Ночью. Стреляю. Жму железо. В лесу с автоматом. "Молодая Россия". Пою "Куклу". ДМБ
"Через 6 по 6"
Первый год службы для меня был очень тяжёлым. И физически, и морально. Но гораздо больше - последнее...
И самым тяжёлым был именно вопрос:
"КАКОЙ В ЭТОМ СМЫСЛ?"
Думал даже слегка покалечить себя - чтобы комиссоваться и сберечь "для дела революции" хотя бы год жизни. Смешно сказать, какие я делал попытки для этого. Не буду подробно это сейчас описывать - но я мог бы действительно стать инвалидом гораздо раньше времени. Бог миловал...
Но на 2-ой год службы - уже я как-то и втянулся в этот процесс, и ко многому привык, и определённый опыт приобрёл, и навыки, типа:
"Солдат спит - служба идёт!"
Хотя, когда все спали, при случае - я читал... Да и служить оставалось уже не так уж долго...
...
"Дедовщины" у нас в части почти не было - в смысле издевательств старослужащих над "молодыми", за исключением относительно немногих и редких случаев. Часть у нас была элитная и, действительно, относительно культурная; ребята были, почти все, из Питера, и многие со средне-техническим образованием. Чувство товарищества было довольно сильным...
Но это - среди связистов. Среди наших шоферов - которые были, большей частью, из мелких городов, и сёл, Северо-Запада, и которые и жили, и занимались машинами отдельно - порядки и нравы были, по моим наблюдением, более грубые...
Однажды к нам заехало, на 3-4 дня, несколько машин из другой части; и вот там я заметил, что их "деды" ведут себя - предельно нагло и грубо...
Да и про совершенно зверские и садистские нравы во многих других частях - мы тоже были наслышаны...
...
Но наши "старики" определённые привилегии для себя имели. В караул и в кухонный наряд, и на прочие посторонние работы, уже никого, как правило, не кантовали (разве что, "за провинности"). И к мелким нарушениям, хотя бы и в той же форме одежды, начальство тоже почти не придиралось...
Например, было положено на смену, на боевое дежурство, и на построение перед заступлением на смену, являться в фуражках. Но я терпеть не мог фуражку: она была тяжёлая, грубая, сидела нелепо, натирала кожу; и после подъёма среди ночи на смену, после недосыпа, с тяжёлой головой, надевать её на свой встревоженный и гудящий череп - не было никакой радости... И я всё время носил пилотку. И ко мне почти никогда не придирались...
Парадную форму я тоже ненавидел - но "старикам" её почти никогда не приходилось надевать...
...
К последнему полугодию службы для меня уже железно и чётко установился "стариковский" распорядок боевых дежурств: "через 6 по 6". Это было запрещено: дежурить по 12 часов в сутки. Но людей не хватало, и начальство на это шло. И "старики" этот порядок любили - если это было с ночной сменой...
А "стариковский" распорядок был таков...
Где-то в 1:45 дневальный будил ночную, "стариковскую" смену - индивидуально, без всякого крика на всю казарму... Я тут же бежал к кранам - и мылся по пояс, быстро растирался полотенцем... Другие - едва кто споласкивал лицо, в строй вставали совершенно сонные...
Потом - шли в столовую. Там для ночной смены всегда полагался самый крепкий чай, белый хлеб (он был всё время формовой, и мне очень нравился), сахар... Я половину своего хлеба и сахара - брал с собой на смену...
Приходили на место боевого дежурства, отпускали сменщиков, садились на свои рабочие места, накрывались шинелями, голову - на стол, и - спали до утра... Спать на боевом дежурстве - это было подсудное дело; но я не помню ни одного действительно серьёзного скандала по этому поводу. Держать шинели на местах дежурства - тоже не разрешалось; но и здесь мы, чаще всего, отмазывались, ссылаясь на ночной холод...
