе не так слаб, как мог бы предположить Стивен, перед совещанием он отозвал Стивена в сторонку и поблагодарил за заботу с гораздо большей теплотой, чем можно было бы ожидать от простой любезности. Большую часть вечера он просидел молча, лишь в конце, повинуясь, по-видимому, какому-то импульсу, выступил с предложением возглавить десантный отряд моряков - он, дескать, неплохо знает страну и говорит по-французски. Это показалось разумным, и Джек согласился. Затем, оглядев сидящих за столом, спросил, есть ли у кого-нибудь что добавить, и, поймав взгляд Стивена, кивнул ему:
   - Доктор Мэтьюрин?
   -Да, сэр, - отозвался Стивен, - я хочу только сказать, что в случае сдачи Сен-Поля первостепенное значение будет иметь хорошее отношение к местным жителям. Мародерство, насилие и любое другое неподобающее поведение вызовут предубеждение, которое может иметь крайне нежелательные политические последствия.
   Собрание обменялось мрачными взглядами, однако приглушенным гулом выразило общее согласие, затем вновь поднялся Джек. Он пожелал всем хорошего сна этой ночью, "поскольку завтра будет крайне хлопотный день, джентльмены, и, если этот благословенный ветер удержится, начнется он весьма рано." "Что до меня, то я собираюсь бить отбой в ту же минуту, как посвистают развешивать койки",- добавил он.
   Джек так и сделал, но сон не шел. Первый раз за всю свою жизнь в море он лежал без сна, слушая ветер, глядя на путевой компас над койкой, и выбираясь на палубу чуть не каждый час, чтоб глянуть на небо. Благословенный ветер ни разу не стих, ни разу (что было бы ужасно) не зашел с запада, он только усилился так, что в начале ночной вахты пришлось убавить паруса.
   При смене вахты он уже был на палубе. Он скорее чувствовал очертания земли слева по носу, пока его глаза не привыкли к темноте настолько, чтоб разглядеть горы Реюньона на фоне звездного неба. Джек поглядывал на часы при свете нактоузного фонаря, прохаживаясь туда-сюда по квартердеку.
  "Подтянуть булини!" - скомандовал Джек, и услышал в ответ: "Раз, два, три, взяли!"
   - Булини подтянуты, сэр, - доложил вахтенный офицер, в то время, как матросы вернулись к обычному утреннему драянию палубы. "Интересно, а как Корбетт выносит все это?" - подумал Джек "Семь сотен человек на борту - там ведь ни дюйма не осталось, чтоб швабру воткнуть!" Он снова глянул на часы и прошел в штурманскую рубку - сверить их с хронометром, еще раз сверился с ними и приказал: "Сигнал на "Нереиду" - вперед."
   Цветные фонари поднялись на мачту, "Нереида" подтвердила получение, и, несколькими секундами позже, он увидел, как темный силуэт фрегата, убирая рифы и поднимая брамсели, склоняется на два румба к ветру и устремляется к берегу, волоча за собой цепочку шлюпок.
   Согласно плану, фрегат должен был идти к месту высадки в одиночку, дабы не возбудить подозрений, затем высадившиеся партии должны были захватить батареи, прикрывающие вход в гавань, а затем уже вошедшая эскадра разберется с военными кораблями и с городом. Время было выбрано удачное - Корбетту как раз хватало света для ориентации (Джек не любил этого человека, но верил в его знание побережья). Но ждать пришлось невыносимо долго - пока отряды шли семь миль по берегу, Джек накручивал вряд ли меньшую дистанцию, нервно расхаживая по квартердеку. Семь миль в пешем строю, а все, что он мог сделать - держать курс на Сен-Поль под одними марселями. Он смотрел, как сыпется песок из колбы в колбу в получасовых склянках, вот верхняя опустела, часы перевернуты, колокол прозвонил - и снова бегут песчинки в свое бесконечное путешествие, одна за одной, миллионы песчинок. Если высадка прошла удачно, сейчас отряды должны быть уже в пути. Снова и снова перевернулась склянка, небеса на востоке медленно светлели. Еще оборот, еще удар колокола...
   - Можете свистать команду на завтрак, мистер Грант, а затем приготовьте корабль к бою, - распорядился Джек, а затем с тщательно демонстрируемой беззаботностью спустился в свою каюту, в запах гренок и кофе (и как Киллик догадался?).
   Стивен уже встал и сидел за столом под раскачивающейся лампой чистый, побритый и прекрасно одетый. Первой его фразой было:
   - У тебя какой-то странный взгляд, братец.
   - Чувствую я себя тоже странно, - откликнулся Джек. - Вот сейчас все закрутится, дым коромыслом, а чем буду занят я - торчать тут, у входа в бухту и отдавать приказы, пока остальные будут дело делать? Никогда со мной такого не случалось до этого, и я нахожу это совершенно невыносимым. Хотя Софи бы это одобрила, будь уверен.
   - Она также попросила бы, чтоб ты выпил свой кофе, пока он горячий, и была бы права. Немногое так способствует разуму ощутить себя хозяином положения, как эффект сытого брюха. Позволь, я налью тебе еще чашечку?
   Стук плотницких киянок раздавался все ближе и ближе - и вот уже переборка упала и исчезла каюта - лишь чистая палуба от носа и до кормы. Не то чтоб бедный старый "Ризонабль" был способен на многое - с чистой ли палубой или нет, но знакомые звуки вкупе с запахом кофе и гренок наконец вернули Джека в привычное состояние. Вскоре появился и сам плотник, с извинениями встав в отдалении от стола.
   - Подходите, мистер Джил,- любезно пригласил Джек, - не чурайтесь нас!
   - Это необычно, сэр, я понимаю, - начал плотник, не сделав и шага, а лишь подавшись к столу корпусом, - но я прошу вас простить мне мою вольность. Но я честно боюсь вашего намерения участвовать в бою, сэр. Еще мальцом начал я службу на "Ризонабле", все двадцать шесть лет, сэр. Я знаю каждый его бимс, каждый стык в наборе, и, при всем уважении, сэр, осмелюсь сообщить, что залп его старых орудий их совершенно расшатает, сэр.
   - Мистер Джил, - торжественно ответил Джек, - я обещаю Вам, что использую корабль разумно. "Ризонабль", улавливаете? (игра слов, reasonable - разумный).
   Призрак былой веселости коммодора показался на мгновение, призрак улыбки тронул лицо плотника, но ушел он не убежденный.
   Снова на палубе, но теперь мир был полон нарождающегося света. Эскадра уже шла к широкой мелководной бухте, вход в которую стерег знакомый силуэт "Боадицеи", на левой раковине длинный мыс вытянулся к западу в море, а в глубине бухты, не далее, чем в пяти милях, виднелся Сен-Поль, за ним на фоне розового неба высились дикие горы Реюньона. Устойчивый ветер дул с юго-востока, но полосы на воде показывали присутствие разнообразных по силе и направлению береговых воздушных потоков. Джек поднял подзорную трубу в поисках "Нереиды", взгляд его скользил от мыса Пуант де Гале по умеренному прибою на внешнем рифе, по еще более ослабленному натиску волн на пляж, и вот он увидел ее - почти заштилевшую в тени острова, медленно идущую навстречу дыханию моря. В тот же момент лейтенант сигнальной вахты, увидев фрегат и прочитав сигнал, доложил:
   - "Нереида", сэр. Десант на берегу.
   - Очень хорошо, мистер... - имя молодого человека выскользнуло из памяти.
   Труба Джека шарила по берегу, по дамбе, пересекающей широкое заболоченное пространство, дальше, дальше..., и, вот они! Три плотные группы: первая - стройная колонна красных мундиров, затем матросы - меньшая, беспорядочная, но сплоченная синяя масса, за ними - сипаи. Они уже были куда ближе к Сен-Полю, чем он смел надеяться, но смогут ли они внезапно взять батареи? С моря красные мундиры казались чертовски заметными.
   - "Боадицея" сигналит, сэр, - снова вступил лейтенант, - вижу неприятеля, пеленг точно на восток.
   Это значило, что "Кэролайн" не смогла ускользнуть.
   - Благодарю, мистер Грэхем, - отозвался Джек (имя наконец всплыло в голове) - ответьте: "Держите ко входу в бухту". И эскадре: "Прибавить парусов".
   В этот момент порыв ветра заполоскал кливер "Ризонабля", капитан и все на борту одновременно глянули на собравшиеся над островом облака, на темную массу которых никто до поры не обратил внимания. Не подведет ли ветер? Но шквал быстро миновал и эскадра, "Сириус", "Ризонабль" и "Оттер" ходко направилась к Сен-Полю и мощным батареям, охраняющим порт. И пока они шли, каждый глаз на борту, украдкой или открыто, неотрывно следил за событиями на берегу долгие, долгие полчаса.
   Стройные колонны вдалеке уже не казались единым целым, расстояние до них сейчас сократилось вдвое, и они подходили все ближе и ближе к первой батарее, защищавшей Сен-Поль - "Ламбруазье". Ближе, ближе, и вот они скрылись из виду за завесой деревьев. Невыносимые несколько минут Джек ждал грохота тяжелых французских орудий, посылающих картечь в плотные порядки атакующих, но услышал лишь отдаленную трескотню мушкетов и донесенные ветром боевые клики. Красные мундиры растекались по батарее, а моряки были уже за ней и рвались к следующей, "Ла Сентье". Все еще в гробовом молчании три корабля входили в гавань, "Боадицея" сближалась с ними с запада, "Нереида", преодолевая ветер, с востока.
   В течении пяти минут им предстояло войти в зону досягаемости третьей батареи - "Ла Ньюв", прямо напротив города, с ее 40 орудиями. Бухта уже широко распахнулась перед ними: вон "Кэролайн", вон захваченные суда Ост-Индской Компании, видны шлюпки, снующие между фрегатом и берегом, высаживающие подкрепление сухопутным частям. За ним два компанейских корабля, военный бриг и еще несколько мелких судов - все в суматохе и полном беспорядке. Суматоха и за городом, где все сильнее разгорается ружейная перестрелка, отчетливо различимы две линии огня - французские солдаты сумели построиться и держались твердо. Пока говорили лишь ружья, но вот Джек увидел, как "Кэролайн" начала разворачиваться, демонстрируя, что и посреди хаоса удается навести порядок. Очевидно, фрегат успел завести шпринг, Джек видел, как матросы налегают на кабестан, поворачивая тяжелый корпус. И вот, по мере того, как английские шеренги попадали в прицел, пушки "Кэролайн", одна за одной, открывали быстрый, ровный огонь "по готовности". Бриг присоединился к канонаде. Однако едва заговорили их первые орудия, раздался грозный ответ с батареи "Ламбруазье": английские матросы, подняв Юнион Джек, развернули пушки на стоящие в порту корабли. Немедленно за этим ружейная пальба на батарее "Сентье" достигла пика, там взвился английский флаг, и она присоединилась к обстрелу гавани. Дым клубился все шире и шире, образуя огромное облако, видны были уже лишь вспышки в самом его сердце.
   Джек посмотрел на свою линию от начала до конца. "Боадицея" уже заняла свое место в голове колонны, "Нереида" еще находилась в полумиле за кормой. Им надо было пройти прямо под пушками третьей батареи, сменить галс и принять еще круче к ветру. Хотя орудия эскадры уже вполне доставали до города, Джек не решался стрелять в свалку с такого расстояния - даже залп по "Кэролайн" рисковал зацепить своих перелетами. Бездействие, пассивное ожидание были невыносимы, особенно когда показалось, что английские солдаты отступают. Медленно, медленно, в полном молчании они проходили под дулами "Ла Ньюв". Ожидание не могло длиться дольше, вот-вот должен был раздаться первый выстрел. Однако батарея проплыла мимо, вот уже она за кормой, видны жерла пушек. Но они молчали, некому было наводить их - артиллеристы либо сбежали, либо присоединились к защитникам города на суше. Свалка в городе к этому моменту уже распалась на части, французская линия была прорвана, и остатки ее отходили к вершине холма.
   Но вот из бухты полетели ядра - "Кэролайн", не прекращая правым бортом огонь по берегу, левым ударила по эскадре, сосредоточив огонь на флагмане. Первый ее залп дал три попадания в корпус "Ризонабля" и одно - в грот-стеньгу, лисель-бум и несколько сорванных блоков рухнули на защитные сетки над квартердеком; со следующим над миделем полетели клочья дюжины коек, но эскадра не отвечала.
   - Вы отметили время, мистер Петер? - спросил Джек, сплеснивая перебитый сигнальный фал.
   - Сейчас, сэр, - выкрикнул Петер. Секретарь был бело-желтого цвета, что еще больше бросалось в глаза на фоне его черной одежды, утренняя щетина резко выделялась на бледных щеках. - Семнадцать минут девятого.
   Как "Кэролайн" лупила по ним! Она полностью скрылась в дыму собственных орудий, но ее двадцатичетырехфунтовые снаряды продолжали с треском находить цель.
   - Отличная выучка, - заметил Джек секретарю.
   Еще один рокочущий бортовой залп - и ряд развешенных над бортами коек зияет новыми дырами, три человека падают. Склянки снова перевернуты, колокол прозвонил один раз.
   - Мистер Вудс, - обратился Джек к штурману, стоящему за штурвалом, - как только пеленги на церковь и башню совпадут, мы поворачиваем. И, мистер Грэхем, сигнал эскадре: поворот последовательно по сигнальному выстрелу. И затем - ближний бой.
   Медленно уходили минуты, и вот - сигнальная пушка. Эскадра развернулась, как хорошо отлаженный механизм, "Боадицея", "Сириус", "Ризонабль", "Оттер", "Нереида", в безупречном строю, но все медленнее, шли круто к ослабевающему береговому бризу, под огонь французских орудий. Еще ближе - и вот оба компанейских корабля с бригом и мелкими судами снялись с якорей. Обстановка в городе к этому моменту прояснилась: английские флаги реяли над всеми батареями, кроме одной, а пушки подошедшей вплотную к берегу эскадры уже вполне могли поражать врагов без вреда для своих. И, по мере поворота кораблей, заговорили их носовые орудия. Вот прицельный огонь открыла "Боадицея", "Сириус" поддержал ее бортовыми полузалпами, "Ризонабль" отозвался неторопливым непрерывным огнем, "Оттер" и "Нереида" пока могли использовать лишь погонные орудия. "Элайот, кажется, знает толк в свалках", - подумал Джек. "Боадицея" прекратила огонь и направилась на позицию точно поперек носа "Кэролайн", стоящей всего в каких-нибудь двадцати пяти ярдах от берега. Но при этом "Боадицея" рисковала вылететь на мель в течении нескольких минут.
   - Сигнал с "Боадицеи": "Разрешите отдать якорь", - раздалось над ухом Джека.
   - Разрешаю, - ответил он, поворачиваясь к ждущему плотнику.
   - Пять футов в трюмном колодце, сэр, - отрапортовал мистер Джил, - мы, таки, расшатали набор своими старыми пушками, сэр.
   - Мистер Вудс, круче к ветру! - скомандовал Джек, не отрывая взгляда от "Боадицеи", - людей - к помпам.
   Он смотрел, как ее левый становой якорь с плеском упал в воду, за ним - стопанкер, и вот она встала с подтянутыми к реям парусами, на пистолетный выстрел от берега, точно против "Кэролайн". Тут-то и показали себя долгие тренировки команды - извергая пламя и дым залпами с обоих бортов, фрегат бил одновременно по "Кэролайн", захваченным "купцам" Компании и по оставшейся незанятой батарее. Его дружно поддержали "Сириус", "Оттер" и, с некоторого отдаления, "Нереида". "Ризонабль" проскочил удобную позицию и теперь мог дать лишь несколько чисто символических выстрелов из кормовых погонных пушек. Но Джек душой был там, в сердце битвы, на "Боадицее", радуясь каждому ее попаданию, и, когда, спустя пол-склянки, флаг на мачте "Кэролайн" качнулся и пополз вниз, сопровождаемый флагами на других кораблях и последней батарее, сердце его подпрыгнуло, словно подброшенное ядром. Радостный клич раздался на всех кораблях эскадры, и эхом ему откликнулся восторженный рев с берега.
   - Мой катер, мистер Вобертон, - приказал Джек первому лейтенанту. - И мои наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину. Мы отправляемся на берег.
   Город почти не пострадал, и площадь, на которой они встретились с полковником Китингом, сопровождаемым группой офицеров и гражданских, казалось, пребывала в безмятежном мире. Окна домов были открыты, яркие фрукты и овощи разложены на прилавках, в воздух бил фонтан - странными были лишь абсолютная тишина, особенно контрастировавшая с недавним грохотом битвы, да полное отсутствие жителей.
   - Поздравляю от всей души, полковник! - преувеличенно громко воскликнул Джек, пожимая руку собеседнику, - вы совершили чудо, сэр! Полагаю, город наш.
   - В данный момент, несомненно, сэр, - отозвался Китинг, сияя широкой улыбкой, - но они отошли на холмы за городом, и колонна Дебрюсли из Сен-Дени будет здесь к закату. Нам еще за двоих поработать предстоит, - он радостно засмеялся, и, поймав взгляд Стивена, воскликнул:
   - А вот и вы, доктор! Славного доброго утра, сэр! Ваши политики должны быть довольны нами, мы вели себя как ягнята, сэр, как идущие к воскресной службе ягнята! Ни одну горничную даже в краску не вогнали, настолько мои люди держали себя в руках.
   - Могу я попросить офицера и нескольких солдат, полковник? - ответил Стивен. - Мне надо найти мэра и начальника полиции.
   - Конечно, сэр. Капитан Вильсон будет счастлив сопровождать вас. Но не забывайте сэр, что нас могут и выпроводить меньше чем через двенадцать часов. Пара полков с артиллерией, бьющей с высот, могут сделать это место довольно неуютным.
   Полковник снова засмеялся, следом, словно заразившись, засмеялась и вся группа. Настороженные лица стали выглядывать там и сям из-за занавесок, несколько черных мальчишек подобрались поближе под прикрытием прилавков, также привлеченные этим взрывом веселья.
   - Ох, коммодор, где моя голова!? - внезапно воскликнул Китинг, - познакомьтесь, это капитаны судов Компании.
   - Счастлив видеть вас, джентльмены, - церемонно произнес Джек, - и прошу вас проследовать на борт своих кораблей. Мы их слегка помяли, боюсь, но надеюсь, они будут готовы к выходу до... - речь его была прервана сотрясшим почву мощным взрывом, в воздух взмыли обломки каменной кладки и с треском обрушились там и сям на землю - батарея "Ламбруазье" перестала существовать.
   - Это, должно быть, ваш друг, лорд Клонферт, - посмеиваясь, заметил полковник. - Весьма активный офицер. А теперь, коммодор, не пора ли нам заняться государственным имуществом?
   Они занялись и этим, и еще кучей дел. Это был воистину день забот: грозные укрепления, которые необходимо было разрушить; английские пленные, которых надо было выпустить; французские пленные, которых необходимо было изолировать; раненые моряки с "Кэролайн", чуть не половина экипажа во главе с капитаном, которых надо было доставить в госпиталь; комитеты именитых граждан, духовенства и купцов, которых надо было успокоить.
   Но главной заботой был ветер. Теперь он зашел с юго-запада и прибой нарастал с каждым часом. "Кэролайн", корабли Компании, бриг "Грапплер" и несколько других судов пришлось отверповать мористее, обрубив канаты. "Ризонабль" застрял в иле во время отлива, получив еще несколько трещин в наборе, к ярости мистера Джилла, как раз тогда, когда каждый офицер, боцман и плотник, свободные от вахт и других срочных дел, хозяйничали на французской верфи, свободной от недреманного ока скупых управляющих, среди залежей канатов, парусины и рангоутного дерева.
   У Стивена также был забот полон рот с мэром, главой духовенства и начальником полиции, в то же время он завязал множество личных знакомств. Физических сил это много не требовало, но к моменту, когда на закате старшие офицеры собрались в штабе Китинга, расположившемся в придирчиво выбранном портовом кабаре, чтоб подкрепиться толикой вина и великолепной местной свежей рыбой, он был вымотан не меньше всех остальных. Утомление виделось на вытянувшихся физиономиях, раздавались частые зевки, все откинулись на стульях в более-менее расслабленных позах, но дух, читавшийся в выражениях лиц, очевидно, оставался на высоте.
   Полковник Китинг был весел как всегда, когда передал Джеку свою маленькую подзорную трубу и указал на французских солдат, скапливавшихся на холмах за городом.
   - Говорят, главную колонну ведет Дебрюсли лично, - громко крикнул он, перекрывая шум прибоя. - Странно, что человек таких достоинств не установил сначала артиллерию. Вы же знаете, там есть несколько отличнейших мест, чтоб устроить неплохой перекрестный обстрел. Но, несомненно, он решил идти другим путем.
   Прибежал суперкарго Компании, обезумевший в поисках людей, которые помогли бы перегрузить на корабли его драгоценный шелк. Он бросился в ряды девиц, выстроившихся возле порта, и исчез в них с тихим, разочарованным стоном. Девицы завершали свое пикетирование, обнимаясь и хихикая. Ни одну не заставили даже покраснеть, даже в этот поздний час, но надежда умирает последней, и самые стойкие еще чего-то ждали, хотя от берега отчаливали уже последние шлюпки.
   - Объясни этой доброй женщине, что мы заплатим, ладно, Стивен? Мне кажется, она плохо понимает французский, - тихо сказал Джек, и громко:
   - Не хотелось бы торопить вас, джентльмены, но, мне кажется, нам бы лучше подняться на борт. Если погода позволит, мы высадимся на берег еще завтра и закончим наши дела. Люди отдохнут, и, - кивок в сторону Стивена, -при дневном свете у них будет меньше искушений.
   Погода, однако, не позволила. Ветер зашел с запада, дуя точно к побережью, и эскадра вместе с призами и освобожденными судами едва могла высунуть нос за волнорезы, спасибо хорошему грунту и двойным якорным канатам. И хотя волнение не помешало общему сбору на завтрак на "Ризонабле", было очевидно, что громовой прибой, прокатывающийся, насколько хватало взгляда, чуть не на четверть мили вглубь берега, исключает всякое сообщение с городом.
   Это был необычайно веселый завтрак, с повторением вчерашнего боя на берегу шаг за шагом, с множеством добрых слов от армейцев в адрес Королевского Флота, о его разносторонности, дисциплинированности и предприимчивости. Завтрак также обернулся опустошительным набегом на запасы бараньих котлет с Мыса и свежего хлеба из Сен-Поля. При этом не было на борту офицера, который бы не понимал, что в городе осталась еще куча несделанных дел: частично из-за недостатка времени, частично из-за отсутствия перечня государственной собственности и боязни нанести ущерб собственности граждан. Стивен получил перечень лишь перед наступлением темноты, но он и сейчас продолжал настаивать, что трогать можно лишь очевидно военные припасы и постройки.
   Кроме того, все моряки и большинство солдат понимали трудность положения эскадры в случае, если ветер удержится. Дебрюсли вполне мог перетащить артиллерию из Сен-Дени под покровом темноты и обрушить на них перекидным огнем поток мортирных бомб, пока эскадра изображала сидячих уток, не имея возможности выйти в море.
   Однако, на данный момент, казалось, французы не намеревались никуда двигаться. Их отряды виднелись на гребнях гор над Сен-Полем, но там и оставались, и неподвижность их вносила не последний вклад в веселье за столом.
   Уже сильно после обеда пришло сообщение, что к городу по дамбе от Сен-Дени движется внушительная колонна с артиллерией.
   - Ему ни за что не перетащить пушки через болота, пока у него нет фашин, - резюмировал полковник Китинг, - мост-то мы разрушили. А заготовить фашины - на это у них уйдет большая часть дня. Нуднейшая, утомительнейшая работа - тащить орудия через болото, уж я-то знаю.
   - Прибой уменьшается, - вступил капитан Корбетт. - Я считаю, завтра мы сможем высадиться - посмотрите на небо на западе. Быстро пришло, быстро ушло, как говорит мой опыт.
   - Пораньше бы, - откликнулся Джек. - Я спать спокойно больше не смогу, если мы не взорвем оставшиеся три здания из списка доктора Мэтьюрина.
   - Как политику, мне бы хотелось порадовать себя видом сгорающих в пламени архивов, это серьезнейший удар, - заметил Стивен.
   - Если позволите, сэр, - вклинился в разговор лорд Клонферт, - я считаю, можно попробовать сейчас или, на худой конец, ближе к вечеру. Я утащил пару прибойных шлюпок, еще несколько есть у "Сириуса", если я не ошибаюсь. Мои люди неплохо управляются с ними, и я мог бы взять партию морских пехотинцев или матросов.
   - Возможно, через два-три часа, - ответил Джек, глядя на море.
   "Как же велико желание Клонферта обскакать Корбетта", - подумал он. "Даже после вчерашнего совместного дела их отношения отвратительны как обычно, если не хуже. С другой стороны, это действительно важно. И прибойные шлюпки при хорошем управлении способны творить чудеса. Но вот хочет ли Клонферт просто выделиться, или задумал какую каверзу? С другой стороны, вчера он действовал неплохо..." Джек чувствовал, что мышление Клонферта чуждо ему, что этот человек ему непонятен, но после нескольких часов размышлений пришел к прагматичному решению, отдал приказ и вышел на ют "Ризонабля" посмотреть на отваливающие прибойные шлюпки. Вот они - у границы бурунов, в ожидании особенно высокой волны, она подходит, заслоняя море, черная громада закрывает белизну пены, лодки рвутся вперед, налегают снова и снова - и вот последний вал выносит их далеко на пляж.
   Высадившимся нашлось много занятий. Башня слева от города вздрогнула, ее парапет целиком взлетел на воздух, дым и пыль окружили ее, здание мгновенно потеряло форму, обратившись низкой грудой развалин и раскатистое "бум" долетело до корабля. Долгая пауза, и вот над административными зданиями появился дым.
   - Записи сборщиков налогов, - раздался голос Стивена за его спиной, - если это не заставит их полюбить нас, то бурбонцы - неблагодарные твари.
   - Генерал Десбрюсли, кажется, прискорбно увяз, - добавил он, переведя свою трубу на далекую копошащуюся в болоте колонну.
   Они продолжали рассматривать город и побережье. В какой-то момент Джек заметил, что прибой и правда стихает, и обратился к собеседнику:
   - Знаешь, Стивен, похоже, я почти привык к роли наблюдателя. Вчера еще мне казалось, я вот-вот повешусь, так я извелся... Полагаю, это расплата за командную должность. Посмотри на дым над арсеналом. Что еще, мистер Грант?
   - Прошу прощения, сэр, но там мистер Дэйл с компанейского "Стритема" в великом волнении. Кричит, что сжигают его шелк, и просит вас принять его.
   - Пусть войдет, мистер Грант.
   - Сэр, сэр, - кричал мистер Дэйл, - они жгут наш шелк! Молю, сэр, просигнальте им остановиться! Наш шелк, наш главный груз, полмиллиона фунтов! Французы сгрузили его в этот склад! О, умоляю, сэр, просигнальте им... О, Боже, Боже, - заламывая руки, - слишком поздно!
   Дым уступил место огромным языкам пламени, и никакие сигналы уже не загнали бы его обратно.
   - Ради Бога, Клонферт, - обратился Джек, когда тот явился с рапортом, - зачем вы сожгли склад за арсеналом?
   - За арсеналом, сэр? Я был уверен, что это собственность правительства. Почтенный человек, священник, уверил меня, что это правительственное имущество. Я что-то сделал не так?
   - Я уверен, что у вас были самые лучшие намерения, но, кажется, там был шелк Компании, этак на полмиллиона.
   Лицо Клонферта потускнело, неожиданный жестокий удар будто резко состарил его.
   - Да не берите в голову, - смягчился Джек, - , они явно преувеличивают. Да и, по любому, мы им спасли три миллиона, как они сами признают. Вы сделали все великолепно, великолепно, я просто завидовал вам! Это было, несомненно, необходимо - ведь если б нам пришлось уходить, хороши бы мы были, оставляя все это врагу. Но пойдемте, вы весь мокрый! Не хотите сменить одежду? У меня в каюте наверняка найдется что-нибудь.
   Бесполезно. Клонферт ушел грустный, поникший, обесславленный.
   Не ожил он и на следующий день, когда море почти успокоилось, снова установился юго-восточный ветер, и все десантные части в готовности ждали в лодках померяться силами с Дебрюсли. Один из новых знакомых Стивена прибыл с берега на лодке и принес известие, что колонна из Сен-Дени отступила, и что капитан Сен-Мишель, комендант Сен-Поля, хочет договориться о временном перемирии.
   Новость подтвердилась визуально: колонна отступила. Все вернулись на корабли, появились посланники коменданта. Генерала Дебрюсли, кажется, хватил удар, но было ли это следствием невзгод военных или семейных, или и тех и других разом, осталось скрыто мраком. В любом случае, командование французскими частями было в безнадежном расстройстве, и Сен-Мишелю не составило труда подписать соглашение, которое вылилось для эскадры в мирную стоянку в Сен-Поле длиной аж в целую неделю. Мирную, но отнюдь не праздную: им пришлось уничтожить или вывезти сто двадцать одно орудие и огромное количество пороха и ядер, взорвать оставшиеся укрепления, обчистить военно-морскую верфь вплоть до последней банки краски и насладиться великолепными качествами фрегата "Кэролайн". С другой стороны, коммодор и полковник получили время для написания депеш - дела трудного и деликатного. Когда Джек закончил свою, вымарав оттуда все человеческое, и мистер Петер переписал ее набело, приложив к ней весьма скромный список потерь, точную стоимость захваченных кораблей и судов и другого захваченного имущества, коммодор Обри решил приступить к исполнению своего трудного решения.
   Он послал за Корбеттом и Клонфертом, и принял их официально, с секретарем за спиной Первому Джек сказал:
   - Капитан Корбетт, поскольку мы уже включили "Кэролайн" в списки, я условно переименовал ее в "Бурбоннезку", и, совсем не условно, предлагаю вам принять ее под командование и немедленно отправиться на Мыс с донесениями. Я не сомневаюсь, что адмирал без задержек отправит их с вами далее в Метрополию, поэтому я, если позволите, хотел бы обременить вас еще и моими личными письмами. Экипаж мы почти укомплектовали, за исключением морской пехоты, естественно, за счет команд компанейских кораблей, освобожденных в Сен-Поле, а потому я бы просил вас быть поскромнее при выборе тех, кто перейдет на новый корабль вместе с вами. Вот ваши приказы и мое письмо.
   Вечно-сердитая физиономия Корбетта мало подходила для выражения удовольствия, но даже его броня дала трещину, и он расплылся в улыбке. Ведь доставивший новость об этой чистейшей и полнейшей, пусть и небольшой победе будет обласкан Адмиралтейством и вполне может ожидать еще каких-то "пряников".
   - Я буду сама умеренность, сэр - ответил он. - И, если позволите, ничто не увеличило бы мое удовольствие от этого назначения так, как любезная манера, в которой вы мне его предложили.
   - Лорд Клонферт, обратился Джек ко второму вошедшему, - я чрезвычайно рад назначить вас командиром "Нереиды" вместо капитана Корбетта. Томкинсон, ваш первый лейтенант, примет "Оттер".
   Клонферт также расцвел румянцем при этой новости, совершенно неожиданной, о важнейшем шаге своей карьеры, переходе со шлюпа на настоящий корабль. Он также рассыпался в благодарностях, куда более изящных, чем до него Корбетт, ибо слава первого дня Реюньона вернулась к нему пока, и даже более яркая слава. Однако какой-то горький привкус в их отношениях сохранился, ибо, прощаясь, Клонферт сказал, отнюдь не со счастливой улыбкой:
   - Никогда я бы не подумал, сэр, в нашу бытность лейтенантами, что именно вы произведете меня в пост-капитаны.
   - Странная птица этот Клонферт,- сказал Джек Стивену между двумя умиротворяющими дуэтами, - можно подумать, что я обидел его, дав ему назначение.
   - Ты ведь это сделал обдуманно, не с бухты-барахты? Ты считаешь, что он действительно заслужил это, это не милостыня? Его действительно стоило произвести в пост-капитаны?
   - Ну, - протянул Джек, - скорее это то, что называется "за неимением лучшего". Я бы не положился на него всегда и во всем, но ведь кого-то надо было назначить, а он лучший командир, чем Корбетт. Его люди пойдут за ним куда угодно. Возможно, он чересчур заигрывает с командой, но, как бы то ни было, "Джек-формарсовый" искренне любит нашего лорда, и я должен этим воспользоваться так же, как я пользуюсь приливом или сменой ветра. Я позволю ему взять бОльшую часть команды "Оттера" на "Нереиду", а старый экипаж "Нереиды" раскидаю по эскадре. Там чертовски нездоровая атмосфера.
   Джек мрачно покачал головой и сыграл несколько низких, глубоких нот, однако, затем сменил тональность, как бы обещая счастливое продолжение, но тут его сухой смычок вышел из повиновения, и ему пришлось потянуться за канифолью.
   - Когда закончишь с моей канифолью, Джек, с МОЕЙ канифолью, я сказал, не озвучишь ли ты наш нынешний пункт назначения?
   - Полагаю, я тебя обрадую. Мы должны в первую очередь доставить Китинга обратно на Родригес, и ты сможешь досыта наиграться с твоими черепахами и вампирами. Затем, оставив эскадру блокировать Маврикий, спустимся к Мысу, где простимся с Элайотом и бедным старым "Ризонаблем", а затем обратно на "Боадицее", предварительно отконвоировав обоих "компанейцев" к югу. И снова в эти воды, смотреть, что мы можем изобразить с оставшимися французскими фрегатами, ну и, кроме того, у вас с Фаркьюхаром будут ведь какие-то политические планы на Реюньоне. Я бы не назвал себя оптимистом, Стивен, это было бы не очень разумно, но, вспоминаю что недавно, отвечая на твой вопрос о наших шансах, я оценивал их как три к пяти не в нашу пользу. Ну, а сейчас я бы сказал, что шансы сравнялись или даже чуть склонились на нашу сторону.
  
  
  
