Золотой котенок пришел с Хэйдином, как и ожидалось. Он нервничал - она знала это наперед, - но держался молодцом. Вежливо поздоровался, улыбнулся:
- Мэйталь.
Мэйталь из Дома Песка, могла бы добавить она. Даже когда кто-то отказывается от своего прошлого, прошлое никуда не уходит.
- Меня зовут Нэль.
- Ее зовут Нэльке. - встрял Хэйдин.
Она вздохнула.
- Ты можешь называть меня Нэль. - сообщила шаману. - Но ты все равно не станешь.
Он промолчал. В конце концов, она видела - не будет. Будущее не обманешь, тьму не прогонишь. Сколько не пытайся, все сбудется. И это, это страшнее всего.
Мэйталь вздрогнул. Как если бы увидел, как если бы заметил - по ее глазам, - тот ужас, которым отдавался в ней любой провал хоть что-то изменить.
- Я буду называть тебя Нэль.
Сказанное далось психику с трудом - он явно смутился собственной смелости. И выпалил, чуть покраснев:
- Если хочешь.
Она улыбнулась. Это был редкий случай - когда мистик на самом деле хотела. И осознавала свое желание.
Хочу - такое в ее жизни почти не встречалось. Надо. Следует. Мир требует. Будущее нуждается. Когда ты - часть тьмы, тебя почти и нет. Только спрашивает Хэйдин: "Неужели не хочется побыть собой?" А она не понимает - как это, собой? Что такое "собой", если тьма приходит, когда хочет, и ты растворяешься в ней крупинкой сахара, рассыпаешься хрупким хрусталем. Если днем - видения, а ночью - сны о них, то где в этом всем ты? Что вообще это за штука такая, ты?
И лишь иногджа желание - хочу. Жить с Хэйдином хочу, увидеть Фуэ хочу. Изменить хоть что-то хочу в настоящем. Потому что верю - если изменить условия, то и решение, то и результат тоже станет другим.
Вот и бьюсь в паутине - и заставляю Фуэ менять все, все. Все. Чтобы вконец перекрутить нити, чтобы вконец запутаться - и себя запутать, и мир. И тогда, тогда, быть может, паутина и порвется.
И она почувствовала - хочу, чтобы меня называли Нэль. Для себя хочу. Не потому что видела - в будущем все иначе. А потому что Хэйдин ее так назвал, когда впервые встретил. И потому что Фуэ говорил так же. И потому что вон он какой короткий, ее список друзей. И кажется, если и Мэй скажет, если хоть раз произнесет, то их станет больше.
И ей безумно хочется. Не только мир менять, не столько будущего ради. Ей просто хочется дружить.
- Хочу.
Мэй кивнул. Румянец сползал с его щек, возвращалась уверенность. Он протянул к ней ладонь - на пальце застыла бабочка.
- Мы нашли.
С самого утра зарядил дождь, а у него было свое собственное солнце.
Разметавшиеся по подушке волосы, тихое дыхание, чуть приоткрытые губы, которые хочется целовать, не останавливаясь. Но - нельзя. Иначе проснется, заворочается во сне, бросит укоризненный взгляд.
Колтер осторожно приподнялся, стараясь не потревожить шамана, выбрался из постели. Они так и завалились спать в одежде, и только ночью Фуэ неожиданно встрепенулся. Бросил на пол рубашку, потянул Колтера под одеяло. И снова отключился.
Син огляделся в поисках своего камзола, но тот, видимо, валялся где-то рядом с одеждой психика. Колтер беззвучно выругался. Сделал шаг к двери, но не удержался - метнулся к психику. Едва ощутимое касание, гладкая прохладная кожа под губами. И - сводящий с ума запах летнего дождя.
У него почти оборвалось дыхание, оторваться от Фуэ казалось едва возможным. Колтер нервно сглотнул. Нежность вперемешку с похотью, желание обладать, желание защищать. Желание зарыться носом в волосы - и целовать ключицы. Желание быть с ним - и быть в нем.
