Аннотация: Попаданец в Льва Толстого из мира, похожего на "Ядерный рассвет" Березина изменил историю.
Двойной писатель
Константин Иванович Лаптев вдруг очнулся за столом, а его собеседник, пятидесятилетний мужчина с залысинами и короткой бородой, спрашивал:
- С вами все хорошо, Лев Николаевич?
- Да, спасибо. Немного отдышусь, и поеду домой, в Ясную Поляну, - ответил Лаптев. Впрочем, не он, а как будто кто-то другой. Как будто в одном теле с ним был другой человек.
- И все-таки я прошу вас, любезный сударь, отдохнуть немного. Мыслится мне, вы переутомились со своим романом "Война и мир", - предложил Михаил Никифорович, редактор "Русского вестника".
- Да, спасибо, - Толстой принял предложение и прилег в комнатушке на кушетке.
- Это невероятно, но мы с вами в одном теле, Лев Николаевич, - мысленно сказал Лаптев. - Я из иной эпохи, и там тоже публиковался. Бывший офицер, доктор технических наук и посредственный писатель. Имел там и боевые награды, и научные труды. Кое-что публиковал в журналах "Юность" и "Техника молодежи". Как оказались вместе, не знаю.
- Мне чудится, или вы и в самом деле существуете? - мысленно переспросил Толстой.
- В самом деле есть. Жил в двадцатом веке. Знаете, как говорят, что, мол, Русь дремотная, замшелая, убогая, лапотная, отсталая и тому подобное. Или как сравнивают с дряхлым медведем. В мое время совсем не так. Мы первые в мире. В середине двадцатого века треть планеты была наша, треть у наших союзников, оставшаяся треть у врагов. А потом мы сумели вовсе победить,
- Вон оно как. Но как вы победили?! Какой император сделал это? Наши и дворяне, и грамотные люди преклоняются перед заграницей, - несказанно удивился Лев Николаевич, чуя, что вторая душа не врет.
- Долго объяснять. Но вспомните наполеоновскую Францию. Как короля и дворян с буржуями убрали и порядок навели, так Наполеон захватил всю Европу. У нас тоже победили якобинцы. Без дворянства рванули вперед, они ведь были как гиря для России.
- Можете подробно просветить, что, как и почему вышло?
- Если подробно, то выйдет эпопея побольше вашей "Война и мир", - ответил Константин.
- Потихоньку расскажете, - ответил Толстой и спросил. - Может, лучше издать как роман?
- А давайте, если цензура пропустит.
- Сейчас поговорю, - решился великий писатель. - Михаил Никифорович, мне тут пришел хороший замысел, только боюсь, что не опубликуете. Я задумал эпопею про будущую Россию, державу без монархии и дворянства. Державу, которую есть за что ругать, и есть, за что хвалить.
- Не знаю, не знаю. Попробуйте написать, а я посмотрю, - задумчиво сказал Катков. Известному редактору хотелось и дальше публиковать Толстого. Все же огромные тиражи это деньги. Но смущало то, что Лев Николаевич собрался писать про державу без царя и дворян. В свое время Бакунина невзлюбил за его анархические взгляды. Но, видит бог, Толстой сказал про державу, а не про анархию.
Дальше немного поговорили и расстались.
Лев Николаевич поехал домой, в свою усадьбу Ясную Поляну. Там уделял всякую свободную минутку написанию романа. Первую часть написал всего лишь за полгода, потом правил и написал в чистом виде. Дал название "Красная смута".
Михаил Никифорович пообещал за вечер прочитать и сдержал свое слово:
- Не знаю, что скажут в Английском клубе, но я опубликую. Любопытные у вас ходы, любопытные. Это ж надо было придумать, что сначала царя свергнут, и власть перейдет к горлопанам Думы и общественным деятелям, а потом у них эти ваши большевики отберут власть. Кричали одно, а как довелось, так стали по своему строить государство. Рад, что у вас красиво написано, как утопические взгляды перешли в разумные реформы, как этих большевиков ломала жизнь и война. И вы гениально придумали, показав, как после победы им пришлось вводить, как сказано в романе, НЭП.
Публикация романа "Красная смута" потрясла всю Россию от батраков до императора. Его обсуждали от крестьянских изб до царского дворца и Английского клуба, самого почетного в Российской империи. Буквально все в ней шокировало, и жестокость Великой войны, и кровавая смесь пугачевщины и диктатуры якобинцев. Но и реформы большевиков кой кого обрадовали или заставили задуматься.
В кабинете военного министра Милютина Дмитрия Алексеевича даже было целое совещание, посвященное новой книге Толстого. По его итогам была принята следующая резолюция:
1) отказаться от выбора по жребию призывников и отправлять на срочную военную службу всех призывников, при этом сократить срок срочной службы;
2) восстановить армейские корпуса и обеспечить слаженность их действий и как отдельных соединений, так и в составе армий и групп армий;
3) восстановить подчинение госпиталей военно-медицинскому управлению и начать подготовку женского медперсонала;
4) проработать и внедрить в войска тактику стрелковых цепей;
5) ввести единую полевую форму для рядовых, унтер-офицеров, офицеров и генералов, должна быть тускло-зеленого цвета в средней полосе, серо-желтого для степей, белого для зимы, не иметь элементов иного цвета;
6) максимально снизить, в идеале, полностью убрать долю импортного вооружения и боеприпасов в императорской армии. Всемерно увеличить производство патронов и снарядов;
7) все кавалерийские части преобразовать в драгунские;
8) наладить воспитательную работу в войсках и разработать меры по устранению необоснованного унижения солдат офицерами;
9) дополнительно изучить опыт Гражданской войны в США с учетом написанной книги;
10) срочно разработать новые виды вооружения, а именно: переносные мортиры, одноствольные картечницы, малокалиберные мощные винтовки, подрессоренные повозки с картечницами и легкими пушками...;
11) всемерно стимулировать разработку новых видов взрывчатки и боеприпасов;
12) построить незамерзающий порт на Мурмане и соединить его железной дорогой с Санкт-Петербургом...
