Аннотация: Третье место на конкурсе "Совершенный разум" на Mars-x. Тему задал Ларри Нивен.
Поток.
- Давным-давно жил хомяк, который умел летать, - говорит дочка, доставая из колбы за шкварник сонного зверька. Тот глупо топорщит лапки, извивается, болтаясь, зажатый крепенькими пальчиками. Боча подымает его на примерно полуметровую высоту и роняет на пол каюты. Раз за разом. День за днем. Хомяку не больно, нет. Он жирненький и пушистый. Он для того и существует, чтобы падать и развлекать дочку. Других игрушек она не признает.
Если этот сдохнет, синтезирую другого. Чего-чего, а энергии хватит лет на двести. Столько, конечно, не прожить. Даже Боче, которой недавно исполнилось пять. А когда умерла Галя, было три. Наш остров плавал в районе Тихого треугольника на Сатурне - жена присматривала за колонией ластоногих мурзей, основной пищей гигантских килек. Так получилось, что основные деньги в семье добывала она: я не имел ни хорошего образования, ни особенного желания вкалывать, воспитывал ребенка и был вполне счастлив.
А Галя взяла и умерла - подхватила от мурзей неизвестный вирус. Остались мы с Бочей без средств к существованию и высоких целей. Цель тогда одна образовалась - протянуть на пособие. Боча - она толстая, словно хомячок. Волосенки серенькие, всклоченные. Щеки круглющие, веселые щеки. Глаза серьезные, Галкины. Я не смог ее на Сатурне оставить, когда эта работа подвернулась. Просто не смог. Хоть и знал: девочка спокойно себе переночует на кладбище пару лет и будет разбужена точь-в-точь к прибытию папаши из туманности Мониродика. Чертов эгоист.
- Папа, что такое "поток"?
С трудом выбираюсь из паутины воспоминаний. Как объяснить, чего сам не понимаешь? Хреновый возчик, окончивший месячные курсы подпространственного ныряния и гоняющий грузовики с дешевкой по непопулярным вэям - вот он я, здрасьте. Поток - это то дерьмо, в которое мы вляпались, детка. Почему сразу не сообразил, что неспроста за банальный рейс большие деньги сулят? Болван потому что. Безнадежный неудачник.
- Это... такое место нехорошее.
- Какое?
Шмяк. Хомяк падает на пол. Шмяк. Не убегает, привык. Падает - и лежит. Знает: Боча сейчас подымет его и бросит снова. Шмяк!
- Здесь есть вход, но нет выхода. Пространственный омут. На искривитель жмешь, а нырнуть не получается, назад отбрасывает.
- Мы здесь навсегда останемся?
Шмяк. Загребаю малышку в охапку и, кажется, плачу. Она деликатно освобождается. Шмяк! - зверек опять падает. Я кричу, ору на свою дорогую девочку, трясу ее за плечики так, что зубки лязгают:
- Перестань! Зачем?! Зачем ты его бросаешь? Уже месяц бросаешь, целыми днями, зачем?! Ты просто с ума меня сводишь...
Боча басовито взревывает, размазывая сопли по круглым щекам. Встаю, ухожу из каюты, в проёме оглядываюсь.
Шмяк.
За обедом миримся. Болтаю разную чепуху, которой взрослые забивают головы детям, когда по существу сказать нечего. Шучу. Хохочем. Ее питомец обедает с нами - грызет псевдозерно. Дочка гладит зверька по спинке.
- У меня в детстве, - говорю, - пес был ученый. Разные штуки умел. На скейте ездил, за лягушками нырял. Я его считать научил, представляешь? Скажешь "один", он лапу подымает. "Два" - две лапы. Но дальше четырех дело не шло.
- Почему?
- Лапы заканчивались. Давай собаку синтезируем?
- Собака тяжелая. Тебе самому ее бросать придется.
Оба замолкаем. Боча вылезает из-за стола, подходит, прижимается ко мне, сопит.
- Ну чего ты, папка? Потерпи, ладно? Уже немножко осталось. Еще чуть-чуть - и он полетит. Чес-слово! - Шепотом, в самое ухо: - Мне Сью обещал.
- Новый друг?
После смерти матери малышка взялась сочинять воображаемых друзей. Я сначала беспокоился, к доктору водил, а потом рукой махнул: пусть играет. В конце концов, тот, кто не существует, не сможет навредить. Предать, к примеру. Или умереть.
- Друг? Не знаю... Наверное. Он странный, но забавный. Большой, а вроде и маленький. Но вглубь тянется и тянется. Я пыталась добраться туда, к нему, до точки понимания, а Сью только смеется. Говорит, это в принципе невозможно. Мол, люди двухмерные.
- В смысле? - роняю рассеянно. Боча частенько изъясняется загадками. Надо признаться, я плохо понимаю собственного ребенка.
- Видишь хомяка?
- Ага.
Сытый зверек дрыхнет в тарелке, стараясь по-максимуму использовать каждую свободную от обучения полетам минутку.
