Когда он проходил около часа назад по коридору, его ботинки скрипели на всё здание. Каждый шаг хоть и делался им с лёгкостью и изяществом, но давался ему с большим трудом. Ему казалось, что ещё пару шагов и кто-нибудь, идущий навстречу, сделает ему замечание или, того хуже, попросит освободить помещение. А быть изгнанным в такой важный день, ему не хотелось ни при каких обстоятельствах.
Утро началось беспокойно. Кофе, сигарета, парочка песен на МТВ, пока гладил брюки - этот ритуал привычен, но только внешне. Внутри него бился колокол нетерпения, звенел во всём теле сразу, не давая опомниться и понять, откуда его звон начинается - от головы или всё-таки от сердца.
Насвистывая передаваемую по ТВ песенку, он натянул брюки, набросил рубашку и стал ходить кругами по комнате. Круг получался небольшой из-за размеров комнаты, от чего его суета усиливалась, превращалось окончательно во что-то судорожное, болезненное. Важность предстоящего события не давала сосредоточиться ни на чём. Именно по этому, лишь обойдя комнату в четвертый раз, он поймал себя на мысли, что ходит кругами, ничего не делая, хотя собирался, прохаживаясь, застегнуть на рубашке пуговицы. Наконец, справившись с волнением на пару минут, он оделся как нужно.
В голове вертелось что-то вроде: "Отче наш... То есть, на "тройке" до Центра и там через Площадь до памятника... иже еси... То есть, третий этаж, седьмая дверь."
Проходя мимо зеркала, уже возле выхода, он взглянул на себя - хорош, готов, можно смело в путь. Открылась дверь, замерло сердце. Затаив дыхание, он шагнул из квартиры на лестничную площадку. Путешествие началось.
Помнится, ещё первого января все родственники, коих он тем долгим днём видел возле себя, говорили ему, что этот день скоро настанет. День, когда он, наконец, станет полноправным членом общества, гражданином достойным своего великого государства. Он и сам считал последние три месяца чуть ли не каждый день, зачёркивая на календаре. Что это - стать полноценным, настоящим, он, конечно, не понимал до конца. Да и как ему было понять, если сталкиваться с таким ему не приходилось. Нет, у него были, разумеется, друзья, старшие на несколько лет, которые получили заветный документ, олицетворяющий гражданское достоинство. Он разговаривал с ними, расспрашивал, но те лишь щурились вдруг помудревшими глазами и говорили загадками типа: "Это как заново родиться. Вернее, сейчас я только и родился, а до этого дня меня вовсе не было на свете". Он давно слышал мысль о том, что без вещественного, а точнее, медийного доказательства своего бытия, существования, тебя нет. Не смотря на то, что ты можешь разговаривать, носить яркие одежды и даже бить окружающих тебя людей больно и убедительно, всё равно тебе не верят. Звуки, которые ты издаёшь, одежда, которую носишь, и даже боль, которую причиняешь, ровным счётом ничего не доказывают пока у тебя нет какой-нибудь медиа-вещи, типа фотографии или регистрации на сайте в сети Интернет. Обученный родителями играть по правилам, он рано завёл себе аккаунт сразу в нескольких социальных сетях и зачем-то зарегистрировался под десятью различными логинами на сайте электронной почты. Кроме того, на каждое событие его пока ещё короткой жизни имелись фотографии, которые, в отличие от его ощущений и слов, неоспоримо доказывают и ему и окружающим, что то или иное событие с ним всё-таки случилось.
Когда начался июль, он уже не мог сдерживать дрожь в руках, до того переживал предстоящее приключение. Репетиции перед зеркалом, фантазии перед сном и не только о том, как и где это будет происходить, не помогали - в руках невозможно было удержать мелкие предметы.
Немного помогала музыка, сигареты и кофе. Правда, последнее периодически заменялось пивом. Эффект был плачевный от всего - переход в зазеркалье с последующим навёрствованием меланхолии. То есть, если после удачливого часа с кофе и сигаретой, ему удавалось расслабиться и забыть о поглотившей его тревоге, то в следующие четыре часа на него наваливалась такая чёрная хандра, что мысли о петле невольно заполняли собой всё его психическое пространство. А если дело шло ко сну, то это значило только одно - добро пожаловать, самые мерзкие кошмары. Кошмары, кстати, участились, когда подошли последние два дня. При этом, в дневное время какие-либо признаки тревоги практически исчезли. Даже дрожание рук прекратилось на это время. Из прежних симптомов, доставляющих ему хлопоты, осталось разве что только бессознательное задерживание дыхания. Так что, можно сказать, переживание грядущего знакового события его жизни переместилось в сновидения. Кошмары же представляли собой короткие истории о том, как он падает в пропасть, неожиданно оступившись на узком мосту. Кроме того, был сюжет, будто он приходит в компанию друзей, те улыбаются и обнимаются с ним, а после сажают его на цепь и запирают в клетке. Он смотрит на них жалобными глазами, а те, обступив его кругом, показывают на него пальцами и смеются.
