Воронова Марина : другие произведения.

Сумеречный ангел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начало рассказа, пока черновое. За название спасибо Эпидемии, за идею и образ Мира огромное спасибо моей любимой Анечке :)
    "Подросток. В носу пирсинг, в ушах Металлика, на ногах гриндерсы. Она сбежала из дома. Темные подворотни, старые подвалы - вот ваша вотчина, принцесса, пожалуйте! И вот в одном из таких подвалов она встречает... Ангела. Ангел чужой, пугливый, странный. У него от осени болят крылья, и в Рай он хочет. Только не ждут его там уже, совсем не ждут."
    Обновление от 27.03.
  Наступив на пакет из-под чипсов, оглушительно зашуршавший под тяжелой подошвой гриндерса, вздрогнула, будто меня иголкой в зад ткнули. А все потому, что здесь было слишком тихо, даже голые деревья не скрипели, не колыхались от ветра - бетонные параллелепипеды образовывали собственную замкнутую систему, отгородившись о всего мира, и только из темного зева арки долетала иногда холодная струя воздуха. Здесь. Хорошее слово, очень помогает в те моменты, когда ты не в состоянии более точно описать место своей дислокации. Просто где-то здесь, у черта на куличках - на темной и безлюдной окраине Питера, где пахнет раскинувшейся поблизости помойкой и даже фонари не горят. Все тупо в этом долбанном мире. Долбанные фонари и долбаная помойка. Так и должно быть, ведь даже имя у меня долбаное - Радосвета. Все предрешено судьбой заранее. А ведь еще недавно я и помыслить не могла, что все будет т а к, ведь Радочка была хорошей девочкой, она бы скорее удавилась чулком, нежели сбежала из дома, заставив родителей страдать, обзванивать больницы-морги-милиции. Она - не я. Она осталась там, пить чай с малиновым вареньем за столом с клетчатой скатертью, на теплой кухне, в мягких тапочках. А я тряслась от холода возле помойки. Знаете, сейчас я ненавидела Радочку.
  Это она скормила голубям в сквере булку, лежавшую до того тихо-мирно в кармане, это она отдала последние деньги безногому калеке на набережной. Она. А я сгибалась сейчас пополам от голода и не могла наскрести мелочи на маршрутку. И даже батарейка в плеере сдохла, не толкнув прощальную речь напоследок. Помереть с музыкой не получится.
  На плечо тяжело шмякнулась крупная капля. Потом еще одна - на нос. Я всхлипнула. Рефлекторно. Может, нервы уже сдавали. Боялась, чего уж там скрывать, боялась до одури: сначала хулиганов в темной подворотне, потом маньяков-насильников, а теперь еще, оказывается, можно промокнуть и умереть от воспаления легких. Бросилась куда-то в темноте - только бы подальше отсюда, на освещенную улицу, к жизни. Не рассчитала, зря понадеявшись на свое супер-зрение в целых минус три диоптрия. Споткнувшись о бордюр, проехалась коленом и ладонями по асфальту, из глаз брызнули слезы. Не столько от боли, сколько от бессильной злости.
  Это днем все было замечательно: невиданная доселе свобода, свобода пьянящая, бесконечная и яркая, как радуга на небе, как искорки на сверкающей под солнцем глади Невы. Свобода заставляла петь, вторя голосу Хэтфилда в наушниках, она окрыляла похлеще Ред Булла. Все это было днем, когда толпы людей обтекали со всех сторон, словно море, заставляя и меня почувствовать себя одной из тысяч волн, когда из парка доносилось бренчание одинокого гитариста, когда весело улыбался уличный художник.
  А теперь остался только страх, помноженный на струйку крови, стекавшую по ноге и разодранные колготки. От свободы не осталось и следа, более того, было стойкое ощущение, что меня нагло надули - так чувствует себя капризный ребенок, когда ему дают подержать вкусную конфету, а потом грубо отбирают. А ребенок орет и распускает нюни. Как я сейчас. Нет, не орала, но слезы катились по щекам, в горле застрял не комок даже - комище, а грудь, казалось, вот-вот разорвется от распиравшей обиды. Как же я себя ненавидела.
