Федор Игнатьич Гундосый сморщился, прикрыл глаза и гулко, с протяжным взвывом, чихнул. Тут же в стену ему заколотили и голосом Сашки Панкратова предупредили:

- Я тебе почихаю. Ты мне почихаешь. Убью!

Гундосый не убоялся страшной кары и с наслаждением и оттяжкой чихнул еще раз. В дверь стали ломиться, и Федор Игнатьич из предосторожности третий чих отправил в подушку.

Гражданин Гундосый, деливший четырехкомнатную коммуналку с гг. Гариллазом, Гехванидзинжадзе и Панкратовым (у которого, собственно, была своя двухкомнатная квартира, где обитали его жена и две дочки, но терять жилплощадь не хотелось, и поэтому семья Панкратовых пребывала в фиктивном разводе), простужался много и часто. Причем простуда атаковала его независимо от времени года, цветения амброзии или тополиного пуха. Склонен к простуде был Федор Игнатьич, что уж тут говорить.

Иногда насморк, свойственный Гундосому, приводил к неожиданным последствиям. К примеру, однажды, делая себе ингаляцию, Федор Игнатьич неведомым образом явился в виде призрака жителям дома номер пять по улице имени героя революции Ковтюха, хотя коммуналка Гундосого находилась на улице имени героя революции Орджоникидзе (чему очень был горд друг и соратник товарища Серго Гехванидзинжадзе). Немало пришлось пережить борцу с простудой, чтобы выяснить этот досадный феномен. Но в тот день, о котором сейчас пойдет рассказ, произошло что-то совсем невероятное.

Насморк подкрался незаметно. Федор Игнатьич открыл окно, вдохнул полной грудью аромат весны, фыркая по-лошадиному, помотал головой и сказал:

- Хорошо-о-о!

И тут же это самое "хорошо" превратилось в "плохо". Потому что кончик носа Федора Игнатьича зашевелился, а сам он съежился и в испуге посмотрел в зеркало на быстро краснеющий нюхательный отросток. Потом засуетился, кинулся к шкафу и стал в спешке выбрасывать оттуда разные предметы одежды, стараясь добраться до платка. Но было поздно. Первый шмыг, потом другой - и Гундосый раскатисто, на всю коммуналку чихнул.

- Чтоб его! - молвили за стенкой голосом Гариллаза.

- Простите, - гнусаво сказал Гундосый.

После описанных выше препирательств нос Федора Игнатьича был погружен в подушку, и последующие чихи производились прямо туда. Было немного жалко новую, вчера только надетую наволочку, но себя было жальче - разбуженный Панкратов за каждый лишний громкий звук мог навалять по шее.

- И очень просто, - подтвердили мысли Гундосого, грохая кулаком в стену.

- Иди к врачу! - посоветовал в замочную скважину Гариллаз. - К лору.

- Не знаю я такого врача - Лора, - бузил Гундосый. - Рыськина знаю, Капленосова тоже. Этот, как его, Валерий Ефимович - тоже очень хороший доктор - но мне к нему еще рано. А Лор кто?

- Балда! Лор - это ухо-горло-нос, по-нашему! - встрял Панкратов. - Иди сейчас же! Он как раз с восьми!

- Восьми-мосьми, слушай, спать давай, э? - по-видимому, старика Гехвана разбудило не пушечное чиханье Гундосого, а ворчливое бормотанье соседей.

- Спи, что ж с тобой делать-то, - дерзко сказал Сашка и, прижавшись губами к щелке в двери простуженного, прошипел. - А к доктору ты сходи, не то пожалеешь!

Федор Игнатьич вздохнул, но делать было нечего, пришлось собираться. Взяв в дорогу, по примеру мушкетера Арамиса, дюжину носовых платков, Гундосый бочком выскользнул из комнаты, получил напутственный тычок под копчик от Пакратова и, ссыпавшись по лестнице, выкатился на улицу.

Погода располагала к задушевному пению и призывала ко всеобщей любви. Но Гундосому было не до этого. Сначала необходимо было разобраться со строптивым носом. Поэтому, едва завидев приземистое серое здание больницы, Гундосый ускорил шаг, надеясь вернуться к полноценной жизни уже здоровым. Тогда он наверняка сможет ей (жизни) порадоваться.

Встретивший его человек в белом халате был немногим ниже Федора Игнатьича, но куда как солиднее. Он сложил руки на животе, хитро посмотрел на Федора Игнатьича снизу вверх и сказал:

- Мы вас слушаем.