Июльская жара равняла его по уровню потоотделения со всеми жителями города. Осознание этого факта, пробившееся в его мозг сквозь толщею молитв и повторений отрепетированного, успокаивало его. Подойдя к остановке, он даже остановился и сделал медленный глубокий вдох, при этом улыбнувшись и закрыв глаза. Секунда, отведённая на это, подарила ему десять минут спокойствия.
Путь, который он преодолел на транспорте, запомнился только одним - размышлениями о будущем. Подумать только, этот день вот-вот наступит, он станет настоящим, реальным. Никто не посмеет больше назвать его фантомом государства, полуфабрикатом. Напротив, отныне он сможет добиться почётного звания электоральная единица. Правда, значение этого выражения он понимал смутно, но уж больно красиво это звучало - "электоральная единица". Поэзия! А ведь были и другие выражения, которые после сегодняшнего дня к нему могли бы быть применены. "Член собрания", "полноправный элемент государства" и многие, многие другие прекрасные слова. Целый новый мир открывался перед ним, долгожданный и великолепный.
Центр кипел жизнью. Члены государства, уже имевшие документальное доказательства своей настоящности жарились под палящим солнцем и, как ему казалось, все как один были счастливы.
Дорога до известного ему здания, где на третьем этаже его ждала заветная комната, показалась ему мигом. Будто он её даже не прошёл, а пролетел. Легко и непринуждённо пронеслись все эти лица, дома, магазины, суета торгашей и глупость покупателей, глаза просящих еды бездомных собак и прочие прелести современного города, остались им не замеченными - он парил.
Но как только большие двери многоэтажного здания распахнулись перед ним, его сердце вновь сжалось. Перед его прошлым и будущем была проложена красная ковровая дорожка, имя которой - настоящее. Последнее настоящее перед светлым и прекрасным будущем. Сгорая от стыда за громкий дисгармоничный скрип ботинок, он преодолел дорогу до заветной двери.
Обшарпанная дверь. Над дверью небольшая табличка с двумя надписями. Одна из надписей гласила "Подождите", вторая "Входите". Первая надпись, в настоящий момент были освещена оранжевым светом лампочки.
Выбивая мерный ритм пятками о пол, он чувствовал, что ещё пять минут томительного ожидания и его сердце разорвётся на мелкие кусочки, так и не став органом электоральной единицы. К счастью для него и его государства, оранжевая лампочка погасла и в тот же миг зажглась зелёная, та, что осветила надпись "Входите".
Ему казалось, что в этот миг с ним говорили ангелы и он слышал их наставления. Божественное начало толкало его навстречу собственной жизни, своему светлому будущему, начинавшемуся за этой дверью. Не дыша, не думая, не зная ничего о себе и окружающем его мире, он открыл дверь и вошёл в кабинет.
Маленький, захламлённый бумагами кабинетик, с очевидными признаками необходимого ремонта встретил его мерным тарахтением старого принтера. Два человека, один за столом, другой возле шкафа с кипами бумаг, занимались скучной серой работой. Всё ещё не дыша, он остановился в дверях, не зная, что делать дальше. Оказавшееся за долгожданной дверью сильно отличалось от того, что он воображал себе и репетировал перед зеркалом.
Не отрываясь от разглядывания бумаг, человек за столом быстро, невыразительно назвал фамилию, имя и отчество вошедшего. Вошедший подтвердил, что это именно он. Чуть пододвинув на краешек стола небольшую синенькую картоночку, человек равнодушно сказал: "Распишитесь". Он в два шага добрался до стола, чиркнул ручкой подпись, где было сказано, и взял картонку в руки. "Позовите следующего", - всё так же механически объявил человек за столом.
Только выйдя из здания, он решился раскрыть документ. Синяя картонка изнутри была белой. На ней большими буквами было написано: "Удостоверение раба N 842351", после чего шли фамилия, имя и отчество новоиспечённой электоральной единицы.
Слёзы накатились на его глаза. Он не мог сдержаться и в голос зарыдал прямо на улице: "Как долго я ждал этого момента. Я теперь такой же раб, как и все! Значит, счастье всё же есть! Вот оно. Достойно, гордо, патриотично."
Медленным шагом он побрёл вперёд, в светлое будущее только что явившееся ему во всей своей красе. Доказательство его рабства отныне было документальным. День ещё только начинался, солнце даже не в зените. Это первый день в его долгой и счастливой жизни.