Седой легионер выступил вперед. Заговорил негромким, значительным голосом:
- Братья! Сегодня мы принимаем в наше братство новых товарищей - Попилия Кривого и Авла, прозванного Счастливчиком. Эти воины, испытанные и храбрые, достигшие статуса "милит", имеют право на котел, меч и воинские похороны. Мы представляем их вам по ходатайству их контуберний - контубернии Салсы из второй центурии и контубернии Марка Ликея из первой центурии второй когорты. Пожалуйста, братья-поручители, выйдите вперед.
Из рядов выдвинулись двое. Виктор окинул их взглядом - ага, ага, этих я знаю. Он машинально потер левую руку - та все еще ныла после ночной стычки. Сжал кулак и снова разжал.
Легионеры-кандидаты встали напротив поручителей.
- Братья! - заговорил седой легионер. - Вы видите сейчас перед собой тех, кто разделит с вами кровь и хлеб. Мы посвящаем вас в секреты воинского братства...
Фурий Люпус, Волчонок, слышал глухие слова за тонкой тканью палатки. И завидовал.
Ему посвящение еще не положено.
Вообще, даже то, что Фурий сейчас все слышит - нарушение и проступок. Если попадется, мало ему не покажется... совсем.
Его время еще не пришло. Он пока - всего лишь тирон, новобранец. Зелень легионная...
- Братья, подойдите и возьмите хлеб, - продолжал седой легионер.
Фурий вздохнул. Есть-то как хочется! Он видел в узкую прореху в ткани палатки, как кандидаты переломили твердый круглый хлеб руками, как один из них пальцами выскоблил из корки и запихал в рот серый мякиш. Начал жевать, угловато двигая челюстью, словно она была приделана к его голове на веревке. В уголке угрюмого рта скапливались пузырьки слюны.
Вкусно, наверное, подумал Волчонок. Хотя хлеб был овсяный, рабский, для посвящения.
В животе требовательно заурчало. Так громко, что слышно на другом конце лагеря, должно быть...
Фурий замер. Проклятый живот! Ненасытная утроба! Вечно он хочет есть. Теперь твоему хозяину достанется!
Легионеры обернулись. Огромный легионер, что стоял ближе всех к палатке, где спрятался Фурий, прищурился. Новобранец отпрянул от дырочки в ткани - поздно! Его увидели. Бежать некуда, его сразу же обнаружат.
- Что там? - спросили из толпы. - Эй, Виктор!
Огромный легионер повернулся к палатке спиной и развел руками.
- Простите, братья. Похоже, мой живот тоже желает вступить в братство.
В толпе солдат засмеялись. "Это же Виктор!", "опять он". Седой легионер шикнул, смех стих.
- Виктор! - укоризненно сказал седой. - Опять ты со своими шуточками... Смотри, мое терпение лопнет.
Фурий вздохнул. Пронесло!
Снова забубнил седой легионер, кандидаты отвечали хором и нестройно.
В палатке - в контубернии - обычно живут восемь человек. Их называют со-палаточниками. Каждый из них - воин, брат, каждый - наследник остальных, они обменялись письмами, клятвами и завещаниями. Если убьют одного, другие сделает все, чтобы исполнилась последняя воля брата по оружию.
Исключений не бывает. Но выше контуберний идет тайное общество легионеров. И если братья по палатке позаботятся о твоей смерти, то братство - о твоей жизни.
Виктор подождал, пока все разойдутся, и встал на выходе из палатки.
Мальчишка, наконец, не вытерпел, высунул нос. Виктор мгновенно поймал его за шиворот, вытащил, несмотря на сопротивление, и отвесил подзатыльник. Весил тирон всего ничего, одной рукой можно поднять, как кутенка. Что Виктор и проделал.
- Эх ты, зелень легионная! - сказал он с ухмылкой. - Подглядываем?
Мальчишка зло засопел. Глаза у него были боевые, Виктор покачал головой. Именно из таких упрямцев получаются отличные солдаты и настоящие товарищи.
- Пусти! Ну!
- Как зовут, зелень?
- Фурий... Фурий Люпус.
Яростный Волк? Виктор засмеялся. Держа одной рукой лягающегося мальчишку, другой вытащил из-за пазухи кусок хлеба. Он достался легионеру при сегодняшнем обряде. Протянул салаге.
- На, держи, Волчонок.
- Это еще зачем?!
- Станешь центурионом, отдашь.
* * *
Воробей смотрит на меня через оконце в стене палатки.
