"ГАДКИЕ ЛЕБЕДИ" и другие произведения СТРУГАЦКИХ.

  

  

  

  

  

   "Гадкие лебеди" - это повесть (написана в 1966-67 гг), где вечная проблема "отцов и детей" переросла в концепцию о хомо новус, о расколе, разделении человечества на две части, на две неравные части: одна из которых призвана уйти в сияющие высоты (или глубины) космоса, другая обречена на прозябание и, в конечном счете, на гибель. Идея видового раскола здесь явно позаимствована из великого романа Артура Кларка "Конец детства" (Первая публикация в 1953 г.). Вообще, "Конец детства" - это Библия для фантастов и неисчерпаемый кладезь нетривиальных мыслей. Россыпи великолепных идей, щедрой рукой разбрасываемые автором на страницах этого романа, по богатству сравнимы с золотыми жилами Клондайка или месторождением якутских алмазов.

  

   Кроме идеи Стругацкие позаимствовали настроение повести и кое-какой антураж, но уже у другого писателя, а именно у Грэма Грина, из его романов "Наш человек в Гаване", "Тихий американец", "Комедианты".

  

   Эти бесконечные пьянки Банева в ресторане - это оттуда, из "Тихого американца". Много чего ненавязчиво взято из "Тихого..." и "Комедиантов" - та же атмосфера пьянства, любви, страха, безысходности. Кстати, много позже, как заблудившееся эхо от "Комедиантов", зловеще блеснет черными очками "тонтон-макут" в повести "За миллиард лет" (идея которой, несомненно, позаимствована братьями у Лема. См. Лем "Сумма технологии", главы о гомеостатах.)

  

  

  

   Я люблю повесть "Гадкие лебеди", именно как отдельную повесть, а не как составную часть "Хромой судьбы". Кажется, что она туда вставлена не без насилия над произведениями, как того, так и другого. Ведь первоначально под "Синей папкой" подразумевалось нечто совсем другое, то самое, что в последствии стало называться "Градом обреченным". Но, став романом, "Град" уже не мог втиснуться в узкие рамки "Хромой судьбы". Вот тогда братья-писатели и запихнули в "Судьбу" многострадальных "Лебедей". И живут эти "Лебеди" там, на мой взгляд, как индейцы в резервации. А все ради того, чтобы "разобъёмить" "Хромую..." и еще ради сомнительного литературного приёма параллельного повествования. Зачем? Всё это, в данном случае, неуместная булгаковщина. Если произведение хорошо написано, оно и в прямом потоке повествования не будет скучным.

  

   Я "хромую судьбу" перечитываю в два приема. В середине января, когда за окнами завывает метель, у меня появляется потребность читать главы про Феликса Сорокина.

  

   Летом или осенью, в сезон дождей, я под настроение читаю главы про Банева.

  

   Мне кажется, что в конце концов "Лебедей" и "Судьбу" надо издать как отдельные произведения. Хотя бы и в одной книге.

  

  

   * * *

  

  

   К той же проблеме раскола человечества писатели Стругацкие вернулись, рассмотрев её под другим углом, в романе "Волны гасят ветер".

  

   Лично мне этот роман не нравится. И перечитывать его я никогда не стану. В те времена был модным так называемый роман-документ (в написании каковых романов особенно преуспел Юлиан Семенов). Вот братья и написали. Чисто ради моды. Документов там много. Но читать не интересно. Не то что "Жук в муравейнике". В "Жуке" тоже отдана дань моде на документ, но там всё как-то уместно и хорошо. "Жук" и сейчас не плохо держится, а тогда, в 80-х, это был мощный, потрясающий сознание бестселлер.

  

  

  

   Кстати о булгаковщине.

  

   Я ничего не имею против писателя Булгакова (а вот как человек в нравственном отношении он был плох). Как писателя я его очень даже люблю, особенно "Мастера и Маргариту" и "Театральный роман", но подражать ему считаю дурным тоном для творцов такого ранга, как Стругацкие. Судя по "Хромой судьбе", Стругацкие преклоняются пред Михаилом Афанасьевичем. Это, конечно, их право, это их выбор. И даже заявлять, что "Булгаков - это такое наше". А вот сожалеть о том, что они поздно познакомились с произведениями Мастера, не стоило бы. "Насколько бы мы были интереснее", с горечью заявляют Стругацкие.

