В конце мая Тункинская долина становится зеленой с самыми разными оттенками этого цвета, равнины и склоны гор покрывает молодая трава, одеваются в новые одежды березовые колки и куртины приречных тальников. Альпийские пики на вершинах стены Саянских гор слепят глаза своей невероятной белизной. После небольших дождей воздух насыщен запахами полыни, чабреца и чего-то еще, едва уловимого, степного. От этого замирает душа и хочется жить.
Сегодня ему определенно не везло. Напарники накопали уже по десятку монет, среди которых имелись и приятные, в хорошем сохране, экземпляры. В его же поясной сумке пока лежали лишь два медных кругляша. При этом только один из них мог бы считаться неплохой находкой, если бы при раскопке лопата случайно не приложилась прямо посередине, оставив на монете глубокий рваный рубец. За весь день из сопутки ничего интересного ему тоже не попалось, если не считать ломаного бурятского перстенька, нескольких разнокалиберных гильз и пары непонятных кусков меди.
К вечеру они переехали на последнюю сегодня поляну, загнали "Ниву" в прогалину между высоких кустов караганы, собираясь здесь и заночевать. Тополевники лентами тянулись вдоль берега и старых проток Иркута, чей шум доносился из-за недалекого залома, состоящего из принесенных водой стволов деревьев, пучков тальника с длинными спутанными веревками корней и обильно замытого слоем пересыпанного окатанными речными камнями песка. Напарники снова разбрелись в разные стороны. Плавно передвигая ноги, они водили перед собой штангами металлодетекторов, прижимая поближе к поверхности округлые диски катушек. Время от времени они останавливались и, вслушиваясь в сигналы приборов, проверяли под разными углами - стоит ли начать раскопку того, что дало о себе знать писком в наушниках.
Подтянув расслабившийся винт крепления подлокотника, он отошел от машины лишь на несколько шагов, когда под катушкой раздался слабый, но отчетливый высокий звук. Поперечный проход не изменил тональность и устойчивость сигнала. Прибор показывал максимальную глубину.
Сняв короткой лопатой верхний слой грунта, обильно нашпигованного гладкими камнями, он прозвонил ямку прибором. Звук металлодетектора стал увереннее, но цель продолжала определяться как очень глубокая. Как-то раз, в прошлом году, при таком же сигнале на берегу другой реки ему пришлось закопаться по пояс в песок, чтобы найти неизвестный предмет, так же четко фиксируемый прибором. Им оказалась пустая плоская банка из-под атлантической сельди, выпущенная полвека назад Лиепайским рыбоконсервным заводом. Сейчас, как он сильно подозревал, предстояло столкнуться примерно с такой же "уникальной" находкой. Но, хочешь не хочешь, а надо выяснить - что же там находится.
Еще два штыка в глубину и на экране высветилось, что цель где-то совсем рядом. Обкопав грунт с боков, вытащив из середины пару крупных, отполированных водой камней, он стал осторожно выворачивать пласт. Из него вывалился неровный округлый ком земли, в котором сбоку проглядывала полоска окисленного металла. Отбросив лопату и, склонившись вниз, обеими руками он осторожно достал комок и вытащил его на поверхность. Постепенно отламывая со всех сторон куски песчанистого грунта, убирая мелкие камни и корни растений, удалось, наконец, очистить находку. Положив добычу на траву, он оторопело рассматривал найденное, не решаясь поверить своим собственным глазам. Плоская, чуть изогнутая площадка с овальным отверстием посередине и закругленным рантом по краям плавно переходила в широкие боковые стенки со сквозным изящным древовидным декором, перетекавшим дальше в уплощенную, с тонко прорисованными изображениями стилизованных голов дракона, верхнюю часть петли навершия. Сквозь зеленоватую патину древней бронзы проступал узнаваемый тенгрианский орнамент. Это было стремя. Ханское стремя.
...
Необъятные Баргойские степи, покрытые пышным разнотравьем после прошедших в начале июля 1217 года дождей, уже остались позади. Вокруг все также лежала долина Джиды. Река несла свои воды почти прямо на восток, то пробиваясь бурными водопадами и стремнинами сквозь тесные ущелья, то привольно разбрасываясь множеством рукавов по цветущей мозаике припойменных лугов, обрамленных тальниками и тополевниками. Конные сотни, двигавшиеся с самого утра почти правильными квадратами, на ходу перестраивались в колонны по четыре, а в горных узостях - и по два всадника в ряд. Впрочем, это практически не влияло на общую скорость тумена - попадая на сужение дороги, конница немедленно убыстряла свое движение, стремясь, как вода в горном ручье, поскорее попасть на открытое место.
