Боги глубокого космоса
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
 | Они - те, о ком не вспоминают, пока всё хорошо. Но когда хрупкая человеческая жизнь повисает на волоске над бездной космического пространства, запертая в скорлупке гибнущего корабля, именно к ним взывают те, кто мечтает выжить.
Служба Безопасности Гражданской Космонавтики, наследники и преемники старинной службы спасения.
Они - боги глубокого космоса.
Когда корабль БГК "Гордая дева" наткнулся на терпящий бедствие корабль альдарцев, - тех, кого в древних мифах называли демонами, и тех, с кем совсем недавно воевали, - никто в небольшом экипаже не сомневался ни секунды. Семеро выживших демонов подняты на борт "Гордой девы". Чем это грозит людям? Разумеется, неприятностями.
Но даже боги имеют право на счастье. Осталось только его спасти!
З.Ы. Завершено 23.05.2015. |
|
Ильтурия
Плохо быть маленькой и слабой. Нет, когда ты ребёнок -- это здорово и естественно, а когда по документам ты уже взрослая сложившаяся личность, но выглядишь как щуплый нескладный подросток, это ужасно. А если при этом ты ещё и во всех остальных отношениях -- неудачный экземпляр, то жизнь превращается в кошмар.
Я позор семьи. Дома мне никто и никогда этого не говорил, они меня любят; но помимо них полно доброхотов. И в школе, и в училище, и на работе, да вообще везде. Конечно, как же иначе -- дочка таких родителей, потомок такого рода, и вдруг такое ничтожество. Дело даже не во внешности, Сантар с ней, главная моя проблема -- голова. Бесполезная и, как утверждает большинство окружающих, совершенно пустая, нездоровая и приделанная не тем концом.
Из меня не получился пилот, не получился стрелок, не получился медик и даже приличный инженер. Я с горем пополам выучилась на архитектора, еле-еле нашла хоть какую-то работу и последние годы занималась тем, что проверяла расчёты и подчищала чужие чертежи. То есть, мне даже самостоятельные проекты не доверяли, потому что их результаты выводили окружающих из себя.
А я всего лишь люблю рисовать. Особенно люблю рисовать пейзажи и животных, совсем немного -- портреты, но по художественному направлению идти даже не пыталась. Меня бы просто не взяли, потому что единственное, чего я не умею рисовать, это -- батальные сцены. То есть, то, что составляет всю нашу культуру и все наши обычаи.
Да. Вот в этом мой главный позор и весь кошмар моего положения. Я не люблю воевать, не умею постоять за себя и не хочу строить военные корабли и орбитальные крепости. Ещё у меня нет совсем никакого Дара: ни Мертвителя, ни Искателя, ни Охотника, ни Искусителя, ни даже Защитника. Хуже того, я имею наглость восхищаться нашими извечными, что называется -- естественными врагами, людьми. Правда, мне всегда хватало ума делать это молча, втихаря, потому что если бы об этом узнали... не дожила бы я до сегодняшнего дня.
Промучилась дома я до двадцати пяти полных оборотов, и наконец поняла, что совершенно не хочу вот так влачить своё существование до самой смерти. Долго думала над выходом из положения, и пришла к единственному выводу: надо бежать. Вернее, не то чтобы бежать, - беглецов ищут и преследуют, - а просто убираться подальше, и там начинать жизнь с чистого листа.
Мечта у меня была очень смелая: полететь аж на самую Землю, в самое средоточие человеческой цивилизации, и поступить в Художественную Академию. Благо, у нас сейчас с Коалицией хотя бы по документам был мир, и у меня имелся шанс туда добраться. Что касается поступления, с этим было довольно просто. Я участвовала в некоторых конкурсах, связывалась с педагогами (инкогнито, разумеется), и все они в один голос твердили, что примут меня даже без экзаменов, лишь бы прилетала.
К отъезду я готовилась долго и обстоятельно; благо, человеческий язык начала учить ещё до того, как в моей голове созрела эта смелая идея. Копила деньги, прикидывала маршрут, оббивала пороги инстанций, чтобы получить визу. Последнее в моём плане было самым слабым местом: могли и не выпустить, могли и не впустить!
Но, однако, здесь бесполезность и хлипкость сыграла мне на руку. Потому что наши точно знали, что узнать от меня что-то полезное Коалиция в целом и люди в частности не смогут, потому что я ничего не знаю, а люди... наверное, надеялись использовать щуплую и несолидную меня в качестве источника информации.
В любом случае, вся волокита в конце концов осталась позади, впереди маячила долгая дорога на перекладных и неизвестность. Но на мой вкус любая неизвестность была лучше того, что я оставляла позади. Нельзя всю жизнь прятаться за широкими плечами отца и именем матери, надо хоть что-то сделать самостоятельно. Пусть глупость, но только не сидеть на месте, жалея себя.
Этот корабль должен был донести меня до приграничных территорий, а именно -- до крупной торговой базы на окраинах наших владений. Регулярного сообщения с Коалицией не было, но всякие частные торговцы туда-сюда прыгали: это было выгодно всем, что бы там ни говорили наши правители. И я надеялась найти попутку если не до самой Земли, то хотя бы до какой-нибудь населённой планеты, откуда туда ходил пассажирский транспорт.
Из своей каюты я старалась лишний раз не выходить, чтобы не попадаться на глаза другим пассажирам и, главное, команде крейсера. Я на Альдаре наелась презрения и отвращения, а как на меня будет смотреть наша элита элит, представители космовойск, даже думать не хотелось.
Казалось бы, я давно должна была к этому отношению привыкнуть: оно преследовало меня уже оборотов десять, если не больше. Но каждый раз было невероятно обидно.
В общем, чтобы избежать ненужных разочарований и проблем, я предпочитала не высовываться. Благо, еду доставляли прямо в каюту, и места здесь для некрупной меня было более чем достаточно.
Я сидела на кровати и читала, когда корабль вдруг странно вздрогнул, будто поёжился, и по стенам пробежал напряжённый низкий звук, похожий на стон. Я испуганно вскинулась, сунула ноги в туфли и, не выпуская из рук планшет, шагнула к двери, чтобы выглянуть в коридор и выяснить, что случилось. Но не успела; вообще ничего не успела.
Тело скрутила болезненная судорога, швыряя меня на пол. Кажется, я обо что-то ударилась при падении, но не обратила на это внимания. То, что происходило с моим телом, было ничтожно и второстепенно по сравнению с тем, что происходило с головой и душой, о наличии у нас которой люди так активно спорят.
Что-то безжалостное, бесстрастное, мощное и огромное буквально выворачивало меня наизнанку. Перетряхивало, внимательно разглядывало, не пропуская ни единой складочки, ни единого потаённого уголка. Все ощущения, все воспоминания, все мысли и эмоции были выдернуты со своих мест, разложены на лабораторном столе и подробно изучены под микроскопом. Это было очень, очень больно и чем-то неуловимо похоже на разрушительный Дар Мертвителей, но несравнимо более могущественно.
А потом неведомый "кто-то" отбросил меня как надоевшую игрушку, и сознание окунулось в блаженную тьму. Забытья или смерти, - в тот момент мне было неважно.
Нил.
Трудно быть богом.
Не знаю, кто и когда сказал эти слова первый, это было давно. К нам фраза пришла из книжки писателя, жившего три века назад. Книжка была про другое, к нам не имела никакого отношения, но фраза давно уже стала девизом всей службы.
Служба БГК, или служба Безопасности Гражданской Космонавтики, уже много лет, едва ли не со дня своего основания, в народе носит другое название. Мы -- Боги Глубокого Космоса. Те, о ком не помнят, пока всё хорошо, и к кому взывают, когда жизнь повисает на волоске. "Спасите наши души", - древний призыв и почти заклинание разносится в равнодушной и пустой межзвёздной темноте, и на призыв приходим мы. И спасаем. Годами не видим родных и близких, подобно тем несчастным верблюдам протискиваемся в игольное ушко, часто выслушиваем ругательства и почти никогда -- благодарности, рискуем и гибнем сами, но всё равно -- спасаем. У богов такая работа.
Собачья, честно говоря, работа.
Подобные философские мысли блуждали в моей голове, не отвлекая от важного дела. Невообразимо скрючившись и раскорячившись, я полулежал, полувисел на страховке в техканале и ковырялся в корабельных мозгах. Настроение, несмотря на общую бестолковость и даже почти безнадёжность положения, было невозмутимо-благодушным.
