Аннотация: История про дружбу, предательство и возможность получить прощение. Попыталась создать скандинавский антураж. Не знаю, получилось ли.
За один миг свинцовые тучи превратили ясный солнечный день в мрачные сумерки. Со своей головокружительной высоты небо хмурыми темно-сизыми глазами смотрело на качающиеся туда-сюда верхушки деревьев - и не будет им покоя, пока мало-помалу не стихнет внезапно набежавший ветер. Пышные кроны одиноких кленов, что, подобно факелам рассеивают темноту ночи, алым пламенем острых листьев разгоняли тусклую зелень дубов, вязов и елей, однако и им не по силам было справиться с унынием непогоды, что вторила темным намерениям Эббы.
Девушка неспешно, будто против своей воли, брела по знакомой, уже не единожды хоженой тропинке. Все решено. Это единственный выход. И все же Эбба не представляла, как скажет роковые слова той, кого считала отражением своей души, сестрой по духу, томящейся в сердце, ожидая, когда снова обретет свободу, на время поменявшись местами со своей тюремщицей.
Прежде Эбба и помыслить не могла, что когда-нибудь откажется от нее. Покинет, захочет изгнать!
Ведь скачка, пусть даже и на самом резвом жеребце, не заменит упоительный бег по тропе, освещенной лишь лунным светом, когда кровь кипит и поет, задыхаясь в стремительной лихорадке. И не сумеет насытиться охотой, если сама не будет гончей - не почувствует страх жертвы, трепет надежды, не изопьет ее последний вздох. Мир поблекнет, утратив буйство ароматов и запахов: она будет видеть краски, но не услышит их голосов, и уже никогда не встретит духов древности, не устроит с ними диких плясок под звездным шатром.
Ни разу сожаления не терзали Эббу из-за той встречи в отдаленной еловой чаще. Она - слабая, беззащитная, хрупкая. Ее спасительница - сильная и непобедимая, только чуть припозднилась, не смогла уберечь от зубов и когтей желтоглазого монстра. И все же существовал способ спасти человеческое дитя, правда, но для этого нужно было пожертвовать своей душой и свободой. Цена была высока, слишком высока, но отказаться, значило, погубить второй раз.
И они стали единым целым - Эбба, человеческий ребенок, и Скаллиг, дитя леса в обличье охотницы в красно-оранжевом одеянии. С тех пор они знали мысли и чувства друг друга, видели мир чужими глазами, его звенящий шепот и гулкий рев всегда эхом звучал в мыслях другой.
Казалось, однажды темной ночью судьба навечно соединила их дороги, и теперь радужное полотно будущего они будут ткать сообща.
Только судьба оказалась ни при чем: это Эбба ступила на опасный путь. Между сестрой и любимым, она выбрала мужчину, что обещал любить и почитать всю долгую жизнь; что собирался окружить стеной заботы, за которую никогда не проникнут ни беды, ни горести; что хотел подарить целый мир, начинавшийся на уютном лежбище из пряных трав, которые скрывали влюбленных шелковой пеленой от чужих завистливых взглядов. И чтобы получить все это, нужно было отказаться от той, что когда-то - время услужливо прикрыло те давние дни дымчатым кружевом забвения - спасла жизнь.
И вот в той чаще, где все началось, они замерли друг против друга - такое возможно лишь на несколько мгновений, пока не рассеялся сизый туман колдовского осеннего дыхания, - рыжеволосая девушка в простом домотканом платье и огненно-рыжая охотница. Они молча смотрят в до боли знакомые карие глаза, правда, у одной черные зрачки круглые, от волнения перекрывшие почти всю радужку, а у другой - с вертикальной узкой чертой.
- Прости, я не могу отпустить его, - с болью в голосе произнесла Эбба. И едва слышно добавила: - Поэтому ты должна уйти.
Скаллиг ничего не ответила. И только пышный черно-рыжий хвост с белым кончиком резко двигался из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать губительные слова.
