Никто не любил Василия Квашина. На работе - никто. А ни с кем, кроме коллег, Василий уже давно не общался.
Это не была ненависть, за что его ненавидеть? Но в том и дело, что не было в нем ничего, что могло вызвать настоящую приязнь или отвращение. Василий был не тот человек, который заставил бы вас испытать сильные чувства.
Он был лысоват, с мягкими немного клочковатыми волосами. Впрочем, всегда опрятен и вежлив без заискивания. В голосе, манерах, рукопожатии и одежде не было ничего яркого. Возраст определить тоже не получалось, он весь как будто застыл в неопределенно-прошедшем времени. Он не вписывался ни в какую компанию и ни в один стереотип. Это сбивало с толку. Будь он бухгалтером, программистом, начальником, дизайнером или хотя бы менеджером, каждому его товарищу по офису было бы понятнее, за что его жалеть или не любить, над чем хотя бы посмеяться. Но Василий Квашин был техническим писателем, корпел целый день над какими-то непонятными спецификациями. Он раздражал. Он вызывал жалость. Без него было легче.
Василий Квашин был к тому же одиноким человеком без ярко выраженных пристрастий. В силу этого, а также общей добросовестности, он много лет проработал на одном и том же месте с девяти до шести без отпуска. Но однажды - история умалчивает о том, что стало причиной для перемены в ходе вещей - Василий решил отдохнуть.
К планированию отпуска Василий подошел с той спокойной основательностью, которая всегда отличала его среди остальных представителей людского рода. Он внимательно изучил туристические сайты, предложения агентств и отзывы бывалых путешественников. Взвесил все за и против, просчитал финансовые возможности и пришел к однозначному выводу: идеальный полноценный отпуск будет заключаться в автобусной экскурсии по Италии. Две недели, Рим-Венеция-Флоренция и ряд других городов, завтраки, ужины и перелет включены. Василий подал опешившему начальнику заявление на отпуск, сложил все необходимое в свежекупленный чемодан с выдвижной ручкой и ровно в назначенный час ступил в аэропорт, чтобы встретиться с группой других таких же путешественников.
До сих пор Василий никогда не бывал в аэропортах (он и по-английски-то изъяснялся с трудом, потому и выбрал такой вариант путешествия, при котором все бытовые вопросы решались гидом, а отходить от группы соотечественников было совсем не обязательно). Аэропорт шумел и подавлял. Васили увидел множество людей, у каждого из которых была цель, личное сиюминутное устремление. Это ему понравилось.
Группа состояла человек из сорока - целый автобус. Довольно много пожилых людей, в основном женщин, было две молодые пары и одна большая семья с родителями, ребятишками и бабушкой, была компания из человек пятнадцати школьников с двумя учительницами (взрослые путешественники оглядывались на школьников с опаской, заранее представляя, как эта шумная детвора будет мешать им в автобусе). Мужчин было мало, и все они путешествовали с женами. Василия это не смутило. Он подошел к гиду - энергичной женщине средних лет - представился и стал ждать.
В самолете Василий смотрел в иллюминатор. Внизу громоздились белые массивные облака. Потом облака остались позади, и Василий разглядел изгиб реки, в котором блеснуло солнце, а потом потянулись не то леса, не то горы. Землю снова затянуло тучами, и за иллюминаторами осталось только небо, все в дымке перистых облаков, золотое и сияющее от солнца. За все время полета выражение лица Василия не изменилось, и он ни разу не толкнул соседа, чтобы заявить что-нибудь вроде: "Вы только посмотрите, какая красота!" Но когда стюардессы поползли по проходу, раздавая завтрак, и все пассажиры качнулись от иллюминаторов к коробочкам с едой, Василий продолжал смотреть на золотистую дымку за иллюминатором, на ощупь отправляя в рот содержимое своей коробочки.
Самолет сел в Римини. Тут же выяснилось, что группа прилетела позже, чем было запланировано. Так что размещение в гостинице оставили на вечер, а пока всех погрузили в автобус и повезли в Сан-Марино. Настроение у группы было приподнятое. Гид напористо посвящала всех в древнюю историю города-государства, вокруг щебетали дамочки и девочки. Ой, посмотри, черепичные крыши. Ой, какое солнышко. Горы! Итальянцы! Мы в Италии, ты только подумай.
Все обочины были усеяны ярко-красными маками. Василий отметил про себя, что в России он не видел ни одного полевого цветка такого цвета. Рядом с ним сидел мальчик, которому не хватило места среди других школьников. Мальчик не казался огорченным - он слушал плеер. Василий смотрел на маки.
