Читателю придётся пропустить события следующих трёх лет, которые для Андрея были заполнены московской суетой, связанной не столько с учёбой в аспирантуре, сколько с банальными проблемами выживания в одном из самых дорогих городов мира.
Поначалу его грело чувство принадлежности к элитному вузу, были в новинку впечатления от обустройства на новом месте, в комнате - "двушке" аспирантского общежития, радовали новые знакомства, возвращения домой вечерними иллюминированными проспектами. Но уже через два месяца единственным отчётливым желанием молодого человека по утрам стало укрыться одеялом с головой и поспать, чтобы никто не входил в комнату и не тревожил ещё хоть пару часов.
В одном из внешне солидных издательств на Новом Арбате, куда он пытался устроиться и где благодушно согласился поработать "испытательный срок" без оформления трудового договора, ему через полтора месяца указали на дверь, ничего не заплатив. Впоследствии он сам поражался своей наивности, которую можно было объяснить только эйфорией первых недель пребывания в столице. Пришлось срочно устраиваться дежурным администратором в гостиницу своего же университета, что давало маленький, но стабильный заработок, ибо первоначальные деньги были давно истрачены, и каждому соседу в своём блоке он был уже хоть немного да должен.
Появились и частные ученики по "наводке" приятеля, аспиранта другого факультета - молодого, но более практичного. Вместе с тем, необходимости собирать материал к будущей диссертации и вести обязательные занятия со студентами никто не отменял. Приходилось раз в неделю ездить в Химки в диссертационный зал Российской государственной библиотеки и тратить с трудом зарабатываемые сотни на ксерокопии чужих мыслей из чужих работ, казавшихся в важной тишине читального зала нужными и значительными, чтобы потом, внимательно вчитавшись в них дома в привычной обстановке, понять, что всё это "вода", что авторы безбожно передирают друг у друга и из устаревших источников, и использовать этот материал можно не более чем на несколько процентов.
Если в сентябре-октябре Андрей пару раз съездил на "малую родину", то потом дни понеслись рысью, слились в одну летящую вперёд массу. Через полгода, словно очнувшись, он ощутил на улице, что пришла весна, и понял, что время нигде не бежит так стремительно, как в Москве.
Самым трудным периодом для него стала середина лета. В июне закончились платные занятия со школьниками, которым он помогал готовиться к экзаменам, потом гостиничные этажи закрыли на летний ремонт, и для теоретика новейшей истории наступил период жёсткого безденежья.
В детстве, когда он, бывало, воротил нос от супа и котлет, ему приходилось слушать рассказы бабушки о голоде во время войны. Тогда они звучали для него как поучительная, но, всё же, далёкая притча. Теперь он "на собственной шкуре" испытал - даже не голод - всего лишь недоедание. И пришёл в ужас от того, насколько хрупкими оказались его принципы и гордость перед этим старым, как мир, самым банальным бичом человека.
Чтобы не пересказывать все его мытарства, упомянем только: в августе он дошёл до того, что рано утром, пока ещё не разъехавшийся на каникулы народ в общаге спал, он тихо вставал, надевал самую незаметную и старую одежду и с хозяйственной сумкой последовательно и внимательно обходил лестничные пролёты всех шестнадцати этажей своего корпуса в поисках оставленных пивных бутылок. Собранную противную добычу, вытряхнув из неё последние капли, он, преодолевая брезгливость, ополаскивал из-под крана, не высушив, как следует, нёс в находившийся неподалёку пункт приёма стеклотары, стоял в очереди с какими-то алкашами, получал в окошечке на руки несколько десятков рублей и покупал на них полкило самых дешёвых пельменей, полторашку лимонада и, если хватало, банку килек в томате. Через час он уже "пировал" в своей комнате с блаженством, не снившимся никакому Лукуллу. Иногда он не выдерживал и, забывшись, начинал грызть сырые пельмени до закипания воды в кастрюльке. Это были месяцы, когда он, молодой парень выше среднего роста, похудел до пятидесяти восьми килограммов.
Но прозябание не бывает вечным для терпеливого и деятельного. В следующие несколько лет жизнь, что называется, немного наладилась. Он продолжал работать и подрабатывать, опубликовал несколько статей в научных журналах, выступал на конференциях, написал в целом диссертацию и уже "выходил на защиту". Окреп он и внешне, не пренебрегая регулярными занятиями на свежем воздухе в университетском спорткомплексе, расположенном сразу же за его корпусом в лесопарке - бегал по лесным дорожкам, отжимался от брусьев, подтягивался. Вернул нормальный вес, но продолжал оставаться худощавым и на первый взгляд несколько субтильным. Чтобы не приобрести преждевременно образ "ботаника", упрямо долго не надевал очки, несмотря на начавшее ухудшаться зрение.
