Я гордо вышагиваю по середине тротуара, держа в каждой руке по внуку.
Нет, не так: в одной руке у меня лапка внука, а в другой - внучки. Их отцы - это мои сыновья, большие, бородатые дяденьки, занятые серьёзными мужскими делами. А мои внуки тоже заняты своим делом - оба идут в первый класс.
Я проснулась сегодня - ещё солнце не взошло, раньше будильника. Есть не хочется, пить не хочется, а хочется, чтобы этот день был уже позади. Не люблю я ничего торжественного, мне нравятся спокойные, ясные будни, когда человек знает, чем и как заняться, а не терзается мыслью, что надеть в этот знаменательный день. А тут ещё жалость разъедает душу: такие маленькие, тёплые детёныши, а их уже - в школу, и страшная тень жёсткого слова надо ложится на их пушистые головёнки. Теперь только успевай поворачиваться: надо-то, надо-это, надо, надо, надо...
А пока мы весело шагаем по улице. Сегодня праздник - 1 сентября! Даже два праздника - ещё День города!
Мэр Лужков обещал нам сегодня ясную погоду. Наверное, будет разгонять тучи. И ведь правда, по ослепительной голубизне мечутся бледные, клокастые облака, словно в панике от гнева грозного хозяина города.
И я на солнышке повеселела, мрачные мысли сменились здоровым оптимизмом. Ну что ж такого что в школу - не в тюрьму же, прости, Господи! Все нормальные люди с этого начинают. Я даже успела вспомнить свой первый класс. Была война, отец воевал, мама работала с утра до вечера. Мне было восемь лет, и я сама пошла записываться в школу. И многие дети тоже пришли без пап и мам. А один мальчишка, когда его спросили : какая у него национальность, долго не понимал, что от него хотят, а потом махнул рукой и сказал :
Пишите - жид. Я тогда и слова-то такого не слышала.
Ну, вот и пришли. На школьном дворе оживлённо и тесно, громко играет оркестр и букеты, букеты, букеты.... За ними только и видны растерянные глаза первоклашек и бантики в косичках. Родители тоже взвинчены, натянуто веселы и каждому-то своего птенчика особенно жалко. Вот, например, интересная пара. Он статный, сероглазый, с густыми волосами с проседью - красавец мужчина. Она миниатюрная дама пост - Бальзаковского возраста, а проще сказать - пожилая дама, бесцветная и растерянная. Она не отрываясь, смотрит на бледного мальчика в школьной форме с ранцем за плечами и не решается отпустить его руку.
А мужчина... Вы бы видели его глаза! Как он смотрел, нет, не на мальчика, а на женщину!
Много ли женщин удостаивается такого восторженного взгляда? Это было так необычно, что я надолго задержала внимание на их живописной группе. И тут память выдала такое...
Это был Паша. Павел, профессорский сынок, с семьёй которого я была знакома чуть ли не с пелёнок. Мои родители дружили с его отцом и матерью ещё с юности. Это было задолго до того, как случилась та трагедия.
Лена преподавала литературу в классе, где учился Павел. Она считалась уже опытным учителем, хотя, сколько же ей тогда было? Пожалуй, за тридцать. Много это или мало?
Да как посмотреть.... За партами сидели юноши и девушки, которым, от силы, было по семнадцать. Лена им казалась уже тётенькой. А уж жизненного опыта ей было не занимать: и замужем побывала, ребёнка потеряла, родителей похоронила - одним словом, богатая биография. Работа поглощала её всю целиком и даже вечерами, когда она добиралась на электричке до своей комнатки в деревянном доме на окраине посёлка, она продолжала работать:
Подготовка к урокам, проверка сочинений, доклады.
Пашин взгляд неотступно преследовал её, в какой бы части класса она ни была. Эти горящие серые глаза проникали ей в душу, волновали и вызывали какие-то девичьи мечты.
Она пыталась брать себя в руки, сдвигала строгие брови, но сердце колотилось, как бешенное.
Ближе к Пашиному окончанию школы у них уже был не один разговор, и Лена поражалась упорству, горячности этого мальчика, который и жизни-то настоящей не видел из окон папиной профессорской квартиры.
Ты сошёл с ума, - кричал отец, срывая голос, - она же тебе в матери годится ! Через десять лет это будет уже старуха! Сын, бледный, с тёмными кругами вокруг глаз, уже без сил от свалившегося на него испытания, повторял одну и ту же фразу: Я её люблю.
Мать беззвучно плакала и подавала отцу сердечные капли. Он, не глядя, выпивал их залпом, как пьют водку, и сипел уже, а не кричал: Поглядите на этого идиота! Он хочет загубить и свою и нашу жизнь! Я люблю её, - повторял Павел. - Не волнуйся, она не войдёт в этот дом, я ухожу к ней, а вы... а вас... мне вас жалко, но сделать я ничего не могу . Это моя жизнь.
С тех драматических дней прошло много лет. Не стало моих родителей, разные пути развели нас с Пашей и его семьёй. Но как-то раз перед Новым годом я решилась позвонить и навестить Пашиных родителей.
В профессорской квартире было полутемно, очень тихо и запущенно. Пахло вроде бы свечами, мышами и бедой. Казалось, что в доме никого нет, но если пройти по длинному коридору, мимо трёх комнат и кабинета, то в светлом проёме открытой двери на кухне можно увидеть двух стариков, сидящих у столика с чистой скатертью и веточкой багульника в высокой вазочке. Женщина вся в тёмном, с потухшим взглядом когда-то прекрасных карих глаз, аккуратно причесанная, что-то читала старику в инвалидном кресле. Он был абсолютно седой, и голова его тряслась в такт словам жены.
Боже мой! - с ужасом подумала я - Неужели это та самая красивая пара: профессор и его великолепная жена? В дни моей молодости он был так прекрасен и так блестяще читал лекции, что на них сбегались студенты других факультетов. А поклонники его молодой жены
Оставляли цветы прямо у дверей их квартиры. Дом был открыт всем, в нём всегда звучали голоса и юных друзей сына и весёлых и неунывающих друзей его родителей.
Боже мой! Что они сделали со своей жизнью? Зачем отравили жизнь единственного, горячо любимого сына? Разве он не оправдал их надежд, став крупным специалистом, которым отец вправе гордиться? В чём его вина, почему тогда, вслед уходящему сыну, когда он покидал свой дом, неслось: И чтоб ноги твоей... В том, что полюбил? И, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Разве можно заранее спланировать любовь? Вот она пришла, и никто, даже самые близкие и родные люди, не смогли её остановить.
Мне очень жаль было стариков, но я не могла вернуть им молодость и здоровье, я не могла вернуть им то единственное, что зажгло бы искру жизни в их глазах - их сына.
Я смотрела на Пашу и его жену, я любовалась этими красивыми и любящими людьми. Наверное, они привели своего внука. Я тоже привела своих , и я не стала подходить к ним, они могли и не узнать меня. Всё, что произошло с ними, было так давно, совсем в другой жизни.
Я мысленно от всей души пожелала им большого счастья, а всем - всем внукам и внучкам на свете - разумных и добрых родителей.
А мэру Лужкову я говорю: Большое спасибо за такую хорошую погоду в день нашего замечательного города!