За Саркетуйским перевалом, через который срезался протяженный изгиб полноводной Джиды, открылась широкая холмистая долина, раскинувшаяся в направлении заката на десятки километров. С обеих сторон тянулись ильмовые леса, напоминающие своими вытянутыми параллельно земле кронами и разреженностью африканскую саванну. День перевалил на вторую половину. Утренний ветер стих, а вечерний еще не начался. Солнце стояло высоко и становилось жарко. Припойменные тополевники обещали тень и заманивали желанным отдыхом на покрытом пестрым разнотравьем берегу, но багадуру Докшину, командующему отдельным дербетским корпусом, по целому ряду причин не хотелось задерживаться, и тумен продолжал свое стремительное движение на запад.
Позавчера, уже в вечерних сумерках, к его шатру в сопровождении двух дозорных с Гурван-Дабинского поста прискакал гонец из Ставки Великого Хана. В предъявленном письме сообщалось, что объединившиеся вожди хори-туматских племен, воспользовавшись тем, что основные ударные части империи находились далеко на юге, в прошлом году подняли бунт и нагло заявили о своей независимости. Переговоры и все остальные принятые меры до настоящего времени ни к чему не привели. В связи с этим, дербетский корпус должен немедленно идти на усмирение мятежников. Докшину предписывалось действовать на свое усмотрение, но в интересах Великого Хана и в соответствии с Законом Ясы.
Посланник Ставки на словах подробно объяснил ситуацию. Девять лет назад вожди туматских племен, принеся богатые дары, присягнули на верность Чингисхану. Учитывая их активную в прошлом поддержку враждебных меркитов, туматов обязали платить ежегодную и достаточно обременительную дань, что они все эти годы исправно и выполняли. В конце прошлого лета один из молодых, но высокопоставленных правительственных чиновников, Хорчи-нойон, хорошо проявивший себя в деле государственного строительства, при обсуждении своего вознаграждения попросил позволить ему лично для себя собрать налог с туматов. В качестве дани он хотел выбрать тридцать самых красивых девушек, собираясь взять их в наложницы. В те времена это считалось нормальным, и Хорчи довольно легко получил согласие Великого Хана.
Твердо убежденный, что его полномочия и власть абсолютны, взяв с собой лишь десяток человек охраны, чиновник явился на берег Иркута в ставку туматского тайши, с требованием в течение недели собрать и предоставить ему всех юных девушек для отбора в качестве дани. Среди племенных вождей туматов и без того давно зрело недовольство высокими налогами и нередким самоуправством появляющихся здесь имперских чиновников. Поэтому требование выдать своих лучших девиц быстро вызвало стихийный протест, переросший в открытый бунт против монголов. Сопровождающие Хорчи были перебиты, а он сам посажен в глубокую яму на высокой террасе Улан-Горхона, из которой, как оказалось, совершенно не видны были ни немыслимые красоты окружающей Тункинской долины, ни очаровательные юные туматки.
Узнав об этом возмутительном случае, Чингисхан собрал ближний круг советников, и, после недолгого обсуждения ситуации, принял решение отправить на переговоры к туматам одного из влиятельных ойратских вождей, пользовавшегося большим авторитетом у северных народов - опытного и осторожного багадура Худуху. С этими посланниками туматы поступили похожим образом - устроив обманный торжественный прием, сопровождающую полусотню охраны ночью изрубили саблями, а главу делегации посадили в яму к Хорчи.
Информация о таком чудовищном по понятиям тех лет событии дошла до Ставки только к зиме, когда глубокие снега уже покрыли горные массивы Хамар-Дабана и Восточного Саяна. Чингисхан вынужден был ждать до конца мая, когда высокие перевалы открылись для передвижения. По его повелению на подавление мятежа была брошена тысяча из личной гвардии под руководством одного из лучших монгольских военачальников - темника Борохула, с приказом не медлить и никого не щадить. Быстрым конным рейдом пройдя по метрополии и через перевал Модон-Куль ворвавшись в долину Джиды, одна из отборных имперских частей за следующий световой день стремительным броском прошла еще два перевала и в Харагунском ущелье попала в засаду. Весь авангард, вместе с командующим, погиб. Попытки обойти ущелье оказались безрезультатными, приведя лишь к дополнительным потерям - туматы хорошо укрепились в труднодоступной местности.
