Кузнецова Дарья Андреевна : другие произведения.

Кошачья верность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Некоторым, чтобы найти своё место в жизни, достаточно намёка, мгновенного озарения. А иных упрямцев жизнь вынуждена раз за разом возвращать в нужную колею - по-хорошему они не понимают.

    Короткая история "вихря" Белолесы из книги "Кошачья гордость, волчья честь". Выложен ПОЛНОСТЬЮ


0x01 graphic

  
   Дарья Кузнецова
   КОШАЧЬЯ ВЕРНОСТЬ
  
   Родной город встречал... прохладно. Во всех смыслах.
   Моросил мелкий противный дождь, очень неожиданный в Старгороде даже глубокой осенью. Пронзительно-холодный ветер швырял в лицо сорванные с листьев деревьев крупные капли, заставляя ёжиться и пытаться поглубже спрятаться в капюшон.
   Едва занимающийся рассвет не мог пробиться сквозь плотные облака, обложившие всё доступное глазу пространство, и вокруг царил грязный серый сумрак, настолько унылый, насколько это вообще было возможно. Желающих в такую рань и в такую погоду выползать на улицу не было, так что город казался вымершим. Случайных знакомых и встречающих не предвиделось -- лично меня так вовсе никто не ждал.
   Сетуя на погоду, ныл левый бок. Рана сошлась и зарубцевалась, но зажила ещё не до конца, долгая дорога её растревожила, а сырость окончательно добила.
   Я ехала и думала: а куда я, собственно, так спешила? Почему нельзя было прибыть со всеми вместе на два дня позже? Да, чуть медленней, но зато в торжественной обстановке, с полевой кухней под боком, без необходимости выворачивать себе мозги вопросом "а где можно остановиться в это время суток?". Правда, тут же себе и отвечала: хотелось побыть в одиночестве. Не только внутри, но снаружи. Просто послушать тишину, послушать лес...
   Друзья и соратники, конечно, очень замечательные и нужные существа, но за столько лет одни и те же лица день за днём уже осточертели. Поэтому я при первой возможности оставила отряд, прихватила небогатое личное имущество и заводную лошадь и поспешила отделиться от них всех расстоянием.
   Можно было бы перевернуть всё наоборот, заполнить пустоту внутри, но оставить пустоту снаружи, я бы так и сделала -- не от общей тоски по загубленной жизни, а ради разнообразия. Но с тем, что гнездилось внутри, я ничего не могла поделать, зато изменить окружение было вполне по силам.
   Обидно возвращаться в родной город с пониманием, что тебе некуда идти. Мой дом, который должен был служить крепостью... Учитывая, что в нём никто не бывал лет двадцать, эта халупа давно должна была сгнить и рухнуть, а на её месте вполне могли построить что-то другое, так что я даже не поехала смотреть на то место, где он когда-то стоял.
   Друзья... во-первых, именно от них я сейчас пыталась спрятаться. А во-вторых, Огнеяру, единственную, кого из местных жителей я с полной уверенностью могла назвать подругой, не хотелось видеть особенно сильно.
   Я вполне отдавала себе отчёт, насколько это гадкие и низкие мысли, но меньше всего мне сейчас хотелось любоваться чужой семейной идиллией. И чтобы от зависти и дурного настроения не наговорить глупостей и гадостей, лучше было сцеживать яд в одиночестве.
   Такой настрой объяснялся просто: я устала. От войны, от полевой жизни, от разъездов, от вечного риска, чужих смертей и собственной живучести. У каждого есть черта, на которой стоит остановиться, чтобы сохранить себя, и у меня было устойчивое ощущение, что моя осталась далеко позади. Неоригинально хотелось забиться в дальний тёмный угол, свернуться там клубком и вообще никого и никогда больше не видеть. А погода только добавляла обоснованного отвращения к окружающему миру.
   Приняв, наконец, решение, я свернула на нужную улицу и через некоторое время оказалась у дешёвого и не слишком опрятного постоялого двора. Князь щедро платил своим войнам и я вполне могла позволить себе остановку где угодно, но у этой халупы было одно важное достоинство: минимальный риск пересечься с кем-то из знакомых.
   Я оставила лошадей у пустой коновязи, закинула на плечо перемётную суму и через скрипнувшую дверь прошла в полутёмное нутро расположенного на первом этаже кабака. Пахло потом, гарью, дешёвым спиртным и... безразличием. Последний запах был сейчас как нельзя кстати.