  Глава пятая
  
   Адмирал был доволен коммодором так, как только можно быть довольным подчиненным, который не только захватил один из четырех мощных французских фрегатов( так беспокоивших мистера Берти) и вызволил двух "компанейцев" и весьма нелишний восемнадцатипушечный шлюп в придачу, разрушил одну из сильнейших французских баз в Индийском океане (сделав это так споро, что начальствующий адмирал имел шанс получить свою долю похвал из Уайтхолла, любящего быстрые результаты), но, главное, сделал мистера Берти на несколько тысяч фунтов богаче. На сколько точно, сказать невозможно, пока стая чиновников в шести тысячах миль от Мыса не оценит солидный перечень предметов, в том числе триста двадцать пик, сорок банников и сорок губок, вывезенных из Сен-Поля, но, как бы то ни было, одна двенадцатая этой суммы причиталась адмиралу Берти. Не пошевелив и пальцем, не выдав никакого указания, кроме "идите и победите", ему посчастливилось прибавить изрядный куш к своему состоянию, и с момента радостной беседы с капитаном Корбеттом, обогнавшим остальную эскадру, адмирал тратил большую часть своего времени, рисуя подробные планы новой конюшни и паркового домика в Лэнгтон-Касл. Миссис Берти, в случае провала планов получения чаемого герба с короной, должна была удовлетвориться кружевным платьем.
   Адмирал был добродушен, хотя держался слегка отстраненно. Тем не менее, он имел благодарное сердце, действительно благодарное - никто бы не сказал, что он за фартинг удавится, и, как только доложили о приходе "Ризонабля", начал подготовку к празднованию и две лодки были отправлены к западу за омарами - любимым блюдом адмирала Берти.
   Пока он вел коммодора к сияющей зале, что посещалась всеми выдающимися мужчинами и всеми красивыми женщинами Кейптауна (естественно, белыми), адмирал оживленно вещал:
   - Как я счастлив видеть вас снова здесь, и так скоро, Обри, и как хорошо все обернулось! Я послал Корбетта в Англию безотлагательно, с вашими отличными новостями, как только написал сопроводительное письмо. Вы точно попадете в "Газетт", я уверен! Что за великолепный корабль эта ваша "Бурбоннезка"! Тонкая и звонкая, хе-хе. Хотелось бы, чтоб и наши верфи сотворили нечто подобное, но, с другой стороны, если вы, молодые люди, будете захватывать их готовенькими, это сбережет время нашим кораблестроителям, хе-хе, верно? Я утвердил ее новое имя, кстати, и собираюсь утвердить все ваши назначения. Я рад, что Клонферт наконец получил капитана, хотя этот прискорбный инцидент с шелком Компании... Я бы не удивился, если бы вы его протащили под килем за такое. Но нет смысла плакать об убежавшем молоке, как я всегда говорю миссис Берти, и все хорошо, что хорошо кончается. Клонферт получил капитана, вы взяли четыре сногсшибательных приза и еще полдюжины поменьше. По дороге обратно никто не попадался, как говорится, на закуску, хе-хе?
   - Ну, сэр, мы видели русский шлюп "Диана", идущий от Родригеса, но я предпочел, как и вы, его не заметить.
   Адмирал сделал вид, что не расслышал. После моментной заминки он продолжил:
   - Итак, вы снесли их батареи прямо у них на глазах. Я в восторге, и Фаркъюхар ликует, насколько эта сушеная мумия может ликовать. Вина не пьет, а вода, видать, вымыла из него всю радость. Я его не звал на этот обед, все равно он отказывается от всех приглашений, но, надо сказать, он с нетерпением ожидал вас и доктора Мэтьюрина. Следующим номером, как только Родригес получит подкрепления, возьмем Бурбон насовсем. Или Реюньон, или Иль Бонапарт, как они его называют. Чертовы дураки, эти метания туда-сюда, это же типично для иностранцев, вы не находите, Обри? Это предполагается в следующий муссон, как только удастся наскрести транспорты на три или четыре тысячи человек. Позвольте спросить, что за человек этот доктор Мэтьюрин? Ему можно доверять? А то что-то он мне напоминает иностранца.
   - Я считаю, он вполне надежен, сэр, - ответил Джек, внутренне ухмыляясь. -Лорд Кейт был о нем весьма высокого мнения, предлагал ему пост главного медика на флоте. И герцог Кларенс посылал именно за ним, когда у него в готовности в прихожей толпились чуть не все врачи Англии. Он его ценит превыше всех.
   - О, в самом деле? - воскликнул впечатленный адмирал. - Надо бы позаботиться о нем, видимо. Не то, чтоб этим умненьким политикам можно было доверять, понимаете ли... "Чтоб хлебать из одной миски с дьяволом, надо запастись ложкой подлиннее", - я это всегда говорил. Ну, приступим к нашим омарам. Вот моим омарам доверять можно, Обри, хе-хе. Я послал пару лодок за ними на запад, лишь только вы показали свои позывные.
   Омары были стоящими, такими же были устрицы и все остальные блюда этого обильнейшего обеда, что вносились перемена за переменой, пока, наконец, скатерть не была убрана и на столы выставили портвейн. Тут поднявшийся адмирал Берти произнес:
   - Наполним бокалы, джентльмены. До краев. За трижды и еще три раза счастливчика Джека Обри, и чтоб бил он врагов снова и снова!
   Неделей позже губернатор колонии также дал обед в честь коммодора. На этом подавали в основном дичь: голубая антилопа, спрингбок, стейнбок, сасса, конгони, черные и голубые гну - омаров не было совсем, но ели еще дольше. Однако дальше этого оригинальность губернатора не зашла, обед также закончился пудингом, и снова гости пили портвейн за Джека, и чтоб бил он врагов еще и еще.
   В тот момент, когда произносился этот второй тост, Стивен ел хлеб и холодное мясо с мистером Фаркьюхаром и мистером Проутом, его секретарем, на втором этаже губернаторской типографии, укромном месте, из которого удалили всех рабочих. Все трое были более или менее черны, так как они перерабатывали прокламацию к жителям Реюньона в соответствии с последними сведениями Стивена. Пришлось набирать большое количество листовок и цветных плакатов, все на хорошем французском, все описывали преимущества британского владычества, обещали уважение к религии, законам, обычаям и собственности. Также везде содержались указания на неизбежные гибельные последствия сопротивления и на выгоды сотрудничества. Аналогичные документы, но в меньшей стадии готовности, имелись и для Маврикия, все это требовалось набрать и напечатать со всем возможным соблюдением секретности, соответственно, с помощью всего двух близких конфидентов. Но, поскольку ни один из этих двоих не знал ни слова по-французски, Фаркьюхар и Проут постоянно бегали из цеха и обратно, хотя были просто очарованы самим процессом печати. Желая продемонстрировать Стивену свою сноровку, они взялись за корректуру трех длиннейших текстов прямо в гранках. Текст они с переменным успехом читали с помощью маленького зеркальца, которое вырывали друг у друга, выковыривая одни литеры, вставляя другие, рассуждая о нижних и верхних регистрах, формах, абзацах, разрядках, шрифтах и интервалах, размазывая типографскую краску на себе и щедро делясь ей с собеседником.
   В данный момент они уже бросили обсуждать и процесс печати, и даже свои хитрые уловки и приемы, освоенные в процессе работы. Были перемыты до последней косточки и подробное сообщение Стивена о состоянии умов на Реюньоне, и характеристики агентов, с которыми ему удалось завязать отношения, и теперь, поедая измазанное типографской краской мясо, они обсуждали поэзию законов, а точнее, законов о наследовании земельной собственности в будущих владениях мистера Фаркъюхара.
   - Французская система, их новый кодекс, на бумаге очень хорош - заключил Фаркъюхар, - он бы сгодился и для ленты логического автомата. Но он упускает алогическую, я бы сказал, надлогическую, поэтическую сторону человеческой натуры. Наши же законы в своей мудрости сохраняют эту черту, что особенно заметно в обычном земельном праве. Позвольте привести вам пример: в манорах восточного и западного Энборна и в Беркшире вдова имеет право "свободной скамьи", или sedes libera, или, на варварской латыни адвокатов, francus bancus, ну, одним словом, на наследование земель покойного мужа. Но если она замечена в связи с лицом противоположного пола, то, коль она предпочтет этого последнего - она лишается всего, в противном случае она должна прибыть в местный суд, сидя задом наперед на черном баране и произнести следующий текст: "Еду на черном баране, вот я - шлюха, перед вами, за мои шашни потеряла я свою пашню, за верченье хвостом накажите меня стыдом. Но прошу доброго мистера Стюарда дать мне мою землю снова".
   - Мой дядя владеет одним из этих маноров, и я посещал тамошний суд. Мне, боюсь, не удастся во всех нюансах описать веселую атмосферу суда, милое смущение молодой вдовы, поток крестьянских острот и, что главное, с моей точки зрения, всеобщее удовлетворение от восстановления ее прав, что я отношу в большой мере на убеждающую силу поэзии.
   - Должна быть значимая статистическая связь между количеством черных баранов, доживающих до преклонного возраста, - заметил Проут, - и комплекцией местных вдов.
   - И это далеко не единственный пример, - продолжил Фаркъюхар. - В маноре Килмерсдон в Соммерсете, например, мы обнаруживаем точно такую же процедуру очищения, но в сокращенной форме, требуется сказать только: "За то, что задом вертела, терплю эту боль. Добрый лорд, обратно взять землю позволь."
   - Ну не замечательно ли, джентльмены, обнаружить черных баранов, абсолютно бесполезных созданий во всем, за исключением описанной церемонии, в настолько удаленных местностях, как Беркшир и Соммерсет, при том, что сведений об использовании баранов белых вообще не встречается? Поэтому, я убежден, эти черные бараны теснейшим образом связаны с почитанием друидов.
   Хотя мистер Фаркъюхар был человеком разумным и знающим, при первом же упоминании друидов, почитателей дуба и омелы, в его глазах зажегся дикий блеск, настолько дикий, что Стивен поспешно глянул на часы, встал, и, сказав, что с сожалением вынужден их покинуть, принялся собирать свои книги.
   - Не стоило бы вам помыться перед уходом? - спросил Фаркъюхар. - А то вы несколько пятнисты.
   - Благодарю, - ответствовал Стивен, - но существо, ожидающее меня, несмотря на свое значительное старшинство, не придает значения церемониям.
   - Что он имел в виду под значительным старшинством? - спросил мистер Проут. - Все, кто хоть что-то из себя представляет, кроме нас, сейчас на балу у губернатора.
   - Может, он имел в виду черного мага или вождя готтентотов. Ну вот, я говорю, друиды...
   На самом деле старшинство было чисто алфавитным, ибо, к радости сердца своего, доктор Мэтьюрин имел в виду аардварка, или капского трубкозуба. И сейчас это существо стояло перед ним, бледное, с грузным поросячьим телом примерно пяти футов в длину, с удлиненной головой, оканчивающейся блюдцеобразным пятачком, на коротких толстых ногах, и с непропорционально длинными ослиными ушами. Зверь был покрыт пучками редкой желтоватой шерсти, из под которой проглядывала кожа нездорового оттенка, как у ночного гуляки. Трубкозуб часто моргал, и, видимо, пребывая в тревоге, время от времени облизывал свои вытянутые трубочкой губы. Ибо был он не только взвешен и измерен, но даже клок его щетины был выдран со своего законного места и подвергнут всестороннему осмотру под увеличительным стеклом. Кроткое, застенчивое животное, неспособное кусаться и слишком робкое, чтоб царапаться, все больше падало духом, и уши его опускались все ниже, пока не заслонили его маленькие печальные глазки с длинными ресницами.
   - Все, все милый, я уже закончил, - промурлыкал Стивен трубкозубу, показывая свое к нему расположение, и затем окликнул хозяина наверху сквозь тонкий потолок:
   - Мистер Ван дер Пойль, я крайне обязан, сэр. Не беспокойтесь, прошу вас. Я запру дверь и оставлю ключ под ковриком. Я собираюсь на корабль, и завтра вы увидите яйцо.
   Несколькими часами позже Стивен снова созерцал Саймонстаун. Внутренний рейд был забит призами, захваченными Джеком, что напомнило доктору давний Порт-Магон, когда захваченные "Софи" фелюки, траббаколы и шебеки выстраивались в ряд по всему периметру бухты. "Замечательное было время, и Минорка отличный остров, - подумал Стивен, - но даже Минорка не может похвастаться трубкозубами". Улица была переполнена матросами в увольнении, в настроении весьма бодром, ибо Джек приказал выплатить в счет аванса за призы по два доллара на нос. К тому же, очевидно, к словам Стивена о недопустимости грабежей многие отнеслись без должного почтения, и нынче куски лучшего восточного шелка, пусть и местами обгоревшего, покрывали пленительные бюсты матросских подружек. Его окликали со всех сторон, заботливые руки избавили его от его мохнатого пони, и благоухающий пачули мичман с "Боадицеи" доставил его на "Ризонабль". В спокойной обстановке своей просторной каюты он открыл свой блокнот и снова принялся рассматривать свой рисунок. "Наверное, это самое удивительное животное из всех, кого я когда-либо зарисовывал, - сказал он себе, - и оно является предметом трогательной привязанности мистера Ван дер Пойля. Наверное, мне надо бы попытаться раскрасить его". Он перелистал страницы назад. Большую часть занимал написанный убористым почерком его личный дневник, но попадалось и несколько рисунков: черепахи Родригеса, тюлени Фолс-Бей, некоторые раскрашенные акварелью. "Нет, наверное, не стоит, - заметил он, рассматривая последние, - мои таланты едва ли лежат в этой области". Он перевел вес трубкозуба из голландских единиц в тройские, поскреб пером для лучшей заточки, осмотрелся, выглянул в иллюминатор, и начал писать своим личным шифром:
   "Я не в состоянии проследить цепочку мыслей, или, скорее, ассоциаций, которая привела меня к размышлениям о Клонферте и Джеке Обри. Возможно, трубкозуб здесь сыграл какую-то роль своей робостью, но связь скрыта во тьме. Колика Клонферта была для меня упражнением разума, если мерить ее по какой-то шкале боли, то она была довольно сильной. Кажется, нелепо и поверхностно трактовать этот случай, как прямую проекцию его морального состояния, но Мак-Адам вовсе не дурак, во всем, кроме собственного здоровья. Можно добавить, что это не один из тех разнородных случаев, которые мы разбирали с Дюпюитреном, ибо там мы способны были при вскрытии отбросить физические причины: червеобразный отросток, розовый как здоровый червь, пищеварительный тракт ниже пищевода без повреждений...
   Клонферт ближе к ирландцам, с их обостренной восприимчивостью, чем я предполагал, гораздо ближе, чем я говорил Джеку. Я выяснил, что ребенком он не учился ни в одной из известных английских школ, в отличие от большинства своих сотоварищей, без большой охоты пошел он и на морскую службу, которая неплохо смывает барьеры между людьми. Первые годы его службы были скорее "бумажными", так называют отсутствующих капитанских родственников и друзей, жульнически вписанных в судовую роль. Более того, он воспитывался в основном слугами в Дженкинсвилле (унылое место). Приемными родителями-сквайрами, конечно тоже, недолго. Его собственные склонности тоже достаточно безумны, либо дурны, и, кажется, он впитал худшее от тех и от других. С одной стороны, он ощутил себя лордом в глазах людей, которые поколениями пресмыкались ради клочка земли, чтоб прокормиться, с другой, он сам наполовину принадлежит к ним, хотя и выращен в презрении к их языку, их религии, их бедности, их обычаям и традициям.
   Завоеватель редко дружелюбен с завоевываемыми, завоеватель, очевидно, обычно платит меньше, чем его жертвы, но, возможно, со временем платить ему приходится куда тяжелее - утратой человеческих качеств. Отбросы общества, искатели добычи стекаются, чтоб урвать свою долю трофеев, и местное население, внешне вежливое, смотрит на них с возмущением и презрением, хотя в то же время уважает завоевателей хотя бы за их силу. И принадлежность к обоим этим лагерям должна вызывать неимоверное смятение чувств.
   В случае Клонферта результатом этого и других факторов явилось болезненное осознание своей отстраненности (он часто упоминает об этом), глубоко скрываемая неуверенность в себе, и твердое убеждение, что, чтобы соответствовать окружению, он должен быть вдвое - втрое выше остальных. Но, несмотря на свои высокие каблуки (и в буквальном и в фигуральном смысле), он ничуть не вдвое выше других, Джек, скажем, выше его на голову. Клонферт на своем судне окружил себя поразительным сборищем офицеров самого низкого происхождения, чего я ранее никогда не видел в Королевском Флоте, где капитаны-аристократы всегда стараются окружить себя родовитыми же офицерами и мичманами, а уж любой шотландец всегда старается видеть вокруг клетки и береты. Наверное, поклонение его подчиненных - это то, о чем он мечтал, но какова цена такому поклонению? И неужели он этого не понимает? А если леди Клонферт и миссис Дженнингс - примеры женщин, которым он отдает предпочтение, насколько их поклонение способно удовлетворить его?
   Основываясь на своих заключениях, и рассказах Мак-Адама, я могу воссоздать правдоподобную модель Клонферта. Сущность этой модели - неудовлетворимые притязания, она - кукла, тщетно пытающаяся изобразить другую куклу, абсолютно выдуманную, то есть, она - полная противоположность Джеку, который никогда в жизни не играл, и которому не нужны роли. Но эта модель вряд ли удовлетворит меня, ибо не объясняет его странных судорог и других симптомов (Мак-Адам недооценивает значения ассиметричной потливости), и, в конце концов, Клонферт - не марионетка. И, что куда более важно, она не объясняет преданности его людей. Джек утверждал, что матросы любят лорда, и, без сомнения, это истинная правда (и это не низкопоклонство). Они не будут любить лорда просто за то, что он лорд, не любят же они принца Вильяма. Нет, продолжительная привязанность основывается на реальных качествах человека, ибо корабль в море, а особенно, маленький корабль-стационер - это замкнутая деревня, а кто слышал, чтоб суждения деревенских старожилов о соседях были ошибочны? Маленькая община, даже составленная из глупых и неграмотных людей, ошибается реже, чем Королевский Совет. А наиболее ценимые в замкнутом мужском мирке качества - это добросердечие, великодушие и храбрость. Храбрость - тут я вступаю на зыбкую почву. Ибо что же это? Собственная жизнь имеет для разных людей разную цену, жизнь ценится по-разному в разные времена. По разному ценят люди и одобрение окружающих, а ведь для многих это - основное побуждение. Два человека совершают схожие поступки по совершенно различным мотивам - а их поведение называют одним и тем же словом. Но если бы Клонферт не демонстрировал примеры такого рода поведения, я уверен, его люди почитали бы его куда меньше. Фаркюхару вольно против логики полагать, что матросы просто любят лорда Клонферта куда больше, чем любили бы мистера Скрогга, но это может быть лишь небольшой форой, не более. А их отношение, вот оно, да и дела его известны. Я видел, как он штурмовал батарею в Сен-Поле, какую он демонстрировал отвагу, и его успех неотделим от успеха Джека Обри.
   Джек Обри. Молодой лейтенант еще до сих пор проглядывает в облике грозного коммодора, хотя иногда и не слишком заметно. Но что постоянно - очевидная веселая отвага, отвага сказочного льва (как бы мне хотелось посмотреть львов), которая позволяет ему идти в бой, как иному - на свадебное ложе. Всякий будет трусом, если только посмеет, это истинно для любого, точно для меня, вероятно, для Клонферта, но не для Джека Обри.
   Женитьба изменила его, но не в этом, он просто слишком много на нее возлагал надежд, несчастный сангвиник(хотя он так ждет вестей из дома). И тяжесть его нынешней ответственности, которую он так остро чувствует, и прожитые годы - его молодость давно позади. Изменения очевидны, но довольно трудно перечислить все мелкие подробности, кроме уменьшения общей его жизнерадостности, потока его бесконечных острот.
   Можно бы было упомянуть и его отношение к подчиненным, особенно к старым сослуживцам, его внимательность и заботу, но теперь она идет скорее от разума, чем от сердца, ибо люди для него - инструмент войны. А его отношение к самим кораблям! Как хорошо я помню его преданное восхищение его первым судном, хотя "Софи" была лишь старой потрепанной лоханью, но он был увлечен мачтами, оснасткой и всем ее внутренним убранством с пылом большого мальчишки. Сейчас он капитан большого вальяжного двухпалубника, с просторными комнатами и балконами, и он более, чем обходителен с ним, хотя чем один меблированный ящик отличается от другого? Но тут я могу ошибаться, некоторые аспекты жизни моряка недоступны моему пониманию.
   Ну и можно указать общее снижение его жизненного духа, и также его инстиктивных потребностей. Я не сторонник адюльтеров, которые всегда обещают больше, чем дают, за исключением разрушительных последствий, но мне бы хотелось, чтоб у Джека хотя бы было искушение, против которого требовалось устоять. Его пламенные эмоции, кроме тех, что касаются войны, охладели.
   Клонферт, который в этом отношении, как и во многих других, выглядит моложе, сохранил свою способность остро чувствовать, особенно боль, но, возможно и восторг. Потеря чувств процесс естественный, несомненно, и сохраняет человека от того, чтобы сгореть до срока, но, в случае Джека Обри, будет крайне жаль, если это приведет к холодной безразличности, ибо это превратит человека, которого я знал столько лет, просто в ходячее тело".
   Звуки боцманских дудок, лязганье взятых на караул мушкетов часовых сказали Стивену, что тело Джека Обри, живое или мертвое, проходит сейчас в нескольких ярдах от него. Стивен посыпал страницы песком, закрыл тетрадь и стал ждать, когда дверь откроется.
   Вошедший офицер и в самом деле напоминал больше коммодора, чем лейтенанта Обри, даже после того, как стащил мундир со знаками различия и швырнул его на ближайший рундук. Коммодора раздуло от съеденного и выпитого, глаза его были красными, а под ними набухли черные мешки. Довершало это зрелище крайне измученного человека, вынужденного сначала объедаться, а затем ехать в открытой повозке двадцать миль через жуткую песчаную бурю в одежде, предназначенной скорее для Ла-Манша, явно обескураженное выражение его физиономии.
   - Побольше бы солдат вроде Китинга, - утомленно обронил он. - Мне их с места не сдвинуть. У нас было совещание после обеда, и я убеждал их, что с полками, которые имеются здесь, в их распоряжении, мы бы могли взять Реюньон голыми руками, "Ризонабль" бы можно было использовать, как войсковой транспорт. Сен-Поль стоит открытый, от батарей не осталось камня на камне. Они соглашались и жаловались, и стонали, что не могут сдвинуться ни на шаг без приказа из Конногвардейских казарм, ибо решено, что необходимые нам силы могут быть присланы лишь из Мадраса, возможно, со следующим муссоном, если найдутся транспорты, если нет - то со следующим за ним. "К следующему муссону, - сказал я им, - Реюньон ощетинится орудиями, в то время как сейчас там всего несколько пушчонок, которые обслуживают люди, вовсе не рвущиеся в бой. А к следующему муссону дух их оживет, и к тому же они получат подкрепление с Маврикия." "Истинная правда, - заявили эти армейцы, качая головами, - но, боимся, нам придется придерживаться плана, разработанного штабом, и не желает ли коммодор Обри поохотиться на бородавочников в следующую субботу?" И, вдобавок, бриг оказывается не пакетботом, а купцом с Азор, значит - никаких писем. Мы будто на обратной стороне Луны!
   - Да, весьма тяжко, - отозвался Стивен. - А что бы ты сказал о толике ячменного отвара, с лимоном? А потом о купании? Мы могли бы взять лодку и отправиться на остров, где живут тюлени.
   Стивен приложил все усилия, чтоб освежить и, главное, успокоить Джека. Он предложил оставить в покое армейцев с их флегматичной тупостью - было бы безумием верить в возможность сдвинуть их с места после бесславного конца самостоятельной экспедиции в Буэнос-Айрес, предпринятой с этой самой Капской станции несколько лет назад, и задуматься об изменении ощущения времени в периоды бурной активности. Скажем, эти занятые недели по их наполнению несравнимы с их астрономической, или, можно сказать, абсолютной продолжительностью. Но, при всем понимании их важности, это были лишь несколько недель, и было бы неразумно ждать чего-то важного после возвращения к Мысу Доброй надежды, хотя сейчас в любой день можно ожидать корабля, под завязку груженого почтой.
   - Надеюсь, ты прав, Стивен, - ответил Джек, балансируя на планшире и почесывая длинный синий шрам на спине. - эти несколько дней Софи у меня из головы не идет, и дети тоже. Она мне снилась прошлую ночь, бессвязный, тяжелый сон. И так давно от нее ничего не слышно.
   После продолжительной паузы он заметил:
   - Но я ведь привез и кое-какие добрые вести. Адмирал уверен, что ему удастся включить в эскадру "Ифигению" и "Мэджисьен" в течение нескольких недель, у него есть новости с Суматры. Жаль, что они идут с востока - и ничегошеньки не принесут из дома. Да, и старый "Леопард", хотя от этого сокровища избави Бог - гвозди проваливаются насквозь, ему место на корабельном кладбище.
   - Пакетбот будет в течение одного-двух дней, принеся список планируемых расходов, перечень счетов и перечисление обычных домашних катастроф: свинка, ветрянка, текущие краны. Мой пророческий дар прозревает это за горизонтом!
   Дни проходили, "Боадицею" разгрузили и вытащили на берег при помощи канатов, закрепленных за швартовые тумбы, ее заросшее дно было очищено. Джек установил на свой телескоп новый балансир, который отлично работал... на берегу. Стивен увидел, наконец, своих львов - целый прайд. И затем, хотя с горизонтом вышла ошибка, пророческий дар показал себя - пришли новости, но не новости из дома, с запада. Летящий на всех парусах "Уосп" ушел в океан и вернулся на Мыс сообщить, что французы захватили еще три корабля Ост-Индской Компании, военный шлюп "Виктор", и мощный португальский фрегат "Минерва".
   "Венус" и "Манш", которые уже были в море, когда эскадра проходила в виду Порт-Луи, захватили "Виндэм", "Юнайтед Кингдом" и "Чарльтон" - компанейские корабли огромной ценности. "Беллона", проскользнувшая сквозь блокаду в темноте, захватила восемнадцатипушечный "Виктор", а затем ее призом стала "Минерва", пятьдесят две пушки которой не помогли ей против ярости французской атаки. "Португалка", теперь "Ля Минерв", в настоящее время стояла в Порт-Луи, имея на борту команду из моряков с "Канонира" и дезертиров, а что до "компанейцев" и "Венуса" с "Манш", то они, возможно тоже, но точных сведений о них "Уосп" не имел.
   И вот, еще до начала нового прилива, Джек вышел в море, оставив на берегу армейцев, бородавочников, и даже свой телескоп. Он перенес вымпел на "Боадицею", ибо приближался сезон ураганов, с которыми "Ризонаблю" было лучше не встречаться. Снова вел он свой фрегат сквозь переменные, и, часто, противные ветра, пока не достиг устойчивого юго-восточного пассата. С ним он летел, делая по двести пятьдесят и даже триста миль от одной полуденной обсервации до другой, леера подветренного борта нависали над белой водой, а палуба своим уклоном напоминала крышу Эшгроу-коттедж. Только при таком ходе оставалась призрачная надежда поймать французов и их призы до того, как они достигнут Маврикия.
   На второе воскресенье после выхода, в оборудованной на палубе церкви Джек читал Устав громким, официальным, грозным голосом, при этом проповедник и паства изо всех сил старались сохранять вертикальное положение, ибо Джек запретил убавлять паруса. Он как раз дошел до двадцать девятой статьи, сулящей смерть через повешенье за содомию(которая всегда заставляла Пятнистого Дика и его товарищей-гардемаринов натужно краснеть от сдерживаемого хихиканья), когда в пределах видимости возникли два корабля. Они были еще довольно далеко, и, не прерывая службы (хотя каждый на палубе косился в сторону маячивших на горизонте мачт), Джек приказал склониться так, чтоб перехватить у незнакомцев ветер. Но он только дошел до "остальных незначительных проступков", задолго до приказа приготовиться к бою, когда ближнее судно показало секретный опознавательный сигнал, и, в ответ на поднятые "Боадицеей", продемонстрировало свои позывные. Это была "Мэджисьен", сопровождаемая "Виндэмом".
   Капитан Кертис, поднявшись на борт "Боадицеи" рассказал, что отбил "компанейца" у восточного побережья Маврикия. "Виндэм" разлучился со своим захватчиком, фрегатом "Венус", во время сильнейшего шквала на семнадцатом градусе южной широты, "Мэджисьен" сцапала его после небольшой погони, а затем весь день шла к ветру в надежде найти и сам французский фрегат. На закате Кертис увидел его, выглядел тот, как ощипанная ворона, стеньг он лишился, на мачтах уцелело лишь несколько клочков парусины, и он ковылял к берегу под стакселями. Но, к сожалению, из-за дующего точно в нос "Мэджсисьен" берегового бриза и близости входа в Гран-Порт, встреча кораблей могла произойти лишь непосредственно в зоне действия пушек Иль Де Ла Пасс, у входа в бухту.
   - На следующее утро, сэр, когда я мог войти в гавань, - говорил возбужденно Кертис, тот был уже на полпути к дальнему берегу, и с моими припасами, а у меня только по одиннадцать ядер на орудие, и с "компанейцем" в таком состоянии под моей опекой, я не счел правильным преследовать француза.
   - Конечно, нет, - ответил Джек, думая о длинной бухте, охраняемой сильно укрепленным островом Иль Де Ла Пасс, батареями на каждой стороне и в начале бухты, и, особенно, коварным ветреным фарватером, окаймленным рифами. В Королевском Флоте его звали порт Саут-Ист, и он располагался напротив Порт-Луи на северо-западе. Джек хорошо знал эти места.
   - Конечно, нет. Это бы означало лишиться "Мэджисьен", а она мне нужна. И еще как нужна, ведь у них сейчас эта громила "Минерва". Пообедаете со мной, Кертис? Потом нам надо пройтись до Порт-Луи.
   На "Виндэм" кинули буксирный конец, и поволокли его тяжело груженый корпус дальше, идя в полный бакштаг.
   Стивен Мэтьюрин глубоко ошибался, думая, что Джек, повзрослев и остепенившись, рассматривает корабли, как квартиры, более или менее комфортабельные. "Ризонабль" никогда не был ЕГО, он не чувствовал по отношению к нему никаких связывающих уз. Другое дело "Боадицея", он входил в ее экипаж, он знал всех членов ее команды, и, за несколькими исключениями, любил их всех. Он был счастлив вернуться, и, хотя Элайот был превосходным офицером, команда радовалась его возвращению. Элайоту же они устроили веселую жизнь, мягко, но эффективно, сопротивляясь малейшим попыткам хоть что-то поменять: "Коммодор всегда любил, чтоб это было так, коммодор всегда делал вот так, капитан Обри лично приказал выкрасить комовые погонные орудия коричневой краской". Джек особенно оценил мистера Феллоуза, своего боцмана, который стоял так же твердо, как в свое время и против планов самого Джека по изменению оснастки, и теперь его массивные и неуклюжие канифас-блоки, позволившие протянуть перлини к топам мачт помогали выдерживать давление огромной площади парусов. Балласт и трюмы "Боадицеи" теперь были переложены, корпус очищен, стоячий такелаж и рангоут обновлены трофеями Сен-Поля, что позволило фрегату отозваться на усилия команды и делать, несмотря на тяжелый груз на буксире, по девять узлов, что подтверждал каждый заброс лага.
   - Делаем постоянно девять узлов, - заметил Джек, сойдя в каюту после построения.
   - Я просто счастлив, Джек, - отозвался Стивен, - и стану еще счастливее, если ты мне поможешь с этим. Неожиданный крен или толчок - и вот сундук перевернулся.
   - Господи, спаси! - воскликнул Джек, уставившись на массу золотых монет, лежащую красивой дугой вдоль подветренной стенки каюты. - Что это?!
   - Это известно под техническим термином "деньги", - проворчал Стивен. - И если ты, наконец, поможешь мне их собрать, вместо того, чтобы пялиться на них со страстью, приличествующей скорее Данае, чем королевскому офицеру, мы, возможно, спасем хоть несколько монет, пока они не просыпались через щели в полу. Давай, давай, начинай!
   Они сгребали и ссыпали, ползая на карачках, и, когда приземистый и широкий, обитый железом сундучок снова был полон, Стивен сказал:
   - Надо их разложить в эти маленькие мешочки, если ты не против, по пятьдесят, и перевязать каждый бечевкой.
   - Надо бы сказать тебе, что это такое, - задумчиво протянул Стивен, глядя на растущую кучку тяжелых мешочков.
   - Если можно.
   - Это то самое проклятое английское золото, с тлетворным влиянием которого Бонапарт и его газеты вновь и вновь призывают бороться. Иногда оно, таки, существует, как ты можешь убедиться. И, могу тебе сказать, тут каждый луидор, наполеондор, дукат, или дублон - настоящий, полновесный. Французы частенько покупают службу или сведения фальшивым золотом или бумагами. Это - жульничество, которое делает шпионаж постыдным.
   - Следует ли из того, что мы платим настоящим золотом, что наша разведка лучше?
   - Ну, это скорее вопрос богатства. Платные агенты редко дают ценную информацию. Настоящее сокровище, которое не купишь ни за какие деньги - это человек, который ненавидит тиранию так же сильно, как я. В нашем случае это либо роялист, либо искренний республиканец, кто жизнь свою положит за свержение Бонапарта. Я знаю несколько таких на Реюньоне, и, надеюсь, не меньше их найдется и на Маврикии. Что до обычных продажных агентов, большая часть этих мешочков - для них. Может, какая-то польза от этого будет. Да, почти наверняка - цельные натуры встречаются редко. Скажи, когда ты собираешься высадить меня? И как ты оцениваешь шансы в настоящий момент?
   - Что до первого, то не могу ничего сказать, пока не заглянем в Порт-Луи. Шансы? На данный момент я все еще думаю, что они равны. Они получили "Минерву", мы усилились "Мэджисьен". Ты, конечно, скажешь, что "Минерва" - куда более тяжелый корабль, и что "Мэджисьен" несет лишь двенадцатифунтовки, но Люциус Кертис - на редкость бесстрашный парень, и отличный моряк. Так что будем на данный момент считать шансы равными. На данный момент потому, что наступает сезон ураганов, и если они будут пережидать его в защищенных гаванях, а мы - в открытом море, то никто не скажет, как мы будем выглядеть через несколько недель.
   В течение ночи корабли привели ветер за корму, идя вокруг Маврикия к северу, и, проснувшись, Стивен ощутил, что "Боадицея" стоит на ровном киле, мягко покачиваясь, и назойливая музыка, заполнявшая пространство между палубами последние дни, прекратилась. Доктор наскоро умылся, поскреб бороду, сказал: "С этим надо будет что-то сделать сегодня", - и заторопился в салон в жажде кофе и первой утренней сигары. Киллик был на месте, высовываясь в кормовой иллюминатор с кофейником в руках.
   - Доброе утро, Киллик, - поздоровался Стивен. - Где сам?
   - Доброе утро, сэр, - отозвался Киллик, - все еще на палубе.
   - Киллик, - заботливо поинтересовался Стивен, - что не так? Ты что, видел привидение в кладовой? Ты не заболел? Покажи язык.
   Когда Киллик втянул обратно свой язык, похожий на длинную фланелевую тряпку, он произнес, все еще сохраняя бледность:
   - А что, в кладовой бывает привидение? Охо-хо, а я ведь был тут во время ночной вахты! Ох, сэр, я ведь мог с ним столкнуться!
   - В кладовых всегда бывают привидения. И, давай, начинай, наконец, опорожнять этот кофейник!
   - Не смею сэр, простите. У меня новость куда хуже, чем даже призрак в кладовой. Эти мерзкие крысы, сэр, залезли в кофе. И я боюсь, другого мешка в запасе у нас нет.
   - Заботливейший Киллик, передай мне, пожалуйста, кофейник, или ты присоединишься к призраку в кладовой!
   С выражением крайнего страдания и неохоты, Киллик поставил кофейник на самый край стола, бормоча: "Ох, я же поймал ее, я ее поймал..."
   Вошел Джек, бросил Стивену: "Доброе утро" и налил себе кофе.
   - Как там?
   - Все французы в бухте, вместе с двумя "компанейцами" и "Виктором". Ты еще не был на палубе? Мы возле Порт-Луи. У кофе чертовски странный вкус.
   - Я объяснил бы это наличием крысиных экскрементов. Крысы подъели наш запас, и, я полагаю, этот отвар сделан из той смеси, что удалось наскрести со дна ларя.
   -То-то мне показалось, что привкус знакомый. Киллик, передай мои наилучшие пожелания мистеру Сеймуру, и скажи, что тебе нужна лодка. И если ты не раздобудешь где угодно стоун кофейных зерен - можешь назад не возвращаться. И на "Нереиде" можешь не спрашивать - они кофе не пьют.
   Когда содержимое кофейника было скрупулезно разделено до самой гущи, которую можно было вполне назвать имеющей двойственную природу, они вышли на палубу. "Боадицея" находилась у входа в прекрасную бухту, в кильватерной колонне с остальными судами эскадры. Впереди шел "Сириус", за кормой виднелись "Нереида", "Оттер" и "Грапплер", отбитый у врага в Сен-Поле и пара шхун-авизо оттуда же.
   С подветренного борта был виден "Виндэм", на котором аварийные партии с других кораблей, провожаемые философскими взглядами французской призовой команды, устраняли повреждения, причиненные шквалом и вражескими орудиями.
   В глубине длинной бухты лежал Порт-Луи, столица Маврикия, на фоне зеленых холмов, за которыми высились окутанные облаками горы.
   - Боюсь, все там, внутри. Не хочешь взобраться на грот-марс? Оттуда видно лучше.
   - Конечно. Лучше даже на верхнюю рею, если ты не против, я себя чувствую ловким, как обезьяна.
   Джек собрался продолжить дискуссию, спросив, неужто существует вид наземных обезьян, имеющих плотность свинца, подверженных головокружениям, с двумя левыми руками и отсутствием чувства равновесия, но, заметив, что друг его находится под удивительным действием мобилизующего эффекта, сдержал ворчание (хотя он, конечно, предпочел бы, чтоб Стивен лез через "дыру для бревен"). Джек молчал, пока они, удобно расположившись среди лиселей, не направили свои подзорные трубы на город.
   - Видишь белый дом с развевающимся триколором над ним? - спросил Джек. - Штаб-квартира генерала Декэна. Теперь чуть ниже и правее, у берега - это "Беллона", ставит новую форстеньгу. Еще фут, - Джек устроил руку поудобнее, - забивают свайку. Неплохо сделано, вполне профессионально. За "Беллоной" - "Виктор". Видишь, французский флаг над нашим? Собаки. Хотя, вообще-то, он был ИХ, пока не стал НАШИМ. Еще дальше к берегу французский флаг над португальским - "Минерва". Очень сильный фрегат, Стивен, и никаких признаков повреждений, насколько я могу видеть. Затем "Венус", брейд-вымпел, один над голым корпусом. Они ставят новую бизань. Вот ей досталось - бушприт оторван по ватервулинг, носовые леера снесены, ни одного целого юферса по этому борту. И сидит низко, видно, что помпы еле справляются. Как они только ухитрились ввести ее в гавань? Рановато еще для такого урагана. Видно, она попала в самый центр, наш ост-индиец зацепило краем, а "Мэджисьен" оказалась далеко за пределами - Кертис даже брам-стеньги не убирал.
   - Этот твой "харрикано" имеет круговую направленность, полагаю?
   - Точно так. И тебя может втянуть назад, когда ты уверен, что мчишься прочь. Ну, и правее ты можешь видеть "Манш" и корвет, думаю, "Креол". Неплохая эскадра, если они приведут "Венус" в порядок. Веселая б вышла партия, выйди они сюда, к нам. Особенно, если управляются они со своими кораблями не хуже, чем тот симпатичный парень в Сен-Поле, как его, бишь?
   - Феретье. Ты полагаешь, они собираются выйти?
   - Да ни в жисть! По крайней мере, пока мы можем тут поразвлечься. Пока их коммодор не поверит, что нас поблизости нет, ну или что нас тут не больше пары. Нет-нет, это будет как в Бресте или Тулоне, снова и снова. Длительная блокада, пока не прикончим всю соленую конину и Его Величество Сухарного Долгоносика. На Средиземном мы называли это "драить мыс Сцилла". Но это значит, что я могу отправить тебя на Реюньон на "Грапплере", если тебе это действительно необходимо. Бриг отправится туда конвоировать "Виндэм", во опасение встречи со случайным приватиром, и вернется на следующий день. Тут едва тридцать лиг, и с этим устойчивым ветром... Извини, Стивен, но мне время вспомнить о своих капитанских обязанностях. Клонферт спустил гичку, с этими чертовыми клоунами. Что заставляет его устраивать эти представления?
   - Ну, у некоторых капитанов экипажи шлюпок вообще щеголяют в непарных чулках.
   - Ну, надо ведь и меру знать. Я на эту встречу много не возлагаю, но им придется объяснить мне - как "Беллона" ухитрилась пройти мимо них? Но много времени это не займет. Подождешь меня здесь?
   Совет затянулся дольше, чем полагал Джек, но Стивен, покачиваясь на своем насесте в такт длинным и пологим волнам, едва замечал течение времени. Ему было тепло, тепло до самых костей, настолько, что он снял шейный платок. Он лениво наблюдал за полетом морских птиц (главным образом глупышей), за обычной суетой на палубе внизу, за ремонтом "Виндэма" и за шлюпками, сновавшими туда-сюда, а мысли его были далеко, на Реюньоне. Он прокручивал в уме бессчетное количество схем, разработанных для того, чтобы преодолеть французское нежелание стать британскими поданными методами менее простыми, чем свалка рея к рее и бортовые залпы в упор. Так что Стивен был почти удивлен, увидев красную физиономию коммодора, воздвигшуюся над краем его просторного "гнезда". В следующий момент Стивена насторожило его тяжкое, расстроенное выражение, и тусклость его обычно ярких голубых глаз.
   - Это чертовски трудный для плотной блокады порт, - резюмировал коммодор. - Ничего не стоит улизнуть, если ветер все время дует с юго-востока, а войти, наоборот, трудно, если не повезет с бризом и течением - вот почему они используют так часто Сен-Поль. Соответственно, трудно запечатать гавань, особенно в темные и безлунные ночи. Ладно, спускайся в каюту, если хочешь освежиться, Киллик обнаружил несколько древних, не обжаренных зерен, которые составят наш второй завтрак.
   В каюте Джек заявил:
   - Я не виню их в том, что они позволили "Беллоне" проскользнуть между ними и мысом, а "Канонир" вообще ушел еще до того, как они достигли своих позиций. Но за что я их виню - что они совершенно пали духом из-за этого. Сидели тут, как грызущиеся собаки, отвечали коротко и ели друг друга глазами. Отвечает за это Пим, как старший капитан, а вот кто реально виноват - не разберешь. Единственное, в чем я уверен - они в отвратительных отношениях. Клонферт - так просто гений в таких делах, но я удивляюсь Пиму - у него легкий, добродушный характер! Тем не менее, я пригласил всех капитанов отобедать, будем надеяться, что это сгладит углы. Мерзкое это дело, такие интриги на эскадре. Я думал, я избавился от них вместе с Корбеттом.
   Этот обед, где главными блюдами были четырехсотфунтовая черепаха и седло барашка из Кейптауна, хоть и был съеден при влажной девяностоградусной жаре (по Фаренгейту - прим. перев.), восстановил хотя бы подобие любезности, если не больше. Пим был не из тех, кто долго дуется, Клонферт же был не обделен хорошими манерами; они выпили вместе, и Джек с облегчением убедился, что его план сработал. Кертис с "Мэджисьен" был оживленным и разговорчивым, к тому же, ему было что порассказать о французской эскадре, и ее набегах на дальневосточные фактории Компании. Амлан, коммодор эскадры, был жестоким якобинцем, и при этом искусным моряком; Дюпре с "Беллоны" имел прекрасный, быстроходный корабль и управлялся с ним весьма решительно, а французские экипажи отличались удивительно высоким уровнем мастерства. Рассказ Кертиса помог обеду миновать первую, официальную часть, и вскоре за столом разгорелась весьма оживленная беседа. Однако, в течение разговора, Клонферт почти исключительно обращался к своему соседу, доктору Мэтьюрину, а два младших командира, Томкинсон с "Оттера" и Дент с "Грапплера", казалось, не смели открыть рта, разве только чтоб восхититься филе черепахи, курдючной бараниной или мадерой.
   - Вы с Клонфертом неплохо пообщались, - заметил Джек, когда его нагрузившиеся гости ушли. - Что за общие темы вы нашли? Он что, начитанный человек?
   - Он читает романы. Но большую часть времени мы говорили о его исследованиях здешних берегов. Он картографировал множество бухт, обходя их на шлюпке со своим черным лоцманом, он просто кладезь информации.
   - Да. Я знаю. Он превосходит в этом Корбетта, уверен. И он на многое способен, если... Что еще?
   - Все готово, сэр, - доложил вошедший Бонден.
   - Покажи пакеты.
   - Парусина номер семь, сэр, дважды прошиты, - Бонден распахнул бушлат и продемонстрировал ряд карманов. - С клапанами.
   - Очень хорошо. Теперь давай, наполняй их, и не забудь застегнуть покрепче.
   По мере получения маленьких тяжелых мешочков, взгляд Бондена становился все более стеклянным и ничего не выражающим, он ничего не сказал, он просто изгнал из своего взгляда всякие следы интеллекта.
   - Ну вот, - произнес Джек. - А вот записка для капитана Дента. Он должен будет спросить тебя, можешь ли ты найти вешки на входе в бухту, где "Уосп" высаживал доктора, и если ты не сможешь, обрати внимание, Бонден, если ты не будешь АБСОЛЮТНО уверен в вешках и приметах - ты именно так и скажешь, примут тебя за болвана или нет, неважно. И, Бонден, смотри за доктором! Закрепи получше кремни на его пистолетах, слышишь меня? И не давай ему промочить ноги.
   - Есть, сэр! - откликнулся Бонден.
   Несколькими минутами позже от борта отвалила шлюпка. Бонден, неестественно напряженный в своем плотно застегнутом бушлате, выскочил на борт "Грапплера" и затащил следом Стивена, и бриг двинулся на юго-запад в сопровождении "Виндэма".
   Джек наблюдал за ними, пока корпуса их не скрылись за горизонтом, а затем снова вперил взгляд в побережье, укрепления которого были четко и ясно различимы на фоне яркой зелени сахарного тростника. Он почти чувствовал ответные взгляды французских офицеров, направивших свои трубы на эскадру, особенно Амлана, своего визави. Отдавая приказы, начавшие длительную блокаду, он проигрывал в уме возможности выманить противника из бухты на бой.
   Он уже опробовал несколько вариантов до того, как "Грапплер" вернулся обратно, неся на борту Стивена, обремененного новыми разведданными, сундуком лучшего в мире кофе и новой машинкой для его обжарки. Он опробовал открытую провокацию, он попробовал приманку с хромой уткой, но Амлан не клюнул, хитрая бестия. Французские суда стояли все на тех же местах, и эскадра была вынуждена заняться блокадной рутиной, оживить которую могло лишь ожидание Рождества.
   Отнюдь не все новости, привезенные Стивеном, были хорошими: из Франции ожидался фрегат "Эстри", неприятности коменданта Сен-Поля пошли на убыль после смерти генерала Десбрюсли, довольно приличная регулярная часть с ревностными бонапартистами-офицерами высадилась на острове. Теперь Реюньон было куда труднее взять с обещанными тремя тысячами из Индии, чем с полутора тысячами с Мыса за несколько недель до этого. По мнению французов, даже в случае хорошей погоды, успешной могла быть высадка не менее, чем пяти тысяч штыков. С другой стороны, Стивен узнал множество сведений о Маврикии, куда более важном острове, благодаря своим отличным портам. Среди прочего, что значительную часть французского гарнизона составляли ирландские части, пленные и добровольцы, что до сих пор верили в Бонапарта. И Стивен завязал немало контактов, некоторые - высочайшей ценности. "Итак, - заявил он, - как только ты сможешь дать мне "Нереиду", с Клонфертом, с его знаниями здешних берегов и его черным лоцманом, я начну подготовительную работу. Оставив прочие соображения, нашим плакатам надо время, чтоб подействовать, а хорошо пущенный слух, некоторая оплошность в нужном месте, вполне вероятно, заставят выйти в море эти твои фрегаты".
   Джек весьма вольно определял приоритеты задач, стоящих перед ним:
   - Можешь считать меня слабаком, Стивен, но я скажу, что мне жаль того времени, когда мы были сами по себе, хоть и изрядно занятые, порой, но у нас всегда находилось свободное время по вечерам для партии в пикет и для музыки. Завтра ты получишь "Нереиду", если захочешь, "Венус" сейчас на кренговании, и "Манш", по некоторым признакам, собирается заняться тем же, так что я могу уделить тебе корабль, но сегодняшний вечер пусть будет нашим. Пока тебя не было, я переложил Корелли для скрипки и виолончели.
   Музыка унесла их на несколько часов в прошлое, такое далекое, где не было секретаря коммодора с кучей бумаг на подпись, где не было обидчивых капитанов, с трудом держащих свои чувства в узде, и где мелкие дела, которые первый лейтенант оставлял своему капитану, могли быть разрешены по свойски среди людей, которых капитан знал, как самого себя. Но утро принесло обратно мистера Петера с кучей документов: "Мэджисьен" с прискорбием извещала, что просит о проведении военного суда над сигнальщиком, с приложением списка просто невероятных проступков, совершенных последним в пьяном виде, венчал оный список удар корабельного капрала дубинкой в живот; на "Сириусе" кончались дрова и вода. Стивен перешел на "Нереиду" после не более, чем краткого "пока!"
   Он нашел Клонферта в приподнятом настроении, радующегося самостоятельности и свободе от жесткой дисциплины, насаждаемой на эскадре коммодором. Ибо, хотя между Джеком и лордом Сент-Винцентом были разногласия, включая политику и свободу слова, они вполне сходились в вопросах поддержании порядка, и, особенно, в точном и беспрекословном следовании сигналам.
   По утрам они гуляли по квартердеку, и, пока они прохаживались по наветренному борту, а мимо проплывали высокие, поросшие лесом берега Маврикия, дрожащие в жарком мареве, Стивен постепенно проникался атмосферой, царящей на корабле. На фрегате осталось лишь несколько человек из старой команды "Нереиды", так как Клонферт забрал с собой всех офицеров и большую часть команды "Оттера", так что тут царил тот же дух, что ранее - на шлюпе.
   Во многих отношениях он ничем не отличался от того, что существовал на других военных судах: в работах, выполняемых командой, в неизменном распорядке дня, в фанатичной аккуратности. Но никогда, будучи под командованием Джека Обри, ему не приходилось встречаться с тем, что любое приказание встречало предложение "а не лучше ли сделать так". Причем склонностью к обсуждениям приказов команда была пропитана на всю высоту служебной лестницы - от вахтенного офицера до Джемми Дакса, смотрящего за курятником. Со своим ограниченным опытом Стивен не мог сказать, что это неправильно, все выглядели проворными и бодрыми, решенные маневры выполнялись как следует, но он полагал, что подобная болтливая увертливость скорее бы подошла флоту французов, как нации живой и многословной.
   Исключением являлись уоррент-офицеры: штурман, боцман, канонир и плотник - мрачные люди, казалось, сросшиеся с традициями Королевкого флота, особенно величественный, с каменными чертами лица, мистер Саттерли, старый штурман, который к капитану относился со скрытой снисходительностью, а корабль вел практически молча. Строевые же офицеры и гардемарины были куда менее молчаливы, они, очевидно, весьма дорожили вниманием и расположением Клонферта и боролись за него как с помощью служебной активности, так и поведением, состоящим из причудливой смеси вольности и сервилизма. Слова "милорд" вечно были у них на языке, и шляпы, обращаясь к нему, они снимали с подчеркнутым почтением. Да и обращались они к командиру куда чаще, чем было принято на остальных судах, знакомых Стивену, они переходили на "капитанскую" сторону квартердека без спросу, и выдавали по собственному почину замечания, никак не связанные с их обязанностями.
   Пожалуй, в приподнятом настроении Клонферт был еще менее выносим, чем в подавленном. Когда он пригласил Стивена в свою каюту, он демонстрировал ее убранство с утомляющей торжественностью, хотя и настаивал на том, что это убранство лишь временное: "Не слишком подходящая вещь для пост-капитана. На шлюпе еще сойдет, а для фрегата это убого". Каюта, как на большинстве ранговых кораблей, была потрясающе хороша. Во времена Корбетта она блистала лишь ошкуренной древесиной, сверкающей медью и сияющими окнами, ибо сверх этого в ней почти ничего не было, но теперь этот спартанский интерьер, слишком просторный для Клонфертовой меблировки, выглядел, как будто бордель переехал в монастырь и еще там не успел расположиться как следует. Размеры каюты еще увеличивали два больших зеркала, захваченных Клонфертом с "Оттера" - одно на правом, другое на левом борту. Клонферт прохаживался между ними, рассказывая Стивену подробную историю одной из свисавших с потолка ламп, а Стивен, сидя по-турецки на софе, заметил, что при каждом повороте Клонферт машинально смотрит на свое отражение, с видом одновременно неуверенно-сомневающимся и самодовольным.
   Во время обеда капитан углубился в свои турецкие и сирийские приключения с сэром Сиднеем Смитом, и, в какой-то момент, Стивен осознал, что для Клонферта он из застольного собеседника обратился в театральную публику. Это было совершенно непохоже на их дружеское общение до того, и теперь Стивен все больше скучал. Ложь и полу-ложь, нагромождаемые Клонфертом друг на друга в попытке создания образа, которому он желал соответствовать, уже были явно избыточными, при этом назойливыми и агрессивными, как будто в слушателя пытались прямо-таки вколотить восхищение, о взаимном же общении уже и речи не шло. "Уже даже как-то неловко", - думал Стивен, глядя в тарелку, когда Клонферт не обошел в своих рассказах и злосчастного единорога. Тарелка была красивая, с выгравированными крестами Скроггов по ободку, но это была тарелка из Шеффилда, и сквозь эмаль просвечивала медь. "Неудобно и довольно тяжко. Но хоть из человеколюбия надо бы ему посочувствовать. Что у него за нервное возбуждение!"
   Хотя Стивен всячески выражал сочувствие Клонферту, молча проглотив даже единорога и еще кучу невероятнейших подвигов, просить о продолжении было выше его сил. Наконец до Клонферта дошло, что он чересчур увлекся, а его "публика" совершенно не впечатлена, а, скорее, ушла в себя, и в его глазах снова появился огонек неуверенности. Он попытался изменить тон, вновь заговорив о том, как он благодарен Стивену за его помощь в момент приступа.
   - Это жалкая, недостойная мужчины болезнь, - заявил он, - и я просил Мак-Адама пустить в ход нож, если это может помочь. Но он, кажется, решил, что это нервное, вроде родимчика. Не думаю, чтоб коммодор страдал чем-то похожим, а?
   - Если б и страдал, я бы, естественно, не разглашал бы это, как я не разглашаю болезни любых своих пациентов, - отрезал Стивен. - Но, - продолжил он мягче, - вы не должны думать, что в вашей болезни есть что-то постыдное. Уровень боли превышал все, что я когда-либо видел при коликах, независимо от их происхождения.
   Клонферт выглядел польщенным, и Стивен продолжил:
   - Это тяжелый случай, несомненно, и вам повезло, что у вас всегда под рукой есть такой консультант, как Мак-Адам. Да, с вашего позволения, мне бы надо пойти помочь ему.
   - Честный Мак-Адам, да, - ответил Клонферт, возвращаясь к своей недавней манере,- да. Хоть он и не Соломон, и приходится признать некоторые его пороки и ужасные манеры, я верю, что он искренне предан мне. Этим утром он был несколько недееспособен, иначе бы он не преминул поприветствовать вас на борту, но, надеюсь, он уже восстал с одра в настоящее время.
   Мак-Адам был в лазарете, и его порок сквозил в его внешности. К счастью для команды "Нереиды", его помощник, мистер Фентон, был надежным судовым врачом-практиком, ибо Мак-Адам мало интересовался медициной тела. Он продемонстрировал Стивену несколько своих пациентов, и они засиделись над матросом, у которого неоперабельная гранулема давила на мозг так, что его речь имела обратную логическую последовательность.
   - Интересный случай, - заметил Мак-Адам, - хотя едва ли в моем вкусе. Ибо мало добавляет к моим штудиям на военных судах. Пошли вниз, выпьем по капельке.
   Внизу, в запахе трюмной воды и грога, он продолжил:
   - Чертовски мало. Нижняя палуба вообще слишком занята, чтоб тут развилось что-нибудь кроме обычных извращений. Не подумайте, что я вдруг стал сторонником порки, цепей, голодовок и холодных обтираний старого Бедлама, но плетка и жизнь в тесном контакте не способствуют появлению чего-нибудь, стоящего выеденного яйца. В этом плавании среди нижних чинов и приличной-то меланхолии - и то не было. Мании, да, были - так их всегда на пятачок пучок. Нет, настоящие, хорошие помешательства надо искать на корме, не упуская клерков, баталеров и наставников - тех, кто пребывает более-менее в одиночестве. А уж венец всего - капитаны, вот где встречаются истинные брильянты! Как вы, кстати, нашли нашего пациента?
   - На подъеме. Действие морозника, полагаю?
   Некоторое время они обсуждали действие валерианы, корешков дуба и ириса вонючего, и Стивен порекомендовал умеренность в употреблении кофе и табака, и тут Мак-Адам изменил тему разговора, спросив:
   - А он говорил про капитана Обри, вообще?
   - Самую малость. И в данных обстоятельствах, я полагаю, подобное избегание весьма показательно.
   - Точно так, коллега, и важно, очень важно. Его мысли вертелись вокруг капитана Обри последние дни, и я обратил особое внимание на приступы потливости, на которые вы указывали. Они совпадали с точностью до часа. После каждого приступа ему приходилось менять мундиры. Правая сторона груди каждого была просто белой от соли, только правая сторона.
   - Интересно было бы проанализировать эту соль. Беладонна может подавлять потливость, конечно. Нет, хватит грога, благодарю. Но для меня теперь ясно, что для нашего пациента правда - это то, во что он может заставить верить других. В то же время, поскольку он обладает сложной натурой, я полагаю, что если вам удастся пробиться сквозь его доводы и убедить отказаться от этой странной самозащиты, преодолеть его отчаянное сопротивление и убедить его использовать только правду для самоутверждения, то не будет более нужды в беладонне и других ангидротиках.
   - Вы начали мыслить как я, но пока не очень продвинулись по этому пути. Причина залегает куда глубже, и попытка преодолеть эту неразумность приведет к атаке на все мыслительные связи в целом. Ваша беладонна и ваша логика - все из одного ящика, они борются всего лишь с симптомами.
   - И как вы предлагаете добраться до корней?
   - Слушайте сюда, вы, - заорал Мак-Адам, расплескивая бокал, пододвигая свой стул и дыша Стивену в лицо, - и я вам все расскажу!
   В своем дневнике этой ночью Стивен написал:"... если он сможет провести реконструкцию всей ирландской истории за несколько последних веков, которая и сформировала нашего пациента, а затем еще выстроить заново его разум от самых его начал, заложенных в детстве, то его принципы заслуживают восхищения. Но, во-вторых, что за инструменты у него есть для этого? Киркомотыга, только. Киркомотыга для ремонта хронометра, да еще и в пьяных руках. Со своей стороны я гораздо более высокого мнения о разуме Клонферта, если и не о его суждениях, чем мой бедный, пропитанный грогом, коллега".
   Высокое мнение подтвердилось следующим вечером, когда "Нереида" проложила свой путь через зловещие ряды рифов у мыса Брабант, и гичка доставила Стивена и капитана на берег, в устье мелкого ручья. Черный лоцман не только доставил их в лагуну, но и провел через лес к деревне, где Стивен смог поговорить с потенциальным союзником. Несколько дней спустя это было повторено в ходе прогулки за портом Зюд-Эст с пакетом бумаг подрывного содержания.
   - Тем лучше, - воскликнул Джек. - Рад слышать это, слово чести. Я занимался сам подобными делами с молодым Ричардсоном, он многообещающий гидрограф. Мы картографировали большую часть ближнего побережья, с дублированными пеленгами и кучей ориентиров. А я еще и открыл место для забора воды на Флэт Айленд, несколько лиг к северу, так что нам теперь не надо постоянно мотаться к Родригесу.
   - Не будет Родригеса! - произнес Стивен убитым голосом.
   - Увидишь еще снова свой Родригес, - успокоил Джек. - Нам приходится все равно ходить туда за припасами, туда - сюда, туда - сюда, но хоть не так часто.
   Туда - сюда, туда - сюда болтались они по морю, пока французы упрямо торчали в своей мирной гавани, переоснащаясь до последнего ржавого болта, и раз за разом, когда не отправлялся на "Нереиде" вдоль побережья, Стивен перемещался на каждый отходящий корабль. Его известковые пещеры на Родригесе оправдали все ожидания, полковник Китинг был любезен, предоставил в помощь команды слабосильных и осушил небольшое болото. В третий раз Стивен смог сообщить Джеку, что из костей, найденных в иле он обещает в течении следующих двух месяцев сложить полный скелет солитера и показать его, и что потом его можно будет покрыть перьями и кусками кожи, найденными в пещерах.
   Все остальное время это была обычная унылая блокада, ближе к берегу ночью, за мысы - днем, но никогда не отходя далеко, чтоб француз не мог, пользуясь береговым бризом, проскользнуть в темноте к северу и уйти в богатые воды Индийского Океана, оставляя эскадру далеко к ветру. Туда - обратно, туда - обратно, и все это время парусина ветшала на тропическом солнце и под внезапными тропическими ливнями, бегучий такелаж, постоянно пропускаемый через бесчисленные блоки при работе с парусами, разлохмачивался и приходил в негодность, корпуса обрастали водорослями, а корабельные черви через щели в медной обшивке буравили дуб.
   Рождество прошло с грандиозным праздненством на верхней палубе "Боадицеи", бочонок предусмотрительно засоленной пингвинятины с Мыса послужил заменой гусю и индейке, по еде было и веселье, сливовый пудинг отсвечивал синим под растянутой от свирепого маврикийского солнца парусиной. Новый Год прошел в непрерывных визитах с корабля на корабль, на Двенадцатую ночь мичмана угостили кают-компанию двухсотфунтовой черепахой. Опыт оказался неудачным, черепаха оказалась не того вида, панцирь расплылся в кисель, а все, кто ел злосчастное создание, начали мочиться изумрудной зеленью, Джек же начал каждую вахту поглядывать на барометр.
   Это был отличный, крепкий медный прибор, укрепленный на карданном подвесе над столом, за которым они завтракали, и Джек как раз отвинчивал его крышку снизу, когда Стивен заключил:
   - Мне бы надо подумать о следующем путешествии на Реюньон. Это маврикийское варево - гнусное пойло по сравнению.
   - Точно-точно. Но ты пей, пока дают, - отозвался Джек. - Лови момент, Стивен, другой чашки ты можешь уже не получить. Я его развинтил, потому что думал, что трубка разбилась. Но ртуть на месте, видишь, но ниже, чем я когда-либо видел в жизни. Ты бы лучше сложил эти свои кости поаккуратнее, в самое безопасное место, какое придумаешь. Ветерок будет душевнейший.
   Стивен смахнул позвонки, которые он сортировал, в салфетку, и вышел за капитаном на палубу. Небо было чистое и синее, волнение куда меньше, чем обычно, по правому борту за кормой раскинулся знакомый берег, зеленея в лучах восточного солнца.
   - "Мэджисьен" уже готова, - заключил Джек, глядя, как деловитая команда заводит двойные дополнительные штаги. - А "Нереида" еще спит. Мистер Джонсон, эскадре поднять паруса, курс на запад, приготовиться к шторму.
   Он направил трубу на Порт-Луи: ну да, опасности, что французы решатся выйти, нет. У них тоже есть барометры, и до них тоже все уже дошло.
   - Это что, предвещает ураган? - спросил Стивен тихо, наклонившись к уху собеседника.
   - Да, - ответил Джек, - и нам понадобится все пространство, что мы сможем выгадать до начала. Как бы мне хотелось, чтоб Мадагаскар был подальше!
   Они выгадали сорок миль, шлюпки на балках было едва видно сквозь найтовы, орудия притянули к портам двойными канатами, звенящими от натяжения, брам-стеньги спустили на палубу, на реях подвязали штормовые паруса, дополнительные сезни и блоки, установили шпрюйт-реи на фоке и бизани. Вся огромная работа, которую мог проделать за оставшееся время опытный экипаж, была выполнена, а над ними все продолжало светить ясное солнце.
   Волнение усилилось задолго до того, как восточный горизонт окутало мраком.
   - Мистер Сеймур, - распорядился Джек, - планки и парусина на люках. Когда начнется, их разнесет по всему морю.
   И вот, началось. Изломанная белая полоса поднялась из моря с невероятной быстротой, за милю до набегающей с востока мглы. За мгновение до того, как она достигла их, зарифленные марселя опали, потеряв свою округлость, а затем неистовый вал воздуха и воды сорвал их с рей с жутким стонущим звуком. Корабль повалило на борт, тьма окутала все вокруг, мир исчез в вездесущем грохоте. Вода и воздух смешались, казалось, у моря больше нет поверхности, больше нет неба, исчезли даже верх и низ. Исчезли моментально для тех, кто был на верхней палубе, для доктора Мэтьюрина это несколько растянулось, поскольку ему еще пришлось скатиться с двух лестниц, и, в конце - концов, он обнаружил себя лежащим на том, что было бортом корабля. Он распрямился и съехал вниз, но тут судно, перевалившись, жутко накренилось в другую сторону, и он, пролетев над палубой сквозь оставшиеся запасы венецианской патоки, приземлился на руки и колени на противоположный борт, и, ошеломленный, вцепился в полной темноте в стеллаж.
   Наконец гравитация снова вступила в свои права, он слез вниз, все еще ошарашенный, затем, со звоном в голове, спотыкаясь, проковылял в лазарет. Здесь Карол, формально его помощник, а фактически - корабельный врач, и фельдшер пытались охранить от повреждений фонарь, в свете которого распутывали своего единственного пациента - сифилитика из кормового караула, которого раскачивающийся гамак запеленал в подобие кокона.
   Тут они и торчали некоторое время, иногда окликая один другого мрачными голосами. Звания ничего не значили в этом пандемониуме, и фельдшер, старейший член из команды парусного мастера, до сих пор неплохо шьющий, своим надтреснутым голосом начал им рассказывать, как на Ямайке еще мальчишкой видел, как семь линейных кораблей затонули со всеми экипажами в шторм, и в половину не такой сильный, как этот. Наконец, Стивен крикнул:
   - Пойдемте на корму, мистер Карол, и принесите столько фонарей, сколько сможете раздобыть. Скоро начнут приносить пострадавших.
   Они пролезли на корму сквозь мрак - крышки иллюминаторов давно снесло, но света не было, лишь воздух, перемешанный с водяной пылью, рвался сквозь них. Вскоре принесли первых раненых: рулевого, чьи ребра были сломаны спицами штурвального колеса, субтильного марсового, которого ветер швырнул сквозь снасти, сейчас хромого и безучастного, мистера Петера, совершившего такой же полет, как Стивен, но менее удачно - ему это стоило нескольких сломанных ребер и конечностей. Затем в корабль ударила молния, несколько человек получили шок, а один - ужасные ожоги, он умер еще до того, как его принесли вниз.
   Они бинтовали, накладывали шины, оперировали, все это в пространстве, которое постоянно раскачивалось градусов на сорок пять во всех направлениях, на сундуках, которые норовили постоянно уехать со своего места. В какой-то момент явился посыльный с квартердека с наилучшими пожеланиями от коммодора и вопросом, все ли хорошо, и еще с каким-то сообщением о каких-то "восьми часах". Затем, гораздо, гораздо позже, когда судно на некоторое время встало на относительно ровный киль, когда новые пострадавшие перестали поступать, и уже разобрались с последней сломанной ключицей, в операционную явился коммодор собственной персоной, с которой текло в три ручья. Он огляделся, поговорил с пострадавшими (в надежде, что его хоть как-то услышат), и затем проревел на ухо доктору:
   - Если у вас есть несколько секунд, доктор, вы найдете довольно забавное зрелище на палубе.
   Стивен закончил перевязку аккуратным двойным витком, и выбрался наверх через узкий лаз в покрытом парусиной люке. Он встал, моргая глядя на необычный рыже-оранжевый свет, пытаясь устоять против потока несущегося воздуха, казалось, твердого, как стена.
   - Леер, сэр! - заорал матрос, вкладывая трос ему в руку, - хватайтесь за леер, ради всего святого!
   - Спасибо, друг! - откликнулся Стивен, оглядываясь, и, произнося слова, он вдруг осознал, что жуткий оглушающий рев стихает. Сейчас он уже звучал примерно как затянувшееся сражение на близкой дистанции. "Боадицея" держалась к ветру под обрывком бизань-стакселя, плавно всходя на волну и раздвигая ее своими широкими носовыми обводами, ее фор- и грот-стеньги были снесены за борт, оборванные и спутанные тросы тянулись горизонтально от изувеченных марсов, иногда хлопая на ветру, подобно пушечному выстрелу. Оставшиеся снасти были увешаны клочьями морских водорослей и кусками сухопутных растений - пальмовые ветви были вполне различимы. Однако зрелище не было забавным: от полузатопленного бака до кормы, особенно на квартердеке, где было хоть малейшее укрытие от ветра - везде были птицы. В основном это были морские птицы, но справа от него, например, сидел дрозд. Он не двинулся, ни когда Стивен подошел к нему, ни даже когда потрогал его за спину. Все остальные вели себя аналогично, и с нескольких дюймов Стивен мог смотреть в блестящий глаз краснохвостого фаэтона. В этом странном потустороннем свете трудно было разобрать цвета и определить вид птицы, но Стивен распознал белоголовую крачку, которую едва ли можно всретить ближе пяти тысяч миль от Маврикия. Пока он пытался добраться до нее, ворчание бури снова перешло в рев, а затем последовал оглушительный громовой удар - молния снова ударила в корабль. Стивена швырнуло на палубу. Поднимался он ошеломленный, оглушенный тройным грохотом - молнией разбило носовую пушку и высадило крышку ее порта, и сразу проковылял вниз в ожидании новых искалеченных.
   Но новых пострадавших, по счастью, не было. Вместо этого появился кусок телятины в желе, принесенный Килликом вместе с сообщением, что "молния измочалила правый становой якорь, а так все хорошо, и если нас не потащит обратно в течении часа, можно считать, что худшее позади, и он надеется, что доктор Мэтьюрин утром увидит погоду получше."
   Проспав мертвым сном несколько часов во время полночной вахты, и навестив с первым светом своих самых тяжелых пациентов, доктор Мэтьюрин увидел, и правда, лучшую погоду, выбравшись на палубу. Небо было чистое и синее, солнце пригревало, дул мягкий северо-восточный ветер. Волнение было все еще сильным, но белые гребни волн уже исчезли. Если бы не разруха на палубе, постоянный частый стук помп и потрепанный вид команды, вчерашнее можно было бы счесть просто ночным кошмаром. Впрочем, появилось еще одно доказательство его реальности - второй лейтенант, мистер Троллоп, хромал к нему, указывая на два корабля эскадры далеко-далеко под ветер: "Мэджисьен" со снесенной полностью бизанью, и "Сириус", на котором не уцелело ни одной стеньги.
   - А где коммодор? - спросил Стивен.
   - Ушел четверть часа назад. Я упросил его хоть немного поспать. Но, уходя, он попросил меня показать вам правый становой якорь, весьма поучительное для философа зрелище.
   Оглядывая оплавленный и перекрученный металл, Стивен обратился к Троллопу:
   - Мы, кажется, идем на юг?
   - На юго-запад, настолько точно, насколько можем, ибо все наши компасы сошли с ума после грозы. На юго-запад, на Мыс, на переоснастку. Думаю, мы будем там независимо от наших желаний, ха-ха!
  
