Лапин сдёрнул сползшую на лоб бейсболку и постучал в высокую дверь кабинета. Ещё раз. Безответно. Профессор Свансов задерживался на лекции. 'Ну да, - сказал Лапин, - первокурсникам прямохождение расписывает'. Сказал не вслух, зато украсив внутренний голос ехидством.

Ерунда, конечно - про прямохождение в самом начале сентября, а сейчас май, просто из того первого курса Лапин больше ничего не помнил. Поступил на палеонтологию и почти сразу забил на занятия, после скуки десяти школьных лет ходить на лекции не хотелось, хотелось только бегать за девочками, а когда деньги перепадали - ещё и по барам. К концу года бездельник Лапин уже спасался от отчисления и перевёлся на математический, где студентов и так не хватало.

Оставалось дожидаться профессора в коридоре, уставившись на давно надоевшие картинки, фризом тянувшиеся по верху стены: эволюционная последовательность, знакомая ещё со школьных времён - простейшее, червяк, трилобит, рыбка. Множество предков, каждый из которых был одновременно и потомком. Слева от профессорской двери добро улыбался тираннозавр, смотревший почему-то не в будущее, а назад, на папу-аллозавра и дедушку-эораптора. Следующим шагал абелизавр, смотревший вперёд, но тоже не на потомков - стена заворачивала углом, пряча детей, внуков и правнуков и от самого абелизавра, и от маящегося в коридоре аспиранта. Когда-то на первом курсе Лапин забрался на стремянку, чтобы сфотографироваться в одном ряду с ископаемыми, но снимок получился скучным, а сейчас, через несколько лет, вся та идея казалась глупой.

По коридору прошуршала Ирочка, задержалась и предъявила язык:

- Начальство за дверь выставило? Ню-ню-ню!

Вообще-то Ирочка была девушкой Лапина, но при каждом случае показывала свою независимость. Впрочем, это особо не напрягало, уже месяц или больше, как понял, почувствовал, что да, его девушка, но не навсегда. И не из-за одной Ирочки не навсегда.

*

Ехидное 'ню-ню-ню' изрядно ухудшило настроение, напомнив о Птицеве. Вчера этот малоприятный персонаж разослал всей кафедре карикатуру с вороной, зафотошопленной до полного отсутствия правых конечностей. Зверушка стояла на двух левых и нагло улыбалась, подпираемая костылями в стиле Сальвадора Дали. Кто соорудил шедевр, неизвестно и не важно, сам Птицев и текст-то набирал с большой гордостью; главное - все понимающе ухмылялись, а Лапин ещё не изжил в себе юношескую обидчивость.

По непонятной причине Птицев уже полгода доставал Лапина. Догадался, что сам у аспиранта уважения никакого не вызывает? А как относиться к человеку, ещё в школе получившему разряд по приседаниям - продвигаемому городской администрацией местночтимому спорту? Администрацией же и зачисленному студентом в политех? Доприседавшись там аж до кандидата в мастера, Птицев был 'рекомендован' в аспирантуру, но что-то не сложилось с политехническими специальностями, и на следующем этапе спортивной карьеры он оказался палеонтологом. Защитился как положено - строго через семьдесят два месяца аспирантской стипендии - и остался 'решением заседания кафедры' в должности ассистента.

Нет, Птицев не мог догадаться, Лапин ни с кем о нём не разговаривал, а особой проницательностью ассистент не обладал. Загадка. Единственной достойной версией оставалась 'любовь'. Возможно, он тоже запал на Ирочку и как истинный спортсмен искал соперника, чтобы его переприседать.

*

Стоять под дверью, слушая доносившееся из окна воронье карканье, Лапину надоело, лекция давно закончилась, профессор не появился, значит, по пути в кабинет его перехватили. И одни кости динозавров знают, где и на сколько времени застрянет всеми востребованный Свансов.

Лапин спустился в университетский холл, купил пирожок с котятами - с серой пахучей начинкой, официально именуемой печёнкой - и отправился в читальный зал. Нашёл свободный стол, вытащил описание математической модели, взялся проверять.

