Муж у бабки Тани был мужик додельный, но сильно пьющий. Приходился он родным братом ее закадычной подружке Варе, которая угадав, что дело у Васи и Тани близиться к свадьбе, настойчиво уговаривала последнюю подумать и не спешить.
А куда не спешить, когда жаркие Васины ласки могли обернуться бог знает чем : принесешь в подоле, тебя же и осудят, а он, настойчивый и ласковый, будет вроде как не причем.
Варя долго не догадывалась о происходящем. Даже жениха подруге находила - городского и солидного. Звали его Юрием, и был он командировочным, с инспекцией в тех местах. Но как объяснишь Юрию, каким бы хорошим и покладистым он не был, что раньше, до него, здесь был Вася, а теперь вот появился ты.
Словом, отказалась Таня от такой затеи, не пошла за Юрия, решила остаться в селе и век свой с Васей коротать.
А накануне свадьбы, когда все было слаженно и оговорено, сказала ей Варя такие слова: " Не будет у тебя с Васькой жизни, и не жди. Он только с виду приличный да тихий, а так - весь в нашего деда - гуляка да пьяница. И будешь ты всю жизнь волком выть, как наша бабка Настасья".
Слышала Таня о печальной бабкиной судьбе. Та только и жить начала, когда дед ее по пьяни в прорубь увалился. Но решила так : пусть будет как будет, а в случае чего ( она еще молодая и собою видная !) можно все перерешать да переменить.
Но перерешать и переменить ничего не удалось. Сначала народился Витя, потом Толик, а через три года - младшенькая Аленка..
Муж был неистов в любви и в работе, но , что печальней всего, был он также неистов и в своих регулярных загулах.
Когда Вася запивал, Таня искала его у ближних и дальних соседей, а иногда, и у совершенно посторонних людей.
- Я как вол тружусь, - объяснял Вася с больной головы. - Вот мне , дорогая моя, надобно и отдохнуть.
И была в тех его словах правда - трудился он как вол: и в совхозе, где числился передовиком-трактористом, и в поселке, куда они потом переехали, и Вася поступил на завод.
Считался Вася на заводе знатным станочником, да таким знатным, что имел, как знак заслуг и уважения, личное клеймо, которое ставил на все, выходящие из-под его рук, детали.
Каким бы пьяным Вася не был, к ночи он все равно возвращался домой. Иногда было даже непонятно, как он, будучи в изрядном, а то и чрезвычайном подпитии, до того дома добирался. Но странная вещь : оказавшись в родных стенах, суженый в момент приходил в себя требовал кислых щей с хлебом и чесноком и похлебав, начинал воспитательный процесс.
Придирался Вася ко всему: к тому, что дети на неделе не поздоровались с кем-то из его знакомых и знакомые осерчали, к тому, что в прошлую пятницу у приятеля Вовки тормозок, данный с собой на работу, был сытней и вкусней, чем у него, Василия, или к тому, что она, Татьяна, перед Пасхой не пошла мыть окна к его постаревшей матери.
Детей Татьяна обещала отругать, про тормозок сказала, что не дала Васе с собой колбасу, потому как отстояла за ней очередь впустую - товар закончился. А что касается окон, то в тот день она себя плохо чувствовала, так как была после аборта и он, Василий об этом прекрасно знает. А накануне она видела Варю. И Варя ее заверила, что с окнами управятся и без нее...
Муж согласно кивал, но чувствовалось, что был он сильно недоволен. Мораль была такова: если он отличался на производстве, то хочется ему, чтобы жена и дети тоже были у него в передовиках. А она, Татьяна, тянулась, по его мнению, к середнячкам, и до его уровня явно не дотягивала. На это было позволительно Василию (именно так он сказал!) не только высказаться, но и принять более решительные меры.
Была у Василия еще одна страсть - игра на гармошке. Проявилась она поздно, уже после того, как , народив троих детей, семья переехала в поселок при заводе и определилась на частную квартиру. Сам Вася говорил, что играть мечтал с детства, да мать с отцом не имели средств купить ему инструмент.
