Одинокий человек, шедший по асфальту, был склонен скорее ко второму мнению. Он был одет в темно-серую куртку, чуть более светлые джинсы и цвета старого асфальта кроссовки. Их настоящий цвет слабо угадывался из-за той тонны пыли, которая на них лежала. Человека это, впрочем, нимало не заботило. Он шел, загребая ими сухую неубранную листву, и размышлял о том, как немного (или как много?) надо иным людям, чтоб выйти из равновесия. И, пожалуй, любой другой студент, да, пожалуй, и просто обычный человек, понял бы его проблемы. Тот, кого он считал лучшим другом, не сказал ему ни слова и укатил в Москву в физтех. Не потрудившись даже попрощаться. Физик, видимо, считал своим долгом поставить ему пару, хотя у него всегда было пять. Причем вне зависимости от уровня его подготовки, - ведь завалить можно всегда, было бы желание. Девушка, которую он считал своим вторым хорошим другом, сказала ему: "Прощай, неудачник!" Причем он даже не понял - почему. Но в общем это породило в его душе не меланхолию, которую могло породить каждое отдельно взятое событие а скорее чувство, которое можно выразить так: "Ах, так? Ну, я вам еще покажу!" Это впрочем, не означало, что он собирался идти бить кому-то морду, нет, это означало лишь то, что он будет сильнее обстоятельств, и все еще увидят его взлет. А не увидят - их проблема.

Неожиданно он понял, что что-то произошло: под ногами не было ни асфальта, ни листьев. Стало как будто темнее. Подняв голову, он заметил, что стоит на склоне не слишком высокой горы, а вокруг сгущаются сумерки. С двух сторон от него склон был обрывистым, и по нему едва ли можно было спуститься без снаряжения и подготовки, а прыгать было несколько высоко (метров 70-80), с другой стороны был подъем на поросшую кое-где сухим кустарником вершину горы. Выглядела гора безрадостно и почти безжизненно, стелившиеся по её склону кусты не только не оживляли её, но делали еще более угрюмой. Повернувшись в последнем оставшемся направлении, наш герой увидел более-менее пологий склон, поросший сочно-зеленым лесом, вид которого резко контрастировал с безжизненной горой. Студент находился на расстоянии приблизительно метров 200 от того места, где редко стоящие деревья начинали мало помалу переходить в лес. Он еще раз взглянул в сторону обрыва, теперь уже не на крутизну склона, а на простиравшуюся внизу местность. А там лежала уже потемневшая равнина, невдалеке виднелись неяркие огни маленькой деревушки. Если считать по времени октября, то было, наверное, уже часов 8-9. Дальше долину разглядеть мешал белесый сгущающийся туман. Было видно, как лесистый склон, петляя, спускается вниз, и вроде бы никаких препятствий с этой стороны заметно не было.

Как только он осознал, что уже не находится около своего дома в Самаре, а находится черт его знает где на него накатили чувства. Первым пришел страх, тот, самый древний, что терзал человечество с каменного века. Страх перед неизвестным. Потом бешеной каруселью, несясь все быстрее и быстрее, закружились в голове мысли. Они пролетали так быстро, что не успевали облечься в словесную форму, кружились и вертелись с такою силой, что у него закружилась голова. Посреди этой пляски в оке бури родился и вызрел вопрос: "Где я?". Где-то на самой грани сознания плавал приемлемый ответ на него, но сквозь бурю мыслей его очень трудно было вытащить на поверхность. А к тому времени, как безумная свистопляска в мозгу стала утихать, мысль, как часто бывает в таких случаях, была уже утеряна без возврата. Возникло сосущее чувство, как будто он только что упустил что-то чрезвычайно важное... и упустил без возврата. Из круга замедлявших свой бег мыслей выскочила одна, какая-то странная: "Поделом!" и тут же исчезла, так что было не понятно, почему поделом? За что? Но это было уже и не важно. Сметенные мысли медленно вернулись на круги своя, так что он уже мог нормально соображать. Студент пожал плечами. Если та судьба, что швырнула его в пространственно-временной портал с неизвестными координатами выхода (а проще говоря, забросила его черт знает куда) считает, что он будет сидеть и рыдать