  
  
  Глава шестая
   В этот раз в Кейптауне не было банкетов в честь Джека Обри. Добрых слов от адмирала Джек также не дождался, хотя и привел эскадру без потерь после одного из сильнейших ураганов последнего десятилетия. Отношение начальства стало еще сдержанней (хотя куда уж больше?), после того, как американский барк прибыл с новостью, что "Беллона", "Минерва" и "Виктор" вышли в рейд. Американцы утверждали, что видели их у Каргадос Гарайос, идущих курсом норд-ост под всеми парусами, половить жирненьких "компанейцев" в Бенгальском заливе.
   Не то, чтобы у Джека был досуг для праздненств в Кейптауне или приятных разговоров с адмиралом Берти - он метался в жуткой запарке, пытаясь переоснастить пять кораблей на маленькой верфи, на которой едва ли можно было надеяться найти запасную стеньгу для фрегата. Материалы должны были прибыть из Индии, а другого подходящего дерева не найти было ближе Мосслбэй. Маленькая, дурно оборудованная верфь, и та управлялась человеком такой исключительной жадности, какой Джеку не приходилось видеть еще на протяжении всей свой долгой службы. Эскадра ухватила неплохой куш в Сен-Поле, и верфь намеревалась урвать свою долю, и ни потоп, ни разверзшийся ад не могли бы этому помешать. При этом верфь не интересовало, что решение о выплате долей еще неспешно ползло где-то по инстанциям, а нынче же эскадра почти не имела наличных, и вынуждена была расплачиваться расписками под ростовщический процент.
   Достаточно бы было и одних французских рейдеров, чтобы превратить пребывание в базе в кошмар, но постепенно Джек проникался осознанием, что все еще ужаснее. Эскадра просто взвыла из-за постоянных намеренных проволочек с рангоутом, канатами, краской, блоками, медью, кузнечными работами и всем прочим.
   Адмирал на ужасающую коррупцию на верфи никакого внимания не обращал: "Обри не мальчик, он знает, что работники верфи не иконописные святые и не мальчики из церковного хора. Эти дела дОлжно устраивать так, как они всегда делались на флоте, и меня не волнует, как коммодор разберется со своими проблемами, но эскадра должна быть готова к выходу самое позднее в следующий вторник".
   Вдобавок, Джек обнаружил, что его собственный боцман, мистер Феллоуз, совращенный собратом с "Сириуса" и желающий разбогатеть сейчас, а не в будущем, до которого можно и не дожить, решил, что по праву занимаемой должности может с выгодой продать изуродованный молнией правый становой якорь. Ему показалось мало, и следом отправились бочонок, пятьдесят фатомов двухдюймового троса и немалое количество другого имущества, количество, вполне тянущее на военный суд.
   Капитаны эскадры постоянно грызлись за те тощие припасы, что верфи не удалось утаить.
   Ну и венчали всё неприятности с почтой. Один пакетбот затонул, другой попал в жуткий шторм с дождем, такой, что вся почта, не запечатанная в просмоленную парусину, сгнила и, частью, слиплась в единую бумажную массу. Увы, Софи так и не приучилась ни использовать смоленую парусину для упаковки почты, ни слать копии писем другими бортами.
   Сразу после получения размокших писем Джек старался урвать время между визитами к главному интенданту и на канатную фабрику для попыток расшифровать остатки писем, ориентируясь на упоминания вроде "пятница" или "после церковной службы". Но и в эти недолгие периоды врывался мистер Петер с огромными пачками документов, не позволяя Джеку забыть о его обязанностях коммодора: все, о чем он договорился с главнокомандующим войсками колонии, должно было быть переведено с разговорного на письменный официальный, прочитано и обдумано. Обдумано тщательно, ибо хотя Джек был наименее подозрительным из плавающих созданий, про Стивена это сказать было нельзя, и он постоянно напоминал Джеку, что мистер Петер - не доверенный единомышленник, а лишь чиновник, чьи интересы находятся на суше. Ну, и, кроме того, оставались еще и обязанности капитана "Боадицеи". Хотя его первый лейтенант, мистер Сеймур, приглядывал за ежедневными рутинными делами, он был слишком занят переоснащением, ну и всегда находились какие-то дела, требующие вмешательства самого капитана. Это именно капитан убедил мистера Коллинза, в данный момент восемнадцатилетнего старшего помощника штурмана, что он абсолютно не обязан жениться, и уж точно не обязан жениться немедля, на молодой леди, которая этого требует из-за оказанного ей мистером Коллинзом внимания и из-за того, что все ее пояса вдруг сделались ей тесны.
   - Две недели - явно недостаточный срок для таких проявлений. Полагаю, это несварение, пара фунтов пудинга или бифштекса. Подождите, пока мы вернемся из следующего плавания. И даже тогда, мистер Коллинз, я надеюсь, вы не оставите корабль. В самом деле, вздумай вы жениться на каждой девчонке, с которой вы поиграли в фанты на берегу, тут бы скоро был форменный дом Авраама.
   Именно Джек терпеливо выслушивал негодующий беспорядочный рассказ Мэтью Болтона, бакового вахты правого борта, о далеких событиях, излагаемый от его имени и от имени трех молчаливых, тщательно выбритых и вычищенных товарищей. Болтон отказался от помощи мистера Сеймура на том основании, что коммодор как-то вытащил его из воды, когда они оба служили на "Поликрест" (видимо, он полагал, что теперь коммодор обязан заниматься им всю свою жизнь).
   Это, как ни странно, показалось логичным как Болтону, так и первому лейтенанту с коммодором, и, когда Джеку удалось вытащить факты из пространного повествования, изобиловавшего деталями (описание салаги, которого удалось разыграть; состояние здоровья мистера Болтона), он потянулся за пером и, под внимательными взглядами всей четверки, начертал письмо, которое затем зачитал, ко всеобщему удовлетворению, вслух, суровым голосом глашатая, произносящего приговор:
   " "Боадицея", Саймонстаун. Сэр, в соответствии с просьбой нижепоименованных моряков, ранее служивших на "Нереиде", а ныне находящихся на корабле Его Величества, коим я имею честь командовать, я довожу до Вашего сведения, что если призовые деньги, положенные им за Буэнос-Айрес и Монтевидео, и полученные Вами в качестве поверенного, не будут немедленно выплачены, я поставлю вопрос перед Лордами-комиссионерами Адмиралтейства о направлении адмиралтейского стряпчего для изъятия их в порядке судебного преследования. Честь имею,..."
   - Это, - заявил Джек, - послужит хорошим стопором его художествам. Теперь, Болтон, если доктор на борту, мне бы хотелось видеть его, если он не занят.
   Однако случилось так, что доктора на борту не было. Во время разбирательства он был на полпути между Кейптауном, где оставил Фаркъюхара, и Фолс-Бэй, сидел в редкой поросли протеи и пережидал песчаную бурю, прижимая к себе потрепанную папку с растениями, предназначенными для гербария. Оставшееся внимание доктор делил между небольшой стайкой увенчанных хохолками птиц-мышей и стадом бабуинов. В данный же момент он спустился к бухте, где в знакомой таверне смыл некоторую часть пыли и принял от владельца (весьма любезного африканера-гугенота) абортированный плод дикобраза. Здесь же, как он и предполагал, он обнаружил Мак-Адама, сидящего перед бутылкой, в которой полученный плод можно было бы заспиртовать без особого труда. Однако выпито из содержимого бутыли было на удивление мало, а Мак-Адам приветствовал Стивена вполне внятным рассказом об их пациенте, который демонстрировал необычайную активность и прилив душевных сил. Лорд Клонферт, как выяснилось, вполне нормально чувствовал себя по утрам (редкий случай), и, мало того, заразил весь экипаж чувством крайней спешки. Он увел из под носа у Пима пару брам-рей за изрядную взятку, а сейчас торговал у известного скупщика краденого гичку.
   - Уверен, его сердце разобьется, если он не будет первым готов к выходу в море, - заметил Мак-Адам. - Он душу отдаст, чтоб опередить коммодора.
   - Можем ли мы хотя бы частично не отнести эту активность на счет укрепляющего, стимулирующего действия кофе и общеуспокаивающего действия мягкого табака на возмущенные жидкости организма? Табак, божественный, редкий, великолепный табак, что превосходит любые панацеи, жидкое золото и философский камень - лучшее средство от всех болезней. Прекрасное рвотное, уверяю, чудесная трава, если назначать к месту и в правильных дозах, что обычно игнорируется большинством, что употребляет ее, как сапожник - пиво. А в итоге: чума, разор, опустошение, дьявольский проклятый табак, разрушающий души и тела! Здесь, однако, табак использован вполне медицинским образом, и я готов поздравить себя, что под вашим присмотром все проходит без злоупотреблений.
   Летящая пыль и непрекращающийся ветер сделали Мак-Адама еще грубее, чем обычно. В душе ему никогда не нравилось назначение Стивеном в качестве лечения кофе и табака, и, глядя на его бегающие красные глазки, казалось, что он придумывает ответ погрубее. И в самом деле он начал:
   - Да выеденного яйца..., - но в этот момент он рыгнул, и, снова собираясь с мыслями, сфокусировался на бутылке, и продолжил:
   - Нет-нет, вам не надо быть чародеем, чтоб понять, что все это только видимость. Один - этот ваш настоящий боевой капитан фрегата, а другой хочет быть в десять раз более настоящим и боевым капитаном, хоть тресни. Он и треснет, если не опередит коммодора.
   "Нетрудно опередить коммодора в его нынешнем состоянии, беднягу, - подумал Стивен, входя в каюту, - растормошить его способен разве мятеж на борту". Капитан Обри утопал в бумагах, в том числе в представлениях для военного суда, заседания которого планировались в следующие несколько дней. Обычные случаи оскорблений, дезертирства, неповиновения, или всего сразу в состоянии опьянения, требовали, однако, времени для рассмотрения. Но поверх всего были разложены заплесневелые листы его личных писем.
   - А, вот и ты, Стивен! - воскликнул капитан. - Как я рад тебя видеть! Что это у тебя?
   - Неродившийся дикобраз.
   - Рад за тебя. Но, Стивен, ты ведь мастак в разгадывании всяких головоломок, я уверен. Не мог бы ты помочь мне восстановить последовательность этих писем, а, может, и общий смысл?
   Вместе они тщательно рассмотрели листы, используя увеличительное стекло, окись сурьмы и разведенный купорос, но толку вышло немного.
   - Я разобрал, что на старых нонпарелях, которые мы сажали, выросло по три яблока на каждом дереве, и что клубника погибла, - высказался Джек, - и она, очевидно, говорила с Оммани, потому что замена дымохода в коридоре стронулась с места, и тут еще джерсейская корова... У детей выросли волосы, и зубы, сколько-то зубов, бедняжки. Волосы, ага, кажется, она пишет, что они прямые. Прямые или кудрявые, какая разница? С волосами они будут выглядеть куда лучше. О Боже, Стивен, так это их волосы я сдул только что, думая, откуда они в конверте?
   Он поползал на четвереньках, и, наконец, встал, сжимая маленький клочок.
   - Небольшая качка, однако, - заметил он, вкладывая волосы в записную книжку, и вновь возвращаясь к письмам, - соседи довольно внимательны. Тут про еще одну связку фазанов от мистера Бича в прошлый вторник. А вот здесь она снова пишет, что с ней все хорошо, просто на удивление хорошо, и подчеркнуто дважды. И то же самое было в письме, которое я только что смотрел. Я конечно очень рад этому, но почему "на удивление"? Она что, болела? И что это о ее матери? Не может второе слово быть "паралич"? Если миссис Вильямс заболела и Софи ухаживает за ней, тогда понятно, почему "на удивление".
   Они вновь копались в письмах, и Стивен почти наверняка расшифровал про зайца, преподнесенного капитаном Поликсфеном и съеденного в субботу или в воскресенье, или в оба дня, и еще что-то про дождь. Все остальное осталось лишь гипотезой.
   - Я всегда думал, что старый Джарви ошибался, когда говорил, что не дело морскому офицеру жениться, - заметил Джек, аккуратно собирая листы. Но теперь я понимаю, что он имел в виду. Я ни за что не хотел бы остаться холостым, даже за адмиральство, ты знаешь, но ты не представляешь, как разум мой стремился в Эшгроу в эти дни, когда я должен был думать, как подготовить эскадру к выходу.
   Джек мотнул головой, выглянул в люк, и затем продолжил:
   - Проклятый военный суд, а что делать с этими сухопутными акулами на верфи? Не говоря уж о боцмане и его чертовых фокусах?
   Весь ужин он тыкал вилкой в баранину, рассуждая о проблемах с мистером Феллоузом: распоряжаться собственностью Его Величества было неписанным законом среди слуг Его Величества, а уж поврежденные предметы считались практически собственностью заведующего, и обычай этот за давностью выглядел почти законом. В Королевском Флоте право это называлось "каппабар". Баталеры, плотники и боцмана крали больше, так как у них было и что красть, и возможности для этого, но ведь были и определенные границы, а Феллоуз отнюдь не ограничился поврежденным имуществом (и в немалых количествах). Да и каппабар он тащил уж совсем без меры, и Джеку надо бы было поставить его перед военным судом завтра и обломать через колено. Это просто его долг, как капитана. А с другой стороны, его долг держать свой боевой корабль в наилучшем состоянии, а для этого необходим боцман, первоклассный боцман. А первоклассные боцмана не растут на деревьях в Кейптауне, и на пятачок пучок их не купишь.
   Джек слегка разгорячился при этом, он проклинал Феллоуза, называл его полоумным шутом, сумасшедшим лунатиком, подзаборным содомитом, но делал это все без огонька и без души - душа его все еще была далеко, в Хемпшире.
   - Слушай, - заявил Стивен, - если мадрасское начальство исполнит свои обещания и мы отправимся на Реюньон (в чем я начинаю сомневаться), Фаркьюхар отправится с нами, и тут-то конец нашей музыке. Давай сыграем мою старую "Элегию к Тир-Нан-Ог", у меня тоже упадок настроения, а это может послужить отвлекающим средством. Подобное лечится подобным.
   Джек ответил, что был бы рад помузицировать со Стивеном до захода луны, но ожидаемые из Кейптауна нарочные и чиновники с верфи вряд ли дадут им достичь возвышенного состояния души. На самом деле они даже не успели настроить инструменты, когда явился Пятнистый Дик с сообщением от мистера Джонсона, что в море замечена "Ифигения", которая уже подняла свои позывные и идет ко входу в бухту.
   При свежем юго-восточном ветре и заметном течении "Ифигения" бросила якорь еще до восхода луны, и новости, принесенные капитаном Ламбертом, выбили все мысли об Англии и о музыке из головы Джека Обри. "Ифигения", прекрасный тридцатишестипушечный фрегат, вооруженный восемнадцатифунтовой артиллерией, сопровождала небольшой транспортный флот с подкреплениями полковнику Китингу на Родригес. Теперь силы его насчитывали два полка английской пехоты и два - сипаев, и некоторое количество вспомогательных войск. Общее количество на пятнадцать сотен не дотягивало до ожидаемого, но армейцы сделали все, что могли. Войска прибыли вовремя, и атака на Реюньон теперь становилась делом решенным, хотя и рискованным, ибо французы успели укрепить гарнизон свежими частями, и имели достаточно времени для восстановления батарей.
   Первоочередной задачей теперь было выяснить, какие корабли были в распоряжении губернатора Декэна на Маврикии, и, если это будет возможно, запереть их в их гаванях.
   -Капитан Ламберт, - спросил Джек, - в каком состоянии "Ифигения"?
   Он совсем не знал Ламберта - недавно произведенного молодого человека, но внешность его сразу расположила к себе: небольшого роста, полноватый, веселый, при этом умелый офицер. И Джек просто-таки влюбился в него, когда тот достал из кармана бумаги со словами:
   - Вот рапорты моих офицеров, сэр, приготовлены, когда мы входили в порт. Казначей: провизии на полных девять недель - всех наименований, за исключением рома. Этого - только на тридцать девять дней.
   Помощник: пресной воды - сто тринадцать тонн, говядина в порядке, свинину иногда приходится браковать при варке, остальная провизия - в порядке. Мне следует добавить, сэр, что мы набрали воду, топливо и черепах на Родригесе.
   Канонир: восемнадцать зарядов на орудие, пыжей в достатке, по сорок ядер на ствол.
   Плотник: корпус в хорошем состоянии, кницы в носу подкрепили двумя чиксами, мачты и реи - в хорошей сохранности.
   Хирург: в списке больных - три человека, кандидаты на инвалидность, сухого бульона - пятьдесят семь фунтов, других припасов до 19-го числа следующего месяца.
   Что до команды, сэр, некомплект - шестнадцать человек.
   - Итак, вы готовы выйти немедленно, капитан Ламберт?
   - В любой момент, сэр, как только пожелаете. Хотя я был бы счастлив, получив немного пороха и ядер и сколько-нибудь зелени - мой врач сомневается в качестве нашего лимонного сока.
   - Очень хорошо, капитан Ламберт, очень хорошо! - воскликнул ликующий Джек. - Вы непременно получите порох и ядра. И не думайте об этой чертовой верфи и неурочном часе - у нас боеприпасов больше, чем мы можем погрузить без ущерба безопасности - из Сен-Поля, и я заставлю моего канонира изрыгнуть избыток. И можете забрать шесть наших буйволов, которые ждут на пляже. Что до зелени: у моего казначея есть отличное неофициальное знакомство на берегу, он добудет любое нужное количество в течении получаса.
   Мистер Петер, будьте добры приготовить письмо для адмирала, отправить тотчас же. Мистер Ричардсон - наш лучший наездник, кажется, скажите ему, чтоб не вздумал ссылаться на львов и тигров по дороге - это все болтовня. Затем подготовьте приказ для капитана Ламберта - выйти в море с отливом, рандеву у Порт-Луи, копии секретных сигналов, резервная точка рандеву - Родригес, после, дайте подумать, семнадцатого. И вызвать всех командиров судов на борт.
   Киллик, позови канонира и принеси бутылку "Констанции" с желтой этикеткой, С ЖЕЛТОЙ, СЛЫШИШЬ?
   Между подписыванием бумаг и переговорами с упирающимся канониром они выпили эту бутылку лучшего вина на корабле, а затем начали прибывать капитаны эскадры. Ответы их рулевых на окрики часового следовали в быстрой последовательности: "Нереида", "Сириус", "Оттер", "Мэджисьен"!
   - Итак, джентльмены, - начал коммодор, когда все собрались, - когда ваши корабли смогут выйти в море?
   Если бы не проклятие Пима - новомодные железные баки, "Сириус" был бы готов через пару дней, если бы не возмутительнейшие проволочки верфи с давно обещанными железными дельными вещами, то же самое можно было бы сказать и об "Оттере".
   - "Нереида" будет готова через тридцать шесть часов, - заявил Клонферт, со значением улыбаясь капитану Пиму, но улыбка сменилась изумлением и раздражением, когда Кертис доложил:
   - "Мэджисьен" может выйти сию минуту, сэр, если мне будет позволено набрать воды на Флэт-Айленд. У нас воды не более тридцати тонн.
   - Счастлив слышать это, капитан Кертис, - откликнулся Джек, - просто счастлив. "Мэджисьен" и "Ифигения" направятся к Порт-Луи с максимальной поспешностью, мистер Петер передаст вам ваши приказы. И, полагаю, будет хорошим советом при этом ветре вам верповаться на фарватер с тем, чтобы захватить первые же минуты отлива.
   Они получили приказы, они оттянули свои суда на фарватер, и рассвет застал оба фрегата исчезающими за горизонтом. Когда завтрак из яичницы и соленой ягнятины прибыл в каюту, заполняя ее своими ароматами, фрегаты уже огибали Мыс Доброй Надежды. Вскоре после этого капитан Элайот прибыл с официальным приказом адмирала коммодору собрать заседание военного суда. Кроме того, он привез письмо, где поздравлял Джека с прибавлением сил на Родригесе, от которых, таким образом, страна в ближайшее время может ожидать чудесных свершений, особенно в связи с тем, что в ближайшее время эскадре будет передан "Леопард"... Кошмарный старый "Леопард"!
   Джек переоделся в парадную форму, зловещий флаг общего сбора поднялся над "Боадицеей", капитаны собрались, и, с мистером Петером в качестве исполняющего обязанности адвоката, они занялись неприятным делом - разбором обстоятельств бедного капитана Волкомба, потерявшего двадцатидвухпушечный "Лорел", захваченный в своем последнем бою "Канониром" у Порт-Луи, еще до прихода Джека на Мыс. До этих пор на станции никак не могло набраться достаточное количество старших офицеров для проведения военного суда, и бедный Волкомб пребывал под формальным арестом с самого своего обмена. Каждый знал, что в этих обстоятельствах, с "Канониром", несущим увеличенный экипаж в виду его порта базирования, и с двойным количеством куда более тяжелых орудий, обвинять командира "Лорела" было не в чем. Каждый знал, что дело должно закончиться полным оправданием, с сохранением чести и достоинства, каждый, кроме Волкомба. Для него дело было слишком важным, чтоб сохранять хоть какую-то рассудительность, и он сидел всю долгую процедуру с выражением такого отчаяния на лице, что вызвал серьезную озабоченность у членов суда. Ведь каждый мог оказаться на его месте, перед судьями-дилетантами, возможно, предвзятыми по причинам политическим либо служебным, либо из-за долго лелеемой зависти, при этом на приговор которых не может быть апелляций.
   Возможно, это было нелогично, ведь они сами определяли вердикт, но каждый член суда разделил радостное облегчение Волкомба, когда адвокат зачитал приговор, а Джек, с тщательно подобранными приличествующими словами, вернул капитану шпагу. Они были счастливы за Волкомба, а потому последовавшие приговоры по делам о дезертирстве и хищениях были довольно мягкими.
   Но до вынесения приговоров еще надо было дожить - процесс катился себе неторопливо, ни шатко, ни валко. На своем корабле капитан мог разбираться как угодно с матросом-нарушителем, если только дело не доходило до смертного приговора, но он не мог тронуть ни одного мичмана или офицера - они должны были предстать перед судом. И Джеку, кипящему от нетерпеливого желания выйти в море и начать действовать до того, как французы на Реюньоне проведают о его силах, казалось уже, что на эскадре не осталось ни одного нормального мичмана. Казалось, все они не могли найти лучшего занятия, нежели напиться пьяным, опоздать из увольнения, проявить неповиновение и оскорбить или даже избить старшего по званию, а затем смыться с вверенным ему имуществом.
   И в самом деле, то, что являлось обычной пищей для военных судов, могло представить Королевский флот в крайне неприглядном виде: преступления, притеснения, жалобы на незаконные действия, иногда справедливые, а иногда - сфабрикованные или намеренно раздутые.(Так, один штурман обвинил своего капитана в подделке судовой роли, на том основании, что там числился сын его друга, хотя на самом деле молодой джентльмен в это время учился в школе в Англии. Это была обычная практика, но официальная огласка напрочь погубила бы капитанскую карьеру, если бы суд не прибег к изощреннейшей юридической акробатике для его спасения. ) Ну, и ссоры в кают-компании, выпады против офицеров, дурное обращение, и кровавые разборки на нижних палубах.
   Между этими унылыми заседаниями председательствующий вновь обращался в моряка, и вновь впрягался в переоснащение своих кораблей, ведя решительную битву с проволочками и задержками. Но в этой битве верфь легко одерживала верх, имея в своем распоряжении все время, сколько его осталось до конца света. Ибо чиновники на верфи отлично знали меру его нужды и нетерпения, и в итоге он не просто должен был за всякий чих расставаться с нелегко доставшимся золотом, но даже благодарить вымогателей за последний ящик тридцатипенсовых гвоздей и десятидюймовых сваек, доставленный на борт. Но это все происходило на закате и в сумерках - ибо на обед председатель суда обязан был приглашать и других его членов.
   - Скажите, коммодор, вынесение смертных приговоров не влияет на ваш аппетит? - вопросил Стивен, глядя, как Джек разделывает седло барашка.
   - Я бы не сказал, - отозвался коммодор, передавая капитану Волкомбу сочащийся невинной кровью кусок. - Мне это не по душе, конечно, и если суд находит возможность уменьшить наказание - я всегда проголосую за это. Но если имеется случай вопиющей трусости или пренебрежения обязанностями, ну, тогда мне это кажется довольно ясным - человек должен быть повешен, и да смилостивится Господь над душой того, кого не смогла помиловать служба. Я, конечно, сожалею об этом, но на мой аппетит это не влияет. Капитан Элайот, немного вырезки?
   - Это мне кажется изрядным варварством, - заключил Стивен.
   - Но сэр, - отозвался капитан Пим, - ведь отрезает же медик пораженный гангреной член, дабы сохранить остальное тело?
   - Медик не режет конечности ни для мести отступнику, ни для устрашения. Он не делает из ампутации торжественного представления, не выставляет больной орган на позор. Нет, сэр, ваша аналогия ложная. Более того, сэр, вы должны осознать, что этой аналогией приравниваете хирурга к обычному палачу - должности постыдной, презираемой и внушающей отвращение повсюду. А дурное отношение к палачу вырастает из того, что он делает, у всех народов презирают и такого человека, и, тем более, его деятельность, и это, в свою очередь, подкрепляет мою точку зрения.
   Капитан Пим запротестовал, что он вовсе не имел ничего против хирургов - они замечательные люди, особенно корабельные, хотя и на берегу не хуже, несомненно. Он бы не хотел больше связываться с аналогиями, но, возможно, ему будет позволено заметить, что тяжелая служба требует твердой дисциплины.
   - Как-то один человек, - заметил капитан Элайот, - был приговорен к смерти за то, что увел лошадь с общинного выгона. Он сказал судье, что слишком жестоко вешать за увод лошади с выгона. А судья ответил: " Вас вешают не за увод лошади с выгона, а чтоб другие не уводили лошадей."
   - Думаете ли вы, - вопросил Стивен, - что лошадей перестали красть каждый день? Нет, конечно. Не верю я и в то, что капитанов можно сделать храбрее или умнее, вешая и расстреливая их за трусость и оплошности командования. Это должно уйти, как ордалии на плужном лемехе, как испытание ведьм водой и иглой, как судебные поединки и прочие реликты отошедшего варварства.
   - Доктор Мэтьюрин совершенно прав, - воскликнул лорд Клонферт. - Торжественная казнь кажется мне отвратительным спектаклем. Конечно, человек может быть...
   Его слова потонули во взрыве речей, которые разбудило Стивеново "расстреливать" - про адмирала Бинга, расстрелянного по приговору на собственном квартердеке. Говорили все разом, кроме Волкомба, который ел с волчьим аппетитом в молчании (его первая трапеза в спокойном состоянии), имена Бинга и Кеппела звучали там и тут.
   - Джентльмены, джентльмены, - надрывался Джек, который знал и куда более свежие случаи Гамблера и Хервея, и неудачный бой у Шаранты, - ради всего святого давайте держаться своего скромного уровня, и не связываться с адмиралами и еще бог знает с кем. Иначе мы сейчас начнем копаться в политических дрязгах, и это будет конец приятной беседе.
   Шум стих, но тем отчетливее стал слышен возбужденный голос Клонферта, толкующего о возможных судебных ошибках и цене человеческой жизни, которую не воротишь, а ведь нет ничего драгоценнее! Он адресовался к сидящим рядом и перед ним, но ни один из капитанов не казался расположенным подхватить тему, и возникло ощущение молчания в ответ на неловкость, тем более, что Стивен, убедившись, что и две сотни лет убеждений не сдвинут его кровожадных компаньонов ни на дюйм, занялся скатыванием хлебных шариков.
   - Что до ценности человеческой жизни, - подал голос Джек, - то не переоцениваете ли вы ее в своей теории, ведь на практике ни один из присутствующих не поколеблется пристрелить лезущего на абордаж противника, и потом не вспомнит об этом. И вообще, наши корабли для того и созданы, чтоб отправлять в лучший мир как можно больше народу.
   - Это тяжелая служба, и она требует строгой дисциплины, -повторил Пим, изучая сквозь стакан с кларетом увеличенное изображение своего пальца.
   - Да, это тяжелая служба, - подхватил Джек, - и мы часто называем наши форменные пуговицы Божьим наказанием, но человек, офицер, идет сюда добровольно, и, если ему что-то не нравится, он в любой момент может уйти. Он сам берет все на себя, и он знает, что если он сделает что-то или что-то оставит не сделанным - его сместят или даже повесят. Если у него нет сил это принять - ему лучше оставить службу. А что до ценности человеческой жизни, то мне часто кажется, что на Земле и так чересчур много народу, и один человек, даже пост-капитан, да что там, даже коммодор или еще какая рождественская елка в орденах, не перевесит пользы дела.
   - Я совершенно не согласен с вами, сэр! - заявил Клонферт.
   - Ну что ж, милорд, я надеюсь, что это единственный вопрос, по которому мы расходимся, - миролюбиво отозвался Джек.
   - Взгляд тори на человеческую жизнь... - начал Клонферт.
   - Лорд Клонферт, - Джек повысил голос, - бутылка перед вами!
   После окрика Джек, нацелившись на свою долю пудинга с изюмом и быстро ее ухватив, заговорил о замечательном (предполагаемом) увеличении населения колонии с приходом эскадры: "... один из моих гардемаринов уже исхитрился заделать детей двум девицам - коричневой и желтой." Остальные с облегчением поддержали тему, рассказывая об аналогичных случаях, вспоминая страстных девушек Суматры, Порт-о-Пренса и Леванта, песенки и загадки; в итоге день закончился всеобщим весельем.
   "Нереида", с новыми брам-стеньгами и новой гичкой на борту, наконец, ушла на Маврикий, покинув Саймонстаун этим же вечером. Глядя, как она выходит из гавани, Стивен сказал Джеку:
   - Сожалею, что "поднял зайца" в разговоре, боюсь, это доставило тебе несколько неприятных минут. Не стоило задавать этот вопрос на людях - это дело личное, но мне хотелось знать. А теперь я не знаю - был ли тот публичный ответ от коммодора, или от простого, безвымпельного Джека Обри?
   - Пожалуй, от обоих. Я на самом деле не люблю смертную казнь еще больше, чем говорил, больше даже из-за себя, чем из-за того, кого вешают. Первый раз я увидел, как человека подтягивают к рее в ночном колпаке на глазах и со связанными за спиной руками, когда я был еще мальчонкой на "Рэмиллисе", и мне стало плохо до колик. Но если кто заслужил петлю, заслужил по закону, так ли уж важно, что он чувствует? Мне кажется, люди имеют разную ценность, и если некоторых тюкнуть по голове - мир не сильно обеднеет.
   - Тоже точка зрения.
   - Возможно, это звучит грубовато, и, возможно, я несколько переборщил в разговоре с Клонфертом, но я говорил, как коммодор.
   - Ты и в самом деле произвел впечатление воплощенной суровости и прямоты.
   - Ну да, я был довольно высокопарным, но ведь я не слишком кривил душой. А он изрядно раздосадовал меня своим трагическим тоном и своими "человеческими жизнями". Он просто гений фальши! Люди готовы принять такие рассуждения от ученого, но уж никак не от него, тем более, что он просто болтун. Надеюсь, он не обиделся, когда я оборвал его, но я был просто вынужден - он уже начал поминать тори и вигов. Но я сделал это довольно вежливо, если помнишь. Я его очень уважаю, немногие смогли бы подготовить "Нереиду" так же быстро. Смотри, он собирается обойти мыс. Неплохо сделано, идет к ветру не хуже катера, а повернул просто "на пятке". У него прекрасный помощник, да он и сам тоже неплох, будь он не таким взбалмошным.
   "Надобно отметить, - писал Стивен в своем дневнике этим вечером, - что Джек Обри, имеющий столь много того, что можно потерять, к жизни относится куда легче, чем Клонферт, чье духовное богатство удручающе мало, и, что он, пусть частично, но сознает. Обмен мнениями сегодня днем подтверждает мои выводы, сделанные на основании знакомства с ними обоими. Мне, как медику, остается только надеяться, что какое-нибудь громкое дело даст Клонферту моральную опору, лучшую опору, чем его беспорядочные похождения. Ничто, как говорит Мильтон, не даст человеку больше, чем хорошая самооценка. Боюсь, я переврал цитату, но тут есть всезнающий мистер Фаркьюхар, который меня поправит. Если на Родригесе найдется тысяча солдат, то я могу писать "Губернатор Фаркьюхар" с полной уверенностью уже сейчас."
   Мистер Фаркьюхар прибыл на борт, но совсем без всяких церемоний, и с такой маленькой свитой (один секретарь и один слуга), что было ясно - он наслушался военных в Кейптауне, что были весьма низкого мнения о боевых качествах сипаев в родных для них стенах, и совсем никакого - на чужбине. Они, вслед за французскими офицерами, полагали, что для успешной атаки острова нужно не менее пяти европейских полков с артиллерией, что трудности высадки на неподготовленный берег будут столь высоки, что и пять полков может не хватить - ведь сообщение между морем и берегом может прекратиться в любой момент, оставив десант без припасов. Таким образом, заключали они, лучше всего ждать еще подкреплений со следующим муссоном.
   - Хотелось бы мне разделить ваш оптимизм, - сказал он Стивену, как только погода позволила ему вообще хоть что-то говорить ( "Боадицея вынуждена была бороться с непогодой до двадцать пятой параллели), - но, возможно, он базируется на какой-то информации, которой я не владею?
   - Нет-нет, мои отчеты были довольно подробными. Но я не уверен, что вы или армейцы отдаете должное нашему нынешнему превосходству в кораблях. Если, как и ожидалось, два их фрегата покинули театр, наш перевес становится пять к двум, довольно сильное превосходство, не считая "Леопарда", который, как я вам уже сообщал, есть уменьшенный "Ризонабль". То, что моряки в шутку называют "плавучий гроб", и что вряд ли можно использовать даже в качестве транспорта.
   Давным-давно я смог оценить чудовищную мощь крупных военных кораблей. Все мы представляем ужасную силу батареи, или огня, извергаемого крепостью, но корабли кажутся такими мирными, ведь для неискушенного взгляда все они на одно лицо с пакетботом из Холихеда, только побольше. Поэтому не так-то легко разглядеть, что это - мощнейшие батареи, причем батареи подвижные, что могут направлять свой всесокрушающий огонь в любую сторону, а когда их работа закончена - легко скользить в любое другое место и там начинать все заново. Три фрегата, дорогой сэр, три фрегата на которые мы превосходим противника - это огромные артиллерийские парки, причем их не тащат изнуренные бесчисленные лошади, они сами летят по ветру. Я видел их действие, у этого самого побережья, и я был восхищен. Ну и линии снабжения противника - их тоже надо учитывать. Превосходство на море означает, что наши войска будут лучше обеспечены.
   - Я понял вашу позицию, - откликнулся Фаркьюхар, - но решающее сражение произойдет на суше, и те несколько полков, которые есть в нашем распоряжении, должны будут быть высажены на берег.
   - Да. То, что вы говорите - правда. И я признаю, что эти доводы могли бы заставить меня сомневаться в исходе куда сильнее, если бы меня не поддерживало то, что вы, скорее всего, назвали бы иррациональными надеждами.
   - Не будете ли вы столь любезны поделиться источником своей уверенности?
   - Вы, возможно, знаете, что среди сослуживцев наш коммодор известен под прозвищем "Счастливчик Обри". Я не собираюсь углубляться в концепцию того, что такое, в просторечии говоря, удача. Философски это не определяется. Повседневный опыт, однако, говорит нам, что она существует, и капитан Обри один из выдающихся ее обладателей. Именно это ободряет меня в бессонные ночи.
   - Как бы мне хотелось, чтобы вы оказались правы! - воскликнул Фаркьюхар. - Я искренне надеюсь на это.
   После паузы он добавил:
   - Из-за множества причин, среди которых та, что я не имею права прикоснуться ни к своей плате, ни к подъемным, пока не вступил в должность, - он снова замолк, проведя ладонью по глазам, и судорожно сглотнул.
   - Давайте-ка прогуляемся по палубе, - предложил Стивен. - зеленоватый оттенок снова покрывает ваше лицо, несомненно, он вызывается меланхолическими мыслями не в меньшей степени, чем движениями корабля. Свежий пассат выдует их вон из головы.
   Свежий пассат немедленно сдул с головы мистера Фаркьюхара шляпу и парик. Их понесло к носу, где они были схвачены проявившим чудеса ловкости боцманом, выросшим из-за нового правого станового якоря. Правой рукой он поймал шляпу, левой - парик, затем имущество губернатора отправилось на корму с гардемарином. Ибо мистер Феллоуз предпочитал иметь весь шкафут между собой и квартердеком с того памятного дня в Саймонстауне, когда коммодор поговорил с ним с глазу на глаз. Этот разговор "с глазу на глаз" был слышен от кормового салона до форштевня и преисполнил команду одновременно веселым одобрением и трепетом перед суровым командиром.
   Снова покрыв голову, мистер Фаркьюхар уцепился за ванты рядом со Стивеном, и, постепенно мертвенная бледность сошла с его лица.
   "Боадицея" шла, кренясь под свежим ветром, клюзы подветренного борта скрылись в потоках проносящейся вдоль бортов белой пены, а наветренный борт сверкал широкой полосой новой медной обшивки. Впереди "Сириус" под таким же облаком парусов сохранял свое место в строю с такой точностью, что, казалось, корабли соединяет стальная балка. Фрегаты мчались на северо-восток по следам "Нереиды", дабы соединиться с "Мэджисьен" и "Ифигенией" у Порт-Луи. Они уже обогнали "Леопарда", вышедшего с двухдневной форой ( капитан его приходился родственником адмиралу, и было сильное подозрение, что эта развалина отправлена на театр военных действий только для того, чтоб претендовать на свою долю призовых денег, буде таковые появятся ), и продолжали пожирать милю за милей, словно собираясь пройти две тысячи миль в две недели ( что было вполне реально, ибо им удалось поймать сильный пассат довольно далеко к югу ).
   - Быстрота решает все в этой операции, - заметил Фаркьюхар, - и мы видим, как быстрота приобретает зримые формы. Мы просто летим! Какая скорость! Это как скачки за приз в тысячу фунтов! Как сжимать в объятиях прекрасную женщину!
   Стивен нахмурился, он не любил восторженных метафор Фаркьюхара.
   - Конечно, быстрота решает все, - отозвался он, - но не меньше зависит от того, найдем ли мы другие корабли в точке рандеву. Океан так велик, эта стихия столь капризна, а инструменты для определения долготы столь несовершенны или столь несовершенно используются... Знавал я суда, крейсировавшие по десятку дней не видя своих мателотов.
   - Положимся на математические дарования коммодора, - откликнулся Фаркьюхар, - или на его удачу, или и на то и на другое. Мне кажется, доктор Мэтьюрин, что благодаря вашим заботам я смогу проглотить немного бульона с маленьким тостом. Обещаю, что если я, в конце концов, получу свое губернаторство, то первым делом, сразу после принятия новой конституции колонии, я отплачу вам за заботы - черепахами!
   Их упования не обманулись. Через день они увидели с подветренного борта горы Реюньона, пронзающие влекомые пассатом белые облака, в то время, как два фрегата шли на север, чтобы обойти Маврикий. Там, точно в условленных координатах, они встретились с остальными кораблями эскадры. Ламберт, как старший капитан, немедленно прибыл на борт "Боадицеи". Информация о положении в Порт-Луи оказалась точной: "Венус", "Манш" и корвет "Энтрепренант" мирно дремали в гавани, а "Беллона" и "Минерва" все еще были в море. С другой стороны, посланный крейсировать у юго-восточной оконечности острова Клонферт обнаружил новый французский фрегат, 38-пушечный "Эстри", пришвартованным под защитой батарей Ривьер Нор на недосягаемой стоянке. Очевидно, командир его узнал о блокаде и не пожелал рисковать. Кроме того, Клонферт захватил "купца" в четыреста тонн в Джакоте, заклепал орудия на небольшой батарее, и взял в плен несколько офицеров. Правда, судно оказалось нейтральным, американским, одним из множества американских торговых судов, которые одни на правах нейтралов без риска ходили в здешних водах и служили источником информации для обеих сторон. "Однако даже так, - заметил Ламберт, - это было лихое дело."
   - Чертовски неудачный объект для вылазки, и еще более неудачный момент, - заметил Джек позже. - Налети "Нереида" на рифы во время его забав (а ничем иным это не назовешь) - и нам едва хватит сил прикрыть высадку, тем более, что у них теперь есть "Эстри". Я удивляюсь Ламберту, отправившему его крейсировать в одиночку. Хотя это как раз понятно - Клонферт знает эти воды и терпеть не может подчиняться. Проход в Джакоте - адски сложный. Тем не менее, я думаю, мы должны взять Клонферта с собой на Родригес, как только наберем воды. Лучше держать его мятущийся дух вдали от соблазнов, пока среди них не появятся действительно стоящие. Когда начнется настоящая драка, он сможет лихачить до посинения.
   Они набрали воды на Флэт Айленд, после чего "Боадицея" и "Нереида" отчалили на Родригес, предоставив командовать Пиму, но с приказом незаметно исчезнуть ночью с "Ифигенией" и "Мэджисьен", оставив у Порт-Луи "Леопард" и пару авизо, чтоб было, кому сообщить, если "Беллона" и "Минерва" вдруг вернутся из Бенгальского залива.
   - Будет неприятно, если эти два тяжелых фрегата вместе с "Венус", "Манш" и "Эстри" свалятся на наш арьергард, как раз когда половина десанта будет на берегу, а половина - на судах. Мы будем как Джексон - в глухом клинче, и при нас не будет ножа, чтоб разорвать дистанцию.
   Обычно Родригес имел вид настоящего необитаемого острова, возможно, несколько больше идеального необитаемого острова (добрых десять миль в длину), и, возможно, чуть серее и чуть бесплоднее, чем хотелось бы, но желанный и манящий после длительного плавания в океане, без единого клочка суши на многие тысячи миль. Но нынче бухта была заполнена судами, на берегу во все стороны простерлись ровные квадраты палаток, а по образованным ими улицам двигались сотни и тысячи людей в видимых издалека ярких красных мундирах.
   Джек первым высадился на берег, взяв с собой Стивена и Фаркьюхара. У него просто гора с плеч свалилась, когда он узнал, что командует все еще Китинг, и что его место не занял унылый генерал-перестраховщик. Оба командующих немедленно с увлечением углубились в детали перемещения солдат, амуниции, припасов, провизии, оружия (включая даже несколько гаубиц), дабы доставить все это в порядке и в срок на театр военных действий. Стивен молча ускользнул с совещания.
   "Солитер тут мог бы никогда и не появляться, - думал он, пробираясь переполненным лагерем, - и даже черепаший парк прискорбно поуменьшился".
   Он не прошел и сотни ярдов, когда голос за спиной окликнул:
   - Доктор! Доктор!
   - Не хватит ли? - пробормотал он сердито, ускоряя шаг по тропе среди панданов и втянув голову в плечи. Но скрыться ему не удалось, а в своем преследователе он неожиданно узнал высокую, худую и все еще мальчишескую фигуру Томаса Пуллингса, своего сослуживца с первого дня в море.
   -Томас Пуллингс, - завопил доктор, и радостная улыбка сменила у него на лице хмурую гримасу, - о, лейтенант Пуллингс, клянусь честью! Как поживаете, сэр?
   Они пожали друг-другу руки, и справившись о здоровье доктора и коммодора, Пуллингс с теплотой сказал:
   - Помнится, вы были первым, кто назвал меня лейтенантом, на старом добром "Помпее". Ну а сейчас, если вы вдруг решите быть чрезмерно вежливым, вы можете говорить "капитан".
   - Вот как? А вы действительно уже капитан?
   - Не на суше, сэр. Но в море я - капитан транспорта "Гропер". Вы можете видеть его отсюда, если выйдете из-за дерева. Эй вы, "омары", - обратился Пуллингс к толпящимся солдатам, - ведь ваши папаши не были стекольщиками? Сквозь вас ничего не видно, расступитесь! Вон он, сэр, бриг за шнявой. Конечно, это всего лишь транспорт, но видели ли вы когда-нибудь столь же изящный силуэт?
   Стивен видел похожие силуэты среди голландских селедочных басов, но предпочел не упоминать этот факт, а ограничиться лишь:
   - Само изящество!
   Капитан Пуллингс, пожирая глазами свое приобретение, продолжил:
   - Первое судно под моей командой, сэр! Прекрасные носовые обводы, и такая маленькая осадка, что он может войти в самую мелкую речушку. Вы окажете мне честь, заглянув в гости?
   - Буду счастлив, капитан, - ответил Стивен. - И, раз уж вы командуете судном, не могли бы вы предоставить мне лопату, лом и сильного человека средних умственных способностей в помощь?
   Коммодор и полковник разрабатывали свой план кампании, штабные офицеры корпели над бумагами, солдаты начищали свои пуговицы, и, строясь в колонны по четыре, маршировали к лодкам, заполняя транспорта и фрегаты до тех пор, пока возбужденным матросам оставалось едва-едва места, чтобы воткнуть швабру или подобраться к снастям. Доктор Мэтьюрин с двумя матросами "Гропера" средней разумности выкапывал останки солитера из пещеры, куда он, видимо, забрался в поисках укрытия от урагана, только чтоб оказаться погребенным в потоках в настоящий момент практически окаменелой грязи.
   Последний солдат покинул пляж, малиновый от усердия. Поставив свой сапог на палубу "Боадицеи", он посмотрел на часы и воскликнул:
   - Одна минута, пятьдесят три секунды на человека, сэр! Веллингтон побит на полные две секунды!
   С наветренного борта ударила пушка, на флагмане взвился сигнал "Поднять паруса", и четырнадцать транспортов начали протискиваться через узкий проход в рифах, присоединяясь к боевым кораблям эскадры.
   К вечеру остров скрылся из виду. Эскадра шла к заходящему солнечному диску с мягким верхним бризом в фордевинд слева, и лишь открытое море лежало между ней и пляжами Реюньона. Дело было на мази. Джек был настолько занят с полковником Китингом и своими картами, что его можно было считать отсутствующим на борту, а Стивен на удивление глубоко ощущал долгие часы скольжения к грядущей неизвестности. Он бывал близко вовлечен и в куда более грандиозные дела, но ни разу исход не был так жестко определен - абсолютный успех или абсолютное поражение и смерть - и все это - дело нескольких часов.
   Ему не слишком нравился план атаки, базировавшийся на предположении, что их ждут в Сен-Поле, восстановленном и усиленном Сен-Поле, что требовало каких-то уловок, и состоящий в высадке в двух точках: восточнее и юго-западнее Сен-Дени, столицы острова, вторая - чтобы перерезать коммуникации между Сен-Дени и Сен-Полем. Не нравилось ему и настроение Джека, опасавшегося прибоя во втором месте высадки. Но поскольку полковник Китинг, человек, которому они полностью доверяли, и который один имел опыт сухопутных сражений, настаивал на ее стратегической важности, и поскольку его поддерживали другие полковники, коммодор уступил. Стивен и Фаркьюхар также не могли добавить ничего путного, за исключением напоминания о важности уважения гражданских лиц и церковной собственности.
   Сыпались песком в склянках часы. С каждым броском лага Реюньон становился ближе на семь-восемь миль. Мистер Фарктюхар трудился над своей прокламацией, а Стивен шагал по квартердеку, молча ненавидя Бонапарта и все зло, принесенное им в мир. "Он может только разрушать, он разрушил все хорошее, что было в республике, и все хорошее, что было в монархии. На месте разрушенной Франции с демонической энергией он воздвиг свою мишурную, показную империю. Вульгарный человечишка, в нем даже нет ничего французского, безумные амбиции, весь мир хочет загнать в свою мерзкую тиранию. А как низко он обошелся с Папой! И с этим, и с предыдущим. И когда я думаю, что он сделал со Швейцарией, Венецией и еще Бог знает со сколькими государствами, и что он мог бы сделать с Ирландией - Хибернианская республика! Поделенная на департаменты, половина жителей - в тайной полиции, вторая половина - информаторы. Воинская повинность, страна обескровлена..."
   Субалтерн 86-го полка поймал злобный взгляд его бледных глаз, и отшатнулся, потрясенный.
   На следующий день после совещания с мачты были замечены три корабля: "Сириус", "Ифигения" и "Мэджисьен", точно на месте рандеву. Они не обнаружили ни "Беллоны" с "Минервой", ни признаков какой-либо активности в Порт-Луи. В этот вечер по тихому, спокойному морю на фрегаты доставили десантные части, и Джек созвал капитанов, дабы разъяснить им предполагаемый ход операции:
   Пока главные силы займутся демонстрацией перед Сен-Мари, "Сириус" высадит бригаду полковника Фрэйзера с гаубицами на Гран-Чалоп, пляже с подветренной стороны острова между Сен-Дени и Сен-Полем. В это же время часть бригад полковника Китинга высадится в Ривьер Де Плюи, поставив Сен-Дени в два огня, а в это время подходящие транспорта высадят вторую часть десанта, ибо сейчас фрегаты пойдут вперед одни под всеми возможными парусами.
   И они пошли вперед по длинным пологим волнам, с мягким бризом, наполняющим лиселя. Великолепное зрелище представляли корабли, растянувшиеся стройной колонной почти на милю, и лишь громады их парусов были единственными белыми пятнами на глубокой синеве. Они шли, не тронув парусов (разве только чтоб подтянуть шкоты), с заката до утренней вахты, и всю ночь коммодор не сводил глаз с сияющих на бархатно-черном небе звезд, проверяя свое место снова и снова при действенной помощи Ричардсона и формальной - штурмана, мистера Бьючана. Каждые склянки бросали лаг, и постоянно Джек посылал людей вниз за показаниями барометра и хронометра. В две склянки коммодор дал приказ убавить паруса, этот же приказ цветными фонарями и сигнальной пушкой с подветренного борта передали на эскадру.
   Рассвет застал его все еще на палубе, желтого, небритого и еще более замкнутого, чем Стивен обычно привык его видеть. Реюньон лежал, ясно видимый, слева по носу, и сонные армейцы, толпясь на форкасле, рассматривали его в подзорные трубы. Несколько голосов раздалось, сообщая, что на рифах нет прибоя, лишь небольшая белая полоса.
   - Они вряд ли будут такими довольными через двенадцать часов, - тихо заметил Стивену Джек в ответ на вопросительный взгляд. - Барометр падал всю ночь, но, возможно, мы успеем подойти до того, как задует.
   Разговаривая, он стащил мундир и рубашку, затем, отдавая приказания вахтенному офицеру Троллопу, скинул бриджи, и вскочив на релинг, бросился в воду вниз головой. Он вынырнул, отфыркиваясь, проплыл вдоль линии лодок, которых каждый фрегат вел за собой на буксире, а затем выбрался на палубу, и, капая водой на доски настила, ушел вниз. Команда "Боадицеи" к этому зрелищу привыкла, а вот "красномундирники" были потрясены, посчитав это признаком легкомыслия.
   Внизу, избавившись от постоянных "доброе утро" справа и слева, он немедленно улегся спать, и, едва уложив свои длинные волосы на подушке, провалился в сон. Спал он спокойно, несмотря на топанье по палубе наверху полка солдат, смешивавшееся с обычным корабельным шумом. Разбудило его лишь позвякивание чайной ложечки, сообщившее, что кофе готов. Он вскочил, глянул на барометр, покачал головой, погрузил физиономию в тепловатую воду, побрился, проглотил обильный завтрак, и появился на палубе свежий, розовый и помолодевший на десять лет.
   Эскадра шла вдоль берега прямо за рифом, на который мягко набегала волна, три линии бурунов были вполне преодолимы хорошо управляемой лодкой.
   - Право слово, коммодор, погода, похоже, с нами заодно, - подал голос полковник Китинг, а затем, возвысив голос и взмахнув шляпой, обратился к молодой женщине, собиравшей моллюсков на рифе:
   - Бонжур, мадемуазель!
   Женщина, которую уже поприветствовали с трех, идущих впереди фрегатов, повернулась спиной, а полковник продолжил:
   - Сколько она продержится, как вы думаете?
   - Сколько-то может продлиться. Но потом опять может задуть. Мы должны действовать энергично. Вы не будете возражать против очень раннего обеда, одновременно с командой?
   - Ничуть, сэр. Буду рад. Я переполнен энергией уже сейчас.
   "Переполнен энергией, возможно, но и нервничает, - отметил про себя Джек, впрочем, он нервничал тоже. Китинг уселся за обед, напоказ демонстрируя спокойствие, однако ему немного удавалось проталкивать себе в пищевод. Ни он, ни Джек никогда не руководили операцией такого значения, и во время ожидания они оба едва справлялись с грузом свалившейся на них огромной ответственности. Действовало это на них, правда, по-разному: если Китинг ел очень мало и много говорил, то Джек уговорил изрядную часть утки и сопроводил ее пудингом с изюмом. При этом он задумчиво посматривал через кормовое окно на проплывающий ландшафт: иззубренную линию гор вдали, ближе расстилались обработанные земли, случайный дом, лес, плантации, деревушка, несколько повозок, плетущихся на фоне зелени. Обед не был долгим, в начале его прервал доклад о двух парусах на востоке-юго-востоке (позже выяснилось, что это подошли два наиболее быстроходных транспорта - "Кайт" и "Гропер"), а закончился он с появлением впереди маленького городка Сен-Мари еще до того, как Джек завершил свою первую атаку на пудинг.
   Риф здесь отклонялся к побережью, и эскадра повернула по его ходу, приведясь к ветру по сигналу коммодора. В городке началась суматоха, люди метались по улицам во всех направлениях, кричали так, что было слышно на фрегатах, тыкали пальцами в приближающуюся эскадру, грузились тележки, в окнах поднимались жалюзи. Жителям было отчего кричать - на якорной стоянке, там, где потоком пресной воды в стене кораллов промыло проход, на расстоянии прямого орудийного выстрела встали пять кораблей, бортом к городку, орудийные порты открыты и жерла пушек смотрят на Сен-Мари. И, мало того, бесчисленные лодки с солдатами выгребали к берегу с несомненным намерением высадиться, захватить, сжечь и разорить городок. Милиционные части разворачивались на пляже тонкой линией, но они, казалось, не знали, что делать, ибо любой человек, имевший в своем распоряжении лошадь, давно ускакал в Сен-Дени, дабы поднять тревогу и умолять военных о немедленной подмоге.
   - Все идет прекрасно, - объявил чуть позже полковник Китинг, разглядывая в трубу авангард этой подмоги. Полевая артиллерия переправляется через реку, и вернуть ее назад потребует чертову уйму времени. Лошадей они уже фактически загнали, а гляньте на ту пехотную колонну, идущую быстрым шагом! Да их скоро с места не сдвинуть будет!
   - Точно, - отозвался Джек, - просто замечательно. Но ум его пребывал все-таки больше в море, чем на суше, и он видел, что прибой усиливается. Все более внушительные валы, возможно вызванные шквалом далеко на востоке, шли в проход. Он глянул на часы, и, хотя по плану еще оставалось сорок минут до назначенного времени, приказал:
   - Сигнал - "Сириусу" сниматься.
   "Сириус" тяжело увалился под ветер, паруса его наполнились, и он двинулся к Гран-Чалоп, имея на борту тысячу человек с гаубицами. Его место в строю тут же заняли "Кайт", "Гропер" и еще два транспорта, усилив беспокойство на берегу.
   При планировании невозможно было назначить точный интервал между двумя высадками, ибо все зависело от времени, нужного "Сириусу", чтобы миновать Сен-Дени и достичь назначенного места, но была надежда, что ему хватит пары часов. С ослабевшим бризом, однако, очевидно, что требовалось не менее трех - и все это время прибой все нарастал. Ожидание было томительным, и стало бы еще томительнее, если бы вновь прибывшие части французов не втащили полевые пушки на очень удобный холм за береговым постом и не открыли огонь. Они швырялись не более, чем четырехфунтовыми ядрами, но с потрясающей точностью. Следующий после пристрелочного выстрел прошел так близко от головы Китинга, что он c негодованием воскликнул:
   - Вы видели, сэр!? Это точно не шальное ядро! Чертовы ублюдки! Видимо, догадались, что я командир.
   - А вы не стреляете во вражеских командиров у себя в армии, полковник?
   - Конечно, нет, сэр! Никогда, разве что в рукопашной. Будь я на берегу, я бы немедленно послал к ним ординарца. Ну вот, опять. Что за неподобающее поведение!? Якобинцы, что с них взять!
   - Ну, я думаю, мы положим этому конец. Вызовите канонира. Мистер Веббер, можете обстрелять полевую артиллерию - каждым плутонгом по очереди. Но вы должны сами лично наводить каждое орудие, "дабы не повредить гражданскую или церковную собственность". Врежьте им как следует, поверх городка.
   Под грохот тяжелых орудий, открывших неторопливый, но точный огонь, окутывая палубу пьянящим пороховым дымом, напряжение спало. Солдаты радостными воплями приветствовали удачи мистера Веббера, посылавшего восемнадцатифунтовые ядра прыгать на бугре среди французов, и просто взревели, когда он прямым попаданием разнес орудийный передок, и одно колесо взлетело высоко в воздух, кувыркаясь, словно пенни при игре в орла и решку. Но столь неравная борьба не могла длиться долго, и вскоре французские пушки были приведены к молчанию. А вот прибой все нарастал, вздымая белую пену высоко над рифами, и посылая сквозь щель в их стене тяжелые валы обрушиваться на пляж.
   Сразу после затишья ветер усилился, с признаками, что к ночи нагрянет непогода, и, наконец, Джек произнес:
   - "Сириус" должен уже быть в Гран Чалоп. Я думаю, мы можем двигаться.
   Движение скоро привело их к другому проходу, промытому в рифах пресной водой, затем на другую якорную стоянку, где все еще было тихо, у устья Ривьер де Плюи.
   - Вот оно, - воскликнул полковник Китинг, держа в руке карту, - если мы высадимся здесь, они не смогут это парировать. Пройдет не меньше часа, пока они смогут подойти, а то и побольше.
   "Бог ты мой!" - подумал Джек, глядя на широкую полосу прибоя, на подходы к пляжам, покрытые обкатанными валунами. Он вылез на гакаборт и окликнул:
   - "Нереида", эхой! Подойдите к моей корме!
   "Нереида" отозвалась сигнальной пушкой, развернула формарсель, и подошла, раскачиваясь на волне. На ее квартердеке стоял лорд Клонферт, Стивен заметил, что тот одет в парадную форму - обычное дело в морских баталиях, но достаточно редкое при небольших стычках.
   - Лорд Клонферт, - обратился к нему Джек, - вы знаете здешний фарватер?
   - Да, сэр.
   - Высадка возможна?
   - В настоящий момент вполне, сэр. Я готов высадить отряд на берег сию минуту.
   - Действуйте, лорд Клонферт, - скомандовал Джек.
   Среди шлюпок "Нереиды" была небольшая трофейная шхуна, и именно на нее и еще несколько соседних лодок потек ручеек "охотников", солдат и матросов. Эскадра смотрела, как шхуна направила свой бег к границе прибоя, сопровождаемая шлюпками. У края прибоя шхуна затабанила, дожидаясь большой волны. Она пришла, и на ее гребне шхуну понесло через отбойные валы, все дальше и дальше. Казалось, она прошла, но в десяти ярдах от берега ее ударило о дно, развернуло и бросило бортом на песок. Волна отошла, все люди попрыгали на песок, но обратный вал поволок ее прямо на гребень следующей волны, что подняла суденышко еще выше и с размаху швырнула на пляж, преломив его киль и разом превратив его в кучу плавающих обломков. Последующие лодки повторили судьбу шхуны - их разнесло в щепки, но люди спаслись - лишь четыре тела были видны, темными пятнами выделяясь в белой воде, их постепенно относило к западу.
   - Это очень важно - высадиться! - воскликнул хриплым голосом Китинг. - Мы ДОЛЖНЫ поставить Сен-Дени в два огня, чего бы это не стоило!
   Джек обратился к мистеру Джонсону:
   - Сигнал "Гроперу"!
   Пока транспорт подходил, он рассматривал пляж и плавающие обломки. Как он и думал, в этот момент вся опасность была в последних ярдах, и необходимо было подобие волнореза, чтоб позволить лодкам подойти к пляжу. "Гропер" был единственным судном со столь мелкой осадкой, чтоб настолько приблизиться к берегу. Когда транспорт оказался у подветренного борта "Боадицеи", Джек крикнул:
   - Мистер Пуллингс, вы должны прикрыть лодки! Подведите ваш бриг вплотную к берегу и бросьте кормовой якорь в последний момент. Поставьте ее как можно ближе к берегу, носом на юго-запад.
   - Есть, сэр! - отозвался Пуллингс.
   "Гропер" двинулся вперед под речитативы отдаваемых приказов, в начале, пока большинство экипажа было занято внизу, медленно, но как только из кормового порта подали якорный канат, все быстрее и быстрее, к прибою и дальше, сквозь него. В трубу Джек увидел, как отдали якорь, а моментом позже "Гропер" сел носом на грунт, практически врезавшись в берег. От сотрясения рухнула за борт фок-стеньга, но матросы у кабестана, казалось, не заметили этого - отчаянно налегая на рукояти, они подтягивали корму. Наконец, судно встало на якоре, вытянувшись стрелой на юго-запад, принимая напор моря кормой, но создавая за носом зону спокойной воды у берега.
   - Хорошая работа, Том Пуллингс, очень хорошая, но сколько продержится твой якорь? - пробормотал Джек, и громко крикнул:
   - Первый отряд, на высадку!
   Лодки рванулись к берегу, тыкались в песок, их втаскивали дальше от воды, полузатопленные, но большинство хотя бы не опрокидывалось. Пляж заполнили красные мундиры, быстро выстраиваясь в шеренги. Некоторые во главе с полковником МакЛеодом, выдвинулись и заняли позицию в нескольких сотнях ярдов от берега.
   Но затем якорный канат "Гропера" лопнул, высокий вал подхватил его корму, развернул и бросил на беспощадный берег. Носовые канаты еще держались, но это не спасло транспорт - он моментально развалился на части, открыв прибою вновь путь вглубь пляжа. Волна, прикончившая транспорт, была первой из серии больших валов. С грохотом бились они о берег, делая дальнейшее сообщение с ним невозможным.
   - Можем мы послать на его место другое судно, коммодор? - спросил Китинг.
   - Нет, сэр, - ответил Джек.
   На дороге, что вела от Сен-Мари к Сен-Дени, загибаясь вглубь острова от побережья, дабы обойти болото, показались три французских отряда, медленно движущиеся с востока на запад. Части полковника МакЛеода на берегу уже выстроили из камней бруствер между пляжем и дорогой, сформировав за ним оборонительную линию. Слева от них то же самое делали матросы и морские пехотинцы, но, находясь на более влажной почве, они сделали широкий торфяной вал, на котором стоял лорд Клонферт, заметный издали благодаря многочисленным орденам и шляпе с золотыми галунами.
   Первый отряд приблизился к брустверу на двести ярдов, остановился, зарядил ружья, прицелился и выпалил. Клонферт махнул саблей в их сторону, затем вытащил из-за спины мушкет морского пехотинца и выстрелил в ответ. Это был единственный ответный выстрел на французский залп: стало ясно, что весь порох десантной партии подмочен.
   Как было видно с эскадры (она находилась слишком далеко для точного огня при такой волне, но достаточно близко, чтоб видеть все детали), два кавалериста подскакали по дороге от Сен-Дени, поговорили с офицером и умчались дальше. Отряд взял мушкеты на плечо, перестроился и быстрым шагом направился к Сен-Дени. Второй и третий отряд, также получившие приказания от конных гонцов, быстро направились по дороге вслед за первым. Напротив бруствера каждый остановился, чтоб дать один или два залпа, и в ответ на каждый с верхушки вала салютовал в ответ Клонферт. Он ел галету, и каждый раз, чтобы выстрелить, аккуратно клал ее на расстеленный носовой платок. Один раз он попал в лошадь офицера, но в основном мазал в белый свет, как в копеечку.
   Все больше верховых мчалось от Сен-Дени, поторапливая французские колонны, один из них, похоже, был армейский офицер. Все было ясно как день: силы полковника Фрэйзера высадились с "Сириуса", и части отзывались от Сен-Мари для защиты столицы.
   - "Мэджисьен", "Кайт" и "Соулбэй" должны немедленно отправиться и поддержать Фрэйзера, - распорядился Джек. - Остальная эскадра остается здесь на случай, если к утру море успокоится.
   Полковник Китинг согласился, казалось, ему нравятся решительные указания коммодора. Стивен подумал, что сам полковник, вероятно, потерял чувство контроля над ситуацией, ибо подобная невозможность связаться с собственными, ясно видимыми частями, была ему в новинку.
   Все это время Стивен и Фаркьюхар стояли в стороне, дабы не мешать, две темные незаметные фигуры. Ровно также сидели они на военном совете, молчаливые и невзрачные на фоне блестящих мундиров, но сейчас, после торопливой консультации с Фаркьюхаром, Стивен обратился к Джеку:
   - Мы решили, что если полковник Фрэйзер уже твердо стал на противоположной стороне острова, мне бы неплохо быть там же.
   - Очень хорошо, - отозвался Джек. - Мистер Феллоуз, приготовьте беседку и позовите моего рулевого. Бонден, ты отправляешься на "Мэджисьен" вместе с доктором.
   Остаток этого суматошного дня у Ривьер де Плюи прошел в слежении за прибоем. Перед самым закатом сильный даже для этих широт ливень умерил кипение бурунов у рифов настолько, что проход очистился, и субалтерн 56-го полка, родом из Вест-Индии, и знакомый с прибоями с детства, вызвался доплыть до берега с приказами полковника Китинга полковнику МакЛеоду. Он бросился в волны со сноровкой тюленя, исчез, и появился внезапно на гребне волны, которая практически поставила его на ноги у самой верхней точки прибоя. Вскоре после этого МакЛеод, покрыв наготу субалтерна пледом, отправился во главе своих людей захватить небольшой пост в Сен-Мари, оставленный своим гарнизоном. Полковник и его люди водрузили на нем английский флаг и овладели имуществом, брошенным сбежавшими милиционерами.
   Уже темнота опустилась, как всегда в тропиках, мгновенно, и стало невозможным посылать лодки через ожившую толчею волн в проходе. Корабли стояли там и тут всю ночь, а утром валы продолжали с ревом обрушиваться на берег. Возможно, согласился Джек, они чуть уменьшились, но явно недостаточно, и он был абсолютно убежден, что им надо идти к Гран-Чалоп, дабы подкрепить силы, высаженные с "Сириуса" и "Мэджисьен", оставив "Ифигению" и транспорты высаживать десант у Ривьер де Плюи позже, днем, если море успокоится.
   К счастью, полковник Китинг полностью разделял это мнение, и "Боадицея", подняв паруса, миновала Сен-Дени, откуда, как уверяли солдаты, можно было слышать орудийную канонаду с дальнего края города, обогнула мыс Бернард и понеслась на юго-юго-запад под белым облаком парусов. Фрегат направлялся к пляжу у Гран-Чалоп, узнаваемому за мили благодаря скоплению кораблей у берега и, теперь уже несомненной, канонаде с холмов над ним.
   Корабль подходил все ближе, и здесь, на подветренной стороне острова, картина была совсем другой. Тихие пляжи, едва плещущее море, лодки снуют туда-сюда, а на вершинах холмов - аккуратный строй красных мундиров, тюрбаны сипаев, артиллерия за работой, а еще большее количество пушек тянут вверх похожие на муравьев вереницы матросов.
   Полковник со штабом умчались на берег, забыв усталость; солдаты, орудия, тяжелое оборудование потекли с фрегата к пляжам. Обязанности Джека привязали его к кораблю, и ему оставалось лишь стоять и пялиться в трубу.
   - Чертовски неудобный способ участвовать в битве, - заметил он Фаркьюхару. - Как я завидую Китингу!
   Полковник Китинг, получивший тут же на пляже трофейную лошадь, поскакал на передовой пост к полковнику Фрэйзеру, где они вдвоем обозрели театр военных действий.
   - Какая идеально правильная атака! - воскликнул довольный Китинг, поводя трубой справа налево, - И весьма благоразумная оборона, французская диспозиция очень хороша.
   - Да, сэр. Правильнее и желать нельзя, кроме, разве, синих курток. Они бросились вперед и взяли укрепления еще до команды, хотя, признаю, они совершили просто чудо, втащив гаубицы наверх. Но в целом да, все правильно. Дальше вправо, сэр, за сигнальным постом, Кемпбелл и его сипаи сделали аккуратнейшие апроши. Они ждут только приказа к атаке - там до французских линий не больше двух сотен ярдов.
   - Матерь Божья, так почему вы его не отдадите?! Они же уже почти обошли вражеский фланг! Где ваш ординарец?
   - Прямо за вами, сэр. Но, прошу меня простить, уже идут переговоры. Тот джентльмен-политик явился с корабля, подобно инквизитору, и заявил, что должен переговорить с французским командующим. Поскольку известно, что он советник губернатора, мы пробили "шамад" и отправили его через позиции с белым флагом. Мне это показалось правильным, правда, сейчас я уже почти жалею об этом... У него с головой все в порядке, сэр? Вручил мне эту кость, просил ее сохранить, говоря, что не доверит ее французам ни за что на свете.
   - Ну, вы же знаете этих политиков, Фрэйзер! Однако, думаю, ничего из этого не выйдет. Уж очень они хорошо укрепились на холмах. Даже если МакЛеод подойдет с востока, нам неделю придется рыть апроши, чтоб выдавить их с главной позиции.
   Они разглядывали главную позицию с огромным вниманием в свои трубы, когда подошедший адъютант сообщил:
   - Прошу прощения, сэр, но приближается доктор Мэтьюрин с французским офицером и парой штатских.
   Полковник Китинг вышел вперед, встречая подходящих. Стивен объявил:
   - Полковник Китинг, это - полковник Сен-Сюзанн, командующий французскими силами на острове. Эти джентльмены представляют гражданскую администрацию.
   Офицеры отдали честь друг другу, гражданские поклонились. Стивен продолжил:
   - Желая предотвратить кровопролитие, они хотели бы узнать условия, на которых вы бы приняли капитуляцию всего острова. Со своей стороны, я заверил их, что условия будут честными.
   - Конечно, сэр, - отозвался Китинг, окидывая Стивена ледяным взглядом, - джентльмены, прошу сюда.
   Джек и Фаркьюхар спокойно ели свой легкий завтрак и гадали, почему на холмах больше не слышно стрельбы, когда на берегу раздались радостные клики, и лейтенант принес накарябанную в спешке записку.
   - Прошу простить меня, сэр, - сказал Джек, и почел:
   " Мой дорогой коммодор!
   Ваш друг разочаровал нас - он лишил нас нашего сражения, такого четкого сражения, какого только можно желать. Мы сбили их аванпосты и обошли их правый фланг - и пришлось закончить, поскольку они предложили капитулировать, чтобы избежать пролития крови, чушь какая! На обычных условиях: воинские почести, оставление личных вещей и ручного оружия, персональные условия и тому подобное... Если вас устроит, пожалуйста, сойдите на берег, подпишете вместе с вашим покорным слугой,
  