Глава семьи решил проблему кардинально, спустив на гармонь весь аванс, отчего домочадцы целых полмесяца сидели без гроша. И если бы не золовкина помощь, да не овощи с огорода, могли бы они с малыми детьми пойти по людям.
Возражать Васе было бесполезно : купил так купил. Он своим деньгам хозяин.
В ноты Вася попадал редко, но уже одно то, что многие его сотоварищи и вовсе боялись подойти к инструменту, ставило его во главу всей честной компании. Да и саму компанию, где он время проводил, вроде как обеляло- мол, не просто непристойное сборище затеяли. а вроде как собрались для культуры : музыку послушать.
Музыке Вася нигде не учился - перенял несколько аккордов у знакомого музыканта, а остальное подбирал на слух. Как получится.
Сказать, что все у новоявленного маэстро получалось плохо, было нельзя. Особо удавалась ему песня про коробейника и молодую пряху, которая сидела в низенькой светелке и ждала свою судьбу. Про коробейника Вася наигрывал лихо, особенно в том месте, где тот приглашал глянуть на товар душу-зазнобушку, а песня про пряху, наоборот, выходила очень грустной, такой грустной, что даже обиженная за потраченные деньги Таня начинала сочувствовать ее одинокой доле.
После того, как Вася выучился играть на гармошке, он перестал ночевать дома. Не то, чтобы совсем, но его отсутствие по два-три дня в неделю вошло в привычку. Таня как умела старалась приспособиться к мужу и завлечь его - то льнула к нему впопад и невпопад как разухабистая подруга коробейника, то воображала себя молодой пряхой. Но Вася продолжал искать утехи на стороне. Поговаривали в поселке, что слышали его гармошку в квартире молодой вдовы.
Однажды, не выдержав очередного мужниного загула, Таня пошла искать его по соседям. Вася нашелся быстро, в новом двухэтажном бараке, куда только что заселились молодые семьи и попеременно праздновали новоселье.
Сам музыкант был уже в отключке. Он лежал на старом топчане и сладко храпел. В изголовье как памятник стояла гармонь. Таня, что было силы, стащила мужа с лежбища и поволокла к двери. Особым препятствием была лестница, сходящая со второго этажа.
Подтащив бесчувственное тело к лестничному маршу, Таня попыталась поставить мужа на ноги, но не тут-то было- потеряв опору Вася резко падал вниз. Ожидать подмоги было неоткуда, и, поднатужившись, Таня решилась тащить мужа самостоятельно, не обращая внимания даже на то, что его голова ритмично ударялась о ступени и издавала характерные звуки.
- Ничего, - подумала рассерженная жена,. - пообобьется чуток -поумнеет. Да и что ему будет - лестница-то деревянная...
Минуя последний пролет, Вася вдруг резко привстал, огляделся и одарил жену таким злым взглядом, что Таня даже испугалась.
Как позже выяснилось, Вася , даже будучи пьяным, запомнил все, что с ним произошло. Он помнил, как Таня ворвалась в чужую квартиру, какие слова говорила при этом. Запомнил Вася, как она швырнула гармонь, а, главное, как волокла его, бесчувственного, по лестнице. А он стучал головой о ступени всем на осмеяние.
После того случая взялся Вася с завидной регулярностью жену свою поколачивать. Первый раз это случилось после того, как муж обнаружил, что кто-то , неумелый и неловкий, сломал его гармонь. Так что причин для экзекуций было две - опозоренный хозяин и сломанный инструмент.
- Ты детей -то приводи ко мне, не стесняйся, зачем детям на такое смотреть, говорила, успокаивая сноху мужнина сестра Варя. И при этом добавляла:- Говорила я тебе, что он в деда пошел. Бабка наша, считай, всех детей своих на сеновале вырастила, пока дед лютовал да жизнь свою беспутную устраивал. Так и ты будешь...