Бытовая и учебная круговерть в сочетании с невысокими заработками не оставляли ему времени для полноценной личной жизни - с неторопливым ухаживанием, постепенным развитием отношений. Но эпизодическими короткими встречами с девушками, не исключающими неожиданную, ни к чему не обязывающую близость, основанную на взаимном молодом голоде, он не был обделён.
Казалось бы, трёхлетняя суета и новые впечатления должны были стереть из его памяти образ Гали. Но к своему удивлению в начале четвёртого года пребывания в столице, в сентябре, он поймал себя на том, что не может забыть лицо и объятия той чем-то необычной, импульсивной и своенравной, жадной до жизни и удовольствий подруги. Всё же, прежде чем рвануть в родной город, он позвонил их общей знакомой, преподавателю Есауловой, которая когда-то пыталась играть роль покровительницы их нестойкого союза. Татьяна Сергеевна, эмансипированная, модная женщина средних лет, сразу узнала его голос. После нескольких дежурных вопросов и обязательной демонстрации интереса к делам собеседницы он напрямую спросил об Истоминой.
- "Галя? Нет, Галя не замужем. Ты приезжай, если хочешь, повидайся с ней... Да не замужем ещё, я же говорю. Вся в работе, вроде бы на повышение пошла... Я её иногда вижу, она у нас в академии по совместительству на четверть ставки" - тут в голосе Есауловой появилась неизбежная для женщины при разговоре о другой, более молодой женщине, ирония, - "она с та-а-акими формами ходит, у неё та-а-акая грудь... Ну ладно, рада была слышать, Андрюшечка".
Аспирант повесил трубку телефона-автомата и почувствовал, как что-то отпустило внутри. Галя свободна, и это главное. Остальное ни фига не понятно, ну да ладно - на месте разберёмся.
С тем и выехал.
В ближайшую пятницу Андрей приехал в Наупинск. Здесь надо сказать, что с Галей они не поддерживали переписку. То было время, когда бумажная почта ещё не совсем "умерла", а электронная ещё не была доступна большинству. Не всякий обитатель общежития мог себе позволить подключение к интернету из своей комнаты, да и подержанный компьютер у Андрея появился совсем недавно - в основном, для написания текста диссертации, а не для забав. В начале недели вечером он зашёл в интернет-кафе, нашёл через поисковики страницу Истоминой в "Моём мире" (в фотоальбоме среди множества фотографий были только два изображения её лица) и, с удивлением отмечая растущее внутренне волнение, отправил ей пару строчек с предложением увидеться в субботу. Побродив по похолодавшим улицам, убив два часа, он вернулся, взял ещё пятнадцать минут и, не особо надеясь на скорую реакцию, всё же увидел ответ на своё письмо, открыл, прочитал тоже короткое, удивлённо-сдержанное, но вроде бы доброжелательное согласие.
Итак, он приехал в пятницу вечером в город, с которым у него было связано немало обжигающих неизжитой памятью воспоминаний юности. Предварительно созвонился с бывшим однокашником-холостяком и переночевал у него. А утром, заставив себя встать не слишком поздно после вчерашних посиделок, воспоминаний и возлияний, пробежался по двум адресам в связи с рабочими вопросами, освободился и заторопился на встречу.
Стояли чудесные погожие дни ранней тёплой осени. В три часа, как было уговорено, Андрей стоял на центральной аллее городского парка имени какого-то Белобровина и, как все неспешно гуляющие люди, млел от сладкой истомы "бабьего лета". Солнце пригревало, в прозрачном воздухе иногда мелькали почти невидимые паутинки. Большие старые липы и клёны вздымали свои ещё не облетевшие охряные и медные кроны в чуть поблекшее с лета, но чистое в своей голубизне небо.
На входе в парк он хотел было купить цветы, но потом подумал, что Гале будет неудобно гулять весь вечер с букетом в руках, и решил подарить цветы позже.
Хотя казалось, что мир застыл в полудрёме, время, тем не менее, шло. Галина опаздывала. Было уже без четверти четыре. Он стал вглядываться попеременно то в один, то в другой конец аллеи, пытаясь определить её среди идущих прохожих. Ну и где она? Вот идёт супружеская пара, катят перед собой коляску с ребёнком. Идёт высокий пожилой человек в тёмном плаще. Жарковато ему в плаще-то сегодня. Идёт невысокая полная женщина в светлом костюме. Вот бегут как угорелые две девчонки подросткового возраста в ярких курточках и модно разодранных на коленях джинсах. Ещё одна пара помоложе - военный и его пассия. Где же?
Невысокая, кругло-широкая молодая женщина в бежевом костюме поравнялась с ним и сказала нараспев прекрасно знакомым голосом:
- Ну, привееет! Вот это сюрприз, что ты приехал! - и только тогда он узнал Галю.