Сменщики приходили перед нашим завтраком (и после своего, естественно). Завтрак для ночной смены получался, как правило, более обильным: "старикам" полагалась определённая добавка, хотя и не ахти какая...
Спали от завтрака - до обеда. Я отрубался моментально. И следующая наша смена была: от обеда - до ужина... Больше всего работы, больше всего приходило команд, именно в утреннюю смену. После обеда - работы было уже, как правило, значительно меньше, особенно - ближе к вечеру...
После ужина наша смена имела полное право сразу идти спать до ночного подъёма, чем почти все сразу и пользовались, некоторые ещё смотрели телевизор... Я до того, как лечь в койку, ещё успевал немного почитать в Ленинской комнате и позаниматься на турнике, со штангой и гирей. И затем - крепко спать до ночного подъёма...
Я настолько привык к этому суточному распорядку - что даже уже не представлял себе, как я буду жить в ином, "нормальном" режиме на "гражданке". Думал даже: может, найду себе какую-нибудь такую работу - типа ночного грузчика?.. И чтобы от завтрака до обеда - мог бы спокойно дома поспать...
Привык, однако, потом к нормальному распорядку очень быстро...
Ночные смены
Ночные наши смены, наши боевые дежурства ночью, были очень интересные. Почти до самого утра все (кроме меня) спали...
Где-нибудь под утро, наконец, по внутренней связи, чей-то дико сонный голос, и с явной неохотой, сообщает кому-нибудь из наших:
"35-й, прими командочку!"
Типа того, что засекли какой-нибудь натовский самолёт. Быть может, летит бомбить наши порты...
В ответ - тишина...
Через минуту-другую, тот же сонный голос, без тени охоты и настойчивости, механически повторяет:
"35-й, прими командочку!"
Наш 35-й нехотя врубает "переговорку" - и таким же сонным голосом отвечает:
"Иди на х...й!"
Проходит в тишине - ещё минута, другая, третья... Вражеский самолёт, быть может, уже совсем на подлёте, со своими бомбами - к Риге, Таллину или Питеру...
Сонный голос, без тени обиды, лишь с чуть большей настойчивостью и досадой, в 3-й раз повторяет:
"35-й, ну, командочку-то, примешь, что ли?"
35-й, тихо матюгнувшись, и тяжело вздохнув, что-то начинает делать, копошиться...
От сонных голосов по "переговорке" начинают, понемногу, приходить и ещё командочки... Смена постепенно оживает...
Под утро обычно варили на рабочих местах, с помощью кипятильников, крепчайший кофе, что было тоже строжайше запрещено... Наш капитан Бочкин периодически устраивал шмон, выкидывал из ящиков рабочих столов (где должны были храниться только "секретные" и "совершенно секретные" документы) банки с кофе и всё лишнее, пинал их сапогами, рассыпая всё по полу, и устраивал нам разнос; но этим, обычно, всё и обходилось...
Находя у солдат письма из дома - тоже рвал их в клочья...
Моя революционная пропаганда
Я в ночные смены - слушал "вражеские голоса" и читал, с карандашом, Ленина...
Ленина в моём рабочем столе, при любом шмоне, трогать никто из начальства не отваживался. Хотя письма мои один раз пострадали...
Все писали домой очень часто - это понятно: тоска по дому, по близким, по "гражданке", у всех была очень сильной...
Я тоже писал много писем, на удобной телетайпной бумаге, в ночные смены это было удобнее всего. В письмах к сестре, Юре Андрееву и Игорю Загрядскому я пытался, подробно и обстоятельно, развивать свою современную революционную концепцию и свою марксистскую революционную программу...
Я, по своей тогдашней молодости и дурости, ещё мало думал, насколько я, при этом, рискую... Но, возможно, что какой-нибудь цензор - не самого, конечно, высокого уровня - раскрывал моё письмо, видел там цитаты из Маркса и Ленина - и терял всякую охоту дальше это читать...
