Мимо красочной, огромной, чуть не во всю улицу, витрины "Пассажа" с макетами представительской роскоши в виде фанерных вилл, Феррари, пальм и фонтанов, рассыпающих бриллиантовые брызги, на фоне которых в различных позах, с разными жестами рук, ног и выражениями идеальных лиц, стояли двенадцать манекенов, разодетых так, словно они только что сошли сюда с супермодного подиума и встали сфотографироваться по обе стороны от явно напрашивающегося пустого места кутюрье, контуры тела которого можно было уловить в броских линиях интерьера, непрерывным потоком шла толпа их не столь идеальных двойников, униформных двойников, одетых в те же самые, непригодные для будней наряды, но чьи лица только рисунками обильной косметики напоминали, пародировали своих пластиковых кумиров. Понятно, что этот рисунок старил чересчур молодые лица, но никак не мог сделать моложе более старые, чем у манекенов, поэтому гротеск был заметен во всем, что должно было быть естественным, особенно, если под женской одеждой оказывался вдруг мужчина, но не наоборот. Иногда просто страшно становилось, если два двойника вдруг оказывались на одной линии взгляда, когда вдруг могло показаться, что живой среди них - именно манекен, поскольку его черты были все же гармоничнее, поскольку их ваяли с идеала, а не с манекена, поскольку его-то не волновали проблемы сходства, как и многое другое...
Конечно, из-за ограниченного числа манекенов, эта витрина и улица не могли быть бесконечными, если бы она не была округлой, встроенной в небольшую крепостную стену крохотного древнего Кремля, фрагменты которой торчали сверху слегка выщербленными крепостными зубьями, на которые лишь кое-где попытались надеть золотые коронки, смотрящиеся весьма вульгарно, хотя в толпе никто и не поднимал вверх глаза, не отрывая их от витрины. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как постепенно меняются одежды на манекенах и на их двойниках в толпе, правда, в той - с небольшим опозданием.
- Боже, но она же вертится?! - заметил один такой, в светло-сером плаще и шляпе, до этого считая, что это толпа лишь идет мимо витрины и даже не по кругу, а вдоль. Такое впечатление создавали и постоянно меняющиеся плакаты "Голосуй за...", наклеенные огромные на стекла, хотя портреты на них тоже начинали узнаваться, отличаясь лишь костюмами, мундирами... Увы, повторяющееся каждый раз неизменным пустующее место "кутюрье", по каким-то неуловимым очертаниям линий напоминающего то ли Кардена, то ли Юдашкина, позволяло в конце концов понять, что это всего лишь страшно короткий замкнутый круг, из которого толпа никогда не могла вырваться, с древних времен вовлеченная в хоровод, который она иногда вдруг пыталась изображать, берясь за руки, даже приплясывая в такт звучащей все это время хороводной музыке, увлекая и наблюдателя за собой. Нет, это была не карусель, поскольку всем тут приходилось топать самим, тут никто не предлагал подвезти...
Конечно, в этой ослепительной пестроте нарядов просто невозможно было сразу рассмотреть иных персонажей, цвет одеяний которых позволял им маскироваться под асфальт, под изредка мелькающие ободранные, избитые дождями столетий, афишные тумбы, почерневшие за прошлые века, на которых теперь не удерживались новые красочные афиши, сколько их ни пытались клеить некоторые прохожие - они тут же падали под ноги толпы...
- О, надо бы сходить в театр! - восклицал при этом кто-нибудь.
- А что там сегодня идет? Я не успела прочесть, хотя все равно сходить надо, хотя бы посмотреть, в чем туда люди ходят, - говорила мимоходом другая прохожая.
- Ну, да, мы уже и так идем... по нему! - замечал какой-нибудь остряк, специально наступая на афишу, на чье-нибудь лицо...
- Кстати, я прочла! - радостно заявляла другая прохожая в больших очках. - Там было, кажется, написано: "Маскарад".
- Тогда обязательно сходим! Мне очень нравятся всякие карнавалы, особенно, бразильский! - голосом знатока утверждала третья прохожая, исчезая из поля зрения...
Было понятно, что никто из них, из нас ли, не смотрит на фон, особенно, если он настоль сер в сравнении с фантасмагорией линий и цвета одеяний в их пусть даже бессмысленном, но живом, подвижном сочетании, чего не смогли бы достичь даже известные, знаменитые художники-"нетрадиционалисты-новаторы", хотя их картины посмертно только дорожают, а эти шедевры тут же выбрасывают, меняя на новые. Ну, кто бы из вас отвел взгляд хоть на миг от манекенов или их двойников, проплыви те мимо вас лишь в одеяниях из линий и красок, которые не могли прикрыть естественных очертаний вожделенной плоти, пусть даже на совершенно сложенных манекенах? Нет, но мы бы в это время не могли смотреть уже на всю толпу, выхватывая из нее только явно молоденьких девиц, поскольку эти необычные одеяния требовали соответствующей модели... Да, шедевр мог быть написан и на плохом холсте, но вечные статуи ваялись не из бетона! Гипсовые дамы с веслом рассыпались бы на наших глазах, только этим и привлекая к себе внимание...
Но мы не о них же! Мы сейчас - о тех как раз, кто шел в противоположную сторону, кто не менял одежд вслед за витриной, за сезонами, кого кое-кто мог сразу разглядеть в этой, бегущей за миражами, толпе, хотя бы потому, что они и шли в противоположную сторону, иногда лишь делая попытку свернуть в обратную, что у них не получалось, их сразу же сбивали с ног, они всем начинали мешать, их тут же замечали, начинали затыкать носы, орать на них хотя бы потому, что сейчас у толпы не могло быть таких попутчиков...
Сцена 2
Конечно, в памяти тут же всплывала эта стена с наклеенными на нее красными транспарантами, плакатами ударного труда и непрекращающейся борьбы, мимо которых шла однородно серая, но бритая, правда, толпа, навстречу которой, испуганно уворачиваясь и шарахаясь из стороны в сторону, шли отдельные, запуганные личности в приглушенно-ярких, стильных ли, одеждах, которых также сбивали с ног, едва они пытались идти в ногу со всеми. Им не было места в том будущем, куда шла толпа, а другого и не бывает. Что делать, если даже великие основным тиражом остаются тут лишь в памяти масс, пусть теперь и не трудовых?
- Товарищи, сегодня идем всем цехом в театр! - доносился вдруг из толпы задорный голос активиста, проходившего мимо тумбы с афишей.
- А что там идет? - так же спрашивал его задорный девичий голосок.
- Маскарад! - знающе зачитывал вслух активист.
- Вы чё, Новый Год что ли? - удивлялся кто-нибудь.
- Так, Пятилетку ж досрочно сделали? - пояснял активист, устремляясь вперед.
- Товарищи, а, может, мы так и в новый век раньше других вступим? - мечтательно восклицал кто-нибудь.
- Нет, товарищи, как Новый Год, если Седьмого Ноября еще не было? Тут какая-то провокация, - доходило, наконец, до кого-нибудь, и энтузиазм слегка угасал...
Но этот мираж тут же рассеялся, оставив после себя одного из тех личностей, из прошлых изгоев, но переодев его уже в грязно-серое, хотя на его взгляд вокруг ничего не изменилось...
Сцена 3
Его все обходили, как те тумбы, на него не смотрели, его не видели, раз он шел против течения, когда все подобное воспринимается лишь естественной преградой на пути, мешающей только переодеваться на ходу, словно меняя колеса в Формуле-1, перестраиваться нужным образом, сообразно моде, постоянно меняющимся нормам, законам... Да и не могло быть у всеобщего движения вперед, по пути общепризнанного прогресса, какого-либо встречного движения. Толпе приходилось лишь обходить, переступать через них, сохраняя выражение лиц и темп. Они были словно ямы, колдобины в асфальте, словно фонарные столбы, которые сами никому не светят, на которых замечают лишь объявления... Не видели даже того, кто шел явно напролом, совсем не стесняясь своих прикосновений грязным плечом к их одеждам, которые к этому времени стали, согласно новой моде, почти белыми, этакими воздушными, словно в них воплотилась вся библейская чистота, странновато смотрящаяся на фоне окружающей грязи... Эта же сволочь совсем не пытался увернуться от толпы, прижаться к стене, сойти на обочину, идя словно нарочно напролом, расправив плечи, как ледокол, хотя и хрупкого телосложения, но из-за него толпа в конце концов даже сбилась с заданного ритма, вдруг перестала соответствовать кумирам на витрине, бросилась их догонять в давке,... оставив его одного среди улицы у замершей неожиданно витрины, как раз напротив относительной середины с предполагаемым кутюрье, на лице которого появились вдруг черные очки...
- Виктор?! - предшествовал этому изумленный вопрос, брошенный тому выродку в серых одеждах со стороны вновь входящей в поле зрения другой светло-сероватой личности того наблюдателя с большой сумкой, но с бритым, умытым даже лицом под серой, но все-таки шляпой, хоть и с мятыми слегка полями. Он слегка отдувался, словно с трудом вырвался из того хоровода, как из смерча...
- Это вы мне? - с удивлением спросил серый запоздало, никого не увидев вокруг кроме себя и того, кого ему не захотелось узнавать, от кого хотелось вдруг спрятаться хотя бы за афишной тумбой.
- Ха, тебе даже спрятаться больше негде, Виктор! Ведь ты же за ней только и мечтал оказаться, ну, как за кулисами? - спросил тот, пытаясь перебороть изумление, растерянность, идя за ним вокруг тумбы.
- Я не знаю, что вам нужно, но у меня вообще ничего нет: ни денег, ни еды... - напряженно говорил тот, стараясь его не догнать, - у меня нет ничего ни для кого, даже для себя!
- Вот, именно, Виктор, что даже для себя! - саркастически рассмеялся тот, не спеша его догонять, по ходу наклеивая на тумбу маленькие афиши, которые невозможно было разглядеть издали. - Ты-то остался? Ты-то не мог не остаться, даже потеряв все, ну, когда у тебя все отобрали... В этом городе больше не было никого, кто, не имея ничего своего, был самим собою. Понимаешь, совсем не важно, в каких ты сейчас чужих одеждах, ты все время был в чужих, но ты..., ты-то остался?
- Не тронь меня! Ты ошибаешься! Меня нет! Есть только постоянно голодный желудок, уставшая от безработицы задница, но и все! Головы и сердца нет, раз там - абсолютная пустота! - возражал якобы Виктор, мимоходом все же пытаясь прочесть те афишки. - Или я не имею даже права быть никем, за кого меня тут, слава богу, все принимают?
