Великанова Наталия Александровна : другие произведения.

Кухарка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сердце Леськи оборвалось: где-то внутри сорвались и покатились вниз чаяния последних лет. Неужели он? Она уже стала надеяться, что никогда не придётся отвечать за те поступки. Он... Самый большой её страх. Самый беспробудный кошмар. Самый строгий обвинитель и первый пострадавший. Почему именно Фёдор? Тот, кто в первую очередь осудит её? И почему теперь, когда к произошедшему прибавилось взрослое понимание... усиленное новым грехом. Бежать. Бежать! Инстинкт самосохранения не раз спасал её. Почему не сегодня? Ах да... Слишком много поставлено на кон: бессонные ночи у горячей плиты, смелые эксперименты и стократные повторения, секретные ингредиенты и немыслимая выдержка, терпение и невозмутимость - весь фундамент её новой жизни...
  
Часть 1. Столкновение.
  1.
  Двери не заперты были.
  Как не было нас,
  Так и не было шансов,
  Чтобы теперь всё стало по-нашему.
  Поломанные. 'Та сторона'
   Если Вы спросите Леську о том, как случилась её взаимная любовь с профессией, она ответит коротким пожатием плеч.
  В детстве у неё не было чётких мыслей о будущем. Они с матерью не обсуждали: 'Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Какую профессию выберешь? Что тебе интересно?'
  Стать поваром - скорее не мечта, а случайность. Так уж сложились обстоятельства, что появилось любимое дело. Сначала родилась необходимость заработать на кусок хлеба, а уж потом Леська как профессионал. Волею судьбы, думая только о надвигающейся зиме и о доступе к бесплатной еде, она нанялась в помощники к известному питерскому шефу Алексею Калиниченко.
  Лишь спустя пару месяцев, отогревшись, начала обращать внимание на то, что и как босс делал. С какой любовью шинковал лук, как отбирал лисички для салата, как бережно мариновал брокколи. Он был настоящим волшебником котлов и поварёшек. В руках у Алексея Григорьевича любые продукты, будь то индейка, палтус, капуста, яблоко или тыква, превращались в шедевры.
  Именно тогда Леська поняла, что хочет уметь так. И даже лучше.
  Потом были всякие мастер-классы по различным техникам и работе с всевозможными продуктами. Бесконечные попытки добиться идеального вкуса, вида, консистенции и аромата.
  Калиниченко смеялся над её упрямой злостью и непрекращающимся попытками. Смеялся, но поддерживал. Давал советы у кого поучиться, что посмотреть, а зачастую и просто направлял к тем, кто мог ответить на Леськины бесконечные вопросы или поднять её умение на новый уровень.
  Теперь она знала, что когда перенимаешь у профессионалов, работаешь рядом с сильнейшими, против воли загораешься желанием стать похожим. Пробуешь, повторяешь снова и снова, оттачиваешь мастерство. Отбрасываешь лишнее, оставляешь главное. Появляется желание знать и уметь больше. Это жажда, которую невозможно утолить раз и навсегда. Она никогда не утоляется.
  Всякий раз, оказываясь на кухне, Леська замирала от удовольствия: здесь, среди кажущегося хаоса посуды и ещё не приготовленной еды, разбросанных ножей, перемешанных запахов жареного и копчёного, властвовали чистота и порядок, ароматы тепла и одни и те же чёткие принципы, которые ей никогда не изменяли. Здесь она ощущала свободу и полную безопасность. Здесь она могла сказать себе: 'Я дома'. На любой кухне, оставленной под её началом, царили компетентность и простота, пол и рабочие поверхности сверкали, пряности томились в тёмных шкафчиках, чтобы в нужный момент поделиться волшебством с мясом, птицей, рыбой, тестом. Плафоны излучали приятный ровный свет, ножи ждали праздничного часа, тарелки, намытые до скрипа, выстраивались в кружевные ряды.
  Теперь Леська знала, как важно любить свою профессию, дорожить ею, вкладывать максимум сил и времени. Как важно учиться новому, двигаться вперёд, развиваться. Разгадывать секреты, превращать в очевидное то, что вчера было тайной за семью печатями. Стремиться к совершенству, никогда не останавливаться.
  Это настоящее счастье, просыпаться и думать: 'Как же я хочу на работу!' Пусть там ты устаёшь, как землекоп, пусть порой спина ноет от напряжения, поставщики приводят в недоумение, а крупные неурядицы грозят захлестнуть с головой, кухня - это начало и вершина человеческого существования, это рай! Рай, который она могла создать своими руками почти в любом месте.
  Леська не пыталась объяснить себе или кому-то другому, почему ей нравилось готовить. Что бы ни чувствовали остальные, она знала, что такого, как у неё восприятия, человеческие существа попросту лишены.
  Похожие ощущения она испытывала, когда брала на руки Маську. Ей нравилось волнение, сопутствующее каждому дню, восторг, который она вызывала у своего ребенка, и вызов, который она принимала каждый день, когда не без труда находила нетривиальное решение, готовая к новым, более сложным испытаниям. Одновременно она ощущала всё возрастающее уважение к себе самой - человеку, способному не склонить голову перед пустячной или серьёзной проблемой, не поддаться греху уныния, и не впавшему в депрессию даже тогда, когда причины для этого были самые настоящие.
  Добавляя в индийский суп майоран, шинкуя морковь, снимая пробу с первой порции незнакомого до той поры соуса, она ловила себя на простой мысли: 'Как прекрасно, что я в этом разбираюсь!'
  Оказавшись у плиты, заглядывая в шипящие сковороды и ароматные кастрюли, Леська всегда успокаивалась: 'Я попала в божественный мир!' Радость восхищения взрослеющим ребёнком и собственными способностями росли в ней одновременно. Таким же было и то чувство, которое она испытывала перед Гением, создавшим разнообразие людей и продуктов, форм и цветов, ароматов и ощущений. И собой, знающей, как перемешать ингредиенты, чтобы сделать 'маленькое волшебство'.
  Иногда Леське становилось страшно, что тогда, семь лет назад, она не сбежала бы от матери. Осталась там, в жарком городе с пыльными улицами в маленьком доме с крохотными окошками, продолжала бы делать то, что велела родительница, никогда не встала бы на ноги, не поняла, как прекрасна независимая жизнь, что можно и нужно мечтать.
  Хорошо, что юности присущи бесшабашность и авантюризм, бесстрашие, убеждённость в красоте завтрашнего дня, вера в себя, максимализм - всё то, что как обещал, вздыхая, Алексей Григорьевич, со временем уйдёт, превратившись в страх. Она ему во всём верила: в спокойствии, в знаниях, в житейском опыте - только не в этом разговоре, попахивающем разочарованием, болью, болезнью, утратами. Невозможно, чтобы став старше, она стала трусливее. Просто невозможно. Ведь сумела она порвать с прошлым, сумела наладить нормальную жизнь, сделала из себя специалиста нарасхват.
  Ну, может быть и не нарасхват, но со стабильно растущим числом заказов, перспективами, интересными знакомствами и хорошими отзывами. Постоянные клиенты доверяли Леське не только семейные обеды, но и серьёзные мероприятия, для организации которых уже приходилось нанимать помощника.
  Она ценила своё время и умения, уже не тратила себя на тех, кто повёл себя нечестно или неуважительно, кто относился к её работе, как к неквалифицированной, кто воспринимал Леську, как человека третьего сорта, кто считал обман не таким уж большим грехом.
  Ведь и она своими клиентами дорожила: они не давали её усилиям пропасть втуне. Отдавая должное Леськиному мастерству, люди показывали, что ставят результаты её труда выше простой оплаты деньгами.
  Смогла бы она работать, не получая отдачи? Кулинарить ради процесса, ради сноровки, создания новых рецептов, развлечения, отправляя в мусорное ведро результаты?
  Смогла бы любить своего ребёнка, не улыбайся он ей в ответ? Любила бы, не видя, как маленький ураган несётся навстречу и обнимает колени? Не слыша неумелое: 'Ма-ам'? Не щекоча до колик? Не смеясь до икоты? Не любуясь измазанными зелёнкой щеками? Не разглядывая вместе червяков в лужах? Не защищая лягушек и улиток? Не беря вечером на руки и не прижимая крепко, наслаждаясь вертлявым тельцем? Не чувствуя, как детская рука, теребит волосы, когда они вместе склоняются над иллюстрациями?
  Любить ребёнка смогла бы. А вот работать нет.
  Однозначно, она не смогла бы прожить без своих заказчиков. И дело было не только в деньгах, которые давали ей хлеб, и масло, и дом, и одежду. Дело было в отзывах, которые, она знала, передаются из уст в уста. В маленьких заметках Вконтакте, в подписи 'изумительный' под фоткой её летнего салата в Инстаграм. В уверенности, в чувстве значимости, которое давал каждый новый клиент, в звонках от незнакомых людей, ссылающихся на друзей, у которых Леська работала, в письмах, где оговаривались условия и даты предстоящих обедов, в жизни, которую она не променяла бы ни на какую другую.
  
  2.
  Если не привыкли бы вот так скитаться,
  То давно бы обозначили места для постоянства.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська поставила рабочий саквояж на высокий стул рядом с кухонным островком и огляделась. Два больших окна с французскими шторами, перекликающимися с цветом шкафчиков, латунные ручки на дверцах тёмного дерева, тяжёлые высокие стулья, дорогущая духовка (которая выдаст не самый лучший результат, увы!), индукционная плита, засохшие цветы в микроскопической вазочке, забытые кем-то орешки на подоконнике - неидеальная чистота. Мелкий классический узор на фартуке цвета топлёного молока, плоский телевизор чуть выше уровня глаз. Встроенные потолочные светильники столь любимого равномерного освещения и две большие люстры над островком.
  На одном из холодильников неумелые рисунки: вислоухий жираф, радуга, кто-то, отдалённо напоминающий кролика.
  Леська с наслаждением глубоко вдохнула и улыбнулась. Кухня в этом доме была большой и просторной. Такой, как она и ожидала увидеть у Ксении. Видно, что хозяйка любила здесь готовить.
  Похоже, ей будет комфортно сегодня.
  Несмотря на тяжёлую, массивную мебель, комната не казалась тёмной. Помещение пронзали тёплые лучи. Сентябрьское солнце, как заботливая фея-крёстная, протянуло руки сквозь прозрачно-звенящую атмосферу и прислонило ладони к столешнице. Леська медленно щёлкнула выключателем, проверяя дополнительные лампы. Вечером, когда сумерки завладеют домом, они ей понадобятся. Свет послушно зажёгся над плитой, у кладовки и даже под телеком. Ещё одна мелочь, позволяющая не отдавать энергию лишнему беспокойству.
  Прислушиваясь к звукам ещё дремлющего дома, Леська стянула футболку и переоделась в тонкую белую рубашку. Повязала длинный, почти до пола, кремовый фартук, два раза обернув стан и стянув концы пояса на спине. Сразу положила визитки в правый карман - никогда не знаешь, как скоро они могут понадобиться. Убрала все, до единого, волосы под колпак. Нашла новостной канал и прикрепила рядом с детскими художествами меню.
  Сегодня в нём значились: салат с камчатским крабом, салат греческий, запечённый козий сыр с мёдом, омуль с луковым джемом - это закуски. Пироги с семенами льна и грибами, с капустой. Свежий ржаной хлеб. Стерлядь в икорном соусе, лазанья, котлеты из мяса индейки, фаршированные грибами, и оленина в сметане. Два гарнира. На десерт чернослив, начинённый кремом со свежими ягодами и фундуковый бисквит с ароматом кофе.
  Напитки являлись прерогативой Миши - сегодняшнего Лесиного партнёра, официанта и помощника в одном лице. Он должен был прибыть вечером, за два часа до ужина.
  Меню они обсудили с Ксенией ещё три недели назад, когда договаривались о самой работе.
  - Всё должно быть по-домашнему, - объяснила Ксения, - это всего лишь небольшое торжество, почти семейное, - день рождения моего мужа.
  Леська тогда ещё заметила, что в уголках больших серых глаз молодой заказчицы скопились микроскопические искорки грусти.
  Ей было лет двадцать пять, не больше. Чуть старше Леськи. Светлые прямые волосы обрамляли узкое лицо. Небольшая щербинка между резцов обуславливала мягкую шепелявость. Ксения была одета в классическую узкую юбку палевого цвета и белый кардиган, окутывающий худенькую фигурку, как шкура медведя. Стиль оверсайз делал её как будто бы старше: не будь громоздкой одежды, молодая женщина сошла бы за модель-переростка.
  - Приедет много гостей, которыми я должна буду заниматься, будет несколько друзей, коллег и родственников с моей стороны и со стороны Максима, - уточнила она. - Мне просто за всем не угнаться.
  В тот день за окном лил дождь - это лето не баловало солнцем. Частые капли сползали по стеклу, искажая зелень огромных деревьев на бульваре, обгоняющих друг друга пешеходов, медленно ползущие машины. Когда дверь кафе впустила очередного посетителя, с улицы потянуло прохладой и сыростью.
  Такая же сырость, Леська это хорошо помнила, была во сне, который видела она накануне. Там Леська была в тонкой рубашке с рюшами, под которой просвечивала снежно-белая майка. В этом сне, как это часто бывало раньше, они с Маськой незваными гостями явились в чужой дом.
  Обычно это были квартиры или дома знакомых людей, которых не было в городе или они должны были уехать всего на пару дней. К ним они с дочерью и пробирались за отсутствием ночлега, или по причине плохой погоды, или потому что наступала ночь, а пойти им с Маськой было некуда. У Леськи давно был свой дом, она не боялась остаться на улице, и, тем не менее, беспокойные сны, как под копирку написанные неведомым сочинителем, продолжали посещать её с завидной регулярностью. Чаще всего домом, куда они пробирались, был коттедж Фединого отца. Леське снилась комната, заполненная книгами, холл и жёлтый абажур торшера, деревянные косяки дверей и какой-то тёмный закуток.
  В тех прибежищах Леська купала дочку в ванной, знала, где можно взять чистое постельное бельё, где спрятан ключ от калитки, сколько в доме комнат и как долго будут отсутствовать хозяева.
  Но как бы ни была она уверена, что собственники не вернуться ещё пару недель, это всегда случалось. Появлялся Фёдор, затем его отец, какие-то другие родственники. Они спрашивали, что Леська делала в их доме, смотрели на неё то презрительно, то с подозрением. И каждый рез Леська сжималась от стыда, не в силах понять, почему опять пробралась в чужой дом. Почему снова спит в чужой кровати и пользуется чужими одеялами? Почему пришла сюда, вместо того чтобы остаться на улице?
  И если своё присутствие она хоть как-то могла объяснить, то никогда не удавалось спокойно рассказать о дочке.
  Просыпаясь, Леська неизменно испытывала облегчение, что ей всё привиделось, что не было никакого чужого дома, незаконного проникновения и вопросов, ответов на которые она не знала. А главное не требовалось никому объяснять, кто такая Маська.
  Тот сон был исключением.
  Они с Маськой опять оказались в чужом доме, пришли туда поздно ночью, когда сырость пробирала до костей, а метро уже было закрыто. Пришли, когда Леська увидела, что её дочери требуется отдых, а дверь маленького дома у края дороги не заперта. Она уложила Маську на пышную старинную перину в кровать с металлическим изголовьем, накрыла таким же воздушным одеялом в хрустящем пододеяльнике. Не успела Леська оглянуться, как уже сама оказалась в постели, тепло окутало её...
  Когда появились домовладельцы, она была вынуждена в спешке накинуть на себя ту самую белую рубаху, надеть чужие тапки и выйти на свет.
  Только той ночью, впервые в жизни, хозяева (это были молодая девушка, почти девочка, и старушка) не восприняли их в штыки. 'Что ж, - кивали они головой на Леськины объяснения, - всё понятно, ничего не придумывай. Ребёнок - это святое, ты о нём заботиться должна. А у нас что, ты своровала что ли? Положила ребёнка в кровать, и всего то...'
  Впервые Леська проснулась ото сна не с чувством страха, а с нежностью. С щемящей надеждой на прощение. Неужели ещё были такие люди на земле? Люди, готовые впустить в свой дом замерзших путников и не требовать ответа? Эти люди пришли к ней в сон... Почему? Конечно, она понимала, что это только игра её воображения. Тем не менее... Что такого произошло в её жизни, что страшный сон обернулся надеждой?..
  - По возможности я буду помогать, - Ксения протянула руку к чашке с чаем, и Леськины думы вернулись в промозглое кафе.
  - Нет, - тут же испуганно она распахнула глаза, раз и навсегда отказываясь от всякого вмешательства в свои поварские дела. Помощи Леська не любила. - Не поймите меня неверно, - сказала уже спокойнее. - Знаете, как говорят: у семи нянек дитя без глазу. Так и с едой. Если я ответственна за блюдо, так же как и за ужин в целом, я его готовлю от и до. Никаких перепоручений.
  - О, - казалось, Ксения была немного удивлена. Она убрала руку от чашки, и напиток остался нетронутым: - хорошо, - согласилась она и мелко закивала.
  Тонкое лицо вызывало у Леськи необъяснимую тревогу, вкупе с внутренней симпатией, как встреча со старым другом, который что-то недоговаривал. Размеренность в словах, располагающая дружелюбность - таких людей Леська любила. В аккуратном лице, медленных движениях, ухоженности - чувствовалась порода. Девушка наверняка была воспитана в уважении к окружающим, в признании равенства людей на земле, в тепле. Сейчас, в кратком деловом разговоре, она отдавала это тепло ей, Леське: нежно улыбалась, смотрела не отводя глаз, говорила просто. Что же тогда настораживало? Почему где-то внутри, где рождается в человеке самая сущность, Леське хотелось не просто спросить, а крикнуть: 'Скажи, ну, скажи, что происходит!?'
  - За кухню Вы можете не беспокоиться, - ободряюще кивнула Леська, предполагая, что нервозность - следствие предстоящего мероприятия, отнимающего у Ксении много сил, - я её абсолютно всю беру на себя. Если начало мероприятия в семь вечера, я бы хотела прийти с утра. Примерно в восемь, - всё ещё стремясь разобрать природу непонятного чувства, пояснила Леся. - Продукты доставят накануне. Как только я буду знать, в котором часу это произойдёт, позвоню Вам, чтобы иметь возможность приехать и проконтролировать. С моими поставщиками обычно не возникает накладок, а если что и происходит, то мне сообщают заранее, чтобы у меня была возможность внести корректировки в меню. Если это случится, их я тоже с Вами согласую, - постаралась она успокоить собеседницу.
  ‒ Хорошо, ‒ Ксения ласково кивнула, продолжая думать о своём.
  - В середине дня, где-то после двух, мне потребуется небольшой перерыв. Примерно на сорок минут - освежить голову - пройтись.
  - Конечно, - Ксения кивнула, - я не против.
  Они обсудили необходимость присутствия официанта. Вообще, Леська любила работать одна: сначала готовить, потом обслуживать. Но такое было возможно, только когда на ужине присутствовало меньше десяти человек, у Ксении же планировалось двадцать три. Пытаться угнаться за таким количеством гостей - заведомо обречь себя на провал. Поэтому они договорились, что присутствие одного официанта - обязательно. Ксения предлагала нанять двоих, но Леська любила 'приглядывать' за столом. Так можно было увидеть, что кому-то недосолено, кто-то с аллергией, кто-то не готов притронуться к крабам, кто-то не ест гарнир, для кого-то мясо не дожарено, кто-то вообще всем недоволен. Увидеть и среагировать. Но чаще она слышала похвалы, видела довольные лица, принимала комплименты.
  - Ольга Ивановна говорила, что я могу не волноваться о качестве и времени. Она безмерно хвалила Вашу ответственность, - Ксения осторожно убрала волосы со лба.
  - Спасибо, - Леська ощутила тепло, которое, она знала, отразилось в глазах, - приятно слышать.
  - Она говорила, что Вы молоды..., - протянула Ксения, явно желая что-то спросить.
  - Но Вы не ожидали, что настолько, - привычно кивнула Леська.
  - Не ожидала, - лицо скрасило мягкое смущение, и опять мелькнула очаровательная щербинка, ‒ обычно люди, о которых говорят с таким почтением, как минимум измучены артритом.
  Они рассмеялись. Впервые за встречу Леська почувствовала, что девушка как-то расслабилась, словно забыла про несчастья и горести, которые ждали её за стенами кафе.
  ‒ Ну, про почтение, Вы преувеличиваете. Думаю, максимум, о чём упомянула Ольга Ивановна, это кексы с сырной начинкой. То, что её повар никак не может их освоить, не значит, что это такое уж неимоверное умение, - Леська пожала плечами: она привыкла, что клиенты не ожидают увидеть профессионала в лице девушки едва перешагнувшей за двадцать. Ей так часто пеняли молодостью, что впору было начать какие-нибудь процедуры по состариванию. У неё был на это только один ответ, единственное доказательство: результаты работы. - Сейчас Вы можете спокойно положиться на рекомендации Ольги Ивановны, она меня знает почти пять лет, - постаралась добавить спокойствия Леська, про себя послав очередную благодарность старой знакомой Алексея Григорьевича, - я же даю слово, что не подведу Вас. Может случиться, всё, что угодно. Мы не застрахованы от непредвиденных обстоятельств. Я обещаю, что приложу все усилия, чтобы решить какие бы то ни было проблемы. Приложу все усилия, как если бы на моём месте были Вы сами. Застолье будет организовано в лучшем виде.
  - Хорошо, я Вам верю, - молодая женщина снова улыбнулась и кивнула, - у меня теперь родилась ещё одна просьба.
  Леська приподняла брови.
  ‒ Вы могли бы добавить в меню лазанью?
  ‒ Лазанью? ‒ брови у Леськи взлетели ещё выше, ‒ в традиционное русское меню лазанью?
  ‒ Да. Сможете сделать?
  ‒ Конечно, смогу. Но надо ли?
  ‒ Да, её будет есть только один человек. Я Вам на вечере покажу, кто это. Классическая итальянская лазанья, без всякого... выпендрёжа.
  ‒ Без проблем, ‒ согласилась Леська, ‒ можно тогда и с моей стороны просьбу?
  - Да, - невозмутимо согласилась Ксения, как будто была уверена, что ничего неисполнимого у неё не могли попросить.
  - Две порции лазаньи я бы хотела забрать с собой, - Леська внимательно посмотрела на собеседницу. Часто её просьба унести часть приготовленного воспринималась, как что-то из ряда вон выходящее. Как будто еда хозяина была священна для раба, и он не имел права её пробовать. Как будто еда не была приготовлена Леськиными руками, как будто посягая на суп, Леська посягала на фамильные драгоценности. Опыт подсказывал, что работать с такими людьми было архи сложно. Уносить еду молча, как делали другие повара, она считала некорректным, а вносить в договор заранее - глупым. То количество еды, которое им с Маськой требовалось, не превышало размеров дегустационных порций. - Это любимое блюдо моей дочери. С тех пор как она посмотрела 'Гарфилда', лазанья - её царь и бог!
  - Конечно, - собеседница кивнула каким-то своим воспоминаниям, - думаю, это справедливо. Вы можете приготовить с запасом и забрать по три порции каждого блюда. У меня возражений нет. Абсолютно никаких.
  - Спасибо, - Леська снова почувствовала благодарность, - в большем количестве нет необходимости. У меня маленькая семья: я и дочка. А у Вас дети есть?
  - Да, тоже дочь, - Ксения стряхнула невидимую пылинку со скатерти.
  - Сколько ей?
  - Три.
  - Мы не обговорили детское меню.
  - Её не будет на празднике, - лёгкий вздох вернул на тонкое лицо печаль.
  Короткий ответ и никаких пояснений. Ни того, что девочка гостит у бабушки с дедушкой, ни того, что она приглашена к подружке - ничего. Леська пригляделась внимательнее. Ксения опустила глаза. В общем-то, Леська и не имела права ни на какие объяснения. Она просто хотела понять, что делает ребёнок, когда его отец отмечает день рождения?
  Конечно, намечался взрослый праздник и у богатых были свои причуды. Она про это знала не понаслышке. Ей, повару, уж точно не было места среди чужих семейных разборок. Да и проще, когда дети за столом не присутствуют - ни тебе отдельного меню, ни особых украшений блюд, ни отсутствие жареного-перчёного-солёного, ни подсчетов лишнего жира. И всё же грусть в глазах матери была близка Леське, как никому...
  Сегодня она узнает о причинах этой грусти. Сегодня она узнает многие тайны Ксениной семьи. Как бы она ни хотела остаться в стороне, заткнуть уши, закрыть глаза, за годы работы поваром на семейных торжествах Леська смирилась с тем, что личные тайны чужих людей становятся и её достоянием тоже.
  
  3.
  За твоей спиной я дышу так тяжко.
  И ты слышишь, как громко бьется пульс мой...
  Поломанные. 'Та сторона'
  Всё необходимое для начала работы Леська приготовила до того, как прикоснулась к первым продуктам. Она любила быть уверенной, что вся утварь в наличии. Педантично разложила по местам посуду и расставила в шаговой доступности кухонные принадлежности. Кастрюли и сковороды, ковши и контейнеры, ёмкости и доски, прихватки и измерительные приборы ‒ на новой кухне в первую очередь ты должен побеспокоиться о наличии всех требуемых элементов.
  Затем ещё раз сверилась с меню, после чего приступила к подготовительному этапу, разместив необходимые продукты в оптимальные температурные условия. В эти минуты как раз заходила поздороваться Ксения, и они договорились, что все домочадцы сегодня отправятся завтракать и обедать в ресторан, а если и будут заходить на кухню, то только налить кофе или перехватить что-нибудь из холодильника. Леська не должна обращать на них внимания и заботиться об их потребностях. То же самое касалось обслуживающего персонала. Леська кивнула, убавила звук телевизора и с головой погрузилась в личную магию.
  Итак, лёд замораживался, сливки охлаждались, дрожжи подходили, масло растапливалось. После того, как ароматный болгарский перец отправился мариноваться в прохладное место, настало время убрать специи и приступить к первому этапу выпечки хлеба - приготовлению опары.
  - Что она здесь делает? - голос прогремел, как раскат отдалённого грома: внезапный и сухой. Леська подскочила от неожиданности. Горошины перца раскатились по столу и, тихо стуча, посыпались на пол. Сердце болезненно заколотилось. Она сжалась, чувствуя, как её охватывает страх.
  Почему она не услышала, что кто-то вошёл в кухню? Было движение в глубине дома, где-то далеко звала возлюбленного Селин Дион, кто-то двигал стулья. Обладатель же голоса переступил порог абсолютно бесшумно.
  Обернулась.
  Высокий мужчина, гораздо выше, чем Леська помнила, стоял нос к носу с Ксенией: растрёпанной и немного ошарашенной.
  Опасный. Опасный, хотя и тогда, и сейчас в нём угадывалось граничащее с надменностью умение владеть собой. Открытый гладкий лоб, выразительные черты лица, резко очерченный подбородок, напряжённые плечи, очки в роговой оправе - он весь состоял из угрозы.
  На минуту, равную вечности, Леська замерла неподвижно, и все звуки, все запахи, разлитые в пространстве, приобрели вдруг какую-то несообразность, и, казалось, многократно усилились. Частый стук её сердца, похожий на работу отбойного молотка, жёсткое глухое бульканье воды в кастрюле, шелест рябины за приоткрытым окном, далёкий крик неизвестной птицы, кислый аромат дрожжей, ждущих своей очереди, и специй, оставленных в пиале.
  Она застыла, чувствуя, как кровь стучит в висках, заглушая плеск воды и разум, шепчущий, что встречи такого рода невероятны.
  Белые брюки и лёгкая рубашка ‒ идеальное сочетание, отдающее должное его статной фигуре, загорелая кожа бицепсов, татуировка, тёмные волосы на руках, мокрая чёлка, падающая на бровь. Даже в домашней обстановке его вид не отличался от вида крутого парня с экрана телевизора. А он, по всему видно, как обычно, не придавал своему дорогому облику никакого значения. Как и много лет назад.
  Фёдор Коробов. Её судья и палач. Её первозданный рай и её личный ад. Её преступление и, скорее всего, наказание.
  Когда-то она пообещала себе, что никогда не будет оглядываться. Слишком это было больно, слишком терзало сердце, лишало способности двигаться дальше, заставляло снова и снова перемалывать ошибки, совершённые в юности.
  Она смотрела на профиль, который знала так хорошо и одновременно - совсем не знала. Слушала голос - он вызывал болезненно-скомканные чувства ‒ и теряла силы. Ещё немного и у неё не останется их, чтобы даже стоять. Она соскользнёт на пол и испустит последний вздох.
  Медленно и бесшумно, как лебеди из тумана, выплыли и двинулись на Леську воспоминания. Тёплое море, едва заметное белёсое парение, поднимающееся от воды. Высокое тёмное небо, хмуро просвечивающее через изумрудно-чёрную листву, тишина летней ночи, гроза и шальной дождь. Безумная скорость и рёв двигателей, запах жжёной резины и удары крови в ушах. Запотевшие стёкла автомобиля, мерцающие вдалеке огни, влажная от росы трава и мрачная красота акаций. Что за наказание такое: встретиться лицом к лицу с самым большим своим грехом?
  Взрывная радость и одновременно страх, большой и тупой, как усталость в конце бесполезно проведённого дня, парализовал Леськины конечности.
  - Что. Она. Здесь. Делает? - Фёдор едва дышал, показывая на неё, Леську, пальцем и, кажется, стараясь овладеть собой, чтобы не напугать белокурую женщину, застывшую перед ним.
  - Это повар, Федь. - Ксения, хоть поначалу и опешила, теперь пришла в себя. Её спина выпрямилась. - Познакомься, её зовут Леся.
  У Леськи ноги стали ледяными от напряжения, но, наконец, она смогла вздохнуть - так болезненно и резко, что лицо исказилось.
  - Леся? - он повернулся к ней. В глухих, рокочущих, словно двигатель самолёта, отзвуках голоса их глаза встретились. Холодный, злобный взгляд и испуганные бусины расширенных зрачков. Страх заморозил Леськины внутренности. - Теперь тебя так зовут?
  Она хотела ответить, что её так всегда звали, но слова не шли с языка. Все воспоминания, все чувства - радость, щенячья любовь, надежда, унижение, страх - всё разом обрушилось на неё, увлекая в прошлое, как в воронку тонущего Титаника. Неужели он не забыл, как она выглядит, кто она такая?
  Ведь они были знакомы меньше недели, от которой теперь их отделяло несколько долгих, мучительных лет. Тысячи часов, словно тонны тяжелой океанской воды, должны были отрезать прошлое от настоящего, утопить обиды, гнев, ошибки. Стереть воспоминания. Остудить чувства.
  Она изменилась - даже сама Леська видела это в зеркале - не было больше тощей длинноногой девчонки, не было длинных тяжёлых кос, не было беззаботности и детской самоуверенности. Она давно превратилась в женщину: широкие бёдра, вечно занятые руки, напряжённый взгляд, как некогда у матери, сосредоточенность на деле, забота о хлебе насущном - оставили следы не только на судьбе, но и на манерах и лице.
  И, тем не менее, он узнал её.
  Она видела его несколько раз по телевизору. Звезда журналистики. Политолог, шеф редактор газеты 'Завтра', главный редактор группы финансовых журналов 'Деловые вести'. Обладатель премии Правительства за популяризацию вопросов внешней политики и премии 'Золотое перо России' за политическую публицистику. Острые комментарии и язвительные вопросы, жёсткие суждения и злободневные темы - это о нём.
  - Вы знакомы? - Ксения удивлённо перевела взгляд с неё на человека, которого Леська хотела (безумно хотела!) и боялась видеть.
  У Леськи затряслись кончики пальцев, потом ладони и, кажется, она вся превратилась в единый мелкий тремор. Её вдруг озарила одна ужасающая мысль, которая хоть раньше и приходила в голову, никогда не была настолько отчётливой и очевидной, как сейчас, когда она оказалась у него дома. Господи, он был женат!
  Кто-то невидимый взял острый нож и полоснул по Леськиному сердцу. Кровь хлынула багряным потоком, унося её жизнь в небытие. Осталась бледная кожа и новое бессилие. Тень человека. Почему? Почему не она делила с ним судьбу? Почему именно эта прекрасная девушка с точёными чертами лица и безупречным воспитанием? Девушка, идущая по жизни королевой. Девушка, которая понравилась Леське с первого 'здравствуйте'.
  Он, наверняка, любил и, сто процентов, уважал её. Ту, которая была достойна уважения. А ещё восхищения; в каждом движении которой угадывалось превосходство, смелость, благородное происхождение. Таких прекрасных девушек Леська ещё не встречала. Таким подобало быть иконами современности, наставницами молодого поколения, вести за собой толпы непросвещённых и спокойным своим голосом ведать о вечных человеческих ценностях.
  А она, Леська, не имела права ни претендовать, ни злиться, ни осуждать. Слишком (слишком!) далека сама она была от совершенства.
  Его она тоже осуждать не могла. От такой девушки ни один мужчина бы не отказался, если он не полный идиот. Только такая безукоризненная красавица и была предназначена Фёдору. Ей не след винить их! Она, Леська, не должна завидовать и не должна сравнивать свою жизнь с чьей бы то ни было.
  От этого стало ещё горше.
  Она приоткрыла слипшиеся губы, пытаясь глотнуть немного воздуха. Мысли её блуждали вразброд. Женат... женат.. чего она хотела? Наверняка тогда он сразу помирился со своей девушкой. Она не могла его не простить. У них дочка? Сколько Ксения сказала? Три года?..
  Леську по-настоящему замутило. Слабый запах пряностей полз от плиты, усиливая тошноту, и всё завертелось у неё перед глазами. На кухне всегда слишком жарко - таковы условия работы поваров. Ноги ослабели, и Леська ухватилась за столешницу. Ей надо уйти отсюда.
  Фёдор шагнул к ней ближе - Леська чуть было не закричала от страха, растерянности и ...ярости. Если бы сзади не подпирал гранит, она бы отскочила метра на три, отодвинулась как можно дальше, лишь бы не оказаться снова в магическом круге его влияния.
  - Да, мы знакомы, - Фёдор навис над ней, как коршун нависает над запримеченной мышью.
  Ей редко приходилось смотреть на мужчин снизу вверх, но с ним был как раз такой случай. Она уже и забыла, какой он высокий. Метр девяносто шесть. Его тёмные глаза сверкали, как очи демона. Она чувствовала исходящую от него энергию и ожесточение, которые передавались и ей. Леська не сомневалась, что кажется этому мужчине омерзительной. Будь это в его власти - он изничтожил бы её.
  'Мне крышка, - пронеслось в голове. Сейчас он возьмёт меня под белы рученьки и вышвырнет из дома так, что я упаду прямо на асфальт. Расцарапанные колени и ладони - самая маленькая плата, которую он только может потребовать. Тут же в голову пришла новая мысль: - Он ничего не сделает в присутствии жены. Бояться нечего'.
  Но она боялась. Боялась того, что он унизит её, что расскажет Ксении об её прошлом. Если ещё не рассказал. Что её репутация, которую она создавала ежедневными, еженощными усилиями, будет испорчена. Все будут презирать её - и это ещё не самое страшное. Никто не захочет видеть её в собственном доме. Ни один человек в мире не отважится отведать приготовленное её руками. Им с Маськой придётся убраться из этого города, начать всё заново. Сможет ли она восстановить своё доброе имя? Почему сейчас, сегодня, когда жизнь вроде бы стала налаживаться, она должна была встретить его?
  Леське безумно захотелось юркнуть в какую-нибудь маленькую норку, просочиться под полом и бежать со всех ног. Бежать, не останавливаясь, пока в горле не образуется сухая пустыня, а подошвы ног не сотрутся в кровь. Тогда ей не будет нужды держать ответ, она сможет упасть и долго-долго лежать, жалея себя. Она сможет закрыть глаза и снова и снова прокручивать эту короткую встречу в голове, как сотни раз прокручивала те первые встречи.
  Прошлое преследовало её в снах, в коротких мучительных тенях воспоминаний, которые посещают человека перед рассветом. Фёдор и его отец,... комната, полная книг,... цветы на балконе, жаркий полдень,... скейт в загорелых руках... осторожные взгляды...
  Пережитое временами врывалось в её усталый мозг, когда она без сил падала на кровать после пятнадцати часов на ногах. Оно никогда не отпускало её, а сегодня постучалось в дверь. Даже больше. Сегодня минувшее без предупреждения распахнуло калитку в настоящее, и две ипостаси столкнулись нос к носу.
  А она не была той сильной женщиной, которая без страха могла посмотреть прошлому в глаза. Она не была камнем, и не была борцом сумо. Лицо у Леськи пошло пятнами. Всё, что она смогла из себя выжать - немного приподнять подбородок и упрямо посмотреть в злобный прищур карих глаз.
  Вселенная проглотила её.
  Как тогда. Она посмотрела в его глаза и больше ни одного парня в упор не видела.
  - Пусть она убирается, - Фёдор, вздрогнув, отодвинулся. Отвернулся, выпустив Леську из энергетических тисков.
  Как он посмотрел на неё? Как на слизняка, посмевшего заползти на его чистый ботинок. Ни капли, ни частички той доброты и тепла, которые она помнила, которые хранила в своём сердце. Да, она была грязной. Она была отвратительной и лживой. Она участвовала в шантаже и обмане. Она предала не только его. Она предала саму сущность верности и чистоты.
  Невидящими глазами Леська обвела комнату. Боль в груди стала нестерпимой. Она даже не могла спросить, не могла крикнуть ему: 'Что я сделала?'
  Она это прекрасно знала...
  Случившееся семь лет назад, снова надвинулось на неё, как чудовищное животное. Оно снова было здесь, снова терзало её внутренности, снова забирало жизнь. Леська отступила, неуверенно шагнув в сторону. Всё кончено.
  - Убирается? - Ксения, кажется, пришла не просто в смятение, она была в ужасе. - Во-первых, как ты можешь так говорить? Что за слова? - её лицо исказилось. - А во вторых, ты что, издеваешься? Леся - повар. Если она уйдёт, всё, что я так долго планировала - полетит в тартарары.
  - Она уйдёт, и ничего никуда не полетит.
  Даже если бы Фёдор не говорил, так уверенно, Леська всё равно бы с ним согласилась. Приготовление еды - не такое уж сложное дело. Несмотря на то, что она несколько лет оттачивала мастерство и тратила на совершенствование массу времени и средств, несмотря на то, что как никто, знала цену хорошему обеду и любила удивлять и радовать своих клиентов, вместе с тем истина оставалась истиной: приготовление еды не такой уж и редкий вид деятельности.
  Кто угодно умеет готовить. Вот та женщина, которая ей сегодня открыла дверь, наверняка может состряпать эскалопы и сварганить овощи на гарнир. Официантов можно заказать в любом агентстве, так же, как и десерт. Конечно, хозяйке придётся побегать, чтобы организовать всё день в день, но это уже не Леськины проблемы. Ничего невозможного в этом нет. Не в космос же красавице запускать.
  Об этом она и сказала Ксении, как только они оказались наедине. Не следовало ей оставаться в доме, с хозяином которого у неё было такое неприятное прошлое. Она развязала фартук, вытащила из кармана визитки и убрала их в сумку.
  - Нет, Леся стойте! Не делайте этого, прошу Вас! - хозяйка с ужасом расставила ладони, следя за её действиями. - Постойте, прошу Вас! Что у вас произошло с моим братом?
  
