Оберон смотрел брезгливо, словно на нечто мерзкое, заползшее на любимый сапог. Маб это не удивляло: король Светлого двора глядел так на всех окружающих без исключения.
Конечно, все высшие фейри с придурью и огромным самомнением, это королева отлично знала по себе, но эгоцентризм Оберона просто перешел давно и прочно все границы. Впрочем, и предпосылки были.
Оберон всегда был достаточно сильным и с хорошими лидерскими задатками, чтобы верховодить, не слишком напрягаясь, а уж постоянно ведущиеся войны между Дворами, различными одиночками, желающими занять теплое местечко, слуа и прочими агрессорами и вовсе подняли его репутацию на приличную высоту. Кроме того, что Оберон отлично соображал в военных действиях, он еще и обладал крайне неудобными для врагов дарами: его стихиями были Свет и Воздух. Король мог буквально ослеплять своих врагов, прожигать их насквозь, развеивая пепел, после того, как он выходил на поле, там оставались лишь пепелища с редкими обуглившимися скелетами. Естественно, постепенно даже до самых отбитых на голову дошло, что в прямом противостоянии ловить нечего, надо идти в обход, и вызовы на дуэль перетекли в область интриг и покушений с помощью ядов и прочего.
Не помогало.
К ядам Оберон оказался полностью невосприимчив, а пытающихся зарезать его в укромном уголке давил, как тараканов, не напрягаясь.
И в последние века все это привело к тому, что Оберон совсем зазнался: придворные его так облизывали, льстя и подхалимничая, что это перешло все границы, - король уверовал в свою исключительность и начал ехать крышей, как теперь понимала Маб.
В общем, очень неприятный противник для любого нормального существа: сильный и с манией величия. Ситуация усугублялась еще и тем, что сама Маб так и не успела нормально опробовать свои силы в боевой обстановке: сначала она менялась, и этот процесс все шел и шел. Затем навалились дела, причем все - срочные и важные. Потом просто не до того было: она пару раз проверила себя, убедилась, что Тьма ей все так же подчиняется, и успокоилась. Кто ж знал, что эта сияющая маньячная скотина так хорошо выберет момент?
А в том, что вызов не спонтанный, Маб была абсолютно уверена. В последнее время у Оберона с внешними врагами была напряженка, никто не спешил лезть на царя в самоубийственных атаках, и века мира начали придворных расхолаживать. Да, пока что никто и пикнуть против не смеет, но сколько времени пройдет, прежде чем в головах подданных заведутся вредные мысли? Внутреннее наведение порядка - это одно, а война с внешней угрозой - совсем другое. А там и до бунта может дойти... И каким бы могучим ни был Оберон, его тоже можно задавить скопом. Тем более иногда фейри получают такие неудобные для окружающих способности, что хоть беги. До Маб даже дошла пара обмолвок...
Поэтому следовало признать, что объект для публичной порки Оберон выбрал с умом.
Во-первых, он банально старше - на несколько тысяч лет, а для фейри возраст имеет огромное значение. Чем старше фейри или слуа, тем сильнее он становится.
Во-вторых, Маб сейчас в подвешенном состоянии: пусть никто не знает, что она прошла Лабиринт, окружающие-то не слепые! И не тупые, к сожалению. Смена имени, смена внешности, смена характера, пристрастий, целей и приоритетов. Это знак, что фейри меняется... А любому изменению требуется время, чтобы стать привычной рутиной.
А этого самого времени прошло очень немного.
В-третьих, Маб - тоже королевского достоинства и можно сказать, что внешний враг. Конечно, с Обероном она нигде не пересекалась, локтями не толкалась, но кого и когда это останавливало? А учитывая, что население ее Двора растет достаточно быстро и этот процесс не прекращается, даже к гадалке ходить не надо, чтобы выяснить причину вызова. Пусть к ней под руку шли нейтралы и свободные существа, уже появились несколько беглецов от других Темных... Кто сказал, что не будет перебежчиков от Светлых?
Такое надо пресекать быстро и жестоко, вот Оберон и подсуетился к своей и общей пользе.
Появление короля было пафосным и впечатляющим. Рослая фигура, еле угадывающаяся в окружающей ее пелене Света, закручивающийся замысловатыми спиралями Воздух... Оберон подавлял и буквально ослеплял своим величием и мощью.