Автобус залихвастски развернулся над пропастью и выпустил туристов. С одной стороны - обрыв в долину, с другой - город на горе, всегда довольный лишней компании, готовой раскошелиться. Началась экскурсия. Закончилась. Группу отпустили осмотреться, и Василий вдруг остался один.
Он не решался отойти от автобуса. Пойти в одиночку по незнакомой улице казалось ему чем-то невозможным, а никого из группы он пока не знал. Василий сел на лавочку и стал смотреть в долину.
--
Привет. - Звонкий голос, улыбчивая, длинные серебряные сережки. Она уселась рядом с ним, не вынимая рук из карманов ветровки. - А Вы почему никуда не пошли?
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
--
Ну, так...
--
Вы же из нашего автобуса, да? - Вдруг спохватилась она. - Из нашего. Меня зовут Настя.
Она протянула Василию руку. Он пожал ее.
--
Василий.
--
Здорово. Вам тут нравится?
--
Да.
Настя не стала продолжать расспросы. Просто сидела рядом и смотрела то в долину, то на город. Но в тот момент, когда Василий уже почти успокоился после внезапного знакомства, она вдруг вскочила с лавочки, схватила его за руку (Василий изумленно посмотрел на свою кисть в ее руке) и затараторила:
--
Пожалуйста, пойдемте. Зачем тут сидеть? Лучше гулять. Пойдемте посмотрим на крепость. Или сувениры. Нужно же привезти домой сувениры?
Василий послушно пошел за ней. Когда они поворачивали в первый попавшийся переулок, он поймал взгляд суровой пожилой женщины, вышедшей к автобусам с другой улицы. Она неодобрительно провожала глазами их с Настей. Василий подумал, что видел ее в автобусе, но Настя втащила его в сувенирную лавку, и на Василия вдруг разом обрушилась лавина новых впечатлений.
Внешний мир ворвался в его размеренное течение внутренней жизни, оглушив и покоробив. Вдруг оказалось, что вокруг очень много людей, предметов, звуков, взгляд рассеивался от обилия цветных пятен. Продавец тараторил что-то непонятное, тыча пальцем в ворох открыток и каких-то непонятных подвесок. Ухо Василия выхватывало отдельные знакомые слова - продавец говорил по-английски - но мозг отказывался признавать его возбужденные крики связной речью. Тут же обнаружились тактильные ощущения. Кто-то толкнул, кто-то дышал в затылок, сумочка с видом Сан-Марино под рукой была сделана из мягкой кожи, ногой Василий зацепился за острый край лотка. Он обнаружил, что Настя все еще держит его за руку.
--
Не хотите тут что-нибудь купить? Нет? Пойдемте дальше. Смотрите, какие пояса! А, вот то, что нужно. Гляньте, какая прелесть.
Они оказались перед лавкой, в которой продавался алкоголь, разлитый по маленьким бутылочкам, которых хватило бы разве на пару глотков. Можно было купить набор или выбрать самостоятельно из десятков отдельных разноцветных бутылок.
Настя быстро заговорила что-то продавцу, показывая на его товар, тот заулыбался. Девушка улыбнулась в ответ, отняла руку у Василия и начала рыться в сумочке. Василия охватила паника. Он понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать, мысль о том, что он затеряется в этой толпе, если хоть на миг останется без присмотра, была невыносимой, и он тут же схватил Настю снова за руку. Она посмотрела на него непонимающе, но тут же рассмеялась и пожала его пальцы.
--
Тогда Вам придется платить самостоятельно. Я попросила десять штук, пойдет?
Василий только кивнул и начал отсчитывать купюры, прижимая ее руку к себе локтем. Он потерял контроль над ситуацией.
Василий с Настей недолго ходили по сувенирному лабиринту Сан-Марино. После возвращения к автобусу Василий, принимавший уже общество Насти с удовольствием, убедился, что вся эта прогулка была не более чем случайным везением. Настя тут же познакомилась с другими туристами и забыла о нем. Она о чем-то весело болтала, поводила плечом, теребила сережки - Василий наблюдал за всем этим издалека. Он смотрел на пакет, в который продавец сложил купленные им бутылочки с ликерами - Настя все так же держала его в руках - и ему почему-то было приятно.