   Г. Китинг, подполковник."
  
   Коммодор расхохотался, стуча себя по бедру, протянул руку и изрек:
   - Губернатор, я порадую вас. Они сдались, и ваше королевство ждет вас. Ну, по крайней мере, этот его остров.
  
  
  Глава седьмая.
  Его Превосходительство Губернатор Реюньона восседал во главе большого стола для совещаний. Он был облачен в мундир столь же великолепный, что и алые с золотом облачения полковников по левую руку от него, и куда более великолепный, чем побитая бесчисленными штормами и шквалами униформа моряков, сидевших по правую его руку. И, конечно же, о его скромном молчании более не могло быть и речи. Тем не менее, на его дружелюбном интеллигентном лице не было и следа высокомерия, когда он пытался подвести собрание к единодушному одобрению революционного плана коммодора, плана немедленной атаки на Маврикий, с внезапной атакой с Флэт Айленд подходов к Порт-Луи и одновременной высадки по соседству с Порт Зюд-Эст на другой стороне острова.
   Полковник Китинг в основном поддерживал этот план, но требовалось преодолеть вполне понятные желания насладиться плодами победы ("дать людям немного отдыха"), и, что более существенно, просьбы дать подготовить кампанию с должным тщанием, чтоб, скажем, мортиры не доставлялись без снарядов, а подобный амбициозный и рискованный план мог быть утвержден лишь единогласно.
   - Я буду вторить словам коммодора, джентльмены, - воскликнул Фаркьюхар, и взывать: "Не теряйте ни секунды!" В данный момент мы имеем превосходство в фрегатах - пять к трем, транспортный флот, войска, воодушевленные победой, и точные знания о вражеских силах и положении на Маврикии, знания из французских документов, захваченных здесь.
   - Слушайте, слушайте! - откликнулся Китинг.
   - Господствуя на море, мы можем сосредотачивать наши силы там, где нам будет угодно. К тому же, мой коллега (кивок в сторону Стивена на дальнем конце стола) уверяет меня, что в нынешней ситуации, весьма благоприятной ситуации, наши усилия подорвать моральное состояние наших врагов готовы вот-вот увенчаться успехом, а мы все убедились в возможностях доктора Мэтьюрина в этой области.
   Ход был не слишком удачным, некоторые полковники, жаждущие славы, устремили на доктора мрачные взгляды. Почувствовав неловкость, мистер Фаркьюхар заторопился дальше:
   - И, возможно, самое важное: в данный момент наши руки развязаны. "Леопард" забрал наши донесения на Мыс, и он еще не вернулся. Нет никаких приказов от вышестоящего начальства, незнакомого с местными условиями, что могли бы вырвать руководство операцией из рук осведомленных офицеров, нам на голову не свалились новые штабы с планами кампании, вызревшими в Бомбее, Форт Вильяме или Уайтхолле. Но долго продолжаться это не будет.
   - Слушайте, слушайте! - теперь откликнулись хором полковники Китинг, МакЛеод и Фрэйзер, а более осторожные офицеры штаба обменялись встревоженными взглядами.
   - Я далек от мысли критиковать трудную и кропотливую работу штаба, - продолжил губернатор. - Ее замечательные результаты мы увидели на этом острове, но, джентльмены, время и течения не ждут, и я обязан напомнить вам, что у фортуны сзади - плешь.
   Идя из резиденции по улицам, оклеенным плакатами с обращением губернатора, Джек обратился к Стивену:
   - Что там Фаркьюхар плел насчет Фортуны? Что у нее чесотка?
   - Думаю, он имел в виду старое присловье, гласящее, что Фортуну можно схватить за челку, а уходящую Фортуну ухватить не за что.
   - А, понял. Неплохо сказано, к месту. Хотя, я сомневаюсь, что эти разжиревшие омары смогли уловить суть.
   Он помолчал, размышляя, а затем заметил:
   - Не очень-то хорошо звучит "плешь сзади", впрочем, это все в переносном смысле.
   Джек с живым одобрением глянул на потрясающе грациозную даму, сопровождаемую еще более гибкой черной девушкой-рабыней, и спутники ступили в грязь, чтобы дать дамам пройти. Несмотря на галантный жест, женщины сохранили вид высокомерный и безразличный, как бы пребывая в тысяче миль отсюда. Отведя взгляд, Джек продолжил:
   - Но я рад, что до них дошло главное. Но, Стивен, что за чертову уйму времени сжирают эти совещания! Еще один такой день - и эскадра разбредется. "Сириус" уже ушел, и мне бы пора следовать собственному плану. Мой первейший долг - море, я должен навалиться на Амлана до того, как вернутся "Беллона" и "Минерва". А сейчас я могу объединить два... Пуллингс!
   На другой стороне улицы Пуллингс бросил девицу, с которой шел бок о бок и бросился через улицу, покрасневший, как рак, но сияющий.
   - Нашли что-нибудь подходящее, Пуллингс? - спросил Джек. - Я имею в виду, в профессиональном плане.
   - О да, сэр! Я вот только смотрел ее, для мистера..., для другого офицера, сэр, я и думать не мог, что вы отдадите ее мне. Просто чудесная, ну, разве что футоксы слегка поедены червем, нижние футоксы.
   Пуллингс был отправлен в Сен-Поль на "Сириусе", умчавшемся сразу после капитуляции, чтобы не дать уйти судам из тамошней гавани, дабы выбрать для себя замену разбитому "Гроперу", что он и проделал, гордый, как Понтий Пилат.
   Они видели, как девушка прилепилась к руке мистера Джойса с транспорта "Кайт", и оба удалились. Пуллингс, более адекватный теперь, так как он избавился от чувства вины (как ни странно, офицеры Джека смотрели на него, как на авторитет в вопросах морали, несмотря на все доказательства обратного), бросился расписывать достоинства своего приза, приватирской шхуны в прекрасном состоянии и с медной обшивкой.
   У ворот губернаторской конюшни они расстались, и, пока Бонден выводил рослую черную лошадь, в недавнем прошлом - гордость французского гарнизона, Стивен сказал:
   - Сейчас не время спрашивать, как ты собираешься соединить два плана, хотя, признаюсь, мне это любопытно. Бонден, советую тебе, в твоих же интересах, не становится у задних копыт этой твари.
   - Если ты поедешь в Сен-Поль со мной, - ответил Джек, - я расскажу тебе все по дороге.
   - Увы, у меня встреча с епископом через полчаса, а потом дела в типографии.
   - Ну, может оно и к лучшему. Все выяснится к утру. Бонден, отдать швартовы!
   К утру действительно все разъяснилось: все офицеры были озадачены, данные собраны, и коммодор принял Стивена в комнате, заполненой бумагами и картами.
   - Это, видишь ли, - начал он, указывая на островок в трех или четырех милях от Порт Зюд-Эст, - Иль Де Ла Пасс. Он лежит у оконечности рифа, как раз по краю единственного глубоководного прохода в порт. Дьявольский канал, узкий, изогнутый как двойная собачья нога, и в самом фарватере изрядно понатыкано мелей и скал. Остров довольно сильно укреплен - там установлено около двадцати тяжелых орудий, а вот сам город - нет. Они ждут нас на севере, где мы до сих пор держали блокаду, поэтому большая часть их сил сейчас у Порт-Луи. А если мы выбьем их с Иль Де Ла Пасс, пара фрегатов с этим вполне справится...
   - Несмотря на затрудненную навигацию? Это очень опасные мели, братец! Я вижу два или три фатома пометок на пару миль прохода уже за рифами, и тут чертова уйма мест со словами "проход для каноэ в высокую воду". Не проход, а какая-то отощавшая змея. Но, думаю, мне не стоит учить тебя твоему ремеслу...
   - И все-таки, это вполне возможно. Клонферт и его черный лоцман отлично знают эти воды. Смотри, вот стоянка Джакоте, прямо рядом, откуда он увел того американца. Они вполне справятся, но делать это надо с лодок, ночью. Корабли не смогут противостоять их огню без тяжелых повреждений. Но, будучи взят, этот остров не так-то просто отбить назад. Его не достанешь через внутреннюю бухту, а кораблей достаточной силы в Порт Зюд-Эст нет, там нет даже канонерок, так что подтащить артиллерию ближе им не удастся. Держать его в осаде тоже не получится - мы будем снабжать гарнизон морем. Итак, удерживая Иль Де Ла Пасс, мы закрываем для французов их лучшую гавань после Порт-Луи, получаем базу для десантов, и открываем всю страну (в пределах досягаемости батарей) для твоих прокламаций и прочих способов околпачивания простаков. Потому что после этого их мелкие гарнизоны в городе и везде вдоль побережья вряд ли рискнут высунуться из-под прикрытия собственных пушек.
   - Отличный план, - отозвался Стивен.
   - Не правда ли? Китинг уже отправил на "Нереиду" отряд бомбейских артиллеристов, и несколько английских частей - будущий гарнизон острова. На "Нереиде" знающих эти воды больше, чем на всей остальной эскадре.
   - А тебе не кажется, что опрокинутая Клонфертом у Ривьер Де Плюи шхуна бросает тень на его репутацию?
   - Ни в коей мере. В той обстановке это могло произойти с любым, ведь еще немного, и армейцы обвинили бы нас в трусости. Я и сам бы рискнул. Но я не собираюсь предоставлять его самому себе на Иль Де Ла Пасс, еще возомнит себя Кохрейном. Старшим будет Пим. Пим, может, звезд с неба не хватает, но он хороший, уравновешенный офицер, надежный, как часы. Поэтому "Нереида", "Ифигения", и, наверное, "Стонч".
   - Что за "Стонч"?
   - Бриг, пришел прошлой ночью из Бомбея. Очень неплохой маленький бриг, и в хорошем состоянии. Командует Нарборо, отличный из парня офицер. Помнишь Нарборо, Стивен?
   Стивен покачал головой.
   - Да конечно помнишь! Здоровый чернявый детина, у него еще был пес, ньюфаундленд. Третий лейтенант на "Сюрпризе".
   - Так ты имеешь в виду Джэррона?
   - Джэррон, да, конечно, ты прав. Тогда он был Джэррон, но в прошлом году умер его отец, и теперь он стал Нарборо. Итак, "Нереида", "Ифигения" и, возможно, "Стонч", если он успеет достаточно быстро набрать воды, отправятся к Порт-Луи, где Пим следит за каждым шевелением Амлана. "Ифигения" останется там, а "Сириус" с "Нереидой" спустятся к югу, к Иль Де Ла Пасс.
   - То есть, сюда "Нереида" не вернется?
   - Ждать безлунной ночи? Нет, нет времени.
   - В таком случае, мне бы лучше перебраться на нее нынче же. На Маврикии предстоит еще куча дел, и, чем скорее я туда попаду, тем лучше. Ибо, могу тебе сказать, дорогой мой, что, хотя они не такие смертельные, мои листовки столь же эффективны, как и твои ядра.
   - Стивен, - откликнулся Джек, - я в этом уже убедился!
   - Я чуть не сказал "так же эффективны, как и твои бортовые залпы", но побоялся, что подобная уничижительная игра слов может оскорбить присутствующий эмбрион баронета. Ведь Фаркьюхар сказал мне, что если эта вторая кампания увенчается успехом, как и первая, счастливый ее командующий, несомненно, будет отмечен титулом. Разве не хотел бы ты быть баронетом, а, Джек?
   - Ну, что до этого, то не думаю, что это особенно меня заботит. Во времена короля Джеймса один Джек Обри заплатил изрядный штраф, чтоб НЕ быть баронетом, я тебе рассказывал. Я ничего не имею против тех, кто выиграл большие сражения - это хорошо и правильно, что их делают пэрами, но, если взглянуть на основную массу титулованных? Торгаши, грязные политиканы, ростовщики... Да нет, скорее я предпочту быть просто Джеком Обри, капитаном Джеком Обри, ибо я столь же горд своим званием, как Навуходоносор - своим. А если я когда-либо подниму собственный флаг, то напишу большими буквами "Здесь живет адмирал Джек Обри" над дверями Эшгроу-Коттедж. Не думай только, что я один из этих твоих диких демократов-якобинцев, Стивен, не надо. Просто разные люди видят вещи в разном свете.
   Он замолчал, а затем добавил с ухмылкой:
   - Ну, про одного парня, что не пожалел бы пары зубов мудрости за баронетство, я тебе рассказывал, это - адмирал Берти. Он приписывает это миссис Берти, но весь флот знает, как он примеривается покрасоваться в Бате. Господи, мечтать дряхлым стариком толкаться в Сент-Джеймском дворце ради ленточки! Хотя, я бы, возможно, думал по-другому, будь у меня сын, но и то сомневаюсь.
   На следующий день после полудня доктор Мэтьюрин с багажом из двух тюков с листовками, прокламациями и плакатами (некоторые были напечатаны еще в Кейптауне, другие нашлепаны уже в Сен-Дени и все еще влажны после пресса), с шестичасовым опозданием подвалил к борту "Нереиды". На "Нереиде", увы, не привыкли к некоторым его особенностям, к тому же экипаж пылал нетерпением кинуться вслед за "Ифигенией", что ушла на рассвете. В результате доктор угодил между лодкой и бортом фрегата. При падении он ударился головой и спиной о лодочный планширь, сломал два ребра и, оглушенный, пошел ко дну в теплой прозрачной воде. Фрегат уже был на ходу, и, хотя он немедленно лег в дрейф, никто на борту не сделал ничего более полезного, чем бег с хоровыми воплями по палубе. К моменту, когда спустили кормовую шлюпку, Стивен был бы уже мертв, если бы один из черных носильщиков не нырнул за ним и не выволок его на поверхность.
   Он получил довольно сильный удар, и, хотя погода была прекрасной, а солнце - теплым, воспаление легких приковало его к койке на много дней. К капитанской койке, ибо лорд Клонферт оставил ему свою каюту, переместившись в гамак, подвешенный в салоне.
   Таким образом, Стивен пропустил стремительный бросок к северу, встречу кораблей у Порт-Луи и их возвращение на юг через штормовое море для претворения в жизнь плана коммодора по захвату Иль Де Ла Пас. Видеть он ничего не мог, мог лишь слышать первую неудачную попытку атаки с лодок в темную, хоть глаз выколи, ночь и при сильном ветре, когда даже черный лоцман "Нереиды" не смог найти проход в рифах, и, в конце-концов, погода загнала их обратно, к Порт-Луи. Но нет худа без добра, обстановка особенной близости позволила изрядно углубить знакомство с Клонфертом и Мак-Адамом.
   Капитан проводил многие часы у койки Стивена, их разговоры были бессвязными и обычно касались тем малозначащих, но Клонферт, как выяснилось, обладал просто девичьей деликатностью. Он мог без напряжения сохранять спокойствие, и он всегда знал, когда Стивену требуется холодное питье или открытый световой люк, и они обсуждали романы, романтическую поэзию и Джека Обри, точнее, действия Джека Обри, во вполне дружеской атмосфере. Временами среди множества личин, носимых его хозяином, Стивен замечал мягкое, ранимое существо, которое одно лишь вызывало в нем теплые чувства. "Его интуиция, что так великолепно проявляется в беседах те-а-тет, отказывает ему тотчас, как только с ним рядом оказываются трое и больше слушателей, или когда он волнуется. Джек никогда не видел его в этой почти домашней обстановке. Его жена, несомненно, видела, и это может быть причиной его столь замечательного успеха у женщин", - думал Стивен.
   Эти мысли нашли подтверждение при визите на фрегат старого сослуживца доктора - Нарборо, перед которым Клонферт явился форменным токующим глухарем, весь разговор превратился в сплошной монолог из анекдотов про сэра Сиднея Смита, причем подаваемый с такой агрессивной демонстрацией превосходства, что командир "Стонча" вскоре откланялся обратно на свое судно, крайне недовольный. Но уже в тот же вечер, когда "Нереида" и "Стонч" снова приблизились к Иль Де Ла Пасс с юга, в то время, как "Сириус", дабы отвести подозрения гарнизона, обошел остров с севера, Клонферт был снова таким же спокойным, милым и хорошо воспитанным, как обычно. Возможно, подчеркнуто спокойным, ибо он, несомненно, осознавал свой промах. Когда по его просьбе Стивен вновь описал взятие Джеком "Какафуэго", подробно, чуть ли не каждый выстрел, Клонферт со вздохом заметил: "Отлично, я преклоняюсь перед ним за это дело, слово чести! Я бы умер счастливым, будь на моем счету такая победа!"
   Отношения Стивена с Мак-Адаммом были вовсе не такими приятными. Как и большинство медиков, Стивен был трудным пациентом, и, как большинство медиков, Мак-Адам был властен со своими подопечными. И, как только разум его пациента воспрял, они ударились в дискуссии о бандажах, экстракте сенны и флеботомии, которые Стивен отвергал слабым, хриплым, но страстным голосом, как " совершенно устаревшие, годные разве Парацельсу или шарлатану с сельской ярмарки в каком-нибудь Бэллинэслоу", прохаживаясь при этом еще и по любимому Мак-Адамову жилету. Естественно, одно это, даже в сочетании с выздоровлением Стивена лишь благодаря им самим прописанным себе средствам, не вызвало бы настоящей вражды между ними, если бы Мак-Адам к тому же не воспринимал столь болезненно симпатии Клонферта к Стивену, влияние Стивена на Клонферта и их пристрастие к обществу друг друга.
   Полупьяный Мак-Адам вошел в каюту Стивена вечером, перед тем, как "Нереида" и "Стонч", задержанные встречными ветрами, вышли в точку рандеву с "Сириусом" у Иль Де Ла Пасс для штурма последнего. Пощупав пульс Стивена, он заметил: "Все еще чуток ощущается лихорадка, от которой вы пропотели до этого, но я полагаю, вам можно разрешить проветриться на палубе снова завтра... Если после боя останется достаточно палубы..." - вытащив свою карманную фляжку, он плеснул себе добрую порцию в Стивенов стакан для лекарств, а затем, наклонившись, поднял лист бумаги с напечатанным текстом, провалившийся за койку.
   - Что это за язык? - спросил он, поднося листок к свету.
   - Ирландский, - спокойно ответил Стивен, крайне раздосадованный, что позволил увидеть документ (хотя его миссия уже перестала быть секретом, его уже ставшая рефлексом осторожность была глубоко уязвлена), но старающийся не подать вида.
   - Эт' не ирландские буквы, - заявил Мак-Адам.
   - Довольно сложно найти ирландский шрифт во французских колониях, думается мне.
   - Полагаю, это предназначено тем мерзавцам-папистам на Маврикии, - пробурчал Мак-Адам, имея в виду ирландцев на французской службе. Стивен не ответил, и Мак-Адам продолжил напирать:
   - Что тут написано?
   - А вы не понимаете по-ирландски?
   - Нет, конечно. На что цивилизованному человеку ирландский?
   - Возможно, это зависит от того, что понимать под цивилизованным чеовеком.
   - Я вам скажу, что я понимаю под цивилизованным человеком! Этта тот, кто валит круглоголовых, кто пьет за короля Билли, кто кричит "Папа!" - и Мак-Адам запел "Уложим круглоголовых!" Скрипучий торжествующий голос терзал обостренный лихорадкой слух Стивена, словно когтями. Стивен был искренне уверен, что Мак-Адам не знает о его католическом вероисповедании, но его раздражение, усугубляемое жарой, шумом, запахами, и невозможностью курить, достигло крайней точки, и, вопреки своим принципам, он выпалил:
   - Как жаль, доктор Мак-Адам, что человек ваших достоинств затуманивает свой разум соком винограда.
   Мак-Адам, тут же, собравшись с силами, ответствовал:
   - Как жаль, доктор Мэтьюрин, что человек ваших достоинств затуманивает свой мозг соком мака!
   В своем дневнике этой ночью Стивен записал: " ...и его пятнистая физиономия просто таки внезапно прояснилась - поймал меня с лауданумом. Удивлен его проницательностью. Действительно ли я отравляю свой разум? Конечно, нет: просматривая назад эту самую книжку, я не обнаруживаю снижения активности, ни ментальной, ни физической. Памфлет о реальном поведении Бонпарата по отношению к этому и прошлому Папам ничуть не хуже ранее написанного, надеюсь, что и переведен он не хуже. Я редко принимаю тысячу капель - доза, которую едва ли можно сравнить с дозой настоящих пожирателей опиума, или с моей же времен общения с Дайаной. И я могу остановиться, когда пожелаю, и я принимаю его лишь тогда, когда мое раздражение и неудовлетворенность столь велики, что препятствуют моей работе.
   Однажды, когда он будет трезв, мне бы надо спросить Мак-Адама, не является ли неудовлетворенность собой, окружающими и самой жизнью обычной среди его пациентов в Белфасте, и не она ли делает их недееспособными? Моя собственная, кажется, растет, признаком является то, что я не чувствую благодарности по отношению к человеку, вытащившему меня из воды. Да, я совершил все приличествующие действия, но я не чувствую реальных добрых чувств к нему, по-человечески ли это? Не вытесняет ли неудовлетворенность саму человечность? Она растет, и, хотя моя ненависть к Бонапарту и его зловещей системе - эффективный стимул, ненависть одна - бесплодна и является плохим основанием для действий. И, лауданум или нет, неудовлетворенность проникает и сквозь мой сон, все чаще она тут, готовая охватить меня с пробуждением."
   Следующее утро оказалось не из таких, хотя последние становились часты. Ночь напролет проведя в тщетном ожидании звуков начала боя или встречи с другими кораблями, Стивен восстал из долгой уютной дремы полностью отдохнувшим и в отличном самочувствии, ощущая, что лихорадка его прошла, и что на него кто-то смотрит через щель в приоткрытой двери.
   - Хей!, - крикнул он, и испуганный гардемарин, приоткрыв дверь шире, промямлил:
   - Наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину от капитана, и если доктор достаточно проснулся и чувствует себя в силах, справа по носу - сирена.
   Она была уже на траверзе, когда Стивен выскочил к поручням, большое серое существо с круглым рылом и толстыми губами, высовываясь из воды, она смотрела на корабль маленькими, похожими на бусинки глазами. Если это и правда была "она", то у нее должен был быть и "он", ибо левым плавником она придерживала большого серого детеныша. Она быстро оказалась за кормой, продолжая разглядывать судно, но у Стивена было время разглядеть ее пышную грудь, полное отсутствие шеи, волос и ушных раковин, и оценить ее вес где-то в сорок стоунов до того, как она нырнула, вхмахнув над волной широким хвостом. Стивен рассыпался в благодарностях за этот вызов - он всегда мечтал увидеть это существо, облазал все лагуны на Родригесе и на острове у Суматры, но до этого счастливого момента встречал лишь разочарование. Теперь же его мечта исполнилась, причем куда лучше, чем он мог надеяться.
   - Рад, что доставил вам удовольствие, - отозвался лорд Клонферт, - и, надеюсь, это будет некоторой компенсацией за мои плохие новости. "Сириус" нас обскакал, смотрите, где он.
   Стивен оперся на фальшборт. В четырех или пяти милях по его правую руку виднелось юго-восточное побережье Маврикия, с выдающимся в море Пон дю Диабль. Также по его правую руку, но в сотнях ярдов, вытянулся длинный риф, где-то торчащий над водой, где-то скрытый под белыми бурунами. Одинокий остров возвышался над ним, вырастая из бледных мелких вод за барьером рифа, у дальнего его конца, куда указывал Клонферт, стоял на якоре "Сириус", близко к укреплениям острова, над чьими стенами, ясно видимый в трубу, реял "Юнион Джек".
   Несмотря на удовлетворение от реакции Стивена, было видно, что Клонферт глубоко разочарован и очень расстроен.
   - Они, должно быть, выиграли лиг двадцать, пока мы лавировали у мыса, - заметил он. - Имей Пим хоть каплю сочувствия, он бы подождал нынешнего вечера, в конце-концов, я ведь одолжил ему своего лоцмана.
   Однако, как внимательный хозяин, он отслеживал проявления эмоций, что могли бросить на него тень, и спросил Стивена, не хочет ли он позавтракать.
   - Вы очень добры, милорд, - отозвался Стивен, - но, я считаю, мне надо оставаться здесь в надежде увидеть еще одну сирену. Они обычно обнаруживались в мелких водах у рифов, как мне говорили, и я не упустил бы такой случай и за дюжину завтраков.
   - Чарльз принесет вам завтрак сюда, если вы точно уверены, что достаточно окрепли, - ответил Клонферт. - Но сначала я должен послать за Мак-Адамом, чтобы он осмотрел вас.
   В утреннем свете Мак-Адам выглядел особенно неаппетитно, в плохом настроении, грубый, и вдобавок встревоженный, ибо вспомнил грубости, которыми они со Стивеном обменялись накануне ночью. Но, под впечатлением встречи с "русалкой" Стивен пребывал милосердным ко всему человечеству, и он встретил Мак-Адама криком:
   - Вы пропустили сирену, мой дорогой коллега! Но, возможно, если мы достаточно посидим здесь, мы увидим еще одну.
   - Вовсе нет, - буркнул Мак-Адам. - Видел я это чудище через люк кормовой галереи, подумаешь, всего лишь ламантин.
   Стивен ненадолго задумался, а затем ответил:
   - Дюгонь, конечно же. Зубы дюгоня отличаются от таковых у ламантина, ламантин, как я вспоминаю, не имеет резцов. Более того, от ареала ламантина нас отделяет обширный африканский континент.
   - Ламантин, дюгонь - не один ли черт? - не сдавался Мак-Адам. - Для меня, с точки зрения моих исследований, эта животина является лишь дополнительной иллюстрацией силы, непреодолимой силы внушения. Вы ведь не слышали болтовни по этому поводу на нижней палубе?
   - Не приходилось, - сознался Стивен.
   Разговоров дальше к носу от поручней квартердека хватало и сейчас, причем разговоров, судя по всему, оживленных, но "Нереида" и так была изрядно болтливым кораблем, и, после того, как первое удивление сменилось у него легким раздражением по этому поводу, Стивен старался не обращать на эти разговоры внимания.
   - Кажется, однако, они недовольны, - добавил он, прислушавшись.
   - Конечно, они недовольны, каждый знает, что русалки приносят неудачи. Но дело не в этом. Слушайте сейчас, слышите? Это Джон Мэтьюз, правдивый, трезвый, рассудительный матрос, а другой - старый Лимон, учился на адвокатского клерка, то есть понимает, что такое доказательство.
   Стивен прислушался, пытаясь различить голоса и уловил смысл спора: диспут между Мэтьюзом и Лимоном, спикерами двух враждебных партий, вертелся вокруг вопроса, что было в руке русалки - расческа или зеркало?
   - Они увидели отблеск мокрого ласта, - хмыкнул Мак-Адам, - и восприняли его со святой уверенностью, как один из этих предметов. Мэтьюз предлагает поколотить Лимона и еще двух его сторонников в честной драке, дабы доказать свою правоту.
   - Люди шли на костер и за меньшее, - отозвался Стивен, и, пройдя вперед, к поручням, окликнул находящихся внизу:
   - Оба вы ошибаетесь, это была щетка для волос.
   Ответом было полное молчание на миделе. Моряки посмотрели друг на друга с сомнением, и тихо разошлись среди шлюпок на бимсы, сопровождаемые многочисленными взглядами в спины, захваченные этой новой версией.
   - "Сириус" сигналит, сэр, если позволите, - обратился гардемарин к вахтенному офицеру, который ковырялся в зубах столь ожесточенно, что абсолютно не услышал происходящего на палубе диспута. - "Капитану прибыть на борт".
   - Мне не терпится посмотреть, есть ли на "Сириусе" пленные, - обратился Стивен к появившемуся Клонферту, - так что, если можно, я бы хотел сопровождать вас.
   Пим приветствовал их с меньшей бодростью, чем обычно: он провел недолгую, но кровавую схватку, в которой одним из погибших оказался его младший кузен. И хотя сейчас палуба фрегата была в таком же порядке, как где-нибудь у Сент-Хеленс, на ней лежали ряды зашитых коек, подготовленных для похорон в море, а шлюпки сгрудились вокруг в беспорядке, все более или менее побитые, в одной сбитая карронада валялась в красной луже. Ночной порыв сказался на Пиме, и сейчас, когда его стимулирующее действие закончилось, он выглядел очень усталым. Вдобавок, "Ифигения" прислала авизо с сообщением, что три фрегата в Порт-Луи готовы выйти в море, и на "Сириусе" все не покладая рук готовились возвращаться на блокирующую позицию. Капитан нашел время и силы быть любезным со Стивеном, но было видно, что заботит его другое.
   Клонферт держался подчеркнуто официально. Когда он, произнося поздравления, начал говорить, что "Нереида" надеялась также поучаствовать, Пим оборвал его: " Я действительно не могу сейчас обсуждать все это. В таких случаях основное правило - первый пришел, первый сделал. Тут у меня сигнальная книга французского коменданта, он не успел ее уничтожить. Что до ваших приказов, то они очень просты: Сформируйте гарнизон подходящей силы для этого острова. У французов тут были сто человек при двух офицерах. Удерживайте остров до получения дальнейших инструкций, в это время можете действовать на берегу на ваше усмотрение, но консультируйтесь с доктором Мэтьюрином, чьим советам по политическим аспектам вы должны неукоснительно следовать. Доктор, если Вы хотите поговорить с французским комендантом, мой салон - в вашем распоряжении".
   Когда Стивен вернулся после допроса бедного капитана Дювалье, у него возникло ощущение, что Клонферту были высказаны упреки за его медлительность или какие-то огрехи в управлении "Нереидой". Это ощущение усилилось, пока они направлялись на катере обратно, вместе с черным лоцманом-маврикийцем, ибо Клонферт был молчалив, а его красивое лицо искажало негодующее выражение.
   Но настроение Клонферта было изменчиво, как барометр, и очень скоро после того, как "Сириус" и "Стонч" исчезли за западным горизонтом, унося Пима обратно, к блокаде французских фрегатов в Порт-Луи, он снова расцвел. Форт был очищен от кровавых останков, для мертвых солдат в напластованиях кораллов взрывами были пробиты могилы, бомбейские артиллеристы и пятьдесят гренадеров 69-го полка составили гарнизон, переустановив тяжелые орудия так, что одна батарея контролировала узкий проход, а вторая - внутреннюю якорную стоянку. "Нереиду" провели по каналу в удобную бухту за фортом, и теперь Клонферт был свободный человек, сам себе хозяин, в распоряжении которого было все побережье в пределах досягаемости. Да, он, несомненно, должен был советоваться с доктором Мэтьюрином, но доктор Мэтьюрин, требуя постоянно напоминать его людям о совершенной необходимости хороших отношений с гражданскими, черными и белыми, женщинами и мужчинами, был вполне счастлив довериться его военным взглядам. Так что великолепный штурм на рассвете батареи у Пон Дю Диабль и штурмы прочих батарей, что капитан счел достойными внимания, не вызвали никаких возражений доктора (чего опасался Клонферт, подозревая в нем противника кровопролития). Он даже сопровождал флотилию, что пересекла ночью широкую лагуну, чтоб взять ту самую батарею на Пон Дю Диабль (не потеряв в этом замечательном деле ни одного человека). Доктор наблюдал там, с видимым удовольствием, приведение в негодность орудий, захват отличной медной мортиры, и грандиозный фонтан огня из взорванного порохового погреба. Затем он прогулялся в ближайшую деревушку - с целью налаживания многочисленных контактов и распространения своей подрывной литературы.
   Рейды на военные объекты продолжались день за днем, несмотря на противодействие французских регулярных частей и куда более многочисленной милиции. У французов не было кавалерии, а шлюпки, ведомые лоцманом, знающим каждый ручеек и проход, достигали цели куда скорее пехотинцев. Более того, со все более широким распространением Стивеновых посланий, желание милиционных частей ввязываться в бой все слабело и слабело. Фактически, после примерно недели, когда высадочные партии "Нереиды" исходили местность вдоль и поперек, не причиняя при этом никакого вреда частной собственности, платя за все взятое, не обижая мирных маврикийцев и обращая в бегство жалкие силы, что мог выставить против них командующий войсками на юге острова, отношение милиции стало совершенно нейтральным, причем нейтралитет был дружеским. День за днем солдаты, морские пехотинцы и матросы сходили на берег, фрегат при этом все активнее заселялся обезьянами и попугаями, купленными в деревнях, или плененными в лесах. Стивен же, хотя и занятый чрезвычайно своими делами, успел поговорить с почтенной старой леди, чей дедушка не только видел, догнал и съел додо, возможно, последнего додо на свете, но и набил подушечку его перьями.
   Хотя трофеев не было, это было приятное время для всей команды: много эмоций, отличная погода и изобилие свежих фруктов, овощей, мяса и свежего хлеба. Правда, Клонферт торжествующий был куда более утомительным компаньоном, чем Клонферт подавленный. Стивен находил его шумную энергию утомительной, а его страсть к разрушению - дурновкусицей. Его непрерывные вылазки на берег, часто - в полной форме, со шпагой с усыпанным алмазами эфесом и со своей дурацкой звездой, Стивену казались такими же скучными, как и обеды, которыми Клонферт праздновал успехи своих скромных сил (порой - важные, чаще - ничем не выдающиеся). В этих вылазках Стивен никак не мог разглядеть хоть какой-то планомерности, скорее они казались серией беспорядочных набегов "как левая нога захотела", но, с другой стороны, их алогичность постоянно ставила в тупик французского командующего.
   В праздничных обедах принимали участие офицеры Клонферта, и опять Стивен обратил внимание на удивительную вульгарность кают-компании и гардемаринов "Нереиды", их открытое пресмыкательство перед капитаном, и все растущее наслаждение капитана этим пресмыкательством. Ни одного обеда не проходило без того, чтобы второй лейтенант, Веббер, сравнил Клонферта с Кохрейном, причем в пользу Клонферта, слово "лихой" не сходило с языков. Однажды казначей, покосившись на Стивена, сравнил капитана с коммодором Обри, но Клонферт с видом возмущенной скромности отверг этот комплимент.
   Стивен также заметил, что когда на обед приглашался Мак-Адам (что бывало не каждый раз), его подначивали напиваться, чтоб затем воткрытую поиздеваться над ним. Было больно смотреть, как седовласого человека выставляют на посмешище молокососы, которые, несмотря на мореходные навыки и отвагу, не могут похвастаться ни умом, ни хорошим воспитанием. Еще хуже было то, что Клонферт никогда не обрывал эти развлечения - видимо, капитану было важнее расположение и даже преклонение его молодых соратников, чем защита старого униженного друга.
   По утрам Клонфертова шумливость была особенно утомительной, а в это утро Стивен просто пожалел, что капитан увязался с ним, когда, в промежутке между политическими делами, он зашел к старой леди, дабы выторговать у нее подушечку. Клонферт неплохо говорил по-французски и хотел помочь, но он с самого начала взял ошибочный тон. Его веселая шутливость обижала и смущала старуху, она выказывала непонимание и тревогу, повторяя: "Ни на чем не спится так хорошо, как на перьях додо. Сон - величайшее благословение, посылаемое старикам, а джентльмены молоды и вполне могут обойтись перьями глупышей." Стивен уже почти потерял надежду, когда Клонферта вдруг вызвали наружу. Но, как только тот покинул помещение, бабуля вновь выслушала аргументы покупателя, и доктор уже вручал плату, когда дверь распахнулась, и чей-то голос проревел: "К лодкам, к лодкам! Враг на горизонте!" Деревня наполнилась топотом бегущих ног, Стивен выложил последнюю монету, запихнул подушечку за пазуху и присоединился к остальным.
   Далеко в море виднелись пять кораблей, идущие по ветру к Иль де ла Пасс. Балансируя в гичке с подзорной трубой, прижатой к глазу, Клонферт разглядывал их:
   - Передний - "Виктор", корвет. Затем их самый большой фрегат - "Минерва". Следующий не могу рассмотреть. Дальше, господи, "Беллона". И готов поклясться, что последний - "Виндэм", "компанеец", опять! Давай, давай, навались!
   Экипаж гички греб изо всех сил, так, что две шлюпки, отвалившие позже, скрылись из виду (в три другие, у дальнего ручья, еще даже не собрался экипаж). Но расстояние было очень велико, вся длина двух больших якорных стоянок между побережьем и островом, четыре мили, и, в основном, против ветра.
   - Заманю-ка я их в проход, - обратился Клонферт к Стивену.
   Затем, глянув на отставшие шлюпки, добавил:
   - Тем более, если они пойдут дальше, к Порт-Луи, "Сириус" и "Ифигения" не смогут их перехватить, если Амлан выведет свои три фрегата.
   Стивен не ответил.
   Измученный экипаж пришвартовал, наконец, гичку к борту "Нереиды". Клонферт, приказав рулевому оставаться на месте, вылетел на борт, через несколько мгновений фрегат поднял французские флаг и гюйс, а Клонферт скатился в шлюпку с воплем:
   - К форту, живее! Покажите, ребята, на что вы способны!
   Теперь и форт поднял французский флаг, и, после короткой паузы, французский сигнал пополз вверх на флагштоке батареи: "Враг крейсирует к северу от Порт-Луи". Ведущий корабль ответил секретным опознавательным сигналом, остров ответил правильно, и каждый корабль поднял позывные. Клонферт был прав: "Виктор", "Минерва", "Беллона". Два остальных были кораблями Ост-Индской Компании, взятыми в Мозамбикском проливе - "Цейлон" и вновь злосчастный "Виндэм".
   Приблизившись к рифу французская эскадра убавила паруса, стало ясно, что они собираются войти, но входить медленно, так что было время приготовиться к встрече. Стивен выбрал дальний, возвышающийся угол форта, откуда перед ним открывалась вся картина, и уселся там на свою подушечку. Над ним пассат нес легкие белые облачка по чистому небу, бриз на солнцепеке приятно обвевал его щеки, а фаэтон описывал замысловатые кривые над его головой. Однако, на бастионах внизу он видел гораздо больше смятения, чем рассчитывал. На "Нереиде", что проверповалась ближе к острову и завела шпринг, напротив, все казалось в полном порядке, хотя достаточно много членов команды все еще находилось в шлюпках. Фрегат приготовили к бою, орудия накатили к портам, а ее старшие офицеры вполне справлялись с командованием.