Кроме того, собравшиеся генералы, поняв причину революции, подняли вопрос об отмене выкупных платежей, но решили рекомендовать царю следующее правило: любая крестьянская семья имеет право выбора между выкупными платежами и переселением в Сибирь на хозяйствование на неосвоенных землях. И задумались над правами рабочих.
Сам российский император заинтересовался романом "Красная смута" настолько, что пригласил к себе Льва Толстого. Лев Николаевич охотно согласился, только попросил, чтобы на беседе присутствовал наследник престола Александр Александрович. Им, разумеется, Победоносцев в весьма жестких выражениях раскритиковал книгу, но император и сын сами захотели все понять. Ведь у Льва Николаевича, ставшего еще более знаменитым писателем, появилось много врагов, но и друзей тоже.
Император с наследником ждали Толстого в маленькой приемной Большого Кремлевского дворца. Лейб-гвардейцы пропустили без разговоров в кабинет.
- Здравствуйте, ваше императорское величество, здравствуйте, ваше императорское высочество, - поприветствовал Лев Николаевич присутствующих.
- Здравствуйте, Лев Николаевич, - поздоровался император, Александр Освободитель. - Мы прочитали вашу последнюю книгу, поговорили с уважаемыми людьми. Роман написан мастерски, войну будущего, нравы людей и их жизнь вы описали великолепно. Да и с военной точки зрения в книге есть много примечательного и полезного. Первая часть несколько оскорбительная для нас, но такое можно публиковать. Но за вторую часть некоторые просили отправить вас, Лев Николаевич, в Петропавловскую крепость и потом в Сибирь, как некоего Чернышевского. Потому потрудитесь объяснить, почему в книге вы пророчите такую страшную судьбу для России, особенно для дворянства и особо императорской фамилии.
- Потому что не минет Россию сия чаша. Посудите сами, сначала в Англии отрубили голову королю. Потом Великая Французская революция. В 1848-1849 годах бунтовала едва ли не вся Европа, а у нас было тихо. Думаю, и до нас дойдет, кое-что и раньше было, тот же Пугачев показал, что и наш народ может бунтовать. И Китай еще заполыхает. Францию тоже рановато списывать со счета. Боюсь, что нас ждет что-то между тем, что было во Франции семьдесят пять лет назад, и пугачевщиной. И там, и в моем романе сначала власть схватила буржуазия, а потом у них отобрали власть солдаты, рабочие и крестьяне. Избежать всего этого можно, но народ не должен дальше бедствовать, а купцы и дворяне жрать в три горла.
- У меня советников легион, и среди них есть такие, к советам которых я прислушиваюсь побольше вас, - заявил император.
- Я знаю. И знаю, как лишились трона императоры Павел Первый и Петр Третий. Потому и написал книгу, чтобы все люди с немалыми чинами услышали меня.
- И что? - усмехнулся Александр Николаевич, шевельнув длинными усами, сросшимися с бакенбардами. - Предлагаете отобрать у дворян землю и вернуть мужикам? Меня все дворянство не поймет, спросят, зачем тогда делал такую реформу. Много ума не надо на такое. Но если придумаете, как сделать, чтобы волки были сыты, и овцы целы, то я буду рад.
- Я расскажу вам, как наделить крестьян землей, не отбирая ее у помещиков. Только взамен попрошу самим не мешать и другим приказать напечатать все мои следующие произведения, - попросил Лев Николаевич. Император кивнул головой, и писатель продолжил:
- Нужно всех мужиков, кому земли мало, переселять в Сибирь. Объявить, что все переселившиеся будут освобождены от выкупных платежей. От Волги и то ли до Челябинска, то ли до самого Омска в южной Сибири идет очень широкая полоса черноземов не хуже, чем в Малороссии. Зимы там холодные, но русский мужик там выживет, если сразу не душить податями. Еще недурно бы часть выкупных платежей не в руки давать дворянам, а тратить на заводы, фабрики и рудники, и потом выделять имущественную долю помещикам.
- Недурно, недурно, Лев Николаевич. Да только лучше бы вы не рассказывали в книге про хорошие реформы большевиков, а сначала мне. Вы прекрасно сделали, что описали жестокости и ужасы гражданской войны. Да только больно многим понравились дела русских якобинцев. Даже были крестьянские бунты и петиции за то, чтобы не в церкви крестили детей и венчали молодых, а в земских управах. Вы, пожалуйста, поаккуратнее пишите свои романы, а я свое слово сдержу, - попросил Александр Второй.
После приема Толстой отправился в Московский английский клуб. Там, когда зашел писатель, воцарилась тишина. Ее нарушил Константин Леонтьев, известный философ:
- И вы еще смеете после вашего бумагомарательства сюда заходить? Ваша, с позволения сказать, книга "Красная смута" прямое оскорбление для России. Надо же такое предрекать, что будут громить церкви, убивать батюшек, дворян и даже расстрелять царя. Побойтесь бога!
- Пусть бога боятся те батюшки, которые в конце поста ходят с пузом побольше, чем у беременных баб. И откуда вы знаете, может Всевышний решит руками мужиков покарать потерявших стыд попов, - не остался в долгу Толстой.
- Не судите и не судимы будете, - Леонтьев не успокаивался. - Негоже даже допускать мысль о бунте среди мужиков.
- Особенно плохо, что вы провоцируете на убийство священников. Мне стыдно, что мы однофамильцы, - добавил Толстой Дмитрий Андреевич, обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода.
- Я всех предупредил, что мужицкие обиды всем нам могут стоить жизни. Всему дворянству, всей царской семье, - не уступал писатель. - Вон, спросите у Иловайского или Соловьева, чем это может закончиться.
- Да уж наслышаны, и как Емельяна Пугачева головы лишили, и как бунтовщиков двадцать лет назад били, - обломал Льва Николаевича Иловайский, известный историк-консерватор.