Вектор направления, подъёмная сила, динамические параметры - всё на месте. Даже если есть мелкая ошибка, просматривать по пятому кругу - дело дохлое, всё равно не найдёшь. Мысли перескочили на кафедральных. Чего привязались? В конце концов он ведь математик, а не они. Палеонтологи в модель не верят потому, что к привычному привыкли. Но если взяли математика в аспирантуру, повелись на модное направление, значит, верьте математику, которого взяли. Хотите кинематику движения? Пожалуйста вам модель. Скажете 'новые данные'? Полевые находки, что-нибудь ещё? Например, мышцы у археоптерикса к кости не так прикреплялись, а эдак? Пересчитаю. Но вот к цифрам моим не придирайтесь, ничего вы в них не понимаете. Мог археоптерикс опираться на две точки, и всё. Скажете 'тупиковая ветвь' - хорошо, не моё дело критиковать ваши ветви, а вы не критикуйте...

Унылые мысли резко оборвались. Собственно, оборвал их он сам, подняв взгляд и зацепившись глазами за девушку, сидевшую справа по диагонали. Аккуратная голова на длинной шее, уверенность в строгом профиле, чем-то похожа на Нику, но это ладно. Тут же планшет, книга, что за книга? Да есть ли разница?

Какие могут быть занятия, если рядом красивая девушка? И не занимался он, а об обидах размышлял. Лапин собрал со стола бумаги, сунул в сумку, с пола тоже собрал - часть листов, конечно же, рассыпалась, пока он на девушку смотрел - и вышел из университета.

*

В троллейбусе народу ехало немного, но всё равно пришлось стоять в проходе. Нормально бы, но городской общественный транспорт почему-то комплектовался исключительно кондукторами расширенных габаритов. Протискиваясь туда и обратно, тётка нещадно толкалась, а один раз отдавила ногу. Податься некуда - везде одно и то же, к тому же здесь, в конце прохода, он был максимально удалён от типичного для общественного транспорта эпицентра - сварливого пенсионера бомжеватого вида. Ещё только войдя через переднюю площадку, Лапин услышал в свой адрес:

- Из университета едет, бездельник. Сидят там, учат непонятно что, пользы никакой, зарплаты огромные получают.

Не дожидаясь традиционного продолжения 'в колхоз их, пусть бы поработали на народ', Лапин и откатился в конец салона.

Около книжного магазина - наверное, единственного, оставшегося в городе - в троллейбус зашла собака с хвостом неестественно изумрудного цвета. Она всегда здесь заходила, проезжала две остановки и отправлялась по своим собачьим делам, выйдя около банка. На первый взгляд, испачкалась в краске, но собака пользовалась общественным транспортом уже года два и совсем не меняла масти. Пришлось предположить какую-то особенную попугаечной расцветки мутацию.

Собака твёрдо стояла на четырёх ногах и определённо знала, куда едет, вид у неё был серьёзный и ответственный. Лапин подумал - может быть, всё не так? Может быть, в маленькой квартирке около книжного живёт старый человек, не такой крикун, как этот на передней площадке, а спокойный и добрый. У него есть только собака, которую он просит съездить в банк узнать, почему задерживают пенсию. А на случай, если она заблудится, старик красит ей хвост зелёнкой, ну чтобы имелась особая примета.

Задумавшись, Лапин не обратил внимания на плюгавого мужичка в форменной куртке троллейбусного контролёра, а заметив, не сразу понял, что пришёл мужичок по его душу. Зайдя в салон в плохом настроении, Лапин забыл купить билет, причём злобная кондукторша напоминать не стала, потопталась рядом 'вот она я' и вызвала подкрепление. Или у них план по штрафам не выполнен, кто же знает? Мужичок цепко обхватил руку жертвы и вывел наружу, где стоял уже издали показавшийся душным микроавтобус. Там предполагалось составить акт, изъять штраф и, главное, промурыжить нарушителя часа два.

