- Да понятно все - первым нарушил тишину Сашка, - "Дикие" его грохнули. Больше там некому. Обкурились твари и веселья захотелось. Помните в прошлом году двоих девчонок из двадцатьчетвертой школы там неподалеку нашли? Их изнасиловали и убили, а трупы просто выбросили на помойку. Все ведь знали кто это сделал, но дело замяли. А Олька Самойлова? Ее даже трупа не нашли. Хотя знают все, что она какому-то чебуреку отказала и это он ей отомстил. Пригласил в "Черный Восток" типа мириться и больше ее никто не видел. А менты разводят руками типа ищут они.
Сашка замолчал угрюмо глядя на нас.
- Рустам это - вдруг сказал Макс. - Помните он Витьку всегда не любил, доклепываться до него пытался по мелочам, да и раньше он его всегда доставал. А помните тот случай когда ему Витька по роже засветил, а Черный и Большой еще добавили? Он тогда еще слюнями брызгал, угрожал, что порежет всех. Вот видно и начал приводить угрозы в исполнение.
Рустам Серебрянный был нашим одноклассником, хоть и на занятиях он появлялся редко, но в школе крутился регулярно, пытаясь впаривать парням и девчонкам с более младших классов траву и еще какую-то гадость неизвестного происхождения. За, что кстати был не единожды бит тем же Сашкой Молчановым, который был убежденным спортсменом и Рыжим, который "диких" заполонивших наш район и наводнивших его наркотой, паленым алкоголем и существенно поднявших статистику по кражам, разбоям, угонам транспорта, изнасилованиям и убийствам, не считал даже за людей. В целом он был прав конечно, человек должен быть полезным обществу, а не быть его паразитом, но к сожалению так считали не все.
Вся беда в том, что Рустамчик был не сам по себе и после каждого с ним конфликта нам приходилось иметь дело еще и со стадом его соплеменников. Но пока удавалось разруливать ситуации, подключая пацанов постарше. В общем у нас установился шаткий вооруженный нейтралитет. Дикие не лезли к нам, а мы не трогали их. Еще нам повезло, что циган другие "дикие" не очень то и жаловали. Да, впрочем, они не жаловали любых немусульман, да и некоторых мусульман тоже, не разделяющих радикальных идей аль-Ваххаба, но с ромалэ они более менее мирились потому как у них были общие дела и интересы. Да и цыгане не были настолько отмороженными как дикие, вечно обкуренные дети гор, считающие себя выше грязных гяуров и не стеснявшихся свое превосходство и презрение этим "гяурам" демонстрировать. С этой отмороженной сволочью мы бы не совладали и не договорились.
И вот теперь, судя по всему, наш вооруженный нейтралитет закончился. Вот так взять и простить "диким" убийство нашего товарища мы не могли. Это понимали все присутствующие. Но в то же время мы трезво смотрели на вещи и понимали, что никак наказать за это мы их не сможем. Ну, скажем, поймаем мы Рустамчика, ну покалечим или просто изобьем его до полусмерти, а что дальше? "Дикие" ведь будут мстить. Нам, нашим семьям. Это ведь будет уже не простая драка школьников как раньше, где ромалэ не особо то и наглели, не желая, судя по всему, придавать широкой огласке свою торговлю наркотой в школе. Тут уж агрессорами выступим мы, а они на весь мир закричат, что мы мрази и фашисты, что избили его не потому, что он тварь и мразь, которая убила нашего друга, а невинная пострадавшая от отморозков жертва.
Это понимали все... Но что-то нужно было сделать. Хоть что-то.
Мы говорили и спорили практически до обеда, но ничего так и не смогли придумать. Мы ведь были, по сути, еще детьми, глупыми и несмышлеными, хотя каждый из нас считал себя взрослым.
- Ладно, давайте пока расходимся, а вечером встретимся, после тренировки. - сказал я - Сегодня суббота, пойдем к "Черному востоку" или в цыганский поселок поищем Рустамчика, поговорим с ним, а там видно будет.
Мы стали потихоньку расходиться. Я, Черный и Сашка шли вместе немного отстав от остальных.
- Не пойду я на тренировку сегодня - Вдруг неожиданно сказал Черный. - нет желания. Пусть оно сгорит все. Мне батя сказал, что как только я школу окончу - уедем отсюда к родственникам в Белгород.
- Тебе хорошо - задумчиво ответил Сашка - есть куда уехать.
Мы распрощались со всеми и остановились вместе с Сашкой возле подъезда.
Ну, что до вечера? - спросил Молчанов?