Когда гид пригласила всех снова сесть в автобус, произошла неожиданная рокировка. Настя заняла место рядом с одной из своих новых подруг. Муж подруги, ворча, сел рядом с прежним соседом Василия (мальчик перебрался поближе к своим приятелям и явно рассчитывал сохранить соседнее место для одного из них), а рядом с Василием опустилась пожилая женщина, которую он заметил полчаса назад возвращающейся к автобусу. Она смотрела неласково.
Что должен чувствовать человек, попавший в другую страну? Что становится маркерами, отличающими для него этот отрезок жизни от всех прочих? Для тех, чья работа связана с перелетами, и тех, кто может позволить себе путешествовать в свое удовольствие, этот вопрос теряет актуальность. Но у простых смертных, остро чувствующих грань между "тут" и "там", ее пересечение обостряет все чувства. Внимание концентрируется, ноздри раздуваются, захватывая малейший непривычный запах, глаз фиксирует каждую мелочь - щелк, щелк, затвор внутреннего фотоаппарата. Любая деталь становится событием, каждый шаг -действием. Все кажется значительным и говорящим: "Это тут, а не там, ты за границей, не дома, тут все по-другому, вот он, воздух дальних странствий".
Василию повезло. По возвращению в Римини всю группу расселили в номера по два человека, а Василий остался последним нечетным туристом. В его распоряжении оказался номер с двуспальной кроватью, большим окном и сейфом, который Василий смог закодировать и закрыть, но так и не смог отпереть снова. Василий отметил особенно чистоту номера, сверкающий кафель в туалете, светлое идеально ровное покрывало. Номер выглядел очень прилично, современно и неприкаянно.
После ужина большая часть группы отправилась на пляж. Василий сел на скамейку при входе в отель и стал смотреть на улицу и прохожих. Ему хотелось понять, насколько этот город похож на те места, к которым он привык. Тут не было исторических зданий. Один конец улицы утыкался в пляж (Адриатическое море! Пляж! - Злоупотреблял восклицательными знаками мозг путешественника), другой терялся где-то среди гостиничных кварталов (теоретически Василий знал, что спустя несколько перекрестков улица упрется в "центр города"). Василий смотрел на проходящих мимо людей, по большей части таких же туристов, как он, и не мог решить, одеты ли они как-то особенно, или по большому счету ничем не отличаются от москвичей.
--
Добрый вечер! - Настя подошла незамеченной и плюхнулась на скамейку рядом с ним. Василий подумал, что когда-нибудь он, возможно, и привыкнет к этому. - Я смотрю, лавочки - это Ваш излюбленный способ проводить свободное время.
--
А я думал, Вы ушли купаться вместе со всеми.
--
Ни за что. Во-первых, туда пошла Галина Леонидовна. Во-вторых, у нас есть десять видов ликера, которые нужно продегустировать. Помните?
--
Я могу подождать. - Василию приходилось прикладывать усилия, чтобы вести обычную светскую беседу. Ему казалось, что выходит неплохо, и это ему нравилось.
--
Дудки. Пойдемте дегустировать немедленно. Вы с кем живете?
--
Один.
--
Вот счастливчик! Ну, идемте. Я должна признаться - их осталось девять. Вы не сердитесь?
Вечер прошел здорово. Василий и Настя сидели по-турецки на его роскошной кровати и дегустировали по очереди каждый ликер. Василий чувствовал себя все спокойнее и увереннее, и вдруг обнаружил, что увлеченно рассказывает Насте смешной случай из детства, на потолке - последние красноватые отблески солнца, а комната начинает погружаться в темноту. Потом он увидел, как они с Настей сидят уже в темной комнате, пустые бутылки раскиданы по кровати, включен телевизор, и они отчаянно хохочут над передачей на итальянском, в котором ни один из них не понимает ни слова. А еще чуть позже свет был уже включен, дверь в коридор открыта и там стояла давнишняя соседка Василия по автобусу - он уже знал, что ее зовут Галина Леонидовна, она была свекровью Насти, пока Настя не развелась с мужем, но Галине Леонидовне все нипочем, зорко следит за Настиной нравственностью, оставили Коленьку (это сын и внук) Настиной маме, а сами вот сюда, спасу нет. Галина Леонидовна была похожа на каменное изваяние какого-нибудь вождя - сила и воля. Василию стало даже неуютно под ее взглядом. А Настя прыснула, вскочила с кровати, кивнула - мол, увидимся - и была такова.
На следующий день они поехали дальше. Они снова ехали вдоль маков, и иногда сквозь горы. Настя иногда садилась в автобусе рядом с Василием, а иногда нет.