  Радочка на моем месте не "забыла" бы мобильник дома, она позвонила бы сейчас родителям, они бы приехали, забрали, отвезли домой, а там чай с малиновым вареньем, опротивевшие донельзя занавесочки в цветочек и теплое одеяло, и Дин, который бы положил свою здоровенную башку на колени, ткнулся бы в ладонь мокрым носом. А я была слишком гордой, что вы, мне намного проще вот так сидеть на асфальте, нянчить ушибленное колено, захлебываться, утирая слезы грязными руками, ждать дождь, трястись от холода. Нет, не вернусь я туда, даже ради Дина, не дом там, не дом. Здравый смысл робко подсказывал, что сидением на месте горю не поможешь, а только приблизишь воспаление легких. С характерным звуком втянув в себя сопли, я кое-как поднялась, бормотнув под нос что-то из словаря нецензурной лексики, который с большим удовольствием штудировала на досуге. Прихрамывая, поплелась в ту сторону, куда решила двигаться изначально. Где-то завыла собака. Ей в ответ завыл желудок. Там, в животе образовался еще один комище - липкий, ледяной, шевелится. Страх возвращается. Неплохое было бы название для фильма ужасов - для того идиотизма, гордо именующегося "хоррором", на которое я спускала деньги в кинотеатрах.
  Порой я была отвратительна. Хотелось забраться на крышу в ветреную погоду и плюнуть себе в лицо. А потом пойти и умыться, умыться святой водой, надеть белое платье, сходить в церковь и дышать. Дышать, а не задыхаться. Но я никогда этого не делала. Потому что этого хотела Радочка - мне бы и в голову не пришло. Радосвета, тьфу. Разве я радость, разве я свет? Уперлась в бетонную стену. Тупик. Опустила глаза: где-то на уровне коленей горел тусклый свет - подвальное окошко. Дом старый, лестница в подвал не в подъезде, а с улицы. Осторожно ступая по высоким раскрошившимся ступеням, спустилась вниз, потянула на себя тяжелую дверь. Тонко скрипнув, открылась. Подвал был большим, но крошечная лампочка в 20 ватт освещала только маленький клочок пространства. Пусто. А может, и есть кто-нибудь там, в темноте, но это неважно. Крысы? Чихать на них я хотела. Опустилась на мешки, стоящие в углу - мягкие. С тряпьем каким-то, что ли? Прислонилась плечом к теплой трубе. И пусть хоть пожар, хоть потоп, хоть бомж-хозяин заявится - не встану, ни за что не встану. Ноги, за день прошедшие энное число километров, налились свинцовой тяжестью, впрочем, как и веки, которые медленно слипались, наплевав на шорохи в темноте и неудобное положение. По крайней мере, здесь было тепло.
  И шум дождя успокаивает, всегда успокаивал. Дождь умеет тихо шелестеть в кронах деревьев, шуршать сухими осенними листьями, ненавязчиво стучаться в окно или биться с напором, словно желая ворваться внутрь, дождь может шептать о чем-то грустном, рассказывая сказки перед сном. Сказки. Они светлые, чистые, я так давно не слушала сказок. Не смотрела мультфильмов - они ведь тоже добрые. В большинстве своем. Спроси меня сейчас, вспомню лишь "Труп невесты" да "маленькую мертвую девочку Ленор". Никогда не разрешу своим детям смотреть нечто подобное - дети такого не заслуживают. Жаль, что понимаю это только сейчас. Повзрослела? Не знаю. Когда слишком пакостно на душе, многое начинаешь понимать. Потому что именно когда наступаешь в дерьмо, думаешь, что стоило пойти другой дорогой. Стоило, наверное, смотреть "Золушку", а не "Ворона", стоило играть в куклы и мечтать о принце на сивом мерине, как делают все девочки, а не малевать физиономию косметикой матери и, пугая старушку-соседку ушераздирающими звуками, пытаться бренчать на отцовской гитаре. И верить в ангелов. Не помню, сколько лет мне было, когда впервые смотрела "Ворона", тогда я в силу возраста мало что понимала, но вот наказ "верить в ангелов" накрепко засел в маленьком умишке. Правда, вера была какая-то странная. Больная, что ли. Да, точно, вера-инвалид.
  Впрочем, еще одна вера и привела ее сюда - вера в то, что "где-то" будет лучше, чем в месте, которое упорно не называлось домом. Скорее уж я назвала бы его палатой с единственным окошечком под потолком, в которой только ешь, спишь и вообще чувствуешь себя "овощем" после лоботомии. А потому хотелось свободы, хотелось борьбы - возможно, я вообразила себя МакМерфи, не знаю. В конце концов, этот подвальчик не так уж и плох, а есть можно и крыс - по крайней мере, судя по звукам, желудок уже был согласен на что угодно.