С устной пропагандой я старался себя вести уже более осторожно, больше старался убеждать прямыми цитатами из Маркса/Энгельса и Ленина; но это было мало кому интересно, политика всех интересовала очень мало...
Ближе к концу службы, у меня появился сменщик, из более молодых, довольно толковый парень, и я вводил его в курс дела по работе. Потом мы стали с ним вести разговоры и на философские, и на политические темы...
И вот, как-то раз, чувствуя, что пора, что можно, я его и спрашиваю:
"А как ты думаешь, у нас социализм? У нас социалистическое государство?.."
Он отвечает, пожав плечами:
"Да вроде бы, да, социалистическое, хоть и с недостатками..."
И тут я раскрываю перед ним красивый синий том из ПСС Ленина (так я потом раскрывал перед людьми - Библию), где как раз было "Государство и революция" (1917), и показываю ему - одну за другой - чётко подчёркнутые и выделенные мною скобочками- цитаты из Ленина...
И я помню, как у него отвисла челюсть, и какое у него было обалделое лицо. И какими он посмотрел на меня глазами - в которых стала пробуждаться Мысль!..
Потом у нас с ним было не слишком много возможностей для общения, но он стал заметно больше читать, явно - и думать. Но опасных разговоров избегал...
Обходился лишь, больше, намёками и выразительными взглядами, которые означали:
"Ты всё говоришь правильно - но лучше с этим быть поосторожней..."
Стреляю из автомата
Как я надеялся перед армией - научиться в ней стрелять! Обращаться с обычным стрелковым оружием...
На стрельбище, за все два года службы, нас, связистов, свозили, где-то на 2-ой год службы, всего один раз, пострелять из автомата АКМ... Выдали боевые патроны. Стрелять надо было из положения лёжа - по появляющимся, на короткое время, мишеням, изображающим человеческий корпус по грудь (будто некий недотёпа показался из окопа), короткими очередями...
Причём стреляли - в противогазах! Но я, будучи в очках, стрелял, слава Богу, без противогаза...
И не побоюсь признаться: стрелять - это колоссальнейшее наслаждение!.. Наслаждение - предельно опасное, предельно соблазнительное, я это сознаю. Но это - как секс, как оргазм. И опасность - точно такая же... Но и звук стрелы, вонзающейся в дерево, доставляет такое же волнение, такую же радость...
Я отстрелялся неплохо. И осталось у меня ещё два неизрасходованных патрона. Лежали они на земле, рядом со мною, и прикрыл я их осторожно ладонью. Никто ничего не видел... Какой был соблазн - сохранить эти два патрона "для дела революции"!..
Появился рядом - наш ротный, капитан Бочкин. Надо было решать немедленно... Слава Богу, у меня хватило ума, в этот короткий момент, понять, что такая игра - абсолютно не стоит свеч!..
Я отдёрнул ладонь, поднял вверх руку... Бочкин - тут же отреагировал, встрепенулся, нагнулся, бережно поднял мои патроны...
Ах, как я хотел - ещё хотя бы раз побывать на этом стрельбище!.. Но больше не довелось. Не тот у нас был профиль...
Жму железо
В "учебке" нас гоняли на зарядку очень жёстко и зверски; но, при всех перегибах, это было на пользу. В следующее полугодие - уже было с этим немного полегче. А потом - и зарядку, и другие физические упражнения уже делал я сам...
С занятиями боксом и самбо нам с Петей немного помог один молодой лейтенант. Он же выпросил у меня прекрасный учебник по нескольким видам борьбы, который мне удалось купить в "Доме книги" незадолго перед армией. И попробуй - откажи начальству... А потом его куда-то перевели - и эти занятия нам с Петей пришлось прекратить. Других энтузиастов этих видов спорта среди комсостава не нашлось, чтобы нас поддержать...
Зато были возможности для тяжёлой атлетики...