А ведь я ему говорил, что именно этим всё закончится! На последнем техобслуживании говорил, что система навигации ни к чёрту, что коротнуть может в любой момент, что тот факт, что она ещё работает, можно считать чудом. Наш Гудвин, один из толковейших "богов" во всей службе, когда речь заходила о корабле и технике, проявлял редкий оптимизм, граничащий порой с натуральным "авосем", что усугублялось уникальной везучестью.
Хотя даже его везение время от времени давало сбои, последствия одного из которых мы (и я -- в частности) сейчас и пытались расхлебать.
Ярослав Гудкин стал Гудвином по самой примитивной причине: из-за опечатки. Даже не столько опечатки, сколько из-за дефектов шрифта и восприятия командира. Лет восемнадцать назад его, ещё зелёного сержанта, окрестил так на награждении начальник сектора.
- Нил! Нил, комету тебе в задницу, ты где шляешься?! - завелась рация на предплечье.
Нил -- это я. Потому что Данила Нилов, то есть других вариантов у меня не было по определению.
Я в ответ высокомерно промолчал. Пусть свою комету себе куда-нибудь засунет, а я к этому месту и так полчаса добирался, порвал форму, весь ободрался и всю пыль собрал по шахтам, и выбираться мне отсюда ещё дольше, потому что спускаться всегда тяжелее. Нашёл, тоже мне, мальчика по вызову.
Через две минуты Гудвин не унялся, не унялся и через пять. Когда рация начала сыпать отборнейшим матом, я, наконец, смирился, что так просто от меня не отстанут, освободил руку, ответил на вызов и выплюнул фонарик.
- Чего тебе? - мрачно поинтересовался я. - Нет, это я с первого раза понял, - перебил я вдохновенную непечатную тираду. - А надо-то что? - в ответ на этот простой вопрос посыпались рекомендации извращённо-сексуального характера. Подумав, решил, что я ещё не настолько одичал без женского общества, чтобы опускаться до подобного, и перебил ругань капитана. - Нет, извини, вы там как-нибудь без меня обойдитесь, я таким не интересуюсь, - сочувственно хмыкнул. Потом, признав, что несколько перегибаю, перешёл на серьёзный лад. - Гудвин, я пытаюсь починить мозги нашего корабля. Задумайся на пару секунд и реши: то, ради чего ты желаешь меня видеть, действительно настолько важнее?
- А на рацию почему не отвечал? - мрачно буркнул командир, остывая.
- Руки заняты, - лаконично ответил я. - Очень заняты, и совсем не тем, о чём ты только что вещал.
- Подойти в рубку можешь?
- Теоретически -- да. Но если ты проследишь мой маячок и посмотришь, где я нахожусь, ты поймёшь, почему я очень не хочу это делать, - хмыкнул я. Повисла пауза.
- Итить твою! - озадаченно пробормотал он. - Ты как туда забрался?
- Честно говоря, с трудом, - признался я. - Вылезать буду также, имей в виду. Так что раньше, чем минут через сорок, я чисто физически не смогу до вас добраться. Что там ещё случилось такого, что тебе срочно понадобилось моё присутствие?
- А долго тебе возиться? - мрачно поинтересовался Гудвин.
- Боюсь сглазить, но вроде оно начало подавать признаки жизни. Здесь я почти всё прозвонил и частью заменил, остальное надо в других местах смотреть. Сейчас окончательно всё проверю, и через час тронусь в обратный путь. Так в чём проблема? - тон Ярослава окончательно перестал мне нравиться. Точно какая-то гадость произошла!
- Чак пытается по расположению звёзд и кофейной гуще определить наше положение в пространстве, но пока безуспешно. Зато рядом нашёлся посторонний корабль в аварийном состоянии, - вздохнул он.
- О как! - высказался я. - И как у них там? Живые есть? На связь выходят? Или хоть какие-нибудь сигналы подают?
- В том-то и дело, - Гудвин опять вздохнул. - Короче, посудина альдарская. Понятно, эти черти никакой помощи никогда не попросят, даже если подыхать будут. При этом раскурочена она - не дай Бог никому, причём очень странно раскурочена. И мы вот сидим и думаем, стоит туда соваться или не стоит. Поэтому и надо, чтобы ты глянул, есть там вообще кто живой?
- Что за посудина-то хоть? - тоскливо пробормотал я, спешно закругляясь.
- Крейсер, кажется; короче, что-то здоровенное. Но если выжившие будут, то немного, он очень сильно пострадал.
- Ладно, Слав, ползу к вам. Если будете голосовать, имей в виду, я по-любому за высадку. Альдарцы или нет, а устав и совесть никто не отменял.
- Да у нас все, в общем-то, за. Только Чак брюзжит, что это плохо кончится, но ты же его знаешь. Всё, отбой, ждём тебя, на всякий случай пакуемся. Шею там не сверни по дороге! - напутствовал меня капитан и отключился.
Напутствие было ценным: жить хотелось очень.
Мысленно помолившись тёмным силам электроники и понадеявшись, что нигде не напортачил, и можно обойтись без проверки, я аккуратно поставил на место щитки обшивки, упаковал весь инструмент и двинулся к выходу, чувствуя себя ленточным червём в кишечнике. Ладно, на крайний случай, место я локализовал, дорогу знаю, уж как-нибудь доползу и во второй раз.
Альдарцев мы не любили. Их в принципе во всей Галактической Коалиции никто не любил; она и создана-то была во многом именно для борьбы с ними. Агрессивных расистов вообще редко любит кто-то, кроме них самих.
Но у людей с этой братией были особые отношения ещё с докосмической эпохи: альдарцы были тем, что в древней мифологии именовалось "демонами". Они как будто сошли со страниц религиозных трактатов или полотен старинных художников: рогатые, хвостатые, с красной кожей и клыками. Копыт, правда, не было, но и того, что имелось в наличии, вполне хватало. И, насколько я знал, в их собственной мифологии присутствовали люди, и тоже имелись какие-то легенды о противостоянии.
Существовала версия, что прежде, до выхода в космос, наши виды имели какие-то иные пути сообщения, вроде мгновенных порталов, но позже то ли что-то изменилось, то ли просто технология была утрачена, и пришлось отрываться от поверхности планеты другим, более примитивным способом.
Альдарцы, прямо скажем, малоприятные субъекты, вполне отвечающие ещё мифологической своей славе. Культ силы, культ оружия, культ боевой ярости. Война -- это всё, и всё -- для войны. Они не помогали упавшим подняться: не можешь встать сам -- слабак, недостойный жить. Последние пять лет у нас с ними был номинальный мир. То есть, кровь они портить продолжали, порой случались мелкие стычки, но по крайней мере крупных военных действий не наблюдалось.
То есть, поменяйся мы сейчас с ними местами, и нас бы не то что не пытались спасти, ещё и добили бы. Но мы -- те, кого прежде называли спасателями, и у нас в уставе и мозгах прописано, что жизнь превыше всего. Превыше расовых и видовых предрассудков, превыше материальных ценностей и религиозных ограничений. И мы просто не имеем права, да и морально неспособны пройти мимо того, кому нужна помощь. Пусть сейчас мы сами не в лучшем положении, но у нас по крайней мере целый корпус, большой запас продовольствия, исправные системы жизнеобеспечения; а для них счёт может идти на секунды.
Рисковать шкурой ради альдарцев -- занятие неблагодарное. Но работа богов неблагодарна по определению.
Учитывая наличие хорошего стимула, из хитросплетения вентиляционно-технических тоннелей я выбрался за восемнадцать минут. И как был, рваный-грязный, с чемоданчиком в руках, потрюхал к рубке.
"Гордая дева" - большой корабль, хотя живого экипажа у нас всего пять человек. Первое время даже жутковато было от этих пустых гулких пространств. Правда, ощущение это прошло после того, как мы эвакуировали целый транспорт, потерпевший крушение. Тогда наша "дева" казалась маленькой и очень тесной, пришлось основательно уплотняться, да и системы ЖО (жизнеобеспечения, то есть) работали на пределе.