* * *
Несколько безмолвных секунд он разглядывал изменившуюся подругу. Галя располнела. Не в том кокетливо-преувеличенном смысле, который иногда вкладывают в это слово женщины, говоря о себе, а реально, по-настоящему располнела для своих двадцати шести лет и метра семидесяти роста, и если ещё не достигла трёхзначного рубежа, то была уже очень близка к нему. Впрочем, благодаря хорошему сложению и былой физической активности это не казалось чрезмерным - сохранилась общая миловидность и женственность. Но это была уже какая-то другая красота.
Чуть смугловатое лицо с еле заметным пушком над верхней губой, обрамлённое короткой модной стрижкой (светлый каштан), было почти прежним - не самым красивым, но живым и привлекательным, с быстрым, всё "схватывающим" взглядом умных карих глаз. Но всё остальное словно принадлежало другой, незнакомой женщине.
Ухоженные, пухленькие, с аккуратным маникюром, руки Истоминой украшало по два перстня на пальцах каждой (а правое запястье - ещё и тонкий золотой браслет, нежную шею - цепочка). Короткая причёска позволяла видеть в ушах достаточно большие, но не до вульгарности, серьги. На плече висела сумочка из крокодиловой кожи. Пиджачок удачно подобранного костюма был по случаю тёплой погоды расстёгнут. Грудь, и прежде немаленькая, выросла до шестого размера и уже начинала пообвисать под своей тяжестью, но так же дразняще выдавалась вперёд, натягивая ткань блузки. Под грудью наплыло немало мягкого, и в это мягкое туго врезался верхний край прямой бежевой юбки, которая ниже тесно охватывала широкие бёдра. Выдавался холмиком под поясом округлый, словно Галя была в положении, животик. Выше чуть приоткрытых коленей угадывались по очертаниям налитые, ладные ноги.
Но разительная перемена была не в деталях, а в общем впечатлении. Как только Галина Анатольевна заговорила, прежняя ребячливая девчонка исчезла. Перед Андреем была холёная глянцевощёкая молодая начальница, тесно, со вкусом "упакованная" в модный костюмчик.
Она взяла его под руку, и они пошли по аллее вглубь парка. Разговор не клеился. Точнее, шёл обмен репликами, но какой-то вымученный.
- Ты, говорят, на повышение пошла?
- Да, работаю директором департамента. Уже больше года.
- Трудно?
- Не то, чтобы... самое главное - правильно делегировать полномочия и не дружить с подчинёнными. А у тебя как?
- А у нас? А у нас в квартире газ, это раз...
- Скрытничаешь? - москвич, москвич...
- Какой я на фиг москвич? Предзащиту прошёл, теперь на защиту.
- Ничегооо себе! (с искусственным и от этого неприятным восторгом) На права ещё не сдал? Давно пора бы.
- А ты получила?
- Ещё в прошлом году.. Но сегодня я на служебной.
- Так тебя ждут? Ты ненадолго?
- Пока отпустила водителя. Когда надо будет - вызову, отвезёт домой.
При вроде бы доброжелательном настроении Галины Андрей не мог не заметить, что теперь между ними был некий барьер. И этот барьер не имел ничего общего с неловкостью от долгого расставания. Идущая под руку с ним женщина уже выработала в себе привычку не поддаваться эмоциям, говорить взвешенно, просчитывая каждую реплику, сохраняя дистанцию между собой, принадлежащей к кругу избранных, и "простым смертным", хоть и старым знакомым, но оставшимся по ту, другую сторону жизненного водораздела.
Как выяснилось из разговора, рядом с Андреем неспешно, но уверенно шла недавно назначенная директор департамента одного из областных министерств. Из-за жары она сняла пиджак и теперь несла его на руке вместе с сумочкой. Он пытался собраться с мыслями от полученной информации, одновременно украдкой продолжая разглядывать спутницу, и отметил для себя, что и походка у несколько изменилась. На Гале были дорогие туфли на достаточно высоком, сантиметров под восемь, каблуке, которые заставляли её идти энергичным, но коротким шагом, заметно покачивая тяжеловатыми бёдрами.
Андрей пропустил её вперёд, когда они проходили через ворота, ведущие в другую часть парка, оглядел сзади и внутренне задохнулся, увидев, как основательно округлился тыл его бывшей возлюбленной.
Ехидная Есаулова не преувеличивала насчёт "та-а-аких форм". Покачивались в такт шагам большие женские "шары", обтянутые юбкой. И при каждом шаге - то под одним, то под другим попеременно - ткань образовывала резкую складку, подчёркивая снизу их пышность.
Проходящий мимо мужчина средних лет тоже не удержался от откровенно заинтересованного взгляда. Заметив это, Истомина сдержанно-самодовольно улыбнулась. Будь она менее самоуверенна, уловила бы во взгляде случайного прохожего кроме невольного вожделения ещё и снисходительную иронию "сильного" пола по отношению к извечной проблеме "слабого".