- Дмитрий Иванович, вспомните Францию. Если бы Наполеон не напал на Россию, кто знает, может и поныне вся Европа была бы под рукой Наполеонов, - влез в беседу Соловьев. - Сюжет "Красной смуты" имеет много общего с Великой Французской революцией. В книге по сюжету обессиленные Великой войной, во много раз более кровавой, чем Крымская, иноземные войска с белогвардейцами не смогли разбить Красную Россию. Реформы были сделаны по умному, но и неизбежная дурь с перегибами показаны, и жестокости белогвардейцев против быдла. И нищие офицеры-дворяне частью перешли к красным, увидев твердую руку и уверенность в построении державы, погубленной плохим царем. Эти белогвардейцы, которые против большевиков воевали, они ведь воевали за слабую власть, свергнутую красными, а не за монархию. И еще позвали чужие армии на русскую землю, что не делает чести офицерам. Я даже не рискну утверждать, что России стало хуже от революции.
- И вы туда же? - озверел Иловайский и полез драться к Соловьеву.
- А ну успокойтесь, господа историки! - рявкнул Дельвиг, Андрей Иванович. - Мы отстаем от Англии и Франции в технике. Я делаю, что могу, и специально организовал Русское техническое общество, но одних моих усилий мало. Всем нам надо перестать валять дурака, или будет как во Франции в конце прошлого века. Каждый, кто воевал в Крымскую, видел, что англичане и французы превосходят нас в вооружении, и наша промышленность слаба. Вся империя должна бороться, чтобы оставаться великой державой, а то нас еще раз попробуют разгромить.
- Да, так и будет. И чем раньше начнем догонять, тем легче будет нагнать и обогнать. Пока это можно сделать без грабежа дворянства и церкви, - добавил писатель.
- Какого грабежа?! О чем вы говорите?! Это немыслимо и недопустимо! - Иловайский едва не кинулся на Льва Николаевича.
- Я во второй части напишу обо всем. От дальнейшей дискуссии воздержусь. До свиданья, - пошел к выходу писатель.
- Прощайте, вас тут видеть больше не желаем, - ответил Иловайский.
- Не спешите, чует мое сердце, Лев Николаевич еще много любопытного напишет. Лично я узнал много ценного и полезного из романа.
- Что там может быть полезного? - удивился обер-прокурор.
- Снабжение войск по железной дороге, буксировка орудий самоходными повозками, это многого стоит, - возразил будущий инженер-генерал. - И сухопутные броненосцы меня заинтриговали, не говоря уж об аэропланах.
- Оно того стоило, чтобы очернять будущее?
- Полезно, чтобы шевелились, - не уступал Дельвиг.
- Кстати говоря, больно правдоподобно описал войну, - престарелый Меньшиков наконец-то заговорил. - И стихи в начале ладные, как там... "Два века" неплохой, но вот другие... "Белая армия черный барон снова готовят нам царский трон, но от тайги и до британских морей красная армия всех сильней".
- Вы еще скажите, что вам понравилось "Мы разжигаем пожар мировой, церкви и тюрьмы сровняем с землей". И "есть у революции начало, нет у революции конца", - не сдавался Иловайский.
- Да бросьте вы. Это же предупреждение.
Тем временем Лев Николаевич поскакал на лошади домой. Там продолжил написание второй книги, оная была посвящена межвоенной эпохе.
В один прекрасный день, когда Толстой выводил строки стиха, которыми начинал каждую часть, "Мчались танки, ветер подымая, наступала грозная броня. И летели наземь самураи, под напором стали и огня. И летели наземь самураи, под напором стали и огня...", когда в кабинет тихонько зашла жена и сказала:
- Лева, к тебе гость из самой Франции прибыл, специально для этого приехал в Россию.
- Пусть до вечера подождет, как там его...
- Его зовут Жюль Верн.
- Зови сюда немедля, - сам Лев Николаевич упорно соблюдал режим, но внутренний голос Лаптева мысленно покрутил пальцем у виска и посоветовал немедленно встретиться.
В кабинет зашел и поздоровался еще не старый бородатый француз.
- Я тоже немного пишу книги, вот дарю вам "Пять недель на воздушном шаре", "Путешествие к центру Земли", "Путешествие и приключения капитана Гаттераса", "С Земли на Луну" и "Дети капитана Гранта". Все с дарственными подписями. Откровенно говоря, вы меня поразили техническими чудесами книги "Красная смута", - рассказывал французский писатель. - Если бы не она, наша встреча, может, и не состоялась бы.
- Да, я не считаю важным роман "Война и мир". Вторая эпопея важнее. Благодарю вас за книги, вот ответный подарок. Я читал их все. Написаны хорошо, но не все мне по нраву, - тут уж Лев Николаевич доверился Константину Ивановичу. - Позвольте мне быть откровенным.
- Да, разумеется.
- Первую, третью и пятую я не считаю нужным критиковать, разве что по мелочи. Их следует только хвалить. Но вот "С Земли на Луну" и особенно "Путешествие к центру Земли", как мне кажется, через несколько десятилетий станут посмешищем. Уж больно много там глупостей.
- "С Земли на Луну" отличная вещь, но насчет того, что гипотеза о полой Земле неверная, я с вами согласен.
- Да, все так и есть. В глубине Земли атомы от чудовищного давления даже меняют свои химические свойства. И через вулканы внутрь невозможно путешествовать.
- Я, насколько мог, использовал научные знания, чтобы описать подготовку к полету на Луну. Все расчеты подготовил математик Анри Гарсэ. Способ вполне осуществимый. И как же было бы здорово, чтобы люди стали летать к другим планетам, - мечтательно протянул француз.
- Это здорово, но способ выбран неверный. Нужны очень большие ракеты, весом вместе с жидким топливом в сотни тонн, если не тысячи, - голосом Толстого говорил Лаптев. - В вашем снаряде-вагоне все наверняка погибли в долю секунды как жук под колесом паровоза, потому что на мгновенье их вес будет в тысячу раз больше нормального.
- Какие ракеты? - заинтересовался Жюль Верн. - И они же совсем неточно летают.
- Электромеханическое управление. Очень большая ракета поднимает большую, пока не окончится топливо, большая отрывается от пустой очень большой и сама летит. И так от трех до пяти ступеней. Для подъема одного человека в жилой тесной бочке нужен вес триста тонн.