- Ха, видишь, вон, тех бомжей, которые решили пойти по течению, кого толпа сразу же растоптала? - насмешливо спрашивал тот, продолжая расклеивать афишки. - Только ты шел против течения, хотя в этом веке ты идешь в другую сторону. Не пытайся надуть меня, только ты мог и тут идти против течения!
- Боже, какая глупость! Вы же сами сказали, что я иду в другую сторону? Человек не может ходить то туда, то сюда, потому что это уже не человек, а рабочая скотина... - машинально отбрехивался Виктор, все ниже склоняясь над афишками, но ничего не видя на них. - Лишь скотине нет разницы, в какую сторону идти вперед, поэтому я ничем не отличаюсь...
- Ну, да, ты прав, я - скотина, я сейчас иду якобы вперед в другую сторону, но опять вместе со всеми, не как ты..., - желчно отвечал его преследователь, хотя теперь, под хлынувшим вдруг дождем, его не очень легко было отличить от преследуемого, поскольку плащ вдруг посерел, стал похожим на тряпье, поля шляпы вмиг обвисли. - Да-да, Виктор, так же и сейчас не понятно, кто из нас кого преследует? Скажешь, что я - тебя, как и всю предыдущую жизнь?
- Честно сказать?! - спросил вдруг Виктор, резко останавливаясь. - Если честно, то мне и на это наплевать! Даже на то, что ты меня якобы узнал... Ты лишь узнал свою совесть, которая всегда была не чиста, которую трудно разглядеть лишь в мутной воде, хотя можно, но только - не меня, меня того уже просто не может быть. Знаешь, почему?...
- Как ни странно, но и мне совершенно плевать на это! - резко оборвал тот, облокотясь на тумбу и прикуривая бычок сигары, другой протягивая Виктору. - Закуривай, это у меня с презентации осталось, куда этих много забрело по ошибке, поймавшись на название: "Блеск и нищета партизанок". К счастью, они даже не докурили сигары - разошлись, постеснявшись прихватить бычки с собой. Ну, я специально сразу прочел соответствующий отрывок, где главным персонажем и были гаванские бычки Фиделя... Ты ведь любил сигары?
- Да, это была любовь, такая же редкая..., но бычки я еще никогда не пробовал, принципиально! Что-то их и не разбрасывают у нас, видно, по привычке докуривая до конца или стесняясь пока еще курить сигары публично, ну, как и положено ворам стеснительным... Нет, наверно не поэтому, просто куда слаще легкий, хоть и вонючий, дымок иллюзий, чем раздирающий глотку дым правды! - глубоко затягиваясь сигарой, даже закрыв глаза на миг, рассуждал Виктор, посматривая презрительно на толпу, вновь возобновившую свой ход вокруг неподвижной уже витрины, где одежды на манекенах вдруг потускнели, опадая кусками, что не мешало прохожим по инерции проявлять собственное творчество, переодеваясь уже на ходу, лишь поглядывая друг на друга, отчего все вскоре стали похожими вначале пестротой одеяний, но потом, все же присмотревшись к оголенным манекенам, - и минимумом их, оставаясь порой лишь с зонтиком или с сумкой. - Не балуешься травкой? Или ты все так сносишь? Привык? Вслух сейчас что-то никто опять не возражает, даже воспевать вновь пробуют!...
- Вслух? Что без толку орать в одиночной камере, имея даже право на это? Это то же самое, что молчать в общей... - устало резюмировал тот, ставя свою сумку на выступ витрины. - Нет, я не молчу, конечно, но только не здесь, а среди тех, кто слышит хотя бы..., ну, в Интернете.
- О, в самой массовой газовой камере, где, правда, признаю, травят не сами головы, а вшей мыслей, заводящихся в них! - язвительно засмеялся Виктор, стараясь не сильно затягиваться совсем уже коротким бычком. - Что ж, мы сами добились ее открытия у нас, как наивысшего достижения демократии, последнего ее прибежища! Поздравляю! Телевизор не мог поработить молодняк, а компьютер смог...
- Ну, конечно, можно разуться и уйти в народ, откуда с гневом на своем примере наблюдать, как его разлагают, спаивают и прочее. Но он и здесь не весь, приятель, здесь только то, что вымирает, пытаясь мимикрировать в борьбе за выживание, маскируясь под толпу. Там же нашли себе пристанище меньшинства, личности, да и демократия с подобием гражданского общества. Все будущее - там, где и должен был оказаться двадцать первый век, хотя на крутом повороте большинство нас слетело с информационного экспресса за обочину. Но, извини, и рай далеко не всем обещали...
- Извиняю! И ваш рай для избранных, для святых, и нынешнюю жизнь для элиты, для ворья, то есть, - всех вместе извиняю! Одно не понятно - зачем всех нас-то тут рожали и держали, запрещая сойти с трамвая раньше, пока нас до мусорной свалки не довезут? В этом и справедливость - не знать до самого конца, что нас везде надули, все надули: и цари, и боги? Эти-то, вот, мотыльки хоть здесь порезвятся, надеясь, что из гроба, как из куколки, вновь бабочкой выпорхнут... А как же те, кто поверил в святость страданий?
- Извини и ты, став якобы личностью, я как-то обо всех этих мотыльках и не подумал, кто бы и здесь хотел порезвиться, и там был бы не прочь продолжить! - резко ответил тот.
- Боже, да не про них же я?! - воскликнул Виктор и обессилено опустился на землю, прижавшись спиной к витрине и закрыв лицо руками. - Не про себя даже, я другого и не заслужил, я сам это выбрал... Я про тех, кто придумал Windows, но выходит как прежде в окно!
Толпа вдруг замерла в совершенно несуразных позах, над которыми можно было бы посмеяться, если было бы кому. Этим сразу же воспользовались лишь мелкие воришки, шныряя словно мыши между живых все же манекенов, срезая у тех сумки, мобильники, снимая сережки, даже последние предметы одежды...
- Не понял. Ты про кого? - устало спросил тот, усаживаясь рядом.
- Но про кого же еще?! Разве был кто-то еще в этом мире? - возмутился было Виктор, но вновь сник.
- Ты про Христа? Что ж, согласен, его сейчас лишь и не хватает тут, давно не хватает, хотя мы заметили это лишь сейчас, когда верить в него стало модно и политически грамотно, - со скептической усмешкой спросил тот. - Поэтому мы и прячемся, кстати, в Интернете, где его не надо придумывать, потому что там нет страданий... Почему ты молчишь? Боже, не может быть! Неужели?!...
Он даже вскочил при этом и нервно забегал среди манекенов, распугивая воришек.
- Да, оказалось, что может быть... - бормотал Виктор, достав из складок рубища початую бутылку, отпив и протягивая ее тому. - Я ведь думал, что "Может быть" - это лишь духи, помнишь, мы купили их раз в Березке? Я ведь не сомневался, что это лишь я смогу забраться по веревке на потолок, как мог и на Эльбрус. Я даже не сомневался, что это сможешь и ты... Увы, оказалось, что мне и не надо было забираться высоко, чтобы пасть...
- Но этого не может быть! Ты врешь! Как ты мог это допустить?! - орал тот, размахивая бутылкой и отталкивая мешающих ему манекенов в лужи, на дорогу, некоторые из которых вдруг разлетались на куски, успев превратиться в настоящие манекены из ненастоящих уже людей. - Нет, прости, я не это хотел сказать... Почему ты молчал, почему не позвал? Хотя, конечно, я бы тоже не смог даже предположить это...
- Понимаешь, это, конечно, моя ошибка, хотя в чем-то и вынужденная. Я ведь был убежден, что я, ну, мы - на правильном пути, что самое верное - это не принять всего этого, что получилось из наших совсем иных ожиданий... - глухим голосом говорил Виктор, глядя в небо. - Мы же не этого хотели, не за этим вышли на площадь, отказавшись от всего прошлого? Ведь надежды были светлыми, и я не хотел их марать всей этой нечистью, поскольку тогда нам не было бы оправдания? Неужели мы это все сотворили, думал я... Оказалось же, что своим пассивным неприятием я предал и себя, и все наши надежды, и... Да, Сергей, я предал ее... Она лишь не могла мне этого сказать, не могла обвинить меня в предательстве, тем более, в слабости, поэтому...
- Когда это случилось? Почему никто не знает? - протянув Виктору бутылку, вновь сел тот рядом, свесив руки и тоже глядя в небо.
- В самом начале века, который мы раньше так ждали... Я не мог с этим согласиться, не хотел, чтобы кто-то узнал, поэтому и спрятался от подобных вопросов... Тебе, вот, не смог не сказать... Я хотел, чтобы все считали, что она жива, хотя на это-то как раз всем и наплевать теперь... - сквозь слезы бормотал тот. - Понимаешь, но я сам этого страшно хочу, потому что слишком многого она ожидала от этой свободы, не только саму ее, почему, видно, и не смогла перенести всю эту ложь. Не могут ложь и свобода существовать одновременно, это страшный абсурд, это дикость! Я ничего не вижу вокруг себя, для меня этой лжи и нет словно, поэтому я вроде бы и свободен. Боже, какую чушь я несу! Понимаешь, я просто трус, я не могу решиться, надеясь втуне, что сдохну как-нибудь случайно, от заразы какой, от голода ли, хотя я и не верю в это... Но что-то не дает мне сдохнуть, ну, словно бы я должен жить тут за нее, просто ли помнить ее, что мне даже несколько раз снилось... Не знаю, может, подсознательно я придумываю оправдания... Но мне, правда, ужасно обидно за нее. Может, если бы я верил в загробную жизнь, мне было бы легче, но я не верю, не могу никак поверить, потому что все это не имеет смысла смысл, будучи оправданным лишь случайностью эволюции, сотворившей очередных динозавров... Ну, разве это Гомо Сапиенс, венец творения? Из всей Библии я верю только в Апокалипсис, который все это должен уничтожить, хотя, тоже парадокс, зачем было и создавать...
- Ты лишь забыл про эволюцию уже самого человека, которая происходит, естественно, не в материальной, а в духовной, в информационной ли сфере... Интернет, кстати, и явился неким воплощением, экологической ли нишей для этого. Понимаешь, там даже убийства, даже смерти нет настоящей... - пытался рассуждать Сергей, чтобы отвлечься, но вдруг словно очнулся. - Кстати, может ради этого ты и не повесился до сих пор...
- Не кощунствуй хоть ты-то! - вяло отреагировал тот.
- Я бы не посмел этого! - нервно суетясь, оборвал его Сергей, большими шагами забегав вдоль витрины. - Ты, кстати, именно там можешь дать ей возможность жить, ну, хотя бы для всех остальных, понимаешь? Туда много наших сбежало, небольшая даже колония есть. Да, наши многие не нашли себе места здесь, потеряли ли его, и теперь живут там, пытаются жить, хотя и туда дорожают билеты. Здесь мне совершенно без разницы - ходить по течению или против, поскольку меня тут и нет, я забегаю сюда за продуктами, оплатить счета, ну, и подработать на них, живя лишь там по настоящему, причем совершенно по другому адресу...