Справедливости ради стоит отметить, что не все объёмы были зарезервированы "про запас", много места отводилось под весьма ценное разнообразное оборудование, да плюс ещё наша барышня тащила нас сквозь пространство на двух двигателях внушающей уважение мощности и солидного размера, так же придававшими дополнительного объёма, которые мы ласково называли кхм... грудью. Или буферами. Что поделать, мужской коллектив, а тут хоть и гордая, но -- дева ведь! Единственная, между прочим. В общем, до альдарского крейсера или какого-нибудь лайнера мы здорово не дотягивали, но и бедными родственниками на фоне не выглядели.
Коллектив был в сборе, ждали только меня. Огромный обзорный экран занимал унылый вид на разбавленную крошечными искорками далёких звёзд тьму, которую каждый бэгэшник начинает ненавидеть после двух-трёх выходов, а многие старожилы всерьёз считают разумным и враждебным всему живому организмом. Прямо посередине красовалось огромное тёмное пятно, которое заботливый компьютер очертил красивым белым контуром: не подающий признаков жизни крейсер.
- Ну, что там у тебя? - поднял на меня взгляд Гудвин.
- Пока не знаю, проверить-то я не успел. Чак, пока я буду оглядываться, посмотри, может, хоть что-нибудь заработало, - попросил я, падая в своё кресло и пинком ноги загоняя ящик с инструментами под пульт. И, нацепив шлем, отключился от происходящего в рубке.
Главная польза от меня на этом корабле в том, что я -- сканер. Особенным образом устроенные мозги плюс пара сложных имплантантов в сумме дают богатые возможности взаимодействия с реальностью. Например, я могу, не вставая с кресла, проследить любую цепь корабля и найти обрыв с точностью до полуметра. Или при помощи специального оборудования, встроенного в корабль, осмотреться в окружающем пространстве и найти в нём что-нибудь нужное. Сейчас меня интересовали яркие искорки аур (или биополей, от терминологии суть не меняется) живых существ.
Первой в мозг почти привычно впилась жадная пустота, ощущающаяся холодом на коже. Странная инстинктивная реакция; разум знает, что вакуум не холодный, - он не имеет температуры, потому что в нём нет вещества, обладающего таким свойством, - но тем не менее каждый раз я зябко ёжусь.
Сосредоточившись, я нащупал поблизости пять, -- себя в таком состоянии тоже воспринимаешь со стороны, - знакомых тёплых огоньков. Привычно проверил, насколько мог, "уровень сигнала" товарищей. Обрёл я эту полезную привычку тогда, когда Гудвин подхватил какую-то заразу с непроизносимым названием и едва не склеил ласты, потому что зараза оказалась хитрая, с продолжительным инкубационным периодом. Заметили её только потому, что я случайно сравнил капитана с остальными и удивился, что он значительно "холоднее". Док похмыкал, поцокал языком да загнал Ярослава в анализатор. Ох, матерился он потом!
На борту "Девы" всё оказалось спокойно, и я потянулся через пустоту к тёмной туше, висящей неподалёку.
Общий фон огромного корабля казался чуть теплее, чем у окружающей пустоты. Немного подправив настройки, сообразил, что это -- ещё не успевшие рассеяться следы пребывания живых существ и их мёртвые тела, много тел. Я принялся за поиски участков, отличающихся от общего фона. Надеясь найти как можно больше, всегда с содроганием ждёшь, что не будет никого.
Но нам -- и тем, кто находился сейчас в останках альдурского крейсера, - повезло. Выжившие были.
- Семь человек, - доложил я, чуть изменяя собственное восприятие и накладывая ощущения на сетку пространства. - Один просто без сознания, один без сознания с незначительными повреждениями, пятеро буквально на грани. Сейчас прикину маршруты следования, - возникшая перед глазами рваная паутина переходов чужого незнакомого корабля спровоцировала головную боль из-за резко возросшей нагрузки на разум и повышенное слезотечение. И если боль терпеть было можно, то второй симптом меня всегда несказанно раздражал: уж очень сбивал концентрацию.
- Ясно, - за моей спиной прозвучал голос Гудвина. - Все в разных местах, время дорого, выходим полным составом. Нил, бери себе самого лёгкого и отслеживай состояние всех по ходу. Ты как, в тонусе, сможешь?
- Да, смогу, конечно. Один раз переутомился, ты мне это до конца жизни припоминать будешь, - поморщился я. В таком пограничном состоянии восприятия голоса, включая мой собственный, звучали очень странно, где-то глубоко внизу и позади, гулко и раскатисто. И -- да, это тоже отвлекало.
- Я что вспомнил, - подал голос док. - У этих чертей есть что-нибудь вроде чёрного ящика? А то как бы они нас же не обвинили в том, что мы их крейсер бабахнули.
- Здравая мысль, - согласился капитан. - Филармония, что скажешь?
Филармония, коротко Фил, -- это Филимонов Егор, наш пилот. Прозвище к нему приклеилось тоже очень давно, ещё в нежные годы юношества, за большую и очень верную любовь к музыке. Фил играл на аккордеоне, гитаре, рояле, умел выжать связные звуки из флейты, скрипки, балалайки и губной гармошки. Когда научился -- не знает никто, но умения при нашей работе очень полезные: развлечений в долгих патрулях не так много, и его концерты по заявкам здорово разнообразят жизнь.
- Ящика нет, но можно попробовать прихватить бортовой журнал, он должен быть в рубке. Нил, глянь, есть он там и в каком состоянии?
- А где эта ваша рубка? - поинтересовался я.
- Вот здесь; там похоже номер четвёртый лежит, - пояснил Фил. Для удобства координации действий спасаемым людям, - в такой ситуации всех для краткости называли людьми, - было принято присваивать порядковые номера по степени относительной тяжести состояния.
Я опять сместил угол зрения, перестраиваясь на информационные потоки, и что-то путанное и яркое в рубке действительно нашлось. Поручиться, что это именно журнал, и он действительно цел, я не мог, но было похоже.
- Вроде что-то такое есть.
- Ладно, хватит болтать. Журнал берём, но только если всё пойдёт более-менее ровно, и не в ущерб основному маршруту, - сообщил Гудвин, поднимаясь с кресла, и мы последовали его примеру. Я провозился дольше всех: отключиться от корабля, одновременно не теряя контакта с пульсирующими тёплыми точками, было не так-то просто. От него в принципе надо отключаться очень осторожно, а то можно и в обморок хлопнуться, но я давно уже привык сдёргивать шлем рывком и пережидать дурноту по дороге к лифту; порой каждая секунда на счету, тут не до комфорта.
В небольшую пластиковую кабину я традиционно запрыгнул последним. Створки за моей спиной с чмокающим звуком сошлись, и капсула рухнула в бездну. То есть, конечно, не в бездну, и совсем даже не рухнула, - перегрузку мы почти не почувствовали, - но мне всегда нравилась эта фраза.
- Фил, на тебе четвёртый и журнал, док -- единица и семёрка, они похоже вместе. Чак -- двойка, Нил -- пятёрка, мой -- тройка. С шестёркой по месту определимся, кто из нас будет ближе.
- Берите побольше пластырей, - нашёл нужным сообщить я. - Там не стены, а решето.
- Само собой, - согласился Гудвин. - Связь не теряем, долго не молчим. На всякий случай берём по два болвана на каждого.
- Многие альдарцы носят личные жетоны, - вставил ремарку Фил. - Если попадётся чей -- берите, хоть родственникам будет, что похоронить.
- Не возражаю, - кивнул капитан, первым выходя в десантный отсек. - Но это если само попадётся, специально не лезть и не рисковать. Ясно? Рассыпались.
И мы разошлись в стороны. Здесь всё тоже было организовано максимально удобно и под девизом минимизации временных затрат. Широкий коридор, по бокам которого тянулись ряды шлюзов, ведущих к пилотируемым капсулам. Нырнул в шлюз -- вынырнул уже в кресле капсулы, упакованный в ИКВЗ, он же -- индивидуальный костюм высокой защиты. Всё довольно просто, обычный конвейерный принцип: костюм специально для этого делается не монолитным, а сегментным, и оные сегменты автоматика собирает в единую слитную конструкцию уже на конкретном объекте.
Главным недостатком икашек является, конечно, их громоздкость, стоившая жизни не одному и даже не двум бэгэшникам. Мы их за это ласково зовём "саркофагами". Но с этим, увы, остаётся только мириться: либо удобный, либо прочный. То, что есть, - не самый худший компромисс между этими двумя крайностями. А сверхпрочный эластичный комбинезон, прилегающий к телу и защищающий от всех воздействий, начиная от радиации и заканчивая физическими ударами, пока остаётся только в наших мечтах и фантастических фильмах.
