Аннотация: Для людей есть два благоприятных варианта развития событий: реалистический (прилетят марсиане и всех спасут) и фантастический. Здесь будет вариация на тему второго.
ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА
Часть 1. ГОСПИТАЛЬ
Это случилось в день, когда в наш госпиталь доставили какого-то высокопоставленного генерала вместе со свитой. Генерал попал под массированный обстрел вражеской артиллерии - удивляюсь как только они его вычислили близ передовой, да с их-то (генеральским) уровнем секретности и конспирации?
Не знаю, как так вышло. День выдался суетным, генерала и его свиту экстренно обустраивали в цокольном этаже, режим секретности, ограничение доступа, подготовка повышенного комфорта в палатах... В очередной раз сбежав по лестнице и завернув за угол лицом к лицу (ну как лицом к лицу, скорее уж щека к щеке) столкнулась с военным, он тоже видимо торопился. Полноценного столкновения к счастью удалось избежать, это потом я узнала, что раненным у него было все - основное ранение пришлось в грудь, задело верхнюю часть рук и ноги - ходить он мог, но ожоги и раны делали любое прикосновение болезненным. Так вот, столкновения мы избежали, только по моей щеке скользнула щетиной его щека и кажется даже губы...
И впервые в жизни в голову мне пришла мысль, что это прикосновение мне приятно - его щека к моей щеке. Просто для меня это было странное и новое ощущение, практически открытие - мне понравилось...
Тридцати пяти летняя девица, столько лет державшая себя в руках и смотревшая на мужчин только как на брата, отца, деда, друга в конце-то концов, хранившая свое сердце на замке боясь позволить разбить его ненароком и вот...
Миг стою смотрю на него, среднего роста, чуть выше меня на пол головы плотного телосложения, давно не мальчик, темноволос... Уставилась на его грудь пытаясь сосчитать планки нашитые на форму, что бы определить какой чин передо мной, с этой новой градацией чинов введенной как раз перед войной, никак не могла научиться отличать младший военный состав от среднего и старшего. Про себя быстро считала планки раз, два, три, четыре. Тут пришло понимание, что мы так и стоим не прикасаясь, но вплотную друг к другу. Я опомнилась, что задерживаю всё-таки военного младшего состава, хотя четыре планки больше моих трех, а значит - начальство (как говорилось в казавшейся уже далекой прошлой мирной жизни). Некстати (или как раз кстати?) вспомнилось, что медсестра всегда должна держать лицо и улыбаться - улыбнулась. Ну как улыбнулась? - как всегда сделав над собой огромное усилие попыталась улыбнуться снова поднимая взгляд от груди солдата на лицо (хотя какой он солдат, четыре планки - это вроде бы лейтенант, или их там было больше?).
Он иронично выгнув бровь (я бы точно так не смогла) смотрел в упор на меня и тут у меня случился нервный тик. Ну как тик, глаз левый дернулся (мама дорогая, дожила). В оправдание себе могу сказать, что за последние трое суток я спала два раза по три часа, вот и бунтует потихоньку отказывая организм. Продолжая лыбится (скромно сквозь зубы), с ужасом понимаю, что я-то знаю что у меня тик, и возможно это даже извинительно, только вот для военного - то это было подмигиванием.
Не отпуская с лица улыбку быстро делаю шаг в сторону и тут же срываюсь с места почти убегая в сторону приемного покоя, собственно туда откуда он пришел. Да-да я жутко занятая, деловая, улыбчивая... И в спину мне раздался дружный мужской смех, это со своим тиком я умудрилась не заметить, что пациент шел не один, а в компании других раненных военных.
Хорошо ставили уколы баба Маня и Юляша, но когда их на подхвате не было звали меня.
Так случилось, что на вечерней перевязке, на теперь уже спец этаже, уже окрещенном молвой генеральским, обе профессиональные медсестры с 'легкой' рукой присутствовать не могли, они были в операционных, поэтому я не удивилась, что раненным прибывшим вместе с генералом уколы ставить направили меня. Пыталась отвертеться - да, но не получилось, слишком жалко выглядели отговорки в глазах Виктора Петровича седовласого семидесятилетнего хирурга (заслуженного врача, правда так и не выбившегося в руководство) закрепленного за этажом.
Перевязывала и обрабатывала раны Лиза, ее сразу закрепили за генеральским этажом, эффектная большегрудая блондинка, в кои-то веки сменившая туфли пусть и на небольшом каблучке на мягкие белые тапочки положенные по инструкции для всех медсестер. Лиза была любимицей главврача и поэтому ранее все жалобы раненых на 'топот' ее каблуков по линолеуму отдававшийся в головах больных, особенно постоперационных, тяжелым набатом, не принимались во внимание, как показавшиеся больным людям. Мед персонал с этим не спорил, я тоже.
Нет, до генерала меня не допускали, я и не видела его ни разу если только издали и то не разобрав кто это, и слава богу. Чем выше должность, тем больше капризов, а мне жалобы не нужны, я жду распределения и личное дело портить еще больше чем есть просто неразумно. Генерал и рядом с передовой -тоже мне новости, ухмылялась я про себя. И вообще может и врут, что он здесь, все они одинаковые да при штабах, а штабы в самых защищенных местах... А мы практически на линии соприкосновения (как военные это называют), канонада слышится даже за стенами и практически беспрерывно, ПВО отводит снаряды, но чуть менее километра от линии огня... Ко всему привыкаешь и уже практически не обращаешь внимания ни на разрывы снарядов ни на звуки низко пролетающих самолетов... - нет, вру привыкнуть невозможно, но уже вздрагиваю только от особо близких и сильных разрывов, и уже давно про себя.
Вот тогда-то в процедурной ставя уколы краем уха я и услышала часть новой байки запущенной гулять по госпиталю о горячем приеме генеральской свиты и кинувшейся не то на шею не то на грудь военным медсестричке, да лобызавшей их в самые не раненные места преимущественно в уста и щеки, да подмигивавшей направо и налево тем до кого не успевала дотянуться...
Григорий Дмитриевич присутствовавший на перевязке как дежурный врач костоправ еще и языком цокнул: - Кто ж у нас такой шустрый мог быть?
Мне эта байка как-то сразу не понравилась, поняла почему только после слов про подмигивание. Григорий Дмитриевич может и неплохой специалист (врать не буду не сталкивалась с ним по работе до сегодняшнего дня) но как человек... Вроде и не старик, лет сорок ему от силы, с благообразной внешностью специалиста и умудренного жизнью человека, но любил он собирать сплетни и перевирать их по своему, да с какой ни будь пошлостью. А тут и так все переврано...