- Господин Лор, извините, не знаю вашего имени отчества, - начал Гундосый, но доктор выпустив из объятий пузо, замахал руками.

- Вас, вероятно, ввели в заблуждение. Я, батенька, только по профессии - лор, а зовут меня Кыськин Михаил Петрович.

- Простите, а не родственник ли вам будет...

- Нет, не родственник, - быстро сказал лор. - Все над этим подшучивают, а мы отдуваемся. Нет, наш невропатолог - Рыськин Петр Михайлович, а я, соответственно, как сказал бы Сергей Михалков, енот, да не тот.

Федор Игнатьич был знаком с культурным наследием советского поэта, посему деловито посмеялся.

- Так что вас беспокоит, молодой человек? - вернулся к прерванной было теме ухо-горло-нос. - Кстати, и вы уж представьтесь, а то как-то неудобно получается.

- Гундосый я, - сообщил Федор Игнатьич. - Понимаете, насморк меня замучил!

- Ну, насморк - это дело поправимое, - весело сказал лор. - Сделаем несколько анализов, определим, какой он формы - и гундосости вашей как не бывало!

- Извините, доктор! - напыщенно заявил пациент. - Гундосый - это моя фамилия!

- Ах, вот как? - нимало не смутился Кыськин. - Поверьте, в этом нет ничего постыдного. Вот, к примеру, у одного из моих пациентов фамилия Крапчатый, а у другого, здоровенного такого мужика - Пунечка.

Далее последовал обычный в таких случаях разговор, когда то один, то другой его участник хлопает другого по руке и кричит: "Это что! А вот у меня был знакомый...". Наконец, когда обмен смешными фамилиями иссяк, отсмеявшиеся доктор и пациент приступили к делу.

- Ну, рассказывайте симптомы, - потребовал Кыськин. - Кроме обычных, разумеется. Наблюдается что-либо необычное, что отличало бы нормальный насморк от особой его формы?

- Ну-у, - замялся Гундосый. - Этот как-то неожиданно начался. Знаете, сначала было такое жжение, а потом как будто кто-то мой нос изнутри щекочет. Дергает за волоски. Вот, и еще иногда, особенно когда высморкаюсь, такие уколы, как иголочкой. Непорядок! - он строго посмотрел на врача, как будто тот сам дергал его за волоски и тыкал в нос иголками.

- Оч-чень любопытно, - покачал головой тот. - С таким штаммом я еще не сталкивался.

Он встал и принялся перебирать лежащие на подносике инструменты, неприятно ими звякая, отчего у Федора Игнатьича по загривку с топотом пробежала стая мурашек.

- Может, я своими средствами, - проблеял он, пытаясь приподняться - коленки что-то ослабли. - Пополощу там, покапаю, подышу...

Тут он вспомнил, как "подышал" в прошлый раз, и, совсем обессиленный, рухнул в кресло.

- Ничего страшного в медицинском вмешательстве нет, - наставительно сказал доктор, поворачиваясь к задрожавшему пациенту с двумя ужасными на вид металлическими предметами. Гундосый тихо сказал:

- Лю-уди...

И потерял сознание.

Очнулся Федор Игнатьич совсем скоро. Над его многострадальным носом водил ваточкой с нашатырем озабоченный лекарь.

- Знаете, - сказал он, - многое я в своей жизни видывал. Но такого...

- Я понимаю, - слабо отозвался Гундосый. - Я все понимаю. Здоровый мужик, как малое дитя, валится с кресла...

- Да при чем тут это, - отмахнулся врач. - В моей практике были случаи, когда ребенок брал в заложницы медсестру, угрожая, что выбросит ее в окно, если ему начнут удалять гланды... Это все пустое. Но то, что у вас в носу...

- А что у меня в носу? - струхнул Гундосый.

- А вот, полюбуйтесь-ка, - и Кыськин, взяв оробевшего пациента за рукав, подвел его к микроскопу.

- Вот что мне удалось извлечь из ваших носовых пазух, - прокомментировал врач то, что находилось на предметном стеклышке, и что со страхом обозревал сейчас Гундосый.

По стеклышку бродил очень одинокий космонавт. В скафандре и гермошлеме, он мрачно расхаживал взад и вперед, изредка поднимая голову и грозя кулаком чему-то свыше (по-видимому, решил Федор Игнатьич, и мне тоже).

