Вдоль гор заметно потянуло ветерком. Солнце уже приблизилось к изломанной полосе вершин Тункинских гольцов, еще часа полтора и оно за ними скроется, наступит вечер и похолодает. Но пока еще было светло, тепло и вся живность, обитавшая на широко раскинувшихся Койморских болотах, наслаждалась замечательной погодой, пела, летала, ползала и плавала, успевая выполнять все свои неотложные майские дела.
Вдали, на тропе, петлявшей между двух ближних озер, показалась фигура человека, бредущего в мою сторону. В бинокль я рассмотрел, что путник имеет за спиной большой дюралевый горбовик, ведер на шесть. "Рыбак, похоже. Карась нынче валом идет, здесь многие за пару дней успевают наловить, столько, что унести не могут". Периодически объект пропадал из поля зрения, но через несколько минут вновь появлялся, неуклонно двигаясь к своей цели. Моих напарников нигде не было видно.
Лагерь мы разбили на сухом бугре, последнем, до которого удалось доехать на нашем джипе. Можно было, конечно, попытаться и дальше, но перспектива провести несколько часов, вытаскивая машину из топи, не очень привлекала. И до этого места удалось пробраться только благодаря новой грязевой резине, на грани фола преодолев несколько особо вязких участков. Мы искали монетки на старых бурятских улусах, которых в давние времена на приподнятых местах между озер и болот имелось множество. На этот раз удача мне не улыбнулась и, устав от долгих переходов по кочкам, я вернулся на базу пораньше. Подбросив несколько лиственничных сучьев в костер, я наполнил котелок свежей водой из канистры и повесил его над огнем. Пока шел, спугнул с десяток лягушек, сразу метнувшихся в траву. Мимо, совсем рядом, пролетела серая цапля. Солнце все ближе спускалось к сияющим снегом пикам Восточного Саяна. Душа как будто развернулась после долгой городской бессмысленности и суеты, возвращаясь к тому состоянию, в котором и должна находиться - к гармонии с собой и миром.
Человек приближался. Было заметно, что идти ему нелегко, и дело не только в тяжело нагруженном горбовике. Нетвердой походкой он двигался по извилистой тропке, то ныряя в понижения, то показываясь в полный рост. Время от времени он просто опускался на колени, сбрасывал поклажу и ложился на землю. Но лежал недолго. С упорством муравья он снова приподнимался, надевал лямки, с огромным трудом, не всегда с первой попытки, поднимался на неустойчивых ногах, несколько мгновений стоял и снова направлялся в путь.
Последний раз он рухнул на землю, не дойдя до костра метров десять, как раз на краю нашего бугра. На этот раз у него не хватило сил даже сбросить с плеч лямки горбовика. Лицо человека было серым и измученным, при моем приближении он едва смог приоткрыть глаза.
- Браток, дай что-нибудь попить, а? Сушняк. Трубы горят, пипец... - хрипло, спотыкающимся голосом, попросил незнакомец. - Вчера перебрали, парни еще завтра порыбачить хотят, а мне выбираться надо, дома обещал...
На вид ему было около тридцати. Легкая скуластость, как у большинства сибиряков, казалась едва заметной. Сухощавый, среднего роста, в потрепанном энцефалитном костюме, измазанном болотной грязью, тиной и пропитанном потом. На ногах были болотные сапоги. Голову покрывала завязанная над ухом, когда-то белая, а сейчас серая и мокрая медицинская косынка. Вид у него был, мягко говоря, не очень.
Я сходил к машине. Отрезал ломоть хлеба, положил на него кусок сала, сверху - маринованную помидорку. Налил в кружку граммов пятьдесят водки, в другую - брусничного морса. Подойдя к парню, присел и протянул принесенное:
- Давай, земеля! Бахни, это - водка. Вот запивон. Потом помидорку и заешь бутером.
Тот от неожиданности замер. Не веря своим глазам, несколько раз переводил взгляд с меня на выпивку с закуской и обратно. Затем проворно освободился от горбовика, схватил в обе руки по кружке, заглянул в их содержимое, выдохнул, зажмурился и резко влил в себя водку. На секунду замерев, он припал к другой кружке и стал жадно большими глотками отхлебывать морс. Отложив посуду, прислушиваясь к новым ощущениям и, видимо, еще не совсем доверяя им, он взял в руки бутерброд с салом.