  А когда я, все еще рефлекторно всхлипывая, начала задремывать, память совершенно внезапно, словно не желая мириться с серостью, выдала яркий кусочек из детства: широкую аллею в парке, по обеим сторонам которой росли старые яблони. Одна среди них была моей. Мы разговаривали весенними утрами: я - прижавшись щекой к узловатой коре, а они на пару с ветерком сыпали на плечи белые лепестки. Все-таки дети мудрее, с возрастом люди тупеют. Теперь там всегда дети - несколько яблонь срубили, чтобы построить детскую площадку. И мою тоже. Пусть. Ведь качаться на качелях, наверное, веселее, чем обнимать дерево. И вовсе я сейчас не заплачу: вот Радочка, та заплакала бы - а я что? И так вся в соплях.
  И да, это хорошо, что большинство людей держат свою боль внутри, а то эта планета захлебнулась бы в слезах. И Питер бы затопило, а я осталась бы здесь, в подвальчике, в своем мини-ковчеге, на котором из тварей лишь крысы, который стал бы всей моей вселенной. Я жила бы здесь одна, как Маленький Принц на своей планетке, и, наверное, мне было бы очень скучно. И я бы постепенно деградировала, общаясь лишь с крысами - их ведь даже приручать неинтересно. У засыпающего человека мысли всегда путаются, иногда даже переходя в разряд полнейшего бреда, и я не исключение.
  Мой милый бред прервали бесцеремонно. Вскриком.
  - Ай, крылья!..
  С трудом разлепив мокрые ресницы, я размазала слезы по щекам, чтобы не мешали смотреть. Напротив, прижавшись спиной к стене, стоял человек - судя по силуэту, мужчина. Вошедший только что и отшатнувшийся, увидев меня. Хозяин вернулся? Непроизвольно сжалась в комочек. Однако пьяной ругани не последовало, вообще ничего не последовало. Только сейчас до меня дошло, ч т о крикнул незнакомец. Крылья? Или это мне приснилось? Или наркоман? Только этого не хватало. Близоруко щурясь, я безуспешно пыталась рассмотреть хоть что-то. Из полумрака удалось выхватить лишь пшеничные волосы и бледное лицо - черты еще мальчишеские. А крыльев не было. Действительно, откуда бы им взяться? Но что-то в голосе парня было такое, что заставляло меня упорно вглядываться в тень за его спиной. Сон ли это или я схожу с ума, но как же хотелось, чтобы ко мне сейчас пришел Ангел - нет, вовсе необязательно, чтоб он спустился с неба в лучах света и протянул мне руку, нет! Пусть вот так вбежит в скрипучую подвальную дверь, только бы был настоящий! Но крыльев не было.
  - Почему я их не вижу? - странно тихий, непослушный, осипший от слез голос дрогнул, сорвался там, где положено быть знаку вопроса. Слезы высохли, по-прежнему во все глаза смотрела на незнакомца, даже придвинулась поближе, на соседний дырявый мешок, от смены положения тупо заныла коленка, но боль прошла быстро. И страх вдруг куда-то исчез, насовсем, будто даже чище на душе стало с его уходом. Только вот обидно было - хотелось чуда.
  А что, если чудо случилось, а я просто не вижу, потому что... плохая? Наивное детское слово, но как же оно мне подходило. Ребенок мудр в том, что нет для него "недо" или "почти" - либо хорошее, либо плохое. Я всегда была "недо". А сейчас внутри кипела обида за то, что я почти хотела выпустить на волю Радочку - может, хоть она увидит? - и за то, что вообще "включила глупость", насочиняв себе этот сон, ибо ничем кроме этот "ночной гость" быть не мог. Но впервые за долгое время Радочка начала бунтовать и рваться на свободу - ей чудесный придуманный мираж отпускать не хотелось, ей хотелось видеть Ангела, настоящего. Как же ей хотелось!..
  А в следующий миг дыхание замерло, застряло в груди, как застревает на рассвете оглушительный всхлип будильника между сном и явью, как застревает нерешительный солнечный лучик, запутавшись в цветастой тюлевой занавеске, прилетевший спозаранку, чтобы крикнуть в ухо: "Да очнись же! Новый день настал!" И я распахиваю глаза. Распахиваю так широко, как, наверное, никогда прежде, даже в раннем детстве, когда каждый день я бегала к пруду в том самом парке, чтобы посмотреть на лебедей. Я даже не представляла себе, что может быть что-то прекраснее этих белоснежных гордых птиц. Символ чистоты, символ любви и верности - тогда мой маленький умишко об этом и не думал, я просто любовалась, вытаращив глазенки на пару лебедей, и взгляд не могла оторвать. И что-то трепыхалось внутри, будто тоже собиралось расправить крылья, чтобы быть хоть немножко ближе к небу. Крылья. Да, и у лебедей были крылья - вот почему они мне вдруг вспомнились.