Одна радость, за которую нашим снабженцам стоит сказать спасибо: всё полевое снаряжение рассчитано на использование человеком в защите. Никаких мелких деталей, всё функционально и просто.
В этот раз, как почти всегда и бывало, упаковка в саркофаг и шлюпку прошла мимо моего сознания, большая часть ресурсов которого уходила на контроль местности.
Пока мы разговаривали и строили планы в рубке, умница Чак набросал программы для "десантных" автопилотов, оставалось только ткнуть пальцем в нужный пункт и расслабиться.
Чак, он же Чижиков Антон Константинович, - наш навигатор, лоцман и программист в одном флаконе. Профессионал каких поискать, очень скрупулёзный и дотошный, он очень часто переносил эти качества в реальную жизнь, умело сочетая их с хроническим пессимизмом. Один на один я бы его давно уже придушил или сам повесился, потому что Чак - редкостный зануда, но он великолепно компенсировал оптимистичного порой до безалаберности Гудвина, и вообще неплохо вписывался в коллектив. Да у нас, в принципе, весь коллектив отличный сложился; не просто же так мы являемся лучшими оперативниками в секторе!
Являлись. Пока не случилась вот эта лажа с навигацией, и не выскочили мы Бог знает где у чёрта на рогах. Оставалось надеяться, что, раз здесь корабль альдарцев, то это по меньшей мере один из их секторов или из приграничных с ними. И что нас не заметут как шпионов и не предадут полевому суду, заключающемуся на в расстреле на месте без суда и следствия.
Я прилетел к намеченному месту высадки первым, о чём тут же доложил остальным, добавив заодно, что состояние объектов неизменно. Потыкав в нужные кнопки, выпустил наружу сначала болванов (или, по умному, ВЧеРов -- вспомогательных человекообразных роботов-андроидов; у нас вообще любят мудрёные аббревиатуры), потом небольшой грузовой бот (самоходный контейнер сигарообразной формы, в котором было складировано всё нужное оборудование), проверил исправность собственного саркофага и только после этого вышел наружу.
Болваны и бот переливались огоньками, озаряя холодным белым светом мрачную картину чьей-то страшной смерти.
Во время выходов мы об этом не думаем, но в остальное время точно знаем: нет ничего страшнее смерти в пустоте. Любой бой, любая боль, любая болезнь никогда не сравняться с этим ужасом. Везёт тем, кто погибает сразу. Да, может быть, они успевают почувствовать боль, когда пустота вырывает из лёгких последний выдох, и страх, пока темнота ещё не поглотила сознание. Но там всё происходит быстро и порой даже почти не больно. А вот тех, кто задыхается в темноте лишённого доступа воздуха помещения, в горячей спёртой влажности, находить гораздо страшно. Наверное, каждому из нас не раз и не два снился этот сон, -- ощущение замурованности в темноте замкнутого пространства, откуда нет выхода, - и все мы просыпались в холодном поту.
Самое страшное в аварии в космосе, что ты полностью зависишь от кого-то. Если среднестатистический человек оказался заперт заклинившей автоматикой в герметизированной комнате и не имеет при себе скафандра, ему остаётся только надеяться на чудо. На то, что боги услышат отправленный простой и безотказной системой сигнал о помощи, придут и спасут. Единственное, что может сделать этот несчастный, - попытаться уснуть, чтобы расходовать меньше кислорода. Потому что пытаться спастись самостоятельно бесполезно: за надёжной дверью шлюза может встретить голодная жадная пустота, которая с радостью разорвёт попавшую в её лапы жертву.
Вслед за болванами я просочился в дыру в обшивке. Края пролома были вывернуты наружу; то, что здесь взорвалось, явно взорвалось внутри. Идентифицировать оставшиеся обломки не представлялось возможным, да и времени у меня на это не было, но холодный свет то и дело выхватывал их из общей массы покорёженного метала. Это было что-то большое и тяжёлое, разлетевшееся в мелкие клочки, а взрыв имел по-настоящему чудовищную силу. На моей памяти так взрывались только двигатели.
Добравшись до дыры, ведущей в нужный мне коридор, я дал болвану команду раздвинуть покорёженные покрытые инеем куски металла, протиснулся внутрь и двинулся вперёд. Несколько раз на моём пути встречались следы более слабых взрывов, попадались останки альдарцев. Машинально отметил, что ни одного целого тела мне так и не встретилось. В одном месте всё вовсе выглядело так, как будто взорвалось не нечто вроде осколочной гранаты, а сам демон.
- Чёрт знает что, - проворчал док, повторяя мои мысли. - Они заглатывали взведённые гранаты?!
- Похоже на то, - мрачно отозвался Гудвин. - Что же у них тут произошло?
- Не знаю, и, честно говоря, даже знать не хочу! - недовольно ответил ему Чак.
Я тем временем дошёл до закрытого шлюза, за которым, если верить моим ощущениям, должно было находиться завоздушенное пространство. Подманив поближе бот, извлёк резак и принялся снимать первую дверь.
Технология проникновения в герметизированные помещения проста и давно отработана. Нет никакого смысла в спасательной операции, если сам спасатель устраивает во вскрываемом отсеке разгерметизацию, впуская внутрь вездесущую пустоту. Для того и придумали такую простую и удобную штуку, как "мембранный колпак" или, по-простому, "пластырь".
Со шлюзовыми дверями проще всего. Вскрывается внешняя, внутрь заходит человек со всем снаряжением, и устанавливает на месте снятой двери тот самый пластырь -- тонкую прочную эластичную стенку, призванную герметизировать пролом. Потом вскрывается вторая дверь, давление выравнивается, пластырь прогибается наружу, но -- держит. И -- вуаля! - мы в кислородной атмосфере, спасаемого можно упаковывать.
Поэтому "боги" очень любят шлюзы и достаточно узкие коридоры: в просторном зале установить пластырь гораздо труднее.
- Да что за хрень?! - не удержался от возгласа я, замирая на месте.
- Что там у тебя? - встревожился Гудвин.
- Помещение герметизированное, здесь вполне достаточно кислорода для дыхания, и температура удовлетворительная, но опять следы тех же взрывов и ни одного целого тела. Чак, ты, конечно, на редкость зануден, но сейчас я готов с тобой согласиться: мне это не нравится. Потому что я не представляю, что могло подобным образом распотрошить корабль альдарцев, и при этом они никак не сумели среагировать. Очень мне не хочется с этим "нечтом" встречаться.
- Мужики, я вам больше скажу, - подал голос Фил. - Я, наконец, сообразил, что не так с этими дырами в обшивке и почему они так странно-симметрично расположены. Взрывались орудия, и два самых больших пролома как раз на месте основных калибров. Цимус в том, что взрываться в них нечему.
- А в самих альдарцах, стало быть, есть чему? - мрачно уточнил я.
- А я целое тело нашёл, - отстранённо проговорил док. - Ну, как -- целое? По сравнению с остальными. А так у него череп треснул, и внутри -- каша. Уточню, череп треснул изнутри.
- Взрыв мозга! - одновременно с Филармонией и Гудвином высказался я.
- Идиоты, - вздохнул Аристотель. - Хотя действительно похоже на то. Гудвин, можно я этого с собой прихвачу? Может, пойму, что случилось.
- Бери, если мешаться не будет.
- Не будет, он смирный, - поручился за находку док.
Аристотелем звали нашего доктора, причём это для разнообразия было не прозвище. Хлеще приголубить жизнерадостного дока, чем сделали его родители-историки, было невозможно. Якимцев Аристотель Владимирович. Звучит!
- Есть первый выживший, - оборвал всеобщую болтовню я.
Мы не циники, хотя в это порой сложно поверить; на нашей работе циникам не место. Все эти шутки, болтовня, - результат желания заполнить пустоту, отвлечься, не зацикливаться на чужой трагедии. Потому что ходить по мёртвому, погружённому во мрак и невесомость кораблю, наблюдая застывшие в воздухе капельки чужой крови или даже части тел, всегда страшно. А делать это в тишине страшно вдвойне. И тот, кто говорит, что не боится, либо врёт, либо болен.