- Знаешь, Турильд уже видел тебя? - начала оправдаться Эбба. - Он пообещал мне к свадьбе воротник из чернобурки. Сколько бы я ему не говорила, что обойдусь, он не собирается отступать. Не подарок его заботит, а жажда охоты, пылающая в крови. Ты больше двадцати лет ускользала от острых стрел, уходила от погони, запутывала лучших охотничьих псов. Турильд не успокоится, пока не сразит тебя. Ты должна уйти. Одна. Без меня. Ты же уйдешь? - с надеждой спросила Эбба. - Ведь знаешь способ уйти?
Она отгоняла от себя мысли, что такого способа не существует или попросту неведом Скаллиг. Если он не записан ни в одной из ведьмовских книг, возможно, его знает ветер-скиталец? Он много где побывал, немало разного видел, узнал тайны, недоступные обычным людям. Если не сама Скаллиг, то ветер уж точно должен знать, как развести их пути в разные стороны.
Не убеждая отступиться и сохранить союз, освященный самой судьбой, Скаллиг понуро опустила голову, кивнув. А может, просто не желала, чтобы Эбба видела горькую слезинку разочарования. Пусть та останется незамеченной, пусть ее поскорей впитает земля, которая сумеет выдержать чужую боль и сохранит эту призрачную тайну.
Подняв морду к небу, лиса истошно закричала. Раз. Другой. Третий. Горестно, мучительно, пугающе. Эхо ее истошного крика взмыло над лесом, полетело над землей, ветер понес его прочь. И когда оно растаяло в звенящей тишине, Скаллиг ушла, растворившись в туманной дымке. Раскатисто и гулко вздохнув, небо заплакало, звучно и безутешно лило оно прозрачные слезы, которые катились по листьям, ветвям, ягодам, орошали дрожащую землю.
И лишь тогда Эбба поняла, что не просто заклинание прокричала Скаллиг в сумрачную высь, то была смертельная агония. И ее собственный страдальческий крик заглушил жалобные причитания птиц, вместе со нею скорбевших об утрате.
- Вернись! Заклинаю, Скаллиг, вернись ко мне! - до хрипоты призывала она лесную сестру.
Слезы текли по бледным щекам, но девушка не замечала их, помутневшим взглядом вглядываясь между деревьев, высматривая, не промелькнет ли меж зеленых еловых лап рыжий мех? Но Скаллиг уже была далеко - в той стране, из которой не возвращаются.
Тучи до последней капли выплакали свою бархатную черноту, и на небе снова разлилась благословенная лазурь, ярко засияло солнце.
Ветер высушил слезы Эббы, а золотистый луч, скользящий по тропе, повел ее к новой жизни, которую она собиралась разделить с любимым. Да только непомерной была плата за их счастье, чтобы наслаждаться им. Оно тяготило, мучило, сокрушало. И дня не проходило, чтобы Эбба не вспоминала о той, которую предала.
Скаллиг ушла, но так и не отпустила сестру. Союз расторгнут, однако тонкая нить воспоминаний, что тянулась из одного мира в другой, все еще связывала их воедино. День за днем вина снедала Эббу - каждый глоток воздуха оставлял после себя привкус горького яда, убивая медленно, неспешно.
Рыжий цвет волос - в юности она с гордостью носила этот символ родства - бледнел с каждым днем, словно в наказание. Ее кожа остывала, - не помогали ни отвары лекарей, ни колдовские заговоры - а вместе с теплом уходили ощущения: она больше ничего не чувствовала - ни солнечного тепла, ни нежных прикосновений любимых рук. Слабость не позволяла держаться за мужа...
- Сестра! - облегченно шепчет Эбба, пристально рассматривая стоящую на другом на другом берегу девушку, боясь даже моргнуть. Что если туманный образ развеется? - Ты ли это?
Скаллиг не похожа на себя обычную. Рыжекудрая, с венком из желто-багряных листьев и в платье из огненно-алого шелка с белоснежными кружевами по подолу.
- Улыбнись мне, сестра, - просит Эбба. - Прими в свои вечные объятия! Я вернулась к тебе... навсегда. Простишь ли меня когда-нибудь?
Да только молчит Скаллиг. Она и прежде была немногословна, сейчас же и подавно. Но вот она улыбается - одними кончиками губ, улыбка не сумела развеять печаль карих глаз с вертикальным узким зрачком - и протягивает руку...