   А вот на батарее народ продолжал бегать туда-сюда, раздавался ор, индийские артиллеристы, чьи офицеры были все еще не то в шлюпках, не то на берегу, бурно спорили друг с другом. Солдаты и матросы сталкивались друг с другом, и даже среди моряков не было той спокойной, целеустремленной бодрости, что отмечала схватки, свидетелем которых Стивен был под командованием Джека Обри, не было и близко впечатления хорошо отлаженной машины, выполняющей свою работу. Про то, чтобы накормить бойцов и речи не было - мелкая деталь, но Джек всегда настаивал на этом. А оставшиеся лодки, в которых оставалось около ста пятидесяти солдат и матросов, все еще находились на изрядном удалении от корабля и форта. Насколько Стивену удалось рассмотреть, баркас сел на мель у оконечности банки, и, поскольку шел отлив, остальным никак не удавалось стащить его на глубину.
   В форте и в лагуне время, казалось, застыло, несмотря на бурную активность, в море же оно продолжало течь как обычно, даже, возможно чуть быстрее, и в глубине души Стивен почувствовал все возрастающее, необъяснимое опасение, похожее на то, что сопровождает ночные кошмары. Сейчас уже можно было рассмотреть людей на борту подходивших судов, вот уже можно различить лица, и отдаваемые приказы отчетливо доносит ветер. Французские суда выстроились в линию для прохода по каналу, впереди - "Виктор", затем "Минерва", следом "Цейлон". Корвет вышел из ветра, убрал нижние паруса, и направился в проход под марселями, лоты свесились у клюзов с обеих бортов. Шум в форте сменился, наконец, мертвой тишиной, бриз понес запах дымящихся фитилей от ведер, расставленных за каждым орудием. Корвет вошел в узкость, скользя все ближе и ближе, его колокол блестел на солнце, вот он оказался перед фортом, где артиллеристы в тюрбанах пригнулись за парапетом, и прошел дальше, все также в мертвой тишине. Очередной приказ штурмана рулевому повел судно по крутой кривой за форт, на глубокую воду в двадцати ярдах от "Нереиды". Французский флаг на "Нереиде" скользнул вниз, под боевой клич на мачту взвился английский флаг, и борт фрегата скрылся в дыму под мощный рев бортового залпа. Снова и снова, под непрерывный крик, грохотали орудия, и вот, корвет бросил якорь на правой четверти "Нереиды", все еще под ее жестоким бортовым огнем, и офицер пробежал на корму по его содрогающейся палубе с криком, что они сдаются.
   Мощная "Минерва" в этот момент уже углубилась в канал, близко за ней следовал "Цейлон" и сейчас они находились прямо перед тяжелыми пушками форта, они не могли ни повернуть, ни отойти, ни двигаться быстрее. Это был решающий момент, люди застыли в ожидании приказа. На флагштоке триколор побежал вниз, чтоб смениться "Юнион Джеком", но вопящий идиот, что срывал его с фала, швырнул полотнище прямо на ведро с фитилями у верхнего погреба. Фитили разлетелись вокруг, и сотня зарядов взорвалась разом, с грохотом куда большим, чем бортовой залп, и вспышкой, слепящей сильнее солнца. В эту же секунду бомбейские артиллеристы, все еще лишенные офицеров, разрядили свои, наведенные куда попало орудия, причем шесть из них взорвались или были сброшены с лафетов. В результате погибли люди в гичке "Нереиды", направлявшиеся к "Виктору", дабы принять его сдачу.
   Стивен поднялся в редеющем дыму, сквозь обрушившуюся на него глухоту прорвался пронзительный визг, и он бросился к раненым и мертвым, разбросанным вокруг флагштока и сбитых орудий. Ассистент Мак-Адама с сопровождающим его фельдшером уже были там, и с помощью нескольких, сохранивших ясную голову моряков, они стали сносить раненных под прикрытие бастиона. К тому моменту, когда они сделали все немногое, что могли, прикрыв жуткие ожоги порванными на тряпки рубашками и носовыми платками, сцена изменилась. "Виктор", вновь подняв флаг, обрубил якорный канат и проследовал за "Минервой" и "Цейлоном" к Порт Зюд-Эст. "Беллона" и "Виндэм", все еще находившиеся изрядно мористее, повернули, приводясь к ветру.
   Французские корабли в лагуне встали точно у узкого прохода, где оставшиеся шлюпки "Нереиды" сбились в беспорядочную кучу, и, очевидно, должны были сдаться в течении нескольких минут. "Минерва" выглядела даже не поцарапанной.
   Клонферт окликнул форт с "Нереиды", вызывая на борт всех солдат - он собирался атаковать "Минерву", и ему нужен был каждый человек, чтоб обслуживать пушки. Это вовсе не было невозможным, несмотря на куда меньший вес залпа английского фрегата - "Минерва" все еще не приготовилась к бою, она приближалась к проходу "собачья нога" у банки Подкова, где ей было не повернуться, в то время, как "Нереида" имела достаточно места у ближней стоянки, чтоб привестись к ветру и обрушить на противника продольный огонь. При этом ни "Виктор", ни "Виндэм" не имели бы возможности подтянуться и поддержать ее. Но пока солдаты собирались в шлюпки, "Беллона" изменила решение. Распустив брамсели, она направилась к каналу и острову. В момент, когда она вошла в сужающийся проход, сомнения исчезли - она идет.
   И она вошла, твердо и решительно. Видно было, что управляет фрегатом человек, знающий этот проход, как свои пять пальцев - носовой бурун судна был чересчур велик для такого изобилующего опасностями места. Стивен оглянулся, что будет делать Клонферт? К его удивлению, и баркас и шлюпки прошли мимо французских кораблей без единой царапины. Это было необъяснимо, но они были уже здесь, их экипажи текли на "Нереиду" под радостные крики, однако, "Нереида" все еще оставалась на якоре.
   "Беллона" шла по каналу. Она уже приготовила правый борт к бою, и, приближаясь к острову, выпалила из передних орудий. Дым, заклубившись, скрыл форт, и, через этот дым грохнул бортовой залп проходящего фрегата. Восемнадцатифунтовые ядра и осколки камней собрали свою смертельную жатву среди маленького оставшегося гарнизона. Поворачивая к стоянке "Нереиды", французский фрегат дал еще один залп по другому фасу батареи. Деморализованные вконец бомбейские артиллеристы, лишенные поддержки стрелков, без офицеров, непривычные к стрельбе по кораблям, смогли ответить лишь беспорядочным и неточным огнем. "Беллона" теперь шла прямо на "Нереиду", будто собираясь на абордаж, но за какие-то мгновения до столкновения на французе переложили руль на борт и раздался залп. На какой-то момент фрегаты оказались борт к борту, рея к рее, почти касаясь друг-друга, оба бортовых залпа рухнули одновременно, а, когда дым рассеялся, "Беллона" уже была за "Нереидой" и уходила дальше, все еще под брамселями, к следующему крутому повороту фарватера, без видимых повреждений. "Нереида" потеряла бизань-гик и пару верхних рей, но крен от внезапного порыва ветра направил огонь "Беллоны" слишком высоко, чтоб повредить корпус английского корабля или нанести большие потери экипажу. Тем не менее, якорный канат "Нереиды" оказался перебитым, и ее завертело, причем так быстро, что дать продольный залп по корме француза уже не успели.
   Снова наступила тишина. Четыре французских корабля - "Виндэм", опасаясь узкого прохода и прикрывающего его форта, отвернул, и теперь уходил вдоль побережья - спокойно дошли до якорной стоянки глубиной в двадцать фатомов возле банки Олива, на полпути к Порт Зюд Эст, а Клонферт возвратился на остров во главе большого отряда солдат. Он был в отличном расположении духа, торопясь, вместе с прибывшими армейскими офицерами, привести форт в порядок, достаточный для противостояния атаке французской эскадры. Перехватив взгляд Стивена, он крикнул:
   - Как вам это понравилось, доктор Мэтьюрин? Мы поймали их в мешок!
   Чуть позже, когда оружейники установили сбитые пушки и запасные карронады сменили взорванные, Клонферт заявил:
   - Если б не этот чертов флаг, мы бы потопили "Минерву". Но так даже и к лучшему - "Беллона" бы ушла на ветер, а сейчас мы ухватили их обеих. Я посылаю Веббера на баркасе к Пиму. Если он сможет выделить мне еще хоть один фрегат: "Ифигению" или "Мэджисьен" - я войду и разнесу все, что только можно. Ведь они у нас в мешке! Они смогут выйти только с предрассветным бризом. Кохрейн будет нам завидовать!
   Стивен взглянул на охваченного бурной эйфорией Клонферта: он что, правда верит, что все проделано как надо, что он в выгодной позиции?
   - Я так понял, вы не собираетесь сами уйти на "Нереиде", чтоб привести подкрепление?
   - Нет, конечно. Пим приказал мне держать этот форт, и я буду держать его до последнего. До последнего, - повторил он, гордо откидывая голову. Со следующими словами выражение его резко изменилось:
   - Видели этих собак? - крикнул он. - "Виктор" спустил флаг передо мной, а потом поднял вновь и ускользнул, как подонок, как презренный пресмыкающийся проклятый подонок! Я пошлю парламентера требовать его сдачи. Смотрите, вон он!
   Корвет притулился между двумя тяжелыми фрегатами, с форта было видно, как экипаж деловито устраняет повреждения от огня "Нереиды", на флагштоке судна развивался французский флаг.
   - А они довольно близко, - заметил Клонферт. Он повернулся к артиллерийскому офицеру, осунувшемуся и угнетенному потерей лучшего шанса во всей своей карьере (ибо в бою он оказался отделенным от своих солдат), и спросил:
   - Капитан Ньюхэм, медная мортира добьет до них, как вы думаете?
   - Я попробую, милорд, - ответил Ньюхэм. Капитан лично зарядил мортиру тринадцатидюймовой бомбой, долго и тщательно наводил, поджег фитиль и выстрелил. Бомба высоко поднялась в прозрачном воздухе быстро уменьшающимся черным мячиком, а затем упала и разорвалась точно за "Беллоной". Поднялся радостный крик, французы вытравили якоря и отошли дальше, за пределы досягаемости. Последняя бомба, выпущенная на максимальном угле подъема, дала недолет - и это был последний выстрел уходящего дня.
   Оставшиеся часы светлого времени ушли на приготовления, что должны были быть сделаны еще вчера, и следующим утром Иль Де Ла Пасс был готов утопить любое судно, что попытается сунуться в проход. На "Нереиде", стоящей со скрещенными брам-реями, восстановили бизань-гик, поврежденную фок-мачту укрепили накладкой, и с фрегата отправилась шлюпка с требованием сдать корвет.
   - Дай Боже, чтоб Веббер нашел "Сириус", - повторял Клонферт, с надеждой озирая море. Но день прошел, а ни одного паруса не показалось из-за мыса. Ночь прошла также, было спущено охранение на шлюпках, ибо перед рассветом задул опасный береговой бриз, опасный тем, что мог принести мощные вражеские корабли и стаи шлюпок через лагуну в темноте, но французы не стронулись с места, а на рассвете ожил обычный юго-восточный пассат, приковав вражеские суда к их якорной стоянке. Так прошли два дня, без всяких инцидентов, если не считать отказ французского коммодора сдать "Виктор". Солдаты чистили оружие, артиллеристы упражнялись при орудиях, оружейник наполнял заряды и подсчитывал припасы.
   Клонферт пребывал все в том же радостном возбуждении, которое еще подскочило, когда на третий день, когда обнаружилось, что французские корабли отходят к самой дальней оконечности бухты, к самым мелям, под защиту батарей Порт Зюд-Эст, и швартуются неровной линией у кромки подводного рифа. Это, как утверждал Клонферт, может означать, что Веббер нашел-таки "Сириус". Значит, часть блокадных сил ушла от Порт-Луи, а губернатор Декэн, опасаясь атаки на "Минерву" и "Беллону", непременно послал гонца сушей в Порт Зюд-Эст. Клонферт оказался прав, несколько часов спустя "Сириус" собственной персоной обогнул мыс под всеми парусами.
   - Смотреть в оба за сигналами! - приказал Клонферт, когда корабли обменялись позывными. Подготовленные флаги взвились на мачту, а Клонферт вдруг расхохотался.
   - Что они означают? - спросил Стивен.
   - "Готов к бою, враг уступает в силах", - отозвался Клонферт. Взгляд его был полубезумным.
   - Поживей с книгами, Бриггс! Что они сигналят?
   Сигнальщик что-то тихо пробормотал, и вахтенный гардемарин доложил:
   - "Пришлите штурмана "Нереиды"", милорд.
   - Гичку - на воду, - крикнул Клонферт. - Мистер Саттерли, обернитесь так быстро, как только сможете.
   "Сириус" вошел в устье прохода, последний сигнал "Нереиде", до того, как фрегат двинулся по каналу, приказывал сняться с якоря. Форт "Сириус" проскочил почти столь же быстро, как "Беллона", и, когда он, все еще под марселями, скользил мимо "Нереиды", Пим, перегнувшись через релинг, приказал Клонферту следовать за ним. Дальше, по длинному, извилистому каналу, корабли двинулись более осторожно, но "Сириус" так и не убрал марселя, хотя дневной свет уже угасал. На "Нереиде" черный лоцман отдавал указания рулевому, ведя ее под одними стакселями. При этом он бормотал себе под нос, что после банки Подкова их курс приведет их в воды внутренней гавани, которые он знает плохо (эти воды приходилось избегать ранее, так как они простреливались пушками Порт Зюд-Эст).
   Прошли банку Крачка, под частые броски лота, прошли Три Брата с четырехрумбовым поворотом на левый борт, крики лотового доносились четко, быстрые и разборчивые: "...десять, десять с половиной, одиннадцать, одиннадцать, пятнадцать...". Хорошая глубина, чистый проход, можно сказать. Но с последним криком "Сириус" тяжело налетел на оконечность банки, его протащило еще вперед, пока он плотно не засел на наслоениях кораллов.
   Но, по крайней мере, хоть фрегат и вылетел на мель, он выбрал для этого хорошее место. Береговые батареи не доставали сюда, а ветер с моря, словно булавка бабочек, пришпилил французские суда к их стоянкам. "Сириус" и "Нереида", никем не беспокоемые (солнце уже скрылось за островом), завели шпринты, пытаясь верпом стянуть фрегат с мели. Но тот не сошел, ни с первой попытки, ни за первый час отчаянных усилий, а, тем временем, начался отлив. Но завтрашний прилив обещал быть выше, и оставлась надежда, что к восьми часам фрегат будет на плаву, а пока делать было нечего, кроме как обезопасить себя от возможного нападения французских шлюпок.
   - Ну, и что вы скажете об нынешнем состоянии сильной экзальтации у нашего пациента? - спросил Стивен Мак-Адама. - В нынешнем нашем положении, не выходит ли оно за пределы разумного поведения? Вы не находите его нездоровым?
   - Я в растерянности, - признался Мак-Адам. - Я еще никогда не видел его таким. Возможно, он знает, что делает, но тогда он, похоже, утрет нос вашему другу, черт побери. Вы видели когда-нибудь человека, который выглядел бы лучше?
   Начался рассвет, французы остались недвижными. Ни шуршания пемзы, ни одного шлепка швабры не слышалось ни с "Сириуса", ни с "Нереиды", чьи палубы оставались завалены канатами, перлинями, блоками и прочими инструментами боцманского исскуства. Прилив рос, кабестан шел все медленнее и медленнее, вот уже канаты натянулись до предела, все, кто смог втиснуться у вымбовок, налегли с новой силой, и фрегат со скрежетом сошел на глубокую воду. "Сириус" бросил якорь за "Нереидой", и плотники с подручными облепили его нос, изрезанный осртыми шершавыми кораллами. Боцманские дудки призвали измученную команду на поздний завтрак, а затем матросы начали приводить свою захламленную палубу в хоть какое-то подобие готовности к бою, когда у входа в бухту были замечены "Ифигения" и "Мэджисьен".
   Клонферт отправил своего штурмана провести прибывшие корабли по каналу, ибо мистер Саттерли, хотя и встрепанный и пристыженный, теперь точно знал проход до хотя бы этой точки назубок. Но осторожность его возросла до такой степени, что лишь после обеда новые якоря упали в воды бухты, а капитаны поднялись на борт "Сириуса", дабы выслушать от Пима план атаки. Он был прост и ясен: "Нереида", ведомая своим черным лоцманом, идет первой и становится между "Виктором" и "Беллоной", на северном конце французской линии, "Сириус" со своими восемнадцатифунтовками становится с "Беллоной" борт о борт, "Мэджисьен" - между "Цейлоном" и тяжелой "Минервой", а "Ифигения", которая также несет восемнадцатифунтовки - борт о борт с "Минервой", закрывая линию с юга.
   Капитаны вернулись на свои суда. Клонферт, который действительно выглядел чрезмерно радостным, молодым и бесшабашным, словно в него вселился какой-то веселый дух, спустился вниз переодеться в новый мундир и чистые белые бриджи. Выйдя вновь на палубу, он обратился к Стивену с особенно сладкой и располагающей улыбкой:
   - Доктор Мэтьюрин, я думаю, мы покажем вам такое, что вполне может сравниться с делами коммодора Обри!
   "Сириус" поднял сигнал, и "Нереида", выбрав якоря, двинулась вперед под стакселями, ее лоцман отдавал указания рулевому с форсалинга. "Сириус" последовал за ней, затем "Мэджисьен", затем "Ифигения", и вот уже они выстроились в линию с интервалом примерно в кабельтов. Дальше и дальше по извилистому каналу под устойчивым бризом, берег все приближался. На одном из поворотов в проходе интервал увеличился, и "Сириус", спеша сократить разрыв, повернул раньше, чем нужно, и сходу вылетел на скалу. В этот же самый момент французские фрегаты и береговые батареи открыли огонь.
   Пим окликнул свои корабли и приказал им двигаться дальше. Через пять минут "Нереида" вышла из узкости канала. "Мэджисьен" и "Ифигения" , ориентируясь по севшему "Сириусу", прошли мимо него, но теперь, наоборот, проскочили нужную точку, и на последнем повороте, в четырехстах ярдах от французской линии, на мель села "Мэджисьен". В это время бортовые залпы французов с воем проходили над палубой "Нереиды" - французы били по рангоуту, пытаясь обездвижить фрегат, нацелившийся под нос "Виктора".
   - Горяченькое дельце, доктор Мэтьюрин, - заметил Клонферт, а затем, глянув за корму, добавил:
   - "Сириус" не сможет сняться, он слишком хорошо засел. Нам придется заняться "Беллоной" вместо него. Мистер Саттерли, править борт о борт с "Беллоной", - крикнул он, перекрывая грохот орудий (носовые пушки начали отвечать французам).
   - Есть, сэр, - отозвался штурман.
   Еще кабельтов фрегат шел сквозь французский огонь, еще пятьдесят ярдов, и штурман махнул рукой следящему за ним боцману, приказывая положить руль на борт. "Нереида" развернулась, бросила якорь, встав точно напротив большого французского фрегата, и ее двенадцатифунтовки заревели, в упор разряжаясь по врагу. Стрельба была скорой, снующие на квартердеке и баке матросы и морские пехотинцы с выражением непреклонного упрямства поглядывали поверх натянутых по бортам коек, обрывки веревок и блоки сыпались сверху на защитную сетку, густой дым повис между кораблями, ветер не успевал сносить его. Сквозь этот дым пробивались оранжевые вспышки орудий "Беллоны" и "Виктора", ведущего огонь по кормовой четверти "Нереиды".
   Стивен прохаживался у противоположного борта. "Мэджисьен" плотно сидевшая на рифе, с носовой фигурой, указывающей на французскую линию, тем не менее смогла ввести в дело свои носовые орудия, и теперь они лупили по французам со всей доступной быстротой, пока ее шлюпки вспенивали воду, пытаясь стащить ее с рифа. "Ифигения" встала борт о борт с "Минервой", их разделяла длинная узкая отмель, едва ли больше броска камня в ширину, и они свирепо обрушили друг на друга мощные залпы. Грохот был сильнее, чем Стивену когда-либо доводилось слышать, но и сквозь него прорывались хорошо знакомые звуки - крики раненых. Тяжелые орудия "Беллоны" жестоко избивали "Нереиду", сбивая с лафетов орудия, все новые дыры зияли в койках по бортам, а вот теперь француз перешел на картечь. Стивен ощутил двусмысленность своего положения. Все предыдущие сражения его место, как хирурга, было внизу, в кубрике. А здесь, видимо, его место было на квартердеке, стоять, как армейскому офицеру, и, возможно, получить пулю. Он обнаружил, что это не слишком затруднительно, хотя картечь постоянно визжала над головой. Но в это время все больше раненых понесли вниз, и именно там, в конце концов, он был бы наиболее полезен. "Надо бы остаться хотя бы еще и потому, - подумал Стивен, - что когда еще посмотришь на бой с такой превосходной позиции". Перевернули склянки, прозвонил колокол снова и снова. "Шесть склянок, -пробормотал Стивен, - может ли это продолжаться так долго?" Тут ему показалось, что огонь "Беллоны" ослабел и стал куда менее точным - ее губительные бортовые залпы теперь следовали с куда большими интервалами.
   Разрозненные крики раздались спереди, их подхватили на "Ифигении". В разрыв в клубах дыма стал виден обезлюдевший и слабовооруженный "Цейлон", избиваемый огнем сидящей на мели "Мэджисьен" и кормовыми орудиями "Ифигении", он спускал флаг. В момент, когда канонада на мгновение внезапно прервалась, Стивен услышал, как командир "Ифигении" громовым голосом окликает "Мэджисьен", предлагая отрядить партию на "компанейца". Но, как только шлюпка с "Мэджисьен" подлетела к кораблю, вспенивая гнущимися от натуги веслами и так кипящую от пуль и ядер воду, "Цейлон" распустил марсели, и, обрубив якорные канаты, выбросился на берег за "Беллоной". Шлюпка все гналась за ним под вопли своего экипажа, когда "Минерва", также обрубив канат, или лишившись его под убийственным непрекращающимся огнем "Ифигении", развернулась и понеслась по ветру следом за "Цейлоном". Управлялся фрегат все же получше "компанейца", который ухитрился налететь на "Беллону" так, что ей также пришлось обрубать канат. Всех троих в куче понесло на берег, где они и сели, причем "Минерва" оказалась точно за "Беллоной", и в такой близости, что не могла стрелять. Но вот бортовые залпы "Беллоны" продолжали точно ложиться по "Нереиде", а теперь, когда на нее потекли матросы с "Минервы" и "Цейлона", ее ослабевший, было, огонь усилился, бортовые залпы теперь следовали с удвоенной частотой, убийственные в своей точности. "Ифигения", находясь с наветренной стороны от мели и на пистолетный выстрел от нее, не могла развернуться - и в следующие несколько минут ход битвы резко изменился. С "Нереиды" уже не слышалось победных кличей, ее артиллеристы, несмотря на весь свой задор, вымотались, и темп огня упал. Солнце уже почти зашло, и береговые батареи, что до сих пор палили по "Ифигении" и "Мэджисьен", теперь сосредоточили огонь на "Нереиде".
   "Почему мы крутимся?" - подумал Стивен, и тут до него дошло, что выстрелом перебило шпринтов, державший "Нереиду" против "Беллоны". Корабль повернулся, одноременно сдвигаясь в сторону, и тут его корма с мягким стуком села на грунт, подняв небольшую волну. Теперь фрегат стоял кормой к противнику, поливавшему его жесточайшим продольным огнем. Кормовые погонные пушки "Нереиды" и бортовые орудия кормовой четверти продолжали огрызаться, но все больше и больше людей падало на ее палубах. Первый лейтенант и три армейских офицера были убиты, кровь текла по квартердеку уже не ручьями, а одним потоком. Клонферт давал боцману указания верповать корабль, когда посыльный снизу, маленький испуганный мальчишка, подбежал к нему, и заговорил, указывая на доктора. Клонферт пересек палубу, и обратился к Стивену:
   - Доктор Мэтьюрин, могу я вас просить помочь в кубрике? С Мак-Адамом несчастье, и я был бы вам весьма обязан...
   Несчастьем Мак-Адама оказалась алкогольная кома, а его ассистент, никогда прежде не бывавший в деле, пребывал в состоянии крайней ошеломленности.Стивен сбросил сюртук, и в темноте, скупо подсвеченной единственным фонарем, принялся за работу: жгут, пила, нож, наложение швов, щипцы, зонд, ретрактор, перевязка - следующего! Некоторые операции были тонкими и рискованными и все они постоянно прерывались сильными всепроникающими, сопровождаемыми гулом, вибрациями от попаданий тяжелых снарядов в корпус фрегата. Раненые все шли и шли, казалось, уже полкоманды фрегата прошло через окровавленные руки Стивена, пока корабль торчал здесь, никем не подкрепляемый, отвечая едва из полудюжины орудий.
   "Дорогу, дайте дорогу капитану!" - услышал доктор, - и на сундуке, под скупым светом фонаря, перед ним очутился Клонферт. Один глаз был выбит и болтался на ниточке, верхнечелюстная кость размозжена, шея вскрыта и пульсирующая сонная артерия предстала в свете фонаря, стенка ее в одном месте была почти пробита. Типичная рана от деревянной щепки. А вот длинная рана через все лицо была явно от картечи. Клонферт был в сознании, с практически ясным разумом, и в настоящее время он не испытывал боли, что не было очень необычным для ран такого типа в то время. Его даже не слишком потревожили скальпель, зонд и игла, кроме того, что он заметил, что они чертовски холодные, и, пока Стивен трудился над ним, Клонферт продолжал говорить. Хоть и затрудненным голосом, сквозь шатающиеся зубы, он рассказывал Стивену, что запросил Пима, смогут ли они отбуксировать корабль из под обстрела, или лучше погрузить раненых на шлюпки эскадры и предать "Нереиду" огню. "Она может повредить "Беллону" при взрыве, - добавил он.
   Клонферта еще перевязывали, когда Веббер явился с "Сириуса" с одним из офицеров Пима и с сообщением от него. Сообщение пришлось орать, перекрывая грохот пушек "Беллоны". Пим предлагал Клонферту перейти на "Сириус": ""Ифигения" до рассвета не сможет сняться с мели, а поскольку "Нереида" засела как раз между ней и французскими судами, она не может стрелять по ним. Но лорд Клонферт, несомненно, может перейти на "Сириус""
   - Оставить моих людей!? - крикнул Клонферт своим странным измененным голосом. - Да будь он проклят! Передайте ему, что я сдаюсь.
   Когда офицер вышел, а перевязка была закончена, он обратился к Стивену:
   - Все, доктор? Я искренне благодарен вам, - и сделал попытку подняться.
   - Может, вам полежать? - участливо поинтересовался Стивен.
   - О да, - отозвался Клонферт, - ноги гудят. Но мне надо на палубу. Я должен сделать все как следует, не как ничтожество.
   Он встал, и Стивен сказал:
   - Осторожней с повязкой на шее. Не разматывайте ее, или вы умрете в течении минуты.
   Вскоре почти все оставшиеся матросы по приказу капитана спустились вниз, течение службы было нарушено - и в это час и далее склянки молчали, но жизнь продолжалась. Некоторые собрались в кубрике, и из их приглушенных разговоров, и из сообщений вновь можно было узнать - что происходит: с "Иифгении" подходила шлюпка, чтобы узнать - почему "Нереида" прекратила огонь, и не перейдет ли капитан на их корабль. Им сказали, что фрегат сдается, и что капитан остается на борту. Капитан отправил парламентера на "Беллону" с просьбой прекратить огонь. Почему? Потому что он приказал спустить флаг. Но шлюпка не смогла ни достичь "Беллону", не смогли и докричаться до них. Затем раздался крик, что на палубе пожар, и несколько человек кинулись тушить его, а вскоре сбитая грот-мачта рухнула за борт.
   Лорд Клонферт снова спустился вниз, и ненадолго присел посреди кубрика. Хотя Стивен все еще трудился, как проклятый, он поглядывал на Клонферта в промежутках между операциями, и у него сложилось четкое ощущение, что тот находится в сомнамбулическом состоянии. Однако вскоре тот поднялся, и начал прохаживаться среди раненых, окликая их по именам.
   Было далеко за полночь. Французский огонь ослабел, британские пушки молчали уже давно, и вот, после нескольких беспорядочных выстрелов, в ночи воцарилась тишина. Люди засыпали там, где удавалось присесть или прилечь. Стивен взял Клонферта за руку, подвел его к койке умершего казначея, что находилась изрядно ниже ватерлинии, показал ему, как расположить голову так, чтоб не потревожить рану, и вернулся к своим пациентам. Их было более ста пятидесяти, двадцать семь уже умерли, но он надеялся, что из оставшихся выживет хотя бы сотня. И еще один Бог знает, сколько убитых наповал на палубах было выброшено за борт во время боя. "Семьдесят или около того", - подумал доктор. Он растолкал мистера Фентона, спавшего уронив голову на руки на сундуке, заменявшем им операционный стол, и вместе они отправились проверять повязки.
   Они все еще были заняты, когда взошло солнце и "Беллона" вновь открыла огонь по "Нереиде", снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг "Нереиды" все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.
   - И ни обрывка снастей, по которому можно было бы подобраться к чертову флагу, - заключил канонир, - а потому их лордство приказал плотнику просто срубить бизань. Премного благодарю, сэр, бензель вышел что надо. И, доктор, - добавил он тихо, прикрыв рот рукой, - если вам не особо хочется во французскую тюрьму, там наши приладили лисель-бум вместо мачты на куттер, собираются на "Сириус".
   Стивен кивнул, глянул на самых тяжелых своих пациентов, и отправился в каюту, пробираясь через разбросанные там и сям обломки. Клонферта там не было, он обнаружился на квартердеке, сидящим на перевернутом ведре для фитилей, глядя на машущих топорами плотников. Наконец, бизань рухнула за борт, унося с собой флаг, и огонь "Беллоны" прекратился.
   - Ну, это я сделал как следует, - едва различимо пробормотал Клонферт здоровой стороной своего искалеченного рта. Стивен глянул на его наиболее опасную рану на шее, нашел ее состояние удовлетворительным (насколько можно было судить на расстоянии), и заговорил:
   - Я хотел бы отправиться на "Сириус", милорд, оставшаяся шлюпка готова отойти, и я просил бы вас распорядиться об этом.
   - Действуйте, доктор Мэтьюрин, - отозвался Клонферт. - Надеюсь, вам удастся убраться. Благодарю вас еще раз.
   Они пожали друг другу руки. Стивен прихватил кое какие бумаги из своей каюты, уничтожив остальные, и направился к шлюпке. Особых чудес ловкости при спуске проявлять не пришлось - фрегат крепко сидел на мели.
   Хотя Пим любезно принял его на борту застрявшего "Сириуса", его поведение не подняло его в глазах Стивена, ни как командира, ни как просто здравомыслящего человека. "Ифигения", которой удалось таки верпом стянуть себя с длинной мели, лежащей между ней и "Минервой", запросила разрешение подойти и атаковать обездвиженные французские суда, взять их на абордаж с помощью подкреплений с "Сириуса" и "Мэджисьен", и не только захватить их, но и спасти "Нереиду". Ответ Пима был "нет" - ему нужна помощь "Ифигении", чтобы стащить с мели свой корабль, пусть на верпах подтягиваются к "Сириусу". Дважды он посылал в ответ на запросы этот категорический приказ. По мере того, как "Ифигению" оттягивали дальше от берега, огонь французов сконцентрировался на "Мэджисьен", плотно застрявшей на рифе, пробившем ее корпус, так что в трюме ее было уже на девять футов воды. Лишь несколько ее орудий были в состоянии отвечать противнику, который избивал ее нещадно весь этот длинный, кровавый день, иногда переключаясь на другие корабли, и на измученных тяжкими усилиями людей в оставшихся шлюпках, все еще пытающихся стащить ее на воду. Сделать это оказалось невозможно, невозможным оказалось для нее и остаться на плаву в случае удачи. Команду отозвали на "Ифигению", и после захода солнца фрегат был подожжен, и, около полуночи взорвался, осветив все вокруг зловещей вспышкой.
   Следующий день застал в готовности новую батарею французов, установленную на берегу гораздо ближе к кораблям, и вот она совместно с французскими фрегатами открыла огонь по "Ифигении" и "Сириусу", пока они пытались сдернуть с рифа фрегат Пима. В конце концов, после долгих беспрерывных тщетных усилий, Пим наконец, осознал, что "Сириус" не спасти. Команда перешла на "Ифигению", и "Сириус" также был предан огню, а Пим, таким образом, уступил свое командование. Капитан "Ифигении" был абсолютно убежден (и Стивен, как и многие куда более опытные наблюдатели, был с ним согласен), что его план увенчался бы полной победой, и теперь едва мог себя заставить говорить вежливо с человеком, который запретил ему действовать.
   Одинокая "Ифигения" продолжила при помощи верпа двигаться к выходу из залива.
   Другого выхода, кроме как вытаскивать шлюпкой канат на полную длину, бросать якорь, и наматывать канат на кабестан, у нее не было - ибо ни разу в дневные часы ветер не прекращал дуть с моря, а береговым бризом, задувавшим перед рассветом, в темноте в извилистом проходе воспользоваться не решались. И вот час за часом шлюпки вытаскивали тяжеленные огромные якоря, тащили за собой мокрые девятидюймовые канаты, и, если якоря захватывали грунт, и если грунт держал - удавалось проползти мизерную дистанцию - обычно не более пятидесяти ярдов (ибо канал не давал двигаться по прямой). Но часто грунт не держал, или терялись и ломались якоря, и измученный, падший духом экипаж под палящим солнцем начинал все сначала. Между тем французские корабли в Порт Зюд-Эст сняли с мели, а за Иль Де Ла Пасс показался французский бриг, видимо, дозорный эскадры Амлана из Порт-Луи.
   Однако, делать было нечего, и "Ифигения" продолжала верповаться к форту, полсотня ярдов за полсотней ярдов, с длинными перерывами для подъема зацепившихся якорей, всю длину этой чертовой лагуны. Понадобилось полных два дня, чтоб достичь точки в трех четвертях мили от острова, и здесь фрегат бросил якоря на ночь. На следующий день "Беллона" и "Минерва" воспользовались рассветным береговым бризом, чтоб пройти через прекрасно им известные проходы в лагуну и стали там на якорь. "Ифигения" же продолжила свой тяжелый путь, и к восьми часам была уже в тысяче футов от форта, от открытого моря и радости свободного плавания, но тут с нее были замечены три корабля, идущие на соединение с дозорным французским бригом за внешней полосой рифов: "Венус", "Манш" и "Эстри". Они обменялись сигналами с "Беллоной" и "Минервой", а затем по ветру, что продолжал дуть в нос английского фрегата, быстро пошли к Иль Де Ла Пасс, где они могли лечь в дрейф за пределами досягаемости батареи.
   С "Ифигении" немедленно отправили солдат и матросов на батарею, и корабль приготовился к бою. Но, увы, фрегат был почти без боеприпасов - еще до финала боя в Порт Зюд-Эст пришлось посылать людей на "Сириус" за снарядами, и после этого бортовые орудия успели сделать столько выстрелов, что сейчас получасовой бой вымел бы ее погреба дочиста. Так что подготовка к бою носила во многом символический характер, как сказал капитан фрегата Стивену во время этой подготовки:
   -Хоть покажем французам, что так просто не сдадимся, что мы еще можем кусаться. И если не предложат почетных условий сдачи - покусаем.
   - Коли так, - отозвался Стивен, - я вынужден просить вас дать парусную лодку до того, как "Венус" и ее сопровождающие перекроют вход в канал.
   - Имеется в виду, на Реюньон? Да, конечно. Вы получите катер и моего собственного рулевого - старого шлюпочного волка, и молодого Крэддока в качестве штурмана. Хотя и за тысячу фунтов мне бы не хотелось быть вестником с подобными новостями.
   Он отдал приказы о приготовлении катера к плаванию - припасы, инструменты, карты, вода, и снова развернулся к Стивену:
   - Вы весьма обяжете меня, доктор Мэтьюрин, если отвезете письмо для моей жены - сомневаюсь, что увижу ее еще до конца войны.
   Катер проскользнул через злосчастный канал в темноте, дважды стукнувшись днищем, несмотря на все старания, они отгребли далеко за риф, поставили рейковый парус и двинулись на юго-запад. Катер нес запас провизии на десять дней, и хотя на борту находилось множество весьма голодных молодых джентльменов с "Ифигении" (капитан не хотел видеть, как они будут впустую растрачивать свои годы в тюрьме), запасы оставались почти нетронутыми, когда, после выдающегося вояжа, озабоченный Стивен взобрался на борт "Боадицеи", стоящей на одном якоре в гавани Сен-Поля, рядом с "Виндэмом" и транспортом "Бомбей".
   - О, Стивен, а вот и ты! - воскликнул Джек, выныривая из-за кучи бумаг, когда Стивен вошел в каюту. - Как я рад тебя видеть, еще пара часов - и я отправился бы на Флэт-Айленд, с Китингом и его людьми... Стивен, что стряслось?
   - Сейчас я скажу тебе, что стряслось, дорогой мой - Стивен сел, и, собираясь, выдержал небольшую паузу. - Атака Порт Зюд-Эст провалилась. "Нереида" захвачена, "Сириус" и "Мэджисьен" сожжены, а на данный момент "Ифигения" и Иль Де Ла Пасс почти наверняка сданы.
   - Так-так, - протянул Джек, размышляя, - "Минерва", "Беллона", "Эстрей", "Венус", "Манш" - с "Нереидой" и "Ифигенией" это дает семь к одному. Но мы играли и при худших шансах.
  