- Не трави душу, я понял, но сделать этого я все равно уже не смогу. Если я продам квартиру, мне негде будет поставить компьютер, не говоря уж о телефоне, - неуверенно заметил Виктор, - мне даже негде будет повесить ее фотографии...
- Компьютер - это не проблема, - суетливо, волнуясь, говорил Сергей, раскрывая свою сумку. - Я как раз нес его на продажу, это устаревшая слегка модель, но для этого вполне подойдет, да ты и вряд суперспец, как и я тоже. Мы для этого уже староваты, брат... Юнцы же ничего так легко не осваивали во все века, как жизнь в виртуальном мире, словно они все это время лишь и ждали своего часа...
- Все равно, это слишком дорогой подарок, - нехотя сопротивлялся Виктор, поглядывая искоса на оживавших манекенов, спешно исчезающих с глаз, стыдливо пряча голые места.
- Я бы все равно за него лишь пару сотен выручил, здесь за модой, то есть, за прогрессом труднее угнаться. У тебя же есть телефон?
- Стараюсь платить за него, словно жду чьего-то звонка, - оживая, отвечал тот, заглядывая в сумку. - Продаю последние книги...
- Кстати, можешь тут и работу себе найти, когда освоишься... - превозмогая нетерпение пояснял Сергей, застегивая сумку. - Пошли, я тебе установлю, покажу кое-что, а там разберешься... Пойми, я сам хочу, чтобы Лада жила, у меня тоже... Ну, у меня тоже какой-то смысл появится. Я ведь так никого и не встретил больше, я ведь... Нет, это уже не важно!
- У тебя же тут еще компьютер? - поинтересовался Виктор.
--
Да, второй поновее, я тоже хотел сдать, но теперь... передумал, - пряча глаза, отвечал Сергей. - Он теперь мне тоже нужен... Нет, я тебе его отдам. Пошли, только возьмем по дороге водки, я не могу унять дрожь в руках, мне почему-то не терпится... Кстати, мы бы могли продать одну квартиру, если у тебя двухкомнатная, ну, для двух компьютеров этого же хватит? А нам нужен будет сканер, один монитор побольше, видеокамера, еще что-нибудь... К тому же из экономии мы часть времени можем проводить в системе, выходя в Интернет, как на улицу...
- Нет, не надо только на этом экономить! - прервал его Виктор. - Я не выношу само слово система. Я могу экономить на всем остальном - это все равно не жизнь...
Оба быстро уходят, освобождая улицу для толпы, которая вновь на нее хлынула вслед одевающимся манекенам с закрутившейся по новой витрины, которая начинает вдруг ускоряться, раскручивая и толпу, в конце концов превращаясь с ней в подобие некоего тора, синхрофазотрона, разгоняющего живые частицы...
Сцена 4.
В полупустой комнате кроме двух столов: письменного и круглого, а также дивана и почти пустого книжного шкафа больше ничего и не было. Везде лишь были заметны некоторые мелочи из явно женского обихода, которыми никто давно не пользовался. На письменном столе стоял компьютер и монитор...
С относительно большого монитора на них смотрела словно живая Лада, какой она была лет пятнадцать назад на самой удачной своей фотографии. Они тогда, в августе 91-го втроем сфотографировались на фоне одного из митингов, но смотреть на самих себя у обоих не было сил. Они казались себе теми двумя, на соседних крестах... Ее же глаза светились небесной синевой, ярко накрашенные губы были похожи на розу, брошенную на белый снег легкой кофточки. Небольшой цветок была нарисован фломастером и на ее щеке...
Она тогда во всем видела некий символизм и старалась сама всему, любой мелочи придать символический смысл, хотя они оба, как и многие вокруг, были охвачены неким хаосом стихии, выплеснувшейся на улицы сквозь очередную случайно прорванную плотину, из-за очередной кем-то снесенной, красной стены, но по их мнению, рухнувшей под давлением обстоятельств, под напором ли масс, бурной толпой скапливавшихся за ней с трубами гласности, от звуков которых та, словно стены Иерихона, начинала дрожать, трескаться и в конце концов рассыпалась... Будучи по одну ее сторону, они не видели, что происходит по другую, где некие темные личности в спецодеждах методично, под чутким руководством солидных дядей с планшетами, делали подкоп под стеной, а потом огромными отбойными молотками разрушали ее, заглушая их грохот музыкой из репродукторов, которая по другую сторону всем слышалась звуками труб... Стена осыпалась в точно рассчитанный котлован, засыпая его целиком, отчего с той стороны толпа беспрепятственно пробегала по ее обломкам, как по мостовой, вопя от радости своему могуществу, не замечая, естественно, вовремя скрывшихся работников и мастеров...
- Слепцы! Неужели мы не видели этого?! - ворчали они на себя, проникая мысленно на экран монитора, где уже бродили по развалинам одной из таких стенок, разглядывая некоторые ее фрагменты со следами отбойных молотков. - Она же тогда заметила, сломав, кстати, вот именно на этом блоке каблук?
- Ну, да, а ты лишь догадался отломать второй, пообещав, что с этим теперь проблем не будет, - заметил Сергей, найдя в пыли помятый пионерский горн, но с грязным трехцветным флажком.
- Ха, ты тоже без всяких сомнений дул в эту дудку, гордясь силой своих легких, - уколол в отместку его Виктор, направляясь к следующему пролому в другой уже стене.
- Ну, ты не меньше доверял силе своих слов, говоря, что вода их и камень точит, - отвечал тем же Сергей, идя к следующему пролому.
- Беда не в этом, тут мы были объективно слепы! - оправдывался Виктор, уже без остановки проходя пролом за проломом. - Мы ничего по пути не создавали нового, своего - взамен разрушаемому. А она всегда пыталась что-то сотворить... Видишь, это она бросила здесь семена астр...
- Да, сами бы они тут никогда не выросли. Даже звезды кто-то посадил... На этих развалинах сам плодоносит только бурьян и полынь, - гладя лепестки ярких астр, печально поддержал его Сергей, направляясь дальше и вдруг останавливаясь в очередном проломе стены, подняв из пыли тот же самый горн.
- Черт! Неужели мы просто шли по кругу? - озадаченно озираясь, спросил Виктор.
- Да, из лабиринта, видно, не выйти, и двигаясь поперек, - сломав горн и зашвырнув его в бурьян, согласился Сергей.
- Чужой тропой двигаясь, тропой его создателя, для которого - одно и то же, что строить, что разрушать, - оправдывался Виктор. - Пойдем отсюда...
- Хорошо, что мы не встретили ее там, - хмуро заметил Сергей, возвращаясь с ним по эту сторону экрана, с которого на них вновь смотрела она... - Лучше убрать этот фон!
- Да, и нас тоже! - резко бросил Виктор. - Если честно, я боюсь даже случайно с ней там встретиться, хотя и сильно хочу этого... Я не готов пока. Убери меня ото всюду, пусть будет так, словно это я, ну, умер... Пусть она будет вместо меня там, а я - вместо нее здесь?
- Ну, здесь тебе и так придется быть вместо нее, - пряча глаза, сказал Сергей, оставляя на экране ее одну. - А там... ты можешь появиться, когда сам решишься.
- Не злорадствуй! - с насмешкой бросил ему Виктор. - Тебе придется оправдываться перед нею... и за меня. Ты не меньше виноват в том, хотя, конечно, во всем другом я тебя не обвиняю...
- Виктор, - осторожно начал Сергей, увеличив ее портрет, со счастливой улыбкой смотрящий на них обоих, - ты только сразу пойми одно..., хотя это и будет игра, но я играть буду как бы по настоящему, как и тогда, ну, когда я проиграл... Ну, словно мы вновь с тобой на равных... Нет, не с тобой, а...
- Я понимаю, - глухо прервал его тот. - Я же сказал, что меня там пока не будет, а будет только она... Я ведь даже не знаю, чтобы я еще мог сделать, а повторять то же самое не хочу... Теперь ты попытайся не ошибиться, потому что я тоже буду играть..., нет, я буду там жить за нее по настоящему... Но ты тоже пойми - она же не могла бы меня забыть так, словно меня и не было... Я ведь должен был остаться в ее памяти? Да, остаться! Пусть даже я и... умер, нет, не даже, а мне лучше всего умереть, раз уж я буду вместо нее...
- Не спеши... Я понимаю, как тебе это тяжело, - остановил его Сергей. - Я это по себе знаю, как и знаю то, что это возможно... Я ведь умер для вас?
- Ладно! Без всяких но и если! Я умер, да мне и нетрудно это представить - лишь официально признать мое недавнее состояние... - решительно сказал Виктор, отойдя от стола. - Но я все же останусь в ее памяти, поэтому тебе придется меня там потеснить! Пусть это и будет похоже на жизнь с самого начала. Можешь даже сделать мою могилку где-нибудь на вершине зеленого утеса над морем, куда ей было бы приятно приходить иногда. Не разлучай меня с ней совсем, я прошу?
- Если честно, я бы и не смог без тебя, - признался Сергей, собирая на экране то, что тот просил. - Я бы не знал, о чем мне с ней говорить... в самом начале. Я не знаю, с чего начать, вот в чем проблема... Может быть, так получится, что ты тут и будешь главным персонажем, как сейчас - она? Виктор, я, да и ты, пока не можем что-то сказать... В жизни ведь мы ничего не можем предусмотреть заранее? А жизнь в Интернете тоже как настоящая, я считаю, и я хотел бы...
- Прожить ее так, чтобы не было мучительно больно! - злорадно продолжил Виктор, принеся из кухни бутылку водки и стаканы. - Предлагаю перед тем, как начать, справить мои поминки и не возвращаться больше к этой теме...
- Черт возьми, Виктор, но здесь-то ты будешь? Это твоя квартира, это... - словно оправдывался Сергей.
- Нет, это ее квартира, во-первых! - отрезал тот, разливая водку. - И в том я не уверен: хочу ли я быть и здесь. Даже не так, я не хочу, поскольку хочу сильно, чтобы и здесь была она, и вместо меня бы здесь она была сейчас, понимаешь? Другое дело, смогу ли я?
- Может, тебе будет проще, если меня не будет? Пусть я тоже буду кем-то другим... - не очень уверенно предложил Сергей.
- Нет! - решительно оборвал тот его. - Я не позволю себе рисковать ею... Может, ты уже разлюбил ее, если?...
- Нет, - глухо прервал его Сергей. - Это... невозможно, и ты сам это знаешь.
- Понимаешь, когда я тогда растерялся, когда понял, что не знаю, что делать..., я ведь думал даже, что лучше бы ты был вместо меня. Я даже хотел найти тебя... - с горечью признавался Виктор. - Но не успел, вот в чем беда. Для меня это был единственный выход, но я не решился ей сказать об этом, хотел, чтобы ты сам... Нам ничего не надо выдумывать, мы начнем лишь на день раньше, когда я тебя нашел и... Нет, не надо лишь начинать с поминок! Пусть все начнется после... Вы встретились на моей могиле...
- В Интернете, Виктор..., но после... - заметил Сергей.
- Ну, все, давай - за упокой моей души! - серьезно сказал тот, приподняв стакан, - но, естественно, не чокаясь. Я не верю, но суеверный!
- Давай! Земля тебе пухом! - серьезно же поддержал его Сергей, и они молча выпили.
- Знаешь, если возникнут какие-то проблемы, то не будем их выносить туда? - попросил Виктор, вновь наливая. - Приходи сразу сюда, я ли приду, но... меня не должно быть там, в чем ты мне должен будешь помочь... Тебе ведь будет легче?
- Согласен, хотя на счет последнего я не очень уверен, - серьезно заметил Сергей. - Забыть себя легче, чем то, что это ты...
- Все! Меня нет! Похоронили! - оборвал его тот, залпом выпивая. - Давай прощаться, и начнем! Нет, допьем, разбежимся, и начнем завтра... Я не хочу, чтобы вы сразу после поминок... встретились.
- Ты прав! - поддержал его Сергей. - В таком виде я бы тоже не хотел...
- Да, но этот выпьем за ее рождение, - робко предложил Виктор, пододвигая ему стакан. - Но по настоящему, понимаешь? За ее новое рождение, ну, как мы обычно и отмечали его каждый год, пока... Нет, этого пока больше нет, мы пьем за простой, очередной день рождения...
- Который у нее, кстати, именно сегодня, - заметил Сергей, чокаясь с ним.
- Я думал, что ты забыл? - усмехнулся тот. - Спасибо, что вспомнил!
- А я подумал, что ты! - рассмеялся Сергей.
- Что ж, долгие лета, Ладушка, счастья тебе, любви! Будь всегда такой же молодой, красивой, любимой... Пусть в этом году сбудутся все твои мечты, а жизнь расцветет как дивный сад... Счастья тебе, любимая!
Сцена 5
Во второй комнате был только стол, одежный шкаф с зеркальной дверцей и кровать. На столе также стоял компьютер, за которым сидел Сергей.
- Извини, но пока не начали... - нервно вздрагивая, остановил его Виктор, вбегая буквально в комнату со своим монитором. - Как я не подумал... Ты должен взять себе этот монитор! Ну, зачем мне на большом тебя разглядывать? Вот, болваны!
- Как хочешь, Виктор, - пытался успокоить его Сергей, отсоединяя монитор и передавая его Виктору. - Хотя ты, конечно, прав, наверно... Нет, я не уверен, мы, скорее, будем видеть общую картину, так проще. Да, и общаться так - это одно, но нам бы попробовать жить там вместе, по одну сторону... Ладно, это потом... Мы закроем дверь?
- Да, наверно! - крикнул ему Виктор из другой комнаты. - Сейчас, я подсоединю, и мы закроем... Значит, мы встречаемся там, на моей... могиле?
- Да, там, у нас же пока нет других картинок, - пытался сбить он нервозный тон Виктора. - Сегодня пойдем снимать другие пейзажи, ну...
- Да, места свиданий! Не надо, Сергей, недомолвок! - слишком уверенно поправлял его тот. - Кстати, мы ведь могли бы взять их из фильмов? Почему бы нет, а? Неужели нам даже здесь нельзя бывать там, где хочется?
- Хорошая идея! Я даже не подумал об этом! - поддержал его Сергей, тоже немного заводясь. - Но не сразу, это было бы неестественно.
- Конечно! Она не может сразу уехать... Все, я закрываю дверь! Прощай!...
- Пока! - крикнул Сергей в закрывшуюся дверь, включая компьютер, входя в систему, пододвигая поближе к себе микрофон...
На экране монитора вскоре засветилась картина зеленого утеса, возвышающегося над морем, на плоской вершине которого одиноко высился каменный крест, постепенно начинающий приближаться, словно Сергей шел к нему...
- Где Лада?! - услышал он нетерпеливый голос Виктора, который сразу же осекся. Сергей не ответил, улыбнувшись загадочно. Когда крест приблизился, на фоне картины появилась фигура Лады в траурном одеянии, неподвижно замершая в левой части экрана...
- Здравствуй, Ладушка, мне очень жаль... - послышался в динамиках его голос. - Мы так и не встретились с Виктором...
- Да, Сергей, вышло страшное недоразумение! Он ведь хотел пойти к тебе, но почему-то... почему-то передумал, не решился... - появились внизу экрана слова, возникая там с небольшими паузами. - Понимаешь, у меня были некоторые проблемы, и он не мог оставить меня даже на миг...
- Не плачь, Ладушка, может, теперь все проблемы, наконец, далеки от него? - не совсем естественным тоном спросил Сергей и, оглянувшись на дверь, поцеловал ее портрет, приблизив его.
- Не надо, Сережа... Ну, не подходи так близко, мне все еще кажется, что это он стоит передо мной... В последнее время между нами появилась какая-то трещинка, возникла какая-то дистанция, и сейчас я бы хотела это исправить хотя бы мысленно... Нет, спасибо тебе, конечно, что ты пришел, не забыл его, но все равно не надо...
- Милая, нет, что ты, я просто хотел тебя утешить, ведь ты теперь совсем одна... Но я лишь как друг ваш, твой и его... - начал оправдываться Сергей, совсем не собираясь этого делать, машинально.
- Да, Сережа, ты всегда оставался нашим единственным другом, даже когда исчез вдруг... Нам тебя очень не хватало, мы даже думали... Нет, ты, к счастью, здесь, ты бы ведь не смог... бросить нас? - слышал Сергей в микрофон легкий стук клавиш и тяжелое сопение Виктора.
- Теперь-то я точно не смогу, хотя давно был тоже готов к этому... Я ведь думал, что это вы забыли про меня, а мне без вас... Нет, прости, я не о том говорю, я совсем другое хотел сказать... - смутился Сергей.
- Извини, Сережа, я бы хотела побыть одна... сейчас. Я еще не простилась даже с ним... Мне кажется, что он еще здесь, рядом со мной, пытается мне что-то сказать, но я не слышу... Приди ко мне позже, завтра, но только не обижайся, пожалуйста?...
- Да, Ладушка, конечно... Я позвоню, нет, лучше встретимся в Интернете. Пока, не грусти только... - Сергей едва сдержался, чтобы не крикнуть что-нибудь в микрофон. Ему совсем не хотелось прощаться с ней, хотя, встряхнув головой, он вдруг чуть не рассмеялся, но лишь не получилось. Встав, он направился в комнату Сергея, которого застал в слезах, полуслепыми глазами глядящего на экран.
Сцена 6
- Боже, я не думал, что это так..., ну, почти по настоящему, - откинувшись с сожалением на спинку стула, бормотал тот. - Сквозь слезы мне даже казалось, что она и впрямь говорит, что лицо ее ожило... Это какое-то наваждение, но она словно один раз даже коснулась меня рукой... Мы не можем оживить ее лицо? Мне немного страшновато из-за того, что она не двигается, улыбается так, когда я плачу... Боже, Сергей, я бы никогда не подумал!...
- Ну, на моем компьютере можно попробовать, хотя надо достать программу... - задумался Сергей, передумав тому что-то говорить. - Можно попробовать и голос... твой изменить как-то, хотя сделаем ли похожим? Я не такой большой мастер в этом...
- Ты знаешь, печатать мне легче, потому что, ну, у меня горло перехватывает, - сдавленным голосом признался тот. - Я не смогу говорить за нее...
- В принципе, можно озвучивать и текст, это не проблема... У нас же есть еще водка? - хмуро спросил Сергей, поглядывая искоса на экран. - Нет, сиди, я сам принесу...
- Спасибо, Сереж! - поблагодарил его Виктор за что-то.
- Жаль, конечно, что настоящий виртуальный мир нам не сотворить, денег на это не хватит, но мы ведь не совсем для себя это делаем, - продолжил Сергей свои размышления, возвращаясь с бутылкой и стаканами, - но можно делать что-то подобное фильму, снимая для этого свое видео...
- И кого мы будем снимать? - скептически спросил Виктор, беря стакан. - Я не хочу, чтобы это была... Пойми, так я бы мог найти и другую женщину...
- Не хочешь ли ты сказать?...
- Да, именно это я и хочу сказать! - сердито перебил его Виктор. - Разве нельзя снимать меня? Тебе ведь нужна будет лишь движущаяся фигура? Я кое-что понимаю в этом...
- А почему и нет, в принципе? Но ты готов? - сдерживая усмешку, спросил Сергей.
- Да, если надо, я готов, - хмурясь и пряча недовольный взгляд, ответил тот. - Я ведь сказал тебе, что меня тут нет, что это она здесь? Не надо больше никаких сомнений, все так и должно быть! Не важно, готов я, не готов - я обязан это сделать! Будь это возможным, я бы без сомнений отдал ей свою жизнь, потому что... Прости, но даже сейчас у нее получилось гораздо лучше жить, чем у меня... У нее даже смысл есть жить, у нее есть... хотя бы ты, да, а что у меня? Я готов на все...
- У нее остались платья, одежда? - серьезно уже спросил Сергей.
- Да, в основном с тех времен и остались, но, если надо...
- Сам понимаешь, нам лучше бы длинные платья, чтобы скрыть ноги, чтобы не столь много переделывать, ведь я же не спец? - совсем почти профессионально интересовался Сергей.
- Хочешь, я сейчас и покажу? - решительно спросил, вставая, Виктор и направился в другую комнату. - Только не заходи! Мы ведь ростом с ней почти одинаковы, хотя, конечно... Но я же буду без каблуков?...
Минут через десять он вышел из комнаты в свадебном платье Лады, отчего Сергей уже не мог сдержать и даже упал со стула от смеха, но перестал смеяться, когда тот накинул на себя фату и надел длинные перчатки, скрывшие его руки.
- Боже! - воскликнул Сергей, садясь на пол. - Если купить парик, то переделывать надо будет не так много... А еще платья есть?
- Да, еще два... длинных. Она их больше всего любила, хотя надеть их было некуда, но теперь-то нам на всех наплевать, теперь каждый надевает то, что захочет, - даже не обидевшись на его смех, ответил Виктор, и ушел вновь переодеваться, возвращаясь в длинном вечернем платье, в перчатках и в парике. - Это, правда, ее парик, поэтому черный... Да, нам нужен другой. И как?