Сказать, что Темучжин был в гневе - это ничего не сказать. В такой ярости даже близкие советники давно не видели своего повелителя. С огромным трудом, только призвав на помощь Оэлун-эке - мать Великого Хана, его удалось отговорить от немедленного карательного похода со всеми имеющимися силами. Горные хребты, окружавшие со всех сторон Тункинскую долину, где находилась ханская ставка туматов, создавали идеальные условия для устройства засад и обеспечивали возможность длительной успешной обороны. Несколько часов продолжался насыщенный эмоциями военный совет, пока не удалось убедить Чингисхана направить против восставших тумен дербетов, один из трех, остававшихся в резерве, и вместе со своим племенем кочующий в бескрайних степях, окружающих нижнее течение Селенги.
Во время последней большой войны с меркитами, дербеты, как и туматы, выступали на их стороне. Дербетский вождь, Докшин-Багадур, проявил себя как несомненно талантливый полководец. Искусно маневрируя, умело используя особенности местности, сочетая продуманную оборону ключевых участков и стремительные неожиданные контрудары, он несколько месяцев оказывал успешное сопротивление многократно превосходящим силам Чингисхана в горах Северного Хангая. После разгрома своих союзников, оставшись один на один против бесчисленной монгольской армии, Докшин прислал послов с просьбой о мире, потом явился сам с богатыми дарами и выражением полной покорности Великому Хану. Прощение они получили. Тогда же дербетам было предписано переселиться со всем племенем из своих родных мест на Селенгу. В таких ситуациях Чингисхан всегда давал возможность новым вассалам доказать свою преданность, поручая им какие-то сложные задания. Четыре года назад тумен Докшина блестяще проявил себя в рейде по глубоким тылам китайских войск вдоль Хуанхэ, вызвав массовую панику в стане врагов и решив, по сути, исход кампании, но тогда Темучжин посчитал это недостаточным для полной реабилитации дербетов. Сейчас появилась новая возможность заслужить милость Верховного Повелителя Великой Степи.
...
Три десятка мужчин, сидя со скрещенными ногами полукругом, сосредоточенно смотрели на одну старую иссохшую женщину. То ускоряясь, то почти останавливаясь, она кружила вокруг дымного костра, издавая протяжные звуки, периодически вскрикивая и непрерывно постукивая ладонью в кожаный, украшенный множеством бронзовых подвесок, бубен. Темп камлания все нарастал, звуки становились низкими, а движения - все более судорожными. Наконец, она вскрикнула, захрипела и упала на землю. Никто не двинулся с места, все молча ждали. Через несколько минут шаманка шевельнула рукой, потом резко села. Проведя ладонью по лицу, она глухо произнесла:
- Впереди - большая война. Будет плохо. Шошолоки не должны в ней участвовать. И их род останется.
Через два дня туматские посыльные, отправленные в долину Енгорги для мобилизации шошолоков, обнаружили лишь остывшие кострища. По следам удалось установить, что беглецы вместе со всем скотом ушли через Саяны в Окинскую долину, куда несколько десятков лет назад уже перекочевали из Тунки сойоты. Конное преследование было невозможно, так как дорога по ущелью Ихэ-Угуня была завалена сброшенными со склонов валунами и стволами деревьев. В других уголках Прибайкалья, прослышав о приближающейся войне, другие такие же племена - подданные туматов, так же срочно уходили в леса и горы, уводя семьи, лошадей и скот в самые труднодоступные места.
...
Дакшин, сидя на толстом украшенном узорами ковре на берегу Санаги, неотрывно смотрел на пляшущий огонь костра. Положение было безвыходное. Самая тщательная разведка, предпринятая в последние несколько дней, не дала никаких результатов. Скалистые ущелья, болота и сплошные леса не позволяли каким-то другим маршрутом пройти в Тункинскую котловину. Для продвижения тяжеловооруженной конницы оказался доступен только один путь - через Харагунское ущелье, отлично укрепленное и постоянно охраняемое сменными отрядами туматов. Обойти каньон было невозможно. Потеряв до двух десятков человек, половина из которых сорвались со скал или утонула в бушующих потоках, а другая погибла от стрел туматов, Дакшин счел нужным временно прекратить попытки прорваться в Тунку.
