Мог ли Шон Макгиллиган представить, насколько суматошным будет его сегодняшний день?
Нет, он даже не задумывался об этом. Ранним утром съел свой завтрак, как обычно, состоящий из овсянки, тостов с джемом и большой чашки кофе, поцеловал на прощание жену, погладил ее огромный, выпирающий из-под фартука живот, и отправился на работу.
Шон Макгиллиган работал в полиции: рядовой детектив без особых запросов. Его не интересовало продвижение по карьерной лестнице, он просто делал свое дело. Иногда, среди рутины семейных разборок и других, не менее ординарных, дел появлялись такие, которые заставляли на время забыть обо всем, кроме самого расследования. И в те моменты, когда мозг озаряла внезапная догадка благодаря, казалось бы, разрозненным данным, собранным кропотливым трудом, инспектор Макгиллиган чувствовал небывалое удовлетворение от своей работы.
Сегодняшний день вовсе не был ознаменован таким делом, но оказался не менее тяжелым для Шона.
Первую половину дня он занимался бумажной работой по своему предыдущему делу - обычная рутина, составлявшая большую часть работы любого следователя. Потом отправился в суд, чтобы ответить на каверзные вопросы адвоката одного из фигурантов по делу об убийстве.
За несколько часов до окончания смены пришлось выехать на место преступления, но все оказалось весьма прозаично: муж, находясь в состоянии аффекта, убил жену и ее любовника, а потом, придя в себя, попытался сымитировать ограбление. Будучи примерным семьянином, инспектор Макгиллиган порицал измену, но отнюдь не считал, что платой за нее должна быть смерть.
И пусть интуиция сразу же подсказала, кто преступник, следовало придерживаться процедуры, поэтому пришлось потратить гораздо больше времени, чем хотелось. Когда признание преступника было получено и зафиксировано, а он сам заключен под стражу, инспектор Макгиллиган понял, что не избежать нагоняя от жены: он снова опоздал на ужин.
Дома никого не было. Ему бы обрадоваться, что упреки отложены до лучших времен, но Шон не на шутку встревожился: записка на кухонном столе гласила, что у Эвелин начались роды и ее увезли в больницу.
Само событие было долгожданным и радостным, но вот то, что его жене пришлось пережить это в одиночестве, поистине расстроило Шона. Явись он с работы вовремя, его любимая Иви получила бы всю возможную поддержку от мужа, а так придется наверстывать упущенное.
Покинув дом на Тависток-сквер, он устремился к припаркованной у тротуара машине.
Шон был аккуратным водителем, и не столько по причине своей работы, а в силу характера, требовавшего неукоснительного соблюдения единожды установленных правил. Но в данный момент над ним довлели другие проблемы. Гонимый страхами за жену и еще неродившихся детей, он до предела вжимал педаль газа, и его старенький "бентли" резво мчался вперед по ночным улицам Лондона, торопясь доставить водителя к месту назначения.
Добравшись до больницы, Шон потратил немало времени на то, чтобы припарковать автомобиль, прорваться через регистратуру. И все ради того, чтобы узнать, что жена еще не родила.
Вежливая медсестра проводила его в какую-то комнату с блеклыми стенами и металлическими стульями, выставленными вдоль стен, и попросила подождать.
Но разве он мог просто сидеть и ждать? Это было выше его сил.
Шон начал ходить из одного конца комнаты в другой, проклиная себя, свою работу, а также несговорчивых врачей за то, что его жене приходится сейчас самостоятельно сражаться за жизнь их детей. А если что-то пойдет не так, а его не будет рядом?
Эти мысли заставили его сердце испуганно замереть. Он присел на один из стульев, и принялся молиться.
Он уж и не помнил, когда обращался к Богу в последний раз. Наверное, еще в детстве, когда мать заставляла молиться перед сном. Когда же она умерла родами, а ее место в их доме Макгиллиганов заняла другая женщина, Шон перестал это делать.
Сейчас же он молился - пылко и со слезами на глазах. Потому что не хотел потерять самое большое сокровище в своей жизни. Он никогда не считал, что достоин леди Эвелин Мейтленд, но она остановила свой выбор на нем и, пойдя наперекор воле родителей, стала его женой, просто миссис Макгиллиган. Увы, он не мог дать Эвелин того, что она заслуживала, а вот она подарила ему свою любовь и преданность. А теперь собиралась подарить ему детей.
