Мальчик склонил голову к плечу и, прищурясь, посмотрел на закат.
Закат был красив. Красно-оранжевый. Он где-то слышал, что если смотреть на закатное солнце, то глаза будут зоркими.
Солнце постепенно превращалось в большой оранжевый сугроб на горизонте. На планету опускались сумерки.
- Ладно, - сказал мальчик сам себе. - Пора.
Он вернулся к оставленному на дороге джипу, сел за руль, плавно тронул машину с места и поехал, оставив солнце за спиной. Скоро оно совсем скрылось из вида.
Мотор успокаивающе шептал о чем-то своем, а упавший вскоре на шоссе свет фар выхватывал из сгустившихся сумерек куски пространства, которые спустя несколько мгновений снова поглощала темнота.
Мальчик знал, куда едет. Он возвращался в свой город. Потому что свой - он все-таки свой. Хоть и пустой.
Понимание того, что он один на свете, поначалу острым ножом вонзившееся в сердце, постепенно превратилось в тупую ноющую боль, избавиться от которой невозможно и с которой, хочешь ты этого или не хочешь, придется смириться и жить дальше. Но эта боль иногда все же давала рецидивы. В такие моменты мальчик останавливал машину и... в общем, по-разному было. Во время последней остановки он просто смотрел на закат. Пятый закат, любоваться которым кроме него было некому.
За последние дни мальчик успел полюбить ночь. Потому что ночью казалось порой, что все осталось по-прежнему, что планета просто отдыхает от дневной суеты, и через несколько часов мир снова наполнится обилием самых разных звуков: от радостного смеха до горького плача. И даже сейчас вполне можно было представить, что в свете фар появится кто-то и, совсем как в недавно прочитанной книжке, скажет: "Нарисуй барашка!" Или это он, мальчик, скажет ему? Впрочем, какая разница, если все равно не появится никто.
А вообще мальчик привык к одиночеству. Нет, не в эти дни, а гораздо раньше. Мама - она была вся в делах, не то что поговорить, а и покормить не всегда успевала. Друзья же... Мальчик даже не знал, были ли они у него. Конечно, среди одноклассников были неплохие ребята, и мальчику иногда бывало с ними хорошо, но все это было не то. Лишь одного человека, с которым он ходил вместе в изостудию, мальчик когда-то называл другом. Вернее сказать, думал, что это друг. Но все оказалось не так, так стоит ли и вспоминать об этом?
А город был уже близко. Скоро - мальчик знал это - ему придется свернуть с дороги, чтобы объехать железнодорожный переезд, где застыли покореженные вагоны двух столкнувшихся поездов. Видимо, на недалекой развилке уже некому было перевести стрелку, и лишившиеся машинистов и пассажиров составы встретились здесь, чтобы остаться на этом месте навсегда. Впрочем, когда-нибудь, когда на планете уже не будет совсем-совсем никого, солнце, дожди и ветер превратят эти груды металла в пыль...
Но это будет нескоро. Сейчас же мальчик сбросил скорость и, свернув направо, поехал вдоль железнодорожного полотна, стараясь не смотреть на нагромождение изувеченных вагонов, которые словно поняли свою ненужность в этом мире и решили разом окончить свое бесполезное существование.
Специально отъехав от вагонов подальше, мальчик заставил машину забраться на невысокую насыпь и осторожно перековылять через рельсы...
Теперь - уже совсем близко. Снова зашуршало под колесами шоссе, но близость города почему-то не ощущалась. И скоро мальчик понял из-за чего. Город был темен. Совсем. А ведь четыре дня назад, когда мальчик покидал его, он был залит светом фонарей, перемигивался огнями разноцветных реклам, а из некоторых окон даже доносились музыка.
Мальчик сделал над собой усилие и не стал снова останавливать машину. Ведь он, в конце концов, возвращался домой, а возвращение домой, как принято было считать, - всегда радость.
Проехав по объятым тьмой улицам и свернув в родной двор, мальчик затормозил у своего подъезда. Эх, как бы пораскрывали рты местные пацаны, увидев его за рулем такой "крутой тачки". Хотя какие пацаны ночью...
Подниматься по темным лесенкам на пятый этаж было для мальчика привычным занятием. Отперев дверь и войдя в квартиру, он, не раздеваясь, бухнулся в постель и почти тут же уснул...
