Аннотация: Безмятежность. Легкость. Свобода. Дождь может вызвать разные эмоции, кто-то говорит, что любит, кто-то наоборот ненавидит, проклиная дождь и его последствия, а я... А я ощущаю именно такие чувства, мне легко. Подминаю лицо на встречу пасмурному небу с которого на большой скорости вниз несутся маленькие капельки дождя, опускаясь на мое лицо, медленно стекают унося с собой все мои мысли, переживания, которые день за днем терзают мою душу. В этот момент мир для меня не существует, есть только я и дождь, который, будто стеной отгораживает меня от всего мира. Иногда кажется, что он смывает всю грязь с города, не только пыль или мусор, а именно человеческую грязь: негативное отношение, предательства, оскорбления, такую грязь, который каждый оставляет за собой, оставляя улочки сочится той самой человеческой гнилью. А капельки, как маленькие уборщицы, смывают, впитывают в себя, оставляя свежесть и ничего не требуя взамен. Приятно после дождя вдохнуть полной грудью, пока по улочкам снова не засеменят люди, из чьих ртов, в очередной раз, будет выливаться грязь. И вот, стоя посреди двора, наслаждаясь минутами одиночества, понимаю, что пора возвращаться в свою жестокую реальность. (ЕЩЕ ПИШЕТСЯ)
ОСКОЛОК МОЕГО СЕРДЦА.
Безмятежность. Легкость. Свобода. Дождь может вызвать разные эмоции, кто-то говорит, что любит, кто-то наоборот ненавидит, проклиная дождь и его последствия, а я... А я ощущаю именно такие чувства, мне легко. Подминаю лицо на встречу пасмурному небу с которого на большой скорости вниз несутся маленькие капельки дождя, опускаясь на мое лицо, медленно стекают унося с собой все мои мысли, переживания, которые день за днем терзают мою душу. В этот момент мир для меня не существует, есть только я и дождь, который, будто стеной отгораживает меня от всего мира. Иногда кажется, что он смывает всю грязь с города, не только пыль или мусор, а именно человеческую грязь: негативное отношение, предательства, оскорбления, такую грязь, который каждый оставляет за собой, оставляя улочки сочится той самой человеческой гнилью. А капельки, как маленькие уборщицы, смывают, впитывают в себя, оставляя свежесть и ничего не требуя взамен. Приятно после дождя вдохнуть полной грудью, пока по улочкам снова не засеменят люди, из чьих ртов, в очередной раз, будет выливаться грязь. И вот, стоя посреди двора, наслаждаясь минутами одиночества, понимаю, что пора возвращаться в свою жестокую реальность.
ГЛАВА 1.
Реальность, не то чтобы у меня жестокая, со многим приходится мириться, многое отпускать, потери - это обычное дело, все мы что-то теряем. Так полгода назад я потеряла своих родителей, единственным моим утешением стала мамина младшая сестра Маша, которая всего на 3 года меня старше. Сказать, что мне было плохо - ничего не сказать. Было такое чувство будто ты здесь, но в то же время тебя нет. Люди вокруг что-то говорили, для меня это был лишь шум, как будто стая надоедливых мух кружит около тебя, гони не гони, а они возвращаются обратно. Когда кому-то все-таки получалось до меня достучатся, слышала я что-то типа "как я тебя понимаю, но ничего время лечит, у тебя еще вся жизнь впереди". Конечно. Понимают они меня. И это мне говорят люди у которых счастливая полная семья? Которые могут обнять родную мать и отца, в тоже время срываться на них, не понимая какое сокровище иметь родителей? Нет, это не осуждение, не зависть - это обида. Обида на слова, каждый думает, что должен мне что-то сказать, поддержать. Зачем? Зачем мне слова? Время лечит? А не пошла бы ты или ты со своим мнением к черту? Все свои эмоции я выплескивала в агрессию, уже не различая тех, кто искренне пытался меня поддержать от масок. Существует пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Иногда мне до сих пор кажется, что я застряла во второй стадии, испытывая исключительно гнев. Истерики смешивались с желанием разнести все в дребезги, причинять себе физическую боль, дабы затмить ей душевные терзания. Порезанные руки - сделано это было намеренно ржавыми ножницами, так что оставались не просто порезы, а рваные раны. Сбитые костяшки пальцев, когда со всей силы долбишь дома стены, которые хранят в себе воспитания лучших лет, которые еще помнят родителей... Я почти не чувствовала себя живой, я ненавидела себя за то, что больше не плакала, за то, что где-то внутри все же отпустила родителей, что свыклась с мыслью одиночества. И в то время я выбрала одиночество. Отказалась от всех друзей и переехала в другой город к Маше.