- У животного только чувства. Он узнает о мире с помощью нюха, слуха и вкуса. Он одномерный. Прямой, понимаешь? А у человека есть еще и разум. Он уже окружающее с двух сторон оценить может. Ну, не сторон, а как бы шкал. А у Сью ощущения, разум и маймэ. Третья шкала познания. Животный прямой, человек плоский, Сью глубокий.
- Очень э-э... интересная теория.
Да, девочка определенно не в себе! Бедняжка. Впрочем, если в потоке предстоит провести остаток жизни, с любым шизофреническим Сью рад будешь поболтать. Сядем в кружок, начнем гонять страшилки про Черного космонавта. Хай, Сью! Твоя очередь!.. Нервно хмыкаю и пытаюсь указательным пальцем погладить "одномерного" зверька. Видимо, неловко - тот просыпается и намертво вцепляется в нежное место около ногтя. Вскакиваю с проклятиями, остервенело трясу рукой, хомяк отрывается вместе с куском кожи, летит...
Лети-ит?!
- Урра, заработало!! - вопит Боча и принимается с визгом гоняться за питомцем по камбузу. А этот засранец ловко увертывается, делает мертвую петлю, парит под самым потолком и, будто настоящий птиц, сыплет мне на голову мелкие катышки помета.
Опускаюсь на пол. Я устал, Боча, так устал ничего не делать... смотреть, как ты уверенно сходишь с ума в этой ловушке... как я схожу с ума. Пожалуйста, детка, не шуми, а? Папка разобрался, наконец, в чем проблема: он жутко хочет спать. Лечь на бок, подтянуть к подбородку колени и захрапеть на всю расширяющуюся вселенную...
Нет, здесь слишком шумно. Лодка просто сотрясается от хохота, топота и писка: эти двое устроили настоящий содом. Но есть, есть тихий закуток в нашей консервной банке! Ползу на четвереньках в анабиозную камеру. Заберусь сейчас в капсулу и продрыхну пару сотен лет, провались оно все в чёр-дыр. С трудом встаю, цепляясь за холодные бока прозрачного цилиндра, утыкаюсь лбом в ледяной пластик, тупо таращусь на наглого типа, успевшего вперед меня занять вожделенное упокоище. Небритый голый парень, на груди наколка "Галю дорогая". Дьявол, как он сюда пролез?!
И почему так тихо?
И почему не хочется спать?
Смотрю на собственное тело в единственной криокапсуле и начинаю понимать, что должен сделать. Не умом понимать, а чем-то другим, маймэ, наверное.
Иду в рубку, одаривая пустые коридоры лодки ухмылкой, глупой, но царской.
Сажусь на место пилота. Жму на клавишу искривителя. Потом еще раз. И снова. И опять. Жму.
Если понадобится, проведу в кресле месяц. Год. Какая разница? Ухмылка на морде, палец на искривителе.
Шмяк.
Интересно, тот голый тип из капсулы будет хоть что-нибудь помнить, когда вернется домой? Кстати, Боча - она ведь на Сатурне осталась. Правда, Сью?
Эпилог: Сатурн.
- Боча, девочка, ты чем-то расстроена?
Дочка некоторое время пытается сдерживаться, потом разражается сердитым ревом. Она здорово подросла и внешне стала копия Галка. Но характер мой, к несчастью. Аккуратно глажу дитё по макушке, стараясь не помять моднючие синие чубчики, покрывающие голову.
- У-у-а... Герберт... и Ханька! И ё-Зелёное!.. и мелкая Алька даже... Все-все запрыгнули! А я... УУУ!
- Что - ты?
- Неудачница! Пустое место. Килька неуклюжая. Никогда. Ничего. Не смогу!
Понятно. В колонии у детей существует нечто вроде обряда инициации: нужно на скейте взлететь на скользкую трубу ползучего небопровода и продержаться, пока остальная компания считает до десяти. В свое время я тоже через это не прошел. Мысленно делаю козу Бочиной прическе, привычно обнимаю дочку, целую в теплые синие хвостики. Она постепенно успокаивается.
- Ну и ладно, - бормочет, - и фиг с ними. Переживу. Подумаешь, труба. Смысл жизни, понимаешь. Обойдемся без дурацкой трубы. И без вашей компании тоже. Правильно, папка?
- Не-а, - отвечаю, - не правильно.
- Это еще почему?
Девочка освобождается из моих рук и смотрит с подозрением: неужели и папка предал ее, встал на сторону гадкой судьбинушки?
- Помнишь сказку про лягушку, которая прыгала в кувшине с молоком, пока не сбила его в масло?
- Ага, конечно! - фыркает Боча довольно-таки злобно. - Слышали уже. Терпенье и труд все перетрут, кто ищет, тот добьется, и толстый мурзь упорством в щель пролезет. Сам-то в эту муть веришь?
- Не верю. Просто знаю. Дело не в трудолюбии. Его люди придумали, чтоб явление объяснить.
- А в чем?
- В законе лягушки. Лягушка трепыханием изменила свойства среды. Не стой, двигайся - и среда поддастся. Собьется в масло. Поняла?
- Не очень.
- Тогда послушай историю о глубоком Сью, благодаря которому твой папка болтает с тобой, а не спит до сих пор в анакамере в омуте потока.