  

   Ну уж нет! Я думаю, вовсе они не были бы интересны, если бы писали под булгаковским влиянием. Достаточно и одного неудачного произведения - "Отягощенные злом". "Отягощенные..." вообще не стоило писать. Зачем нам, читателям, второй Булгаков. Хотя бы потому, что "вторая свежесть" это чушь. "Осетрина должна быть первой свежести, она же и последней".

  

   Стругацкие хороши такими, какими они были, есть и, надеюсь, останутся. Увлеченными, юморными, иногда наивными, часто весьма умными и ПРЕКРАСНЫМИ стилистами. Их мир не похож на мир Булгакова, и это очень хорошо. Тем и дорога нам ни на что не похожая Вселенная Стругацких. Вселенная с Их этикой, с Их словечками и привычками, с Их шуточками, со всем тем, что мы, читатели, так любим в братьях-писателях.

  

   Страшно жаль, что прекрасный дуэт распался, в связи с преждевременной кончиной Аркадия Натановича Стругацкого. Который, безусловно, был мощным мотором в этом писательском тандеме. Не в обиду Борису Натановичу будет сказано, но не будь Аркадия, то не знали бы мы и Стругацких. Возможно, в журнале "Техника-молодежи" за 50-какой-то год и появилась бы пара скучных рассказиков автора Бориса Стругацкого, и это все, чем наследил бы он в истории советской литературы.

  

   Но к чести Бориса Натановича нельзя не сказать, что если бы не его жесткие требования к сюжету, если бы не его склонность к "серьёзности", то сам по себе Аркадий был бы слишком легковесен. Но, к счастью, союз состоялся. И вот путем частичного поглощения и взаимодополнения родился гениальный писатель - А и Б Стругацкие.

  

   Короче, их союз - это как раз тот случай, когда одна голова хорошо, а две - лучше. Таким образом, коллективный разум братьев Стругацких оставил далеко позади всех советских писателей-фантастов-одиночек. Даже Кир Булычев не мог с ними тягаться.

  

   И теперь, если обернуться и посмотреть сквозь фантастические очки-консервы на советский литературный горизонт, то мы увидим три сияющих пика: далекий уже в голубой дымке лет, едва видимый пик им. Александра Беляева; блестящий и холодный ледяной пик им. Ивана Антоновича Ефремова, над которым вращается недостижимая Туманность Андромеды; и совсем близко - высокую гору с двумя почти слившимися вершинами им. А и Б Стругацких.

  

   Предгорье и вокруггорье - это сказочник Ларин, фантасты: Казанцев, Миррер, Днепров, Парнов, Шэфнер, Войскунский и Лукодьянов, Кир Булычев и другие.

  

   Если посмотрим вперед уже теперь на российский горизонт, то увидим пару небольших холмов - Пелевин и Лукьяненко. Фантастом Виктора Пелевина можно назвать с большой натяжкой, хотя писатель он замечательный. Но это уже другая история.

  

   Сергей Лукьяненко - фантаст неплохой, с чутьём на моду, иногда даже выступал как оппонент Стругацких, но оппонент, который уважает и любит мэтров. И, несомненно, когда-то сильно переболел стругацкоманией. Так что родимые пятна той болезни до сих пор портят чистое его писательское лицо.

  

   Вот и все. Лукьяненко - это последний из могикан. Когда вампиры дососут всю его кровь, в которой у писателей растворен талант, скончается и он (скончается как фантаст). Больше у нас писателей-фантастов не будет, потому что умерла сама фантастика, выродившись в ублюдка под названием фэнтези. (Хотя прародитель Толкиен в этом не виноват. Виноваты толпы эпигонов, грязными ногами затоптавшие чистый хрустальный мир страны Фантазии.)

  

  

   Дикси.