  4.
  В стакане лед, в горле дрожит кадык,
  В кухне дым, а в коридоре ты.
  Поломанные. 'Та сторона'
  - С Вашим братом? - у Леси от удивления и какого-то божественного облегчения сердце трепыхнулось, а потом взмыло из груди к небесам, - Фёдор - Ваш брат?
  - Да, - глаза Ксении сверкнули, как будто что-то её позабавило. - Так что произошло? В жизни не видела, чтобы он так злился и вёл себя так грубо с малознакомыми людьми.
  - Ну... - Леська потянула 'у' так долго, как только могла. - В общем-то, я другого и не ожидала. Это совершенно..., - 'справедливо' никак не хотело покидать языка, поэтому она, скривившись, подобрала не менее подходящее слово: - закономерно. Лучше Вам у него спросить, что произошло, - она снова поморщилась, будто нечаянно коснулась больного зуба языком, - а я пойду.
  - Нет, пожалуйста, не делайте этого! Уверена, что вы не могли ничего натворить. Я сейчас поговорю с ним, а вы приступайте к работе.
  Вот упрямица! Сестра! Не знает же ничего! Ну, да ладно! Сейчас она поговорит со своим братом, а Леська тем временем будет готова.
  Как только хозяйка покинула кухню, она принялась методично убирать вещи в сумку: любимые ножи и приправы, без которых не ездила ни на один ответственный заказ, колпак, визитки. Как смогла дрожащими руками, сложила фартук и втиснула поверх головного убора.
  - Нет! - резкий мужской голос заставил её замереть. Брат с сестрой разговаривали где-то неподалёку. - Ты не знаешь, что произошло! Ты не можешь ей доверять!
  Что-то тихим голосом ответила Ксения.
  - Не хочу я этого даже вспоминать! Неужели так сложно найти кухарку?
  Ну что за слово? Пожалуй, она ненавидела, когда её называли кухаркой, раз в десять больше, чем словом повариха. Кухарка - это такая толстая тётка с немытыми волосами в грязном переднике. С одинаковым остервенением рубящая курицам головы и взбивающая сливки. Женщина, не способная творчески мыслить, которая из раза в раз готовит щи на кислой капусте и мясо по-французски, пахнет пережаренным луком и не меньше других презирает свою работу. В посиделках с товарками она ругает хозяев, в семье - телевизионщиков и детей, с друзьями (если таковые находятся) ‒ пенсионную реформу и систему образования. Больше всего на свете она боится быть выгнанной из приличной семьи и попасть в школьную столовую.
  А Леська больше всего боялась превратиться в такую женщину. Именно поэтому она не желала иметь постоянную работу в одном доме. Как только ты попадаешь в болото надёжного заработка - воистину, со временем превращаешься в кухарку. Перестаёшь развиваться. А если ещё и боишься потерять гарантированный доход - прямая дорога в прислугу. Нет уж - кухарка! ‒ ни за что!
  Опять пауза - видимо, Ксения объясняла что-то.
  - Она обворует тебя!
  Леська съёжилась: она не воровка! Это неправда! Она рванулась, готовая защищать себя! Если о ней будут думать, как о воровке, кто захочет пригласить её в дом?
  - Ты не помнишь, потому что это случилось в Новороссийске, когда вы как раз уехали в медовый месяц. - Леська замерла. С порога ей отчётливо слышался разговор. - Мы с отцом не очень-то афишировали это происшествие. Гордиться мне, конечно, нечем. Мы познакомились... я с ней познакомился, когда ещё, кажется, с Алиной встречался, ты помнишь?
  - Да, конечно! Милая девушка...
  Воцарилась тишина, каждый как будто ударился в воспоминания. Леське до зуда в ногах хотелось посмотреть, что там у них происходило. Почему они замолчали?
  - И? - прервала паузу Ксения.
  - И всё!
  Леська сглотнула.
  - Познакомились, поболтали, ну как это обычно бывает..., - он ещё немного помолчал, заставляя сердце Леськи скакать бешеным галопом.
  - И что? - чуть ли не вопила Ксения, - что такого ужасного произошло, скажи, наконец! Почему ты вынуждаешь меня выпроводить человека, с которым когда-то всего-то и сделал, что поболтал?
  - Не знаю, как это получилось..., а точнее, очень даже знаю, как получилось и почему, - в его голосе звучали стальные молотки, - мы переспали.
  Леська облизнула губы. Призраки летней ночи накрыли, как грозовые облака, внезапно захватившие небо от края до края. И дождь. Он тогда лил нешуточный. Воздух был тёплым, так что даже после ливня, окатившего их с ног до головы, не хотелось расходиться. Тогда Федя сказал:
  - Знаешь, какая вода после дождя тёплая! Поедем, искупаемся.
  - Поедем! - ей и в голову не пришло, что не стоило им этого делать. Не стоило, потому что они были слишком мало знакомы. Не стоило, потому что за последние дни, что они провели вместе, обоим было ясно, насколько их тянуло друг к другу. Не стоило, потому что она намеренно ближе познакомилась с ним, и у них с матерью были в отношении этого 'золотого мальчика' свои, совершенно определённые планы.
  
  
Часть 2. Смычка.
  
  5.
  Мы разобранный конструктор, но выскользнув из рук
  Вмиг станем осколками из дружбы и любви.
  Поломанные. 'Та сторона'
  В то летнее утро она поднялась ни свет, ни заря, чтобы сбежать до пробуждения матери. Надоело прогибаться, слушать жалобы на жизнь, топтаться на рынке, отворачиваясь от любопытных взглядов, терпеть.
  Когда только ягодный сезон закончится!?
  Могла она, как нормальный человек, провести хоть один понедельник каникул так, как пожелает душа? Остаться наедине с собой, затеряться в городе? Побродить по дикому пляжу, покрытому цветными камнями и круглым галечником? Почитать, не чувствуя вины за бездельно потраченное время? Искупаться, не стесняясь длинных ног?
  Проживут ведь они без лишней пары сотен?
  Неосторожно скрипнув доской, выкатила велик из приделки и повернула за угол. Пустила под горку и, оттолкнувшись от земли, шустро вскочила на сиденье. Рванула прямиком к старой аллее.
  Торговать, конечно, было не сложно. Это тебе не интегралы считать. И покупали у Леськи охотно - охотнее, чем у матери или у соседок.
  А ещё с большей готовностью просили телефончик или прогуляться вечерком к морю. Мужчины обычно подмигивали и велели: 'Ну-ка, красавица, отвесь килограмм, да, смотри, не обмани!' Молодые норовили прикоснуться, будто она была кувшином, внутри которого прятался джин - исполнитель желаний. Леська отдёргивала руку и ниже надвигала платок на глаза.
  Эпитет 'красавица' с некоторых пор она ненавидела больше, чем парное молоко.
   День, начатый с толкотни и базарного гвалта, попыток спрятать лицо и поскорее оказаться дома, неизменно заканчивался скандалом. Леська просила, чтобы мать дала ей чуть больше свободы. Ведь если той не приспичивало принести Леське ещё ягод, к одиннадцати она, как правило, возвращалась домой, в прохладную тишину сада, укрытую за высоким забором. Здесь Леська что угодно была готова делать: готовить, стирать, убирать, возиться в огороде - лишь бы не сидеть у всех на виду.
  Что только матери это стоило? Сама она домашние дела не любила, скорее, была готова весь день завлекать покупателей да болтать с товарками.
  Леська тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли.
  Темноволосые каштаны, сплетаясь ветвями, превратили длинную, посыпанную гравием дорогу в некое подобие летнего тоннеля. Укрывшись от лишних глаз под надёжной защитой их узловатых рук, Леська умерила скорость. Прежде чем вернуться домой, надо будет набрать мидий, чтобы мать не очень сердилась.
  Повернув с аллеи, выехала на дорогу, которая, петляя, привела её к заброшенному вокзалу, сонно зевающему у подножия береговых скал. Здесь за поворотом, высокие деревья скрыли из виду неказистые домики последнего микрорайона. Преодолев их, Леська спрыгнула с велосипеда и пошла пешком по бледным шестиугольным плитам Узловой улицы, по раскрошенному асфальту Комсомольской, вдоль прижавшихся к земле домов переулка Нахимова.
  Бывшее музыкальное училище. Преподаватели давно покинули классы и коридоры, разъехались на вечные каникулы студенты, опустели комнаты и двор. На широких ступенях, таких удобных, чтобы не только сидеть, но и лежать, она могла торчать хоть до самого вечера - ни одна живая душа Леську бы не нашла. Случайные туристы, заблудившись, редко заглядывали в этот район - уж слишком далеко от моря он находился, а местным жителям просто нечего было делать в студенческом тупичке.
  Леська оставила велик в тени на редкой траве, а сама поднялась на самый верх, туда, где ноздреватые камни образовывали удобную лежанку, и открывался прекрасный вид на высокое небо, туда, где встав на цыпочки можно было увидеть краешек далёкого моря, и где ветер тихо скользил по Леськиным плечам, тёплый и ленивый, как майский полоз.
  Сняла рюкзак, опустилась и, прислонившись к прохладным ещё, но уже вбирающим солнечное тепло бежево-жёлтым камням, погрузилась в манящий слог Голсуорси.
  Прошло три или четыре часа - она успела добраться до момента, когда Сомс обнаружил себя выставленным за дверь, съесть кусок сочного пирога и два раза сбегать попить в колонку, когда послышался хруст гравия и на дорожке появился незнакомец.
  Высокий, слегка сгорбленный парень со скейтом в руках и наушниками, тянущимися из нагрудного кармана. На нём были линялые джинсовые шорты, открытые шлёпки и серая рубашка в мелкую крапинку. Она-то сразу и бесповоротно выдавало в нём чужака: местные ребята носили сорочки разве что на первое сентября.
  Поначалу Леська даже и не забеспокоилась, вернулась к злоключениям героев: как только пришелец поймёт, что здесь нет не только спуска к морю, но и выхода в город, развернётся и уйдёт. Не тут-то было: тень мелькнула у подножия лестницы, лёгкий шорох шагов раздался совсем близко. Незнакомец остановился на пять ступеней ниже, огляделся и сел к ней спиной. Положил невозмутимо скейт, поставил рядом бутылку 'Кока-колы', согнул одну ногу в колене и вытащил планшет.
  Леська поначалу просто смотрела на него с изумлением. Потом, когда убедилась в его намерениях, задохнулась от бешенства. Он что, слепой? Не видел, что территория занята?
  Несколько минут она тупо пялилась на него, потом решила не обращать внимания, но через четверть часа её взяло настоящее зло. Он это серьёзно? Пришёл в место, которое давно несвободно, и собирался сидеть тут, как ни в чём ни бывало? Ничего, что она хотела побыть одна? Ничего, что в городе полным полно укромных уголков, где туристы (а он, несомненно, относился к таковым) могли прекрасно провести время?
  Расселся тут, как будто они где-нибудь в центре Рима, где яблоку негде упасть!
  Леська принялась угрюмо сверлить аккуратный затылок.
  Солнце играло в белых волосах, превращая их в золотистое морское дно, широкие плечи размеренно опускались и поднимались в такт дыханию, две едва заметные тропинки волос убегали за ворот рубахи. Её раздражало всё: блеск его волос, лёгкое замятие ткани на рукаве, то, как он поводил ступнями, отгоняя назойливых насекомых, и как запрокидывал голову, отпивая маленькими глотками из бутылки. Солнце отражалось в стекле и слепило Леську.
  Мрачно опускала она глаза в книгу, возвращаясь к смятению Сомса, но неловкое присутствие рядом чужого человека, пусть даже совсем не обращавшего на неё внимание, делали чтение невыносимым.
  Леська достала пакетик с ягодой и принялась методично забрасывать одну за другой в рот. Ей нет никакого дела до того, что она не одна! Пусть он чувствует себя неловко! Но даже жевать было невозможно: выплёвывать косточки бесшумно, как этому учила мать, Леська не умела. Закончив с чавканьем и бросив кулёк в карман рюкзака, вытерла пальцы салфеткой, и, продолжая злиться, достала телефон. Несколько минут покидала шарики, отчего пришла в ещё большее негодование. Шарики - это для тупиц. Она скачала эту игру только ради матери: та любила бессмысленное проведение времени.
  Побарабанив пальцами по коленке, Леська глянула в небо.
  Что ж, порой надо уметь признавать поражение. Оставаться здесь, где чужой человек бесцеремонно вторгся в её личное пространство, стало нестерпимо. Если этому типу комфортно в непосредственной близости с незнакомыми людьми - имеет на то право! Ей же совершенно не обязательно превращать свой прекрасный день в ад.
  Леська поднялась, поправила шпильки в волосах, одёрнула шорты. Лучше ей озаботиться поисками нового укромного уголка, чем терзать душу пустой злобой. Засунула 'Сагу' в рюкзак и, обойдя незадачливого гостя, направилась к велосипеду.
  - Уходишь, потому что тебе неприятно моё присутствие?
  'Ах, как мы догадались!' - удручённый глубокий голос не произвёл на Леську впечатления. Неужели ей ещё и придётся с ним разговаривать? Она подняла глаза и наконец-то смогла разглядеть его лучше. Одежда идеально облегала широкоплечую, можно даже сказать, прекрасную фигуру, большая грудная клетка позволяла ей предположить, что он вовсе не мажор, за которого она приняла его в самом начале. У него была белёсая кожа, тонкие черты лица: умные глаза, крупный нос, твёрдый подбородок. Светлая, но грубая щетина, в то время как у её ровесников только-только начинали пробиваться усы. Парень был старше неё лет на пять - не меньше. Почему к ней вечно привязывались любители маленьких девочек?
  - Нет, - солгала Леська, стараясь не показать, насколько он ей омерзителен.
  - Ты не будешь против, если я провожу тебя?
  Только не это!
  - Я на велике, - прошипела она, хватаясь за руль и разворачивая двухколёсного друга.
  - Значит, я всё-таки помешал. Хочешь - уйду, а ты останешься?
  - Нет, мне пора, - Леська прыгнула на велосипед и нажала на педали.
  - Послушай, я всего лишь хочу...
  Но она уже не слышала его, она уже уехала.
  
  6.
  Как назло и слов нет, арестованы дома, мы
  Как в тюрьме, лицом к стене.
  И каждый день как на войне.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Память нещадно стёрла воспоминания вечера. Что она тогда делала, Леська не помнила. Кажется, поехала на пристань и домой вернулась уже затемно. Вроде бы набрала полный пакет мидий, но получила от матери нагоняй сразу и за отлынивание от работы, и за позднее возвращение.
  Помнила Леська, как будто это произошло вчера, следующий день. Вернее вторую его половину, когда, усталая и заляпанная ягодой, возвращалась с рынка.
  Город, погружённый в тяжёлую жаркую дремоту, словно отдыхал, прежде чем наполниться вечерним шумом. Скомкав фартук и повесив ведро на руль, Леська плелась, в уме подсчитывая выручку и прикидывая, сколько можно будет попросить у матери на очередную книгу. Крутить педали было тяжело. Она перешла на теневую сторону улицы и, никуда не торопясь, брела в сторону дома. Можно было найти укромное место в парке, недалеко от фонтанов, почитать, а заодно и переждать жару, но это зависело от количества ребятни, обитающей там в это время дня.
  Каково же было Леськино удивление, когда она заметила вчерашнего 'туриста'.
  Сначала узнала его яркий, разрисованный граффити скейт, потом волосы вразлёт и фигуру. Неприятный тип сидел на обочине в компании какого-то угловатого парня. Они словно поджидали её. 'Сейчас привяжутся!' - кольнуло в груди.
  Развернуться и, превратившись в невидимку, пуститься наутёк не было никакой возможности: с великом и вёдрами она была слишком шумной и неповоротливой. Леське показалось, что пройти мимо, уткнув нос в роман, будем самым хорошим решением.
  Бесполезно. Знакомец с дружком тут же поднялись навстречу.
  - Привет! - поздоровался он.
  Леська не остановилась. Бросила далеко не дружелюбный взгляд. Знала она тактику приставал: стоит только дакнуть, и уже не отвяжешься.
  - Познакомься, это мой друг, Фёдор.
  Леська едва подняла ресницы. Рядом с блондином шёл человек с ясными карими глазами за тонкими стёклами затемнённых очков. Он не улыбался, но в глазах его плавали, переливались под лучами палящего солнца, тёплые искорки. Они безжалостно заставили её поднять уголки губ, как если бы она столкнулась с давним другом.
  Приятный парень - что сказать.
  Леська подавила улыбку и опустила веки. Ей вдруг показалось, что она утонула в его взгляде, что неприлично долго смотрела на него, и что он мог прочесть в её лице, что показался ей симпатичным.
  Показался симпатичным, хотя ничего необычного в нём не было. Высокий рост - это да. Эти двое, оба сошли бы за баскетболистов. Только если у первого парня была складная фигура, то у сегодняшнего - слегка угловатая. Непропорциональная что ли? Слишком длинные ноги и большие ладони. Квадратные плечи. А может это одежда создавала такое впечатление? Светлая футболка с маленьким карманчиком на груди.
  Волосы у него были тёмные, коротко стриженные. Ровный широкий нос, высокий лоб, рот как рот. Больше Леська ничего не успела разглядеть.
  - Ну, а меня Алексеем зовут, - представился вчерашний знакомый и протянул ладонь.
  Леська уставилась на его длинные пальцы. Она не хотела к ним прикасаться. Вот если бы его друг...
  - А я думала Пуп земли, - пробормотала она.
  Фёдор негромко прыснул, и они снова встретились глазами. Леське стало так хорошо и легко, что она свободно рассмеялась.
  - Смех? - Алексей немедленно сощурил глаза, - я и не предполагал, что ты умеешь смеяться!
  - Ещё как умею, - Леська опять посмотрела на того, на кого не следовало. Его щёки были гладко выбриты, а на подбородке притаилась маленькая родинка.
  - Слушай, ты не хочешь быть моей девушкой? - Алексей заглянул ей в лицо.
  - Что? - удивилась Леська. Кажется, он не заметил, что ей понравился другой парень.
  - Моей девушкой не хочешь быть? - повторил Алексей так громко, будто не только Леська, но и Фёдор, и грузная женщина через дорогу, были туги на ухо.
  Леська покраснела и на всякий случай оглянулась, опасаясь, что кто-то ещё, кроме их компании и толстушки, заметит её в обществе странного мажора, предлагающего ей средь бела дня то, что говорят только наедине.
  - Нет, - покачала она головой, уставившись в асфальт. И понимая, что на этом он не успокоиться, добавила смелее: - Ты не в моём вкусе.
  - Да ладно, я в чьём угодно вкусе. Верно, Федь?
  - Ну, не в моём тоже, - Фёдор закатил глаза, после чего они снова рассмеялись. На этот раз она разглядела его густые брови и волосы на висках. Они немного топорщились над дужками очков.
  - Ах ты, урод! - возмутился Алексей.
  Солнце почти вошло в зенит, ещё немного и даже маленькие полоски тени, отбрасываемые домами, должны были исчезнуть. Леська поймала себя на мысли, что уже не горит желанием избавиться от новых знакомых - только от одного.
  Он как раз вскинул на неё брови, будто ждал чего-то. Леська проигнорировала молчаливый вопрос, продолжая шагать вперёд.
  - Ты что, не собираешься назвать нам своё имя?
  - Бегу и падаю, - сощурилась Леська, пристально разглядывая чужака. На него она смотрела без смущения, он не вызывал у неё совершенно никаких чувств.
  - Хорошо. Буду называть тебя Красавицей, тем более, что это непреложная истина.
  Услышав, набившее оскомину слово, Леська фыркнула:
  - Ты не оригинален.
  - И не пытался, моя Красавица.
  Оттого, что к отвратительному эпитету он добавил притяжательное местоимение, Леську передёрнуло. Так и послала бы его куда подальше!
  - Давай, поведу твой велосипед, - предлагая помощь, Фёдор зашёл с Леськиной стороны, чем снова дал ей повод посмотреть на него.
  - Спасибо, я сама, - покачала головой Леська, хотя предложение было приятно ей до умопомрачения. Если бы они шли вдвоём, она бы не отказалась от помощи, но они, увы, были не одни!
  - Хорошо, тогда дай ведро! - не дожидаясь её ответа, он снял с руля Леськин скарб и спокойно зашагал рядом. Она в это время смотрела на свои пальцы: они все были испачканы ягодным соком. Мысленно Леська застонала и спрятала грязные ногти. Может быть, он не заметил?
  Оттого, что Фёдор шагал рядом, она испытывала какие-то непонятные, совершенно новые ощущения. Была натянута, как струна, напряжена, тонко чувствовала его близость, как испуганное животное чувствует хищника.
  В тени, на подоконнике минимаркета, развалилась трёхшёрстная кошка. Фёдор протянул руку и мимоходом погладил разомлевшее на жаре создание. Если он ещё и кошек любил... Хотя, впрочем, это не имело значения. Ей следовало бы подумать, как незаметно разойтись с ними, расстаться под каким-нибудь благовидным предлогом. Мало того, что они оба старше её...
  - Вы не местные? - поинтересовалась Леся.
  - Я из Москвы, а Лёха - из Краснодара.
  - Понятно. - Могла и не спрашивать. Риск повышался с каждой минутой. Почему жизнь её вечно сводила с людьми, для которых Леська представляла опасность? Которая была тем выше, чем меньше они эту опасность предполагали. Все краевые, а уж тем более столичные жители, приезжали они летом или зимой, считали себя на голову выше горожан - это делало их особо уязвимыми. А этих, от которых за версту пахло деньгами, и подавно. Прямо-таки гремучая смесь. Она не хотела навредить ни одному из них.
  - Олеся! - голос матери заставил её так резко обернуться, что коса чуть не упала на спину.
  Родительница стояла у двери минимаркета с полными пакетами.
  Как она оказалась в магазине за три квартала от дома, да ещё и в самое пекло? Почему сейчас?
  - Мама, - Леска принялась лихорадочно думать, как бы избавиться от новых знакомых, пока мать не взяла их в оборот, но при этом избежать вопросов о рынке и вырученных деньгах, чтобы парни не приняли её за торговку?
  - Вот ты где... - мать вопросительно и вместе с тем неодобрительно уставилась на молодых людей. Несмотря на все её особые взгляды, она, как и самый консервативный родитель, не приветствовала пустых знакомств дочери.
  - Вся работа выполнена, - поспешила отчитаться Леська, доставая из кармана выручку, - мама, это Алексей, а это Фёдор, - представила она, - а это моя мама - Валентина Сергеевна, - говоря, она состроила матери глаза, как бы спрашивая: 'Ну как тебе мой улов?' Сама в это время продолжала лихорадочно думать, как безболезненно завершить знакомство. Она готова была что угодно сделать, лишь бы не подвергать Фёдора риску. Он казался ей слишком порядочным и оттого беззащитным.
  Мать неоднозначно подняла брови: 'Посмотрим'.
  - Позвольте, возьму Ваши пакеты, - Фёдор тут же галантно перехватил материны покупки, сунув ведро Алексею.
  Тот покорно взял его, и произнёс одними губами, торжествуя Леське в лицо: 'Олеся'.
  Леське ничего не оставалось, кроме как наблюдать, как мать отдала пакеты, согласилась, что ребята проводят их, как она позвала их на чай, как пригласила заглядывать в гости, пока они в городе, как она многозначительно улыбалась Леське, давая понять, что такого шанса нельзя упустить.
  Леська посмотрела на парней глазами матери. Мама издали чувствовала запах денег - этого у неё было не отнять. Этот запах льнул к мальчишкам, как рубашка, которая натягивалась у Алексея на груди. Его совершенно простые шлёпки (явно кожаные), слегка потёртые (наверняка лично Кельвином Кляйном) джинсы, крутой смартфон Фёдора, даже его прическа, обманчиво простая и небрежная, кричали о деньгах.
  Мать как бы невзначай принялась расспрашивать ребят о том, кто чем занимался, надолго ли приехали, кто их родители?
  Леська слушала, и с каждым словом ей становилось всё хуже и хуже. И Фёдор, и Алексей были детьми состоятельных родителей: Фёдор - наследником успешного владельца масс-медиа (чтобы это ни подразумевало), Алексей - сыном профессора, который лекции даже за границей читал.
  Это значило, что следующие несколько недель, а может даже до начала учёбы, ей будет позволено проводить в их обществе сколько угодно времени, гулять до утра, бегать на море по сто раз на дню и даже кататься на мотоцикле. Мать будет сама ходить на рынок и поливать овощи, она Леське слова не скажет, даже если та не будет появляться дома сутки напролёт. Леська опустила голову и вздохнула глубоко, но чтобы никто не заметил. Ей придётся приложить максимум усилий, чтобы ничего плохого не произошло.
  Назавтра, вернувшись с 'торговой каторги', она застала Лёшу в гостях у матери. Он, разумеется, ждал её, Леську.
  - Мы сегодня с ребятами в клуб идём, 'Саваж' - слышала про такой? - спросил он, медленно прихлёбывая ледяной домашний квас из самой дорогой, и поэтому самой любимой матерью кружки.
  'Саваж' Леська не любила. Там вечно было полно наглых типов, драчунов и явных наркоманов. В такое место стоило отправляться только под охраной, как минимум, десяти человек. Она, не будучи себе врагом, туда не хотела, но мать копалась поблизости, поэтому Леська не могла сказать первое, что пришло на ум. Выбрала нейтральное.
  - Слышала. На севере который, да?
  - Да. Только мы в вашем городе мало кого знаем, - явная ложь, - не составишь нам компанию? Если, конечно, твои родители позволят.
  - Конечно, позволят, - мать присела за стол, - и, конечно, составит. Правда, Олеся? - она нимало не заботилась о Леськиных желаниях. Налила себе прохладный напиток и немного поболтала с ними, попутно вытянув из Алексея обещание позаботиться о её дочери.
  - Как только тебе пришло в голову пригласить меня в это гиблое место? - возмутилась Леська, стоило им выйти за калитку, и оказаться вне зоны контроля матери.
  - В любви и войне все средства хороши, Олеся, - беззастенчиво рассмеялся Алексей, явно довольный тем, что знает не только Леськино имя, но и адрес. А также успел заручиться поддержкой родительницы. Ей захотелось со всей силы пнуть его в голень. - Как думаешь, если вечером мы идём на свидание, я уже могу чмокнуть тебя в щёку? - поинтересовался он и посмотрел на её губы так пристально, что невольно она опустила глаза на его большой рот. Он совсем не казался ей притягательным.
  - Размечтался! И у нас не свидание! Мы просто идём в клуб! - отрезала Леска, захлопывая калитку.
  Поворачивая к дому, она скрипнула зубами.
  