- Что там? - тут же откликнулся док.
- Молодая женщина, никаких видимых повреждений нет. На лице следы крови; под носом, возле глаз и, кажется, на ушах, - отчитался я, осторожно укладывая находку в транспортировочный кокон и подключая к его системам. Небольшая мутно-белая капсула изготавливалась из того же материала, что и пластырь, только в отличие от него имела ещё и лёгкий каркас, который позволял конструкции сохранять форму, и к которому крепились системы ЖО.
- Симпатичная? - тут же влез Фил.
- Не знаю, у неё всё лицо в крови, - честно ответил я, заканчивая с упаковкой. После этого как будто стало легче дышать: один живой есть. В коконе с ней точно ничего не случится, а дальше -- работа дока. То есть, шансов не выжить у неё практически нет.
Поручив находку заботам болвана, я погрузился в иные слои восприятия. Свет привычно померк перед глазами, зато вокруг раскинулась чёткая картина чужого корабля. Это через пустоту без помощи внешнего оборудования тяжело тянуться, а там, где есть материя, всё проще. Я пробежался по целям, проверяя, все ли по-прежнему живы, потом -- по товарищам.
- Док, замри! - резко скомандовал я.
- Ты чего? - уточнил он, но, как и велели, замер.
- Не трогай ту дверь, там... короче, я не знаю, что это, но лучше обойди. Мне кажется, там активировалась какая-то охранная система, - пояснил я. Понять, что мне не понравилось в двери, к которой в нынешний момент примерялся Аристотель, я не мог. В моём субъективном восприятии это выглядело как кислотно-зелёная паутина, затягивающая проём. Вот такие выверты восприятия: всё, что представляло опасность, виделось мне почему-то зелёным, хотя должно было -- красным.
- А я догадываюсь, что здесь не так, - включился опять-таки Филармония. - Там где-то должны быть тюремные камеры, так что ты со своими двумя поаккуратней, док.
- Ладно, мы их на корабле упакуем в сон, а там видно будет, - отмахнулся тот.
- Нил, глянь, где мне можно обойти? - отвлёк меня Гудвин. - А то боюсь застрять в этой дыре.
- Хм. Сейчас, - кивнул я, хотя кивка никто увидеть не мог, и через несколько секунд доложил. - Там справа, метрах в двухстах, в углу коридора можно вскрыть переборку, как раз в нужный ход попадёшь. Только осторожней, там силовые кабели и они, кажется, под напряжением.
- Понял, спасибо.
- Ладно, значит, шестой номер -- на мне, раз вы все застряли, - кивнул я. - Кажется, я вижу туда проход.
- Давай, только поосторожнее, не перенапрягись, - напутствовал меня док. - А то опять вместе с ними ляжешь.
- Чёрт, заманчивая идея! Хоть отдохну немного, - мечтательно протянул я и двинулся в направлении следующего объекта. - Чак, у тебя там как? - уточнил я, потому что Чижиков в моём нынешнем восприятии представлялся буквально залипшим в какой-то пёстрой паутине, и такой его вид очень не радовал.
- Как всегда, полная задница, - проворчал навигатор. - У меня создаётся впечатление, что Гудвин заранее знает, где самый тяжёлый участок, и пихает туда меня. Тут какие-то завалы, пытаемся просочиться. Нил, надеюсь, если что -- ты меня найдёшь.
- После всего, что между нами было? Да я голову положу, но не брошу! - патетично заявил я, в ответ на что Чак только недовольно фыркнул.
История нашего "братания" была забавная и случилась на первом году моей "божественной" службы. То есть, это сейчас она казалась забавной, когда хорошо закончилась, а тогда было не до смеха. Тогда мы с ним конкретно застряли вдвоём в коротком тупичке, с неисправной связью и в повреждённых икашках (хорошо, вообще выжили и успели замуроваться в той норе, уж больно основательно и близко рванул маневровый двигатель) и провели едва не в обнимку часа четыре, пока до нас докопался док. И действительно почти сроднились. Несмотря на то, что я по-прежнему считаю его занудой, а он меня -- раздолбаем.
- С ума сойти, - выдал Аристотель, когда я уже почти добрался до шестёрки, Филармония упаковал свою находку и пытался снять бортжурнал, Чак долез до середины завала, а Гудвин вскрывал последнюю стенку, отделявшую его от объекта. - Фил, ты точно уверен, что это камеры? Тут вообще-то женщина с ребёнком, молоденькая совсем, и ребёнку похоже года нет. Кстати, без сознания и каких-либо повреждений именно ребёнок, и, что характерно, тоже девочка.
- Во-первых, молодые женщины с детьми даже у нас иногда нарушают закон, - отозвался вместо пилота командир. - А, во-вторых, разбираться будем дома.
Тем временем я всё-таки пробрался к шестёрке и оглядел место её пребывания. Это явно была обыкновенная пассажирская каюта, тогда как предыдущий номер парил прямо посреди коридора. Номером шестым оказалась девочка-подросток, по виду лет четырнадцати. Сжавшись в комочек, она плавала в невесомости, крепко прижимая к себе компьютер.
- Что за молодёжь пошла! - проворчал я, расправляя кокон. - Живут в сети, даже под угрозой смерти не хотят со своими электронными игрушками расставаться!
- Кхе-кхе, - отозвался Фил, изображая старческий кашель. - Вот в наши-то времена!
Но меня опять отвлекли от пустопорожней болтовни. В тот момент, когда я попытался разогнуть девочку, чтобы аккуратно уложить её в защитную капсулу, она вдруг очнулась и в панике забилась, что-то голося.
- Ну, тихо, тихо, маленькая, - активировав внешнее переговорное устройство, увещевал я. - Не бойся, красавица, всё будет хорошо, я свой, я тебе помогу. Ну, успокойся, хорошая моя, ты же храбрая! Таким красивым девочкам нельзя так кричать, от этого морщины появляются.
На особый полезный эффект слов я не рассчитывал: во-первых, она явно была в неконтролируемой истерике и страшно напугана (напугаешься тут!), а, во-вторых, язык-то наш она всё равно не понимала. Применять силу в этой ситуации было чревато: можно просто не рассчитать, у икашки мышечные усилители будь здоров. Поэтому я, болтая и по возможности аккуратно фиксируя альдарку в пространстве одной рукой, второй тыкал в кнопки аптечки на боте, выбирая нужный транквилизатор. У нас в арсенале имелись разные, рассчитанные на все известные разумные виды и на некоторые не очень разумные. В принципе, ей бы и человеческие вполне подошли, - генотип у нас удивительно близкий, даже родственный, - но рисковать не хотелось.
Неожиданно стандартный набор утешительных слов подошёл: она действительно затихла. Только теперь, вместо того, чтобы выдираться, альдарка, оглядевшись, в ужасе вцепилась в меня. Руками обхватила за шею, ногами, - насколько хватило, - за пояс, и обвила хвостом мою руку, в которой был зажат "шприц-тюбик", лишая возможности без рывков и применения силы ввести успокоительное.
Ну, и как мне теперь её от себя отдирать?
- Красавица, я тебя обязательно на руках поношу, но -- потом, хорошо? - спросил я. И -- о, чудо! - она кивнула, хотя выпускать меня всё равно не спешила. - Ты понимаешь наш язык? - удивился я. Она вновь кивнула. - Ваш корабль погиб, его надо покинуть как можно скорее. Меня зовут Нил, я пришёл, чтобы забрать тебя отсюда в безопасное место. Но для этого надо успокоиться, и позволить мне уложить тебя в кокон, хорошо? Нам придётся выйти в открытый космос, а скафандра у тебя нет, - пояснил я. - Это совсем не страшно, ты уснёшь, а проснёшься уже в безопасном месте. Как тебя зовут?
- Иля... Ильтурия, - тихонько пискнула она.
- Илечка, выпусти меня, пожалуйста, хорошо? - ласково попросил я. - Вот и умница, ага. И хвост тоже, да. Может, у тебя какие-нибудь документы есть, или что-нибудь ещё, что тебе очень дорого? - решил проявить снисхождение я. Конечно, не по инструкции, и вещи мы обычно не спасаем, потому что не до того, но раз она очнулась и взяла себя в руки, можно немного побыть добрым. В ответ на мои слова ребёнок вцепился в свой компьютер, глядя на меня большими испуганными глазами с вытянувшимися от яркого света в щёлочки зрачками. Смотрелось, честно говоря, жутковато. - Ладно, бери свою игрушку, дитя галанета, - вздохнул я. - Залезай вот сюда. Аккуратно, держись за меня... Вот, умница. Всё, спи, скоро увидимся, - я ободряюще улыбнулся и активировал систему ЖО, мгновенно усыпившую номер шестой. Шлемы у наших костюмов специально для таких случаев делают прозрачными: чтобы не пугать ещё сильнее и без того напуганных спасаемых.