   Бурная ночная жизнь заведения, видимо, как раз затухала и последние алкогольные бойцы разбредались по домам. Кто мог. Кто не мог -- дремал лицом на столе, и зевающий за стойкой хозяин полностью их игнорировал. Какая-то помятая и сонная девица неубедительно делала вид, что подметает пол.
   -- Комнату с ванной и чего-нибудь пожрать. И пусть о лошадях позаботятся, -- стаскивая капюшон, потребовала я, с глухим стуком выкладывая на скоблёное дерево пару крупных монет. -- Столько же по результатам.
   Хозяин заметно взбодрился, и буквально треть часа спустя я вкушала плоды его трудов. Вода в кране была горячая, еда -- горячая и сытная. Вкус оставлял желать лучшего, но лужёный желудок привык и не к такому. Наскоро перекусив, пока в обшарпанную чугунную ванну набиралась вода, я с удовольствием скинула одежду. Тонкие кривые полосы шрама имели нездоровый красноватый оттенок, краснота расползалась вокруг. Надо же было умудриться: всю войну прошла почти без царапин, а подставилась едва не в последнем бою. Раздражённо поморщившись, я нашла в сумке заживляющую мазь и отправилась греть кости с дороги.
   Не удержавшись от длинного блаженного стона, когда горячая вода обняла усталое тело, я сползла в воду по горло, откинулась на твёрдый холодный бортик, прикрыла глаза. Некоторое время просто прислушивалась к собственным ощущениям, для разнообразия -- приятным. Мышцы расслаблялись, в голове становилось тяжело и пусто. С повышением температуры окружающей среды начал потихоньку теплеть и градус настроения.
   Прорвёмся. В конце концов, где наша не пропадала! Я же не облезлый волчий хвост -- герой!
   Последняя мысль показалась смешной и жалкой, но я решительно отодвинула эти эмоции. Воевала? Воевала. Задачи выполнила? Выполнила. Отличилась? Неоднократно! Значит, всё заслуженно, а остальное стоит оставить за скобками.
   Вот сейчас отдохну с дороги и сразу пойду выбирать дом. Небольшой, крепкий, на отшибе, чтобы вокруг было достаточно земли. И заведу себе хозяйство. Буду, скажем, породистых кур разводить. Или лошадей. Или собак. Какая в конце концов разница!
   Эти мысли почему-то вызвали раздражение и несколько нервных смешков, и чтобы разогнать мрачное уныние, я принялась за мытьё, остервенело растирая себя старой жёсткой мочалкой, валявшейся до поры на дне сумки. Только бок пощадила и промыла осторожно, бережно -- зачем издеваться над собой лишний раз? Пока тщательно вымывала волосы, в очередной раз задумалась, на кой мне такая грива? Давно бы уже состригла, но... почему-то рука не поднималась.
   Впрочем, ответ на вопрос "почему" я прекрасно знала, но думать об этом не хотелось -- и без того погано.
   Обтёрлась грубым серым полотенцем, аккуратно намазала бок и, дождавшись, пока мазь впитается, рухнула в постель. Унылые мысли об одиночестве и бессмысленности решительно всего и сразу попытались отвлечь меня от сна, но привычка спать в любой ситуации при любой возможности опять выручила: наплевав на них, я просто отключилась.
   Проснулась от какого-то грохота прямо под окнами -- и заслушалась длинной многоэтажной конструкцией, которой разразился низкий хриплый мужской голос. Голос обвинял некоего кривого во всех местах субъекта в противоестественных пассивных сношениях с не вполне живым жеребцом. В процессе также участвовали ящики, горшки, камни и что-то деревянное. Не выдержав, я завернулась в брошенное на спинке стула полотенце и выглянула посмотреть, что происходит снаружи.
   А снаружи был уже разгар дня. Тучи ушли, и синее небо с интересом гляделось в умытый город. Высокое, от пола до потолка окно было заодно дверью и вело на небольшой балкончик, куда я и вышла, щурясь на солнце и озираясь.
   Судя по всему, у старой дряхлой телеги на ходу развалилось колесо. Если прикинуть разброс уже упомянутых горшков и ящиков, которыми была нагружена телега, получалось, что отвалилось оно на хорошей скорости. Лошадь -- неожиданно хорошая для такой телеги и явно молодая -- хрипло и нервно дышала. Похоже, испугалась чего-то и понесла.