Он сидит на перекладине вексиллы с надписью "II когорта". Под птичьими ногами трепещет ярко-алая ткань. Знамя слегка покачивается от порывов ветра.
Я хмыкаю, беру стеклянное перо, обмакиваю его в чернильницу. Затем аккуратно вывожу:
ПРИВЕТСТВУЮ~КВИНТ~
Чернила стекают по винтовым стеклянным дорожкам, ложатся на пергамент. Впитываются в пористую желтовато-коричневую поверхность.
Хороший пергамент. Египетский.
Что сказать этому оболтусу? Вопрос. Я редко пишу младшему брату. Можно было бы оправдаться: мол, одно письмо в два месяца Квинт еще в состоянии осилить, но чаще испытывать его терпение - уже чересчур. Но это ложь.
На самом деле я не знаю, что написать младшему брату.
Никогда не знал.
Квинт - странный человек. Не будь он моим младшим братом, я бы, пожалуй, его ненавидел.
Вспомнить хотя бы, чем занимался Квинт до своего изгнания на флот...
Обманывал людей, врал и мошенничал, входил в доверие к женщинам и убивал доверие мужчин. Он точно собирался повторить все пороки легендарного Катилины. Квинт наделал в Риме столько долгов, что мне пришлось стоять насмерть, чтобы кредиторы позволили ему уехать из города - живым.
Я помню лицо Квинта, когда он уезжал. Спокойное и беззаботное.
Как можно обманывать людей и оставаться при этом добрым малым с таким простодушным взглядом?!
Будем честны. Квинт, мой младший брат - мошенник, балбес и негодяй. Позор семьи. Но при этом он - самый красивый и обаятельный из нас. И ему предсказано умереть молодым...
Ну, если он будет продолжать в том же духе - так и случится.
Светлые волосы. Высокий рост. Голубые глаза...
Как у варвара! Красавец. Застывшая глупость.
Человек, достаточно умный, чтобы обманывать людей, но - недостаточно умный, чтобы понять: поступать так не следует.
Квинт.
Мой глупый младший брат.
Мой... пока еще живой младший брат.
~КОГДА~ТЫ~ПОЛУЧИШЬ~ЭТО~ПИСЬМО~
...вывожу я.
* * *
Временный лагерь Восемнадцатого Галльского. Обычная практика - легион в походе, прежде чем встать на ночлег, строит укрепления. И врагу не застать нас врасплох. Это - тоже часть нашей военной легенды.
Пасмурное небо. Ветер усиливается. Палатки хлопают на ветру.
До меня доносится запах подгорелой пшенки. Легионеры завтракают.
- Легат! - салютует мне всадник. - Пропретор требует вас к себе!
Проклятье. Опять военный совет?!
У входа в консульскую палатку меня приветствует Нумоний Вала.
- Слышал, Гай? Вар лично будет вести суд.
- Суд? - я поднимаю брови.
- Получен донос...
Все равно не понимаю. Задерживать легионы ради кляузы? Зачем?!
- И что с того?
Нумоний потирает шрам на затылке, смотрит на меня.
- Ты действительно не знаешь? Донос на Арминия, префекта вспомогательных когорт, - глаза легата в красных прожилках от недосыпа. - Теперь понятно? Мне казалось, что он - твой друг.
Это как удар в голову. Искры. И заваливающийся на бок мир...
Я моргаю.
- Арминий? - голос сел. - В чем же германец провинился?
- Преступление против общества.
Дурацкие судебные формулировки!
- То есть...
- Да, - говорит Нумоний насмешливо. - Ты прав, Гай. Его обвиняют в измене Риму.
* * *
Палатка принципов Восемнадцатого легиона - размером с небольшую арену. Внутри расставлены скамьи: поближе для участников, подальше для зрителей. Суд - это основное развлечение для граждан Рима.
Но не во время же войны?!
Донос на Арминия, думаю я. Донос на моего брата. "До-нос". Какое интересное слово.
- Что это значит, царь? - говорю я.
Арминий усмехается. Морщины собираются вокруг голубых варварских глаз.
- Все просто, легат. Один человек... Он так жаждет моей смерти, что готов ухватиться за любой, самый нелепый повод. Не обращай внимания, Гай. Все будет хорошо.
Верно, думаю я. Все будет хорошо...
Даже если - не будет.
Появляется распорядитель.
- Арминий, сын Сегимера, римский гражданин! - объявляет он. - Займите место на скамье обвиняемых!
Арминий кивает мне и садится. Внешне он совершенно спокоен.