- Уф! - шумно вздохнул я, герметизировав кокон. - Номер шесть есть, я пошёл обратно.
- Везёт тебе на припадочных барышень, - хихикнул док. Они всю мою болтовню, разумеется, слышали по общей связи. А я слышал, как они тихонько переговариваются между собой.
- Была бы барышня, а тут ребёнок, - хмыкнул я. Хотя поспорить было сложно: почему-то подобные экземпляры чаще всего доставались именно мне. - Ей лет четырнадцать от силы, а учитывая акселерацию -- может, и все двенадцать.
И я двинулся в путь, сопровождаемый оборудованием и бесценной ношей, продолжая поглядывать за товарищами. К счастью, в этот раз весь выход прошёл без сучка и задоринки: всех спасли и сами никуда не вляпались, и это был повод для хорошего настроения.
К некоторому нашему удивлению все выжившие оказались женщинами. Со статистической точки зрения это было неожиданно, с практической -- совершенно непонятно. Почему именно женщины? Почему так мало?
Ильтурия
Из забытья меня вывели чьи-то прикосновения. Причём даже не столько они сами, сколько попытка вырвать из моих стиснутых пальцев планшет. Я открыла глаза, пытаясь понять, что происходит, - и завизжала. Что-то огромное гуманоидного вида пыталось затолкать меня в мешок. Надо ли говорить, что мне это не понравилось!
Я задёргалась, забилась, - а оно вдруг заговорило со мной, чем напугало ещё больше. Причём заговорило на человеческом языке, а не на чём-то непонятном, на чём должны общаться неопознанные гуманоиды, и даже не на моём родном, на котором могла разговаривать галлюцинация.
Как ни смешно, в чувство меня привел его ласковый тон и обращение "красавица". Я настолько удивилась, что перестала барахтаться. Он так странно пошутил, или действительно сказал то, что думает?
А потом я огляделась по сторонам, осознала своё положение в пространстве, вспомнила, что было до этого, и испугалась окончательно.
Вокруг было темно, чудовищно тихо, а ещё мы находились в невесомости. В дверном проёме плясали жуткие тени, вокруг меня плавали какие-то вещи, включая одеяло и что-то из одежды. Монументальная фигура человека в защитном костюме, неподвижно стоящего на полу, показалась самым надёжным и вообще единственным якорем. И я, прекратив сопротивление, наоборот, вцепилась в него всеми конечностями, чтобы только не оставил меня здесь и не пытался запихнуть в жуткий непрозрачный кокон.
Понятное дело, это была самая настоящая паника. Но думать почему-то было очень тяжело, и даже почти больно. Если какие-то примитивные и несерьёзные мысли ещё просачивались в голову, то попытки проанализировать ситуацию ничем не заканчивались. Вернее, нет, не совсем; я их даже не могла предпринять, этих попыток. Мне было страшно, очень хотелось, чтобы всё закончилось, и больше никаких мыслей и желаний не было. Зато был этот огромный сильный человек, называвший меня всякими ласковыми именами, в голосе которого сквозило беспокойство и сочувствие, не хвататься за которого в сложившихся обстоятельствах было решительно невозможно.
Более того, вцепившись в него всеми пятью конечностями, я сумела его рассмотреть и обнаружить, что человек довольно молодой и очень симпатичный, хотя и непривычный; ну, не бывает у нас блондинов. Он был светловолосый, светлокожий, с очень тёплыми серыми глазами, правильными чертами лица, -- не считая чуть кривоватого носа, видимо, когда-то сломанного. А ещё у него были удивительно красивые чувственные полные губы.
В то, что эти губы мне говорили, я не вслушивалась. Наблюдала за их движениями как зачарованная, купалась в непривычной мягкости и ласке тихого голоса, машинально кивала в ответ на вопросы. Из всей речи я вынесла только два факта: во-первых, что симпатичного человека зовут Нил, а, во-вторых, он пришёл, чтобы меня отсюда забрать. Этим идеальным губам поверила безоговорочно, даже позволила их обладателю аккуратно себя отлепить и уложить в тот самый мешок, минуту назад казавшийся мне ещё более страшным, чем окружающая темнота. Последнее, что я увидела перед тем, как меня окутала темнота, была улыбка мужчины; настолько тёплая, что я буквально почувствовала на коже солнечные лучи.
В следующий раз я проснулась от ощущения голода. Зверского такого, когда можно съесть даже собственный ботинок. Несколько удивилась таким ощущениям: вроде бы, совсем недавно был обед, сколько же я проспала? А потом открыла глаза, огляделась и -- испугалась.
Я лежала на каком-то мягком покрытии внутри полупрозрачной цилиндрической капсулы, в моих мягких домашних штанишках, свободной рубашке и удобных туфельках на низком каблуке. От моих запястий куда-то в стороны расходились проводки, на висках тоже ощущалось нечто инородное. Вскинув руку, я нащупала непонятный гладкий диск, от которого тоже бежали проводки. Я поспешила отклеить странную нашлёпку; она, по счастью, поддалась, как и вторая. Будто именно это было какой-то командой, с тихим шелестом отъехала крышка моей капсулы, и я поспешила сесть, озираясь.
Большое прямоугольное помещение было целиком заставлено такими же капсулами, как моя, их здесь было не меньше нескольких десятков. Соседняя была закрыта, и в ней за мутной пеленой угадывался какой-то силуэт. Ужас несколько отступил: судя по тому, что я не была привязана, и замурована тоже не была, хозяева того места, в котором я оказалась, не враждебны. Хотя как я здесь оказалась, вспомнить не получалось, что не добавляло настроения.
Внимательно осмотревшись, я углядела в дальнем углу что-то, похожее на дверь, а возле неё -- несколько прозрачных шкафов. Сползла со своего ложа и осторожно двинулась в выбранном направлении, разглядывая капсулы. В основном, они были пустые и открытые, а закрытых я насчитала шесть штук, и все они рядочком шли следом за моей.
Возле двери обнаружился высокий постамент с торчащими во все стороны жутковато поблёскивающими металлическими лапами, которые я пугливо обошла. Добравшись до первого шкафа и открыв его, с любопытством заглянула на первую полку. Там высились ряды колбочек и баночек с этикетками, надписанными странными словами, составленными из человеческих букв. Пробежав взглядом несколько, я вдруг споткнулась о знакомое слово, и до меня дошло: сантаров хвост, это же лекарства! И, видимо, место, в котором я оказалась, - нечто вроде лазарета!
На меня тут же навалились воспоминания. Странный гул, выворачивающая наизнанку боль, прорезанная холодным неживым светом фонарей темнота, огромная фигура в защитном скафандре, слова о гибели корабля и чувственные полные губы человека по-имени Нил. Вспомнив собственное поведение, мысли и эмоции, я искренне ужаснулась и устыдилась. Представляю, что он мог обо мне подумать!
Но в этот раз паники не случилось, и эмоции удалось немного отодвинуть на второй план. Что было гораздо интересней и совершенно непонятно, так это причина появления людей на нашем корабле. То, что он погиб в результате какого-то нападения, о котором в воспоминаниях осталась только мысль о боли и пристальном выворачивающем наизнанку взгляде, было очевидно. А вот кто на нас напал, было уже совсем не очевидно; но это меня не слишком волновало, если только сделали это не эти же самые люди. В их причастности я здорово сомневалась: тогда было совсем неясно, зачем они спасли меня. Как-то непохоже было моё нынешнее положение на плен, и не уговаривают пленных так вежливо и ласково; вырубил бы меня этот Нил одним ударом, и утащил.
Размышляя о насущном, я не забывала проглядывать полки. Кушать хотелось ужасно, и я надеялась найти хоть что-нибудь съедобное и не очень вредное вроде витаминов.
Ищущий взгляд уцепился за пузырёк на верхней полке с надписью "глюкоза", и я возликовала. Люблю сладкое! И в моей ситуации это действительно была очень полезная находка.
