Виноградов Андрей Викторович : другие произведения.

Де Роуз - Собиратели душ. Глава 4. Мышеловка Луция Равэна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О начальных временах Аггикепада, украденном копье и принятых решениях на Совете старейшин Харазнаса.

  Катящиеся по траве голубые глаза... Он видел это в своём кошмаре, жар бил его, голова раскалывалась. Нарвелл была мертва: то, чего он так опасался, всё-таки произошло. Трувиан убил Нарвелл и сделал из неё своего очередного слугу. Корзаха из глины. Убил хладнокровно - отобрал душу, пылкую и любящую. Нет, боль была не в паре десятков ран, кровоточащих по всему телу, нет, она была в сердце - Трувиану удалось сдавить его в своей отвратительной когтистой клешне, не вытаскивая из груди, и выжить все жизненные силы. Зачем теперь оно бешено билось, если мертва та, кому оно принадлежало? Всегда...
   Края каменной чаши коснулись губ Юлиуса. Кто-то вливал ему в рот душистую жидкость - будь он в сознании, то с уверенностью принял бы её за мятный чай. Напиток протёк через горло, и что-то тёплое затрепетало в груди. Благовонный аромат подействовал сразу: Юлиус очнулся и открыл глаза. Чашу убрали от него, пока он откашливался и, тяжело дыша, протирал своё лицо.
   Он всё ещё лежал под сенью каштана. Над дорогой по-прежнему, не смея пошевелиться, висели ледяные бутоны-фонари - была глубокая нул-радульская ночь, на удивление тихая, дождь закончился, и уже ничто не напоминало о том ужасе, который происходил здесь полчаса назад.
   Юлиус отвернулся от дерева и увидел возле себя оборотня, сидящего на корточках с чашеобразным камнем в мохнатой руке. Существо доброжелательно протянуло чашу; оно не могло улыбнуться, чтобы приободрить Юлиуса, но один глаз оборотня подмигнул - бояться было нечего.
  - Что это? - настороженный вопрос не мог не прозвучать, когда Юлиус взял чашу и вгляделся в серебряную воду.
  - Лунное зелье, - густой хрипловатый бас оборотня звучал уверенно и твёрдо, - снадобье. Приводит в чувства уж получше отвара гостеловов, да и латает раны к тому же.
  - Кто вы?
   Юлиус сделал пару глотков из чаши, и головная боль прошла совсем. В сознании проступила ясность: он вспомнил всё, что было, и с ужасом уставился на человека-волка.
  - Это не имеет значения, - резко ответил, поднявшись на ноги, оборотень, - другое дело, если я спрошу, кто ты. А я имею на то больше оснований.
  - Я здесь вместе со своим дядей, Тадеушем Вишесом, королём Санкт-Артура. Вернее, он остался снаружи: к джину прибыли мы вместе, но в Нул-Радуле я один, без него. Тут же и Танатус Бес, седьмой Магистр империи Эдольжол. Мы отправляемся в Харазнас, где должен состояться Совет старейшин.
   Юлиус дрожащим голосом сказал всю правду - он ничего не хотел утаивать от своего спасителя, было бы глупо врать ему - и допил содержимое чаши до конца. Боли в теле уже не было; он посмотрел на свои руки: раны затягивались, кровь высыхала. Четыре передних зуба отросли, и Юлиус провёл по ним языком - их будто и не вышибал тяжёлый глиняный кулак. На шее не осталось и следа от безобразных зубов фурии. Зверь был прав, говоря, что зелье исцеляет.
  - Однако, ты не сказал главного, - заметил оборотень, сияющими глазами глядя на луну, - своего имени...
  - А... Юлиус... Юлиус Андреас Вишес-Слипволкер.
  - Имя человека играет очень большую роль в его судьбе, - продолжил оборотень, - но оно не определяет её. Это всё сказки звездочётов. Свою судьбу человек лепит сам, но имя - это его нимб, ореол, береги его, юный Слипволкер, и не отрекайся от него никогда, пока тебя самого не отрекут.
  - А могу я узнать ваше имя?
  - Называй меня "волкодлак".
  - Но это не имя вовсе, - Юлиус припоминал слова Луция Равэна о волкодлаках, - это оборотни, что живут в Аале, в лесах Призоханы. Стало быть, вы оттуда?
  - Считай, что да.
   Что-то привлекло внимание волкодлака в кустах, и он вытащил оттуда чёрный кожаный промокший корсет. Юлиус в ужасе уставился под ноги: перед ним мирно лежала его тень, скрещиваясь с тенью каштана, самая обыкновенная, какой владеет каждый человек, если, разумеется, на нём нет магического корсета.
  - Тебе лучше поскорее надеть это, пока он снова не вылез, - оборотень бросил корсет Юлиусу, и тот по-солдатски быстро всунул руки в ремни: шнуровка завязалась, грудь стиснули костяные пластины, но теперь Юлиус даже был рад этому: исчезнув, тень уже не грозила возвращением Трувиана.
  - Как? - выдохнул он, встав на ноги, - Как вы смогли его прогнать?
  - Дай сюда, - оборотень потребовал пустую чашу, которую Юлиус тотчас ему возвратил.
   Волкодлак вытянул руку так, что свет луны осветил каменное дно чаши. Два неизвестных слова - и на её дно плавно, будто перья, стали ложиться тонкие нити света самой луны. Когда света в чаще набралось до самых краёв, оборотень сделал над ней взмах: светлая пелена исчезла, осталась лишь гладь сияющего серебряного снадобья. Луна отражалась на дне сосуда, та самая луна, которая чуть не лишила Юлиуса жизни, а теперь даровала ему исцеление, подчинённая спасителю.
  - Выпей всё, - оборотень дал снадобье Юлиусу, и тот немедля осушил чашу. - Никто не должен заподозрить, что с тобой тут произошло. Как я понимаю, ты и дяде рассказывать обо всём не собираешься?
  - О чём рассказывать, я даже сам толком не знаю, что тут случилось...
  - А случилось вот что: глиняный голем появился прямо из твоей тени, пока ты стоял на коленях под дождём. Тебе велели скрывать свою тень, ведь так? Но ты снял свою защиту, и вот что вышло. Не заметь я тебя, ещё когда ты плутал в лесу, и не последуй я за тобой, где бы ты сейчас был? Твоя тень подчинена Трувиану Рогоносцу, разве ты не знал об этом?
  - Откуда вам известно, как его зовут?
  - Я знаю о нём всё, а о его идеалах власти - и подавно.
   Волкодлак поднял с земли генеральский мундир, бережно отряхнул его и отдал застывшему на месте Юлиусу.
  - А теперь не спрашивай меня ни о чём, я всё равно о себе больше не расскажу. Я спешу, надо идти. Скажу лишь одно: мне самому трудно понять, кто я есть и какое моё место в мире. В том мире, какой я вылепил собственноручно - мире, ставшем моею судьбой. Вылепил так, как этот демон лепит своих големов. Из мира, в котором ты живёшь, юный Слипволкер, я сделал тирана подстать себе, и сейчас моё детище обернулось против меня... Тиран - весь мир, вскормленный мною собственноручно.
   Волкодлак отвернулся от Юлиуса. Он отдалялся, уходя по дороге.
  - Ты спрашивал, как мне удалось его прогнать? - оборотень слегка повернул голову. - Что может быть сильнее Трезубца Хэлви, Юлиус? - он многозначительно взглянул на собеседника, - Только древний язык, на котором когда-то говорили все земли Континента Атлантов - Аггикепада. Сегодня тебе повезло, что я знаю иеммеарху.
   Оборотень пошёл прочь. Юлиуса заинтриговали слова волкодлака, странная догадка пришла к нему: нужно было выяснить лишь одно, что не давало ему покоя.
  - Авелио Мон-де-Хотеп! - выкрикнул он. - Авелио Мон-де-Хотеп... это ваше настоящее имя?!..
   Оборотень остановился и внимательно посмотрел на Юлиуса. Полминуты он молчал, но после ответил:
  - Нет. Это не моё имя.
   Его глаза не могли врать - это была правда. Юлиус с разочарованием опустил голову: он знал, что оборотень сейчас уйдёт, ибо разговаривать с ним было больше не о чем - он предпочёл скрывать всё о себе, своём пребывании в Нул-Радуле. А интересно было бы узнать, как же этот волкодлак оказался здесь, ведь кого попало Алпа-Идди уж точно не пропускал в свой ковёр...
   Но голос оборотня неожиданно зазвучал совсем близко:
  - Она жива, Юлиус. Её тело мертво - его сейчас искромсал твой покорный слуга и верный друг, дабы спасти тебе жизнь, но душа находится во власти демона. До сих пор. Он владеет её душой. Душу он вдохнул в эту тварь. Фурия должна была убить тебя, это было ей поручено, и только тогда от неё был бы какой-то прок. Иеммеарху - вот, что тебе нужно. Древний язык, помнишь? Не отступай от цели и вылепи своё счастье сам.
   Юлиус поднял голову и заглянул в светлые глаза волкодлака: оба их зрачка были крошечными лунами, и каждая из них вселяла в него упование - это пламя неожиданно вспыхнуло в оледенелом сердце. Оборотень не мог лгать, нет, не мог: спаситель его жизни, сейчас он произнёс то, что Юлиус желал услышать больше всего на свете. Надежда снова есть. Иеммеарху.
  - Но что же мне делать?
  - Изучи этот язык. Пусть он станет вторым языком, на котором ты смог бы свободно изъясняться. Нельзя описать магическую мощь иеммеарху: когда-то на нём были произнесены первослова, и ими заговорили все живущие в те далёкие времена; пусть в мире будет хоть тысячи тысяч наречий, главное над ними - иеммеарху, ныне мёртвое на Аггикепаде, но живущее лишь на устах сильнейших магов. Тебе надо стать сильнейшим, чтобы вернуть душу Нарвелл в её тело. А ты хочешь лишь этого.
   Юлиус был поражён, что оборотень знает даже её имя. Черты волчьего лица дрогнули, сочувствие переполнило его сердце, будто он сам когда-то пережил всё то, что выпало на долю Юлиуса сегодняшней ночью.
  - Я видел, как ты стоял на коленях под дождём и звал её... В ту минуту ты не был сильным, каким стараешься быть всё время: ты уступил слабости, воспоминаниям и мечтам. Главный человеческий недостаток. Но я не могу тебя осуждать. Когда моя луна застлана голубыми облаками, я - такой же человек, как и ты, и я уступил бы своим слабостям тоже, ибо лезвие горьких воспоминаний никому не дано выдрать из сердца; тут даже не поможет чудо-язык. Нужно всего лишь быть сильным. Сила рождается страданием, но это детище в конце концов убивает родителя, и это оправданное и нужное убийство. Скажи мне, ты хочешь вернуть потерянное?
  - Да, - впервые голос Юлиуса зазвучал твёрдо, искры решимости разгорелись в его глазах.
  - Я готов помочь тебе. Познай сам основы иеммеарху. А потом мы встретимся вновь: я отыщу тебя и обучу тому заклятию, которое поможет. Оно мне известно...
  - Но, - протянул Юлиус, колеблясь и говоря больше сам с собой, - Луций Равэн утверждал, что это невозможно... Невозможно вернуть душу человеку и оживить его...
  - Если бы я был Луцием Равэном, то сказал бы то же самое.
   С противоположной стороны дороги послышались чьи-то крики, и волкодлак, хлопнув Юлиуса по плечу, прыгнул в чащу, где его след тут же простыл. Он исчез подобно серой тени, без всякого звука, сверкнув глазами-лунами - своим верным путеводителем. Только пара веток хрустнула где-то вдалеке.
  
   К Юлиусу, который взглядом, разгоревшимся героической решимостью, смотрел волкодлаку вслед, бежали взмыленные Танатус Бес, Ндакли, Бубелло и Катаноэк.
  - Юлиус, милекан бы тебя побрал! - Бес явно был на взводе, - Где ты плутал? Мы тебя обыскались, думали, что уж и не найдём в этих чёртовых лесах...
  - Не надо обзывать леса, - заметила Катаноэк, - они тут вовсе не при чём. Спрашивается, что человек мог делать тут долгое время?
   Сильфида увидела чашу в руке Юлиуса, и многозначительно заглянула в неё - подозрительный сосуд был пуст.
  - Пьянствовал в одиночку! О, как же люди предсказуемы.
  - Мы слышали, как кто-то выл и визжал, что тут было? - Бес не обратил внимания на слова Катаноэк и с воинской прозорливостью оглядел всё вокруг. - Что тут произошло?
  - Всё нормально, Танатус, - ответил Юлиус, и Бес поверил его уверенному голосу. - Кричали какие-то звери, я их и не видел. Нам лучше вернуться, ваша бабушка, наверное, уже заждалась...
  - Да. - Ндакли беззаботно улыбался во всё лицо, - Это она нас и послала, чтобы мы вас отыскали. Мы могли бы и на пчёлах, сами понимаете, но они уже спят. А будить Жуженя среди ночи лучше не стоит - с недосыпа и злости меня однажды он затянул в хобот и выпалил, как ядро. Ох, ну и славный полёт получился, жаль без пчелы.
   Юлиус, нутро которого согрело зелье, а душу - обещание волкодлака, посмеялся вместе с сильфидами и Бесом, и вместе они пошли к дому Титч. Сколько Танатус ни принюхивался и ни осматривался, он ничего неладного не заподозрил, и Юлиус был рад этому: он, как и велел ему оборотень, собрался держать всё в тайне. Он был в полном порядке - от схватки с фурией не осталось и следа на его теле. Лунный эликсир подействовал превосходно, и это лишний раз говорило об уникальности магии оборотня. Ничто и никогда так не воодушевляло Юлиуса, как слова его спасителя: они быстро заставили забыть весь пережитый ужас. Перед ним снова встала цель, новая и заманчивая, ставшая как-то ближе предыдущей цели отыскать и вызволить Нарвелл: теперь у него был помощник, пусть безымянный и неизвестный, вокруг которого клубились тайны, как лунное сияние, но уж лучше так, чем играть со смертью в одиночку. Человек, что скрывался за личиной оборотня, был сильнейшим магом из всех, встречавшихся Юлиусу. Если древний язык и правда смог причинить демону - ужасному станадриону Трувиану, создателю корзахов и корзахион - такую боль, то ничего несбыточного для заклятий на этом языке быть не могло. Иеммеарху.
   Юлиус шёл и не слушал трескотню Катаноэк о подхалимстве хитроглазых человеческих мужланов, одно лишь замысловатое слово вертелось в его голове - иеммеарху. Где он мог изучить этот язык? Древний, мёртвый на всём континенте. Тадеуш показал ему много чего из своих умений саомира, но он никогда не упоминал о знании этого языка. Да и Ван-Шиба уж точно не знал его. Могли ли говорить на иеммеарху дерегруны? "Скорее всего, - думал Юлиус, - хотя ныне здравствующим дерегрунам сейчас не до обучения кого-то языкам: Странник хочет освободить своего брата из-под тёмных демонских чар, Хэлви и братья Пракото набирают эльфийское воинство. Да к тому же у дерегрун есть свой собственный язык, зачем им иеммеарху, если подумать?"
   Он перебирал имена всех, кого знал и кто мог творить волшебство. Нимфа Вегас, эльфы Лонтре, лирохвост Лоуренс, кентавр Пфайлен... Нет, всё это не подходило. Да, они были каждый удивительным волшебником, которого никто другой в мастерстве повторить не мог, но нужен был сильнейший среди сильных, хранитель магических знаний и секретов, первый среди магов... Верховный...
  - Луций Равэн, - прошептал Юлиус, не обращая внимания на занимательные байки Танатуса Беса, над которыми Бубелло и Ндакли смеялись так звонко, что в домах сильфид то и дело вспыхивали огни и слышалась возмущённая сонная брань.
   "Ну конечно, Верховный старейшина Харазнаса, владелец кадуцея! Пусть он сам и не знает этот язык, но уж он точно слышал о нём хоть что-то. И он мне поможет".
   Юлиус был уверен в этом: Равэн сам настоял на его привлечении к Совету старейшин, он хотел видеть уничтожителя Трезубца Хэлви при себе. Он прислушается к словам Поверенного, сомнений нет - с помощью иеммеарху можно было запросто нанести по Трувиану сильный удар магией, древней, основы которой демону не ведомы, иначе он бы препятствовал заклятию оборотня, и эта идея должна заинтересовать Равэна. Впервые Юлиус обрадовался предстоящему участию в Совете старейшин.
   В доме Титч ему отвели небольшую комнатку с окном на серебряный пруд, и, уже лёжа одетым поверх заправленной кровати и слушая храп Бубелло из-за одной стены и Танатуса Беса - из-за другой, он прокручивал в голове предстоящий разговор с Равэном и догадывался о его ответе. "Он будет рекомендовать мне кого-нибудь, ведь владеющий кадуцеем знает многих магов, да и не только Бохской Дали. Он скажет, кто знает этот язык. Если придётся уехать, я уеду. Чтобы потом вернуться. Нужно лишь быть сильным, да, волкодлак прав. Сила есть - слабое место Трувиана в незнании иеммеарху. Интересно, а не взорвался ли вулкан от его гнева, когда его выплюнуло обратно?.."
   Перед глазами Юлиуса всё ещё была картинка выворота Трувиана наизнанку и чёрная лопающаяся тень. Если бы не усталость, он вспоминал бы об этом всю ночь и продолжал ехидно посмеиваться: слишком сильно уж было впечатление от невероятного зрелища. Успокоившись, под нежные и убаюкивающие звуки бурлящей воды, где наслаждались лучами луны и купались маленькие оранжево-медовые птицы, он уснул и спал, не видя никаких снов, крепко, цепляясь за каждую минуту долгожданного отдыха. Но пара голубых глаз иногда проступала в его сознании, только теперь эти глаза были на своём месте - на прекрасном лице эльфийки, которая совсем скоро будет им спасена. Он знал это; это представлялось настолько очевидным, как то, что его отца звали Андреас Вишес. И горькая улыбка сквозь сон одёргивала его уста.
  
   Его носа коснулся знакомый запах уул-плернского табака, и Юлиус, спросонья чуть не упав с кровати, уже был готов спросить у Александра Нинелла, какого милекана он-то делает здесь. Но курил в углу комнаты, наполненной свежим утренним светом, вовсе не адмирал: там, в плетёном кресле, сидел Тадеуш Вишес и пускал клубы дыма из носа и рта, почёсывая краем длинной белой трубки седой висок.
  - О! Не знал, что король Санкт-Артура курит.
   Юлиус сел на кровать и выглянул в окно. В Нул-Радуле было раннее утро, щебетали птицы, под оконным карнизом над оранжевыми цветами - их едкий запах тут же, пробуждая, подействовал на Юлиуса - жужжали стрекозы, невдалеке звенела ручейная лестница. Где-то в хобот затрубил Жужень так, что задрожали стены, и графин с киселём чуть не упал с маленького низкого столика.
  - Король Санкт-Артура - ходячее решето с загадками, будьте уверены, - Тадеуш задумчиво вглядывался в кольца собственного дыма. - Эти загадки надо срочно отжать от всяких примесей - так они лучше раскрываются. Адмирал Нинелл уверял, что этот табак помогает всё время думать, думать нескончаемо, так, чтобы никогда не болела голова. Пока что мне это плохо удавалось. Вот, почему бы ни попробовать.
  - А что, позволь спросить, ты здесь делаешь?
  - Решил навестить вас. К тому же совсем скоро мы прибудем в Харазнас. Тебе уже говорили, что снаружи время идёт гораздо быстрее, чем здесь? Ночь в Нул-Радуле равна одному часу Баланса Содружества. Ковёр Алпа-Идди как раз долетает до Харазнаса за час с небольшим.
  - Значит, мы уже близко к Харазнасу?
  - Да, и сейчас мы снова отправимся в высь, чтобы принять свои размеры. Как тебе, Юлиус, превращение в пылекорпуса?
   Юлиус не понял такой простоты любопытства дяди и почувствовал злость: ведь только Тадеуш - а он не предупредил племянника, что может его ожидать в стране ковра джина - был виноват в том, какой ужас он пережил, очутившись в малиновом небе и сломя голову падая вниз.
  - Почему ты ничего не сказал? Не предупредил, что меня тут расплющит, как клопа какого-то? Если б я всё знал об этой стране сразу, о её магии, я был бы готов хотя бы...
  - Живущие в Нул-Радуле сильфиды тоже не поняли, что с ними произошло, когда впервые очутились внутри магического ковра. Я просто хотел, что бы ты, как и каждый обитающий тут сильфид, почувствовал это: стать меньше, чем пылинка, выпадает не каждый день. Это происходит, когда целая страна превращается в кучу пыльцы. Как раз об этом я сейчас и рассказываю, не так ли, мадам Капелия?
   Юлиус только сейчас заметил сидящую у его кровати на низенькой табуретке Капельку, которая счастливо кивала, болтала ногами и ловила каждое слово Тадеуша.
  - Она очень любит мои байки. Помню, и Ндакли, и Бубелло тоже слушали во все уши, так, что у меня просто не осталось никаких историй. Сегодня я решил рассказать ей - в очередной раз - её любимую. О великой стране, Биисуме, или Нул-Радуле, которая в древнейшие времена простиралась от одного океана до другого. Но воля судьбы была жестока: жители чудесных земель медовых лесов сами согласились на веки спрятаться в магическом ковре. Чтобы сохранить свою страну для себя - для других она канула в пропасть времени. И выбора у них не было.
  - Но почему так случилось? - Юлиусу было интересно узнать историю Нул-Радула, и когда Капелька радостно разместилась рядом с ним на кровати, Тадуеш с задумчивым выражением лица, куря трубку, заговорил неторопливым голосом.
  - В своё время Алпа-Идди рассказал мне удивительную историю, которой я и сейчас не поверил бы, если б сам никогда не побывал в Нул-Радуле. Древние времена, настолько древние, что вы и представить себе не можете, таят в себе причины многих печальных свершений - за это вынуждены расплачиваться потомки живущих в те дни. Когда-то, многие тысячи сотен тысяч лет назад, известными ныне землями - и Далью, и всем, что есть за её пределами - владели не люди, не эльфы, не сильфиды, а демоны, ужасные двуликие отродья тех самых атлантов, которые и сотворили Континент. Если верить Алпа-Идди, их было два брата: два атланта. Их он назвал магнагами. Магнаги Эгелиат и Алюс, дети Беспредельного Солнца и Беспредельной Тьмы - двух первейших стихий, какие были до их рождения. Старший из братьев, Эгелиат, был воплощением своего отца, подобно ярчайшему лучу света он проронил пару слёз на гладь океана, и возникла Твердь - вся земля, наш великий Континент. На Континенте хозяйничал Эгелиат, это было его безраздельное владение: он ходил, ростом с десяток титанов, вылепливал горы, там, куда ступала его нога, возникали озёра. Эгелиат был счастлив днями напролёт бродить по Тверди - это всё равно, что я буду гулять у себя в саду перед замком в Билигране. Второй брат был подстать коварной Тьме - чёрен, как ночная махина нагромождённых друг на друга гор; он всегда хотел быть любимым и опекаемым Беспредельным Солнцем, всегда желал смерти Эгелиата, но Светлейший отец догадывался о злых умыслах младшего сына и изгнал его из своих чертогов вместе с матерью. Понятно, что Алюс, который жил в недрах матери Тьмы, завидовал счастью Эгелиата. Но прорваться к Тверди он не мог, ибо Беспредельное Солнце охраняло своего любимого сына от завистливого брата. Эгелиат был добр и чувствителен: он упрашивал отца пустить Алюса на Твердь, но Беспредельное было непреклонно. Тогда Тьма сказала своему злому сыну сделать то же, что сделал и Эгелиат - проронить пару слёз, чтобы возникла земля, где он мог бы гулять. Алюс последовал её совету, но две чёрных слезы, упавшие во тьму, породили Хаос - тёмное подобие Тверди. Ему не сияло Беспредельное Солнце, нет, в Хаосе всюду были мрак и смрад - там, где на Тверди текли голубые воды, в Хаосе простирались кровавые реки, где на Тверди вздымались в белых перистых облаках горы, в Хаосе были пустыни чёрных углей и камней. И только Бездна-Луна, сестра Беспредельного, согласилась светить и на Тверди, и в Хаосе для своих племянников. Так они и существовали, две земли, одна - отражение другой в невидимом кривом зеркале. Поначалу Твердь и Хаос граничили в просторах океанов, их земли соприкасались, но чем больше становилось счастье Эгелиата, тем ужаснее чувствовал себя Алюс. В его владении не теплилась жизнь, тогда как на Тверди расстилались зелёные и цветущие долы, преисполненные птичьего пения. Настоящая сущность душ каждого из братьев воплотилась в тех двух землях, что возникли из их слёз - из искренних слёз Эгелиата и алчных слёз Алюса.
  - Две противоположности, - понял Юлиус, которому история о двух братьях-атлантах казалась мало впечатляющей, - прямо как Красный и Синий Трезубцы.
  - Верно, - Тадеуш прищурился и выпустил изо рта струю дыма, - но те были связаны сложной родственной магией. После гибели Синего Трезубца погиб и Красный. А двум братьям-магнагам судьба сулила идти разными дорогами, дорогами, которые не могли пересечься ни под каким предлогом. И кто-то из них должен был свернуть со своего пути в пропасть первый, чтобы второй обрёл долгожданное счастье.