- Дорого. А какое топливо, на каких-то неизвестных веществах?
- Да бросьте вы. Обыкновенный очень чистый керосин и жидкий кислород.
- Разве можно сделать жидким кислород?
- Да, можно, но очень тяжело поначалу.
- Черт подери, а ведь вы правы. Так можно и на Марс полететь, - задумался Жюль Верн. - Я думал написать "Вокруг Луны", как летает снаряд с живыми героями, как по мере приближения к Луне их вес падает, и в точке равных сил наступает невесомость. Теперь не знаю.
- Пусть первый опыт будет неудачным. Мало какие новинки сразу удаются. А теперь сами посудите, если этакая бочка с человеком будет непрерывно падать на Землю, вращаясь как Луна, только ближе, то откуда взяться внутри притяжению.
- Я над этим еще подумаю. Придется написать про строительство ракеты Пушечным клубом.
- Дело очень затратное, требует десятилетия труда тысяч людей. Лучше напишите, что полетели через сто лет, - объяснял Лаптев. - Только укажите, что я помог в написании.
- Разумеется. Только я сейчас занимаюсь романом, который назвал "80 тысяч километров под водой", он про подводную лодку и ее капитана. Рукопись у меня с собой, прошу оценить ее. Может, что подскажете, раз уж вы сумели описать использование подводных кораблей в морской войне, - попросил Жюль Верн. - Меня смутило ваше описание субмарин.
- Вы не могли бы у меня погостить, пока я прочту рукопись и напишу замечания?
- Буду весьма признателен.
Французский и русский писатели еще немного побеседовали, а потом Жюль Верн отправился гулять по окрестностям. Льву Николаевичу понадобилось два дня для просмотра, после чего он вручил коллеге несколько листов с замечаниями и предложениями. Француз полчаса читал, обдумывал, и спросил:
- Это что, почтенный сударь, вы предлагаете мне полностью переделать описание "Наутилуса" и происхождение Немо?
- Да, именно так. Он из будущего, отстоящего от нашей эпохи на два века. По другому не объяснить существование подводной лодки и ее совершенство.
- Хм, любопытно, я еще спрошу про титан, но идея написать, что корпус из титана с добавками, недурна собой. Он действительно прочный как хорошая сталь и почти в два раза легче?
- Да, именно так. Что-то еще?
- Тут много любопытных вещей. Более тесные помещения и большие кладовые, машинки для печати деталей, слуховые аппараты и звуковые аппараты для ориентации под водой, электромеханический мозг... Черт подери, тут столько всего, я бы сам не додумался. Вы гений! Но больше всего меня поражает вот это описание: "Сердцем подводного корабля служит паровой котел, который греется от распада металла урана. Это не химическая реакция, а более глубинная реакция вещества. Я не могу вам рассказать секрет нагревателя, но он не требует кислорода, зато выделяет чудовищное количество тепла, преобразуемое в пар и затем в электричество". Почему вы это написали?!
- Вам не кажется, что открыто слишком много химических элементов для того, чтобы считать их атомы неделимыми частицами? У каждого химического элемента свои свойства, и они по разному друг с другом реагируют. Возможно, у них есть отдельные части, - втирал Лаптев.
- Смело, очень смело. Еще любопытно, что вы написали про глубоководную жизнь у подводных вулканов. И установки по изготовлению алмазов и рубинов просто поразительны, - восхищался писатель-фантаст. - Пожалуй, ваша помощь столь существенна, что я укажу, что вы соавтор романа "Двадцать тысяч лье под водой".
- Буду рад. Чем еще могу быть любезен?
- Меня беспокоит, что войны в будущем будут столь же ужасны, как в вашей книге. Вы верно сделали, что предупредили.
- То ли еще будет. Вот, я пока не решаюсь отдать в печать, но уже припас рассказ "Взрыв царь-бомбы".
Француз взял листики, где был перевод рассказа на французский, и немедля стал читать. Его лицо сначала побелело, а потом позеленело от ужаса. Жюль истово перекрестился и спросил:
- Я тут читаю строки " Бомба превратилась в огненный шар милю диаметром и температурой миллион градусов. Древний броненосец взрывной волной размазало по скалам бухты как медузу. Стена огня от взрыва достигала в высоту пятнадцать километров. Аэроплан был обожжен вспышкой, пилоты сидели как в бане. Хотя бомба взорвалась над северной оконечностью острова Северный архипелага Новая Земля, все поселки на западной части русского берега Северного Ледовитого океана были разрушены, сильно пострадал молодой город Воркута, в Архангельске выбило стекла во многих домах..." Не слишком ли ужасное описание?
- Я тоже об этом думал. Потому и не отдал в печать.
- У меня такое чувство, как будто вы не предвидите, а знаете будущее.
- Плох тот писатель, что не видит в даль времен, - загадочно ответил Толстой. - Франция стала первой страной, в которой власть стала народной. Из-за нападения Наполеона на Россию та власть закончилась. Вторым был Парагвай, но его задавили и, надо сказать, огромными силами и с трудом. События двадцатилетней давности вы без меня помните.
- Еще не все потеряно, - ответил Жюль Верн.
- Да, о чем я и написал.
Расстались писатели, донельзя довольные встречей. Жюль Верн как будто получил второе дыхание своей фантазии, Лев Толстой был искренне рад тому, что помог, да и Жюль Верн это, знаете ли, фигура.
Книга писалась бодро, в отличие от "Война и мир", приходилось мало переписывать и справлять. Лаптев очень помог в описании, собственно, эпопея была скорее его, чем Толстого. Один эпизод проверил на своих крестьянах. Было написано "Молодую певицу в центральном Доме офицеров благодарные слушатели заставили пять повторить песню "Катюша", а потом офицеры девушку качали на руках. После этого песня разлетелась по стране со скоростью звука, "Катюшу" назвали лучшей песней тридцатых годов". Не больно-то похоже было на царских офицеров, хоть Константин Иванович уверял, что царские и советские офицеры совсем разные.