  И вот снова, совсем как тогда, внутри что-то дернулось, толкнулось, как упрямый зародыш, стремящийся разорвать сковывающую его скорлупу. Как росток пробивается сквозь асфальт под ногами - он тянется к солнцу, глупый, еще не зная, что через пять минут на него наступят тяжелой подошвой, сомнут, и он умрет. Да это и неважно, потому пять минут, целых пять минут он дышит светом. Этот росток, он счастливей меня.
  Но сейчас не об этом. Внутри толкнулось снова - бешено захотелось улыбнуться, только вот щеки с высохшей на коже солью не желали растягиваться. Поэтому улыбка получилась, наверное, чудовищной. Мне даже стыдно стало: мало того, что ни слова не могу из себя выдавить, так еще и улыбнуться по-человечески не в состоянии. Только внутри то ли сердце стучит словами, то ли Радочка хлопает в ладоши от счастья: "Ангел, ну настоящий же, настоящий!" Только вот о чем говорят с ангелами, я не знаю. Совсем.
  То есть, когда я была маленькая, я много раз мечтала, что с небес ко мне спустится ангел, он будет бесконечно добрым, с такой, знаете, ласковой и теплой улыбкой и лучистыми глазами. Я думала о нем в те моменты, когда мне было страшно: если оставалась одна дома, воображала, как ангел влетает в открытое окно, садится рядом и рассказывает сказки, а я угощаю его чаем с малиновым вареньем; каждый раз, заходя в темный подъезд, я почти чувствовала, как мою ручонку сжимает большая сильная ладонь, и тогда чудовища, прячущиеся в сумраке, отползали в страхе, забившись в щели и углы, а я уже без страха топала вверх по ступеням. Но то было в наивных детских фантазиях.
  И тот ангел был другим, выдуманным, абсолютно не похожим на самого обычного, казалось бы, паренька, который стоял сейчас напротив меня. Таких много на свете - светловолосых мальчишек с ясными глазами, они есть, наверняка, в каждом дворе, и все они где-то учатся, по вечерам встречаются с друзьями, а по выходным ходя в клубы на дискотеки, но никто из них не живет в таком вот полутемном грязном подвале. И ни у кого из них нет к р ы л ь е в. Самых настоящих, и теперь я уже даже перестала думать, будто все сон - сны такими не бывают, точно.
  - Ты их просто не замечала, - он улыбнулся.
  Они, самые настоящие крылья, появились у него за спиной, вовсе не белые, как я раньше думала, а цвета старой бумаги. Появились так просто и буднично и вместе с тем так волшебно, что в первый момент я даже дышать перестала и потянулась вперед - очень уж хотелось к ним прикоснуться, хоть кончиками пальцев дотронуться. "А вдруг ему будет неприятно?" - и рука повисла в воздухе, замерев на полпути. "Нет, просто смотри".
  - Они... - я запнулась, отчего-то боясь высказать все то, что вихрем пронеслось в душе, да и слов бы, наверное, на то не хватило, - Я в жизни не видела ничего прекраснее. - Господи, до чего же глупая фраза, пошлая какая-то, затасканная, а ведь хотелось придумать новое слово, свое, которое раньше еще не существовало на губах у других, слово легкое и такое же волшебное, как эти крылья, чтобы подарить его Ангелу. Одно слово - невелик подарок, но даже этого я дать не могла. Замолчав, я смотрела на него с отчаянной надеждой - пусть поймет, пусть только поймет и простит меня за это.
  А он протянул руку:
  - Ангел, без разряда вот уже год как. Мир.
  И слезы чуть было снова не покатились по щекам - не знаю, отчего, просто уж очень кольнуло в сердце: нет, не больно, не швейной иглой, а будто перышком, так некстати вылезшим из подушки. И я коснулась его руки холодными занемевшими пальцами. Вцепилась в ладонь, и даже стыдно как-то стало, но пальцев разжать уже не смогла бы.
  - Я Рада, - ответила тихо, - и все, наверное. Больше никто.
  "Только бы не исчез, только бы не растворился, только бы не..."
  - Ты не уйдешь? - поднимаю в надежде глаза на своего Ангела. Потому что нет в мире ничего важнее сейчас.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"