   Проходили сотни тысячелетий, старились магнаги, преображалась Твердь, креп и Хаос. Алюс желал, чтобы и на его чёрной земле светило Солнце, но он ненавидел отца и понимал, что Беспредельное не уступит и не станет светить ему, своему нелюбимому сыну. Тогда он вырвал свой глаз - Бельмо - и водрузил его в чёрное небо; но свет, исходивший от кровавого глаза, не стал светом Солнца. Это было отвратительное кроваво-алое сияние, которым в Хаосе наполнились смрадные небеса, и оно пробудило к жизни смертоносных насекомых в человеческий рост и растения со звериными пастями. Так Бельмо Алюса стало одним из светил, что сияют для Хаоса. Бельмиадой. Но провал затеи Алюса породить второе Солнце ещё больше усилил его намерения добиться настоящего счастья от владения землёй, каким обладал Эгелиат, и он решил хитростью завоевать Твердь, подчинить себе место блаженства своего брата. Была сотворена сложнейшая магия: Алюс скрыл свой Хаос в прозрачном колоссальном облаке, и когда оно заслонило землю Эгелиата от Солнца, свет Беспредельного продолжал падать на Твердь, но он был лишь отражением того света, что просачивался через облако и нехотя был вынужден освещать Хаос. Так Алюс встал между Беспредельным и Эгелиатом и тайно лишил своего старшего брата отцовской защиты. И теперь оставалось только лишить Твердь защиты Эгелиата.
   В то время уже не старый магнаг Эгелиат управлял Твердью. Давным-давно до этого он отсёк кисть своей правой руки и вдохнул в неё жизнь: появились сильфиды - его маленькие сыновья, которые разбрелись по всей Тверди и стали заботиться о Континенте как наследники магнага. Сам он сидел в сердце Тверди - на горе Тин, он был настолько стар, что не мог пошевелить ни шеей, ни рукой, ни ногой. Со своего, скрытого от глаз брата и сильфид, облака Алюс видел слабость Эгелиата и решил его добить. Рука Алюса схватила Бельмиаду и сжала её - из звезды пошли реки раскалённой крови и обрушились дождём на Твердь. Обжигающая сила огня покажется холодным ветерком по сравнению с мощью кровавой лавы Бельма. Там, где прошёл этот дождь, возникли или вулканы, или песчаные пустыни, но добрая половина крови Алюса вылилась на Эгелиата: немощный магнаг заживо сварился, его останки разлетелись по всей Тверди, а из них, представьте, появились прямоходящие существа: эльфы, ренегулы, люди, гномы, и ещё десятки похожих на нас, но они никогда не считались детьми Эгелиата в отличие от сильфид. Но даже сильфиды не смогли спасти своего отца от постыдной гибели.
   Беспредельное, узнав о смерти сына, впало в уныние. Тьма и Бездна-Луна настояли на сборе семейного совета: на нём Беспредельное согласилось передать Твердь во владение Алюса. Но северные просторы Тверди оставались за сильфидами - Солнце не захотело обделять своих внуков. Так Твердь стала впервые разделена, и Алюс, боясь мощи сильфид, так и не рискнул подчинить себе северные долины. Судьба распорядилась так, что он прожил ровно столько же, сколько его брат провёл на Тверди, и умер Алюс таким же обветшавшим и дряхлым, упав от бессилия с горы Тин и разбившись в дребезги о каменную пустыню - когда-то её вокруг этой горы породили кровавые слёзы Бельма.
   Ко дню смерти Алюса сильфиды уже имели свою державу - королевство Биисуме. Оно простиралось по всему северу Тверди от двух океанов до горы Тин, за которой начинались земли Алюса. Нулла Эгелий, бывший королём Биисуме в те времена, узнав о смерти последнего магнага, решил повести своё воинство к сердцу Тверди, чтобы объединить весь Континент под знаменами сильфид - это было их священное право как наследников магнага Эгелиата. И любой другой правитель на его месте поступил бы так же. Но когда биисумцы подошли к горе Тин, то их взору открылась картина, ужаснее которой они не видели ничего в своей жизни: из разлагающихся останков Алюса, нежно взлелеянные Тьмой, появлялись омерзительные твари - да, прямоходящие, но не похожие на тех, что породил солнечный Эгелиат. Это были демоны, мерзкие отродья кроволюба-Алюса, полулюди-полузвери, отвратительнее которых Твердь никого не знала господствующими в своих лучистых просторах. Тьма лепила демонов из плоти своего мёртвого сына: разных зверей и птиц она купала в крови Алюса, умерщвляла и давала на съедение рождающимся внукам, чтобы они имели животную силу, силу Тверди. Но демоны становились уродливыми: рогатые, крылатые, с клювами и хвостами, перьями и змеиной кожей, они выли, ужасаясь безобразию своего вида. Тогда Тьма увидела стоявших неподалёку людей с разинутыми ртами от удивления, подхватила пару из них и смешала человеческую кровь с кровью демонской: отныне каждый из её внуков мог иметь два лика - свой истинный, данный ему при рождении, и человечий, более красивый и благородный. Люди же с двусоставной кровью стали склонны к демоническому злу: зависти, властолюбию, убийствам, но облик демонов им обретать было не дано. Их просто использовали в угоду Тьме. На месте людей из далёких времён, я бежал бы со своим народом из тех мест, бежал бы прочь, лишь бы не видеть участи своей расы: люди разделились - одни стали служить демонам, а другие молча приняли их владычество, затаив в сердце надежду на бунт - на очищение крови.
   Сильфиды не испугались демонов, но Нулла Эгелий посчитал нужным не воевать с сыновьями Алюса, а оставить за ними земли их отца-магнага. Кто знает, если бы тогда сильфиды истребили новорожденных демонов, не было бы никакого зла на Тверди, никаких слёз, ни криков о помощи, ни боязни перед смертью. Смерть стала истинной хозяйкой Континента, ибо ни перед одним из королей так не роптали, не преклоняли колени, не затаивали дыхание. Увы, сильфиды сменили воинственный нрав на милость к своим двоюродным братьям: король Биисуме заключил договор с Сыном Бельма - старшим демоном, плотью Алюса, которого Тьма вылепила ещё при его здравии из крови Бельмиады и велела владеть мрачной и брошенной пустошью Хаоса. Границей по-прежнему оставалась гора Тин, проходили тысячелетия, но мир, порой до крайности хрупкий, не нарушался. Нельзя сказать, что демоны и сильфиды были по-родственному дружны, нет, между ними, как между Алюсом и Эгелиатом, была вражда, но войны дети магнагов старались избегать всеми силами. Властители Тверди боялись друг друга, боялись тайных магических знаний борьбы, ведь сильфиды не знали, чему Тьма обучила своих внуков, как не знали и демоны, что за навыки передал сыновьям Эгелиат.
   Так продолжалось до тех пор, пока Сын Бельма и его братья не решили уйти на покой и не передали все дела в их державе - а оною называли Аданаэ - свои младшим родственникам и их детям. Короли-демоны Аданаэ ещё в годы расцвета своей чёрной страны приняли титулы магнагов - смело, согласитесь, но у Сына Бельма не было такой мощи, как у его отца, и не было такого же изощрённого ума. Наследники Сына Бельма поспешили объявить его и его братьев псевдомагнагами; это были демоны, выросшие в тени славы королей Аданаэ, и вот, когда бразды правления перешли к ним, они не замедлили с лёгкостью разделить всю державу между собой и упиваться властью каждый в своей земле. Могущественное Аданаэ разделилось на тысячу тысяч мелких земель, и ты понимаешь, Юлиус, что жадность демонов была в тысячу тысяч раз больше просторов самой Тверди. Каждый из миллиона королей желал владеть всем Континентом, но кровопролитные нескончаемые войны принесли лишь смерть и разруху; демоны осознали, что глупо воевать между собой, пока есть главный враг - Биисуме. Всё на той же горе Тин был заключен договор между внуками Тьмы: они объединили все свои силы - своих воинов, оружие и устремления стереть сильфид с лица Тверди. Под покровами Тьмы демонская рать - а она была больше в сотни раз, чем море сот Нул-Радула - пошла на Биисуме и обратила бы все эти леса в пепельную золу, непременно, ибо сильфиды никогда не брались за оружие. И тому причиной была природная миролюбивость и ценнейшее наследство - благосклонный характер их отца. Но выход был. Исчезнуть, не обронив ни капли крови. Ни сильфид, ни демонов.
   При дворе короля Радулла Рустира жил джин. Думаю, вы догадаетесь, друзья, как его звали. Когда сильфиды узнали об океане орошённых кровью секир, чьи волны неслись на Биисуме, был созван совет. На нём немногие предлагали биться с демонами, все понимали, что эти попытки спасти себя были бы тщетны, и тогда Алпа-Идди предложил Радуллу Рустиру спрятать его страну в ковре, уменьшив всё и вся до размеров пылинки - да что там, даже меньше, чем пыль. Со слезами на глазах король и его плачущий народ согласились на этот шаг, чтобы сохранить свою удивительную и дорогую Биисуме для самих себя: для других народов её земли были лишь желанным куском медового пирога Тверди, ведь остальные куски уже изрядно засохли. Так сильфиды превратились в пылекорпусов вместе со своими домами, лесами, горами и сотами. И спустя миллионы лет они нисколько не жалеют об этом, верно, Капелька? Тебе ведь никогда не надоест быть такой маленькой? Признаться, Юлиус, я многое слышал и многое представлял себе, но мне лишь трудно вообразить одно: страну в половину Тверди, исчезающую в малиновых облаках на глазах у всех демонов Континента, их остолбенение и над недвижимым в ужасе воинством - ковёр с Алпа-Идди, что медленно рассекает воздух, летя в никуда...
  
   Капелька расплывалась в улыбке и всё ещё беззаботно мотала ногами от радости: почтенный старик рассказывал для неё эту историю, полусказку-полубыль; настоящий по-скорбному горестный смысл её она, конечно же, не понимала. Когда тихий и ровный голос Тадеуша, который подобно кисти в руках искусного художника рисовал ужасные картины на полотне воображения племянника короля, затих, Юлиус задумался.
  - И это твоя любимая история? - обратился он к Капельке, и маленькая сильфида согласно замотала головой. - Что-то мало в ней весёлого. Я бы даже сказал, что ничего такого в ней вообще нет.
  - Думаю, когда я рассказывал это Ндакли и Бубелло, ей понравилось, что в истории часто употребляется слово "дети", - Тадеуш прищурился и улыбнулся Капельке. - Но на тебя, я вижу, рассказ не произвёл впечатления?
  - Не люблю всякие эпические саги. Слишком масштабно для меня. Мало верится во всяких детей Солнца и Тьмы, это похоже на содержание какой-то мистической книги. На любителя. Да к тому же мифам, как и слухам со сплетнями, я не доверяю.
  - Да, я тоже - мы ведь с тобой родственники как-никак - но вот тебе доказательство, - Тадеуш кивнул в сторону окна, - Нул-Радул собственной персоной. Та самая Биисуме, которую сильфиды переименовали. И это название - производные от имён двух королей, Нуллы Эгелия, кто предпочёл сохранить демонам жизнь, и Радулла Рустира, который был вынужден расплатиться за ошибку своего далёкого предка сполна.
  - Рустир, Рустир, - размышлял Юлиус, - где-то я уже слышал это имя. И совсем недавно. Ах да, постой, Ндакли вчера говорил, что так зовут тутошнего лесничего. Он отдаёт Алпа-Идди мёд, а потом получает от него всякие товары.
  - Да, Рустир - имя короля. Но, посуди, зачем теперь Нул-Радулу король? Воевать не с кем, как и не с кем налаживать внешние сношения. Сан лесничего давно заменил королевский титул здесь. Так бывает, Юлиус: король может стать лесничим, но наоборот - нет.
   Тадеуш выпустил из носа последние струи белого дыма и, вытряхнув из трубки горстку пепла, убрал её в карман чёрного дорожного плаща. Нужно было отправляться наружу - на Твердь - и король уже был готов к предстоящему полёту.
  - А какое продолжение истории? - спросил Юлиус; его воображение всё ещё занимали демоны, в клочья порвавшие земли Континента Атлантов между собой. - Продолжение есть, ведь... хоть я и не верю, но... ныне же демоны не господствуют на Тверди, ведь так? Есть королевства людей, эльфов, ренегулов, но что-то я не слышал о державах демонов.
  - А таковых и нет, - Тадеуш поднялся с кресла. - Демонов изгнали с Тверди, и я не знаю, когда это произошло. Изгнали без права возврата. То ли обратно в Хаос, то ли ещё куда, не знаю. Да, я пытался отыскать продолжение, но даже в библиотеке Глубирета - а у Гулдалена когда-то были собраны копии всех книг мира - ничего подобного нет. Если бы у нас было продолжение истории, то это пролило бы свет на многие нынешние события: держава Трувиана хоть и не кишит демонами - в ней он единственный такой, даю руку на отсечение - но само его появление на Тверди очень странно. Помнишь, Всевидящий Оракул Чаши говорил, что демоны Хаоса переподчинили то существо, что некогда было Орионом Карацером? Верховный старейшина Карацер смог установить контакт с Хаосом через Трезубец Хэлви, это вместе с горе-заклятием Рответала и сделало его чудовищем. Но как Хаос смог взять чудовище под контроль? Трезубец в то время уже был надежно припрятан Диларом Пракото. Часто я вопрошаю себя: как такое случилось? Но ответа нет. Кто может знать конец истории, как не один из демонов, верно? Будет хорошо, если ты когда-нибудь услышишь продолжение, но пока это одна из тайн. Тайнами кипит небо над Бохской Далью...
  
   Раздались два коротких стука о стену, и в дверном проёме возникла заспанная и жующая физиономия Танатуса Беса.
  - Извиняйте, что отвлекаю от разговоров государственного значения, но старушенция... прошу прощения, - бросил он в сторону Капельки, - бабушка Титч просила передать, что пчёлы уже готовы, можно лететь прямо сейчас, если вы не забыли о том, что нас ожидает, судари.
  - Мы помним, сэр Бес, Совет старейшин, самое ответственное мероприятие каждого года Баланса Содружества, - Тадеуш печально улыбнулся. - Луций поспешно заявил, что Балансу пришёл конец: пока есть Харазнас, есть и Баланс. Это удивительное место, Юлиус - не Нул-Радул, конечно, но тебе понравится.
  - Хм, там тебя ожидают к завтраку, Юлиус, - Танатус отправлял в рот остатки пирожка с мёдом и черникой. - Придётся поторопиться.
  - Спасибо, но я не хочу есть, и это не отговорка - я и правда не голоден.
  - Не голоден? - Бес выпучил глаза. - Тогда погоды не сделает, если я возьму твой яблочный пирог, а вернее - уже мой. Решено, а? Ха-ха, вот видишь, что значит мыслить стратегически!
   Танатус, как ошпаренный, побежал в главный зал, где стоял стол с завтраком, и Тадеуш с Юлиусом и Капелькой, смеясь, пошли за ним. Домик Титч был полон сочного света медово-оранжевого солнца, по коридорам свободно порхали птицы, но очень много их было в столовой - то и дело пернатые завсегдатаи вылетали оттуда с кусками пирога в клювах или лапах. За столом был только скучающий Бубелло: перед ним лежала пустая тарелка с крошками, которые доклёвывали птицы, а сам он, скрестив руки у подбородка, подозрительно поглядывал на аппетитный яблочный пирог. То-то было изумление сильфида, когда за Юлиуса его, не церемонясь, вместе с подносом взял Танатус.
  - Такая жизнь, брат, - развёл руками Бес, - понимаю, ты не слопал его только потому, что пирог готовили для племянника всемогущего Тейши, хо-хо! Вам, прожорливым, никогда не понять людскую истину: не съел сам, отдай съесть кому? Правильно, Танатусу, чтоб не досталось сильфиду. Только во благо твоему здоровью, сэр Бублик.
  - Бесстыдство, - голос Катаноэк заставил Беса повернуть свой нос от душистого пирога в её сторону, - собираешься есть пирог прямо в седле пчелы, а, Хахатус?
   Тадеуш и Юлиус от души рассмеялись вместе с Ндакли и Аэфино, которые стояли на улице рядом с пчёлами и прекрасно слышали каждое слово из дома, но Бес с воинской суровостью изобразил серьёзную мину.
  - Отличная идея. Сэкономим время! Верхом на лошади обычно пьют - не воду, разумеется, а верхом на пчеле будут есть. На ваших глазах, господа, я стану первооткрывателем новой традиции всея Нул-Радула!
   Катаноэк покачала головой и холодно восприняла смех вокруг. Снаружи в который раз затрубил Жужень, пчёлы были готовы, и гости вместе с членами семьи Титч поспешили на улицу, где солнце играло на каждом камне, каждом лепестке и бутоне, веселилось подстать хорошему настроению свежего нул-радульского утра.
   Аэфино и Ндакли держали под уздцы три пчелы; одной из них был Жужень - он, завидев Юлиуса, с детской радостью прыгнул к нему, подхватил за шиворот и бесцеремонно забросил в седло под радостный рёв хобота.
  - Всё в порядке, держитесь за поводья, сэр, и не забудьте сунуть ноги в стремена! - крикнул Ндакли.
  - Что? - Юлиус чуть не вывалился из седла и уставился на сильфид, - а вы разве не полетите с нами?
  - Не за чем нам лететь в Харазнас, - сказал Аэфино и отдал Тадеушу поводья своей пчелы, а она была больше Жуженя в два раза. - Вы не забыли, что сильфиды в своё время как в воду канули? Если нас увидят на большой земле, то произойдёт настоящее извержение - сплетен и толков. К тому же, вы накануне летали на этой пчеле, она к вам, вижу, благосклонна, да и сэр Бес вчера освоил азы.
  - Комар - одна из быстрейших пчёл в округе, - похвалил Ндакли, гладя пчелу Танатуса по хоботу.
  - Комар? - Бес скорчил удивлённую гримасу; он уже горделиво выпрямился в седле и вертел на свободной руке поднос с душистым и порезанным на куски пирогом. - Хе, и какой умник догадался так назвать пчелу? Надеюсь, этот пчёлокомар не высосет хоботищем из меня кровь?
  - Нет, что вы, просто Комар так хорошо выучился летать, что теперь бороздит небо почти что беззвучно, его крылья не жужжат, - Ндакли был рад и горд за пчелу, но Танатус не унимался:
  - А мне вот интересно, каких размеров должна быть ножища, чтобы раздавить этого комара? А что, раз комар есть, то его надо прихлопнуть. А ежели в будущем у вас будет голод на имена для ваших скакунов, то назовите пчелу Тараканом - не прогадаете.
   Бес и Юлиус засмеялись, но пчеле не понравились его слова, и Комар со злобным прищуром хлестнул Танатуса хоботом по лицу - так, что тот чуть не выронил заветный поднос с пирогом.
  - Прощайте, братья-сильфиды, скоро увидимся с вами, - Тадеуш натянул стремена, и его пчела величественно встала на дыбы, - спасибо, что приютили нас. Слава Нул-Радулу! Ну, Матильда, давай.
   Его пчела взмыла в небо, и Юлиус нервно взглянул на Ндакли: он не был уверен, что сможет хорошо управлять Жуженем. Он сам ещё ни разу не летал на пчеле в одиночку и жалел, что не пошёл вчера вместе с сильфидами и Бесом упражняться в полётах.
  - Всё будет хорошо, - Ндакли похлопал Жуженя по мохнатой лапе, - не бойтесь, сэр: он знает, куда лететь, так что просто сидите и крепко держитесь. Если хотите, могу дать с собой бабушкиного зелья.
  - Спасибо, не стоит, - Юлиус закрутил ремни вокруг кистей рук и прочно вставил ноги в стремена, - думаю, вчерашний обморок уже не повторится.
  - Удачи, сэр, - сказал на прощание Ндакли и приказал Жуженю взлететь.
   Пчела резко вспорхнула в высь, четыре её крыла завертелись перед Юлиусом, как мельничные колёса, но он унял в себе всякое опасение - лишь с добротой в голосе попросил Жуженя не уронить его. Услышав эти слова, Жу на удивление пару раз мотнул головой.
   Катаноэк с лихвой хлестнула Комара, и пчела Беса взлетела вместе с ним; он чудом не выпустил пирог из рук, но гордая сильфида осталась вполне довольна его секундным испугом. Сильфиды с улыбками махали гостям, желали удачи и скорейшего возвращения; Комар нагнал Жуженя, и Юлиус уже летел рядом с Танатусом, когда нашёл в себе решимость оглянуться: внизу расстилались леса, принявшие своё медово-золотое одеяние под утренним солнцем, семейство Титч уже было крошечными фигурками - пчёлы улетали с горы и устремлялись всё выше, в малиновые облачные дали. Подобно трубам заморских кораблей они зазывали в свои просторы, но беззвучно, обещая показать что-то на редкость удивительное и необычное уже вне Нул-Радула, за пределами ковра...
  
   Опасения Юлиуса о повторении его обморока нисколько не подтвердились, наоборот - он даже получил удовольствие и знакомый лихой азарт от быстрого, но ровного полёта пчелы. Жужень не петлял на бешеной скорости и не выписывал зигзаги, поэтому Юлиус, не успело пройти и нескольких минут от полёта, освоился в седле, ослабил железную хватку ремней и стал озираться по сторонам. Малиновые облака отливали синевой, пчёл с гостеловами и простыми сильфидами, которые спешили на соты, встречалось на пути всё меньше. Будто бы знакомые ветра морского побережья Паекера уже взъерошивали волосы Юлиуса, и это было особо приятно ощущать, находясь меж двух реалий - магической тайной Биисуме и повседневной жизнью Баланса. Хоть жужжащий зверь и летел с удалым задором, не забывая трубить в хобот, но летел он по ровной наклонной линии, поднимаясь всё выше и выше.
   Комар нёсся рядом, и Юлиус, одновременно пугаясь и смеясь, видел, как Танатус, болтая ногами и не держась за ремни, со смаком поедал пирог. Непонятно, то ли воинская выправка наездника, то ли какая сила чудом удерживала Беса в седле, но сам он ничуть не заботился о своей безопасности и не забывал причмокивать и закрывать глаза от явного наслаждения свежей выпечкой и начинкой-вареньем. Но аромат запечённых яблок и душистый мёд сделали своё дело: Комар принюхался к чему-то вкусному на своей спине и рьяно пытался дотянуться до лакомства. Хобот пчелы болтался возле Беса, и тот то и дело фыркал и отшугивал его, как какую-то назойливую муху. Это было чересчур забавно, и Юлиус сквозь смех уже жалел, что просто не отыщет подходящих слов, дабы описать всё это Гэбриелу, Аполлону и Капрану - это надо было только видеть и восхищаться актёрским талантом Беса, как, впрочем, и всему в Нул-Радуле.
   Разозлённый Комар махнул хоботом и вышиб поднос из рук Танатуса, и тот с бранью вцепился в седло, чтобы не выкатиться из него кубарем. Остатки вкусного пирога улетели в бездну, и сморщившийся Бес скорбным и голодным взглядом проводил последние блики солнца на серебре улетающего подноса.
  - Танатус! - крикнул Юлиус, - Авелио Мон-де-Хотеп! Он должен был полететь после нас?!
  - Кто?! - переспросил Танатус, вдруг сменив маску актёра на знакомую бледную пелену растерянности. - Ах, Авелио?! Э-э, нет, он улетел раньше нас! Ранним утром!
  - Ему нужно было зачем-то встретиться с дядей до Совета старейшин, не так ли?!
  - Н-е-е-е-е-е-т! - Бес с выпученными глазами промычал это так громко, что Комар похлопал его хоботом по голове: знак, чтоб тот не слишком-то шумел. - Он не виделся с Тадеушем, я ведь говорил: Авелио - обыкновенный стеснительный малый!
   Почесав подбородок, Танатус нашёл нужным добавить:
  - Да и ты не говори дяде, что тут был Мон-де-Хотеп! Он-то ведь, хм, не знает! И вообще! Что тут такого, если человек просто попросил подбросить его до Харазнаса?!
  - Я поверил бы тебе, Танатус, если б мы летели хотя бы на пегасах!
   Бес пожал плечами и отвернулся. Он снова увиливал от разговора, и Юлиус это прекрасно понимал. И он попытался бы вывести никудышного вруна на чистую воду, если бы впереди пчела с Тадеушем не растворилась в облаке малиновой пыли.
  - Началось! - рявкнул Танатус. - Держись крепче, Юлиус, сейчас вылетим на волю!
   Две пчелы врезались в облако, где пару секунд назад исчезли Мотильда и Тадеуш, и Юлиус вцепился в седло и зажмурил глаза. Делаться нормальным оказалось приятнее, чем превращаться в пылекорпуса: ощущение, что тебя схватили титаны и растянули кончиками пальцев, как кусок глины, на самом деле было более или менее терпимым - каждая пядь Юлиусова тела будто вдохнула морской воздух и раздулась, как вольный парус, вобрала в себя лёгкость пуха и свежесть прохладного скалистого ветра. Это было настоящее появление из ничего, как и рождение всего, что составляет известный мир, и возврат обличия нормального человека изобразился для Юлиуса вторым рождением. Прямо над его ухом прогоготал радостный вопль Танатуса: Бес, видимо, чувствовал то же самое.