В нашем спальном помещении были - турник, штанга со съёмными дисками, гиря на 2 пуда, и ещё тяжеленная пудовая гантелина; и я активно использовал всё это железо, стараясь выжать из него пользу по максимуму... Были ещё брусья, но ими я занимался мало - не видел в них большой практической пользы...
Ко времени своего "дембеля" я накачался, с этим железом, довольно заметно - и для себя, и для других - даже наш капитан Бочкин, к концу моей службы, это отметил и с удивлением, и с удовлетворением...
Как-то летом (не помню уже, 1-го или 2-го года службы), будучи в карауле на самом отдалённом нашем объекте, да ещё в выходной, когда начальства в части было очень мало, в жаркий, солнечный день, я с огромным удовольствием искупался, голым, в пожарном водоёме, где вода была вполне чистая, потому что водоёмом этим практически не пользовались... Ну, и прекрасную потом сделал, бодренькую, зарядочку...
...
Кстати, баня у нас была в посёлке, в Буграх, по четвергам. И парилка там была неплохая...
Несколько раз нас возили, по вечерам, в баню - и в весьма приличную - в Шувалово. Там, внизу, был телефон-автомат - и я сразу же звонил домой. Всякий раз удавалось застать мать - и она тут же спешила ко мне. Я старался вымыться побыстрее - и мать, всякий раз, уже ждала меня внизу, с чем-нибудь вкусным съестным, что удавалось взять из дома или быстро купить по дороге... Сколько помню, кроме меня одного, больше ни к кому из наших никто не приезжал, и все парни мне заметно завидовали...
Родители уже вернулись из Египта, и мать каждые выходные привозила мне кучу разного съестного, больше всего, конечно, мучного и разной выпечки. Так что, калорий, для моих упражнений с железом, и для наращивания мышечной массы, мне хватало с избытком... И, конечно, передачами мы всегда делились друг с другом...
Хожу по лесу с автоматом
Летом последнего года - мы выезжали на учения в кунгах, куда-то, кажется, в район Токсово, почти прямо в лес. Ставили, на растяжках, свои огромные телескопические антенны. Налаживали связь...
Непосредственно для меня работы было не слишком много. И старшина дал мне задание: вырыть здесь прямо в лесу - яму для полевого сортира...
Почва была прекрасная: мягкий, влажный, красноватый песочек. И работу я такую любил. Топор и лопата - мои друзья, ребята. И я быстро, и с удовольствием, вырыл огромную, глубокую и длинную яму, с удобной приступочкой...
Старшине моя яма - очень понравилась! И у парней она пользовалась явным спросом... Так что, после окончания учений, старшина отметил меня, перед всем строем, и я получил от него, перед всем строем - сутки отпуска: "за обеспечение санитарного состояния роты во время выездных учений"...
Ребят этот приятный для меня случай очень развеселил, и они потом хлопали меня по плечу, и каждый старался, от себя, как можно точнее сформулировать: за что именно я получил от старшины это увольнение на сутки...
И всё же, несмотря на то, что я за эти учения - почти целые сутки провёл дома, с ночёвкой, главное моё воспоминание об этих учениях, и гораздо более ценное - не это...
Были как раз "белые ночи". Погода стояла замечательная. И я большую часть этих "белых ночей" - если не половину всех учений - проходил по лесу с автоматом...
Отпустил себе ремень от автомата - подлинней, чтобы было удобней его носить на плече, "по-партизански" (это я делал и в карауле, когда не ожидал проверки). И - выходил ночью на пустынное шоссе, гулял по нему, никого не встречая... Но больше - гулял по лесу, по которому успел очень соскучиться...
И это совершенно особое чувство - когда ходишь по лесу с настоящим оружием! Пробуждается какая-то глубинная генетическая память. Чувствуешь - что когда-то это уже было!..
А места там были - красивые!.. И такая была тишина!.. Так пахло в этой тёплой "белой ночи" - всеми майско-июньскими цветами!..
И не смотря на мой замечательный АКМ - который так приятно и значимо утяжелял мне плечо - мне совершенно не хотелось воевать... Как никогда - хотелось абсолютного мира... Для всего и для всех!..