   Рычащий и ругающийся мужчина, стоявший ко мне спиной, держал одной рукой за ворот трясущегося долговязого подростка; кажется, именно это и был возница. Второй рукой скандалист придерживал за шкирку жмущегося к его боку мелкого пацана. Сына его этот гонщик чуть не затоптал, что ли?
   Облокотившись о перила, я наблюдала за происходящим, разглядывала рычащего типа и пытаясь сообразить, почему он кажется мне знакомым? И как я могла это определить по совершенно обыкновенной тёмной с проседью коротко остриженой макушке и не менее обыкновенной рубахе? Несколько секунд наблюдения позволили прийти к выводу, что передо мной бывалый воин, но -- и только. Проснувшееся любопытство не позволило развернуться и уйти обратно в комнату, и я терпеливо ждала, пока мужчина обернётся, я смогу его опознать и со спокойной душой выкинуть из головы.
   Наконец, возница был выпущен на свободу и засуетился, не зная, не то хвататься за телегу, не то для начала собрать разлетевшееся имущество, а скандалист развернулся к мальчику, присев на корточки. А я рассмотрела профиль мужчины и не поверила своим глазам.
   Какова была вероятность, что из всех жителей этого города мне на глаза попадётся именно тот, кого я меньше всего хотела видеть? Казалось бы, ничтожна, но закон подлости работал отлично.
   Я застыла, боясь неосторожным движением привлечь внимание, только богам было угодно не останавливаться на достигнутом. Мужчина, будто почувствовав пристальное внимание, резко повернул голову и поймал мой взгляд. На пару мгновений, кажется, весь мир замер, застыл, позволяя мне убедиться, что ошибки нет, и внимательно рассмотреть всё. Грубое рубленое лицо: кривой, неоднократно поломанный нос, тяжёлый квадратный подбородок, тонкие губы, широкие скулы, низкие нахмуренные брови. Тёмная повязка закрывала левый глаз, крест-накрест пересекая длинный шрам, тянущийся от левого виска к правой щеке.
   Очнувшись, я торопливо отшатнулась от перил, отступила внутрь комнаты -- и в раздражении саданула кулаком по стене, закусив губу. Досадовала на себя за неуместное любопытство и вот это позорное поспешное отступление. Ну что мне стоило поздороваться и уйти спокойно? А я... струсила.
   Тихо ругаясь под нос, я принялась торопливо потрошить сумку на предмет смены одежды, но успела только достать штаны, когда входная дверь с грохотом и хрустом распахнулась. Судя по тому, с какой лёгкостью был вырван замок, тратить время на стук и разговоры незваный гость не собирался, а просто бесхитростно шарахнул по двери ногой. Особой крепостью запор не отличался.
   -- Кого я вижу, -- процедил всё тот же хриплый голос. Задумавшись, как я умудрилась его не узнать, ответила вежливой улыбкой, не прерывая своего занятия.
   -- Привет, Мир, -- проговорила спокойно, вытаскивая рубашку. -- Обязательно было дверь ломать?
   Первое смятение от встречи прошло, и я уже могла держать себя в руках. Правда, была не уверена, что собеседник найдёт нужным ответить тем же. Мужчина буравил меня тяжёлым непонятным взглядом, не спеша как-то комментировать собственный поступок и отвечать на вопрос. А когда он отвернулся и с размеренной медлительностью прикрыл дверь, более того, подпёр её стулом, отчётливо поняла, что неприятности только начинаются.
   -- Давно приехала? -- мрачно уточнил Миробор, и я кожей ощущала его взгляд. Но всё равно -- упрямо пыталась делать вид, что всё нормально. Даже несмотря на то, что руки, перекладывающие вещи в поисках расчёски, ощутимо дрожали.
   -- На рассвете, -- спокойно ответила ему и наконец-то нащупала искомое.
   -- Почему остановилась здесь?
   -- Первый постоялый двор, который попался под руку, -- проговорила я.
   Лукавила, и он это понимал: данное заведение находилось совсем не по пути, а едва ли не на другом конце города.