В Пизе Настя бродила с подружками вдоль забора, отделяющего туристов от пространства под наклонной башней, и хихикала. Василий поглядывал на нее издалека и внимательно слушал экскурсовода.
В Помпеях Василий заметил, что Настя отстала от группы. Он испугался, что она потеряется (она не очень хорошо ориентировалась), и остался вместе с ней. Настя ходила по руинам, охала, показывая на что-то (один раз она указала на полустершуюся фреску, в другой раз Василий так и не понял, что привлекло ее внимание), пару раз принималась сбивчиво пересказывать что-то прочитанное о Помпеях и извержении Везувия. Василий кивал. Он смотрел на плющ, подрубленный у корня, мертвой, теперь уже в прямом смысле слова, хваткой обвивший стены. Видел ящериц длиной в полтора пальца. Кое-где пол был выложен узорными цветными камешками. Везувий висел над городом и дрожал в знойном мареве.
Неаполь Василий проспал.
И снова автобус, тоннели в горах, баран на крутом склоне, домики под черепичными крышами, море вдали. Рим.
Гид выделила полчаса свободного времени, и группа туристов плотно оккупировала сувенирные лотки за колоннадой собора святого Петра. Василий рассеянно блуждал тут же, как обычно, опасаясь удаляться от знакомых людей. Вот уже несколько дней он находился в этой стране, а все боялся сделать лишнее движение. Впрочем, и дома он нечасто отходил от проторенной дорожки.
Сквозь колоннаду Василий видел солнечную площадь, очередь в собор и каких-то ребят, подходивших к фонтану с подветренной стороны. У сувенирных лавочек тоже толпа, но тень. Галина Леонидовна деловито покупает календарики для своих сослуживцев. Петр Степанович, степенный мужчина с золотыми перстнями, приглядел себе голову Цезаря внушительных размеров. Пара сварливых старушек азартно торгуются за какую-то мелочевку. А вон Настя, вертит в руках трезубец для юного гладиатора. Василий слышал, как она долго-долго разговаривала сегодня с сыном. Галина Леонидовна недовольна. Нечего зря тратить деньги на телефон. Настина мама, конечно, не справляется с ребенком. Настя плохая мать. Настя транжира. Василий изумлялся, как только Галина Леонидовна терпела такую Настю, но та мало того, что терпела, так еще и на шаг отпускать не хотела. Относительно Настиных моральных устоев она тоже была не очень высокого мнения.
Настя все вертела трезцбец. Вот к ней обернулся было продавец, она быстро положила его, отошла. Как только он занялся с другим покупателем, снова подошла и взяла в руки. У Василия нехорошо заныло под ложечкой. Настя ему нравилась, но он всякого готов был от нее ожидать. Вчера вечером она украла в кафе ложечку. Просто вытерла салфеткой и спокойно положила в сумочку. А позавчера чуть не свалилась с отвесной скалы, когда автобус остановился заправиться в горах. Василий тревожно оглянулся. Никто не обращал на нее внимание. Или вон тот мужчина посмотрел? Настя провела еще раз рукой по красивой рукоятке игрушки. Качнулась, отступив назад... Василий еще раз оглянулся и обмер: прямо к ним подходил полицейский. Внутри скрутило нехорошей слабостью. Он еще раз быстро оглянулся на Настю - она ничего не замечала, снова на полицейского - он все так же уверенно шел... Метнулся глазами по окружающим и вдруг, отчаянно вдохнув, со всей дури вмазал по челюсти стоявшему рядом итальянцу.
Миг абсолютной тишины. А потом итальянец отлетел от неожиданного удара, тут же вскочил - крепкий симпатичный парень, Василий только теперь разглядел его лучше. Полицейский бросился к Василию, что-то истошно крича. Кто-то бросился прочь, кто-то - к нему. И Настя оборачивается, меняется в лице, роняет трезубец, бежит к нему, бежит. Все в порядке. Ответный удар итальянца и налетевший полицейский одновременно сбили Василия с ног.
Полицейский долго кричал что-то Василию. Сначала по-итальянски, потом по-английски. Василий не понимал ничего. Теперь он чувствовал, что опасность миновала, и никак не мог сосредоточиться. К полицейскому обратилась Настя - милая девушка! - потом к Василию, сказала, что она ему все переведет, пусть не беспокоится. Василий бормотал что-то про то, что опознался, итальянец на кого-то похож, Василию что-то показалось. Пострадавший стоял рядом, потирал челюсть, посматривал на Василия удивленно и отчаянно махал руками, беседуя с полицейским и Настей.