Можно было направить войска дальним обходом - обходя с юга Хубсугул и через Дархатскую котловину на север и потом на восток. Но этот путь был неблизкий, а учитывая многоводье после дождей, пришлось бы переправляться через множество бурных горных рек, что привело бы к потерям людей и лошадей. К тому же туматы, наверняка, предусмотрели и эту ситуацию и успели бы предпринять меры для обороны долины и в других подходящих ущельях. Судя по последним событиям, разведка у мятежников была налажена отлично. Требовалось найти какое-то решение, но его пока не было.
Утром из ставки военачальника дербетов рассыпались десятки всадников, посещая все ойратские улусы и аилы сартулов, прочесывая каждый лесной распадок в поисках скрывающихся людей. В ставку надлежало доставить всех стариков и старух, способных или неспособных передвигаться. Собранных со всей долины Джиды, их накормили и разместили в нескольких больших юртах, по одному вызывая на беседу в канцелярию тумена, также располагавшуюся в просторной белой юрте. Несколько раз туда заходил и сам командующий, прислушиваясь к рассказам стариков. Но ни один из них ничего нового не мог сказать - другой прямой дороги в Тунку, кроме Харагуна, для конницы не имелось.
Выйдя на берег шумливой Санаги, Дакшин медленно шел вдоль небольшого обрыва, погруженный в невеселые мысли. Представив себе реакцию Великого Хана, когда ему донесут, что дербеты уже неделю стоят на месте и ничего не предпринимают против мятежных туматов, он поежился. Быстрый и громкий топот ног сзади заставил его оглянуться. Молодой парень, Чолумбат, выполнявший обязанности секретаря канцелярии тумена, подбежал и с поклоном упав на колено, задыхаясь, произнес:
- Великий Дакшин-хан, там одна старуха... Она что-то знает про дорогу!
Седая сгорбленная фигура сидела на войлоке перед низким столом и прихлебывала из китайской пиалы. Два подручных Чолумбата сидели рядом с ней, подливая кобылье молоко из медного чайника и подавая разные сладости. При виде большого начальства, они вскочили и по жесту руки исчезли за дверью юрты. Остались только толмач и Чолумбат. Дакшин сел напротив, и, внимательно рассмотрев старую женщину, приказал:
- Говори!
Оказалось, что примерно пятьдесят лет назад два друга-сойота, взяв своих младших сестер, какие-то гостинцы и турсуки с араком, на сарлыках (яках) отправились из Тунки в долину Джиды. В ущелье Харагуна стояла застава туматов, и они пошли в обход через тайгу и по горам на юг. В долине Бартоя, уже на Джидинской стороне, им удалось договориться и обменять своих сестер на молодых местных девушек. Это тоже было в обычаях того времени. Сойоты и ойраты были сохранившимися родственными осколками некогда могущественной империи гуннов и говорили на близких диалектах тюркского языка. После устроенного по этому поводу пира, парни, забрав невест-ойраток, отправились на сарлыках обратно, а их сестры стали женами местных жителей. Старуха была одной из тех привезенных сестер. На вопрос - сможет ли показать дорогу, по которой попала сюда, она ответила утвердительно, но твердо настаивала, что тем путем способны пробраться только сарлыки, лошади там не пройдут. Это было уже кое-что.
По всей долине Джиды снова мотались конные подразделения дербетов с вьюками на заводных лошадях. Проводился тотальный сбор всего инструмента - лопат, кетменей, ломов, пил, топоров и всего прочего. Собирались котлы и котелки, веревки и канаты. Заготавливался провиант и кожаные турсуки для воды и молока.
Через несколько дней рано утром тумен выстроился в походный порядок. Преодолев перевал Хангарульского хребта и форсировав в низине неглубокую реку, конные колонны дербетов начали подъем в гольцы Западного Хамар-Дабана. Первую тысячу Дакшин послал к началу Харагунского ущелья, приказав жечь костры и всячески тревожить заставы туматов. Основное войско направилось по пути, точно указываемому старухой. Она ехала на мягких коврах в высокой кибитке, водруженной на спину белого верблюда.
