Редактор! Как много в этом слове. А особенно много для писателя...
Наш бой шел с попеременным успехом. Зачастую не выдерживала я, хватала свои рукописи, кидала в пылу - никакой публикации - и громко хлопала дверью, в душе надеясь, что потолок наконец-то не выдержит и упадет на твердую голову редактора. Но потолок выдерживал все и вся, ведь я ни одна такая эмоциональная писательница с больным самолюбием, вернее его нужно писать заглавными буквами и с восклицательным знаком!
И вот, придя домой, проклиная все и всех и главного виновника вспоминая последними словами, сажусь за рукопись и в свете новых рекомендаций начинаю заново править текст.
Понимаю, что редактор хочет привести моего ребенка к совершенству, но и в сыром виде мою душу греет вышедшая из-под пера проза.
И я опять стучусь в монументальную дверь с правленым в очередной раз текстом, согласная уже и на такой вариант. Ведь даже в сердцах крича, что не отдам текст в печать, я в душе очень этого желаю. Покривит душой любой писатель, если скажет, что не желает опубликоваться. И в очередной раз мне говорят, где и над чем поработать. И в очередной раз мое лицо краснеет как помидор, а сердце перестает биться, когда красная ручка вычеркивает целые абзацы, оставляя одинокую строчку. Теперь я понимаю, почему все Великие Писатели сплошь курильщики и пьяницы, после очередного разноса грех не закурить или не выпить. Благо я не переношу запаха сигарет, а после бокала вина засыпаю. (Вы тут не подумайте, что я претендую на величие. Я просто еще немного пребываю в восторге от себя самой. Но я исправлюсь!.. Я могу!)
Редактор безжалостен и непреклонен. Только он видит конечное произведение, или чем может стать поток сознания начинающего писателя. Он как наставник для неокрепшей души и неустойчивой психики, - обтесывает уродливые острые углы, убирает лишнюю воду, прочищает засорившиеся колодцы. И невдомек писателю, что делается все для его блага, что лишь пройдя эту школу, сможешь оформить поток сознания в структурированное нечто, что будет положительно влиять на сознания читателя. И только в таком нелегком труде возможно огранить из природного минерала бриллиант.
Сейчас же мне каждый росчерк красной ручки отдается ножом в сердце. И только эти раны затянуться, как открываются новые. Моего ребенка правят! В то, во что я вложила себя, свою душу, моя молитва о моей жизни, нещадно правится твердой рукой. Варварство!