Где оно, благословенное время кассовых аппаратов и сознательных пассажиров? Было ли оно вообще, или просто приснилось? Слишком странной казалась теперь мысль о том, что когда-то проезд оплачивали самостоятельно.
Как бы то ни было, но сейчас обстановка в троллейбусах изменилась. Неизвестно отчего, но горожане больше не находили нужным платить за проезд. По крайней мере, сами. Они были готовы расстаться со своей мелочью лишь под крайним нажимом кондуктора. Только протиснувшись к ним вплотную, ткнув пальцем в спину и осведомившись о билете, кондуктор мог до них достучаться. По крайней мере, до самых совестливых.
Поэтому к вечеру все контролёры буквально валились с ног.
Любовь Васильевна не была исключением. Вечером она садилась на любое свободное место и просто надеялась на сознательность пассажиров. Поэтому выручка в это время резко снижалась.
В тот день она особенно вымоталась. К неприятностям по работе (а перепалки с пьяными и нахальными гражданами всегда неприятны) добавились неприятности семейные. Её дочка-первокурсница объявила ей вчера, что беременна.
Хорош подарочек! (у Любови Васильевны близился день рождения). Мало того, что её выжали с завода, упрямо уменьшая зарплату (пришлось пойти в кондуктора), что младший сын недавно поступил учиться в Москву, и они наделали кучу долгов - так эта негодница надумала замуж! А жених-то - такой же бедный студент, как она. А кому, скажите на милость, придётся тащить на своём горбу новоявленную семейку, кому нянчиться с ребёнком? Всё ей же, Любе. Отец бросил их, когда Лиля была ещё ребёнком.
От усталости и отчаяния Любовь Васильевна заплакала. Она плакала всегда тихо, прикрываясь ладонями, чтобы никто не заметил, без стонов и охов - только слёзы беззвучно катились по огрубевшим раньше времени щекам.
Ключ заверещал в двери в самое неподходящее время. Лиля спала. А когда вскочила и взглянула на будильник, было уже поздно. А она-то хотела прогулять весь вечер, навестить больную Эллу, лишь бы избежать семейной грозы. Вчерашнее бурное объяснение казалось ей только прелюдией.
Да, ей было совестно встречать горький материнский взгляд, но что сейчас поделаешь? Раньше надо было думать, а сейчас волноваться - только ребёнку вредить. Поэтому ей и хотелось сбежать из дома...
Но мама что-то долго раздевалась и медленно переносила сумки на кухню. Лиля не выдержала и пошла к ней сама. И первое, что она увидела за худенькой материнской спиной, был лежавший на столе персик. Такой сочный, спелый - глаз не оторвать. У неё даже голова закружилась, так захотелось попробовать. Она сто лет не ела фруктов...
В детстве, когда они с братом слишком озорничали, мама обычно лишала их сладкого в виде наказания. Лиля вспомнила об этом и опустила голову.
- Мам, можно я возьму дольку?- шёпотом попросила она.
- Да ешь весь, я же тебе купила,- проворчала Любовь Васильевна и поспешно пошла в спальню.
Она переодевалась минут двадцать, и не могла видеть, что делалось на кухне. А Лиля сидела, согнувшись, за столом, прижимала персик к груди и безудержно, по- детски и взахлёб ревела.