А он все задумчиво перебирал обращаясь не то к Лизочке, не то ко мне (ну я то как всегда молчала и не реагировала на его слова): - Баба Зина может, но она в другом крыле. Верочка? Юляша? - губы красным были намазаны? Родинка на щеке? - допытывался он у военных. Но те не могли ничего определенного сказать. Про себя я с облегчением выдохнула, байки травили они не с первых слов, на углу рядом с лейтенантом о четырех планках на груди гимнастерки их вроде бы не было. Но надо же как быстро разнесли слух, два часа только прошло и вот я уже практически падшая женщина. Это я-то! Даже забавно. Такие как Григорий Дмитриевич и Лизонька за глаза звали меня 'гнутой девочкой'. Я-то это знала, больно было конечно, но что поделать... Только это и не давало им в этот раз включить меня в свой список развратниц...
Была здесь, уже в госпитале, в первые дни моей работы история с шумом и гамом. И вины-то моей не было, а стыд и слухи остались. При прохождении УЗИ у гинеколога, медсестричка Верочка Лизонькина подружка, как самая умная натянула презерватив на аппарат и приготовилась применить его по назначению, я вся сжалась, не зная, может у военных все так положено, а с другой стороны страшно... Она раздраженно взглянула на меня, рявкнула 'расслабься', сквозь зубы добавив, что девочка что ли? Пришлось закивать. Не было у меня связей ни с кем. Так уж жизнь сложилась. Была влюблена в коллегу по работе, сильно, со слезами и соплями по ночам. Молчала несколько лет не в силах признаться, да и не смотрел он на меня и наверно никогда бы не посмотрел, не встреться даже той девушки на его пути. Вот, а однажды я увидела его целующейся с другой... и вроде бы умерла в тот миг. Мне было тогда двадцать пять, только вот с тех пор ни на кого так и не посмотрела. Да что уж там и на меня никто не смотрел, так один раз парень пригласил прогуляться, только я ведь заглянула ему в глаза, он просто смеялся... а тот кого я любила, оказалось он встречался с той девушкой, что я увидела с ним, уже несколько лет и все у них серьезно. Это я ничего не знала, один из сослуживцев рассказал, подозреваю, что он заметил мои чувства и просто пожалел...
Та история про УЗИ тоже закончилась для меня печально, Верочка заголосила на весь кабинет - А!, Под уголовную статью меня подвести решила! - И пошла жаловаться... - Так и разнеслась по больнице новость о 35-летней девочке.
На мое счастье, заглянула Жанна и позвала меня в соседнюю процедурную, где надо было забрать кровь у другой партии военных. Григорий Дмитриевич кивнул, уколы я все поставила, а с перевязкой Лизонька и сама справится. Только не успела я перевести дух как смотрю, а в новой партии военных как раз оказались тот, что стал 'жертвой' моего нападения и четверо свидетелей. Правда тут баек не травят и никому зубы не скалят, и правда Лизонька-то в соседнем кабинете, а здесь только я и старшая сестра Жанна Львовна.
Спокойствие, улыбаемся и колем, господи прости, осторожно колем. Так, ваткой прижмем. Один, второй, третий., восьмой. Все снять перчатки, пробирки и реестр в руки и можно ретироваться.
- В лабораторию на этаже? - уточняю у старшей сестры, как раз заканчивающей перевязку 'моему' пострадавшему.
- Да Машенька, скажи что бы сразу сделали и сделай там пометку для Виктора Петровича.
- Хорошо. - Киваю, а сама не смотрю, сказала не смотрю по сторонам, и вот раз, взгляд как предатель метнулся и поймал встречный взгляд темных глаз, а так раз и снова тик.
Черт!
Так, старшая сестра не видит, она ко мне спиной, остальные военные сидят у меня за спиной, значит тактика прежняя: улыбаемся и убираемся отсюда, нет-нет не бежим просто идем, но быстро-быстро, нет, не так, идем быстрым шагом. Вот как-то так я и вылетела за дверь, что ж если по госпиталю пойдет гулять еще одна байка о прилипчивой медсестре, хотя бы буду знать кто брехло.
Говорили, что у меня легкая рука. Наверно поэтому сегодня меня снова отправили на закрытый этаж. Говорить-то говорили, но кто бы знал, как мне было страшно и как приходилось преодолевать себя каждый раз, когда приходилось колоть. В моем сознании до сих пор это действие ассоциируется с причинением боли, чего я всегда старалась избежать. И иногда вечерами уже засыпая мне даже думалось, что возможно именно из-за того, что боюсь причинить человеку лишнюю боль мне удается так хорошо ставить уколы. Может, перестань я бояться и переживать, перестанет и получаться? Но весь страх он внутри, а рука тверда, иначе нельзя, но понимать это и принимать не одно и то же.
Я ведь не профессиональная медсестра, а так.. Окончила ускоренные (двухмесячные) в связи с началом войны сестринские курсы в своем родном городе и все. И подумать только, это было четыре месяца назад! Шесть месяцев идет война из них уже четыре я по распределению воюю здесь незаметно, неслышно, со шприцом и марлевыми салфетками в руках...
Кстати за неделю что у нас отлеживался генерал новых баек о подмигивающей медсестричке не появилось.
И вот очередное ночное дежурство, Виктор Петрович озабочен и вдруг говорит:
- А знаешь, тут один пациент с генеральского этажа спрашивал про тебя. Лиза ему наша, видишь ли не глянулась. - Я только пожала плечами. - Ладно, это так я по стариковски, разговор у меня есть к тебе, да только не на бегу, так что топай давай в первую ординаторскую генеральского, там пациент к тебе подойдет, беспокойный, укол ему поставишь, чтоб и обезболить и поспать, вот, сейчас направление допишу. В палату к нему не ходи там секретность, что б ее, а я все допуск для тебя не пробью, доступ только экстренный и только по вызову изнутри палаты.
Освободишься, сюда не возвращайся, побудешь до утра в их ординаторской, сегодняшнее дежурство я согласовал, ты там только на подхвате.
Я понимала, что Виктор Петрович пытался шутить, что бы приободрить меня, но последние три дня раненные шли сплошным потоком и я так устала, что не могла даже улыбнуться в ответ. Несколько часов затишья... Только первый месяц я ночевала в общежитии и сегодняшнее дежурство уже воспринималось как подаренный выходной.