- Что-то я устала, - неожиданно пожаловалась Галина Анатольевна, - про себя он уже называл её именно так - Давай присядем, отдохнём... я же к тебе иду с самой Ломоносовской ("Пятнадцать минут ходьбы, - подумалось парню, - для тебя, значит, уже подвиг") - Но вообще спасибо, что вытащил на прогулку. Так хорошо пройтись!- как бы оправдываясь, сказала она, тяжеловато опускаясь на ближайшую скамейку.
Сев, она сразу же откинулась на спинку, подавив вздох, потянулась.
- А как же велосипед? Раньше ты часто каталась, - Андрей старался, чтобы в его голосе не было и намёка на иронию.
- Да какое там..., - отмахнулась Галина. - Некогда. Всё работа, работа... Даже поесть - и то времени нет.
"Ну, тут ты явно лукавишь, - усмехнулся про себя аспирант - Чтобы содержать такое "богатство", как у тебя... времени нет". Но идею с едой поддержал как мог:
- Куда пойдём? - наигранно-оптимистично предложил он: - Давай попьём хорошего кофе? За то время, что я тут не был, на Весенней открыли чудесную кофейню.
- Кофе - это хорошо, - живо откликнулась Галина Анатольевна, - но надо что-нибудь посущественнее. У нас сегодня был рабочий день. В три закончили, но замучались ужасно. Пашем с утра, голодные, злые, как собаки. Тут в самом парке открыли летний ресторан. Пойдём туда, - и "голодающая", приложив пухленькую руку себе пониже большой груди, прибавила как-то заговорщически-томно: - Я что-то так захотела есть...
* * *
Ресторан "Итальянский дворик", расположенный в самом центре Белобровинского парка - уютное, огороженное местечко - имел закрытые павильоны для холодной погоды и выставленные на веранду и дальше - во двор под навесы - столики для летней. Наша пара выбрала вариант трапезы на свежем воздухе и подошла к ближайшему свободному столику. Но тут возникла неожиданная заминка. Галина не спешила присаживаться, озабоченно озиралась по сторонам. К ним уже торопился паренёк-официант в тёмно-красном форменном переднике. Он явно узнал Истомину.
"Рады вас видеть снова! Вам у нас понравилось"? (а Галка-то не в первый раз в этом ресторане. Интересно, с кем она здесь недавно была?) - "Да, да, - сказала она, - принесите кресло, как в прошлый раз".
А ларчик просто открывался! Одного взгляда на пластмассовые летние стулья без подлокотников, расставленные вокруг, было достаточно, чтобы Андрей запоздало понял: во-первых, сидеть на таких его спутнице теперь не по статусу, а во-вторых, ни одно из этих хлипких сооружений для неё не вполне надёжно.
На самом деле Истомина только один раз была в этом "Дворике", предпочитая "Престиж" или "Барсучью нору" - лучшие рестораны Наупинска. Когда-то её по разу в каждый пригласили независимо друг от друга шеф и влиятельный поклонник. После она приезжала туда сама, сначала изредка, потом стала завсегдатаем с "платиновыми" картами почётного гостя и теперь два раза в неделю "отводила там душу", к концу вечера тяжело дыша от сытости.
Официант с бейджиком "Андрей" ("вот ведь непрошеный тёзка!" - почему-то остался недоволен аспирант) уже нёс над головой и ловко поставил к столику широкое,
плетёное, но устойчивое кресло с подлокотниками. Заботливо положил на сиденье плоскую подушечку и убежал за меню. Истомина передала Андрею свой бежевый пиджак, который он повесил вместе со своей джинсовой курткой на ближайшую вешалку. После чего попытался приобнять и притянуть к себе Галину, как в прежние времена. Истомина решительно освободилась, спихнула с себя и отвела его руки ("Не позволяй себе лишнего"). Он принял делано-виноватый вид ("Ах, как я смею?"), попытался сказать что-то шутливое, наткнулся на молчание и осёкся. Самое обидное - Галя не возмущалась, не сердилась вслух, что является, как известно, оборотной стороной неравнодушия, а просто молча, с досадливой гримаской показала, что ей неприятна эта неуместная попытка приставания. ("Ну да, я же теперь не принадлежу к её кругу"). Она демонстративно отошла на два шага в сторону, облокотилась на перила, ограждающие площадку, и стала рассматривать оформление летнего павильона.
У неё появилась новая привычка - стоя, на что-нибудь облокачиваться.
"А может, я мнителен. Со мной всё в порядке, но у неё наверняка сейчас кто-нибудь есть, вот и не хочет целоваться-обниматься. Тем более на людях".
Выждав какую-то одну ей ведомую паузу, молодая женщина вернулась, опустилась в кресло и придвинулась к столу. Несмотря на подушечку, она села по уровню чуть ниже своего компаньона из-за глубины кресла, так что её круглые колени оказались довольно высоко. Но от нескромного взгляда сверху её ноги прикрывал ("эх!") низко спускающийся со стола край скатерти.