Впрочем, Маб и сама не в пятку сморкается: поглощенная память Максвелла содержала много крайне интересных понятий и знаний. Поэтому к делу морального подавления противника она подошла творчески. Для начала переговорила с поселившимися у проклюнувшихся вулканов драконами, потом осмотрела своих подданных и выбрала самых устрашающих на вид, а также самых сильных и умных. Совместить желаемое оказалось нелегко, но Маб научилась добиваться нужного и получила то, что хотела. Да, за ее спиной не армия, но вполне боеспособный и очень опасный отряд. Да и прилет на драконах произвел правильное впечатление: чешуйчатые твари были крайне привередливыми... тварями и просто так кататься на себе никому не позволяли. Только если действительно их устраивал владелец земель, на которых они решили поселиться.
Земли Оберона драконами похвастать не могли.
Драконы расправляли и складывали крылья, словно невзначай упругими воздушными волнами поднимая тучи пыли и мелких камешков, летящих прицельно в Оберона и его придворных. Мелкая, но действенная пакость. Фейри морщились, брезливо отряхивались, защищались магией или личными способностями. Оберона такие мелочи не волновали: с его владением стихией воздуха король запросто мог оградить от летящей в них пыли не только себя, но и всех, кого пожелает, вот только желаний таких у него не возникало. Да и мыслей тоже. С чего вдруг? Альтруизмом Оберон отродясь не страдал.
Свита Маб приняла вид мрачный и опасный, не реагируя на начавшиеся перешептывания в стане противника: королева пообещала вздумавшим игнорировать ее указания идиотам медленную публичную казнь, и оказаться сваренным в кипятке никто не хотел.
Маб перетрясла гардероб, но одежда не отвечала ее требованиям. Пришлось импровизировать: свита Оберона впечатлилась. Много со вкусом подобранных украшений и полотнища черного шелка. По сравнению с закованными в броню подданными королева выглядела хрупким нежным цветком, экзотической птицей, прилетевшей из неведомых краев и присевшей отдохнуть на ветке. Блеск драгоценных камней и золота слепил глаза, отвлекая от наложенных на всю эту красоту заклинаний. Плюс и сама Маб расстаралась, выцарапывая на внутренних поверхностях древние символы, подсмотренные у Джарета в Лабиринте. Пусть Маб выглядит почти голой, она все равно что в тяжелом доспехе, закрывающем ее с головы до ног. И этого никто не видит и не ощущает.
Оберон, как всегда в последние века, был без доспеха. Это по молодости, ведя бой за боем, будущий король себя берег, опасаясь случайностей. А в последнее время щеголял богатыми одеждами, показывая, что настолько могуч, что защита ему без надобности.
Маб это устраивало: в прямое противостояние она ввязываться не собиралась. Раньше, до прохождения Лабиринта, у нее хватило бы мозгов полезть в бой, пыжась от осознания собственной крутости. Сейчас? Сейчас она поумнела.
Оберон не собирался рассусоливать: для него этот вызов на бой был муторной, но необходимой работой. Король шагнул вперед, величественным жестом отсылая придворных прочь, сияние, окружающее его, стало еще нестерпимей, воздух задрожал, словно над раскаленной поверхностью. Маб, замершая изящной статуэткой, взмахнула руками. Сработало первое заклинание, примененное ею к себе самой: ускорение. Все вокруг замедлилось, а сама Маб стала не только двигаться быстрее, но и время вокруг нее и для нее потекло быстрее: еще один подарок Лабиринта.
Оберон казался улиткой, ползущей под самыми первыми лучами солнца.
Затем сработало второе заклинание.
Пальцы закоченели, когда из крупного голубого камня, украшающего золотой перстень, вырвалась волна холода.
У Маб было мало времени, она сделала все, что смогла, загнав в перстни заклинания. Простые, но максимально сильные. Предельно низкая температура, чудовищный холод. Он ударил волной, накрывая и Оберона, и землю вокруг него. Король замер: холод не причинил вреда - слишком сильными оказались щиты Оберона, но заставил остановиться. Вторая волна ударила следом, примораживая его к трескающейся на глазах земле. Третья. Четвертая. Щиты стали видимыми: огромный радужный пузырь, окружающий Оберона со всех сторон. Со всех... Кроме подошв.
Сработало третье.
Заключенное в камень перстня драконье пламя заставило щиты затрещать от нагрузок. Струя огня лилась и лилась, стекая по защите, заставляя короля напрячься, и тут вновь его накрыл холод, и щиты просто лопнули.
Это для Маб время неслось, для остальных оно тянулось патокой. Оберон только наращивал мощь, сделав шаг, а его уже лишили защиты. Последняя морозная волна накрыла его с головой, Оберон зарычал, призывая подвластные ему силы. Промороженный воздух раскалился... И заледеневшее тело короля, резко нагревшееся, покрылось глубокими ранами, словно он попал под тысячи невидимых острых лезвий. Кровь падала на землю, рассыпаясь пеплом.