Еле переставляя ноги я тащила на генеральский этаж два пакета с медикаментами, сунутыми мне напоследок мне в руки Виктором Петровичем. Стоило только отойти от кабинета, раз засомневалась кому передать? От постоянного недосыпа память стала ухудшаться, хорошо, что руки пока не трясутся - или плохо?... Как посмотреть. С такими странными мыслями прошла кпп на этаж, дошла до ординаторской.
Пациент уже ждал меня у двери. Тот самый с планками...
- Сейчас, - устало выдохнула, пристраивая пакеты в шкафчик, потом разберу.
Был поздний вечер. Я знала, что все кабинеты врачей, кроме дежурного примыкающего к второй ординаторской (основной на этаже) закрыты. Я медленно вымыла под краном руки, никак не могла мысленно настроится, даже на мгновенье прикрыла глаза, но испугавшись что могу уснуть, тут же их открыла, надо собраться.
- Раздевайтесь. - Не глядя на пациента развернулась, подошла к стеклянному шкафу с разложенные медикаментами и перевязочным и материалами, все на своих местах. Так же не замечая ничего вокруг на всякий случай сверившись с направлением приготовила шприц.
Не знаю, нелепо все вышло: дернувшись резко развернулась к пациенту, в одной руке шприц, в другой ватный тампон смоченный в спирте, но видно он стоял ко мне ближе чем показалась, как-то так я не рассчитала расстояние... И шприц с размаху под углом вошел в плечо мужчины и часть лекарства ввелась ему в предплечье - от неожиданности я надавила на поршень одновременно пытаясь отстраниться. Только его реакция была быстрее. Миг и моя рука со шприцом вывернута, я не успела даже разжать до конца пальцы зажатые его рукой и заведенные мне за спину, раз и игла вошла под углом уже в мою ягодицу, кто влил лекарство точно сказать не могу, только подозревая, что всё-таки я сама, введя его себе по инерции.
Больно. Врут всё-таки, что рука у меня легкая.
А потом тело как-то слишком быстро перестало слушаться, возможно просто по инерции и я начала заваливаться на пациента. Сильное видно снотворное было, да и я держалась из последних сил - организм словно ухватился за последнюю возможность улизнуть от работы и вот кажется все падаю и падаю... К счастью для себя на пациента, а потом уже вниз. Он успел сориентироваться направив наше падение в сторону и казалось, что с огромной высоты мы оба ухнули на стоявшую у стены медицинскую кушетку . Как сквозь дымку я смотрела на небритую щеку и часть шеи и было уже все равно, что щека, что нога лишь бы не теребили. Сейчас только замереть на секундочку...
Потом выяснилось, что после падения вырубились мы оба, не могу утверждать, что одновременно, но определенно я падала на него сверху и хотя и старалась замедлить падение, но у него не зажившее ранение, должно быть боль оглушила его, так что выбраться из под меня быстро он не мог... Не помню, что бы меня переворачивали или будили я не чувствовала. Но очнулась я странно.
Задохнулся от боли приложившись лопатками о кушетку, не сказать, чтобы сильно (она как могла смягчила падение стараясь не наваливаться на него и приняв основной вес на руки), но для него в теперешем состоянии ощутимо. Подумалось -закроет глаза, отдышится, полежит несколько минут, собираясь с силам. Боль понемногу отпускала, да и медсестричка оказалась не такой тяжелой, пригрелся и не заметил как вовсе отключился.
Из состояния сна его вывел всхлип с трудом сдерживаемого хохота. Он не открывая глаз прислушался. Судя по голосу говорили его охранник Толик и секретарь Лео (на самом деле Леонид).
Он напрягся, чего там еще вынуть, эти двое те еще шутники...
- Ты что, так даже прикольней, только бережнее, бережнее, не задень давай, а то проснется. - продолжал инструктировать Леонид.
- Гы, гы, гы! -снова не выдержал Толик. - Гнутая со шприцом в жопе!..
- Тссс!..
И тут Тимур вспомнил, что его и медсестры руки разжались одновременно за секунды до их падения оба были сосредоточены на том чтобы смягчить его, а вот выдернуть шприц он не подумал, а она похоже тоже... Наверное то же не смогла до того как отключилась. Возня сослуживцев вокруг настораживала. По звуку и прикосновению к руке лежавшей на краю кушетки металла, он различил, что вплотную к кушетке подвезли медицинскую каталку, стараясь не шуметь ее опустили до их уровня.
- Да погоди ты. - Чуть слышно скрипнула дверца шкафчика. - Постелить надо. - Добавил сердобольный Анатолий и постелил поверх клеенки каталки одеяло.
- Раз-два взяли. - Командовал Леонид, они с двух концов ухватились за края простыни лежавшей на кушетке под ними. Короткий миг полета на простыне, треск ткани, но последняя выдержала их двойной вес.
- Давай, толкай за ширму. - Командовал все также шепотом Леонид.
- Подожди, простынка.
И с легким шорохом обдав воздушной волной его и медсестру укрыла почти с головой чистая простыня.
- Теперь поднять как было...- И вновь набравшая высоту каталка.
Погасив свет они наконец выкатились из кабинета.
Шутники, он взглянул на медсестру, с трудом вспоминая ее имя, слышимое им лишь однажды, в этом же кабинете, когда она забрав кровь, прежде чем выйти второй раз подмигнула ему: '- Вы на Машеньку-то не смотрите, она наше солнышко и Виктор Петрович ее на ваш этаж ни за что не отпустит.' - сказала тогда старшая сестра. Значит Мария, ну что ж будем знакомы - подумалось ему. Она спала. Толик назвал ее гнутой, это коробило, он видел ее в коридоре несколько раз, если присмотреться было заметно, что одно плечо у нее выше другого, не сильно, но заметно и спина была какой-то неправильно не ровной на один бок, тоже не сильно, но... Сейчас лежа рядом это было не заметно и он об этом и не подумал бы если бы не брошенное Толиком - 'гнутая'.
Приподняв голову от кушетки и опустив свободную левую руку вниз, он нашел злополучный шприц, вернее осторожно нащупал его, шутники положили медсестру так, чтобы он был на виду сверху, даже простынку завернули с той стороны. Еще больше озлившись на своих подчиненных Тимур единым движением рывком выдернул иглу и отшвырнул шприц к стене.