Я не спешил отвечать. Стоял и смотрел в никуда не думая не о чем. Какой-то транс или полная апатия.
- Ну хорошо, я пошел- сказал Сашка и повернувшись побрел к своему подъезду.
- А знаешь я тоже не пойду сегодня на тренировку - вдруг сказал я. - Пошло оно нахрен все. Тренируемся, тренируемся. Мним себя крутыми бойцами. А на деле, что? Мы даже себя защитить не можем от зверья всякого. Сегодня Витьку убили, завтра меня или тебя, или всех нас. Они теперь тут хозяева. У них деньги, сила, связи, купленные менты, чиновники, они травят нас наркотой, в наглую, почти открыто продают, друзей наших убивают, а мы молчим. И долго молчать будем? Пока они нас всех не вырежут как баранов?
Я со злостью пнул ногой в дверь. Пошло оно все. Правильно Черный сказал валить нужно отсюда к бениной маме.
Сашка развернулся и подошел ко мне. Мы некоторое время стояли и смотрели друг на друга.
- Я переоденусь сейчас и пойдем к "Черному Востоку" - он повернулся и быстро зашагал прочь.
Дома у меня уже никого не было. Все ушли по каким-то своим делам. Отец на работу, мама наверное на рынок, сестры я даже не знаю куда. В последнее время мы сильно отдалились друг от друга. Они были двойняшками, на всего на год младше меня и в детстве мы с ними много времени проводили вместе, но сейчас у всех свои интересы и наше общение постепенно свелось к "привет-пока". На меня вдруг нахлынуло какое-то необъяснимое чувство одиночества. Вот так вот. Даже самые близкие люди для меня как чужие. Отец на работе постоянно, я его и не вижу толком, мама тоже работает в школе, даже дома она всегда чем-то занята - проверяет контрольные, что-то пишет спать ложится под утро. Сестры... со мной практически не разговаривают. Да и нужен я им. У них теперь кавалеры, которые их привозят домой на машине, звонят им, по кафешкам водят. Да и ладно. У них своя жизнь.
Было очень плохо на душе. Даже поговорить не с кем. Да и не поймет никто.
Маринка. Моя девушка. Позвоню ей, так хотелось услышать ее голос. После всего, что на меня сегодня свалилось, нужно было что-то позитивное, что-то, что отвлекло бы от грустных мыслей.
Я достал из кармана телефон и нажал клавишу вызова. Пошли гудки, один, второй третий... Трубку никто не брал.
- Может спит еще? - подумал я - или занята? Хотя спать не должна. День уже. Ладно попробую еще раз.
Я набрал еще раз, но сейчас она просто сбросила вызов.
- Может и правда занята и перезвонит потом - я положил телефон возле себя и сел за компьютер, открыл интернет браузер, но дальше дело так и не пошло. Сидел и тупо пялился на стартовую страницу поисковика.
Не знаю сколько я так просидел, может час, может пять минут. Апатия нахлынула на меня с новой силой. Я почему-то вспомнил свой сегодняшний сон. Почему мне снится именно это? Почему тот эпизод из детства никак не могу забыть, хотя все остальное уже давно затянулось какой-то дымкой и кажется очень далеким и нереальным?
От размышлений меня отвлек телефонный звонок. Маринка? Я с какой-то странной надежной посмотрел на дисплей. Нет, звонил Молчанов.
-Ну, что выходи, я уже на улице стою тебя жду. - Сказал Сашка и отключился.
Быстро достав со шкафа свой рюкзак я проверил его содержимое. На дне под всяким ненужным по сути барахлом лежал отточенный до бритвенной остроты штык-нож от автомата Калашникова. Раз уж мы собрались к "Черному востоку" - то в том районе лучше без страховки просто так с голыми руками не появляться. Если инстинкт самосохранения еще работает конечно же.
Выходя на улицу я улыбнулся заметив, что у Сашки с инстинктом самосохранения тоже все в порядке. Под мышкой он держал завернутую в старые газеты монтировку.
Мы молча шли по улицам нашего родного города, но теперь он казался нам каким-то чужим. Все знакомое с детства, ставшее родным вдруг изменилось до неузнаваемости. Повсюду звучала чужая речь, вывески на чужом нам языке, английском, арабском, украинском и еще Бог весть каком, на любом кроме русского, который был официально запрещен новыми властями нэзалежной. По видимому, не испытывающие никаких притеснений, арабский язык и фарси, а также еще несколько десятков среднеазиатских наречий были куда более дороги чиновникам чем родной для большинства граждан русский язык. И если быть честным это было мне непонятным. Ладно, английский - язык хозяев - но арабский и, к примеру, таджикский? Я смотрел на город другими глазами и не узнавал его. Он стал чужим, враждебным. Он уже не был родным.