Аспирант взял себе самую дешёвую пасту "карбонара" и бокал "домашнего" сухого красного, имея в виду, что ему как джентльмену придётся потратиться на обоих. Но когда стала заказывать спутница, он слегка вздрогнул. Водя аккуратным ноготком по меню, Истомина медленно диктовала почтительно склонённому официанту свой выбор, состоящий не менее, чем из пяти пунктов: "Салат по-итальянски с беконом, каннеллони с начинкой из фарша, говядина тальята..." Андрей прослушал остальное, уловив только во второй части списка слово "паста".
- Два раза макароны? - удивлённо влез он в перечень.
Истомина недовольно посмотрела на друга (мешает девушке заказывать!) - Ну да, паста с креветками под соусом бешамель. Это и каннеллони - два совершенно разных вкуса!
- Попробуйте наше новое блюдо, - попытался завладеть инициативой официант. Но Галина Анатольевна прервала его предложение:
- Нет, как-нибудь в другой раз, - она сделала чуть обиженное лицо, - Женщине иногда приходится себя ограничивать, ну вы понимаете.
- Да-да, конечно, - закивал официант. - Это всё?
- Одно меню не уносите, - попросила заказчица - Десерт будем позднее.
Она настояла на том, чтобы вместо сухого "домашнего" они взяли на двоих бутылку марочного полусладкого ("а там как пойдёт") и немного колотого льда. Парень лихорадочно пытался вспомнить цены и точное содержимое своего кошелька. Вроде должно было хватить.
За едой их разговор пошёл легче, чем во время ходьбы по парку. То ли прошли первые минуты неловкости, то ли хорошее вино слегка развязало им языки и убрало настороженность. Словно сговорившись, они не касались темы, как у кого дела "на личном фронте": Андрей оттягивал минуту неизбежного объяснения. Его бывшая пассия тоже не спрашивала в этом направлении. Зато оба стали оживлённо рассказывать друг другу о всевозможных других новостях, о своих успехах. И чем дальше продолжался разговор, тем большую неловкость чувствовал аспирант, которому нечего было противопоставить блестящим галиным достижениям. Руководство, реализованные программы, ознакомительные поездки за рубеж, встречи здесь, в их городе, с зарубежными партнёрами...
"Всё-таки, несмотря на своё сибаритство, она умеет работать и хорошо знает своё дело".
Он медленно ковырял вилкой свою пасту карбонара, стараясь, чтобы её хватило на всё количество вина. Для себя он успел подметить ещё кое-что новое в спутнице - её иную, чем раньше, манеру есть. Прежде это была обычная для девушки неспешная разборчивость. Теперь же она поглощала стоящие перед ней блюда с какой-то деловитой основательностью, как работник физического труда после смены (и оживлённый разговор ей не мешал!), словно заключив с кем-то пари съесть за один присест как можно больше.
Первые два её блюда, включая каннеллони, исчезли за четверть часа - официант только успевал менять тарелки. Но, добравшись до говядины "тальята", Галина стала есть помедленнее. Несколько раз она опускала руку под стол и с мимолётной тенью недовольства на лице проводила себе по поясу. И мужчина догадался, что его подругу немилосердно сжимает прямая деловая юбка (и как она только в неё ещё влезает?) - которая и так ей тесна, а теперь ей и вовсе трудно в ней терпеть.
- Ой, Андрюш, посмотри, пожалуйста, туда, - замахала рукой Галина куда-то за спину компаньону - Там, похоже, нашу новую рекламу повесили? Давно обещали. - Он повернулся, но краем глаза успел заметить, как Галина Анатольевна быстро расстегнула пуговицу на юбке.
- Ты имела в виду тот рекламный щит? - обернулся он.
- Нет, я ошиблась, это не то, - на смугловатом, милом лице Гали читалось облегчение. Аспирант снова наполнил бокалы, и она с воодушевлением предложила новый тост.
- Душа моя, - неожиданно заботливо она притронулась своей рукой с аккуратным маникюром к руке мужчины - и от этого забытого ощущения его словно ударило лёгким током, - тебе надо больше есть. Ты худой, как не знаю что. Скоро упадёшь тут со мной - кто тебя до поезда отведёт? Закажи себе какое-нибудь мясо!
("Надо же! Лёд что ли тронулся, господа присяжные заседатели? Или она просто от еды добреет? Впрочем, как и все мы...").
Истомина, перехватив пробегавшего официанта, заказала для Андрея шашлык и салат. -"Ну всё, - обречённо подумал аспирант, - теперь точно не хватит. Если только не поровну...".