или иным способом выражать полную дезориентацию, то она ошибается. Он попытается сориентироваться. Ну, перво-наперво, ясно, что он не где-то вблизи знакомых ему мест. Далее, очевидно, сдвиг во времени имеется, и по самым скромным расчетам - часа 2. Впрочем, возможно, его просто крутануло по земле на другой меридиан. Радует, что есть признаки человеческого присутствия. Далее, мысли студента потекли просто и спокойно, перемалывая ситуацию, как если б это была самая обычная математическая задача. Или не математическая... а впрочем, какая разница. Мысли его бежали двумя путями, и, покуда одна часть его мозга пыталась ответить на вопрос, что делать дальше, другая меланхолично соображала, чем грозит нынешнее положение. Довольно скоро она, естественно, пришла к выводу, что ничем хорошим оно не грозит. Студент подумал о том, какой странной бывает иногда судьба и сколь человеческими качествами она иногда обладает. Еще пятнадцать минут назад он размышлял о том, что бы он сделал, дай ему судьба испытание - не одно из тех рутинных, которыми он был озабочен, а действительно серьезное испытание, то, что потребовало бы от него мужества и самообладания, находчивости и остроты ума, умения находить выход из любой, даже самой странной, страшной или, казалось бы, безнадежной ситуации. Думал он и о том, что сказал тогда сам себе, - а ведь я, пожалуй, выпутался бы из любой или почти любой такой ситуации. Он усмехнулся с горечью, сплюнул и покачал головой. Минуту спустя он вышел из оцепенения, вновь усмехнулся о том, что все произошло уж слишком четко, как по мановению волшебной палочки. Встряхнул головой. Как бы там ни было, вызов брошен, вызов принят. Игра началась, и сейчас для него уже не было особенной разницы в том, случайно это произошло или нет. На этот вопрос он, вполне возможно, сможет ответить потом, сейчас у него просто нет данных для того, чтобы такой ответ дать. А значит, пока он не имеет смысла. Решив для себя так, он сбросил с себя, по обыкновению, груз сомнений, поставил себе цель и приготовился к ней идти.

Они вошли в лес. Было достаточно тихо, хотя какие-то лесные шорохи все же преследовали их. О поднявшемся ветре они узнали по шелесту листьев и тому, как гнулись вершины самых высоких деревьев. Они шли тихо, стараясь не наступать на сухие прутья, попадавшиеся на каждом шагу. Впрочем, даже они понимали, что "тихо" в их понимании - это на самом деле достаточно громко - они как-никак были горожанами. Тем более удивительно, как Петр смог вовремя заметить странного низкорослого мужчину, выпрыгнувшего из кустов и попытавшегося ткнуть его в спину копьем. Лисьи уши, небольшой порыв ветра, шестое чувство и хорошая реакция спасли его: он увернулся, развернулся и, отводя следующий удар в сторону, атаковал спиралеобразным ударом в солнечное сплетение. Человек согнулся от боли и выронил копьё. Петр подхватил его и нанес древком удар снизу вверх по голове оседающему противнику. Про себя он мельком заметил, что хорошо все-таки знать хоть какие-то единоборства на приличном уровне. И похвалил себя за то, что в свое время не поленился изучать тейквондо - для самообороны. Затем он оглушил врага окончательно ударом по затылку. И тут только заметил выбегающих из ближнего леса новых врагов. Он коротко крикнул спутнице: "Беги!" - и принял атаку. Он отбивался отчаянно, нападавшие же сражались, лишенные преимущества внезапности, не слишком скоро и сильно. Гибкость и та сила, которую придавали Петру ярость и гнев, дали ему в этой схватке немалое преимущество, - он смог не только устоять перед натиском нескольких врагов, но и отправить в нокаут еще пару человек. Противников, впрочем, прибавилось, отчего ему пришлось уже вертеться волчком, отражая их удары. Нападавшие, следуя его примеру, тоже перехватили копья как дубинки, чтобы ненароком не ранить друг друга. Это-то его и спасало, - он уже пропустил пару ударов, отчего ныл живот и плечо, впрочем, гораздо более удивительно, что он пропустил так МАЛО ударов... он не просил пощады и сам бил с силою отчаяния. Впрочем, едва ли он кого-то убил. Неожиданно от очередного