Придерживаясь за полку, я приподнялась на носочки, пытаясь дотянуться до заветного пузырька, и тут...
- Эй, ты что делаешь?! - это прозвучал от двери возмущённый незнакомый голос.
БД-ДЗЫНЬ! - а это я дёрнулась, качнула на себя полку (почему-то не закреплённую, а лежащую на подставках) и с неё посыпался град пузырёчков.
- Ах ты, пакость мелкая! - рыкнул темноволосый мужчина и двинулся на меня. Высоченный, массивного телосложения -- в общем, типичный воин, только относящийся к другому биологическому виду. Прикинув, что со мной сейчас могут сделать, - хвост оторвут минимум! - я, испуганно пискнув, поднырнула под его локоть и попыталась дать дёру. Далеко, правда, не убежала, налетев почти в проходе на ещё одного человека, машинально поймавшего меня за плечи.
- Здравствуй, Иля, - улыбнулся он. Я замерла, зачарованно разглядывая уже знакомые совершенные губы и, подозреваю, очень глупо улыбаясь в ответ. - Рад, что ты очнулась!
- Держи этого беса-вредителя! - раздался возмущённый голос за спиной.
Опомнившись, я поспешно шмыгнула за спину светловолосого человека Нила. Хотела дёрнуть дальше по коридору, но замешкалась, потому что мой спаситель решил продолжить начатое на погибшем корабле и опять меня защитить: он широко расставил руки, перегораживая проём, и весело проговорил.
- Док, оставь ребёнка в покое, что ты на неё взъелся? - приободрённая появлением неожиданной поддержки, я с любопытством высунулась из-за его плеча, опасливо уцепившись обеими руками за локоть мужчины, а хвостом - за его ногу.
- Ребёнок?! Этот ребёнок мне весь шкаф разгромил! - здоровяк с недовольным видом скрестил руки на груди.
- Положим, не весь, а только одну полку. К тому же, она наверняка случайно. Иля, зачем ты туда полезла? - обернулся ко мне Нил. Без своего костюма он оказался довольно невысоким. В пересчёте на привычные мне габариты -- такой же недоделок, как я: я доставала ему макушкой до подбородка, даже чуть выше, тогда как среднестатистическому демону дышала в подмышку.
- За глюкозой, - честно созналась я. Голос прозвучал пискляво, я откашлялась и продолжила уже более нормальным тоном. - Я открыла, пытаясь найти подсказку и понять, где нахожусь, смотрю -- лекарства. А мне очень хочется кушать...
- Док, ну, ты же не отнимешь у ребёнка конфетку? - рассмеялся мой защитник.
- Хватит скалиться, шакал, - махнул рукой тот, кого называли Доком. - Живи, бес-вредитель. А ты, защитник малолетних хулиганов, иди и корми её, пока я тут порядок наведу и выясню, как остальные.
- Кормить -- это хорошо, я тогда и себя заодно покормлю, - радостно согласился Нил, разворачиваясь на месте. Я разжала руки, чтобы ему не мешаться, и сделала небольшой шажок назад. - Кхм. Давай лучше руку, а то мне так неудобно, - и он, улыбаясь, кивнул на мой хвост, продолжавший обвивать его ногу. Я, несколько смутившись, поспешила отдёрнуть пятую конечность, крепко уцепилась ладонью за протянутую руку и вместе со своим спасителем двинулась по широкому светлому коридору, мысленно недоумевая над собственным поведением.
Человеку по-имени Нил я почему-то безоглядно доверяла. В той степени, в которой прежде, пожалуй, доверяла только родителям. И трусливо пряталась за ним точно также, как пряталась за отцом. Рядом с ним было удивительно тепло и уютно, прямо как дома.
Наверное, причина была в том, что именно он меня спас. А, может, я просто не чувствовала в нём никаких негативных эмоций: ни брезгливости, ни снисхождения, ни раздражения. А ещё у него была удивительно светлая аура, какой я никогда прежде ни у кого не видела, которая манила меня к себе. Хотелось находиться рядом, прикасаться; хотя бы вот так держаться за его руку.
- Как ты себя чувствуешь, малышка? - жизнерадостно поинтересовался он.
- Кроме того, что очень хочется есть, нормально, - я пожала плечами. - Только я не малышка, я выгляжу моложе своих лет, - честно предупредила я.
- Да, извини, - с улыбкой кивнул он. У меня создалось впечатление, что он мне не поверил, но настаивать я не стала. Не хочет верить -- не надо. От того, что он узнает, сколько мне оборотов (я помнила, что наш оборот почти соответствовал аналогичной мере на Земле, называвшейся "год", был лишь немного больше), вряд ли что-то в моей жизни изменится. - Ты не бойся, мы неопасные, тебя тут никто не обидит. Док только на словах грозный, а так -- добрейшей души человек. Ничего бы он тебе не сделал, даже если бы и поймал.
- А как вы оказались на нашем корабле? - задала я один из насущных вопросов, уходя от темы. Я здорово сомневалась, что такой мрачный огромный воин может действительно быть безобидным.
Может, я потому так и прикипела душой к Нилу, что он такой маленький? Практически, родственная душа!
- Пошли спасать выживших, - он пожал плечами. - Мы случайно наткнулись на ваш корабль, обнаружили наличие живых. Не могли же мы вас там бросить!
- Почему? - озадаченно уточнила я.
- Потому что... - он запнулся; кажется, своим простым вопросом я поставила его в тупик. - Потому что это бесчеловечно и неправильно -- бросать кого-то в беде, когда ты можешь помочь. Да и вообще, у нас такая работа, спасать.
- Вы сложные, - задумчиво проговорила я. - Зачем нужно кого-то спасать, прилагая для этого столько усилий? Вы же понятия не имели, кто мы! К тому же, мы всё-таки враждебны друг другу, хотя на бумаге сейчас мир.
- Понимаешь, мы... чёрт, как же объяснить это в двух словах? Когда много времени проводишь в космосе, появляется ощущение, что эта тёмная пустота разумна и враждебна всему живому. Когда на неё смотришь, всякие религиозные и видовые предрассудки теряют смысл, для нас имеет значение только жизнь. Да и исторически сложилось так, что бросать терпящего бедствие -- это преступление. Ещё с докосмической эпохи, с тех кораблей, которые передвигались по воде. Нельзя сказать, что все придерживаются этого правила, подонков во все времена хватало, но мы всё-таки не относимся к их числу. Ладно, довольно о мрачном, сейчас будем ужинать, - он ободряюще улыбнулся и пропустил меня в небольшую уютную гостиную. В воздухе, несмотря на вентиляцию, витали умопомрачительные запахи еды.
Здесь на меня обрушилось ещё одно потрясение. У них была кухня, - обычная такая, почти домашняя, - и возле варочной поверхности хлопотал мужчина. Ростом он был примерно с моего спутника, но значительно массивней; кряжистый такой, с огромными ручищами. Ко входу он стоял спиной, поэтому я могла разглядеть только макушку с коротко стрижеными светло-каштановыми волосами и сияющей блестящей лысиной.
- Вот как вы чуете еду через все переборки, скажи мне? - поинтересовался он, не оборачиваясь.
- Не ворчи, я тебе пассажирку привёл кормиться, - хмыкнул в ответ мой провожатый, усаживая меня на удобный, но весьма потёртый диван, и подошёл к своему товарищу, заглядывая ему через плечо.
- Ну и сажай пассажирку, а сам проваливай, - проворчал кулинар.
- Да сейчас, ага, нашёл идиота, - рассмеялся Нил. Попытался что-то стянуть из-под рук кряжистого, получил по пальцам и отдёрнул ладонь. - Злой ты. А я, между прочим, окончательно наши мозги починил, Чак полную проверку запустил! Меня похвалить надо.
- Это не повод кусочничать, - наставительно изрёк незнакомец с лысиной. - Иди уже, сядь, не нависай, терпеть этого не могу. Или лучше завари чай, хоть какая-то с тебя польза будет!
Мужчины принялись хозяйничать у плиты вдвоём, за чем я наблюдала с искренним недоумением. У нас в космосе вообще никто не утруждает себя готовкой: есть стандартные концентраты, саморазогревающиеся пайки. А уж о том, чтобы мужчина опустился до возни с кастрюлями, я вообще никогда не слышала!