Маша застонала во сне интуитивно пытаясь избежать уже не грозившей ей боли повернулась, увлекая его следом за собой и вот уже она больше лежит снизу, он же хотя и боком, но скорее сверху. И правда комичная вышла ситуация, если бы не случайные свидетели...
Лежал и зачем-то рассматривал ее лицо - довольно милое и все вроде бы на месте. Про себя решил, что бабы наверно давно не было, потому и рассматривает ее так жадно и подробно, даже не сразу и сообразил, что рука его отшвырнув шприц вернулась на ее ягодицу. Отдернул руку и она уже на ее груди - а, ладно, все равно она спит, а тут вроде бы даже улыбнулась (или показалось?). А грудь у нее своя, уместилась в ладони, как под нее вылитая, не то что у Алисы, его жены...
'А ладно, - опустив голову на низкий валик каталочной подушки подумалось ему, - получите у меня еще...' - а руку с ее груди так и не убрал... Было отчего-то очень приятно и комфортно лежать так в обнимку с практически незнакомой женщиной, размышлять о причине этого и чуть поглаживать ее грудь и если повернуть голову немного влево, то еще и коснуться щекой ее щеки..
А ладно - в очередной раз пронеслось в его голове - никто ведь не узнает, - и тут же задержал дыхание, она тоже чуть повернула голову и ее губы прошлись...
Черт.., а с другой стороны, пусть. Он даже вздрогнул, когда во сне она снова зашевелилась и обняла его, как если бы обнимала одеяло или медведя.
Да, так значительно лучше и теплее - уже совсем некритично решил он. Эх Толян, не мог прикрыть их еще и одеяльцем сверху, а не простыней, не март месяц на дворе-то февраль. А если так? - снова коснулся ее щеки своей небритой и снова замер - она вздохнула, показалось вот-вот откроет глаз, но нет вроде спит, только снова улыбается.
А если губами коснуться щеки, проснется? Как щека перешла на губы не заметил - она ответила не открывая глаз и непонятно было уже спит или нет?.. Но поцелуй понравился затянул, ресницы ее дрогнули. Она снова вздохнула обняла его одной рукой уже за шею и он уже понимает, что практически совсем лежит на ней. И желание... А черт с ним:
- Можно? - сипло спрашивает он. От звука его голоса она вздрагивает, открывает глаза и смотрит в упор со сна все еще улыбаясь, но взгляд выдает непонимание. И он спешно снова склоняется к ее губам. Она отвечает, только теперь не так, наверно до этого все же спала...
И видно, что ее ведет и он снова хрипло спрашивает:
- Можно? - и снова не дожидается ответа. Он хочет, формальности им соблюдены и просто физически для него сейчас неприемлем ответ - нет. И куда-то делось терпение и все-таки грудь у нее, того самого нужного сейчас размера.
Она часто дышит, обнимает, не помогает, но и не отстраняется и когда он совсем всем весом оказывается на ней кажется и не замечает этого (это Алиса всегда хныкала: слезь с меня - раздавишь, она не Алиса и слава богу - проносится в его голове непрошенным сравнением) тянется за поцелуем, что ж и он хочет того-же..
Прерывистое дыхание, вскрик, сдерживаемый стон - словно специально в нужных местах, так, чтобы забыться раствориться в ней и снова начать сначала... И не надо откатываться на кровати, как всегда это было с женой, да и не куда здесь... Просто уткнуться ей в шею носом и дышать - дышать слушая быстрое биение пульса у нее под кожей, а потом немного спуститься вниз, да, так даже удобнее на груди...
Это было как помешательство и он испугался, что сейчас все пройдет и останется брезгливость и пустота... Но пригревшись он немного задремал. А проснулся от того, что кто-то легко-легко проводил рукой по его отросшим волосам и это было приятно и тем, что нужно сейчас. Он видел, она заметила, что он проснулся, но немного сбившись она продолжала гладить его - раз не остановил...
-Жалеешь? - спросил Тимур. Она не отвечала, все так же перебирая пальчиками его волосы. Тогда он приподнял голову, заглядывая ей в лицо-она улыбалась глядя на него и не переставая гладить по волосам, ему показалось что во взгляде ее был свет.
- Мы сейчас как в космосе - тихо ответила она - только мы...
Он хотел что-то сказать на это, но слова показались вдруг грубыми, он словно настраивался на ее волну.
Тимур осторожно перекатился на бок подперев голову рукой смотрел на нее и вдруг спросил:
-Когда ты налетела на меня в коридоре, что ты искала тогда на моей груди?
-Считала планки, и она тоже подвинулась перевернувшись на бок лицом к нему.-никак не могу запомнить звания, вот и считала-раз, два, три, четыре... Четыре это больше моих трех, значит по званию ты выше. Вот и все.
Он тихо рассмеялся.
-Надо же, не восемь?
-Четыре и слава богу.
-Вдруг я генерал?
-Генерал в другом крыле лежит. - Чуть резко ответила она.
-Не любишь генералов?
-Нет - был короткий ответ, на который он про себя усмехнулся: - Ну это мы еще посмотрим.
-А конфеты любишь?
-Люблю.
-Можно? -снова спросил он и снова не дождавшись ответа поцеловал. И опять по ощущениям мгновения растянулись на века...
Они снова спали. Кажется он все-таки разбудил ее, когда поднимался с каталки, направляясь в душ.
Когда Тимур вернулся она сидела на кушетке у стола, той самой на которую они вчера вместе упали, переодетая в чистый сестринский халатик...
Только когда он ушел я увидела, что мой халат и белье разорваны в нескольких местах, пуговицы вырваны с мясом, с какой же силой надо было рвануть ткань? А я даже не заметила и кровь...
Скатившись с каталки быстро скатала в один узел простыни, халат, белье, стянув их с себя и переодевшись в халат дежурной медсестры висевший здесь же на вешалке стоявшей в углу у двери.
Казалось прошла целая жизнь с того мгновения как я зашла сюда, но за окном все еще было темно, а часы над столом показывал четыре ночи.
Запихнула узел под стол, надо отнести потом в прачечную. Как раз он вышел из душа.
-Все было хорошо? - зачем-то спросил он. Я кивнула, не в силах ответить, потом развернулась к столу схватив из подставки бланк для рецептов и ручку и нервно вывела на нем: 'так будто ты для меня, а я для тебя'. Именно это кричало глупое сердце в ответ, а вслух я этого сказать не могла (все боясь что не к месту), но очень хотела, ведь это правда, хотелось чтобы как бы все ни было была только правда - глупо, смешно унизительно - я потом об этом буду плакать, но сейчас правда...