- Пойдём-пойдём, - злорадствовал контролёр. - Бежать не пытайся, от меня никто не убегал.

Вообще-то Лапин собирался честно заплатить, в конце концов, билет он действительно взять забыл. Но очень уж гаденьким показался мужичок, к тому же... если сам предложил стать первым сбежавшим.

Лапин дёрнул руку вверх, слегка мазнув державшего по подбородку, и рванул в проход между домами. Контролёров, видимо, учат цепкости, работник компостера, или какой там у них символ профессии, мёртво вцепился в рукав и развевался за бегущим аспирантом, как знамя. Ну, или так Лапину казалось. Делу взимания штрафов это не помогало, сказывалась разница весовых категорий. Шагов через двадцать контролёра удалось стряхнуть, но тот побежал следом, освободившимися руками выудил свисток и выдул из него пару пронзительных нот.

Забег длился метров сто, закончившись под горой в частном секторе. Лапин попросту запыхался. Остановился, повернулся к отставшему на десяток шагов преследователю и улыбнулся приглашающе. Справа бетонный забор, слева - гнилой деревянный штакетник. Растрескавшийся асфальт и полуоткрытый люк. Кому свистеть? Воронам? Их много, вон - на деревьях сидят, но на чью сторону летучие встанут? Скорее всего ни на чью. Драться Лапин, конечно, не собирался, этот вид времяпрепровождения его никогда не привлекал, но улыбки хватило. Контролёр осознал разницу габаритов, выругался, махнул рукой и побрёл в гору. Врать следующему безбилетнику про 'от меня никто не убегал'.

*

Идти назад на остановку не хотелось. Плохое ощущение: по совести, ведь и билет не купил, и штраф не заплатил. Лапин решил срезать закоулками до моста, дальше по нему пешком домой. И ладно, май - месяц прогулок. Шёл, и мысли понемногу успокаивались, так всегда получалось, ритмичные движения доходят до головы, заставляют её размышлять в том же неспешном темпе. Прав Птицев со своими приседаниями? Шевели бёдрышками и не думай ни о чём плохом?

Мост показался издалека, мосты над водохранилищем - главная красота города. Длинный, шагать по нему и шагать. Даже транспорт тащится долго, а уж пешком... Тут же вспомнилась занятная сценка, старая, почти забытая. Тогда они с Никой и её братом Жеником загрузились в троллейбус; кажется, в центральный кинотеатр двигались. Ника училась в параллельном классе, и в рамках первичного, школьного ещё, разбиения на пары кино Лапин посещал именно с ней. Посещал редко, поскольку Ника заканчивала музыкалку, собиралась двигаться дальше по этой линии, как поколениями делала вся её семья и как предполагалось для неё, и для брата, и для их будущих потомков.

Места в троллейбусе нашлись только впереди, там, где сидения стоят навстречу друг другу, к тому же Лапину пришлось сесть через проход от остальной компании. Вскоре напротив Ники оказался рыжий лейтенант, радостно разглядывавший привлекательную девушку. По длинному мосту троллейбус тащился в пробке, и Женик достал, видимо, от скуки, яркую пластмассовую дудочку, какие продаются в каждом игрушечном магазине. Поднёс её ко рту и заиграл сложную печальную мелодию. Лейтенант встрепенулся - подвернулся повод познакомиться. Подмигнул Нике и скосил глаза на Женика - вот, мол, какой странный персонаж здесь уселся, а что, не страшно рядом с неадекватом?

Вписывая движения в кружево звуков, Ника протянула руку, забрала у брата дудочку, приложила к губам и продолжила мелодию, ни на мгновение не нарушив ритма. От ошеломлённого лица лейтенанта Лапин оторваться не мог. Понимал, что невежливо так пялиться, но не мог, с удовольствием впитывал картинку.

