На опушке слышен шепот леса. Верхушки шевелятся, шуршат. По дорожкам ходят прохожие, прячутся от шума города, прогуливаются на свежем воздухе. Но дружно, сплоченно покачиваются стволы, магически завораживают засыпающий глаз. Прячут от случайного взгляда свою душу. Но лишь шагнешь с тропинки, прислушаешься, присмотришься и понимаешь, что попадаешь в таинственный, сказочный мир, что живет лес особой, волшебной жизнью.
В пруду подтаял лед. Ломается, осколками плывет. Вглядываешься словно сквозь стекло, там плавно шевелится клок водорослей, а вдоль стеблей малек плывет, взрослый стал, самостоятельный, новые обследует владения. Ласково солнце светит, гладит теплыми лучами лед. Банка-жестянка в ледяных оковах закована. Палка оттаяла до половины, корабликом уплыть желает, да только держит еще лед, не отпускает.
Тук, тук, тут, тут! Дятел долбит дупло на дереве. Стуком ставит в известность птиц, где жилплощадь разыскивать. Красной грудкой сигналит, где еды под корою много. Поползень головой вниз висит, скачет сверху вниз и снизу вверх. Сойки, синицы свистят, суетятся, снуют сквозь ветви - семена собирают, гнезда устраивают. Волнуются: столько дел, столько дел.
Высокие старые елки и липы, вязы и ясени покачиваются, переговариваясь гулким поскрипыванием - беседуют. Из чащи доносится изредка громкий протяжный скрип. Что это? Может быть, мудрый дуб ответы на все вопросы дает, или может это крик оленя волшебного, что приносит счастье?
Ураганом сваленные великаны безмолвствуют, больше не волнует их ни листьев шелест, ни голоса стволов.На долю их выпала новая роль. Паучиха сплела паутину плотную для кокона, он ужесослужил свою службу: разбежались паучата по лесу, построили свое жилье, а может она еще вернется? Может, тряхнет стариной? Вряд ли. Это последняя "битва жизни" ее, потом она исчезает. Но жизнь продолжается.
Желтоватая муха пришла на белый кокон. Лазает безнаказанно по паутине, собирает что-то, высасывает из заброшенного гнезда.
Вдруг промелькнуло. Нет, показалось. Снова движение. Глядь, у самого дерева возникла голова и застыла. Белоснежная ласка сидит на задних лапах и поглядывает на пришельца одним блестящим глазком. Благородно сидит, куница словно, только величиною с мышь. Мордочка острая, тельце длинней, чем у мыши, а хвост короче и тоже пушистый. Передние лапки поджала, как зайка. Замерла, не шевелится даже. Белая, белая, только глазки угольки. Не успела переодеться маленькая ласка в летний наряд. Сложно ей: белая шубка слишком заметна на серой листве. Долго глядит, любопытная. Скользнула под листья сухие, словно в волну, бесшумно. А хвостик, белый, застыл ненадолго над серыми листьями и утонул. Чуть дальше опять появилась, поглядела и снова под листья. Появилась возле дупла другого поваленного дерева, замерла напоследок и скрылась, не успеешь опомниться. Подвела ее шубка, зато быстрота поможет укрыться ласке от хищника злого.
Слышали, сказывали, будто ласки лошадям заплетать гривы могут. Люди думали, что домовые это да лешие шутят. Оказалась ласка. Такая вот ласковая. Заласкать и вовсе может.
Молодые елочки в подлеске, мох и можжевельник задают моду для еще голых деревьев. Просыпается все, преображается. Первые подснежники пробиваются, спавшие жуки пробуждаются.
Сухие листья обманчивы, под ними топко, влажно. Ручьи косами вплетаются в речушки и в пруд. Поблескивают солнечные зайчики. Так спешат ручьи, так торопятся: очищают, намывают камушки, чтоб порядок в лесу, прибраться перед летом. Вот только люди не заботясь об этом, оставляют мусор кругом, банки, бутылки, да много чего. Разве что потоп справится с такой уборкой, ручейкам не под силу.
А лес шумит верхушками, шапками пошатывает. Шепчет, шепчет лес, да лишь не каждый слышит.