   Всадники на трёх пчёлах вылетели из ковра и устремились в просторы белых перистых облаков хорошо знакомого голубого неба - неба, прекраснее которого не могло быть ни в одной затерянной стране. Юлиус на лету обернулся: Алпа-Идди, вздымаясь над волшебным ковром, смеялся и махал им вслед, и в знак благодарности и восхищения Юлиус поднял вверх правую руку.
   Вдалеке смутно виделись очертания необычной громады, застланной белой дымкой; пчёлы опускались всё ниже, облака редели, и Юлиус готов был поверить, что сейчас они увидят остров, со всех сторон окруженный морем. Но ни шума волн, ни крика чаек слышно не было - остров вырастал прямо из облаков, они распахивались, как шторы, показывая здешнее сокровище - великий Харазнас. Над ним и под ним продолжало простираться небо, не уступающее морю в своей голубизне, и у Юлиуса закружилась голова и перехватило дыхание: впервые ему довелось увидеть облака, что мирно плыли под земляной махиной. Всё будто бы перевернулось с ног на голову - и так и было бы на самом деле, если б деревья на острове росли кронами вниз.
   Уже не осталось ни одного облака, которое бы скрывало Харазнас от глаз летящих. Пчёлы быстро промчались над густыми и дикими зарослями восточной половины острова - они покрывали всю видимую землю и подножие горы. Рощи были необитаемы; с низкой высоты Юлиус не разглядел ни дорог, ни домов; тут всюду расстилались поля дикорастущих и влаголюбивых растений, и их никто и никогда не видел на заселённой земле - Юлиус точно это знал. Всё было обвито плющом, колючками и толстыми стеблями с шипами и узорами, удивительно похожими на чешую. Врят ли в этих зловонных и мрачных лесах водилось какое-то зверьё, тут не было даже птиц, хотя и Бес, и Юлиус ожидали заслышать какой-нибудь пронзительный чудовищный вой, чтобы убедиться совсем - это место гиблое, и людям здесь было делать нечего. Если бы не Храм Великих.
   Тадеуш сбавил ход своей пчелы, и Мотильда полетела рядом с Комаром и Жуженем, огибая гору и поднимаясь выше и выше.
  - Что уж они не могли облагородить эти дебри что ли?! - крикнул Танатус, и его голос выражал большую досаду. - Всё-таки это сердце Баланса как никак!..
  - Да, я тоже так думаю, - Тадеуш с печалью во взгляде смотрел вниз. - Раньше Харазнас, когда он ещё стоял на море, принадлежал нимфам: тут всюду были разбиты сады, тропинки, лужайки... Но Гулдален отобрал у нимф этот остров, поднял в небо. Теперь садам здесь не за чем цвести, ведь если бы не Храм Великих, жемчужна Харазнаса, остров был бы бесполезен - нимфы никогда не берут назад что-то, отобранное у них. Старейшинам нет дела до заботы о здешней растительности: они собираются тут один раз в год, в Храме Великих на Совет старейшин, а потом улетают отсюда восвояси. Только Верховный старейшина живёт на острове круглый год, но пока что ни один из них со времён Гулдалена не занялся уходом за островом. Что ж, остаётся надеяться на известное благоразумие Луция Равэна.
   Пчёлы оставили за собой последние сажени необитаемых дебрей и плавно выпорхнули на вершину горы; они решили описать над мощёной белым камнем площадью и самим Храмом Великих пару кругов, и Юлиус чуть не вывалился из седла: вид древнего уникального строения был грациозен на фоне простирающихся небес - он никогда бы не подумал, что на невзрачном и заброшенном острове могло быть нечто подобное. Будто ожившая картина, что была когда-то запечатлена магом на древнем холсте, Храм Великих по-праздничному патетично и торжественно предстал перед всадниками, внушая покорность и раболепие в три пылающих восторженным заревом сердца. Звон труб и барабанные раскаты только в такт ускорили их ритмы.
   Такой монументальной постройки, как Храм Великих, Юлиус не видел в своей жизни. Истинное воплощение величия Бохской Дали и сохранения Баланса старательно впечатляло того, кто видел его впервые; никогда ещё Юлиус не чувствовал ничего подобного - ни в Паекере, ни в Слипволкере - но вид обители пяти старейшин наполнил его сердце чувством настоящего патриотизма и гордости за свою землю, внушил, за что стоит проливать кровь - за одно это достояние древних гениев, небесных строителей, мастеров-зодчих, подобий которому в мире быть не могло.
   Вся вершина горы была плоской и устланной кладкой десятков сотен белых камней. На просторной площади, уже изрядно пожелтевшей за два тысячелетия, сейчас была бессчетная масса крошечных фигурок - людей, ренегулов, эльфов, гномов, гоблинов, даглодитов - все они торопились из своих карет и повозок с пегасами на ступени пирамиды, что была сложена из правильных каменных блоков и во многом превосходила в размерах похожую пирамиду в Гранморе. Её четырёхугольное основание занимало добрую половину всей площади, лестницы изрезали скаты стен с четырёх сторон света, но вершина была плоской - желто-бурые камни увенчивал Храм Великих, и его темнота серых стены и пурпурный отлив бронзовых колонн особо гармонировали с блоками пирамиды песчаного цвета. Будто сам Храм был по-сумрачному тёмным шлемом бледно-жёлтых доспех каменного воина, за которого приняло пирамиду разыгравшееся воображение Юлиуса.
   Храм Великих представлял собой строение из двух гигантских цилиндров: один из них, верхний, был шире и громоздился над более узким. Словно снятый с большого пальца атланта, он был едва водружён на другой руками самого магнага, и цилиндры Храма запросто можно было принять за два его перстня, вычурных и редчайших. Стены двух каменных колец обрамляли ряды кариатид - бронзовых скульптурных колонн - изваяний древних крылатых королей-ренегулов; из них каждый был при короне, плаще, подвесном мече и бороде до колен. Короли у стен нижнего яруса сквозь столетия несли тяжёлое бремя - удерживали в поднятых руках верхний цилиндр, а кариатиды верхнего вздымали руки к фризу, где над каждыми ладонями гигантов-колонн крепилось по бронзовому лучистому солнцу.
   Крыши у Храма не было: он стоял под открытым небом, и уж старейшины наверняка позаботились, чтобы над горой никогда не выпадал дождь. С высоты полёта нул-радульской пчелы Юлиус разглядел то, что едва высилось над серединой верхнего цилиндра - небольшой купол из стеклянной мозаики, под которым, очевидно, находились несколько комнат. От этого купола вниз, извиваясь, шли три лестницы - три застывшие сияющие молнии из расписного хрусталя. Лестницы брали начало у верхних балконных террас самого последнего этажа Храма: балконы, наполненные пришедшими на Совет существами, протягивались внутри двух цилиндров от самого низа и до верха. Не было никаких комнат, галерей, отсеков - только сплошные этажи лоджий и лож. Юлиус не понимал, чего же ожидали увидеть все, кто там собрался: ни сцены, ни актёров нигде не было, а напряжённая и воинственная музыка совсем не могла развлекать. Но для представления ли возводились по стенам кольцеобразные балконы? Головы всех были обращены к стеклянному куполу, откуда услышать хоть единое слово уже считалось неимоверной удачей - верхние этажи Храма были забиты до отказа, зеваки толпились и толкались, но на три лестницы никто ступать не смел.
   Это всё, что удалось разглядеть Юлиусу со спины Жу. Тадеуш приказал своей пчеле приземлиться прямо у Храма, минуя ступени пирамиды, и Мотильда повела за собой Жуженя и Комара.
  - Почему они не прилетят прямо к Храму на пегасах? Зачем подниматься по этим лестницам?
   Пчёлы уже приземлились на площадку перед Храмом Великих, и Юлиус сверху смотрел на представителей различных рас: мелкими группами, будто паломники, они неспешно следовали к святыне Харазнаса, иногда замирая и склоняя головы, по сотням ступеней пирамиды со всех четырёх сторон. Ни ветер, ни усталость не останавливали их, пара пышно украшенных карет с пегасами кружили над пирамидой, но господа не слушали криков своих слуг о возвращении и продолжали удручённое шествие. Доносились обрывки громких слов и мольбы, кто-то падал на колени и дотрагивался до ступеней лбом. Услышав чьё-то рыдание, Юлиус совсем сбился с толку: он всегда думал, что Совет старейшин - это торжественный праздник, радостное событие для всего Баланса.
  - Существует древнее поверие, - заговорил Тадеуш, подойдя к племяннику, - что если пройти все пятьсот ступеней пирамиды Гулунда - так она называется - и на каждой из них вспомнить по своему греху, что тянет за душу, и искренне раскаяться, то духи горы Хара всё простят, сделают душу чистой и укажут путь к обретению настоящего счастья и ответов на все вопросы. В них, - его взгляд печально опустился на сотни существ, - есть надежда. О, да. Это самое главное. На этих лестницах нет алчности, лицемерию, злорадству, зависти. Нет и соперничеству - духи воздадут всем. Так верят, и это хорошо, когда живущие в мире чувствуют лезвие своих проступков у себя в горле...
  - И ты тоже веришь?
   Тадеуш отвернулся и осмотрел площадку перед Храмом Великих: с лестниц на неё тянулись толпы прошедших тракт в пятьсот ступеней, и король с племянником и Танатусом Бесом были единственными, кто приземлился сразу у Храма на своих животных. Три нул-радульских пчелы уже скрылись в выси за облаками, и лишь блеск от украшений Алпа-Идди озорным оранжевым лучом прокрался сквозь голубую небесную пелену.
  - Я проходил эти ступени четыре раза. И моя жизнь нисколько не изменилась. Не хочу в пустую тратить свои старческие силы и протопать за зря в пятый раз. А ты хотел бы пройти эту лестницу?
   Юлиус задумался.
  - Пожалуй, число моих проступков с трудом дотянет до двадцать пятой ступени.
  - Тогда остальные четыреста семьдесят пять будут тебе в добровольное наказание, - Тадеуш печально улыбнулся и похлопал Юлиуса по плечу. - У тебя вся жизнь ещё впереди. Что ж, пошли, уже полдень. Нас, наверное, заждались...
  
   Бронзовые двустворчатые врата вели вовнутрь Храма Великих, и Тадеуш с Юлиусом и Танатусом прошли через них, присоединяясь к группе почтенных эльфов в сиреневых плащах с взмыленным видом, но сияющими лицами. Первое, что бросилось в глаза Юлиусу внутри - великое столпотворение; кругом были существа всех известных рас, они бегали, свистели, махали руками в поисках своих мест на балконных террасах. В центре круглого зала в красных балахонах стояли гномы-трубачи, сомкнутые в кольцо - звук медных воинских труб приказывал всем занимать места, их гром до самого поднебесья прокатывался по каменным стенам и где-то на верху ему отвечал похожий звук рокочущей меди. От ударов лысого гнома по барабану, что стоял в центре кольца трубачей, у Юлиуса совсем заложило уши, и он с благоговением вспоминал прекрасный звук игры нимфы на арфе - его нельзя было даже близко поставить с этим грубым подобием музыки.
   Танатус и Юлиус семенили за браво шагающим королём; перед ним с опаской и почтением расступались и склоняли головы. Если бы Тадеуш не был старейшиной, они бы точно не выбрались отсюда заживо и их бы тут же придавили еле прошедшие через врата четыре неотёсанных и ничего не понимающих тролля. У входа на широкую винтовую каменную лестницу Юлиус увидел растрёпанного и худого человека в красном балахоне: около него выстроилась длинная очередь, но сам он усердно копался в свитках и что-то рьяно, брызгая слюной, объяснял солидному и суровому гоблину.
  - Ну не могу я найти вашего имени в списках, господин Миризадж! Ну нет его тут! Видите, нет! Чтоб мне провалиться, вот, смотрите сами! Листайте!
  - По-твоему меня, главу клана Миррис-Миризадж, второго гоблина в Лиридии, кто с королём на "ты", забыли внести в какую-то грязную бумагу?! - гоблин угрожающе положил руку на эфес сабли: а бумага и правда была грязной - чернила потекли от пота на руках пропускающего.
  - Ну я же врать не буду, - выдохнул он, нервно протирая лоб, отчего на нём остались чернильные пятна. - Вот, читайте: тут нет вашего имени! Смотрите же! Ну, держите!
  - Да не буду я смотреть на эту дрянь! - взвизгнул гоблин; он готов был вытащить саблю, но как нарочно над его ухом раздался знакомый смех:
  - Успокойся, паренёк: не секрет, что Айго не умеет читать.
   Гоблин в бешенстве дёрнул головой.
  - Танатус Бес!
   Но это было единственное, что Айго смог произнести. Слова будто пробкой застряли в его горле, он только шипел, тыкая пальцем в грудь Бесу, и Танатуса это позабавило.
  - Подвинь своё пузо, Миризадж. Мне надо поговорить с человеком. Ты ведь здесь первый год, сынок?
  - Да, - пискнул пропускающий, не сводя взгляда с гоблинской сабли. - Ярго. Меня зовут Ярго.
  - На прошлых трёх Советах мы стояли с этим пугалом в одной ложе. Думаю, ничего не изменилось и сегодня. Глянь-ка восьмой этаж, третий сектор, террасу двенадцать...
   Пропускающий быстро пробежал пальцами по стопке свитков на маленькой тумбе возле себя и вытащил один из них.
  - Гм. Восьмой этаж, третий сектор, терраса двенадцать, - дрожащим голосом прочитал он. - Так... Есть. Танатус Циферий Бес. Айго Ландис Миррис-Миризадж. Прох-х-ходите, господа.
   Миризадж приблизил палец к лицу паренька и с отвратительной гримасой хотел что-то сказать, но Танатус бесцеремонно вытолкал его на лестницу, и весело подмигнул на прощание Юлиусу:
  - Мой старый товарищ. Воевал против его отрядов в Тренвике. Этот гоблин перепробовал на вкус все тренвийские болота, но читать так и не научился: это его и погубило - он не смог ни слова разобрать, когда перехватил наши письма к Андреасу о помощи, а пока они сидели и корпели над переводом, мы ударили по лагерю. С тех пор я в гоблинах души не чаю!
  - Ваше имя, - дальше потребовал пропускающий нервным голосом.
  - Тадеуш Эммануил Вишес. Иногда меня называют Велиодаром Билигранским, но это всего лишь должность, с которой я совмещаю сан короля Санкт-Артура.
   Юлиус улыбнулся: белый и недвижимый, словно только что вылепленный снеговик, Ярго выпучил глаза и раскрыл рот, как и многие, кто стоял в очереди на лестницу.
  - Здравствуй, Ярго. Со мной Юлиус Андреас Вишес-Слипволкер, назначенный указом Верховного старейшины Поверенным в делах Харазнаса.
   Пропускающий уставился на Юлиуса, и вместе с его взглядом к племяннику Тадеуша обратились десятки, если не сотни, восторженных глаз толпы - от этого ему стало немного не по себе.
  - Вам на булевтерий, господа, - ответил Ярго, даже не роясь в пачке со свитками, и Вишесы быстро прошли на лестницу.
   Краем глаза Юлиус видел, что взволнованно шумящая очередь не выпускает их из поля зрения, но тут же новое стало предметом всеобщего изумления: четыре тролля окружили Ярго, который и без того бледный, сделался белым, как мрамор, когда один из троллей взял с тумбы пачку его свитков, обнюхал и откусил добрую половину.
  - Булевтерий - это то, что я думаю? - спросил Юлиус у дяди, пока они скорым шагом поднимались по ступеням наверх. - Это зал под куполом?
  - Да. Там два зала: первый - булевтерий, где всегда проходит Совет, а рядом с ним - личный кабинет Верховного старейшины. О, - Тадеуш расслышал зов труб в вышине, - это гласят золотые трубы. Последние. До начала совсем немного осталось. Поторопимся, нам пройти ещё двадцать этажей. Я уже привык, да и для человека, который преодолел Тракт Искушения, это покажется прогулкой налегке, верно?
   Тадеуш приободрил Юлиуса и хлопнул его по плечу. Вместе они почти что бегом проходили этаж за этажом, и толпа спешащих на террасы существ к верхним ярусам медленно редела. Только дюжина гномов шла с ними нога в ногу всё это время.
  - Я не понимаю одного, - спрашивал Юлиус. - Зачем на Совет старейшин приезжает так много всяких созданий? От всех рас. Я постоянно думал, что это сбор исключительно пяти старейшин.
  - В этом сборе на самом деле примут участие все, кто сейчас собрался на балконах. Здесь представители всех более или менее знатных родов Баланса: Гулдаленом им было даровано право слышать речь старейшин из булевтерия. Но в то время таких родов было не так-то уж и много, но никто и знать не знал, что когда-то Храму Великих придётся встречать такие массы народа. Но всё это даже к лучшему. Сегодня будет принято решение, и жители Баланса узнают о том из первых уст.
  - Ты хочешь сказать, что тысячи будут слышать слова из булевтерия?
  - Именно.
  - Но как?
  - Хм, какой это этаж? - спросил Тадеуш у человека в красном балахоне на пролёте, где они сейчас находились.
  - Семнадцатый, сир.
  - Отлично, иди сюда, Юлиус.
   Они вышли на одну из террас, и Тадеуш - а ему сразу открыли дорогу - подошёл к чугунным перилам балкона. Он указал пальцем на самый верх, и Юлиус высунул голову: к основанию булевтерия крепилась платформа - к ней и тянулись три хрустальные лестницы-молнии. Это было огромное бронзовое солнце; его тёмные лучи походили на языки пламени, а человеческое лицо было покрыто волнистой бородой, но ушей на голове светило не имело. Глаза у необычного лика оставались закрытыми, а рот солнца - завязанным на пару тугих узлов от Совета к Совету - об этом было нетрудно догадаться, и Юлиус пришёл в восхищение от платформы, что скрывала в себе древнюю магию ренегулов.
  - Когда начинается Совет, у него появляются уши, глаза открываются, а рот развязывается, - объяснил Тадеуш с улыбкой. - Забавно видеть, как меняется мимика его лица, подражая чертам старейшин, и шевелятся губы, но так все здесь слышат слова, что произносятся в булевтерии. Это Лик Гулдалена - король в металле увековечил свой облик, сравнил себя с самим солнцем. Что ж, думаю, только Гулдалену, достойнейшему из королей, это было можно...
   Они минули оставшиеся три этажа, и ко второму залпу золотых труб ступили на вершину Храма Великих - к одной из трёх лестниц. Она крепилась прямо у чугунной балконной изгороди, и калитка, ведущая на её сияющие ступени, была уже отворена одним из слуг Храма в длинном красном плаще. Здесь над толпами знатных особ уже было безоблачное весеннее небо, ничто не предвещало непогоду, но Юлиусу всё равно казалось, что ветер опасно шевелит хрупкую лестницу.
  - Держись за мной и не смотри вниз, - сказал Тадеуш. - Надо погарцевать перед ними. Баланс любит своих героев.
   Он первым шагнул на хрусталь и медленно пошёл по ступеням, едва помахивая поднятой правой рукой. Внизу взревели тысячи террас, волна рукоплесканий прокатилась от самого верха и до низа, где её поддержали рокот барабана и вопли труб. Изо всех сил Юлиус, следуя за дядей, старался подавить в себе желание взглянуть вниз; но всё же сквозь прозрачные ступени хрусталя он видел смутные и искореженные маленькие фигурки - они были всюду, куда ни посмотри, будто он, пылекорпус, завис над бездонным муравейником. Затаив дыхание, Юлиус вцепился в холодные перила и с трудом переставлял ноги. На него смотрели тысячи глаз, и он не знал, что это были за взгляды: выражающие упоение ли, презрение, или равнодушие. Он не хотел это знать и старался не думать об этом. Единственное его желание - поскорее пройти эту чёртову лестницу - сбылось быстро. Вместе с дядей они шагнули в мраморный коридор, и когда Тадеуш закрыл хрустальную дверь, что вела на лестницу из булевтерия, рёв перестал быть слышимым.
   Маленький коридор заканчивался массивными вратами из красного дерева с миниатюрными золотыми солнцами на каждой из створок. За ними, непонятная и переливчатая, звучала быстрая беседа чьих-то голос. На полминуты Тадеуш и Юлиус остановились, собираясь с мыслями.
  - Перед тем, как мы войдём туда, - тихо сказал Тадеуш, - мне нужно кое о чём тебя предупредить. Возможно, сейчас, на Совете, ты узнаешь нечто новое о Трувиане и тайнах, что клубятся вокруг него. О нём и только о нём будут говорить сегодня. Если вдруг ты что-то будешь знать, что неизвестно другим в булевтерии, я прошу тебя, не говори сразу. Взвешивай каждое слово. Я прошу тебя об этом не потому, что нас будут слышать тысячи ушей, нет. Нельзя недооценивать ум Трувиана: пусть Харазнас - самое надёжное место в Балансе, но, как сказал Луций, Баланса больше нет. Нет такого, как раньше. И нам смириться с этим. На сторону Трувиана переходят многие, поэтому...
  - Ты хочешь намекнуть, что кто-то в Храме Великих может быть посланником Трувиана?
  - Это только намёк, не больше. Хотя... Я уверен, что ты хорошо разбираешься в людях и других существах. Сможешь разобраться, кто есть кто. Я доверяю другим старейшинам, но меньше, чем тебе. Так что и ты мне доверяй, Юлиус. Если ты что-то вспомнишь, если сказанные кем-то слова приведут тебя к внезапной догадке, я хочу первым знать об этом. Можем мы заключить такой уговор?
  - Проще простого, - ответил Юлиус, и король с улыбкой кивнул.
  - А теперь на Совет старейшин. Пришло время поболтать начистоту.
  
   Тадеуш толкнул дверь, и они вошли в булевтерий. Если бы Юлиус не знал, где они, он бы с неколебимой генеральской уверенностью решил, что попал в самую настоящую оранжерею. Резкий запах от разнообразия всяких растений ударил в нос, и его голова закружилась, но на счастье порыв свежего воздуха полоснул его лицо - на вершине мозаичного купола находилось огромное окно, через которое сейчас то влетали, то вылетали ватаги маленьких стрижей вместе с буйным ветром высот.
   Посреди свободного пространства в булевтерии стоял широкий круглый стол, выложенный из бирюзовых камней, и кроме него никакой мебели больше не было. Пол устилали тёмно-алые ковры; они огибали лишь одно место - оно едва вздымалось над уровнем кладки. Это была обратная сторона бронзового Лика Гулдалена, и на этой части пластины, что занимала треть помещения, оказалось в точности то же самое лицо, что и снаружи - с завязанным ртом и закрытыми глазами.
   От стола в сторону врат, щедро разукрашенных рядами вставок-малахитов и, судя по всему, парадных, тянулась пунцовая дорожка, но Юлиус увидел всё это только потом: поначалу его внимание привлекли вздымающиеся мраморные блоки у серых стен. Эти блоки составляли небольшой амфитеатр, и на них, обвитых плющом и жимолостью, крепились и свисали стеклянные плошки с цветами и травами. Вся зелень будто поддерживала мозаичный свод; Юлиус думал, что неказистые плоды-фонарики физалиса излучают здесь свет вместо солнца, а небесного цвета васильки, что были вплетены в тонкий каркас мозаичного купола, застилают настоящий небосвод - это у них получилось довольно правдоподобно. Ароматы шалфея и розмарина опускались с вершин до низа булевтерия, кремовато-зелёные лепестки орхидей и фиолетовые трубочки наперстянки сливались с купольным витражом и нисколько не уступали краскам на стекле. Юлиус щурился, чтобы разглядеть мозаичный рисунок, но наполненные беспечными птицами протяжные ветки мешали ему это сделать; на нижней лиане стрижи и синицы следили за теми, кто был внизу, со спокойной любознательностью, пока прямо в середину туго натянутой ветви не сел огромный беркут - лиана тут же оборвалась, и все птицы спорхнули с неё и скрылись в цветущей выси.
   Юлиус очнулся от своего секундного оцепенения и отвернулся от амфитеатра.
  - Тадеуш! Юлиус! Как добрались?!
   Низкорослый человек в огромной сиреневой мятой шляпе, которой, однако не удавалось закрыть под своей тенью серебро улыбающейся бороды, первым увидел вошедших через врата на окраине булевтерия и пошёл к ним на встречу. Палка в его руках бойко стучала в такт с деревянными башмаками.
  - Симфейрут! - Юлиус не поверил собственным глазам, и гном с лукавым прищуром легонько похлопал его навершием палки по щекам.
  - Лоуренс сказал, что ни у гоблина, ни у кентавра, ни у самого Хэлви ты не взял дары. В этом есть и моя заслуга: предложи я тебе золото больше раза в два, ты бы взял, не задумываясь.
  - Ну уж нет, я сразу разгадал секрет Тракта Искушения, - Юлиус засмеялся вместе с гномом, которого он вовсе не ожидал здесь встретить.
  - Я так рад видеть тебя, Симфейрут. Не подумал бы, что ученик Дилара Пракото - тоже старейшина Харазнаса. В хорошем смысле, конечно же, и не в обиду.