Смертная казнь, значит. За государственную измену положена смертная казнь...
В Риме бы его привели на нижний уровень тюрьмы Туллия, в темные, низкие катакомбы, где от падающих с потолка капель вздрагивает заплесневелое эхо - и удавили. Молча и грубо, под глухую капель. Как сделали это когда-то с катилинариями, сторонниками Луция Сергия Катилины.
* * *
Процесс суда состоит из трех частей.
Первая: обвинительная. Речь истца (или его адвоката).
Третья: оправдательная. Речь ответчика (или его адвоката) в собственную защиту.
И только после этого судья выносит свое решение.
В связи с походной обстановкой адвокатов отменили. Так что мы теперь будем наслаждаться тщательно отрепетированным косноязычием участников.
Скамья истца до сих пор не занята.
- Кто обвиняет меня? - Арминий, царь херусков, встает и оглядывает присутствующих. Он поразительно красив. Белоснежная военная туника и белый панцирь, украшенный вставшими на задние лапы львами. У Арминия короткие светлые волосы, ярко-голубые глаза и резкий профиль.
Он, проклятье, больше похож на настоящего римлянина, чем все настоящие римляне вокруг него.
Поднимается шум. Нам самим интересно, кто этот таинственный обвинитель.
- Почему я не вижу его перед собой? Видимо, он слишком занят, пересчитывая серебро?
Вокруг - смех.
Доносчику по Плавциеву закону положены неприкосновенность и денежная награда.
- Сколько мне еще ждать? - Арминий явно издевается. Молодец, брат. Он уже перетянул на себя симпатии присутствующих. Если истец еще промедлит, на его долю достанутся только свист и насмешки толпы. - Пусть этот храбрец выйдет и покажет свое лицо!
- Я обвиняю.
Тишина.
У того, кто это сказал, глуховатый варварский акцент. И тяжелый, глубокий голос.
Арминий резко оборачивается.
- Ты?
- Я.
Он стоит у бокового входа. Очень рослый. Некогда крепкий воин, сейчас он постарел, погрузнел. Стал седым и испортил характер. Сегест, царь хавков. Доносчик. Обвинитель.
А еще он - отец Туснельды.
- Благородный Сегест, - Арминий приветствует моего будущего тестя ироничным кивком. - Прости, что не признал.
Свист, крики, смех.
Свистит кто-то позади меня. Так, что от переливов звука у меня скоро лопнет голова.
- Мне плевать, что вы обо мне думаете, - германец игнорирует шум. Зрители кричат - варвар им не нравится. Некоторые молчат и хмурятся. Вроде Нумония. Легат Восемнадцатого смотрит прямо перед собой, шрам на затылке пульсирует.
- Да, я обвиняю Германа, сына Сегимера... вы знаете его по имени Арминий! Я обвиняю его в измене и в подготовке восстания против Рима. Которому, если кто забыл, он поклялся в верности!
Латынь его звучит так, словно он произносит слова с камнями в глотке. Клекот и глухое рычание.
Варвар, думает большинство римлян.
- И твоя дочь тут, видимо, ни при чем? - осведомляется Арминий иронично.
Сегест, прерванный на полуслове, умолкает. Багровеет.
Вообще, конечно, комедия. Один римский гражданин обвиняет другого римского гражданина в преступлении против общества...
И оба они - варвары.
- Говорят, Арминий просил Сегеста отдать за него дочь, - произносит Нумоний негромко. - Но Сегест почему-то - не знаю, почему - отказал. С тех пор между ними - ад и Преисподняя. Впрочем... - легат Восемнадцатого смотрит на меня пристально. - Но ты, должно быть, и сам это прекрасно знаешь, Гай?
- Нет.
* * *
Обвинительная речь Сегеста полна грубостей, оговорок и искалеченных падежей. Ошибки вызывают смех зрителей, грубость - возмущение, латинская грамматика стонет в углу, издыхая. Сегест упорно говорит, не обращая внимания на шум.
Вару несколько раз приходится призывать к порядку, смутьянов преторианцы выводят из палатки.
Наконец, Сегест ставит точку. Арминий кивает. И вдруг начинает аплодировать. Тишина, в которой отчетливо звучат раздельные четкие хлопки...
Лицо Сегеста искажается.
Короткий смешок в толпе. И вдруг зрители начинают аплодировать. Через мгновение это уже овация...
На Сегеста страшно смотреть.
Зрители аплодируют не царю хавков, а его позору.