Фуэ едва слышно вздохнул во сне - и син тут же отпрянул, коря себя за несдержанность. Не хватало еще разбудить шамана!
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы все-таки выйти, обернувшись инвизом. Кухня нашлась внизу, там же отыскался стеклянный кувшин с горячим кофе и чашка, в духовке - заблаговременно испеченные добросовестной поварихой булочки. С подносом было сложнее, так как слуги как раз носились туда сюда, готовясь, очевидно, накрывать хозяевам завтрак. Он едва не столкнулся с одним из них, благодаря богов, что у него есть невидимость: бродящий по кухне син в одних брюках вряд ли хорошо повлияет на репутацию Фуэ.
На кухне Колтер снова беззвучно выругался. На себя - потому что не знал, что шаман может захотеть. Потому что не знал, что он любит, что ест на завтрак и во сколько просыпается. Потому что не знал абсолютно ничего. Десять лет.
С одной стороны, это было приятно. Узнавать Фуэ шаг за шагом, предвкушая все новые и новые подробности. А с другой - вина. Знак его вины, постоянное напоминание о сделанном. И постоянное - ты ему чужой. Даже слуги знают его лучше.
Син снова выругался. Одна из служанок оглянулась, ища источник звука, и он снова обозвал себя кретином. Угрызения совести - его личная проблема, а шаман ждать не любит. С минуты на минуту может проснуться и потопать вниз, а Колтеру так хочется доставить ему кофе в постель. А раз хочется, то самое время поспешить. Тем более, на столе как раз образовался незанятый поднос.
И он бросился наверх, представляя, предвкушая. Бросился, все время напоминая себе и одергивая, что прыгать через ступеньки с кувшином неразумно. Но, с другой стороны, что вообще было разумно? Что имело значение в рамках разумности, когда существовал Фуэ? Что вообще имело значение, кроме Фуэ?
Он остановился перед чуть приоткрытой дверью, перевел дыхание. Скользнул внутрь как можно более бесшумно - а если еще спит?
Шаман лежал, задумчиво глядя в сторону. Пальцы пробежались по подушке, на которой спал син; едва слышный вздох, едва заметно дрогнули губы. Смотреть на него такого - беззащитного, растерянного, - было выше каких-либо сил. И Колтер протянул, сбрасывая инвиз:
- Так быстро соскучился?
Небо голубой акварелью - с белыми пятнами облаков, - мазками, росчерками. И ноги по колючей траве - желтой, выпаленной. Хриплый вдох - и словно песком в горло, сухо, горько. Едва дышишь, едва видишь. А сверху - выгоревшее полотно, а снизу - иголчатый ковер.
И белыми крыльями - с силой, по воздуху. Взмах - удар. Рывок вверх, к небу. Кажется - не удержишься. Кажется - вот-вот упадешь. Синие бусины гаснут - с каждым заклинанием, с каждым движением. Погаснут все - и крылья надломятся. И она снова ухнет вниз. Но главное ведь - не это. Главное - не она.
Зорька внизу. Стрелу из колчана привычным движением, отточенным рывком. Пальцы по оперению - уверенно, нежно. Поет тетива, гнется змеей, бьется птицей. Пронзительным вскриком по воздуху - наконечник вязнет в теле, хлюпает кровь. Рысь встряхивается после толчка, рявкает раздраженно. Прыжок - лапами вперед, мелькают когти. И опять - стрела тихим свистом, глухим ударом в грудь. Рвет кожу, бросает назад. Вскрик, всхлип - и рысь затихает, гаснет.
- Зорь!
Лучница и сама знает - сзади, сбоку. Везде - и откуда их столько? Ее едва не сбивают с ног - челюсти второго зверя смыкаются на лодыжке, девушка дергается. Тянет стрелу - вонзает с силой рыси в глаз. Вой - обиженный, недовольный. И опять - кричит тетива, рвется воздух.