Проснулся мальчик от знакомого до боли звука - мышиного писка будильника. Опять вставать в такую рань и переться в шко... Стоп... Переться никуда не надо. И внушений о том, что в последнюю четверть надо собрать все силы, чтобы окончить восьмой класс достойно, тоже не будет.
А вот чувство голода никто не отменял. Старый холодильник, теперь уже навсегда излечившийся от припадков при включении и выключении, смог порадовать мальчика только половиной пакета прокисшего молока, сырой курицей и несколькими полудряблыми картофелинами. Что ж, придется сходить в магазин. Благо, за последние пять дней мальчик научился делать это по-новому, почти по-гангстерски.
Свежего хлеба в магазине уже не было. Да и вообще - мальчик понял это - придется научиться обходиться без многого. Первые годы можно прожить и на консервах, а к тому времени, когда и они начнут портиться, он научиться выращивать и готовить пищу себе сам... Правда, придется, наверное, стать вегетарианцем: животных, по крайней мере, крупных тоже не было. Мальчик даже заезжал в зоопарк, чтобы удостовериться в этом.
Возвращаться домой, чтобы позавтракать, мальчик не стал. Благо, еды и здесь было навалом. А много ли надо худому тринадцатилетнему мальчишке?
Он еще побродил по магазину, поглазел на товары, которые все теперь принадлежали ему. Как и весь мир. Но весь мир мальчику не был нужен. Как не были нужны выставленные на обозрение фотоаппараты, сотовые телефоны, радиоприемники. Даже часы - и те не были нужны. Спешить все равно некуда, а значит, и знать время - тоже не нужно.
Но у отдела с магнитофонами мальчик остановился. Выбрал модель поприличнее, набрал в пакет кучу батареек, да еще и кассет штук двадцать: все-таки хоть речь человеческая, а то ведь совсем одичать можно...
С этим магнитофоном мальчик теперь не расставался. И тогда, когда жил в своей квартире, (совсем тихой вечерами; раньше хоть трамваи стучали под окнами и собаки лаяли) и тогда, когда стал для разнообразия селиться в чужих.
Какие-то из квартир нравились мальчику. Потому что в них совсем недавно обитало счастье. Казалось, квартиры тоже имели душу и хранили память о тех, кто в них жил. Если жили хорошие люди, то и душа эта была доброй.
Из других мальчик спешил побыстрее уйти. Нет, это не обязательно были квартиры алкоголиков с кучами пустых бутылок на полу и все еще на выветрившемся запахом дешевой рыбы. Иногда квартиры напоминали что-то вроде музеев, в них была шикарная мебель и сделанный лучшими мастерами евроремонт, но в них мальчику все равно было не по себе...
Но в одну квартиру мальчик проникнуть до сих пор не решался. Даже сейчас, когда ноги почти бессознательно принесли его к подъезду новой десятиэтажки, он стоял в нерешительности.
Ладно - видно, судьба. Чтобы не передумать, мальчик пулей взлетел на последний этаж. Благо, железная дверь в "карман" оказалась открытой, а с деревянной в квартиру справиться не так уж сложно.
Квартира была доброй. Впрочем, мальчик знал это с тех пор, когда бывал здесь. Ведь в этой квартире жил Леха. Здесь все было знакомо: и полки с потрепанными книгами, и рисунки на стенах, и старенький письменный стол с выдвижными ящиками.
Обвинить мальчика в том, что он полез в чужой стол, было некому. Поэтому и стыда за свой поступок он не чувствовал.
Первое, что увидел мальчик, была тетрадка. Толстая, но исписано было только несколько первых страниц.
Неужели дневник? В смысле, не школьный дневник, с отметками, а другой, с записями всякими.
1 января.
Новый год! Первым, кто позвонил мне сегодня, был Максим! А я загадал: тот, кто позвонит в этом году первым, будет моим самым-самым лучшим другом. Мы ходили с ним на площадь кататься с горки. Было холодно, и мы замерзли. Потом мы пошли в киоск и купили мороженого. В общем, все было классно, и год будет классным!
13 января.