Впрочем, симпатии толпы сейчас далеко не главное...
Чтобы ни думали зрители, все решает один человек. И этот человек - Квинтилий Вар.
* * *
- Арминий, сын Сегимера!
Он встает и выпрямляет спину. Его осанке и благородству облика может позавидовать Гай Юлий Цезарь.
- Вы позволите мне говорить в свою защиту, пропретор?
Вар задумчиво касается губ кончиками пальцев. Он сидит в кресле и слушает.
- Конечно, конечно.
- Спасибо, пропретор. - Арминий выходит в центр палатки. Гул ветра торжественно вторит каждому его шагу.
Арминий оглядывает атриум. Сегест, белый от ярости, сидит на скамье обвинителя. Дерево скрипит, словно с трудом выдерживает тяжесть его гнева.
- Римляне! Воины! Посмотрите на этого человека, - говорит Арминий на чистейшей, чеканной латыни. Взгляды обращаются на Сегеста. - Кого вы видите? Варвара? А ведь перед вами - римский гражданин, всадник, имеющий право носить золотое кольцо. Доносчика? А ведь перед вами - искатель правды, ревнитель законов! Может быть, вы видите перед собой вздорного, капризного отца-тирана? Что вы! Ваши глаза вас обманывают! Перед вами - отец нежный и заботливый...
Арминий говорит, люди слушают.
- ...Только этот человек прав, а вы, я, наши глаза, наши уши, наш разум, наше чувство справедливости - все мы ошибаемся. Не так ли, Сегест?
Я качаю головой. Блестяще. Не споря ни с единым словом Сегеста, брат обратил все аргументы царя хавков в пыль.
Под бурные - и настоящие! - аплодисменты Арминий благодарит слушателей и садится. Взгляды обращаются на пропретора. Теперь он должен вынести приговор.
Молчание длится.
Зрители ждут, участники ждут. Где-то за стеной палатки продолжает хлопать на ветру знамя когорты. Я представляю: алое пятно бьется на фоне предгрозового неба...
- Я прошу дать мне время на размышление, - говорит Вар слабым голосом. Лоб блестит от испарины. Пропретор без сил опускается в кресло. - В уединении, прошу меня извинить... Позже я объявлю свое решение.
* * *
Нужно ждать, напоминаю я себе. Просто ждать. Квинтилий Вар, пропретор провинции Великая Германия, размышляет.
Скоро он вынесет свое решение.
А мне нужно отвлечься.
Я возвращаюсь в свою палатку и говорю бенефициарию:
- Позовите ко мне легионера Виктора из первого манипула второй когорты.
Тот салютует и выбегает прочь. Хлопает клапан.
Через некоторое время появляется Виктор. Огромный легионер ухмыляется, салютует.
Я киваю.
- Ты-то мне и нужен.
- Легат, намечается что-то интересное? - Виктор оживлен и весел. - Обещаю, я не подведу...
- Подожди немного.
Я заканчиваю писать, откладываю перо. Поднимаю голову:
- Виктор, я все не могу понять. Может, ты мне поможешь? Что ты делал в тот вечер в Ализоне? У тебя была увольнительная?
Рослый легионер молчит. Лицо странное. На жаргоне гладиаторов это называется "сбить с позиции".
- Легат, я...
Понятно. Что ж, это многое объясняет.
- Ты был в самоволке, верно, Виктор? Можешь не отвечать, просто кивни.
Легионер обреченно кивает. Я смотрю на него:
- И что мне с тобой делать, Виктор?
- Легат... я... - он вспоминает, как должен поступать в этом случае солдат. Легионер вытягивает по струнке, лицо каменное. - Виноват! Готов понести наказание, легат!!
От раскатов мощного голоса звенит в ушах. Я морщусь.
- Тише, Виктор. С одной стороны, ты действительно заслуживаешь сурового наказания... но с другой: ты очень вовремя выручил меня в трудной ситуации. Так что теперь я, как твой командир и как человек, тобой спасенный, нахожусь в некотором затруднении. Понимаешь, Виктор? Как твой легат, я не могу спускать нарушение дисциплины, но также я должен вознаграждать мужество и храбрость. Ты достоин венка за спасение товарища в бою. И наказания розгами - за неподчинение приказу. Как нам быть?
Я некоторое время молчу. Изучаю перо на просвет. Стеклянная палочка критской работы, с витыми бороздками для стекания чернил. Отличная вещица...
Жду, пока Виктор представит себе возможные исходы.
Легионер выпячивает грудь.
