- Разорался, - недовольно буркнул Кузьмич ученику. Мастера Кузьмич не любил, но уважал, за знания, правда виду не подавал, держался в беседах хамски, говорил пренебрежительно.
- Ну чего тебе? - крикнул он мастеру через весь цех, всем своим видом показывая, что бежать к нему на полусогнутых он не собирается.
- Срочно! Мать твою! - и мастер, в след за своим криком, уже торопливо шел вперед, к печке.
- А может и правда срочное что? - спросил ученик. Он мастера побаивался и обращался всегда уважительно: "Игорь Андреевич".
- Может и правда, - согласился Кузьмич, шмыгнул испачканным в саже носом, и добавил, - только все одно, не мальчишка я ему по пролетам скакать.
- Кузьмич! - мастер уже рядом стоял, переводил дыхание - немочь, - Дело важное.
- Кому важное, а у кого и план пятилетки горит, - ответил Кузьмич, усаживаясь на свой потертый стульчик и косясь в приоткрытый зев печки. Заброшенные детали уже доходили: малиновый цвет сменялся прозрачно красным, еще чуть и забелеют, можно будет выдергивать - закалились.
- Да пошла она! - неожиданно яростно вскрикнул мастер, Кузьмич удивленно покосился, а ученик так и вовсе на шаг назад отступил. Конечно сейчас не тридцать седьмой год, но на партсобрании за такое и пропесочить могут. - Кузьмич, тут дело важное.
- Ну так говори.
- Тут... - покосился на ученика, - Без свидетелей надо.
- А ты что? Убил кого? - Кузьмич улыбнулся, показав желтые, прокуренные зубы, - Ну ладно. Кость, ты иди, на улице подыши.
Тот без слов кивнул, развернулся и скоро зашагал к открытым цеховым воротам, откуда веяло приятной прохладой. Кузьмич и мастер проводили его взглядом.
- Ну, чего хотел?
- Атомка накрылась, - громко шепнул мастер, и кивнул.
- Ну а я тут каким боком? - про то что атомка накрылась знали все. Да и сложно было не знать: ночью бахнуло так, что чуть земля под ногами ходуном не заходила, а потом еще и зарево это в небе. Далеко конечно, до ЧАЭС километров двадцать будет, но все равно - слышно было.
- У них там горит все, им специалист нужен, - мастер посмотрел в глаза, - Кузьмич, серьезно, надо.
- Я? - Кузьмич даже пальцем в грудь себе ткнул, для верности, - Что у них там своих спецов нет что ли? Да и не ученый я.
- Температуру определять надо.
- Ну так пускай берут термопару да и вперед, в чем дело то?
- Не подлезть туда. А таких как ты, чтобы на глаз, нет почти. - ухватил Кузьмича чистой своею рукой за закопченный, грязный рукав, в глаза заглянул еще раз и попросил, - Очень надо, Кузьмич.
- Ну раз надо, так надо, я только эта... - он взял притуленный к гибочному столу длинный багор, и полез им в чрево печи, где, судя по белому яркому цвету с желтоватым отливом, детали нагрелись до предписанной техпроцессом температуры в девятьсот-девятьсот пятьдесят градусов. Раскаленные детали падали на пол с глухим тяжелым стуком, словно не железные, а не пойми какие. На воздухе они сразу тускли, появлялась тонкая корочка нагара.
- Ну вот и все, - Кузьмич утер лоб, - Ученика к печке не пускай, дурак он, пережгет железо. И это, - он наклонился к мастеру, - а премия мне за это будет?
- Все тебе за это будет, ты езжай только.
- Ну хорошо-хорошо, уже поехал, переоденусь только.
- Какой переоденусь?! - мастер едва не заорал, ухватил за рукав, чуть пониже локтя, потянул, - Пошли, там ждут уже!