- Оставайся в нем, мы сейчас попробуем снять, - уже по деловому разглядывая его, Сергей вскочил с пола, и взялся за видеокамеру. - Ты только попробуй ходить похоже... Жаль, что у вас не было камеры, но у кого она была тогда... Походи, поделай что-нибудь, но не резкое... Поворачивайся, но медленнее, контролируя тело... Ладно, хватит! Для пробы этого хватит... Сниматься ведь придется... на фоне пейзажей, не в комнате же... Ну, я не сумею смонтировать это с фильмами, пойми...
- А в чем проблема? Ты думаешь, я не смогу? Мне, Серега, плевать на всех, как им на меня! - без тени смущения говорил тот, тренируясь ходить в непривычном наряде. - Мне, знаешь, почему-то страшно приятно... осознавать себя Ладой. Может, это сумасшествие, но мне кажется, что она как бы входит в это время в меня, точнее, в свои платья...
- У тебя, кстати, похоже получается, - заметил серьезно Сергей.
- Вначале я их надевал, пытался представить себя ею, увидеть ее в зеркале, пока мне совсем не стало невмоготу... - признался тот сдавленным голосом. - Только не прими меня за психа, прошу тебя... Мне это так важно!
- Ну, тогда бы и меня ты бы мог принять за него, я ведь тебе подсказал идею? - серьезно ответил Сергей, что-то обдумывая. - Кстати, а, может, мы и разыграем сейчас сцену нашей встречи... у нее в доме? У тебя есть вуаль?
- Да, где-то была! Ты не представляешь, как она любила такие платья, как хотела жить в те времена, когда такое носили. Она хотела, чтобы и то тысячелетие осталось в памяти в этом, но не в бикини лишь! Это как фиговые листки на Венере... - бросился Виктор искать вуаль, уверенно чувствуя себя в ее одеяниях. - Представь, как больно мне было порой осознавать, что я не могу ей дать эту жизнь, не могу больше купить что-то подобное? Я был недостоин этой жизни, я, со всей своей никому не нужной щепетильностью, надуманной честностью... Я должен был стать бандитом, вором, продать свою душу дьяволу, но... Да, но! Она бы не приняла этого, я знаю. Поэтому, видно, и я не смог решиться ни на что, вообще ни на что, хотя порой и думал над этим. Она даже намеки любые пресекала, отказываясь даже на словах делать что-то подобное. Знакомые думали, что это у нас все наигранное, от слабости, от неспособности принять новые правила. Но ей было все равно, мы просто перестали с ними встречаться... Вот, я нашел!
Когда он надел вуаль и прошелся по комнате, Сергей, наблюдая за ним в глазок камеры, не мог вначале произнести ни слова, хотя он только раз видел ее в этом платье, на одном из Новогодних балов в институте, когда сразу и не узнал ее из-за этого же парика, пока к ней не подошел Виктор...
Сцена 7
- Ну, что, начнем тогда от порога? - наконец произнес он, направляясь к входной двери с камерой, заметив перед тем, как выйти за дверь. - Мы можем говорить сейчас о чем угодно, но чтобы это было связано с самим действием, иначе мы собьемся, не получится общей картины...
--
Тогда постой там пару минут, мне надо тоже сосредоточиться, - согласился Виктор, закрывая за ним дверь.
Сцена 8
На экране монитора дверь ему открыла Лада.
- Здравствуй, Лада, прости, что я без звонка, но просто шел мимо и не мог не зайти, - напряженно оправдывался он, проходя мимо нее в коридор и не сводя с нее взгляда.
- Нет, ничего, даже наоборот... - возникали внизу экрана слова. - Я как раз о тебе вспоминала, потому что... мне очень одиноко вдруг стало, но мне некуда отсюда уйти. Мы с Виктором последнее время жили тут, как затворники, растеряв всех друзей... Я даже рада, что ты пришел, не позвонив... Я бы не смогла тебе сказать да...
- Но почему? Ты можешь позвать меня в любое время, я бы и раньше всегда пришел, но... Разрушив стены, железный занавес, мы вдруг воздвигли их между собой, между друзьями, видимо в поисках самого себя, но потеряли только их, - ухватился он за нить разговора.
Сцена 9
- Когда это случилось, я вначале подумала со страхом, что теперь навеки осталась одна... Мне сразу же захотелось тоже умереть, но я боялась, что и там я его не встречу... -отвечал ему безмолвный экран, на котором Лада, печально стоя среди комнаты, словно не знала, куда ей пойти, то вдруг поправляя покрывало на диване, то беря что-нибудь с почти пустого уже книжного стеллажа. - Мне все время кажется, что он здесь, что вот-вот войдет в одну из дверей, но это постоянное ожидание столь ужасно! Я... Я даже боюсь его появления!
- Нет, что ты, разве можно его опасаться даже..., даже сейчас? Мне кажется, что даже, ну, его призрак не смог бы позволить себе испугать тебя, ведь он так тебя любил? - говорил Сергей в микрофон, но словно бы не замечая его, поскольку не мог оторвать взгляда от экрана. - Страх этот лишь внутри нас, это страх неизвестности... Увидев же вдруг, ты просто должна бы сказать ему: "Я - это ты!", - и все, понимаешь?
- Да, я все это понимаю, но лишь когда думаю об этом как со стороны... Но я не могу постоянно так думать, мысли сами вдруг отключаются, и я начинаю этим жить, но, увы, тем жить, чего нет... - отвечала она, обессилено садясь на диван. - Тогда мне даже страшно выйти из комнаты, войти в любую из дверей, за которой, я знаю, его нет, отчего мне становится еще страшней.
- Боже, я не могу тебе этого советовать, но пойми, тебе надо его слегка забыть, хоть иногда забывать, - смущенно говорил он, тоже садясь поодаль на диван. - Понимаешь, иначе ты его держишь здесь этим, не отпускаешь с миром, отчего он и там может затеряться... Нет, я только читал об этом, поэтому...
- Да, ты прав, я тоже это слышала, от бабушки свой слышала, когда не могла успокоиться после смерти... мамы, - печально склонив голову, отвечала Лада. - Когда я забыла, мне самой стало легче... даже вспоминать ее. Я стала вспоминать ее как живую, а до этого не могла забыть как мертвую... Сейчас то же самое, я вижу его... Боже, я вижу его там, на асфальте, я вижу его таким же, в крови, и здесь!
- Не надо, милая! Не терзай себя! - пытался он ее успокоить, гладя по плечу.
- Не могу! У меня нет сил забыть это! - отвечала она, а плечи ее вздрагивали от рыданий. - Сейчас я говорю это тебе, и мне легче, но как тяжело об этом молчать! Ты... Боже, перехватывает горло, дай воды, пожалуйста?...
- Да, конечно! - испуганно вскакивает он, быстро возвращаясь к ней со стаканом воды, присаживаясь рядом. - Может, мне сходить за успокоительным, у тебя, может, есть?...
- Нет, только не уходи! Не оставляй меня сейчас, я прошу тебя? - жалобно попросила она, склонив голову к нему на плечо, и Сергею явно казалось, что он сейчас там, на мониторе, где их и снимала уже обоих камера, которую он оставил на столе. - Тебе не надо никуда идти, ты можешь остаться?
- Да, конечно, конечно я останусь! Мне... и некуда идти, если честно... Я всегда был один... - отвечал тихо он, гладя ее волосы, плечи на экране. - Хочешь, я посижу рядом, а ты поспи, тебе просто надо отдохнуть...
- Спасибо, Сережа... Да, ты посиди, а я попытаюсь уснуть, я уже три ночи не могу сомкнуть глаз, я сразу вижу его... - отвечала устало она, ложась головой к нему на колени и быстро засыпая...
Сцена 10
- Да, неужели я, правда, сразу уснул? - спросил Виктор, вдруг заходя к нему в комнату в том же платье, парике, лишь без вуали, спустя минуту. - Мы ведь почти это же говорили, хотя я и забыл сразу? Боже, теперь ты плачешь?
- Не знаю, Виктор, но я почему-то слишком реально все это представляю, - закрыв глаза, говорил Сергей.
- Я это чувствовал по твоему голосу, - сказал тот. - Меня хотя бы отвлекали клавиши, хотя порой я не мог их разглядеть.
- Может, нам стоит?...
- Нет! Я прошу тебя? Я понимаю, что это и тебе тяжело, но я уже не могу остановиться..., - прервал его Виктор, прижав его голову к себе. - Я знаю, я всегда знал, что ты так же сильно ее любишь, из-за чего раньше и ревновал так, и видеть тебя иногда не мог... Нет, молчи, не оправдывайся! Это правда, я и сейчас это слышу... Но сейчас я, как ни странно, больше не ревную тебя к ней. Я не пойму, почему, но я даже хочу, чтобы ты любил ее еще сильнее, даже сильнее, чем я, хотя этого и не может быть. Может, это слишком эгоистично, жестоко после всего, что было, но я прошу тебя...
- Да, я согласен, я не возражаю, хотя и хотел бы, но тоже не могу остановиться, - шептал Сергей, глотая непослушные слезы, - потому что мне кажется, что тогда я ее... Нет, не хочу даже говорить это.
- Нам просто нужно отвлечься... Пойдем за покупками и..., может, заедем в наш парк? Ну, в наш с тобой, где мы втроем еще встречались... - предложил Виктор робко, вытирая ему слезы. - Мы с Ладой там никогда не бывали почему-то, как-то молча это решили...
- Да, нам и надо сходить! - согласился Сергей, вставая и машинально упаковывая камеру в чехол. - Ты так пойдешь?
- Да, не переодеваться же мне потом? Или не стоит? - спросил в конце тот, надевая вуаль.
- Нет, почему же... Ты же нормально себя чувствуешь в этом? - спросил лишь его Сергей, переодеваясь в светлый, слегка старомодный костюм, весьма контрастирующий с темным платьем, но другого у него не было.
--
По крайней мере, я попробую... - смущенно ответил Виктор, разглядывая себя в зеркале. - Не сидеть же ей здесь все время?
- Конечно! Мне кажется, нам пока надо лишь решить проблему с ее голосом и... купить ей другое платье, ну, и парик... - согласился Сергей и они вышли из квартиры...
Сцена 11
На экране она легкой походкой шла среди прохожих, иногда вдруг останавливаясь перед витринами, все это время привлекая к себе взгляды как мужчин, так и женщин, вдруг переставших смотреть на манекены и стесняясь своих супермодных одежд. Один раз она даже остановилась у афишной тумбы...
--
Нам надо будет сходить с тобой в театр, я не была там целую вечность... Да, именно этот спектакль я бы сейчас и посмотрела! Ты чувствуешь нечто общее? - говорил из-под вуали женский, весьма нейтральный голос, но он ведь так давно не слышал ее голоса, и ему даже начинало казаться, что это она и говорит.