*

Теперь шёл по мосту и вспоминал. Хождение в кино и первые тренировочные поцелуи долго не длились - как и большинство таких пар, они разбежались в разные стороны и, как большинство таких пар, остались приятелями. А потом всё обернулось очень плохо, в том доме взорвался газ, убив бабушку, а Нику посадив в инвалидное кресло. Женик к тому времени уже учился в военно-музыкальном училище, а родители, как всегда, гастролировали, что их и спасло.

Услышав о трагедии, Лапин запаниковал. Подсознание говорило: 'а что я?', 'я вообще никто, так, дальний знакомый'. Но на душе кошки скребли, как будто во всём и виноват. Однажды даже приснилось, что тогда после школы они с Никой поженились, чтобы он сам следил за газовыми вентилями. Ерунда, конечно, не поженились бы. И тяги друг к другу - настоящей, биологической - не было, и Ника из тех, кто на самом высоком уровне недоступности. Даже когда целовалась в том детстве, делала это так, будто он, Лапин - не более чем объект её упражнений.

Помучившись несколько месяцев, Нике он позвонил. Поехал во временную халупу на окраине, где она теперь жила. Инвалидное кресло уже имелось, широкое, разлапистое, а управлялась она с ним ещё плохо, цеплялась за мебель и дверные косяки. Но не ощущалось подавленности и медицинских запахов - почему-то обязательно их ждал. И лицо Ники выражало всё ту же уверенность. Казалось - в своей значимости для человека, с ней разговаривающего.

Позже она перебралась в нормальную квартиру чуть поближе, но и туда Лапин заходил не часто. Зачем? Не друзья, не приятели. Даже общих воспоминаний - одна та дудочка в троллейбусе, к тому же он и тогда был лишь зрителем. И помогать Нике нужды не было, прикрутил однажды два поручня - всего помощи.

Даже не приятели, а висело, будто должен что-то. Не пришёл или не позвонил, когда надо. Наверное, это обычное чувство здорового человека рядом с больным, но Лапин всё равно переживал. Не делал ничего, да и не знал, что бы мог сделать, вспоминал лишь изредка, но, когда вспоминал, переживал. Похожая девушка из библиотеки на мысли навела или из-за моста сообразил - заезжал к Нике аж в прошлом году. Пару раз звонил, она не звонила, не считала уместным. Уже споткнувшись о крыльцо своего подъезда, решил - надо сходить. Почему надо, не решил, но это никогда не стояло вопросом.

*

На заседании кафедры слушали аспирантов. Не бог весть какое событие - час повестки дня на трёх человек, но плюх отвалили, конечно, Лапину. Больше всех старался доцент Трускин. Есть такая фраза 'для твоей же собственной пользы', говорят её, когда делают какую-нибудь гадость. Трускин строил на ней все отношения с окружающими, даже с начальством. В данный момент он выбрался к доске и начал нудно критиковать схему. Не формулы же критиковать и не графики, на схеме хоть понятное ископаемое, пусть и с цифрами, со стрелками векторов.

По сути, в иллюстрациях Трускин не нуждался, рассуждал он об общих вещах.

- Видите ли, Лапин, палеонтология так не работает, палеонтология делает сравнения, основывается на примерах. - Он повернулся к окну и показал на вцепившуюся в раму ворону. - Модель необходимо переписать с учётом известных техник полёта. Для движения не важно, на что опирается живое существо, на землю ли, на воздух - число точек опоры должно быть не меньше трёх. Иначе состояние нестабильно. Ей-богу, Лапин, можно подумать, вы физику в школе не изучали.

- А он не изучал, - поддакнул Птицев, сам все школьные занятия внимательно проприседавший. И добавил уже от себя: - И кому такая модель нужна?

- Поймите, уважаемые, - продолжал Трускин сладким тоном, обращаясь теперь ко всем присутствующим. - Даже если мы выпустим это на защиту, ни один совет не проголосует. С какой стати? Три точки, минимум три точки. Всегда были и всегда останутся.

Тут Лапин, стоявший со своей указкой сбоку от экрана, не выдержал, почти выкрикнул:

- Люди ведь новое открывают! Учатся! Если не учиться, так и будешь думать, что земля на трёх слонах.