--
Едем в полицейский участок, - торопливо объяснила Настя, когда полицейский взял Василия под локоть и повел в сторону машины. - Я поеду с тобой, а то Бог знает, как вы там разберетесь.
По дороге в участок Настя, полицейский и итальянец много и быстро говорили. Василий ехал молча, только иногда отвечал на вопросы, которые переводила Настя. "Вы знакомы?", "Почему Вы это сделали?", "Хотите ли что-нибудь дополнить?" Василий ничего дополнять не хотел и придерживался версии о том, что он обознался. Итальянец - его звали Джованни - оказался парнем отходчивым и к тому времени, когда они доехали до участка, уже вовсю демонстрировал широченную улыбку и даже начал похлопывать Василия по плечу. Василию было неприятно, но в его положении выбирать не приходилось.
Потом долго составляли какой-то протокол. Было душно, жужжала муха, сильно пахла герань на окне. Дежурный полицейский, поблескивая потным лбом, кропотливо заполнял бланк. Отвечали ему Настя и Джованни. Иногда по очереди, иногда говорили одновременно, смеялись и переглядывались. Их, похоже, ситуация уже веселила. А Василий устал. Потом вдруг Джованни хлопнул себя по колену и что-то громко сказал. Дежурный бросил ручку. Все трое захохотали. Василий смотрел на них недоуменно. Настя же вскочила, затараторила, начала благодарить Джованни, перегнулась через стол, чтобы чмокнуть дежурного в потный лоб... После чего схватила опешившего Василия за руку и потащила вон из участка.
--
Повезло так повезло! До чего милый этот Джованни, сказал, что не будет подавать на тебя заявление.
--
Спасибо, Настя.
--
Ему спасибо. Ну, все, скорее домой. У тебя есть карточка отеля? Я потеряла. Такси!
Уже в такси она спросила:
--
Я не понимаю. Не думала, что ты такой. Можешь ударить человека... Зачем?
Василий помолчал, прикидывая, рассказывать или нет. Потом решил, что это должно стать для нее хорошим уроком.
--
Я хотел защитить тебя.
--
Меня? Он что, подходил ко мне с ножом?
--
Нет, к тебе подходил полицейский. Я отвлек его внимание.
--
Зачем? Что я такого делала?
--
Ты крала.
Она смотрела на него ужасно расширенными глазами. Потом медленно сказала.
--
Ты. Не мог. Такого. Обо мне. Подумать.
Василий осекся. Замер.
--
Но...
--
Нет! Я... я еще помогала тебе. Да если бы я знала... Никогда ничего, кроме ложки в кафе разве, в голову не могло придти, как ты мог!
Она прервалась на полуслове и отвернулась. Василий вдохнул было побольше воздуха, чтобы объяснить ей, но она стремительно повернулась к нему и бросила:
--
Не смей говорить со мной.
Больше до самого отеля Настя не сказала ему ни слова. Василий мучался. А вот группой он был встречен как герой - кто-то решил, что Василий дал итальянцу по морде не просто так, а имел к тому веские основания. Инцидент обсуждали и смаковали, версии выдвигались разные, но все были лестными для Василия. Туристы единодушно решили, что "молодец, показал черномазому!", "мужик - сила!" и "с таким не пропадем". Каждый был не прочь хлопнуть Василия по плечу или выпить с ним. Василий изо всех сил старался вести себя дружелюбно. Он все искал глазами Настю, а натыкался на Галину Леонидовну, сердце которой всенародная любовь к Василию явно обошла стороной.
Василий лежал на кровати, не раздеваясь. Насколько он помнил, такого не случалось с ним уже лет двадцать. Настя обиделась на него навсегда? Или простит его? Вот сейчас раздастся стук в дверь, и она скажет: "Прости, я была не права" или "Хорошо, попробуй объяснить еще раз", или хотя бы "Да ладно, проехали". Вряд ли. Никто не постучит к нему. Он может надеяться на это сколько угодно, все равно будет все так же тихо. Но нет, сейчас, вот сейчас она постучит...
Кто-то поскребся в дверь. Василий вскочил. Не может быть. Распахнул дверь.
Там стояла Настя. Тихая и встревоженная.
- Вася...
- Мы разговариваем? - Он не успел подумать, просто брякнул то, что вертелось на языке уже полчаса.
Она посмотрела недоуменно и продолжала, как будто не слышала его.