  - Ну да, я ведь даже не саомир, - гном махнул рукой и с удалью захохотал. - Но уже битые полвека я занимаю сан старейшины, представляя тут своего короля и свой народ. Пока не выгоняют, значит, нужен.
  - Тем не менее, снова не в обиду тебе, Симфейрут, - заговорил с улыбкой Тадеуш, - сегодня здесь присутствуют сразу два саомира. Мне кажется, это знаменательное событие для Храма Великих, как думаешь, Ольнусий?
  - Я тоже так думаю, Велиодар.
   Стройный ренегул в тёмно-голубом, расшитом звездами плаще и с двумя парами стрекозьих крыльев приблизился к Тадеушу и его племяннику с непонятной настороженностью. Его худое лицо, впалые щёки и чёрные глаза не выражали абсолютно ничего, губы были сомкнуты в неколебимой черствости, и Юлиус не поверил бы, что этот ренегул способен был с чем-то согласиться или кого-то поддержать.
  - Давно нужно было пригласить в Харазнас саомиров, наследников дерегрун. Мы - внуки Харазнаса, Велиодар, - слова отлетали от его губ безо всякой интонации, радостной ли, либо печальной, словно он рапортовал. - Но я не понимаю одного: зачем нужно было вводить в наше число этого мальчишку.
   Всё внутри у Юлиуса перевернулось: он готов был вспылить. Желание вцепиться в его жидкие и жёлтые волосы, окружавшие блестящую залысину, возникло мгновенно - такая мысль могла прийти в голову только истинному сыну Андреаса Вишеса, и снисходительная сторона Юлиуса быстро подавила эту жажду. Но Ольнусий без церемоний отодвинул его рукой от Тадеуша, желая оставаться единственным, кто стоял бы напротив короля.
  - Я знаю, что он твой племянник, поэтому это меня настораживает. Ты хлопотал, чтобы ему дали титул шестого старейшины?
   Это прозвучало скорее как утверждение, нежели как вопрос. Тадеуш покачал пальцем, с укором обращаясь к ренегулу:
  - Мы знакомы много лет, Ольнусий, и ты знаешь, что я не настолько глуп, чтобы просить что-то сделать поверх той милости, которая была оказана нам с тобой. Нас возвели в сан старейшин - большего и желать не надо. О возведении Юлиуса на должность Поверенного я тоже много размышлял, но, поверь, Верховному старейшине виднее...
  - Полагаю, это за то, что мальчишка якобы уничтожил Трезубец Хэлви.
  - Якобы? - нервно переспросил Юлиус, и только тогда ренегул удостоил его секундным взглядом.
  - Он не уничтожал Трезубец Хэлви, Велиодар. Как мне рассказывали, искусное заклятие Рответала Хэлви стёрло в прах два Трезубца. Любой мог держать Красный Трезубец в тот день - даже мой сапожник. Так что ж, стоило бы тогда пригласить моего сапожника в булевтерий?
  - Что вы имеете против меня? - прямо спросил раздраженный Юлиус. - Если я чем-то вам насолил, так и скажите. Вам, кого я вижу впервые! Я вообще ренегула вижу впервые!
   Ольнусий поморщился, но что-то заставило его отойти от Вишесов и Симфейрута - не мундир ли эдольжольского генерала на вспылившем молодом человеке?
  - Ну если на то была воля Верховного старейшины, - ренегул взглянул прямо над собой: там, на вершине мраморного постамента, сидел величественный беркут и стучал клювом, как парой лошадиных подков; немного ниже полукругом расположились беркуты поменьше.
  - Юлиус, - Тадеуш отвёл племянника в сторону под видом разглядывания красных ягод падуба: так, чтобы ренегул не мог их слышать, - Ольнусий всю жизнь видел себя старейшиной Харазнаса. Его отец, Ольнусий Древний, пробыл в Харазнасе аж триста лет. Конечно, любой сын мечтает о величии отца. Ольнусий очень ревностен к древним порядкам и обычаям в Харазнасе. Сейчас он немного остепенился, но раньше был сторонником того, чтобы в Храме Великих остались одни ренегулы. Я беспокоюсь за него: с Верховным старейшиной он постоянно идёт на конфликт. Не знаю, как Равэн его до сих пор терпит. А ведь это только первый год. А против тебя он ничего не имеет, скорее - против указа о твоём назначении.
  - Хорошее приветствие, - буркнул Юлиус и со злобой взглянул на Ольнусия: ренегул гладил по голове огромного беркута, который едва помещался у него на вытянутой руке.
  - Скажи мне, Тадди, - заговорил Симфейрут под локтём у Тадеуша, и тот только сейчас увидел, что гном был рядом с ними, - за что сделали старейшиной этого ренегула? Если бы кто-то учитывал моё мнение, то я бы дал этот сан королеве Глубирета - её как-то более приятно лицезреть во всех отношениях. Сегодня он выступает против указов, а завтра будет валяться в ногах Верховного и умолять, чтоб всех, кто не ренегул, выгнали отсюда к милеканской бабушке.
  - Мы уже не молоды с тобой для интриганов, Симфейрут. Не за чем осуждать ренегула, если тот горой стоит за сохранение древних устоев Храма Великих - это завещал ему отец, а его отцу - отец того. Будем надеяться на благоразумие Верховного старейшины.
  - О! - протянул Симфейрут. - С этим нам теперь повезло особо. Второй раз Верховным стал не ренегул. Ладно бы человек, но эльф! Все мы помним, что стало с Орионом Карацером. Можешь считать это предрассудками старика, но... не к добру это, не к добру... Верно говорю, Авелио?!
   Мгновение - и всю злобу у Юлиуса как рукой сняло. Он тут же глянул в сторону, куда повернулся морщинистый гномий нос: человек в тяжёлой красной епанче с золотой цепью на плечах, которого он прежде не заметил, стоял к ним спиной и глядел вверх - на кусты чабреца в стеклянном фонтане, где каждый ярус был круглой плошкой с зеленью.
   Авелио Мон-де-Хотеп обернулся на слова Симфейрута и коротко мотнул головой; этим кивком он и соглашался с гномом, и здоровался с Вишесами, но к их разговору он предпочёл не присоединяться и сразу возвратился к чабрецу, как только Симфейрут поблагодарил его за поддержку.
  - Вот, даже Авелио смекает, что раз уж ренегулы выстроили эту громадину, то им тут и заправлять. Кто знает, может такое быть, что они наложили проклятие на Верховных старейшин, избранных не из ренегулов? А что?
   Тадеуш с милостивым выражением лица стал спорить с гномом тихим голосом, и они отошли от Юлиуса, который с подозрительностью смотрел на Мон-де-Хотепа: уж очень много тайн нависло над этим человеком за последние два дня. Он должен был поженить Беса и Вирджинию, но за него это сделал Равэн; он был вместе с Танатусом в Нул-Радуле, но так и не показался на глаза в доме Титч. Юлиус припомнил, каким он видел Авелио в Государственном Дворце; теперь нити седины одёрнули его прозрачно-чёрные, подобные паутине или ровным клубам чёрной пыли, волосы, усы и бородатый подбородок. Но весь его вид - грациозная осанка, плащ до пят, золотой лев и пара хризолитовых звёзд на груди - по-прежнему внушал покорность и преклонение, только вот Юлиус уже не чувствовал себя впечатлительным мальчишкой. Здесь с Мон-де-Хотепом они находились почти что на равных.
   Он оглянулся: Ольнусий кормил с руки беркутов, гном и Тадеуш жарким шёпотом о чём-то говорили. Желание подойти к Мон-де-Хотепу и что-нибудь сказать для начала беседы возникло само собой. Железная уверенность - что-то здесь не чисто. Слишком много странностей для начала. Уж не вздумал ли Танатус Бес прикрывать шпиона? Уж не о нём ли старательно намекал Тадеуш?
   Юлиус обогнул белокаменный куб шириной в двух Глоули Глинстонов, который увенчивали вазы с тюльпанами язвительно-желтого цвета, и оказался напротив Мон-де-Хотепа. Ему вспоминалось разоблачение Леплина и Бармеуса; все шпионы Трувиана плохо маскируются - то ли от страха оплошать, то ли от соблазна выступить против господина, заполучив какой-нибудь артефакт. Льстивая похвала и пара наводящих вопросов - и он выведет Мон-де-Хотепа на чистую воду. Сомнений у Юлиуса не было, и, едва наклонив голову в почтении, он бодро пошёл к кардиналу-куратору Эдольжола, но тут же остановился, как вкопанный, теряя всё своё напускное притворство.
   Под мышкой Авелио держал свою треугольную шляпу, где закутанный в бархатную подкладку и довольный, будто маленький ребёнок, сидел пушистый чёрный кот с белой крапинкой на лбу между ушами. Кот открыл глаза, схожие с двумя сигнальными фонарями, как только Юлиус очутился в трёх шагах от Мон-де-Хотепа, и угрожающе покачал головой. Хотя, может быть, он просто встряхнул ею спросонья, а мнительность Юлиуса представила всё искаженно - как и всегда. Но разве существовало что-то невозможное после летающей развалюхи-кареты и медведеподобных пчёл? Не хватало только полоумного кота для полного счастья.
   Под пристальным взором ярко-зелёных глаз Юлиусу стало не по себе - кот то ли знал о его замысле, то ли просто чуял что-то неладное для своего хозяина. Ощущение, что кошачий взгляд буравит его, было не из приятных - а особенно для того, кто всегда не любил кошек; малопонятный страх овладел им, и Юлиусу ничего не оставалось сделать, как кивнуть коту и отступить на три шага назад. Только пару секунд спустя, он понял, как это глупо выглядело бы со стороны.
  
   Где-то рядом, за стенами, завопили трубы. Все, кто был в булевтерии, обернулись в сторону врат с малахитовым украшением, и Авелио, заметив возле себя Юлиуса, молча предложил пройти к вратам - указал на пунцовую дорожку. Он достал кота из шляпы и посадил себе на плечо - сразу зелёные глаза впились в идущего позади Юлиуса, и не выпускали его из поля зрения, хоть тот специально отшагивал то влево, то вправо.
  - Луций Римеваало Равэн, Верховный старейшина Харазнаса! - провозгласил пронзительный гулкий голос, который ворвался внутрь через окно в куполе и отлетел от стен к бронзовому Лику.
   Старейшины и Поверенный обступили кумачовое полотно парадной дорожки и обернулись к вратам: снаружи что-то пару раз в них ударило, при чём удар был такой силы, что и каменные створы и стены содрогнулись будто бы клешни гарропа, который решил вежливо постучаться, перед тем как войти. Юлиус взволнованно оправил рукава мундира: появления последнего старейшины все, нервничая, ожидали в эти полминуты; воля и слово одного эльфа должны были положить начало Совету, обрадовав тысячи слушателей внизу. Ему самому не терпелось увидеть Луция Равэна - вчерашнее завистливое озлобление уже прошло. Сегодня Верховный старейшина мог, сам того не зная, решить: спасёт Юлиус Нарвелл с помощью древнего языка или сделает это другим, но до безнадежности отчаянным способом.
   Когда трубы заревели последний раз и всё в булевтерии стихло - и на амфитеатре, где все птицы замерли, склонив головы с глубочайшим интересом, и внизу - Юлиус вспомнил вчерашний разговор с Равэном. Эльф был мудр, без сомнений, хоть и загадочен. Возможно, Капран говорил правду, называя его надменным и расчётливым, но этим качествам предназначено было спасти не только просторы Баланса, но и всю жизнь Юлиуса. У него уже не было сомнений, что Равэн что-нибудь да знает про иеммеарху.
   Погружённый в свои мысли Юлиус случайно повернул голову и изумлённо вытаращился на лестницу с балюстрадой в углу булевтерия: по ней в сопровождении пары слуг шёл Луций Равэн. Верховный старейшина Харазнаса не пожелал переодеться во что-нибудь торжественное, как и не захотел войти через парадные врата. Чёрный балахон, шарф вокруг шеи, перчатки на руках, сапоги со шпорами - будто бы он и не снимал своё чёрное снаряжение со вчерашнего дня.
  - Приветствую, господа.
   Старейшины отвернулись от врат и опешили, увидев немногословного Равэна позади себя. Юлиус, который нашёл во внешнем виде Верховного старейшины что-то бравое и непреклонное к старине отживших своё время порядков, не смог понять их недоумения, пока не вспылил Ольнусий.
  - И как это понимать?!
  - Прошу прощения? - Равэн приподнял бровь, не глядя на ренегула, и прошёл к бирюзовому столу; за ним плавно следовали двое слуг в красных жилетах и тюрбанах с подносами в руках в форме больших кленовых листьев.
  - Две тысячи лет Верховные входят в булевтерий через Малахитовы Уста, - палец ренегула судорожно указал на врата, - это было писано Гулдаленом Гулундалом в его гримуаре! Книге, отступать от которой в Харазнасе не смеет ни один! Две тысячи лет заведённая традиция не нарушалась! И нарушать её никто не имеет права!
  - Мне вернуться и войти сюда снова только другим ходом? - спокойно и холодно спросил Равэн, глядя на бирюзовые камни.
   Тадеуш и Симфейрут взглянули на Ольнусия, и в их взорах он смог прочитать опасения за его пребывание здесь. Ренегул осёкся: всё-таки это был его первый Совет, и для начала он и правда зашёл слишком далеко. Но это лишний раз побудило его надеть маску невозмутимости и непреклонности.
  - По крайней мере, я требую, чтобы отворили Малахитовы Уста. Врата всегда были открыты, пока шли Советы - они излучают мудрость предков, ушедших безвозвратно. Души былых старейшин могут наблюдать за нами и давать наставления нашим душам через Уста. Вы не посмеете переступить заветы гримуара.
  - Подготовь стол, Хедди, - сказал Равэн одному из своих слуг, и тот, поклонившись, снял с подноса на бирюзовые камни позолоченную овальную палитру с полусотней красок ярких и тёмных цветов.
  - Угощайтесь, господа. Тартский чай. Мой любимый напиток, рекомендую. Целебные свойства оного подтверждены лекарями Эдольжола. Раздай чашки, Анти.
  - Алпа-Хедди и Алпа-Анти - братья Идди, - сказал Тадеуш Юлиусу шёпотом, и второй чуть не хлопнул себя с досады по лбу: последние две минуты он силился догадаться, что же в слугах Равэна было такого необычного и где же он их видел раньше.
  - Они состоят на службе тут эдак полтысячи лет. Верные прислужники Верховного старейшины следят за хозяйством и за обустройством Храма Великих.
   Два джина, как и Алпа-Идди, были разодеты с шиком и на пиратский манер: золотая бахрома на жилетах рубинового цвета, кольца у висков с шумящими привесками-треугольниками, монеты-серьги, перстни и браслеты, изумрудные застёжки на поясах и короткие стальные мечи в ножнах с ярко-перламутровой обкладкой - теперь Юлиус дал себе зарок, что обязательно распознает джина, если встретит ещё одного такого щеголя. Если бы Алпа-Хедди сбрил торчащие, как острые листья гладиолусов, рыжевато-зелёные усы и такую же бородёнку, то от Идди его было бы не отличить. Анти же выглядел моложе двух своих братьев: удалой, с ребяческим любопытством он оглядел всех старейшин, скорчил гримасу за спиной у недовольного Ольнусия и подмигнул Юлиусу - к нему он к первому пошёл с подносом, где полукругом размещались чашки и блюдца из фарфорового сервиза.
  - Ну и рожи тут у всех, - Анти похлопал Юлиуса по плечу, и вместе они прыснули, косясь на Ольнусия, - каждый год смотрю на эти сборища и не перестаю ловить хохму. Идди рассказал, что ты понимающий малый. И что ты тут делаешь среди этих стариканов. Хотя, видеть нормальные лица всегда приятно. Извини, что чай, чего посерьёзнее дядюшка Луций пить не разрешает.
   Юлиус с благодарностью взял чашку и блюдце, и сказал Анти, что ему надо обязательно познакомиться с Танатусом Бесом: стратегическое мышление обоих было по-родственному схоже. Чай оказался на редкость противным и горьким, но ради своего долга перед Балансом и Харазнасом Юлиус быстро осушил чашку, не сомневаясь в полезности напитка.
  - Что же насчёт Малахитовых Уст? - Ольнусий был вне себя оттого, что его демонстративно игнорировали и променяли на поднос с отвратительным пойлом.
   Равэн, застывший у Лика Гулдалена, искоса взглянул на ренегула.
  - Вы можете открыть их на свой страх и риск.
   Ольнусий резко развернулся и по-солдатски пошёл к вратам, но тут же что-то снаружи в них ударило: по стене над ними медленно поползла трещина, с потолка посыпался песок и мелкие камни. Ренегул всплеснул руками, а Юлиус усмехнулся: метод, которым Равэн боролся против прыти блюсти заветы старины впечатлял. Верховный старейшина был новатором как в церемониальном одеянии, по поводу которого Ольнусий вспомнил заведенные здесь порядки, но не рискнул больше дерзить, так и в соблюдении других тысячелетних норм. "Я бы тоже не открывал эти врата, чтобы не уступать всяким там ренегулам, - подумал Юлиус. - Велика беда - не открыли Уста. Подумаешь. Просто этот ренегул хочет дать себе тут волю. Которой ему не видать".
  - Я прошу сосредоточенности на Совете господа, - обратился Луций Равэн ко всем старейшинам и Поверенному. - Сейчас с Лика будет снято заклятие молчания. Нас будут слышать тысячи, и мы начнём обсуждение. Я так понимаю, что все казусы остались позади, - его холодный взгляд скользнул по Ольнусию, который так и не решился открыть Малахитовы Уста. - Вот и хорошо. Перед тем, как я развяжу Лику рот, помните: вы ответственны за каждое пророненное слово. И не передо мной, а перед теми, кто слушает вас внизу. Сто тысяч гостей. Думаю, не в ваших интересах будет, если вы станете закатывать скандалы на весь Храм Великих по пустякам.
   Ольнусий хотел сделать яростный выпад: он уже махнул рукой и поучительно поднял вверх палец, но Равэн был невозмутим:
  - Поэтому лишний раз я прошу попридержать язык. Попросту говоря - заткнуться.
  - Свой человек, вернее - эльф, - довольный Анти, лучезарно глядя на Верховного, подтолкнул Юлиуса, который сам был впечатлён поучительной резкостью Равэна.
   Верховный старейшина хлопнул в ладоши: глухой хлопок породил сноп алых искр. Они упали на металлическую платформу и быстро умыли Лик своим пламенем - узлы на его рту пропали, появились уши, открылись глаза. Тусклый свет наполнил каждую бронзовую морщину, каждый волос усов и бороды Гулдалена и изменил Лик подстать очертаниям бледного, но решительного лица Луция Равэна. Начало Совету было положено.
  - Властью Верховного старейшины Харазнаса, - раскатистый голос Равэна звучал так же, как и на вчерашней свадьбе, чеканно и пронзительно, по-праздничному протяжно, - сегодня, восемнадцатого финнителя весеннего года Аальского ворона, объявляю о начале две тысячи восемьдесят седьмого Совета старейшин Храма Великих острова Харазнас, сердца Баланса Содружества - перешедшей ко мне по наследию предков державы Бохской Дали, просторы чьи неизмеримы от Валокура и до Акрехена, от Морвия и до Элларта. Да будет вершиться справедливость, да будут осуждены враги, да будет скреплено единство союза Гулдалена Гулундала и Лайштханна Лейстена в новый, две тысячи восемьдесят седьмой раз. Мудрое решение родится мудростью, как дитя рождается матерью от дня возникновения мира до последних его часов. Во век.
   Рёв террас внизу заглушил надорвавшиеся медные трубы. Бронза на платформе удачно передала черты Луция Равэна - напряжённые, невозмутимые, целеустремлённые. Юлиусу представилось, как он что-нибудь говорит на Совете, и его лицо запечатлевается на Лике Гулдалена - его видят тысячи знатных особ со всего Баланса, надменные и гордые обладатели самых громких фамилий, главы кланов и родов. При мысли, что их разразит смех от его мальчишеского вида, Юлиусу стало немного не уютно - ощущался масштаб Совета старейшин, неизмеримый, как и сама Бохская Даль. А все-таки, зачем понадобился этот указ о Поверенном? Ведь без него здесь было бы гораздо лучше.
  - Для начала, господа, позвольте подвести итоги минувшего года, - начал Верховный старейшина, когда внизу всё утихло. - Окончена война в Дунмаре, и данным мне правом я подтверждаю его включение в состав эдольжольской империи: без Андреаса Вишеса Дарий Хойар и его прихвостни так бы и остались в Неотунне осиным гнездом, поэтому Вишес заслужил королевский титул по праву. Так же я подтверждаю распространение власти нимф на оба печально известных острова - Климрус и Пламрус. Княгиня Рианнон, рода Вегас, достойна объединить два острова и примирить сирен и нимф. Даю ей всю полноту действий. Но не настораживают события в Лиридии: старая династия пресеклась, но выборы короля, как это бывает в подобных случаях, так и не состоялись. Трон захватил бывший враг прежнего короля гоблинов, возвращённый из опалы, Горери Крюбрис, и на его сторону перешла вся лиридийская знать. Всё бы ничего, но Крюбрис объявил себя сторонником нашего врага, о котором сейчас и пойдёт беседа. Это была лишь констатация фактов.
  - А теперь к чертям все прелюдии, - заявил Равэн, величественно расхаживая по булевтерию; каждый его шаг подобно барабанному удару отдавался от белых блоков цветущего амфитеатра. - Предыдущие Верховные старейшины устраивали на Советах милекан знает что: разводили слюни, плакали, что-то причитали о святом долге, своей тяжёлой ноше, обездоленности и прочей чуши, в то время как не принимали никаких решений по важным вопросам. Когда я несколько лет назад стоял на террасе, представляя свой род, то откровенно плевал вниз - так ничтожны были эти разговоры. Пустые звуки, старушечья болтовня. Но сегодня такого не будет. Я обращаюсь к вам, члены Совета, прямо, нисколько не кривя и не отлынивая. Я ставлю перед вами вопрос: как нам стереть в пыль Дезиолена, Трувиана Рогоносца, вместе со всеми его блудливыми и драными псами, коих некоторые именуют двором Илвастрии. Если сейчас кто-то начнёт отходить от обозначенного вопроса, того я с лёгкой руки объявлю изменником и велю бросить к чертям с пирамиды Гулунда. Я не намерен терпеть чьи-то уловки, ужимки и прочие дамские штучки. Извините, я не был так воспитан. Если вы что-то хотите сказать, то говорите прямо. Иначе никак.
   Юлиус услышал, как внизу террасы разверзлись рукоплесканиями. Равэн же хладнокровно кивнул Алпа-Хедди и продолжил расхаживать по булевтерию, перебирая мелкиё чёрные бусины деревянных чёток в правой перчатке.
  - Мы впечатлены твоей прямотой, Луций, - заговорил Тадеуш, и Лик Гулдалена стал его бронзовым лицом с напряжённой улыбкой, но добросердечными глазами, - за это, признаюсь, я тебя и уважаю. Но не лучше ли сначала напомнить о содеянном - о том, что мы имеем на Трувиана сегодняшним днём, чтобы затем сообща решить, как поступить. Наказание, которое понесёт Трувиан, должно быть вдесятеро больше тех бед, что по его вине обрушились на Баланс.
  - Мудрое решение, - кивнул Равэн, - Начните.
  - Гм, хорошо.
   Тадеуш замялся, глядя на своё металлическое лицо, но тут же собрался и заговорил:
  - Полагаю, начать надо с того, что для Баланса снова возникла угроза уничтожения. До этого дня Харазнас в лице Зимцола Игинвиса, прости меня, Ольнусий, не признавал этого. Я был здесь, в этом самом зале, в самый разгар войны в Дунмаре. Я хотел выяснить, что думает Храм Великих о Трувиане, но Игинвис не хотел его уничтожать и не воспринимал его всерьёз. Трезубец Хэлви - вот, что ему было нужно. Но этот артефакт уничтожен моим племянником, который волею самой судьбы присутствует здесь.
   Юлиус замешкался, заслышав рукоплескания внизу - они были даже сильнее, чем те, что звучали в сторону Верховного старейшины. Никогда бы ему не подумалось, что он может быть предметом всеобщей овации, хотя под впечатлением уничтожения самого сильного артефакта Баланса можно было хлопать кому угодно - даже сапожнику Ольнусия. Поняв это и горько улыбаясь, Юлиус почти согласился с тем, что его заслуга в испепелении Красного Трезубца была самой малозначительной. Он был лишь пылающим куском железа на наковальне короля-кузнеца.
   При упоминании о Юлиусе Луций резко обернулся к нему - Юлиусу показалось, что эльф сейчас подумает, будто бы Тадеуш отступает от темы, крикнет на короля, но Равэн лишь улыбнулся - по-особому приветливо и даже доброжелательно, хоть его улыбка сменилась на былое равнодушие секунду спустя.
  - Итак, времена, как я понимаю, изменились, - продолжил Тадеуш. - Зимцол Игинвис то ли мёртв, то ли в плену, но это уже не важно. Его погубила зависть и жажда наживы. Главный его промах - молчание о Трувиане, изощрённое молчание. Никто не знал, что творилось в вулканах Валокура, ибо Храм Великих был нем. Но теперь уста разверзлись, и имя Трувиана звучит тут на каждом углу. И это первый шаг к его падению - мы объединяемся под ореолом Харазнаса.