- Вот именно, на трёх! - просиял Трускин. - Даже в античных мифах подчёркнуто.

Лапин поник. Похоже, кафедральные до сих пор верили в слонов, а верующего переубедить невозможно, аргументов ему не нужно, тем более - непонятных формул.

*

Сорвавшись, сказав, чего говорить не стоило, Лапин впадал в уныние и погружался в самокритику. Вспомнился пенсионер из троллейбуса, теперь вот Птицев то же самое повторил. Правы они? Кому нужна модель археоптерикса? Да никому. Какая разница, как именно какой-нибудь зверь летал полтораста миллионов лет назад? Взять и бросить всё, пойти, например, программистом, пользу людям приносить. Мысли съехали на компьютерные игрушки, рекламные сайты. Не-а, пользы там не много, это точно. Кстати, а какой толк от палеонтологов в целом? Какая разница, сколько было динозавров, кто предок человека, а кто - тупиковая ветвь? Наверняка никакой. Лапин решил не заморачиваться и отправился к Свансову получать взбучку за проваленный доклад.

*

Кабинет, обшитый панелями светлого дерева, был посвящён огромному Т-образному столу, здесь могли бы заседать министры небольшого государства. Профессор Свансов получил помещение в наследство от предыдущего завкафедрой и кабинета стеснялся. Чаще устраивался сбоку, около шкафа, слушая, иногда перебивая, разговаривая по-дружески, а не как большой учёный с аспирантом второго года. Там он и сидел, вот только излишней дружественности не ожидалось, ожидалась выволочка, причём за дело.

Хорошо бы, не особо жестокая выволочка. Свансов - мужик хороший, но на заседании не поддерживал, молчал. Наверное, и правильно? Зачем нагнетать? С людьми у Свансова отношения как ни у кого другого, знает когда говорить, когда молчать, каким образом своего добиться, убедив каждого. Даже Птицев его уважает, и тот же Трускин. И студенты любят, и аспиранты.

Потому, наверное, и пошёл к нему, что сам никогда в людях не разбирался. Закончил математику и попросился к профессору, который, тогда ещё доцентом, читал у Лапина первые лекции. Потому, что профессор понимал? Понимал, почему на первом курсе учиться влом до невозможности, почему интерес возникает гораздо позже, через пару лет, и почему лично он, Лапин, попросился аспирантом на факультет, с которого когда-то сбежал.

Что здесь математику делать? Есть что: модную интересную тему, стык наук, моделирование движения вымерших животных. Не сам додумался, в университетском вестнике прочитал, но главное всё-таки не тема, а под чьим руководством работать.

Ругать аспиранта Свансов не начинал, сидел, думал отстранённо. Аспирант сам не выдержал:

- Василий Аронович, ведь не просто так, ведь хорошо просчитывается, мог археоптерикс на двух крыльях летать, нет здесь у меня ошибок.

- Ох, Серёжа, вряд ли. Ну пусть летал. Прыгал с ветки, ловил воздух своими инвалидными крыльями, планировал, пока равновесие не терял, а там за другую ветку цеплялся. Полёт? Можно и так назвать. Но не в научной же статье! Тем более не в диссертации.

Лапин дёрнулся ответить, но промолчал. За окном раскричались вороны, летали как раз на уровне пятого университетского этажа, каркали. Штук двадцать. Одна привычно устроилась на подоконнике, вертела головой, неодобрительно рассматривая кабинет чёрным глазом. Ворона была уверена, что археоптерикс способностью к полёту не обладал.

- Не нужно тебе конфликтов, защитись сначала, потом что хочешь моделируй. А пока... ну хоть медведя ископаемого возьми. - Свансов достал с полки потёртую временем кость. - Бегал в степях и прериях, самый, кстати, крупный медведь в истории планеты, очень яркая тема. Распиши формулы - как он там бегал на четырёх точках, докажи что-нибудь, что и так возражений особых не вызовет. Например, что делал он это ногами вниз, а не вверх. Думаешь, есть уже такая модель, которая говорит 'ноги должны вниз'? Нет. Ты и напиши. Или вон австралопитека возьми, если медведь не нравится.