удара древко его копья звонко треснуло и обломилось. У него в руках остался маленький и почти уже бесполезный обломок сантиметров 30 в длину. Он стиснул зубы и взглянул на подступающих врагов. В их глазах светилось торжество и - страх... Неожиданно он услышал резкий возглас. "Стойте" - прозвучало в его мозгу. То есть он не знал, конечно, языка, на котором говорили, а просто понимал, что сказано. Ну, как это объяснить, - в мозгу каждого человека каждое слово связано с неким образом, с пониманием этого слова... когда вы начинаете учить новый язык, то сначала связываете слово из него со словом родного вам языка, а уж затем с образом, который ему соответствует. И лишь на второй стадии вы отбрасываете костыль - слова родного языка, связывая слова изучаемого с мыслеобразами напрямую. Здесь без наличия первой была сразу вторая стадия, - Петр связывал слово с образом... или не Петр его связывал, шут его знает, но суть в том, что Петр понимал, о чем говорят. Вперед вышел невысокий седой человек, чью голову венчал убор из листьев с воткнутым спереди большим белым пером. Он опирался на большую суковатую палку, лицо было довольно плоским с узким носом и внимательными серыми глазами. В них светилась мудрость прожитых лет и искорка чего-то очень похожего на смех. В осанке его была то величие, что свойственно людям, занимающим высокое положение, уважаемым и уважающим себя. Голос не допускал сомнений.

• Слушайте, дети мои. - Промолвил он, обращаясь к собравшимся вокруг лесным людям. - Помните ли вы пророчество? О том, что придет воин, каких мы не видели никогда прежде, будет он силен, хотя и молод, не узнаете вы одежд его... ну, впрочем, я думаю, нет нужды его напоминать... Так вот он, этот воин из пророчества. Он одет в одежду, не похожую ни на что из того, что мы видели ранее. Он сражается не так, как мы или люди с равнин. Он молод, но силою померяется с любым из нас.
• Но в пророчестве так же сказано, что он будет понимать нас, и говорить по-нашему. - Раздался голос в толпе.
• А я и понимаю, и говорю, - раздался хриплый, звучавший на этом языке и вовсе как сиплое карканье, голос Петра, удививший его едва ли не более всех остальных. Эти слова вылетели у него самопроизвольно, как если б он полжизни говорил на этом языке.
• Но... в пророчестве не сказано, что у воина могут быть спутники. - Прозвучал снова тот же голос в наступившей после слов Петра тишине.
• Но там также и не сказано, что он обязательно будет один. - Ответил старик. Впрочем, это было даже излишне. Толпа, вопреки одному мятежному голосу, поверила. Ах, как любят люди пророчества и иную мистику. А уж если они начинают сбываться, или им, по крайней мере, так кажется... тогда они верят в него безудержно и безоглядно. Однако же эта вера опасна, - стоит чему-то пойти не так, и люди будут готовы сокрушить пророчество и разрушить сам объект его...
• Ну, что ж, друзья мои, люди леса приветствуют вас! - Возгласил старец. - Отпустите его спутницу. - Петр увидел её, - одежда измята, под губой кровоподтек... наверняка на теле еще много синяков... Но живая. И то слава богу. - А теперь, - продолжил старец, - пойдемте, я приведу вас к месту, где вам должно будет пройти испытание и тем исполнить первую часть пророчества.
• А если я откажусь? - Тихо спросил Петр старца.
• Тогда вас убьют, - так же тихо ответил тот. - Сейчас для вас отступление от пророчества может повлечь лишь смерть. - Он грустно усмехнулся и кивнул на толпу. - Ими овладел фанатизм. Оступитесь, отступите от пророчества, и они порвут вас на части.
• Но почему? Почему пара слов ведет к фанатизму? - Снова спросил Петр.
• Жизнь - тяжелая штука... а сейчас - особенно. Им нужно во что-нибудь верить и сейчас очень удачно подвернулись вы - вот они и поверили. - Старик осмотрел лежащих поверженных Петром людей, удовлетворенно хмыкнул, убедившись, что все они живы, сделал знак каким-то людям и оглушенных унесли. - Идите за мной, - сказал он насмешливо-торжественно, - только придется завязать вам глаза. Кем бы вы ни были, вы еще не заслужили права знать тайны леса и наши. Вы, надеюсь, не против?