   С твоего позволения, Луций, я поведаю короткую историю того, кого здесь именуют Дезиоленом. Никогда о нём не говорили во всеуслышание, мало кто из стоящих на террасах знает о Трувиане то, что известно нам. Наши слушатели могли лишь догадываться или слышать какие-то сплетни, от которых разило смрадом сомнений так же сильно, как и смрадом смерти.
   О Трувиане Рогоносце я много разузнал сам. Есть белые пятна - куда же без них - но в целом его история достойна был запечатленной в романе молодого, но подающего надежды эдольжольского писателя-адмирала Александра Нинелла. Многие спросят, откуда я всё это разузнал? Опытный следопыт знает, какие книги читать, и знает, с кем вести разговор. А этого предостаточно.
  - Ага, и знает, с какими Оракулами перемолвить словечко, - сказал Юлиус чуть слышно самому себе и порадовался за Александра: теперь-то его книгу уж точно расхватают во всех лавках Эдольжола и далеко за его пределами.
  
   Трувиан - а это представится кому-то с доброй половиной невероятности - родился больше, чем две тысячи лет назад. Его отец, Эменелий Тахт, был зеркальных дел мастером при дворе короля Гулдалена - знатные Тахты были в почёте у ренегулов. К роду Тахтов Трувиан и принадлежал. За два года до его рождения из-за Морвийского океана прибыли первые корабли людей Лайштханна Лейстейна, храброго представителя человечьего рода, кто потом стал королём первой державы людей в Дали. Всем известно, что сначала народ Лейстейна и ренегулы Гулдалена заключили "Унию братства" - и люди, и ренегулы стали жить в пределах державы Глубирета, а в то время она занимала все ныне известные земли кроме имперских просторов Эдольжола. Вот так Тахты втёрлись в доверие к Гулдалену Гулундалу; мне известно, что Трувиан в дни своей молодости даже жил в Катаэгольфе, летнем дворце Катаэгии - там у него была маленькая комнатушка, но с лестницей на крышу, где он мог любоваться закатом. Трувиан пошёл по стопам своего отца: тот обучил его ремеслу изготовления зеркал, и юный Тахт получал неплохую монету, делая зеркала на заказ для разных дворов Глубирета, но ему не удалось превзойти в мастерстве своего отца. Нельзя не отметить, что Эменелий Тахт в самом благородном возрасте - в шестьдесят три года - был найден с перерезанным горлом у себя в покоях в Катаэгольфе. Убийцы так и не были найдены, хоть убийство и произошло под самым носом у короля Глубирета. Однако год спустя Трувиан пропал - без вести, просто взял и исчез. Ему было двадцать семь лет. Ни слуху, ни духу. Даже трупа не было найдено. Кто-то думал, что завистники его отца решили истребить весь род Тахтов, убили единственного сына Эменелия и вывезли тайно его тело, которое потом утопили в какой-нибудь рыбацкой проруби - дело было зимой. Но прислуга уверяла, что во дворец никто посторонний не проходил. Кроме того, Трувиан был крепок - он бы постоял за себя так, что это стало бы слышным на всю округу. Да, исчезновение Трувиана Тахта было загадкой для пытливых умов, но это не конец странностям. В тот же день пропала и дочь Гулдалена, принцесса Пассилопея. Так же, как и Трувиан - бесследно. Это происшествие изучалось особо, ибо за какой-то проступок принцесса была заключена на вершину дозорной башни Катаэгольфа, где из мебели стояли только кровать и зеркало. Сомнений нет: причиной всему - магия, сложная магия. Король Гулдален дабы разрешить все вопросы и не потерять свой вес над наместниками - а они думали, что пропажа дочери подкосит дряхлого старика - обвинил в заговоре пятнадцать военачальников Глубирета и казнил их ко всем чертям. Он имел все основания заявить, что мятежники похитили и убили его дочь, а Трувиан лишь встал у них на пути и героически пал. Так и окончилась эта история две тысячи лет назад, но тела так и не были найдены. После исчезновения дочери Гулдален прожил всего четыре года. Хоть его и убили предательски в самом расцвете пламени мудрости и святой чести, за это время по его приказу были обысканы все канавы Глубирета, ищейки заглянули под каждый камень, специально было осушено несколько рек Катаэгии, но останки всё равно не нашли. Но я сомневаюсь, а были ли они вовсе.
   Имя Трувиана недолго пробыло в героических сагах; два тысячелетия - и о Тахтах забыли вовсе, ибо народ помнит только своих правителей, поэтов и бунтовщиков. Тысяча восемьсот пятьдесят два года прошло после мнимой смерти Трувиана - тогда, почти что две сотни лет назад, Орион Карацер, победитель Бартолла Кровавого, забрался на купол булевтерия и захотел оживить Трезубцем Хэлви все тени тех, кто собрался внизу поглазеть на одержимого Верховного старейшину. Не буду говорить, что случилось с Карацером - превращения в уродливого выкидыша Хаоса не пожелаешь и врагу. Выродок, безумный, ничего не смысля и не понимая, как новорожденное животное - слепое, но хотящее есть, полетел в горы Валокура и там пропал с концами. Вот только спустя три года тутошние старейшины-звездочёты всё-таки узрели этого демона: откуда-то у него уже взялся рассудок, он мог говорить, отдавать приказы, хоть у него было тело не из самых лучших. Мои сведения не могут ошибаться: там, в горах Валокура, с выродком слился в единое блудливый дух. Этот дух - единственное, что осталось от тёмного героя моего рассказа. Демон называл себя Трувианом Тахтом, Рогоносцем; он поставил под свой контроль ошмётки воинства милекан, бывшую собственность Бартолла Миттера, которая была изгнана восвояси к своей милеканской бабушке дерегрунами. Я предполагаю, друзья мои, что уже тогда демон имел целью подчинить себе Баланс. Но у него было недостаточно марионеток - мало милекан. Требовалось подождать, пока они расплодятся, как зверьки, чтобы составить армию нового тирана. Недаром он именовал себя Кровавым Наследником. Трувиан, господин милекан Валокура, ждал двести лет: он заключил мир с Церемией, с Руарухом и Эдельгаром, и за это время Баланс успел забыть о той заносе, что всё глубже и больнее впивалась в кожу Дали в вулканах Валокура. Но вот теперь час пробил: армия набрана, и Трувиан, лично нарушив когда-то спровоцированный им же мир, выступил, захватил Церемию и объединил её земли с Валокуром. И теперь Илвастрия не хочет оставаться в своих расплывчатых границах, нет, новая держава милекан расширяется, пылают деревни от их мелких набегов, тогда как в Цереймере созрела армия тысяч в триста милекан. Призохана, Элагорт или Глубирет - Трувиан решает, куда ударить сперва!
  
   Террасы под булевтерием тревожно загудели: Юлиус знал, что все обсуждают речь Тадеуша. На него самого она произвела сильное впечатление, но он так и не понял, откуда его дядя знает о трувиановской молодости. Ведь Всевидящий ещё в прошлом году заявил, что история Трувиана восходит к более древним временам, в которые Оракул ещё не жил в своей Чаше.
  - Как я понимаю, - заговорил Симфейрут, сопоставляя и разводя тонкие морщинистые пальцы, - Трувиан как-то низвёл себя до состояния духа. Как дух - а под этим названием мне представляется мыслящее облако пыли - он смог сохраниться за две тысячи лет и волею случая нашёл себе подходящее тело. Оболочку. Да, бедный, бедный Орион. Но как Трувиану удалось стать духом?
   Тадеуш словно ждал этого вопроса. Он браво выпрямился и оглядел всех, кто был в булевтерии.
  - Отвечая на это, я готов сказать о цели, которая всё время влекла Трувиана к заветному моменту - часу распорядиться тремя сотнями тысяч милекан, как деревянными солдатиками и соткать кровавый ковёр своей собственной Бохской державы. Пусть это мои догадки, но иначе быть не может. Эта цель, название которой так хорошо знакомо, что кому-то это покажется слишком просто. Но она всегда движет существом, заставляя его оставить после себя гору трупов, чтоб хоть одну минуту, но насладиться ей. Власть! Вот Трувианова цель. Власть над Балансом - и ничего более. Он вырос в лучах славы своего отца - Эменелий Тахт по своему положению был сравним с фигурой первого советника короля. Сколько Трувиан ни старался добиться почёта на поприще зеркальных дел мастера, у него это не получилось. И тогда он решил осуществить ужасный план. Очевидно, к нему в руки попала какая-то книга с древними магическими знаниями - не мудрено, ведь Тахтов часто приглашали в дома знатных чародеев и звездочетов. Он завидовал Гулдалену, при дворе которого вырос, хотел такую же власть. И она чуть было не досталась ему. Представьте, как бы это звучало: Трувиан, король Глубирета.
   У Гулдалена было тридцать семь дочерей, но не было сына. Тахты как самый верный род имели особое положение при короле - для старого ренегула люди стали ближе, чем представители его расы. Это удивительно. Гулдален любил Трувиана, как собственного сына, воспитывал его, нередко сам преподавал ему уроки простых магических навыков. Эменелий Тахт со свойственным ему размахом превосходства не стыдился заявлять, что Гулдален передаст престол его сыну. Но не тут-то было. Когда Трувиану было двадцать пять лет, у короля ренегул и его возлюбленной супруги родился сын Гилириндал - в тот же день Гулдален объявил его своим наследником. Фантазии Тахтов рухнули, как потом рухнули и их жизни: умерла мать Трувиана, через год убили Эменелия. У последнего из Тахтов возник план - как заполучить престол, который должен был отойти к нему по неписанному праву. Для Трувиана Гулдален стал предателем: человек в своём сердце объявил королю ренегулов войну. Сложной тёмной магией он испепелил своё тело и стал духом - он ринулся в горы в поисках лютого зверя, с кем он хотел слиться воедино. Если бы дух стал контролировать зверя, скажем, медведя, то Трувиан-зверь прибежал бы в Катаэгольф и задрал бы Гулдалена и его младенца-сынишку. А там бы все вспомнили, что некогда король хотел оставить трон сыну Тахтов, этакому паиньке. И никто бы не уличил сироту в причастности к убийству Гулдалена и его сынишки. Король ренегулов тогда был убит горем: оплакивал дочь. Но знайте: Трувиан убил несчастную Пассилопею, проникнув в её башню как дух, и похитил её тело. Так был вонзён первый клин в сердце старого ренегула. И одержимый медведь обязательно задрал бы и его, и всю его семью, но тёмная магия отложила планы Трувиана на две тысячи лет. Духу не удавалось ставить зверей под свою волю: чары Трувианом, никудышным магом, были неправильно наложены на самого себя. И только через два тысячелетия духу удалось войти в тело исчадья Хаоса, ибо сам Хаос благоволил этому. А всё это время рядом с Трувианом был его закадычный дружок, ожидавший наживы от сменённой власти - он бережно переносил дух в амфоре битых двадцать веков. Дух наделил его бессмертием, и этот монетолюбивый, как сказал бы Дилар Пракото, видел единение пылеобразного Трувиана и того, во что превратился Карацер. Имя тому человеку Сайрус Шихарун.
   Авелио Мон-де-Хотеп поперхнулся чаем; фарфоровое блюдце вырвалось из его рук и вдребезги разбилось об пол. Взмах руки Анти - и осколки плавно легли на листообразный поднос.
  - Я не понимаю, - Авелио выглядел так, словно он был вне себя, но сдерживался из последних сил, - вы что, хотите лишний раз дать мне пощёчину своими словами?!
  - Я вовсе не хотел тебя обидеть, Авелио, - поспешил успокоить его Тадеуш, - но его и правда так звали. Сайрус Шихарун.
   В это время Юлиус невзначай взглянул в сторону стола и изумлённо ахнул: лазоревые камни были расписаны колоритными цветами, яркость которых наводила на сомнение - а не вышит ли рисунок прямо на камнях? Здесь не обошлось без магии Алпа-Хедди: джин, что-то бурча себе в усы и вытягивая руки, колдовал над бирюзовым холстом. Над ним, точь-в-точь водомерки на морской кромке, где нежатся последние лучи отбывающего за горизонт солнца, плавно парили кисточки, большие и малые, с густыми щетинами или тоненькими пучками пестрых волос. Выписывая пируэты, заговоренные художники не забывали окунаться в палитру - там их ждали ячейки с радужными сочными красками, их-то они и наносили бережно на полотно. Кисточки катались по камням, кружились в вальсе и отбивали чечётку; их было десятка три, не меньше, и Юлиусу стало любопытно, что же они рисуют. Он подошёл к столу, и художники почтенно отодвинулись на окраину полотнища - на нём Юлиус не без мимолётного испуга увидел орошённый свежей кровью алый шлем с дышащими смертельным огнём прорезями и прямыми рогами. Портрет Трувиана сопровождал рассказ Тадеуша, и Хедди тихо объяснил, что когда в булевтерии заговорят о чём-то другом, проворные кисточки нарисуют новый предмет обсуждения.
  - Всё это звучало убедительно, - теперь заговорил Ольнусий, - но может ли человек только ради власти сжечь своё тело и стать духом? Мне как-то не верится. Неужели он не предвидел провал своей затеи? Или же тут какая-то иная цель, а власть над Глубиретом - это уже потом...
  - И тем не менее, - оборвал его Равэн и так резко, что платформа едва успела стать лицом Верховного старейшины, - я подписываюсь под каждым словом Велиодара Билигранского и безоговорочно верю его рассказу. Вы проделали большую работу, - повернулся он к Тадеушу, - за это вам я выражаю отдельную благодарность: много терпения понадобилось, чтобы по крупицам собрать такие сведения, да и изощрённый ум - чтобы связать одно с другим. Гости Харазнаса услышали всё, что они хотели знать о Дезиолене, и теперь с вашего позволения, господа, я объявлю кое-что. Вчерашний день был особым и о нём не сказать нельзя.
   "Неужели он имеет в виду свадьбу Танатуса и Джинн?" - подумал Юлиус и улыбнулся, представляя с теплым трепетом в сердце, как Лик Гулдалена говорит на весь Храм Великих о его любимой маленькой деревушке Рендэлло.
  - Убит Каспар Тэндорр.
  - Что?!
   Симфейрут не поверил собственным ушам и выпучил глаза. Террасы беспокойно и гулко забубнили, Тадеуш тяжело вздохнул и покачал головой, и даже Анти, каким бы балагуром он ни был, загоревал:
  - Эх Каспар, Каспар. А его-то за что.
  - Как убит? Объясните! - требовал гном у Равэна, и тот продолжил:
  - Вчера имела место неприятная история в Государственном Дворце Паекера. Всем нам хорошо знакомый Каспар Тэндорр зачем-то решил пойти на приём к Верховному Магистру Эдольжола. Вишес был проездом в Паекере: он отправлялся на свадьбу фельдмаршала Беса и не просидел у себя в кабинете и часа. Тэндорр опоздал: когда он пришёл в Государственный Дворец, ему сказали, что Вишес уже укатил на свадьбу. Каспар побежал к своей карете - видимо, он хотел поскорее в неё сесть и отправиться в Слипволкер - но посреди Парадного Двора ему стало плохо, и в ту же минуту он мёртвым распластался на площади.
   Симфейрут присел на выступающую мраморную плиту первого яруса амфитеатра и тихо завыл, склонив голову и нахлобучив шляпу так, что теперь и его борода пропала из виду.
  - Как же? - не понял Тадеуш. - Ни с того ни с сего?
  - Благо целители из Лечебного Штаба подоспели быстро. Не составило труда определить, что Тэндорра отравили. Думаю, он хлебнул бутылочку-другую со своими дружками; все мы помним, каким горе-моряком был Каспар - с концами уходил на дно бутылки. Не исключено, что кто-то подмешал ему яда. Он подействовал через полчаса.
  - Не думаю, что человек станет надираться перед тем, как пойти к Андреасу Вишесу, - подал голос Мон-де-Хотеп, и Юлиус с ним согласился. - Но всё ж Каспар мёртв - это факт. Бедняга.
  - Смею уверить вас, господа, что сие происшествие взято мною под личное расследование, - заявил Равэн. - Но догадка созревает сама собой: Тэндорр что-то знал, и за это его убили.
  - Кто такой этот Каспар Тэндорр? - тихо спросил Юлиус у Анти.
  - Добрый малый был. Заведовал тутошним садом. Вот это всё, - джин указал на амфитеатр с зеленью, - его рук дело. Зимцол попросил его годков эдак пять назад сообразить тут какой-нибудь цветущий кустик. А получился целый лес. И Каспар стал садовником булевтерия. Глупо звучит, но ему нравилось возиться тут. А хлебнуть он и правда любил - его пару раз чуть не выгнали, но Луций всё заступался за старину Каса.
   На лазоревых камнях уже безрадостно красовался портрет Тэндорра - лицо молодого человека, болезненно-бледное, с взлохмаченными волосами и вскинутыми бровями. Сомнений не было, что этот юноша любил своё дело, но не хотел мириться с чем-то противным ему. Говорил об этом его вид бунтаря: Каспару было наплевать на свою внешность, как и любому порывистому энтузиасту. Чем-то Юлиусу запечатлённый траурными красками на бирюзе Тэндорр напомнил вспыльчивого гордеца Кассандра.
  - Бедный, бедный Каспар, - причитал гном, - его отец за пару дней до своей гибели упрашивал меня, чтоб я взял Каса в Храм Великих на службу к Зимцолу. Я поклялся заботиться о нём тут, но клятву не сдержал. На мне вина - не доглядел.
  - Не вини себя, Симфейрут, - проговорил Тадеуш. - Каспар был взрослым человеком, нянька ему была не нужна. Что же такого он мог знать, Луций, что поплатился за это жизнью?
  - Он безвылазно сидел в саду булевтерия. И всё, что он мог слышать или видеть, происходило здесь. На булевтерий имеют доступ лишь старейшины и...Поверенный, - Равэн искоса глянул на Юлиуса. - Поэтому мне не остаётся ничего сделать, как заявить: убийца Тэндорра один из нас.
  - Это громкое заявление, Луций. Надо сначала во всём разобраться, - ответил Тадеуш.
  - Слишком! Слишком громкое заявление! - вспылил Ольнусий. - Вы обвиняете старейшин в отравлении садовника! Невиданная...
   На его губах застыло слово "дерзость", но что же оказалось невиданным, никто в булевтерии от ренегула так и не услышал. Юлиусу было слегка не по себе - по логике Верховного старейшины Поверенный тоже попадал под подозрение.
  - Безусловно, мы будем во всём разбираться, - холодно продолжил Равэн, - но что вы мне прикажете думать, когда вчера утром кто-то вызволил из-под стражи в Паекере Паронтоса Тронума? Бывшему маршалу Дунмара помогли бежать. Вот, донесение о побеге.
   Он вынул из внутреннего кармана плаща клочок бумаги и швырнул на стол, где изображение Тэндорра сменилось портретом отвратительной даглодитской физиономии в треугольном шлеме.
  - Тот, кто спровоцировал побег, знал, кого он освобождает, - проговорил Тадеуш, внимательно изучив донесение. - Сколько бед навалилось на нашу голову. Это какой-то кошмар.
  - Именно, - Равэн расхаживал по булевтерию. - Вчера по Паекеру кто-то прогулялся с лихвой и на широкую руку. Сначала устроил погром в тюрьме, потом отправил Тэндорра к его прадедушке. Я думаю, это была одна и та же персона. Освобождение Тронума, о котором в Дунмаре уже известно, может разжечь угли повстанческого движения даглодитов - тех, кто не желает мириться с королём Дунмара. Согласитесь, продуманный шаг.
  - Ты намекаешь на то, что шпион Трувиана действует в Паекере в угоду своему господину, Луций? - протянул Тадеуш, и Равэн был рад, что его правильно поняли.
  - Эти происшествия лишний раз доказывают цель всех происков Трувиана, - говорил он быстро и громоподобно. - Власть! Как правильно заметил Велиодар Билигранский. Дезиолену нужна власть над Балансом! Мы будем расследовать убийство Тэндорра и тюремный погром. Но я взываю к бдительности всех, кто слышит меня: Дезиолен повсюду, как смердящая туча. У него есть уши, глаза, носы. Они доносят ему обо всём, что может показаться важным для опытных шпионов демона. Слабые места - это ваши добродушие, искренность и приветливое гостеприимство. Теперь эти качества нужно похоронить - хотя бы потому, что это поможет вам выжить, как глоток свежей воды. Над всеми доносчиками есть главный - бесспорно, он член Отряда Карателей, я бы даже сказал, его Мастер, ибо кто-то должен был заменить Дария Хойара на сим поприще. Его изобличением я занимаюсь лично последние недели и скоро буду готов произнести его имя на весь Храм Великих. Это обещание не Верховного старейшины, а ревностного защитника своей земли, каковых в этот день тут собралось много. Очень много!
   Террасы разверзлись овациями и свистом, но Равэн даже бровью не повёл.
  - Но сегодня было бы несправедливо, если б мы никого не наказали, упомянув о злодеяниях власти Дезиолена. У меня есть ещё одно доказательство: оно ясно даёт понять, что Дезиолен убивает ради всебохской власти! Недавно мои люди перехватили у милекан эту книгу. Её переписывают в огромных количествах в Илвастрии. Всё бы ничего, но мы, эдольжольцы, слишком хорошо знаем эту писанину. Любуйтесь, господа!
   Он вскинул руку и ловко поймал толстую книгу в бежевой обложке и с жёлтым переплётом - Юлиус, быстро оглядев булевтерий, даже не понял, откуда она прилетела и когда Равэн смог проговорить чары, чтобы выманить её. Он швырнул книгу на стол не без признаков отвращения на лице; кровавый занавес стёр прежний рисунок, секунда - и умельцы-художники запечатлели обложку книги крупно. С каких-то кисточек на бирюзовые камни упало с десяток крупных рдяных капель, и Юлиус с настороженностью нашёл это слишком странным: казалось, будто только что нарисованная обложка была замарана свежей кровью. Жёлтыми буквами, которые кисточки вывели торжественно и медленно, на бежевом фоне красовалась надпись - при её виде у Юлиуса что-то кольнуло в груди. Он был уверен - он видел эту книгу в Слипволкере, в кабинете Андреаса. Там, на книжных полках, она занимала одно из почётных мест рядом с литературой о кораблестроении и трактатах о тактике войны. Да и сам старый Вишес много говорил о ней, расхваливал перед гостями, мол, этот экземпляр, самый первый, ему подарил никто иной как автор. Всё это всплыло в памяти Юлиуса, когда он смотрел на название, несуразное и чудное, от которого шло непонятное внушение страха и холода. "Имперсис".
  - "Имперсис"? - протянул Тадеуш. - Хм, ну тогда многое сразу проясняется...
  - Что проясняется?! - вспылил Мон-де-Хотеп; он выглядел бледно, всё в его лице казалось напряжённым, и только кот мирно дремал у него на руках.
  - Книга вольна ходить и переписываться во всех землях Баланса Содружества! И это она делает уже двадцать второй год!
  - О да, "Имперсис", - мечтательно произнес Равэн, будто и не слыша слов Авелио. - В недалёком прошлом эта книжонка наделала много шума. Из неё вылупилась империя Эдольжол во всём своём настоящем великолепии. Представьте, господа, что творится в Илвастрии - я позволю себе назвать так милеканскую шпану - если там блуждает "Имперсис". Идеи автора впитываются Дезиоленом и применяются с блеском. До меня дошли слухи, что в Илвастрии есть свой Верховный Магистр - некто Абаддониэль Фур. У Андреаса Вишеса появляются конкуренты.
   Юлиус ничего не понимал. Слова Луция дали ему понять, что без этой книги империи Эдольжол не было бы вовсе. Там, в Слипволкере, он не обратил бы на неё ни малейшего внимания - он вовсе не был государственным деятелем, так зачем ему надо было читать заумные отцовские книги. Но сейчас, когда всё в булевтерии стало напряжено и замерло в ожидании развязки конфликта, Юлиусу стало интересно, что же такого необычного могла содержать в себе эдольжольская книга, которая привлекла внимание самого Трувиана. Не понимал он, почему Мон-де-Хотеп так рьяно заступается за какую-то книжку, пока не увидел вверху обложки имя автора, выведенное тонкими бледно-жёлтыми буквами. Им был Авелио. Юлиус взял "Имперсис" со стола, но не успел и раскрыть её на первой странице, как Мон-де-Хотеп вырвал книгу из его рук.
  - Вы ставите мне в обвинение, что она принадлежит моему перу? - выпустив кота на пол, спросил Авелио; тут же что-то звериное пробежало по его лицу и превратилось в морщину на лбу меж двух пепельно-чёрных волос. - Со сменой Верховного старейшины я послал к вам письмо, Равэн, в надежде, что вы освободите меня от занимаемой тут должности. Вы всегда знали, что быть старейшиной - для меня то же самое, что быть кардиналом-куратором Эдольжола. Всё пусто! Я - философ, писатель! И теперь мне понятно, почему вы мне отказали: захотели унизить меня перед всем Храмом Великих за мой "Имперсис"?