  7.
  Такси давно уже ждет, наматывая простой,
  Так что быстрее выходи наружу.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Звонок раздался как раз в тот момент, когда Леська заканчивала красить губы прозрачным блеском. Она бросила матери 'Я сама' и, подхватив ключи, вышла во двор. Она не торопилась, поэтому успела похолодеть от впечатления, которое смогла произвести на Алексея. Сначала его взгляд замер на ней, словно не её, а другую девушку он ожидал увидеть. Потом он медленно моргнул и скользнул по Леське, оставив на бёдрах, животе и плечах выжженную дорожку. А потом ей показалось, что он выругался и прочистил горло, прежде чем поздороваться с ней.
  Другого она и не ожидала. Мать нарядила её, как самую что ни на есть ночную бабочку: обтягивающие джинсы, босоножки на высоких каблуках, блузка, полностью обнажающая правое плечо и руку. 'Какой девушке не понравится, когда парни от её вида теряют дар речи? Да?' Леська хотела возразить, что ей это не нравится, но не стала. Бесполезно. И да, ей была неприятна его реакция. Она откинула распущенные волосы за спину. Как-то читала: если женщина поправляет причёску - значит, хочет понравиться мужчине. Чушь! Как ещё ей справиться с нервозностью? Кто скажет, чем сегодня закончится вечер? Останется ли она целой и невредимой? В очередной раз спросила себя: сколько же ему лет? восемнадцать? девятнадцать?
  На мистере сексуальность красовалась рубашка цвета жжёного сахара и очень похожего оттенка кожаная жилетка. Всё такое простое и дорогое, что Леську начало тошнить.
  Но на самом деле ей стало худо, когда она увидела Фёдора. 'И ты, Брут?' Он сидел за рулём красивой спортивной машины. Леська не очень разбиралась в марках. Она видела только, что машина блестящая и дорогая. Красная, как кровь.
  Фёдор улыбнулся ей тёплой, дружеской улыбкой, отчего она выдохнула и впервые за вечер немного расслабилась. Что такого было в этом парне, что от одного взгляда на него, её внутренности то переставали дрожать, то наоборот пускались в пляс?
  Алексей открыл ей заднюю дверцу, но Фёдор лениво возразил:
  - Девушка - наша почётная гостья, поэтому ты должен посадить её впереди. - Он посмотрел на Леську снизу вверх: - ты ведь хочешь сесть впереди, Олеся?
  - Да, - кивнула Леська.
  - Так что уйми свой пыл, - Фёдор обратился к Алексею, - и позволь девушке получить максимум удовольствия.
  Алексей сощурился.
  - Эй, друг, ты не играешь против меня?
  - Я? - развёл руками Фёдор и подмигнул Леське.
  Она рассмеялась, хотя впору было сглотнуть.
  Алексей открыл Леське пассажирскую дверцу, и когда она опустилась на сиденье, её встретил долгий-предолгий взгляд Фёдора.
  Даже сейчас она до последний детали помнила дыхание его зрачков, блеск полупрозрачной оправы, короткие, но как-то по особенному уложенные волосы, замшевую куртку с закатанными рукавами, ворот рубашки, чёрный шнурок и цепочку на шее. Фёдор наклонился и потянул ремень безопасности, не отпуская её глаз.
  И Леська не хотела разрывать этого взгляда, невидимых нитей, протянувшихся между ними. Тонких, звенящих от напряжения, дрожащих даже от лёгкого дыхания, и готовых исчезнуть от любого неверного движения. Она замерла, боясь шелохнуться и нарушить незримую связь. Их близость, нахождение в маленькой коробке салона, доставляла Леське почти физическое наслаждение.
  - Эй, подальше от моей девушки! - Алексей плюхнулся на заднее сиденье. Ремень безопасности щёлкнул в замке.
  Леська усмехнулась. Она, конечно, не была ничьей девушкой, но даже не хотела тратить силы и убеждать в том Алексея. Его явно не заботило её мнение. Он коснулся её плеча и, стоило Леське обернуться, спросил:
  - Как насчёт поцелуя, милая? - как и днём, он смотрел на неё губы так пристально, что Леське хотелось бежать.
  - Нет! - повысила она голос, - вообще, ты даже не поинтересовался, может, у меня парень есть?
  - Есть? - встрепенулся Алексей, как будто это что-то бы значило для него. Фёдор же замер, и, как показалось Леське, посмотрел на неё долгим серьёзным взглядом.
  Она знала, что не сможет соврать: - Нет, - на мгновение она задержала взгляд на родинке.
  - Умеешь ты уязвить мужское самолюбие, Олеся, - Алексей расслабился и его губы растянулись в улыбке, так, словно ему не был помехой ни мифический, ни реальный парень.
  - В любви и в войне все средства хороши, - напомнила Леська, отворачиваясь. Фёдор резко завёл машину.
  В тот вечер они так и не попали в 'Саваж'. Сначала медленно прокатились по городу, будто бы скользили по водной глади тёмного зачарованного озера. Ребята о чём-то говорили, спрашивали у неё про про город, сами рассказывали, смеялись, но она почти не слышала. Она превратилась в сгусток мыслей и нервов, снова и снова выискивая пути выхода из ситуации, в которой оказалась против воли.
  Потом поехали на какую-то автотусовку, где все сидели на капотах машин, где девчонки были очень крутыми, курили тонкие сигареты и танцевали прямо на улице. Леська и не подозревала, что в её городе существует такое. Там даже была машина-бар, где готовили кофе и наливали напитки.
  Ребята познакомили её с друзьями: такими же взрослыми и, наверняка, такими же богатыми. Они стояли отдельным кружком среди мотоциклов, блестящих автомобилей, любопытных взглядов и своей собственной негромкой музыки, льющейся из колонок одного из багажников.
  - Привет! - многозначительно протянул блондин с взлохмаченными волосами, осматривая Леську. Похоже, он не причёсывался с тех пор, как последний раз купался в море. В прошлом году. Это нисколько не умаляло его привлекательности. Он медленно оглядел Леську с головы до ног, задержав взгляд на голом плече. Он вёл себя так, как никогда не вели местные парни (по крайней мере, те, с кем она общалась): уверенно и раскованно, заставляя Леську почувствовать себя настоящей горячей штучкой. Она возблагодарила небеса, что темнота ночи не позволяет им всем видеть румянец, вспыхнувший на её щеках.
  - Эй, это моя девушка, прояви уважение! - прорычал Алексей и положил руку Леське на талию, как будто обозначая территорию. Она предупредительно посмотрела на него, прося отлепиться. Ей до ужаса было неприятно его прикосновение.
  Алексей и не думал менять позу, но её выручил громила с большим носом и хмурыми бровями, что стоял с краю. Он подвинулся, пропуская пришедших ближе к центру. Алексей был вынужден позволить ей пройти.
  - Познакомься, Олеся, это мои друзья, - он представил красавчика и остальных ребят, но Леська пропустила все имена мимо ушей, потому что за её спиной, в осязаемой близости, оказался Фёдор, и всё её внимание было сосредоточено на нём. Она обернулась. Фёдор посмотрел в её лицо, утопив в шоколадных глазах.
  - Я за пивом, тебе принести? - кивнул ему большеносый.
  - Нет, я на машине.
  - Я тоже безалкогольное.
  - Что так?
  Громила повёл головой, но вместо него пояснил красавчик блондин, поздоровавшийся первым:
  - Ему Маришка ультиматум вкатила. Секс или пиво. Я бы на его месте тоже выбрал эту жаркую девчонку, - он подмигнул Леське, приглашая придвинуться ближе.
  - Заткнись, Антоха! - рявкнул большеносый, но Леськины соседи уже грохотали, и она тоже не смогла удержаться от улыбки.
  - Давай кофе, - крикнул Фёдор уходящему.
  - Ок, - тот даже не обернулся.
  - Говоришь, она твоя девушка? - поддел Алексея коренастый парень, что стоял справа от блондина, Антона. Его бычью шею и плечи обтягивала серая поношенная футболка. - Олеся не похожа на тех курочек, которые только и делают, что трясут перед тобой перьями, - он изобразил маленькие крылышки и пропел: - Ко-ко-ко.
  - Я не его девушка, - вставила, пока было не поздно, Леська. В ответ на вопросительно поднятые брови пришлось пояснить: - просто у Лёши самомнение больше, чем весь мой город, и ответа 'нет' для него не существует.
  Тот качнулся на длинных ногах, и его рот расплылся в огромной самодовольной улыбке. Он вёл себя так, словно она сказала: 'Да, я девушка это крутого парня!'
  - Тебе никто не говорил, что стоматолог слишком сильно отбелил тебе зубы? - уточнила Леська.
  Ребята разразились хохотом, похожим на гром потерявшего управление поезда. У Антона даже пиво носом пошло. Могучие тела сотрясались от смеха, так долго, что на них стали оборачиваться. Леське удалось невзначай коснуться Фёдора.
  - О, чёрт! - коренастый согнулся пополам, по его лицу потекли искренние слёзы, - она тебя сделала!
  - Ты хоть понимаешь, что дала им повод для стёба ни ближайший год? - наклонился к самому её уху Леша.
  - Не сомневаюсь, что ты им эти поводы каждый день даёшь.
  - Чем ты занимаешься в свободное от шуток время? - спросил, отсмеявшись, Антон.
  - Учусь, - обернулась Леська. Эта была чистая правда. Много позже она думала, что именно тогда упустила самый прекрасный момент покончить с недопониманием. Стоило ей добавить 'учусь в школе', и все будущие недомолвки, непонимание, двусмысленность испарились бы.
  Увы. Она этого не добавила.
  Ребята принялись наперебой рассказывать о своей учёбе, вспоминали совместные проделки детства и юности, рыбалки, походы, и момент был упущен. Потом обсуждали футбол и чемпионат мира, говорили о политике и новом законе о митингах. Антон то и дело вставлял в разговор всякие примеры психологических экспериментов - он, как выяснилось, учился на психолога. Леська слушала, открыв рот: какая у них интересная жизнь, и как много всего они знали. До той поры она ни разу не сталкивалась с такими разносторонне развитыми людьми.
  Ребята все, как один, немного флиртовали с ней, несмотря на пристальные взгляды её 'официального' спутника. Может быть, дело было в косметике, которую мать щедрой рукой наложила на Леськино лицо, или обтягивающих джинсах, или босоножках на умопомрачительно высокой шпильке? А может быть в их уверенности? В лёгком отношении к жизни? В умении просто держаться?
  Когда вернулся с кофе и пивом 'хмурый', ребята снова сошлись в приступе раскатистого хохота, пересказывая ему Леськину шутку. Алексей самодовольно щурился, как лев после сытного обеда. Казалось, его совсем не задел смех друзей. Иногда Леська позволяла себе встретиться взглядом с Фёдором. Её неизменно приветствовала тёплая улыбка, от которой её качали волны нежности.
  Далеко за полночь, когда звёзды на тёмном небе стали огромными, как медузы, один из парней, кажется, его звали Юрой, попросил Фёдора отвезти его девушку домой. Леська с сожалением смотрела им вслед, когда Фёдор обернулся и спросил:
  - Хочешь с нами?
  Конечно, она хотела.
  Они летели по ночному городу, и Леська не слышала рёва двигателя и ветра, только шорох одежды Фёдора и поцелуи сладкой парочки на заднем сиденье. Смущённая, она посмотрела на него, он бесшумно рассмеялся, не отрываясь от дороги.
  - Странно, что ты без 'своего парня', - поддел он.
  - Издеваешься? - спросила Леська. Она-то думала, что Фёдор специально увёз её, пока Алексей отлучился.
  - Не без этого.
  - Поосторожнее. У меня тоже когти есть.
  - Ого! - лицо Фёдора вытянулось, - не подходите слишком близко: я тигрёнок, а не киска?
  - Не без этого, - подняла брови Леська.
  Он внимательно посмотрел на неё. Казалось, хотел что-то спросить. Не спросил.
  - Ты эту тачку из дома пригнал? - пошла в наступление Леся. - Или она у тебя здесь была?
  - Это важно?
  - Нисколько, - Леська повела плечами, - папочкин подарок?
  Фёдор повернул к ней насмешливое лицо. Его глаза под очками слегка сощурились.
  - Не угадала.
  - Мамочкин?
  Фёдор быстро отвернулся, машина прибавила ходу, но, всё-таки Леська успела заметить, как глаза его потемнели.
  - Мимо, - выдавил он. Стальные пальцы крепче сжали обшивку руля.
  Она почувствовала, что наткнулась на что-то, что по-настоящему его задело, и желание дерзить пропало.
  - Даже и боюсь предположить, - сдалась Леська, - неужели сам заработал?
  - Типа того.
  Она не знала, сколько ему лет: вполне мог и сам заработать.
  Через три квартала он уже притормозил у обочины. Оказывается, девочка жила неподалёку от неё. Странно, что Леська не видела её раньше. Может, тоже приезжая?
  Они недолго постояли у машины. Парочке не терпелось остаться наедине. Леська завидовала им. У неё никогда не было таких отношений с парнем, чтобы он свободно брал её за руку, провожал её до дома, целовал.
  Открывая Леське дверцу, Фёдор коротко велел: - Пристегнись.
  Леська подчинилась.
  - Хочешь, покатаемся по городу?
  - Можно, - спокойно ответила она, пряча глаза под ресницы. Боялась, что радость будет слишком заметной. Она не должна была радоваться!
  Зарычал мотор. Они отъехали от обочины и развернулись на перекрёстке. Ночь полетела навстречу редкими огнями, ровной полосой недавно нанесённой разметки и ароматами морского города. Леська опустила стекло до упора и высунула голову наружу. Ветер был свежим, и постепенно все сомнения покинули её. Она вытянула руки из окна, чтобы поймать упругий поток. Волосы развевались за спиной и щекотали шею. Вихри окутывали её всю: плечи, тело, живот и ноги, скользили по коленям и ступням.
  Скорость ей нравилась. Вот бы эта ночь никогда не кончалась!
  Наконец, она вернулась в салон, поудобнее устроилась в кресле, глядя строго вперед. Она знала, что Фёдор не смотрит на неё, но отчего-то чувствовала, что он столь же полон ею, как и она им. Ощущение это приносило особое удовольствие, трепет, странную тоску. Скрещивая ноги, ставя локти на окно, откидывая волосы со лба - делая любое движение, она думала только об одном: замечает ли он?
  Леська судорожно улыбалась, понимая в глубине души истинное значение своей улыбки, веря в то, что может с её помощью изменить выражение его невозмутимого лица. Обладает силой, которую раньше не считала нужной использовать. Ей захотелось увидеть, как дрогнут его черты, услышать, как сорвётся стон с губ. Она сглотнула, охваченная странным чувством, не зная, почему ей вдруг стало так трудно дышать.
  И только спустя несколько минут поймала себя на мысли, что ей надо прекратить думать о нём. Да, он не был откровенно красив и сексуален, как например, блондины Антон и Алексей. Но он нравился ей до умопомрачения - понравился с первого взгляда.
  А, по-хорошему, он не должен был ей нравиться. По совести, она должна сделать всё, чтобы не нравиться ему. Только так она сможет защитить его.
  - Что завтра будешь делать? - спросил Фёдор.
  Леська задумалась. Никаких планов у неё ещё не было, но сказать об этом она не могла. Ей хотелось закрыть глаза руками и сжаться. Когда же она придумает, наконец, как выпутаться? Ей безумно, до боли в животе хотелось провести с ним завтрашний день...
  - Утром буду отсыпаться, наверное, а вечером поеду на дикий пляж ракушки собирать. Мама мидии обожает, - она повернулась, наслаждаясь моментом, когда может без зазрения совести любоваться им, - а ты? - непроизвольная дрожь бежала по Леськиному позвоночнику. Её дыхание стало поверхностным, как если бы она боялась спугнуть его.
  - Утром я обещал отвезти тётю на рынок, и потом придётся помочь ещё с кое-какими делами. После обеда мы поедем с ребятами в Ухтово. Поедешь с нами?
  'Да! Да!'
  - Надо у мамы спросить. - Жаль, что он не мог приехать прямо к рассвету и один. - Ты у тёти гостишь? - она задала вопрос очень осторожно: если спросить про каникулы, может зайти разговор об учёбе, а ей вдруг расхотелось говорить, что она ещё школьница.
  - Нет. У отцовских друзей здесь свой дом. Он говорит, что не хочет слишком сильно докучать ей.
  - Понятно...
  - Но на самом деле, он просто боится, что она достанет его своими примочками.
  - Примочками?
  - Ну, типа, когда ложиться и когда вставать, не читать по ночам, не волочиться за женщинами.
  - Ого! А он волочится?
  - Ещё как! Он красивых женщин обожает.
  - А как же твоя мама?
  - Ну, она не против...
  Леська удивлённо посмотрела на него. Что значил этот ответ и нарочито скучающий тон?
  - Так ты с родителями приехал?
  - С отцом. Ну, так заеду завтра?
  - Во сколько?
  - Часа в три.
  - Ок, если мама позволит (в этом она была абсолютно уверена) до восьми я буду свободна.
  - А в восемь что?
  - В восемь мне надо будет поливать огород и сад.
  - Я мог бы тебе помочь.
  Картина того, как он носит воду из бочки, а она зачерпывает из ведра и льёт в землю, поразила Леську в самое сердце. Она всегда мечтала, что с мужем, который у неё рано или поздно будет, они именно так и будут делать: работать вместе. Он чинит сарай, а она печёт хлебы. Он ремонтирует машину, а она полет грядки, он прикручивает карниз, а она гладит его рубашки.
  Конечно, сложно Фёдора представить за починкой сарая или с грязными до локтей руками, поэтому она сказала:
  - Не надо.
  - Почему?
  - Ну, это не работа для городского парня.
  - А ты разве не городская девушка?
  - Городская, но я живу в частном доме. Мне это привычно. Ой, посмотри, - Леську привлекло необычное зрелище, - что здесь случилось? Целая колонна машин - и все с аварийками.
  - На гонки, думаю, едут, - Фёдора как будто происходящее не заинтересовало.
  - На гонки?
  - Да, - спокойно сказал он, - ты разве никогда не участвовала?
  - Нет.
  - Хочешь посмотреть?
  - Да!
  Фёдор включил аварийный сигнал и встроился в поток, мигающий поворотниками. Впереди них ехал жёлтый джип, буквы номера которого складывались в 'лол'.
  - Что дальше? - поинтересовалась Леська.
  - Ты всё увидишь, - Фёдор достал телефон, набрал кому-то, прислонил к уху: 'Слушай, здесь гонки. Да. Да. Не думаю. Кажется, это в районе новой эстакады. Не уверен. Я открою тебе доступ к своей геопозиции. Если что - звони'.
  - Ребята приедут? - уточнила Леська.
  - Да. Витёк не может пропустить такое. Он меня убьёт, если узнает, что мы попали, а ему не сообщили.
  - Твои друзья тоже из Москвы?
  - Нет. Антон и Сергей местные, а Витька гостит здесь у бабушки. Он, как и Леха, из Краснодара. Мы с детства вместе тусуемся. Сколько себя помню.
  - Лёша тоже приедет?
  - Скорее всего, да.
  Она застонала. Фёдор хохотнул.
  - Не смешно, - нахмурилась Леська.
  - Ты очень красивая девушка. Неудивительно, что ты ему понравилась.
  'А ты? Тебе я понравилась?' - хотела спросить Леська, но не спросила. Это было бы слишком смелым. А так хотелось услышать 'да', убедиться, что всё происходящее ей не чудится. Вместо этого она спросила:
  - Ты каждое лето приезжаешь?
  - Да.
  - С родителями? - уточнила Леська.
  - Обычно с сестрой.
  - У тебя есть сестра?
  - Да.
  - Сколько ей лет?
  - Двадцать. Она сейчас в свадебном путешествии, поехали с мужем в Вену.
  - Ого! Здорово! А ваша мама?
  - Что мама?
  - Она ведь не здесь сейчас?
  - Она с нами не живёт вообще, она в Америке.
  - Понятно, - Леська немного прикусила нижнюю губу, - работает?
  - Не только. Она там постоянно живёт.
  - Правда? Почему?
  - Ну, так получилось. Сначала она уехала делать карьеру, потом посчитала, что ей будет выгодно развестись с отцом, потом нашла другого мужчину. Или в обратном порядке, точно не знаю. Но в итоге она больше десяти лет живёт в Америке.
  - Вы не общаетесь? - наверное, это не её дело, но...
  - Редко, - брови Фёдора сошлись над переносицей, - раньше звонки были слишком дорогими, а теперь уже нет такой необходимости.
  - У неё родились другие дети?
  - Нет, - он выставил лоб вперёд, как будто собирался таранить им невидимое препятствие, - думаю, дети для неё помеха.
  Они немного помолчали.
  - А у меня нет отца, - Зачем она это сказала? Откровенность в ответ на откровенность? Леська смутилась и снова высунулась в окно. Она не хотела, чтобы Фёдор задавал вопросы или жалел её.
  Они двигались не слишком быстро. Леська всё-таки запуталась, перестала понимать, в каком направлении они едут. Справа проплывали тёмные переулки, серые деревья, столбы.
  - Они в разводе? - наконец, спросил он.
  - Нет, - она качнула головой, - мои родители никогда не были женаты.
  - Но ты знаешь, кто он? Ты его видела?
  - Да, видела. Хотя и не знаю, кто он.
  - В каком смысле?
  - В каком смысле? - эхом повторила Леська. - Если разобраться, у меня есть только одно воспоминание о нём: когда я просила его остаться. Знала, что он хочет уйти, и умоляла не бросать нас... меня... Сейчас я даже не уверена, что это воспоминание, а не сон, который мне приснился, когда я была маленькой, - она постаралась придать голосу беззаботности. - Мне было два, когда он перестал жить с нами.
  - А что говорит твоя мама?
  - Мама всегда говорила, что он - подонок.
  - Мой отец всегда маму защищал. Чтобы она не творила, всегда повторял, что когда вырастем, мы её поймём, - в его голосе звучала горечь.
  - Ты вырос, и ничего не изменилось.
  - Да.
  Что на такое скажешь? Родители имеют право решать, как растить детей?.. Бывает и хуже?.. Хорошо, что нам не выпала судьба расти в детских домах?.. Леська привычно прогнала непрошенные мысли.
  Они ехали теперь по узкой улочке. Тёмные акации закрывали почти всё небо. А там, где не закрывали, были видны облака.
  - Ты бы хотела с ним встретиться?
  - Раньше - да, но сейчас это уже не имеет значения.
  - Почему?
  - Когда я была маленькая, он мог дать мне свою любовь, или внимание, своё представление о жизни, защитить меня, но сейчас я почти свершившийся человек. Я сама могу постоять за себя. Что он может мне предложить, кроме оправданий? Да и я: что у меня есть для него? Претензии, что столько лет я была ему неинтересна?
  - Может быть, у него нет детей, и он нуждается в твоём тепле.
  - Неужели? - грубо воскликнула Леська, но призадумалась, - нет, в любом случае, уже нет дороги к сближению. Просто из любопытства, узнать, кто он, но не объяснять, кто я - этого, возможно, я бы хотела. Просто удовлетворить любопытство.
  На углу улицы стояла белая машина, и молодые ребята, а с ними девушка, облокотившись на капот, указывали направление движения. На повороте было видно, что цепочка мигающих растянулась на метров триста впереди и ещё больше позади.
  - Вы близки с мамой? - спросил Фёдор.
  - Ну, так... - говорить об отношениях с матерью она не согласилась бы ни за какие коврижки, - а вы с отцом?
  - Мы - да: не представляю, чтобы я делал без него. Он и друг, и наставник, и вектор движения...
  - Здорово, - Леська улыбнулась. - А я бы хотела жить одна. Быть сама себе хозяйкой, самостоятельно решать, что делать, а чего не делать, кого приглашать в дом, а с кем даже не здороваться.
  Наконец, колонна замедлилась, они 'проползли' мимо человека взимающего мзду и выдающего наклейки с надписью 'Время скорости', проехали немного дальше, припарковали машину и влились в ряды зрителей. Здесь была тьма народа, гремели моторы, сверкали огни, била оглушительная музыка и даже расхаживали девушки топлес. Леська рот раскрыла от изумления. Происходящее напоминало ей иностранные фильмы. Она, конечно, слышала, что летом в её скучном городе бывают классные тусовки, но не особо верила и уж тем более, никогда не видела их собственными глазами.
  - Вон они, - Фёдор взял её за руку, увлекая вперёд. Леська оторопела, утонув в прикосновении. Он держит её руку!? Конечно, в этом нет ничего необычного, Фёдор сделал это, чтобы она не потерялась в толпе, и, тем не менее, она чувствовала горячее тепло, которое касалось не только её кожи, но и груди. Она опомнилась и прибавила шагу. Украдкой посмотрела, как тонут пальцы в мужской ладони. До чего же приятные и тёплые у Фёдора руки! В сто раз теплее самых тёплых варежек! После разговора о родителях они как будто стали ближе. Сроднились, как боевые товарищи.
  Он выпустил её только когда они подошли к самой обычной тачке (кажется, это был 'Форд'), за рулём которой сидел парень, который ходил за кофе и встречался со 'строгой' Маришкой. Это и был Виктор? И раньше хмурый, теперь он был ещё более сосредоточен.
  - ЗдорОво, - буркнул он, - спасибо, что позвонил. Давненько я не гонял.
  - Не стоит благодарности, - усмехнулся Фёдор, - не думал, что они всё ещё делают это после случившегося в том году.
  - Того мента сняли, - высунулся из заднего окна Антон.
  - Давайте, валите отсюда, - обернулся к нему Виктор, - расселись! Из-за вас я буду три часа своей очереди ждать!
  - Смотри, выбери девчонку, а не светофор! - ребята вылезли из машины, и Виктор плавно отъехал, оставив их позади.
  - Почему он их высадил? - удивилась Леська. - Отвлекать будут?
  Ребята рассмеялись.
  - Нет, - улыбнулся Федя, - слишком у них кость тяжёлая. Он их туши до финиша только к зиме привезёт!
  - Эй, ты назвал меня толстяком? - возмутился парень, который вылез вслед за Антоном. Кажется, его звали Сергей.
  - Что ты! Разве он мог? - вступился блондин. - У тебя идеальная фигура, друг! Сто двадцать - сто двадцать - сто двадцать: как у снеговика, - заржал он.
  - Ты назвал меня снеговиком? - кинулся к нему Сергей. Антон тут же рванул с места, и через секунду они скрылись в толпе.
  - Детский сад, - закатил глаза Фёдор.
  - А ты почему не катаешься? - полюбопытствовала Леська. - У тебя же крутая машина.
  - Я не настолько азартен. По крайней мере, не азартен в скорости.
  - А в чём? - не удержалась Леська.
  - В словах.
  - В словах? Это как?
  - Это азарт побеждать в литературных битвах. Например, написать такую статью, чтобы все рты пооткрывали, или победить в научном или политическом диалоге. Или привести такие аргументы, чтобы даже глухие услышали.
  - Понятно, - Леська поймала себя на том, что в сотый раз сегодня произносила это слово. Рядом с ним она была маленькой девочкой. Не из-за даты рождения, нет. Из-за того, что не понимала ещё, где её место в жизни, чего она на самом деле хочет, и где её интересы. Она просто плыла по течению, не спрашивая себя ни о чём. Единственное, чего она хотела по жизни: не зависеть от других людей.
  Они пробрались к месту старта. Оно было хорошо освещено. Здесь уже заняли места Сергей и Антон. Тут же был и Алексей. Он с подозрением посмотрел на Фёдора и Леську, и видно было по его лицу, что в голове у него крутятся неприятные мысли. С языка они, к счастью, не слетели.
  Над рёвом моторов и громом музыки главенствовал голос ведущего, призывающего болеть то за 'Субару', то за 'Ауди', то поддержать девушку за рулём, то отойти зрителей подальше от трассы, то участвовать и победить.
  'Кто за бумер справа?' - кричал он в микрофон, и толпа разрывалась отчаянными воплями и свистом. - 'Кто за Хонду?' - 'Кто за сиськи?' - Улюлюканье возрастало десятикратно. - Леське хотелось закрыть уши руками. - 'В предыдущем заезде победила машина слева, сделав соперника на два корпуса' - 'Выиграл участник на 'Хонде', обогнав 'Тойоту' на половину трека'.
  Через пять минут Леська уже не могла сдержаться, чтобы не кричать вместе с толпой, не вскидывать руки, не прыгать, не смеяться, не поддерживать участников.
  Виктор одержал победу в своём первом заезде. Наблюдая за стартами, Леська поняла значение загадочной фразы 'Девушка или светофор?': каждый участник мог выбрать, кто даёт сигнал: танцовщица или автомат. Виктор выбрал светофор. 'Это более продуктивно, - пояснили Леське, - он более яркий, и старт получается резче'. Проезжая в обратку, Витя приостановился напротив них: 'Ну что, пешеходы, чья тачка самая крутая? - он не скрывал радости и подмигнул Леське: - поедем?'.
  Алексей отстранил её себе за спину.
  - Еще одно слово моей девушке и тебе придётся глотать пыль до самого утра!
  - О, я так испугался! - заржал Виктор и его мотор зарычал, продвигаясь к новому старту.
  Следующий заезд он тоже выиграл, мгновенно превратившись в любимчика публики. А вот третий продул. Или поддался: соперничать пришлось с девушкой, которая тоже ездила на 'Форде'.
  - Хочешь присоединиться? - Фёдор нагнулся к её уху, так что мурашки побежали по коже.
  Леська недоверчиво посмотрела на него.
  - Ты хочешь погонять?
  - Да, хочу сделать этого выскочку, - Фёдор обращался уже не только к ней - ко всем.
  - Хорошо, - Леська во все глаза смотрела на него, - мы будем болеть за тебя.
  - Нет, - запротестовал он, - с тобой.
  - Со мной? Я разве не утяжелю твою машину?
  Лёше эта идея тоже не понравилась. Он смотрел на Фёдора с какой-то странной настороженностью, будто хотел знать, как далеко тот готов зайти.
  - Ты? - Фёдор осмотрел её с головы до ног. - Нет! Не утяжелишь! - и обращаясь к Алексею: - она пока ещё не твоя девушка. Дай ей в полной мере насладиться происходящим!
  - Она будет моей девушкой, - уверенно заявил Алексей, как будто Леська рядом не стояла или речь шла не о ней. Её подмывало крикнуть: 'Замолчи!', но она позволила ему даже мимоходом коснуться своей щеки. - Хорошо, малышка, беги! Почувствуй весь кайф скорости! Но не забывай, что я жду тебя.
  В следующую минуту Леська уже шла за Фёдором, радуясь не только тому, что снова останется с ним наедине, но и избавлению от Алексея. Обычно она легко переносила знаки внимания: понимала, что рано или поздно игра закончится. Что же сегодня? Она прямо чувствовала, как начинает чесаться под самодовольными взглядами незадачливого ухажёра. Хоть бы вообще с ним больше не пересекаться!
  - Он уже сделал 'Хонду', - напомнила Леська Фёдору: она за него очень волновалась, - без меня у тебя будет больше шансов.
  - Олеся, ты должна научиться доверять мне, - он так резко остановился, что она чуть не сломала нос о его грудь.
  - Тебе? - эхом отозвалась Леська.
  - Самое время сделать первый шаг, - назидательно кивнул он и двинулся дальше.
  Они подошли к человеку в жилетке дорожного работника, которому Фёдор объяснил, с кем хочет соревноваться, вернулись к машине и встали в очередь на старт. Сердце у Леськи бухало, как басы музыкального трека, разрывающего ночь.
  - Боишься, - он посмотрел на неё.
  - Нет, - соврала она.
  - Когда ты боишься, зрачки у тебя такие огромные, что сложно разобрать цвет глаз. Очень красиво. Расслабься. Это всего лишь игра.
  - Вы будете соревноваться на деньги?
  - Да, но это не главное.
  - А что главное? - поинтересовалась она.
  - Что в гонках главное, Олеся? - он насмешливо смотрел на неё.
  - Участие? - предположила она.
  - Фу! - сверкнули белые зубы. - Кто тебя этому научил? Комментаторы Олимпийских игр?
  - Нет! - запротестовала Леська. - В любом виде спорта главное участие!
  - Глупышка! Да любой спорт зачах бы, думай соперники так, как ты. Главное победа! - он нажал на педаль газа: мотор утробно зарычал.
  К ним подошёл молоденький паренёк - ровесник Леськи.
  - Сколько лошадей? - заглянул в окно он.
  - Двести пять, - кивнул Фёдор.
  - Светофор, девушка?
  Фёдор посмотрел на Леську, предлагая ей сделать выбор.
  - Девушка, - сказала она, парень написал каким-то белым маркером на лобовом стекле число '200' и букву 'Д' и тут же исчез.
  - Девушка? - брови Фёдора замерли в самом высоком положении из возможных.
  - Не зря же она, бедная, там стоит, - объяснила Леська.
  - Бедняжка, - согласился её спутник, - ну что ж, пусть стоит не зря!
  Подъехав к старту, соперники медленно посмотрели друг на друга, после чего Виктор двумя пальцами послал Леське воздушный поцелуй, и парни обменялись неприличными жестами. Леська рассмеялась. Её охватило нервное возбуждение, хотя она не была такой уж фанаткой скорости. Она и на машине-то ехала, ну, может, в десятый раз.
  Перед ними расстилалась ровная дорога, тающая во тьме. Там дальше высились горы, а за ними мерцало небо, освещённое огнями города. Из труб шёл дым. Леська посмотрела на часы. 02:41. Почти три часа ночи.
  У девушки-светофора было маленькое стройное тело и красивые смуглые руки. Очень длинные прямые ноги. Чёрные ленты туфель плотно обхватывали щиколотки и икры. Она улыбалась, едва приоткрывая губы и двигаясь в ритмичном, незамысловатом танце. Пышные каштановые волосы золотились в свете фар, как гладко-отполированное красное дерево. Плоский живот, красивые плечи, маленькая подрагивающая грудь. Она нравилась и ведущему, и толпе.
  Могла бы она, Леська, отплясывать топлес? Это казалось таким простым и завораживающим: танцевать обнажённой, заводить толпу.
  Мотор ревел так сильно, что машину покачивало.
  - Зачем ты так делаешь? - спросила Леська.
  - Раскачиваю мотор.
  - Для чего?
  - А как ты думаешь?
  - Чтобы соперника подзадорить?
  - Нет! - он засмеялся.
  - А для чего?
  - Чтобы мотор был горячим и готовым рвануть на полной мощности.
  - Понятно.
  Шатенка помахала им пальчиками, и Фёдор посветил фарами, показывая, что готов к старту. То же самое сделал Виктор. Леська посмотрела на него: он казался целиком сосредоточенным на дороге. Её сердце тоже бухало от волнения.
  Девушка взмахнула руками, и Леську вжало в сиденье. Она так и не смогла увидеть, как девушка-светофор окончила команду: они уже летели по трассе.
  Всего на полкорпуса они обошли Виктора, но это была чистая победа!
  В ту ночь Леське казалось, что никогда она ещё столько не смеялась, не была такой свободной и лёгкой. Неведомый вихрь завертел, закружил её в шальных объятиях. Звёзды, огни машин, запахи, голоса - всё смешалось в одном прекрасном весёлом танце.

  8.
  Ау, алло, мы на проводе,
  Но никто не слышит, просто уходи.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Потом был ещё один заезд и ещё. Вернулась Леська домой с рассветом. Никогда ещё она не чувствовала себя такой лёгкой. Жалела она только об одном: что не было у них с Фёдором будущего. Лишь странное настоящее, на которое она и права-то не имела.
  На следующий день всей толпой поехали на пляж. Валялись под жарким солнцем, купались и визжали, ребята играли в волейбол, гонялись за девчонками, под весёлый визг мазали друг друга кремом для загара и обливали газировкой.
  Леська участвовала во всеобщем веселье номинально. Все её мысли были сосредоточены на Фёдоре, который сегодня, кажется, принял решение держаться от неё подальше. Словно они с Алексеем договорились, что никто из них двоих не претендует на её внимание.
  Заехал за ней Виктор с Марьяшкой и её сестрой Татьяной, потом к ним присоединился Сергей с девушкой, которая вопреки всем правилам дорожного движения вынуждена была сидеть у него на коленях. Прежде чем оказаться на пляже, они несколько раз пересаживались из машины в машину. Леська была рада, что Алексей, оказавшийся в одной из таких машин, не доставал её своими шуточками и собственническими намёками, но в то же время она страдала от равнодушия Фёдора. Если вчера они практически не расставались ни на минуту, то сегодня он даже не смотрел в её сторону: болтал с ребятами, плавал, валялся под солнцем, смотрел что-то в смартфоне, уходил в машину, возвращался.
  - У тебя нет с ним шансов, - Алексей подкрался к Леське в тот самый момент, когда она оказалась в одиночестве у кромки моря, собираясь как следует поразмыслить.
  Она опешила. Что это значит: нет с ним шансов? Да откуда этот хлыщ знает? Леська настолько растерялась, что не сразу смогла напялить на лицо равнодушное выражение. Нет шансов? У неё, что на лбу написано, что она о Фёдоре думает? Выдала себя неосторожным взглядом? Сказала что-то лишнее?
  - А с тобой, значит, есть? - усмехнулась она и презрительно сощурила глаза.
  - А со мной есть, - Алексей подмигнул ей.
  - Хорошо. Я это учту, - в горле застрял комок, но она заставила себя улыбнуться, - может быть, тогда купишь мне мороженое?
  Что угодно, лишь бы отвлечь его внимание от чувств, которые она, сама того не желая, выказала. Откуда он только взялся такой прозорливый? Такой прозорливый и такой неприятный?
  Мороженого Леське совсем не хотелось. При первой возможности она отдала ещё не распакованное эскимо кому-то из ребят и убежала играть в волейбол.
  Нет с ним шансов... Что всё-таки это могло значить? Что-то, что имело значение для Фёдора, но не играло никакой роли для Алексея. То, что ей нет шестнадцати? Родители? Её вчерашнее поведение? Мать? Леська отбивала передачи, кричала, прыгала, бросала мяч через сетку, бегала, меняла позиции, а сама продолжала лихорадочно думать.
  Да что же это? Что!?
  Да, Фёдор не назвался её парнем, взял за руку всего на одну минуту, но... к гадалке не ходи, она ему понравилась. Такое нередко бывает, но и нечасто. Ты смотришь на человека и понимаешь: вот он! Твой! Абсолютно твой! Он тоже смотрит на тебя. Он тоже понимает. Кажется, понимает. Кажется, вчера понимал...
  Леська недоумевала. Ей бы радоваться. Она прекрасно осознавала, что поведение Фёдора должно принести ей облегчение. Ему же лучше, если будет держаться от неё на расстоянии, если больше в жизни не обмолвится с ней ни единым словом. Более того, она должна помочь ему в этой стратегии. Должна была с радостью принять это внезапное охлаждение.
  Она и вправду старалась не обращать на него внимания: ходила с парнями за кукурузой, сидела в другой части пляжа, болтала с девчатами - только всё это были отвлекающие манёвры для самой себя. Сердце будто бы прилепилось к окошку в грудной клетке и высматривало Фёдора: что делает? с кем говорит? на кого смотрит?
  Она так и не смогла понять перемены настроения. Что произошло? Вчера она, кажется, ему нравилась? Конечно, Фёдор - не Алексей, он не заявил в первую минуту знакомства, что она - его девушка, но если между ними не проскочила искра, то долгие его взгляды глаза в глаза говорили сами за себя. Она, конечно, совсем молодая, но не совсем глупая, чтобы придумать то, чего не было!?
  Он, наверное, узнал, сколько ей лет. Поэтому и держится на расстоянии. Точно. Этим можно объяснить и поведение Алексея. Они разузнали, что ей нет шестнадцати, и поняли, что связываться с ней чревато...
  Лёжа на спине, Леська закрыла лицо руками, притворяясь, что прячется от палящего солнца. Всё к лучшему. Рано или поздно они должны были узнать. Лучше сейчас, пока не произошло того, о чём ей придётся жалеть. Надо будет сказать матери, что они не смогут ничего предпринять. Придётся завтра же отправиться на рынок...
  Может, подождать хотя бы пару дней? Насладиться хорошей компанией и каникулами? У неё так мало друзей. Если сказать матери, что секрет раскрыт, та сможет придумать что-нибудь ещё... Что-нибудь более отвратительное...
  - Дать полотенце? - Татьяна обращалась к кому-то прибежавшему из воды.
  - Нет, солнце высушит.
  Фёдор. Леська не стала открывать глаза: что толку - он всё равно не посмотрит в её сторону.
  Он сел, и они с Татьяной принялись переговариваться о яблоках, что лежали у девушки в рюкзаке, потом о подсолнечной шелухе под ногами, потом кто-то пришёл, да не один, Татьяна ушла, кто-то снова пришёл, но Леська всё также не открывала глаз. Фёдор продолжал сидеть недалеко от неё - это Леська остро чувствовала. Чувствовала и ругала себя за то, что чувствует.
  Потом он лёг рядом, продолжая болтать, смеяться, и вынимая из Леськи душу. Она ощущала, как от напряжения её щёки наливаются румянцем, и решая для себя, сможет ли отказаться, если и завтра её позовут в компанию.
  Вдруг Фёдор дотронулся мизинцем до края её ладони. Леську в секунду прошиб пот. Это не мог быть кто-то другой - никого другого Леська так остро не чувствовала, да и не лежал никто так близко. Как бы невзначай, мимоходом его палец скользнул по её запястью, превратив маленький кусочек плоти в сосредоточение огромной вселенной. Леська замерла, спрашивая себя, не показалось ли ей, и было ли это случайностью? Стыдно признаться, но она чувствовала его касание не на ладони, не на пальцах - внутри себя. Внизу живота, в животе, в сердце. Лёгкое движение, незаметное чужому глазу, заставляющее её приоткрыть губы и жадно глотать воздух. Не сноп искр, не напряжение. Космос.
  Она замерла, едва дыша, наслаждаясь и наслаждаясь блаженством, которое дарило его действие. Солнце жарило вовсю, над головой простиралось бесконечное летнее небо, переговаривались люди и кричали высоко чайки. Но она понимала только то, что его рука скользит по её ладони. Она думала только о том, чтобы скольжение не прекращалось, и о том, как бы она хотела, чтобы этот день не заканчивался.
  Мысли смешались. Секунды, минуты, часы бежали медленно, будто бы попав в прозрачную трубу, где замедляется время, где уходит в прошлое настоящее и будущее, где звуки, вместо того, чтобы превратиться в слова, становятся белым дымом. Этот дым покрывает море и землю, и песок, и скалы, и камни большие, и камни малые. Запахи, вместо того чтобы проникать в ноздри людей и животных, превращаются в золотые искры и разлетаются по земле дурманом.
  Неужели она не безразлична ему?
  - Федь, у тебя в машине насос есть? - голос Сергея: тоненький, как у девчонки.
  - Угу.
  - Пойдём, дашь.
  - Зачем?
  - Матрас накачать Вике.
  - Возьми ключи в шортах.
  - Всё равно не смогу сигналку снять.
  - Лёху попроси. Он знает.
  - Он уехал.
  - Витьку...
  - С ним и уехал.
  - Блин! Ну, давай попозже.
  - Ну, прошу, Федь! Ты ж знаешь, она потом...
  - Ладно, ладно, понял!
  Тень скользнула по Леськиному лицу, горячая рука мимолётно коснулась плеча, и она осталась одна, сама по себе.
  Теперь уже Леська ни о чём не хотела думать. Это было выше её сил: думать. Она лежала и впитывала горячее солнце, грудная клетка едва заметно поднималась и опускалась, ветер гладил кожу. Немного погодя она встала и пошла в воду. Леська не оборачивалась. Она знала, что рано или поздно он пойдёт за ней. На её губах играла лёгкая улыбка женщины, чувствующей свою власть. Отбросила ли она в этот момент сомнения? Перестала думать о вреде, который могла ему причинить? Не в силах была сопротивляться чувствам, которые превратили её в Злую мачеху и Белоснежку одновременно? Леська не знала. Она просто шла к воде, потому что так велела её женская сущность.
  Фёдор и вправду догнал её.
  - Хочешь искупаться?
  Она кивнула, не оборачиваясь.
  - Ну, поплыли.
  Они забрались так далеко в море, как никогда не осмеливалась она одна. Они плыли и плыли, пока фигурки на пляже не превратились в маленькие точки, а прибрежная полоса не скрылась в дымке. Лёгкие волны блестели на солнце, и зелёная вода была пронизана лучами, как подсвеченный горный хрусталь. Они были одни во всём бесконечном мире.
  Если бы кто-нибудь сейчас задумал произвести аэросъёмку, они навсегда бы остались вместе: две маленькие точки на фоне бескрайнего моря. Леська всё ждала, когда он сдастся и предложит вернуться, но этого не происходило. Время от времени она посматривала на него, но Фёдор невозмутимо плыл рядом. Спокойный, как горные вершины.
  Наконец, она сдалась, и они вернулись. Коснувшись дна, Леська сделала несколько шагов к берегу и отдышалась. Фёдор подошёл к ней. Она так остро чувствовала его, что никак не могла сообразить, где их друзья.
  - Устала? - прошептал он ей в самое ухо, и Леська наконец-то посмотрела на него. Мокрые волосы Фёдора торчали ёжиком, грудная клетка поднималась и опускалась, с плеч скатывались блестящие капли и тонули в искрящейся воде. Леська помотала головой, хотя дыхание всё-ещё не пришло в норму, и она угадывала в мышцах приятную тяжесть. Фёдор положил ей руку на спину, поддерживая, как будто бы волны могли сбить её с ног. В следующий миг он с силой прижал Леську к гладкому торсу, а потом наклонился и впился губами в губы.
  Хаос, устроенный им в её голове, заставил Леську изогнуться и прильнуть плотнее. Они упивались друг другом, немало не соображая, что происходит вокруг. Леська впервые в жизни испытала настоящий голод. Фёдор прижал её бёдра к себе с такой силой, что она почувствовала его эрекцию, но и этого было мало. Она придвинулась к нему ещё теснее, ловя мощное дыхание его грудной клетки и удары сердца. Его грубый, хриплый стон вибрировал у неё внутри.
  Прильнуть сильнее, раствориться, оказаться внутри, пролететь прохладным ветром над огромными жёлтыми степями и морскими просторами, ворваться в пустыню, сжечь города и возродить их. Обрушиться дождём и напоить землю, жить...
  Как вдруг всё закончилось. Фёдор, словно придя в себя, отстранился от неё, удерживая за плечи, и некоторое время они стеклянными глазами смотрели друг на друга, словно бы не понимая, где они и кто.
  - Ты сведёшь меня с ума, - его голос каркал. Изумление и сосредоточенность на его лице и слегка прищуренных веках немного отрезвили Леську, но ещё несколько секунд она не могла вымолвить ни слова.
  Неужели он оттолкнул её? Почему? Горечь была такой сильной, что Леська поморщилась. Она не понимала, что заставило его сделать это, но видела в глазах, что это что-то очень серьёзное. Он не просто не хотел, чтобы ребята их заметили, или считал, что она слишком молода - что-то гораздо более важное мучило его.
  Фёдор провёл рукой по волосам. Из его груди вырвался мощный поток воздуха. Он не смотрел на Леську: прятал взгляд.
  В конце концов, она пришла в себя. Он оттолкнул её! Ей это не показалось! Леська опустила руки и сделала два шага назад.
  Фёдор тут же поймал её ладонь: - Нет!
  В изумлении они смотрели друг на друга. Казалось, Фёдор сам удивлен, что не хочет отпускать её. Леська совсем перестала понимать, что происходит.
  - Ты что, совсем совесть потерял? - голос Лёши заставил их одновременно повернуть головы. Он шёл к ним быстрым шагом, с трудом преодолевая сопротивление волн.
  - А что? - оскалился Фёдор, - ты нашёл?
  - Ничего, что у тебя девушка есть? Одно дело, когда вы на машине гоняете и в компании тусуетесь, совсем другое, когда ты её хочешь в постель затащить!
  - Заткнись! - рявкнул Фёдор.
  - Подумай башкой своей! - они, как огромные тюлени, встали грудь к груди и были готовы наброситься друг на друга.
  Леське же было наплевать: ей показалось, что внутри неё ветер задул свечу. Стало темно, как в склепе. Леська растерялась. Растерялась, как теряются маленькие девочки, которые внезапно остаются без маминой руки в ладони, как люди, в секунду лишённые зрения, как брошенные старики. Тело затрясло мелкой дрожью, и внезапно стало невозможно сопротивляться спокойному движению волн.
  Она оттолкнула Алексея и встретилась с Фёдором глазами.
  - Это правда?
  - Про девушку? - было что-то грешное в его улыбке, словно он извинялся перед ней в том, что несвободен, - да.
  - Ты.., - Алексей снова принялся надвигаться на Фёдора, но Леська не позволила.
  - Прекрати! - закричала она. - Хватит меня защищать! Я не маленькая! - она развернулась и пошла к берегу. Слёз не было. Он ведь не принадлежал ей. Не был её парнем. Он всего лишь понравился ей с первого взгляда, вызвал симпатию. Он не был сексуальным мачо. Что с того, что в его присутствии Леська вся дрожала от восторга? Ей надо научиться не чувствовать этого больше. Надо приложить максимум усилий, чтобы больше не выглядеть влюблённой дурочкой. Господи, как это больно.
  Всё к лучшему. Ей не надо защищать его от себя. Он уже защищён. Защищён отношениями. Защищён...
  Дома она подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Матовая кожа ровно светилась в слабых лампах, висящих на стене. Слипшиеся ресницы, намокшее крыло волос. Руки у Леськи немного дрожали. Дрожала она вся.
  'Успокойся! - велела она себе. - Ты ведь не влюбилась в этого парня? У него есть девушка, а ты не из тех, кто строит свои отношения с чужими парнями. Не думай о нём! Всё нормально!'
  Но воспоминания подбрасывали картины их поцелуя, его борьбы с собой, крепких рук, прижавших её изо всех сил, ласковых, едва различимых касаний. А разум всё искал и искал лазейки, чтобы позволить ей быть с Фёдором. Он мог бросить свою девушку. Девушка могла бросить его (это вряд ли). Она, Леська, могла наплевать на всё. Могла просто насладиться этим летом, а там хоть трава не расти. Они могли...
  Что они могли?
  Ничего.
  Она не находила ни одного по настоящему реального способа преодолеть такое препятствие, как уже построенные отношения.
  Смогла бы она завязать роман с парнем, который уже встречается с кем-то? Она бы смогла. Она делала это не раз. Только пусть этим парнем был бы не Фёдор.
  Каждая секунда дня и вечера были потрачены на то, чтобы заставить себя не думать о нём, его глазах, губах - его существовании.
  Открывая дверь позднему гостю, она заставила себя не ждать, что им будет Фёдор, но сердце замерло вопреки всякой логике и доводам, построенным разумом.
  У калитки топтался Алексей. Разрушитель её розовых грёз. Парень, который оставил её для себя. Человек, которого она меньше всего хотела видеть. Тип, 'чертовская сексуальность' которого на неё совершенно не действовала. Вот уж кого-кого, а его она с удовольствием скормила бы своей матери! Ненавидела она таких индивидов: ну прямо-таки павлин раздутый! Только хохолка на башке не хватает!
  - В 'Саваж'пойдёшь, детка?
  Леська хотела крикнуть ему, что она не 'детка', и захлопнуть дверь перед носом, но злость взяла верх. Сегодня ночью она убьёт двух зайцев: поставит на место этого петуха и в очередной раз угодит своей мамочке!
  - Конечно, - она улыбнулась гостю самой что ни на есть тёплой улыбкой, которую только смогла выдавить. - Ты ведь подождёшь?
  Леська надела самую короткую юбку, которая имелась в её гардеробе, лифчик с самым большим пуш-ап, выбрала самые высокие шпильки и самую кровавую помаду. Оставила матери записку с единственным словом: 'Завтра' и вышла из дома.
  
  9.
  Кровь по кости течёт, но я молчок.
  Я алкоголик и торчок.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Если вчера Алексей присвистнул, увидев её, то сегодня ему пришлось подбирать челюсть с земли, а потом подтирать слюни. Они воспользовались такси и вскоре сели за столик, который уже занимали Антон, Сергей и парень с девушкой, которых она видела сегодня, но имён не успела запомнить.
  Алексей придвинулся к Леське ближе и закинул руку ей на плечо. Жест не остался незамеченным другим красавчиком.
  - Олеся, - с пренебрежением окинув Леськиного кавалера взглядом, лелейно пропел Антон, - этот тип со вставными зубами тебе не пара. Ты знаешь, что я умею играть на гитаре? - он поиграл бровями и придвинулся к Леське с другой стороны.
  Разве не этого она добивалась?
  - Нет, - кокетливо протянула Леся, без страха глядя в голубые глаза. 'Вызови ревность' - непреложное правило жёсткого флирта. Ах, почему у такого красавчика, как Антон, нет девушки, а у Фёдора (не отличающегося глянцевой внешностью) есть?
  - Хочешь, сегодня тебе поиграю? - он бросил взгляд в вырез её кофточки.
  Да, потому что все эти красавчики - Лёша, Антон - совершенные пустозвоны, а такие как Фёдор, Виктор - сокровища.
  - Закатай губу, придурок! - Алексей демонстративно взял её руку, и Леська не забрала её.
  - У-у-у! - Антон откинулся на спинку дивана, - значит, мне ничего не светит? Олеся, ты понимаешь, что сейчас разбила мне сердце?
  - Неужели? - подняла она брови.
  - Ну, да. Разве я не имею право побороться за место в твоей жизни?
  - Ты можешь побороться только за место в маршрутке, придурок! - снова вмешался Алексей, и они прыснули.
  Дальше последовала 'жёсткая' перепалка. Леська от души надеялась, что это шутка, потому что не верила, что слова 'педерас' и 'гуманоид' могут отражать отношения в этой милой компании. Они без остановки смеялись, наверное, целый час, пока у Леськи не заболел живот, и пока не пришла пора кому-то сходить покурить, кому-то за напитками, а кому-то и ещё куда.
  Они остались с Алексеем вдвоём, и она начала своё чёрное дело: положила голову ему на плечо, провела кончиками пальцев по бедру, вздохнула, отстранилась, едва заметно провела языком по нижней губе. Наклонилась к трубочке с напитком, не отрывая от молодого человека взгляда, и сделала аккуратный глоток. Его кадык дёрнулся, но за столик уже плюхнулся Сергей, подошли Виктор с Марьяшей. Леське пришлось приостановить 'спектакль', но она видела, как Алексей ёрзает, как нервно реагирует на шутки, вопросы - да и вообще на присутствие своих друзей.
  Через час он будет есть с её руки, ещё через один - не сможет сдерживать себя. Сын уважаемого человека, профессора. Станет приставать к ней, несовершеннолетней. Даже если это произойдёт не у калитки её дома, у матери не получится сделать фото, вокруг полно людей, которые смогут подтвердить, как он грязно вёл себя по отношению к ней, Леське. И в зависимости от того, насколько это будет грязно, а также от того, насколько профессор дорожит репутацией хорошего отца, определится размер возмещения, которое Леська и её мать получат.
  Бросив на Алексея многозначительный взгляд, она ушла танцевать. Несмотря на всю привычность коварных планов, ей нужно было время. Нужно было пространство. Вздохнуть. Отстраниться. Набраться сил перед очередной отвратительной сценой. Забыть о губах, пленивших её навсегда. О возможностях, которых у неё никогда не будет, о встрече, которую она будет хранить в сердце вечно, о человеке, который защищён от неё и её матери. Вбить в свою пустую башку, что Фёдор не появится здесь сегодня. Вбить, что у неё нет с ним шансов. Вбить, что он любит другую девушку.
  Музыка сменилась на медленную. Она потанцевала с Сергеем, вынырнувшим откуда-то снизу. Потом с Антоном - в дополнение к сногсшибательной внешности, он отлично двигался. Если бы не каблуки - она бы ни за что не вернулась за столик. Вернувшись, почти упала в объятия Лёши. Незаметно положила руку на крепкое мужское бедро и сделала большой глоток воды.
  Леська никогда не пила алкоголь. Это могло сильно повредить делу. Мать об этом ей миллион раз говорила. Иногда, конечно, хотелось наплевать на всё, пойти наперекор материнским предостережениям, испортить всё и вся, но почему-то Леська до сих пор этого не сделала. Боялась переступить черту? Боялась стать похожей на тех одутловатых дур, которые доказывали с экрана телевизора, что были изнасилованы?
  Леська и сама до конца не понимала.
  - Пойдём, - Алексей поднялся.
  - Куда? - спросила Леська, но он уже пробирался сквозь толпу. Ей ничего не оставалось, как бежать за ним. От танцевальной площадки обернулась, чтобы пожать плечами, мол 'Не знаю, куда его понесло', и врезалась во что-то твёрдое. Леська вскрикнула, когда чьи-то руки схватили её за плечи. Подняв глаза, она увидела, что столкнулась с Алексеем.
  'Что ты вытворяешь?' - хотела спросить она, но он закрыл её рот своей огромной ладонью. Леськины зрачки расширились. Нет, она не боялась его, но опасалась некоторого магнетического влияния, которое её напускная сексуальность произвела на него. Матерь богов, какой он плечистый! Почему же совсем не действует на неё?
  Не отрываясь, Алексей упивался её лицом. Его дыхание участилось. Вокруг, в бешеном ритме, двигалось множество тел. Никому не было до них дела, абсолютно никому. С каждым ударом и вспышкой света силуэты и тени приобретали новые очертания. Ладони взлетали вверх, кружились головы, сверкали возбуждённые потные лица.
  Сильная рука обвилась вокруг Леськиной талии, и он резко развернул её спиной к себе. Стальные пальцы легли на бедра. Волна страха прокатилась по телу Леськи, вызывая опасение, как вызывает нехорошее предчувствие тревожная музыка в ужастике. Она вспомнила, как впервые встретила его на лестнице музыкальной школы всего пару дней назад.
  Во рту пересохло, а сглотнуть не получалось.
  - Боишься? - спросил он, обдав горячим дыханием её шею.
  Да, она боялась, но не хотела, чтобы он знал об этом. Он не должен думать о ней, как о маленькой несмышлёной девочке.
  Леська закрыла глаза, выгнула спину и ступила к нему, прижавшись всем телом. У Лёши вырвался судорожный вздох, в ответ на который по коже Леськи прокатились волны отвращения. Она казалась себе деревянной. Он сжал её, заставляя медленно двигаться вопреки звучащим нотам.
  Она чувствовала его большие ладони, его мощную грудную клетку, настолько горячую, что казалось: между ними нет ни её, ни его одежды. Слышала его тяжёлые вздохи. Леська заставила себя погрузиться в ощущение будоражащей нескромности, силы власти, которую вдруг над ним заимела, и предчувствия лёгкой победы, которую ей удастся одержать. Она ждала, что вот сейчас он наклонит голову и проложит на её шее цепочку медленных поцелуев. Когда она представляла, как его губы прикоснуться к ней, ей хотелось вырваться и убежать, но, как всегда в такие минуты, она не сделала этого. Сердце стучало в висках, добавляя к музыке барабанную дробь отвращения. Она вся, от макушки до кончиков пальцев ног, ощущала его жар, слышала слабый запах туалетной воды и горела живьём.
  Алексей медленно поднял руки и опустил ей на живот, поглаживая большими пальцами через ткань. Внутри у Леськи сжался тугой узел отчаяния. Дрожа от негодования, почти бессознательно она положила свои ладони сверху, чтобы убрать липкие щупальца от себя.
  - Тебе не о чем волноваться - я не собираюсь набрасываться на тебя, - прохрипел парень.
  - Я не боюсь тебя! - со злостью выпалила Леська.
  - В чём тогда проблема? - поддел он: - боишься себя?
  'Не такой уж ты неотразимый!' - хотелось крикнуть ей, но она опасалась жалить его. Кто знает, что ещё придёт ему в голову? Не хватало ещё, чтобы он всерьёз принялся охотиться за ней.
  Музыка поменялась, Леська воспользовалась этим, чтобы вырваться. Кажется, между ними произошло достаточно, чтобы ей не терпеть его больше. Можно уходить. Снять туфли за углом клуба и бежать домой по тёмным мостовым. Завтра это будет выглядеть так, словно она испугалась.
  Вдруг её взгляд наткнулся на лицо Фёдора.
  Сердце гулко ухнуло в груди.
  Он наблюдал за ними.
  Как давно он появился? Что видел?
  Впрочем, какая разница? Ей надо было уходить отсюда.
  Но стоило ей дёрнуться, Алексей схватил руку.
  - Куда ты?
  - Устала, мне надо сесть.
  - К нему идёшь?
  - Говорю же: ноги устали, - взвилась Леська.
  - Я на руках тебя понесу, пойдём: подышим, - не отставал Лёша.
  Ух ты, какой смелый! А если она не откажется?
  - Давай! - воскликнула Леська.
  В ту же секунду Алексей легко подхватил её и прижал к широкой груди. Леська охнула. Она и не думала, что он исполнит угрозу.
  - Лёша, оставь меня. Я пошутила!
  Краем глаза увидела, как Фёдор резко поднялся из-за стола, и это движение сделало её день. Пусть он встречался с другой девушкой, пусть оттолкнул её, но его сердце - хоть маленькая его частичка - принадлежало ей! Беспокоилось о ней!
  Алексей же направлялся широкими шагами к выходу. Он держал её, сжимая огромными руками и с лёгкостью преодолевая ступеньки, пороги, выходы. Её никто никогда не носил на руках. Надо сказать она не чувствовала ни капли радости: скорее смущение. Не у этого парня в объятиях она мечтала оказаться.
  - Лёшка, поставь меня, прошу! - взмолилась Леська, как только они оказались на улице.
  
  10.
  Режь меня заживо, вешай петлю на шею,
  Утопи меня в ванной или сожги, я не стану мешать.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Стоило ногам коснуться земли, она рухнула на ближайшую скамейку. Он не сел. Теперь Леська вообще не понимала что делать. Молчать? Говорить? Уйти? Продолжить флирт?
  Она даже в глаза ему не хотела смотреть. Леська принялась растирать щиколотки, притворяясь, что ноги болят немилосердно. К счастью, подошли какие-то ребята. Леська молча сносила все вопросы, скабрезные шутки, запах табака, потому что мысли её разбежались и блуждали там, где она не была властна над ними.
  Ей надо было незаметно уйти.
  Завтра, уже завтра, она отомстит ему за все объятия, за руки, которым он позволил шарить по её телу, за то, что позволил Фёдору всё это увидеть!
  Завтра ребята не захотят смотреть в её сторону. Завтра они все будут думать о ней, как о чокнутой, о предательнице. Леська посмотрела на часы. Даже уже сегодня. Она заставила себя спокойно сидеть, кивать в нужных местах, дерзить. К ним подходило всё больше и больше народу, они шутили, смеялись, и, чем больше проходило времени, тем меньше у неё было понимания, как незаметно исчезнуть.
  Надо сделать вид, что идёт в туалет. Постепенно все разбредутся, и тогда она сможет ускользнуть. Можно ещё попросить Виктора отвезти её домой, но не говорить об этом никому. Леська поднялась. Ноги гудели.
  - Куда ты? - дёрнулся Алексей.
  Она заставила себя улыбнуться: - Попудрю носик, милый. Я на минуту.
  В зале она взяла курс прямиком на дамскую комнату. Отсидится там. Подумает. Придёт немного в себя. А потом улизнёт.
  Но на её пути возник Фёдор. Некоторое время они ошарашенно смотрели друг на друга.
  - Потанцуй со мной, - словно бы невзначай бросил он.
  Господи, как же она этого хотела!
  Фёдор предложил ей руку, но не ту. Они тепло рассмеялись, подстраиваясь друг под друга. Музыка плыла, обволакивая зал. Тени кружились рядом с ними, не осмеливаясь превратиться в живых людей. Гладкий пол, блики на стенах и силуэтах. Столики где-то там, в стороне. Звон бокалов и вылетающие из общего шума реплики. Леська их не слышала. Она не хотела говорить, не хотела улыбаться. Она трепетала от его близости. Она хотела просто прижать щёку к его груди, прижаться к нему, почувствовать кожей биение сердца под рубашкой. Ей хотелось, чтобы он не просто держал её руку, а обнял. Господи, кажется, никогда ещё она так сильно не желала быть близкой к кому-либо!
  Но она не могла прильнуть к нему. Не могла ткнуться носом в его плечо. Не могла погладить подушечками пальцев его ладонь. Просто подняла лицо, ещё не зная, что спросить.
  - Высокий? Неудобно? - улыбнулся Фёдор.
  Леська рассмеялась. Как же ей было хорошо с ним!
  - Какой у тебя рост, Федь?
  - Метр девяносто шесть. А у тебя?
  - Сто семьдесят где-то. Точнее не знаю.
  - Двадцать пять сантиметров разницы.
  - Твой отец высокий?
  - Да.
  - Ты в него?
  - Да.
  - А мама?
  - Мама не очень, - он нахмурился, - она среднего роста.
  Он смущал Леську своими эмоциями. Мысли о его близости и чувства к нему будоражили её. То, о чём она думала, глядя на него. О его ногах и руках, о взглядах, которые он прятал от неё. Он прожигал насквозь всё её существо. Сердце её стучало от восторга. Она хотела остаться с Фёдором наедине, где-нибудь в тихом месте, чтобы выяснить, наконец, что между ними происходит, и в то же время она не питала никаких надежд.
  - Идём! - как только музыка переменилась, Фёдор поймал её запястье и повёл через чёрную дверь и служебные помещения, кухню, какие-то узкие коридоры. Им удалось незамеченными добраться до кроваво-красной машины, и уже через полчаса они неслись по ночному городу.
  Она боялась себя, своей реакции на него. При одном воспоминании о поцелуе у Леськи кружилась голова, и сердце трепыхало в груди мотыльком, попавшим в зазеркалье.
  Она забыла, что должна была защитить его от себя, что должна была остановиться, что другого способа спасти его не было. Не существовало. Это был единственный способ.
  Кажется, она слишком сильно полюбила его, чтобы даже вспомнить, что не должна рисковать им, что должна его отпустить. Она до последнего думала, что не может у неё ничего быть с парнем, у которого имелась девушка.
  Но всё оказалось не таким, как она думала. Всё оказалось совсем по-другому.
  Они мчались по ночному городу, и знакомый морской воздух холодил её разгорячённые щёки. Ветер качал вершины тополей, и временами песок, стелясь широкими полупрозрачными полосами, переметал шоссе. Фёдор выключил музыку: они ехали в полной тишине. Тучи шли наперерез, задевая вершины домов. Когда первые капли упали на лобовое стекло, Фёдор поднял окна и взял Леськину руку. Она не смотрела на него и ничего не ощущала. За два дня она столько раз поднималась высоко и опускалась низко, что боялась что-то чувствовать, боялась думать о происходящем, радоваться или горевать. Оцепенение, похожее на сон без сновидений, сковало Леську. Она приветствовала дождь: его завеса прятала их от мира и давала какую-то крохотную, малюсенькую передышку её вконец потерянному разуму.
  Фёдор прижал к губам кончики Леськиных ледяных пальцев.
  - Я больше не встречаюсь с ней.
  - С кем? - сквозь туман переспросила Леська.
  - С той, кого Лёха назвал моей девушкой. С Алиной.
  - Как не встречаешься?
  - Так и не встречаюсь. Позвонил и сказал, что между нами всё кончено.
  Леська оторопело смотрела на него. Не то, чтобы она не была рада, что он свободен. Нет.
  - То есть ты бросил девушку по телефону? - она просто не знала, что сказать.
  - В твоих глазах это выглядит отвратительно?
  - Ну...
  - Я и сам это знаю.
  Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Она видела как испытующе всматриваются в неё его зрачки, как нетерпеливо подрагивают губы, как то то появляется, то исчезает маленькая складочка меж бровей.
  - Если ты обещаешь, что не выйдешь завтра из дома, я возьму билет на самолёт и повторю всё то же, глядя ей в глаза. Вечером вернусь.
  Леська даже представить не могла, сколько это могло стоить. Сердце её должно было стучать от восторга, но почему-то не делало этого. Оттого, что на другом конце тоннеля стояла девушка, которая ни в чём не была виновата? Да и ради чего всё это? Им ни за что не быть вместе.
  Только сейчас она не хотела об этом думать. Была не в состоянии об этом думать. Вся она превратилась в поток лавы, горячий и медленный, спускающийся из жерла вулкана, сжирающий деревья, дома, посёлки. Блестящий, жаркий, наполненный только своей силой. Завтра, завтра она сможет подумать, как объяснить ему всю правду, но сегодня она хотела только одного: поцелуев, близости, разговоров, шёпота, объятий. Быть с ним, утонуть в глазах, потеряться в руках. Молчать, смотреть на звёзды, слушать шум моря и рёв мотора, погрузиться в прикосновения, слить губы, дышать одним воздухом. Просто быть вместе. Хотя бы сегодня.
  Она подняла на Фёдора глаза:
  - Как ты это объяснил?
  - Сказал правду.
  - Какую?
  - Что встретил девушку, которую не хочу отпускать.
  Опять шквал радости, любви, нежности, заполняющий мозг дурманом. Дымом, сквозь который не разглядеть ни завтра, ни послезавтра.
  - А она? - осторожно спросила Леська.
  - Она сказала, что даёт мне время, чтобы я одумался.
  - Мудрая...
  - Скорее практичная, - поправил он, - но я не собираюсь 'одумываться'. Я достаточно думал.
  Уже на рассвете, когда дождь закончился, поехали к морю. Там сидели, повернувшись, прижавшись лбами друг к другу. Затаив дыхание, одни в целом мире. Точно накрытые пеленой. Леська слышала, как одновременно стучат их сердца, как захлёбывается в новых ощущениях все её существо. По её телу бежал ток. Он словно выражал её нужду, её желание оказаться на вершине того острова наслаждения, которое обещала его любовь.
  Те мгновения унесли последние её представления о дурном и хорошем, о чести и бесчестии. Она не боялась произошедшего, нет. Скорее, всё её существо безмолвно кричало ему: 'Не спрашивай у меня разрешения, не спрашивай! Только не спрашивай - делай! Делай смелее!'
  Но ему и не было нужно её спрашивать... он всё видел в глазах. Она ощущала восторг, только восторг. Каждый начинающийся в её теле трепет заканчивался в его теле. Получая удовольствие, она доставляла удовольствие ему. Он чувствовал это, потому что этого она добивалась. Боль стала не только её страданием, но и слабостью его тела. Он смотрел на неё так, словно то, что между ними происходило, было их общей победой, и счастьем, и изнеможением одновременно.
  
  11.
  Как не было нас, так и не было шансов,
  Чтобы теперь всё стало по-нашему.
  Поломанные. 'Та сторона'
  - ...На пляже всё и случилось, - голос Фёдора вывел Леську из оцепенения. Она быстро моргнула, приходя в себя.
  - Ну и что? Что в этом такого плохого? - всё ещё не понимала Ксения.
  - То, что на следующий день она с матерью явилась к нам в дом. Они требовали денежной компенсации.
  - За что?
  - Она была несовершеннолетней, - мужской голос звучал так мягко, что Леська закрыла глаза.
  В комнате повисло молчание.
  Оно длилось так долго, что Леська чуть не превратилась в каменную статую.
  Она не просто не была совершеннолетней, ей не было шестнадцати - должно было исполниться в октябре, но ещё не исполнилось!
  Позже она спрашивала себя, если бы она заранее сказала ему, сколько ей лет, смог бы Фёдор остановиться? Смог бы разорвать то единое целое, в которое они обратились там, у моря? Остановить жидкий огонь, которым они стали вместе? Она миллион раз жалела о том, что сделала и чего не сделала, но, в любом случае, день спустя жалеть было поздно.
  Как во сне, счастливая и крылатая, уверенная в том, что каждую минуту он, как и она, будет ждать встречи, она явилась домой, где действительность настигла её, как справедливая кара настигает вора.
  Она, Леська, всего лишь торговка, девочка из низов, промышляющая занятиями, не достойными и нижайшей проститутки, как она могла подумать, что ей выпал золотой билет?
  - Ну что, подцепила его? - мать впилась взглядом, как только Леська открыла дверь. Рассвет давно остался позади: мать совершенно справедливо не спала.
  А она, Леська, была такой глупой, что не успела спрятать счастливое лицо, такой глупой, что мать обо всём догадалась: и о ночи, и о близости, и о влюблённости, такой внезапно опустошающей, что не смогла отговорить мать отказаться от намеченных планов.
  Ещё до обеда они были у Фединого отца, которому мать, нисколько не стесняясь, рассказала и про несовершеннолетие, и про наглость, и про внезапную любовь его сына. Она не знала, не могла знать, что Леська не говорила 'нет', но и про это мать приплела. Леська стояла в углу, не решаясь и шагу ступить от двери, с красным от стыда лицом, с заплаканными глазами, в полуобморочном состоянии, не понимая, не представляя, почему это происходит с ней.
  Иногда она жалобным голосом просила: 'Мам, ну пожалуйста, не надо', но это никак не влияло на происходящее в богатой, красиво обставленной комнате. Леська хотела бы иметь такую: с книгами от пола до потолка, с большим окном, выходящим на балкон, с уютными креслами и маленьким столиком, с букетом садовых ромашек.
  Потом в комнате появился Фёдор. Леська видела, как вспыхнули его глаза, когда он заметил её, потом они наполнились вопросами, когда он увидел её слёзы, и, наконец, бешенством, когда понял - в чём его обвиняют.
  Леська помнила, как её трясло, как она была перед матерью, и Фёдором, и его отцом открыто беззащитна. Состояние униженности раздавило её, но это ничего не значило для них. Она мечтала превратиться в ледяной айсберг и ничего не чувствовать, но и это было из области фантастики.
  - Только не надо убеждать меня, что я изнасиловал её, - орал Фёдор на Леськину мать, нисколько не оглядываясь на разницу в возрасте.
  - И, тем не менее, она говорила 'нет', - возражала мать.
  Фёдор бросал на Леську яростные взгляды, скрипел зубами и принимался доказывать, что всё произошло по обоюдному согласию.
  - По обоюдному согласию, молодой человек, такое происходит между совершеннолетними людьми, - возражала мать абсолютно непроницаемым тоном. О, она имела немалый опыт таких перепалок. - Здесь же имело место быть сношение с юной девочкой, которое, между прочим, карается тюремным заключением! - Мать сощурила глаза. - Сколько вам лет?
  Фёдор молчал.
  Поскольку его отец тоже не проронил ни слова, мать принялась гадать: - Не шестнадцать - это точно. И даже не семнадцать. Вам не меньше двадцати, - на её лице вспыхнуло профессиональное презрение. - И не убеждайте меня, что вы влюбились в мою дочь - не поверю! Для первого свидания, а я всё ещё надеюсь, что оно не было таковым - слишком быстрое развитие событий!
  Леська вздрогнула. Её мать была прекрасным психологом. Не зря ей удавалось шантажом добывать деньги в течение многих лет. Действительно, события у них развивались слишком стремительно. Обычно на первом свидании Леська только и успевала, что потанцевать, да на прощание подставить щёку для поцелуя: парни с каким-то уважением относились к ней, она умела сохранять расстояние. Только с Фёдором они поцеловались на третий день знакомства, только с ним никак не могли наговориться, только с ним перешли границу, которую не только мать Леське не велела переходить, но и сама она знала, что не должна была переходить.
  С надеждой она подняла глаза на Фёдора. Может быть, он действительно влюбился в неё? Нет, он смотрел с ещё большим презрением, чем её мать. Он смотрел на неё, как на предательницу, как на создание, которому не было места в человеческом мире.
  - Чего же вы хотите? - голос Фединого отца звучал глухо, как голос радиодиктора из-за стены.
  - Справедливости! - взревела мать так, что Леська вжала голову в плечи, а мужчины уставились на неё, словно она скинула одежду.
  Этот момент Леська ненавидела больше всего. После того, как мать называла цену, все их 'жертвы' немного расслаблялись и приходили в себя. Они наконец-то понимали, что им грозит не тюрьма, не огласка в средствах массовой информации, не порицание общественности, а всего лишь небольшое опустошение кошелька, которое в любом случае, было самым благоприятным исходом. В отдельных моментах даже имело некоторые положительные последствия в виде возможности проведения воспитательных бесед с наследниками.
  Обычно Леська не чувствовала себя так погано. Конечно, это были унизительные разговоры, и она знала, что все эти люди презирают её и её мать, она ненавидела то, в чём приходилось участвовать, и не раз ругалась с матерью не на шутку. Но с каждым разом чувство стыда притуплялось, становилось невыносимее строить из себя жертву, делать испуганные глаза, выжимать слёзы.
  Только сегодня, сейчас, жгучие чувства стыда и обиды, несправедливости происходящего, ужаса от увиденного в глазах Фёдора, боли от того, что кто-то вторгся в произошедшее между ними двумя, выливалось солёными потоками из глаз и кровавыми каплями из сердца.
  - Справедливости? - улыбнулся отец Фёдора, и Леська внезапно увидела, каким станет её любимый в зрелости. - Думаю, если бы вы искали справедливости, вас бы здесь не было. Здесь вы ищите не справедливости, а..., - он не успел договорить: за него закончил сын.
  - ... а наживы, - его рот скривился от омерзения, - что ж, здесь вы её не получите, - он в упор посмотрел на Леську. - Настоятельно советую вам обратиться в полицию. Пусть там ваша дочь, - он не отрывал от Леськи горящего взгляда, его верхняя губа скривилась в циничной насмешке, - расскажет все подробности произошедшего вчера. Уверен, ей представится такая возможность не единожды. Думаю, все полицейские чины, от мала до велика, захотят узнать, каким образом такая красавица лишилась девственности...
  - Фёдор! - окрик отца прервал гневную тираду.
  - Извини, пап, - парень оглянулся, - я не хотел проявить неуважения к тебе. - Он повернулся к Леськиной матери: - Несмотря на то, что я кажусь вам сопливым папиным сынком, с честью или без неё, я готов понести любое наказание за то, что покусился на невинность и неопытность вашей дочери. В том числе заключение под стражу.
  Он говорил медленно и уверенно, так говорят, казалось Леське, обвинители в залах суда. Нижняя челюсть его была выдвинута вперёд, маленькая родинка сверкала праведным гневом. Тело напружинено.
  ...Тогда она в последний раз видела его так близко.
  
  12.
  И ты не плачешь, но и я как всегда ни при чём...
  Поломанные. 'Та сторона'
  Им пришлось убраться из того дома ни с чем.
  Перед тем, отец Фёдора попросил её задержаться на минуту. Когда они остались вдвоём в комнате, он спросил:
  - Это всё правда? Вы были близки?
  Леська судорожно выдохнула: 'Да'.
  - Сколько денег ты хочешь?
  Она опешила. Даже не смогла поднять на него заплаканные глаза.
  - Нисколько.
  - Вот как? - её собеседник призадумался. - Отчего же? - он говорил, как говорят в старых книгах, используя слова, вышедшие из обращения и устаревшие фразы.
  Леська растерялась. Что ответить? Что деньги не ей были нужны, а матери? Что она с Фёдором была по любви, что ничего ей не надо, лишь бы его сын не думал о ней, как о гадине, лишь бы не было ничего...
  Мужчина всё ещё ждал ответа.
  Леська протянула: - Ну, вы ведь не дадите всё равно.
  - А если дам?
  Она молчала, опустив глаза в пол. Зачем он всё это говорил?
  - Мы ведь расписку не дали, что..., - Леська запнулась, - ну, в общем,... - её щёки стали пунцовыми.
  - А обычно даёте?
  - Обычно даем, - сказала она поспешно, хотя этого, может быть и вовсе не стоило делать.
  - Так на что бы ты их потратила?
  Она бы хотела их потратить на свободу: уехать от матери, закончить учёбу...
  - Ни на что.
  - Понятно. Ну, прощай!
  Леська догнала мать на улице. Впервые за много лет такое происходило с ними: они уходили из богатого дома без гроша. Леська не жалела о деньгах. Она жалела о нестерпимых чувствах, которые вызвал в ней сын хозяина дома, о счастье, которое хотела обрести, но не смогла. Слёзы снова и снова набегали на глаза, когда она думала о его друзьях, которые ей так понравились, с которыми было так интересно, о морских барашках, которых сегодня они собирались поймать, о встречах, которые им предстояли, но которым никогда не суждено было случиться...
  - Дура, - в сердцах бросила мать, огромными шагами пересекая ровный газон, - какая же ты дура! - А потом уже много часов спустя, за которые не проронила ни слова, добавила: - такая же, как я в твои годы.
  Леська молчала. Уже тогда она понимала, что обратной дороги нет. Рассветов больше в её жизни не будет, проживи она хоть миллион лет.
  Только иногда, забывшись, она начинала представлять каково это. Жить в семье, которая не стремится нагреть руки на каждом встречном и поперечном. Работать, принося пользу людям. Идти по жизни с человеком, который тебя ценит, с которым у вас общие взгляды и устремления. Заслуженно пользоваться уважением окружающих людей, а не добиваться жалкой горсти денег, подставляя людей и продавая себя.
  Каково это? Наверное, великолепно. Но - не для нее. Она не родилась с золотой соской во рту.
  Как же ей продолжать жить, существовать в этом чудовищном мире, зная, что где-то там есть он? Который ненавидит её. Который содрогается от одного воспоминания о ней - девушке, предавшей его. О, это невыносимо! Нет. Нет. Нет!
  Но потом, хоть и не сразу, всё встало на свои места. Она смогла уехать от матери. Встретила Алексея Григорьевича, он научил её азам профессии, познакомил с разными нужными людьми, показал, что она способна честно трудиться. Она смогла сама зарабатывать себе на жизнь, родилась Маська. Никто больше не заставлял её заниматься теми ужасными вещами. Никто не требовал предавать и продаваться. Случившееся превратилось в сокровенную тайну, которую Леська не хотела вынимать из сундуков канувшего в лету.
  
  13.
  И так уж вышло, что кому- то нужно уходить.
  Поломанные. 'Та сторона'
  - Хорошо, Федь, я всё понимаю, правда, понимаю, они поступили с тобой отвратительно, - жалобный голос Ксении долетал до Леськи, как будто из другого мира, - но и ты меня пойми. Где я возьму повара за десять часов до начала ужина? Я представления не имею. Я не могу заказать еду из ресторана - это упасть ниже плинтуса, да и поздно уже. Сам знаешь, какие люди сегодня должны быть. Я не могу взяться за это сама - я и без того, несмотря на организаторов, сегодня весь день буду бегать: цветы, украшения, музыка, макияж, салон. У меня нет человека, которому я могу это поручить, - нет! Просто потерпи один день. Сегодня в полночь она уйдёт, и мы больше её никогда не увидим. Клянусь! Как бы хорошо она ни готовила, на каком бы уровне ни был ужин, обещаю, больше я её не позову! - голос замолчал, и Леське нестерпимо захотелось выглянуть, чтобы увидеть, что происходит. Она не до конца была уверена: хочет ли она быть выставленной за дверь и, наконец, вздохнуть спокойно, или хочет остаться, чтобы...
  Чтобы что?..
  Заработать? Ну не так уж ей нужны были сегодняшние деньги, с голоду они с Маськой не помирали.
  - Подумай, она всего лишь обслуживающий персонал. Она только кухарка. Она приготовит, обслужит нас, наведёт порядок и уйдёт. Оттого, что она пробудет здесь один день, она не станет хозяйкой положения, согласен?
  Леська давно привыкла: многие богатые относятся и к ней, и к людям её профессии с пренебрежением. Конечно, это задевало всегда, но сейчас задело особенно: она ни за какие коврижки не останется. Ни за какие!
  - Меня тошнит уже от того, что она находится в соседней комнате.
  - Ради меня!
  - Только ради тебя! Ради того, для чего я сегодня приехал.
  - Спасибо!
  - Она будет обслуживать за столом?
  - Да, а что?
  - Надо предупредить отца.
  - Думаешь, он её помнит?
  - Уверен.
  - Хорошо, позвони ему, а я пока посмотрю, не сбежала ли она.
  Леська стремглав бросилась в кухню. Чёрт! Почему она ещё не ушла?
  - Я знаю, вы всё слышали, - Ксения появилась за спиной, едва дав Леське дойти до стола.
  - Это не важно, я всё равно не могу остаться.
  - Можете, - отрезала девушка, - те слова, про кухарку и обслуживающий персонал, я сказала только для своего брата. Я так совершенно не думаю. Насколько я слышала, вы - профессионал своего дела. Не только в том, как вы готовите, но и в том, как храните секреты, которые вам стали известны, в том, как безупречно вы себя ведёте в других домах, в том, учитываете пожелания всех гостей и во многом другом. Даже то, что я узнала за те несколько часов, которые мы знакомы лично, говорит мне о многом.
  Она ей зубы заговаривала - определённо!
  - Нет.
  - Да!
  - Вы не понимаете! - вскрикнула Леська, - я не могу остаться!
  - Это вы не понимаете: вы не можете уйти!
  - Ещё как могу!
  - А как же насчет вашего обещания?
  - Какого обещания? - Леська замерла, хотя уже была в дверях.
  - Дайте-ка припомнить, как вы сказали? - Ксения задумчиво поднесла палец к подбородку и процитировала: - Даю слово, что не подведу вас! Кажется так?!
  Веки девушки сощурились, и Леська припомнила смутную тревогу, которую испытала в кафе. Подсознание узнало этот прищур, абсолютно одинаковый у брата и сестры. Только разум тогда ещё не понимал в чём дело.
  Леська притормозила. Чёрт! Она попала в ловушку. Она действительно обещала, она дала слово, что ей можно доверять. Ей и в голову не пришло, что возникнут обстоятельства, которые будут сильнее её. Условия, против которых она не может поставить своё слово.
  Прерывисто выдохнув, она пыталась найти достаточно веские аргументы, которые оправдали бы её. Ну не может она остаться здесь! Не может!
  Но и не выполнить обещание - не может тоже. Честное слово - один из тех немногих козырей, который позволил ей добраться до той ступеньки, на которой она сейчас стояла. Слово, которое она должна держать любой ценой!
  Если наплевать на деньги и убежать она может себе позволить, то подмочить репутацию, подведя клиента - ни в коем случае. Никакого бегства, никаких истерик!
  Видя её замешательство, Ксения надавила:
  - То, что произошло между вами и моим братом, было давно. Я бы сказала, так давно, как в детстве. На длинном жизненном пути мы все совершаем ошибки. И я, и мой брат тоже их совершали. Мне удивительно, что то, что произошло семь лет назад, сильно задевает его сегодня, - она сощурилась, опять напоминая брата, - скорее, даже ранит. Может быть, вы появились в этом доме, чтобы закрыть дверь в прошлое и продолжать двигаться дальше?
  - Ваш брат женат? - неожиданно для самой себя задала вопрос Леська.
  - Нет.
  - Я просто так спросила.
  - Разумеется, - Ксения кивнула. - Надеюсь, все недоразумения разрешены, и вы готовы приступить к работе?
  Леська замерла с открытым ртом, понимая, что у неё просто нет аргументов, кроме страха и внутреннего упрямства, кроме трясущихся поджилок и ужаса перед какой-то неведомой силой, развернувшей её лицом к прошлому.
  - Да, - согласилась Леська, хотя сама не понимала, зачем это сделала. Она не могла, не должна была оставаться в этом доме!
  - Отлично. Я скажу Феде, чтобы не заходил на кухню ни под каким предлогом.
  
  
Часть 3. Абордаж.
  
  14.
  Не поддаваться бы на провокации - ссорам по пустякам,
  Чтоб не случаться так часто.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Прошло немало времени, прежде чем ей удалось немного успокоиться. Над головой бубнил телевизор, пока Леська мариновала оленину. Она выбрала CNN и прибавила звук, надеясь, что сосредоточение на английской речи позволит забыть обо всём остальном. Тем паче, что новости и хорошие репортажи она любила больше, чем сериалы и ток-шоу.
  Леська просеяла горсть муки, затем насыпала ягоды можжевельника в большую пиалу, добавила семян кориандра и четыре звёздочки гвоздики, растёрла мраморным пестиком и наклонилась вдохнуть смесь ароматов, когда голос над ухом заставил её подпрыгнуть.
  - Какого рожна ты здесь делаешь?
  Леська резко выпрямилась.
  - Чёрт! Ты напугал меня.
  - Что ты здесь вынюхиваешь? - голос звучал глухо, как удар камня по огромной железной трубе.
  Она правда верила, что он не придёт на кухню?
  Взять йогурт.
  Перехватить булочку.
  Налить воды.
  Или постебаться над ней.
  - Ничего не вынюхиваю! - она чувствовала, как близко он стоит. Так близко, что повернись она лицом, смогла бы рассмотреть каждую ресничку.
  - Тогда что? - от Фёдора несло жаром, как от только что испечённого разрезанного надвое хлеба.
  - Не видишь, что ли? Работаю, - она боялась смотреть в тёмные глаза. Боялась оборачиваться, но среди множества запахов кухни - чеснок и уксус, кофе и пряности, корица и утро - уловила тонкие ноты его личного, не забытого ею, запаха.
  - Так я и поверил. Ловкая, меркантильная девица вдруг перевоплотилась в трудягу, - краем глаза Леська видела, как он брезгливо осматривает её, словно она - мутная лужа посреди неукоснительного порядка.
  Леська сделала глубокий вдох, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в груди, жжение в горле и злые слёзы, закипающие в глазах. Проклятье! Только и осталось, что разрыдаться у него на виду... Честное слово, она не настолько грязна, насколько он думал о ней! Она могла предстать перед ним. И она имела право держать голову высоко. Да, в юности, когда её мать была властна над ней, она совершала ужасные поступки, но с тех пор много воды утекло, она слишком дорого заплатила за произошедшее и не собиралась посыпать голову пеплом до конца своих дней. Будь у её матери столько денег, столько домов, машин, прислуги, красивой мебели и книг, стала бы она играть судьбой своего ребёнка?
  Конечно, мать это не оправдывало, и теперь, когда у Леськи самой росла дочь, поведение родительницы казалось ещё более чудовищным. Тем не менее, они не убивали, не крали, не совершали тяжких грехов. Они всего лишь играли на слабостях людей.
  Внутри закипело возмущение, но Леська заставила себя промолчать. Что она могла сказать? Что она давно не мошенница? Никогда ею не была. Так он ей и поверил. Он будет её оскорблять, пока она не выйдет из себя и не накинется на него, как базарная баба.
  Впрочем, ему это в любом случае не удастся. Леська напомнила себе, что она - профессионал. Она не поддаётся на провокации, тем более тогда, когда занята любимым делом. Она полностью сосредоточена на продуктах и процессах за которые отвечает, а также на целях, поставленных перед ней.
  Леська повернулась, чтобы сказать совершенно спокойным, чётким и ровным голосом, что ему здесь не место, и ему не удастся вывести её из равновесия, а тем более не удастся испортить его сестре праздник, но его уже не было. В кухне была она одна.
  
  15.
  Если бы мы знали, как влюбляться,
  Тогда наверняка бы выбирали себе тёплых людей,
  А не обложки глянцевые...
  Поломанные. 'Та сторона'
  Пустая, жадная до денег, беспутная!
  Фёдор оторвался от экрана и скрестил руки на груди.
  Семь долгих лет, и она здесь. И он, как мальчишка, больше ни на чём не может сосредоточиться. Дурак!
  Кукла, шантажистка, мерзавка!
  Как она только и посмела показаться ему на глаза?
  Вдох - выдох.
  Не оставаться с ней наедине. Не смотреть на неё.
  Семь грёбаных лет, и она появляется на пороге... Всё что угодно он ожидал, но только не встретить её на кухне сестры. Усилием воли Фёдор заставил себя убрать руки ото рта и прекратить сжимать кулаки. Она этого не стоила. Не стоила тех эмоций, той злости, которую всколыхнула в нём, того мучения, которое обещал сегодняшний день.
  Не было нужды заглядывать в лицо, чтобы узнать её. Прямая спина, бёдра, расправленные плечи, тот же поворот головы - она как будто бы создана, чтобы одним своим видом выбивать его из колеи. Она была создана, чтобы смущать его мысли, лишать разума, наполнять грудь каким-то незнакомым, невольным трепетом.
  Похитительница сердец в образе покорной прислуги? Что за новая роль?
  Выдохнуть. Прекратить думать о ней. И, ради всего святого, не оставаться наедине! Её близость, как по щелчку, заставила его забыть о предательстве. Она пахла ягодой, морем и солнцем.
  Фёдор закрыл глаза. Как она его испугалась. Как изо всех сил старалась скрыть страх, и как её грудь поднималась от частых поверхностных вдохов. Её золотистая кожа.., теперь не такая смуглая, как раньше, видимо, она жила в этом лишённом солнца краю не первый год. Даже и сейчас она напоминала спелые персики. Спелые персики, которые она ела тогда, когда он впервые принял решение приблизиться к ней.
  О, эти мучительные воспоминания! Воспоминания о её лице, смехе и теле, которые, как наркотик, одурманили его, притупили ум и всякое соображение. Он и вправду был настоящим идиотом, бегая за ней, как пудель на шлейке. Он, кажется, ни до, ни после не испытывал тех разъедающих душу чувств, которые вызывала в нём эта соплячка. Она говорила, и смотрела, и улыбалась так, что внутренности его превращались в огонь, от которого она оставила лишь пепел.
  Она обладала чем-то восхитительным: умом ли, жизненной энергией, глазами, телом. Он не знал, но будь он трижды дураком, если ещё раз покусился бы на её близость, на разговор с ней, на такие разные, но в то же время похожие судьбы. Кто она такая, чтобы расставленное по полочкам превращать в хаос одним взмахом руки, одним поворотом головы? Он ни за что не позволит ей этого сделать. Никогда. С некоторых пор он сам, и только он является владельцем своей судьбы.
  
  16.
  Если бы умели разбираться,
  Не пришлось бы страдать и болеть.
  Поломанные. 'Та сторона'
  У Леськи, конечно, не было фотографии Фёдора, не было какой-нибудь памятной вещицы, не было даже засохшего цветка. Была строчка в Гугле, где набрав его имя, она могла увидеть чуть не каждый день его жизни.
  Встречу с премьер-министром в декабре прошлого года. Выступление на радио 'Свобода'. Снимки с какой-нибудь пресс-конференции или модной тусовки. Рукопожатия сильных мира сего, споры с политиками, первые лекции. Свидания с самыми блестящими красавицами страны.
  Что сложнее: ничего не знать о человеке, который тебе дорог, или видеть его по первому желанию, но понимать, что тебе в его жизни нет, и никогда не будет места?
  Леська пережила разрыв. У неё не было выбора. Она просто не позволила боли приобрести какое-то глубокое значение в своей новой жизни. Она не могла дать имени тому сопротивлению, которое оказывала боли, и той эмоции, которая рождала это сопротивление. Иногда душа её превращалась в сплошной стон, когда она вспоминала чувства, которые до сих пор, против воли и всякого разума, испытывала к нему.
  ...А в самом начале ей хотелось потерять рассудок, чтобы не помнить, не видеть, не участвовать в той судьбе, где стало правдой то, что правдой быть не могло.
  Она сражалась с каждой своей мыслью, с каждой слабостью, с пустой надеждой, когда в моменты усталости, разочарования или внезапно навалившихся проблем, хотелось заглянуть в его блог, прочитать светлые, жизнеутверждающие слова.
  Она сражалась и она победила. Время помогло ей дожить до того дня, когда она смогла безразлично отнестись к собственным воспоминаниям.
  Казалось, история эта закончена и более не имела к ней никакого отношения. Она не просто выиграла сражение с воспоминаниями, она победила, она взобралась на гору под названием Независимость, о вершине которой раньше не могла и думать...
  - Кухарка слушает новости? Разве твой удел не кулинарные шоу?
  Нож, которым Леська разбивала скорлупу, выскользнул из рук, ударился о столешницу и упал на пол. Она услышала смех, но велела себе не заводиться. Только почувствовала, как на подбородке дёрнулся нерв.
  Сощурила глаза и медленно повернулась:
  - Именно они. Только в твоём присутствии я кошу под интеллектуалку.
  - Кухарка-интеллектуалка? - Фёдор хмыкнул. - Звучит, как кот-миллионер.
  - Послушай, у меня полным-полно дел, - Леське очень хотелось показать ему средний палец, и она на минуту выпала из действительности, раздумывая, не сунуть ли его Фёдору под нос?
  Сдержалась. Лишь непроизвольно и резко повела локтем.
  - Не сомневаюсь.
  - Ни одно из них не касается тебя.
  - Да неужели? - его осанка и поза выдавали бессознательное высокомерие человека, привыкшего быть хозяином положения. Как и много лет назад, когда он был уверен, что всё в жизни будет происходить по известному ему одному сценарию. - Мне почти жаль тебя..., - медленно произнёс Фёдор, разглядывая её рубашку где-то в области воротника.
  Леська замерла. Волна жара опалила горло, грозя вынести на щёки румянец стыда. Жалость - что может быть унизительнее?
  - Насколько я помню, у тебя были неплохие мозги, - пренебрежение, затаившееся в уголках губ Фёдора, подсказало ей, что он хочет уязвить её. - Но сейчас ты вынуждена работать кухаркой и подавальщицей одновременно.
  Ах... он об этом? Леська выдохнула. Такое небрежение на неё не действовало. Она искренне любила своё дело и гордилась тем, чего достигла. Пусть для золотых мальчиков - это самая низкая ступенька лестницы, для неё - сам факт того, что она жила честно, значил больше, чем все первенства мира.
  - Зато моё обаяние при мне, - усмехнулась Леська.
  - Не сомневаюсь, - сверкнул глазами Фёдор.
  - К тому же, - пожала Леська плечами, - хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие.., - пауза позволила снова заглянуть в медовые глаза.
  - А плохие к чертям собачьим?
  - А плохие - куда захотят! - закончила она.
  - Не сомневаюсь, - Фёдор скривил губы. Холодный взгляд, оценивающе скользнувший по её телу, откровенно говорил ей всё, что он думал, о её 'куда захотят'.
  Леська отвернулась. 'Дёрнул же чёрт её говорить с ним!'
  - Но даже самая распоследняя судомойка, - он словно не обратил на её молчание никакого внимания, - лучше, чем та порно актриса, что ты представляла собой в нашу встречу.
  Сердце Леськи сжалось в маленькую красную точку, которая взорвалась пульсирующей болью. Порно актриса? Господи, она руку бы отрубила, чтобы тогда всё случилось по-другому! ...Увы.
  Ему никогда не узнать этого и не понять её. Скрыв нарастающую боль и обиду, она собрала волю в кулак, чтобы ответить лёгким, насмешливым тоном:
  - Тогда у меня было ещё опыта маловато. Через год и десять лопухов я достигла нужного уровня.
  Презрение, блеснувшее сквозь стёкла очков, доставило ей какое-то извращённое удовольствие. Презрение лучше, чем жалость.
  Мужчины в очках: они всегда ей нравились... Или стали нравиться после того, как она познакомилась с Фёдором? Теперь она уже не могла ни понять, ни припомнить. Так же как эта мучительная история... когда она началась и с чего? С криков чаек, с солнечных ступеней, пропитанных запахами моря? Или со взглядов? С карих пронзительных глаз с огненной каёмкой вокруг чёрного зрачка? С маленькой родинки, примостившейся на подбородке?
  - Какая беда, что после того, как ты уйдёшь отсюда, я изо всех сил постараюсь, чтобы тебя больше никуда не позвали, - он надменно поднял брови, ожидая её реакции. Леська проигнорировала его реплику. Она была слишком уверена в моральных принципах этого парня, чтобы переживать, что может пострадать от его действий.
  Скорее она опасалась продолжения разговора. Даже если у неё хватит сил выдержать перебранку и не расплакаться, останется риск замучить себя тоской завтра. В её прошлом было столько изматывающей боли, что связаться с ним, всё равно, что прыгнуть в котёл с кипятком. Какой смысл им пререкаться? Зачем ей знать, в какого человека превратился её первый мужчина? Ей никогда не разгадать его, как бы она не старалась - они всегда будут слишком далеки друг от друга.
  И она не могла его в этом винить.
  
  17.
  Но все уже сказали друг другу в очень спокойных тонах,
  Но оглушало как будто бы в рупор
  Взгляд, рот...
  Поломанные. 'Та сторона'
  К десяти часам хлебы были готовы, чтобы отправиться в печь. Она замесила один ржаной каравай, пшеничные булочки с отрубями и семенами льна и поставила подходить дрожжи на маленькие рогалики. Их она поставит только перед самым приходом гостей, чтобы они наполнили столовую своим ароматом перед тем, как приглашённые рассядутся по местам.
  Леська сама удивилась, каким образом ей это всё-таки удалось - большую часть времени она вела беззвучный диалог с Фёдором. Спорила с ним и с самой собой, рассказывая как нелегко пришлось, и как она не хотела обидеть его.
  Он стал ещё красивее, а из горького прошлого всё появлялись и проплывали чередой перед ней далёкие призраки. Его руки на руле. Его руки на её плечах. Его волосы, мокрые и блестящие. Солёная кожа...
  Прекрати. Думать. О нём.
  Один день и больше ты его никогда не увидишь.
  Что он делал в Питере? Он ведь был москвичом. Приехал погостить у сестры? Что за дурацкое совпадение? Почему именно в тот день, когда она оказалась в доме Ксении? Как долго он здесь пробудет? Да какая разница, им всё равно не встретиться больше! Это и к лучшему. Леська облизнула губы и взяла прихватку. Отправив формы в печь, заметила короткое движение в проёме двери.
  Теперь ему не удалось застать её врасплох. Двух раз было достаточно.
  - Ты всегда носишь поварской колпак? - кашлянул Фёдор.
  - Твоя сестра сказала, что ты не будешь заходить на кухню, - Леська намеренно проигнорировала его вопрос. Рубашка натянулась у неё на груди, когда она встала на цыпочки, чтобы достать миксер с самой верхней полки. И Фёдор это заметил. Она видела, что на миг он потерялся и не сразу пришёл в себя. Ей пришлось выразительно посмотреть на него, заставляя вернуться с небес на землю.
  - В детстве она мне говорила, что никогда не выйдет замуж, - поднял он брови, выражая полное отсутствие удивления.
  Леська поджала губы. Велела себе не заводить с 'непрошеным гостем' разговор, не провоцировать его, отвечать на вопросы односложно и не позволять втягивать себя в споры. Видит Бог, она не знала и не хотела знать, к чему могли привести их словесные поединки.
  Отмерила три стакана сахара и взвесила. Мягко зашуршали песчинки. Достала яйца. Ополоснула чашу, включила прибор в сеть, поставила на максимальную скорость. Классический ореховый бисквит с кофейным ярусом плюс шоколадная стружка.
  Фёдор сел за стол и принялся наблюдать за ней. Он ничего не говорил. Абсолютно ничего. Только смотрел. Оправа очков подчеркивала внимательность взгляда. У Леськи по рукам пробежали мурашки. Она разрезала крупный лимон пополам и выжала из одной половинки сок. Добавила немного в белки.
  Он что-то спросил, но так тихо, что она не поняла. Проигнорировала, но он повторил вопрос.
  - Что? - нахмурилась Леська, заглядывая в непроницаемое лицо и гадая, что у него на уме. Не имел же он привычки каждое утро без дела просиживать на кухне? Пришёл, чтобы выводить её из себя? Или хотел поговорить? О чём? У них не было общих тем. Тогда что он здесь делал? Она пыталась найти разгадку, время от времени бросая мимо Фёдора косые взгляды, делая вид, что работает, а не пытается понять мотивы его поступков.
  Вошла и вышла женщина, которая, кажется, занималась уборкой или чем-то в этом роде. Зазвонил дверной звонок, послышалось хлопанье дверей и чьи-то неразборчивые голоса. А Фёдор всё сидел и сидел. С каждой секундой он смотрел на неё жестче, видимо, в свою очередь, пытаясь осознать что-то.
  Наконец он встал и, медленно, как большой кот, движимый любопытством, подошёл к ней.
  - Что ты готовишь? - его лицо внезапно оказалось так близко, что она увидела каждую щетинку. Увидела микроскопические поры и маленькую точку, примостившуюся под левым глазом. Ресницы на нижнем веке: густые и золотистые. Не надо смотреть в его глаза, напомнила себе Леська: ты и без того прекрасно знаешь их пламенный тёплый оттенок. Она обвела взглядом контур его губ - чёткий и ровный. Нижняя губа у Фёдора была немного толще, чем верхняя. Конечно же, она не впервые это увидела.
  Ей приходилось смотреть на него, задрав голову. Раньше его щетина не была такой чёрной и такой жёсткой. Хотя, впрочем, об этом она могла только догадываться, ведь она не знала, насколько она стала грубой. Леська отвернулась, смутившись. Зачем она думала о его лице - непонятно.
  - Так что ты готовишь? - он едва заметно наклонился к её уху, заглушая жужжание миксера, и наблюдая за её реакцией, словно Леськино напряжение забавляло его.
  Она нервно дёрнулась, показывая на меню, висящее на холодильнике.
  - Посмотри там.
  Он задержал на ней взгляд, рассматривая головной убор, ухмыльнулся, потом повернулся и отошёл к меню. Леське стало немного легче дышать.
  - Зачем ты носишь колпак? - спросил он достаточно громко, чтобы она услышала его сквозь ровный гул.
  Ей не хотелось напрягать голосовые связки - в горле и без того сухо, поэтому она промолчала. Взяла стакан, налила воды и медленно выпила. Если и дальше всё будет продвигаться такими темпами, у неё все шансы запороть вечер. Ему и пальцем шевелить не придётся - она сама испортит свою карьеру.
  Обо всём этом Леська думала медленно, словно рассматривая чужую жизнь через плотное стекло, словно полуденный зной разморил её мысли, и они текли неторопливо, как тучные стада по изобильны лугам.
  Фёдор сел за стол и продолжил наблюдать за ней. Он не прекратил этого делать и тогда, когда миксер замолк, а Леська добавила во взбитые белки муку, молотый кофе, дроблёные ядра фундука, аккуратно всё перемешала и отправила во второй духовой шкаф. Двадцать минут и основа воздушного десерта - готова.
  - Так почему ты надеваешь колпак? Это часть образа?
  - Образа? - не поняла она.
  - Ну да, образа повара.
  - Я и есть повар, - усмехнулась она без обиды или злости, - мне не надо образ примерять.
  - Некоторые повара колпаком не пользуются.
  - Так они же лысые, - засмеялась Леська, - их волосы не падают в пюре и суп.
  - У тебя длинные волосы? - спросил он, и она замерла.
  Когда Леське было пятнадцать, у неё были длинные волосы. Ниже пояса. Мама всегда говорила, что волосы - это красота и сила женщины. Леська мечтала, что когда будет выходить замуж, волосы распустит. Они упадут за спину шёлковой тяжёлой массой. Они были её гордостью, её красой.
  Нет, она остригла их не тогда, когда поняла, что больше не чиста, как слеза росы. Не тогда, когда поняла, что выйдет замуж без любви. Не тогда, когда Маська родилась. Как и раньше, уложив дочку, мыла, расчёсывала перед сном. Но потом сдалась. Когда поняла, как много внимания они привлекают.
  Помнила Леська ещё, как Фёдор брал её волосы в ладони, как нежно убирал от лица, как восхищался ими. Как разлетались они от ветра, как сохли на солнце, как рассыпались по его плечам, когда она клала голову на его грудь. Её локоны остались в прошлом, вместе с их общим воспоминанием. Она не понимала, почему он решил заглянуть в те дни.
  - Нет, короткие, - наконец, выговорила она.
  - Почему?
  Ну что ему сказать? Леська серьёзно занервничала. Чего он, собственно, хотел от неё? Долго собирался здесь сидеть?
  - Мешали, - лицо её приняло холодное выражение.
  - А я думаю, что хотела красу свою скрыть.
  Леська ничего не ответила. Только сердце бухнуло о рёбра, испугавшись проницательности мужчины, от которого ей следовало держаться подальше. Его слова были не далеки от истины. Леська, высокая и стройная, всегда привлекала к себе внимание. Может поэтому тогда, в юности, никто ей пятнадцати и не давал. Ростом она, наверное, в отца пошла. Мать была среднего роста. Только вот никто не хотел в дом девушку приглашать, которая могла мужа увести, не важно была она порядочной или стервой той ещё, готовила хорошо или так себе.
  Вот она и приспособилась все до последнего волоса убирать под колпак. Косметикой на работе не пользовалась - даже ресницы не подкрашивала. Получалась этакой незаметной поварихой, что и Леську, и нанимателей вполне устраивало.
  Неужели он до сих пор считал её красивой? Это не могло быть правдой! Как ни хотелось ей вывести его на откровенный разговор, Леська не осмелилась этого сделать. Что-то подсказывало ей, что скрестив с ним шпаги в словесном поединке, она никогда не одержит верх. Он в два счёта расколет её, чего доброго ещё и унизит. Разве не было у него причин как следует проучить её?
  Надеясь отвлечь его от неприятной темы, забыв, что утром обещала себе вообще не разговаривать с ним, Леська спросила:
  - Отчего ребёнок твоей сестры не здесь? Что с ним?
  - Почему ты интересуешься?
  - Просто любопытно, почему она разлучена с матерью? Тем более что Ксения явно скучает.
  - Она сейчас в летнем лагере.
  - В летнем лагере?
  - Да, в учебном. Родители хотят вложить в неё максимум знаний, чтобы потом не плакать крокодиловыми слезами, - тон его звучал поучительно и наставительно одновременно, что Леська не сдержалась.
  - Ей, кажется, только три года?!
  - В прошлом месяце исполнилось четыре.
  - Что это меняет?
  - Послушай, я не её отец, чтобы решать такие вещи или что-то объяснять тебе.
  - Ясно, - пролепетала она, замолкая. Хотя ничего не поняла. Никакие высокопарные мотивы обучения, божественного смысла или сверхъестественных результатов не оправдывали в глазах Леськи разлуку маленького ребёнка с матерью, также как высокие цели не оправдывали войны или вероломного нападения на мирный город.
  Она и сама, будучи матерью, не раз задавала себе вопрос, не должна ли она 'впихнуть' в ребёнка дополнительные знания, отвести на развивающее занятие, отдать в школу полиглотов? Разговор про лагерь для ребёнка это как камень в её огород. Маська была очень любознательной и часто просилась во всякие интересные места и поездки, но многое из того, что было интересно ей, Леське, Мася не любила. Не любила изобразительное искусство и архитектуру, зевала от скуки в музеях, закатывала глаза в картинных галереях, наотрез отказалась учить английские буквы и слова. Зато обожала животных и насекомых, особенно лягушек и улиток. Могла без устали бродить среди окаменелостей Палеонтологического и Кунсткамеры, знала всех динозавров и периоды их существования.
  Леське приходилось сильно сдерживаться, чтобы не творить насилие над дочерью. Сколько всего она хотела сделать, чтобы её ребёнок вырос достойным любого общества. Записалась в библиотеку, и водила Маську по музеям, показывала в Интернете всякие интересные города и мечтала, что однажды они отправятся туда. Требовала заниматься языком и не пропускала ни одной возможности рассказать Маське что-нибудь новое. К счастью, дочка любила книжки. Её любимой комнатой в Эрмитаже была не зала со знаменитыми часами и не Зимний сад, а библиотека Николая II. Им с Леськой было безумно жалко, что у посетителей не имелось возможности подняться там по ступенькам, присесть в кресла, коснуться корешков и полистать страницы. Леська часто вспоминала фотографию Керенского в этой библиотеке. Боже, оканчивая школу, она даже не знала, кто такой Керенский.
  Она даже школу не закончила!
  Как много она сделала, пытаясь вырастить ребёнка таким, чтобы однажды встретившись со своим отцом, Маська не вызвала мысли: 'Какая дура, кто её воспитывал?'
  Иногда, серьёзно раздумывая о жизни, она понимала, что может случиться так, что её дочь никогда не узнает отца. Тем не менее, она не могла рисковать. Леська проглотила ком в горле и отвернулась к окну.
  Маську почти перестали удовлетворять её ответы, мол 'У тебя есть папа, просто он работает в другом городе', или 'Мама не могла родить тебя одна, для этого нужны и мама, и папа', 'Да, он обязательно приедет' или ещё что-нибудь туманное, но не слишком лживое. Когда-нибудь ей придётся рассказать дочери свою историю. Тогда дочь будет просить поведать отцу о её существовании, или будет просить его телефон, чтобы позвонить, или перероет все её вещи в поисках клочка бумаги, фотографии, письма - чего угодно, что прольёт свет не только на историю её появления, но и тропинку, по которой она к этому человеку сможет выйти.
  Маська ничего не сможет найти. Даже в свидетельстве о рождении, в графе отец, вместо чужого имени будет стоять прочерк.
  Леська, конечно, должна была вписать туда Алексея Григорьевича, так лучше, так спокойнее, так проще. Он на этом настаивал. Но, оказавшись вне опеки матери, Леська поняла, что больше всего ненавидит ложь. Многое она готова была делать, но не врать.
  Если повезёт, к тому моменту, когда Маське выпадет шанс познакомиться с отцом, и ей и Фёдору будет так много лет, что раны, которые они нанесли друг другу, превратятся в рубцы.
  А если не повезёт?
  Медленно она обернулась. Внимательно посмотрела сквозь матово поблёскивающие стёкла в карие с огненными прожилками глаза. Не настал ли момент, когда она может открыть правду? Сказать ему, что родила от него дочь? Вот сейчас...
  - Ты ведь не с самого начала это задумывала? - вопрос вырвал Леську из пучины размышлений. Несмотря на то, что лицо Фёдора, как и прежде, оставалось жёстким и замкнутым, она видела, что вопрос задан не из праздного любопытства.
  - Задумывала что? - не поняла она.
  - То, что тогда провернула со мной.
  Да, она убедилась по положению его тела, по лёгкой задержке дыхания, даже по ровному, негромкому, но явно напряжённому тону, что вопрос этот, возможно, стоил ему долгих часов муки. Он смотрел на неё так, словно в мельчайших подробностях ожидал увидеть в ответе всю правду.
  Правду ли она должна ответить или то, что легче произнести? Правду или то, что обелит её? Правду или то, что позволит с лёгкостью сказать о ребёнке, которого она родила от него?
  - С самого начала, - Леська с вызовом приподняла подбородок.
  Только это была не гордость, и не бравада. Это была смелость признать своё прошлое таковым, каким оно на самом деле являлось. Она не гордилась тем, что произошло. Но врать, придумывать небылицы - не желала, как не желала 'рассказывать' дочери, что её отец - лётчик или капитан дальнего плавания. Ложь - та трясина, которая затягивает людей, как лень, как мягкая постель, как привычка, от которой невозможно избавиться. Однажды солгав в малом, человек по капле увеличивает дозу. Увеличивает до тех пор, пока она не становится огромной. До тех самых пор, пока она не становится всей его жизнью. До тех пор, когда привычка ко лжи не затмевает привычку к правде. До тех пор, пока ложь не становится правдой.
  - И на следующий день после этого?
  - И на следующий, - согласилась она, ища в непреклонном лице подтверждения отголоскам волнения, слышимого в голосе.
  - Я навёл о тебе справки потом. Я был не первой твоей жертвой.
  - Да, - Леська опустила ресницы.
  - Только ты всего не могла предусмотреть, - он внимательно посмотрел на неё, пользуясь тем, что она этого не сможет заметить.
  - Да.
  - Что же пошло не так?
  Что пошло не так? Леська не знала. Ни тогда, ни сейчас. Что случилось с ней в тот год, что она не смогла удержать расстояния с мужчиной, которому понравилась? Тогда она не смогла найти ответ на этот вопрос. Просто не знала этого. Тогда она не знала и того, что детей надлежит защищать от потрясений: от соприкосновения со смертью, болью. И страхом. Теперь уже это не должно было ранить её, она испытала свою меру ужаса и отчаяния, оставшись одна в незнакомом городе, понимая, что никто, в том числе её мать, не сможет объяснить ей того предательства, которое как-то невзначай было совершено над ней.
  Тогда она думала, что всё то, что делает и совершает её мать, свидетельствует о её любви, о привязанности, о желании сделать её жизнь лучше, о самой естественной вещи в мире - о материнской заботе. А если это было так, она, Леська, не была вправе позволять себе противиться чувству, заставлявшему её подчиняться и молчать.
  Это продолжалось так долго, что когда что-то пошло не так, когда до Леськи, наконец, дошла поражающая очевидность её заблуждения, она просто-напросто не могла поверить в собственное озарение. Она долго вглядывалась в мать, ища и не находя в ней той действительной простой заботы, которой матери обычно окутывают своих отпрысков. Искала понимания поступков и оправдания действий, искала искренности и логики, пусть своей, непонятной ей, Леське, может быть немного тёмной или запутавшейся, но продиктованной искренней любовью.
  Леська с трудом помнила тот первый скандал, который уже не задел её, не оставил в душе ничего - даже шрамов. Она не могла, да и не старалась вспомнить, что тогда мать требовала от неё: встретиться с новым незнакомым мужчиной, пропустить школу или обвести вокруг пальца старуху-соседку. Она кричала что-то, перемежая громкие слова упрёками, входила и выходила из комнаты, бросала что-то на пол. Леська смотрела на её побледневшее, подурневшее лицо, на то, как она болезненно морщила лоб, а затем угнетающе молчала. Первый раз в жизни ей не было жаль матери, не было в душе никакой к ней любви, никаких дочерних чувств. Стояла рядом хорошо знакомая женщина, но не её мама. Не её мама.
  Её мама не могла заставлять её избавиться от ребёнка, а эта женщина могла. Её мама не стала бы славить её перед людьми, а эта - первая бы побежала. Её мама принимала бы её со всеми проблемами и помогала бы справляться, а эта женщина - нет.
  Поэтому Леська ничего ей и не сказала. Ни об отъезде, ни о ребёнке, ни о брошенной школе. Она закинула в рюкзак документы, смену белья и села в электричку...
  Что пошло не так?
  Она узнала, что такое предательство? Она полюбила, и мир, наконец-то, сложился в ясную и честную картинку? Почему Фёдор спрашивает, что пошло не так? Разве он не знает? Разве не увидел этого в её глазах тогда? Что пошло не так?
  Леська повернулась к холодильнику, взяла морковь и баклажаны, мясо, баночки с готовыми соусами, расставила всё на столе, высыпала в чашку куркуму, смешала с паприкой. Она почти не понимала, что делала. Что-то месила. Только вот что?
  Фёдор наблюдал за ней, и она надеялась, что он забыл, о чём спрашивал, ибо у неё не было ответа на его вопрос. В конце концов, не выдержав молчания, она судорожно выдохнула.
  - Почему ты до сих пор не женился? - поинтересовалась она, сама не понимая, с какой целью.
  - Считаешь, что в двадцать шесть мужчине обязательно быть женатым? - после некоторой паузы откликнулся он. Она видела, что он всё ещё следит за ней, но из взгляда почему-то исчезло то напряжение, которое заставляло её нервничать.
  - Девчонки за тобой табунами бегают.
  - Откуда знаешь?
  Леська пожала плечами.
  - Иногда попадается светская хроника на глаза.
  - Не такая уж я и знаменитость, - усмехнулся он, - или ты следишь за мной?
  - Мне просто нравятся твои статьи и кое-какие комментарии.
  - Ого! Я должен этому верить?
  - Как хочешь.
  - А ты замужем? - Фёдор спросил как-то так, без особого интереса. Так же как она его.
  - Нет.
  - Внебрачный ребёнок?
  Голова Леськи сама собой поднялась. Порывисто и резко. Откуда он знал про Маську? Она лихорадочно перебирала в голове все моменты, когда могла случайно сболтнуть лишнего. Не было такого. Откуда же знал про её ребёнка?
  Ну, вообще-то могла сказать Ксения. Ведь она точно знала, что у Леськи есть дочь. Спокойно! Всё в порядке! Нет нужды так нервничать: иметь ребёнка не преступление.
  Но стоило ему задать ещё один вопрос, и ей конец. Стоило ему просто спросить, сколько Маське лет или её настоящее имя, и она не сможет соврать. Не сможет уклонится от ответа. Он может и не задать вопроса, а просто-напросто проверить. Как-нибудь на досуге. Что тогда? Зачем она пришла в этот дом? Зачем только осталась?
  Успокойся! Ну, узнает он про Маську, и что в этом плохого? Ты разве её скрывала когда? Прятала от него? Увозила в другую страну?
  Надо продолжать вести себя как ни в чём ни бывало. О чём он спросил? Ах, да... Внебрачный ребёнок...
  Строго говоря, её дочь родилась уже в браке. Когда Леська распрощалась с глупыми мечтами.
  - Я вдова, - она посмотрела на Фёдора в упор.
  - Ух ты! - он округлил глаза, - что ты с ним сделала?
  Вот урод!
  - Рак.
  - Хочешь меня уверить, что смерть мужа не на твоей совести? - усмехнулся Фёдор и неторопливо поднялся.
  - Ты издеваешься?
  - Вообще-то, да, - приблизился он. Приблизился так, будто что-то задумал.
  - Это не тот случай, - начала злиться Леська. Его действия (а не слова) нервировали её, - найди другой предлог.
  Он подошёл вплотную, так, что ей пришлось задрать голову. Посмотрел на неё долгим пристальным взглядом, словно канапушки считал.
  - Сними колпак, - хрипло попросил он.
  Леська застыла, потому что это прозвучало, как 'сними платье'.
  Три дня - всё, что у них было. Три дня и одна ночь, яркая и нежная одновременно. Она до сих пор жила в её памяти, и Леське очень хотелось, чтобы Фёдор её тоже помнил. Воспоминания тёплой тягучей плазмой окутали Леську, лишая воли. Она не знала, как с собой справиться. Она старалась стоять спокойно и дышать ровно, но воздух между ними превратился в магнитное поле. Несколько сантиметров магнитного поля - всё, что отделяло их друг от друга.
  Великий повар всех времён и народов, за что ей это?
  - Эй, что это ты здесь делаешь? - голос Ксении ворвался в пространство, разрушая оцепенение, - разве мы не договаривались, что твоей ноги в кухне не будет? - она заглянула в холодильник.
  - Я зашёл за яблоком, - нагло соврал её брат.
  - Держи и уходи, - Ксения бросила ему фрукт, проследила, как он покидает комнату, и махнула рукой на прощанье.
  Смотря, как Фёдор исчезает в проёме двери, Леська облегчённо выдохнула. Она была от всей души благодарна Ксении, что та избавила её от его общества. Она не знала, не понимала, как должна вести себя в его присутствии. Что было у него на уме? Прошлое, которое действовало на него так же, как на неё? Или цинизм, который она просто не хотела замечать? Он ненавидел её: после всего произошедшего, что ещё ему оставалось испытывать? Именно поэтому стремился подчинить и унизить Леську. Выставить на посмешище. Он догадывался, какое действие производит на неё его близость, или хотел проверить, что именно такое действие производит. Она чуть не поддалась ему!
  - Как идут дела? Нужна помощь? - Ксения вытянула из холодильника глазированный сырок.
  - Только если Вы будете прогонять своего брата, когда он появится.
  - Что он хотел?
  - Не знаю.
  - Он приставал к тебе?
  - Нет! - ужаснулась Леська.
  - Ничего, что я на 'ты'? Ко мне тоже можно на 'ты', а то у меня комплекс неполноценности развивается.
  - Хорошо, на 'ты'.
  - Смотри, не терпи его! Ты совершенно не обязана этого делать! Как у тебя это получается? - она понаблюдала, как Леська шинкует лук. Для какого блюда она это делала?
  - Очень просто.
  - Я всегда себе ногти отрезаю. Это бывает очень обидно, хотя и не больно.
  - Есть один секрет, - улыбнулась Леська, - со мной поделился им мой учитель.
  - Так и знала, что дело в секрете, которого я не знаю, - сощурила Ксения глаза.
  - Да он простой: надо думать о том, что делаешь. Режешь лук - вот и думай о луке, а не о воде, которая кипит, или о рыбе, которую надо отделить от костей.
  - Действительно просто. Надо попробовать!
  В следующий миг её и след простыл.
  
  18.
  Такая карма у двух потухших светил.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Перед полуднем, Леська вышла на улицу. К этому моменту ей так и не удалось прийти в себя, никак не получилось сосредоточиться и вернуть бодрое состояние духа. Прогулка могла хоть немного помочь. Оказавшись за калиткой, беспомощно посмотрела сначала направо, потом налево. Она чувствовала, что силы, стремления, желания разом исчезли, словно внутри неё остановился сломанный мотор.
  Работа и маленькая семья предоставляли Леське всё, что было ей нужно, чего она хотела, но иногда, как сегодня, она ощущала внезапную и странную пустоту, даже не пустоту, не молчание и не отчаяние, а неподвижность. Словно мир внутри неё, если не обрушился, то замер, застыл. Тогда приходило желание оказаться рядом с Маськой, обнять её, присесть рядом, посмотреть за неприхотливой игрой, восхититься маленькими ручками, поцеловать макушку. Почувствовать своё простое женское счастье, и только потом продолжить борьбу. Борьбу за простое существование, а уж за ним и борьбу за счастье. Ибо только счастье есть топливо для души.
  Она повернула влево и пошла быстрым шагом, борясь с искушением никогда не возвращаться в дом Ксении.
  Такой подставы она не ожидала. Кто только её дёрнул откликнуться на это приглашение? Почему сердце не предупредило об опасности?
  Справа и слева поднимались громады заборов, не дающие рассмотреть фасады домов. Лишь покатые крыши, необычные башенки и дымовые трубы открывались Леськиному взору. Она прибавила шаг и вдруг заметила его. Фёдор возвращался с пробежки: футболка пропиталась потом, лицо и руки дышали жаром, от ушей тянулись белые провода. Он до боли напомнил Леське того парня, от которого она хотела спрятаться и которого против воли любила последние семь лет. Леська простонала: слишком поздно, чтобы успеть незаметно повернуть за угол или перейти на другую сторону дороги.
  - Куда ты направляешься? - он, конечно, остановился, едва увидел её: не мог пробежать мимо, удостоив её лишь кивком.
  - На прогулку.
  - Разве судомойкам позволено отлучаться от плиты?
  - Нет, но я сбежала!
  - Жаль, я хотел предложить тебе постоянную работу у меня дома.
  - Какая честь! Чем же я заслужила? - Леська уже мечтала рвануть от него, жалея, что не может в ближайший час принять ледяной душ. Спорт и холодная вода - отличная возможность справиться со стрессом. Сегодня ей потребуется двойная доза.
  - Стройными ножками! - засмеялся он и поднажал, лишая её шанса обвинить его в сексизме. Леська скрипнула зубами и свернула на боковую улицу, туда, где за дорогими коттеджами виднелся сосновый лес.
  Эта история началась так давно, что впору бы и забыть, да только не забывалось. Почему? Почему они снова столкнулись, ведь она приложила массу усилий, чтобы наладить свою жизнь без него?
  Как наяву видела она тот солнечный день, когда впервые встретилась с Фёдором Коробовым. Он и тогда показался ей сексуальным, несмотря на спокойное поведение и смех в ленивых глазах. Что уж говорить про сегодня? Леська перешла на лёгкий бег, решив, что вспотеть, выпустив напряжение, - меньшее, чем нервный срыв, зло.
  Она вспомнила, как мать подначивала, мол, давай, он совсем простой парень, тебе ничего не будет стоить охмурить его.
  Охмурить-то ничего не стоило. Только непонятно кто кого. Закончилось всё ужасно. А сейчас, когда он так вырос и так мало изменился, когда, превратился в совсем взрослого мужчину и матёрого журналиста, всё стало ещё ужаснее. Леська быстро оглянулась и достала телефон. Маська уже должна была проснуться.
  - Привет, мам!
  - Привет, Мась! Как дела?
  - Хорошо. Я встала сегодня в восемь пятнадцать. Сначала я порисовала, - затараторила дочка. - Хочешь сфоткаю тебе? У меня получился настоящий улиточный город!
  - Улиточный город?!
  - Да, там специальные домики-грибочки и фонарики, и кафе, клумбы и много жителей - улиток. Мамы и папы, и дочки, и сыночки, и даже я придумала, что одна улитка везёт своего грудного улитёнка в коляске!
  - Вот это да!
  - Я изрисовала четыре листа!
  - Ты просто художник! А позавтракать ты не забыла?
  - Нет, не забыла. Каша в термосе была очень вкусной, мам. Я ещё помазала себе хлеб вареньем.
  - Молодец! С чаем пила?
  - Нет, мам, просто съела.
  - Ладно. А суп когда будешь?
  - Пока не хочу.
  - Хорошо. А сейчас что делаешь?
  - В магазин играю.
  - С Алисой и Собакой?
  - Ну, да. Ещё с Пандой, Рексом, Квакой, Анютой и Буратино, - Маська принялась перечислять все свои игрушки. - Мам, а можно я посмотрю сегодня мультик на планшете?
  - А прописи написала?
  - Нет ещё.
  - А когда?
  - Ну, давай я сейчас поиграю, а потом прописи.
  - И только после них - мультик.
  - Ладно.
  - И обязательно покушать.
  - Слушаюсь, мэм!
  - Пусть тётя Аня мне напишет, когда к тебе придёт.
  - Угу. Ты не забыла про лазанью?
  - Нет, конечно. А ты не забыла про заправленную кровать? - Маська ненавидела застилать за собой. До сих пор приходилось ей напоминать.
  - Нет, конечно, мамочка. Заправила.
  - Какая же ты умница! А ещё что?
  - А ещё люблю тебя.
  - И я тебя, Мась!
  Леська дошла до пруда, расстелила сумку-покрывало, скинула кофту и принялась за растяжку. Обычно, если она делала перерыв в середине дня, ей этого хватало: прогулка и немного йоги. Несколько упражнений, которые позволяли привести мозг в порядок, но при этом не вспотеть. Сегодня ей не поможет и три часа бокса. Вечером будет сложно уснуть - это уж она про себя точно знала. Может быть, сложно уснуть будет и в ближайший месяц.
  
  19.
  И только ты умела окрылять...
  Поломанные. 'Та сторона'
  Федор остановил машину у обочины, как раз в том месте, где мог видеть небольшую спортивную площадку. Бывая у Ксюши он сам заглядывал на неё по утрам: подтянуться на турнике, отжаться, сделать несколько выпадов.
  Сейчас смотрел на складную фигурку в обтягивающих леггинсах и эластичный топ, ладно облегающий живот и грудь. Её вид, как и прежде, был жестоким испытанием его воли. Длинные-длинные ноги, и мягкие женственные руки истощали его самообладание. Умом-то он понимал, что девушка ядовита, как гадюка, но тело жило своей жизнью.
  Гибкая и спокойная, Олеся, потянула на себя левую ногу, потом правую. Выгнула спину, завела руки за голову. Встала на мостик, поднялась. Она всё делала медленно, так медленно, что внутренности его подобрались. Она действовала на него, как какой-то непреодолимый соблазн. Кажется, скоро он начнёт понимать наркоманов.
  Неужели это её он презирал столько лет? Неужели её он хотел убрать с глаз долой, как только увидел? Как только стрела понимания пронзила мозг, кто перед ним, внутреннее 'Я' взревело от жажды мщения.
  Нет, он не думал о ней все эти годы, не мечтал о встрече, даже ради презрительного взгляда. Ну, разве что вспомнил несколько раз с раздражением: когда видел на карте название города, в котором всё произошло, да пару раз, когда с ребятами болтали о юношеских приключениях. И всё. Ещё всякий раз, когда звонила тётя Нина, и когда оказывался на море. Тёплый дождь тоже вызывал мысли о ней. Он не очень-то жалел о содеянном - о её несовершеннолетии, о чувствах. Особенно, когда узнал, что у парочки 'мать-дочь' не было глубоких моральных принципов, и он был далеко не первым, попавшим под очарование длинноногой малышки.
  Что в ней? Неосознанно цепляющее что-то из детства: ассоциация, похожесть, запах, манера поводить плечами, тембр голоса - какая-то деталь, напоминающая родительский дом до того, как из него ушла мама. Вот против этого бессильны все ухищрения, пластика, наряды и добродетели... Для любви нет никаких ухищрений... Есть только стук сердца, верность себе и какая-то нить, которая не позволяет тебе отвернуться, которая тянет твои мысли к ней, зовёт в тот проклятый мир, отказаться от которого никакие доводы разума не заставят.
  Любви? Он сейчас подумал о любви?
  Это смешно. Может быть тогда, много лет назад он и чувствовал... но не теперь. Да и тогда: это была.. даже не любовь, скорее лёгкая влюблённость, увлечение. Теперь же просто любопытство.
  Да, точно. Любопытство - это слово как нельзя лучше определяло всё то, что он испытывал к Олесе. И ещё желание. Узрев её, преодолев первый приступ паники, Фёдор никак не мог отпустить мысль, что теперь хочет снова стать обладателем стройного тела. То, что он видел под рубашкой и фартуком - изящество, аккуратность, гибкость - он сразу представил, как прижмёт её к себе.
  Откинув голову на спинку, прикрыл веки. Нет, не тело он хотел заполучить. Тело что? Оболочка. Кожа, мышцы, туловище. Как ни прекрасны её изгибы, то, что внутри, под покровами - душа, улыбка, мысли, сила, радость, сомнения, любовь - вот что самое ценное, вот чем он желал обладать безраздельно. Она немного изменилась. Больше не было микроскопических джинсов, тяжёлых прядей волос, не было желания очаровывать. Скорее забор да пушки в бойницах. Простая одежда, полностью убранные волосы. Ноль косметики.
  Она ведь мать.
  - ...Думаю, что ребёнок, которого она растит, может быть и твоим, - предположение сестры, высказанное в лёгкой, романтической манере, вызвало у него смех.
  - Чушь!
  - А вот и нет! Сколько её дочке лет? Конечно, ты ещё молод, чтобы завести десяток или пару десятков детей. Просто это было бы так интересно закручено! Как в настоящей драме!
  - Послушай, Ксюш, ни она, ни её мамаша не упустили бы случая сообщить мне о ребёнке, которого я ненароком заделал. Сообщить и потребовать соответствующее вознаграждение. Она была замужем. Это ребёнок её мужа.
  - Она была замужем? - глаза Ксении округлились, - не устаёт удивлять меня. Выглядит очень молодой.
  - Тем не менее.
  - Откуда ты знаешь? Про замужество?
  - Она сама сказала.
  - Ладно! Значит я напридумывала себе невесть что.
  - Ты слишком любишь романтичные истории...
  
  20.
  Если на запчасти бы любовь не разбирали,
  То тогда наверняка не поломали бы детали.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Стук по стеклу заставил его вздрогнуть.
  Состроив недовольную гримасу, Фёдор опустил стекло.
  - Позволь спросить, что ты здесь делаешь? - Олеся нагнулась настолько близко, что даже он не находил это безопасным.
  - Злорадствую, конечно! А ты про что подумала?
  Кажется, ей захотелось схватить самый большой тесак из своей коллекции и полоснуть по его горлу. Фёдор возблагодарил небо, что они не на кухне.
  - У меня создалось впечатление, - она пристально посмотрела на него, сощурив свои чуть раскосые глаза, - что ты всё ещё хочешь меня.
  Бинго! У неё имелись не менее кровожадные приёмы.
  - Ты даже симпатии у меня не вызываешь.
  - О! Уверена, это не помеха для твоего дружка, - она кивнула на его пах и, кажется, он немного покраснел.
  Провожая Олесю взглядом, Фёдор рассердился сам на себя. Он совершенно спятил. Зачем он снова связывается с этой ядовитой ягодкой? Это желание, желание отомстить, ставшее почти непреодолимым в тот момент, как он увидел её в доме сестры, играло с ним злую шутку. А потом её близость, короткие вздохи, а теперь ещё и меткие слова. Нельзя позволять ей втягивать себя в свои интриги.
  С другой стороны... Девушка, которая может похвастаться не только стройными ножками, но и острым язычком - разве не должен он одержать над ней верх?
  
  21.
  Если бы мы знали, как расстаться,
  Тогда наверняка бы не пришлось умирать однажды.
  Не довелось бы драться за каждый брошенный вслед взгляд
  Да только этому научат навряд ли.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська убавила огонь и потянулась за полотенцем, когда увидела их. Она мгновенно почувствовала себя самой большой дурой, какие только возможны во вселенной.
  Прямо перед окном Фёдор помог выйти из машины стройной рыжеватой блондинке, а потом повёл её в дом, держа за руку. Симпатичное платье василькового цвета подчеркивало пышную грудь. Лёгкий плащ. Босоножки на высоком каблуке. Модная сумочка. Модная сучка.
  Тонкокостная. Такие всегда, до самой старости, кажутся хрупкими. Созданными чтобы восхищать мужчин. Пушистые волосы, узкая переносица, подкачанные губы. Девушка смотрела на кавалера, как на божество. Она не то чтобы была неравнодушна, она излучала что-то хищно-животное.
  - Это моя подруга. Наталка. Она влюблена в Федьку с самой школы, - услужливо пояснила, невесть откуда взявшаяся, Ксения, - она просто визжит от восторга каждый раз, когда он приезжает.
  - А он в неё? - забывшись, протянула Леська. Как ни старалась, она ничего не могла понять ни по лицу, ни по поведению Фёдора. Хотя что тут понимать? Он держал девушку за руку - какие ещё ей нужны доказательства?
  - Влюблён ли? - пожала плечами Ксения, - не знаю, кто ж поймёт этих мужчин?
  Леська медленно отвернулась от окна и встретилась глазами с хозяйкой вечера. Лишь бы она не прочитала в её лице тех же чувств, что терзали Ксенину подругу.
  - Ясно, - промямлила Леська.
  У неё ведь не было никаких надежд?
  
  22.
  И ты не прощай меня в последний раз,
  И ты не ищи причин вернуться в мой дом хоть однажды.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Они заглянули на кухню ровно через пять минут после того, как хлопнула входная дверь. Леська как раз достала мясо из холодильника и крутила в голове невесть откуда взявшиеся слова: 'Другая женщина... другая женщина... другая женщина... у тебя'.
  - Наташа, познакомься, это Олеся. Она - повар.
  Леська приподняла уголки губ и кивнула. Она была благодарна Фёдору, что не назвал её кухаркой. Наверное, ей ещё расти и расти, чтобы воспринимать все ипостаси наименования своей профессии.
   Девушка едва качнула головой в ответ. Дала понять, что не воспринимает Леську за человека. Без придирок. Ну, просто устроена так, что при первой встрече расставляет людей в социальную шеренгу, а потом развлекается, передвигая их туда-сюда.
  - Олеся, вы не приготовите мне кофе? - голос девушки звучал томно и слегка лениво.
  - Нет, - отрезала Леська, делая надрезы, чтобы нашпиговать оленину кусочками заранее приготовленного сала: этому созданию она не хотела даже объяснять, что она повар, а не подавальщица. Прибавила звук телевизора. Новый виток американских санкций, коснувшийся на этот раз немецкой 'Сименс', уже несколько дней занимал первые полосы новостных лент.
  Кажется, кавалер посчитал необходимым поухаживать за дамой. Он встал, вынул из шкафчика пакет с кофе и засыпал в кофе-машину. Леська поставила на плиту самую большую сковороду и зажгла газ, прислушиваясь, как аромат кофе смешивается с запахом мяса. 'Зато у меня есть ребёнок! Его ребёнок! - со злорадством подумала она, - и никакая красотка, будь она трижды умница и разумница не опередит меня в рождении Фёдору ребёнка'.
  - Думаете, 'Сименс' может всерьёз рассматривать возможность выхода из российских активов? - Фёдор сделал звук телевизора чуть тише, выразительно просигналив Леське бровями.
  - О, дорогой, ты же знаешь, я нахожу политику скучной, - кажется, Наталья говорила только томным голосом. Леська внимательно посмотрела на девушку. Она была какой-то чересчур ухоженной. Такие находят скучным всё, кроме себя.
  Почему мужчины таких выбирают?
  Из-за внешних данных?
  Из страха, что придется прикладывать много усилий, чтобы завоевать женщину с мозгами? Разве он не понимает, что через пару месяцев им вообще не о чем будет говорить?
   - А ты что думаешь? - Фёдор повернулся Леське.
  - О чём?
  - Об уходе 'Сименс' из России.
  - Ааа... Думаю, что давление на компанию может оказаться весьма серьезным, - пожала она плечами.
  - И?
  - И против 'Сименс' могут быть применены санкции на тех рынках, которые для неё важнее, чем наш.
  - Например?
  - Например, американский, - усмехнулась Леська очевидности ответа. - Санкции же по этому принципу действуют. Хотите работать с русскими? Работайте, но с нами вы работать не будете. И всё. На этом ведь многие истории заканчиваются. Сообщения пошли ещё на прошлой неделе, и первая реакция 'Сименс' была вялая, а потом всё резко обострилось. Уже на этой неделе, ты знаешь, они подали в суд.
  - Кто-то что-то сказал, и они по-настоящему испугались, - согласился Фёдор.
  - Вот именно. В этой ситуации, когда речь пойдет, например, об изгнании компании из Штатов и, возможно (только возможно!) применении каких-то ограничений в Европе, ты же понимаешь прекрасно, что 'Сименс' вполне может малым и пожертвовать.
  - А Россия, к сожалению, пока - это малое, по сравнению с тем большим, что они зарабатывают в тех же США.
  - Согласна, - Леська положила мясо на раскалённую сковороду и достала большую кастрюлю. - Как думаешь, что мы можем сделать, чтобы всё-таки этого не допустить?
  - Вариантов немного. Первый - всё это действие по цепочке откатить назад, найти виновных либо в 'Силовых машинах', либо у 'Ростеха'. Провести показательный процесс: вот, они, значит, паразиты. Там же был пункт в контракте, который запрещал поставлять в Крым эти турбины. Значит, они нарушили, то есть там были конкретные нарушители. Вот их найти, наказать, турбины вернуть. Но минус-то очевиден.
  - Да. Электростанции не будет в Крыму в нужные сроки.
  - Это раз, - Фёдор кивнул. - Во-вторых, что может быть ещё хуже - придётся признать, что санкции против русских работают, и важный проект электрификации Крыма и гарантированное обеспечение его энергией разрушается. Все мы знаем, что основная государственная философия - спасибо за санкции, которые помогают нашей промышленности развиваться. Это, может быть, посерьезнее будет эффект, чем отсутствие в Крыму собственной генерации. Там, по крайней мере, кабель вовремя проложили, и, в общем-то, тема энергоснабжения полуострова не так критична.
  Наташа картинно вздохнула и закатила глаза. Ей было скучно. Это заставило Леську 'поднажать'.
  - А история с гендиректором 'Силовых машин'? - вставила она смежный вопрос. - Что думаешь о ней?
  - То, что его задержали?
  - Да.
  - Якобы по подозрению в разглашении гостайны.
  - Официального подтверждения пока нет.
  - Нет. Но связь со скандалом очевидна, - кивнул Фёдор, - история с директором абсолютно точно связана с турбинами. Вопрос другой - что же произошло? Он тоже довольно любопытный, потому что сначала глава 'Силовых машин' задержан был. После проведения допроса - отпущен под подписку о невыезде.
  - Это довольно странно с учётом тех обвинений, которые предъявлены.
  - Согласен. Разглашение гостайны серьезное обвинение, и отпускать его под подписку как минимум странно.
  - Сколько ещё таких сделок, заключённых вопреки санкциям в расчёте на вечный русский 'авось'?
  - Уверен, что немало. Тебе ли этого не знать?
  - Что ты имеешь в виду?
  - Разве ты и твоя родительница - не королевы шантажа всего южного побережья?
  Камнепад боли обрушился на Леськину грудь. Время замедлилось, а булыжники падали и падали, не давая набрать воздух в лёгкие. Живот скрутило узлом, и она очень постаралась, чтобы затравленное выражение не промелькнуло в её глазах. Меньше всего она хотела, чтобы он начал вспоминать прошлое в присутствии посторонних. Судорожно вздохнула: почти всхлипнула. Глянула на Наталью. Та настороженно наблюдала за ними.
  - Забавляешься, верно? - Леська едва сумела справиться с собой.
  - Не без этого.
  - Ты никогда не сможешь оставить эту историю в прошлом, да?
  - Что за история? - сощурила глаза девушка за столом.
  Фёдор отхлебнул из чашки, которую держал уже несколько минут - глоток длился так долго, что можно было бы подумать, что ему требовалось время на раздумье. Это заставило Леську окаменеть: если он скажет своей пассии хоть слово, она... Она не знала, что сделает, но то, что будет смеяться последней - была уверена.
  - Разумеется, не оставлю, - Фёдор вернул бокал на место. Он не собирался удовлетворять любопытство Натальи, но и не собирался прощать Леське старые грехи.
  Она всё равно едва заметно расслабилась: не болтал - уже хорошо. И на том спасибо. Отпущения грехов она и сама не ждала. Не те грехи, чтобы прощать, не омыв кровью. Тем более он всего так и не знает...
  Перекладывая мясо в стальную кастрюлю, она серьёзно раздумывала, не сказать ли ему всё-таки про Маську. Она ведь и сама до сих пор задавала себе вопрос, знал ли её собственный отец о её существовании. Она зачитала до дыр все документы матери, вскрыла пароли вот всех её социальных сетей. Ни одного мужчины мало-мальски подходящего на роль своего отца Леська не нашла. Хоть какой-то след, какой-то намёк: нет же. Всё, что она имела, это смутное упоминание о городе Санкт-Петербург.
  Определенно, неизвестность - такого и врагу не пожелаешь, не то, что родной дочери.
  Но если глянуть на историю глубже, собиралась ли она говорить Фёдору о дочке, до того, как на горизонте появилась распрекрасная фифа? Нет, не собиралась.
  Очень спорный вопрос, можно ли решить одни проблемы, создавая себе другие? Очень спорный. Чем он ей так насолил, что она собирается всю жизнь Федора поставить с ног на голову? Тем, что любил другую женщину, а не её, Леську? Тем, что планировал создать семью или просто находил общество ухоженной, следящей за собой девушки, приятным? Могла ли она, Леська, разрушать его жизнь? Имела ли право в очередной раз принести в неё хаос?
  Но принесла ли тогда? Это у неё судьба сделала крутой поворот, а у него разве сделала?
  Сомнительно.
  Ну, да что о том размышлять? Что было, то прошло.
  Она ему скажет про ребёнка, но не сейчас, ни для того, чтобы разрушить его отношения. Скажет как-нибудь потом, может через полгода - год. Напишет письмо, короткое письмецо. Что-нибудь в том роде: 'У вас есть дочь'. Укажет номер телефона. Если он позвонит, уж тогда и расскажет, что она мать этой дочери.
  Но не сейчас. Не ради странного скрытого смысла, прикрываясь высокими мотивами материнства.
  Фёдор подошёл к раковине, включил воду и ополоснул свою чашку.
  - Ты, правда думала, что я могу забыть, кто ты такая и что сделала? - едва слышно проговорил он: челюсть его выдвинулась вперёд, губы побелели от напряжения. Леська сжалась: несмотря на его лёгкие подначивания на улице, он ни на миллиметр не стал относиться к ней мягче. Что ж, она тоже не собиралась сдавать позиции. Прошептала, буравя ледяные глаза:
  - Похоже, мы оба не можем забыть прошлое, не так ли? - и добавила громче, нахмурив тонкие брови: - одного я не понимаю, почему скандал с 'Сименс' разразился сейчас? Ведь два года назад и ты и другие СМИ упоминали, они поставят турбины для Крыма. Мне помнится, ты как раз писал, что Россия купит турбины, указав в контракте, что нужны они для Тамани. Ты отмечал уже тогда, что это лишь формальность.
  - Откуда ты знаешь, что он писал? - возмутилась Наталья так, словно Леська назвала цвет исподнего её возлюбленного.
  - Его статьи попадались мне на глаза, - презрительно ответила Леська.
  - И только то? - не унималась губастая.
  - Да, у него яркий слог, если ты не знала, - не смогла ни кольнуть Леська.
  - Ты, я смотрю, любишь политику? - по-настоящему завелась девушка. Она поднялась со стула, намереваясь, видимо, выдрать Леське волосы.
  - Люблю. И читать люблю. И миром вокруг интересуюсь, - презрительно ответила Леська и демонстративно повернулась к Фёдору: - так ты не думаешь, что у России есть шанс выйти из этой истории с честью?
  - Эксперты, опрошенные нашим издательством, не верят в то, что немцы не знали или не догадывались о судьбе этих турбин в России, - он притянул разъярённую Наталью к себе и так тепло улыбнулся ей, что Леська чуть не задохнулась от зависти, - просто всех всё устраивало.
  - Что же изменилось? - процедила Леська, стараясь не смотреть на парочку.
  - То, что 'Сименс' обратилась в суд из-за давления старшего брата из-за океана, - Фёдор гладил спину Натальи мягкими движениями. Леська повернулась к плите: если она хоть краем глаза будет видеть их, её сердце просто истечёт кровью.
  - Мне кажется, Россия - как ребёнок малый. Пока не набьёт сотню шишек - ходить не научится, - пробормотала она, мечтая о том, чтобы эти двое поскорее ушли. Настоящая мука смотреть в глаза любимому, который нашёл своё счастье с другой! - Если вы закончили с кофе, могли бы оставить меня? Разговоры отвлекают, а дел у меня ещё очень много.
  Глаза Натальи полезли на лоб, но Леська не собиралась сдаваться: упрямо выставила подбородок и выжидательно подняла брови.
  Когда они вышли, она выдохнула и опустила плечи, покорившись внезапному наплыву чувств, как если бы прекратилось действие хорошей анестезии. Сопротивляясь накатившей слабости, она привалилась к тяжелому стулу, стараясь держать голову прямо - так словно только это отделяло её от капитуляции. Замерев, несколько долгих минут стояла, не ощущая ничего, кроме боли, режущей и обжигающей боли, не знающей ни предела, ни пощады. Боли, одолевшей душу, тело и глупый разум, до последнего хранящий надежду на лучшее.
  
   23.
  Уходи, прошу, не стой,
  Я тут один, и ты мешаешь думать.
  Поломанные. 'Та сторона'
  - Лесенька, милая, выручай! - голос Мишки гремел в трубке, как будто он на бегу выдыхал в громкоговоритель. Леська отняла смартфон от уха и убавила громкость.
  - Что у тебя случилось?
  - Я никак не успеваю к приезду поставщика. Можешь ты принять заказ?
  Заказ - это он имел в виду алкоголь, предназначенный для вечера.
  - Разве накануне ребята его не привезли? - ужаснулась Леська.
  - Нет. У них вышла накладка. Но сегодня они обязательно будут до четырёх. Только теперь я не могу их встретить.
  - Где ты?
  - Я только еду. Застрял у Площади обороны. Было много работы.
  - Так я и поверила! Сто процентов, к работе твоя задержка не имеет и капли отношения, - взвилась Леська, - уверена, это связано с очередной грудастой девицей.
  - Это связано с тем, что ты ко мне равнодушна, - Мишка никогда не пропускал возможности упрекнуть её в отсутствии между ними интимных отношений, - так ты встретишь поставщика?
  - Разве у меня есть выбор?
  - Это займет не больше получаса. Я ему скину твои контакты. Если он заблудится - позвонит. И проверь хорошенько, чтобы товар соответствовал накладной. Редко, но и у Сашки бывают косяки.
  - Ты что издеваешься? Я похожа на девочку, у которой мало работы?
  - Не ругайся, - прервал он, - я тебе привезу шоколадку!
  - Засунь...
  Но он уже отключился. Леська чертыхнулась. Какая она дура, что позвала его! Он был превосходным официантом, работать с ним было одно удовольствие. Только необязательность портила картину. Сколько раз она зарекалась не связываться с ним, столько же раз жалела, что нарушала данное себе слово.
  Михаил был старше почти на десять лет, работал в службе сервиса очень давно и поначалу относился к ней немного свысока - считал её малолеткой. Отчасти из-за таких типов Леська носила поварской колпак - он позволял ей не объяснять всем и каждому, что она не подаст, не принесёт и не протрёт.
  Правда, с тех пор, как они познакомились, много воды утекло, и они мало-помалу сдружились. Ходили пару раз в кино с Маськой, брали велики в прокате, однажды он даже у них ночевал.
  Впрочем, зря Леська беспокоилась, потому что водитель нигде не плутал, а позвонил, когда уже подъехал к воротам. Он помог ей кропотливо проверить бутылки и поставил всё в том месте, где Леська указала. Она вышла проводить и ждала, пока он развернётся, когда рядом материализовался Фёдор. Спрятав руки в карманы брюк, он задумчиво следил за манёврами грузовичка. Тепло его близости рождало в ней лёгкую горечь. Она чувствовала замешательство, не знала, как себя вести, куда деть руки, глаза, как поставить ноги. Что говорить, и надо ли говорить вообще?
  Наконец, машина уехала, Фёдор повернулся к Леське, мрачно всматриваясь в неё, после чего медленно поднял взгляд на окна второго этажа. Там стояла Наталья. Кажется, говорила по телефону. Следила за ним. Или за ними.
  - Эта девушка наверху - твоя невеста? - сощурила Леська глаза.
  - Какое тебе дело?
  Леська поддразнила:
  - За пару тысяч помогу избавиться от неё.
  'Не сомневаюсь,' - ответил его уничижительный взгляд, но вслух Фёдор произнёс: - Это как?
  - Деньги давай - расскажу.
  - Не очень-то я твоим методам доверяю.
  - Так ты хочешь от неё избавиться?
  Они снова посмотрели наверх. В лице Фёдора не было любви или нежности. Скорее, напряжение или даже обречённость.
  - До того, как ты появилась здесь - не хотел.
  В голове у Леськи принялись лопаться пузырьки шампанского, сердце забилось чаще, но он тут же добавил (наверное, чтобы она не надумала себе лишнего):
  - Наталья - прекрасная девушка.
  - Ясно, - пробормотала Леська, опустив глаза к земле. Пошевелила носком туфли сухой лист. - Она из тех, с которыми легко?
  - Да.
  - Но без неё ещё легче, - с усмешкой подняла к нему лицо.
  Он вернул взгляд полный ненависти. Она тяжело вздохнула.
  - Прости, - покачала головой Леська, - не мне судить. - Помолчав, после паузы добавила, скривив губы: - Я из тех, с которыми тяжело.
  Ветер едва шевелил кусты. Небо голубело от края до края. Сухая погода, установившаяся в начале недели, принесла запахи настоящей осени: слегка прелой листвы, собирающихся в стаи птиц, прохладных ветров и уже совсем холодных ночей. Лёгкой, едва различимой туманной дымкой окутаны были сосны, возвышающиеся за разноцветными крышами.
  - А без тебя ещё тяжелее, - как стон выдохнул Фёдор.
  Она испугалась, что неправильно расслышала его, поэтому быстро вскинула голову. Только непроницаемые карие глаза не выдавали тайн своего хозяина. Матово поблёскивали стёкла очков, оправа превратилась в крепостную стену.
  Фёдор, кажется, не ожидал сам от себя вырвавшейся откровенности. Он едва заметно сжал губы. Не то, чтобы смутился, но будто попал на зыбкую почву. Попал и теперь не знал, как ступить назад. Ей показалось или он всё-таки дважды сегодня признался, что она не безразлична ему? Леська понимала, что ей надо уже идти: не было причин оставаться здесь дольше, но ноги не желали отходить ни на шаг. Грудь с трудом поднималась и опускалась, через силу вдыхая, казалось бы, лёгкий воздух. А она стояла и стояла, продлевая и продлевая время, проведённое рядом с Фёдором. Напрасно она так делала: только увеличивала вероятность будущего мучения. Она снова уставилась на носки туфель, проклиная сегодняшний день.
  Что в нём такого, что он то превращал её в безмозглую куклу, то наделял необыкновенной силой и сверхъестественной энергией?
  Она любит его - к гадалке не ходи...
  Как же она уйдёт из этого дома? Как перевернёт страницу? Как оставит позади возможности, желания, дорогу, по которой сама судьба написала ей пройти? Как сможет забыть его?
  - Что ты сейчас читаешь? - спросил он вдруг.
  - Что читаю? Зачем тебе? - удивилась Леська. О чём он вообще?
  - Просто интересно.
  Не бывает никаких просто! Он собирался заманить её в свой адский круг внимания, чтобы потом дать какого-нибудь волшебного пенделя, дабы Леська летела со свистом далеко и надолго.
  - Донцову, - соврала она.
  На лице Фёдора мелькнуло сначала удивление, потом подозрение.
  - Наглая ложь.
  - Почему ты так решил? - скривилась она.
  - Ты любишь серьёзную литературу, но не классику, - задумавшись, констатировал он.
  Он что, хотел развлечься за её счёт?
  - Я не люблю серьёзную литературу, - в конце концов, выдала Леська. - Так же как и серьёзные вопросы. У меня нет соответствующего образования!
  О, как ей хотелось крикнуть ему в лицо, что это по его вине она лишилась возможности закончить школу. Она злилась на него, и если бы Леська дала себе труд подумать, то догадалась бы, что причина злости - девушка, наблюдающая за ними из окна второго этажа. Но она не дала себе труда, она просто заставила себя замолчать. Никто не виноват в том, что её жизнь так сложилась: ни мужчина, стоящий перед ней, ни её мать, ни её ребёнок - только она сама.
  Каждый сам ответственен за события, происходящие в его жизни, в его судьбе. Леська терпеть не могла людей, которые думали иначе.
  - Врёшь, не краснея! Отсутствие образования - не повод. Было бы желание.
  - Вот именно. Его-то у меня и нет! - взвилась Леська. - Я не хочу развиваться и расширять поле своих знаний. Ты сам сказал - я кухарка! Мой мозг занят каждодневной проблемой выживания: где заработать, как распределить скудные средства, когда постирать и откуда, чёрт дери, берётся столько пыли?
  - Прекрати ругаться и строить из себя слабоумную и расскажи, что за книжка лежит на твоей прикроватной тумбочке? - начал сердиться Фёдор. Он, кажется, готов был тряхнуть её, что было силы, лишь бы у неё отпали всякие сомнения: он вытянет из неё крупицы стоящих мыслей, чего бы ему этого не стоило.
  - У меня и тумбочки-то нет!
  Некоторое время он так пристально смотрел на неё, что Леська едва ли не завизжала от напряжения. От него несло бешенством, как от быка, увидевшего красную тряпку. Тревога и какая-то странная тоска наполнили душу.
  - Господи, если бы ты знала, как я хочу к тебе прикоснуться! - наконец, выдал он.
  Леська застыла. Внутри неё взорвалась звезда-карлик. Температура крови подскочила на несколько сот градусов, и она почувствовала такую слабость, что впору было опуститься на землю. Она думала, что уже давно преодолела тот этап, когда Фёдор мог удивить её. Нет, он умел одним словом превратить её в жидкость. И в пар. И в непроходимую горную гряду. А заодно и в деревяшку.
  Внезапно она снова оказалась там, у кромки моря. Стоя по пояс в воде, услышала: 'У него есть девушка'.
  Дежа вю. Опять всё повторяется с точностью до последней реакции каждой клеточки её тела?
  Фёдор.
  Его девушка.
  Леськины чувства.
  Его слова и действия. Его взгляды.
  Несвобода.
  Для чего жизнь снова даёт ей этот урок? Зачем? Что она не выучила в прошлый раз?
  Почему снова трепещет от желания ощутить его горячие ладони на спине, от всепоглощающего стремления прижаться щекой к груди, почувствовать, утонуть в его теле? Случайно дотронуться рукой и длить, длить бесконечно, прикосновение? Превратиться в слабую женщину, тёплую и покорную?
  Ей хотелось сказать 'Прикоснись!' и хотелось посмотреть наверх: продолжает ли за ними наблюдать его возлюбленная? Как понять бурные противоречивые эмоции, которые Фёдор возбуждал в ней? Почему ему удалось лишь несколькими словами заставить её забыть все свои понятия о порядочности?
  Как он мог говорить ей такое, когда ухаживал за другой женщиной? Если бы сейчас он потянул её в тёмное место и, прижав к себе, поцеловал, она бы не сопротивлялась. Она бы отдалась ему без всяких раздумий! За несколько минут, проведенных с ним у кромки моря, она бы променяла любой рай.
  Вот что между ними произошло!
  Много раз за прошедшие годы она задавала себе этот вопрос: как так оказалось, что она забыла все границы и отдала честь малознакомому парню, который даже её парнем-то и не был?
  Задавала, когда ехала в поезде на север, задавала, когда нанималась на работу, а её не брали, потому что живот уже торчал, задавала, когда писала матери, что смогла устроиться, задавала, когда смотрела фильмы про невообразимых дур, залетевших в шестнадцать. Задавала, но не находила ответа. А вот теперь нашла. Теперь нашла.
  Леська закусила губу и опустила глаза.
  Любовь не выбирает себе объект согласно логике, не выбирает согласно правилам разума. У неё какие-то свои критерии. Ей по барабану твой рост, тонкость талии, ширина плеч и прочие стати. Фёдор - это Фёдор. Единственный и неповторимый. Уникальное явление, которое действует на неё, как пары алкоголя на мозг. Тогда, на жаркой улице родного города, когда она посмотрела ему в глаза, всё и случилось. Она больше ни одного парня в упор не видела.
  Леська отступила к двери, вдруг осознав, что она не может воспринимать его адекватно. Всё, что он говорил, было неправильным, и то, что она чувствовала - тоже было неправильным. Он медленно последовал за ней, до тех самых пор, пока она не оказалась прижатой спиной к стене в одной из непонятных ниш, тут и там натыканных в этом богатом доме.
  Его глаза снова взяли её в плен. Её опалило его горячее дыхание, ладони легли на плечи, и он впился в неё таким тяжёлым поцелуем, что ей показалось, что она падает в пропасть. Руки её, ища опору, сами собой потянулись к нему, обвились вокруг шеи, в то время как он, словно железными тисками сжал её в объятиях. Хриплый стон вырвался из горла и исчез в глубинах рта Фёдора. Его ладони обхватили её ещё теснее, отчего её чувства рассыпались догорающим салютом.
  Расстояние - им нужно держаться друг от друга подальше, чтобы суметь противостоять этому желанию, сжигающему все внутренности до единой.
  Но ведь долгий поцелуй не станет концом света?..
  Даже секс не станет концом света... Даже если у него не окажется презервативов, Леська, пожалуй, будет рада ещё одному ребёнку. А если у него СПИД? Наплевать. Перед смертью она завещает Ксении позаботиться о её дочери...
  Что за бред?! Остановись!
  Нечеловеческим усилием воли она заставила себя убрать руки с его плеч и упереться ладонями в широкую грудь. Она билась и била, отталкивая его, пока поцелуй не прекратился, и Фёдор не отступил. Он смотрел так, словно не понимал, кто перед ним, что произошло, и кто он сам. Леська глотнула воздух. Они оба пытались справиться с дыханием.
  Ничто в этом мире не давалось ей так тяжело. Пытаясь подавить внутреннюю дрожь, Леська снова и снова призывала себя к благоразумию. В затуманенном мозгу голос разума почти не был слышен. Она не могла, действительно не могла поверить, что это снова происходило с ними! Мускулистая грудь Фёдора поднималась так высоко и опускалась так низко, словно он страдал тяжёлой формой лёгочной болезни.
  Потом он рывком приблизился к ней, заставив плотнее прежнего прижаться к стене. Леська знала, что он не позволит ей отстраниться, даже если она закричит. Он медленно наклонил голову, и она поняла, что сейчас он снова поцелует её. Безумные, буйные, ни с чем несравнимые ощущения пронзали её с ног до головы: от кончиков пальцев до кончиков волос. Они делали её бессильной, ждущей. Фёдор опустил руки на её локти, и Леська не нашла ничего противоестественного в том, чтобы обхватить его талию, избавив лишние сантиметры от необходимости пролегать между ними. Она не могла дышать, не могла сконцентрироваться ни на чём, кроме него и желания избавиться от одежды, почувствовать его горячую кожу бёдрами. Когда, наконец, их губы слились, земля бешено полетела сквозь пространство и время, посылая в Леськин мозг совершенно невообразимые цветные картинки. Она целовала его, как одержимая, и его приглушённый стон эхом отдавался в её голове.
  Ей снилось это несколько лет. Мучительные сны, после которых в груди оставался лишь дым. Фёдор избавляется от джинсов и избавляет её от одежды. Он опускает её на кровать. Его руки горят, дыхание становится тяжёлым. Он отрывается от её губ и смотрит ей в глаза, ласкает бёдра и всё ближе подбирается к трусиками. Леська не может оторвать от него взгляда, она забыла, как жить. Всё, что она может - это только смотреть на него и ждать, ждать, когда он снова сделает её своей.
  Очнись! Оттолкни его! Он просто пользуется твоей слабостью! Он насквозь тебя видит, видит твою неуверенность, твою податливость! Ты не нужна ему! Совсем немного тебе осталось потерпеть и этот день закончится! А вместе с ним закончится и ваша история. Больше не будет ни предлога встретиться, ни контакта, ни волнения близости.
  Конечно, она ещё долго будет ждать, что он позвонит ей, ведь у его сестры есть её телефон, а у неё есть его ребёнок. Будет ждать до тех самых пор, пока в полосе новостей не наткнётся на его фотографию во фраке рядом со счастливой девушкой в белом...
  Леська, не помня себя, вырвалась из объятий. Короткий взгляд - и того не позволила себе. Почти бегом вернулась на кухню, стараясь уговорить себя, что здесь её место, и до сегодняшнего дня оно её не только устраивало, но и радовало.
  С этой секунды она любыми способами будет избегать оставаться с ним наедине!
  Она чересчур наслаждалась его обществом сегодня, была как и тогда, обезоружена его интересом и вниманием. Её ошибка, которую ей никогда, никогда не следует больше совершать, в том, что она позволила себе не просто вспомнить прошлое, но и вновь окунуться в те непереносимые чувства, которые он вызывал в ней. Слишком уж сильными они были!
  Вспомни, какие глубокие раны они оставили в груди!
  
   24.
  Уходи, нет, я серьезно,
  Оставь слова и забирай чувства.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Фёдор ослабил ворот рубашки. Снял очки и потёр переносицу. Кажется, он начал понимать, почему в прошлый раз забрал её девственность.
  От этой девушки было просто невозможно отказаться.
  Сейчас или никогда. Если он не остановится сегодня, то снова совершит глупость. Кто знает, какими приёмчиками она успела обзавестись с тех пор? Ему надо взять себя в руки. Надо отстраниться. Надо утихомирить скачущее галопом сердце и постараться не думать о ней. Чёрт! Даже ради мимолётной связи следует выбрать кого-нибудь другого.
  Теперь она разъедала не только его тело, но и мозг.
  Час назад он, обалдев, слушал её, никак не ожидая, что девушка её возраста и профессии так грамотно и просто будет излагать свои мысли. Многие мужчины, с которыми он затрагивал волнующие его вопросы, зевали от скуки, а уж женщины - и подавно. Самыми начитанными здесь были политологи и коллеги-журналисты, но и они часто ориентировались только в рабочих темах. Редко ему удавалось встречать людей, жаждущих разбираться во внешнеполитических вопросах, среди девушек - никогда. Искренний интерес подобен алмазу. Надо перерыть тонны породы, чтобы наткнуться на что-то действительно ценное.
  В жизни его было не особенно много женщин. Но любая из тех, что попадали в его окружение, - была готова покориться ему. Фёдор не видел в этом большой собственной заслуги, скорее следствием тяжёлой обстановки в стране и отсутствием умения нести ответственность за свою судьбу. Женщины были готовы покориться не только ему - любому мужчине, имевшему голову на плечах (а зачастую и не имевшему).
  Всякий раз, лелея надежду и оказываясь внутри любовной связи, он чувствовал смертельную скуку, как если бы подростку предложили провести день среди детсадовской малышни, спортсмену - тренировку с пенсионерами, запойному читателю - день с букварём. Всякий раз он оставался один, ощущая гневную пустоту, потому что искал в отношениях не только развлечения, но и искренности, и привязанности, и интереса, и развития, и глубины, пусть и неведомого ему рода. Он снова оставался один, осознавая, что не только ничего не добился, но и снова потерял. Желание докопаться до сути вещей, забота, нежность, любовь к Родине, профессионализм, простота - всё то, что он считал неотъемлимыми качествами не только высокоразвитого, но любого нормального человека, вызывало улыбку непонимания на ухоженных, красивых, образованных лицах. Всё чаще, ускользая из взаимоотношений, он ощущал собственное падение. Он стал ненавидеть своё стремление создать семью. Он сопротивлялся ему. Старания успокоить себя, что его время впереди, что ему совсем мало лет, что самые счастливые годы впереди - не давали нужного результата. Дом, который он построил, уже как два года... Не то, чтобы он стоял пустой - нет. Ксюша с Сашкой регулярно приезжали к нему, часто наведывался отец. Опять же ребята.
  Если бы вот у него был ребёнок, как, например, у Ксюши или Лёшки. Пусть Лёха развёлся, и сыновья остались с женой, но они регулярно встречались. Ездили к Лёшкиным родителям, в кино, в зоопарк, да просто мультики смотрели и готовили по утрам омлет. Да это в конечном итоге и не важно, что именно делали. Сам факт, что у Лёшки были дети. Прекрасные ребята, похожие на отца.
  А у него что было? Пустые отношения, которые и отношениями-то назвать нельзя? Вот Наталка. Вроде бы хорошая девушка. Из приличной интеллигентной семьи. Отец - военный врач, хирург. Мать - практикующий психолог. С отличием закончила Университет. Факультет искусств. Это же целый мир! И что? Говорить может только о своих косметических процедурах, своих путешествиях, своих фотографиях, своих подругах. Факты из общественной жизни, кажется, в принципе не могут уложиться у неё в голове. Да что там общественная жизнь? Она не может запомнить, что Фёдор говорил при последней встрече, а уж про прошлый год и вспоминать не стоит. Она этого и не скрывает. Круг интересов ограничен собственными рамками. Как домик у скворца.
  Если бы она одна такая была!
  Или ему просто не везёт с женщинами? Может быть, он сам во всём виноват? Выбирает именно таких? Пустых. От которых можно уйти без сожалений? У которых привязаться не к чему? Которые просто не успеют сделать ему больно? Которые не смогут контролировать его жизнь? Время с которыми действительно не будет иметь смысла?
  Может быть, это связано с его профессией? Журналистика, чтобы не думали обыватели, это не простое перечисление фактов, это поиск сути. Недостаточно знать кто, что и где, необходимо понимать, что это значит, и почему это важно.
  С некоторых пор Фёдор принял решение держаться с женщинами отстранённо, он старался, чтобы его путь проходил в информационном поле, в сфере политических интересов, где слова подчиняются силе смысла. Он стал находить нестерпимыми ситуации, когда не мог выловить и крупиц благоразумия в бесконечных разговорах, в общей неграмотности и беспросветной лени.
  Только сегодня, слушая Олесю, он готов был забыть обиду, преодолеть страх быть обманутым снова, стать свободным, чтобы сделать шаг навстречу девушке, предавшей его. Он вдруг обнаружил себя там, где ни за что не оказался бы по собственной воле, там, где можно получить всё, что пожелаешь. Он оказался в мире, где люди тратят время на действительно стоящие вещи. Не на горы писем и бесполезные задания, не на навязанные товары, купленные за деньги, которых нет, чтобы произвести впечатление на людей, которые им безразличны. Нет. Он оказался в комнате, где можно дышать и думать свободно, где понятие 'лучше' не равно понятию 'больше', где поворачивают с тропинки 'ожидания общества' на тропинку 'счастье'.
  А потом она оказалась в его объятиях...
  Замерев посреди комнаты, пытаясь взять себя в руки, Фёдор серьёзно раздумывал, не надраться ли ему сегодня? Как ещё он мог теперь, встретив её снова, не поддастся искушению? Какой способ ему найти, чтобы не упасть снова в котелок с кипящим маслом? Что сделать, чтобы оградить своё будущее от потерь, одиночества, боли, ран, обмана, обиды?
  От неё.
  
  
Часть 4. Суаре.
  
  25.
  Уходи. Попробуй не обернуться.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Мишка прибыл ровно за час до сбора гостей. Как раз к тому моменту, когда Леська готова была поклясться себе, что больше никогда не заговорит с ним. Ведь она рекомендовала его! И что в ответ?! Он не только опоздал к приезду поставщика и заставил её изрядно поволноваться, но и бросил один на один с сервировкой.
  Благо у неё осталось достаточно времени, чтобы сделать всё в спокойной обстановке. Если бы ещё сердце не превратилось в качели и не взмывало к небу всякий раз, когда Фёдор показывался за приоткрытой дверью, вызывая слабость во всём теле, процесс двигался бы гораздо быстрее.
  Она дала себе зарок держаться от него как можно дальше. Но как, скажите, это сделать, если тело вытягивалось в струночку только от мысли, что он где-то здесь, неподалёку? Если она слышала его приглушённый голос в соседней комнате, она непроизвольно хотела разобрать, о чём речь? Если поворачивала голову на каждое движение неподалёку, в надежде, что он войдёт?
  Доведённая до высшей точки кипения, она накинулась на незадачливого 'партнёра', стоило ему появиться в дверях.
  - Я понял, понял! Ты просто-напросто обойтись без меня не можешь! - Михаил торопливо завязывал фартук, а сам тем временем отмечал опытным взглядом расположение необходимых в работе предметов: чистых полотенец, салфеток, ложек, бокалов. Леська знала эту его стремительную особенность. Миша ухватывал самое важное, подмечал недостающее с первого захода. Не прикасаясь к тарелкам, он мог на расстоянии определить, насколько они чистые и соответствуют ли уровню мероприятия. Миша проверил, все ли напитки охлаждаются, и подмигнул ей. - Расслабься. Сегодня мы точно не опозоримся!
  Леська хмыкнула, но Мишкина уверенность подействовала на неё благотворно. Что-что, а успокаивать он умел. Самим своим присутствием заставлял Леську верить, что всё пройдёт хорошо. Лишь только его худощавая фигура показалась в дверях, Леська почувствовала настоящее облегчение. Выдохнула. Работать с Мишкой было одно удовольствие. Ввиду наличия опыта у него имелось одно неоспоримое преимущество: ему не требовалось давать ветвистых инструкций - он отлично знал своё дело. Когда они работали вдвоём, обычно он обслуживал женщин и следил за напитками, Леська - мужчин и отвечала за кухню. Он был до умопомрачения чистоплотен и аккуратен, обладал врождённым чувством прекрасного, хотя и не гнушался время от времени прополоскать чужое грязное бельё. У Мишки были непокорные кудрявые вихры, серо-зелёные глаза, удивительно изящные пальцы и субтильное телосложение.
  Переложив, наконец, на него часть обязанностей, Леська вышла из кухни. Ничто так не поднимает настроение, как знание, что ты не одна, что праздник приближается, что всё идёт по намеченному плану.
  Дом уже был украшен цветами. Чайные розы и изящные каллы наполняли огромные вазы. В блестящем хрустале горели свечи. Дрожащие огоньки отражались в зеркалах и начищенных стёклах. Что за прекрасное и элегантное сочетание! Леська вдохнула аромат вечера, бросила оценивающий взгляд на льняную скатерть цвета кофе с молоком, на белоснежные салфетки. Ощущение дорогого праздника, которое они производили, - успокаивало её: несмотря на все подвохи, тревоги и волнения сегодняшнего дня, рабочие дела двигались в том порядке, в каком и были задуманы.
  Как только гости начали прибывать, она поменяла колпак на чепчик официантки, который в строгом смысле был всего лишь ободком с белоснежным накрахмаленным кружевом. Пригладила пшенично-каштановые локоны, сменила фартук на чистый. Осталось сделать буквально несколько движений и её функции, как повара, будут на сегодня исполнены. Пока Миша предлагал гостям напитки, она завершала дела на кухне.
  Очередной звонок в дверь был ознаменован громким радостным воплем Ксении, отчего Леська чуть не грохнула соусник на пол. Что там могло произойти? Или сегодня она на всё реагировала слишком болезненно?
  Она бы с удовольствием выяснила это, но как раз надо было вынимать булочки из духовки.
  Только когда зашёл Миша, она смогла поинтересоваться:
  - Что там случилось? Кто орал, как резанный?
  - Хозяйка, муж её дочку привёз.
  - Что? - Леська повернулась всем корпусом, - как дочку привёз?
  - Да, очень просто! Как детей привозят? Взял и притащил на руках!
  - Но ведь о детях не договаривались, - возмутилась Леська, - что она есть будет?
  - Откуда я знаю? - пожал плечами Миша.
  - Я тоже не знаю, - Леська всплеснула руками.
  - Что мне пойти сказать, чтобы возвратил её туда, откуда взял?
  - Нет, конечно! Что за ерунду ты говоришь?
  - Я говорю? Я только пытаюсь тебя успокоить, - он подошёл к ней вплотную, - мороженое ей подай - дети ведь любят мороженое!?
  - Хорошо, подам мороженое, - некогда было спорить о глупости такого предложения, - иди, позови хозяйку, надо с ней переговорить. Вдруг у девочки аллергия.
  - Сейчас.
  Не успел он и шага ступить, в дверях показался Фёдор с юным голубоглазым созданием на руках.
  Леська опасалась встречаться с ним глазами, и без того она ощущала его присутствие каждым нервом, каждым нейроном. Было что-то в их встречах слишком непредсказуемое, чего она не могла вынести. Сможет ли она выбраться из сегодняшней заварухи целой и невредимой - Леська не понимала. Она заметила его взгляд, цепко ухвативший её непокрытые волосы, и сосредоточила всё внимание на девочке.
  - Привет! - улыбнулась она, пересиливая панику. Маленькая красавица помахала рукой. На ней было синее платье в горошек, белые колготки и туфельки такой мягкой кожи, что Леська чуть не протянула руку, чтобы их потрогать.
  - Привет! - без улыбки ответила девочка.
  - Как тебя зовут?
  - Александра, - она говорила абсолютно правильно.
  - Очень приятно, Александра, я - Леська. - она проследила, затаив дыхание, как Фёдор аккуратно спускает девочку с рук, и сердце её защемило. Точно таким заботливым движением он должен был помогать их дочери. - А где твоя мама? Мне нужно с ней поговорить.
  - Мама с папой, - важно заметила куколка.
  - Она сейчас спуститься, - подтвердил Федя, глядя на неё сверху вниз, - могу я помочь?
  Она ничего не могла прочитать в его спокойном, казавшемся равнодушным, лице.
  - Не знаю, - засомневалась Леська, - что Александра ест? Что она любит?
  По опыту Леська знала, что один маленький ребёнок, какой-нибудь малоежка, способен испортить весь чудесный ужин. Стоит матери заметить, что тарелка осталась нетронутой, она будет волноваться весь вечер, отец станет её успокаивать, ребёнок плакать - пиши пропало. Даже простой день и великолепный десерт такую катастрофу не спасёт.
  - Сладости, - Фёдор взял со стола конфету и протянул племяннице. Та наморщила носик.
  - Ты издеваешься? - Леська забрала 'гадость', прежде чем девочка захотела потянуться за ней.
  - Нет.
  - Даже если она любит сладости, - она чуть не добавила: 'моя дочка тоже любит сладости': - как любой нормальный ребёнок, ты не должен потакать её желаниям.
  - Уволь меня от наставлений нахальной кухарки! - его глаза искрились весельем.
  - Нахальной? - взвилась Леська, - что ж, избавьте меня от своего присутствия и, будьте так любезны, попросите маму этого очаровательного создания спуститься на кухню.
  - Олеся, здравствуйте! - глубокий голос - частичка её тревожных снов - наполнил кухню, и Леська встретилась взглядом с высоким мужчиной лет пятидесяти. Правильные черты лица, благородные морщины. Мягкий костюм, классическая рубашка.
  Отец Фёдора. Он, кажется, не изменился с тех пор, как они встретились в тот единственный раз в её жизни. Разве что аккуратная причёска его побелела.
  - Добрый день! - Леська едва заметно кивнула.
  - Прекрасно выглядите!
  - Спасибо, - пролепетала она. Стыд пронзил её, как божественная молния пронзает грешника. Неужели его внимательные глаза сегодня тоже будут судить её? Недостаточно его сына и дочери?
  Фёдор переключил внимание на Александру.
  - Она всё ест, правда Санёк? - он глянул на племянницу.
  - Нет, - для убедительности девочка тряхнула хвостиками.
  - А что ты любишь, милая? - Леська присела на корточки, - лазанью любишь? - с надеждой спросила она.
  - Нет.
  - Котлетки?
  - Нет.
  - Курочку?
  - Нет.
  - Рыбку?
  - Фу, - маленький носик сморщился.
  - У тебя есть аллергия?
  - Нет.
  Уже хорошо.
  - Ладно, - понимая, что добиться толка от этих троих ей не удастся, Леська поднялась, - попросите маму обязательно зайти ко мне, хорошо?
  Чтобы не захлебнуться в воздухе, которым дышал Фёдор, она отошла к раковине, делая вид, что занята наведением порядка.
  - Я уже здесь, - Ксения лёгкой походкой переступила порог. Она была ещё более красивой, чем прежде. Волосы убраны в высокую причёску, струящееся платье цвета сливок опускалось до пола, тонкий стан подчёркивал широкий пояс.
  - Прекрасно, - Леська вздохнула с облегчением, - что подать девочке на ужин?
  - Сейчас, - Ксения обернулась, - Михаил подготовьте, будьте добры, дополнительные три стула и приборы. Извините, я не знала, что муж привезёт детей...
  - Детей? - охнула Леська, и брови её поползли высоко на лоб, - их несколько?
  - Да, трое. Саша, - Ксюша подняла дочку на руки, и обняла. Видно было, как они обе соскучились. - Кристина и Николай.
  - Но о детях не было разговора, - Леська бессильно всплеснула руками. Она старалась не смотреть по сторонам: представляла как выглядит перед всей этой семьёй!
  - Я знаю, мы не договаривались, но Вам не о чем беспокоиться. Николаю двенадцать. Он будет всё то, что едят взрослые. Кристине восемь - она, думаю, поест овощи с гарниром. А эта маленькая красавица будет довольствоваться только овощами.
  - Ням - ням, обожаю, - согласилась девочка.
  - Только овощи?
  - Да, причём свежие! Чем меньше изысков - тем лучше, - они уже выходили из кухни. - Аллергии ни у кого нет, - крикнула из коридора Ксения.
  - Ну давай же, кухарка, не паникуй! Ты ведь сможешь почистить морковку? - бросил напоследок Фёдор.
  Не паниковать? Трое разновозрастных детей, которые появляются за полчаса до начала ужина! Не паниковать?
  
  26.
  Ты мне расскажешь про салюты, я - про никотин.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська короткими, хорошо рассчитанными движениями поставила кипятиться воду на плиту, посолила её, приготовила большую деревянную разделочную доску и нож.
  - Мне показалось, или с этим господином тебя что-то связывает? - невзначай бросил Михаил, как только убедился, что Ксения, Александра, Фёдор и его отец покинули помещение.
  - Каким господином? - пробормотала Леська, приглядывая в холодильнике что-нибудь подходящее для детей. Её мозг лихорадочно работал, выискивая кратчайшие пути к любимым детьми блюдам. - О чём это ты?
  - Ни о чём, просто спросил, - Мишка пожал плечами.
  Леська сложила на столе все овощи, которые только смогла найти. Брокколи, морковь, лук, огурец, помидор, спаржа, латук, капуста брюссельская и белокочанная. Кажется, всё было не так печально.
  - Просто любопытно, - Мишка ставил одну за другой тарелку в подогреватель посуды, - ты ведь не впервые его сегодня увидела?
  Как он только догадался?
  - Не суйся ни в свои дела! - велела Леська, соображая, что можно сделать из имеющихся в наличии продуктов.
  - А есть куда соваться?
  - И соваться некуда! - она набрала в лёгкие побольше воздуха. - Господи, у меня забот невпроворот, а ты пристал со своими дурацкими вопросами! - Леська скрипнула зубами. Только этого ей не хватало: тратить время на разборки, когда пора приглашать гостей за стол. Мишка просто с ума её сегодня сведёт! - Заняться нечем? Откуда ты такой на мою голову взялся? Что тебе надо? Я не лезу в твои дела! И ты в мои - не лезь! Тем более что это тебя совершенно не касается!
  Она посмотрела, как он невозмутимо перебирает посуду, на его лице блуждала непонятная ухмылка. То, что он был её другом, не давало ему право всё видеть! Как он только догадался?
  Больше Мишка ничего не сказал. Наверное, отповедь подействовала.
  Леська немного расслабилась. Закинула овощи в раковину, открыла холодный кран.
  - Его ведь Фёдором зовут, так?
  Провались оно всё пропадом!
  - Кого? - сделала вид, что не понимает. Заставить голос оставаться ровным стоило ей нечеловеческих усилий.
  - Этого парня, журналиста. Одного из гостей. Который с девочкой приходил.
  - Кажется, да, - равнодушно ответила Леська.
  - Кажется тебе? - Миха развернулся к ней всем корпусом, - ты шутишь?
  - Нет. С чего бы вдруг?
  - Он отец Федоры?
  - С чего ты взял? - возмутилась Леська. От чувств она даже покраснела. Ложь давалась ей легко, хоть она её и ненавидела. Ложь и недомолвки - причина множества несчастий, встретившихся ей. С некоторых пор правдивость она считала основополагающим свойством сильной личности и зрелого человека. Правдивость - то чувство, которое она стремилась развивать в себе: не лгать ни по мелочам, ни по крупному. Но сегодня... сейчас у неё просто не было времени на правду.
  - С того, что впервые встречаю парня, от которого твоё лицо пятнами идёт. И, опа! Великое совпадение! Имя твоей дочери один в один - его имя! - Кажется, Миша был по-настоящему задет открывшейся правдой: он говорил с жаром, достойным обманутого возлюбленного. - К слову сказать: обычно ты в присутствии мужиков не трясёшь коленями.
  - Заткнись! - прошипела она, оглядываясь на дверь: никто их не слышит?
  Леська зажмурилась. Когда он только успел разглядеть её нервозность? И почему она не хотела говорить? Почему она не была готова к этой правде? Что случиться плохого, если признается?
  Мишка продолжал вопросительно изучать её. Леська смотрела на него, что было силы, сжимая доску. Взяла нож. Конечно, она не думала пырнуть его, но вот отрезать пару пальцев, чтобы 'говоруну' было чем занять мозг до конца дня, пришло в голову. Он продолжал молчать. Поэтому Леська вернулась к брокколи и огурцам. Тонкие стружки выходили слегка кривыми.
  - Я и вправду назвала Маську в его честь, - Леська краем глаза видела, как челюсть Миши, в прямом смысле слова, отвалилась, - я по уши втрескалась в него, когда мы впервые встретились.
  - Втрескалась?
  - Ну да, втрескалась. Что такого? Ты что в юности не влюблялся в каждую девочку в короткой юбке?
  - Нет.
  - Ну, так ты у нас городской парень. Красавец. А я? Периферия. Что поделаешь? Таких классных пацанов, каким он был, я до того только в кино видела.
  - Ты это серьёзно? - глаза Мишки стали круглыми, как бильярдные шары, - вот уж не знал, что у тебя были шашни с этим парнем. Да ты представляешь, кто он такой?
  Леська крепче сжала деревянную рукоять ножа, но работу не прекратила.
  - И кто же?
  - Его по телеку показывают чаще, чем английскую королеву! Да он о политике знает, больше, чем наш премьер! У него...
  - Вот уж не думала, что ты интересуешься политикой! - перебила она язвительно.
  - Вот уж не думал, что ты с ним спала!
  - Прекратишь ты или нет?!
  - Ты даже не отрицаешь!
  - Отрицаю! - Леська бросила резать и подошла к кастрюле с кипящей водой. Для чего она кипятила воду? - Не было у нас ничего! - Ложь наматывалась одна на другую как шерстяная нить на клубок.
  - Он знает, что у тебя дочь от него? - Мишка как будто её и не слышал.
  - Заткнёшься ты или нет? - она снова украдкой оглянулась.
  - Почему скрываешь от него?
  - Это его не касается! Да и тебя тоже!
  - Он должен нести ответственность.
  - С чего бы это?
  - Да, просто! Как мужчина!
  - Считаешь, что я недостаточно хороша, как женщина, чтобы привязать его к себе мужчину без помощи ребёнка?
  Мишка словно её и не слышал.
  - Теперь понятно, почему ты нас всех отшивала! У тебя ребёнок от самого Коробова!
  - Ещё одно слово, и я тебя кипятком оболью!
  - Знаешь, что мне интересно? - он её как будто не слышал.
  - Знать не хочу!
  - На что ты готова пойти, чтобы он твою тайну не узнал?
  - Нет никакой тайны!
  - Переспишь со мной?
  - Скорее прирежу тебя!
  Они стояли лицом друг к другу, глаза буравили глаза. Кто первый отвернётся - тот и проиграл!
  Мишка сдался первым. Демонстративно поднял руки.
  - Да, ладно, я пошутил. Это не моё дело, что там у вас произошло, - Мишка громогласно, как-то с присвистом, заржал, взял первые закуски и понёс в столовую.
  Леська замерла в какой-то неестественной позе не в силах прийти в себя. Что происходит? Неужели теперь она должна и эту проблему решать? Может быть Мишка прав, и ей давно пора было сообщить обо всём Фёдору? Вместо того, чтобы целоваться - поговорить по-человечески?
  Она запустила руки в волосы и закрыла глаза. Надо собраться! Надо расставить приоритеты. Если сейчас она станет решать проблему с Фёдором, Маськой, Мишкой, то у неё в голове не останется уголка, чтобы подумать о вечере. Кажется, она так и не смогла убедить его, что Маська не дочь Фёдора.
  Какого фига он вообще здесь с ней болтал, когда гости начали уже собираться? Ох, уж это любопытство! Об этом ужине у них будут самые, что ни на есть, отрицательные отзывы - это точно! Мишку она больше сроду рекомендовать не будет. Не возьмёт его больше ни в один дом! Если её саму куда-нибудь ещё пригласят. Проклятье!
  