Около цеха, бурча и фыркая, стояла старенькая, видавшая виды волга, за рулем был сам Никита Владимирович Козырев - начальник цеха. Кузьмич скривился. Вот кого-кого, а Козырева он ненавидел по настоящему. Еще с тех пор, когда ему, Кузьмичу, премию зажали за пьянку. Пили все, на работу синие вышли все, а премию только Кузьмичу и зажали, да мало того, потом еще и на собрании цеха долго расписывали его беспутный образ жизни, стыдили. Даже мысль промелькнула шальная: развернуться да обратно сейчас в цех идти, и черт с ней, с ЧАЭС, со взрывом ихним - пускай сами расхлебывают свою кашу.
Кузьмич подошел к машине, заглянул в салон, на белые дерматиновые сиденья, на свою робу засаленную покосился и решительно уселся, даже поерзал, чтобы грязнее было. Дверь захлопнул, машина рванула с места.
Ехали молча и быстро. На проходной завода не остановились, как это обычно бывает, пронеслись не сбавляя хода через открытые ворота, и полетели по улицам. Вскоре выскочили за город, машина, урча мотором, летела по асфальтовой дороге. Все же Кузьмич не выдержал, спросил:
- Как оно? Серьезно?
- Серьезнее не бывает, - Никита Владимирович ответил не оглянувшись.
Вскоре и Припять видно стало, остановились при въезде в город, где их уже ждал темно зеленый бобик с синей полосой и белой надписью: "Химзащита".
Волга остановилась. Кузьмич выбрался из машины, было собрался захлопнуть дверь, когда его остановил сиплый голос Никиты Владимировича:
- Кузьмич, ты меня прости. Тогда разнорядка такая была, наказать... Если б я кого другого, уволили бы, а тебя...
- Понимаю, проехали, - он захлопнул дверь, не посмотрев на начальника цеха. Машина взрыкнула, взметая облака пыли, развернулась, и понеслась обратно, к Чернобылю.
- А все равно, козел ты, - буркнул Кузьмич, пнул придорожный камень и пошел к ожидающей машине. Внутри сидел водитель, уже не молодой, на суховатом лице его проступила усталость, глаза красные с недосыпа.
- Садись, - водитель кивнул в сторону пассажирского сиденья, Кузьмич кивнул, сел.
Как только машина тронулась, Кузьмич начал расспрашивать, но водитель только посмотрел на него устало, отвернулся:
- На месте увидишь.
Кузьмич кивнул.
Когда подъезжали к АЭС он и правда увидел...
Белый дым струился из расколотого здания АЭС, бетонная громадина вздыбилась, раскрылась, выглядела страшно, неправильно - уродливо.
- Ёпперный! - только и сказал он.
- Хуже, - просипел водитель, - гораздо хуже.
Машина остановилась перед крупным, мордатым мужиком в костюме, в галстуке. Кузьмич еще дверь открыть не успел, как этот самый мужик подбежал к машине и выкрикнул в открытое окно:
- Вы термист?
- Я, - Кузьмич даже смутился, ему стало стыдно за свой внешний вид, за робу свою засаленную, за лицо испачканное в саже.
- Скорее, пойдемте скорее! - мордатый уже дергал ручку двери, не видя, что рычажок блокиратора внутри опущен. Кузьмич поднял блокиратор, дверь распахнулась.
- Пойдемте, там, у первого блока вертолетчики ждут, - он ухватил Кузьмича за руку, потянул, - да скорее же! Скорее!
И они побежали!
Людей вокруг было много: солдаты, люди в костюмах химзащиты, какие-то ребята в халатах, еще кто-то, и кругом все суетились, что-то делали, кричали, разговаривали, размахивали руками. Мимо пробежало десятка три солдат с лопатами, а рядом бежал толстенький низенький полковник, и тоже с лопатой. Тяжело грохоча, ворочался большой, обшитый листами железа, скрепер. Он ехала медленно, оставляя позади себя черную, ободранную землю.