Спешенный авангард, периодически сменяясь, вел отсыпку дороги, наводил гати в болотистых местах, разбивал кетменями камень скал, делал скопы в крутых склонах, пропиливал проходы в лесных массивах и строил мосты через речки. То усиливаясь, то утихая, лишь с редкими просветами, постоянно шел дождь. В дождевом тумане терялись окрестные горы, намокала одежда, поднималась вода в реках. Семь дней шла работа, измотанные нукеры падали от усталости, им на смену приходили другие. Ночевали здесь же, завернувшись в халаты на расстеленных потниках, укрывшись такими же войлочными кошмами. Огонь для маскировки не разжигали. На восьмой день высланная вперед разведка доложила, что вышла на окраину леса и впереди лежит Тункинская долина.
Приказав всем затаиться в глубине леса и не разводить костров, Дакшин отправил посыльных в Харагунский отряд. Согласно полученному приказу, первая тысяча дербетов устроила целое представление, громко проклиная туматов и обещая им через год вернуться, демонстративно и долго навьючивая имущество, затем сев на коней и, производя как можно больше шума, отправилась назад. Ликующие мятежники, оставив в ущелье небольшой заслон, вернулись в долину с радостными вестями. Вечером повсюду горели костры, жарилось мясо, варился арак, пелись песни. Бурное празднование продолжалось всю ночь.
На рассвете дербетские тысячи узкими потоками хлынули в долину и за один день быстрым степным пожаром пронеслись по всей Тунке, нещадно вырубая всех, отважившихся взять в руки оружие. По численности силы обеих сторон были примерно равны, но неожиданность нападения сразу решила исход боя, превратив его просто в истребление непокорных туматов. Сдавшиеся мятежники сгонялись в загородки для скота и стояли на коленях со связанными руками под бдительным надзором охраны. Худуху и Хорчи были освобождены из ямы. По всем бывшим владениям хори-туматов, от верховьев Оки до верховьев Лены, по аларским, балаганским и тажеранским степям рыскали отдельные сотни дербетов, жестоко подавляя любые попытки сопротивления, убивая мужчин, собирая и направляя толпы туматских стариков, женщин и детей в Тункинскую долину для решения их дальнейшей судьбы. Теми же дорогами перегонялись табуны лошадей и неисчислимые стада скота, во вьюках и на повозках-двуколках перевозились отобранные вещи и ценности.
Пока происходило освобождение территории Прибайкалья от туматов, их плененные мужчины, сгруппированные в сотни и тысячи, в деревянных колодках под надзором дербетских охранников, весь август и сентябрь обустраивали новую дорогу, проложенную по старой сарлычьей тропе. Рыли обочины, укрепляли мосты, носили в кожаных мешках землю, вбивали сваи, расширяли и утрамбовывали камнями полотно для колесного хода. В конце сентября Дакшин лично проинспектировал и принял работу. По спрямленному пути в любом месте разъезжались встречные повозки, а конница свободно передвигалась по четыре в ряд. Стратегическая магистраль из долины Джиды в Тункинскую котловину была готова.
Собрав после завершения работ всех оставшихся туматов в одном месте, Дакшин провел короткий суд и постановил, что племя хори-туматов нарушило закон Ясы и виновно в измене. По обычаям того времени, за такую провинность полагалось одно наказание - рубить головы всем мужчинам, включая детей, переросших ступицу тележного колеса, к чему немедленно и приступили исполнительные нукеры дербетского войска. Жестокая казнь шла на берегу Улан-Горхона, трупы сбрасывались в реку и плыли к Иркуту. Безответные мольбы о милости и крики отчаяния долго оглашали окрестности... Освобожденные земли в Тунке были отданы шошолокам и сойотам, а в других местах Прибайкалья - племенам хонгодоров, икинатов, эхиритов, булагатов и ашибагадов, тоже бывшим туматским данникам. Все они поклялись хранить верность Великому Хану, платить установленную дань и соблюдать существующие законы. Старая женщина, благодаря которой был найден путь в Тунку, сопровождаемая почетным караулом из десяти дербетов личной охраны Дакшина, встретилась с родственниками, получила богатое вознаграждение и вернулась к детям и внукам на берега Бартоя.
