Просторный, полупустой "Икарус" остановился напротив площади перед домом культуры. Слева в окнах показалась стелла Н. Островского. Она стояла поперек не ухоженной аллеи с голыми деревьями. Дверной звонок издал характерный негромкий звук. Двери открылись. Пассажиры стали собирать пакеты и сумки, набитые едой, и выходить. Это последние, кто решил ехать на этом автобусе из столовой. Все они были между собой знакомы. Мать с двумя детьми уже вышла. С ними вышли и трое их бывших соседней. Отец чуть задержался, прощаясь с водителем.
На улице было пасмурно. Снега почти нигде не осталось. Но сегодня детям он запомнился. Снег лежал на кладбище. Снег, а под ним грязь, жирная и скользкая. Только утром появлялись какие-то проблески света, а потом стало темно. Темное небо и голые ветви. Детям еще в столовой начало казаться, что скоро вечер.
Отец, наконец, вышел. Двери "Икаруса" мягко звякнули и закрылись. Автобус поехал. Пьяненький Цемлянский, один из их бывших соседней, бодро взялся помочь с сумками. Двое других, включая его жену, сразу пошли к себе домой. Впрочем, Цемлянский прошел от силы метров сто. Они жили совсем близко - в одной из двух стоящих углом четырехэтажек. Дома эти бросались в глаза массивными металлическими балками, которые снаружи усиливали некогда аварийные конструкции. Их называли домами на скрепках.
Тут же настала очередь прощаться и с Цемлянским. Он передал отцу пакет, а отец нарочито бодро, как будто подыгрывая - сам он не пил, - пожал ему руку. На мгновение могло показаться, что они, пусть и утомленные, идут с праздника или из гостей. Из-за этого не выдержала мать. Не успели они дойти до подъезда, как она тихо заплакала и с укоризной проговорила:
- Как будто все нормально. Как будто так и должно быть.
Отец стал ей что-то тихо говорить, пытаясь успокоить.
Они и вправду были уставшими, особенно мать. Если кто и не устал почти, так это сын. Слегка невнимательный, он молчал.
Они миновали прокуренный подъезд. В двери квартиры их встретила кошка. Мурка мяукала с вопросительным негодованием и радостью. Своенравная, она терпеть не могла, когда хозяев не было дома. Она тут же обратила внимание на пакеты. На самом деле, там для нее было мало интересного - как ни как, еще шел пост.
В квартире еще сохранился запах ладана, а в большой комнате на полу виднелись полупрозрачные темноватые пятна. Дети переоделись и умылись. В школу они сегодня, естественно, не ходили, а все уроки на понедельник умудрились кое-как сделать заранее. Мать разобрала сумки и стала убираться. Отец тоже что-то делал. Ему сегодня на работу во вторую. Еще переодеваясь, он заговорил вслух со всеми. Родители пытались практиковать разговоры с детьми на важные темы. Дети это пока еще воспринимали. Он что-то говорил. Они внимательно его слушали. Он говорил, что, возможно, она покаялась, пока была в забытии тогда, в четверг. Сын думал об этом, слышал это, и у него на душе наступало облегчение. Ему так казалось сейчас. Сейчас он это мог так воспринимать, мог это принять. Сейчас - это тогда. Только тогда, будучи глупым ребенком.
А теперь жутко. Жутко, что за пару недель до того момента, дети почти с ней не общались. Она была крайне сложным человеком. Она могла себя вести вызывающе. Но она не была ни жадной, ни подлой. Она почти ничего не боялась. А все остальное можно объяснить.
Они съехались, разменяв маленькую квартиру и ее дом, менее четырех месяцев назад. С ней, конечно, было непросто и отцу, и матери. Особенно, наверное, отцу. Отец каждый раз подносил палец к губам, показывая, чтобы лишнего с ней не болтали. Так сложилось уже очень давно. Это было за норму. И это, наверное, тоже можно понять - правильно или неправильно. От нее тоже, видимо, хорошо пострадали.
Последние несколько недель она почти перестала выходить из комнаты. Родители за ней ухаживали. Поначалу она в основном сидела, а не лежала. За пару дней до конца он слышал, как мать говорила: "Мам, если хочешь встать, то нам нужно стараться. Понимаешь? Ты еще встанешь, но надо немного стараться"
Его что-то мучило. Не в данный момент, а вообще. Что он мог сделать для нее сейчас? Он только сейчас думал о том, что может сделать для нее. Только сейчас - только помолиться. Сейчас, то есть тогда, он мог и это, хоть и с трудом, но принять. "Господи, упокой ее душу. Господи. Господи, прости меня грешного"
Но в тот момент все устали или утомились. Сестра чем-то занялась. Он попробовал побездельничать: сделал вид, что рисует. Мать мыла полы. Отец умывался. Мурка успокоилась. Телевизор и зеркало все так же оставались завешаны полотенцами. Это что-то суеверное, полуязыческое. Что-то, против чего родители всегда были против. Но в этот раз сделали, как все.
Сегодня Великая суббота. Завтра пасха - одиннадцатое апреля.