Но тут же ее привлекла витрина того самого "Пассажа", над которой появились большие буквы трех цветов, образующие странное сочетание "ДУМ". В одну створку дверей входили прохожие в разных супермодных нарядах, а в другую выходили уже в новых с обязательным сочетанием трех цветов: белого, синего, красного, - в разных пропорциях. Хотя бы цвет сумочки, зонтика должны были дополнять ансамбль цветов.
- Странное название, что-то очень напоминающее, - удивленно произнесла Лада, остановившись неподалеку от двери. - ГУМ, ЦУМ я помню, были такие...
- Может, это как бы Деревенский Универсальный?... - предположил Сергей, вдруг рассмеявшись. - Я совсем забыл, идут же выборы!
- Нет, пойдем в другой? - растерянно попросила Лада. - Это все так похоже на игру...
- Да, этот фон не очень правдоподобный, - согласился Сергей, не закончив фразы. - Тут есть другая дверь...
Сцена 12
На следующем фрагменте она уже заходила в магазин вечернего платья с другой стороны того же самого "Пассажа", где они лишь и могли подобрать что-то подходящее...
- Говори ты за меня, хорошо? Пусть все думают, что мы муж и жена, и ты меня одеваешь? - сказала она тихо, направляясь к стойкам с длинными платьями.
- Девушка, жена хотела бы примерить это, вот это, и эти два,... ну, и перчатки, вуаль тоже, - говорил он, наблюдая за ней и продавщицей через глазок камеры, проводив Ладу ее взором в примерочную кабинку. Мимо него прошли несколько девиц с недовольными лицами, которым платья были или слишком велики, или, наоборот, чересчур малы, не шли ли к их прическам... Не дожидаясь, пока освободится примерочная, они снимали с себя платья и спешно покидали магазин, забыв даже надеть свое порой...
Спустя время, она вышла из кабинки в длинном сером платье и в вуали, несколько раз пройдясь перед ними под восхищенными взглядами продавщиц и видеокамеры.
- Великолепно! - сказал он. - Это мы берем!
- Но я бы хотела показать тебе еще одно, которое вначале не решилась... - скромно сказала она, направляясь в кабинку...
Камера чуть не выпала из его рук, когда она вновь появилась в роскошном платье, переливающемся, словно змеиная кожа, пурпурными цветами.
- Боже, милая, почему ты мне его сразу не показала?! - изумленно воскликнул он.
- Оно мне слишком понравилось, и я подумала, что тогда ты не оценишь то, первое, - смущенно произнесла она.
- Да, мы, конечно же, берем оба! - заявил он постреливающим на него глазками продавщицам, отсчитывая им деньги.
- У вашей... дамы такая, ну, модная сейчас фигура! - с восхищением сказала ему одна из продавщиц. - Это платье многие примеряли, но никому не подошло вообще! Она - спортсменка или даже модель?
- Да, только я вам этого не говорил! - грозно шепнул он им.
- Как ты мог после этого смотреть на кого-то еще? - ревниво прошептала она, выходя из кабинки в первой обнове и в вуали.
- Я?! - изумленно, чуть ли не возмущенно переспросил он. - Я больше никого не вижу вокруг!
- Нет, я понимаю, эти платья, видимо, старят меня, ну, то есть, не молодят... И вуалью не скрыть возраст... от тебя? - шептала она, оттолкнув его.
- Милая, наша долгая разлука была куда непрозрачнее вуали..., - оправдывался он неудачно, выходя на улицу.
Сцена 13
- Их ты никогда не видел, поэтому они всегда остаются молодыми - те, на кого ты смотришь первый раз! Тогда ты смотрел на меня, видимо, тоже иначе, так же..., - отвернувшись к витрине, говорила она обижено. - Встреча после долгой разлуки... снимает, сдергивает вуаль внезапно. Я не подумала об этом... Прости, не сердись, просто мне кажется, что я и сама смотрю на себя лишь твоими глазами, почему мне это так важно...
- Я всегда мечтал об этом, - нежно признался Сергей, не заметив, как напряглось вдруг ее лицо под вуалью, поскольку тоже увидел кого-то в конце улицы - О, смотри, это, кажется, Антон?...
- Нет, я не хочу! - испугано прошептала она.
- Но ведь когда-то придется? - с улыбкой спросил он, пытаясь придержать ее за локоть.
- Нет! Мы же хотели только в Интернете?... В жизни не получится... Не говори ему, что это я, прошу тебя? -умоляюще прошептала она, быстро возвращаясь в магазин. - Придумай что-нибудь?
- Привет, Сергей, какими судьбами? - как-то важно говорил Антон, протягивая ему расслаблено руку. - Неужели, ты наконец-то с дамой, да, и, как я посмотрю, с весьма даже?... Снимаешь на память? Думаешь, мы больше не встретимся?
- Ну, Антон, наши ведь встречи сегодня происходят в разных пространствах, ты ведь совершенно случайно оказался тут... не на машине, без охраны? Или выборы скоро? - уводил он разговор в сторону.
- Язва ты! - добродушно потрепал тот Сергея по плечу, доставая блокнотик. - Но прав, не спорю, надо иногда пересекаться с электоратом. Кстати, а мысль интересная... Дай-ка я запишу! Власть и народ, действительно, неизбежно сейчас существуют в разных, но, скорее, временах, хотя... и в пространствах - тоже. Это в начале девяностых все перемешалось, но теперь даже редкие кухарки, сохранившиеся среди нас, мелькают уже на других кухнях. Но ведь демократы сами же требовали отделить общество от государства, дать личности свободу от него? Пожалуйста, у народа - личные проблемы, у нас - общегосударственные.
- Ну, демократы еще говорили кое-что и о деньгах, которые, если уж народ зарабатывает, то государству они уже и не принадлежат как бы... Но, если честно, мне на это давно уже наплевать, - равнодушно заметил Сергей. - Вы бы нас хотя бы раздетых, голых не трогали, поскольку это смахивает на сексуальное домогательство...
- О, дорогой, дама-то твоя - совсем не голая? - усмехнулся Антон. - Кто это, если не секрет? Я что-то впервые такую заметил, хотя ни одну тусовку не пропускаю...
- Я и говорю, что от вас и на тусовках не спрятаться, даже в Интернете! - съязвил Сергей.
- Что ж, дорогой, там не только вы скрываетесь, но я и всякого рода экстремисты лежку устроили, дорвались до свободы! Там ведь слишком просто выдать себя за другого? - по государственному озабоченно отвечал тот. - Мы должны контролировать - ху из ху!
- Да, Сталин с этого же начинал... Но разве мы и в этом не свободны - быть тем, кем я сам захочу, а не ваша паспортная служба, ваш Загс и прочее? - без всякого интереса отвечал Сергей вопросами же.
- Ты так и не ответил мне про даму? - не без намека усмехнулся тот. - Но, как я понял, Загс тут ни причем?
- Абсолютно! Лично я никогда не приму ваших правил игры. Закроете последнюю дверь - я выйду в окно, да у нас теперь и нет другого выхода, мы для этого и придумали их столько много, - ответил и Сергей ему, но злой насмешкой. - И она - тоже!
- Ты шутишь, но, вот, Лада, кстати, наслушалась таких шутников, серьезно поверила, вышла..., хотя и двери всем были открыты почти... - с нотками сожаления заметил тот. - Глупо! Для этого ли боролись за эту свободу? Выйти в окно можно было и тогда, для этого свободы не надо! Я говорил Виктору, предлагал помощь, но он сам не захотел... Глупо это!
- Ну, да, куда умнее - смириться с дураками, - усмехнулся Сергей. - Нет, Антоша, свобода - это не ваша осознанная необходимость, у нее нет определений из лексикона рабов. Свобода - это то же самое, что и Любовь, но она только безадресна, обращена ко всему белу свету. Это любовь души к вечности, а вы пытаетесь посадить ее в земную клетку: в марксистскую, в православную ли - разницы тут нет никакой! Но твой электорат думает иначе, можешь быть спокоен. Он только радуется новым запорам, не подозревая, что однажды ему неизбежно придется выйти из клетки - уже насовсем.
- Ну, извини, я тут больше верю нашим попам, Библии, где я даже свободы самой совести не разглядел! - самодовольно отрезал тот, теряя интерес к разговору.
- Ладно, извини, мне тоже некогда, - с удовольствием попрощался с ним и Сергей...
- Ты не сказал ему про меня? - напряженно спросила она, выходя из магазина. - Из-за таких друзей я вообще передумала возвращаться сюда.
- Да, а я бы с удовольствием ушел отсюда, - понимающе усмехнулся Сергей. - Вернемся, но в прошлое, где и он был немного другим. Пойдем в парк?
- Нет, я бы хотела все же посидеть где-нибудь вначале... - обронила она, немного смущаясь от своего великолепия и пристальных взглядов прохожих, две толпы которых в почти одинаковых трехцветных одеяниях, с трехцветными же флагами шли сквозь друг друга в разных направлениях, естественно, призывая идти вместе с ними вперед!...
Сцена 14
- Тогда зайдем в это кафе, милая? - предложил он, пропуская ее вперед в небольшое летнее кафе, где ей навстречу тут же устремился чернявый официант, поправив полотенце на полусогнутой руке.
- Дорогой, нам чего-нибудь легкого выпить, но только прохладного, - попросил он того, сунув банкноту и не отрывая взгляда от нее.
- Могу предложить вашей даме только Мартини, мы специально бережем для таких гостей, - с полупоклоном, тоже не отрывая от нее глаз, рассыпался тот, мигом вернувшись из подсобки. - Сами понимаете, какая сейчас с этим возникла проблема, ну, какую нам власть опять создала, начав с грузинских вин. Видно, она опять заскучала по бормотухе, извините за выражение.
- Да, друг, ее опять жаба задавила, что кремлевские спецбуфеты не отличаются этикетками от наших, - у наслаждением вспомнил Сергей недавнюю встречу. - Но я бы этим патриотам и на западных банкетах подавал бы бормотушку, паленку из уважения к ее патриотическим чувствам.
- Когда же они перестанут нам хотя бы мешать? Простите, наболело, ведь я совсем не хотел бы отсюда уезжать, у нас можно работать, но только ради чего? - сокрушался молоденький официант.
- Увы, друг, это "ради чего" надо пытаться тоже самому придумывать, создавать себе параллельный мирок, - посочувствовал ему Сергей.
- Боже, но не в Интернет же переселяться? - горько спросил тот, уходя от столика.
- Но больше и некуда, - сказал уже ей Сергей, - если, конечно, эти Антошки и там не заставят нас копать картошку...
