Поезд на Токио был забит до отказа. Все что-то кричали. И солдаты из вагонов, и люди с перрона... Она не кричала, а просто молча смотрела на меня, неподвижно стоя в этой огромной колышещейся толпе. Она была вне ее, она знала, что видит меня в последний раз... Паровоз загудел и сдал назад, чтобы проверить сцепку вагонов перед дальним путем. Все загомонили еще громче, а она по-прежнему стояла неподвижно в этой несчастной толпе, отправлявшей отцов, сыновей, братьев и внуков в последнюю битву во имя Империи и Императора.
Поезд тронулся, а она все стояла на перроне... Я махнул ей рукой, но она не ответила. Что творилось сейчас в ее душе?
Сегодня в соседнем полку было сбито одиннадцать летчиков. Нам так и не сказали удалось ли кому то из наших сбить хоть один американский самолет. Американцы полностью захватили господство в воздухе. Я понимаю, что выжить в первом бою у меня нет никаких шансов - в учебной части я налетал всего 52 часа, наши самолеты по всем параметрам уступают самолетам противника... Я подал рапорт о переводе меня в часть "камикадзе" - пусть моя смерть не будет бессмысленной и моя мать получит офицерскую пенсию за своего погибшего сына... Что будет с Империей?
Здесь, на полевом аэродроме, я как никогда понял, что конец близок. Каждый день с боевого задания не возвращаются храбрые и опытные пилоты.
Каждый день я пишу письма ей. Я стараюсь ее ободрить как могу, но у меня это плохо получается. В ее письмах тоска и обреченность. Вспоминая ее прекрасное лицо, ее тонкие руки, наши с ней прогулки в городском парке и на набережной, я понимаю, что буду сражаться до конца, что я не сверну с боевого курса, я вцеплюсь в горло врага! Пусть это не спасет мою Родину от захватчиков, но лучше с честью погибнуть в бою, чем попасть в плен или видеть Империю порабощенную врагом!
Я тоскую по ней, по нашим нечастым встречам, по ее тихому голосу...
Сегодня настал 1945 год. Наш командир, капитан Сакугава, поздравил нас и объявил, что этот год будет последним для врагов Японии. Я сомневаюсь в этом. Но дух нашего авиаполка как никогда высок и мы готовы сложить головы ради свободы и чести Империи.
Два дня назад наш командир один вернулся с боевого задания. Четырнадцать камикадзе не достигли цели - ни один американский корабль не был потоплен и поврежден. Четырнадцать таких же молодых людей как я погибли зря, сбитые американскими "Хэллкэтами" за семьдесят миль до конвоя.
Группа, в которой готовят и меня, - следующая. Я готов умереть.
Сегодня вечером нас предупредили, что утром нам предстоит боевое задание. Я написал письмо матери. У меня не было сил сказать ей, что завтра я погибну.
Моей Йоко я написал прощальное письмо... Я знаю, что больше ее не увижу. Я уже мертв. Я никогда не говорил, что люблю ее... Никогда. Не стал ей писать и в моем последнем письме об этом. Не хочу, чтобы она была связана и после моей смерти какими-то чувствами ко мне. Она еще молода и обязательно найдет после этой войны человека, с которым будет счастлива. Я надеюсь на это. Уже светает, а я так и не смог заснуть, вымучивая эти письма матери и Йоко. Следующий рассвет будет уже без меня...
Капитан Сукогава построил нас перед палаткой-штабом и произнес речь. Я его практически не слушал, а смотрел на полоску красного холодного восхода на востоке. Мне казалось, что это закат. Закат нашего Восходящего Солнца.
...Нам выдали повязки камикадзе и мы выпили перед строем сакэ. Я пил ее первый раз в жизни. Горькая... Я постараюсь дотянуть до вражеского конвоя. Постараюсь...
Мы поднялись на шесть тысяч метров, когда солнце показалось из-за стальной полусферы океана. Капитан со своим ведомым шел выше нас и впереди на 1000 метров. Ровный гул двигателя "Сакае" успокаивал меня - все как и во время учебных вылетов. Перед нами расстилался океан. Видимость была прекрасной, хотя горизонт и терялся в легкой дымке. Впереди справа и слева от меня летели истребители "Зеро" с подвешенными 250-килограммовыми бомбами. Мы надеялись, что наш ранний вылет застанет американский конвой врасплох, но я на это не расчитывал - американские корабли были оснащены радарами и нас, наверняка, уже заметили. Вся затея была безумной. Я решил, если появятся американцы, то буду действовать самостоятельно, вопреки предполетному инструктажу.
Но американцы так и не появились.
По радио капитан передал команду приготовится к атаке. Мы и сами уже видели даже с такой высоты буруны, оставляемые вражескими кораблями. Истребители начали пикировать одни за одним, срываясь с огромной высоты вниз. Наша большая скорость была единственной надеждой прорваться к цели сквозь зенитный огонь и истребительное прикрытие американцев. Вот и моя очередь...
Как гулко бьется сердце. Кажется, что оно вот-вот выпрыгнет из горла. Я стараюсь не замечать трассы и разрывы зенитных орудий, не замечать как разваливается в воздухе соседний самолет от прямого попадания... Скорость растет...Я стараюсь выровнить курс в сторону большого корабля в центре конвоя... Мой "Зеро" вздрагивает - видимо меня задело осколком или взрывной волной... Как страшно...Йоко... Прямо перед моим истребителем возникает огромная черная куча разрыва и я проскакиваю сквозь нее, поврежденный двигатель работает с перебоями, но уже поздно - Я ПРОРВАЛСЯ!! Корабль прямо передо мной! ...Йоко!...