   Пытаясь не суетиться и сохранять хотя бы внешнее спокойствие, я поднялась и направилась в сторону ванной комнаты, на ходу разбирая кончики спутавшихся за ночь волос, которые поленилась с вечера собирать в косу. Под пристальным тяжёлым взглядом было сложно не думать о том, что меня прикрывает только полотенце, не достающее и до середины бедра.
   Совершить тактическое отступление мне не позволили. Неуловимое глазом движение -- и расчёска отлетела куда-то под шкаф, а я оказалась вжата в стену. И тело мужчины, фиксировавшее меня в таком положении, казалось не мягче. Я даже не пыталась сопротивляться: понимала, что бесполезно. С ним вообще бесполезно бороться.
   -- Продолжаешь от меня бегать? -- хрипло уточнил он, уткнулся лицом в затылок и принялся накручивать на руку жгут моих волос.
   -- У меня вообще-то служба, -- стараясь, чтобы голос звучал ровно, проговорила я, упираясь ладонями в стену. -- Пусти, ты делаешь мне больно! -- проворчала, когда он потянул за волосы, вынуждая запрокинуть голову.
   -- Я ещё сдерживаюсь, -- угрожающе прорычал он, стаскивая с меня полотенце. -- Очень хочется выпороть тебя так, чтобы на задницу сесть не могла! Девчонка!
   -- Не увлекайся, тебя там сын ждёт, -- проговорила, с неудовольствием ощущая, что в голосе всё-таки проскользнули эмоции -- досада и раздражение.
   -- Дура! -- несдержанно рявкнул он.
   Продолжая одной рукой удерживать волосы, второй он перехватил меня поперёк талии и рывком оттащил от стены. Повалил на кровать, подмял под себя, вжал в жёсткий матрац. Прикосновения губ на плече и шее -- то ли укусы, то ли поцелуи, от которых по телу стремительно растекался предательский жар. От них, и от ощущения прижимающегося к бёдрам свидетельства возбуждения мужчины: плотная ткань брюк не мешала чувствовать, насколько он напряжён.
   -- Пусти! -- прошипела я, дёрнувшись, когда ладонь Мира двинулась по пояснице вниз. Собственная беспомощность злила, но одновременно распаляла настолько, что я уже была готова ко всему без прелюдий. Понимала, что моё состояние не является для него секретом -- и вновь захлёбывалась в противоречивых эмоциях, смеси злости на собственную податливость и предвкушения грядущего наслаждения. -- Что ты себе позволяешь?
   -- Ничего такого, что бы тебе не нравилось. Я же чувствую твой запах и знаю, что ты уже влажная, -- хриплый шёпот пощекотал ухо, заставив меня вздрогнуть всем телом. Мужчина надавил коленом, вынуждая развести плотно стиснутые бёдра. Я вновь дёрнулась, когда уверенные твёрдые пальцы начали осторожно поглаживать, лаская, безошибочно находя самые чувствительные точки, вызывая волны мурашек и заставляя кусать губы, чтобы сдержаться от стонов.
   -- Пусти! -- получилось жалобно и жалко.
   В его руках моё тело уже не принадлежало мне самой. Предавало каждый раз, стоило Миру коснуться, поманить за собой, а следом за телом -- предавала воля. Я просто не могла сопротивляться и не знала, кого ненавижу за это сильнее -- его или себя.
   -- Отпускал уже, неоднократно. Больше такую ошибку я не совершу, -- в голосе прозвучала неподдельная злоба. Возбуждение моё достигло пика, но пересечь грань мужчина не позволил. Убрал руку -- я рефлекторно подалась бёдрами за ней, желая продолжить ласку, и жалобно всхлипнула, безуспешно пытаясь взять себя в руки. А Миробор тем временем торопливо расстёгивал собственные штаны.
   -- Пусти! -- упрямо выдохнула я.
   -- Обязательно, -- огрызнулся он. -- Когда ты ответишь мне за каждый год, за каждую ночь без тебя, за каждую тревожную мысль, всё ли с тобой в порядке. Самоуверенная девчонка!
   Отвлекаться на то, чтобы полностью стянуть штаны или хотя бы разуться, он не стал. Вновь лёг сверху, одной рукой продолжая удерживать волосы, второй -- упёрся между лопаток, не позволяя шевельнуться. Коленями вынудил ещё сильнее раздвинуть ноги, чтобы принять его. Вошёл -- издевательски медленно, на мгновение подарив острое сладкое ощущение заполненности, -- и тут же отстранился. Я застонала, потянулась за ним, попыталась продлить это ощущение, но в таком положении почти не могла шевелиться.