- Спасибо тебе, Серж, - признательно прошептала она, рассеянно их слушая и почти не глядя по сторонам, где было не протолкнуться от взглядов. - Я только сейчас вспомнила, от чего я ушла, и к чему ты не дал мне вернуться... Мне даже чуть стыдно, но я, я вдруг забыла его, Виктора, который слишком считался с моим мнением, хотя у меня его и не было... Мы с ним никогда бы сюда не зашли, мы почему-то не могли переступить некий порог несуществующей двери, которую сами закрыли для себя, почему сейчас я вдруг и решила попробовать зайти сюда без него. Понимаешь, мы жили только здесь, поэтому вынуждены были быть щепетильными в каждой мелочи. Благодаря тебе, этот мир сейчас для меня ничего не значит, я здесь словно в турпоездке, когда можно позволить своим принципам расслабиться... Мне немного обидно за него, ведь это я не позволила ему быть таким, как ты... Я надеюсь, что он простит меня, но я его отпускаю, но... потому лишь, что хочу там вновь с ним встретиться... Ты не осуждаешь меня?
- Нет, я только и мечтал об этом..., и, я надеюсь, он тоже хотел этого, я даже не сомневаюсь в этом! Ведь он же любил тебя и мог желать лишь, чтобы ты была счастлива, - осторожно говорил ей Сергей.
- Знаешь, милый, но я все же не могу его вот так просто забыть... Ты не сердись, но, может, мы поедем вначале в другой, в наш с ним парк? Пойми, мне бы хотелось, чтобы он ушел от меня тоже счастливым, не думая, что я его так легко забыла, - тихо говорила она слегка подрагивающим голоском, пронзающим ему сердце.
- Давай, выпьем за это? - предложил он, соглашаясь...
- Спасибо тебе, милый, - прошептала она, выпив незаметно коктейль под вуалью. - Я знаю, ты меня тоже любишь, поэтому поймешь...
Сцена 15
В тенистый, заросший густой травой и пустынный парк она вошла сквозь пролом в кирпичной стене весьма робко, словно боясь спугнуть даже тени раскидистых деревьев, осторожно поглаживая искривленные словно в неге стволы кленов...
- Милый, ты можешь выполнить одну мою, последнюю просьбу? - спросила вдруг она, резко повернувшись к нему в самом начале парка.
- Конечно же! Я исполню любую твою просьбу, прикажи ты мне даже умереть! - решительно ответил он.
- Сегодня, только сегодня ты бы мог сыграть его роль, побыть как бы Виктором, в том плане, что я бы тебя иногда называла его именем? Изредка, - попросила она заговорщицки, взяв его за руку.
- Да, поверь, я и сам хочу с ним распрощаться так, ведь он заслужил этого - счастья и покоя, - в тон ей отвечал Сергей. - Я даже сам себя попробую считать им... сегодня.
- Да, только сегодня, - благодарно улыбнувшись под вуалью, прошептала она, направляясь к раскидистому клену в центре парка. - Поставь сюда куда-нибудь камеру, чтобы она снимала нас обоих... Я хочу станцевать с тобой, любимый, наш танец... Тот, наш первый танец, но в последний раз... Нас будет видно обоих?
- На этой полянке, да, - заверил ее он, пристроив камеру на изгибе толстого ствола, и подходя к ней. - У нас, конечно, не много места, но далеко и не стоит отходить, ведь...
- О, это не страшно! Мы же будем знать, кто там? - смеясь, спросила она его, доставая из сумочки маленький магнитофон. - Включи это, любимый?...
Сергей, глядя на монитор, услышал, как в смежной комнате зазвучала та же музыка...
- Ты помнишь этот танец, любимый? - спросила она, кладя руки ему на плечи. - Ты помнишь, как мы его танцевали каждый раз, когда вспоминали про любовь? Да, Виктор, в последние дни мы забыли про него, я даже забыла, где лежит эта кассета... Но ведь не мы с тобой в этом виноваты? Нет, ты не отвечай! - прикрыла она рукой ему рот, хотя он и не думал возражать. - Мы с тобой забыли и про этот парк, парк нашей любви... Мы вдруг уединились в той жизни, в чужой жизни, где, якобы отвергая ее, мы отвергли самих себя... Мы не приняли этой новой страны, но забыли и про те уголки ее, где мы были только счастливы... Мы отвергли новое время, но с ним зачеркнули и все наши счастливые дни. Время нельзя разорвать на части, оставив только счастливые часы, но выбросив из памяти дни невзгод... Это мы сами сделали, Виктор, нам некого в этом винить... Нет, но я не для этого вспомнила все это, не подумай. Понимаешь, любимый, мы не в силах изменить эту жизнь, мы можем лишь только отвергнуть ее, я согласна, но... вернувшись в те мгновения, где мы были счастливы, где мы только любили, где думали только о любви. Люди ведь только и живут ради этих мгновений, без которых жизнь была бы бессмысленной? И отвергнуть ее всю мы можем, остановив одно из этих мгновений, что все-таки подвластно нам, хотя этого не смог сделать даже гений... Сними, любимый, и выбрось часы, они больше нам не нужны... Видишь, у меня их уже нет? Время больше никуда не идет, оно танцует, кружится вместе с нами на этой полянке, за пределами которой тоже ничего нет... Разве мало нам этого счастья, Виктор? Ты забыл уже все остальное? Забудь! Есть только ты, я и наша любовь... А теперь есть только любовь... А любовь - это и есть вечность, перед которой и сама жизнь - это лишь мгновение! Важно ли тогда, какое из них? Нет! Разве ты не готов танцевать тут со мной вечность?
- Да, я готов! - согласился он, закрывая там, на экране, глаза, соглашаясь со всем.
- Но тогда и смерти нет! Умереть можно, лишь перестав любить... Но ты ведь любишь меня, Виктор?
- Да, я люблю тебя, любимая! - искренне воскликнул он, еще быстрее закружив ее в танце.
- И любить нельзя перестать, нельзя любить сейчас, а потом вдруг перестать пусть и на миг... Поэтому и смерти нет, если жизнь - это любовь. Умирает лишь тот, кто не любит, кто может вдруг перестать любить, хотя это и не было любовью... Мы же бессмертны, Виктор!...
Сцена 16
- Мой голос был похож на ее? - спросил его из-под вуали Виктор, входя еще в том же платье.
- Да, очень похож! - оторопело глядя на него, отвечал Сергей, с трудом ориентируясь в происходящем, словно он все еще был там, на экране. - Ты меня испугала, испугал, то есть. Черт, я даже не знаю точно, кто я теперь. Ты не поверишь, я не мог представить себе, что у нас так получится... Мы ведь еще не попробовали монтировать, лишь под вуалью?...
- И это ты говоришь мне, тому, кто даже не подозревал о такой возможности вообще! Боже, Сергей, если бы мы с тобой встретились чуть раньше, она бы и не переставала жить, она бы уже прожила пять счастливых лет, начиная с самого начала нового века, который мы все когда-то так ждали! - горько воскликнул Виктор, приглашая его в другую комнату, где был уже накрыт по праздничному стол. - Все дело ведь не в этих перестройках, псевдореформах - не от них мы чего-то ожидали, не в них мы разочаровались... Самым страшным оказалось разочарование в этом новом веке, когда мы вместо чудесного, фантастического мира оказались вдруг чуть ли не в средневековых дебрях. Мы бредили наукой, космосом, иными цивилизациями, а тут повсюду пещерное мракобесье... Разве мы ради этого, ради ли этих безделушек дикарей, пошли за реформами? Или мы были голодны, раздеты, чтобы мечтать об этом мещанском счастье? Нет, мы чувствовали, что та система как раз и сдерживает прогресс, пытаясь держать его в клетке догм, не позволяя выйти за рамки... И что мы получили взамен?
Сцена 17
- Но ты же сам убедился, что именно научный прогресс и позволил нам сегодня?... - спросил Сергей, входя за ним в первую комнату.
- Да, и лишь благодаря тебе, Сережа, - перебил его тот. - Прости, что я так все повернул, но ведь это похоже на реальность? Она бы не смогла поступить иначе?
- Конечно, Лада бы так и поступила, наверно, - согласился Сергей.
- Поэтому не обижайся, но давай проводим его, меня, то есть, окончательно? Ну, раз я прав на счет вечности любви, то почему бы мне не справить с ней свои проводы? - вкрадчивым голосом спрашивал Виктор, глядя ему в глаза сквозь вуаль. - Сыграй сегодня до конца, я прошу тебя? Поставим вновь камеру,... но ты лишь учти, что ты только играешь меня, только откликаешься на мое имя, но это ты здесь уже, ты, кто любит ее. Это лишь для камеры игра, но не для нее, понимаешь? Вся разница лишь в том, что я так называю тебя...
- Да, я ведь смог там, как тебе показалось? - с улыбкой спросил его Сергей.
- Мне иногда даже казалось, что ты - это я, на самом деле, - серьезно ответил ему Виктор. - Но про Ладу я даже говорить боюсь, ведь я сам себя ею сейчас ощущаю еще сильнее... Но ты бы все же надел вот эту маску? Нет, только на этот вечер, ну, для придания некой таинственности, что ли... Только внешней, ведь мы же знаем, кто - под масками?... Ладно, я пойду переоденусь, а ты закончи приготовления... Начнем снимать, лишь я, нет, лишь она войдет, но только попробуем сыграть по-настоящему!
- Ты будешь вновь в вуали? Может, мы все же попробуем программу, ну, заменив твое лицо на ее, и прочее?... - спросил Сергей неуверенно. - Твое лицо было бы проще заменить...
- Нет, отложим пока, - с некоторым нетерпением ответил Виктор. - Без всех этих ухищрений получается, мне кажется, даже более естественно... Попробуем завтра!
Сказав это, он вышел в другую комнату, а Сергей начал настраивать камеру, кое-что добавил на стол... Пару раз мимоходом он взглянул пристально в круглое зеркальце на серванте, оторопело встряхнув головой.
- Черт, мне действительно что ли это чудится? - с усмешкой спрашивал он себя, еще раз взглядывая туда, уже успокоено. - Боже, а я ведь столько раз мечтал об этом, что увидел сегодня? Это так похоже на то, на мои представления... Ведь мы бы смогли с ней прожить вот так, пусть даже всего один день? А зачем больше? Ведь она же была права насчет мига, если он стоит всей жизни? Я же был полным идиотом, пытаясь распланировать всю жизнь, учтя в ней все мелочи, кроме самого главного... Поэтому лишь я и потерял ее, не нашел, то есть. Поэтому же, видно, и у них так случилось все... Он тоже пытался зацепиться за жизнь, которой нет, и отпустил из рук то, ради чего и жил ведь. Поэтому, видно, он теперь так и цепляется за каждый миг, никак не может оставить нас вдвоем даже сейчас...