Они свернули за угол здорового здания, и увидели вертолет: лопасти его вращались, трава ходила волнами, и виднелись около него какие-то люди. Они заметили Кузьмича с его провожатым, закричали что-то, руками замахали, но ничего слышно не было - все звуки перекрывал гул лопастей.
Сопровождающий тоже что-то закричал, но Кузьмич услышал только обрывки слов, ничего не понял. Они побежали к вертолету, заскочили во внутрь, тут же Кузьмичу вручили здоровенные, тяжелые наушники с микрофоном, он нахлобучил их на голову.
- Там фермы, фермы металлические и остов с железобетонных конструкций, - услышал он крик в наушниках, - кричал один из тех, кто сидел в вертолете. Кричащий был уже седоватый, грузный телом, но лицо вроде бы еще молодое, и глаза за очками линз блестят с задорной искоркой.
- И что? - крикнул Кузьмич в микрофон.
- Температуру, какая температура? Определить сможете?
Вертолет качнуло, он грузно оторвался от земли и плавно пошел ввысь. Кузьмич, с испугу ухватился за сиденье, и только потом понял, что его о чем то спрашивают:
- Что?
- Температуру определить сможете?
- Сталь какая? - закричал Кузьмич.
Тот кто спрашивал кивнул, выудил из под сиденья большую рацию, закричал в нее через помехи:
- Сталь? Из какой стали фермы? Арматура какая? Что? - и уже Кузьмичу, - Подождите, они сейчас проектную документацию поднимут.
Вертолет качнуло еще раз, он заложил вираж и их понесло прямо к белому дыму над разломом в АЭС. Кузьмич выглянул в окно и увидел: бетон был искромсан, изувечен, словно огромную бомбу кинули на станцию, а внутри, глубоко внизу, там, под белым дымом, в нескольких местах, горело темно малиновым цветом, только вот что это горело, не разобрать - не видно совсем.
- Да, да, понял, - закричал в рацию очкарик, и тут же Кузьмичу, - сталь конструкционная, теплоустойчивая 20Х3МВФ, а арматуру не знают.
- А где они, фермы ваши?
- Да там, внизу, смотрите, - и очкарик ткнул пальцем в стекло, куда то в дыру разлома.
- Да не видно же ни хрена там! - закричал Кузьмич зло.
- Сейчас, - очкарик, как волшебник, снова полез под сиденье и достал оттуда глупый, нелепый в этой ситуации театральный бинокль, пожал плечами виновато, - простите, другого пока не нашли.
- Давайте, - Кузьмич хватанул бинокль, тюкнул его о стекло, припал к окулярам, - не видно, дымит сильно. Красное в центре что?
- Не обращайте внимания, - это графит горит, вы фермы смотрите. Они по сторонам должны быть, где темно.
- Темно где, - недовольно буркнул Кузьмич, прищурился, - темно как у негра в... Ближе давай, не видно!
- Ближе! - закричал очкарик пилоту.
- Нет! - с ужасом в голосе закричал тот в ответ, - Ближе нельзя!
- Ближе я сказал! - голос у очкарика зазвенел металлом, холодом ударил, - Под трибунал пойдешь!
Вертолет тут же будто в яму ухнул, вниз полетел, и Кузьмич едва не выронил бинокль.
- Еще чуть. Цвет плохо видно.
- Еще давай! - очкарик надрывался в крике.
- Твою мать! - выругался пилот, и вертолет снизился почти к самому разлому, - Твою мать!
- Отставить! - рявкнул очкарик, - Ну, видно?
- Видно вроде, - и правда, уже можно было различить искореженные остатки металлический конструкций. Мятые, изорванные, перекрученные - страшные. Наверху, ближе к разлому, они блестели металлическими отблесками на сломах, а вот ниже, там где валил дым от малиново горящего графита, металл светился белым, ярко белым, глаза резало. С такого расстояния нагар не различить конечно, но характерных пятен затемнения не было. Белым светило лишь местами - секторами, наверное метра по два длинной, а выше цвет терял интенсивность, темнел, начинал светить багрово, изнутри будто.