  
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  
   - Всей команде, с якоря сниматься! - приказал Джек. По кораблю раскатились переливы боцманских дудок, матросы бросились по местам, флейта завела свой пронзительный мотив, помощники боцмана завели свое: "Налегай и шагай, налегай и шагай". И в центре этого знакомого гама, означающего отплытие судна, Стивен, отвернулся от релинга, опираясь на который он вглядывался, прикрыв глаза ладонью козырьком, в корабль, пришвартованный за фрегатом, и заявил:
   - Я почти готов поклясться, что уже видел это судно раньше.
   - Да уж не меньше сотни раз, - отозвался Джек. - Это же "Виндэм". Тот самый "Виндэм" Ост-Индской компании, снова с нами. Нынче он направлялся в метрополию, и его взяли в Мозамбикском проливе. "Сириус" очень ловко перехватил его, когда он улизнул от Зюд-Эст. Разве Пим не рассказывал тебе?
   - Чесно говоря, мы имели довольно непродолжительную беседу с капитаном Пимом.
   - А, значит, нет. Ну, тем не менее, Пуллингс нагнал его на своей маленькой шхуне, не дав ему уйти под прикрытие пушек Ривьер-Нуар. Отличный морской офицер наш Том Пуллингс...
   - Панер, сэр... - крикнул боцман,
   - Наложить стопора, - отозвался Джек машинально, словно в церкви на службе, и продолжил:
   - ...и он привел его сюда, несмотря ни на что. От него первого я узнал о положении дел... Отпускайте там! - заорал он наверх, сложив ладони рупором.
   Марсели развернулись, нос фрегата начал поворачиваться на северо-восток, "Боадицея" развернулась, все круче и круче к ветру, по мере того, как нижние паруса, брамсели и стаксели разворачивались под ветром плавно и последовательно, и вот уже выход из бухты двинулся навстречу, и вода побежала вдоль бортов все быстрее и быстрее. Обогнув коварный риф у Сен-Дени, фрегат взял два румба к востоку, и, поставив бом-кливер, направился к Иль Де Ла Пасс, делая десять узлов склянка за склянкой, оставляя за собой фосфоресцирующую зеленым в темноте линию кильватерного следа.
   Важна была каждая минута. Вояж Стивена занял так мало времени, что была еще надежда, что форт еще не сдался, и "Ифигения" держится под его защитой за линией рифов. И, пытаясь выиграть каждую минуту, они ставили на кон драгоценную парусину и запасной рангоут так, словно гнались за манильским галеоном, да, пожалуй, и с еще большим рвением. В результате, остров показался на горизонте еще до того, как рассвело.
   Когда две вершины Бамбуковой горы слились в одну и Пон Дю Диабль показался на северо-западе, Джек убавил паруса, отправился на формарс с ночной трубой и повел корабль, скользящий под одними марселями подобно привидению, к берегу, используя последние дуновения берегового бриза. Глаза Джека привыкли к темноте, и он довольно прилично ориентировался в свете лишь звезд и тонкого месяца, так что он вовсе не был удивлен, когда с первыми отблесками рассвета обнаружил "Манш" и "Венус" (но не "Эстри") стоящие в двух милях под ветер, мористее линии рифов. "Ифигения" все еще стояла сразу за линией рифов, а вдали у Порт Зюд-Эст можно было рассмотреть "Беллону", "Минерву", "Нереиду" и компанейский "Цейлон", а также обгоревшие остовы "Сириуса" и "Мэджисьен" в лагуне. Но в состояние шока его привел пятый корабль, ошвартованный сразу за кормой избитой "Нереиды". Оперев трубу на закраину мачты и аккуратно настроив фокус, он опознал его - "Рэйнджер" из Бомбея. Это был лишь транспорт, но это было настоящее сокровище для остатков его эскадры - ибо он вез запасные реи и стеньги и еще три сотни тонн бесценнейших припасов. Его прибытия ожидали с нетерпением все эти дни в Сен-Поле: "Оттер", абсолютно непригодный для выхода в море, "Стонч", жестоко нуждавшийся в замене рангоута, да и сама "Боадицея", потеряй она хоть одну деревяшку - и останется только свистеть в кулак. И вот долгожданный "Рэйнджер" переоснащает вражеские корабли, и жестоко пострадавшая в долгом бою "Беллона" уже щеголяет новенькими бом-брам-реями. Взгляд Джека потяжелел.
   Ни над фортом, ни над "Ифигенией" все еще не было никаких флагов, захвачены ли они? Если нет - то, несомненно, его шлюпки смогут отбуксировать "Ифигению" через проход под прикрытием пушек форта и "Боадицеи", а дальше, даже с таким побитым напарником, можно было атаковать "Венус" и "Манш", ибо, хотя у Джека было мало припасов, у него хватало людей и снарядов. Время робких оборонительных действий прошло! Он спустился на палубу и дал приказ сигнальщику поднять секретный позывной и сигнал о его намерениях. "Боадицея" шла к каналу в лучах восходящего солнца, сигнальные флажки реяли на мачте, а Джек старался одним глазом смотреть на французские фрегаты, а другим - на форт и "Ифигению". Вперед и вперед, и все еще не было ответа ни с батареи, ни с фрегата, хотя солнце уже поднялось на ладонь от горизонта. Еще несколько минут, и фрегат входил в зону действия артиллерии форта.
   - Пушка с наветренного борта, мистер Сеймур, - приказал Джек. - И заполоскайте фор-марсель.
   В ответ на сигнальную пушку британский флаг пошел вверх на недалеком уже флагштоке, затем, после паузы, когда пустой фал колебался вверх-вниз, как при заклинивании в блоке, вверх пополз секретный позывной.
   - К повороту! - скомандовал Джек: сигнал с острова был десятидневной давности.
   На "Боадицее" все были готовы к команде, и она повернула на левый борт проворно, как контрабандистская шхуна, уложившись в собственную длину. Рявкнули орудия форта, и с недолетом в двести ярдов над волнами встали белые водяные столбы, за которыми последовали насмешливые крики. Чуть позже вереница шлюпок с пленниками отчалила от острова к "Манш".
   "Манш" подобрал их и двинулся в кильватер "Венус", идущей под косыми парусами с намерением перенять ветер у "Боадицеи". Как только "Манш" вышел за линию рифов, оба фрегата подняли брамсели. Было видно что оба они уже приготовились к бою, и, судя по их действиям, не собирались от этого боя уклоняться. Джек вперил взгляд во вражеские корабли, чуть не вдавливая окуляр трубы в глазницу. Он внимательно изучал манеру управления французских капитанов, оценивая ходовые качества их судов, и стараясь разглядеть, не строит ли противник каверзы с целью скрыть их реальную скорость - и все это время он держал "Боадицею" чуть впереди за пределами радиуса действия французских орудий. К моменту, когда вахта сменилась, Джек понял, что может спокойно отрываться от противника, и что "Венус" куда лучший ходок, чем "Манш" и можно попробовать заставить их разделиться... Но, пока он размышлял над возможными действиями в случае такого разделения (ночной бой, спуск шлюпок с десантом за линией рифов для захвата форта), французы прекратили преследование.
   "Боадицея" немедленно развернулась и, поставив бом-брамсели, двинулась за французскими кораблями, стараясь выйти к ним на предельную дальность ее медных носовых погонных орудий. Как только дистанция сократилась, эти пушки выпалили, целясь в "Венус", несущую брейд-вымпел Амлана. "Венус" и "Манш" ответили кормовыми орудиями батарейной палубы, но те располагались чересчур низко для такой дистанции. Так и неслись по морю три корабля, ни одна из сторон не могла нанести другой каких-то повреждений, пока счастливое ядро с "Боадицеи", три раза срикошетировав по пологим волнам, не врезалось в борт "Венус". Гардемарин с высоты формарса сообщил о суете на ее квартердеке, после чего немедленно французские фрегаты развернулись - и снова "Боадицея" помчалась на юго-запад.
   Весь день команда гнала корабль впереди французов, они перепробовали все фокусы "хромой утки", чтобы выманить быструю "Венус" подальше от "Манш", но ничто не сработало. Амлан не имел романтических склонностей к поединку один на один, и явно был готов драться только используя преимущество в численности. Оба француза, держась в полумиле друг от друга, упрямо гнались за "Боадицеей" всю дорогу от Маврикия до Реюньона.
   - Ну что ж, по крайней мере, мы неплохо познакомились с нашими врагами, - обратился Джек к Сеймуру и собравшимся на квартердеке офицерам, когда огни Сен-Дени показались в двух милях к юго-западу и с ними испарились последние надежды на разделение противника.
   - Да, сэр, - отозвался Сеймур. - И мы всегда можем дать им брамсель форы. Обросшие днища, никаких сомнений.
   - На "Манш" изрядно долго ковырялись при переносе парусов через штаги, -заметил Троллоп. - Я дважды обратил на это внимание.
   - Шустрыми их не назовешь, не так ли, сэр? - подал голос Джонсон.
   - Бурдюки ходячие, - добавил из темноты голос неопределенной принадлежности.
   В каюте во время позднего ужина Джек обратился к Стивену:
   - Вот тут Феллоуз составил список того, что нам требуется. Могу я просить тебя отправиться к Фаркьюхару, рассказать ему, как обстоят дела, попросить его вытрясти из подчиненных все, что возможно - и чтоб к утру это все было у береговой линии в Сен-Поле? И чтоб без отговорок - а мне еще надо сделать тысячу вещей, он поймет.
   До того, как Стивен собрался с ответом, в каюту ввалился Пятнистый Дик со словами: "Вы меня звали, сэр?"
   - Да. Мистер Ричардсон, вы возьмете авизо "Перл" и четырех хороших матросов, отправитесь в Порт-Луи, найдете там "Стонч" и приведете его сюда. Мистер Петер уже приготовил ваши приказы.
   - Такая ответственность этому прыщавому мальчугану, - заметил Стивен, вгрызаясь в гренку по-валлийски.
   - Точно, - отозвался Джек, приведший с призовой командой бриг в Плимут от Финистерре еще до того, как его голос стал ломаться. - Мы вынуждены полагаться сейчас на нашу мелюзгу - и на людей и на суда. Если "Оттер" или даже "Стонч" будут с нами сегодня, мы сможем насесть на этот еле управляемый ковчег "Манш", знаешь ли.
   - В самом деле?
   - Господи, конечно! И я верю, что завтра мы так и сделаем. Я галопом отправил Сеймура в Сен-Поль, заставить Томкинсона оставить "Оттер", где он есть, отправить всех своих людей на "Виндэм" и соединиться со мной в гавани. С этим ветром Амлан будет болтаться здесь и там всю ночь, я уверен.
   На рассвете, когда "Боадицея" подошла к Сен-Полю, Амлан оказался скорее "там", чем "здесь" - "Венус" и "Манш" оказались не более, чем взблесками марселей на фоне неба на западе. Но они были там - и как только развеялись последние сомнения в этом, Джек Обри развернул трубу на дальнюю корабельную стоянку в гавани.
   - Что, во имя дьявола, думает себе этот "Виндэм"!? - крикнул он. - Они даже реи не подняли! Мистер Коллинз, сигнал "Виндэму" "Выйти в море немедленно", сопроводить пушкой. И повторяйте выстрел каждую минуту, пока они не поднимут якорь. Господи, будь прокляты... - он плотно сжал губы, оборвав собственную тираду, и принялся расхаживать взад-вперед, крепко сцепив руки за спиной.
   "Его лицо мрачнее, чем я когда либо видел" - подумал Стивен, глядя на него от поручней. "До сих пор он переносил эти пируэты фортуны с редким благородством. Ни слова о вопиющем недомыслии Клонферта, ничего, только беспокойство о его ранах и надежда, что во французском госпитале его поставят на ноги. Никаких разговоров о тупом бараньем упрямстве Пима. Но нет величия в разуме, не имеющем пределов - и не тот самый предел ли это?"
   - Следующий выстрел, - приказал Джек, обрывая свое хождение, злобно глядя на уходящие корабли Амлана.
   - Сэр, - робко обратился к капитану Троллоп, - транспорт огибает мыс. "Эмма", мне кажется. Да, точно, сэр, "Эмма".
   Это была "Эмма", и еще до поднятия ей сигнала было видно, что там просто рвутся что-то передать на "Боадицею" - ящикоподобный транспорт жутко спешил, кренясь под массой поднятых парусов.
   - "Капитану прибыть к коммодору", мистер Коллинз - приказал Джек.
   Шлюпка "Эммы" шлепнулась на воду, понеслась, выгибая весла, пришвартовалась к борту, и Пуллингс поднялся на борт.
   - Мистер Пуллингс, - обратился к нему Джек, - что это за шутовской капер?
   - Прошу прощения, сэр, - отозвался бледный взволнованный Пуллингс, - у меня на борту артиллерия "Виндэма" - капитан Томкинсон отказался от командования.
   - Пойдемте вниз, объяснитесь, - потребовал Джек. - Мистер Сеймур, продолжайте. Курс норд-норд-вест.
   В каюте из нервной, запутанной, смущенной речи Пуллингса выяснилось, что Томкинсон, глянув на "компанейца", отказался выводить его в море, пока его не доведут хоть до минимальных кондиций, и вернулся на свой обездвиженный "Оттер". Пуллингс, будучи свидетелем этому, договорился с сошедшим на берег по болезни капитаном "Эммы", привел на нее своих людей и изрядное количество добровольцев, и благодаря нечеловеческим усилиям команды в течении ночи перенес на нее пушки "Виндэма" и свои собственные карронады. При этом ему изрядно помог полковник Китинг, также предоставивший пушкарей и мушкетеров.
   - Этот Томкинсон - крикнул Стивен, который при Пуллингсе мог говорить открыто, - разве не должно этого сукина сына повесить, выпороть, или хотя бы гнать поганой метлой со службы!?
   - Нет, - отозвался Джек. - Он ничтожество, Господь ему помоги, но он в своем праве. Капитан может отказаться от назначения на таком основании. Том, - обратился он к Пуллингсу, пожимая ему руку, - ты хороший морской офицер, я твой должник. Если ты сможешь выжать восемь узлов из своей "Эммы", мы скоро пощупаем этих французиков.
   Два судна двинулись дальше вместе, по курсу, который позволял им перенять ветер через пару часов дальше к северу от острова, где ветер заходил больше с востока. Но куда быстрее для всей команды стало ясно, что "Эмма" не успевает за ними. Шесть, максимум семь узлов удавалось выжать из нее даже на фордевинде - при всех поднятых лиселях, летучих кливерах и кайтах. А уж когда они привелись на три румба к ветру, даже шесть узлов оказались недостижимой мечтой, несмотря на опытный, горящий энтузиазмом экипаж и искусное управление. "Боадицее" пришлось убрать брамсели, чтоб не терять "Эмму" из вида. А в это время другой необходимый участник перебранки - Амлан, все шел и шел вперед, не выказывая ни малейшего желания убрать паруса и подождать оппонентов.
   Вдобавок, французы к этому времени отклонились так далеко к западу, что теперь были вынуждены уходить скорее на Порт-Луи, чем на Порт Зюд-Эст - и это было хоть что-то, ибо позволяло Джеку снова глянуть на Иль Де Ла Пас - а рядом была "Эмма", на которую можно было взвалить важную задачу, предназначавшуюся "Оттеру".
   - Уберите формарсель, мистер Джонсон, если вас не затруднит, - распорядился Джек прямо перед тем, как команду посвистали к обеду, и, когда "Эмма" с трудом приблизилась, окликнул Пуллингса. Последнему были переданы указания: идти на Родригес, ознакомить тамошних военных с ситуацией, а затем крейсировать между островом и пятьдесят седьмым меридианом, предупреждая любой увиденный королевский корабль или корабль Компании, и принимать любые необходимые меры.
   - И, мистер Пуллингс, - добавил Джек своим сильным голосом, - я не буду в претензии, если вы захватите их фрегат или даже пару - для меня еще останется предостаточно.
   Шутка была так себе, но тон, которым ее сказали, или, вернее, проревели, заставил печальную усталую физиономию Пуллингса расплыться в ответной улыбке.
   "Боадицея" заглянула к Иль Де Ла Пас, который приветствовал ее грохотом тяжелых орудий. Заглянули и за него, поверх клубов дыма, в Порт Зюд-Эст, где можно было увидеть "Беллону", заново оснащенную и готовую к выходу в море. "Минерва" щеголяла временными стеньгами, на "Нереиде" появились какие-то намеки на грот- и бизань-мачты, и на обоих суетились плотники и конопатчики, а "Ифигения" была уже на плаву. Сделать тут было ничего нельзя, и "Боадицея" повернула на Реюньон.
   - Мистер Сеймур, - вопросил Джек странно отстраненным безразличным тоном (тон этот появился в речах коммодора после известия о поражении), - когда у нас последний раз были артиллерийские учения?
   - Несколько дней назад, сэр. Перерыв куда больше обычного, - отозвался Сеймур, лихорадочно вспоминая точную дату, ибо этот новый, порой какой-то нечеловеческий коммодор, хоть и не был придирой или драконом, но внушал Страх Божий всему квартердеку. - В последнюю субботу, кажется.
   - Тогда, думаю, можно бить тревогу через полчасика. Покатаем пушки туда-сюда. Думаю, мы можем позволить себе два, нет, три ядра на орудие - постреляем по мишеням.
   Если Амлан был именно таким, каким представлял его Джек, то можно было быть уверенным, что "Эстри" и один или два его корвета нынче крейсируют между Маврикием и Реюньоном - и звуки пушечной пальбы вполне могут их привлечь. И поэтому после полудня небеса внимали залпам "Боадицеи". Пушечные команды, обнаженные по пояс и мокрые от пота, ворочали массивные орудия с превосходным старанием, ибо уловили настроение своего командира - а он смотрел на них с мрачным удовлетворением: исключительно здоровый экипаж, прекрасно накормленный свежим мясом и зеленью, в отличном состоянии и великолепно тренированный. Молодцы, ребята - быстрый, точный огонь превосходил лучшие прошлые достижения "Боадицеи" на добрых восемь секунд. Хотя "Боадицея" никогда не была хорошим ходоком, Джеку некого было бояться в этих водах - ему не был страшен ни один французский корабль или даже два, если его будет поддерживать хотя бы добрый шлюп, или если удастся ввязать их в ночной бой, когда высокая дисциплина и точность наводки решают все. Но и когда орудия были охлаждены и принайтовлены по-походному, океан оставался таким же пустым, как и до того - бескрайний диск сплошной синевы, быстро темнеющей до глубокого сапфирового. Этой ночью никакого столкновения не было.
   Не было ничего и на следующий день, пока фрегат преодолевал оставшиеся двадцать миль до Сен-Поля. Бездействие на море, тем не менее, с лихвой компенсировалось лихорадочной суетой на суше. Джек бросился с головой в доведение "Оттера" и "Виндэма" до состояния, пригодного для боя. Он мало внимания обращал на капитана Томкинсона, нынче несчастнейшего человека на всем Реюньоне, и руководил всеми работами сам. С полной поддержки губернатора он полновластным владыкой распоряжался на верфях Сен-Поля и Сен-Дени, и там, работая днем и ночью, при факелах, местные умельцы делали все возможное, чтоб превратить шестнадцатипушечный шлюп и обветшалого избитого "купца" - компанейца с пушками, которые смогли от щедрот уделить армейцы, в "славные фрегаты". Ну, или, по крайней мере, в нечто, имевшее хоть какие-то шансы выдерживать вражеский огонь до подхода "Боадицеи" на абордаж.
   Воскресным утром, когда переоснащение "Оттера" вошло в финальную стадию (хотя "Виндэм" все еще пребывал в плачевном состоянии), Джек вкушал чрезвычайно поздний завтрак, после четырех часов глубочайшего сна, в компании Стивена Мэтьюрина, которого он видел в эти дни крайне редко. Ему удалось изгнать из головы мысли о проблемах верфи - на целых двадцать минут, когда Стивен невольно вернул их назад, спросив его о роли дьявола в пантеоне бороздящих моря. Ибо фразу "дьяволу заплатить" он слышал довольно часто, особенно в последнее время - и не есть ли это форма для оного дьявола умиротворения, этакие следы манихейства, вполне объяснимое заблуждение среди людей необузданных и невежественных.
   - Ну, дьявол, видишь ли, - начал Джек, - это всего лишь шов между палубным настилом и набором. Мы зовем его "дьявол", поскольку это чертовски трудное место для конопатчиков. Полностью мы говорим "заплатить дьяволу и не перегреть смолу" - и имеется в виду нечто чертовски сложное, что просто ДОЛЖНО быть сделано - и ничего тут не попишешь. Просто выражение такое.
   - Изысканное такое выражение, да.
   - Был бы ты недалеким слабаком, ты б сказал, что оно неплохо описывает нашу нынешнюю ситуацию - и попал бы пальцем в небо! - отозвался Джек. Со "Стончем", "Оттером" и "Виндэмом" через один-два дня... - он прервал свою речь и крикнул:
   - Киллик, кто там явился на борт?
   - Всего лишь армейский офицер, сэр.
   Последовал лязг взятых на караул мушкетов морских пехотинцев на квартердеке и гардемарин спросил, не соизволит ли коммодор принять полковника Фрэйзера, и тут же объявился полковник собственной персоной, с физиономией такой же алой, как его мундир, после скачки под беспощадным солнцем.
   - Доброе утро, полковник! - приветствовал его Джек. - Присаживайтесь, возьмите чашку.
   - Доброе утро, сэр. Здравствуйте, доктор.
   - Полковнику Фрэйзеру следует немедленно выпить чего-то холодного и снять верхнюю одежду, - заявил Стивен. - К вашим услугам, сэр.
   - Счастлив буду исполнить ваши предписания, сэр, сию же минуту, но вначале должен передать свое устное сообщение - не было времени искать перо и чернила. Полковник Китинг шлет свой привет коммодору Обри - и корабль Его Величества "Эфрикейн" - в Сен-Дени. Капитан Корбетт...
   - Корбетт? Роберт Корбетт?
   - Думаю, так, сэр. Маленький человечек, мрачный и злобный, когда выйдет из себя - тот самый, что был здесь раньше, изрядный службист. Капитан Корбетт, следуя в Мадрас, узнал как тут обстоят дела, запасаясь водой на Родригесе, от одного из ваших кораблей - и повернул сюда. У него была небольшая стычка со шхуной у Маврикия, сейчас он сгружает раненых на берег, а полковник Китинг дал ему двадцать пять человек и офицера на замену, потому что, сэр, за ним по пятам идут два французских фрегата и бриг. И капитан Корбетт настоятельно просил меня передать, что он позволил себе поднять ваш брейд-вымпел, чтоб развлечь их, и уже приготовился к бою и выйдет в море, как только свезет на берег всех раненых.
   - Полковник, - заявил Джек, - я вам чрезвычайно обязан! Киллик, молнией сюда, чашку чего-нибудь прохладительного полковнику, бутерброды, манго...
   Эти слова он бросил оборачиваясь, на бегу на квартердек.
   - Мистер Троллоп, всех с верфи - на борт, немедленно, и будьте готовы отчалить сразу, как они будут на борту. Мистер Коллинз, на "Оттер" и "Стонч": "выйти в море немедленно, враг крейсерует на восток-северо-востоке". И позовите канонира.
   Канонир прибежал, ибо новости распространялись быстро.
   - Мистер Веббер, - обратился к нему Джек, - как у вас с припасами?
   - Тридцать ядер на ствол, сэр, и двадцать три на карронаду. Загрузились полностью с утра.
   Затем, пользуясь старым знакомством и видя сияющее лицо коммодора, спросил:
   - Может, набрать еще, на всякий случай?
   - Да, мистер Веббер. Только не в тех белых бумажных пакетах. Только наш лучший - красный крупнозернистый.
   Огибая в полдень Пуан Де Гале, "Боадицея", сопровождаемая "Оттером" и "Стончем" обнаружила у входа в бухту два французских фрегата. Верхушки мачт французского брига виднелись севернее, несомненно, он торопился сообщить Амлану, как обстоят дела. Гул удовлетворения на палубе вызвал тот факт, что французы уже не шли ко входу в бухту, а легли в поворот на правый галс. А белая полоса вдали свидетельствовала, что обычный южный или юго-восточный ветер с подветренной стороны Реюньона, задул с северо-востока и враг находится на ветре. Одновременно показался "Эфрикейн" и вид его поднял дух Джека еще выше, ибо то был тридцатишестипушечный фрегат с восемнадцатифунтовками, несомненно, французской постройки, один из лучших ходоков Королевского флота, особенно на попутных ветрах. Очевидно, это была конфетка в награду Корбетту за доставленные в Метрополию известия из Сен-Поля. "Он здорово управляется с кораблем, - подумал Джек, - отличный моряк. Будем надеяться, что он обучил свою команду целиться из пушек за время плавания, и что он стал хоть чуть добрее. Говорят, "конфетки" иногда так влияют на разочарованных в жизни людей, а Корбетт часто разочаровывался."
   Когда Джек увидел "Эфрикейн", тот также шел правым галсом под массой парусов, примерно в восьми милях к югу от вражеской эскадры. Оба английских корабля обменялись позывными и не более того: Корбетт был боевым капитаном, он хорошо знал, что делать, и не было повода сомневаться, что он это сделает. К тому же в данный момент не стоило ему мешать сконцентрироваться на преодолении хотя бы семи из этих восьми миль. Эта же задача была куда труднее для "Боадицеи", ибо, хотя она могла ударить куда тяжелее "Эфрикейна", она не могла состязаться с ним в скорости. К счастью, одним из французских фрегатов была их старая "Ифигения" (не поменявшая имени под новым флагом) - далеко не бегун. Другой был, видимо, "Эстри", чьи качества еще были Джеку неизвестны.
   Однако вскорости он собирался их выяснить, что он и объявил, улыбаясь, и полез с подзорной трубой на фор-марс, откуда было удобнее рассматривать гонку шести растянувшихся по океану судов.
   Часом позже Джек уже знал про "Эстри", что у нее умелый капитан, что она быстрее "Ифигении", но не быстрее "Боадицеи", а "Эфрикейн" может дать ей брамсели форы. При продолжающемся ветре "Эфрикейн" должен был сблизиться с противником еще до заката, а "Боадицея" - вскоре после наступления темноты. ЕСЛИ ветер удержится - это было главное допущение. Ибо стоит ему зайти восточнее, или с северо-востока (что иногда бывало в этих водах в ночное время) - и "Боадицея" оказалась бы под ветром у французов, вольных в этом случае идти к Порт-Луи, не опасаясь, что их прижмут к берегу. Ибо "Боадицея" была отнюдь не в лучшей форме, да и, хотя Джек предпочитал об этом не распространяться, не могла идти так круто к ветру, как многие другие корабли, проигрывая им около половины румба, несмотря на все его старания.
   Однако бдение на мачте не могло ни привести ветер к юго-востоку, ни улучшить ходовые качества "Боадицеи", а потому оставалось только спуститься. Глянув на все больше удаляющиеся "Стонч" и "Оттер", он велел Сеймуру сообщить, если положение изменится, и уснул глубоким сном в мерно раскачивающемся гамаке посреди чистого пространства, что до подготовки фрегата к бою было капитанской каютой. Спал он спокойно, ибо знал, что его офицеры превосходно управляются с кораблем, а ему потребуется вся доступная острота его разума для возможного трудного, требующего быстрых решений ночного боя.
   Когда он снова вышел на палубу, "Оттер" и "Стонч" были едва видны с марса, а "Эфрикейн" в добрых двух лигах впереди заметно нагонял французов. На второй оклик дозорный после продолжительной паузы ответил, что "Стонч" и "Оттер" исчезли за горизонтом, и, пока он отвечал, его голос заглушило неприятное хлопанье - ветер зашел со слишком острого для лиселей угла, и они громко заполоскали, несмотря на натянутые как струна булини. Пришлось их убрать, и скорость тут же упала - и вот уже "Эфрикейн" был в восьми милях впереди, преследуя уже невидимых в подступающей ночи противников.
   Ночь была ненастной, хотя теплой - с внезапными шквалами и поднявшейся бортовой качкой, норовящей свернуть нос фрегата к северу. Лучшие рулевые встали у штурвала, а Джек стоял за их спинами рядом с отдающим указания штурманом. Чуть позже наступления темноты он заметил ракеты и синие фонари, указывавшие положение "Эфрикейн". Затем ничего. Час за часом лишь низколетящие облака со струями дождя, бьющие в правую скулу волны и свистящий в снастях ветер. Дальше и дальше - но ни звука из тех, что в чутком молчании пытались уловить люди на палубе фрегата.
   Лишь в семь склянок ночной вахты, когда постоянный бриз сменился порывами, а затем почти заштилел, на ветре под облаками замерцали вспышки и донеслись звуки отдаленной канонады. "Господи, сделай так, чтоб он не влез в плотную свалку без меня", - пробормотал Джек, приказав править на вспышки. Страх такого развития событий заползал ему в душу в эти томительные часы ожидания, а за ним и другие мрачные ожидания - одно хуже другого. Но он гнал их прочь: Корбетт - не Клонферт, да и, в любом случае, ходовые качества "Боадицеи" ему прекрасно известны.
   С каждой склянкой пальба становилась громче, но и ветер с каждой склянкой все больше стихал, так что в конце-концов "Боадицея" уже едва управлялась. Короткие предрассветные сумерки закрыла стена теплого дождя, медленно исчезающая с восходом солнца - и вдруг расчистился весь горизонт, и море засверкало в лучах солнца. И посреди сверкающего моря, в четырех милях впереди, стал виден "Эфрикейн". Один французский корабль стоял на пистолетный выстрел против его носа, другой - на раковине. Английский фрегат огрызался отдельными одиночными выстрелами, в то время, как враги били по нему полными бортовыми залпами - и вот пушки "Эфрикейн" замолчали.
   Всего в четырех милях - в свою трубу Джек отчетливо видел, как развивался флаг на флагштоке фрегата, вот он качнулся и медленно пополз вниз, вниз... а французские пушки все не смолкали. И еще четверть часа продолжался огонь по молчащему корпусу английского корабля.
   Никогда ему не приходилось сдерживать себя с такой силой - зрелище было таким ужасным, что если б не поднялся легкий бриз, его сердце, наверное, разорвалось бы от горькой ярости. Но уже под ветром натянулись бом-брамсели, мягко толкая фрегат по глади моря, и вода зашелестела у бортов. Джек машинально отдавал приказы, приказал Сеймуру заменить фитили свежими и направил "Боадицею" на французов, дрейфовавших возле своего приза, шлюпки их сновали между кораблями.
   - Эй, на марсе! - окликнул Джек дозорного, - видите ли "Стонча" и "Оттера"?
   - Ничего, сэр, - был ответ. - Ничего на ветре, ничего с подветра.
   Джек кивнул. Ветер посвежел, он мог чувствовать его на своих щеках, и удачно заходил с юго-востока или даже с юго-юго-востока, "Боадицея" теперь была на ветре от своих врагов. "Боадицея" шла вперед, и в это время все увидели, как мачты "Эфрикейн" рухнули за борт - первой фок-мачта, затем бизань, последней повалилась грот-мачта. При этом "Эстри" и "Ифигения" выглядели вообще неповрежденными.
   Чего бы это ни стоило, он был обязан сопротивляться желанию просто рвануться вперед и сцепиться с французами: это было бы преступной глупостью. А вот намерение поставить свой корабль точно между двумя вражескими, паля с двух бортов, было чертовски сильным - а с таким ветром он мог зайти настолько далеко, насколько позволял его долг - быстро сильно ударить и отскочить. Более того, долг, пожалуй, требовал этого.
   - Мистер Сеймур, - окликнул он, - я собираюсь подойти на мушкетный выстрел к наветренному кораблю. Когда я дам приказ, пусть правый борт откроет огонь, начиная с носовых - неторопливо, прицельно, по его корме. Пусть ждут после каждого выстрела рассеивания дыма. Как только выстрелит последнее орудие - разворот и полный залп левым бортом, когда мы постараемся пройти как можно ближе. Мистер Бьючен, правьте на "Ифигению".
   "Боадицея" шла по ветру. Французы едва набрали ход, чтоб слушаться рулей, а она уже делала верных три узла. "Эстри" еще не вышел из-за корпуса "Эфрикейн", когда Джек скомандовал: "Огонь." Орудия загрохотали одно за одним, неторопливо и размеренно, будто не замечая неровных бортовых залпов в ответ. Первые два из залпов "Ифигении" ушли в "молоко", третий лег хорошо, но в ответ все раздавались убийственно-точные выстрелы англичан, и с кормы "Ифигении" взлетали фонтаны щепок и разорванные гамаки. Особенно удачный выстрел двенадцатого орудия угодил в корму прямо возле руля, что вызвало радостные вопли английской команды. Затем раздался крик: "Руль на борт!", и "Боадицея" развернулась на ветер. Поворот еще не был закончен, когда "Эстри", поймав ветер, вышел, наконец, из-за корпусов "Эфрикейн" и "Ифигении".
   Его залп тяжело рухнул на "Боадицею", разнес в щепки кормовую шлюпку на шлюпбалках и, казалось, остановил движение фрегата, так что в какой-то момент Джеку показалось, что он зашел чуть дальше, чем нужно в своем рискованном предприятии, и что корабль сейчас потеряет ветер под огнем неприятеля.
   - Эй там, шкоты на ветер! - заорал он, и, почувствовав изменение в ходе судна, с огромным облегчением приказал:
   - Трави грота-шкоты.
   "Боадицея" все быстрее уваливалась на другой галс, паруса наполнялись ветром, и вот уже орудийные порты левого борта уставились на "Ифигению" пушечными дулами - и слитным всесокрушающим ревом ударил бортовой залп, а фрегат продолжал скользить по кругу, уходя от облаков собственного порохового дыма. В этот момент ядро с "Эстри" угодило в спину штурману, разорвав его пополам. Джек отчетливо видел его удивленно-возмущенное лицо, когда тело несчастного метеором пролетело мимо него и сшибло с ног правого штурвального. Капитан моментально занял его место, уводя фрегат дальше по дуге, пока паруса на бушприте не заполоскали, а квартирмейстер не перехватил у него штурвал. После чего Джек отошел к поручням, переступив через окровавленные останки.
   Корма "Ифигении" представляла жалкое зрелище, но руль и бизань уцелели. Она распустила паруса на фок-мачте и теперь спускалась по ветру к "Эстри", вновь перекрыв тому линию огня. Джек рассматривал ее, когда услышал всплеск за спиной - то, что осталось от штурмана, отправилось за борт. "Сброд, а не команда. Неумехи, и точно не рвутся сойтись с "Боадицеей" в ближнем бою", - заключил он. Тем временем его корабль привелся еще круче к ветру, дистанция увеличилась, и в этот момент на "Ифигении" резко переложили руль и она навалилась на "Эстри", пытающегося проскочить в щель между ней и "Эфрикейн", чтоб достать англичан на предельной дальности.
   Джек отвел фрегат еще немного на ветер и положил в дрейф. Ясная погода и прозрачный воздух позволяли отлично видеть французские корабли, людей на их палубах и даже состояние их оснастки. Сидя на лафете кормовой карронады он созерцал эту сцену, ибо наступило время созерцания. Никаких внезапных озарений не снизошло на него, да и толку б в них было немного - "Эстри" был сильным кораблем, при этом практически неповрежденным. Он уже освободился от навалившейся на него "Ифигении" и очистил палубу, море между ним и "Боадицеей" было чистым. Но нападать французский фрегат не спешил. Его полощущийся фор-марсель (несомненно, умышленно заполосканный) сказал Джеку достаточно о командире, а еще куча менее очевидных деталей подтверждала этот вывод: несомненно, хороший моряк, но драться не намерен. Уж точно не больше Амлана, что уклонялся от боя при куда большем превосходстве в силах. Ни он, ни его люди, ни их коммодор не пойдут на рискованный шаг. Убеждение в этом все крепло, наполняя душу Джека мрачным весельем.
   С другой стороны, здравый смысл подсказывал, заставляя сердце успокоиться, что "Эстри" имеет больший вес залпа, его артиллеристы точны, и что, хотя француз не быстрее "Боадицеи", он может идти круче к ветру, да и атака и защита - вещи разные. В ближнем бою "Эстри" может действовать неплохо, и, даже несмотря на то, что его мателот "Ифигения" управляется каким-то полным дураком, атаковать два фрегата при свете дня было бы безрассудством при таком соотношении сил. А ведь надо забрать обратно "Эфрикейн".
   - Эй, на палубе, - заорали с марса, - два паруса справа на ветре, сэр! Я думаю, это "Стонч" и "Оттер". Несколькими минутами позже:
   - Да, сэр, "Стонч" и "Оттер".
   С таким ветром им требовалось два или три часа, чтоб присоединиться к "Боадицее", что ж, очень хорошо. Он встал, улыбаясь, и глянул на подветренный борт, где первый помощник, плотник и боцман переминались в ожидании с докладами.
   - Трое раненых, сэр, - доложил Сеймур. - И, естественно, бедный мистер Бьючен.
   Плотник обнаружил лишь три пробоины в корпусе, в трюме было восемь дюймов воды. Феллоуз перечислил пострадавшие снасти и паруса, и закончил:
   - Думаю, за час все поправим, сэр.
   - Так быстро, как только сможете, мистер Феллоуз, - отозвался Джек. - Мистер Сеймур, команде - завтракать. И распустите подвахтенных пока отдыхать.
   Он спустился в кубрик, где обнаружил Стивена, читающего маленькую книжечку, держа ее поближе к фонарю.
   - Ты пострадал? - спросил Стивен.
   - Нет, совсем нет, благодарю за заботу. Я сошел вниз взглянуть на раненых. Как они?
   - Колли, пробитие черепа. Я бы за него не поручился, он сейчас в коме, как видишь. Нужно его оперировать, чем быстрее, тем лучше, но для этого мне нужны мир и спокойствие, и света побольше. Двое с ранениями щепками - ничего страшного. У тебя бриджи все в крови.
   - Это штурмана. На меня выплеснулась большая часть содержимого бедняги.
   Джек подошел к раненым, спрашивая о самочувствии, говоря, что наверху все в порядке, подходят "Стонч" и "Оттер", и после того, как все силы будут собраны в кулак, французы получат заслуженное за "Эфрикейн". Вернувшись к Стивену, он сообщил:
   - Киллик раскочегарил маленькую спиртовку, и, если у тебя есть желание позавтракать...
   Стоя у кормовых окон, пока кофе пинтами вливался в их глотки, Джек объяснял Стивену положение дел, указывая расположение французских судов в настоящий момент, и где они находились в предыдущие этапы сражения.
   - Я знаю, ты скорее всего назовешь это нелогичным, - заметил он, крепко ухватившись за деревянную раму, - и, возможно, даже суеверием, но я чувствую, что ход событий изменился. Я не собираюсь искушать судьбу, сохрани Боже, но я уверен, что когда "Стонч" и "Оттер" соединяться с нами, мы вернем "Эфрикейн". Мы бы могли даже прищучить "Ифигению" - она трусит, и мы здорово ей всыпали - только глянь на суету у ее борта. Да и капитан "Эстри" не больно-то ей доверяет. Но так далеко я не зайду - хватит с нас "Нереиды".
   Снова они оказались на палубе, на удивительно приличной палубе, где уже закончили сращивать, вязать и сплеснивать, а швабры ютовых вахтенных домывали последние бледные разводы у штурвала с замененными спицами. В вышине надувался новый фор-марсель. Вдалеке французские шлюпки продолжали вывозить пленных с "Эфрикейн", на "Ифигении" часто стучали помпы, и, судя по лихорадочной активности аварийных партий на борту и у борта, на некоторое время она была избавлена от использования своих парусов. "Эстри" занял наилучшую позицию, чтоб прикрыть ее и "Эфрикейн", его капитан, видимо, хоть и не пожирал ядра на завтрак, но готов был держаться за свои призы мертвой хваткой до последней возможности. Но корпуса "Стонча" и "Оттера" уже были видны с палубы, а ветер еще свежел.
   Рано раздали холодный обед, порцию грога урезали наполовину, но команда не роптала - неуловимая перемена, произошедшая с коммодором, его довольный вид и уверенность заразили команду сверху донизу. Команда жевала неплохие галеты и скверный сыр, запивая это скорее лимонным соком, чем ромом, и поглядывала на своего капитана и на сбившихся в кучу за подветренным бортом французов. Поглядывали моряки и на приближающиеся с каждой минутой английские суда, переговариваясь при этом приглушенными, но бодрыми голосами, на шканцах и на баке слышались довольные смешки.
   Коммодор чертил план атаки куском мела прямо на палубе, командиры шлюпа и брига внимательно их разглядывали. Все три судна должны были спуститься по ветру строем фронта с "Боадицеей" в центре, и попытаться отсечь два французских фрегата, дальше открывалась масса вариантов, в зависимости от ответных движений "Эстри", и Джек разобрал их все досконально.
   - Но в любом случае, джентльмены, - закончил он, - если все пойдет не так, вы не сделаете большой ошибки, сблизившись с "Ифигенией" с носа и кормы, и оставив мне "Эстри".
   С ветром в три румба с кормы под одними марселями они спускались по ветру, малютка-бриг держался справа по корме, шлюп, как привязанный, шел с левого борта. Джек дал им достаточно времени для обеда и отдыха команды и сейчас был уверен, что корабли полностью готовы к бою и отлично управляются, а их командиры отлично понимают его намерения.
   Он предусмотрел множество вариантов развития событий, и сердце пело у него в груди, ибо редко когда он был настолько уверен в себе - но все пошло именно так, как он не ожидал: Они были еще в полутора милях, когда с "Эстри" передали на "Ифигению" буксирный конец и оба фрегата подняли паруса. Бросив "Эфрикейн", они спешно покидали место боя, ставя все больше и больше парусов и приводясь на восток со всей возможной скоростью. Отличный ходок "Эстри" тащил "Иифгению" круто к ветру, куда круче, чем могла идти даже не отягощеная буксиром "Боадицея".
   Немедленно стало ясно, что "Боадицея" сможет в итоге занять положение на ветре и догнать вражеские корабли после долгого преследования по сходящимся курсам, даже несмотря на превосходные обводы "Эстри", но в этом случае ни "Оттер" ни "Стонч" не имели ни малейшего шанса угнаться за ней. А главное, более чем вероятным был бы подход подкреплений Амлана, приведенных французским бригом, что стало бы фатальным для "Эфрикейн". Увы, но приходилось проявлять благоразумие, и "Боадицея" легла в дрейф у ободранного мрачного корпуса, неуправляемо раскачивавшегося на волнах. Над его палубой возвышался лишь кормовой флагшток, на котором все еще реял французский флаг.
   "Боадицея" подошла ближе, на "Эфрикейн" выпалили две пушки подветренного борта, и французский флаг пополз вниз под радостные вопли недавних пленников, еще остававшихся на борту.
   - Мистер Сеймур, - распорядился Джек, чувствуя спадающее напряжение и разливающуюся в душе умиротворенность, - будьте так добры, примите командование. Что за дьявольщина!?
   Это относилось к дюжине матросов "Эфрикейн", прыгнувших с борта в море и направившихся вплавь к борту "Боадицеи". Сейчас они уже карабкались на борт фрегата, охваченные жуткой смесью из дикого энтузиазма, радости и ярости. Казалось, их головы покинуло всякое понятие о дисциплине, толпой кинулись они на квартердек, умоляя коммодора возобновить бой - они будут драться за него у его пушек, они будут счастливы служить капитану Обри, не то, что всяким меднолобым содомитам. Ведь они знают его, они знают, что от французов останется лишь их вонючий пердеж - и это будет славная расплата за все, что они сделали! Ведь ему взять эту парочку, что высморкаться! "Я знаю, вы сможете это, сэр!" - орал один из них с окровавленной повязкой на предплечье, - "я знаю, ведь я служил у вас на "Софи", когда вы отымели того дылду-испанца! Не говорите "нет", сэр!"
   - Рад тебя видеть, Херолд, - ответил Джек. - И всем сердцем бы я желал ответить "да". Но ведь ты моряк, глянь на французов, на их курс. Три часа погони точно в кильватер, а к северу - пять французских фрегатов, которые готовы явиться за "Эфрикейн". Я вас понимаю, парни, но это не прокатит. Давайте-ка, принимайте буксир, и мы потащим вашу баржу в Сен-Поль на переоснастку. А уж после вы сами сможете отплатить французикам.
   Гости проводили долгими взглядами "Эстри" и "Ифигению", затем раздался дружный разочарованный вздох, но, будучи моряками, они не нашли, что возразить.
   - Как там капитан Корбетт? - обратился Джек к гостям. - Или французы забрали его к себе на борт?
   Молчание. Затем ответ:
   - Не знаем, сэр.
   Он удивленно посмотрел на них. Перед ним был ряд замкнувшихся лиц, редкий мгновенный контакт от сердца к сердцу был потерян, он будто с размаху налетел на кирпичную стену немоты "нижней палубы", скрытной солидарности матросов перед лицом офицеров, которую он знал столь хорошо: часто глупая и ясно видимая, и, однако, непреодолимая. "Не знаю, сэр" - это был единственный ответ, которого бы ему удалось добиться.
  
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  
   "Боадицея" медленно тащила "Эфрикейн" к югу, проламываясь сквозь подросшие валы, катящиеся навстречу. "Эфрикейн" сейчас мало отличался по поведению от сырого бревна неимоверных размеров, он раскачивался и дергал буксир так, что мачты "Боадицеи" тяжко скрипели, будто жалуясь на непосильную ношу, а хриплый шепот Сеймура, сорвавшего напрочь голос, требовал от матросов "убрать этот парус, пока все не снесло, живее!" Затем корпус буксируемого судна опасно приближался к корме фрегата, чтоб в следующей момент, свалившись в ложбину между волн, разом вновь натянуть трос, так что он звеня вылетал из воды, роняя капли, готовый порваться от напряжения. Кроме того, "Эфрикейн" валяло с борта на борт, словно он отплясывал пьяную джигу - и все это добавляло еще риска и трудности в и так нелегкий труд судового хирурга.
   Стивен находился на буксируемом судне, помогая бедному мистеру Коттону, старому калеке, который, едва оправившись от приступа дизентерии, оказался просто погребен под свалившимся на него с первых минут боя огромным количеством раненых. Даже сейчас, после того, как удручающе много их умерло, оставалось еще шестьдесят или семьдесят человек, лежащих тут и там на нижней палубе, но места было достаточно - сорок девять человек убили в бою, а пятьдесят французы забрали в плен.
   Оставшиеся члены команды и аварийная партия с "Боадицеи", выматываясь до полусмерти, найтовили к сохранившимся от мачт пенькам запасные реи - и в результате после рассвета они смогли поставить три стакселя, словно вернувшие корабль к жизни. Рывки буксира, наконец, прекратились, да и раскачивался "Эфрикейн" теперь не больше, чем позволено по такой погоде хорошему судну.
   - Что за облегчение! - воскликнул мистер Коттон, орудуя ампутационной пилой. - Мне уже показалось, что у меня вновь начинается морская болезнь, представляете! После стольких-то лет на плаву! Лигатуру, если позволите... А вы подвержены морской болезни, доктор Мэтьюрин?
   - Выяснил это в Бискайском заливе.
   - А, залив... - Коттон бросил ампутированную ногу в ведро, которое держал фельдшер, - то еще местечко... Можете его увести, - обратился он к товарищам пациента, которые держали его, а затем, глядя в серое, покрытое испариной лицо, сказал:
   - Джон Бэйтс, все уже кончилось. Ты держался молодцом, а ногой своей заработал пенсию в Гринвиче, либо должность кока.
   Серые губы разомкнулись и слабый голос поблагодарил мистера Коттона и спросил, можно ли ему забрать ногу, на счастье?
   - Итак, со срочными случаями покончено, - провозгласил мистер Коттон, оглядываясь. Я бесконечно обязан вам, сэр. Бесконечно. И, мне хотелось бы предложить вам кое-что получше, чем чашка чая, но проклятые французы ободрали нас, как банда дикарей. К счастью, чай их не интересовал.
   - Чашка чая была бы весьма кстати, - отозвался Стивен, и они отправились на корму, в опустевшую кают-компанию. - Кровавое вышло дельце, - резюмировал он.
   - Я мало видел кровавее, - вздохнул Коттон. - И уж точно не видел, чтоб людские жизни тратились настолько впустую. Но капитан заплатил за это, хотя, что в том проку?
   - Он был убит?
   - Убит, или называйте как хотите. Как бы то ни было, он мертв. Его принесли вниз в самом начале - ему оторвало дистальную часть левой ступни. Я сделал, что мог, и он настоял, чтоб его снова вынесли наверх - он был храбрый человек при всех своих недостатках. Тут в него снова попали, но кто стрелял, я не знаю, не уверен я точно и в том, что его не выбросили за борт свои собственные матросы в сумятице ночного боя, но так или иначе - он исчез. Думаю, вам известны аналогичные случаи.
   - Я, конечно же, слышал о подобном. А в этом конкретном случае я начал подозревать, что кончится все именно так уже довольно давно. "Плеточная" репутация капитана Корбетта была широко известна.
   - Настолько широко, что команда, услышав о его назначении, подняла мятеж и отказалась выходить в море. Я был в это время в отлучке, а когда вернулся, с изумлением услышал, как специально присланные из Лондона офицеры убеждают матросов, что он не так страшен, как его малюют и уговаривают вернуться к своим обязанностям.
   - И что же вас изумило, сэр?
   - То что такая репутация не бывает незаслуженной. Он был именно таким, каким его малевали. Он порол матросов весь путь до экватора, он порол их на экваторе, он порол их всю дорогу от Кейптауна.
   - Отклонюсь от темы: у вас не было почты для Кейптауна, почты для нас?
   - Была. Мы везли ее на Родригес, но, как вы знаете, мы так туда и не попали - развернулись сразу же после встречи с "Эммой". Сожалею, но вся она досталась французам.
   - Ну ладно. И, тем не менее, люди, как я понял, сражались с воодушевлением?
   - С огромным воодушевлением. А все потому, что у них были неплохие офицеры. Которые старались даже не разговаривать с капитаном Корбеттом. Он обедал в кают-компании лишь однажды, а сам не пригласил их ни разу. И люди бы сражались еще лучше, если б их обучили обращению с пушками. Он ни разу не проводил учений - они же могли поцарапать его драгоценную палубу! А она должна была сверкать в любой момент! Нет, команда не имела ничего против офицеров, которые были, как я уже сказал, очень неплохи, и сражались до конца. Тулидж командовал кораблем после капитана и был ранен четыре раза, Фордер, второй лейтенант, получил пулю в легкие, Паркеру оторвало голову ядром. Хорошие офицеры. Один раз, уже за мысом Св. Роха, когда Корбетт раздавал направо и налево по пятьдесят плетей, они спросили меня, не могут ли они отстранить его от командования по медицинским показаниям, и я сказал, что нет. Позже я горько пожалел об этом, ибо, хотя капитан был здоров на берегу, в море он определенно помешался. От власти.
   - Да, это опасное зелье. Но ведь некоторые успешно противостоят ему. Где источник их иммунитета?
   - Кто знает? - усталый мистер Коттон не пожелал развивать тему. Однако усталость не сказалась на его вежливости, и, когда Стивен собрался уходить, он скзал:
   - Вас просто Господь мне послал, доктор Мэтьюрин, не мог бы я в свою очередь быть вам полезен?
   - Коль вы так добры, - ответил Стивен, - так уж вышло, что у меня на руках есть довольно редкий случай тяжелого перелома свода черепа, которым я планировал заняться завтра. Если вы будете в состоянии, я был бы весьма благодарен за вашу помощь. Мой молодой помощник не имеет опыта трепанаций, а мои руки не те, что раньше - в них уже нет вашей замечательной твердости.
   - Я буду на месте, сэр, в любой назначенный вами час.
   Мистер Коттон, старый корабельный хирург, был точен в своих словах и поступках. С первой из шести склянок, знаменующих начало дневной вахты, он взобрался на борт "Боадицеи" - с помощью одних только рук, парализованная нога его беспомощно болталась. На палубе он прислонил костыль, отсалютовал квартердеку, отстранил подошедшего младшего боцмана и поковылял на корму.
   Все было готово: под растянутым тентом, сияющим под тропическим солнцем, стоял стул с прямой спинкой, дополнительно укрепленный клиньями, на нем сидел пациент Колли, свинцово-серый, с затрудненным дыханием и так плотно привязанный своими товарищами, что неподвижностью он мог поспорить с носовой фигурой фрегата. Палуба и марсы были полны народу, многие делали вид, что чем-то заняты - неудивительно, ибо старые сослуживцы доктора и коммодора по "Софи" успели рассказать новым товарищам, как во втором году доктор отпилил верхушку черепа их канониру, вынул оттуда мозг и вложил его обратно в правильном положении, а потом закрыл дырку серебряной крышкой, да так, что тот стал лучше прежнего. И теперь, конечно, никто не хотел пропустить интересного и поучительного зрелища, а со стороны бака долетал стук молотка оружейника, расплющивающего трехшиллинговую монету в широкий и плоский блин.
   - Я сказал ему, чтобы он подождал наших указаний насчет нужной формы, - обратился к гостю Стивен, - но он уже заточил и закалил мой самый большой трепанатор.
   Стивен вынул зловеще поблескивающую круглую пилу из ее гнезда, и предложил доктору Коттону, если тот желает, сделать первый надрез. Профессиональная вежливость, вежливые настояния и отказы, вызвали нетерпение аудитории, и одновременно удовлетворили самых мрачных из пророков с нижней палубы. Бритый скальп пациента уже был разрезан от уха до уха и свисал на его небритую мертвенно-бледную физиономию, а доктора, склонившись над освежеванным разбитым черепом, переговаривались на латыни.
   - Как только они начинают болтать по-иностранному, - заметил Джон Харрис, баковый из вахты правого борта, - значит, они застряли и все, каюк, говоря по-человечески.
   - Ни черта ты в жизни не видел, Джон Харрис, - отозвался Девис, один из старых матросов с "Софи". - Наш доктор просто вежливость выказывает этому одноногому. Вот подожди, увидишь, как он начнет орудовать своим коловоротом.
   - Какая интересная патология кости, лобный шов не сросшийся, - заметил мистер Коттон. - Никогда не видел ничего подобного, и чрезвычайно вам благодарен. Но ведь это ставит нас перед сложной ситуацией, перед дилеммой, можно сказать.
   - Решение, как мне кажется, заключается в том, что надо перфорировать кость дважды. И тут сила и устойчивость вашей левой руки будут неоценимы. Если вы поддержите теменной край здесь, пока я буду делать мой первый разрез вот тут, а потом мы сменим руки - это вполне реальная возможность убрать потом все одним куском.
   Сохраняя вид непогрешимого авторитета и олимпийское спокойствие, мистеру Коттону следовало бы лишь сжать губы и кивнуть головой - но он пробормотал : "Помоги нам Господь", и ввел в рану свой плоский зонд. Стивен подвернул манжеты, поплевал на ладони, подождал прохода очередной волны - и провел первую намечающую борозду. Опилки белой костной ткани посыпались из-под зубьев, а Кэрол смахивал их на палубу. Зрелище захватило молчащую команду, гардемарины, забытые своими офицерами, словно упыри при виде крови, вытягивали шеи. Но по мере того, как сталь вгрызалась в живую кость, все больше людей бледнели и отводили взор на верхние части такелажа, даже Джек, которому такое зрелище было не в диковинку, отвел глаза и разглядывал белое пятнышко вдали - уходящих "Эстри" и "Ифигению".
   Он слышал, как Стивен выкликает измерения оружейнику, одновременно начиная второй распил, но в это время движение вдалеке отвлекло его внимание полностью. Оба французских корабля повернули - неужели они решились на бой? Он прижал плотнее окуляр трубы, увидел, как они склоняются вправо, к ветру, и с улыбкой сложил трубу. По тому, как суматошно перекладывались паруса, было очевидно, что они просто вышли из ветра, как это уже происходило с ними пять раз с восхода солнца. Хоть они и были на ветре от его кораблей - им и в голову не пришло атаковать его и искалеченный "Эфрикейн", а сейчас, если он не ошибался, это уже вряд ли было для них возможно, ибо горы Реюньона уже виднелись слева по носу, а ветер заходил на два румба к берегу. Да, "Эфрикейн" по прежнему был беззубой развалиной, а "Стонч" и "Оттер" в драке могли лишь слегка ущипнуть, но даже и при этом... Он громко рассмеялся вслух как раз в тот момент, когда мистер Коттон воскликнул: "О, прекрасно. О, просто великолепная работа, сэр!"
   Стивен поднял целый кусок черепа и держал его, разглядывая его внутреннюю поверхность с видом скромного триумфатора - а в это время публика с ужасом уставилась в разверстую дыру, в которой мистер Коттон вылавливал осколки щипцами из китового уса. Когда он ухватил и вытащил длинную иззубренную щепку на свет божий, раздался жуткий голос, тонкий, косноязычный, как с перепою, медленно выговаривающий слова, но тем не менее узнаваемый - голос самого Колли. Он звучал из-под свисающего скальпа: " Джо, передай мне этот долбаный бушлат, Джо." В этот момент аудитория начала быстро уменьшаться, а вид у многих оставшихся стал ничуть не лучше, чем у самого Колли. Однако, они ожили, когда врач наложил на дыру серебряную крышку, закрепил ее, вернул скальп пациента на положенное ему место и наложил шов. Затем Стивен ополоснул руки в ведерке и приказал унести пациента вниз - по кораблю прокатился восхищенный гул, а Джек, выступив вперед, произнес:
   - Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?
   Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного - любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано - а смерть и после кризиса может вызвать великое множество факторов.
   - Я очень надеюсь, что он выживет, - Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. - Колли - отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся - дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.
   Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.
   Но не только в этом была причина заинтересованности Джека - за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный - диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению "Эстри" и "Ифигении", Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Амлана развевался над "Эстри", а не над "Венус" - было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд - чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре - сомнительно.
  