Это была только половина их застолья. Ещё с полчаса Галина насыщалась - так же деловито-безостановочно. "Что значит, привычка", - добродушно, думал про себя Андрей, сам уже сытый,- "но, всё-таки, раньше она ела меньше". Но тут же отвечал себе: "А она во всём изменилась. В ней больше нет ничего от прежней девчонки. Она - дама, состоятельная молодая дама, начальница, барыня. И может себе это позволить. И в некотором смысле - не обязательные ли это издержки её должности и значения? Не компенсация ли за нервы и ответственность?".
Ближе к десерту, после того, как Галя расправилась ещё с двумя блюдами, её речь стала перемежаться придыханиями. Над второй пастой, она сидела дольше, чем над первой.
"Ну всё уже, всё, - потешался про себя чуть захмелевший аспирант, - куда тебе ещё?"
- Принесите каппучино и тирамису, - в перерыве между отдуваниями сказала Галина официанту, убиравшему со стола тарелки, - Ты что будешь на десерт?".
- Да я не...
- Два каппучино и два тирамису.
- Нет, мне, пожалуйста, только чай.
Ещё с четверть часа они сидели, вяло перебрасываясь малозначительными репликами, попивая быстро остывающие кофе и чай. Попытку Андрея рассчитаться Галина мягко, но решительно пресекла и сама вложила в папочку со счётом несколько сине-зеленоватых купюр. Парень всунул в папку пару своих бумажек по пятьсот и несколько по сто, пытаясь сохранить лицо, но испытывая прилив благодарности подруге за понимание.
Несколько минут молча отдыхали от "испытания желудка", исчерпав темы для беседы. Наконец Истомина подала Андрею руку:
"Ну, спасибо этому дому, пойдём к другому. Помоги мне встать".
Он, приложив некоторое усилие, потянул Галину из кресла. Молодая начальница осторожно приподнялась, медленно выпросталась, чтобы не толкнуть стол. Живот у неё стал почти как на шестом месяце, откровенно и кругло выпирал. Андрей несколько секунд невольно смотрел на него, даже осознавая, что неприлично пристально пялится, наконец, стал подавать спутнице одежду. Истомина, поймав его взгляд, слегка покраснела, быстро натянула пиджачок, застегнула спереди, после чего деланно-бодро предложила: "Пойдём ещё пройдёмся?".
("Серёгу всё равно нельзя дёргать раньше полседьмого, надо убить время").
Они медленно пошли в сторону центральных аллей. Галина под руку со спутником вновь обрела прежнюю уверенность походки и снова ступала короткими, но энергичными шагами, с достоинством неся своё роскошное тело.
Неожиданно она вызвала в воображении аспиранта образ пчелиной "матки". "Управляет своим маленьким ульем, посылает гонцов и сборщиков нектара. Раздаёт поручения и наказания, принимает подношения от всего роя, раздувает брюшко... Интересно, сколько "трутней" имеют к ней доступ?" Неожиданно ему вспомнилась выдержка из когда-то читанного "по диагонали" садоводческого журнала: "Одна из главных опасностей для пчелиной "царицы" - недоосеменённость". Его бросило в жар приятного стыда, мелькнула горько-весёлая, немного мстительная мысль: "А не твой ли это случай, дорогая? Может, тебе того самого не хватает, вот и подсела на еду как на антидепрессант?
Я пьян. Чушь всякая лезет в голову. Надо встряхнуться".
- Я поправилась за последнее время, - словно угадав его мысли, неожиданно заявила Галина. У меня нервная работа, требует больших затрат энергии. Мне надо хорошо питаться. Но потом надо пройтись, не правда ли? Как здорово, что мы сегодня гуляем!
Казалось, она подстёгивает сама себя такими заявлениями. Но участившееся дыхание вновь выдавало её усталость от ходьбы, которая, как и в начале их встречи, опять наступила очень быстро.
Столичная жизнь вырабатывает искусство говорить не то, что ты думаешь, а то, что от тебя ожидают услышать.
- Галка, не парься. Ты замечательно выглядишь. Красивая, молодая девушка. К тому же, тренированная, ты столько всем раньше занималась - и на ушу ходила, и в походы на байдарках ходила ("шесть-семь лет назад" - пронеслось мельком в его голове). - Ты физически подготовленная, любой спортсменке фору дашь.
Он сам себе был неприятен своей лестью.
Даже самые умные люди почти верят в то, что хотят о себе услышать.
- Да, - тряхнув головой, заявила Истомина, - я всегда пытаюсь быть активной.
Перед ними было начало знаменитой Белобровинской лестницы - длиннейшего подъёма наверх в несколько сотен ступеней, обнесённого с одной стороны деревянными перилами. Марши восхождения чередовались с небольшими площадками с цветочными клумбами.