   -- Когда я думаю, что ты так же пахла для кого-то другого, кончала под кем-то другим, хочется каждому из них вырвать горло, -- прохрипел Миробор.
   -- Можно подумать, ты жил затворником, -- я всё-таки нашла в себе силы огрызнуться.
   А пытка близостью и недостижимостью желанной разрядки продолжалась. Всё те же мучительно медленные движения и невозможность что-то изменить...
   -- Тебя, дуру, из головы пытался выкинуть. Каждый раз, когда сбегала. Других трахал, и всё равно тебя на их месте представлял. Девять лет тебя не видел, и всё равно запах помню. Наперечёт каждый шрам помню, каждую родинку, -- хрипло шептал он.
   -- Мир, пожалуйста, -- не выдержав, всхлипнула я.
   -- Пожалуйста -- что? Отпустить? -- зло уточнил он, выходя полностью. Стоило бы ответить "да", но от возбуждения уже темнело в глазах, дыхание сбилось, запах мужчины дурманил голову, и к стыду своему я была готова на что угодно, лишь бы получить желаемое.
   -- Прекрати это и дай мне кончить! Я хочу тебя!
   -- Горячая, страстная... -- выдохнул он, и опять мучительно медленное движение, не дающее разрядки. -- Сколько их было? Скольких ты просила об этом же?! Молчишь? Не помнишь?
   -- Помню, -- бессильно выдохнула я, окончательно смиряясь и понимая, что сейчас, вот прямо сейчас, отвертеться уже не удастся.
   И сейчас я уже почти призналась себе, что бороться попросту не хочу, что готова принять поражение -- окончательное и бесповоротное.
   -- Сколько? Отвечай!
   -- Ни одного, -- прошептала, зажмурившись. Миробор замер, будто окаменел, и несколько бесконечно долгих секунд в тишине комнаты я слышала только его хриплое торопливое дыхание.
   -- Повтори, что ты сказала, -- тихо потребовал он.
   -- Кроме тебя у меня никого не было. Никогда! Доволен?! -- я вновь сорвалась на злое шипение и, не выдержав, задёргалась и забилась, пытаясь вывернуться из-под него. Мужчина резко поднялся, но выпускать меня не собирался: рывком перевернул, опять вжал в постель, зафиксировал руки вверху, над головой, и впился в лицо жадным взглядом.
   -- Никого? -- переспросил неверяще.
   -- Никого, -- зажмурившись, повторила я. -- Пару раз пыталась, но кроме тебя моё тело не реагирует ни на кого. Ни тело, ни... -- пробормотала, но вовремя осеклась, всё-таки не добавив "сердце".
   -- Посмотри на меня, -- не просьба, приказ. Я послушалась. Не могла не послушаться, потому что уже сдалась. Не сейчас, раньше, когда увидела его на улице. Или даже когда въехала в этот город... -- Моя. Только моя! -- выдохнул почти беззвучно и не дал ответить, закрыл рот поцелуем -- глубоким, властным, но неожиданно нежным. Одновременно с этим вошёл, заполняя собой, заставляя чувствовать себя завершённой, законченной. Моё тело было создано для этого мужчины, я сама была -- для него, но именно сейчас это уже не пугало.
   Мне хватило всего нескольких размеренных толчков, чтобы достичь разрядки и выгнуться дугой, изо всех сил обхватить мужчину ногами, пытаясь прижаться ещё крепче, со стоном выдохнуть его имя. Мир на несколько секунд замер, позволяя мне испить наслаждение до последней капли, а потом вновь начал двигаться, быстрее и быстрее, и поутихшее желание вспыхнуло с новой силой. Я цеплялась за покрытые капельками пота плечи, ритмично приподнималась ему навстречу, всхлипывала, кусала губы и уже не пыталась сдерживать стоны. Поначалу Миробор ещё пытался быть осторожным, но вскоре потерял терпение и начал двигаться сильно и резко, раз за разом вбивая меня в простыни.
   В этот раз пика мы достигли почти одновременно и замерли, отрывисто дыша и пытаясь вспомнить, в каком мире находимся.