Откусив и немного прожевав, он глубоко вздохнул и, наконец, прямо посмотрел на меня:
- Братан! Спасибо! Думал - сдохну, не дойду! Спас меня, в натуре! Должник теперь я твой! Что надо - скажи! - бормотал он, быстро доедая бутерброд, высасывая помидорку и, все еще еще не веря произошедшему с ним, оглядывался вокруг.
Первый этап реанимации прошел успешно. Сходив еще раз к машине, я наплескал еще водки и соорудил еще одну порцию закуси.
- Давай, земеля, в догон! Надо. Для закрепления эффекта от лечения.
Он не заставил себя ждать. После второй порции лицо парня приняло уже вполне нормальный цвет, глаза стали осмысленными, а речь - образной.
- Братан! Ты же... Спаситель, в натуре... Меня Витьком зовут, - он достал из нагрудного кармана энцефалитки сигареты "Прима", выудил две, одну протянул мне, почиркал зажигалкой и мы закурили.
- Из Байкальска я, если что - приедешь, спросишь Витьку Иванова - меня там все знают. Ты, это, слушай, если убьешь кого, только цинкани - я закопаю и все зашнырю!
- Да, ладно, земляк! О чем базар? Все нормально!
- Слушай, братан! Ты, кстати, там дальше, вон у тех елок сюда проезжал? Кариба не видел?
- Кариба? Видел, но он в топи сидит, по самые стекла!
- Это ерунда! Вытащим! Главное - на месте!
Котелок закипел. Бросив в воду щедрую горсть чаю, я пригласил парня подсесть поближе, что тот с удовольствием и сделал. Попивая чаек, Витек разговорился и яркими мазками обрисовал основные вехи своей жизни.
Как влетел сдуру по малолетке на кичу - вагоны на железке они с пацанами в своем родном Байкальске требушили и попались. Вернулся и сразу в армию, в стройбат загремел. Потом годик погулял и женился, дети пошли. Двое их у него, пацан и дочка. Сначала на омуле зарабатывал, потом, когда рыбнадзор зажимать стал, нанялся в бригаду на север. "Я же не просто так, я учился! Целый месяц! Корочки изоляторщика получил! И школу на зоне еще закончил, восьмилетку". Режим работы - два месяца на вахте, месяц дома. Три года так и жил. Обычно сотни полторы за раз привозил, иногда и больше выходило. А что? На такие бабки жить можно!
- А в последний раз - беспредел какой-то начался! Комиссия, чтоб им всем там повылазило, с Москвы приезжала, расценки урезали. Не, ты прикинь - я, в натуре, два месяца по чесноку отрабатываю, получаю расчет, а там - сотня всего! Да такие деньги я, гадом буду, и на рыбе заработаю, не надо никуда ездить! Хоть здесь - на карасях, хоть на Байкале - на омуле! Не, ну в падлу же за копейки пахать на дядю! Я же не просто так - я же учился! У меня же удостоверение есть! - размахивая руками, возмущался мой собеседник.
Допив чай, Витек поднялся, поинтересовался - сколько нас, открыл горбовик, вытащил оттуда трех крупных карасей и подарил на ужин. На дорожку я наплескал ему еще сто грамм, которые он с огромным удовольствием выпил. Очередной раз закурив, восхищенный всем произошедшим, Витек еще более развил тему своей благодарности:
- Ты, братан, знаешь теперь, где меня найти! Если надо кого замочить, - только свистни, сделаю наилучшим способом!
Проводив гостя, я налил себе еще чаю, и, сидя на стульчике, прихлебывая напиток, никак не мог понять - что же меня так зацепило в его речи.
В конце концов, сообразил. Парень имеет образование восемь классов и месячные курсы изоляторщиков. Нормальной оплатой за работу считает сто пятьдесят тысяч, "ведь он не с улицы пришел, он же учился, у него же -образование!". Зарплату в сто тысяч он оценивает как оскорбительно маленькую для его подготовки. У меня же за плечами средняя школа, пять лет университета, полугодовые курсы первичной специализации, кандидатская диссертация, докторская диссертация, работа в организации с особо опасными условиями труда и на руки я получаю только тридцать тысяч... Вот и мысль созрела - может, еще на изоляторщика выучиться?