  - Что вы, Мон-де-Хотеп, я вовсе никого не хочу унижать. Я беру во внимание факты. Ваша книга, которая перекроила карту юга Бохской Дали, теперь в руках у наших врагов. Дезиолен обустраивает своё милеканское гнездо по образцу империи Эдольжол - он создаёт тот лже-идеал государства, который описан в "Имперсисе". С теми же должностями, устройством армии - а это особо настораживает - и всем-всем-всем, что присуще Эдольжолу в настоящее время. "Имперсис", этот зов вольнодумства, который остался ненаказанным, в руках Андреаса Вишеса породил целого гиганта - он стал самым сильным государством Баланса. И теперь "Имперсисом" зачитываются милекане - не значит ли это, что дни Эдольжола сочтены?
  - В чём вы обвиняете меня, Верховный старейшина Харазнаса?
  - В авторстве "Имперсиса"! Вы написали книгу, которая теперь приумножает мощь врагов Баланса. За это я, пользуясь правом, данным мне гримуаром Гулдалена, отстраняю вас от дальнейшего участия в сегодняшнем Совете, Мон-де-Хотеп. Под сомнение ставится ваше дальнейшее нахождение в Храме Великих: но я, пожалуй, удовлетворю вашу просьбу и сниму с вас сан старейшины, как только сэр Юлиус Вишес освоится здесь, чтобы принять сан от вас...
   Юлиус смотрел на невозмутимого Равэна и желал что-нибудь возразить, но не находил нужных слов. Он ещё ни разу не открыл рот за время Совета, и ему это хотелось сделать, когда все станут обсуждать какой-нибудь важный вопрос - чтобы в первый раз его лицо на бронзовой платформе возникло не по пустяку. Мон-де-Хотеп гневно перевёл взгляд на Юлиуса, но, видя его замешательство, промолчал и принялся звать своего кота. Юлиусу же стало стыдно: вот так, нехотя, он записался в число тех, кого этот человек считал своими врагами. Ему вовсе не был нужен сан старейшины Харазнаса, но он оставался нем - перечить решительным словам Луция Равэна было бесполезно. Но прогнать человека с булевтерия только за то, что он написал книгу, пусть и не самую лучшую, было безрассудно.
  - Постой, Луций, - Тадеуш, видимо, понял это и решил уладить казус. - У меня голова идёт кругом. Ты отстраняешь Авелио от участия в Совете? Но, подумай, если у матери рождается ребёнок и потом через двадцать два года он становится преступником, мы же не идём и не убиваем его мать!
  - Убивать Мон-де-Хотепа никто не собирается, - холодно заметил Равэн. - Моим желанием было лишь осведомить всех и вся, что "Имперсис" теперь служит на благо Дезиолену. Пусть тысячи голосов решат, хотят ли они видеть автора книги, которая карала и будет карать, здесь, на булевтерии. Мы в ответе, Велиодар, за то, что создано нашими руками. А особо - за то, что порождено нашим разумом.
  - Не надо заступаться, ваше величество. Меня не надо упрашивать дважды, - коротко бросил Авелио. - Мне всё понятно. Рио. Рио, где ты? Пошли, Рио, нам здесь не рады.
   Только сейчас Юлиус заметил, что чёрный кот трётся об его сапоги. Он уже хотел взять кота на руки и отдать Авелио, но не сделал этого, опасаясь, что Мон-де-Хотеп напоследок может совершить ярый выпад в его сторону, в сторону своего врага, похитителя сана старейшины - племянника Велиодара, который оказался здесь незнамо за какие заслуги. Кот услышал зов своего хозяина и, беззаботно помахивая хвостом, подбежал и прыгнул на его плечи. Ничего не сказав, Мон-де-Хотеп покинул булевтерий тем путём, каким сюда пришли Тадеуш с племянником, и Юлиус целую минуту слушал недовольный рёв толпы внизу: Авелио обзывали, укоряли, на него гневно кричали чуть ли не все голоса с террас. Было неизвестно, добрался ли он благополучно с хрустальной лестницы до верхнего этажа, либо же его закидали камнями, но Юлиус был уверен, что прежние старейшины приняли меры, чтобы подобного разбоя в Храме Великих не допустить. Но всё же ему было жалко Мон-де-Хотепа, но раз Равэн прогнал его, значит, в самом деле, было за что. Странным было одно: ни Ольнусий, ни Тадеуш, ни Симфейрут не окликнули Авелио. Ренегулу было не за что ухватиться - Равэн действовал в угоду гримуару Гулдалена, о котором сегодня он сам ревностно напоминал. Симфейрут всё ещё сидел, потрясенный известью о смерти Тэндорра - ему было всё равно. Тадеуш же заступился за Мон-де-Хотепа только по долгу великодушия: Юлиус понял, что он сам негласно поддерживал Верховного старейшину, зная, что представляет из себя сочинение Авелио. Юлиус дал себе зарок обязательно прочитать "Имперсис", но сначала его надо было где-то достать - равэновскую книгу Мон-де-Хотеп демонстративно забрал с собой.
  - Теперь, когда над первым из виновников совершено минимальное - пока что - наказание, надо вернуться к делу, - напомнил Луций Равэн, когда шум внизу стих и все взгляды в булевтерии обратились к нему. - Мы собрались тут, чтобы принять решение о наказании Дезиолена. Решим же на глазах у народа, как разбить Дезиолена и его шайку. Раз и навсегда.
  - Шайка шайкой, Луций, - ответил Тадеуш. - Но ты почему-то избегаешь этого: Илвастрия - сильное государство с трёхсоттысячной армией. И с этим нам надо считаться. Раз Трувиан преобразует свою страну, как писано в "Имперсисе", значит перед нами предстанет серьёзный и хорошо обученный враг.
  - Илвастрии не существует, ибо Храм Великих не принял её и не включил в состав Баланса, - раздражённо заметил Равэн, - так что сейчас - это всего лишь шайка. И не более. Но она хорошо обучена. Это правда. Но что есть такое это шайка по сравнению с мощью Баланса Содружества - той мощью, которую нам завещал Гулдален Гулундал?!
  - Что же вы предлагаете? - насторожился Ольнусий.
  - Дать бой! Не отлынивая и не увиливая! Дать решительный бой против всей армии Дезиолена. Чтобы разом стереть триста тысяч милекан и очистить от них Церемию и вулканы Валокура. Обратим всё в прах, не оставив и следа от Дезиолена и его приспешников. С нами будет миллион солдат!
  - Ех-ех-ех, - оживился Симфейрут, - откуда же нам набрать столько-то?!
  - Не забывайте, господа: Баланс - это вся Бохская Даль! Каждое государство даст свою армию - вот вам и миллион. Таким числом мы безоговорочно одержим победу над всеми силами Дезиолена! Это будет вторая Великая Армия Харазнаса!
   Террасы рукоплескали и не зря: из уст Равэна слова звучали торжественно и убедительно, и это не могло не воодушевить Юлиуса.
  - А все ли государства дадут свои армии? - протянул Ольнусий. - Прежде Глубирет ни о чём не известили.
  - Для этого вы здесь: советник короля Элагорта, король Санкт-Артура и приближённый ко двору Нимфасемиры. Как старейшины вы обязаны после сегодняшних разговоров отдать армии под начало Харазнаса. Император Тонгае вверил в моё командование все эдольжольские войска - сделайте то же самое. Вот тот самый текст "Тысячелетнего союза"! Эта бумага была скреплена печатями Гулдалена и Лейстена и провозглашала о создании Баланса! Подпишемся под ней вновь, чтобы, как и в былые время, всем Балансом противостоять врагу. Мы, Харазнас, не намерены больше ждать, пока Дезиолен проглотит земли Баланса - одни за другими. Пора брать инициативу в свои руки. Миллион против трёхсот тысяч. Думаю, и ребёнок сообразит, чья будет победа.
  - Но если все государства отдадут свои армии до последнего солдата, то кто же останется защищать границы?
   Вопрос Тадеуша был поддержан всеми оставшимися старейшинами, но Равэна это рассмешило.
  - От кого защищать? - громко протянул он, смеясь по-лягушачьи. - После нашей победы никаких врагов не будет. Мы быстро сомнём триста тысяч и распустим армии по домам. Последний штрих - формальность.
   Равэн бросил текст "Тысячелетнего союза" на стол, и одна из кисточек замерла перед ним, точь-в-точь как перо, только без чернильницы: её щетина уже была в чёрной краске.
  - Всё это слишком просто, - Ольнусий сомневался. - Неужели вы думаете, что у Трувиана нет козырей?
  - Простота - залог нашей победы, - возвестил Равэн. - Дезиолен считает, что в Харазнасе по-прежнему сидят безалаберные и неповоротливые старейшины, какие только могут чмокать губами и изрекать по три слова в час. Но это не так! Самоуверенность - вот его козырь! Чем быстрее мы соберём Великую Армию Харазнаса, тем скорее мы ударим по Дезиолену. Может, вы ещё спросите: а зачем нам ударять первыми? Я предупреждал, что любая попытка противостоять принятию решения, отговорить и отложить способна отправить вас вниз головой с лестницы пирамиды Гулунда! Кто ещё хочет стать предателем в глазах ста тысяч лицезрящих? Если вы боитесь за свои войска, то я буду вынужден разъяснить персонально: для тех, кто не понял - Харазнас объявил войну Дезиолену, покорителю Церемии! Ещё с дней дунмарских сражений началась Вторая Великая Война Баланса Содружества против милекан! И близится её самый разгар!
   Резкость и напористость Равэна снова поставили на место Ольнусия, и он был первым, кто взял кисточку и написал на листе, что готов отдать армии Глубирета под управление Храма Великих.
  - Я поддерживаю это решение, - сказал Тадеуш, выводя своё имя на бумаге после Симфейрута. - Звучит убедительно. Сразу дать бой - это по-эдольжольски, чёрт побери. Но где произойдёт сражение?
  - Подпишите как Поверенный, - Равэн лично поднёс бумагу к Юлиусу, и тот, слегка опешив, с долей неуверенности расписался в самом низу.
  - Вот и славно. Жаль, что Лик Гулдалена не может показать всем ваши подписи, господа. В кои-то веки на Совете старейшин хоть что-то достигнуто по делу. Теперь насчёт сражения собственно. Я много над этим раздумывал, и, надеюсь, что вы и тут поддержите меня. Карту, Хедди.
   Алпа-Хедди встряхнул руками, и кисточки за пару секунд стёрли прежний рисунок, увеличенный "Тысячелетний союз", и нарисовали серо-голубую карту Баланса Содружества с землями и их столицами. Это была старая карта, на которой ещё красовалась изогнутая диадема Церемии, увенчанная красно-коричневой цепью пиков Валокура.
  - Разместим все силы здесь, - палец Равэна был на жирной чёрной линии - границе между Глубиретом и Церемией. - Увеличь, Хедди.
   Кисточки вихрем пролетели над камнями, и вместо большой карты Баланса теперь красовались земели какой-то глубиретской провинции, чьи северные просторы прилегали вплотную к границе с Церемией.
  - Рамахейм! Луга пастухов, поля хлебов - есть, где развернуться. Встретимся нос к носу с Дезиоленом на равнине Паравейн. Она идёт под уклон, с севера на юг её разрезает речушка Малкорол. Там, меж двух холмов, в седловине вишнёвых деревьев, покоится деревушка Баас-Буйфус. Я был там: о, этот уголок лохматят все перекрёстные ветра, время там замерло. Если резня начнётся вечером и продлится всю ночь, то солнце взойдёт из-за холмов и ослепит последних милекан. На холме Рулгеринн есть плато Вархес - там стоит глубиретский форпост. Крепость, ветхая, её три башни подобны вилам изувеченного трезубца: его погнул гарроп, да так, что одна из вил стала вытянутой раза в два, а две другие - дважды короче. На Вархесе будет дозорный пост, а эта крепость станет сердцем воинства.
  - Но почему сражение должно быть на территории Глубирета? - спросил Ольнусий: он с недоверием глядел на карту Рамахейма. - Насколько мне известно, Трувиан пока не пересёк границу, а вы предлагайте разбить его в пределах Глубирета. Значит, границу он всё-таки пересечёт! Так почему именно Глубирет, а не Элагорт?
  - Но местность и правда хороша, - теперь заговорил Тадеуш, почёсывая подбородок. - Если зажать Трувиана меж холмов, а потом обрушиться с них, то толк от этой затеи будет немалый. Но, Луций, Ольнусий прав: как нам выманить Трувиана сюда?
  - А вот здесь уже я учту то, что вы меня просили принять во внимание, - Равэн вышагивал по булевтерию, и улыбка едва исказила тонкие черты его лица. - Раз Дезиолен - правитель, император, король - или как там он себя величает? Ах да, станадрион. Так вот: раз он возомнил себя венценосцем, то он обязан принять вызов Харазнаса и дать сражение. Мы соберём миллион, а он больше трёхсот тысяч набрать не сможет. Откуда уж ему. Даже если он раздаст оружие всем пленным мужам, женщинам и детям, то нас всё равно будет больше в два раза.
  - Не раздаст, Луций, - печально проговорил Тадеуш. - До меня доходят слухи, что Трувиан приказывает убивать всех пленённых. Людей, эльфов, ренегул. И он делает это. В угоду милеканам - им это он давно обещал. Расплата за былую кровь.
   Беспокойный шёпот сотни тысяч голос прошелестел под булевтерием: каждый, кто был на террасах, опасался за свою жизнь, и если бы не "миллион солдат" - а это словосочетание было на устах у каждого, кто успокаивал своих родных, близких или друзей - то в Храме Великих поднялась бы настоящая паника.
   Равэн изобразил скорбь на лице, и она удачно запечатлелась на Лике Гулдалена.
  - И всё же, - продолжил он, - если Дезиолен мнит себя благородным господином своих земель, то он примет вызов к битве. Так велят неписаные заветы властителей-воинов. Харазнас, как только будет собрана Великая Армия, отправит ему послание - и встреча состоится. Сколько же можно прятаться по вулканам средь драконов и угольных глыб. Если до этого времени он обрушится на Элагорт, на Глубирет или на Призохану, мы выступим сразу же с теми силами, какие уже будут собраны. Если призыв к битве будет им проигнорирован, то Великая Армия, - глаза Равэна блеснули, - бросится в просторы Церемии, чтобы сделать своё священное дело. Так или иначе, но Трувиан попал в мышеловку. Остаётся лишь одно - не медлить.
  - Я нахожу это мудрым, Луций, - заявил Тадеуш. - Сегодня же распоряжусь, чтобы маршал Моцайв и все войска Санкт-Артура вместе со всеми резервами отправились в Глубирет.
  - Но как отреагирует королева? - Ольнусию явно не понравились его словами. - И почему Глубирет должен быть уверен, что чужеземные войска не оккупируют его?!
  - Мнительностью старейшин пропитан каждый лист этого сада, - сокрушился Равэн, с искажённым лицом оглядывая амфитеатр. - Эта вонь душила булевтерий уже сотни лет. У него просто не было решительного капитана, кто бы вёл к берегу дребезжащее корыто! Что я должен сделать, чтобы мне верили? Принести жертву? Доказать кровью? Но у меня нет семьи, чтобы оставить кровавый залог, который был бы дорог моему сердцу. Не бросаться же мне на меч, как несчастному Леовалю, чтобы все уверовали в искренность моих слов. Если вы не забыли, то Верховный старейшина Харазнаса волен распоряжаться всем и вся в Балансе Содружества - как дивизией, так и травинкой. Исключений ни для кого и никогда не было. Не моя вина, что многие Верховные старейшины предпочитали отсиживаться в беззаботном тепле от Совета к Совету и все дела передали королям, князьям и императорам. Но в гримуаре рукою Гулдалена писано, что все они - слуги Харазнаса, значит, и мои слуги. А теперь, ответьте мне, нужно ли позволение глубиретской королевы Верховному старейшине Харазнаса? Кто тут не собирается исполнять приказы?
   Последние слова прозвучали как явная угроза в адрес Ольнусия. Ренегул же побледнел и проговорил слова в угоду Равэну, однако голову при этом не склонил.
  - Ваше слово - закон для нас. Как пожелаете, милорд.
   Что-то зарделось в глазах Равэна, и Юлиус видел это. Ему показалось, что парой секунд раболепной тишины Луций насладился вдоволь. Голос Верховного старейшины зазвучал вновь лишь после того, как его сапоги чётко и медленно простучали раз десять вокруг бирюзового стола.
  - План битвы ещё будет обговариваться, когда Лику завяжут рот, но не сегодня. Раз мы определили участь воинства Дезиолена, то сейчас нам тут больше делать нечего. Я буду лично следить за тем, как войска прибывают в Глубирет, в Рамахейм. С форпоста Вархес мы будем следить за каждым шагом Дезиолена - без нашего ведома он больше не посмеет никуда вторгнуться. Чуть что - мы сразу развернём Великую Армию и ударим туда, где осядут дезиоленовы рати. Так будет впредь волей Харазнаса! Кто воспротивится этой воле - задержит войска или не пожелает отправить свои дивизии в Рамахейм - тот будет объявлен предателем и казнён. Проделки ищеек Дезиолена не помешают Великой Армии собраться в Рамахейме. И теперь мне нужно объявить об одном преобразовании - новом, последнем и важнейшем...
  
   И тут Юлиус понял, что молча наблюдать и слушать больше невозможно. Пока Равэн говорил, сопровождая каждое слово стуком сапог, ему пришла в голову одна мысль. Не сказать об этом было нельзя, и, погружённый в свои раздумья, Юлиус громко заговорил, не замечая, что перебивает Верховного старейшину:
  - Можно ли узнать, милорд...
   Луций Равэн мягко перевоплотился на бронзе в его собственное лицо - оно показалось Юлиусу пухлее, чем на самом деле, но это был пустяк: стоя у своего металлического обличия, Юлиус был бы уверен, что стоит напротив неправильного зеркала, если б не знал о назначении Лика Гулдалена.
  - ...кое о чём? Ваш план великолепен. Но не хватает последнего штриха для грандиозной задумки. Сейчас вы говорили о войске Трувиана - и оно будет стёрто миллионом солдат Баланса, я и не сомневаюсь. Но вы не сказали ничего о нём самом. Что же станет с Трувианом Рогоносцем? Как нам уничтожить самого демона?
   Лицо Равэна обратилось к Юлиусу с улыбкой, и впилось в него взглядом, несколько надменным, но восхищённым, что именно Поверенный заговорил об этом.
  - У вас есть какие-то предложения, сэр Вишес?
  - Ну, - протянул Юлиус, услышав гудение террас, - было бы правильным начать обсуждение этого дела. Ведь мы все тут и собрались затем, чтобы решить это: всем интересно, что Храм Великих уготовит Трувиану. Единственное, что приходит на ум, это какой-нибудь сильный артефакт. Ведь Рответал Хэлви - не единственный эловинар, кто делал смертоносные штуки, не так ли?
  - Трезубец Хэлви был самым ужаснейшим артефактом Баланса, Юлиус, - с горькой улыбкой заговорил Тадеуш, - и Хэлви сам так заявлял. Он знал много эловинаров, подготовил целую когорту учеников, но ни одни из них не создали ничего разрушительней, чем Красный Трезубец. За последний год все эловинары и маги Баланса признали, что артефакта, который был бы сильнее Трезубца Хэлви, нет.
   Безмолвие повисло в булевтерии с полминуты, пока террасы всё ещё гудели. Равэн замер возле Лика и что-то обдумывал, перебирая чётки, Ольнусий подозрительно глядел на карту Рамахейма, и только Симфейрут выглядел озадаченнее обычного. Он снял свою шляпу: его лоб кривился в морщинах, седые брови супились, а палка в руках быстро постукивала об пол; стучащее дерево, как звук чьих-то шагов, помогало ему найти дорогу к разрешению какой-то проблемы.
  - Есть! - вдруг воскликнул гном, и все в булевтерии обернулись к нему.
  - Что "есть", Симфейрут?
  - Есть артефакт, сильнее Трезубца Хэлви, гарроп меня подери! Древний, как моя бабушка - две тысячи лет, не меньше! Да, столько и есть! Современник Трувиана, ха-ха-ха! Постойте-ка, постойте-ка: да-да, и о создателе его мы уже сегодня упоминали! Как же я, старый обшарпанный жёлудь, раньше не вспомнил про Веколимперское копьё!
   У Юлиуса отвисла челюсть: перед его глазами ясно, будто бы он видел его только вчера, возникло копьё Грайлена. То самое, которое он видел в руках кентавра всюду, где бы он ни появлялся. Загадочное, как и сам его хозяин, с непонятными золотыми рунами на чёрном гладком дереве. Тут же картина сменилась - Юлиус вспомнил смерть Грайлена: свора остервенелых милекан зарубила его прямо у трапа "Себастиана", до последнего вздоха кентавр не выпускал копьё. Оно вылетело из его отсеченной руки, взмыло в небо - жезл неповиновения смерти - а потом его подхватил...
   Юлиус глянул на амфитеатр: на мраморном столбе с кроной из декоративных венков канареечника, нагромождённых в неприступное гнездо, сидел грозный беркут. Метра три в высоту, он копался жёлтыми лапами в миске перед собой и щелкал мощными грязными когтями, поедая внутренности мёртвых мышей. Тёмно-бурое оперение птицы сбрызгивали золотистые перья-крапины на шее и затылке, а жёлтый клюв походил на кувалду, которая сейчас с наслаждением проглатывала мышиные трупы и чуть слышно постукивала о железные края миски.
   Стая таких беркутов кружилась над бухтой Неотунны в ночь битвы, и копьё Грайлена унёс один из них. Юлиус чесал затылок и соображал: не каждый день он видел беркутов, для земель Эдольжола и Дунмара эта птица была редка. Храм Великих Харазнаса - здесь Юлиус увидал беркутов во второй раз за свою жизнь: после ночи неотуннской кровавой сечи. Нет, не было чистой случайностью, что тогда беркуты парили над дунмарской столицей. Они выслеживали Грайлена. Только Харазнас мог приказать им похитить Веколимперское копьё. А могли ли в таком случае птицы сами убить Грайлена, если б это не сделали милекане Хойара?
  - Ты говоришь о копье моего учителя, Симфейрут? Кентавра Пфайлена, которое было унаследовано его сыном Грайленом? - спросил Тадеуш: он был удивлён не меньше Юлиуса.
  - Да-да, именно! Веколимперское копьё! Ах, я, старый ломоть известняка, как же мог забыть о нём! Где это копьё, Велиодар? Срочно проси Грайлена отдать его тебе!
  - Он мёртв, Симфейрут, - Тадеуш нахмурился, - пал на улицах Неотунны. Но, постой. Откуда ты знаешь про копьё? Ведь ни Пфайлен, ни Грайлен не имели к гномам Элагорта никакого отношения.
  - О, говорю же: история эта ветха, как гребешки для расчёсывания бороды. Если бы не моя палка, я б её так и похоронил бы в склепе своей старческой мухоморьей памяти. Но глядя на мою попутчицу в дальних дорогах, я иногда вспоминаю свою молодость - неужели таковая когда-то имелась? Молод я был в дни заката Бохской державы Глубирета: события трёхсотлетней давности, когда Оглумез Дейфус поднял мятеж и все провинции взбунтовались против глубиретского кнута. Это было без малого за сто лет до вторжения Бартолла Миттера в Даль. Тогда я, один из воинов-повстанцев провинции Элагг, будущего королевства Элагорт, состоял в отряде... хм... не помню, кого, но знаю точно - тот гном заикался и лично знавал Дейфуса. Мы прочёсывали горы Западного Валокура: сам понимаешь, Велиодар, надо было выкурить этих ренегул из всех гномьих крепостей. И в один из дней наших скитаний средь спящих горных громад мы обнаружили его - алтарь копья!
  - Ему что, жертвы приносились? - не понял Ольнусий.
  - Нет, хм, не знаю, но так называлось это место. Там на плитах всё написано. Но я расскажу по порядку. Мы-то сначала подумали, что это колодец, ха-ха: колодец в горах - чушь какая, но нам в самом деле так показалось. Всё строение - это четыре тонких каменных столба, четырехскатная крыша - тоже из камня, гладкого на загляденье - и гробница под крышей. Вот гробницу-то издалека мы и приняли за колодец, но всё ж не разочаровались. Нам подумалось, что это погребение воина, знатного, почтенного. Мы с ребятами постояли, погрустили, пригубили бражки чуток в память о храбреце, сами понимаете. Но в нашем отряде были и изверги, которым лишь наживу подавай. Кто-то прогоготал, что, мол, в саркофаге сокровища, и его тут же вскрыли, даже у командира не спросив. Но там не было ни одной золотой цацки - только три пыльных косых плиты. На них были выбиты какие-то словечки, и мы узнали язык ренегулов: хотели было уж порубить их на сор, но командиру захотелось-таки почитать. Он был одним таким смышленым, кто знал древнее наречие языка Глубирета, и он прочитал нам всё, что было выбито клином...
   Нижняя плита уже рассыпалась: она была самой ветхой, да и немного на ней написано-то было. Кто-то наспех выбил слова, мол, какой-то эловинар воздвиг это сооружение - алтарь копья - для того, чтобы знать, жив его артефакт, али кто-то стёр его в прах. Мы-то не дураки были, сразу смекнули: раз алтарь стоит, то этот артефакт пока что существует, а как только эловинарово творение погибнет, так и разрушится сам алтарь. Придумано мудро, согласитесь. Вот этот самый эловинар умолял своей плитой всяких там блудливых разбойников, чтоб ничего с алтарём не делали, ибо ничего ценного нет, а стоит он здесь только как подтверждение здравствующего артефакта. Но что это за оружие такое и кто ж его создатель, мы так и не узнали. Из первой плиты. А на остальных двух всё это аккуратненько выстукано.
