Зима не была белой и пушистой. Она была серой, той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы назвать её белой.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь как лошадь - четыре ноги, голова, хвост. Не было в её внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых и непропорционально коротких ножках, с круглыми боками. Отметин никаких не было, лишь белые пятна на холке - когда-то сбили седлом. Только глаза... Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала её такой. Даже страшно представить её прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все туманно и далеко не радужно...
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил её прутиком по крупу, потому что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и всё. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей вдолбил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто не видел, чтобы Зима свечила или козлила. И даже не носилась. Никогда. Вообще!
В смене на неё всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала всё, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже всё умеет.
Меня Зима как-то не интересовала, неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно, без всякого желания вяло переставляла коротенькие ножки:
"Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей!"
А дети не замечали, продолжали любить её. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же детишек ей не было никакого дела. Зима их и не различала. Их было так много. Сколько же человек вот так вот гладили её, сколько человек она возила на своей спине, сколько человек били себя пяткой в грудь и кричали на весь мир, что любят ее... И каждый считал, что Зима любит именно его.
Но профессия такая у "первой лошади"... Дети должны были развиваться, Зима была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. Потом же про нее забывали и переставали заходить, чтобы просто носик погладить. А Зима и не задумывалась о том, что уже другие ладошки протягивают ей лакомства. Тихо плыла по течению, сама никого не трогала и старалась не наживать себе проблем. Зима подстраивалась под обстоятельства, в этом была вся мудрость побитой жизнью клячи.
А вот дочь её была совсем на неё не похожа. Зажигалка была шустрой и заводной, но при этом трогательно робкой. Она нам настолько своей зажигательностью надоела, что мы уже не знали, как от неё спасаться. Подлетит неожиданно, пнёт и опять ускачет. И ничего ты с ней поделать не можешь. В один из хмурых осенних дней пришла я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без мамы, такая маленькая в какой-то далекой деревне, в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А ещё я помню до сих пор, словно это было вчера, как, крича, металась по деннику Зима. Вы видели, как плачут лошади? Я видела и не могла спокойно выносить этого. Зима смотрела на каждого проходящего с надеждой и понимала, что все равно ничем не помогут, а потом отворачивалась к стенке, а из глаз ее текли лошадиные слезы.
Но кому какое дело до переживаний лошади. Поэтому Зима терпела любые обиды. Я помню только один случай, когда Зима показала характер. Правда была у нее одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных.
Наш конюх Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли, тем более здесь. В очередной раз подгуляв, Саныч запряг Зиму в телегу. Что-то ему привезти надо было.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим - грохот в конюшне. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, Ромашка кричит: "А ну стоять!" Время течёт медленно, так, что, казалось бы, успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа галопа, и Зима проносится в том месте, где секунду назад стояла Аня, которая каким-то чудом успела прижаться к стене, избежав столкновения с телегой. Копыта в бешеном темпе стучат по бетонному полу конюшни и спустя несколько мгновений затихают - Зима выскакивает на улицу через главные ворота.
Потом, правда, сама успокоилась и вернулась. Но уже без телеги...
Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить её всю жизнь.
Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха. Она панически боялась прыгать, но, переступая через себя, прыгала и сто двадцать, и выше. Просто потому, что так надо, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела её и самое главное - понимала, что не нужны Зиме её ласки. Но забота её всегда была искренней - выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, получить хоть чуточку её внимания.
Выкупить любимую лошадь с мяса - благородный поступок? В той ситуации это было безрассудством - купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку.
Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле - сарай в пригороде. Пусть так, но уже не на мясо.
И пусть сарай сырой и маленький. Пусть до площади неблизкий путь по ухабистым разбитым дорогам. Пусть денег едва хватает на корма...
Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок. Почему Динка купила его, не смотря на сложный характер? Конь здоровый, молодой, пусть и без документов. В то время списывали таких калек, что и в город с ними выйти было нельзя. А Динка - то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь, нет.
И что было делать? Лошадь надо кормить, а чтобы кормить, нужны деньги, а чтобы были деньги - надо идти работать в город, а чтобы идти в город, лошадь надо накормить. И так по замкнутому кругу. Полуденная жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Я увидела это и подумала, что всё, конец мужику, Динка точно с ума сошла, но нет... Где-то вдалеке уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из неё последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами уныло плетется вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать. И с каждым днём эта пародия на лошадь всё больше и больше напоминает велосипед.
- Дин, ты Зиму ковать не собираешься? Если что, Коля помог бы
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б её лучше продала...
- Какое продать, я без неё не могу. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания, не находилось слов. Мне иногда казалось, что если бы Зима тогда ушла, всё бы было сейчас лучше. Этого я сказать и не могла, это бессмысленно и больно. Она делала все, чтобы хоть как-то улучшить положение. Только получалось плохо. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на его месте выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились неряшливого вида девочки, в карманах у Динки завелись деньги. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть её и нет давно.