"Рассказ неизвестного человека"
Любая библиотека - это для меня святое, с самого детства!..
Ближе к концу службы, когда я уже был "стариком", у меня появилось гораздо больше возможностей пользоваться библиотекой части. Библиотечка была очень маленькая по площади - но она была вся битком забита книгами - под самый высокий потолок. Там было много редких старых изданий, ещё 1920-50-х годов, много и философско-политической, и художественной литературы...
И там была замечательная библиотекарша! Она старалась прятать у себя солдат-книгочеев от злого начальства. Но попробуй - спрячь!.. Начальник части её явно ненавидел - и это было взаимно. Этот тип любил являться в библиотеку - и устраивал жёсткий допрос каждому солдату, кого ему удавалось там обнаружить: ПОЧЕМУ НЕ ЗАНИМАЕШЬСЯ ДЕЛОМ? И всех потом выгонял, не особо стесняясь в выражениях перед женщиной...
Я там нашёл действительно много очень интересных старых изданий по философии, истории и политике; но почитать удалось - далеко не всё, что хотелось бы...
...
А Петя брал в библиотеке и читал художественную литературу. Вместе с ним мы перечли и "Героя нашего времени" Лермонтова, и "Кто виноват?" Герцена, и "Что делать?" Чернышевского...
И однажды я увидел в руках у Пети какой-то весьма старый сборник Чехова...
Он показала мне в нём одну вещь - и сказал многозначительно:
"Прочти это!.."
Это была удивительная повесть Чехова "Рассказ неизвестного человека" (1893), которую я раньше у него не видел и не читал, и ничего о ней не слышал...
Рассказ ведётся от лица бывшего революционера-подпольщика, народовольца, который должен был убить какого-то важного царского сановника. И когда он, наконец, после многодневных и тяжёлых ожиданий, видит перед собой этого усталого и больного старика, который сидел к нему спиной, и которого он запросто мог в этот момент убить, он понимает - что не может этого сделать. Не может - убить...
Не может - потому что уже не видит в этом смысла... И потому что его взгляды на всё - на мир, на жизнь - радикально изменились...
Эта вещь произвела на меня очень сильное и необычное впечатление. Я с огромной силой почувствовал, что и моё мировоззрение когда-нибудь в будущем может измениться самым радикальным и неожиданным образом. Я это не только предположил - но вот именно почувствовал, как будто уже это, каким-то образом, предвидел и предчувствовал, как что-то непременное - в моём будущем, в моей жизни, в моей судьбе...
И это предчувствие меня не обмануло...
"Молодая Россия"
Мы решили с Петей, что наша организация (по моему предложению) будет называться "Молодая Россия", с припиской (в скобках, или без): "Союз революционеров-марксистов"...
И здесь непременно надо пояснить - из какой традиции я исходил в самом названии организации...
В 1862-ом году 19-летний студент Московского университета Пётр Заичневский, якобинец и бланкист, и организатор раннего народнического кружка, находясь в предварительном заключении, написал свою знаменитую революционную прокламацию, которая называлась "Молодая Россия", которая распространилась тогда очень широко и произвела огромное впечатление на современников, особенно на студенческую молодёжь...
Программа излагалась в прокламации - предельно радикальная!..
Критика существовавшего тогда политического и социального порядка - поразила меня и своей радикальностью, и своей актуальностью!..
И далее там следовало:
"Выход из этого гнетущего, страшного положения, губящего современного человека, и на борьбу с которым тратятся его лучшие силы, один - революция, революция кровавая и неумолимая, - революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка.
Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная!"
В программе была масса самых радикальных пунктов, например:
"Мы требуем полного освобождения женщины, дарования ей всех тех политических и гражданских прав, какими будут пользоваться мужчины; требуем уничтожения брака как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а следовательно и уничтожения семьи, препятствующей развитию человека..."