   Те две писались, поди, спустя уж много лет, да и совсем другим писарем - не безымянным эловинаром вовсе. Кто-то подробно рассказывал об этом эловинаре, его артефакте и алтаре - то был призыв не растаскивать постройку по камням, ибо она была важна не только для таинственного строителя, но и для всего Баланса. Громко заявлено, но всё-таки.
   Две верхних плиты описывали, что построил алтарь некто Сайрус Шихарун - не от этого ли имени сегодня так взбесился Авелио? Ты говорил, Велиодар, что именно Шихарун был дружком Трувиана, таскал сосуд с его духом. Так он ещё и эловинаром был, и неплохим надо сказать. Он создал Веколимперское копьё, в честь которого и соорудил алтарь. Видимо, для него очень важно было знать, живо или мертво его творение. Дальше писалось, что Веколимперским копьём этот Сайрус совершил неудачное покушение, да на кого! На самого Гулдалена! Неизвестный писарь уверял, что страшнее артефакта, чем это копьё, и не придумаешь, хотя так и не объяснил, в чём же заключалась вся его сила. Мы узнали только, что за покушение Сайруса посадили в тюрьму, и уж он ожидал казни, как сбежал и пропал с концами. Копьё же у него отняли, но уничтожать не стали, а передали на хранение самому Карамлару Комра-Коттару, когда он был ещё верным оруженосцем наследника Гулдалена. Короли сменялись, интриги крутились, но Комра-Коттар оставался: он уж дорос до генерала, как решил заварить мятеж и сверг династию Гулундалов. На последней плите говорится, что Комра-Коттар оборонялся копьём в сражении за Лейос, но где-то выронил его, когда был ранен в руку. Вот писарь и извещал, мол, копьё пропало, но этот мощный артефакт очень важно вернуть, а пока стоит алтарь, то есть надежда на его нахождение. Но когда же были выбиты эти плиты - столетия назад! Раз копьё было у рода Пфайлена, значит, его нашли тогда, Велиодар?
  - Я не знаю, Симфейрут, - Тадеуш о чём-то думал, - Грайлен мне никогда не рассказывал о своём копье, да я и не спрашивал. Интересно другое: чем оно может превосходить Трезубец Хэлви?
  - Я понятия не имею, - незнание не мешало Симфейруту расплываться в улыбке, - но давай поверим таинственным писарям: и как они только не называли его на плитах. И смертоносным, и разрывающим, и секущим. Намекали, мол, оно разламывает то, во что его вонзить, на сотни осколков. Неплохо было бы воткнуть такое копьишко в Трувиана, а?
  - Раз этот Грайлен мёртв, - заговорил Равэн, - то где же копьё теперь? Я полагаю, в Санкт-Артуре, у его родственников или сородичей-кентавров?
  - В Санкт-Артуре копья нет, Луций, - ответил Тадеуш. - Мне самому было интересно узнать, что стало с личными вещами Грайлена, которые, гм, - он глянул на Юлиуса, - были с ним в момент смерти. Кентавры сохранили лишь кольцо Знаменосца Грайлена, о копье же никто и ничего не знает.
  - Да чтоб жабы позавтракали моей шляпой! - воскликнул гном. - Опять потеряли?! Ну и ну!
   Юлиус уже хотел было раскрыть рот и поведать на весь булевтерий правду. Его рассказ о беркутах, да и том, что Грайлен как-то поведал ему про своё копьё, мог бы стать наиважнейшим дополнением к словами Симфейрута. Ценнейшие сведения, когда на карту поставлена участь Баланса. Но Юлиус промолчал: он вспомнил обещание, данное Тадеушу перед самым началом Совета. Все внезапные догадки он был обязан обсудить с ним, да и при Равэне Юлиусу не хотелось рассказывать о похищении копья: чего доброго Верховный старейшина мог подумать, что Поверенный подозревает Храм Великих, упоминая о беркутах.
  - Раз никто не знает, где сейчас это копьё, - голос Луция прокатился по булевтерию, - то не за чем ворошить кусты крапивы. Давно вы видели этот алтарь, любезнейший? Со времени падения Неотунны прошло много времени, копьё мог кто-то уничтожить, раз оно представляет угрозу для мира сего.
   Симфейрут посмеялся в усы на саркастичные слова Равэна.
  - Не забывайте, что я был молод эдак триста лет назад. С тех пор многое изменилось. Элагорт обрёл независимость, процветал, расширялся. Городки строились по всему Западному Валокуру. На месте тех горных громад, где мы отыскали алтарь, гномы воздвигли город Халноурут. И так уж получилось, что алтарь оказался ровнёхонько в центре городка. Он стал местной достопримечательностью; плиты вынули из саркофага и давным-давно разобрали по кускам, но гробница пустой не осталась - в ней погребли последнего гномьего короля династии Мундруков. Но город хорош. Я и сам вскоре туда перебрался жить, и на Совет отправлялся как раз из Халноурута - утром алтарь стоял целёхонький, да и сейчас он здорово живёт, если, конечно же, копьё не встретило свой конец после обеда.
  - Если кто-то знает, как отыскать без вести пропавшую вещь, пусть говорит, - равнодушно отозвался Равэн. - Любопытно было бы подержать в руках это копьё.
   Ольнусий глубоко вздохнул, желая говорить, но Тадеуш резко дёрнул рукой: ренегул осёкся и сделал небрежный взмах, словно ловя что-то в воздухе. Это произошло за спинами Ольнусия и Равэна, но Юлиус видел это. Нестранным это показаться не могло: неужели Ольнусий и Тадеуш тоже заключили уговор на счёт неожиданных догадок? "Отыскать без вести пропавшую вещь... - слова Равэна заставили Юлиуса задуматься. - Интересно, что же такого надумал этот ренегул. Надо бы где-нибудь научиться читать чужие мысли...".
  - Раз беседа о копье у нас зашла в тупик, - Равэн пожал плечами, - то ничего не остаётся, как прекратить её. Спасибо, многоуважаемый гном, что вы нам поведали историю об этом артефакте, но он потерян, а нам некогда ждать, когда какой-нибудь плут отыщет его и заломит не слишком-то смешную цену. Вы спрашивали, сэр Юлиус Вишес, что же станет с Дезиоленом. Я бы сказал об этом, если бы меня не перебили. Как только воинство демона будет разбито, мы пленим его. А уж участь пленника решит особое ведомство. Об этом я и хотел известить напоследок...
  - Подождите-ка, - Ольнусий не брал в толк, - раз демона пленят, то его судьба будет решаема в масштабах власти Харазнаса, а не какой-то отдельной земли Баланса. Но ведь все решения в перерывах между Советами принимает единолично Верховный старейшина. Так писано в гримуаре, о каком же ведомстве вы тогда говорите?
   Даже после того, как его снова перебили, Равэн остался сух и хладнокровен, только его согнутая в локте правая рука быстро перебирала чётки.
  - Приказом Верховного старейшины Харазнаса я провозглашаю создание нового властного органа, которому надлежит вершить делами в Балансе между Советами старейшин...
   Он выдернул из внутреннего кармана плаща сложенный вдвое лист и отправил его резким, но элегантным движением на стол: там изображение Веколимперского копья сменилось увеличенной копией приказа, но никто не решился получше его рассмотреть. Все были одновременно и поражены, и напуганы.
  - Я принял это решение ввиду того, что одному мне не справиться с тем обилием дел, которое будет взвалено на плечи Верховного с сегодняшнего Совета. Не подумайте, господа, что я стану отлынивать от работы: это делается исключительно, чтобы привлечь к важным делам стоящие руки, которые уже проявили себя. Глупая традиция, что один Верховный должен управлять Балансом между Советами, теперь в глубоком прошлом...
  - Но в гримуаре!..
  - К чертям книги давностью в два тысячелетия! - крикнул Равэн. - Если понадобится, то я напишу свой собственный гримуар. Приказ уже написан и обсуждению не подлежит!
   Это было последней каплей. Ольнусий не стал вступать с Верховным в перепалку, а лишь быстро пересёк булевтерий и ушёл вслед за Мон-де-Хотепом, демонстративно хлопнув створами врат из красного дерева. Равэн как оставался спиной к ренегулу, так и продолжил стоять, даже слыша его шаги, и Юлиус понял, почему Ольнусий не вытерпел: здесь ему как борцу за традиционные устои делать было больше нечего. Террасы, однако, удивились, завидев убегающего ренегула, и не сразу поняли, что же произошло на булевтерии.
  - Остались самые стойкие, - Равэн обернулся лицом к Вишесам и Симфейруту. - Я продолжу. Теперь новое ведомство будет решать все дела в Балансе Содружества до очередного Совета. Только избранные будут внесены в списки. Приказ провозглашает об учреждении Чрезвычайного Собрания Следопытов! Прошу любить и жаловать; Собрание займётся не только управлением всеми землями, которое было с лёгкой руки предыдущих старейшин-лентяев, бездарей и нахлебников Храма полностью навязано местным властителям, но и вычислением и поимкой возможных шпионов. Наказание - безотлагательная казнь! Во главе Собрания будет стоять атарактор, Князь Правосудия, который примет власть над всем Балансом до следующего Совета старейшин.
  - Вы будете совмещать две должности, милорд? - поинтересовался Симфейрут. - По мне, так всё это деление пусто.
  - Не я буду атарактором!
   Он ходил по булевтерию, и каждый его шаг отдавался стуком на сердце у Юлиуса: он уже и не знал, чего ещё ожидать от Луция Равэна. На секунду ему показалось, что должность Поверенного была лишь предлогом - не хотел ли Равэн вверить в его управление весь Баланс?
  - Приказом Верховного старейшины Харазнаса от восемнадцатого финнителя весеннего года Аальского ворона возглавить Чрезвычайное Собрание Следопытов поручается Тадеушу Эммануилу Вишесу, королю Санкт-Артура, больше известному как Велиодар, маг Билигранский. Харазнас приветствует своего атарактора! Поздравляю, Князь.
   И Равэн отвесил поклон Тадеушу под звуки взорвавшихся в овациях террас. Ноги короля подкосились и он облокотился о мраморный блок: Юлиус, ошеломленный содержанием приказа, прекрасно понимал, что чувствует его дядя. У него же на сердце немного отлегло: по крайней мере, не "сэра Юлиуса" записали в атаракторы.
  - Но за что, Луций?..
  - Вы проявили уникальные навыки следопыта, раскопав сведения о Трувиане. Я был впечатлён этим. К тому же Велиодару доверяют везде, о нём сложены легенды, а о славе короля Тадеуша я и упоминать не буду. Балансу нужен военный лидер, чтобы опрокинуть Дезиолена. Для этого я уж никак не подхожу.
  - Но как же ты, Луций?..
  - Верховный старейшина остаётся - это было, есть и будет. Только в перерывах между Советами я - один из членов Чрезвычайного Собрания. Могу отдавать приказы, но отныне слово атарактора Баланса для меня значимо во-первых, нежели слово собственное.
   Он снова поклонился Тадеушу, и два джина сделали то же самое. Король оглянулся: всё, что он желал сейчас, это было дуновение свежего ветра, который как назло обходил стороной окно в куполе булевтерия.
  - Это... большая честь для меня, Луций... Я, право, не знаю, что сказать... Это... очень...
  - Полноте, Князь, мы оба понимаем, что кроме вас к этой должности никто не подходит. Отныне вами будет вершиться суд и будет обучаться воинство, и я уверен, вы справитесь на ура.
  - Я... конечно, милорд... оправдать ваши ожидания - для меня...
  - Довольно о делах, - Равэн щёлкнул пальцами, и со стороны лестницы донёсся какой-то звон. - Днём грядущим начинаются нелёгкие будни. Жду вас завтра в булевтерии, Князь - настанет первый день трудов Чрезвычайного Собрания Следопытов. А сейчас нет больше толку от разговоров. Совет окончен. Время напутствия.
   С лестницы с визгом выпорхнул кадуцей; артефакт будто бы преднамеренно срезал своими остроголовыми золотыми змеями ветви малинника, что был разбит в мраморном корыте прямо у начала балюстрады, и лёг на перчатку Верховного старейшины. Равэн провёл рукой по волосам и замер посреди Лика Гулдалена, глядя на стоящее в зените солнце: оно было прямо над куполом, и его диск полностью накрывал окно, щедро одаривая лучами чёрное одеяние Равэна.
  - Напутствия? Какого напутствия? - быстро спросил Юлиус шёпотом у Алпа-Анти: он понимал, что внизу нарастает волна хлопков - все чего-то ждали, и кадуцей вылетел не просто так.
  - В конце каждого Совета Верховный спускается и говорит напутствие: два-три слова, но зато каких! Это становится девизом на будущий год, можно сказать, определяет всю жизнь. Напутствие - последнее, что слышат ушастые зеваки на балконах, и с этим они и разбредаются по домам.
  - Спуститься? Ты сказал, что он спуститься? По какой из лестниц?
   Но Анти лишь указал на Равэна, и Юлиус всё тут же понял. Террасы гремели, и Верховный старейшина Харазнаса провозгласил:
  - Сегодняшнее напутствие - "битве быть"!
   Последние слова произнесли каждый лист, каждая ветка, каждая травинка зелёного амфитеатра; они отлетели от стен и пола и замерли прямо на бронзовом носу Лика, где и стоял Равэн. Что-то грохнуло и щёлкнуло, и медленно платформа стала спускаться вниз. Юлиус и Анти подошли поближе к возникшей прорехе, чтобы посмотреть на захватывающее зрелище: Луций Равэн предстал на опускающейся платформе перед ста тысячами его слушателей, кадуцей в его руке рделся языками и струями магического карминного света - словно солнце снизошло и послало на поверхность артефакта свой самый большой и самый главный луч. Плащ Равэна неумолимо бился позади его спины, косицы волос, падающие на плечи, колыхались, как стебли прибрежного камыша: все ветра Храма Великих охватили Верховного старейшину, но шторм его даже не шелохнул. Равэн и тут умудрился сохранить свою гордую холодность: в нём не было никакого страха перед ревущей публикой - а она приветствовала своего героя. Только едва различимая полуулыбка прокралась по его губам, которые секунду позже произнесли напутствие.
  - Битве быть!
  - Битве быть!
   Террасы утопали в двух словах, произнося их снова и снова, громче и громче. Сто тысяч гостей Храма кричали это сообща, в один голос, не зависимо от расы, земли или своего положения: и богачи, и слуги богачей с умилением провожали взглядами чёрную фигуру Равэна, надежда и вера были в ста тысячах глаз, влажных от слёз и светящихся от решимости. Ею сегодня Верховный заразил всех и вся.
  - Битве быть!
  - Битве быть!
   Первостепенная фраза грохотала десятки раз; любой неприятель, заслышав этот дружный глас, исходящий не сухо от губ по приказу генерала, а от чистых и трепещущих сердец, уж точно решил бы, что перед ним собран миллион солдат. Слова повторялись всего несколько минут, но с каждым залпом напутствия азарт всё больше и больше увеличивался, и Юлиус восхитился тому, что стеклянный купол каким-то чудом не рассыпался от такого ора.
  - Битве быть!
  Это продолжалось, пока платформа с Равэном не приземлилась у самого начального яруса забитых до отказа балконов, и тогда он поднял руки, и с верху на него обрушилась лавина оваций, свиста и поддерживающих криков. Кто-то из слуг Храма помог ему сойти с Лика, и он быстро скрылся в глубине ходов первого этажа, но радостные возгласы не стихали даже после его ухода. Тут же самые отчаянные зеваки не упустили шанс взобраться на Лик Гулдалена: они прыгали, кувыркались, пинали бронзовый нос, но обратно на булевтерий платформа уже не поднималась - к их глубокому разочарованию.
  
  - Чуть не забыл, Юл, - окликнул Анти, когда Юлиус в сопровождении своего дяди и Симфейрута, который неустанно поздравлял всё ещё не пришедшего в себя Тадеуша, уже направлялся в сторону выхода на хрустальную лестницу, - Луций просил тебя после Совета заглянуть к нему в кабинет. Кажись, хочет обсудить что-то с тобой с глазу на глаз.
   Удостоверившись, что Тадеуш не слышал слов Алпа-Анти, Юлиус не стал ничего говорить дяде и вернулся в булевтерий. Новоиспечённому атарктору сейчас было не до него: внизу в ропотном ожидании стояло множество тех, кто спешил поздравить Велиодара, и Юлиус был уверен, что его не хватятся.
  - По лестнице наверх, там пройти чуток, и прямехонько кабинет.
  - Спасибо, Анти.
   Портик, куда вела лестница, был неосвещённым: Юлиусу пришлось просто идти на свет в конце галереи, слушая скрип дерева у себя под ногами. Видимо, Верховные старейшины не очень-то и желали придать этому коридору облагороженный вид, но повесить парочку канделябров не составило бы особого труда.
   Первый свет в странном помещении, где очутился Юлиус, падал на верхние ступени изогнутой по стене лестницы - такой же, как и в булевтерии, с пышной балюстрадой. От мрачного коридора вдоль другой стены извивалась балконная дорожка: она вела к стеллажам обширной пристройки второго этажа, подпёртой внизу тремя колоннами. Со ступеней Юлиус увидел на стеллажах большое количество всяких книг; шкафы, которые завезли сюда совсем недавно, уходили вглубь второго этажа, и конец библиотеки Юлиус так и разглядел.
   Он спустился с лестницы и осмотрел кабинет: на мгновение ему почудилось, что из сумрачного портика его ноги вышли в комнату совсем другого строения - замка, где хозяйничала тьма, но никак не Храма Великих. Здесь было всё подстать Луцию Равэну. Массивные чёрные гардины драпировали круглые окна, и даже ничтожные крупицы солнечного света не проходили сквозь их полотна. Единственный луч просачивался в кабинет сквозь люк в потолке и одиноко и покорно рассыпался на золотую пыль среди угрюмой черноты. На холодных гранитных камнях пола, вплотную к стенам, громоздились платяные шкафы и этажерки из блестящего коричневого дерева с многотомными изданиями, связками свитков и стопами бумаг - всё это обвивала свежая бледная паутина. Пара кресел и три стула стояли в кабинете, но многодневный слой пыли говорил, что в них давно никто не сидел; Юлиус поверил бы - единственным, кто заглянул сюда за несколько недель кроме Равэна, был он. Но поднос со знакомым сервизом на одной из тумб немного воодушевил Юлиуса: Анти тоже наведывался сюда, в этот склеп, чтобы попотчевать хозяина тартским чаем.
   Рабочая кафедра Верховного старейшины стояла в окружении двух длинных и пустых подсвечников под выцветшей краснотой ковра-гобелена, растянутого на полстены. В кабинете ковёр высился меж двух гардин в знакомой Юлиусу гордой холодности; других портретов, полотнищ или картин не было вовсе. На алом фоне гобелена покоился мятый серый сапог с парой заплат, а впереди него - два скрещивающихся белых бивня. Фамильный герб Равэна выглядел странно, как, впрочем, и он сам, но Юлиус уже ничему не удивлялся. Даже тому, что тут не оказалось ни одного цветка, ни одной плошки - контраст между угрюмым кабинетом и благоухающим булевтерием ощущался остро и неоспоримо.
   Но всё же нашлась одна вещь, которая привлекла внимание Юлиуса и заставила его призадуматься. Через весь кабинет тянулся длинный стол; он был похож на тот, что кисточки так старательно малевали в булевтерии, только вместо ярких лазоревых камней его составляли монотонные гранитные кирпичи. Сначала Юлиус подумал, что на столе кто-то распотрошил кучу рухляди и хлама, но это совсем не вписывалось в апартаменты Равэна - прилежной и утончённой персоны. И его последние мысли оказались верными. Юлиус пригляделся и замер: все эти вещи - дырявые башмаки, дверные ручки, оторванные кресельные подлокотники, осколки посуды, старые игральные кости, чьи-то вставные зубы и прочий сор - лежали здесь не просто так. Они были собраны специально, в одном месте, тем коллекционером, кому и принадлежал кабинет.
   Поверхность стола была разделена на множество ячеек низкими чугунными решётками, какими обычно окружают клумбы - они петляли и вились по шершавому граниту, огибая ровные квадраты, как ветви чёрного куста. В каждом секторе лежал свой предмет, несуразный на первый взгляд, словно только что принесённый сюда дотошной вороной, любительницей подбирать всякую ветошь. Но Верховный старейшина не стал бы просто так загромождать кабинет всяким мусором - и Юлиус понял это, увидев среди его безобразного количества обломок знакомого копья. На отщепе древка красовалась стеклянная сфера размером с пуговицу цвета крови, а рядом лежал ржавый железный наконечник копья - под ним её никто бы не заметил, смертоносное копьё было бы замаскировано под обычное, и жертва так бы и не поняла, почему её убил столб пожирающего пламени. Огненное Копьё Эона Юлиус распознал сразу и с ужасом оглядел весь стол: в каждом квадрате здесь лежало по ужасному артефакту, ещё пригодному для использования. Оборванные ремни, пыльные стаканы, рассыпавшиеся бусы, гнутые ножницы - неужели всё это, как и Копьё Эона, щедро раздавало смерть? Сколько же всего существ погибло от их мощи? И разве могло ли доставлять их собирание хоть какое-то удовольствие...
  - Вижу вы заинтересовались моей коллекцией.
   Из глубины кабинета голос Равэна зазвучал неожиданно, и Юлиус глянул на лестницу, не понимая, как он не заметил его появления здесь.
  - Почему вы ничего не сказали о ней на Совете? Тут столько артефактов, что можно уложить сразу сотню Трувианов. А мы-то спорили о каком-то Веколимперском копье...
  - Не все из них обладают вложенным даром убивать, - проговорил Равэн, расхаживая у стола. - Я собираю компактные артефакты, с которыми можно отправляться в любую дальнюю дорогу. Малый размер - их преимущество. Согласитесь: не всюду попрёшь с собой Сумрачный Щит.
   Юлиусу стало не по себе, что Равэн обмолвился о его артефакте - а о нём ведь и так знали немногие.
  - Позвольте, я покажу вам свои любимые. Некоторые из них достал я сам, некоторые подарили знакомые. Вот, - Луций взял обломок Копья Эона, - это дал ваш отец. Он знал о моей привычке собирать артефакты малых размеров. Копьё было обезврежено ещё в Государственном Дворце, но до этого оно натворило много дел...
  - То самое, которым Бармеус подорвал карету Странника, - понял Юлиус, и Равэн с загадочной полуулыбкой положил Копьё Эона на место.
   С прищуром гурмана он потёр руки и вынул из ячейки в середине стола позолоченный цилиндр, который можно было принять за наручный браслет, если бы у него не было вытянутой и загнутой кверху ручки.
  - Сильный артефакт. Он мне нравится за своё название. Его величают Подстаканник. Похоже, не правда ли? Любой предмет можно просунуть сквозь него, чтобы уменьшить вдесятеро. Излюбленное приспособление воров: столетия назад за находку Подстаканника у кого-нибудь немедленно упекали в тюрьму, но время проходило, и теперь этот артефакт ушёл в историю. Подстаканники уничтожали в больших количествах, и когда я вышел на след этого экземпляра, о да, это было удачей.
   Равэн поставил цилиндр с ручкой на место и взял в руки артефакт из соседнего квадрата - прозрачный шар, который покрывали острые стеклянные колючки. Луций вытянул руку, и Юлиус увидел, что поверхность шара дрожит, а сам он фыркает: точь-в-точь свернувшийся ёж, собранный из множества стёклышек.
  - Игологорн, - Равэн кидал фыркающий клубок из одной руки в другую. - Мне советовал его эловинар, очень уважаемый мною эльф, применить этот артефакт против детей Дезиолена. И я внедрю его в вооружение каждого воина.
  - Против корзахов и корзахион? - спросил Юлиус, но это было и так понятно: какие ещё дети кроме них могли быть у Трувиана.
  - Да. Игологорн назван так потому, что его иглы пробивают любую плоть, не позволяя её волокнам срастись вновь. Когда его посылаешь пробить живое, звучит трубный зов, прямо как горн. Он оглушает противника, и тот теряет все ориентиры.
   Юлиус посмотрел, как Равэн кладёт игологорн на место, понимая, что неплохо было бы разжиться таким артефактом, компактным и мощным. Он знал - не один десяток корзахион встретится у него на пути, но просить Равэна дать ему артефакт из коллекции он не стал. Всё-таки один Сумрачный Щит, каким бы громоздким он ни был, стоил десяти таких бронированных ежей.
   Небрежно Юлиус оглядывал стол, как его внимание привлек квадрат на самом краю. Там, едва освещённая, лежала гладкая и блестящая змея, во рту у которой меж двух рядов заточенных зубов был зажат собственный хвост - выглядело это чересчур забавно: глаза у змеи таращились в агонии, удачно переданной на металле, словно она ощутила боль от своего укуса.
  - А это что? - спросил Юлиус. - Дверной молоток такой?