- Ковать скоро можно будет, где-то тысяча сто, тысяча пятьдесят градусов, - заорал Кузьмич, - но еще не плавление.
- От центра далеко?
- От центра чего?
- Взрыва! Центра помещения.
- А, - Кузьмич пригляделся, - наверное метров десять, нет, сейчас, там где то два пролета фермы уложить можно, пролет сколько?
- Четыре метра.
- Ну вот, восемь метров значит от центра зала.
- Ясно! - и уже пилоту, - Уходим!
Вертолет на дикой скорости мотнуло в сторону и вверх, так, что Кузьмича в сидение вдавило. В наушниках Кузьмич услышал вздох облегчения пилота.
Внизу их уже ждали. Тот самый, мордатый, едва под вертолет не сунулся, и, как только одно колесо шасси коснулось травы, ухватил за дверцу, распахнул ее и заорал в салон:
- Сколько? - крик был едва слышен, изрублен воем лопастей.
- Тысяча сто, восемь метров от таблетки, - это уже крикнул очкарик в ответ, его крик Кузьмич через наушники услышал.
- Сколько? - не расслышал мордатый.
Очкарик перегнулся через сиденье, ухватил мордатого за голову и заорал в ухо:
- Тысяча сто, восемь метров от таблетки.
- Растет?
- Не знаю. Через час.
- Ясно.
И мордатый скоро припустился прочь от вертолета, в сторону только что поставленной брезентовой палатки.
- Что за таблетка? - спросил через микрофон Кузьмич у пилота.
- А кто их, ученых разберет, - он щелкнул несколькими тумблерами, опустил какую-то рукоять и лопасти, с легким свистом, стали сбавлять обороты.
- Ученые? Я думал, что он из ваших, только в штатском.
- Какой там, - шум стих, пилот снял шлемофон, - он сверху откуда-то. Комиссия, с Москвы.
- От оно как, - Кузьмич тоже снял наушники, почесал затылок, - а я с ним, как...
- Это да конечно, это ты зря, - пилот вылез из кресла, - чего сидишь, проверяться пошли.
- Че?
- Там увидишь.
Они вылезли из вертолета, пилот уверенной походкой двинулся все к той же палатке, только во внутрь заходить не стал, свернул к столику, рядом с которым стоял мужик с непонятной приспособой в руках. Мужик ткнул в пилота этой машинкой, посмотрел на показания, потом махнул рукой Кузьмичу, тот тоже подошел.
- Откуда ты такой чумазый? - провел машинкой возле Кузьмича, та затрещала быстро-быстро.
- С завода.
- С какого?
- С механического.
- А тут что делаешь?
- Вызвали, - Кузьмич вперед подался, на прибор показал, - а это что?
- Ничего. Шмотье свое выкидывай нахрен, у первого блока сменку возьми.
- Что? - не понял Кузьмич.
- Пошли, - его под локоть ухватил пилот, сказал мужику с прибором, - с Чернобыля он, не знает.
- А-а-а! - протянул мужик, языком цокнул, - Встрял ты брат.
- Да не, путем все, - отмахнулся Кузьмич.
- Дай да бог, дай да бог... - сказал вслед мужик.
Оказалось, что тот, который мордатый, был важной шишкой с самой Москвы и звали его Абаганян. И вообще, начальства там московского было видимо невидимо. А еще генералы были, полковники, майоры, солдатни понагнали - толпы!
Кузьмича домой не отпустили, определили в развернутый палаточный лагерь, одежду новую выдали, на вопросы не отвечали, но не отвечали с умным видом, будто знали чего. Ближе к вечеру Кузьмич понял, что на самом деле никто ничего не знает и не понимает. А вид делают для того, чтобы вера была в высокое начальство.