Кай-ен шепчет заклинание - быстро-быстро, глотая слоги, целые слова. Взвивается поток силы столбом света - исцеляя, излечивая. И потом - снова и снова. Зорька вертится молнией - жрица шепчет. Прикусывая губы, сглатывая кровь. Кровь на языке, кровь на щеке лучницы - слава древу, не своя. И небо - голубое, ясное.
Сколько это длится - вечность? Гаснут бусины - камнем вниз. Рывок - Зорька хватает за плечо, швыряет назад, себе за спину. Мягко - спиной на тело, щекочет кожу мех, холодит липкая кровь. Жрица вскакивает, сдержав крик. Лучница, выпустив последнюю стрелу, оборачивается.
Кай-ен знает этот цепкий взгляд - ее осматривают обеспокоено, взволнованно.
- Ты как?
- Я? Я то в порядке...
Зорьке не объяснить, что главное - она. Для Зорьки собственные раны - только досадная помеха, не позволяющая охранять любимую Кайе в полную силу.
- Их слишком много.
Пристка кивнула. Много и много.
Подошла к лучнице, вытерла со щеки кровь. Ран вроде нет, а усталость - дело поправимое. И тихий вздох облегчения с губ.
- Слишком много. - повторила Зорька.
- Я знаю. Надо сказать старейшине.
Сказать - только что? Бездушные всегда были в мире. Бездушные - это не обычные звери, которым до двуногих обитателей материка и дела, по большей части, нету. Бездушные - это даже не враги. С которыми борешься из-за простых, понятных тебе причин. Бездушные - против всех. Не из-за территорий или вопросов власти. Просто - против всех. Бездушные нападают - и договориться с ними, хоть как-то поладить с ними - попросту невозможно.
- Скажем. - спокойно произнесла Зорька.
И добавила - как будто жрица сама не понимала.
- Это странно.
Это странно и ненормально - встретить их на безопасной, казалось бы, территории. И все же - встретили, целую стаю. Это должно волновать, но волнует только лучница.
Кай-ен вздохнула. Подруга тут же вцепилась в нее взглядом - проверяет. Вот так любишь больше жизни, а тебе в ответ - так же. И страшно, до дрожи страшно. И кружится голова - от ужаса? От счастья? Нет ответа. Только руки - обхватывают за талию. Поцелуй, болит прокушенная губа. Выжили - радуйтесь.
Жрица вздрогнула. Потянуло холодом опасений, морозом по коже. Зорька прижимается теснее - почти нельзя дышать, но дышать и не хочется. А хочется задохнуться страстью, и Кай-ен подставляет лучнице губы, вздыхает еле слышно. А бездушные - куда они денутся? Выжили же - вот и радуемся.
С самого утра зарядил дождь, а Колтера не было.
Пустая постель, шелест капель за окном. Мелькнула непрошенная мысль - сон. Все приснилось, все неправда, все иллюзия. Все - не так.
Но как же сон, если лежит на полу камзол. Как же сон, если тело помнит, что было тепло. Было тепло, стало холодно - вот он и проснулся. Ливень в стекла, а в спальне - ни звука. Ни дыхания, ни слова.
Фуэго из Дома Дождя подавил желание вскочить. Теперь беги не беги - все едино. Не догнал десять лет назад, сейчас что жалеть. Только тянется ладонь к подушке - словить остатки тепла, забрать себе. Только хочется позвать - а вдруг все же придет?
- Так быстро соскучился?
Не дернуться ему помогла годами тренированная выдержка. Шаман приподнялся на локти, взглянул на вынырнувшего из инвиза сина - как мог укоризненнее. Тот и бровью не повел - как всегда! Шагнул вперед, поставил на одеяло поднос.
- Завтрак.
Хотелось сказать - идиот. Но вместо этого он фыркнул.