- Скажи, что мне делать?
- Что случилось?
- Там Джованни пришел. Хочет меня видеть.
- Кто такой Джованни? - Не сразу понял он.
Настя смотрела на него так, будто он должен был вспомнить. Он вспомнил, смешался.
- Как он тебя нашел?
- Мы же в полиции все данные оставляли... Запомнил. Позвонил сейчас от портье.
- Ну...
- Что мне делать?
- Хочешь... Хочешь, я пойду к нему и еще раз... э... дам по морде?
- Вот еще! Дудки. Он хороший человек.
Василий удивился.
- Тогда иди и поговори с ним.
- Думаешь? - Она сразу повеселела. - Ты не сходишь со мной?
- Вряд ли он мечтает повидать меня.
- Ладно тебе. Просто посидишь в стороне, посмотришь, чтобы все было нормально.
Василий вздохнул и кивнул.
Джованни ждал в холле с букетом. Увидев Настю, он затараторил что-то восторженно, на Василия почти не обратил внимания. Настя улыбнулась и тут же забыла про Василия. Джованни с Настей сели на диванчик посреди холла, Василий устроился на кресле в уголке. Он со второй минуты почувствовал, что о нем уже все забыли и он совершенно лишний тут. Но уйти не решался. Молодые люди разговаривали долго. И все это время он сидел и неподвижно смотрел на них, безмолвный страж, ненужный свидетель.
Когда Джованни ушел, Василий проводил Настю до номера. Она выглядела умиротворенной.
- Он милый, - сказала она. Василий хмыкнул. - Ты тоже милый. Хоть и идиот.
Настя отдала ему букет - ни к чему, чтобы у Галины Леонидовны возникали вопросы. Василий отдал его девушке-портье.
Следующий день был счастливым. Туристов привезли во Флоренцию, держалась прекрасная погода, но солнце уже не жарило так, как в Помпеях. Группа теперь относилась к Василию как к примечательному человеку. Настя и Василий снова были друзьями. Василий купил для Насти какой-то цветок, и она воткнула его в волосы. Ему казалось, что Италия - самая прекрасная страна. Итальянцы такие дружелюбные, города такие красивые. Василий, наконец, чувствовал себя полноценным человеком, вкушающим прелести жизни.
Они стояли перед домом Данте, и Настя говорила:
- Видишь на стене бюст Данте? Его специально так поставили, чтобы он и после смерти смотрел в сторону дома своей возлюбленной Беатриче...
Василий тоже посмотрел в сторону дома Беатриче и замер. Должно быть, что-то странное отразилось на его лице, потому что стоявший рядом Петр Степанович проследил за направлением его взгляда и тоже помрачнел. Он хрустнул пальцами, разминаясь и деловито кивнул:
- Помощь не нужна?
Василий взял себя в руки.
- Нет.
И тут его увидела Настя:
- Джованни! - Для нее это был приятный сюрприз.
Вечером Настя подошла к Василию.
- Можно тебя попросить? Я сказала Галине Леонидовне, что мы с тобой ночью пойдем гулять.
- Пойдем.
- Да нет же, что ты, спи. Я хочу погулять с Джованни. Но ей не стоит про него знать, она себе навоображает... А про тебя она ничего такого и подумать не сможет. Просто, если спросит завтра - мы гуляли вместе, ага?
- Да.
- Представляешь, я ведь не говорила, где нас искать, вообще не думала, а он сам...
- Иди.
Это был удар. "Про тебя разве сможет подумать?" Он зря решил, что Настя относится к нему по-другому. Она даже не подумала, что такие слова могут его обидеть. Он - не тот, кого можно любить. Не тот, с кем возможно "что-нибудь такое". Он никакой.
В эту ночь Василий заснул сразу и спал тяжело, без снов.
И снова на следующий день Настя была веселее прежнего, только Василия это больше не радовало. Он начал сторониться и ее. Еще внимательнее слушал экскурсовода, еще больше боялся отходить от группы. Теперь в каждом приятеле-туристе он видел затаенную брезгливость, но ничего не мог с собой поделать и ходил хвостиком за компаниями.
Когда они уезжали из Флоренции, светило такое же солнце, как и прежде. Василий заметил, что Джованни пришел проводить Настю, но не стал смотреть на это и поскорее залез в автобус. Он поспешил занять место рядом с кем-то (он даже не посмотрел, кто это был), чего с ним прежде никогда не случалось, опасаясь, что в противном случае Настя подсядет к нему и будет болтать про Джованни. Этого ему хотелось меньше всего.