Правда попадались и те, кто ничего не говорил, но выглядели они как раз так, что становилось ясно - эти знают всё! Приборов при них не было, но у всех блокноты, а из карманов нагрудных торчат калькуляторы с красными горящими цифрами. Они ходили, что-то спрашивали у ребят с приборами, у солдат, что возвращались с чистки, а один раз Кузьмич видел как такой вот, с калькулятором, взяв прибор - счетчик Гейгера, полез в только что вернувшийся от места аварии бульдозер и долго лазил по нему, водя счетчиком из стороны в сторону, потом так же и снаружи все проверил. Вылез, рукой помахал, подбежал солдатик. Ему сказал что-то, солдатик кивнул, и убежал. А еще минут через десять подогнали здоровенный тягач, к которому подцепили бульдозер и медленно поволокли его прочь, за территорию.
- Чего это? - спросил он у одного белохалатника, беззаботно рассевшегося на траве рядом с палаткой.
- Отработанный материал, - тот махнул рукой, - шкалит, наверное.
- А, ну да, - скоро согласился Кузьмич, - и куда его теперь?
- На свалку.
- Ну и правильно, - вновь согласился, хотя понять не мог - хороший же еще бульдозер, на ходу, сам сюда подъехал, правда водитель из него вышел какой то белый весь, усталый что ли, и даже пошатывался.
Вечером по палаточному городку прошел молодой паренек в форме, раздал каждому по чекушке. Кузьмич было хотел спросить: "зачем?", - но солдатик сказал тихо:
- Так надо.
Кузьмич пожал плечами, и промямли под нос: "надо так надо".
- Вы только выпейте обязательно, - обеспокоился солдатик, - вот сегодня и выпейте.
- Да я и не против.
Солдатик ушел, Кузьмич остался. Водку пить особенно не хотелось, да и закуски не было. Привозили днем молоко, огурцы, хлеб, но при себе от того столования ничего не осталось.
Но все же он скрутил крышку, и отхлебнул прямо из горлышка, поморщился.
Совсем уж к ночи на улице загромыхали машины, забибикали, и целый караван тяжелых грузовиков подъехал к АЭС. Кузьмич выглянул, зевнул, и снова бухнулся спать.
Прямо с утра к нему вновь пришел один из тех, знающих, с калькулятором. Разбудил бесцеремонно, Кузьмич было хотел сказать ему, от души, но посмотрел на красные глаза его, на бледное усталое лицо...
- Вертолет ждет, полетишь.
- Куда?
- Туда, - кивнул в сторону развороченного четвертого блока.
Голова немного гудела после вчерашнего. Кузьмич поднялся, протер глаза, вышел. Вдалеке, за палаточным городком, стоял тот самый вертолет, а еще машины те, вчерашние. У машин суетились люди. А еще были там механизмы какие-то непонятные. И вроде бы техника, а вроде неправильная - что-то в ней не то было.
- Что это? - спросил у своего провожатого Кузьмич.
- Роботов привезли, крышу чистить.
- Зачем? - но тут же подумал: "может обрушения боятся?".
- Давай быстрее, - вместо ответа поторопил его провожатый.
Сегодня ни Абаганяна ни того, что вчера командовал пилоту - не было. В кабине пилот, провожатый, и Кузьмич. Сели, лопасти замолотили по воздуху, вертолет поднялся.
- А он поближе полетит? - крикнул Кузьмич, вспоминая о вчерашнем, о нежелании пилота снижаться.
- Не, сегодня не надо, вот, - и все так же, как тот, вчерашний, из под сиденья, вытащил бинокль. Только на этот раз не тот, не театральный, а военный, здоровый, такой, что тяжесть в руке почувствовать можно.
- Вот это дело! - обрадовался Кузьмич.