- У нас ночью ничего не было, чтобы ты мне кофе носил.
- Конечно не было. - легко согласился Колтер.
И поднос пододвинул. С булочкой. Идиот.
- Если бы я к тебе полез, это было бы...В общем, это было бы плохим примером моей серьезности.
- Твоей чего?
- Серьезности.
Син помолчал, словно ожидая, что собеседник вот-вот хлопнет себя по лбу и скажет: "Ну конечно, как я сразу не понял!". Но Фуэго не сказал - только сделал скептичное выражение лица, благо, у него в этом был богатый опыт. А потом все-таки потянулся за кувшином и чашкой.
- Фуэ, нам надо поговорить.
- Это что, твоя любимая фраза?
Не к месту всплыли воспоминания о прошлом вечере. Про Мидзу, Шен, сестер, Мэя. Про слова. Поцелуи. Объятия. И - тепло, больше тепла, чем он когда-либо получал.
- Фуэ.
Колтер даже встал - видимо, это тоже имело отношение к его серьезности. Прошел к окну - шаман проводил его взглядом, откусывая булочку. С джемом. Пф.
- Мне надо тебе что-то сказать.
Ему и вчера надо было, а чем все закончилось? На мгновение подумалось - а вдруг передумал? А вдруг хочет отказаться - от всего? От слов, поцелуев, объятий? От тепла?
- Фуэ, я люблю тебя.
На отказ похоже мало. Но зато лицо такое сосредоточенное - так и тянет сказать что-то язвительное. И шаман снова фыркает. Син дергается нервно - ну как ему объяснить, что Фуэго не над ним смеется? Над собой - над собственной трусостью, над собственными сомнениями.
- Я тебя люблю. - повторяет уже тверже, почти с вызовом.
- Все?
С булочкой покончено, а Колтер все стоит у окна. И смотреть на него, полуобнаженного, просто смотреть - невозможно. Тем более, сейчас, тем более, после признания. После вчерашнего вечера, после слов, после тепла. После глупых сомнений, глупых страхов и глупых мыслей.
- Нет, не все. Я хочу, чтобы ты понял, Фуэ. Я серьезно. Я хочу тебя. На всю жизнь хочу.
Наверное, именно так люди и бывают счастливы. Когда невозможно дышать - от восторга, от скачущего сердца.
- Я должен знать, что ты мой.
Идиот.
- Ты, кажется, неправильно понимаешь. - цедит шаман. - Я не твой.
Пару секунд молчания - а что, только син может издеваться? И потом:
- Это ты мой.
Что делать с Аи, он не знал.
До Города Сидов они обрались к вечеру, когда Функе убежала на свидание с Сай. А утром Кай-ен с сестрой тоже куда-то ушли, попросив его присмотреть за жрецом. Они и раньше просили - точнее, просила пристка. Но раньше он не думал, точнее, думал о другом. Раньше его интересовала Кай-ен, а потом не интересовал никто. А теперь вот - Аидэн.
Если бы лиса промолчала, он бы сейчас отдыхал. Если бы лиса промолчала, он развлекался бы, ни о чем не думая. Но он просил, а дру ответила. И все сразу встало на свои места - как будто так и было, и только он, дурак, этого не замечал. Румянца на щеках, смущения, оборванных фраз. Интересно, знали ли Зорька с подругой? Наверняка знали, Кай-ен о своем ученике вообще знает все. И потом, она внимательна. А Штром? Штром просто дурак. Слепец.
Он обернулся на Аи. Тот преспокойно выглаживал котенка, но от взгляда лучника вскинул голову. Улыбнулся - солнечно, радостно. И тут же отпустил глаза. И кем надо было быть, чтобы этого не заметить?