- Пошли наверх, - потянула рукой друга Галина. И словно к ней вернулась порывистость её восемнадцати лет, она смело ринулась на первый марш подъёма. Конечно, теперь она не могла, как когда-то, непринуждённо взбегать по ступенькам. Но всё же стала быстро и энергично шагать наверх. Андрей устремился следом. Перед ним почти на уровне лица вновь "ходили ходуном" "шары", приоткрывались большие ляжки, мелькали налитые икры и чётко выраженные, как у всех полных женщин, подколенные ямки. И снова он не мог ответить себе чётко, нравится ему это или нет. Пока это было слишком непривычно.
Аспирант резво взбежал за подругой, держась рядом, подозревая, что скоро её надо будет поддержать. И не ошибся.
Были времена, когда Галя, подтянутая, четырёхпудовая, без особого труда пробежала бы всю лестницу. Было несколько лет назад время, когда она, "аппетитная", пятипудовая, натягивала на полное тело велосипедки, эпатируя мужчин обтянутыми формами, и гоняла на своём двухколёсном "друге". Было совсем недавно и то время, когда она, набравшая под девяносто, почувствовав необходимость в моционе, возвращаясь домой, часть пути шла пешком. Но теперь она отвыкла от физических усилий, забыла, когда в последний раз обходилась без машины, и пыталась заставить совершить подвиг своё более чем шестипудовое тело.
После шести пролётов Истомина стала замедлять темп. После десятого она запыхалась, перешла на шаг, а на очередной площадке, словно споткнувшись, почти потеряла равновесие и, ухватилась рукой за перила. Андрей обхватил её стан, удержал, притянул и крепко прижал к себе - широкую, тяжёленькую фемину. Ощутил внизу податливый женский живот, безнаказанно смотрел вблизи на натянувшие блузку большие "дыньки", пальцы "тонули" в боках подруги.
"Мягкая вся, ожирела", - подумал невольно, но без всякой неприязни.
Галина тихо отдувалась. Её смугловатое лицо стало почти красным. Теперь ей было не до сопротивления другу.
Красочный осенний день медленно поворачивался наливным яблоком на мировом дереве.
Некоторое время они стояли, прижавшись друг к другу, как в старые добрые времена. Ничего не говоря. Эта минута неожиданно "сломала" тонкий лёд, невидимую перегородку, мешавшую им до этого. Из пафосной оболочки вдруг проступила прежняя, в чём-то беззащитная, несмотря на показную самоуверенность, девушка, которой при всём её статусе по-прежнему нужна была сила и поддержка мужчины.
- Спасибо, без тебя я могла бы упасть.
Резковато заиграл вызов у неё в сумочке. Нырнула рукой, выловила последнюю модель Siemens"a
"Да, Сергей? Освободился? Подъезжай к входу в центральный парк со стороны Ломоносовской. Я подойду минут через пятнадцать".
"Надо сейчас, потом будет поздно", - решился Андрей.
- Галка, - сказал он хрипловато - отпустив её из объятий, но продолжая держать за руки, - хотел тебе сказать... Давай сойдёмся, будем жить вместе, - дальше говорить вдруг стало легче и слова произнеслись быстро - вернусь сюда совсем, мне есть, где жить. А если не захочешь у меня - снимем квартиру. Я говорил с одним завкафедрой в Современном Гуманитарном. Как только я получу степень - они меня возьмут. Со следующего семестра возьмут на работу. А до этого времени что-нибудь ещё найду... Поживём вместе, раньше же хотели... Если всё будет устраивать - поженимся.
Истомина смотрела на него ласково, со странным выражением, значение которого он раньше угадал, чем понял.
- Андрюш, - начала она с паузами, - ты хороший, ты всегда был хорошим. Но понимаешь, мы не можем быть вместе.
Ещё до следующей фразы он уже знал, что ему придётся услышать.
- Я люблю одного человека. И хочу быть с ним всегда.
Игравший всеми красками осени день лопнул, как радужный мыльный пузырь, обрызгав лицо скользкими каплями.
- А он тебя... любит?
- Мы помолвлены. И скоро поженимся.
Он молчал, чувствуя нарастающий стук крови.
- Ты не расстраивайся. Всё у тебя будет хорошо. Ты же умный, талантливый. Ну зачем тебе Наупинск? Ты уже многого добился, сейчас станешь кандидатом - и делай карьеру в Москве, пробивайся. У вас там в вузе такие девушки учатся и работают - красивые, умные.
- Мне нужна ты. Я только недавно понял, что все эти три года мне была нужна только ты. Зачем я тогда уехал?
- Зачем я тебе? Я взбалмошная, резкая, самолюбивая. Тебе покладистая девушка нужна.
- Откуда ты знаешь, кто мне нужен?!
- Ты мягкий, добрый. А меня надо держать, не давать воли.
- Галя...
Снова обхватил, привлёк к себе, нашёл губами губы, несмотря на то, что она отвернула лицо.