Австралопитек смотрел с висевшего на стене наглядного пособия. Бесхвостая обезьяна стояла наклонно, опиралась на две нижние лапы, а двумя верхними цеплялась за свисавшие лианы. Тупиковая ветвь огорчённо смотрела на группу небольших рукастых тероподов, собиравшихся то ли завтракать, то ли ужинать. Причина неприятностей идущего на стол млекопитающего была очевидна - отсутствие свободных конечностей не позволяло заняться производительным трудом, соорудить каменный топор и накостылять агрессорам.

Свансов заметил тоскливый взгляд своего аспиранта.

- Скучно? Ну и ладно. Ты, когда учился, экзамены сдавал? Скучные? Вот и кандидатскую с тех же позиций рассматривай. Квалификационная работа, и ничего больше.

- Скучные я не сдавал, - вспомнил ленивое студенчество бывший двоечник. - Списывал.

Свансову можно говорить правду. Тогда, перейдя на математический, Лапин так и продолжил бездельничать, лекции пропускал, на экзаменах списывал, а не получалось - списывал на пересдачах. Потом, к третьему курсу, вдруг стало интересно учиться, сам не понял почему, просто интересно без всяких причин. Учебники читал с удовольствием, даже к давно пройдённому вернулся, проштудировал. Конечно, только те предметы, которые по специальности, но всё равно. Так что 'скучные не сдавал' было истинной правдой.

Медведь был скучным, весёлыми они редко бывают. Вдруг Лапин пробубнил:

- Велосипед на две точки опираться может... В цирке... Я видел - клоун вообще на одном колесе катался. А на двух даже медведь, только маленький.

- То велосипед, у него гироскопический момент. - Профессорский кругозор выходил далеко за рамки палеонтологии.

- Да знаю. А вдруг у археоптерикса тоже? Или хвостом подгребал, но этого в модели пока нет.

- Вот на этом 'пока нет' тебя диссертационный совет и завернёт. - Голос Свансова стал сухим, терпение профессора не было безграничным. - Полёт на хвосте, будто ведьма на метле. Не смеши, Лапин.

Медведь, конечно, реальнее. Бродил себе на четырёх ногах по прерии, а на рисунках доисторических стоит на двух, лапами на охотников машет. Вдруг Лапин вспомнил, как бежал под гору, таща контролёра, компенсируя неустойчивость скоростью. Падая вперёд и ловя тело новым широким шагом.

- Мог медведь бегать на двух ногах, мог! - вырвалось совсем не к месту.

- Каким образом? - Профессор слегка удивился, но тут же понял, о чём речь. - Это ты о наскальной живописи? Вставал в оборонительную позу и падал всей массой на охотников. Не бегал.

Лапин погрустнел, про контролёра даже Свансову не расскажешь, уж тем более на заседании кафедры. К чему спорить? Давно надо было согласиться. Но с чем? На медведя согласиться невозможно. Есть там внутри граница, до неё споришь, но уступаешь, а дошёл - всё. Дальше хоть убивайте, хоть из аспирантуры гоните - невозможно.

*

Подрегулировал руль, раздвинул седло и взгромоздился на старый велосипед. Ещё утром понял - пользоваться общественным транспортом не захочется с неделю. Враскачку крутил педали, ругал себя. Зря с научным руководителем поспорил, хорошо хоть не поругался. С другой стороны, медведь, смешно даже. Тогда уж можно собаку взять, ту, из троллейбуса. На четырёх стоит твёрдо, причём именно ногами вниз, куда идёт - знает. А хвост зелёный будет слайды оживлять, диссертационному совету понравится.

Ерунда с медведем, полтора года работы теперь выбросить? Ну говорил он на заседании кафедры, что модель можно применять для разных ископаемых. Ну хвастался. Любой математик, зачем математик - арифметик сообразил бы, что это общие слова, переписывать модель под медведя - о-го-го работа.