- Задача такая, - начал сопровождающий, они уже в это время подлетали к АЭС, разлом в четвертом блоке с белым дымом оттуда было видно ясно, - помните как там оно вчера было? Надо установить динамику в сравнении со вчерашним. Сможете?
- Посмотрим.
- Хорошо.
Как раз вышли на рубеж, пилот завис чуть в стороне от разлома.
- Левее чуть возьми, - крикнул Кузьмич, вертолет качнулся, остановился. Кузьмич припал к окулярам, настроил колесиком резкость.
- Потекла конструкция, - подал он голос. Геометрия слома, тех вчерашних светящихся изгибов и правда изменилась, стала менее резкой, сгладилась, а внизу, там где было совсем уж плохо видно, по характеру округлости свечения, можно было предположить, что температура почти поднялась до планки плавления, - выросла температура. Тысяча триста - никак не меньше! Хотя, - Кузьмич прищурился, - больше, полторы тысячи - охлаждение о воздух имеется, а оно держится - значит полторы.
- Уверены?
- Да, никак не меньше!
- Плохо, - покачал головой сопровождающий.
- А чего там горит? - Кузьмич убрал бинокль от глаз.
- Какая, по вашему, температура в центральной части?
- Это у таблеток что ли?
- Да, пускай будет у таблеток, - согласился сопровождающий.
- Тысяча шестьсот, может больше.
- Ладно, - похлопал по плечу пилота, - на посадку.
Как и в прошлый раз, сразу после полета их проверили детекторами, приказали переодеться.
А вскоре все небо загрохотало лопастями. Казалось вертолеты, как мухи, слетелись к разрушенному четвертому блоку. Они подлетали к разлому, зависали на краткий миг, и оттуда, с высоты своей, сбрасывали в жерло разлома какой-то груз. И так весь день.
Ближе к вечеру Кузьмич узнал, что сбрасывали они свинец. А уже к ночи промеж палаток разговоры пошли, о том, что в городе полным ходом идет эвакуация. Пока только в Припяти, но может и Чернобыль тоже придется эвакуировать... А еще говорили, что так близко оставаться нельзя, надо подальше перебираться. Кузьмич в разговоры не ввязывался, а все больше слушал и кивал.
Однажды только спросили у него:
- Дед, а ты тут зачем?
- Термист я, - ответил Кузьмич, и удивился. Да, не молодой он уже конечно, но не дед же! Переспрашивать не стал. Ночью, в палатке, проснулся от того, что чесалось все сильно, да так, словно кололо прямо из под кожи!
Он проснулся, долго чесался, и ругался на тему клопов, блох, да и вообще... Сильно чесалась голова, словно он лег спать в жаркой меховой шапке. Кузьмич истово расчесывал макушку, затылок, виски, потом, когда малость поуспокоился, почувствовал, что на пальцах у него остались волосы. Зажег лампу, посмотрел на руки и глазам не поверил.
Пальцы были облеплены седыми волосками, вспотел за ночь, вот волосы и мокрые были - липли. Но почему они так лезли, и почему седые?
Кузьмич растолкал соседа по палатке, инженера какого-то, он вроде бы по тем самым роботам специалистом был. Хотя проку с них, сроботов: вставали постоянно - кто через развалы перебраться не мог, а какие и попросту отключались - говорят там поля такие, что через них сигнал не идет.
- Вить, Вить, проснись, - Кузьмичу было страшно, и почему-то казалось, что Витя точно знает, что с ним и почему так случилось.
- Ну чего тебе, - сонно отмахнулся Витя, он вечером перебрал, вернувшись в палатку долго ругался, матерился, что тут все так фонит, что работать невозможно - горит техника.
- Посмотри, - Кузьмич рванул клок волос из своей головы, сунул Витьке под нос, - посмотри, что это?
Витя разлепил глаза, сощурился, лицо его изменилось, вытянулось, глаза расширились.