Теперь сиди и гадай - что делать. Уйти - нельзя. Не уйти - тоже нельзя. Второе будет хуже для жреца, первое - для тебя. Потому что ему на тебя смотреть замирает сердце, а тебе... А тебе до ужаса интересно, замрет ли твое. Тебе любопытно, растаешь ли ты от солнечной улыбки, утонешь ли в глазах весенней листвы, захочешь ли целовать светлые пряди. Тебе надо знать - прерывает ли дыхание полет или все-таки он? Опасение ли это, симпатия ли, влечение? Ошибка или правда - настоящее или придуманное. Надо знать - и ты его не оставишь. Будешь присматривать, звать в гости, любоваться смущением. Будешь ждать и смотреть. И надеяться. На что? Да вот кто бы знал.
- Ух ты какой!
Сай восторженно захлопала в ладоши, и Функе тут же захотелось ее обнять. Что она и сделала. Получив в награду поцелуй.
Причина восторгов русалки и ее почти бессонной ночи - скат, - колыхался в воздухе с умиротворенным равнодушием. Лиса добывала его с середины ночи - собирала всякие глупости по заданию, моталась туда-сюда, а потом еще и доказывала свое право владеть собственным петом для полета. Устала зверски. Зато теперь можно было не ждать Штрома - а лететь самой, еще и рыбку с собой взять.
- Хорошенький. - ворковала шаманка, поглаживая синюю морду. - У нас и вполовину не такие лапочки.
- У вас другие скаты. - отметила Функе.
Что на островах тоже водятся летающие зверюги, она знала. Многие даже приручали себе порхающие наэлектризованные платочки - но на островных скатах не поездишь, они только для боя, да и Би ей была милее.
- Другие. - согласилась Сай. - Ваши вот какие огромные. А наши - маленькие.
- Так ваши не для полета. А этих специально разводят.
- Разводят?
- Ну да. Они даже разных цветов бывают. Но первым всегда дают синего, вот как этот.
- У Тая - фиолетовый. - вспомнила психик. - Но если на морду, так точно такой же.
- Ну не скажи.
- Уже сказала.
Сайрен улыбнулась.
- Знаю-знаю, вы их различаете. Вы даже тигров своих как-то различаете. А я только Тайгарена и узнаю.
- Но этого вполне достаточно.
- Ну конечно. Но я уверенна, что сестра и в скатах ваших найдет сто отличий. И, конечно, фиолетовый окажется лучше.
- Потому что это скат Тая. - хмыкнула лиса.
- Потому что это скат Тая. - вздохнула Сай. - Хоть бы они уже начали встречаться. А то сил нет, как они изображают друзей.
- Ну а что? Тайга же твою сестру старше вон на сколько. Может, они и правда друзья? - спросила дру.
Спросила - и тут же пожалела. Потому что взгляд русалки стал почти сочувствующим - как будто лиса была очень глупым, но очень любимым ребенком.
- А мы с тобой обе девушки. И тоже друзья.
Они помолчали, глядя друг на друга. И лиса махнула хвостом.
- Я не согласна.
- Я тоже.
А потом они рассмеялись. Скат скосил на них глаз, но продолжал колыхаться в воздухе с убийственным спокойствием. А что ему оставалось делать?
Говорят, предупрежден, значит - вооружен. А если ты знаешь будущее - значит ли это, что его можно предотвратить? Изменить? Значит ли это, что ты можешь сделать хоть что-то?
Или просто - страх. Знание. И конец.
Если ты видишь парня с длинной косой - и видишь его снова и снова, во сне, в видениях, в мечтах - значит ли это, что вот он - спаситель? Тот, кто поможет? Значит ли это, что можно надеяться? Значит ли это, что можно жить?
Спокойный взгляд, губы едва улыбаются, коса ниже пояса. И - ощущение уверенности, ощущение спокойствия. И верится - да. Можно.
Но когда он все же появляется - разбитый, несчастный, ты смотришь только на волосы - и видишь короткие пряди.
- А почему ты без косы?
И если бы взглядом можно было убивать, то ты уже была бы мертва.