Последним пунктом путешествия была Венеция. На берегу моря они попрощались со своим автобусом и пересели на катер. Каждая волна поблескивала маленьким холодным отражением солнца. Из воды торчали деревянные сваи, обозначавшие собой морскую дорогу, выеденные морем, венчанные чайками. Вскрикнула Настя:
- Смотрите, поезд будто по воде идет!
Все обернулись. И впрямь, поезд мчался по воде к встающему от горизонта городу.
- Там перешеек, которые соединяет историческую часть города с материковой. - Пояснил кто-то. Замечание казалось неуместным.
Город близился, рос, и вдруг случился, его нельзя было больше отрицать, тут нельзя было не быть.
Василий сидел у борта катера и смотрел, смотрел, смотрел. Ему хотелось думать о том, что это лучшее из всего, что с ним случалось. К счастью, гид молчала.
Бросив вещи в гостинице, пошли гулять по городу. Василию все еще было сложно смотреть на Настю. Несоразмерная обида сделала его еще восприимчивее к окружающему, и каждая арка на угловом венецианском окне, каждая мозаика собора Святого Марка, каждый темный росчерк гондолы вдали звучал в его душе почти болезненным ощущением счастья. Он по-прежнему ходил следом за другими туристами и все хватал ртом воздух окружающей красоты, как рыба, которая никак не может надышаться на берегу.
Отчего так стучит сердце? Отчего так немеют пальцы? Нервное стакатто по лопаткам, и тяжелая мутная волна накрывает вдруг. Мир темнеет.
Василий открыл глаза. Он лежал на спине, прямой, тощий, смотрел в потолок. Темно. Только по потолку двигаются еле заметные блики от канала. Дышится тяжело.
Василий встал. Не стал зажигать света. У окна он постоял, не шевелясь, смотря на затхлую воду канала (чернильная мгла, отблеск фонаря за углом). В сердце трепетало что-то, и им овладело такое простое и тонкое чувство, младший брат восторга, дальний родственник нежности.
Он заторопился вдруг, натянул штаны и выскочил в коридор. Ковер глушил шаги. Василий добежал до Настиной двери, постучал кулаком. Открыли ему неожиданно быстро. За дверью стояла Галина Леонидовна в накинутом халате. Она щурилась от тусклого коридорного света и впервые смотрела на Василия без жесткости и неодобрения. Она показалась ему усталой.
--
Доброй ночи, Василий.
--
Доброй... Галин Леонидовн... - он никак не мог отдышаться. Галина Леонидовна печально и неодобрительно смотрела на его впалую волосатую грудь.
--
Ты бы прикрылся, что ли, Госсподи, смотреть муторно. - Она сжала было губы, на мгновение ее черты начали приобретать былую твердость, но ей как будто не хватило сил, и снова лицо смягчилось, резкие линии сгладились. - Говори, зачем пришел. Настя тебя прислала?
Василий смешался. Кивнул.
--
Что-нибудь передать? - Он помотал головой. - Попросить? - Снова. - Так что?
--
У Вас все в порядке?
--
Все у меня в порядке, что ж со мной случится. - И снова в ее словах не было ни злости, ни задора.
--
У Насти тоже.
--
Вот и славно. Постой-ка.
Она скрылась в номере и тут же вернулась, протянула Василию теплую шаль.
--
На вот, передай ей. Снова гулять среди ночи тебя потащит. Пусть накинет.
--
Спасибо. - Василий взял шаль и сделал шаг назад.
--
Ну и на здоровье. Что ж ты за человек, ей-богу. Будто рыбина. Угораздило Настюшу с таким подружиться...
Дверь закрылась.
Василий сидел на кровати в своей комнате. Кровать была высокой, ноги не доставали до пола, и это давало повод смутным атавистическим воспоминаниям о детстве. В руках у него была шаль. Насти не было рядом с ним. Насти не было у Галины Леонидовны. Она была вне, там, где плескался канал, и Василий знал, с кем она. Он не видел его лица с того момента, как шагнул в автобус с жаркой флорентийской улицы, но чувствовал его присутствие в ее взгляде на мчащийся над водой поезд, в ее улыбке венецианским львам.
Он волновался.
На руке у него тикали часы. Когда он посмотрел на них - уже давно - они показывали третий час. Город за стенами давно смолк, ни один гондольер уже с час не проплывали под его окном.