И теперь я - Фокина Екатерина Андреевна, от роду 19 лет, учусь на третьем курсе Государственного Университета Культуры и Искусства, Институт Визуальных искусств . Рост 166, длинный светло-русый волос, серые глаза, вроде не плохая фигура, которую я прятала за мешковатой одеждой. В местный универ меня заставила перевестись Маша, так как я не видела причину мне учиться вообще, она каждый день пыталась доказать, что если сейчас я не закончу учебу в будущем буду жалеть. Права конечно она была, но проблема была в том, что будущего, как такого, я не планировала вообще. Я умерла вместе с родителями, меня похоронили вместе с ними. О каком вообще будущем могла идти речь? Но обижать единственного близкого человека я не хотела и по этому, через неделю, в парадные двери нового универа зайдет моя кислая физиономия, которая с натянутой улыбкой будет приветствовать преподавателей и профессионально игнорировать одногруппников.
Спустя пол часа я все таки вернулась в свою реальность и зашла в подъезд старенькой пятиэтажки, в который нынче я проживала с Машей. Квартирка у нее была большая: просторный коридор по правой стороне которого была огромная кухня и столовая, дальше шла дверь в гостиную, прямо туалет и ванная, по левой стороне - две наши комнаты. На сколько я знала Маша работала секретарем в какой-то фирме, подробно ее никогда не расспрашивала, без надобности мне оно было.
- Опять под дождем что ль гуляла?- посмотрела вопросительно на меня Маша, выглядывая из свое комнаты. В ответ я лишь фыркнула, скривив недовольное личико, зная, что сейчас она меня будет отчитывать:
- Совсем уже с ума сошла? Хотя кому я это говорю? До тебя же никогда ничего не доходит, опять мне весь пол намочила. О здоровье совсем не заботишься, а мне потом тебя лечи и нет бы ты соглашалась на лечения, так мне что теперь к кровати тебя привязывать, типа постельный режим, и таблетками тебя поить? Нет уж увольте, - причитала моя тетя, а я лишь наблюдала за ней продолжая стоять на одном месте, - что ж ты такая толстокожая? Если когда-нибудь найдется человек, который до тебя достучаться, да я ему в центральном парке памятник поставлю.
После этих слов она скрылась в своей комнате, продолжая что-то бубнить себе по нос. Для меня это привычное дело: она говорит - я молчу. А говорит Мария у нас много, иногда даже я делаю вид, что ее слушаю качая головой подтверждая ее слова, большего от меня и не требуется. Направившись к себе в комнату, я схватила полотенце в ванной, по ходу вытираясь и снова на моем пути выросла Машка, так сказать вся при параде: туфли на шпильке, короткое черное платье с глубоким декольте, боевой расскрас ( так я называю ее макияж для свиданий, уж слишком много косметики). На свидания Мария ходила часто, а я была лишь рада оставаться дома одной.
- Да, я на очередное свидание, можешь ничего не говорить, - отмахнулась от меня тетя, - это Егор, помнишь, я тебе про него рассказывала? - не знаю почему, но Маша всегда передо мной отчитывалась, - Так вот, сегодня дома ночевать не буду, если что звони и когда я говорю "звони" значит ЗВОНИ! А не как обычно пытайся все сделать сама. Знаю я тебя. И нет ты мне не помешаешь. Ужин в холодильнике, разогреешь. Все я побежала, - чмокнула она меня в щеку и скрылась за дверью.
Маша иногда, хотя что там иногда, она всегда вела себя, как квочка в курятнике над своими цыплятами, в данном случае цыпленком была я. Грех жаловаться на такую заботу, но порой это ужасно напрягает.