- В вашем носу их целая колония, - обрадовал его врач. - Космический корабль, по-видимому, был затянут в вашу левую ноздрю сильным вдохом, и каким-то образом ухитрился застрять. При попытках старта пламя из дюз обжигало вашу слизистую - вот откуда ощущение жжения. А особо рассерженные экземпляры то и дело принимаются палить из разнообразного оружия во все стороны - вот вам и уколы иголкой. Так что все вполне объяснимо.

- Скажите, доктор, - оторвался от микроскопа Гундосый, - а почему вы так спокойно об этом говорите? Вас не потрясло появление летающей тарелки в моем органе нюха?

- Знаете, голубчик, - ласково сказал Кыськин, - ведь я уже много лет состою в клубе уфологов-любителей, и поэтому зрелищем инопланетных кораблей, пусть даже в чьем-то носу, меня не удивить.

- Так что же мне делать? - слезливо спросил Федор Игнатьич, уже представив, как он станет местным экспонатом, и дюжины новоозерчан будут приходить к нему домой с увеличительными стеклами, чтобы понаблюдать за приключениями звездных робинзонов в его левой ноздре. - Выковыряйте их как-нибудь! Тоже мне - шоу "За стеклом"!

- Увы, - развел руками лор. - Правила клуба уфологов-любителей запрещают мне наносить вред любому инопланетному разуму. Только контакт!

- Так вступайте в контакт! - возопил Гундосый. - Мне нос надо очистить!

- Посудите сами, - ласково увещевал пациента врач. - Ну как я могу войти в контакт, скажем, с микробом? Они же очень маленькие. Даже мой голос для них все равно что грохот обвала.

- А шепот? - не унимался Гундосый.

- Как грохот маленького обвала, - не утешил его врач. - И вообще, подождите немного - вдруг они улетят сами?

- А если нет?

- Должны, - успокоил его доктор. - Кстати, вот то единственное, что я могу для вас сделать. Мы сделаем операцию по освобождению их корабля. Он достаточно громоздкий и поэтому с помощью новейшей техники сделать это, мне думается, удастся.

...После того, как действие наркоза прошло, Федор Игнатьич отморгался и посмотрел в теплые глаза Кыськина.

- Операция прошла успешно, - сказал тот. - Одна из ножек звездолета зацепилась за луковицу волоска в вашей ноздре. Теперь мы его удалили, и корабль на свободе. Они готовятся к отлету. Кстати, того космонавта, которого мы с вами наблюдали, я вернул на место.

- Каким образом? - слабо спросил Федор Игнатьич.

- Просто вдул его вам в нос. Он, по-видимому, так и не понял, что с ним произошло.

- Я могу пойти домой? - поинтересовался Гундосый, чувствуя себя все лучше и лучше от радостного сообщения.

- Конечно! Только дайте мне интервью. Я приложу его к фотографии из вашей ноздри и отправлю в наш клуб. Возможно, мне удастся даже стать его вице-президентом.

- А президентом что же?

- Не получится, - тоскливо сказал доктор. - Президент наш с пришельцем за руку здоровался, из одного тюбика ел! Куда уж мне...

Однако вечером в дверь доктора Кыськина неистово затарабанили. Врач отворил и поразился тому, что увидел. На пороге стоял Гундосый. Он с упреком смотрел на врача по обе стороны своего невероятно распухшего красного носа, кончик которого беспрестанно подергивался, заставляя Федора Игнатьича непроизвольно взвывать от боли.

- Чжижхиии! - сказал он, проходя в комнату.

- Что с вами друг мой? - обеспокоенно спросил врач, запирая дверь и следуя за пациентом. - Что опять случилось? Ведь пришельцы улетели?

- Откуда я знаю? - чуть не плача, прогундосил Федор Игнатьич. - Сами посмотрите! Я же вам не слон - сам себе в нос заглядывать!

- Заходите в кабинет, я сейчас, - и Кыськин поспешил за инструментами.

Невероятно распялив пациенту ноздри, врач вооружился толстенной линзой и принялся обследовать их внутренности. Гундосый следил за ним полными слез глазами.

- Ну? - спросил он, когда доктор со вздохом отвалился от объекта исследования. - Что там, товарищ врач? Не мучьте меня!

- Понимаете, - задумчиво изрек эскулап. - Даже не знаю, как вам сказать... В общем, пришельцы ваши еще не улетели.

- Почему? - истошно завопил больной.

- Потому что не успели. Их атаковали другие пришельцы, видимо, враждебные этим. Теперь у вас в носу настоящие звездные войны.

- Джордж Лукас обделается, - выдавил Гундосый, второй раз за сегодняшний день падая в обморок...