Крестьяне сначала слушали молча Льва Николаевича, потом попросили повторить. Через неделю Толстой услышал "Катюшу" уже в соседней волости, когда катался на лошади.
Катков согласился напечатать роман "Промеж огненных эпох" только по личной просьбе императора, который помнил обещанное.
Кстати говоря, Александр Освободитель таки организовал переселение лишних крестьян в южную Сибирь и увеличил финансирование науки, техник и армии. Открывались казенные предприятия на Донбассе, Кривом Роге, Урале и много где еще. Милютин ввел краткие офицерские курсы в университетах вместо короткой срочной службы для призывников с высшим образованием.
Одним из ценителей нового цикла романов стал известный химик Менделеев, профессор общей химии. Но, заехав по случаю в Москву, не удержался от визита в Ясную Поляну.
- Здравствуйте, Лев Николаевич.
- И вам мое почтение, Дмитрий Иванович, светилу химии.
- Да что вы, есть и лучше меня химики.
- Ваша слава еще впереди, - похвалил писатель ученого. - Вы ведь решили радикально усовершенствовать таблицу Юлиуса Мейера?
- Да, но откуда вы знаете? - удивился Менделеев.
- Слухами земля полнится, - отшутился Толстой и попросил автограф на книгу "Органическая химия". - Думаю, вы еще станете величайшим русским химиком.
- Спасибо. Только раз уж вы, Лев Николаевич, интересуетесь химией, то позвольте сделать вам замечание. Вы описали жуткие сражения с чудовищным расходом боеприпасов. И у вас по книге Германская империя не испытывает затруднений с селитрой для пороха, хотя она в блокаде. Вы, должно быть, не задумывались над этим, но у них почти вся селитра привозная. Ее добывают из селитряных земель, очень богатых в Индии и Чили, и довольно бедных в других местах. И в Европе на селитряные земли богаче всего Россия, а в книге ей очень не хватает патронов и снарядов. Есть еще способ производства селитры из отбросов и помоев, но он дорог. Так что у вас в настоящей войне Германия намного быстрее потерпела бы поражение из-за нехватки пороха.
- Дмитрий Иванович, я поражен вашей недальновидностью, - удивился Лаптев. - Ведь в будущем будут иные способы производства селитры.
- Знать бы как, - усмехнулся Дмитрий Иванович. - Это проблема проблем соединение азота и водорода.
- Электрическая дуга, но где набраться электричества. Дмитрий Иванович, я тут подумал, может, под давлением раскаленные азот и водород могут соединиться?
- Не хотят. Можно подбирать катализаторы, но это долго и дорого.
- Да, может оказаться, что дорогая платина, но ими могут быть дешевые вещества, например, окиси железа или алюминия, - Лаптев подкинул идею.
- Можно попробовать, но нужно дорогое оборудование, - задумался Менделеев.
- Я не очень богат, но чем смогу, тем помогу. Ради такого дела готов помочь деньгами, даже если придется закрыть парочку крестьянских школ, - решился писатель.
- Спасибо за предложение, но школы закрывать неразумно.
- Еще вот что скажите. Я читал, что для выплавки железа из угля делают кокс. Пожалуйста, расскажите про коксование угля.
- Если по простому, то это прокаливание угля с целью выжечь все лишнее, чтобы лучше было выплавлять железо. Кокс это почти чистый углерод вроде древесного угля, а в парах разная ненужная гадость.
- Какая гадость? Может, что полезное?
- Не знаю, никто не делал анализ, - пожал плечами знаменитый химик.
- А вы попробуйте уловить пары, пропустите их через воду. Проанализируйте, - посоветовал Лаптев.
- Эх, у меня много других научных работ.
- Я вам оплачу все расходы на этот опыт. Если будет что полезное, и вы на этом заработаете, вернете с прибылью. Если опыт будет пустой тратой денег, то не возвращайте, - предложил Толстой Лев Николаевич.
- Хм, попробую, - согласился Менделеев. - У вас прямо не указано, но, судя по описанию, используют что-то вроде пироксилина. Ноне он очень нежелателен из-за ряда свойств для замены пороха, например, невозможно сделать его достаточно плотным и однородным.
- Состав можно улучшить. Сначала экспериментировать с обработкой кислотами. Сушить спиртом, а не воздухом. Еще вот о чем я подумал. Молотая соль, да и сахар, рыхлая, и как ее ни прессуй, останется таковой. Но если растворить в воде и выпарить раствор...
- Интересная идея, но я не уверен, что выйдет подобрать растворитель, - задумался Менделеев.
- И запатентовать не забудьте.
Периодический закон Менделеев открыл только в 1870-м году из-за работ по синтезу аммиака. В научном мире как гром среди ясного неба прогремели сообщения о трех способах синтеза аммиака.
Научное изучение коксования дало впечатляющие результаты. Газ, пропущенный через воду, оказался горючим. В то время уже знали отопительный простенок в печах коксования. Но Менделеев, опередив на 80 лет Эванса Коппе, осуществил процесс отапливания печей очищенным коксовым газом. Вода, через которую пропускали пары коксующегося угля, оказалась раствором аммиака и карболовой кислоты. Фридлиб Рунге уже изучал каменноугольную смолу, но и Бутлеров тоже приложил к ней свои способности.
Дмитрий Иванович удачно сделал опытные партии аммиака и селитры новыми способами. Через генерала артиллерии Платова Александра Степановича (а также начальник и профессор Михайловской артиллерийской академии) вышел на великого князя Михаила Александровича, тоже генерала от артиллерии и главнокомандующего действующей армии, и уже вместе с оным обратился к императору с целью создания казенных заводов по производству селитры. Правда, после высочайшего указа дело двигалось как мокрое горело.
Роман "Промеж огненных эпох" грянул как гром среди ясного неба, хотя чего уж там после романа "Красная смута". Милютин четко сказал:
- Не завидую красным офицерам. Живут бедно, зато всю службу их гоняют как дракон солдат. Может, по другому никак, коль уж офицеров делают из быдла.