А археоптерикс всё равно летал. На двух крыльях летал, а хвостом только подруливал, может быть, подруливал. Не нужны ему были четыре точки, он же не ворона, в конце концов.

Лапин поднял глаза. Вороны, конечно же, кружились поблизости. Как и та, сидевшая у Свансова на подоконнике, археоптерикса они не одобряли. Самая наглая зашла на бреющий, широко распахнув переднюю пару крыльев и приподняв под углом задние, но атаку удалось вовремя распознать и от бомбардировки увернуться. Остальные злонамеренности не выказывали, мотылялись в майском воздухе, то взмахивая всеми крыльями, то передними и задними попеременно. Одна проявила особое умение, синхронизируя конечности по диагонали.

Достал телефон, набрал Нику.

- Ты у себя? Я заеду? - Он всегда спрашивал, дома ли, хотя не был уверен, способна ли она выходить.

- Ну заезжай. Сегодня дома. - Голос прозвучал чуть странно, промелькнул подтекст в обычном ответе.

*

Поднимаясь на шестой этаж в просторном лифте, Лапин сообразил - не просто так Ника именно здесь живёт. Столько лет прошло, а сейчас вот внимание обратил. Не зря, видимо, её родители из гастролей не вылезают - дом, оказывается, приспособленный. И коляска, наверное, сюда свободно заезжает, и вон - кнопка подземного гаража. А он не замечал. Ну не Ника же должна была рассказывать-хвастаться. Чем хвастаться? Что на улицу выходит? Да и никогда Ника ни о чём не рассказывала, ни до той трагедии, ни после.

*

- Какие новости? - Вопрос был скорее приветствием, и Лапин рухнул мимо табуретки, когда вместо безликого 'всё в порядке' услышал 'я замуж вышла'.

Ника снисходительно улыбнулась:

- Вставай с пола, получишь кофе, вылечишься от изумления, - и добавила, не дожидаясь вопроса: - Ты его знаешь, вернётся с работы - официально представлю.

Лапин сидел, хлопал глазами на Никину табуретку, специальную, с упором для спины, и почему-то думал: не в положении ли она? Не табуретка, конечно, Ника. Нет, обычная. Хотя в начале ведь не видно. А когда видно становится? Женщин в положении он, понятное дело, встречал регулярно, и про сроки при нём говорили, но внешний вид со словами никогда не сопоставлял, да и зачем? Теперь сидел, ругал себя за эту самую невнимательность. Не за неумение сделать вывод по размеру живота, а за невнимательность к Нике. Замуж вышла. Сложилось в голове ещё тогда, давно, что настоящая жизнь у неё в прошлом. Осталось тянуть на лекарствах, годами учиться делать то, о чём обычный человек и не задумывается. Не сознательно, но где-то там, в глубине, Лапин считал её и не женщиной больше, казалось, убрали всё хирурги. Навоображал. Стыдно.

Ника готовила кофе, энергично передвигаясь, цеплялась за мебель, за установленные в стратегических местах поручни. Уверенно переставляла ноги. Подумалось - а ведь она и бежать, наверное, могла бы. Не по-настоящему, конечно, а как тот теоретический медведь, ну - как он сам от контролёра, компенсируя неустойчивость скоростью... Да, для прямохождения нужны три точки, и после того взрыва, после ампутации хвоста опираться не на что. Но бежать? Именно бежать, ловя тело шагами?

В голове что-то повернулось, всплыло слышанное когда-то слово 'баланс'. Кажется, это когда что-то должно упасть, но не падает. Почему не падает? Мысли вдруг перескочили на археоптерикса. Две точки? Ну да, он ведь не останавливался, он двигался вперёд. Прыгал с ветки, получая начальную скорость, и махал крыльями, хвостом только подруливал, а равновесие ловил движением. Это ворона с её четырьмя перепончатыми конечностями на одном месте висеть способна, а археоптерикс не мог. Но ведь летал, не висел, летал. Надо просто объяснить, объяснить просто, словами, а не формулами.