- Вот, - протянула я ему сложив в четверо листок бланка и тихо добавила - только когда я уйду, ладно?
Он кивнул забирая протянутый мною листок. А я поспешно забрав из-под стола тряпичный узел не глядя на мужчину быстро вышла из ординаторской тихо прикрыв за собой дверь.
От чего-то хотелось скорее скрыться иначе казалось, что расплачусь на месте. Он даже не заметил что был первым., единственным... Да и какое ему дело до этого - наверняка просто каприз (чего не бывает на войне - а тут по согласию...) Еще и посмеется потом, потравит байки о своих победах на фронте над медсестричками...
'Космос' кончился - пришли реалии жизни, размышления, логика - горечь, но не от того, что было, от того что больше нет и не будет у меня призрачного счастья когда сердца бьются в такт и кажется понимаешь без слов...
Наивная дура какой была, такой и осталась...
На пропускном проведя детектором над узлом с грязным бельем меня выпустили с этажа.
В прачечной я не выдержала и все-таки расплакалась жалеючи себя, но тридцать минут пока стиралось белье вполне хватило чтобы остановиться, собраться...
Виктор Петрович нашел меня в прачечной, я уже заканчивала зашивать разрывы на халате. Поняв что я делаю, он хрипло спросил:
- Кто?
Я молча подняла на него взгляд.
- Кто тебя обидел? Где болит? - Что было ответить?
- Все хорошо Виктор Петрович, - тихо ответила я, но видя, что он волнуется за меня добавила: - ничего не случилось, вот халат порвала. Упала.
- Точно?
Я молча утвердительно кивнула.
- Не жалеешь? - устало присаживаясь рядом со мой на стул спросил он.
И я повелась, как маленькая, а может просто захотелось поделиться с кем-то и тихо ответила:
- Нет.
А потом он говорил со мной, наверное как говорил бы отец, будь он жив. И так же как папе, жалеючи его, так и ему старалась не показать своей боли.
Поговорили по душам, только в конце разговора, показалось, что Виктор Петрович как-то постарел, все подбадривал меня, а сам переживал. И я устыдилась, что не соврала и заставила его переживать, а ему еще работать.
Странный он, вот опекает меня, заботится, я же вижу, а тут подсел ко мне обнял за плечи и укачивал как маленькую так мы просто и молчали. Потом он откуда-то принес и сделал нам чай, но выпить его мы так и не успели, по селектору его, ну а значит и меня вызвали в операционную.
Из операционной мы вышли только в час дня, а в два меня нашла повестка.
Я давно просилась, писала заявления о переводе меня в Торнский сектор на передовую, четыре месяца ожиданий и вот, отправка сегодня в 16-30, пункт сбора наш госпиталь - пункт приписки 1-й бригадный батальон Торнского сектора. Кроме последних двух слов остальные названия части мне не о чем не говорили.
Единственным оставшимся у меня родным человеком был брат Денис. Он был на десять лет моложе меня. Его забрали в армию осенью в самом начале войны и через три недели мне пришла бумага, где я извещалась, как единственный родственник, что поручик Денис Говоров - пропал без вести, Торнский сектор.
Я проклинала тех кто развязал эту войну, тех кто забрал его и больше всего тех кто бросил его там в Торнском секторе...
Но 'пропал без вести', это ведь не убит. И с тех пор я пыталась попасть хотя бы ближе к месту где он пропал. Мне было страшно, до тошноты страшно, но я рвалась и рвалась туда, словно именно там меня ждало чудесное спасение ото всех бед. Боялась и стремилась вопреки страху. А за страх я ненавидела себя.
Месяц назад, в конце января, мне наконец удалось узнать чуть больше о том, что случилось с моим братом. Один из раненных попавших в госпиталь, в самом начале войны тоже попал в Торнский сектор, только Денис был в пятом полку, а он во втором, но они стояли недалеко. Я так же как и всегда ходила за ранеными, разговаривала и вот однажды тот раненный (Кирилл) по секрету рассказал, что где-то в то время когда брат был объявлен пропавшим без вести, в пятом полку произошел бунт, подробностей он не знал, но знал, что бунт был быстро подавлен, генералом курировавшем это направление (я так и не выяснила каким) был отдан приказ о расстреле, по закону венного времени, следствие там не проводили и списков тех кого расстреляли не оглашали. Он слышал, что отступников объявили пропавшими без вести, что бы семьи продолжали получать пайки...
Но я знала. Мой брат предателем быть не мог и виновным быть не мог, даже если он был среди тех кого расстреляли, то значит тому были веские причины - потому что я знаю своего брата. И я верила- он жив, и я не позволяла себе думать иначе.
Только тогда, стало понятно почему меня держали пусть и рядом с передовой, но в тылу. В моем личном деле наверняка теперь стояла пометка о неблагонадежности - сестра предателя.
И вот - повестка...
В закутке больницы, где я ночевала последние месяцы, матрасы лежали прямо на полу. Многие девочки не возвращались домой, было проще переночевать здесь. Сейчас все были на смене и в комнатке я была одна. И вот стоя у единственного окна я думала о том, что больше не увижу того военного с которым провела ночь, четыре планочки на груди разделенные горизонтальной полоской, темные волосы, щетина на лице и мягкая улыбка когда он смотрел на меня...
Имя теперь уже не узнать. Времени осталось только на прохождение медосмотра, получение пайка и укладки вещмешка.
А на душе все равно было светло. Для него это все конечно же так плюнуть и забыть. А для меня светлое солнышко в груди - вся жизнь. А ведь я... Люблю - всплыло слово и все встало на свои места и я поняла что да люблю, просто так, почти незнакомого мне человека и это легко и радостно... И от этого даже уже не так страшно идти на сбор...
За этими открытиями я и не заметила как прошли и очередь и сама медкомиссия - врач не наш, военный, только один раз нахмурился когда читал записи, недовольно посмотрел на меня, но потом всё-таки подписал документы. Получила спецпаек.
Уже собирая вещмешок заглянула в коробку с пайком, смотрю в нем два аккуратно упакованных квадратика -коробки конфет на четыре конфеты каждая, еще Бабаевские, но видно, что упакованы по спецзаказу военных потому и выглядели так непривычно.