   Несколько мгновений я ощущала на себе тяжесть мужского тела, потом Мир приподнялся, отстраняясь, но тут же потянул за собой. Устроился полулёжа, откинувшись на спинку кровати, и уложил меня у себя на груди. Сил сопротивляться не было вовсе, я чувствовала себя тряпичной куклой. Уткнулась носом в его шею, закрыла глаза и в очередной раз с удивлением поняла, что собственное поражение совсем не расстраивает. С наслаждением втянула знакомый, родной запах, и этот вдох отдался теплом где-то в груди.
   -- Глупая Белка, -- проворчал Мир, одной рукой прижимая меня к себе, а второй теребя пряди волос. Я не видела, но знала, что он набирает их в горсть, протягивает между пальцами, порой подносит к лицу, касаясь губами и принюхиваясь. Ему всегда нравились мои волосы.
   -- Сам дурак, -- пробормотала я из духа противоречия.
   -- Да, дурак, -- неожиданно согласился он. -- Дурак, что позволял тебе убегать. Всё ждал, как дурак, надеялся, когда же ты набегаешься и вернёшься ко мне. Надо было...
   -- Запереть на волчий манер, да? -- раздражённо поинтересовалась я.
   -- Ребёнка тебе сделать, сама бы никуда не ушла, -- тихо проворчал он, крепко прижал к себе обеими руками. -- Был бы уже взрослый, а у меня, может, седины было не столько.
   -- Причём здесь твоя седина? -- пробормотала я растерянно.
   -- А как ты думаешь, легко ждать, не получая ни единой весточки и догадываясь, всё ли с тобой хорошо, из чужих писем? -- рвано вздохнул он. А я до боли закусила губу и зажмурилась, пытаясь сдержать подступившие слёзы. Не обиды -- стыда. -- Нет уж, довольно. Сегодня же пойдём к князю, пусть он тебя отпускает, навоевалась.
   -- Зачем к князю? У меня контракт уже кончился, -- тихо пробормотала, сама удивляясь, что решилась это сказать.
   -- Тем лучше. Тогда сразу в храм.
   -- А меня спросить? -- со вздохом уточнила я.
   -- Больше я тебя спрашивать не буду, -- раздражённо огрызнулся он. -- Твои "я пока не готова к такому шагу" меня Длиннохвостой в мешок сведут, хватит. Считала, что я на тебя давлю? Так вот теперь действительно надавлю, хоть поймёшь, в чём разница. В самом деле привяжу к кровати, подожду, пока зелье выветрится, и каждую ночь буду на практике показывать, откуда берутся дети, пока не родишь мне сына.
   -- Прямо так, привязанная рожу? -- не удержавшись, я тихонько захихикала, а Мир напряжённо замер.
   -- Что я слышу? -- тихо пробормотал он, приподнял моё лицо за подбородок и заглянул в глаза. -- Никакого возмущения? Никаких претензий? -- подозрительно уточнил, вопросительно вскинув бровь.
   -- Прости меня, пожалуйста, если можешь, -- выдохнула я, прикрыв глаза. Смотреть на него было слишком стыдно. -- Я... в самом деле редкая дура. Просто... Ты ко мне тогда так отнёсся -- тепло, снисходительно-покровительственно, ещё и прятал ото всех, будто стеснялся, и мне стало до слёз обидно. Действительно, ты живая легенда, а я что? Пигалица бестолковая. Хотелось тоже чего-то добиться, тоже что-то значить, чтобы ты взглянул на меня с уважением.
   -- И как? -- с непонятным выражением уточнил он.
   -- Добилась, -- ответила мрачно и после небольшой паузы продолжила. -- Вот только почему-то от этого совсем не радостно. Тоскливо. Бок ноет, в груди пусто... Я думала, возвращаться мне не к кому. Думала, ты уже женился давно.
   -- На ком?
   -- Мало ли женщин, -- неопределённо отмахнулась я. -- Почему ты меня дождался?
   -- Потому что люблю именно тебя, -- неожиданно спокойно и уверенно проговорил мужчина, а я вскинула на него недоверчивый взгляд. -- Девчонкой любил. И потом, когда по всей стране носилась, любил. Из шкуры вон лез, чтобы ваш отряд мне под командование отдали, чтобы поближе быть. Потому и прятал ото всех -- чтобы никто о тебе дурного не говорил.