Да уж, споры были бурные. Небезызвестный Дельвиг при обсуждении книги дал в морду обер-прокурору, да и Иловайскому. Оба кричали при споре:
- Да заявлять, что десяти лет дохода от продажи зерна хватило для создания десятков заводов прямое оскорбление императора. Мы такого не можем, а по книге этого хватило!
- Ну, там сказано, что не только зерно, но и золото на это дело бросали как дрова в печь. И покупали станки во время Великой Депрессии по дешевке.
- Ну и что, это все равно неслыханное хамство. Льва Толстого надо сгноить в Сибири.
- Вы, дурачье, хоть имеете представление, какая была нехватка оружия и боеприпасов к Крымской войне? По отдельным видам мы имели пятую часть от нормы. Всего-то! Нам дано пора исправлять ситуацию. По книге русские якобинцы любой ценой пытаются создать сильную армию и сильный тыл. Потому что уверены, что их обязательно попробуют уничтожить. Так нас тоже пробовали разгромить в Крымскую войну. Этого вам мало для тревожного сигнала?
- Нельзя прощать никому подобное сравнение, - упорствовал Толстой Дмитрий Андреевич.
- Вы что, так и не поняли? В науке и технике наше спасение как державы. Или наш император будет гнать всех пинками вперед как Петр Великий, или это сделают наши русские якобинцы, - объяснял отец " Русского технического общества". - И чем позже начнем, тем лучше.
- Не его собачье дело давать такие советы. И земские отделы ЗАГС прямое оскорбление церкви. Нельзя лишать батюшек законных рублей за регистрацию младенцев и молодоженов, - брызгая слюной орал обер-прокурор.
- Вы что, совсем сдурели? Мне крестьяне жаловались, что некоторые дети некрещеные, потому что не могут заплатить батюшке за крещение, - взвился Андрей Иванович. - Лев Николаевич ясно объяснил, что цена ошибки это гибель всего дворянства.
- Нельзя делать такие дурные пророчества, чтобы не было неправильных мыслей у быдла. И не водопроводчику судить, что полезно России, а что нет.
Генерал-лейтенант от всей души приложился в морду Дмитрия Андреевича, а через секунду и Иловайскому прилетело. Все ошалели, а Дельвиг объяснил:
- Я служу в первую очередь России, и только потом царю-батюшке. Попы нужны, но они должны знать свое место. Кесарю кесарево.
- Я этого так не оставлю, - промолвил Толстой Дмитрий Андреевич.
- А я буду просить императора, чтобы вас лишили поста министра народного просвещения, - не остался в долгу Андрей Иванович. - Надеюсь, Головнин вернется.
Тут в разговор включился Рубинштейн, Николай Григорьевич, директор Московской консерватории:
- В книге упомянуты различные стихи. И некоторые могут стать хорошими песнями. Ту же "Катюшу" уже поют крестьяне Московской губернии с подачи писателя. Вещь очень удачная. Такие песни редкость.
- Да, да. Только я не пойму, как всероссийский самодержец допустил издательство такой книги, - не успокаивался Иловайский.
- Думается мне, ответ в самой книге, - подключился Соловьев. - Лев Николаевич много и усердно описывает не только хорошее, но и гадости от якобинцев. Про тех же красных офицеров написал, что они живут беднее, но и требуют от них больше, а перед этим и учат хорошо. И в красной России даже генералу легко попасть на каторгу или даже на смертную казнь. Оно то полезно, но больно жестоко. Хотя есть и полезное. Да, все село бедное, но голодных смертей не допускают, а деньги от продажи хлеба пускают не на прокорм дворянства, а на заводы и фабрики, на закупку станков и чертежей, лицензий на производство удачных образцов вооружения, тот же танк Виккерс. Само же оружие не покупают, предпочитая закупать средства производства.
- Да, действительно, умно, - поддакнул Дельвиг. - Описана жестокая, но справедливая страна, прагматичная. Даже упомянуто, что расстреливали и сажали революционеров, поставленных на высокие посты и проявившие себя бездарностями и ничтожествами в государственных делах. Тамошнее общество во многом плохое и даже местами очень жестокое, но справедливое. Очень правдоподобно, это ушат холодной воды на голову большинству бунтарям.
До поры до времени Толстому книга сходила с рук, и он писал третью часть под названием "Европа в огне". Но в один не слишком прекрасный день к нему явился полицмейстер с жандармами и зарешеченной каретой.
- Простите, чем обязан? - слегка испугавшись, спросил писатель.
- Вы арестованы. Вас доставят в Бутырскую тюрьму.
- Но за что?
- Личное указание государя по просьбе европейских монархов, - вежливо объяснял полицмейстер.
- Им то что?
- Вы не слышали, что во Франции творится?
- Там вроде как германская армия разбила французскую, - отвечал Лев Николаевич, догадываясь, что могло случиться.
- Париж взбунтовался. Тьер сообщил, что бунтовщики поднимают всю Францию и пользуются вашими книгами как подсказками. Они по книгам создают государство на свой манер.
- Не знал, что догадаются. Но пускай, может, что и выйдет у них в назидание другим.
- Это вас судят в назидание другим. Собирайтесь. И рукописи сдайте, - потребовал полицмейстер.
Пришлось подчиниться. Льва Толстого доставили сначала в Бутырскую тюрьму, а потом в Петропавловскую крепость в одиночку. Некоторое время писатель в уме прорабатывал тексты, не имея возможности писать, коротая время между допросами. Как-то Толстого привели на допрос к самому Шувалову, главному жандарму империи. Шувалова Петр Андреевич за глаза называли Петров Четвертым и вице-императором. Что особенно было плохо, главный жандарм был и англофилом. Петр Андреевич читал рассказ "Взрыв царь-бомбы", сам же роман лежал рядышком. Наконец, оторвался и стал задавать вопросы:
- Бурная у вас фантазия. Рассказ о царь-бомбе меня поразил до глубины души. Да только надо осторожнее пророчествовать. Вашими идеями воспользовались в Париже.
- Рад буду, если пойдут на пользу.