- Как прикажете, легат! - орет он.
- Ну-ну, тише. Я рад, что ты согласен. Подожди минутку.
Я заканчиваю писать. Сворачиваю одну бумагу в трубочку, затем другую, передаю рабу. Эйты запечатывает каждую восковой печатью.
- Вот тебе две записки. Одну отнесешь к легионному палачу, другую - в канцелярию. Можешь сделать это в любом порядке, разрешаю.
- Легат, - начинает Виктор и замолкает. О чем тут говорить? Эйты вручает ему свитки. Огромный легионер растерянно держит их в руках, словно не зная, что с этим делать. - Разрешите выполнять?
Я говорю:
- В одной записке - награда, в другой - наказание. Смотри, не перепутай, арматура. Можешь идти.
Подмигиваю легионеру.
Лицо Виктора - на него стоит посмотреть в этот момент.
* * *
Отвращение к жизни - это болезнь коренных римлян.
Суровые, жестокие, безжалостные римляне. Так о нас говорят во всех завоеванных землях.
Строгость или жесткость - что для настоящего римлянина одно и то же - у нас в почете.
Мы ценим это выше красоты. Выше доброты или какой-то там нежности...
Мужчина должен быть строг.
Означает ли это, что мужчина должен быть еще и жесток? Я задумываюсь на мгновение...
Я не уверен, что вы хотите услышать ответ на этот вопрос...
Означает.
* * *
Преторианцы приводят Арминия. Почетная охрана. Я киваю декуриону, он салютует и уводит своих великанов из палатки.
- Царь, - говорю я, глядя на брата.
- Легат, - говорит Арминий.
Мы сидим напротив друг друга. В чашах - вино. Хорошее, настоящее фалернское - не та бурда, что мы пили по его милости в прошлый раз. Но, похоже, даже сейчас брат не способен это оценить.
Теперь он варвар, для которого привычней пиво.
- Я дам тебе один совет, брат, - говорит Луций-Арминий. - Поздновато, конечно, но...
"Если Вар примет жесткое решение, нам больше не придется вот так поговорить". Вот что брат хочет сказать.
- Я слушаю.
- Гай, у меня не так много времени...
- Тогда не трать его понапрасну.
Кажется, брат никогда не поймет, что я давно вырос. Что мне уже не двенадцать лет.
- Настоящее предназначение легата в бою... - начинает Луций. Я перебиваю:
- Управлять боем? Командовать? - меня всегда в детстве бесил его поучительный тон. - Я знаю.
Ироничный взгляд. Задранная бровь. Луций смотрит на меня так, как обычно старшие умные братья смотрят на младших...
Как на редкостных, коллекционных идиотов.
- Откуда ты этого набрался? Катулла перечитал? - говорит Луций насмешливо. - Забудь. Полная чушь, Гай. Полная. Мой дорогой брат - я все-таки был легатом когда-то. Чтобы управлять легионом и командовать людьми, у тебя есть профессионалы. Эггин, твой верный Тит Волтумий и остальные центурионы. На них и опирайся. У этих проверенных центурионов под началом солдаты, которые прошли больше сражений, чем ты можешь себе представить. Все, что нужно, они сделают сами, а твоя задача - как можно меньше им мешать. Они умеют все, Гай.
Это правда. Впрочем, это не ответ.
- Тогда зачем нужен я?
- Зачем нужен легат? - Луций хмыкает. - Отличный вопрос.
- Чтобы...
- Чтобы ждать, Гай.
Я поднимаю брови.
- Да, Гай, да. Это самое трудное. Чтобы стоять под легионным орлом до самого конца. Это важно. Легиону не нужен еще один командир, легионерам наплевать на твои великолепные команды. Единственное, что легиону действительно необходимо - это знамя. Все остальное они сделают сами. А легат должен в это время стоять под легионным орлом и улыбаться. До самого конца -- каким бы он ни был. Когда битва заканчивается, легат принимает поздравления или умирает от рук противника.
- С той же самой улыбкой на губах?
Арминий хмыкает.
- Именно.
- Тогда легат должен быть настоящим тупицей.
Некоторое время брат рассматривает меня так, словно видит впервые.
- Надо же, - говорит он. - Иногда, братец, я забываю, что ты умнее, чем выглядишь...
Я молчу.
- ...это означает, что экзамен на звание легата ты бы провалил.
Я начинаю хохотать.
Смешно.
- И все твои люди умерли, - говорит Луций.
Я обрываю смех. Молча смотрю на брата. Потом говорю: