Аннотация: Краткая биография отца, по моим воспоминаниям и некоторым документам.
Отец (1919-2000)
Кильмезь
Родился мой отец, Адольф Несторович (Нестерович) Веретенников, 22 июня 1919 года в старинном селе Кильмезь Вятской губернии, в самый разгар Гражданской войны, когда мой дед Нестор Евдокимович, взяв жену, мою бабку, Веру Гансовну, уехал из Петрограда в родные края, спасаясь от голода (и имея при этом задание от ЧК), когда умер там от тифа мой прадед Евдоким (в 96 или 98 лет), и когда деда едва не расстреляли колчаковцы...
Во всех документах потом было записано, что отец родился 22 июля (и часто уже писали, что в Ленинграде), но бабушка Вера говорила матери, что это было на месяц раньше...
Я побывал в Кильмези (название женского рода) в 1987 году, во время Перестройки, на обратном пути из моего путешествия автостопом из Ленинграда на Байкал и в буддистский Иволгинский дацан (с заездом потом через Хакассию в Туву). Успел увидеть на родине отца очень немного. Приехал поздно, ночевал в маленькой захудалой деревянной одноэтажной гостинице, похожей на общагу, где в одном помещении, очень тесно друг к другу, стояло около десятка коек. На некоторых кто-то спал. Поговорить, особо, было не с кем...
Шёл на следующий день, уже готовясь к отъезду (точнее, к отлёту), через большое ржаное поле среди больших сосновых лесов. И думал, что вот такую же рожь могли видеть и мой отец, и мой дед, и мой прадед... Сорвал несколько колосков ржи, чтобы привезти их с собой домой, в Ленинград...
Эти колоски... Показал ли я их тогда отцу, когда приехал? Не помню. Помню, что раздавал их тогда своим девчонкам-неформалкам, с которыми поспешил встретиться раньше, чем увидеть отца и мать...
Местный мужик, кативший испорченный мотоцикл и оказавшийся по случаю моим попутчиком на этой мягкой просёлочной дороге через ржаные поля, рассказал, что поселение это, Кильмезь, основали бунтовавшие марийцы, бежавшие после разгрома крестьянского восстания Емельяна Пугачёва (1773-1775) в эти места (что отчасти перекликается с рассказами деда, что наши предки были донские, как сам Пугачёв, не яицкие, казаки, бежавшие после Пугачёвского восстания на Вятку и Белую)...
Из Кильмези я полетел на маленьком, старом, болтающемся "кукурузнике" в Уржум, на родину деда. Спрашивал у местных про дорогу туда - но мне сказали, что дорога эта практически не проездная, гораздо проще лететь самолётом...
Что поразило в полёте - огромные прекрасные леса, часто из высоких, крепких сосен, тянущиеся на многие десятки километров... Кстати, наш великий художник Иван Иванович Шишкин - тоже родом из Вятского края, и его изумительные лесные пейзажи - оттуда, и его знаменитые мишки в сосновом лесу - тоже оттуда...
Мишки, мишки... Сосновые шишки...
Уже гораздо позже, десятки лет спустя - в следующем веке и в следующем тысячелетии, и в другом, фактически, государстве (или в том, что осталось от прежнего) - я узнал благодаря компьютеру и Интернету некоторые подробности про родину отца, про село Кильмезь...
История Кильмези
Места эти, в районе впадения реки Кильмезь в реку Вятку, в плане обитания их человеком очень древние. Установлено, что ещё в эпоху мезолита, в 7-ом тысячелетии до н.э., здесь существовали долговременные поселения. Были обнаружены в районе археологические памятники и всех позднейших эпох, всего свыше 200 памятников.
Село Кильмезь, по приблизительным письменным данным, возникло в 1666 или в 1667 году (за сто с лишним лет до восстания Пугачёва; называют и 1703 год). И по одной из версий его действительно основало племя марийцев-язычников, бежавшее, во главе с вождём, не то от царских войск, не то от удмуртов. Высадились поздней осенью, когда уже стали замерзать реки, на Красной Горе на берегу реки Кильмезь и устроили там укреплённый лагерь, чтобы можно было надёжно укрыться и перезимовать. Места понравились, там и остались жить... По другой версии село основали удмурты, и места эти были предметом крупных вооружённых разборок между удмуртскими племенами Ватка (Вятка) и Калмез (Кильмезь).
Через село проходил старинный Сибирский тракт, по которому каторжников гнали в Сибирь. В селе 13/14 ноября 1790 года останавливался на ночлег писатель, философ и "первый русский революционер" (Ленин), автор знаменитого "Путешествия из Петербурга в Москву", Александр Радищев по пути в свою ссылку в Илимский острог Иркутской губернии. Позже через это село прошли и декабристы. Было в селе много ссыльных, в том числе, и поляки, и грузины.
Перед революцией село было волостным и торговым центром. Во время Гражданской войны в 1919 году две недели в нём был штаб колчаковцев. Решающий бой в пользу красных был в самом селе. Кое-какие сведения о противнике передал человеку, пришедшему от красных партизан, и мой дед...
В 1941 году в селе родился писатель Владимир Крупин. Свыше 7000 жителей района ушли на фронт, из них четверо стали Героями Советского Союза.
В 1965 году село стало п.г.т. и райцентром. Герб и знамя села и района - восходящее Солнце и четыре ласточки, летающие по кругу. Ласточки - это четыре основных народа, жителей района: русские, татары, марийцы и удмурты. И ласточек там, действительно, много: устраивают свои гнёзда в заповедной Красной Горе (объявлена охраняемым памятником Природы), в красных глинистых берегах...
Ласточка... Афина... Анфиса...
Все мы когда-нибудь снова научимся летать...
Адольф
Имя отца - до сих пор для меня загадка. Почему Адольф?.. За что ему потом пришлось столько страдать во время войны (да и мне потом малость досталось). Какие-то эстонско-немецко-скандинавские родовые связи по линии его матери (моей бабки Веры Гансовны), тот самый "шведский штурман"?.. Тётя Инна на поминках отца, в ответ на мой вопрос о происхождении его имени, сказала, что был некий Адольф в Петрограде, который в то нелёгкое время очень помог нашей семье, и это было в честь него... Быть может, кто-то из родни, по отцу, моей бабки? Или из компаньонов, друзей её отца?..
Таинственный Адольф...
Как-то раз у меня мелькнуло почти фантастическое предположение: а не был ли это Адольф Иоффе - известный большевик, близкий друг Троцкого, и, по некоторым данным, фактический руководитель вооружённого восстания 24-26 октября в Петрограде (которое и стало Октябрьской революцией 1917 года)?.. Учитывая близкое знакомство деда и с Ворошиловым, и с Дзержинским, и его работу в ЧК, это не абсолютно фантастическое предположение. А учтя, что Адольф Иоффе был "троцкист", можно понять, почему эта тема (с именем отца) в нашей семье абсолютно замалчивалась... Кстати, и не из-за этого ли за дедом пришли из НКВД в 1938 году, когда его спас только инсульт?..
Конечно, в детстве у меня (и если бы только у меня!) это имя невольно ассоциировалось - только с Гитлером...
Гораздо позже узнал, что имя "Адольф" происходит от имени "Атаульф" у готов, вандалов и других древних германцев, и перевести его можно и как "благородный волк", и как "атакующий волк"...
Готы, вандалы, руги, гунны, аланы и всё "Великое переселение народов" - это настолько интересная, важная и захватывающая тема!.. Как и вся тема российско-скандинавских связей и самого происхождения Руси...
Отец очень любил повторять (особенно, когда был подвыпивши):
"Я - потомок викингов!.."
Ну, и мне чувствовать себя таковым всегда было более, чем приятно...
Яхты и море
Я уже писал в своём прежнем кратком варианте своей автобиографии ("Исповедь перед инфарктом"), что отец с детства увлекался яхтами и парусным спортом, участвовал в длительных походах и в сложных соревнованиях, получал награды и поощрения ("Политруку яхты "Революция", Веретенникову А.Н."), также ходил зимой на буерах...
Во время советско-финской "зимней войны" (1939-1940) они с товарищами ходили на буерах в ледовую разведку по льду Финского залива; и отец сокрушался потом, что об этом почти никто не знает и нигде об этом не написано...
Войну он встретил курсантом Подольского артиллерийского училища (справку видел очень давно, сейчас не вполне уверен, что это было именно Подольское училище). Сколько помню, он рассказывал, что их, с винтовками Симонова, спешно бросили на Смоленское направление. И там была, как известно, изрядная мясорубка. Но немцев мы там задержали... Потом он с огромным трудом выходил из окружения; как - я об этом писал...
На переформировании попросился в моряки (вроде бы, даже надел на себя для этого найденный где-то морской бушлат), и был направлен на Северный флот. Воевал на подводных лодках и на торпедных катерах. Во время вахты на плавбазе его взрывной волной швырнуло на ванты так, что изрядно отбило лёгкие, и он долго потом харкал кровью (даже в тот день, когда сделал моей матери предложение)...
Всего, кажется, был ранен четыре раза...
Он не любил рассказывать о войне...
В запас ушёл в 1946 году, по упорному настоянию деда, желавшего иметь здесь внуков...
Кстати, первым внуком мог оказаться не я. Отец сошёлся с приёмной дочкой поэта Александра Прокофьева (кажется, её звали Липа), которая сбежала от законного мужа, и жил с ней несколько лет. Жил в почти соседней с нами квартире, где какое-то время жил и сам Прокофьев; я его видел в детстве, слишком характерная и запоминающаяся внешность. Потом жена вернулась к законному мужу, и вакансия на первого внука оказалась у меня... Привожу это со слов матери, могу что-то путать. Но она намекала на то, что эту несчастную Липу отцу подложили, сговорившись, Прокофьев с дедом...
Отец на всю жизнь остался связан с морем. Работал на заводе "Двигатель", делал торпеды, очень часто выезжал в командировки на наши военно-морские базы во всех концах страны (Калининград, Лиепая, Таллин, Феодосия, Северодвинск...).
С матерью он познакомился на заводе в 1950 году. Об этом я должен написать особо, отдельной главой...
Он всю жизнь тосковал по морю, я это помню...
Любил читать "морских авторов", любил читать про морские путешествия и открытия, про разную робинзонаду, про пиратов. Любил, ещё с юности, и книгу, и фильм "Остров сокровищ". Тур Хейердал, Жак Кусто ему очень нравились. Коллекционировал разные открытки и картинки с кораблями, морскими пейзажами и на прочую морскую тематику...
Плавал он очень хорошо, но меня плавать так и не научил, хотя пару раз в детстве кое-как и пытался; я учился сам, да всё как-то в малых водоёмах, и плавать научился довольно плохо...
Следы рук отца
Отца я любил и уважал больше, чем мать. Он никогда мне не врал, в отличие от матери. Он поднимал на меня руку только тогда, когда мать требовала от него, чтобы он меня "проучил, как отец", ограничиваясь при этом, как правило, только одним подзатыльником, правда, довольно крепким. Рука у него была "тяжёлая"; раз или два он попал мне в детстве по лицу, и у меня шла кровь из носа...
Он был далеко, далеко не идеальным, и очень не лёгким отцом. Очень не лёгким. Пил, курил, ругался, когда-то и дрался. Но я готов, через много лет после его смерти, простить ему (да и простил давно) всё что угодно - только за одно то, что он - был мой отец. Только за то, что при всех его огромных, даже страшных, недостатках, в нём, всё-таки, было нечто настоящее отцовское, родительское, исконно и глубоко родовое, пусть даже и на уровне какого-то почти не сознаваемого инстинкта. И хотя это отцовское и проявляло себя по-настоящему очень редко - я несу в себе от него эту память, эту родовую память, этот не могущий умереть импульс Рода...
Он меня просто по-своему любил, хотя и совершенно не умел проявлять этих чувств и стыдился их. Не один раз он меня фактически защищал от матери, хотя делал это как-нибудь очень осторожно, избегая конфликта с матерью из-за меня. Но я часто чувствовал, что он сознаёт, что мать в своём гневе на меня по отношению ко мне несправедлива. Сознаёт - и старается меня как-то, пусть не очень умело, и не при матери, утешить...
Я знаю, что перед смертью он думал обо мне, и говорил обо мне матери очень хорошо... Говорил, что оставляет её на моё попечение, и чтобы она не сомневалась обо мне...
...
Он был мастер на все руки, как и дед, и всю жизнь не мог, чтобы что-нибудь постоянно не мастерить. Он также, как и дед, очень хорошо разбирался в часах и умел их чинить. И когда дед ушёл от нас - он очень часто садился на его бывшее место, чтобы починить очередные часы от кого-нибудь из знакомых, пользуясь перешедшими к нему многочисленными инструментами деда. Но уже в детстве я отметил для себя разницу в том, как делали это дед и отец: дед работал с часами почти как художник, а отец - просто как очень хороший ремесленник, хотя мастер он был действительно хороший...
По своей официальной специальности он был слесарь механосборочных работ (какого-то очень высокого разряда, не помню). Но он прекрасно мог работать и с металлом, и с деревом, и с самым разным материалом. И в старой нашей квартире на улице Халтурина (Миллионной), и в новой, куда мы переехали в 1984 году, на проспекте Ударников, на Ржевке, повсюду были видны следы его работы. Следы его заботы о доме, о домашнем хозяйстве...
Множество полок, на которых стояли книги в моей комнате, до самого потолка, были сделаны им, его руками. Притаскивал мне и какие-то старые шкафчики и тумбочки (приводя их в порядок), куда тоже можно было бы ставить книги или класть какие-нибудь бумаги...
Мать ругалась, когда я всю свою ничтожную инвалидную пенсию в 1990-е годы тратил на книги; отец не осуждал меня за это никогда, мою любовь и страсть к книгам он всю жизнь уважал и поощрял...
Он любил читать, и по-своему мучительно искал Истину. Во время горбачёвской Перестройки сильно возрос его интерес к религии, эзотерике, разной экстрасенсорике и НЛО (это было тогда не только у него). Я давал ему соответствующие книги. Но к концу ельцинских 1990-х (которые оказались и концом его жизни) он - это было видно - слишком сильно разочаровался вообще во всём...
В те годы он часто повторял (особенно, когда чуть выпьет):
"Я очень устал от жизни!.."
Его близкий друг, и наш бывший сосед по коридору на Халтурина, Юрий Соловов (который был женат на сестре той самой Липы, Тамаре, рано умершей), артист, инвалид войны, как и отец, в это время обратился в веру "Свидетелей Иеговы". Отец часто ездил к нему в 1990-е. Но беседовали ли они друг с другом на темы религии - я не ведаю...
Отца больше привлекала разная эзотерика, чем канонические религии. Помню, что хотел дать почитать ему "Розу Мира" Даниила Андреева - предварительно подготовив его к этой очень не лёгкой книге - но так и не успел... Многого не успел...
Во время Перестройки, или уже вскоре после неё, он повесил у меня в комнате над дверью, в старой резной чёрной рамке, большую прекрасную календарную репродукцию Христа-Спаса с какого-то цветного витража (мне её прислала в Перестройку почтой одна знакомая женщина, соратница по тогдашнему "демократическому движению"). Засыпаю или просыпаюсь - всё время вижу Его...
Сижу за этим компом - а Он у меня за спиною...
Кибернетика
А где-то , наверное, в начале 1960-х, отец говорил мне, и не один раз:
"Пойдёшь после школы в институт - займись изучением кибернетики! Это - наука будущего!.."
Да, я много слышал тогда про кибернетику, и знал, что это как-то тесно связано с электронно-вычислительными машинами (ЭВМ) и с роботами. И в советской фантастике, которой я тогда зачитывался, кибернетика занимала очень важное место...
Уже после армии, в Публичке, я прочёл Норберта Винера, тогда же познакомился и с тектологией Александра Богданова, до сих пор не оценённой...
А где-то уже в 1990-е, во 2-ой половине, когда я всерьёз заинтересовался компьютерами (как было в то время ими не заинтересоваться!), отец также это всячески старался поддерживать, подкладывал мне статейки и заметки на эту тему в тогдашних газетах и журналах, что-то искал в старых (я сам, с его помощью, нашёл кое-что в старых номерах когда-то очень популярного советского журнала "Наука и жизнь").
И как-то раз он нашёл и отдал мне справку, где удостоверялось, что в 5-ом или в 6-ом классе школы я ходил в какой-то научно-технический кружок в Доме учёных на Дворцовой набережной... Да, я помню эту историю! Точнее, вспомнил про это именно благодаря этой справке. Мы ходили на эти занятия в Дом учёных с моим школьным другом Игорем Загрядским, хотя и недолго... Надеюсь, я ещё всё это опишу...
Хотя вспоминать о прошлом можно до бесконечности... До самого Большого Взрыва...
И вспоминать нужно - если хочешь увидеть будущее...
Военный билет отца
Почти чудом уцелел отцовский военный билет: "Военный билет офицера запаса Советской Армии". Год выпуска билета: 1950 (как вытиснено у нижней кромки его зелёной клеёнчатой корочки). Выдан отцу 10 декабря 1952 года, Дзержинским райвоенкоматом г. Ленинграда.
При всей скупости информации, запечатлённой в этом документе, нашёл там массу интересного, чего не знал раньше (да и интересовался этим меньше). В частности, узнал, что плавбаза подводных лодок, на которой отец служил на Севере в войну, называлась "Память Кирова". Стал искать в Сети - и кое-что нашёл:
"ПАМЯТЬ КИРОВА" (до 1901 г. "Ardova", до 1916 г. "Andros", до 1935 г. "Haugland")
"Полная вместимость 3153 брт. Размерения 99.11 (между перпендикулярами) х 14.35 х 7.57 м. ГЭУ котломашинная, 281 (по другим данным 283) н.л.с.
Бывший английский грузовой пароход. Построен в 1896 г. ("Blyth Shipbuilding & Dry Dock Co Ltd", Блайт, Великобритания). В январе 1901 г. продан греческим судовладельцам, а в 1916 г. приобретен норвежским судовладельцем. В октябре 1933 г., следуя из Роттердама в Мурманск в балласте, во время шторма получил повреждения и был выброшен на камни в р-не Ара-губы. Поднят ЭПРОН, после отказа собственника от судна отремонтирован, в 1935 г. передан Севрыбтресту и переоборудован в плавучий рыбозавод. С началом Великой Отечественной войны мобилизован, переоборудован в плавбазу и 1.09.1941 г. вошел в состав СФ. По окончании войны возвращен владельцу, использовался в качестве плавучего общежития работников рыбкомбината. В 1948 г. переведен в Калининград и в начале 1960-х гг. разделан на металл".
""Память Кирова" (1896 год, 3.153 брт) - бывшая приемно-транспортная рыболовная база британской постройки. 22 августа 1941 года мобилизована и переоборудована в плавбазу подводных лодок. Плавбаза учебного дивизиона подводных лодок СФ (1941 - 1943), бригады подводных лодок (1944 - 1945)".
http://www.town.ural.ru/ship/ship/plavbaz.php3
"Как и десятки рыболовных траулеров, "Память Кирова" мобилизовали, она стала родным домом для подводников. С декабря 1942 года базировалась в губе Оленьей в Кольском заливе. Командовал кораблем капитан-лейтенант А. Н. Сиднев, бывший рыбопромысловик. О боевой судьбе плавбазы - отдельный разговор, хотя что рассказывать: приютила моряков, отбивалась от фашистских самолетов..."
"...Выйдя из дока, встали в губе Оленьей возле плавбазы "Память Кирова". Это бывшее промысловое судно, на котором разделывали рыбу, насквозь пропахло треской. Долго мы не могли привыкнуть к острому, неприятному запаху. А потом смирились с ним и основательно обжили просторное судно. Матросы придумали названия всем его уголкам, и, слушая их разговор, можно было подумать, что живут они не на судне, а в большом городе. Проход к хлеборезке стал Хлебным переулком, коридор, где находятся баня и душ, теперь назывался Банным переулком, закоулочек, упирающийся в дверь прачечной, - Прачечным тупиком. Названия имели и все жилые кубрики. А широкую палубу бака (на носу судна), где мы занимались строевой подготовкой, моряки прозвали площадью Урицкого.
С правого борта плавбазы расстилалась свинцовая гладь бухты, а левый борт почти упирался в завьюженный обрывистый берег, на который не всякий ловкач мог взобраться и на который все же карабкались все, кому по делам приходилось направляться в Полярное, а попутного катера не оказывалось.
Мы опять отрабатывали организацию службы, тренировались на боевых постах, тщательно проверяли материальную часть.
А война шла. Миллионы людей сражались на фронтах. Выходили в море, дрались с врагом наши товарищи. У нас опять горе. Не вернулась из боевого похода "С-55", пришедшая на Север с Дальнего Востока. Бригада потеряла прекрасно подготовленный, мужественный экипаж, возглавляемый отважным командиром Львом Михайловичем Сушкиным. Погибли в этом походе и мои старые сослуживцы Сергей Балашов, Николай Голубев, Степан Гридин, Енок Эскузьян.
Слезы навертываются на глаза, и злость душит. Гибнут друзья, а мы, вместо того чтобы отомстить врагу за их гибель, стоим в базе!
Нечего удивляться, что на встрече 1944 года у нас не хватало веселья. Собрались в кубрике плавбазы, в полночь прослушали по радио первое исполнение нового государственного гимна. А потом пели и танцевали под аккомпанемент единственной балалайки, на которой по очереди играли моторист Петр Добряк и старший инженер-лейтенант Коломиец.
Стали готовиться в свой первый боевой поход..."
http://fanread.ru/book/3588092/?page=6
Попадались и ещё очень отрывочные сведения про "Память Кирова"... Нашёл снимки этой плавбазы - но очень невнятные. Нашёл и много снимков Оленьей губы; летом там красиво, скалы покрываются зеленью. И посёлок военных моряков жив до сих пор...
Если "Память Кирова" была базой подводных лодок, то затем, как указано в билете, отец служил в Бригаде Торпедных катеров Северного флота. И должность его указана несколько раз одна: "Торпедист"...
Также почти сюрпризом для меня были записи о его образовании. Общее и специальное: 2 курса рабфака при Кораблестроительном институте. И военное: Курсы Подготовки и Усовершенствования Офицерского состава запаса флота В.М.А. (Военно-Морская Академия, надо полагать), 1952 год.
Проходил службу во флоте с 07.1941 по 05.1947. Уволен в запас 16 мая 1947 года.
Записаны награды. Медали: "За боевые заслуги", "За оборону Советского Заполярья", "За победу над Германией" (это ещё далеко не всё, сколько помню). Впрочем, его начальники прямо ему говорили, что если бы не его имя, то наград было бы намного больше...
В 1952 году прошёл 90-дневный сбор по должности: "Помощник командира корабля 4-го ранга".
В 1955 году прошёл 60-дневный сбор по должности: "Командир корабля 4-го ранга".
10.12.1957 года был освидетельствован медкомиссией и признан не годным к военной службе с исключением с учёта.
В билете сохранилась, вложенная, повестка в райвоенкомат (наверное, последняя в его жизни) с предложением явиться 23 декабря 1957 года на Чайковского 53 (и я призывался оттуда в армию осенью 1969 года). Прислана на наш адрес: Халтурина 7 - 15. С припиской: "по вопросу исключения с воинского учёта по болезни".
И в самом конце этой зелёной книжечки значится, что 23 декабря 1957 года он исключён с учёта по причине болезни и зачислен в отставку со званием: "старший лейтенант в отставке".
Звание его было для меня сейчас тоже неожиданностью, потому что я помню по детству, да по фотографиям, лишь его погоны младшего лейтенанта...
В разделе о ранениях и контузиях нет ничего. Хотя отец говорил когда-то, сколько помню, о четырёх легких ранениях. И не знаю, считать ли ранением или контузией, когда его на этой плавбазе шарахнуло взрывной волной о ванты так, что отбило все внутренности, я писал об этом. Он потом и кровью харкал сколько лет, и желудок потерял на две трети, и инвалидность заработал...
Когда он воевал летом 1941-го под Смоленском, его полоснуло пулей по животу, но не глубоко, лишь сорвало кожу, я это помню с детства... Про этот период, до флота, в его билете нет ничего... А когда он вышел из окружения - то при переформировании (как я уже писал) попросился во флот, как яхтсмен и как учившийся в "корабелке". Его в Северный флот и определили...
На фотографии в билете он удивительно молодой: 33 года. И фотографии этой я раньше не видел...
Несколько альбомов семейных фотографий лежат у меня в комнате. Отец, мать... Ещё совсем молодые...
Как это всё мне сейчас дорого! И как это теперь для меня важно!.. Если и есть в нашей жизни что-то священное - то именно это...
Священна - сама родовая память: память о наших родителях, о наших предках. В ней - наши корни и сама наша жизнь! И священная задача - сохранить эту память, и суметь передать сохранённое дальше, чтобы оно не умерло никогда...
Да, надо суметь сохранить и передать - сам импульс бесконечной Жизни!..
Единой Жизни...
Которая ещё ждёт своего раскрытия в каждом из нас!..