Странные всё-таки эти люди. Я, конечно, изучала их культуру и обычаи, когда собиралась поступать в Художественную Академию, но одно дело читать книжки про искусство и рассматривать работы великих мастеров, а совсем другое -- наблюдать на практике. Я вообще-то живых людей сейчас видела впервые. Так странно было узнавать их обычаи, настолько непохожие на обычаи Альдара, и... чувствовать, что они каким-то странным образом оказываются мне гораздо ближе. Может, в этом моя проблема? И должна я была родиться не демоном, а человеком?
Тот факт, что они спасли нас просто потому, что наткнулись на наш корабль, не укладывался в голове. Не могут же они настолько от нас отличаться! Бросать свои дела, тратить уйму времени на помощь чужакам, которые о ней не просили, может быть -- даже рисковать жизнью?!
Но даже если это было ложью, даже если они действительно подбили нас сами, оставалось ещё два вопроса: зачем такие сложности и каким, собственно, образом они нас уничтожили? Это не было похоже на действие ни одного знакомого мне оружия, это больше походило на силу Мертвителей, только... очень странную, чуждую. Неужели люди такому научились, а это было первое испытание?
Пока я предавалась мрачным раздумьям, мужчины успели накрыть на стол, водрузив на него здоровенную металлическую посудину с ручкой. Нил плюхнулся на диван рядом со мной, пододвинул мне пустую тарелку, ложку и кружку, а незнакомец уселся напротив.
- Налетай, у нас самообслуживание, - с улыбкой сообщил Нил.
- Смотри-ка, правда -- пассажирка, - задумчиво хмыкнул кулинар, с интересом разглядывая меня. Я отвечала ему тем же, не забывая накладывать себе в тарелку побольше еды, представлявшей собой смесь мяса с чем-то непонятным. Лицо мужчины было под стать телосложению: широкое, с глубоко посаженными тёмными глазами, нависающими кустистыми бровями, мясистым широким носом, щелью-ртом с тонкими губами, тяжёлым квадратным подбородком. Этот тип был явно старше Нила, казавшегося моим ровесником. На вскидку я могла дать ему около пятидесяти оборотов.
- Ильтурия, можно Иля, - представилась я.
- Ярослав, коротко -- Слава, - кивнул он.
- О! Гудвин, я тебя люблю! - заявил с порога незнакомый голос, и в гостиную вошёл ещё один молодой мужчина. Он был тёмно-рыжий, зеленоглазый и тоже довольно невысокий; хотя, кажется, повыше Нила. - Только мог бы и позвать.
- А что вас звать, вы ж как тараканы, сами всё чуете, - отмахнулся Ярослав. - Ты жрать-то погоди; что Чак насчитал?
- Вот он сейчас придёт, сам у него спросишь. Если коротко -- мы в очень, очень глубокой заднице.
- Филармония, ты бы за речью следил при детях, - проворчал Слава.
- Ой, извини, - покаялся рыжий. - Я тебя не заметил. Смотри-ка, счастливица; очухалась так быстро, аппетит здоровый!
- А почему "Филармония"? - рискнула полюбопытствовать я. - Это же вроде бы не имя.
В ответ на этот мой вопрос мужчины переглянулись и дружно рассмеялись, после чего Нил решил пояснить.
- Это не имя, это прозвище: Филармония, или Фил, а на самом деле его зовут Егором. Я от природы Данила Нилов, и Нил -- тоже скорее прозвище, чем сокращение. Ярослав Гудкин у нас Гудвин; это такой персонаж из старой сказки. Нашего доктора, с которым ты уже успела познакомиться и которого мы называем для краткости доком, зовут Аристотель.
- У нас прозвища даются очень редко, - растерянно хмыкнула я. - Обычно только отличившимся воинам. А у вас всем подряд?
- Они обычно прилипают сами, чаще всего в молодом возрасте, созвучные с фамилией или благодаря забавной истории, и порой они бывают весьма нелестными. Что касается отличившихся воинов, такой у нас один, вон, рядом с тобой сидит, - хмыкнул Ярослав.
- На себя посмотри, - проворчал Нил почему-то с долей обиды и раздражения.
- Я там, значит, работаю, а они тут сидят и жрут! - раздался недовольный голос, и в гостиной появился ещё один человек. Высокий, но какой-то удивительно нескладный, худой и блекло-серый. С узким длинным лицом, острым носом и очень светлыми, почти белыми глазами он производил довольно отталкивающее впечатление; даже светлые волосы, похожие по цвету на ниловы, имели сероватый оттенок, который портил всё впечатление.
- Это Чак, Антон Чижиков, наш навигатор, - последовала ремарка от моего соседа, пока новое лицо устраивалось за столом. На меня указанный бросил короткий безразличный взгляд, и тут же накинулся на еду.
- Чак, скажи уже, что там? Долго нам домой лететь? - напряжённо уточнил Ярослав. Тот пару раз махнул руками, но ответить не сумел: рот был уже набит едой. Тем временем в комнату вошёл уже знакомый мне доктор, и я инстинктивно сжалась на своём месте.
- О! Бес-вредитель проявляет здоровый аппетит? - беззлобно хмыкнул он, окинув нас всех взглядом. - Дело хорошее, - кивнул мужчина и тоже присел к столу.
- Я же говорил, он не опасен, - с улыбкой пояснил мне Нил. - И, собственно, ты можешь лицезреть весь наш экипаж.
- Всего пять человек? - потрясённо уточнила я. - Но корабль вроде большой...
- Корабль большой с расчётом на тех, кого мы спасаем, - пояснил доктор.
- Да тихо вы! - шикнул на нас Ярослав. - Чак, твою мать, сейчас в лоб дам, потом брюхо набьёшь. Где мы?
- Могу ответить в рифму или подробно, тебе как? - вздохнул Чак, с явным сожалением опуская ложку.
- В рифму я тебе настучать могу! - повторил угрозу тот, кого называли Гудвином. - Подробно давай, что там с маршрутом?
- Маршрут будет долгий и очень кривой, - поморщился он. - Нас вынесло за границу обследованных систем, и далеко вынесло.
- Вот же... - буркнул Ярослав. Кажется, хотел добавить какое-то ругательство, но покосился на меня и передумал.
- Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной, - вдруг тихонько пропел доктор.
- Идём дорогой трудной, дорогой непрямой! - поддержал его, улыбаясь от уха до уха, Нил.
- Заветных три желания, - поддержал непонятные хоровые пения Филармония, и дальше они пели уже на три голоса, радостно улыбаясь, обнявшись за плечи и покачиваясь из стороны в сторону. Причём Егор ещё отстукивал на столе свободной ладонью ритм, а Нил пытался пританцовывать, не вставая с дивана. - Исполнит мудрый Гудвин, и Элли возвратится с Тотошкою домой!
- Идиоты, - тяжело вздохнул герой песни, сокрушённо качнув головой. - Вам, пожалуй, всем троим мозгов надо добавить, Страшилы недоделанные! - поморщился мужчина.
- Да ладно тебе, - хмыкнул Нил. - Доползём как-нибудь.
- Учитывая, что единственная альтернатива твоему "доползём" - нырнуть в первую попавшуюся звезду, таки да, - хмыкнул Ярослав. - Док, как остальные пострадавшие?
- Ребёнок в норме, просто спит, и я совершенно не представляю, что с ним делать, когда проснётся. Со взрослыми всё не так радужно; что бы с ними ни случилось, оно здорово подпортило им мозги, а такие вещи долго восстанавливаются. Скажи мне, бес-вредитель, ты-то в курсе, что случилось? - обратился он ко мне. - Ты вообще что-нибудь помнишь?
- Больно было, - пожав плечами, ответила я, не видя смысла что-то скрывать. Если это их оружие, они наверняка знают, как оно действует. - Ну, сначала корабль вздрогнул, потом гул послышался, а потом как будто голову и душу пытались вывернуть наизнанку.
- То есть, ты полагаешь, оно всё-таки било по головам? - мрачно поинтересовался Гудвин.
- Особых вариантов нет, - пожал плечами док. - Только я не представляю, что надо сделать с живым существом, чтобы у него вскипели и взорвались мозги. Я того покойника осмотрел, но яснее не стало.
- Иль, а куда ваш корабль летел, ты в курсе? - обратился ко мне Нил.