• Нет... - сказал он, немного погодя. Мысль о том, что это ловушка он отбросил. Зачем? Они и так в полной власти этих людей. А если это и ловушка, то есть ли у них иной выход, нежели лезть в нее.
• Верное решение. - Им завязали глаза. Потом был долгий переход, - их подталкивали, поворачивали, кое-где даже несли. Однако даже при этом Петр запнулся один раз, видимо, за кочку, и чуть не упал. Наконец повязку сняли. Сквозь узкий лесной коридор виднелся выход на гладкую каменную площадку. Он почему-то сразу подумал, что она не принадлежит этому лесу. Секунду спустя он заметил луну, висящую над площадкой в зените. Она нависала над каким-то проходом. Он впал в ступор. Обернулся. Увидел стоящий еще невысоко над лесом серп молодого месяца. Да, это место находится далеко отсюда.
• Выбирай, - произнес старец как бы нараспев, - пойдешь ли ты на испытание один или возьмешь с собою спутницу свою.
• Я пойду один. - Ответил после небольшого колебания Петр. Он решил, что рассчитывать только на себя - проще.
• Тогда твоя спутница будет ждать твоего возвращения здесь.

Петр поглядел на землю и увидел чуть колеблющуюся грань, где кончалась зеленая трава, и резко начинался каменный пол. Да, это был портал. Он поколебался мгновение и затем шагнул в него. Легкое головокружение и покалывание, волосы на руках наэлектризовались и стали дыбом, как если б пытались к чему-то притянуться... но это меньшее, на что он рассчитывал. Он огляделся. По низу стен шли полустертые рельефные рисунки, зал, в котором он оказался, имел форму окружности. Стены, как он заметил, были чуть наклонены внутрь, что при их немалой высоте (он оценил её в 4-5 метров) почти исключало возможность вылезти отсюда, забравшись по стене. Тишина... спокойствие... умиротворенность... у стены лежит полу истлевшее тело... Стоп! Действительно, тело. Видимо, бедняга пытался вскарабкаться на стену, пока не умер с голоду. Тело со ссохшейся дряблой кожей. Сложение у парня, впрочем, было богатырское. Ну, что ж, об этом потом, а сейчас надо оглядеться полностью. Леса с собравшимися там людьми не видно... как и следовало ожидать, портал односторонний. Арка. Арка на дальней стороне зала... Петр подошел к ней поближе. На ней рисунки, символы. Такое впечатление, что их нанесли лишь вчера - все четко, понятно... Орнамент вокруг всего прохода изображает луну в разных фазах. Над входом на дуге арки идет чуть более упорядоченный орнамент - изображается полный цикл луны. Под ним - люди. Человек-младенец, дитя, юноша, мужчина, пожилой человек, старик. Тоже много картинок, изображающих жизнь человека... вернее, человека в жизни. Петр поглядел в проход, открывающийся за аркой. Проход изгибался дугой, так что увидеть что-то сколько-нибудь далеко впереди не представлялось возможным. Чуть дальше входа начинались громадные украшенные орнаментом плиты, казалось, едва заметно светившиеся в лунном свете. Подойдя поближе, Петр увидел, что орнамент изображает Различные небесные тела - звезды, метеоры, солнце и луну в различных фазах. Вроде бы ничего особенного. Интересно, что заставило ТОГО, ну, того, кого он нашел в зале, умирать в бесплодных попытках вскарабкаться на стену. Почему он просто не пошел по коридору? Здесь явно все не так просто. Петр осторожно подошел и потрогал ногой ближайшую плиту, изображавшую солнце. Но даже притом, что он ожидал подвоха, он едва не упал, - плита беззвучно рухнула вниз... он заглянул туда, куда она упала... тьма... и ничего кроме. Странно, снизу других плит видно не было. Чертовщина! Немного поразмыслив, Петр решил, что раз в этом храме (ну, он решил так называть это сооружение) так много изображений луны и сам коридор изгибается дугой - так, может, это путь по фазам луны? Он осторожно опробовал остальные плиты, - так и было, они провалились. Он ступил наконец на единственную оставшуюся плиту. Плита чуть просела, но никуда не улетела. В тишине послышался звук. Кап. Секунда. Кап. Петр стал искать следующую плиту. Теперь у него не было возможности наступить на все плиты, однако при желании он мог допрыгнуть до любой из них. Он взирал на них, отчетливо видя рисунок орнамента. Теперь