Возле "Черного Востока" даже днем крутилось много всяких странных личностей. Он был не просто местом отдыха, а чем-то вроде закрытого клуба для избранных. Местом, где эти самые избранные отдыхали, заключали какие-то договора, решали вопросы. И если в других кафешках или ресторанах днем посетителей было не так уж и много, то в черном востоке всегда было многолюдно.
На стоянке перед входом стояло примерно полтора десятка машин
- Да выгодно у нас наркотой банчить - со злостью сказал Сашка. - интересно было бы посмотреть, что там внутри?
- Так не пустят же нас туда - Я с сомнением покачал головой, глядя на застывшего у входа носатого мордоворота, что как только мы подошли, уставился на нас наполненными ненавистью и судя по всему затуманенными травой, глазами.
Мы обошли здание и присели на лавочке напротив. У черного входа в "Восток" тоже была стоянка, но поменьше и машин там было всего несколько. Серебристый Хаммер и черный внедорожник "Порше Кайен".
- Ну, что? - сказал Сашка - Нам нужен Рустамчик и выцепить его одного можно только где-то здесь. Вечером они поодиночке пока еще не ходят. Толпой только. Тут он шестерит. Да и видели его тут частенько.
- Выцепим, а потом? - Я с сомнением посмотрел на товарища. - Дальше то, что? Отмудохать мы его можем, конечно, но ведь он всю свою кодлу притащит потом и этих вот - я кивнул в сторону стоянки - подключит. Что мы со всей это сволочью делать будем? Не отобьемся ведь?
- А мы не будем его мудохать - Сашка пристально посмотрел мне в глаза - Око за око слышал про такое? Он с поселка своего сюда через карьер пойдет и обратно так же. На карьере сейчас нет никого - осень, да козлы эти всех разогнали, не станет никто в здравом рассудке там отдыхать и вести туда детей или девушку, зная, что по соседству эти вот обосновались. Место там глухое, посадка, карьер. Там мы его и встретим. И концы в воду.
Сашка посмотрел на мой рюкзак.
- Ты ведь взял свой тесак? Вот и чудесно и никого он не приведет.
- А если увидит кто-то? - я все еще сомневался - Сидеть потом за этого козла?
- А если у бабушки что-то там вырастет и она станет дедушкой? - Как-то со злостью ответил Молчанов? - Кто не рискует тот чмошник и слюнтяй. Риск всегда есть, но он же дело благородное. Ты подумай, как эта тварь перед своими дружками бахвалиться будет, что он Витьку порешил? Не должен он жить.
- А сможем? - Я все еще сомневался - Мы ведь никого не убивали раньше.
- Сможем - ответил Сашка еще злее. - Это человека убить тяжело, а этот разве человек. Ты подумай кто он сейчас и чем он станет в будущем. А сколько он еще жизней загубит?
Я ничего не ответил. Интуитивно я понимал, что Сашка прав, но было страшно. Страшно решиться на такой поступок, страшно отомстить. Мы просто сидели молча, а я все взвешивал все "за" и "против". "Против" было очень много, а "за" всего одно: я не смогу спокойно жить зная, что из-за моих сомнений этот урод испортит жизнь еще многим людям. Унизит, подсадит на иглу, убьет... У них ведь нет никаких моральных ограничений как у нас. Их воспитывали с самого детства совсем по другому. Что к примеру говорили родители мне? "Воровать плохо, говорить неправду плохо, бить кого-то там нельзя, потому, что ему больно, не обижать слабых потому, что они слабее. Нужно учиться, работать, помогать тем, кто нуждается в твоей помощи." Примерно в таком ключе воспитывают большинство славянских детей их родители. И своим примером задавали ребенку какие-то жизненные ориентиры, которые вбивались в подсознание с самого детства. И так у большинства. И когда кто-то из воспитанных таким образом детей делал что-то плохое - он понимал, что поступает плохо. И совесть, пусть даже загнанная в самый дальний угол, такому человеку все равно давала о себе знать. Но у них же совсем по другому. Их с детства учат воровать, жульничать, попрошайничать. И понятия "хорошо-плохо" у них совсем другие. Совсем другая мораль, совсем другие представления о жизни, совсем другое отношение к чужим. Для нас представитель другого народа такой же человек как и мы, он может отличаться разрезом глаз, цветом кожи, вероисповеданием но он человек. Для них же нет. Все кто не свой - чужак, а чужак не человек. Кто не входит в общину или диаспору и не является братом по вере - баран, которого нужно стричь, а когда придет время, зарезать. На чужих не распространяются никакие законы, никакие правила. Пока диаспора маленькая она вынуждена жить по законам, которые установлены в государстве для всех, но когда диаспора становится больше, богаче, сильнее - она автоматически возносится над законами для толпы. Они покупают чиновников, покупают суды, прокуратуру, правоохранительные органы, что со временем начинают оберегать права лишь этих избранных. Их сила в связке. Один за всех. Каждый представитель диаспоры может рассчитывать на помощь остальных даже если он обкурившись перестреляет в людном месте десяток школьников. Его откупят, выручат, наймут адвокатов. Только потому, что он свой, а школьники эти свиньи и дети свиней. Если бы он посмел обидеть ребенка из диаспоры - да за это он был бы наказан очень жестко и даже жестоко, а вот чужаков... Плевать на них - они бараны. Это есть их мораль. Они так живут, это им внушают с детства.