Таня поначалу и не поняла, как повезло ей с золовкой - принимала все как должное. А та и Таниных детей досматривала, и урожаем с огорода всю братову семью снабжала. А на какие подарки сродственникам всегда выгадывала.
Таня , на правах подруги, была у нее вроде как подшефная, а сама Варя - как вечно виноватая - за себя, за брата , за всю свою семью.
А еще в обязанности Вари входило стыдить брата, взывать к его совести. Сестры Вася стеснялся, обещал пересмотреть свое поведение в сторону улучшения, но все равно всей его совестливости хватало от силы недели на две-три.
Замуж Варя не выходила, самостоятельно вела нехитрое хозяйство, доставшееся от родителей, а позже пристрастилась к врачеванию. Да и не врачевание это было вовсе, а так. Одно баловство - кому доброе слово скажет, кому пучок лечебной травки нарвет.
Но был и Вари свой конек - особо удавалось ей лечение рожи и заговор ячменей. Таня запомнила, что за человека, страдающего рожей, надо было молиться дважды в день - на рассвете и на закате. А для того, чтобы прошел ячмень, требовалось протереть его влагой, проступившей на окнах.
Сама Таня не слишком верила в золовкины заклинания, но людям помогало. И то дело.
За работу Варя брала продуктами. Самое вкусное несла в дом к брату - детишек побаловать. И при этом иногда спрашивала у младшенькой - непоседы Аленки:
- Ну что, девица-красавица, не бросишь тетку на старости лет?
-Не бросит, не бросит,- отвечала за нее Таня, радуясь вкусному куску.
Убралась Варя быстро, за полтора месяца - внезапно вдруг вся пожелтела и скукожилась Фельдшер отправил ее сначала в инфекционное отделение, а оттуда перевели в онкологическое. Перед самой кончиной Варя стала проситься домой.
- Возьми меня к себе. Так хочется супу домашнего, - просила она подругу.
Супу Таня приносила. А домой не брала. Да и куда брать - две комнаты. В одной она с мужем, дочкой и сыном - подростком, а в другую-старший привез из армии молодую жену.
Схоронили Варю без излишеств, на ее же скромные сбережения. После кончины хозяйки старенький Варин домишко еще больше обветшал, а потом и вовсе завалился на один бок. Говорят, что дома сильно тоскуют без хозяев и приходят в негодность быстрее тех, где живут люди.
За заботами и проблемами Таня редко вспоминала родню, а как на старости лет осталась одна, все чаще и чаще обращалась мыслями к своей старинной подруге.
- Как бы мы с тобой сейчас хорошо жили, Варя, если бы довелось тебя выходить. Вон, цветной телевизор дети подарили, да варенья в холодильнике целых пять банок. Попили бы чайку, вспомнили молодость...
Раньше Таня думала, что может и к лучшему, что золовка ушла в мир иной незаметно, никого не обеспокоив, а теперь, когда сама стала старой и немощной, поняла как тогда ошибалась.
- Человек имеет право быть обузой, имеет право на глазах у ближних болеть и дряхлеть, а ближние должны проявить по отношению к нему свои лучшие или худшие качества, - думала она теперь
Танины дети, Варины любимцы, разъехались один за другим - всех поманили огни больших городов. Пока была помоложе, обихаживала Таня небольшой огород, который выделили ей еще при советской власти, но со временем огородничество пришлось свернуть - не осталось на него ни сил, ни здоровья.
Сначала у Тани расшатались все зубы, на что районный стоматолог пожал плечами и велел срочно очищать рот. С пустым ртом прежде моложавая и симпатичная Таня враз превратилась в старуху. А съемные протезы, которые изготовил заезжий протезист так стучали друг о друга , что она стеснялась прилюдно есть.
Еще болели ноги. Начало крутить в коленях, крутило так, что больная едва не лезла на стенку. А недавно свалилась новая напасть - правая нога раздулась и покраснела как сырое мясо. Фельдшерица сказала, что это "рожа", которую надо заговаривать. Медицина здесь бессильна.