'Что если на последок? Ведь может и ему будет светлее на душе, не зря же он спрашивал про конфеты?..' - глупая мысль, но мне хотелось сделать еще одну глупость перед отъездом. Сегодня я уеду и краснеть уже будет ни к чему, ведь я их больше не увижу.
Схватив пакетик из оберточной серой бумаги, такая появилась уже после начала войны, говорили, что из экономии, запихала в него конфеты. Потом подумала, вынула одну коробочку, разложила конфеты по разным карманам халата (я еще не успела переодеться в полевую форму) в один коробку в другую коробку завернутую в пакет.
Словно оттягивая поход на охраняемый этаж зашла в так называемое детское отделение. Игнат недавний мой знакомец, хулиганистый мальчишка лет семи, но со мной у него конфликтовать как-то не получилось. Он всегда старался держаться заносчиво и говорил что его папа полковник, и грозился что пожалуется ему на всех, но над ним почему-то все смеялись. Я не понимала почему? - разве можно смеяться над одиночеством ребенка? А однажды я заглянула в его медкарту, там была запись о том, что он детдомовский. Детдом эвакуировали. Он отстал, попал в госпиталь с ранением ноги, его прооперировали и поставили аппарат Елизарова, так он и прыгал на нем на костылях среди раненных. А так, дети в отделении не задерживались их вместе с родителями старались сразу эвакуировать в тыл.
- Держи Игнат. - Протянула ему не обернутую в пакет коробку конфет и банку сгущенки.
- Уезжаешь? - Сразу понял он, спросив серьезно глядя прямо в глаза так как привык делать только он.
- Повестка. - Коротко ответила я. - Вот пришла попрощаться.
- Давай что ли посидим на дорожку. - Серьезно ответил Игнат.
- Давай легко согласилась я. - И мы уселись на подоконник, что конечно строжайше воспрещалось, но чего уж там...
- Куда тебя?
- Торнский сектор, точнее не знаю.
- Боюсь теперь потеряемся. - Все так же серьезно произнес он. Я мысленно отругала себя, достала из другого кармана пакет, хотела оторвать от него тонкую полоску, но он остановил:
- Ты что делаешь?, Вот на коробке пиши. - Всё-таки умный мальчишка. И я карандашом написала на ней адрес.
- Вот мой адрес - мирный, и тот что был электронный, если будем живы то найдемся.
- Угу - Откликнулся он. А мне вдруг пришла в голову идея спросить у него:
- Ты ведь всех тут знаешь лучше меня, подскажи, кто может знать всех на генеральском?
- Тоже попрощаться хочешь?
Я кивнула.
- Лео всех знает, вон он как раз к Юленьке подкатывает. - И Ингат мотнул головой в сторону сестринского поста на этаже. И тут же нехотя предложил: - Позвать чтоль?
- Можешь? - С надеждой спросила его, он вздохнул и спрыгнув с подоконника поковылял к сестринскому посту., но сделав шаг обернулся. - Во сколько?
- Пол пятого.
- Я приду, проводить. - Безапелляционно заявил и попрыгал дальше. Я поплелась за ним.
Лео подошел, лениво неохотно отойдя на несколько шагов от сестринской стойки. Еще издалека я смотрела на него красивого, молодого, холеного, баловня жизни, наверняка сыночка одних из обворовавших страну родителей, теперь называющих себя.., впрочем место в жизни для сыночка ими было куплено. Но раз Игнат сказал, значит действительно вряд ли ей удастся найти кого ни будь знающего лучше о размещенных на генеральском этаже. Значит надо общаться и не обращать внимания ни на оценивающий взгляд, ни на улыбочку.
- Здравствуйте. - Вежливость наше все, я заговорила первой. - Можно вас на минуточку?
В кои то веки мне было все равно, что у Юляши такое недовольное лицо. Я отошла еще на пару шагов к единственному оставшемуся на этаже диванчику для посетителей. Он последовал за мной, все так же похабно улыбаясь, только уже заинтриговано.
- Говорят вы всех знаете на закрытом этаже?
Он усмехнулся, а я не дала себе смутиться:
- Он в сером камуфляже был и на груди у него четыре планочки разделенные, - я волновалась и не сразу заметила, что при этом приложила руку к своей груди показывая где, смутилась, одернула руку, но он все так же стоял улыбаясь и я снова не дала себе остановиться - Такой темноволосый, постарше меня, вы еще с ним были, когда я его чуть не сбила с ног, знаете?
- Вот, передайте ему. - И я сунула ему в руки уже немного помявшийся пакет из серой бумаги. - Здесь ничего такого, просто конфеты. Ну может будет пить чай и они придутся кстати... - Зачем-то словно оправдываясь добавила я.
Утро вышло таким как вышло...
Дальше день пошел наперекосяк. Вернувшись в палату, вздремнул пару часов, потом переодевшись пошел на очередной осмотр, затем совещание, на котором в очередной раз были словесные баталии с Зиминым, тот упирался рогом против уже утвержденного и согласованного плана наступления, но продолжал приводить свои возражения. Тимур про себя уже решил убирать его ко всем чертям. Зимина он не убедил конечно, но приказ тоже аргумент.
Потом был обед, где чуть не отдал под трибунал и Леонида и Анатолия за компанию. Коллеги смеялись и поделились роликом, с началом военных действий вся гражданская электроника ухнула приказав долго жить, работающей осталась только военная специально защищенная техника и сеть тоже только военная и вот коллеги скинули видео, только недавно появившимся в сети. Когда он открыл ролик думал пришибет и Толика и Лео тут же на месте, благо оба обедали тут же за соседним столом. А ведь он уже успел забыть об их ночном визите... Ролик сопровождало краткое но емкое название включавшее в себя слова шприц и ж. Нет, его самого камера обошла (не настолько они были самоубийцами) полностью сосредоточившись на Маше. А она ведь действительно спала, не притворялась, хотя мелькала у него ночью такая мыслишка.
Наорал на обоих, велел изъять везде, где успел засветиться трек, зачистив все носители без исключения.
- Родственничек, твою мать, одни косяки и подставы!
Орал он на них знатно, опустился даже до того, что грозил трибуналом. Проняло кажется всех в столовой, хотя никто кроме тех двоих не понял причину.
Потом было продолжение совещания и когда вернулся в палату обнаружил, что ту самую счастливую серую камуфляжную форму, как она ее назвала 'с четырьмя планками младшего лейтенанта' успели унести, постирать и повесить на вешалку в шкаф-пенал.
