Ворон

Как-то ночью в полудреме я сидел в пустынном доме
над престранным изреченьем инкунабулы одной,
головой клонясь все ниже... Вдруг сквозь сон - все ближе, ближе
то ли скрип в оконной нише, то ли скрежет за стеной.
"Кто, - пробормотал я, - бродит там в потемках за стеной,
в этот поздний час ночной?"

Помню, в полночь это было: за окном декабрь унылый,
на ковре узор чертило углей тлеющих пятно.
Я не мог уснуть и в чтеньи от любви искал забвенья,
от тоски по той, чье имя света горнего полно,
по Лино, по той, чье имя в небесах наречено,
той, что нет давным-давно.

А шелков чуть слышный шорох, шепоток в багровых шторах
обволакивал мне душу смутных страхов пеленой!
И, глуша сердцебиенье, я решил без промедленья
дверь открыть в свои владенья тем, кто в поздний час ночной
ищут крова и спасенья в этот поздний час ночной
от стихии ледяной.

Быстро подойдя к порогу, вслух сказал я: "Ради Бога,
сэр или мадам, простите - сам не знаю, что со мной!
Я давно оставлен всеми... вы пришли в такое время...
стука в дверь не ждал совсем я - слишком свыкся с тишиной".
Так сказав, я дверь наружу распахнул - передо мной
мрак, один лишь мрак ночной.

В дом с крыльца скользнул я тенью, от себя гоня в смятеньи
то, что даже в сновиденьи смертным видеть не дано.
А когда замкнулся снова круг безмолвия ночного,
в тишине возникло слово, тихий вздох: "Лино... Лино...".
Но услышал лишь себя я - эхо, мне шепнув "Лино...",
смолкло, вдаль унесено.

Только дверь за мной закрылась (о, как гулко сердце билось!),
вновь усиленный молчаньем, оттененный тишиной
тот же звук раздался где-то. "Что ж, - подумал я, - раз нету
никого там, значит, это ветер воет за стеной.
Просто ветер, налетая из зимы, из тьмы ночной
бьется в ставни за стеной".

Настежь тут окно раскрыл я. Вдруг зашелестели крылья
и угрюмый черный ворон, вестник древности земной,
без поклона шагом твердым в дом вошел походкой лорда,
взмах крылом - и замер гордо он на притолоке дверной,
сел на белый бюст Паллады - там, на притолоке дверной,
сел - и замер надо мной.

От испуга я очнулся и невольно улыбнулся:
так был чопорен и важен, так вздымал он гордо грудь!
"Хоть хохол твой и приглажен, - я заметил, - но отважен
должен быть ты, ибо страшен из Страны Забвенья путь.
Как же звать тебя, о Ворон, через Стикс державший путь?"
Каркнул ворон: "неверррнуть!".

Что ж, не мог не подивиться я руладе глупой птицы:
хоть ответ и не был связным, к месту не был он ничуть,
никогда б я не поверил, чтобы в комнате над дверью
видел этакого зверя кто-нибудь когда-нибудь -
чтоб на мраморной Палладе обнаружил кто-нибудь
тварь по кличке "Неверррнуть".

Но издав свой хрип бредовый, ворон вдаль глядел сурово,
как певец, когда сорвется с вещих струн последний звук.
Так сидел он, тень немая, черных крыл не подымая,
и вздохнул я: "Понимаю: ты пришел ко мне как друг,
но тому, чей дом - могила, ни друзей уж, ни подруг..."
"Не вернуть!" - он каркнул вдруг.

Вздрогнул я слегка: ведь тут-то в точку он попал как будто!
Но решил: "Припев унылый - все, что слышать ты привык
в чьем-то доме, на который Фатум, на расправу скорый,
натравил несчастий свору, и убогий твой язык
в этой скорбной партитуре лишь один мотив постиг:
не вернуть! - тоскливый крик".

Усмехнулся я украдкой, так легко найдя разгадку
этой тайны, и уселся в кресло, чтоб слегка вздремнуть...
Но взвилась фантазмов стая вкруг меня! И в хриплом грае,
в дерзком, мерзком этом грае все искал я смысл и суть.
В том зловещем кличе птичьем все хотел постичь я суть
приговора "не вернуть!".

Так сидел я без движенья, погруженный в размышленья
перед птицей, что горящим взором мне сверлила грудь.
Передумал я немало, головой склонясь устало
на подушек бархат алый, алый бархат, лампой чуть
освещенный - на который ту, к кому заказан путь,
никогда уж не вернуть.

Вдруг пролился в воздух спальни аромат курильниц дальних,
вниз, во тьму, с высот астральных заструился светлый путь,
и незримых хоров пенье слышу я: "Во исцеленье
Небо шлет тебе забвенье - так забудь ее...забудь...
пей же, пей вино забвенья, и покой вернется в грудь..."
Тут он каркнул: "не вернуть!"

"Кто ты? - крикнул я с досадой - дух? пророк? исчадье ада?
искусителя посланник? или странник в море бед,
черным вихрем занесенный в этот край опустошенный,
в дом мой скорбный и сметенный? Но скажи мне: разве нет,
нет бальзама в Галааде, чтоб вернуть слепому свет?".
"Не вернуть" - пришел ответ.

"Птица, дьявол ты, не знаю, - я вскричал, - но заклинаю
этим небом, горним светом, указующим нам путь:
напророчь мне, гость незванный, что в земле обетованной
сможет вновь к Лино желанной сердце бедное прильнуть
и вернуть тот свет блаженный хоть на миг... когда-нибудь...".
Каркнул ворон: "Не вернуть".

Тут я встал: "Твое признанье принял я - как знак прощанья.
Уходи же, кто б ты ни был - в бурю, в ад, куда-нибудь!
черных перьев не дари мне! лживых слов не говори мне!
одиночество верни мне! с бюста - вон, в недобрый путь!
И из сердца клюв свой вырви, чтобы жизнь вернулась в грудь".
Каркнул ворон "Не вернуть".

И с тех пор сидит упорно надо мною ворон черный,
и под странным этим взором не проснуться, не уснуть.
И в глазах у древней птицы демон дремлющий таится,
и от крыльев тень ложится на полу, дрожа чуть-чуть...
И души из этой тени, что легла плитой на грудь,
не поднять - и не вернуть.