- Нам, а не им. Они ввели комиссаров в Национальную гвардию и наладили центральное командование. По последним сообщениям ее сразу же бросили на штурм Версаля, и есть некоторые успехи. По всей Франции создают крестьянские и рабочие отряды, собирая их в Национальную гвардию, солдат из Версаля переманивают, и очень удачно. Всяческими реформами по вашим заветам, между прочим. По всей Франции разгорается гражданская война. Вот к вам и выставили претензии и Тьер, и Вильгельм. Виктория тоже в опасениях, и его императорское величество. Кто вас надоумил писать такое?
- Я сам придумал.
- Ваша задумка, если это ваша, стала очень действенными рецептами, как рабочим и крестьянам удержать власть после революции, усилить ее и отбиться от врагов. Вы хоть осознаете меру ответственности?
- Я клянусь, что не имею и не имел никаких связей с бунтовщиками.
- А как же Жюль Верн?
- Он же знаменитый писатель. Я даже рискну утверждать, что во Франции нашего века есть только два писателя, которых будут помнить и через тысячу лет. Это Александр Дюма и Жюль Верн.
- Сие еще не доказательство вашей невиновности. Вы же всем, умеющим читать, рассказали о государстве без буржуазии и дворянства, бесклассовом обществе.
- Положим, не совсем так. Там элита это ученые, чиновники высших разрядов и генералы. Но в их число может войти любой.
- Этим вы и опасны, - пробурчал генерал жандармерии. - Нельзя такое внушать быдлу.
- Я в первую очередь наше дворянство во главе с Его императорским величеством учу и показываю, что будет, если нынешняя власть будет недостойна править.
- Самым умным себя считаешь, писака?
- Нет, что вы. Я не напрашиваюсь, чтобы меня слушали. Я всем рассказал, кто захочет, тот поймет.
- Да уж, поняли некоторые. В Сибирь поедешь за эти романы, - заявил жандарм.
- Позвольте уточнить. В больших печах можно чугун выплавлять, но можно и людей сжигать. Топором можно рубить и дрова, и людские головы. Кто виноват, по вашему?
- Какие печи? Это вы про те, что в третьем романе были созданы по приказу Бесноватого вождя? - дернулся Петр Андреевич. - Вы какой-то бред написали про немцев. Хотя, если всякие сипаи французской и британской армий будут безнаказанно насиловать немок, а евреи обнаглеют, то кто знает.
- Да, всякие знания можно обратить на пользу и во вред. Я в первую очередь старался честно показать, какие трудности и беды возможны при создании державы без буржуазии и дворянства, и как ее создавать и развивать по уму. Никто вам не запрещает использовать то, что я описал.
- Не все так просто, - ухмыльнулся жандарм. - Не можем же мы наплевать на просьбу той же королевы Виктории.
- Признаться, я думал, что Романов Александр Николаевич император и самодержец Всероссийский, а не вице-король России, подчиненный английской королеве.
- Я передам ваши слова Его Императорскому величеству, и ждите лишения дворянского титула, - побагровел Шувалов. Толстой переменился в лице и заговорил совсем по другому и с другой мимикой:
- У России только три союзника: армия, флот и служба государственной безопасности. Крымская война тому доказательство. Лорд Палмерстон сказал "У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг -- следовать им". И Россия тоже должна следовать этому завету.
- Интересно вы выразились "служба государственной безопасности". Это вы про Третье отделение?
- Не только. Разведка, контрразведка, политическая полиция и тому подобные функции.
- Как вы сказали, контрразведка? - заинтересовался Петр Андреевич.
- Да, специальная служба, которая занимается всемерным усложнением деятельности иностранных шпионов и охотой за ними. Агентам влияния тоже гадит, как может. А вы что, не знали? - сильно удивился Толстой.
- Агентам влияния?
- Да, тем, кто дурит голову народу и властям в пользу чужой державы.
- У нас нет такой службы, - замялся Шувалов.
- Очень зря. Ее нужно было еще позавчера создать, чтобы враги про Россию меньше знали, - упрекнул писатель. Жандарм закашлялся, чтобы скрыть паузу. Было очевидно, что Толстой совсем не враг Российской империи. Есть сомнения, что сторонник царя и искренний дворянин, и все на этом. Оттого и завел разговор в другую сторону:
- Вот вы написали "Первую ошибку Британия совершила, заключив Мюнхенское соглашение. За эту ошибку расплатились, вместе с Францией потерпев страшное поражение весной 1940 года. Было больно, было необычайно обидно гордым британцам, но решение поддаваться Германии, чтобы она воевала с Россией, еще не было смертельной ошибкой. То, что их извечный противник, Франция, был выведен из большой политики, ничуть не утешало. Но Британская империя совершила вторую ошибку: она стала помогать Греции и Сербской империи. На первый взгляд, все было вполне разумно. Немецко-итальянские войска стремительно наступали на Египет, угрожая его захватом, включая Суэцкий канал, который служил самым прямым путем из Британии в Индию, и захват которого создал бы огромную угрозу английским владениям в Азии. Даже если бы англо-египетское войско отразило удар с запада, то оно никак не устояло бы перед ударом немецко-турецкой армии с северо-востока. Падение Египта привело бы к захвату Германией и Турцией всего Ближнего Востока и северо-восточной Африки. Да и цели остальных игроков были ясны: САСШ хотели торговать и придавить не в меру наглых японцев, которые замахивались на роль великой державы на западе Тихого океана и воевали с Китаем, красная Россия хотела мира и покоя для своего развития. Турция в войну влезать не хотела, не имея гарантий победы. То же самое Бразилия и государства помельче. Потому Британская империя, видя, как Германская империя рвется отобрать ее колонии, страдая от нехватки ресурсов, еще раз полезла в драку на чужой территории, разумно не желая воевать на своих землях, справедливо надеясь выиграть время для укрепления Египта." Так я что-то не понял, в чем ошибка англичан.
- Когда напишу, узнаете, - схитрил Толстой.
- И все-таки проясните.
- Давайте я лучше напишу.
- На кого вы работаете? - вдруг спросил Петр Андреевич.
- Не понял.