   -- Но почему ты не говорил этого раньше?! -- выдохнула потрясённо.
   -- А ты бы меня услышала? Ну, не плачь, дурёха, сейчас ещё больше люблю!
   Он вновь подвинулся и уложил меня спиной на кровать. Наваливаться не стал, опёрся на локоть, принялся покрывать лицо лёгкими поцелуями, гладить -- осторожно, невесомо. Грубые заскорузлые пальцы с вечными оружейными мозолями были удивительно нежными и чуткими. А я с наслаждением касалась в ответ, ласкала плечи и руки, грудь, наперечёт вспоминая каждый рубец на коже, ерошила короткие волосы, пыталась губами поймать его губы, тоже целовала лицо -- подбородок, нос, щёки, шершавую широкую борозду шрама. И раз за разом просила прощения -- за своё упрямство и гордость, за глупость, за каждый его седой волос и каждую упущенную минуту.
   В этот раз мы любили друг друга с осознанной сладкой неторопливостью, стремясь прочувствовать каждую секунду, каждое прикосновение, каждый вздох. Глаза в глаза, ладонь к ладони, сердце к сердцу. Нам не нужен был храм, боги сейчас скрепляли нас узами брака. Внутри, в душе, а всё остальное -- пустая формальность...
   -- Пойдём отсюда, -- когда страсть улеглась, тихо проговорил Миробор, поднимаясь и увлекая меня за собой. -- Не хочу наслаждаться тобой в чужой кровати.
   -- Куда пойдём? -- осторожно уточнила я, хотя об ответе догадывалась.
   -- Домой.
   -- К тебе?
   -- К нам, -- возразил он, и от этого ответа стало одновременно тревожно и радостно.
   -- А как ты здесь вообще оказался? -- поинтересовалась я, торопливо одеваясь.
   -- Не знаю, -- со вздохом отозвался мужчина. -- Почувствовал что-то, наверное. Понесло прогуляться по городу, забрёл в переулок, а тут этот дурень со своим жеребцом и телегой. Чудом успел мальчишку из-под копыт вырвать и скотину эту унять, возницу прибил бы, не будь он сам пацаном совсем. А потом... знаешь, как будто окликнули по имени. Тебя увидел, сначала решил -- совсем умом тронулся, мерещится. Бель, не убегай больше, -- веско проговорил он, привлекая меня в объятья и заглядывая в лицо.
   -- Я больше не буду, обещаю, -- умиротворённо ответила я, обнимая его в ответ и устраивая голову на плече. Несколько мгновений мы так постояли, не шевелясь, а потом я тихонько добавила: -- Мир, а я не пила зелья. Давно уже. И... пока, думаю, не стоит.
   Он понял меня правильно, крепко сжал -- а я наконец поняла, почему в сердце совсем недавно царила пустота. Потому что его не было рядом.
   Мой Мир. Мой мужчина. Мой первый и -- единственный мужчина. Он вернулся с войны, когда мне было шестнадцать, старше на двадцать лет, за которые успел повидать многое и многое потерять. Я влюбилась с первого взгляда, как умеют, наверное, только вот такие юные порывистые особы. До тех пор меня не очень-то волновали мальчики, гораздо интереснее были тренировки с клинками, а он... жил по соседству и почему-то тоже обратил на меня внимание. Не знаю, почему, но не думаю, что мой восторг ему как-то льстил, таких было много.
   Первое время я плавала в сладком тумане его желания и, как я сейчас понимала, нежности. Наверное, я олицетворяла для него тогда продолжение жизни как таковой -- юная, горячая, полная энергии и устремлений. Потом в эту сказку начала вплетаться горечь. В ласке мне чудилась снисходительность, в объятьях -- опека, и тогда я ушла от него впервые.
   Если подумать, я вообще потратила всё прошедшее с тех пор время на попытки от него уйти. Или не от него, а от себя? От собственной, как мне всё это время казалось, унизительной готовности подчиниться его воле. От желания мурлыкать, свернувшись под его рукой. От нежелания видеть рядом с собой кого-то другого. От своей любви, что прочно укоренилась в сердце ещё тогда, в юности, и все эти годы упрямо жила, не желая сдаваться и покидать нагретое место.
   Говорят, что кошки ветрены и не умеют хранить верность. Может, тот, кто так говорит, просто никогда не видел по-настоящему любящих кошек?


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"