плит с луной было уже две. Впрочем, предварительный выбор он сделал сразу, - одна из плит имела изображение стареющей луны, а другая - растущей. Он сразу сделал предположение, что это должна быть растущая луна - на эту мысль наводило все: и форма коридора, и орнамент над входом в него и некоторые другие мелкие детали, которые он, быть может, даже толком и не осознавал. Думая, он машинально считал. Кап. Восемь. Кап. Девять. Когда он слышал гулко отдающийся в мозгу девятый "Кап", в нем что-то перевернулось. До него с необычайной ясностью дошло, что будь это испытание только выбором нужной фазы, оно было бы простым. Очень простым. Кап. Десять. Он прыгнул с такой силой и скоростью, как не прыгал никогда. Крак. Плита чуть опустилась, как и предыдущая. Кап. Уже в чуть другой тональности. Он оглянулся назад и похолодел. На месте плиты, на которой он раньше стоял, была пустота. Далее он не обращал внимания почти ни на что. Прыжки становились все сложнее. Прыгать было далеко, расстояние колебалось, но постепенно все росло. Плиты были не квадратными, а вытянутыми вдоль прохода, поэтому перепрыгнуть через ряд не представлялось возможным. Тем более, как оказалось, хорошо различимыми знаки орнамента были только вблизи. Прыгая через ряд, он рисковал выбрать не ту плиту. Загадки становились сложнее. Могли появляться небольшие элементы, которых в орнаменте быть не должно было, мог меняться цвет... Ошибка грозила провалом, и, видимо, гибелью. Тем более, на решение всегда отводили одинаковое количество времени. Десять капель. Десять мгновений. Он сосредоточился на решении задачи, забыв обо всем остальном. Один раз он оглянулся назад, что чуть не стоило ему жизни, - он чуть не впал в полный ступор. Сзади не было ничего. Плит не было, даже стены туннеля затянул странный белесый туман, делавший их и все вокруг едва различимым. Он стряхнул с себя оцепенение и прыгнул дальше. По мере передвижения туман догнал его, обволок, делая решение загадок еще сложнее. Петру приходилось сильно напрягать зрение. Ошибка означала смерть. Теперь он был в этом почему-то совершенно уверен. Прыжок. Пауза. Прыжок. Пауза. Прыжок... Ему казалось, что это длится уже вечность. Вдруг туман разошелся, открывая громадный круг посредине. Там не было никаких плит пола. Круг изображал полную луну, тускло отсвечивая в её свете серебром. Точно! Месяц на орнаменте уже почти стал полной луною и приблизился к центру рисунка. Прыжок. Пауза. Прыжок. Пауза. Прыжок. Несколько шагов. Посредине выгравированного в полу лунного диска стояла странная конструкция. Она вроде и составляла с ним целое, и была чем-то отдельным. Четыре плоскости. Четыре крыла. Два черных, острых и резких, и два белых, плавных и, казалось, излучавших мягкость. Посредине меж них покоились темные ножны с яркой насечкой, - может быть, серебряной. Странно - они едва ли лежали здесь недолго, но серебро не потускнело... Из них выглядывала странная и очень притягательная рукоять меча. "Кап", - услышал он, выйдя из созерцательного состояния. Какая это капля? Мозг услужливо ответил: "Четвертая". Не медля более ни секунды, Петр схватил меч и стал решать следующую загадку. В том, что меч - для него, он не сомневался. Зачем иначе нужно испытание. Тумана не было, и не предвиделось, однако загадки стали еще сложнее. Прыгать с мечом было трудно, похожие, как две капли воды, плиты грозили гибелью. Зрение, слух, чувство размера и положения Петра обострились, мозг работал в ускоренном режиме. Капли. Прыжки. Все слилось в единую нескончаемую цепь. Он ободрал руку во время одного из прыжков, удары, нанесенные ему во время драки с лесными людьми, отдавались в теле острой болью. Натруженные мышцы ныли и просили пощады. Но он стискивал зубы и прыгал. Он понимал, что лабиринт не дает пощады, он может дать лишь смерть. Петр не видел уже ничего перед собой. Только следующий ряд плит. Он уже ничего не соображал. Загадки он решал уже чисто машинально, голова гудела. Ему уже, по сути, стало безразлично. Смерть - ну и ладно. Но, - он прыгал. Зачем, почему, - это было уже не важно. Это не имело значения. Прыжки, имели значение лишь они.