- Кузьмич, беги, - он соскочил, - куда... Беги, Кузьмич, в головную, туда - медиков ищи! Быстрей!
И Кузьмич побежал. Головной палатку прозвали за то, что она ближе всех к АЭС была, да и размеры у нее были побольше прочих - прямо шатер царский, а не палатка!
Кузьмич пронесся через весь лагерь, остановился у курящего перед входом, запыхавшись, просипел:
- Есть там кто? - и пальцем на палатку.
- А тебе зачем, дед? - спросил курящий хитро, - Выпить и у меня найдется.
- Да иди ты! - Кузьмич оттолкнул его, и, откинув полог, вошел в палатку. Там были медики. Работали.
- Ребята, миленькие, - с порога закричал Кузьмич, - что со мной?
- О-о-о, - протянул тот, что стоял ближе всех, - еще один допился.
- Нет, не пил я сегодня, - и Кузьмич, будто в доказательство, протянул руки вперед, - у меня вот, волосы у меня. Лезут!
И тут же все кругом завертелось, закрутилось: к нему подлетели, его усадили, у него брали кровь, ему светили в глаза, спрашивали, брали соскобы с расчесанных мест, а Кузьмич говорил глупо, оправдываясь: "да клопы это, наверное, клопы покусали".
А потом, после всех этих обследований, взяли и выкинули его из палатки, со справкой на руках. Кузьмич пошел с ней вдоль лагеря, тщась в ночной темноте разглядеть хоть что-то на листочке. Не видно ни черта.
Впереди зашумел кто-то, вздохнул.
- Эй, друг, - позвал Кузьмич, - есть чем посветить?
Вместо ответа послышался перестук спичек в коробке, с шипением вспыхнула сера. Кузьмич поднес к спичке листок, прочитал:
"Облучен, к дальнейшей работе не пригоден. Направление на дополнительное обследование".
Ниже число и подпись - здоровая такая закорючка с кривым хвостиком.
- Это что? - не понял Кузьмич.
- А это всё, дед, домой тебе надо, лечиться.
- А отпустят?
- Отпустят, с такой справкой точно отпустят! Лечись, отец.
- Сам ты, отец, - отмахнулся Кузьмич, и пошел по темноте искать свою палатку.
Утром за ним никто не пришел, не было ни Абаганяна, ни провожатого - Кузьмич проснулся в пустой палатке, Витя уже ушел на работу.
Кузьмич опять пошел к медицинской палатке, остановился перед входом, покурил, снова посмотрел на справку, и только потом вошел во внутрь.
- Тут это, вчера, мне написали, - и показал справку.
Один из медиков, тащивших громоздкий прибор, оглянулся, вскинул брови:
- Вы почему еще здесь?
- Ну так, я же не знаю.
- Начальству справку показывали, - медик с явным облегчением положил прибор, уселся прямо на его гладкую поверхность,
- Какому?
- Ну кто у тебя там? В какой ты группе?
- Не знаю, меня с Чернобыля дернули, со смены.
- Тогда, - встал, опять за свой прибор ухватился, поднял с натугой, - тогда подожди, сейчас найду кого-нибудь.
И пошел, и пропал в мельтешении белых халатов, оборудования, разговоров и покриков. Кузьмич вздохнул, вышел из палатки, сел и закурил. То и дело по волосам оглаживал, на ладонь смотрел, на волоски, головой качал и снова затягивался.
Подъехал крытый грузовик, из него выглянул солдат:
- Отец, собрались уже?
- Что?
- Готовы?
- Не знаю.
В это время из палатки вышел полный седовласый мужчина:
- О, уже приехали! Ну и замечательно! - и, обращаясь к Кузьмичу, - Мужчина, не поможете погрузить.
- Да я, собственно, - и он потянулся за справкой в карман.
- Вот и спасибо, премного благодарен, - и он вновь пропал в палатке.