Василий не привык к такой тишине в городе. Москва шумит всегда, ночное затишье - это шум поливальной машины за окном. Этот же город утихал еще до полуночи, это казалось неестественным и еще больше пугало Василия.
Он не думал. Только прислушивался. Никто не открывал входную дверь маленькой гостиницы, никто не крался по кордидору. Василий встал. Но и тогда никто не пришел. Василий надел рубашку, старательно застегнул каждую пуговицу. Ботинки. Сунул в карман бумажник и путеводитель. Аккуратно сложил шаль и открыл дверь.
Василий вышел в город.
Он не думал о том, что гонит его вперед. Была ли это влюбленность или опасение за друга, или еще что-то - он чувствовал волнение, и, повинуясь ему, спешил.
Ночью переулки города казались игрушечными. Как будто Василий попал в табакерку. Мостовая улочек или переходила в стену дома, или заканчивалась парапетом, за которым - антрацитовый плеск. Василий не встречал никого. Сначала он пытался не отходить далеко от отеля, потом осмелел и начал ходить кругами вокруг знакомых мест, все удаляясь от них. Ломаная география Венеции не позволяла ходить кругами, и Василий совсем было перепугался, решив, что окончательно заплутал, как улочка вывела его на большую набережную. Мостовую и стены домов освещали желтые фонари, а дальше начинался туман. И где-то там, в глубине тумана Василию послышался скрип уключины и отголосок слова.
- Настя! - Позвал он. Но крик стихал, едва отлетев ото рта.
Василий заметался. Вдоль набережной покачивались ряды одинаковых пустых гондол, укрытых ночными попонами. Вокруг не было ни души.
Но разве можно теперь было остановить его. Он бежал по набережной, вдоль каналов, заглядывал в лодки и в окна. Стучал по бортам, взывал. Наконец, на одной из гондол он обнаружил невесть почему не ушедшего еще домой гондольера. Тот порядком удивился, смотря, как Василий пытается втолковать ему свою просьбу. Василий сыпал неожиданно всплывающими в мозгу английскими словами, пытался объясниться жестами, прыгал и махал купюрами. Последний аргумент сделал свое дело, и гондольер взял его на борт. Еще пятнадцать минут потребовалось Василию, чтобы объяснить, что он не желает прокатиться по стандартному туристическому маршруту, а хочет плыть только туда, куда сам укажет. Он даже едва не был выгнан на берег, но еще пара бумажек сделала свое дело.
Они уже порядком кружили по туману (к удивлению гондольера, который никак не мог взять в толк, зачем этому странному туристу понадобилось плавать там, где ничего не видно), когда гребенчатый нос их гондолы ткнулся в борт другой. Василий вскочил. Гондольеры разом закричали. Настя улыбнулась при виде Василия, и ее глаза светились ярче, чем оба фонаря на лодках.
- Ты нашел нас!
Джованни тоже был рад его видеть. Как и боялся Василий, они плавали и плавали тут, пока совсем не потеряли ориентацию в тумане. Гондольер что-то говорил про то, что в это время года он таких туманов не припомнит, его коллега и Джованни горячо поддерживали беседу, и, по мнению Василия, эти безумные итальянцы едва не довели дело до того, что все они перевернулись бы и просто пошли ко дну.
К счастью, страсти поулеглись, и они стали пробираться к берегу. Гондольер Василия не успел так уж заплутать в тумане, а его собственный внутренний компас и вовсе работал идеально. По пути Настя уснула. Когда они уткнулись в набережную, она проснулась и сказала:
- Ты нас спас. - Это звучало просто, но Василий услышал все самое важное.
Ее голова по-прежнему лежала у Джованни на коленях.
Василий вернулся в Москву. Он снова сидит за компьютером и пишет спецификации. Вокруг снуют его коллеги, они не смотрят на него, они не знают, что он изменился. Как бы ненароком бросая взгляд на его рабочее место, они видят фотографию группы туристов в одинаковых кепках, которые добросовестно улыбаются в объектив на фоне собора Святого Марка, и открытку с гондолой, выплывающей из тумана. Сердце коллеги сжимает смутное чувство, похожее на жалость, и он думает: "Бедолага, не видел в жизни ничего лучшего. Самые близкие люди - и те тупые туристы в кепках-близнецах". Он не может различить, что на плече крошечного Василия на фотографии лежит рука смеющейся девушки, и не знает, что на обратной стороне открытки написано плохим почерком: "Милый, милый Вася, спасибо за все. У нас с Джованни и Коленькой все хорошо. Приезжай навестить".