Наши взгляды встретились. До сих пор на меня никто не смотрел с такой ненавистью как этот восемнадцатилетний паренек из Газы. При этом губы его улыбались и эта улыбка придавала лицу паренька еще более зловещее выражение.
Через три месяца я отправлюсь служить в израильскую армию и возможно мы снова с ним встретимся. Может быть я приду в его дом, чтобы... Ясно зачем. Чтобы арестовать его или убить. И если он вдруг появится в моем доме, то тоже с одной единственной целью: убить меня и моих близких. Других поводов навестить друг друга у нас нет. Возможно он опередит меня и нанесет удар первым, где-нибудь на остановке или перекрестке, откуда наш работодатель забирает нас на работу. Или когда я буду возвращаться с работы- ведь подвозка есть не всегда, машины у меня нет, до автобуса нужно еще добраться. Каждый шекель на счету и если есть возможность пройти пешком, я так и сделаю. А на дорогах полно таких же как он- арабов возвращающихся к себе в Газу:угрюмых, усталых, смуглых усатых, в основном немолодых мужиков, уезжающих на заработки затемно и затемно же возвращающихся после работы домой . Утром еще затемно они едут в Израиль, часами ждут на контрольно-пропускных пунктах, а потом часами ждут на больших перекрестках в надежде, что кто-то из израильских подрядчиков наймет их на работу. Те, кому повезет, ближе к вечеру толпами идут вдоль шоссе, возвращаясь на тот же перекресток, куда приехали утром. Там их дожидаются те, кому с работой не повезло. По этой же дороге возвращаемся и мы, если нет подвозки, на свои съемные квартиры, потолки в которых непривычно низкие, а от невыносимой жары спасает только вентилятор.
С арабами мы делаем одну и ту же работу, работаем на одного и того же "балабая"- хозяина(израильтяне произносят это слово с благоговением- вот же он смог. Арабы- с ненавистью), на одних и тех же условиях. Так мне кажется.
Почти каждый день я наблюдаю, как их, арабов, пропускают через КПП. Солдаты закрыли вход чем-то вроде веревки. Эта веревка разделяет солдат от рвущихся в Израиль на работу арабов. Те, у кого документы в порядке, сгибаются и пролазят под веревкой. До сих пор я всегда гордился тем, что я еврей. Ведь мы- это Книга-Книг, это Иисус, Карл Маркс, Эйнштейн... А тут мне впервые мне становится стыдно от того, что я еврей.
Наконец среди солдат находится смуглый крепыш, вроде ефрейтор или даже сержант, который нахмурившись, требует убрать веревку.
-"Они что, не люди?!"-Возмущенно обращается он к своим сослуживцам.
Наверное, мы такие же как и все: не хуже, но и не лучше. К сожалению.
Вечером, своими сомнениями я поделился с соседом-старожилом. В ответ он только усмехнулся: -"Услышишь за спиной арабскую речь-оглянись",-посоветовал он мне.
А мне не зачем оглядываться. Я с ними работаю каждый день, делаю одну и ту же работу. Мы долго не разговаривали друг с другом.
Во время обеденного перерыва я обратил внимание, что они ничего не едят и даже не пьют, несмотря на невыносимую жару.
Я предложил им еду или хотя бы воду.
В ответ пожилой араб снисходительно усмехнулся и сказал: -"Рамадан". Когда мы снова принялись за работу, он вдруг выронил тяжелую стальную трубу.
Старик был бледен, обливался потом.
-Тебе плохо?-спросил я его.
В ответ он все так же снисходительно усмехнулся и подхватив трубу понес ее вместе с молодым как-будто ни в чем ни бывало.
В перерывах мы обмениваемся несколькими фразами в основном с молодым арабом. Он не похож на своих старших товарищей. В нем нет ни снисходительности, ни смирения. Он как-будто чего-то выжидает. Глаза смотрящие с ненавистью, говорят чего именно он выжидает и говорит, как-будто зондирует почву:
- Как тебе здесь, не жалеешь, что приехал?
-Чего мне жалеть?
Аренда дорого обходится?
-Пятьсот долларов.
-Переезжай в Газу, там ты сможешь снять квартиру за сто долларов,- с ехидством говорит молодой араб.
Пожилой в основном молчит и усмехается. В разговор он вступает только один раз, когда я уверенно говорю о том, что о приезде не жалею.
-Уж не знаю, что хорошего ты тут нашел,-презрительно говорит он и отворачивается.
-Будь осторожен, держи всех на расстоянии, а особенно их,-говорит мне сосед-старожил. Он давно здесь, кроме этой квартиры у него еще две- доставшаяся от родителей и купленная. Пенсия и квартиры позволяют ему особенно не напрягаться. Наш приезд дал ему возможность сдать свои квартиры не за сто долларов , как раньше, а по пятьсот каждую. Сейчас он думает, как бы отхватить еще кусок от нежданно-негаданно свалившегося на страну чуда.
-Я никого не боюсь,-отвечаю я.
-Правильно, пускай они нас боятся!
Я бы с ним согласился, но на душе скверно. Общаться с типами вроде моего соседа и его семейства у меня нет никакого желания. Хапуга-работодатель часто меняет машины, каждый раз на более роскошную. Появляется и исчезает он как суслик: когда есть работа и нужны рабочие, он тут как тут. когда нужно выплачивать зарплату или развозить рабочих, он бесследно исчезает.
Ходить в государственную службу занятости бесполезно. Те, кто приехали лет на десять-пятнадцать раньше, с презрением смотрят на наши советские дипломы и высокомерно говорят о том, что "стране нужны рабочие", при этом тыкают так, как будто мы с ними пили на брудершафт.
Где-то я уже видел эти сытые, лоснящиеся от самодовольства рожи. Именно рожи. Ну да, всякие засланцы от Сохнута.
-"Отправь своих детей на стройку, раз стране нужны рабочие",- говорю я высокомерной чиновнице.
Чиновница меняется в лице и зовет охрану. Я ухожу. Вряд ли мы с ней еще увидимся. Дама провожает меня взглядом полным обиды и неприязни: -"Для того ли мы страдали и добивались столько лет права на выезд?!"-Кричат ее глаза.
А я вспоминаю одно из бессмертных творений Булгакова: -"Чтобы тебя расстрелять, Парамоша, я бы к красным записался..."
На работе неожиданные перемены: арабы зарезали нашего работодателя. По версии следствия, они оказались террористами. Но ходят слухи, что он задолжал им зарплату за три месяца...
Может это и цинично так говорить, но все, что ни делается, делается к лучшему. Я нахожу работу ближе к дому и мы переезжаем ближе к морю. Когда море совсем рядом-плевать на все. В субботу закрыто все, кроме синагог и моря. Моря не закроешь - кишка тонка.
Арабов тех я больше не видел. Но тот взгляд, полный ненависти, и его зловещую ухмылку- запомнил.