   Он взял змею и протянул её Равэну, и что-то, схожее с мимолётным испугом, промелькнуло на лице последнего, но тут же сменилось холодной улыбкой.
  - О, это жемчужина моей коллекции. Хорошо, что вы заметили её. Змея, кусающая свой хвост. Долговечная сталь. Этот артефакт единственен в своём роде, других таких нет. Его завещал мне один знакомый эловинар. Оуробор - так он его назвал. Оуробор, способный вытащить из лап смерти.
  - Но ведь нет такого артефакта, который мог бы воскресить мёртвого.
  - Да. Это верно. Но оуробор не воскрешает. Представьте себе: разгар сражения, один из воинов смертельно ранен. Он уже захлёбывается кровью, готов испустить дух. Раны залечить невозможно - смерть точит об них свои когти, причиняя боль снова и снова. Вести в палатку, к лекарям? Он не дотянет. От его собственной кожи мало что осталось: всё выгорело, только кости проглядывают сквозь кровавую кашу. Мясо и кровь. Что делать, сэр Юлиус?
   Юлиусу стало не по себе от такого рассказа, и он в недоумении развёл руками.
  - Надо срочно менять расу, - равнодушно заметил Равэн, крутя оуробор на пальце. - Если надеть этот браслет на руку того, кто чувствует на своём горле ледяные пальцы смерти, и сказать на ухо змее название расы, то раненый воин поменяет её - подействует магия артефакта. И он будет цел и невредим, так как родится заново. Он просто сменит расу с оуробором на руке, но память и внешность останутся при нём. И ни единой капли крови.
  - Хорошо придумано, - произнёс Юлиус. - Жалко, что такой артефакт только один. Сколько раненых можно было бы спасти.
   Равэн положил стальную змею в её квадрат и улыбнулся.
  - Если исчезнет смерть, исчезнут и все цели, с которыми стоило бы бороться за сохранение жизни. Если воин будет знать, что ему наденут на руку оуробор, он станет махать топором налево и направо с полным равнодушием - но это уже не война, где каждый дерётся за собственную жизнь, это, хм, простое убийство. Утончённое убийство слабых сильными. Но нам такой войны не нужно. Хотя в любом случае я не знаю секрета изготовления оуробора - он умер вместе с его эловинаром.
  - И давно пополнялась ваша коллекция в последний раз? - поинтересовался Юлиус.
  - Буквально вчера. Позвольте же показать вам последний артефакт, который я приобрёл.
   Луций что-то вынул из кармана и положил на краю стола перед Юлиусом, который тут же потерял дар речи. Ошибиться было нельзя: продолговатый чёрный футляр с золотой крышкой, щеколду которой так старательно пытался отковырнуть когтями Трувиан. Точно такой же футляр чуть было не забрал его душу, и Юлиус, взяв артефакт в руки, положил палец на холодное золото. Он хотел видеть, что же было внутри.
  - На вашем месте я бы не открывал её, - сказал Равэн, и Юлиус быстро одёрнул руку, но футляр не выпускал.
  - Что же это?
  - Слуги Дезиолена именуют его приолом. Приол наделён свойством забирать души. В ваших руках приол, который ещё не использовали. Внутри его зиждется луч. Он-то и всасывает души. Говорят, что это свет самой Бельмиады...
  - Бельмиады? Звезды Хаоса? - внутри у Юлиуса затрепетало опасение. - Кровавого бельма Алюса?
  - И всё-то вы знаете. Но это не больше, чем россказни. Я бы и сам вскрыл этот футляр, если бы мне не была дорога моя душа. Дезиолену служат на редкость хорошие эловинары.
  - Откуда у вас взялся приол?
  - Я говорил вчера, что мною подкуплены волкодлаки Аалы, дабы перегрызть глотки всем Собирателям душ. Их зубы в состоянии оторвать голову корзахиону, не беспокойтесь. И это принесло уже кое-какие плоды: вчера вечером мне прислали этот артефакт в знак того, что волкодлаки действуют успешно и кто-то из Собирателей ими выведен из игры. Но я совсем заработался, что даже не успел выложить приол из кармана. Да к тому же на этом столе всё забито, понадобится просить Алпа-Анти, чтоб он принёс новые кирпичи. Знаете что, сэр Юлиус... А возьмите-ка приол себе. Пусть это будет моим небольшим сувениром, который напоминал бы вам о сегодняшнем Совете.
  - Скорее, он будет напоминать мне о милеканах, Трувиане и о том, что ещё надо сделать, пока воспоминания о них не выветрятся совсем. Но, всё равно, спасибо.
   Юлиус попытался втиснуть приол сначала в один карман, потом - в другой, но он оказался слишком большим и не умещался в них. Тогда ему ничего не осталось сделать, как засунуть артефакт в единственное место, куда бы он влез - в прореху подкладки левого сапога, и футляр плавно опустился к его ноге и стал почти что не ощущаем. Юлиус же дал самому себе дал обещание спрятать приол в самом пыльном углу слипволкерского замка, как только окажется в Эдольжоле.
  - Почему вы не говорили о Собирателях душ на Совете? Об этом ведь тоже должен знать каждый. Они ведь выехали из Цереймера и сейчас скачут через деревни и сёла Призоханы. Разве не имели право люди знать об этой угрозе?
  - Два дня - и Собирателей не будет. Я не говорил об этом во избежание лишней шумихи. Люди мстительны: узнав о Собирателях, они соберут банды и будут пытаться перебить корзахион своими силами. Вилами, косами и лопатами. Смех! Сами понимаете, что, не упомянув о Собирателях, я спас много таких вот отчаянных жизней. У волкодлаков есть план, как умертвить всех корзахион и их главаря, и этому не должен мешать никто.
   Но Юлиуса это не убедило, однако говорить на эту тем он больше не хотел. Равэн прошёл к кафедре и заинтересовался каким-то листком, встав к гостю спиной.
  - Зачем вы хотели, чтоб я пришёл сюда? - прямо спросил Юлиус, и Луций, ожидая, что теперь они заговорят о деле, протянул ему свой листок.
  - Что это?
  - Прочитайте. Это список членов Чрезвычайного Собрания Следопытов, составленный мною накануне. Здесь самые достойные, неподкупные и храбрые.
   Юлиус исподлобья взглянул на Верховного старейшину и с напускным равнодушием - а он не хотел уступать Равэну в его манерности - взял листок и быстро пробежал глазами. Имя атарактора возглавляло список сиреневыми чернилами; порядка тридцати имён и фамилий было вписано сюда, из них Юлиус знал мало кого, но, увидев надпись "Вирджиния Латисия Эйлер", едва не расхохотался. Он вообразил себе грозный стан Вирджинии - а она ведь не покладистый Юлиус, сразу закатит тут скандал со взбучкой, когда узнает, что ей навязали должность без её ведома.
  - Вы хотите, чтобы я одобрил список? Из этой кучи я и половины не знаю, так что - извините.
  - Прочитайте внимательнее, сэр Юлиус.
   Он просмотрел лист ещё раз, не понимая, где подвох.
  - Имя моего дяди написано через "о".
  - В этом списке нет вас, - процедил Равэн. - Нет ваших имени и фамилии.
  - И что теперь? От радости прыгать до потолка?
  - Вы ведь хотите быть в Собрании, не так ли? Вы хотите этого, - Равэн пристально глядел на Юлиуса, и тому напористость Верховного старейшины здесь казалась совершенно неуместной.
  - Я вовсе не хочу быть в этом Собрании. С чего вы решили? Я и Поверенным быть-то не хотел, но вы взяли и повесили на меня эту должность, из-за которой старейшины чуть не передрались между собой.
  - Полноте, - Равэн засмеялся. - Вы - сын своего отца и племянник своего дяди. Быть в Собрании - решать судьбу Баланса, купаться в чести! Все Вишесы любят власть.
  - Вы думаете, что я буду гнаться за этой должностью? Да, мой отец упивается своим королевским почётом, но дядя не такой.
  - Ваш дядя, - Равэн глядел на Юлиуса с усмешкой, - если бы не желал власти, отказался бы от сана атарактора при всём честном народе - так же, как и вы отказываетесь сейчас быть в Собрании. Как вы хотите помочь Балансу победить Дезиолена, сэр Юлиус? Спрашиваю это у вас как Верховный старейшина у Поверенного.
   Этот вопрос поставил Юлиуса в тупик. Ответить на него означало раскрыть все свои планы Равэну. Он, конечно, доверял этому эльфу, но не настолько, чтобы плакаться ему в жилетку и рассказывать о Нарвелл.
  - Возможно, я приму участие в битве у Баас-Буйфус. Кое-какой опыт у меня есть. И...
  - Будь вы в Чрезвычайном Собрании Следопытов, - Равэн его перебил, - перед вами были бы неограниченные возможности. Ваше незаурядное мышление лишило Дезиолена Трезубца Хэлви. А теперь вы маетесь, не зная, куда податься. В Собрании вы можете решить участь Дезиолена сами, без моего одобрения, командовать армиями как генералиссимус - правая рука атарактора. Если вы останетесь Поверенным, то дальше генерала, который у вас есть, не двинетесь.
  - Почему вы сокрушаетесь, говоря так обо мне? - Юлиуса это уже начинало злить. - Возьмите и впишите меня в этот листок так же, как и записали меня в Поверенные.
   Смех Равэна разразился громким кваканьем по всему кабинету.
  - Милостивые раздачи окончены. Теперь, чтобы вас вписали в этот лист, вы должны оказать мне маленькую услугу. Пустяк, но всё же.
  - Что за услуга?
  - Вы не подумаете, что это шантаж. Всё это делается исключительно в интересах Баланса - у меня по-другому быть не может. Насколько мне известно, - Равэн расхаживал по кабинету, - у вашего дяди имеется в наличии уникальный артефакт. Все мои безделушки не идут в сравнение со Всевидящим Оракулом Чаши. Это ценный кладезь знаний, и мне известно о нём. Или вы вправду думаете, я поверил в бред Велиодара про то, что "следопыт знает, какие книги читать, и знает, с кем вести разговор"? Если бы Оракул был у Харазнаса, то мы бы смогли ответить на многие вопросы сами, а не слышать эти ответы из чужих уст. Я упрашивал Велиодара отдать этот артефакт Храму Великих, но он заявил, что слыхом не слыхивал ни о каком Источнике Мудрости. Мы же с вами умны и понимаем, что глупо играть в детское "знать не знаю, ведать не ведаю". Поэтому я осмеливаюсь просить вас, чтобы вы оказали давление на вашего дядю и убедили его передать Источник Храму Великих.
  - Вы, как я смотрю, не доверяете тому, кого произвели в атаракторы. Если бы вы ему доверяли, то предпочли бы слышать рассказы Всевидящего из его уст, чем от Оракула лично. Не так ли?
   Равэн приподнял бровь.
  - Я не могу доверять человеку, у которого находится такой артефакт. Вашего дядю я провозгласил атарактором потому, что так велит мой долг. Я намного моложе, чем он, за моей спиной нет стольких сражений, чего нельзя сказать про него. Теперь, когда во главе Баланса Содружества встал Велиодар Билигранский, все поймут, что наконец-то наступила справедливость. Сегодня Харазнас вернул былой почёт и свой доброе имя. Но я не могу не сомневаться: где гарантии, что Велиодар рассказывает абсолютно всё, услышанное от Оракула. Может ли он утаивать что-то?
   Юлиус задумался: поведать ли Равэну о недуге Тадеуша? О том, как у короля завязывается язык перед Источником - теперь-то он не мог беседовать с Оракулом, и опасения Равэна об утайке чего-либо были тщетны. Но Юлиус не стал рассказывать об этом: как можно быстрее он хотел закончить этот разговор и перейти к другому.
  - Вы настраиваете меня против моего дяди, - заявил он. - Раз он не пожелал дать вам Источник Жизни, то я не буду идти против его решения и переубеждать. Извините, но я так не могу. Я не могу выполнить вашу просьбу.
   Вежливый ответ прозвучал категорично и убедительно, и Равэн не стал больше уговаривать.
  - Жаль, - сухо сказал он, положив список на кафедру. - Собрание Следопытов лишилось очень ценной для него персоны. Но вы сами вольны выбирать свою судьбу, генерал. Полагаю, теперь до следующего Совета старейшин. Вы можете отправиться в Рамахейм со своим дядей. Если же вы решите жить в Эдольжоле, генерал, то в канун битвы вас уведомят, что пора прибыть в расположение войска.
   Хоть этими словами Равэн и хотел позлить Юлиуса, но тот не обратил на них внимания вовсе: он на самом деле не стремился состоять в Собрании Следопытов, и вся важность этого ведомства не прельщала его. Проводить все свои дни в Харазнасе, решая проблемы Баланса и попивая мерзкий чай, не входило в планы Юлиуса - они были обдуманы накануне окончательно и бесповоротно. Кто ещё спасёт Нарвелл кроме него? Не было бы его ноги и в Храме Великих, если бы не ключ к её спасению...
  - Могу теперь я спросить вас кое о чём как Поверенный у Верховного старейшины?
   Равэн бросил удивлённый взгляд на Юлиуса, не понимая, почему он всё ещё тут.
  - Попробуйте.
  - Вы знаете что-нибудь про иеммеарху, сэр Луций?
  - Иеммеарху? Язык, похороненный в пятах истории Континента Атлантов? Конечно, мне известно про него кое-что.
  - Не могли бы вы сказать мне тогда, - сердце Юлиуса забилось быстрее, - как можно его выучить? Может, есть какой-нибудь способ... лёгкий способ...
   Равэн облокотился на кафедру, и тень насмешливого любопытства застыла в его взгляде и на губах.
  - А зачем вам изучать этот язык? Занимаетесь самообразованием?
  - Понимаете, на иеммеарху произносятся самые сильные заклятия в мире. Когда-то весь Аггикепад говорил на нём - с незапамятных времён. Их даже нельзя назвать словом "древние". Эти заклятия в сто раз сильнее любого артефакта, даже Трезубца Хэлви. Но чтобы их произносить, требуется изучить язык старины. Но пусть потребуется время, зато каков будет результат! Иеммеарху способно стать грозным оружием в наших руках: скольких милекан, корзахов и корзахион можно будет... убить... стереть в порошок - это слабо сказано. Нет подходящих слов, чтобы описать всю силу заклятий на иеммеарху. Да и сам Трувиан вряд ли устоит против них.
  - Вы меня сегодня приятно удивляете, - проговорил Равэн с черствой улыбкой. - Ваши познания о Бельмиаде, об иеммеарху... Они очень обширны для человека, который воспитывался в стране, где верховодит закон "Об изгнании магов...".
   Юлиус молчал и нервничал, следя за бледным лицом Верховного старейшины - оно было напряжено в глубоких раздумьях.
  - Но я не могу не поощрить вашу тягу, - наконец ответил Равэн. - Я сам как-то не вспомнил про этот древний язык. Вы правы, заклятия на нём способны перевернуть горы пиками вниз. Но раз уж вы первым догадались о пользе иеммеарху, то вам и карты в руки. Я могу дать кое-что...
   Он щёлкнул пальцами, и на втором этаже что-то стукнуло и зазвенело. С радостью, которую ему трудно было скрывать, Юлиус понял: магия Равэна направилась в библиотеку и сейчас там подбиралась нужная книга. Он не прогадал, что Верховный старейшина не может не знать тайны иеммеарху. Пока наверху что-то возилось и шелестело, Юлиус воображал, как по ночам, где-нибудь в пещерах - пристанищах по дороге к логову Трувиана, он будет замирать у костра и учить язык. Учить, сам, во что бы то ни стало.
   Тряпичный чёрный мешок на кожаном ремне проехал между стеллажами, перепрыгнул перила и упал прямо в руки Луцию Равэну.
  - Здесь то, что вам нужно. Основы языка. Не благодарите.
   Юлиус взял мешок, зная, что там заветная книга, и благодарил Равэна снова и снова, несмотря на его просьбу.
  - До свидания, сэр Луций. Вы не представляете, что значит для меня изучение иеммеарху!
  - Желаю здравствовать, - холодно бросил Равэн, отвернувшись к подсвечникам. - Идите через ту дверь, там короче.
   Его рука повернулась к одной из гардин, и Юлиус, уже взбежавший на лестницу, вернулся с неё и скрылся в глубине кабинета, все ещё продолжая благодарить Луция.
  - Огромнейшее спасибо. До встречи. Сказать честно, на Совете я был восхищён вами. Вот, что значит, Верховный старейшина Харазнаса!
  - Да? Мне приятно, - говорил равнодушно Равэн: он всё ещё был занят какими-то мыслями и смотрел на гобелен, быстро перебирая чётки. - Удач на вашем пути, сэр Юлиус. Прощайте.
   За гардиной пряталась дверь, и Юлиус быстро за ней скрылся: мрачный кабинет и его хозяин остались позади. Яркий солнечный свет ударил в его глаза - коридор, похожий на тот, каким пришли Юлиус и Тадеуш в булевтерий, утопал в сиянии солнца, тёплый ветер разгуливал здесь, а издалека по-весеннему пахло чем-то душистым. Это только приподняло настроение Юлиуса - в который раз за последние минуты - и, перекинув чёрный ремень через плечо, он бегом минул длинный коридор и ещё два, прилегающих к нему вплотную.
   Это была самая вершина Храма Великих. Основание стеклянного купола служило прозрачным и щедрым на свет потолком в лабиринте этих пустынных ходов. Один коридор сменялся другим, и несколько минут Юлиус плутал здесь в надежде выйти к лестнице. Если Равэн не врал, что отсюда быстрее добраться до низа, то впереди должно было стоять какое-нибудь приспособление, замысловатое, как платформа Лика, чтобы за полминуты опуститься наверх пирамиды Гулунда. Но выхода всё не было: мраморные стены - а от них стало рябить в глазах - голые, без картин, гербов и других украшений. Синее небо расстилалось над ним, притягательно соблазняя отыскать выход всё быстрее и быстрее, чтобы увидеть его воочию, не через стекло. И кому понадобилось возводить здесь эту паутину никчёмных ходов?
   Юлиус остановился и замер: где-то далеко позади о стены глухо стукнулось что-то твёрдое и большое. Удар был такой силы, что дрогнул пол прямо под его ногами, и как только гром повторился, уже ближе и отчётливее, вместе с полом затряслись и стены. Или в булевтерии кто-то решил разнести амфитеатр, или в кабинете Равэна пробивали новые окна - больше у Юлиуса идей не было. Он побежал дальше, не придавая нарастающей ударной волне внимания - мало ли какие работы велись здесь, в Храме Великих. Но равнодушие сменилось испугом, когда сзади него, в пройденном множестве коридоров, что-то завопило, отчаянно и по-зверски протяжно.
   В глотке неизвестного чудовища бурлили слюни и утробный рык. Сотрясая стены, оно приближалось всё ближе и ближе: в лабиринте шаркало что-то скользкое, перекатывалось, как брошенный с лестницы ковёр, и долбило мраморные плиты - камни отлетали и раскалывались на полу, скрашивая рёв обвальным грохотом.
   Юлиус бежал быстро, как только мог. Трещины, расползаясь по стенам, угрожающе его опережали, камнепад встречались на пути всё чаще, какие-то осколки падали прямо на него, и он не успевал увернуться. Пару раз Юлиус оборачивался: сзади по-прежнему никого не было видно, чудовище скользило ещё вдалеке. Раздался громогласный хруст - зубами оно жевало и дробило отвалившиеся глыбы камня.
   Юлиус, вообразив это, споткнулся и чуть не ударился лбом о мрамор. Быстро он оторвал лицо от пола, где уже пробуждалась трещина, и выпучил глаза: прямо перед его носом сидел, как ни в чём не бывало, чёрный кот Мон-де-Хотепа и помахивал хвостом.
  - Заблудился, маленький? - опешив, выдавил из себя Юлиус, и ярко-зелёные глаза обернулись к его перепуганному лицу.
  - Из нас двоих маленький - только ты, болван. Поднимайся на ноги и делай всё, что я скажу.
   Юлиус подумал, что он сошёл с ума: говорящий кот! Кому рассказать - засмеют и чего доброго отправят подлечить нервишки в Империю Огня. Он покосился на накренённые стены - может, всё это ему только кажется? Ничего нет: ни камнепада, ни скользкого гиганта, ни кота. А что, если это просто коридор иллюзий, какое-то испытание для него, Поверенного в делах Харазнаса?
  - Так и будешь валяться и пялиться по сторонам? - кот нервничал начистоту. - Раз-два, быстро на ноги встал!
   Юлиус вскочил с пола тут же, как очередной удар о стены гулко прокатился совсем недалеко.
  - Вы ... разговариваете?
  - Нет, это у твоих ушей проклюнулись рты! Конечно, я разговариваю, чёрт побери. Ты готов слушать мои указания?
  - Э-э-э-э...
   Юлиус оглянулся: по потолку ползла ветвистая трещина, чудовище грохотало в соседнем коридоре. Поворот - и они встретятся лицом к лицу.
  - Да.
  - Вытащи пробку из флакона на моей шее! Слышал? Быстрей!
   Рио прыгнул Юлиусу на грудь и вскарабкался на плечо - их головы оказались одна напротив другой. На шее кота красовался небольшой стеклянный флакон в виде бабочки на позолоченном ремешке, и дрожащие пальцы Юлиуса впились в затычку и выдернули её. Ему в нос ударили струи знакомой едкой малиновой пыли; едва он успел понять, что за этим последует, как рука мнимого титана сдавила его в кулаке размером с Храм Великих и зашевелила костяшками пальцев, уменьшая в сотни раз. Но теперь кроме звона в ушах Юлиус ничего не чувствовал - второе превращение в пылекорпуса вышло на редкость безболезненным, и он мог бы обрадоваться этому, если бы не терзавший вопрос: а что же будет дальше?
   Он упал на твёрдую и чёрную поверхность, подпрыгнул и покатился вниз. Его уши не слышали ни рыка, ни грохота - только свист от бешеной скорости. На такой горке, сотканной из сплошной кромешной черноты, ему кататься ещё не доводилось; зимние холмы в Рендэлло даже рядом не стояли с этим крутым гладким скатом - он стлался всюду, куда ни посмотри. И только когда вдалеке забрезжило что-то светлое, Юлиус смог понять - он едет вниз по волосу на голове кота.
  - Держись там! - крикнул Рио, и Юлиус чуть не завопил от озвончающего шума: слова кота отлетели от каждой пяди его гигантского волоса и все вместе, не сговариваясь, атаковали голову Юлиуса, которая не раскололась каким-то чудом.
   Конец волоса был близок, и Юлиус сумел перевернуться на живот, чтобы успеть схватиться за самый край ската. Он не видел, во что вцепились его руки - в пару каких-то лент, верёвок или связанных полотенец, но Юлиус вовсе не хотел знать, чем увенчивается кошачий волос. Болтаясь, как игрушечный солдатик, он пытался разглядеть что-нибудь вдалеке, но это было тщетно. Обрести ровное положение - это требовалось прежде всего.
  Его ноги нащупали поверхность волоса и, натянув верёвки на себя, Юлиус встал и разглядел лишь одно - огромную арку из белых кирпичей позади чёрного моря кошачьей спины. Рио нашёл выход, сумел спасти и себя, и своего всадника, хотя как пылекорпус Юлиус уступал в размерах блохе. Чудовище так и не высунулось из арки, пока кот удирал от зловещего коридора по узкой кромке купольного каркаса, где не прошел бы даже самый низкорослый и худой человек. До того, как выход из лабиринта скрылся из виду, Юлиусу показалось, что он расслышал вдалеке глухой и жалобный рёв, но это запросто мог быть и свист ветра или крик какой-нибудь птицы. Крепче цепляясь за свою опору, Юлиус теперь глядел вниз, не зная, куда же несёт его кот.
  Рио по металлическим балкам проворно пробирался к окну прямо над булевтерием; расписное стекло его купола для пылекорпуса походило на пёструю бездну, которая, словно полихромные просторы неизведанных и переплетающихся земель - зелёных полей, охристых лугов, лазурных морей, янтарных пустынь и тускло-коричневых лесов - тянулась от чёрной тучи во все стороны света. Но тут эти краски застлала тень от другой тучи: она была больше в десятки раз, чем та, за которую держался Юлиус, и медленно опускалась прямо ему на голову. Над пропастью - безмерным окном, что уподоблялось исполинскому каньону меж живописных земель - две тучи повисли на одном уровне, и сочный медово-желтый блеск ослепил Юлиуса: он поверил бы, что солнце прогнало два тонущих во тьме облака размером с острова, но тут его глаза замерли напротив смеющихся глаз Алпа-Идди. Эти две тёмно-синих звезды среди всего безобразия напластований цветов и красок стали последними глашатаями о спасении пылекорпуса.
  Рио тряхнул головой, и отростки на конце кошачьего волоса выскользнули из рук Юлиуса, а сам он с одной тучи полетел на другую. Хлопок - и сквозь малиновую пыль ясно проступили знакомые облака кишащих полосатыми пчёлами небес. Едва колоссальный кот прыгнул в безбрежный каньон, который где-то в самом низу хранил уже омытые от краски бирюзовые камни, малиновые облака затянулись и пропали. Они не смели скрывать от глаз умиротворённое медово-багряное вечернее небо Нул-Радула.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"