Он зачем-то бросился проверять карманы - но той записки нацарапанной в полумраке ординаторской на медицинском бланке на месте уже не было. На миг он испугался, что забудет слова которые она написала ему не в силах произнести вслух. Казалось уже сейчас он нечетко помнит их последовательность, от чего может потеряться смысл:
'Как будто ты для меня, а я для тебя'.
И показалось вдруг, что ему просто жизненно необходим тот клочок бумаги. Сам себе усмехнулся, да-ну, он ее увидит еще сегодня, да и вообще распорядится и припишет к штабу...
У ординарца Алексея он уточнил, не находили ли в его одежде записки?
- Никак нет! - Звонко отвечал Алексей.
Просто бумажка, может ее и не заметили и простирали вместе с одеждой. Но настроение совсем упало.
Зачем-то распорядился из сух пайков выделить для младшего медицинского персонала госпиталя конфет, сам не понял зачем.
- Разрешите обратиться... - В палату вошел чеканя шаг Леонид, но Тимур только вяло рявкнул на него, останавливая:
- Кончай паясничать. Ты вовремя, вот, возьмешь это, передашь медсестричке здешней Марии... - Поднятый на офицера взгляд отчего-то заставил его замолчать. Леонид побледнел, потом молча протянул в ответ мятый серый конверт со словами:
- Что там? - неторопливо забрал серый бумажный пакет генерал. Пакет оказался пуст.
- Там конфеты., были - И замявшись пояснил:- Ты же понимаешь их на анализ отдали., Вот.
- Те, что я распорядился раздать младшему медицинскому персоналу? - с иронией и как-то по доброму что ли улыбнулся Тимур, от чего Леонид, всегдашний шутник и балагур, совсем спал с лица.
- Нет, те раздадут вечером. - И быстро выпалил. - Это спец паёк. Я пока делали анализ, ты же понимаешь, инструкция: передала конфеты - значит интересовалась тобой, и в общем я просматривал ее дело, а там вышел покурить... - Она грузилась в спецтранспорт, при мне поднялась в кузов. - И сглотнув глядя в посеревшее лицо Тимура зачем-то добавил разведя руками. - Вот.
- Зачем брал? - после паузы глядя на смявшийся в руках пакет спросил Тимур.
- Настырная, грозилась попросить кого ни будь другого, да и знаешь ты этих баб, так глянет, сам не рад будешь, думаешь вот сейчас сырость разведет... А она имени твоего не знала и звания тоже только про четыре планочки твердила я и струхнул, пойдет расспрашивать, поползут слухи...
- Их ведь сейчас в котел.
- Смертники - Серьезно подтвердил всегдашний шутник Леонид и от этого слова сам вздрогнул.
- Второй сорт.
____
- Вот, как просил все ее передвижения по госпиталю за эту неделю. - Леонид протянул ему флешку.
Уже потом я просмотрел ее последний день, то что было после...
Вот она рыдает навзрыд в прачечной, горько и безутешно, так что сердце разрывалось от жалости. А потом был ее разговор с хирургом - Виктором Петровичем Турцов. Надо сказать хорошим хирургом.
Прошло больше месяца после того, как Тимур выписался из госпиталя. На дворе было начало апреля, холодной, но уже середины весны. В этот раз они должны были проезжать мимо городка, где располагался госпиталь, но он велел завернуть.
Госпиталь встретил его суетой, люди грузили оборудование для перебазирования ближе к линии фронта. Турцова он неожиданно встретил на крыльце, протянул ему для пожатия руку, тот пожал в ответ прямо глядя в лицо и рукопожатие как и всегда было твердым. Но Турцов сдал, это было видно по какому-то обреченному взгляду, и в выражении лица его появилась тень безысходности.
- А я к вам, есть разговор.
Турцов кивнул:
- Как видишь перебираемся ближе к линии фронта. Что ж говори коли не шутишь
И Тимур выпалил то, что наболело и о чем так долго ни с кем не мог заговорить:
- Маша пропала без вести. - и зачем-то добавил: - Мне казалось вы здесь единственный близкий ей человек.
- Пропала значит, так же как и ее брат?... Под Торнском?
Он кивнул.
- Не знали? - Турцов закурил. - она все время рвалась в Торнский сектор. Даже на курсах медсестер подгадала, что бы ближе к нему быть. Ее ведь распределили в тыл, как и всех неблагонадежных, так она договорилась с другой девочкой о замене. Это когда на собрании говорят, что поступило предложение, кто хочет поменяться - она тут же подняла руку и вуаля вот она уже почти у линии фронта.
Только тут на пути ее планам я встретился, так и так договорился с военруком, мол нужная госпиталю единица, квалифицированная сестра, на операции потому стал ее таскать. Что-что, а ассистировала и шила она хорошо... Раны после ее швов никогда не гноились...
- Так это вы тогда просили дать ход ее заявлению? - озвучил Тимур мелькнувшую вдруг догадку.
- Я. - Сплюнул словно в презрении к самому себе Торнский. - Приревновал. Увидел ее в тот день, несчастную, заплаканную... А ты тогда уже распорядился приставить ее к своему отделению, вот я и опередил. - Он помолчал мгновение, но снова заговорил. - Я догадался, что это ты. Ты бы наигрался и бросил... А она любила, я по глазам видел, тебя любила. - он снова затянулся сигаретой, словно пытаясь этим снять боль. - А теперь думаю, дурак вспылил, но было уже поздно. - А так бы даже если и наигрался, а я бы подобрал. - И вдруг Торопов заорал на него: - Понял!, подобрал бы и жили бы мы с ней душа в душу! Все ты! Ну теперь думаю, пусть бы даже и с ребенком...
- Ты тогда ей в чай подлил что-то.
- Видел?
- Камеры. - Коротко ответил Тимур.
- Средство это было для прерывания ранней беременности. - Устало ответил Торопов. - Я же понял тогда, что не предохранялись, а она не принимала ничего до этого - девочка еще была...
- А она не выпила.
- Не выпила. И знаешь, что я-то ее дождусь и приму любой израненной, искалеченной, найду и приму. А вот с тобой она вряд ли будет. Куда жёнушку-то свою денешь малолетнюю, ей 18-20? Думаешь если бы не снотворное была бы она с тобой? Да она имя-то твое не помнила. А если еще окажется, что это ты списки на брата ее расстрельные подписал... - Торопов усмехнулся - Что тоже не знал?