Когда фельдшерица сказала про "рожу", Таня поняла, что это знак. Сначала она оборачивала больную ногу красной тряпкой, обсыпанной мелом, но , как и ожидала , ничего не помогло. И тогда она решилась : начала упрашивать своего соседа, водилу Славика, чтобы тот отвез ее на кладбище.
У Славика, как у человека выпивающего, загад никогда не был богат. Сначала Славику долго не давали машину, и Таня угадала, что сосед проштрафился, и временно был определен в грузчики. Потом заболел сменщик и Славик вкалывал сутками за двоих так, что почти бросил пить. И только через неделю после Пасхи ( а была она поздняя, майская) беспутный сосед наконец-то повез ее на кладбище.
Славик остановил машину у шоссе, а дальше, к самому месту Таня пошла одна. Идти было неблизко, и дважды Таня чуть не упала, да вдобавок так обстрекала ноги молодой крапивой да еще какой-то едкой травой, что они тут же пошли волдырями.
На кладбище Таня не была лет пять - с тех пор как заболела. Просила прибраться детей, да разве они что сделают по-людски, все "по верхам". " Вон и лавочка покосилась. и изгородь пора красить", - отметила она про себя.
Сначала Таня поклонилась свекру со свекровью, потом постояла у могилки мужа, который как и его дед, потонул в проруби, а следом подошла к Варе.
Варина могилка сиротливо жалась на позадах и от того, наверное. так густо заросла травой. Таня взялась полоть траву, потом вдруг вскинулась, резко упала и зарыдала громко и протяжно:
Ей хотелось многое сказать Варе. Сказать про то , как благодарна ей за дочку Аленку, которая проводила у тетки дни и ночи и было уже непонятно, кто ей мать, хотелось сказать "спасибо" за куклы. которые та шила для девчушки из лоскутков.
- А время-то, Варя, помнишь, было какое, за унесенные за фабрики лоскутки, конечно, уже не сажали, но при желании могли и посадить...
Еще хотелось сказать "спасибо" за шапки и свитера, связанные Таниным детям из нитяных обрезков, выдаваемых Варе на заводе для протирки станков. Хотелось поблагодарить и за клубнику, которая Варя растила у себя в саду. Да мало ли за что еще хотелось ее поблагодарить.
Тогда только и поняла Таня, почему и на кладбище приютилась Варя позади всех. Да потому, что прожила она свой век не сама по себе, а при тех, кому было нужнее.
- Прости меня. Варя, сказала она подруге на прощанье.- Я только теперь поняла: когда люди хотят жить рядом, совсем не важно - велик или мал их дом...
Вернувшись восвояси, Таня забылась долгим туманным сном. Приснилась ей свекровь, которая молчаливо стояла посреди комнаты и чему-то одобрительно кивала, а потом Варя.
- Ты шапку - то примерь, - говорила она.- Лето быстро пройдет. А там - осень, а потом зима...
И Таня увидела на своей подушке зимнюю шапку. Точь- в-точь, такую, как когда-то вязала Варя своей племяннице Аленке.
Таня понимала, что спит, но все равно пыталась ухватить шапку за кромку и прижать к себе. Ан, нет, не получилось! Видно был тот Варин подарок совсем рядом, но в другом месте.
- Ну что ж, видно и впрямь скоро захолодает, черемуха уже цветет...
Встала Таня после того сна радостная и какая-то обновленная. Куда-то делась хворь и не беспокоила нога. Забыла и то, как собираясь в поездку, перебила всю посуду: старость - она ведь косорукая , то тарелку с супом опрокинет, то чашку с чаем на пол уронит. В другой раз бы непременно расстроилась. А тут нет...
Хотела, было посмотреть телевизор, да вдруг передумала - захотелось тишины.
И поняла вдруг Таня, что отныне будет ей одинаково приютно и на том и на этом свете. Здесь дети, родные кровиночки, а там Варя, сестра.
А коль доведется помирать? Ну что ж. Это ведь тоже работа. А от работы она никогда не бегала.