Он заметил, что под ногами уже не плита пола, а просто обомшелый камень, не слишком скоро. То, что перед ним как две капли воды похожая на первую арка... Придя, наконец, немного в себя, Петр, прежде всего, взглянул на меч. Ножны были из неизвестного ему черного материала, чуть шершавого и теплого на ощупь. По этому материалу когда-то стекало расплавленное серебро, да так и застыло... то, что это не так, угадывалось далеко не сразу, впрочем, и после этого возникали сомнения в рукотворности процесса. Он извлек из ножен клинок и взглянул на него. Вот уж, воистину, королевское оружие. Даже держа первый в своей жизни меч, Петр это понимал. Рукоять была удобной. Держать меч можно было как одной рукой, так и двумя. Странной, изогнутой формы гарда хорошо прикрывала руку. Рукоять была покрыта мелкими бугорками, - как будто чешуйками невиданной рыбы, - меч удобно лежал в руке, ничуть не скользя. Узкое и длинное лезвие имело посредине канавку - то ли для облегчения конструкции, то ли для стока крови, канавка проходила почти по всей длине клинка. И действительно - меч был на диво легок. Лезвие было почти прямым, становясь едва заметно уже к концу, и лишь в последние сантиметров двадцать резко сужалось. Впрочем, оно и в самой широкой части не превышало сантиметров четырех. Вблизи рукояти, там, где кончался кровосток, была небольшая плоская и чуть более широкая часть, на которой был выгравирован интересный знак. Слева было солнце, оно сильно наползало на лунный диск, оставляя справа лишь узкою полоску месяца, за которой шла размытых очертаний тьма. Петр не понял, как неведомый создатель меча добился такого эффекта, но было на самом деле достаточно трудно определить границы темной области. Примечательным было также и то, что в свете полной луны солнечный диск ярко-ярко светился, месяц тоже светился, впрочем, в свете солнечного диска почти незаметно, мягко и серебристо. За месяцем шла непроглядная тьма. Эта эмблема, казалось, не принадлежала металлу меча, а была исполнена из каких-то других материалов, впрочем, при беглом осмотре Петр не обнаружил ни подтверждений, ни опровержений этой гипотезы. Он взмахнул мечом. Меч описал в воздухе светлую дугу, воздух как будто охнул. Петр, конечно, не был поражен своею сноровкой в обращении с мечом, но был ею приятно удивлен. Меч скользил в воздухе плавно, баланс у него был удивительный, тяжесть почти не ощущалась. Мягкая тяжесть лежащей в руке была похожа на чувства человека, садящегося после многотрудного дня промозглым вечером в мягкое кресло у пылающего камина - полнота блаженства и, почему-то, отдохновение. Ощущалось как будто понимание чего-то на уровне подсознания, чего-то, несомненно, очень важного... Меч своими ударами, даже самыми резкими, почти не тревожил воздух и он не свистел и не завывал, как бывает в таких случаях, а лишь слегка постанывал в полной тишине этого странного места. Когда рукоять меча покоилась в двух руках, он мог совершать самые немыслимые пируэты, которые, казалось уже даже противоречили законам инерции... Петр заметил еще одну деталь: по всей кромке клинка, со всех четырех граней, шла едва заметная руническая вязь. Мелкая, малозаметная при обычном осмотре, во время взмахов мечом она вспыхивала с новой непонятной силой... Насладившись видом и ощущением меча вдоволь, Петр сунул его в ножны. Он подумал немного, а затем пристроил ножны за пояс на своих джинсах. Удивительно, они даже почти не стесняли свободу его перемещения.