*

В прихожей хлопнула дверь, Ника повернула голову, она уже сидела на своей табуретке. Лапин и не заметил, как села, и только сейчас увидел у себя в руках чашку, кстати, уже наполовину пустую. А вот Птицева он заметил сразу, лишь тот показался в дверном проёме. Птицева!

- По именам представлять вас не нужно. - Отстранённый голос Ники вдруг зазвучал усмешкой. - Муж пришёл.

*

Щёки горели, глаза почему-то слезились и приходилось всё время моргать, ноги изо всех сил давили на педали. Лапин не помнил, как откланялся. Птицев! Вот в чём дело! А он, оказывается, совсем не плохой человек. Простой, именно такой спортсмен, о которых анекдоты рассказывают. Квадратно-гнездовой, но не плохой. Плохой не может любить так, чтобы не замечать недостатков. Нет, недостатки - неподходящее слово, слабое. Подходящее слово в голову не приходило. А вот Лапин видел, не мог иначе. Когда вспоминал о Нике, сразу представлял и фигуру - тогда, в один момент, переставшую быть идеальной. А Птицеву, значит, ничего не помешало неидеальности не видеть.

А если он хороший, то почему уже полгода жить спокойно не даёт? Невелика загадка - ревнует, и всё. Нормально это - ревновать женщину, которую любишь. Нет, доставать не нормально, а ревновать нормально.

И что теперь? Теперь к Нике приходить нельзя. Ну и что? Что Нике пользы от редких лапинских визитов? Да она, наверное, чувствует, видит насквозь, всегда чувствовала и всегда видела. Что каждый раз в глубине души думал, наверное, думал: доброе дело делает, инвалида навещает. А она... да, инвалид, да, ходить нормально не может, но ведь в остальном... Вдруг вспомнилась фраза Свансова и сложилась своя в ответ. Не ответ Свансову, а ответ вообще: 'Да, крылья инвалидные, но ведь крылья!'

От стыда заморгал ещё чаще и въехал в дорожный бордюр, велосипед перевернулся, послав наездника в зацветающий куст китайской сирени. Исцарапанный Лапин мог только радоваться - дальше по улице росли малина и крыжовник, там организм наткнулся бы на шипы, а не на парфюмерно пахнущие бутоны. Поднял повреждённый аппарат, правое заднее колесо согнулось, несколько спиц лопнули. Вот тебе, Лапин, двухколёсный велосипед. И сам ты сегодня, кроме как на клоуна, ни на что не тянешь.

Теперь транспортное средство можно было только вести, и только наклонив в левую сторону. Третьей точкой опоры служил лично Лапин. Или, если считать ноги и хвост по отдельности, то опорами с третьей по пятую, но это не важно. Многоточечная человеко-велосипедная конструкция равномерно шагала вдоль улицы. Ритм шагов приводил в порядок мысли.

Что делать с моделью? А не надо лбом стенку прошибать, палеонтологи всё равно формулам не поверят, во всяком случае, свои кафедральные математику не знают и не любят, и ни в чём их не убедить. А кто формулам верит? Тот, кто понимает и любит. Вот! Так и действовать! Незачем на кафедральных зацикливаться, завтра надо поговорить со Свансовым, у него знакомства по всей стране, найдётся наверняка хоть один занимающийся матмоделями. Созвониться, в командировку съездить по профессорской рекомендации. Повезёт - окажется, что там слышали про баланс. А потом, чем чёрт не шутит, вдруг и защищаться получится по двум специальностям сразу.

Лапин поднял голову и перед тем, как врезаться передним велосипедным колесом в очередной бордюр, вспомнил картинки над профессорской дверью. Там за углом красовался поданодон - прямой предок человека. Как и прадедушка-тираннозавр, поданодон стоял прямо, опираясь на мощный хвост. В умелой руке он держал каменный топор, лицом походил на доцента Трускина и загадочного слова 'баланс' знать не желал.