- Отвечайте, по чьему заданию пишете роман, - неожиданно наседал жандарм, решив, что самое время для того, чтобы сбить с толку Толстого.
- В голове увидел картины будущего, и теперь описываю, - честно сказал писатель.
- Думаете, я вам поверил? Ничего правдоподобнее придумать не могли?
- Хорошо, расскажу вам, - притворно согласился Толстой. - Я агент Парагвая. Ко мне подходит иезуит из Парагвая и попросил написать цикл романов. Он сказал так: "Нам почти удалось построить сильную державу, где народ был счастлив. Но нас союз Бразилии, Аргентины и Уругвая на деньги Британии разгромил. Две трети народа убито, Парагвай разорен как Германия после Тридцатилетней войны. Разбили нас с трудом, имея огромное преимущество в силах. Так Парагвай маленький. Но если Россия и Китай возьмут с нас пример, развиваясь и воюя спиной к спине, то весь мир падет к их ногам."
Шувалов так и лег со смеху:
- Что, китайская армия? Да что она может против европейских армий? Мы это видели во Второй Опиумной войне.
- Если китайская армия будет обучена русскими офицерами и унтерами, вооружена русским оружием и под командованием и по планам русских офицеров, то каждый китайский полк будет наравне с полком сипаев или батальоном английских солдат.
- Не знаю, не знаю, - задумался жандарм. - Если китайская армия после нашей дрессировки сможет воевать наравне с персидской армией, то Британии тяжело придется.
Далее Шувалов отправил писателя в камеру, а сам сел за карту и стал гадать, в чем ошибка. Все выходило складно донельзя: Германия захватывает Европу, а потом колонии Франции и Британской империи, та отбивается; САСШ на поставках оружия и кораблей Британии наживаются; Россия решает свои проблемы и одновременно прикрывает тылы Германии и Японии. Ну откуда тут может быть ошибка Британии, если против них, САСШ и ошметков Франции воюет коалиция, подмявшая под себя весь север Евразии. Или Германия сцепится с СССР? Да нет, глупость выходит. Это же какой подарок выйдет Англии. Очень красивая получается история еще одной Великой войны по переделке мира. И в чем же ошибка? Логично ведь, что нужно помочь измотать Германию сербской армией.
И ведь как пишет, стервец! "Высадив экспедиционный корпус в Греции, британские транспортные суда отправились восвояси, охранявшие их боевые суда направились к сербскому побережью. Мы не будем приглядываться к всяческим миноносцам, настоящая боевая ценность была в тяжелых кораблях двух видов. Если огромные броненосцы уподоблялись пешим рыцарям, закованным в латы и вооруженным мечами, то авианосцы уподоблялись лучникам, стреляющим по врагу из-за спин рыцарей. Потому линейные броненосцы громили итальянские корабли и расстреливали берега, захваченные итальянской армией, помогая сербам их сбросить в море, а аэропланы с авианосцев били наступающие немецкие войска в глубине суши..."
Отчаявшись, Петр Андреевич пришел в гости к английскому послу и рассказал про книгу, пояснив свое непонимание. Лорд с интересом выслушал и сам стал гадать. Согласился с выводом про континентальный союз. Долго думал и сказал, что наверно эти силы были бы куда полезнее в другом месте. Разумеется, посол промолчал о том, что у русских и немцев есть привычка строго соблюдать договора.
Потом спросил посла про Парагвай. Британский лорд ничего путного не рассказал о жизни парагвайцев, только обмолвился, что тамошняя война была необычайно кровавой, и еще мирный договор не подписан.
Шувалов, так ничего и не поняв про описываемую войну, отправился от английского посла к Горчакову. О войне будущего знаменитый дипломат сказал так:
- Мне не все понятно, и произвол автора может быть любой. Про успехи Германии я скажу так: никто не ожидал, что Франция будет так разбита. Что до вашего Толстого, то перед нами поставили вопрос о том, что Лондонская конвенция может быть пересмотрена из-за его писанины. Все-таки никто еще не отменял наши обязательства перед Европой. Лев Николаевич этого разве не понимает?
- Он другое говорит, примерно так: "У России нет ни постоянных союзников, ни постоянных врагов, а есть только вечные интересы. И если российское дворянство и российская монархия наплюют на интересы России и народов России, то их место займут русские якобинцы, и будут достойно защищать эти интересы", - объяснил главный жандарм. Сам же не переставал переваривать, разумно ли следовать такому совету.
- Любопытно, любопытно, предлагает ссору со всеми. Надо с императором потолковать, - матерый дипломат всерьез задумался. - Выходит, Йtre plus royaliste que le roi "быть большим роялистом, чем король"? Петр Андреевич, может, пусть и дальше пишет свои романы?
- Посмотрим. Что про Парагвай скажете?
- Свечку в церкви поставьте им, и боюсь, что за упокой, а не за здравие. Замахивались на то, чтобы не хуже Британии делать все сложные товары. Порох, пушки делали, бумагу и многое другое. Наши б так шевелились, как они, - объяснил Горчаков. - Петр Андреевич, вам случаем не обещали английский орден за то, что засудят Толстого?
- Мне многое обещают, да я своей головой думать умею.
На вечер Петр Андреевич купил, надо сказать, что с трудом, новую книгу Жюль Верна "Двадцать тысяч лье под водой". В предисловии узнал, что Лев Николаевич очень помог французу с описанием подводного судна. Ну-ка, что там такого? Паровой котел на уране, слуховые аппараты для ориентирования в океане и многое другое. Впечатляет...
Доклад его императорскому величеству был долгим, подробным и правдивым. Александр Николаевич внимательно слушал, думал, потом махнул рукой:
- Пусть пишет, нам хуже от этого не будет. Англичанам скажешь, что ничего преступного не нашел, будут наглеть, напомнишь слова лорда Палмерстона.
- Которая про интересы?
- Нет, другую "Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет." Насчет парагвайцев разберись, может, не соврал. И пусть немного посидит.
- Вы уверены, что так лучше? - удивился Шувалов.
- Толстого немного надо образумить, а вот англичане не были нашими друзьями со времен моего деда. И другие пусть уважают.