Связка, связка, пучок... Что-то знакомое было в этом. Я уже читал о таком. Но провести параллели что-то мешало...
От раздумий меня отвлек Сашка.
- Лис, смотри...
Я проследил за его взглядом. С "Востока" вышла пара "дикий" с какой-то девчонкой, которая показалась мне и сзади толстяк с бутылкой какого-то, наверное дорогого пойла. Они смеясь подошли к Порше о чем-то громко разговаривая на своем тарабарском. Девченка молчала только прижималась к нагло лапавшему ее дикому.
Девчонка определенно была мне знакомой, но с такого расстояния с моим зрением я разглядеть её не мог. Они стояли возле машины, что-то обсуждая активно при этом жестикулируя. Толстяк время от времени прикладывался к бутылке.
-Лис, ты, что не узнаешь? - Сашка смотрел на меня удивленно - Девка та - это же Маринка твоя, только волосы перекрасила.
- Не может быть. Не она это!
- Я хотел бы ошибиться, но, увы - это она. - Сашка похлопал меня по плечу. - Мне жаль.
Я уже его не слушал. Я вскочил и пулей понесся к стоянке. Уже подбежав ближе я узнал её. Да это была Маринка... В объятиях другого. Она прижималась к нему, улыбалась, смеялась над его шутками. Весь мир в одно мгновение рухнул, вся моя жизнь разлетелась на осколки. Так, кого я любил больше жизни, для кого готов был достать все звезды с неба, кому на последние деньги покупал цветы, вот так просто взяла и поменяла меня на этого носатого наркобарыгу, которому она нужна как очередная игрушка, о которой он через неделю и не вспомнит.
- Маринка?!
Они повернулись на мой возглас и уставились мутными от алкоголя глазами. Марина даже не пыталась отодвинуться от дикого, который её по прежнему обнимал.
- Славик? Что ты тут делаешь? - она даже изобразила улыбку.
Я ничего не ответил. Во мне бурлил поток эмоций готовый в любой момент вырваться наружу. Вот так просто "Славик, что ты тут делаешь". Ей даже не стало стыдно. Ей было все равно. А ведь говорила, что любит...Теперь понятно почему она не брала утром трубку.
Дикий, что-то сказал толстяку и они рассмеялись. Потом он, что-то шепнул на ухо Марине и посмотрел на меня.
- Тебе тут чего нада, а? Вали отсюда пока я добрый.
Он полез в машину и достал из бардачка ствол, направив его на меня. Толстяк снова начал смеяться. Он наверное кроме всего прочего еще и обкуренный. Дикий что-то сказал толстяку и они снова стали ржать показывая на меня пальцами. Маринка скромно хихикала.
- Ты, что, баран, русский язык нэ панимаешь? Я тебе по-русски сказал, вали отсюда, пока я тебе ногу нэ прострелил - снова сказал дикий и для наглядности выстрелил в землю около моей ноги.
- Пусть остается - сквозь смех промычал толстяк - Пусть нам лезгинку станцует.
Я стоял не шелохнувшись и смотрел на Марину.
- Пойдем отсюда - тихо сказал мне подошедший Сашка, чем вывел меня из ступора.
- Да сейчас идем - я улыбнулся Маринке. Вот только подарок девушке отдам.
- Я вот искал тебя, подарок тебе купил, ты ж давно хотела. - Я стал судорожно рыться в рюкзаке одновременно приближаясь к диким и Марине.
- Какой подарок, ишак? Ты...
Но продолжить фразу дикий уже не смог. Я нашел в рюкзаке то, что искал. Выхватив нож, я отбросил в сторону рюкзак с ненужным барахлом и, поднырнув под руку дикого, ударил его ножом.