   - Впечатляющий документ, - изрек губернатор Фаркьюхар, возвращая копию буллы Пия VII об отлучении Бонапарта, до сих пор необнародованную, но вполне действительную, подтвержденную епископской печатью. - Хотя некоторые выражения не вполне цицероновские, это одно из внушительнейших проклятий, какие я когда либо видел. Будь я католиком, мне бы было крайне неуютно оказаться рядом с проклятым. С епископом, полагаю, проблем не возникло?
   Стивен улыбнулся, а Фаркьюхар продолжил:
   - Ох уж эта ваша скрупулезность! В министерстве, полагаю, эта вещь бы очень пригодилась. Сделаем еще копию?
   - Пусть министерство вас не заботит, дорогой сэр - отозвался Стивен. - Они отлично осведомлены о существовании этого документа - этот "секрет" давно не секрет. Но, как бы то ни было, мне нельзя раскрывать свой источник информации, и я обещал, что на Маврикии это увидят не более трех человек, а затем текст будет предан огню.
   Стивен сложил полный проклятий лист и сунул его за пазуху. Фаркьюхар проводил его тоскливым взглядом, но лишь протянул:
   - Ну-у, коль вы обещали... - после чего оба уставились на валяющиеся гранки, на которых были записаны темы для обсуждения.
   Те, что касались Стивена, уже все были вычеркнуты, оставалась одна из списка Фаркьюхара, но, казалось, он не собирается ее поднимать. Он помолчал, рассмеялся и спросил:
   - Форма, в которой я записал этот вопрос, вряд ли является подходящей. Вы, пожалуй, могли бы счесть ее оскорбительной. Я записал, просто для себя, попросить у вас ( это вас ни к чему не обязывает, поверьте, ибо это не официальное объяснение, ну, вы понимаете...)объяснений по поводу гиперактивного оптимизма Коммодора. Он ведет себя так, словно все наши планы по завоеванию Маврикия остаются в силе, несмотря на кошмарную неудачу у Иль Де Ла Пас. Он не то убедил, не то заразил Китинга, и они оба мечутся по острову день и ночь, воплощая план и наплевав на очевидные обстоятельства. Я, конечно, своей властью поддерживаю их (едва ли я мог бы действовать иначе, особенно сейчас, когда он явился в облике героя-Громовержца). Он тут вбежал в мою комнату с криком: "Братец Фаркъюхар, будь так добр, сруби все самые высокие деревья на острове, и прикажи всем плотникам работать на верфи. "Эфрикейн" должен быть с мачтами к закату вторника, не позднее!" - и убежал. Я, конечно, повиновался с трепетом, но когда я вспоминаю, что французы имеют семь фрегатов на наш один целый и одну жалкую развалину, и сколько орудий с их стороны приходится на одну нашу пушку - я просто немею.
   Фаркьюхар замолчал, глядя в окно, словно и правда онемел. Стивен, дабы заполнить паузу, заметил, что считать надо не количество пушек, а то, с какой меткостью их наводят и с каким усердием обслуживают, и добавил, что хотя "Эфрикейн" все еще не годится для боя, его артиллерия вполне может послужить на других судах.
   - Все так, - отозвался губернатор, - но мне хотелось бы избавиться от недостойных мыслей о причинах нынешней бодрости коммодора. Мне думается, может, он знает что-то, чего не знаю я? Прошу вас, не поймите меня неправильно, доктор Мэтьюрин!
   - Ни в коем случае, дорогой сэр! Нет, я говорил ему то же самое, что и вам. Ответ лежит совсем в другой плоскости. Если я правильно понял, коммодор Обри пришел к убеждению, что у нас есть моральное преимущество над нашими противниками, что мы перехватили у них инициативу. Что, хотя им не занимать ни кораблей, ни навыков судовождения, они слабы духом. Им не хватает наступательного порыва, решимости поставить все на один решительный удар. А коммодор, к тому же, считает, что Амлан гораздо больше заинтересован в погоне за компанейскими кораблями, чем в стяжании лавров, даже когда они сами валятся ему в руки. Нашему коммодору очень понравилось ваше замечание насчет Фортуны, и он заметил, что Амлану будет дьявольски трудно ухватить ту за локоны, когда она уже смотрит в другую сторону.
   - Я сказал это совсем в другой обстановке, - отозвался Фаркъюхар, но Стивен, захваченный своими мыслями, продолжил:
   - Я не стратег, но я очень хорошо знаю Джека Обри. Я уважаю его суждения по военно-морским делам, его военную интуицию, которая вполне подтверждена реальными делами. Могут ведь быть и некие иррациональные факторы, - добавил он, будучи прекрасно осведомлен о причинах торопливых, но частых визитов друга в госпиталь, и его неумеренных восторгов по поводу выздоровления Колли, - такие, как морские приметы и тому подобное, что не имеет рационального объяснения.
   - То есть, вы твердо убеждены, - с сомнением протянул Фаркъюхар. - Ну, что же, тогда и я убежден, хотя и не до конца. Но, хотя бы, нет никаких причин ему выходить в море, пока "Эфрикейн" не будет готов? Незачем ставить себя в опасность столкновения одному против семи, словно этакий морской Байярд?
   - Я полагаю, нет, но вряд ли я могу ответить точно. А теперь, сэр, - Стивен встал, - я должен просить разрешения вас покинуть. Шлюпка уже, несомненно, ждет меня, и в мой адрес произнесут немало сильных выражений, если я не потороплюсь.
   - Я ведь скоро увижу вас снова?
   - Да, дай-то Боже. Я не собираюсь забираться дальше юго-западной оконечности Маврикия, Морн-Брабант, где я увижусь с двумя офицерами ирландских частей и еще одним джентльменом. Думаю, я могу обещать, что когда полковник Китинг и коммодор встретятся лицом к лицу с гарнизоном генерала Декэна, у них не будет особых проблем с католической его частью.
   Когда они шли по коридору, Стивен сказал вполголоса, постучав себя по груди:
   - Это куда легче центнера золота, и гораздо, гораздо эффективнее.
   Огромная дверь отворилась, и, чуть не сбив их с ног, по ступеням резиденции взбежал мистер Троллоп (четвертый раз за день). Оправив одежду, он бросил на Стивена укоризненный взгляд, снял шляпу и обратился к губернатору:
   - Прошу прощения, ваше превосходительство, я послан с наилучшими пожеланиями от коммодора, и можем ли мы получить в свое распоряжение семьсот пятьдесят черных перед вечерней пушкой? Также мне поручено напомнить доктору Мэтьюрину, что он просил авизо в четыре двадцать пять ровно.
   Стивен глянул на часы, испустил тихий стон и неуклюже припустился в гавань, где "Перл оф Маскаренс", быстрейший авизо на острове, подпрыгивал на волнах у швартовочной бочки.
   В воскресенье на рассвете два квартирмейстера на сигнальной станции на горе над Сен-Дени обсуждали вероятность появления пудинга в нынешнюю воскресную трапезу. В прошлое воскресенье они, как и все на "Боадицее" (впрочем, и на "Эфрикейн", "Стонче" и "Оттере" также) оказались лишены пудинга из-за крайне поспешных работ на верфи, и было очень похоже, что неприятность эта повторится. Когда они наклонялись, чтобы глянуть на верфь прямо под ними, сильный береговой бриз трепал их "поросячьи хвосты", закрывая обзор. Машинально они зажали их в зубах и уставились вниз: судя по лихорадочной активности групп негров, моряков, ремесленников и солдат, суетящихся спозаранку подобно растревоженным муравьям, воскресный пудинг был далек, как свадебный пирог. Говядина, и та была под сомнением.
   - Опять какая-нибудь заморская шамовка, причем холодная, - проворчал Уильям Дженкинс. "Златовласка" просто с цепи сорвался. Сущее рабство, иначе и не скажешь, две недели без пудинга! Опять, как в Саймонстауне: "Торопись, торопись, торопись!!!!" И, не дай Бог, выпьешь стаканчик винца.
   "Златовласка" было прозвище Джека Обри, и другой квартирмейстер, Генри Трекосик, плавал с ним еще когда волосы его и правда были золотыми, не то что нынче - тускло желтыми и выгоревшими на солнце. Ему показалось, что Дженкинс слегка зарвался, и он холодно ответил:
   - У него чертова уйма работы, ведь так? И он упирается изо всех сил, чтоб она была сделана. Хотя, следует сказать, что любовь к горячему обеду - штука вполне обычная, и, Билл, что ты думаешь о суденышке во-о-он там?
   - Где вон там?
   - Северо-северо-восток, только прошел траверз мыса. За островками. Только что отдали грот.
   - Ничего я не вижу.
   - Слепошарый ты голландский содомит, Билл Дженкинс. ЗА ОСТРОВАМИ!
   - Что ты сразу не сказал, что за островами? Рыбацкая посудина, только и всего. Не видишь, как гребут? Разуй глаза!
   - А ну живо за трубой! - приказал Трекосик. Затем, всмотревшись вдаль, он произнес:
   - Никакой это не рыбак. Они гребут, как на доджетовской регате, гребут прямо против ветра, как за тысячефунтовый приз. Ни один рыбак так грести не станет.
   (Пауза...)
   - Вот что я тебе скажу, Дженкинс: это тот старый маленький авизо, "Перл".
   - Окстись, Генри! "Перл" никак не мог обернуться к этому приливу, да и к следующему тоже. Что за гром? Чуток дождя было бы кстати.
   - Боже, они подняли сигнал! Да убери ты свою задницу с дороги! "Неприятель в пределах видимости...", красно-белая клетка, "... к северу". Билл, живо вниз, буди мистера Баллока. Я подниму сигнал. Торопись, приятель, торопись!
   Сигнал взвился на мачту, бухнула пушка, через несколько секунд отрепетовала станция за Сен-Полем, и в адмиральский салон "Боадицеи" влетел вахтенный гардемарин, обнаружив там розового и бодрого коммодора в окружении кучи бумаг, диктующего красноглазому небритому секретарю, одновременно давясь ранним завтраком.
   - Вахта мистера Джонсона, сэр! Сен-Поль репетует от Сен-Дени: "Неприятель в пределах видимости к северу".
   - Благодарю, мистер Бэйтс, - откликнулся Джек. - Сейчас поднимусь на палубу.
   На палубе он обнаружил всех офицеров, замерших, глядя на дальний сигнальный флагшток. Прозвучал приказ:
   - Приготовьтесь отваливать, мистер Джонсон, - затем Джек также уставился на холм с сигнальной станцией. Однако, прошло две минуты, новых сигналов не было, и он приказал гардемарину сигнальщиков:
   - Передать на Сен-Дени: "Стончу" и "Оттеру" немедленно выйти в море, следить за эволюциями флагмана.
   Затем, забравшись на релинг, он заорал на "Эфрикейн": "Мистер Туллидж, у меня есть место для пятидесяти волонтеров, не более!"
   Команда "Эфрикейн" не отличалась дисциплинированностью, зато желания поквитаться с французами у нее было в избытке. Поэтому там возникла безобразная свалка, пятьдесят победителей в которой, возглавляемые помощником штурмана (физиономией изрядно смахивающего на бабуина), отправились на борт "Боадицеи" частью на шлюпке, частью просто вплавь, пока ее якорный канат, дымясь от напряжения, шел сквозь клюзы, а фрегат поворачивался под мягкий береговой бриз.
   Паруса наполнились ветром, судно набрало ход и двинулось к Кейп Бернард, закрывающему от них как океан к северу от Сен-Дени, так и сам город. При поднятых лиселях носовой бурун "Боадицеи", пенящийся, как закипающее молоко, доставал уже до клюзов якорных цепей, но даже при этом мыс проплывал мимо, казалось, ужасающе медленно. Джек даже испытал что-то, вроде облегчения, когда его отвлекла безобразная сцена, разыгравшаяся, когда по команде прошел слух, что "африканеры" (матросы "Эфрикейн") получат в свое распоряжение носовые орудия правого борта. Громкие злые голоса (редкость на борту "Боадицеи") разносились с бака, нарушая священное спокойствие, присущее хорошему военному кораблю. Боцман бросился на корму, перемолвился с первым лейтенантом, и Сеймур, пройдя по квартердеку, приблизился к Джеку, который, вцепившись в релинги, всматривался во флагшток сигнальной станции, надеясь узнать еще хоть что-то о противнике. Первый лейтенант откашлялся и произнес:
   - Прошу прощения, сэр, но люди мистера Ричардсона услышали, что у них заберут их пушки, и, со всем уважением, они хотели бы доложить, что считают это несколько обидным.
   - Пусть люди соберутся на корме, мистер Сеймур, - приказал Джек, все еще глядя в трубу на флагшток, уже удалившийся почти на предел видимости. Когда он сложил трубу и обернулся, они уже были перед ним, шканцы были переполнены матросами, чье глубочайшее уважение (причем искреннее), сейчас вряд ли можно было разглядеть за возмущением несправедливостью.
   - Что за сборище скандальных старых баб, право слово, - раздраженно выпалил Джек. - Вбили себе в голову какую-то ерунду, и сцепились из-за нее, словно крачки из-за рыбешки! Нет, вы только гляньте на них! На Имса с разбитым носом, на Санди. Стыд какой! И все это еще до того, как мы хотя бы увидели неприятеля - заблудившийся там шлюп, или что-то побольше, и будет ли он так любезен, что подождет, пока вы закончите разбивать друг другу носы. А теперь я вам скажу вот что: Если нам посчастливиться вступить в бой, каждое подразделение будет драться у своего орудия, у того, которое за ними закреплено. Это справедливо. Но если кого-то выведут из строя - его место займет матрос с "Эфрикейн", а если дойдет до абордажа - "африканеры" пойдут в первых рядах партии. Это все ясно и это правильно. Мистер Сеймур, будьте добры, раздайте добровольцам с "Эфрикейн" кортики и абордажные топоры.
   Команда посчитала решение справедливым, страсти улеглись, и, хотя матросы "Боадицеи" не кинулась брататься с гостями, к ним теперь отнеслись отстраненно-вежливо, как и положено. Больше не было проклятий, не сыпались удары - так несколько тычков-толчков, случайных, конечно же. Фрегат, наконец, миновал Кейп Бернард, настолько близко к рифу, что если бы за борт бросили сухарь, тот закрутило бы в слабых бурунах. И вот, по открытой воде, до команды долетели с севера звуки канонады: гулкий рев тяжелых корабельных орудий.
   - Давайте-ка на марс, мистер Ричардсон, - распорядился Джек, - доложите, что там видно.
   Гардемарин исчез наверху, справа по борту показался Сен-Дени. "Стонч" все еще не вышел из гавани, "Оттер" отошел от нее всего на милю. Джек заколебался, не подозвать ли старшего сигнальщиков, когда над обоими судами распустились белым новые паруса. Он знал, что оба они не были в готовности к немедленному выходу, в отличие от "Боадицеи", что большая часть их команд работала на верфи, но, тем не менее, он был зол на них за промедление, и чуть было не разразился нагоняем. "Я становлюсь надутым ослом?" - спросил Джек сам себя, и ответил: "Ну уж нет!". Однако, все это было немедленно выброшено из головы после доклада с мачты "Пятнистого Дика":
   - Эй, на палубе! Сэр, я вижу мачты трех кораблей на севере, два румба слева по носу.
   И в подтверждение его слов снова донесся отдаленный гром. Каждый человек на борту напряженно вслушивался сквозь пение снастей и шлепки воды по бортам, и вот они все услышали отдаленный мушкетный выстрел, слабый, но отчетливо различимый, и гораздо ближе, чем канонада.
   Снова с марса окликнули палубу, докладывая (с небольшим опозданием) об авизо в паре миль, почти скрытом рифом. На нем все еще гребли против ветра, на мачте трепыхался сигнал "Вижу неприятеля", который периодически сопровождался мушкетным выстрелом для привлечения внимания.
   - Сблизиться с авизо, мистер Сеймур, - приказал Джек.
   "Боадицея" склонилась к западу, а авизо немедленно повернул под ветер, подняв кливер и грот. Когда оба судна сблизились, они шли на одной скорости, параллельными курсами, и доктор Мэтьюрин мог быть возвращен на фрегат без потери времени.
   Морские навыки доктора были неплохо известны всему экипажу "Боадицеи", и никаких дополнительных команд принимающим не требовалось. Делать беседку времени не было, с грота-рея фрегата перебросили гордень, и, пока два судна неслись борт о борт, и их разделяло лишь несколько футов вспененной воды, Бонден взлетел на мачту авизо, принял конец, обвязал им Стивена, и, умоляя Стивена "не бояться", заорал на фрегат: "Тяните! Навались!", - перепрыгнул через щель с несущейся водой и взлетел по борту фрегата как кот на дерево, чтоб принять подопечного. Он все верно рассчитал, но Стивен с непонятными намерениями вцепился в снасти "Перл". Провисший слаблинь моментально обвился вокруг ног Стивена и затащил его в переплетения такелажа, которые он и назвать-то не мог, не то что из них выпутаться. В это время набежала изрядная волна, и возникло ощущение, что если доктора и затащат на борт фрегата, то только двумя отдельными частями. К счастью, ловкий матрос взлетел наверх, и освободил Стивена из плена (с изрядным ущербом для оснастки авизо). Увы, именно в этот момент, матросы "Боадицеи" потравили гордень, ибо осознали, что сейчас разорвут своего доктора. По замысловатой нисходящей кривой тот полетел вниз, и соприкоснулся с бортом фрегата чуть ниже ватерлинии. Подгоняемые криками, матросы вновь потащили его вверх, но злосчастный доктор застрял в русленях, и новый крен фрегата затащил доктора под воду. К несчастью для Стивена, его любили на борту - и множество бросившихся его спасать сильных мужчин резво рванули его в разных направлениях, ухватившись за все части тела разом - и лишь вмешательство лично коммодора спасло его. На палубе Стивен оказался больше похожим на мертвого, чем на живого, множество порезов от раковин, облепивших подводную часть фрегата, обильно кровоточили. Его откачали, отнесли вниз и освободили от мокрой одежды.
   - Сюда, сюда, легче, легче - командовал Джек, с отчаянием вглядываясь в лицо друга и обращаясь к нему тем сострадательным тоном, что способен свести в могилу любого больного.
   - Нельзя терять ни секунды! - завопил Стивен, вскакивая.
   Джек мягко, но сильно нажал ему на грудь, укладывая обратно в койку, и тем же тоном произнес:
   - Мы не теряем времени, совсем, старина Стивен. Ни секунды. Так что успокойся. Все с тобой будет в порядке.
   - Дьявол тебя побери, Джек Обри! - разорялся Стивен. - Киллик, Киллик, рожа такая, злыдень, неси же кофе, ради всего святого!И прованского масла!
   Вывернувшись из под руки Джека, доктор сел.
   - Слушай, Джек. Ты должен поднажать, навалиться, что угодно, но как можно быстрее! Там два фрегата избивают одного нашего. Один из них - "Венус", потерял мачты, снасти - Бонден тебе объяснит в деталях, - и ты можешь поймать его, если только поспешишь, а не будешь пускать тут слюни, как парализованный крот!
   - Позовите моего рулевого, - распорядился Джек, и, обращаясь к Стивену:
   - Мы УЖЕ торопимся, Стивен.
   Он перечислил паруса, что сейчас влекли "Боадицею" к дальней битве, и уверил Стивена, что как только они покинут прибрежный район с его береговым бризом, их подхватит юго-восточный пассат, они уберут грот и пойдут под стакселями, так как ветер будет скорее бакштаг, чем фордевинд. И Стивен мог бы заметить, что присутствие либо отсутствие капитана на палубе существенно на скорость корабля не влияет - если его ведут такие отличные офицеры. Появление Бондена, и Киллика с чашкой прованского масла не дало Стивену достойно ответить - он порылся в куче мокрой одежды, выудил оттуда свои часы, и, окуная их в масло, заявил:
   - Они пережили уже несколько глубоких погружений, будем надеяться, что переживут и это. А теперь, Баррет Бонден, я изложу коммодору краткое описание событий, тебе же надлежит рассказать технические подробности.
   Он собрался с мыслями и начал:
   - Вчера вечером я стоял на наиболее возвышенной части Морн Брабант и, разглядывая море, беседовал с некими джентльменами, которые, среди прочего, сообщили мне, что "Беллона", "Минерва" и "Ифигения" нуждаются в ремонте, для чего их артиллерия сгружена на берег - и они не смогут выйти в море ближайшие две недели. Бонден был от нас на приличном расстоянии...
   - Примерно в кабельтове, сэр, - вступил Бонден.
   -...когда я заметил корабль, идущий от Порт-Луи в направлении Реюньона. Один из моих собеседников, немало проведший в море, уверил меня, что это судно ост-Индской Компании. Он указал на характерные признаки - оснастка купеческого судна и наличие приподнятой кормовой палубы,... платформы...
   - Ют - пробормотал Бонден
   -... характерной черты наших "компанейцев". И он добавил, что будет довольно странно, если базирующийся на Порт-Луи месье Амлан позволит такому призу ускользнуть. И действительно, вскоре мы заметили "Венус" и маленький фрегат...
   - Извините, сэр, "Венус" и шлюп, - вмешался Бонден.
   - Малыш имел три мачты, - непреклонно возразил Стивен, - я их считал.
   - Да, сэр, но все же это всего лишь шлюп.
   И, адресуясь к Джеку, Бонден продолжил:
   - Корвет "Виктор", сэр, шестнадцать пушек.
   - Хорошо, пусть так. Они преследовали пресловутого "компанейца", "Венус" обогнала своего компаньона, и тут, к нашему удивлению, купец-"компанеец" оказался вовсе не "купцом"! Он позволил "Венус" приблизиться, убавив парусов, а затем разрядил в нее все бортовые орудия и поднял военный флаг!
   Джек глянул на Бондена, и тот пояснил:
   - "Бомбей", сэр. "Компанеец" местной постройки, куплен Адмиралтейством в пятом году. Мой кузен Джордж ходил на нем один срок помощником канонира, он говорил, что посудина неплохая, мореходная, но чертовски медленная. Двадцать четыре восемнадцатифунтовки, две длинные "девятки" и четырнадцать двадцатичетырехфунтовых карронад.
   - После этого, - продолжил Стивен, - "Венус" оттянулась назад, дожидаясь своего мателота, а "Бомбей" ушел вперед. Солнце село, мы спустились со скалы, пробрались к авизо, и я передал нить событий в руки Бондена.
   - Ну, сэр, - начал Бонден, - я знал, что вы захотите узнать все как можно быстрее. Поэтому мы протиснулись через Проход Голландца (ни разу днищем не чиркнули, хотя шли с отливом), пересекли курс "Виктора" прямо под его кормой в темноте до восхода луны, и пошли к ветру, подняв все, что только можно. Мы опередили их изрядно, делая девять-десять узлов ко времени, когда луна взошла, и мы видели, как "Венус" нагнала "Бомбей", семь узлов против его шести. Это случилось в начале ночной вахты, когда земля скрылась из виду. Они шли на параллельных курсах и принялись лупить друг друга. Должен сказать, сэр, на "Бомбее" оказалось изрядное множество красных мундиров, и, мне показалось, что на палубе "Венус" тоже черно от солдат. Ну, не больно-то это им помогло, им пришлось уйти за пределы дальности, чтоб завести новый ватервулинг, насколько я мог разобрать. Но, как бы то ни было, через две склянки они снова воспряли духом, ветер сместился на два румба и они поставили стакселя. Бой взобновился в утреннюю вахту, дрались на ходу, оба под бом-брамселями и стакселями, но мы уже ушли настолько далеко вперед, что я не мог точно видеть, как идут дела. "Венус", вроде, лишился фор-стеньги и гафеля, а "Бомбей" лишился грот- и кюйс-стеньги, а от его нижних парусов остались одни лохмотья. Но он все еще держал на Сен-Дени, когда мы видели его последний раз, а шлюп тащился в лиге сзади.
   Пока он говорил, "Боадицея" начала слегка крениться на левый борт, из берегового бриза она вышла в юго-восточный пассат, который сегодня был не ко времени мягок. Несмотря на его слова о хороших морских офицерах, Джек поторопился на палубу тотчас, как Бонден закончил свой рассказ. Он сразу подметил несоответствие количества парусов силе ветра: как и многие другие, Джонсон все еще пребывал в заблуждении, что больше парусов значит большая скорость, и ,в своем энтузиазме, "топил" нос фрегата, затрудняя его движение. Джек, однако, не хотел, чтоб его появление воспринималось, как контроль по мелочам, и потому сперва окликнул марс:
   - На марсе! Что видно?
   - Уже видны корпуса, сэр, - отозвался дозорный. Тяжелый фрегат, "компанеец", и шлюп или малый фрегат, все под французскими флагами. Тяжелый фрегат с вымпелом коммодора. Пальбы не слышно с четырех склянок. Фрегат потерял стеньги, все три. "Компанеец" тоже. Шлюп не поврежден, кажется.
   Джек кивнул, покрутился на юте, заметил Джонсону, что корабль пойдет легче, если убрать летучий кливер, сложил трубу, положил руки на ванты и подтянулся. Вверх и вверх, через грот-марс и дальше, до бом-брам-рея, медленней, чем двадцать лет назад, но все равно неплохо.
   Все, что сообщил дозорный, было правдой. Но дозорный не мог сказать ничего о настрое, царившем сейчас там, на севере, так далеко, что мерцающая дымка то давала рассмотреть корабли, то скрывала их от взгляда. Именно чтобы понять, что за дух сейчас витает над вражеской эскадрой, Джек забрался в свой "воздушный замок". Бросив быстрый взгляд назад, на безнадежно отстающие "Стонч" и "Оттер" в паре миль за кормой, он принялся рассматривать вражеские корабли. Между ним и "Венус" с "Виктором" лежал в дрейфе, несомненно, захваченный "Бомбей", лишившийся всех стеньг. "Венус", однако, дорого заплатила за это, лишившись не только фор- и грот-стеньги, но и изрядной части бизани. Шлюп же совершенно не пострадал. На борту "Венус" разворачивалась лихорадочная активность, Джеку показалось, что там собираются ставить новую фор-стеньгу, и уже ухитрились приспособить какую-то запасную рею в качестве крюйс-стеньги над обрубком бизани. Между кораблями сновали шлюпки. Расстояние было велико для точных умозаключений, но выглядело так, что люди перевозились в обоих направлениях, так что это не было обычным перемещением пленников. Не собирается ли Амлан использовать свой приз? Это не было невозможным: выйдя из своего порта, он мог взять двойной экипаж за счет команд других кораблей, не говоря уж о солдатах из гарнизона Порт-Луи. Если он сможет выделить достаточно народу для обслуживания сорока орудий "Бомбея", и если у него хватит на это духу - это может изменить ситуацию.
   В душе Джек не испытывал ни малейших сомнений в конечной победе, но он никогда не позволял себе облечь эту уверенность в пусть и не высказанные, но слова. Эта уверенность оставалась лишь теплым светом, что зажегся внутри после того, как удалось отбить "Эфрикейн", а сейчас затопил уже все его сердце. Чувство это он воображал только своим персональным секретом, хотя отблеск его был ясно виден всем от доктора Мэтьюрина, до последнего юнги с полипами в носу, замыкающего судовую роль. Но, отставив эмоции в сторону, Джек начал холодный профессиональный разбор ситуации, всех факторов, что могли задержать и даже увести у него победу.
   Во-первых, ветер. Пассат слабел, уже справа по носу появились стеклянно-гладкие пятна воды, предвестники обычного полуденного штиля, что мог вообще лишить фрегат возможности управляться, или позволить еле ползти вперед, под соединенные бортовые залпы "Венус" и "Бомбея", пока Амлан не поставит временную оснастку, что удвоит его силы возможностью маневра.
   Во-вторых, прибытие подкреплений. Он не был очень высокого мнения о предприимчивости французского коммодора, но и слабоумным Амлан не был. Оказавшись на рассвете в положении, когда из-за южного горизонта уже показались берега Реюньона, он, несомненно, отправил свой лучший катер обратно на Маврикий за поддержкой. На его месте Джек сделал бы это после первого же залпа "Бомбея".
   Пока он размышлял об этом, положение на севере прояснилось. Шлюпки были подняты, "Виктор" поставил все паруса и взял на буксир "Бомбей", "Венус", распустив грот и фок, двинулся по ветру. А вот и на "Бомбее" поставили фок. Ветер севернее был все еще свеж, и они делали около трех узлов, в то время, как "Боадицея" под всей своей внушительной громадой парусов шла едва ли быстрее пяти с половиной. "Однако, - подумал Джек, - с этим я ничего поделать не могу".
   То малое, что мог, он уже делал. Закончив насвистывать "Мыс Плимут", лучшую из мелодий для выкликания ветра, он начал насвистывать попурри, и тут осознал, что перед внутренним взором его стоит Софи, причем образ необыкновенно четок. "Был бы я суеверным, - подумал Джек, с теплой улыбкой глядя в сторону Англии, - я бы готов был поклясться, что она думает обо мне".
   Улыбка все еще играла на его губах, когда он спустился на палубу, и воодушевленный ею Сеймур спросил, не пора ли приготовить корабль к бою.
   - Что до этого, мистер Сеймур, - Джек глянул на штурманскую прокладку, - думаю, это слегка преждевременно. Не стоит испытывать судьбу, знаете ли. Мистер Бэйтс, будьте добры, бросьте лаг.
   - Есть бросить лаг, сэр! - отозвался гардемарин, кидаясь к релингам с юнгой-помощником и квартирмейстером. Юнга держал рейку, квартирмейстер - тридцатисекундные песочные часы. Бэйтс бросил лаг, следя, чтоб линь сматывался свободно, крикнул "Пошел!" - и квартирмейстер поднес часы к глазам, пока юнга удерживал рейку с видом священнодействующего. Лаг пошел за корму, узлы линя свободно скользили через пальцы Бэйтса. "Зажми!" - крикнул квартирмейстер. Гардемарин прижал линь, затем выбрал его, юнга смотал его обратно на рейку, Бэйтс пересек палубу и доложил:
   - Ровно пять узлов, сэр, с вашего разрешения.
   Джек кивнул, глянул вверх, на громаду парусов фрегата, на пожарные рукава на марсах, поливающие все, до чего могла дотянуться струя, на ведра, подтягиваемые к бом-брам-реям, дабы увлажненная парусина лучше ловила последние дуновения ветерка, и снова обратился к первому лейтенанту:
   - Нет, мистер Сеймур. Без особой милости богов времени у нас будет куда больше, чем нам хотелось бы. Жаль гасить камбуз так рано, так что давайте-ка дадим людям пообедать в шесть склянок. И поскольку люди с прошлого воскресенья сидят без пудинга, пусть получат двойную порцию изюма сегодня. Но грога выдайте только половину, и отдыха после обеда не будет. Физиономии у матроса-штурвального, рулевого квартирмейстера, старшины сигнальщиков и ближних вахтенных закаменели при этих словах. Джек прошелся туда-сюда и продолжил:
   - Остальное выдадим за ужином, если позволят погода, ветер и враги. И, мистер Сеймур, поскольку время поджимает, обед будет ранний - церковь сегодня устраивать не будем, но, полагаю, можно будет устроить общий сбор. Мистер Кирнан, - добавил он, кивнув бабуинообразному офицеру, - может устроить своих людей на баке.
   С этого момента на борту фрегата началась гонка. Каждый матрос, сколь ни мало было его участие в этом торжественном ритуале (что назначался во всякое СПОКОЙНОЕ воскресенье, но никогда во время погони за врагом), должен был предстать (на час раньше обычного времени) чисто вымытым, выбритым и в чистой форме для осмотра своим старшим-гардемарином, затем офицером, а уж потом самим коммодором. К тому же, у команды обнаружилось общее намерение ослепить пришлых "африканеров" блестящим внешним видом. Повсюду на миделе и баке пары матросов аккуратно укладывали и заплетали друг-другу косички-"поросячьи хвостики", группы нетерпеливых матросов толклись вокруг тумб, превращенных в цирюльни, поторапливая доморощенных "брадобреев" (невзирая на последствия этой спешки). А ошалевшие морские пехотинцы чистили и полировали свое оружие, и так сияющее на ярком солнце.
   Сам смотр был внушающим почтение зрелищем: офицеры в полной форме и с кортиками, сопровождающие коммодора, медленно движущегося вдоль строя подтянутых матросов, лишь группа волосатых "африканеров" в грязных рубахах чувствовала себя униженно. Церемонию, правда, портило то, что внимание всех участников периодически отвлекалось событиями, происходящими чуть дальше к северу: буксир, на котором волокли "Бомбей", не выдержал, и на "Викторе" потратили чертову уйму времени, заводя новый. "Венус" сперва ушла дальше, а затем вынуждена была возвращаться против ветра, чтоб помочь людьми - и морская гладь, разделявшая противников, сузилась на удивление быстро. Даже когда коммодор еще был на палубе, немногие, кроме замерших в первых рядах морских пехотинцев, смогли удержаться от взгляда на север и обмена замечаниями по поводу увиденного - и когда процессия следовала через камбуз и нижнюю палубу, мистер Троллоп был вынужден крикнуть: "Разговорчики!" несколько раз, и записать имена наиболее речистых для последующего наказания.
   Как только общий сбор был закончен, боцман с помощниками громко и пронзительно засвистали к обеду. Каждый матрос знал, что команды приготовить корабль к бою ждать осталось недолго, ибо ветер изрядно посвежел за последние полчаса - и надо выбирать: либо идти в бой в своей лучшей одежде, либо лишиться своей порции говядины и пудинга с двойным количеством изюма. Большинство выбрали пудинг, и теперь ели его на палубе, возле своих орудий, держа его подальше от белоснежных рубах, шелковых шейных платков и брюк с лампасами. Едва был проглочен последний кусок, пришел долгожданный приказ. Бачки с едой исчезли и матросы, дожевывая на ходу, занялись привычным делом, убирая разделяющие орудийную палубу переборки и превращая ее в единое пространство от носа до кормы. Затем люди замерли на своих боевых постах, вглядываясь в находящиеся уже почтив пределах досягаемости вражеские корабли, и в еле видимых за кормой "Стонча" и "Оттера" - и тут на квартердеке возник Стивен, обремененный тарелкой с бутербродами.
   Доктор Мэтьюрин для команды "Боадицеи" был благословением Божьим: он мог не только обращаться к коммодору в небывало свободной манере, но и задавать вопросы, на которые не решился бы более никто из находящихся на борту - и получать на них вежливые ответы гораздо чаще, чем суровые отповеди. Джентльменские привычки не подслушивать приватные беседы давно уже приказали долго жить, и на квартердеке все немедленно замолчали, дабы не пропустить ни слова из беседы между коммодором и доктором.
   Доктор не разочаровал команду и на этот раз:
   - Что это, сэр, что я вижу? Золотые галуны, бриджи, шляпы с плюмажами. Позволь предложить тебе бутерброд. И вообще, ты собираешься атаковать, или как?
   - Я как раз об этом раздумывал. Но, видимо, дело зашло уже слишком далеко, так что придется. Ты заметил, что мы уже и к бою приготовились?
   - Ну конечно, я заметил. Не мог же я, бороздя моря все эти годы, не понять значение этого дикого бардака, когда каюты вдруг исчезают, мои бумаги и образцы летят во всех направлениях и упихиваются в ближайший рундук. Собственно, именно поэтому я и забрел сюда - в поисках спокойствия. Господи, как же они уже близко! Это будет очень нескромным, если я спрошу: что дальше?
   - Сказать правду, доктор, есть два пути. Корвет, как видите, отдал буксир, и идет под всеми парусами к Маврикию, несомненно, с приказами от коммодора. А сам коммодор идет назад, к "Бомбею". Теперь, если он решит использовать "Бомбей", если он выделил достаточно людей для обслуживания его орудий - то они будут действовать в паре. В этом случае нам надо пройти между ними, паля с обоих бортов. Но если он не решился разделить команду и просто прикрывает этим маневром уход "Виктора" - то драться мы будем один на один. Тогда мы должны сманеврировать ему под нос либо к квартердеку и взять его на абордаж. При этом не повредить его корпус и все это прекрасное рангоутное дерево, что сложено у него на палубе. Следующие десять минут покажут, как пойдет дело. Если он не уберет фок сразу после подхода к "Бомбею" - значит, тот не участвует в бою. На марсе! - заорал Джек, - Что видно на севере?
   - Ничего сэр, только шлюп, - отозвались сверху. - Горизонт чист. У шлюпа снесло кайт на гроте, ставят запасной.
   После этого на борту "Боадицеи" воцарилось длительное молчание: люди со своих мест поглядывали поверх уложенных вдоль бортов коек и из открытых портов на приближающуюся "Венус", развешенные от обломков рангоута сети расчерчивали палубу световыми квадратами, ветер жужжал и посвистывал в снастях.
   Минуты проходили, вот прошло и десять минут - и по кораблю пробежала волна приглушенных голосов. "Венус" не убрала фок и сейчас она уже оставила "Бомбей" прилично за кормой. Фрегат с обрубками мачт выглядел уродливым и неуклюжим, но, решившийся на бой, он был все так же опасен. Пушечные порты "Венус" были открыты, готовые выбросить массу разящего металла, на палубе было полно народу.
   - Мистер Сеймур, - приказал Джек, - оставить только фок и марселя. Откатить орудия, перезарядить картечью. Ни один выстрел не должен повредить корпус. Вымести ее палубы, но не троньте корпус! Слышите меня, эй там!? - крикнул он, возвысив голос. - Прислуга орудия, повредившая корпус, будет высечена! Мистер Холл, правьте ему под нос.
   Ближе, ближе... Мнение Джека о Амлане выросло: тот ставил на залп с близкого расстояния, который должен был нанести "Боадицее" фатальный ущерб, ставил все, ибо после поворота бортом "Венус" с ее малым количеством парусов на временных мачтах уже не успевала увалиться под ветер и превращалась в безнаказанно избиваемую неподвижную мишень.
   Все ближе, на борту все молчат, а противники уже сошлись на пистолетный выстрел. Грохнули носовые погонные орудия француза, тот начал поворот..., и в момент, когда перед глазами должен был появиться борт вражеского фрегата, Джек приказал:
   - Лево на борт!
   "Боадицея" быстро повернула, разворачиваясь "на пятке", и бортовой залп, обрушившийся на нее, не достиг своей цели - все мачты устояли. Треснул фока-рей, ядрами снесло два лисель-спирта, закачались обрывки вант, правая кран-балка была разбита, а правый анкер мотался как маятник - но Амлан потерял свой шанс!
   - Притирайся! - и фок пошел к рею, уравнивая скорости кораблей, пока фрегат скользил сквозь дым вражеских пушек. "Венус" поворачивала и сейчас стала уже практически по ветру, кормой к "Боадицее".
   - Людей на гитовы! - приказал Джек. - Мистер Холл, очистите ее квартердек справа и выбейте всех на носу.
   "Боадицея" рвалась вперед, и уже было ясно, что она достигнет "Венус" до того, как французы успеют перезарядить орудия.
   - "Африканеры" - на абордаж с носа! "Боадицея" - мы идем с кормы на их квартердек. И мы даем "африканерам" минуту форы, все запомнили? У пушек, целься точнее! - и Джек обнажил саблю. - Бонден, где мои пистолеты!?
   Сбоку обнаружился Киллик, держащий пару старых башмаков и с мундиром подмышкой.
   - Не идти же вам на абордаж в лучших туфлях с серебряными пряжками, ваша честь, и в лучшем мундире!? - он старался говорить сварливым тоном. - У вас и минуты не займет переодеться.
   - Чепуха, - отшил его Джек. - Все идут в лучшей форме, с чего мне поступать иначе?
   Морские пехотинцы "Венус" открыли огонь с кормы, но было поздно - "Боадицея" выходила борт о борт с французским фрегатом.
   - Огонь!!! - и картечь с визгом понеслась над вражеской палубой на высоте человеческого роста, дым заклубился, словно кто-то заштриховывал борт противника прихотливыми движениями. Марсовые уже забрасывали крючья на снасти француза, носы соприкоснулись со стуком, и Джек заревел:
   - "Африканеры", вперед!
   Секунду спустя сошлись и корма с кормой - и теперь корабли лежали рядом.
   Целую минуту Джек стоял во главе абордажной партии, а морские пехотинцы за его спиной разряжали свои мушкеты четко, как на параде, и стрелки с марсов выбивали орудийную прислугу. Целую минуту с носа неслись звон и крики, треск пистолетов и рев карронад, которые волонтеры с "Эфрикейн" развернули на шкафут "Венус". Затем с воплем: "Боадицея", за мной!" он прыгнул через издырявленные койки над бортом на ванты грот-мачты француза, рубя противоабордажную сеть и головы за ней, и дальше, на вражеский квартердек, сопровождаемый ревом толпы атакующих моряков.
   Перед ним оказалась шеренга морских пехотинцев - французские моряки на шкафуте отбивались от бешеной атаки "африканеров", и, до того, как их смяла волна атакующих матросов, маленький испуганный капрал попытался достать Джека штыком. Но Бонден перехватил мушкет за ствол, вывернул его из рук владельца, и, молодецки орудуя прикладом, уложил наповал троих, прорвав линию. На палубе за пехотинцами лежали несколько тел офицеров, и, остановив на них в какой-то момент взгляд, Джек разглядел форму французского капитана. Затем группа французов со шканцев левого борта, предводительствуемая молодым офицером, кинулась на англичан на корме с такой яростью, что смогла отбросить их на ют. Следующие несколько минут были заполнены злобой, парадами и выпадами, щелканьем пистолетов, ударами, скрежетом и хрипом.
   Но моряки "Венус" отнюдь не превышали числом противников, их теснили со всех сторон, мешая развернуться, они были изнурены долгим ночным боем и ослаблены потерями. Дух их был подорван видом быстро приближающихся "Стонча" и "Оттера" и осознанием неминуемого поражения. Какие-то хорваты, которым не было дела до разногласий французов и англичан, попрыгали в уже неохраняемый люк, остальные последовали за ними, ища безопасности в нижних помещениях. Оставшиеся на шкафуте французы кинулись в последнюю отчаянную атаку, коренастый широкоплечий матрос с ножом попытался зацепить Джека, тот со всей силы впечатал эфес ему в физиономию, повалил и отскочил в сторону... И тут на свободном пятачке у поручней заметил офицера, который протягивал ему саблю, указывая на корму, где юнга уже спускал флаг.
   Перекрывая оглушительный победный клич, летевший с кормы "Венус" и с "Боадицеи", Джек заорал: "Прекратить бой! Эй, на носу, "африканеры", прекратить! Они сдаются!"
   Противники медленно расходились, безразлично глядя друг на друга. Напряжение ушло, и вот уже установились новые отношения, вроде примитивного "общественного договора" - люди больше не могли убивать друг друга.
   Джек принял саблю офицера с вежливым наклоном головы и передал ее Бондену. Человек, сбитый им с ног, поднялся, и, не глядя на Джека, потащился к своим товарищам. Французы либо оставались там, где застало их окончание схватки, либо собирались в небольшие группки в полном молчании, словно акт капитуляции лишил их дара речи.
   Вопли радости с "Боадицеи" продолжались, их эхом подхватывали на стоящем в четверти мили "Бомбее" - там подняли вновь английский флаг, и освобожденный экипаж ревел, бесновался и размахивал руками, платками и шляпами с борта и с вант.
   - Коммодор Амлан? - спросил Джек офицера - и тот указал на одно из тел возле штурвала.
   - Жаль, жаль Амлана - заметил Джек, когда они со Стивеном сидели за поздним ужином. - Хотя, если подумать, он получил то, о чем только может мечтать любой мужчина.
   - Я бы, - хмыкнул Стивен, - предпочел мечтать о чем-нибудь получше. Картечь в сердце отнюдь не является пределом моих мечтаний, и такого подарка я предпочту всеми силами избегать. Да, похоже, твоя печаль на аппетит не влияет - ты умял уже восьмой бифштекс. И, что меня особенно удивляет, этот бой не вызвал у тебя последующей меланхолической реакции, что я так часто замечал ранее.
   - Это верно, - отозвался Джек. - В бою твой разум чист, а потом черная собака приходит в твое сердце. Список потерь, похороны, письма вдовам погибших, наведение порядка, связывать и сплеснивать, откачивать воду из текущего корпуса - чувствуешь себя то ли высосанным, то ли застывшим, как вода в канаве. Впрочем, бывают вещи и похуже. Но сейчас все иначе. Мы вышли из боя практически безнаказанными, но не в этом суть. Суть в том, что эта катавасия - лишь начало настоящего дела. "Эфрикейн" будет готов ко вторнику, с рангоутом, заготовленным в Сен-Поле и захваченным нами сегодня, "Венус" и "Бомбей" вряд ли потребуют больше времени при работе в две смены - корпуса их и так в порядке. Итого - четыре отличных фрегата, плюс "Виндем", три добрых шлюпа и все наши вооруженные транспорта. А на их стороне на плаву только "Эстри" и "Манш". "Беллону" и "Минерву" еще можно спустить на воду, а вот с "Ифигении" и "Нереиды" проку никакого, как говорится, "ни человеку, ни зверю" - как их не ремонтируй. Коммодора они потеряли, а капитан "Эстри" - просто болван. И где их боевой дух? Нет, Стивен, к концу недели мы с Китингом начнем претворять в жизнь наш план - и вот это-то и будет настоящее дело - и наплевать, что там скрутит меня после этого.
   - Прекрасно, дорогой мой. Политически Маврикий уже готов упасть в наши руки, как срезанная виноградная гроздь или плод манго - еще до того, как падет Иль Де Ла Пас. А сейчас, когда ты исправил последствия неудач и сделал даже больше, я верю, что губернатор Фаркьюхар будет в Порт-Луи в течении недели после высадки.
  