- До третьей крови, - прохрипела Маб, высоко вскинув подбородок. Ее шатало, но она держалась из последних сил. Пальцы скрючило, перстни придется снимать вместе с мясом и кожей. - Я победила.
Оберон, которого подхватили под руки, тут же начиная обихаживать и лечить, смотрел с дикой ненавистью и недоумением. Непобедимый воин никак не мог понять, почему проиграл.
А не надо играть с противником, считать себя непобедимым, а остальных - не стоящими его внимания слабаками. Ей помогли банальный расчет и разница температур. Оберон со свитой исчезли в портале, и Маб повалилась на руки сопровождающих, теряя сознание. Игры со временем уже аукнулись, а чем еще придется платить... Посмотрим.
***
- Мыр-р-р!
Мерлин молча протянул руку, и котенок подбежал ближе, начиная тереться всем маленьким тельцем.
- Мыр-р! - маг поднял требовательного питомца, прижимая к груди. Малыш замурчал, лапками наминая теплую тунику из лучшей шерсти. Этуэлл молча смотрела в камин, вертя в руках тяжелое красное яблоко. Думы ее были невеселыми: неделя выдалась суматошной и богатой на не самые приятные откровения.
Только она порадовалась, что сын вернулся из такого внезапного визита в Брокенский лес, только подлечила полученные им в бою раны, только облегченно вздохнула, узнав, что один из неуловимых врагов мертв с гарантией, как реальность вновь показала, что не стоит ее недооценивать.
Вновь вылезли последствия ритуала Познания.
Сейчас Этуэлл буквально поедом себя ела за то, что не поняла, не доглядела... Эти проклятые кожи аукались до сих пор, каждый раз напоминая о себе. Мало им было Притворщика, так теперь опять вылезло его наследство! И что тут поделаешь, все легло один к одному... Сначала война. Бой с Вортимером, ранение. Потом Брокенский лес, бой с Гентом. Мерлин вернулся домой измученным, хорошо хоть, целым, Этуэлл отвалила немалую сумму за эликсиры, поставившие его на ноги быстро, безболезненно и качественно. Вернулся Утер - гордый, как неизвестно кто. Естественно, закатили пир, жонглеры и ваганты прославляли могучих Драконов: одного с крыльями, другого без, но такого же опасного. Мерлин только хмыкал: все эти певуны были щедро прикормлены Амврозием и пели только одобренные королем песнопения, восхваляя мудрого правителя, имеющего таких замечательных брата и сына.
В общем, все хорошо, все прекрасно, вот только недолго.
Выздоровевший Мерлин решил окончательно овладеть вторым обликом, ведь спонтанное обращение - это хорошо, а по собственному желанию - еще лучше. Пошел в лес, выбрав самую тихую область, начал тренировки... Все было просто чудесно, пока в один из дней не натолкнулся на браконьеров. Впрочем, были они браконьерами, нет - непонятно, оленя, которого волокли на шесте эти мужики, Мерлин сожрал вместе с костями и рогами, хорошо хоть, точно помнил, что он был. А еще лучше то, что не сожрал вместе с оленем и тех, кто его волок на своих плечах...
Увидев нарушение королевского эдикта о потраве крупной дичи в королевском лесу, Мерлин озверел. Буквально.
Первым между жерновами челюстей очутился олень. Дракон распотрошил его в мгновение ока, с рычанием отрывая куски, пока незадачливые охотники разбегались в стороны. Слегка утолив голод, Мерлин забросил остатки туши на дерево, после чего взмыл в небо. Первого убегающего браконьера просто раздавил, свалившись прямо на него с высоты. Второй попытался бежать не по тропинке, а между деревьями. Не помогло: Мерлин прицельно плюнул струей огня, а потом наблюдал, как сгорает жутко орущий от боли мужчина. Третий и четвертый попытались поразить летающую напасть стрелами: пусть луки были не особо мощными, а стрелы - охотничьими, если попадет в глаз, мало не покажется.
Им и не показалось.
Что перемкнуло у него в голове, Мерлин так и не понял. Он вообще помнил произошедшее урывками, а потом - сплошная пустота. Очнулся маг на вершине крутого холма, окруженного лесом, весь в крови. Прямо перед ним находился огромный грязный валун, который он явно откуда-то выкопал и приволок на вершину. А на валуне...
Он стоял, оцепенев, и пялился на дело рук своих. Своих, тут не было никаких сомнений. Ласковое солнце заливало его своими лучами, тихо шумел лес, пели птицы... На импровизированном алтаре у его ног лежал труп мужчины с развороченной грудной клеткой. Ребра рассекли, вывернули наружу, чтобы достать сердце, и это сделал он: Мерлин, находящийся в ступоре, все равно видел, что у него руки буквально по локоть в крови. Он опустил глаза: у подножия холма валялись части еще одного тела, все отдельно - руки, ноги, туловище, голова. Сердце, видимо, тоже валялось где-то там, по крайней мере, маг на это отчаянно надеялся: лицо стянула подсыхающая кровавая корка, а на губах чувствовался металлический привкус.