Кузьмич отбросил в сторону недокуренную сигарету, солдатик из кузова тоскливо проследил за окурком, встал и вошел в палатку. Дело нашлось сразу. Какие-то коробки, в чьем нутре тихо позвякивало стекло, блоки оборудования, и еще черт знает что. А тот, седовласый, что выходил из палатки носил документы. Толстые папки бумаг перевязанные бечевкой. Никому он их не доверял, никому не давал, никому прикоснуться не позволял. Кузьмич, когда в очередной раз вернулся от машины и было потянулся к такой вот стопке едва по рукам от седовласого не получил, правда тот сразу извинился, но взять ничего не разрешил.
Когда погрузка была закончена и в палатке осталось только несколько обрывков бумаги да стул со сломанной ножкой, Кузьмич все же догнал седовласого, выудил из кармана справку, и ткнув ею едва не в очки доктора, спросил:
- Куда мне с этим?
- К руководству.
- Я не местный, меня позавчера привезли.
- А к кому вы прикомандированы?
- Да я откуда знаю! - не выдержал Кузьмич, - Привезли и все!
- На каком объекте были?
- На вертолете над этим, - ткнул пальцем в сторону развороченного четвертого блока. Дым оттуда уже не валил, едва курилось непонятное марево. Засыпали там все свинцом с песком или еще чем. Кузьмич слышал про это от Вити, - Над вашим этим летал.
- Близко?
- В первый раз да.
- А сколько раз? - доктор обеспокоился.
- Два.
- Значит так, в машину, а там посмотрим.
И Кузьмич запрыгнул в набитый кузов грузовика, уселся на ящик рядом с солдатиком. Машина тронулась, солдатик, жестом, попросил сигаретку, Кузьмич дал, закурили. Грузовик катил по дороге неспешно, тяжело раскачиваясь, ухая, скрипели рессоры, позвякивали в ящиках склянки.
- Новое расположение, - солдатика плохо было слышно, - пионерский лагерь "Сказочный".
- Далеко?
- Километров пятьдесят.
И оба замолчали. Дорога за грузовиком пылилась, и уже маленьким стал палаточным лагерь, а АЭС и не видно толком. Только черные точки вертолетов в небе вьются - груз сбрасывают в разлом.
Доехали не скоро. Кузьмич успел уже прикорнуть, ноги затекли. Грузовик остановился, и, от наступившей тишины, Кузьмич проснулся, глаза открыл.
Слышалось тарахтение машин, шум листвы, где-то далеко пели птицы. Лес.
Солдатика в машине не было.
Кузьмич встал, поморщился, затекшие ноги кололо, выглянул из кузова и открыл рот от удивления. Кругом, на ветвях, на сучках, около самих деревьев, на камнях, лежала одежда. Где брюки, где рубаха, а где и костюм аккуратно повешенный на вешалку болтался на ветке. Развешанная одежда легко колыхалась на ветру.
- Дурдом... - только и сказал Кузьмич.
Он выпрыгнул из кузова, посмотрел вперед, назад - на всю длину дороги выстроились грузовики, ждали. Кузьмич пошел вперед, то и дело дивясь на развешанную вокруг одежду. Ну куда это годиться: костюм, новенький, модный, подкладка блестит, а висит он себе бесхозно, рукавами колышет. Или вон, футболка с вышивкой. Кузьмич точно знал - тот еще дефицит! Сам купить хотел, понравилась она ему, а в очереди отстоял с утра и до вечера и все - кончился товар.
Впереди, рядом с выстроившимися грузовиками, показалась еще одна очередь - человеческая. Стояли люди будто в магазине: между собой переговаривались, кто-то посмеивался, некоторые, чуть в сторонке, курили.
Кузьмич подошел, спросил глупо, как порой бывало, когда в хвост очереди пристраивался:
- Что дают?
- Что надо то и дают, - хмыкнул последний стоящий, видимо шутка такая была тут частой, приелась.