Закончить мысль он не смог, услышав стук в дверь, и бросился к камере, поставленной в углу комнаты... Едва он включил ее, как дверь распахнулась, и появилась, да появилась именно... Лада. Она была в том ослепительном платье, по плечам ее струились льняные волосы, а из-под вуали... Нет, он даже в страхе слегка передернулся, отведя глаза.
- Милый, неужели меня так могло преобразить это платье, так похожее на наряд искусительницы? Неужели одежда может творить с нами такие чудеса, как ничто иное? - даже голос ее был немного похож. - Но я ужасно рада, что и сейчас могу тебя поразить, лишить дара речи, как и тогда. Иди, обними меня, свою любимую!
Сергей послушно бросился к ней, крепко обнял и закружил по комнате, пытаясь представить, как это будет выглядеть на мониторе... Сердце его даже чуть заколотилось...
- Ты до сих пор так любишь меня? Нет, только не придумывай всяких словесных уловок, как это уже было не раз... Любимый, я жду от тебя тех первых слов? - спрашивала она, положив ему руки на плечи и прижимаясь к нему телом, отчего у него даже слегка помутилось сознание.
- Королева моя, обо всей прошлой жизни я сожалею лишь потому, что не каждый ее миг я говорил тебе это! - вдруг вырвались из его сами слова, даже самого его чуть удивив, но он уже был в их власти. - Прости меня, недостойного, даже за те мгновения, когда ты задавала мне этот вопрос вместо того, чтобы слушать и слушать, как я говорю тебе беспрестанно: я люблю тебя, я люблю тебя! Какая же это вселенская глупость - всю жизнь собираться, мечтать сказать тебе это вместо того, чтобы говорить и говорить: я люблю тебя, - повторяя эти слова за своим сердцем, которое только и произносит их, только в их ритме и стучит, а сам я лишь только сейчас и перевел их на язык своего разума. И я молю тебя об одном: забудь все те мгновения моего молчания, запомни только этот миг, когда я говорю: я люблю тебя! - ибо он и есть настоящая жизнь.
- Я прощаю тебя, мой рыцарь! Эти три слова искупают все тома твоего молчания, которые мы больше не станем перечитывать. Эти слова и есть та великая Троица, которой все поклоняются, но не всегда понимая - чему. Теперь ты понял, кто на самом деле эти трое? Да, это Я, Ты и Любовь! Больше нет ничего, любимый, все иное - это выдумки никогда не любивших...
- Прошу тебя, моя королева, это твой трон! - проводил он ее к столу, но не дойдя до него, она его остановила.
- Нет, мой король, и королева - всего лишь жена! Сегодня я хочу, чтобы ты любовался всей мною в моем ослепительном наряде, поэтому я буду тебе прислуживать, ходить, склонять пред твоим взором, я буду твоим деликатесом, которого ты будешь все сильнее и сильнее желать. Садись ты, мой король! Да, мой любимый, королева не может любить слугу! - говорила она, наливая им в бокалы вино, подкладывая ему на блюдо нехитрые их закуски.
- Но позволь, моя королева, поднять тост за тебя все же мне? - улыбаясь, сказал он, вставая с бокалом в руке и усаживая ее кивком.
- Да, милый, и в этом я тебе уступаю, - покорно села она, склонив голову.
- Мне трудно с чего-нибудь начать, поскольку наша слишком короткая для любви жизнь, была столь насыщенной, но, к счастью, только любовью, почему мне так просто сделать выбор, - начал он, обходя медленно стол. - Начну я издалека, из мрака прошлого тысячелетия, задыхающегося от предрассветного нетерпения в ожидании чего-то необычного, волшебного. Столь мудрецов гадали, строили прогнозы, изрекали пророчества, пытаясь понять, предречь ли то, каким же будет следующее тысячелетие, наше сегодняшнее будущее. Увы, даже фантазии их были скудны, чересчур приземлены и материальны, слегка лишь завораживая слушающих их своей щедростью на это. Но больше мудрецам и нечем было поразить нас... Не зря они ошиблись, обманув и наши ожидания, поскольку их фантазии оказались ничем по сравнению с явившейся к нам из будущего реальностью, которой мы, правда, не ждали и не смогли распознать из-за ее необычности и громадности. Мы ждали иного, поэтому, видно, мы и были столь разочарованы, чувствовали себя обманутыми, обделенными, опуская от горя глаза долу. Но разве мы понимали, что нельзя верить в пророчествах мудрецам? И опять, как и в первый раз, только случай вдруг подтолкнул нас и заставил поднять глаза к небесам, когда мы и смогли увидеть это волшебное будущее, которого готовы были уже лишиться добровольно... Да, это и была та величайшая любовь, крохи которой все прошлые тысячелетия собирали поэты среди терний, сочиняя сонеты, сплетая венки их во имя каждой маковой росинки, оброненной им судьбою... Нет, не стоит сожалеть, что их нет сейчас с нами... Они все здесь, они говорят с нами нашим языком, пребывая среди нас в одной комнате, в одном времени и вместе со всей своей любовью, которую сотворили за все предыдущие века, лишь только сейчас получив возможность собрать все ими порознь сотворенное вместе! Да, моя королева, мы с тобой - самые счастливые люди на земле, мы живем в этом тысячелетии любви и мы знаем это, потому что мы любим, любим так сильно, любовь наша так огромна, что мы из-за нее не видим больше ничего, даже самих себя! Нет больше Я, Ты - есть только одна Любовь, с которой мы стали едины. Не важны теперь имена, лица, место и время - для вечности Любви этого ничего нет! Она сама - Творец всего! Это было всегда понятно любящим, но лишь любовь их была слабой, ее затмевали тучи бед, зла, корысти... И только сейчас она, став Богом, затмила своим сиянием все остальное, стала божественной очевидностью, на которую лишь стоит поднять глаза, чтобы уверовать только в нее, чтобы и самому стать ею... О, нет, это не та слепая вера в неведомое, почему и страшное, пугающее, в Творца, имя чье нельзя произнесть всуе! Нет, этому Творцу мы говорим не просто Верю, мы говорим ему, как и он прежде говорил нам, но не был услышан, - Люблю! Да, я люблю тебя, моя богиня, и сам становлюсь от этого богом! Выпей это, как святое причастие Любви...
- Да, любимый, я всю жизнь, нет, даже больше, целое тысячелетие ждала, оказывается, этих слов, хотя и не подозревала этого... - слегка глуховатым, словно издалека, голосом произнесла она спустя какое-то время, словно завороженная вставая из-за стола ему навстречу, поставив на стол бокал с красным ободком на стекле, и протягивая к нему руки. - За этими словами я видела множество разных смыслов, отчего они и не складывались воедино, отчего в итоге и не получалось из них ничего, сколько бы мы их ни повторяли. Ты прав, мы и ожидали от нового времени ничто, скольким бы многообразным оно нам не чудилось... Но как мы могли разглядеть это за множеством всяких условностей, суеверий, из-за решеток мертвых норм, правил, выкованных из мертвого металла бездушия? Да, лишь сегодня, отбросив все это, взглянув не только вокруг, но и на саму себя чистым взглядом, я увидела это, смогла понять и твои слова. Да, не видя себя, этого не понять, если мы и есть Любовь! Я люблю тебя, хотя и тут ты прав, просто Люблю! Все остальные слова тут лишние, они лишь запутывают, рассеивают смысл... Люблю! Люблю! Люблю! Иди ко мне, мой любимый... Не говори больше никаких других слов, их нет! Есть только это... Люблю, люблю, люблю...
Завороженный, может быть, ее голосом, самой ли Любовью, он и сам увлек ее на ложе, срывая с нее переливающиеся перламутром одежды, сбрасывая и с себя фиговые листья условностей, мирского стыда, тоже повторяя лишь это слово, словно молитву вечности...
Сцена 18
Проснулся он утром словно бы от какого-то крика, который, скорей, ему приснился, но, открыв глаза, почему-то боялся пошевелиться, повернуть голову в сторону. Ему вдруг стало страшно именно от того, что он проснулся, хотя и не помнил, когда заснул, поскольку и весь вчерашний день ему вспоминался, как сон... Но сейчас он слишком явно ощущал себя самим собой... Нет, рядом с ним никого не было...
- Нет, боже! - прокричал он про себя, повернув голову в другую сторону, где увидел в полумраке стол, разбросанную одежду, это платье, отсюда похожее на свившуюся в кольца змейку... Как-то обреченно он забормотал, что-то пытаясь сказать самому себе, - но ты же сам это говорил вчера? Или ты опять лгал, как все, лгал? Но можно ли лгать этим? Или это не самое святое?... Неужели жить по настоящему ты можешь только на словах?...
Услышав со стороны кухни металлический звон и уловив запах кофе, он встал осторожно, надел брюки, и подошел к компьютеру в другой комнате, включив его...
Сцена 19
На засветившемся наконец экране появилась та комната с тем же столом, с разбросанной в беспорядке одеждой, среди которой он не заметил лишь своих брюк...
--
Да, конечно, я же оставил камеру включенной, - без всякого облегчения догадался он, тупо глядя на экран и боясь шелохнуться... Однако, переборов скованность, он все же встал и осторожно прикрыл дверь в комнату, а потом вернулся к столу...
Он чуть не упал со стула, лишь поднял случайно на экран глаза...
Сцена 20
Из кухни в комнату в легком халатике, держа в руках поднос, входила... она, поглядывая удивленно по сторонам. Поставив на стол поднос, она поправила слегка халатик, наброшенный на голое тело, взъерошила свои пышные волосы, словно что-то вдруг вспомнила, и вновь пошла на кухню...
Сцена 21
В это время с улицы вновь донесся чей-то крик, похожий на тот, что разбудил его. Слегка заторможено он подошел к окну и выглянул в него...
Сцена 22
Внизу на асфальте, раскинув руки, словно крылья, в том же светло-сером плаще лежал... он. Его мятую шляпу птицы уже превратили в гнездо. Вместо шляпы же вокруг головы разрастался огненно-красный нимб...
Вокруг тела вели хоровод все те же прохожие в супермодных одеждах, на лицах которых были нарисованы крупные черные слезы и ярко-красные улыбки... Их хоровод тоже напоминал собой некий особый мир, постепенно становясь похожим на цветок, нарисованный на ее щеке...
P.S. Все, что здесь герои видели на мониторе, могло, наоборот, происходить в жизни, во время их съемок, потому что теперь это уже не важно, грани между нашим миром и виртуальным стираются, вскоре могут исчезнуть совсем, и опять будет один мир, но какой - это не имеет никакого значения, поскольку везде имеет смысл только Любовь...