В час полночный безотрадный, книжной мудростью отравлен,
Ум измаяв над томами, я забылся полусном.
Полугрезил я в печали, вдруг - как будто постучали,
Не поверил я вначале - постучался кто-то в дом.
"Гость какой-то - прошептал я, - постучался тихо в дом, 
                 Гость - и только - под окном". 

Тот декабрь вовек не минет - помню холод в целом мире,
Пепел в гаснущем камине зыбким вспыхивал огнем;
Дня дождаться я не чаял, книги мертвые молчали,
Как мне жить - не отвечали: нет Линор - а мы живем,
Имя это ангел света носит где-то, мы - живем,
               Для живых - нет смысла в нем...

То ли шепот, то ли шорох шелестнул в багровых шторах,
Дрогнул разум, тронул сразу странный ужас душу льдом,
Чтобы сердца дрожь умерить, я твердил, себе не веря:
"Гость какой-то там, у двери, поздний гость пришел в мой дом,
Гость усталый там, у двери, просто гость пришел в мой дом,
             Гость - и только - под окном...".
Звуки слов вернули силы, жуть мне душу отпустила.
"Гость мой, гостья ли - сказал я, - задремал я за столом,
Извините бредни слуха, но стучались так вы глухо -
Посчитал я вас за духа, постучавшегося в дом,
Не решалось верить ухо". - Распахнул я двери в дом:
             Тьма - и только - за углом.

Мрак смотрел в меня бездонный, долго ждал я, потрясенный,
Бредил разум воспаленный - тем, с чем смертный не знаком;
А немая тьма качалась, тень во тьме не намечалась,
Только имя с губ умчалось: "Ты, Линор?" - и тьма кругом;
Имя эхом возвращалось мне: "Линор..." - и тьма кругом,
            Только звук - и тьма кругом...

Дверь рукою непослушной запер я. Томило душу.
Вдруг опять ударил в уши стук в безмолвии ночном!
И сказал я: "Понял, понял - кто возню за рамой поднял,
Тоже страсти мне Господни! - а разгадки суть в одном,
Что ж, проверим, но уверен - суть разгадки лишь в одном:
           Это - ветер за окном".

Только ставни, встав, раскрыл я, мне в лицо плеснули крылья!
Из-за шторы вышел ворон в оперении седом,
Как монарх в летах преклонных - ни привета, ни поклона,
Сел, сочтя достойным троном бюст Паллады над столом,
И сидит с надменным взглядом черным комом над столом,
          Словно в свой явился дом.

Я невольно улыбнулся - страх мой фарсом обернулся: 
Так был грозен, так серьезен, так курьезен мой фантом.
"Ты - сказал я, - чадо мрака! Лыс, как перст, а смел, однако;
Что же ты, ночной гуляка, повидал на свете том?
Как воронью вашу светлость звали там, на свете том?"
         Каркнул ворон: "Не вернем!"

Я опешил от такого - мой невежа молвил слово!
Пусть бессвязно, бестолково, ни красы, ни мысли в нем,
Согласитесь, что едва ли это диво где знавали:
Чтобы ночью в дом врывались и гнездились над столом
Птицы ли, иные твари, с изваянья над столом
        Изрекая: "Не вернем!"

Гость меж тем на камне белом всё чернел оцепенело - 
Видно, снова онемел он, в слове вылившись одном;
Ни дыханья, ни движенья, сам - как камня продолженье...
"Мглы - шепнул я, - порожденье! Днем - и ты покинешь дом,
А вернем ли мы надежды, и друзей вернем ли в дом?"
        И сказал он: "Не вернем!"

В жилах кровь на миг застыла - удружил молчун постылый!
Но сказал я: "Видно, был он с тем лишь словом и знаком,
С горемыкой жил убогим, кто на жизненной дороге
Знал утраты да тревоги, звал и плакал день за днем,
Хороня свои надежды, пел и плакал день за днем,
           Клял и плакал: "Не вернем!"

Вновь я птице усмехнулся - фарс, похоже, затянулся;
Кресло тихо подкатил я к истукану над столом
И, зарывшись в бархат теплый, стал, фантазией подстегнут,
Смысл искать вещаний темных: что он хочет, мой фантом?
Худ, как мощи, хмур и страшен, что пророчит мой фантом
          Хриплым кашлем: "Не вернем!"?

Я сидел... Толпились тайны. Умер звук в сухой гортани.
Глаз вороний раскаленный грудь, казалось, жег огнем; 
Лампа свет лила багровый; бархат чуть мерцал лиловый;
Тень легла у изголовья - словно снова мы вдвоем,
Тень любимой в изголовье... Только тех минут вдвоем,
          Боже, больше не вернем!

Воздух, чудилось, клубился, дым кадильный заструился:
Шли незримо серафимы, шаг звенел, не скрыт ковром... 
Зарыдал я: "Боже святый! Верю, памятью распятый, 
В твой бальзам от мук утраты, в исцеленье светлым днем!
Вы вернете мне забвенье, силы неба, светлым днем!"
         Кто-то каркнул: "Не вернем!"

"Слушай, ты, пророк проклятый, птица, демон ли крылатый!
Кем - судьбою, сатаною, смерчем - ты закинут в дом?
Мертвый мир мой пуст и страшен, царство жути и миражей;
Где найду, скажи мне, страж мой, родники в пути моем?
И вернут ли дар забвенья родники в пути моем?"
        Был мне голос: "Не вернем!"

"Слушай, ты, пророк проклятый, птица, демон ли крылатый!
Заклинаю грозным небом, Божьим гневом и Судом:
Скорбь - ужели не порука, что за тьмой земного круга
Светлым чудом ждет подруга, ждет Линор на свете том?
Так вернут ли нас друг другу ангелы на свете том?"
         Был ответ мне: "Не вернем!"

"Сыт по горло этой песней! Кто б ты ни был - птица, бес ли,
Черный клюв из сердца вырви! Сгинь навек в аду своем!
Не пятнай пером порога, лжец в обличии пророка!
Бурю, дьявола ли, Бога - я молю спасти мой дом,
Одиночество и мир вы мне верните в бедный дом!"
           Гость прокаркал: "Не вернем!"

...Так  идут  года  пустые  -  всё  он  стынет,  всё  он  стынет,  
Черный  ворон,  белый  мрамор  -  два,  недвижные,  в одном;
Глаз  угрюм  в  изгибе  камня,  дремлет  демон  истуканом;
Лампа  свет  струит  веками,  тень  ложится  черным  льдом,
Тень  от  ворона...  И  душу,  этим  тронутую  льдом,
           К  свету  больше  -  не  вернем!