Оставшимся без мужчин туматам на каждую семью было выделено по одной лошади, по пять овец или коз, и приказано навсегда покинуть эту землю, уходить до края степей на востоке и поселиться там навечно. Их племена, вытесненные усилившимися чжурдженями из родных мест в низовьях Керулена, пришли сюда примерно девяносто лет назад через Харагунское ущелье. Воинский союз туматов был достаточно силен, и они быстро распространили свое влияние на всё Прибайкалье, истребив и ассимилировав, или вытеснив с лучших угодий и обложив данью местные народы. Теперь их потомки по бывшей сарлычьей тропе снова потянулись прохладными октябрьскими днями в дальние неизвестные им края. Зима в том году пришла поздно. Старики, женщины и дети, идя за навьюченными лошадьми, гоня перед собой коз и овец, переправляясь вплавь через широкие реки, до морозов успели дойти только до предгорий Малханского хребта. Те, кто выжил, весной снова тронулись в путь. Лишь к середине следующего лета несколько сотен измученных людей - все, что осталось от некогда могучего племенного союза - добрались до степей Даурии, чтобы остаться здесь навсегда. Земля оказалась безлюдна. За несколько лет до происходящих событий эти территории были полностью зачищены войсками Чингисхана от местного, враждебного центральной власти, населения.
В конце октября с колоссальными трофеями, разложенными на войлочных кошмах, табунами из тысяч лошадей, неоглядными отарами овец и коз, сотнями стоящих на коленях полонянок Дакшин предстал перед Великим Ханом, доложив о результатах карательной операции и принятых им решениях в отношении туматского народа. Чингисхан одобрил его действия, повелел отдать дербетам половину добычи, освободил их на вечные времена от всех видов налогов, и, окончательно включив в состав народов-резидентов Великой Монголии, разрешил вернуться в родные места. В дальнейшем Дакшин стал одним из ведущих военачальников империи, а его тумен еще не раз прославился и при покорении Средней Азии и в Месопотамии и при походе в Европу. Сейчас дербеты продолжают жить на севере Монголии и хорошо помнят историю своего племени и великого полководца - багадура Докшина.
...
Но все это было позже, а пока, перед окончательным отбытием в метрополию, с небольшим отрядом из личной охранной сотни нукеров Дакшин решил совершить небольшое путешествие по Тунке до Байкала. Несколько раз по пути встречались и безжалостно вырубались отдельные мелкие группы скрывавшихся в лесах туматов. Одну из таких групп удалось окружить и, отрезав от Иркута, прижать к отвесной скале. С десяток беглецов развернули коней и с отчаянным воем понеслось прямо на стяг тумена, под которым находился дербетский полководец. Не сумев совладать с таким искушением, Дакшин выдернул клинок и сам рванулся им навстречу. В яростной бешеной рубке среди брызг русла протоки он зарубил двоих туматов, но в запарке слишком поздно заметил, как подлетевший сбоку третий замахнулся саблей и... Лопнувший под нагрузкой сыромятный ремень, на котором висело стремя, спас военачальника. Потеряв опору, Дакшин в повороте едва не слетел с коня, качнувшись вбок, и сверкнувшее лезвие прошло рядом, но не задело его. Подоспевший нукер ударом копья убил чуть не наделавшего беды туматского воина. А стремя, стремя упало в воду между камней и тут же покрылось взмученным копытами песком.
"Сарлычья" или, как ее позже стали называть, "бычья" тропа почти половину тысячелетия служила основной дорогой между Тункой и Джидой, этими двумя красивейшими долинами в горах Южной Сибири. Лет триста назад, после окончательного установления российско-китайской границы по Кяхтинскому договору, по распоряжениям Саввы Рагузинского была резко усилена пограничная охрана, и этой дорогой, как торговым путем, почти прекратили использоваться. Открытие короткого Удунгинского тракта через Хамар-Дабан завершило эпопею грузовых перевозок по древнему маршруту. Какое-то время по дороге еще перегоняли скот из Монголии, потом перестали. Размылось полотно, заровнялись придорожные канавы, провалились гати, в нижнем поясе гор все заросло лесом. Но, попадая на некоторые уцелевшие участки этой дороги, поражаешься объемам проведенных в древности работ и тщательности их исполнения. И сейчас на топографических картах Генерального штаба можно найти тонкую пунктирную ниточку через Западный Хамар-Дабан с обозначением "тропа Бухатый", что в переводе с местных наречий обозначает "Бычья тропа". Ей, этой дороге, скоро исполнится 800 лет...