- Андрей! - решительно освободилась, спихнула с себя его руки, как в предыдущий раз - голос стал строже, - держи себя в руках.
И чуть ласковее - ну, приходи в себя, приходи. Всё в порядке, всё хорошо (он закрыл горящее лицо руками).
Ещё с минуту она легко гладила его по волосам.
Наконец отнял руки от лица, распрямился.
- Я пойду. Но сначала тебя провожу.
- Хорошо.
Через десять минут он открыл перед ней дверцу бесшумно подъехавшего чёрного BMW и - для уже забравшейся внутрь и устроившейся на заднем сиденье - выдавил прощальную улыбку и помахал рукой.
* * *
"Ну и дурак!"
Аспирант зло, дёрганной походкой, с горящим лицом шёл по направлению к вокзалу. От души пнул носком подвернувшийся на тропе бумажный пакет.
Бредущий навстречу поддатый мужичок с бутылкой пива в руке счёл нужным среагировать:
- Ты чё, бл.., как бешеный?!
"Получу степень, буду работать преподавателем, снимем квартиру... Нужно ей это при том, что она уже имеет, наивный чукотский юноша"!
Через четверть часа он уже стал спокойнее. Что-то внутри него подсказывало, что всё получилось правильно - независимо от его воли.
"Признайся себе - ты уже не любишь её. И вряд ли когда-нибудь любил. Иначе бы не уехал. "Зацепила" она тебя. Просто зацепила когда-то. А это другое. Это пройдёт. Уже проходит.
Быстрая ходьба успокаивала. Улицы родного города летели ему навстречу и развевались за спиной, как волосы. Но "родные стены" не помогали. В Москву, в Москву, в Москву - как все три сестры вместе взятые!
"Хватит жить в общаге. Защититься через два месяца - и рвать из этого клоповника. Надоело. Снять квартиру... Нет, ещё не по карману. Комнату. Нормальную работу. Закрутить роман с девушкой попроще - невысокой, фигуристой, с карими глазами, с большой грудью...
Ближе к вокзалу с мелочным удовлетворением подумал: "Хорошо, что не потратился на розы".
* * *
- Домой, Серёж.
Первое, что сделала в машине Истомина, пользуясь тем, что была на заднем сиденье - реализовала желание, которое мучило её весь последний час, перекрывая даже объяснение с другом - осторожно, чтобы не сорвать, расстегнула сбоку вниз молнию на юбке. После чего, наконец, стала дышать свободнее.
"Мала стала. Завтра надо надеть что-нибудь другое".
Реакция её тела на подъём наверх по лестнице немного озадачила её, но не лишила обычного душевного равновесия.
"Надо, конечно, скидывать. Вернуться к восьмидесяти пяти. В этом весе мне было комфортнее".
Встреча со старым другом, давно уже вышедшим за границы её успешного мира, произвела не такое сильное смятение.
"Решился на объяснение. Надо же. Забавный. Спохватился спустя столько времени. И, похоже, сильно расстроился, "убит" ситуацией. Ничего, пройдёт, может, даже останемся друзьями по переписке".
И всё-таки, волнение, вызывающее дискомфорт, осталось. И она инстинктивно убрала его самым своим безотказным способом.
- Серёж, притормози.
В окне была вывеска кофейни - той самой, новой, на Весенней, куда приглашал её Андрей. Семь бед - один ответ. Передала водителю купюру.
- Возьми мне "латте" и "наполеон".
Полчаса тому ей казалось, что она ещё долго ничего не сможет съесть после "Итальянского дворика". Но...
Кофе с молоком был в меру горяч, вызывал умиротворение, слойка такая, как надо - с достаточным количеством масляного крема.
Пока она жевала и запивала, водитель терпеливо ждал, склонившись на баранку.
Промокнула губы, посмотрелась в зеркальце, подвела губы.
- Едем.
Блаженно откинулась на спинку сиденья, рассеянно теребя золотую цепочку сумочки, наблюдая в окно за прохожими.
Уже через несколько минут она забыла все досадные мелочи прошедшего суматошного дня и лениво плавала в приятных воспоминаниях и мечтах об Олеге.
* * *
Человек предполагает, а располагают, как известно, совершенно другие силы.
Андрею, идущему на вокзал, никто не мог бы сказать в тот момент, что после защиты он не сразу поменяет условия проживания, а застрянет в студенческом общежитии ещё на два года, да и учёная степень не окажется безотказным "пропускным билетом" в лучшую жизнь, а следующая его девушка будет совершенно не похожа на Галю.
Галине, уверенной в своём ближайшем будущем, расслабленно мечтающей в кожаном салоне авто, никто не шепнул на ушко, что тот, с кем она помолвлена, не женится на ней, хотя и не по её вине, и она будет из-за этого сильно страдать. А вместо того, чтобы скинуть, начнёт ещё больше толстеть.
Оба они не знали, что это не последняя их встреча.