Тимур видел, что доктор в чем-то блефовал - отчаянно и зло, но блеф его слишком сильно был завязан на правде.
- Видел я видео то, с подписью со шприцом в одном месте. Хорошо она его не видела, не успела... - Думал успел затереть? - Паскуда же ты товарищ генерал, последняя, она тебе всю себя, а ты ее по армейской сети опозорил, если бы и не уехала она знаешь что бы ее здесь ждало? И поверь зная наших выговором бы тогда все не закончилось.
- Что, значит спас ее? - Вспылил Тимур.
- Не спас и никто не спас, злость меня тогда била, а ролик я увидел уже потом., только в отличие от тебя это я заботился о ней здесь в госпитале и если она вернется, нет, как только она вернется буду заботиться. Я - а не ты! Приехал он мне тут приветы с того света передавать - жива она, жива!
Раненные доносили под Торнском...
____
Странный вышел разговор оставивший в душе больно скребущий осадок.
Прав Торопов. И в том, что женат и в том, что ролик успел разойтись в сети и хотя его потом и засекретили вычистив со всех ресурсов и зачищая если вновь прорывался в сеть, но.. В госпитале его увидели и осудили ее заочно бог знает в чем.
А жена... Вот найдет он Марию, вот поговорит с ней и сразу разведется... Нет, не так, так не годится, не станет слушать она его женатого, да и...
И все равно выходит, что рассуждает не так и не о том.
Любил ли он жену? Когда принимал решение жениться - она молода, податлива, красива, нет даже больше статусна. Капризна в меру, была - пока не женился. Как-то так. И ни разу за все это время не подумалось, а ведь он изменил ей...
Как ненормальный метался по линии фронта пытаясь найти следы Марии и не успевая... Он старался думать, что пока не успевая...
Офицер разведгруппы с которым она была отправлена в Торнский сектор говорил о ней скорее с недовольством. А ведь он спас тогда его группу, только из-за нее. По первоначальному плану их отправка была отвлекающим маневром, без расчет на возврат, рассуждая, что в отечественную войну и большим личным составом жертвовали во имя победы.
Полковник Зимин горячился, доказывал, что есть лучшие решения, что нельзя так глупо разбрасываться кадрами. А ведь он тогда заткнул его на совещании, а надо было слушать, молчать и слушать и думать. А теперь вот наоборот приблизил его к себе, у него хотя бы план был как вызволить ее скорее, как хотя бы дать шанс отправленным четырем подгруппам.
Потом руководство будет хвалить, какой отличный план, запутать шпионов и как блестяще организован и выполнен... Только он-то знает, пошел на риск от отчаяния, просчитывал страховался и перестраховывался, только бы вызволить ее из котла. Прорыв и перелом в военных действиях произошел, только...
А вот офицеришка этот Воропаев, кажется даже и не понял, что его сначала списали на неизбежные потери, а потом подарили очередной шанс на жизнь
Тимур тогда доверил разговор с Воропаевым Леониду, тот когда-то еще в военном училище пересекался с ним. И вот эта наглая рожа - Воропаев, доложив об обстановке в 'дружеской беседе' рассказывает как перевел Марию в группу Горохова.
'Да ты не Марию перевел, ты всю карьеру свою в унитаз спустил. Я тебе устрою повышение...' - мысленно бесился слушая его Тимур.
Группе Горохова досталось больше чем подразделению Воропаева. А о Марии он под шуточки по свойски (впрочем это от Леонида и требовалось, вытянуть все как было) рассказал как с облегчением выдохнул избавившись от неблагонадежного человека, мол лезла к людям с расспросами. Дениса какого-то разыскивала и вроде бы не преступление, а всё-таки подозрительно. Как медсестра она конечно хорошая, нареканий нет, в первом же бою двоих на себе вытащила.
Только радость Воропаева претила, выходило, что он разменял Горохову медсестру на два ящика боеприпасов, а когда Леонид его подколол, что ой-ли два, рассказал и про ящик тушенки сверху, выгодно получилось сбагрить головную боль...
Тимур сидел недалеко от Леонида, слушая их разговор, но так что бы не было видно его присутствия и в какой-то момент Леонид отвлекшись от разговора взглянул на него и тут же поспешил закончить разговор:
- Ладно бывай, Кажется шеф идет..
- Быва... - Но Леонид уже выключил связь.
- Горохов? Три дня назад был убит при форсировании Нерки (так и не речушка даже, ручеек) То самое горлышко, куда вошли танки противника как значилось в сводках.
- Запросить списки тех, кто остался от его группы?
- Я сам - выдохнул Тимур - разворачивая карту, определяя место где прошли столкновения группы Горохова, он тогда и не придал значения (снова). Тогда планировали продержатся хорошо, нет, не страшно. Танки должны были выбить через день-два...
Но не выбили, не до того было и к группе Горохова помощь не высылали.
Вот и списки, это павших, это представленных к награде - посмертно (он короче).
Он хладнокровно просматривал списки, на мгновенье прикрыв глаза и вспомнив ее фамилию - Говорова, Мария.
Нет, в этих списках нет. В списках выживших два человека и Марии среди них тоже нет. Хорошо, что у Лео тяга все записывать... Прокрутили запись его разговора с Воропаевым через детектор. Всё что говорил Воропаев - ложь. Потом выяснили, что Воропаев входил в разведсеть противника и должен был сдать высоту, что если бы не усилия Тимура и Зимина из-вне, на Торнском направлении был бы прорыв, но уже вражеский, они отодвинули бы линию фронта далеко к нам в тыл, как раз через участок который собирался сдать Воропаев.
Через Воропаева смогли вычислить шпиона в штабе сливавшего информацию.. Но Машу это найти не помогло. Воропаев в конце концов сознался, что бросил ее вместе с тремя тяжело раненными бойцами из своего подразделения где-то в районе садоводческого товарищества близ села Верхи. Сейчас там отутюженное танками поле. Те трое раненных теперь из разряда погибших (в которые их занес Воропаев) то же перешли в пропавшие без вести. Вот так и Мария попала в разряд пропавших без вести.
Та местность где ее оставили уже несколько недель была наша, зачищена и Тимур рвался туда, на место, найти хоть что-то, что подтвердило бы, что Маша действительно была там, он и сам толком не понимал зачем, но рвался...