Сегодня я поссорился с Максимом. У нас в изостудии был конкурс. Он, козел такой, обещал, что проголосует за мою картину, а проголосовал за другую, какой-то Аньки, которая занимается-то у нас всего вторую неделю. И еще имел наглость мне сказать, что ее картина лучше. Но ведь он мне ОБЕЩАЛ! Пусть лучше (может быть), но ведь так с друзьями поступать нельзя! Я вот всегда его рисунки хвалил, даже когда они плохие были. Я ему высказал все, что о нем думаю. В общем, козел он, и все!
16 января.
Максим не звонит. Ну и ладно. Больно надо, подумаешь! Позвонил ему сам. Он как всегда таким замогильным голосом с трубку сказал: "Алло-о"! Ну, я помолчал-помолчал, а он снова: "Алло?". Типа спрашивает уже, кто это там. Я тогда заржал и бросил трубку. Буду я с предателями говорить!
19 января.
Максим не пришел на занятия в изостудию. Какое счастье! Хоть не смотреть на его наглую морду! Вечером снова позвонил ему. Трубку взяла его мама. С ней я говорить, конечно, не стал. Может, он заболел?
21 января.
Завтра у Максима день рождения. Я купил ему классные краски и подобрал прикольную открытку. Все равно ему звать больше некого, позовет как миленький.
22 января.
Вчера просидел как дурак у телефона весь день. Ни фига он не позвонил. Ладно, тогда я сегодня сам позвонил ему и сказал: "Ты мне больше друг! С днем рождения!" И бросил трубку. Пусть порадуется. А краски и мне пригодятся.
6 февраля.
Максим на занятия так и не ходит. Видно, не хочет меня видеть. Ну и ладно, я его тоже не хочу!
13 февраля.
Месяц, как я поссорился с Максимом.
19 февраля.
Сегодня видел Максима из трамвая. Толком не разглядел его. Ладно, не болеет значит. Только что позвонил ему. Ничего ему не говорил. А он понял, что это я, говорит: "Леха, хватит так звонить и молчать, сколько можно!" Столько, сколько нужно! Ну, я, конечно, это не сказал, а просто трубку положил.
1 марта.
Весна, однако. А у меня ничего нового. В изостудию идти не хочется. А надо.
11 марта.
В школе полный завал. По физике грозятся пару за четверть поставить, по химии еще хуже. А, пошли они все...
24 марта.
Наконец, каникулы! Скукотища...
1 апреля.
День смеха. Очень смешно...
12 апреля.
Совсем тепло стало. Пошел погулять. Дошел до дома Максима. Хотел зайти, но не зашел. Что я ему скажу?
18 апреля.
Не могу так больше. Почему он меня игнорирует? Как будто нет меня? А я есть! И я хочу, как раньше, пройтись с ним по улице и поболтать о всякой ерунде. А может, и о важных вещах. Забавно вообще: иногда болтаешь на самом деле о ерунде, а кажется, что о важном. А о важном, наоборот, говоришь как о ерунде. Во, высказался! Философская мысль Алексея N 1! В смысле, мысль N 1, а не я. Блин, опять хочу отвлечься. А не надо, наверно, уже отвлекаться. Ага, придумал. Даю себе обещание: ЗАВТРА Я ИДУ К НЕМУ! ИЛИ ЗЕМЛЯ ПЕРЕВЕРНЕТСЯ! ВСЕ!
Это была последняя запись. Потому что 19 апреля для Лехи уже не было.
Максим (зачем теперь скрывать его имя?) отложил дневник. Заглянул в ящик стола в надежде найти еще какие-нибудь записки. Нет, ничего больше не было. Лежали там только краски, перевязанные ленточкой, и открытка с надписью: "Лучшему другу в день рождения".
Из магнитофона, оставленного в подъезде, долетали слова:
Я тот, чей разум прошлым лишь живет,
Я тот, чей голос глух, - и потому
К сверкающим вершинам не зовет...
Я добрый, но добра не сделал никому...
- Леха, - сказал Максим неизвестно кому. - Я был бы рад, если бы ты пришел. Очень рад. Правда.
А ветер играл небрежно задернутой розовой шторкой. Хотя нет, шторка была белой. А розовым был закат.
Но мальчик не смотрел на закат. Зачем иметь зоркие глаза, если сердце не зорко?
Шторки из розовых постепенно становились красно-оранжевыми. Стало совсем-совсем тихо, даже магнитофон, доиграв песню, умолк. Лишь где-то вдалеке стучал по рельсам трамвай.