Поэтому Шон Макгиллиган молился. Он ничего не обещал Богу - ни пожертвований на церковные нужды, ни великих свершений, не давал неисполнимых обетов. Он просил сохранить жизни самых дорогих ему существ: жены и неродившихся близнецов - просил с искренней верой в сердце.
Но вот момент смирения подошел к концу, и Шон вновь забегал по комнате, пытаясь избавиться от тревоги, словно острыми когтями разрывавшей ему душу.
Он не знал, сколько времени заняло это томительное ожидание: но еще не единожды он в отчаянии падал на стул, запуская пальцы в свои черные кудри, пытаясь понять, чем он заслужил эту кару, а потом вновь бегал по комнате, нетерпеливо поглядывая на дверь и недоумевая, почему же никто не приходит.
И вот в какой-то миг в дверном проеме появился доктор в мятом халате: он комкал в руках шапочку, меланхолически поглядывая на посетителя, одиноко сидевшего на стуле. Но не Шону оценивать облик врача, поскольку и сам выглядел не лучше: всклокоченные волосы, обезумевший взгляд, мятая одежда.
- Что, доктор? Что?!
Шону не понравился его взгляд - такой безнадежно грустный. Впрочем, доктор всегда так смотрел на пациентов и их родственников.
- Мистер Макгиллиган?
- Да, это я. Что с моей женой, доктор?
- Миссис Макгиллиган чувствует себя хорошо, насколько это возможно для женщины, родившей тройню.
- Тройню?!
- Поздравляю вас, мистер Макгиллиган. У вас три замечательные дочери, - монотонно пробубнил врач. В его голоса вовсе не слышалось ни капли радости, обычно сопровождающей поздравления.
- Но как же так? - растерянно проговорил Шон.
- Дети здоровы, и завтра вы сможете их увидеть, - продолжал свое доктор.
- Тройня, - все еще не унимался ошарашенный неожиданным известием отец. - Вы уверены?
- Неужели вы полагаете, мы не умеем считать, мистер Макгиллиган?
Понимая, что это риторический вопрос, Шон потребовал:
- Я хочу увидеть жену!
- Ей вкололи снотворное, поэтому она, должно быть, уже заснула. - Заметив упрямое выражение на лице посетителя, врач смилостивился и сказал: - Сестра проводит вас в палату миссис Макгиллиган.
Доктор ушел, а через мгновение появилась медицинская сестра. Она провела посетителя по длинному коридору, указала на дверь и посоветовала не будить жену, если та уже спит.
Тихонько отворив дверь, Шон заглянул внутрь. В палате было темно, но благодаря рассеянному свету, ворвавшемуся из коридора, смутно увидел кровать и жену, укрытую легким одеялом. На ее лице лежала печать усталости.
- Иви, ты спишь? - прошептал Шон, приближаясь к кровати.
- Шон?! - Эвелин открыла глаза и поморгала, вглядываясь в темноту. Сейчас лишь луна освещала комнату. - Это ты?
- Да, это я. - В ответ на его слова, она вытянула руку вперед, и муж подхватил ее ладонь, переплетя их пальцы. - Как ты, любимая?
- Я засыпаю, - она боролась с подступающим сном, чувствуя, что вскоре проиграет эту битву.
- Иви, тройня? - не выдержал Шон.
- Прости, я не сказала тебе, что вместо близнецов у нас будет тройня. Понимаешь, когда это обнаружилось, доктор не был уверен, что третья малышка сможет выжить. Но она выжила, - пробормотала Эвелина.
А в следующую секунду ее веки опустились, и она заснула.
"Тройня!" - в который раз подумал Шон Макгиллиган, недоумевая, как же ему распорядиться этим подарком судьбы.
Даже один ребенок - это сложно, и только недавно получилось привыкнуть к мысли, что для него - это сложно в квадрате, поскольку намечались близнецы. Теперь же стало ясно, что это сложно в кубе. У него тройня!
Есть лишь эта ночь, чтобы свыкнуться с этим ошеломляющим фактом, и Шон надеялся, что справится, поскольку в его сердце жила безмерная любовь к матери этих трех малышек.
Да, он подарит им всю свою любовь и со временем объяснит, как важно открыть сердце для истинных чувств. Так, как в свое время сделал он сам.