  
  
  Глава десятая.
  
   "Эти дни, любимая, я думал о тебе даже больше обычного, - писал Джек в своем очередном письме Софи. Письмо это он все вымучивал до приличного объема, с тех самых пор, как "Леопард" пришел из Сен-Поля, следуя на Кейптаун. "...и мне, конечно же, следовало уже давно написать тебе, не будь мы все так жутко заняты. С понедельника мы не знали покоя, все крутились, готовя эскадру к выходу в море. Такого шума - визга пил плотников, стука конопаточных молотков и воплей боцманов, ты в жизни наверняка не слышала. Бедного Троллопа, деятельного, но раздражительного офицера, хватил солнечный удар, а черного кузнеца после восемнадцати часов беспрерывного махания молотом унесли в глубоком обмороке, уже не черного, а серого. Но сейчас все позади, мы в море, а земля уже после восхода скрылась за горизонтом".
   Он, улыбаясь, глянул в кормовое окно "Боадицеи" - на идущую в двух кабельтовых в кильватере "Венус", чьи наполненные паруса сияли на солнце жемчужным блеском. За ней можно было различить "Эфрикейн" и, далее под ветер, три транспорта. Как корабль коммодора, "Боадицея" держалась в середине эскадры, перед ней шли "Бомбей" и "Виндем", а еще дальше на ветер растянулись в линию "Стонч", "Оттер" и "Грапплер". Транспорта за кормой тяжело переваливались, на них везли солдат будущего десанта.
   "Зрелище, дорогая, мы представляем весьма внушительное. Правда, некоторые из наших мачт лишали дара речи мастеров на верфи - но они в итоге работают, а это главное. Много запасного рангоута удалось взять с "Бомбея" и "Венус", но что за чертова работа была - дотащить их до порта! Я обещал команде половину порции грога на ужин, и им бы вполне хватило, но эти канальи нашли дорожку к французскому погребу. Боже, Софи, нас мотало всю ночь, матросы упились, как свиньи, семь моих и семь "африканеров" пришлось заковать в кандалы, да и из остальных ни один не мог взобраться на мачту. К счастью, "Оттер" смог взять "Бомбей" на буксир, иначе вряд ли мы бы вытащили обоих. Да, в тот момент нас мог бы взять тепленькими любой достаточно решительный французский бриг."
   "К утру большинство протрезвело, и я произнес перед ними речь о вреде пьянства. Но, боюсь, эффект от моих слов (хотя это были весьма хорошие и сильные слова) оказался невелик - ибо на берегу нам устроили такую встречу! Ракеты, бенгальские огни (правда, едва видимые из-за яркого солнца), салют со всех укреплений, троекратный. Губернатор, отличный парень, голова на плечах что надо, отлично меня понимает, когда увидел, что в порт привели два фрегата, хотел тут же напоить снова всю команду (хоть сам ничего крепче чая не употребляет). Еле успел убедить его, что надо "убирать сено, пока солнце не село". Полковник Китинг просто счастлив, что и высказал мне в самых сильных выражениях - и тоже согласился, что надо "ковать железо, пока горячо".
   Ничто не могло сдержать его рвения, когда он гонял своих штабных и прочую публику, дабы войска грузились на транспорты со всем снаряжением и в надлежащем порядке. Ибо могу сообщить тебе, дорогая (только поскольку это письмо не увидит никто, кроме тебя, да и то когда уже все свершится), что мы собираемся послезавтра захватить Маврикий, и наши надежды на счастливый исход велики."
   Джек прервался и бросил вороватый взгляд на Стивена Мэтьюрина, ибо написанное грубо нарушало основные принципы, которые его друг пытался вдалбливать в него постоянными нотациями.
   Стивен перехватил его взгляд и спросил:
   - Не желаешь ли хороших новостей?
   - Не откажусь.
   - Тогда тебе будет полезно узнать, что капитан корабля "Джефферсон Б. Лауэлл"...
   - Барка, Стивен. Американец - барк. И очень неплохой ходок, к тому же.
   - Пф! Он был столь любезен, говоря со мной, что рассказал о курсах, по которым он и его коллеги из Сент-Луиса берут маврикийские бумажные деньги. До нашего прибытия они шли почти один к одному со звонкой монетой, а затем упали до двадцати двух процентов. Потом они взлетали и падали в соответствии с ходом кампании, и после Иль Де Ла Пасс взлетели до восьмидесяти трех. А вот сейчас они вообще перестали котироваться, и расчеты теперь идут только за золото. Вот тебе холодное, объективное свидетельство.
   - Очень приятно слышать, Стивен, спасибо.
   С этими словами Джек вернулся к своему письму, а Стивен - к своей виолончели.
   "Китинг трудился, как пчела, не только из-за мыслей о нашей совместной кампании (и никогда еще, с момента изобретения корабля, я считаю, армия и флот не взаимодействовали лучше), нет, он рвался за двоих из-за сведений, которые узнал от освобожденных с "Венус" армейских офицеров. Они говорили, что генерал Аберкромби, их командующий, собрал войска со всей Индии. В их словах толку немного, ибо полковник их был убит в бою, а младшие офицеры знают только охвостья слухов и сплетен, но основная мысль состоит в том, что на Родригесе назначено рандеву нескольких полков из Форт-Вильям и нескольких частей с Мыса - а затем они прибудут на Реюньон. Идея, если подумать, идиотская, но Китинг из-за этого потерял покой. "Если опять тупая скотина в генеральских эполетах заявится, чтобы сожрать мой хлеб в тот самый момент, когда я намазал его маслом! - орал он в жутком возбуждении, - я продам мой офицерский патент тому, кто больше заплатит, и будь проклята такая служба! Опять лишиться славы, когда мы сделали всю работу - никакое существо этого не вынесет!" И он снова рассказал мне о штурме города в Индии, название которого я позабыл: где он подвел апроши к стенам, отбил все вылазки, пробил в стенах брешь и уже готов был начать штурм - когда явился генерал в паланкине, принял командование, приказал атаку и написал донесение, где присвоил себе все лавры. За это генерал был повышен в звании и отбыл в Бат пэром. Китинг добавил несколько довольно сильных метафор о Бате и старичье, готовом на все ради ленты, расшитой мишурой, но здесь я не рискну их повторить - чересчур горячи".
   Джек замер, придумывая остроту, в которой сочетание горячей воды и Бата давало бы замечательный эффект, но способности его лежали несколько в иных областях, и, пожевав перо, он продолжил:
   "Я, со своей стороны, тоже не смог вытрясти чего-то связного из бедняги Грэхема с "Бомбея". Он крейсировал против пиратов Персидского залива, а когда вернулся с жутким некомплектом экипажа - получил приказ принять на борт кучу солдат и идти на рандеву с "Илластриесом" (семьдесят четыре орудия), к югу от Пролива Восьмого Градуса. Всю дорогу его преследовали неудачи: через десять дней открылась изрядная течь в форпике и заставила его возвращаться, пробиваясь сквозь противные ветра и постоянно откачивая воду (люди его и так валились с ног от болезней). Затем бесконечные задержки и проволочки на верфи, он пропустил время первого рандеву, затем - резервного. В итоге поплелся один, страдая от перемежающейся лихорадки, к Порт-Луи, надеясь застать там нашу блокирующую эскадру. В итоге после долгого и кровопролитного боя его корабль был захвачен. Боюсь, из-за жары, лихорадки и волнений он несколько не в себе, иначе чем еще можно объяснить, что он спустил флаг перед шлюпом, приняв его в темноте за второй фрегат? (Да, это правда, тот несет оснастку корабля, наш старый знакомый "Виктор" о шестнадцати орудиях, но так обмишуриться...) Стивен о состоянии его интеллекта того же мнения, перед нашим отплытием залил его до горловин опийной микстурой и обрил чуть не до волдырей. Но, в любом случае, никаких приказов для Родригеса у Грэхема не было, так что сто к одному, что Китинга, как говорится, преследуют химеры. Но это видение подкрадывающегося, жадного до славы генерала, жаждущего присвоить себе завоевание острова и установление там власти британского губернатора, заставляющее его лезть из кожи, вполне меня устраивает, ибо совпадает с моим желанием выйти в море, пока "Минерва" с "Беллоной" еще не на плаву. (Ходят слухи, что не то роялисты, не то паписты, или и те и другие, проломили им днища адскими машинами, но я в это не верю - даже иностранцы не могут быть такими идиотами). Так что пусть будут химеры - лишь бы двигали в нужном направлении"
   - Стивен, - окликнул он сквозь басы виолончели, - как пишется "химера"?
   - Большинство, сколько я знаю, начинает с "х". Ты что, пишешь ей о буревестнике в моем ночном горшке?
   - Стивен, тебе не кажется, что "ночной горшок" - чертовски неподобающее для письма выражение?
   - Господь с тобой, Джек! Мать, самостоятельно растящую своих детей, тебе "ночным горшком" не смутить. Ну, напиши "талассодром", если тебе это кажется благозвучнее.
   Перо снова заскребло по бумаге, виолончель продолжила выводить мелодию - и тут в дверь постучал гардемарин, с докладом о парусе на правой раковине. Гардемарин заметил, что, судя по странному пятну на фор-марселе, это "Эмма".
   - Несомненно, она и есть - согласился Джек. - Как быстро они!
   "Эмма" была отозвана с Родригеса депешей с авизо, но ее не ждали раньше вторника.
   - Том Пуллингс будет на борту нынче же, - обратился коммодор к доктору, - надо пригласить его на обед. После мотаний туда-сюда вокруг Родригеса он будет очень рад куску свежей баранины.
   Был вызван Киллик и снабжен указаниями к пяти склянкам приготовить седло барашка, полдюжины бутылок красной "Констанции" и "утонувшего младенца" (вид пудинга с изюмом, не пугайтесь - прим. перев.). Они еще пообсуждали Тома Пуллингса, его одиночный поиск вдали от своих, его вероятный аппетит - и тут вернулся запыхавшийся гардемарин с выпученными глазами с докладом: "Стонч" только что доложил о четырех парусах на северо-востоке.
   - А что докладывает "Эмма"? - вопросил Джек.
   - Не знаю, сэр, - пролепетал гардемарин.
   - Ну так будьте добры, пойдите и выясните - раздраженно распорядился коммодор.
   Выяснилось, что "Эмма" не докладывала ничего. Не было сигнала о вражеских судах в пределах видимости, не гремела пушка для привлечения внимания. А ведь "Эмма" с отличным капитаном на борту была куда ближе к этим четырем кораблям, чем "Стонч". Вывод был очевиден: эти четыре паруса - суда Ост-Индийской компании... Или (холодная рука сжала сердце Джека) - это английские военные корабли.
   Джек в задумчивости вышел из каюты, прошел по палубе, окликнул "Эфрикейн", что выходит из строя и приказал сблизиться с "Эммой". До того "Боадицея" шла с малой парусностью, дабы уравнять скорость с тихоходными транспортами, теперь на мачтах распустились полотнища брамселей и со свежим ветром в бакштаг фрегат понесся не хуже скаковой лошади. Молочно белая кильватерная струя вытягивалась все дальше, носовой бурун вырос до клюзов, брызги летели от бака, образуя на солнце маленькие радуги. Дух экипажа взлетел невиданно, мальчишки и молодые марсовые громко хохотали, взлетая по вантам отдать бом-брамсели - однако несколько суровых энергичных окриков с квартердека мигом загасили веселье. Кормовые и шканечные вахтенные замерли, как мыши под метлой, передвигаясь едва не на цыпочках, более удаленные обменялись понимающими взглядами и тычками, а на баке пробормотали с понимающей ухмылкой: "Как бы не заштормило, ребята".
   Трудно что-то спрятать на военном корабле, и, хотя прибытие Джека и полковника Китинга с прощального обеда у губернатора наблюдали лишь несколько часовых морской пехоты и вахтенных, вся команда знала, что "кэп принял на грудь" и "был пьян как Ной". Говорили, что "его привезли на причал в тачке, а он ревел и требовал женщину, черную девчонку себе в койку". Команда понимающе пересмеивалась, цитируя его поучения о "злейшем грехе пьянства", пока он громогласно вопрошал: подтянут этот блок до нока до конца этой вахты - или ему еще подождать?
   Сейчас "Боадицея" шла самым подходящим для нее курсом, разбрасывая длинную волну и без усилий выдавая десять узлов, и, несмотря на дурные предчувствия, нельзя было не наслаждаться ее движением.
   - Вот так я всегда и представлял себе жизнь моряка, - заметил мистер Петер, редкий гость на квартердеке. В основном все свое время он проводил в маленькой клетушке ниже ватерлинии, деля его между морской болезнью и работой. - Вы не находите это восхитительным, сэр?
   - О да, это как бокал шампанского, - отозвался Стивен, и мистер Петер со значением улыбнулся, покосившись на изжелта-серого полковника Китинга, моргающего на солнце (на самом деле, в тачке привезли именно его, и именно он требовал: "Давайте совокупляться!").
   "Боадицея" и "Эмма" сближались с общей скоростью в шестнадцать узлов, и каждые несколько минут восточный горизонт отбегал на милю. Вскоре впередсмотрящий доложил о четырех парусах, что ранее заметил "Стонч", затем раздался крик, что еще два корабля видны на ост-норд-ост, и что за ними видны еще верхушки брамселей.
   Но уже шесть кораблей никак не могли быть "компанейцами". Джек несколько раз прошелся по квартердеку, все более мрачнея лицом, затем стащил с себя мундир, позаимствовал трубу Сеймура и полез на фор-брам-стеньгу. Он уже почти долез туда, ванты скрипели под его весом, а ветер трепал его длинные волосы, пытаясь унести их на северо-запад, когда он услышал, как дозорный бормочет: "... шестнадцать, семнадцать... Да их тут чертова армада! Чертова испанская армада. Эй, на палубе!"
   - Не ори, Ли, - буркнул Джек. - Я сам все вижу. Подвинься.
   Он устроился на рее и повел трубой с востока на северо-восток. Вот они: величайшая эскадра, какую он когда либо видел в Индийском океане. А во главе, напрочь убивая даже призрак надежды, шел двухдечный "Илластриес" под вице-адмиральским флагом.
   "Эмма" к этому моменту была уже как на ладони. Корабли уже успели обменяться сигналами, и сейчас транспорт, тяжело раскачиваясь, подходил с подветренного борта к обрасопившему фор-марселя и легшему в дрейф фрегату.
   Джек бросил последний долгий взгляд на военные корабли и транспорты приближающегося флота, и полез вниз, как иной человек спускается по лестнице собственного дома - не думая о лестнице и ступенях, а лишь о собственных проблемах. Он спустился на палубу и успел надеть мундир к моменту, когда Пуллингс взошел на борт. Контраст между сияющей белоснежной улыбкой на выдубленной солнцем физиономии лейтенанта и угрюмым взглядом коммодора бросился бы в глаза и самому неискушенному зрителю, но искренняя радость Пуллингса от встречи была столь заразительна, что губы Джека растянулись в ответ. Еще шире он заулыбался, когда увидел мешок с почтой, принимаемый со шлюпки "Эммы".
   - Никого тут не встретят с такой радостью, как почтальона, мистер Пуллингс! - провозгласил Джек, приглашая того в каюту.
   - Откуда путь держишь, Том?
   - Прямо от адмирала, сэр, - отозвался лейтенант таким тоном, будто это была лучшая, доставленная им весть.
   - От мистера Берти? - переспросил Джек, чей протестующий разум ухватился за последнюю надежду, что флот следует для усиления Явы под командованием совсем другого вице-адмирала и просто проходил мимо.
   - Так точно, сэр, - бодро отозвался Пуллингс, - и он вручил мне вот это лично для вас. Том вытащил из кармана свернутый в "собачье ухо" номер "Морской хроники" и вытряс из его страниц официальное письмо. Но, держа его на весу, вместо того, чтобы отдать адресату, он спросил:
   - Вы что, совсем не получали почты с момента нашей последней встречи, сэр?
   - Ни слова, Том. Ни слова с самого ухода с Мыса. Что-то не так - ни слова почти год.
   - Тогда я первый! - завопил Пуллингс, лучась довольством. - Позвольте пожелать вам и миссис Обри всего самого лучшего!
   Он схватил безвольную руку Джека, с силой сжал ее и показал страницу журнала, одновременно зачитывая вслух:
   "В Эшгроу Коттедж, Хилтон Адмирал, что в Хантсе, супруга капитана Обри, "Боадицея", произвела на свет сына и наследника...".
   - Дай сюда! - рявкнул Джек. Он схватил журнал, поднес страницу к свету и впился в нее взглядом.
   - "В Эшгроу Коттедж, Хилтон Адмирал, что в Хантсе, супруга капитана Обри, "Боадицея",... сына..." Черт меня побери! Господи, благослови! Боже, боже! Честное слово, меня словно в ад кинули и взяли обратно... Как обухом по голове! Киллик, Киллик! Бутылку шампанского сюда и доктора позови! Киллик, это тебе, Господь любит нас! - и Джек счастливо захохотал.
   Киллик принял пригоршню монет, медленно высыпал их в карман с видом крайней подозрительности, и вышел из каюты, неодобрительно сжав губы.
   Джек вскочил со стула, несколько раз прокружился по каюте с тихим счастливым смехом, переполняемый любовью, счастьем и внезапной пронзительной тоской по дому и семье.
   - Спасибо, Пуллингс, спасибо от всего сердца!
   - Я так и думал, что вы обрадуетесь, сэр, - отозвался Пуллингс. - Мы же знали, и миссис П. и я, как вы хотели мальчика. Девочки - это, конечно, замечательно, но это немножко не то... С ними не хочется быть все время, да и непонятно с ними - что из них получится. А мальчик! Наш пострел, сэр, если только у меня к тому времени будет корабль, выйдет в море сразу, как только оденет штаны.
   - Надеюсь, миссис Пуллингс и Джон в добром здравии? - осведомился Джек, но, еще до того, как он получил исчерпывающий ответ, в каюту ввалился Стивен в компании мешка с почтой.
   - Стивен, - провозгласил Джек, - Софи родила мальчика!
   - Правда? Бедняжка. Но ты, полагаю, теперь успокоишься.
   - Ну, - краснея, отозвался Джек, - я никогда и не заикался об этом, ты же знаешь.
   Он уже вычислил в уме, что далекое, пока безымянное чудо было зачато в ночь перед его отплытием, и теперь робел и смущался.
   - Ну что ж, желаю тебе радости с твоим сыном. Надеюсь, Софи в порядке? Ко всему прочему, - заметил он, глядя, как Джек возится с завязками почтового мешка, - теперь ты не будешь так уж против баронетства?
   - Господи, что со мной! - воскликнул Джек. - Первым делом - приказы!
   Он бросил мешок, разорвал пакет с адмиральским письмом и тут же обнаружил то, что ожидал: приказ по получении сего с максимальной скоростью проследовать на соединение с эскадрой на или вблизи Родригеса. Он рассмеялся и заметил:
   - Может, баронетство когда и придет ко мне, но здесь оно мне точно не светит. Я смещен.
   Он вышел на палубу и отдал приказ поднять сигнал о смене эскадренного курса, прочь от Маврикия, а затем другой - сплеснить грота-брас. Глядя на обалделое выражение на физиономии Сеймура, он понизил голос (насколько смог), и сообщил тому, что только что получил известие о рождении сына. Приняв поздравления офицеров с квартердека и заметив искреннюю радость в глазах ближайших матросов, Джек вернулся с Китингом, зазвав того "пропустить стаканчик". Бутылка вскоре опустела, почта была рассортирована, и, отдавая полковнику его пакет, Джек заметил:
   - Надеюсь, полковник, что ваши новости будут столь же хороши, как и мои, дабы возместить неприятности. Вы оказались пророком как минимум наполовину, и, боюсь, на Родригесе вас будет ждать генерал, как меня уже ждет адмирал.
   С этими словами Джек удалился со своими письмами на кормовую галерею, являвшуюся на корабле его маленьким персональным местом отдыха, оставив пораженного полковника, бледного и трясущегося от негодования.
   Незадолго до обеда он вышел с галереи и обнаружил в салоне одинокого Стивена. Пуллингс, узнав о новом курсе эскадры, понял, что с его стороны было бы не худо не спешить с известиями, которые стоили коммодору его планов и славы, теперь уныло торчал на юте у поручней, проклиная себя за неуместное усердие.
   - Надеюсь, что и у тебя нашлись хорошие новости, Стивен? - Джек кивнул на кучу распечатанных писем.
   - Отчасти, спасибо. Но ничего, что ввергло меня бы в радость, сравнимую с твоей. Ты, братец, разрумянился и аж светишься весь. Расскажи же, как там Софи?
   - Пишет, что никогда в жизни не чувствовала себя лучше. И клянется, что роды прошли легко, как письмо в щель ящика. Я знаю, Стивен, что к детям ты относишься примерно как старина Ирод, но...
   - Нет-нет. Я вовсе не такой упорный несгибаемый детоненавистник, хотя и разделяю мнение, что большинство детей - совершенно излишни.
   - Без детей не будет следующих поколений.
   - И оно и к лучшему, если посмотреть, во что мы превратили мир, где им предстоит жить. Сперва волчья стая сверстников, а затем больное, бесчеловечное общество - вот что формирует их. Но бывают, конечно, исключения: воспроизведение таких славных созданий как Софи, и, даже, осмелюсь заметить, как ты сам - безусловно, доброе дело. Но, боюсь, я тебя перебил.
   - Да я просто собирался сказать, что, может, тебе бы хотелось послушать, как Софи его описывает. Выходит, что это самый необыкновенный, исключительный ребенок...
   Стивен слушал с приличествующим любезным выражением, тем временем запах жареного мяса и лука поплыл на корму, барабан грянул "Сердца из дуба", созывая к обеду кают-компанию. Желудок Стивена к тому времени уже вполне был готов подхватить мелодию - а рассказ о замечательном младенце все продолжался:
   - Ты даже представить не можешь, Стивен, как это меняет все будущее мужчины - иметь сына! - возглашал Джек. - Вот теперь мне вполне есть смысл посадить в имении грецкий орех. Да что там, заложу целую плантацию дубов!
   - Девочки могли бы собирать грецкие орехи и бегать под дубами. А их внуки - уже срубить их.
   - Нет-нет, это совсем другое дело. Сейчас, благодарение Господу, у них есть приданное - и они неизбежно выйдут за каких-нибудь сальных типов с фамилией что-нибудь вроде Снукс... Стивен, согласись, это - совсем другое дело.
   Прямо перед пятью склянками Джека прервал приход Пуллингса, все еще не в своей тарелке, и до сих пор кипящего негодованием полковника. Ровно в пять склянок появился Киллик собственной персоной со словами:
   - Кушать подано! - и неподражаемым жестом ткнул большим пальцем в сторону столовой, куда и проследовала вся компания.
   Пуллингс ел свою баранину молча, без особого аппетита, полковник Китинг, хотя и мог, согласно обычаям, говорить свободно за коммодорским столом, оставался также нем, видимо, боясь спугнуть словами последний малый шанс, на который у него еще оставалась надежда. Стивен предавался размышлениям, хотя время от времени ему удавалось заполнять паузы в потоке бодрого красноречия Джека. Когда, наконец, долгий обед был закончен, выпили, чокаясь, теплого портвейна за короля, миссис Обри и новорожденного Потрясателя Вселенной, и гости удалились проветриться, Стивен сказал Джеку:
   - Я даже не могу сказать, чем я больше восхищаюсь: твоему неуемному чадолюбию, или твоему великодушию перед лицом разочарования. Не так еще давно ты бы предпочел, по примеру Нельсона, "приложить подзорную трубу к слепому глазу". Ты бы "не получил" этих приказов и взял Маврикий еще до того, как мистер Берти пронюхал бы, где ты находишься.
   - Ну да, я разочарован, я признаю. Сначала, когда я еще месяц назад понял, что задумал адмирал, у меня была мысль пройти западнее. Но это бы не прошло, ты понимаешь. Приказ есть приказ, исключение из этого правила бывает одно на миллион, и это явно не тот случай. Маврикий должен пасть на следующей неделе - кто бы не командовал, и кому бы не досталась слава.
   - Китинг настроен отнюдь не так философски.
   - Так Китинг и не получал новости, что у него родился сын. Ха-ха, съел, Стивен?
   - У Китинга их пятеро, обходятся папаше в копеечку, и, вдобавок, являются постоянным источником неприятностей. Так что известие о рождении шестого вряд ли бы погасило его возмущение, вот если б дочка - другое дело, ее он хочет давно. Странно, странно: данные чувства совершенно не находят отклика в моей душе - сколько я к ней не прислушиваюсь.
   Возмущение Китинга вполне разделяли на "Боадицее" и других кораблях эскадры. Общее мнение гласило, что права коммодора грубо попрали, его обжулили и теперь убирают с глаз долой чуть не пинком под зад. Ведь всем было известно, что в гавани Порт-Луи дожидаются два захваченных "купца" Ост-Индской Компании и еще несколько не менее лакомых кусочков. А теперь, после явления на театре военных действий абсолютно ненужных линейного корабля, восьми фрегатов, четырех шлюпов и чуть не двенадцати полных полков "омаров", призовые выплаты придется делить с этими "дармоедами" - и хорошо, если хоть на пару пинт пива хватит.
   Возмущение все нарастало, и, к моменту рандеву эскадр на Родригесе, достигло такого накала, что когда грохнул первый выстрел салюта с "Боадицеи" адмиральскому флагу, наводчик ляпнул:
   - Эх старина, жаль, что оно не было заряжено картечью! - а рядом стоящий офицер не приструнил его.
   С последним выстрелом салюта, и до того, как раздался ответ с адмиральского корабля, Джек распорядился:
   - Спустить вымпел. Мой катер - на воду.
   Уйдя в каюту снова простым пост-капитаном, он распорядился подать бриджи, шляпу с кокардой и мундир первого срока, дабы предстать перед адмиралом. Тяжело было пережить спуск своего вымпела, но его нельзя было оставлять в виду адмиральского флага без специального на то указания, но и уйдя вниз, Джек не обрел покоя. Чувство несправедливости происходящего жгло Киллика, подогреваемое дополнительной порцией грога, выданного экипажу, и, наконец, излилось на главную жертву. Своим самым сварливым тоном он заявил:
   - Нет у вас мундира первого срока, сэр. Весь кровью заляпан и прострелен, надо было, видите ли, щеголять на борту "Венус", когда можно было бы в две минуты переодеться, - он прошелся щеткой по галунам шляпы, протер ее рукавом, - но вам так или иначе его одеть придется, другой крысы испортили. Так что из мундира и бриджей - вот лучшее, что я смог сделать, я пришил старый эполет. А если этому сыну госпортского пердуна не понравится, он может...
   - Пошевеливайся! - прикрикнул Джек. - Подай чулки и вон тот пакет, и хватит бурчать тут без перерыва.
   То же самое мрачное негодование излучали гребцы, доставившие капитана Обри к "Илластриесу". Оно сквозило в напряженной фигуре рулевого, в том, как он грохнул по борту флагмана швартовочный крюк, содрав краску на ширину ладони, и в подчеркнуто ничего не выражающих физиономиях в ответ на дружелюбные взгляды и возгласы из портов нижней палубы.
   Адмирал Берти предполагал нечто подобное, ибо прекрасно осознавал, что он делает, и он подготовился к любой реакции... кроме дружелюбной. С самого начала адмирал надел маску бодрого добродушия, изрядно сдобренного весельем, он разговаривал так, словно не ожидал никакого недопонимания, не говоря уж о худшем, ничего иного, кроме согласия и готовности действовать.
   К своему удивлению, со стороны Джека он встретил именно такое отношение. Морской Устав не предполагал ничего иного - любой отказ подчиниться или хотя бы отклониться от выполнения приказа трактовался им, как нарушение дисциплины, подлежащее наказанию, но адмирал служил не первый год, и прекрасно знал, что флот на бумаге и флот в деле - далеко не одно и то же. Хотя в теории пост-капитан старшего срока был таким же его подчиненным, как и любой вновь произведенный гардемарин, на практике уязвленный коммодор имел кучу возможностей сделать жизнь своего обидчика невыносимой, не выходя при этом за рамки закона. Сам адмирал в свое время не раз прибегал к различным вариантам обструкции, и отлично знал, как это делается. Он приготовился к коварнейшим уловкам либо злобным нападкам (его секретарь присутствовал в полной готовности зафиксировать и засвидетельствовать малейшее грубое слово) - но тщетно, его обошли и застали врасплох. Он решил прощупать собеседника поглубже, и спросил: не удивлен ли разве Обри, что столько кораблей заявилось, чтоб стянуть его приманку? Но Джек, с не меньшей веселостью, ответил, что ничуть, и что чем больше будет их превосходство - тем меньше предстоит кровопролития (ненавистного ему, как любому нормальному человеку), и что его девиз: "Вместе - веселее". После этого адмирал и секретарь вопросительно переглянулись: уж не пьян ли капитан?
   Но подозрения не оправдались: на последующем совещании капитанов эскадры, созванном на борту флагмана, по запросу адмирала Джек Обри представил ясный и убедительный анализ ситуации, с фактами и цифрами. На горькие сетования об опасности рифов, окружающих Маврикий, жестоком прибое и малочисленности бухт, он предъявил карту - маленький шедевр гидрографического искусства, с изображением Флэт Айленд и Гранд Бэй, лично вычерченную им самим, с тройной системой пеленгов и двойными промерами глубин. Карта демонстрировала наличие достаточного места для стоянки семи кораблей и достаточного же количества защищенных пляжей для высадки десанта. Свой доклад Джек закончил выводом, что, учитывая приближение сезона штормов, он почтительнейше советует немедленную высадку.
   Адмирал считал также, но еще задолго до рождения капитана Обри его старая нянька говорила ему: "Тише едешь - дальше будешь". Потому решение он примет только после совещания, конечно, срочного! - с генералом Аберкромби и его штабом.
   Когда встреча закончилась, адмирал задержал Джека, дабы прозондировать его настроение, ибо или Обри являлся светочем послушания (а репутация на флоте у него была совсем иной), или имел какой-то козырь в рукаве, что заставляло адмирала нервничать. Ему казалось, что за всем своим явным почтением Джек определенно прячет отчужденность, граничащую с неуважением, а, поскольку адмирал не был законченным подонком, это казалось ему несправедливым. Опять же, адмирал частенько сталкивался с враждебностью подчиненных, он был сыт ею по горло, хотя она и служила ему запоздалым оправданием. И потому он позволил себе небольшой акт великодушия:
   - Кстати, Обри. Это, конечно, правильно, что вы спустили свой вымпел, но вы должны поднять его снова, как только ступите на борт "Боадицеи".
   Однако до того, как адмирал добрался до своей койки, он разнервничался еще больше. За это время, поскольку флот стал на якоре в бухте Родригеса, и шлюпки с визитерами шныряли туда и сюда, мистер Петер уже успел предстать перед своим близким родственником мистером Шефердом. Мистер Петер давно присматривался к доктору Мэтьюрину. Доктор воспользовался этим интересом, а с помощью потока писем из метрополии и отдельных вскользь брошенных замечаний (порой весьма неосторожных) он сумел бы убедить и не такого простака, что: генерал Обри, отец коммодора и парламентарий, видимо, ведет сложную игру и собирается сменить партию; что втайне он в прекрасных отношениях с кабинетом и просто нынче не имеет возможности являться в комиссию по производству и даже в само Адмиралтейство лично. Стивен слишком много занимался дезинформацией, чтоб это маленькое упражнение доставило ему хоть какое-то удовлетворение, но этот ползучий слушок достиг ушей того, кому предназначался через несколько минут после прибытия на флагман мистера Петера, и дело свое сделал. Он прекрасно объяснил обескураживающую беззаботность Обри: с человеком, имеющим таких союзников, стоило обращаться осторожно.
   На утреннем совете собравшиеся капитаны судов и старшие армейские офицеры обсуждали план вторжения, разработанный Джеком и полковником Китингом. Мольбы генерала Аберкромби и его штабных не спешить, были решительно отвергнуты адмиралом лично. Генерал выглядел удивленным и даже уязвленным, этот тучный пожилой джентльмен, набычась, взирал глазами навыкате как бы сквозь своих визави, не понимая - что случилось? Но после сорока пяти минут повторения своих замечаний он вынужден был сдаться под напором адмирала, и план был принят в практически неизменном виде, хотя и без особой радости. Через полчаса флагман с хорошим верхним бризом вышел в море и направился к северной оконечности Маврикия - к Флэт Айленд и пляжам за Порт-Луи.
   Завоевание Маврикия началось ни шатко ни валко, полки совершали марши и контрмарши совершенно как по учебнику, радуя генеральские сердца на обоих сторонах, солдаты истекали потом, но не кровью. Высадка прошла гладко, без противодействия, и теперь перед генералом Декэном встала нерешаемая задача. Его многочисленные милицейские части оказались бесполезны - многие ополченцы успели прочитать плакаты Стивена и прокламации губернатора Фаркьюхара, и их куда больше волновало возрождение их задушенной торговли, чем судьбы империи Бонапарта. Ирландские подразделения оказались ненадежными, а регулярные французские полки были чересчур малочисленны - соотношение оказывалось пять к одному не в их пользу, флот же его был блокирован превосходящими силами и бездействовал.
   Единственным, что оставалось французскому командующему, было пытаться сдерживать продвижение Аберкромби до тех пор, пока тот не оценит его сопротивление, как достойное и не предложит ему и его людям в Порт-Луи достаточно почетных условий капитуляции.
   В этом он преуспел, Аберкромби особенно хвалил отступление двух его фланговых батальонов в ночь на вторник, отошедших в полном порядке с Тьер Руж и Длинной Горы, причем им дважды пришлось перестраивать фронт. "Вот это - настоящие солдаты!" - воскликнул генерал.
   Пока совершались все эти ритуальные военные танцы, эмиссары сторон сновали туда-сюда, и, хотя Порт-Луи все еще номинально оставался французским, Стивен Мэтьюрин зашел в тамошний военный госпиталь без обычных маневров. Там он обнаружил сидящего на веранде Мак-Адама.
   - Как наш пациент нынче утром? - спросил он.
   - Ох, ночь прошла спокойно, благодаря вашей настойке, - удовлетворения в голосе Мак-Адама, однако, не ощущалось, - и с глазом чуть получше. А вот шея меня беспокоит - струпья, струпья и опять струпья, и сегодня выглядит так же жутко, как и до этого. И он во сне дергает повязку. Доктор Мартин предлагает зашить рану, стянув неповрежденную кожу вокруг.
   - Мартин - дурак. А с артериальной стенкой мы что делать будем, а с отслоениями тканей? Вот и остается: чистые перевязки, успокаивающие и никакого беспокойства - дабы физическая сила организма присутствовала в изобилии. Как его настроение?
   - Неплохо сегодня. И он спал с моего раннего обхода.
   - Замечательно, замечательно. Тогда нам, конечно, не нужно его беспокоить: сон - лучшее лекарство для него. Я вернусь как-нибудь днем, приведу коммодора. У него письмо от леди Клонферт, доставленное с Мыса, и он хотел бы доставить его лично и сказать Клонферту, как флот оценил его героическое сопротивление на "Нереиде".
   Мак-Адам фыркнул и скривился.
   - Думаете, не стоит? - осведомился Стивен.
   Мак-Адам почесался: у него не было ответа. Клонферт был очень странен в эти дни, он не разговаривал со своим врачом, не открывался ему более, а только молча слушал отдаленную канонаду час за часом.
   - Пожалуй, было бы лучше, если б вы зашли за несколько минут до этого. Мы бы посмотрели на его состояние, и, если он не будет чересчур возбужден, коммодор мог бы с ним повидаться - великодушно согласился старый доктор.
   И тут же, дабы скомпенсировать этот приступ доброты, брюзгливым голосом спросил:
   - Ну что, ваш Великий Обри, чую, уже ступил на землю острова, как Господь во славе своей? Как там дела, не поведаете?
   - В основном, как и предполагалось. Мистер Фаркьюхар уже высадился с "Оттера" и, ручаюсь, капитуляцию подпишут еще до обеда.
   Они поговорили о других раненых с "Нереиды": некоторые шли на поправку, некоторые стояли на пороге смерти. Юный Хобсон, помощник штурмана, которого просто-таки кастрировало осколком в конце битвы, переступил этот порог нынче ночью, возможно, к лучшему. Стивен кивнул и некоторое время рассматривал двух играющих гекконов на стене, слегка прислушиваясь к Мак-Адаму, рассуждавшему о словах французского хирурга о "невозможности спасти пациента, если жизненные силы оставили его". После долгой паузы он произнес:
   - Мак-Адам, вы знаете об этом аспекте медицины куда больше меня. Что бы вы сказали о пациенте, который не имеет ни ранений, ни вообще каких-то физических повреждений, но при этом утратил всякий интерес к жизни? Окружающий мир вызывает у него отвращение. Ну, скажем, школяр изучал Ливия, Ливий - его единственный интерес, его страсть. И вот на какой-то книге он споткнулся, он несет их домой и обнаруживает, что у него духу не хватает даже открыть ее. Ему уже неинтересны ни оставшиеся книги Ливия, ни какие-либо другие, он не смотрит на них, не открывает их. Скоро он обнаруживает, что физическое функционирование его организма ему также не интересно. Вы меня понимаете? В вашей практике встречались подобные случаи?
   - Конечно встречались. Это не такая уж редкость, даже среди деятельных людей.
   - И каков прогноз? Какова природа расстройства?
   - Полагаю, можно начистоту?
   - Именно.
   - Что до природы, полагаю, он вдруг осознал пустоту вокруг себя, и тут же увяз в этом осознании, как в смоле. Иногда это осознание пустоты находит приступами, но, коль это не так, то, по моему опыту, духовная смерть неизбежна, а она предшествует физической лет на десять или около того. Ну, если повезет, можно его вытащить за х...
   - Думаете, он еще способен к любви?
   - Отношения между мужчиной и женщиной я склонен называть страстью, впрочем, зовите как хотите: желание, вожделение. Главное, загореться как следует. На ранних стадиях, - добавил Мак-Адам, глядя на гекконов, - можно какое-то время держаться на опиуме.
   - Доброго дня, Мак-Адам.
   Выйдя на улицу, где становилось все жарче, Стивен нагнал двух искалеченных подростков, одного - с ногой, ампутированной до колена, другого - с пустым рукавом, приколотым к груди булавкой - гардемаринов с "Нереиды".
   - Мистер Ломакс, - крикнул он, - немедленно сядьте! Это просто сумасшествие, у вас же швы разойдутся! Сядьте сейчас же на этот камень, поднимите культю!
   Бледный Ломакс, похожий на призрака, опираясь на костыль и на шею товарища, допрыгал до бордюрного камня напротив какого-то богатого дома, и уселся на него.
   - Ну всего-то какая-то сотня ярдов осталась, сэр. Все наши с "Нереиды" уже там. От того угла можно видеть корабль - и мы взойдем на борт, как только поднимут флаг.
   - Чушь, - заявил Стивен. Но, немного поразмыслив, он постучался в дом, чуть позже он вышел оттуда со стулом, подушкой и двумя здоровыми обеспокоенными неграми. Ломакса аккуратно устроили на стуле, и негры отнесли его к повороту дороги, откуда небольшая группа ходячих выздоравливающих смотрела на свой фрегат, стоящий среди плотной группы "компанейцев", купеческих судов и военных кораблей в бухте Порт-Луи. Энтузиазм этой группы постепенно охватил и его самого.
   - Мистер Йо, - обратился он к лейтенанту с огромной повязкой, скрывающей большую часть лица, - вы бы могли оказать мне немалую услугу, будьте любезны. Мне пришлось оставить у вас на борту довольно ценную подушечку, и я был бы весьма признателен, если бы, взойдя на борт, вы организовали тщательнейший ее поиск. Я уже говорил об этом адмиралу и коммодору, но...
   Его слова утонули в радостном крике откуда-то справа. Крик распространялся, становился громче: французский флаг над крепостью дрогнул и пошел вниз. Когда же на смену ему взвился "Юнион Джек", казалось, что громкость победного клича удвоилась. Команда "Нереиды" тоже закричала, тонкими слабыми голосами, совершенно потонувшими в залпах артиллерии и, затем, в басовитых раскатах громового флотского салюта.
   - Я не забуду, сэр, - отозвался наконец Йо, пожимая Стивену руку. - Эй, там, передайте: спасти подушку доктора.
   Стивен побрел дальше, теперь уже спокойно, через город, которому опущенные жалюзи придавали вымерший вид. Несколько белых прохожих, встреченных на улице, выглядели такими подавленными, словно нагрянула чума, лишь черные, чья судьба навряд ли могла измениться к худшему, выказывали бодрость и веселье. Стивен зашел по делам в несколько мест, а затем встретился в назначенной точке с Джеком.
   - Я так понимаю, капитуляция подписана? - спросил он.
   - Да. На редкость щедрые условия, кстати. Они покинут крепость с развернутыми знаменами и горящими фитилями, под барабаны - и они не считаются пленниками. Но ты скажи, как там Клонферт? У меня в кармане письмо от его жены.
   - Я его сегодня не видел, он спал. Мак-Адам считает, что почти в норме. Думаю, он выкарабкается, если не случится осложнений, но, конечно, он жутко обезображен. Это, конечно, будет влиять на состояние его разума, а в подобных случаях разум пациента имеет огромнейшее значение. Я предлагаю тебе подождать под деревьями у ворот, пока мы с Мак-Адамом не закончим перевязку. Он может быть не в состоянии принять тебя.
   Они продолжили взбираться на холм, обсуждая церемонию капитуляции.
   - Фаркьюхар был просто ошарашен, что тебя не пригласили, - рассказывал Джек. - Он так отделал адмирала, мы не знали, куда глаза девать. Сказал, что твоя работа спасла неисчислимое количество жизней, и что пренебрежение необходимо искупить - ты должен получить почетное место на официальном обеде. Адмирал сделал обеспокоенную физиономию, закивал, как китайский болванчик, и заверил, что сделает все, что в его силах, в частности, обещал всячески превознести тебя в официальном донесении и тут же сорвался с места, как мальчишка - писать. Ибо депеша должна быть закончена до заката. Бесценный будет документ, ха-ха. Такой же, как и прочие донесения, но ведь займет целую полосу в "Газетт".
   - А кто его доставит?
   - Да не иначе, его племянник, или кто-то еще из любимчиков. Хорошенькая конфетка кому-то: доставить результат всех усилий последних пяти лет. Представление при дворе, благодарность от Его Величества, обед в Галдхолле, свобода того и этого, производство по службе или, по крайней мере, чертовски хорошее назначение. Надо будет отдать счастливчику мои письма к Софи, он ведь помчится впереди ветра, не жалея снастей, прямо в Англию. С такими-то вестями, собака везучая.
   Разум Джека унесся в Хемпшир, и все еще пребывал там, когда Стивен спросил, повысив голос:
   - ПОВТОРЯЮ: как ты думаешь, какой у нас следующий пункт назначения?
   - А? А, Ява. Точно Ява, будем разбираться с голландцами.
   - И в самом деле, Ява. Слушай, вот твои деревья. Вон скамейка. Я мигом обернусь.
   Госпитальный двор был в странном беспорядке. Дело было не только в смятой охране и снующих с целью утащить все, что плохо лежит людях, было что-то еще необычное. Стивен заторопился, услышав хриплый голос Мак-Адама, выкрикивающий что-то на гэльском, и протолкался через толпу обслуги, глазеющей на веранду. Мак-Адам был пьян, но не настолько, чтобы валиться с ног, и не настолько пьян, чтоб не узнать Стивена.
   - Расступись, эй! - крикнул он. - Дорогу великому врачевателю из Дублина! Зайдите и гляньте на своего пациента, доктор Мэтьюрин, тварь продажная!
   В комнате с низким потолком жалюзи были опущены от палящего полуденного солнца, и кровь Клонферта выглядела черной. Лужа крови не была большой, но это было все, что вытекло из маленького, тощего тела. Он лежал на спине, руки раскинуты и болтаются, неповрежденная половина лица красива и печальна, почти сурова. Повязка с шеи была сорвана.
   Стивен наклонился, попытался уловить пульс, выпрямился, закрыл Клонферту глаза и укрыл его простыней. Плачущий Мак-Адам сел на край постели, его буйство ушло вместе с криком, между рыданиями он говорил:
   - Его разбудили крики. "Что они кричат? - спросил он, - и я ответил, что французы сдались. Скоро придет Обри и вы получите назад свою "Нереиду". "Никогда, боже! - крикнул он, - только не из рук Обри! Сбегай, Мак-Адам, посмотри, не идут ли они?" И только я вышел за дверь - он сделал это! Столько крови, боже, он сделал это.
   Старик надолго замолчал, а затем произнес:
   - Ваш Джек Обри погубил его. Джек Обри погубил его.
   Стивен вновь пересек сверкающий двор, под деревьями ожидающий Джек поднялся навстречу... И его улыбка исчезла, когда Стивен произнес:
   - Он мертв.
   Они в молчании направились вниз, в город. Город уже ожил, магазины открывались, кто-то расклеивал прокламации, появились толпы гуляющих, маршировали армейские роты, проходили партии матросов с кораблей, образуя очереди у дверей борделей. Несколько французских офицеров четко отдали честь с хорошей миной на физиономиях. Стивен преклонил колени перед священником, спешащим со святыми дарами к постели умершего в сопровождении мальчика с колокольчиком.
   - Надеюсь, смерть его была легкой? - наконец спросил Джек тихо.
   Стивен кивнул, глянул на Джека своими светлыми безразличными глазами, оценивая его: высокого, полнокровного, здоровенного, полного сил, богатого и, в меру обстоятельств, счастливого триумфатора. Он подумал: "Нельзя винить вола за то, что лягушка лопнула, он тут не при чем". Но удержаться не смог, и заявил:
   - Знаешь, Джек, в гробу я видел вкус этой победы. Да любой победы, если она приводит к такому. Увидимся на обеде.
   Обед ни в какое сравнение не шел с теми, что бывали в Доме Правительства в губернаторство Декэна: многие повара и вся посуда исчезли в краткое междуцарствие, а шальная мортирная бомба разворотила часть стены. Но и в такой обстановке креольские блюда составили приятный контраст с жесткой диетой последних дней, к тому же церемония была идеальным местом для произнесения речей.
   "Видимо, - размышлял Джек, - что-то происходит с офицерами, получившими адмиральский чин, или его армейский эквивалент. Что-то, что заставляет их вставать на задние лапы и произносить длинные монотонные абзацы, перемежая их еще более длинными паузами." Несколько джентльменов уже поднимались, чтоб пробубнить неуклюжие комплементы себе, своим собратьям и своей стране, и вот на ноги с трудом взгромоздился Аберкромби с пачкой листков в руке.
   - Ваше Превосходительство, Ваши Сиятельства, адмирал Берти, джентльмены! Мы собрались тут... (два такта молчания) в связи с этим, эээ, счастливым событием (еще два такта молчания), чтобы отметить то, что я, если позволите, назову беспримерным подвигом, беспримерной совместной операцией, беспримерным сочетанием отваги, организации и, если позволите, неукротимой воли. (Пауза)... Я не имею в виду себя (Крики: "Нет!", гул одобрения). Нет-нет. Это все благодаря... (пауза) ...молодой леди из Мадраса!
   - Сэр, сэр, - зашипел адъютант, - вы перевернули две страницы! Обращайте все в шутку!
   Генералу потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к элегии о доблести Аберкромби и всех присутствующих, и в промежутке Джек с беспокойством посмотрел на своего друга: один из немногих приглашенных штатских, он сидел справа от губернатора. Стивен ненавидел речи, но, хоть и выглядел он бледнее, чем обычно, стоически все выносил. Джек с удовольствием заметил, что, кроме своего собственного, он прикладывается к стакану трезвенника-губернатора.
   Генерал загудел снова, вроде закончил, оказалось, что нет, собрался с силами и начал снова. Наконец он рухнул на стул, огляделся с угрюмым торжеством и припал к стакану с жадностью верблюда, только что пересекшего пустыню.
   Однако, пустыня его оказалась пустяком, ибо воздвигся адмирал Берти, свежий и бодрый, и закрутил речь на добрые полчаса. Первые его слова, что ему не угнаться за великолепным красноречием генерала, заставили Джека похолодеть, а когда адмирал начал расточать комплименты различным полкам, разум его отправился странствовать. Он как раз устанавливал купол обсерватории наилучшей конструкции на вершине Эшгроу-Хилл (конечно, купив вершину холма и сведя на ней деревья), когда почувствовал, что тон речи адмирала изменился, став более вкрадчивым.
   - За мою долгую карьеру, - говорил адмирал, - я был вынужден отдавать множество приказов, кои, хотя и делались на благо службы, иногда противоречили моим лучшим чувствам. Ибо даже адмиралы имеют лучшие чувства, джентльмены. (короткий почтительный смех в зале) Но сейчас, с разрешения Его Превосходительства, я исправлюсь и отдам один из наиболее любимых простым британским моряком приказов.
   Адмирал сделал паузу, откашлялся, и затем звучным голосом произнес:
  
   - Настоящим приказываю и требую, чтобы капитан Обри подготовил "Боадицею" к отплытию сразу по окончании обеда, дабы получить мои донесения Лордам-комиссионерам Адмиралтейства, и доставить их в Уайтхолл со всей возможной скоростью. А теперь, джентльмены - адмирал поднял бокал, - прибавлю тост: наполните до краев, до планширя - и выпьем за Англию, добрую и прекрасную, и за то, чтобы Счастливчику Джеку Обри сопутствовали каждую милю пути хороший ветер и полные паруса!
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"