Это было не все: он стоял голышом, покрытый похожими на пляшущих человечков символами, и когда повел плечами, то, что он принял за плащ, соскользнуло, свалившись на землю. Искусно содранная целиком человеческая кожа, влажная, сочащаяся кровью.
Хуже всего было то, что никакого неприятия ситуации не было. Мерлин чувствовал себя бодрым, здоровым, поступившим правильно: солнце следует почитать и приносить ему жертвы, чтобы оно освещало землю, дарило урожай и защищало от нечисти.
Никакого ужаса, отвращения и раскаяния, только уверенность в правильности своих поступков.
В голове звучало эхо слов гортанного языка, который он теперь отлично понимал, и все казалось, что величественный Кецалькоатль встряхнет изумрудной гривой, а Мишкоатль, Белый облачный змей, пролетит по небу, унося ночь и звезды, а Тонатиу озарит все сущее солнечными лучами.
Принесенные богам жертвы медленно рассыпались золотым песком под взглядом пытающегося осознать так резко изменившуюся реальность мага. Мерлин стоял на вершине холма долго, и ледяной ветер и собственная нагота его совершенно не беспокоили. Земля под босыми ступнями была теплой и мягкой, он буквально чувствовал, как просыпаются семена травы, готовясь проклюнуться. Ветер обтекал тело, Мерлин дождался, когда песок уйдет глубоко в землю, и направился вниз, искать останки браконьеров. Собрав трупы, Мерлин сжег их драконьим пламенем и полетел домой, размышляя, где приземлиться, чтобы после оборота не ослепить окружающих своими достоинствами. Стесняться ему нечего, но нормы приличия для того и созданы, чтобы человек отличался от скота.
Хорошо хоть, мать помогла: набросила плащ и отвела слугам глаза. В замке его первым встретил котенок, на которого стража поглядывала с опаской и недоумением. Лысое создание, получившее имя Мохнатик, требовательно запищало, намереваясь залезть на ручки. Этуэлл подхватила страшилку и отправила сына мыться, одеваться и есть. А потом в кабинет, рассказывать.
И вот теперь Мерлин сидел, гладил котенка, одетого в пошитую из самого мягкого сукна одежку личной швеей королевы, и грелся, пока Этуэлл переваривала рассказ.
Мохнатик неожиданно встал на задние лапки, опираясь на грудь Мерлина, и зашипел, ударив когтями по шее. На миг магу показалось, что вместо котенка напротив него стоит огромная призрачная черная кошка, увешанная золотыми украшениями. Раздался мелодичный перезвон, а затем словно лопнула завеса, и Мерлин осел в кресле, тяжело дыша.
Неестественное спокойствие лопнуло, развеялось, он неожиданно вспомнил все, что творил, как убивал браконьеров, как приносил их в жертву чужим богам. Мохнатик рычал, и в тонком голоске малыша слышались громовые раскаты гораздо более могучего существа. Маг распахнул сюрко, пряча явно спасшего ему рассудок кроху за пазуху.
Кто бы ни подкинул ему котенка, он сделал доброе дело. В голове теснились знания о другом, чужом мире и стране. Мерлин не жалел о том, что совершал жертвоприношения, но и продолжать привлекать внимание тех богов не собирался. Он смутно помнил огромные ступенчатые пирамиды, скатывающиеся по ним трупы, жрецов в содранных с живых людей кожах, надетых на манер плаща, вырванные сердца, горящие в жертвенном огне, и бесконечные войны за живые ресурсы.
Нет уж. Им такого внимания не требуется. И так хватает собственных чудовищ, одна Дикая Охота и слуа с сидхе чего стоят.
Теперь история с подарком Гента стала еще более мутной. Соображалось плохо, тяжело, но после обсуждения и Этуэлл, и Мерлин пришли к выводу, что есть еще одно дно в этой истории. Третье, четвертое... Непонятно какое по счету, но есть.
То, что Гент был всего лишь исполнителем, понятно. Он передал кожи, а потом ждал в заранее приготовленном месте гарантированного появления жертвы. Он недаром сидел в Брокенском лесу, и манок тоже не с бухты-барахты взялся. А вот кто заказчик... Неизвестно.
Неожиданно громыхнуло, вырвав мать с сыном из мрачных размышлений. В коридоре загрохотали шаги, и в распахнувшуюся дверь ворвался Утер.