  27.
  Скажи, кто знал,
  Что внутри у тебя станет так пусто.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Фёдор со всей силы сжал кулаки и отступил за угол, чтобы официант не заметил его. Он прямо чувствовал, как его глаза наливаются кровью.
  Федора? Её дочь названа Федорой?
  Он не мог сам себе поверить. Она не могла так чудовищно поступить с ним! А он не мог так ошибиться в ней! Словно он снова попал в сети расчётливой шантажистки. Она не могла обмануть его дважды! Не могла так долго насмехаться над ним! Не могла знать и не говорить!
  Тем не менее, это случилось.
  Дочь.
  Сначала его охватило оцепенение. Несколько минут он просто не мог поверить в то, что услышал. Правильные ли он сделал выводы? Может быть, впервые за многие годы его разум изменил ему? Отказался служить?
  Потом он снова представил её такой, какой увидел сегодня: собранные волосы и едва заметные ямочки на щеках, лёгкие уверенные движения и заученные улыбки. Его охватила безудержная ярость. Ледяной, металлический гнев, который заглушил боль недомолвок и надежд. На что он рассчитывал?
  Фёдор прислонился к стене, вымученно ожидая, когда же вернётся способность дышать, говорить и думать. Каждую миллисекунду он боролся с лёгкими, сердцем, разумом, мышцами. Он видел, как медленно опустились руки. Он сам провалился в бездну и перестал чувствовать, кто он, где он, и что вокруг происходит. Слов больше не осталось. Душа была вывернута наизнанку. Его била дрожь. Он мог ждать от неё чего угодно: презрения, грубости, равнодушия, в конце концов. Но не того, что он услышал. Только не этого. Она не могла... не имела права.
  Что за чертовщина такая? Как только он готов был признать в себе существование каких бы то и было чувств к ней, она открывала перед ним свою неприглядную сторону. Да чего уж скромничать? Являла дьявольский лик. Но чем дальше они друг от друга бежали, тем ближе оказывались.
  Наконец, ему удалось собрать по углам остатки силы воли и разума и отмереть. Чёрт подери, если и дальше она будет подкидывать ему сюрпризы, к концу дня его шевелюра станет белой, как снег! Ничего! Посмотрим ещё чья возьмёт. Дочь! Дочь! Он прищурился, как следователь, готовый вывести преступника на чистую воду. Ей не выбраться отсюда целой и невредимой. Он позаботится о том, чтобы душа её вечно горела в аду!
  
  28.
  Атмосфера конфликтная - аромат с руганью.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Последние приготовления, вкупе с беспокойством о детском меню, требовали от Леськи полного сосредоточения. Только вместо того, чтобы думать о кабачках и капусте, она спрашивала себя, как Мишка догадался? Откуда такая прозорливость? Неужели она и правда краснела в присутствии Фёдора? Кто ещё мог это заметить? Она не переживала, что Мишка выдаст её тайну. Это он только языком болтать. Но вот другие?
  Леська посмотрела на часы. Ещё шесть-семь часов, и её мучения закончатся. Осталось совсем немного. Она убежит из этого дома, оставив свою тайну при себе.
  Мишка ничего никому не скажет!
  Она была в этом уверена. Это она должна сказать. Ведь, если Мишка догадался, значит сделать это не так сложно. Значит Фёдор тоже сможет сложить дважды два. Она должна сказать.
  - О, что я только что услышал! - в дверях появился мистер Любопытство, - за такую информацию я точно должен получить сто поцелуев!
  - Знать ничего не желаю! - отрубила Леська.
  - А вот и нет! Тебе понравится то, что я скажу!
  - Мне понравится, если ты сделаешь свою работу и молча уберёшься с моих глаз долой!
  - О, какая ты скучная! - Мишка принялся быстро доставать посуду из шкафа для подогрева, - придётся так всё выложить, - сморщил он нос, и прежде чем Леська успела его остановить, добавил: - седой господин, не знаю, кем он приходится твоему возлюбленному говорит: 'Как и обещала, она превратилась в красавицу!' - Понятия не имею, какой ты была, но сейчас я с ним полностью согласен. Твой ему, знаешь, что ответил? Дословно: 'Не говори ерунды'. Но я-то видел, как он на тебя смотрел, - Михаил цокнул языком. - Вот и седой ему так и сказал: 'Не делай вид, будто не заметил!' - уже от двери Мишка повернулся к Леське всем корпусом: - Так что, милочка моя, не упусти его!
  Леська в ярости схватила полотенце и запустила в уже пустой проём. Проклятье! Проклятье! Сегодняшний день ничем хорошим не закончиться! Особенно, если она не будет сохранять спокойствие.
  Жизнь - приключение! Нет плохих дорог и нет хороших. Только твой взгляд на мир, который ты выбираешь сам, определяет, будешь ли ты счастлив. Точка.
  - Эй, ты! - женский голос наполнил кухню, заставив Леську закатить глаза. Только этого ей не хватало! Она поборолась с искушением не поворачиваться: звала её Наталья. Так и хотелось спросить: 'Чего тебе, прилипала?' Вместо этого улыбнулась и вежливо подождала вопроса.
  - Не смей приближаться к Фёдору! - девушка подошла вплотную, - он не твоего полёта птица! - пухлые губы сложились в злобную линию.
  Леська с ног до головы оглядела соперницу.
  'Твоего, получается, полёта?'
  'Иначе, что..?'
  'Какие права у тебя на него?'
  Колкие вопросы один за другим плясали на языке. Но вместо того чтобы задать их, она учтиво склонила голову и развернулась, чтобы пойти прочь.
  Отголоски фразы догорали в сознании. Не твоего полёта... Она, как никто, знала, насколько не её. Она не обитала не только на его материке, она - человек с другой планеты. Наталье не стоило себя утруждать.
  - Мы встречаемся уже полтора года! Он любит меня!
  Леська не потрудилась обернуться. Несмотря на всю слышимую злобу, вопль скорее походил на отчаянный крик. Не так должны звучать слова влюбленной женщины.
  - Уже назначена дата свадьбы! - девушка настигла Леську и схватила за руку, разворачивая к себе, - если она сорвется, я тебя в порошок сотру! Я прослежу, чтобы ты больше ни в этой, ни в какой другой стране работу не нашла!
  В этом доме все сговорились угрожать ей работой? Леська слегка склонила голову на бок. Ни она сама, ни эта девушка не должны были стать Фёдору парой. Кто-то другой, обладающий невероятным сочетанием нежности, чувством собственного достоинства, безупречного воспитания, уверенности, бескорыстной любви, умением сопереживать, высокими моральными принципами, жертвенностью - всем тем, что высоко ценится в любом обществе, но так сложно культивируется им.
  - Я вас поняла, - успокоила она соперницу. Соперницу ли?
  - Ничего ты не поняла, жирная корова! Если ты вообще что-то способна понять!
  Она хотела бы пропустить оскорбление мимо ушей, но ничего не вышло. Много... много часов и дней она потратила на то, чтобы перестать обращать внимание на подобные замечания.
  Даже не так. Леська предприняла колоссальные усилия, чтобы прекратить относиться к себе, к своему телу, как к продукту современной индустрии красоты. Несколько лет изнуряла себя бесполезными диетами, втирала в кожу тонны антицеллюлитных средств, давилась утренними и вечерними пробежками.
  Но даже и тогда, когда вес достигал желанных килограммов, не испытывала удовольствия. Всегда находились причины для паники. Как ей завтра готовить на детском празднике, если быстрые углеводы - совсем не для неё? Как надеть лёгкое платье, если всё ещё видна ширина бёдер? На сколько ещё калорий она сможет уменьшить рацион, чтобы стать идеальной?
  Всегда находились причины для недовольства.
  Пока в один прекрасный момент, она не осознала, что дело просто в нелюбви. Она не любила своё тело, как не любила свою душу, как не признавала собственный разум рациональным.
  С того дня (недели? месяца?) началось Леськино преображение. Каждый раз, как только она готова была поругать себя (за лишний проглоченный кусочек, за пропущенную от усталости пробежку, за недальновидность), приходилось говорить себе громкое: 'Стоп!'
  Она встала на страже своего тела, защищая его от жестоких нападок масс-медиа, твердящего, что только стройность совершенна и здорова, от бешенства собственного разума, повторяющего даже во сне, что она никогда не будет счастлива, если не встанет на стезю жёстких ограничений. Она защищала его даже от стонов души, когда той казалось, что все в округе только и делают, что усмехаются над ней.
  Она выбросила весы. Эти неизменные спутницы современных женщин, живущих в страхе проснуться сегодня, будучи на сто грамм тяжелее, чем вчера. Она прекратила смотреть на фото стройных красоток в Инстаграм, билборды и шоу худеющих.
  Она сказала себе, что её тело - это дом для её души и её разума. Что в этом теле не обязательно должны быть до блеска отполированные мраморные полы. Здесь может быть приятно пройтись по скрипучим половицам. Здесь не обязательно стоит самая модная мебель, но её ребёнку удобно в самом пушистом кресле маминого тепла. Здесь не самая дорогая сантехника, но здесь всегда спокойно. Это тело легко любить, потому что она не живёт в напряжении, с ним легко выйти на вечернюю прогулку и легко полежать в горячей ванне. С ним можно прийти на дружеский ужин и выпить много вина, не считаясь с количеством калорий. Это тело любит танцевать не потому, что это полезно для здоровья, а потому что это приятно душе.
  Её тело было здорово, оно вскормило и вырастило ребёнка, оно никогда не подводило Леську, а если уж и бывало что, то теперь уж это Леська точно знала: тело просто предупреждало её. 'Не ходи, тебе туда не надо', 'Этого лучше не пробовать', 'Сейчас самое время расслабиться'.
  И так уж оказалось, что отпустив проблему, полюбив себя, больше сорок восьмого размера она никогда и не раздавалась. Но, к счастью, теперь не набрасывалась на еду, как только период строгих ограничений (модной диеты, поста, питания по принципу доктора Иванова или Петрова) заканчивался. Может потому что знала: любимые конфетки не закончатся ни завтра, ни послезавтра; макароны с сыром можно и на завтрак, и на ужин; а самая любимая физкультура, оказывается, не пробежка, а поиграть с Маськой в 'Догонялки' вокруг кровати, а потом защекотать друг друга до колик в животе.
  Да, она наедала складки на боках зимой. Зачастую они продолжали оставаться на ней и летом, и осенью, и ранней весной, когда всем приличествовавшим дамам надлежало жевать листья салата. Это так и было. Поначалу Леське очень сложно было любить своё тело: целлюлит на бёдрах, живот, который никак не хотел оставаться плоским, страшные колени, не позволяющие носить такие любимые микроскопические юбки.
  Это было так сложно: полюбить себя. Научить себя ценить то, что имеешь, что верой и правдой служило тебе столько лет, не предавало тебя, дарило наслаждение, любовь, наставляло, берегло.
  Сейчас Леська с грустью смотрела на всех тех людей, которые не поняли, не заметили, не увидели, не захотели ещё полюбить себя: своё тело, свою душу. Не любить себя - это как не любить своего ребёнка. Не любить ребёнка - значит не замечать его, не видеть и не слышать его потребностей, не отвечать любовью на каждый вздох. Она не раз встречала таких людей. Они одёргивают малышей по поводу и без, грозным голосом призывают к успокоению, запирают в комнатах и ставят в угол. Отталкивают, вместо того, чтобы обнять. Они, кажется, сами не понимают, чего хотят от своих детей и чего ждут дети.
  Они всё делают, чтобы дети были им удобными и нравились окружающим. Того же они хотят от своих оболочек. Удобства в обращении и презентабельность.
  Страшно смотреть на таких: задёрганных, боящихся съесть лишнюю корку хлеба, проявить ласку...
  Усилием воли она заставила себя пропустить оскорбление мимо ушей. Она прекрасно понимала отчаяние стоящей перед ней женщины. Если б не её грубость, она бы объяснила ей, что Леська - не та, кого ей стоило опасаться. Короткое общее прошлое и нестерпимое влечение - не тот железобетонный состав, который цементирует отношения между людьми. О Маське Фёдор не знал, да уж теперь, когда стало известно, что он решил с кем-то связать свою судьбу, - и не узнает.
  Она не понимала, что объединяло Фёдора и Наталью, но предложение руки и сердца казалось ей достаточным основанием для доверия. Если эта девушка так не считала, стоило ли ей, Леське, вдаваться в пространные объяснения? Она пожала плечами. Всё, что ей оставалась, это молча стоять и смотреть, пока Наталья, пыхтя от злости, не убралась восвояси.
  Потом она повернулась к окну и долго смотрела на тонкие, едва дрожащие веточки рябины. Фёдор собрался жениться, судьба его определена - твердила она себе, не в силах уложить произнесённое в сознание. Информация была похожа на большой воздушный шарик, который она старалась запереть в коробке без замка. Что бы Леська не делала, как ни сжимала резиновую оболочку, она легко заполняла всё пространство и, распахивая створки, выбиралась наружу.
  Она так устала. Просто устала. Ей не было и не будет места в жизни Фёдора. Ни ей, ни Маське. Она давно опоздала на поезд, который вёз его по дороге жизни. Она, в общем-то, и билета на этот поезд не имела.
  
  29.
  Мы поломанные,
  Нас невозможно восстановить и полюбить.
  Поломанные. 'Та сторона'
  В этот вечер за столом собралось двадцать семь персон. Виновник торжества, хозяйка. Родители виновника торжества: толстая, лихо накрашенная тётушка с недовольным лицом и её муж - равнодушный ко всему худой носач. Мужчина в возрасте с приятными чертами лица и седыми висками - по всей видимости, коллега или начальник Максима. Он, наверное, знал родителей, потому что наклонился и учтиво поцеловал руку матери. Ещё один коллега в костюме и бабочке. Громогласная женщина, явно любящая привлекать внимание, с ухмыляющимся в усы спутником. Семейная пара из разряда не расстающихся даже в офисе. Девушка в белой рубашке и белых брюках. Несколько семейных пар одного возраста с хозяевами. Очевидно, друзья. Отец и брат хозяйки, его невеста. Дети.
  Несмотря на то, что Фёдор казался Леське и без того красивым, он побрился и стал выглядеть ещё ослепительнее. Садясь за стол, он посмотрел сквозь неё, отчего по груди Леськи пробежал холодок.
  Наблюдая за тем, как Фёдор склоняется к Наталье и что-то шепчет на ухо, она думала о том, что жизнь его распланирована и расписана на многие годы вперёд. Что как бы она не мечтала и, как бы ни желала быть её частью, ей таковой не суждено стать. Не было и не будет у них общего будущего и негоже ей, такой разумной девушке, предаваться пустым мечтам. Что толку поддаваться чувственному очарованию, если конец им написан только один? Как только обязательства её по договору будут выполнены, и она получит причитающуюся ей оплату, она должна будет выкинуть этот дом из головы и больше никогда не позволять себе думать о нём.
  Что, надо полагать, будет не самым простым действом в её жизни.
  Как, скажите, пожалуйста, сегодня ей вернуться к дочке и смотреть в её пронзительные отцовские глаза? Как не разрыдаться, вспоминая его руки?
  Разве имеет она право молчать теперь? Разве не должна сказать ему о Маське?
  Нет! Никогда!
  Она не станет говорить ему про дочку. Никогда!
  Да, это отличное решение. И никогда - отличное слово. Прожили ведь они с Маськой столько лет вдвоём, без него.
  Фёдор женится. Даже и думать об этом страшно. У него своя, состоявшаяся жизнь. Он о них ни думал, ни гадал, и тут вдруг на: вот тебе дочь!
  Как же она хотела сказать ему о ней! Хотела закричать! Хотела поведать о всех прелестях маленького существа, о её удачах! О том, как любила она море, о том, что обожала улиток, что уже в три месяца научилась ползать, о том, какая была гибкая, о том, что имела отцов волевой подбородок и его высокий лоб. Как картавила и никак не хотела избавляться от этой привычки.
  Она должна, но чёрт подери, как это сложно... и как хочется это сделать. И как страшно. Как поверить, что он не отнесётся к Маське равнодушно, как тогда жить?
  Но если и отнесётся, уж не выпьет ли она тогда свою чашу до дна? Не будет ли знать его лучше, чем любая другая женщина? Лучше, чем мать, оставившая на пороге юности?
  Она должна сказать ему. Разве нет у неё этого опыта? Разве миллион раз не признавалась она Фёдору, что родила ему дочь? Разве не говорила об этом в каждом сне, куда он имел несчастье заглянуть? Разве в любой её розовой мечте этот разговор не превращался в реальность?
  Если бы только знать правильные ответы на все вопросы, которые задаёт жизнь!
  Если бы не было этой сосущей душу мысли, что он не принадлежит ей.
  Если бы она могла, как следует, всё обдумать.
  Если бы не было необходимости улыбаться и угождать всем на свете.
  Если бы она не была постоянно среди людей.
  Если бы можно было не думать о нём.
  Если бы можно было...
  Они никогда больше не увидятся. Завтра она примется искать его фотографии в каждом замшелом издании, которое только сможет найти. Завтра она будет ненавидеть этот день за то, что он принёс эту встречу, но не оставил в душе ничего, кроме горечи. Завтра она снова окажется в пустоте, в вакууме. Воспоминания не наполнят этот вакуум. Воспоминания только усугубят, усилят пустоту, которая завтра окружит её.
  'Успокойся! - велела она себе, - не думай о том, что ждёт тебя впереди. Делай своё дело.'
  Но обслуживая гостей, она не могла не бросать на Фёдора осторожные, напряжённые взгляды. Он не смотрел в её сторону, словно её для него не существовало. Леська пыталась не обращать внимания на тоску, охватившую её. Конечно, она была всего лишь официанткой, прислугой. Она давно поняла, как устроен этот мир. Несмотря на всю кажущуюся свободу, открытость, доступность информации и социальные лифты, в мире продолжало существовать расслоение. Да, в их стране это не касты, тем не менее, она понимала, что разница в уровне образования, воспитания, отношения к миру, кругозору, да даже в одежде с головой выдавала её социальное положение. Она слишком низко стояла, чтобы даже смотреть на него без оглядки на своё место. Если она, Леська, это понимала, то Фёдор - и подавно.
  Подавая горячее, она, наконец, встретилась с до сих пор убегающим взглядом Фёдора. Не только презрение, но ярость и даже ожесточение, пылающие ярче, чем в ту минуту, когда он впервые заметил её утром, наполняли его глаза.
  Леська отшатнулась.
  Почему он с таким уничижением смотрел на неё? Откуда этот приступ холодной ярости? Откуда злость? Что она такого сделала или сказала, что напоследок он решил облить её ледяной водой? Что на этот раз она натворила? Неосторожно выдала свои чувства? Они были замечены окружающими, отчего Фёдор разозлился на неё? Или ему было неприятно, что она... что она, что?
  Потрясённая, Леська отвернулась, ища разгадку непонятной перемене. Разве они не нашли тоненькую тропинку друг к другу? Разве не подмигнул он ей, когда уходил из кухни с Александрой? Чем она обидела его? Может быть, что-то сказала Наталья? Почему, Господи Боже, в груди разверзлась такая рана?
  Голова у Леськи шла кругом. Она никак не могла сосредоточиться. Не радовало даже, что с детьми обошлось. Леська зря волновалась. Старший мальчик и вправду ел взрослую еду. Он абсолютно ровно сидел за столом, нож и вилка ни разу не стукнули о тарелку громче положенного, его безупречные манеры поразили Леську. Средняя девочка улыбнулась и бросила на Леську блестящий взгляд, когда увидела в тарелке весёлого мишку из риса - всё, что удалось сделать быстро. Младшая была рада палочкам моркови, лягушонку из огурца, мухомору и деревьям из брокколи. Капусту она, правда, не стала. Леська этого и не ожидала, скорее положила в тарелку ради красоты. Вкусовые рецепторы детей находятся в стадии формирования, поэтому многие продукты они 'раскушивают', только подрастая. Помнится, когда Леська пыталась приучить к брокколи Маську, её едва не стошнило.
  Только отцу девочки это не понравилось, в непреклонной манере он потребовал, чтобы съедено было всё. Леська уже бывала в таких ситуациях. Она невозмутимо убрала полупустую тарелку, словно не расслышала слов хозяина дома.
  Ещё Леська успела взбить молочный коктейль с черникой. Родители, к счастью, недолго держали детей за столом - через полчаса они смогли убежать хвалиться друг перед другом фиолетовыми языками.
  Мысли опять вернулись к причинам холодной злости Фёдора. А может быть ему не понравилась их с Мишкой синхронная работа, граничащая с близостью? Леська кусала губы: неужели он не понимал, что в этом и заключались их обязанности? Они должны были действовать без зацепок, следить, чтобы за столом не возникали ненужные паузы, но не произносить ни звука. Да и на кого ей ещё смотреть? Не на виновника торжества ведь?
  Михаил тоже внёс свою лепту. Как только они оказались вместе у буфета, он убрал с груди Леськи невидимую пылинку. Глаза его горели лукавством, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, для кого это подстроено. Леська очень жалела, что не может двинуть приятелю под дых за его прекрасные проверки. Она и без них была измучена и опустошена.
  - Он заметил, - прошептал ей в самое ухо Мишка, прежде чем отойти.
  Леська, против воли, снова посмотрела на Фёдора. Очень спокойно, с намеренной сдержанностью, он отодвинул тарелку, в которой она подала лазанью. У Леськи неприятно заныло под ложечкой: он не хотел притрагиваться к тому, что приготовлено ею специально для него. Руки её тряслись. Голова шла кругом. Иногда с циничной улыбкой он наблюдал за ней, и от напряжения у Леськи начали гореть щёки. Его лицо стало мрачным и неприступным, как равнодушные скалы, окружающие море неподалёку от города, в котором они встретились.
  Несмотря на непрекращающийся разговор, звон фужеров и красоту присутствующих, вечер проходил в натянутой обстановке. Причину Леська никак не могла определить: то ли она сама не могла расслабиться из-за надменности и холодности Фёдора, то ли ей показалось, что связь между именинником и хозяйкой не самая сердечная.
  Ксения с такой любовью и нежностью говорила о муже, с таким беспокойством готовилась к предстоящему вечеру, что Леська не ожидала увидеть в их отношениях столь много надменной официальности, столько учтивости. Никакой нежности. Мало истинного внимания. Максим придирчиво относился и к жене, и к дочери. Казалось, любое неосторожное движение способно было вывести его из равновесия. Расслабиться он никак не мог. Скорее всего, просто не умел.
  
  30.
  ... из глаз какие-то капли,
  Но вряд ли: этот механизм в полном порядке.
  Он работает неправильно, Сбои в программе,
  Расстроены параметры, мы на грани, поломанные.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Вечера бывают разные. Бывают незаметные, похожие один на один, как бусины в идеальном жемчужном колье. Бывают лёгкие, с шумными приветливыми хозяевами и балагурами-гостями. Бывают спокойные, когда готовить приходится для вежливых интеллигентов. Бывают сложные, когда хлебосолы придирчивы, приглашённые - надменны, а в помощники тебе достаются не умеющие отличить бокал от фужера 'специалисты'.
  А бывают такие, как сегодня. В такие дни ты выкладываешься по полной, прилагаешь больше усилий, чем за целый месяц, но маленькое несоответствие ожиданиям устроителей вечера, лишняя пауза, возникшая в разговоре, случайная ошибка - и всё летит в тартарары. Вечера, когда от напряжения к концу дня ты готова только упасть на кровать и закрыть глаза. Выматывающие до самого донышка, вытягивающие из тебя все силы до последней. Вечера, когда ты хотела бы выплакаться, но слёзы - слишком большая роскошь для истощенного организма, поэтому он даёт тебе только усталость.
  В такие вечера неблагодарность нанимателей ранит особенно остро. Колкие взгляды, небрежение - оно касается тебя, как острый клинок и раскалённые щипцы одновременно. В такие вечера единственное спасение - беречь себя, не принимать слова близко к сердцу, не позволять разочарованию проникать в душу, не отчаиваться, не ставить крест на своих способностях.
  Изо всех сил Леська старалась сохранять спокойствие, не понимая, почему Фёдор, после всего того, что сказал ей на улице, стал смотреть с таким отвращением? Чем недоволен хозяин праздника, если приготовленное не вызвало нареканий? Отчего так растеряна Ксения? Почему всё кружилось в неудовольствии, хотя разговор за столом протекал мирно, и темы затрагивались вполне праздничные?
  Поведение только двоих человек было ей понятно. Матери хозяина - на её лице красным штампом горело: 'Я всегда и всем недовольна, независимо от обстановки и окружающих людей!' И спутницы Фёдора - Леська её раздражала, как дождь раздражает расфуфыренную дамочку. Дважды боковым зрением Леська ловила на себе полные яда и злобы взгляды. Будь у красавицы возможность, она плеснула бы в Леську кислотой. Фёдора же это, кажется, не беспокоило. Он лениво подбрасывал в топку разговора едкие темы, открыто улыбался сестре, оставляя Леське одну туманную, уничтожающую, ледяную ярость. Ей казалось, что в его молчаливом взгляде звучат протяжно язвительные слова, которых она не могла ни расслышать, ни понять.
  Правда, был за столом ещё один человек, которого Фёдор ни в грош ни ставил - именинник. Непонятно, чем они насолили друг другу, но оба не скрывали презрения друг к другу.
  - Справедливости ради замечу, - Фёдор медленно поворачивал бокал в руке, - что вертикаль власти создал вовсе не нынешний президент. Он всего лишь следовал русским историческим традициям, согласно которым 'слабая власть' всегда кончалась для страны плохо.
  - Государство должно служить народу, а не одному единственному человеку!
  - А может ли вообще во главе России стоять политик, которому был бы совершенно чужд авторитарный стиль правления? - с усмешкой спрашивал Фёдор, будто бы и не слыша Максима. - Этим государством можно править только железной рукой, а такие, как Николай II могут привести только к краху.
  - Да ты просто ненавидишь советский период, поэтому Николай и значится у тебя во врагах номер один.
  - Отнюдь. В свое время, вовсе не приговоренный к отставке с поста президента после первого срока Медведев был испрошен уступить место своему преемнику прежде всего потому, что был заподозрен в 'горбачевщине' - в опасном 'раскачивании лодки'. Он, что называется, стал 'попустительствовать'.
  - О, только не начинай, свои заумные беседы о якобы известных тебе мотивах власть имущих.
  Леська заметила, как Ксения бросила на брата умоляющий взгляд и беседа, с лёгкой руки Фёдора, перетекла в безопасное русло.
  В конце концов, гости медленно, но верно перебрались в гостиную. Маленькая Александра немного куксилась - она уже хотела спать. Это было видно по неторопливым её движениям, по теням, которые то и дело набегали на глаза, по тому, как она прижималась к родителям, ожидая завершения вечера.
  Леська тоже никак не могла дождаться, когда уже все начнут расходиться. Щёки её пылали, ноги гудели от усталости. В голове не осталось ни единой достойной мысли. Эмоции и смятение носились по душе разрушительным ураганом. Спина ныла. За последние четыре часа она почувствовала себя прислугой столь сильно, сколько не чувствовала, наверное, за всю жизнь.
  Она была бесконечно измотана. Измотана настолько, что готова была заплакать от бессилия. Она ждала, отсчитывая минуты, как отсчитывает их приговорённый к смерти. Поэтому может быть и не смогла вовремя среагировать, когда Наталья неуклюже развернулась и расколола бокал о тарелку, которую Леська ставила на поднос. Стекло со звоном посыпалось на маленький столик и на пол. Леська отстранилась. Нахальство, с которым всё было проделано, её просто поразило. Что за гнусный приём? Неужели ещё остались в этом мире люди, способные так отвратительно поступать? Девушка с ужасающим притворством склонила голову на бок. Она прямо говорила: 'Что ты за корова!' Гости смотрели на Леську с осуждением, она в этом не сомневалась. А она слишком выбилась из сил, чтобы философски отнестись к произошедшему.
  - Уберите осколки, Олеся, - холодно велел Фёдор.
  Озноб боли прошёл по телу Леськи. Никогда она не видела его таким. Он казался непроницаемо спокойным и в то же время излучал какую-то животную, жестокую решительность. Она совсем растерялась.
  Фёдор вернулся к прерванному разговору, но она знала, что это лишь позёрство: он продолжал наблюдать за ней. Всеми фибрами души она чувствовала это. Странно, что он не потребовал кухарку попросить прощения у возлюбленной. Даже удивительно. Она должна была извиниться. Первое правило прислуги: извиниться, даже если не виноват. Но она этого не сделала. Не могла выдавить из себя, хотя обычно просьбы такого рода давались ей легко.
  Может быть, сегодняшний день был спектаклем? Может она специально была приглашена в этот дом, чтобы оплатить давние счета?
  Леська с горящими от унижения щеками заставила себя присесть и взять самый большой осколок. Ей была невыносима мысль, что он наблюдает за ней. Как бы она не сопротивлялась и не строила из себя профессионала, она была служанкой для людей, собравшихся в комнате. Для него! Это не было больно и обидно где угодно, но только не там, где был Фёдор.
  Собрав всё до мельчайших крупинок, Леська медленно поднялась. Ей хотелось бежать. Жаль, что сейчас она не могла этого сделать. Надо было уходить ещё утром, надо было наплевать на репутацию и все слова, что Ксения ей сказала. Надо было сбежать до того, когда он посмотрел на неё зовущими глазами и сказал, что хочет к ней прикоснуться. Он желал ей только зла.
  Леська 'вставила' в позвоночник стальной меч и пошла на кухню. Бросила осколки в урну и потрогала лоб рукой. Нет ли температуры?
  Нет. Температуры не было. Она прижала холодные пальцы к горячим щекам. Успокойся! Скоро настанет конец. Потерпеть осталось совсем немного. Как говаривал доктор Фрейд, масштаб личности зависит от масштаба проблемы, который способен вывести её из себя.
  Почему же, Боже, ей так больно?
  Она ведь выше всего этого? Смогла дать отпор, когда на детском празднике папочка именинницы пытался забраться к ней в трусики? Смогла выстоять, когда семья Шиловых обвинила её в воровстве? Не бросила всё, когда Галкины не заплатили? Выдержит и теперь.
  Леська отдышалась. Скорей бы уже они проглотили торт и остальные десерты. И скорей бы всё это закончилось!
  Закончилось... закончилось...
  Когда они - Коробовы - уезжали тогда, семь лет назад, она видела, как их машина проехала по переулку за Домом культуры 'Моряк'. Леська прыгнула на велосипед и нажала на педали. Она знала, что сначала они проедут по центральной улице, притормозят у родственников, чтобы тётка могла перекрестить брата и племянника на прощание, обогнут 'золотую' аллею и выедут из города. Она же двинулась наперерез, по краю пустыря через плотину и негустой перелесок. Она ещё могла ему всё объяснить, попросить прощения, умолять не держать зла...
  Она давила на педали, не сбавляла скорость на кочках, глотала пыль от встречных грузовиков и забыла о лёгких, разрывающихся от боли. Не обращала внимания на ноющие ладони и жгучие царапины от острой придорожной травы. Она думала только о нём, о золотистых глазах, о машине, которая непременно остановится, если она будет стоять на обочине.
  Солнце палило нещадно: слепило глаза и изжаливало кожу. Лёгкий ветерок, который обычно не давал пеклу делать свою черную работу, сегодня затерялся где-то меж низкого кустарника. В траве разбегались юркие ящерицы. Шумели звонко, словно птицы, где-то далеко дети. За дорогой крикнул коростель, но Леська его не слышала. Глухое оцепенение охватило её. Успеть! Успеть! Она чувствовала, как ручейки пота скатываются по спине и животу. Наплевать, что она будет выглядеть перед ним чучелом. Наплевать, что его отец будет смотреть на её жалкие потуги объясниться, наплевать на мать, которая несколько дней проклинала её без передышки. Наплевать.
  ...Она не успела. Издалека увидела, как пронёсся мимо чёрный дорогой автомобиль, нырнув за ряд высоких тополей. Только и осталось, что прижать кулак ко рту и разрыдаться. Сесть на пыльную дорогу, нимало не заботясь о сарафане и новых босоножках. Плечи её вздрагивали и вздрагивали от безмолвных всхлипов, слёзы ручьями струились из-под закрытых век.
  Тогда она ещё не знала, что полюбила навсегда.
  Тогда ещё не знала, что у неё родится ребёнок...
  Как она теперь вернётся домой и будет притворяться перед Маськой, что ничего не произошло? Что она не встретила снова её отца в теперешней, осознанной жизни? Маська, конечно, вряд ли что-то поймёт сама, а если и догадается, то не станет задавать назойливых вопросов - она слишком деликатный ребёнок. Но как ей самой, Леське, продолжать прежнюю жизнь? Как просыпаться по утрам? Как дышать? Как смеяться?
  Как снова научиться верить в будущее?
  Едва слышное шуршание заставило её обернуться.
  Фёдор.
  Он стоял в проёме, пугая чёрной угрожающей фигурой. Глаза, презирающие весь мир, не сулящие ей во веки веков ничего хорошего, лицо, принадлежащее человеку, который не собирался прощать ничто и никому.
  
  31.
  ...вокруг бардак,
  Табурет на полу, вмятина в стене, где был кулак.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська съёжилась.
  - Ты,.. - с намеренной жестокостью процедил он сквозь зубы.
  Яростный детский рёв, как будто малыш облился кипятком, заставил их обоих вздрогнуть.
  - Чёрт! - выругался Фёдор и сорвался с места.
  Леська оказалась в гостиной всего на несколько секунд позже.
  Александра, вся в слезах, стояла у ног Максима, протягивая к нему руки. Видимо, он держал дочь на руках, когда она выронила салфетку, которая развлекала её некоторое время, потому что сейчас он командовал:
  - Подними салфетку!
  Конечно, малышка не хотела этого делать. По всему было видно, что девочке невыносимо, что от неё отказались. Леська застыла. Ей до ломоты в суставах было жаль малышку.
  - Подними салфетку и прекращай. Тогда я, может быть, и возьму тебя на руки снова.
  Логика его действий, видимо была такова: 'Ах, ты уронила! Да ещё и рыдаешь! Ни в коем случае не допускать этого! Тебя следует за это наказать, чтобы не вздумала показывать дурное воспитание! И не надумала повторить в следующий раз!'
  Девочка опустила голову и незаметно поискала глазами мать. Её в комнате не было, поэтому, как совершенно нормальный ребёнок, она собралась отправиться на её поиски, чтобы просить защиты, но суровый голос отца не позволил ей этого сделать.
  - Подними салфетку, - повторил он.
  Куда делась Ксения? Почему именно сейчас?
  Фёдор приблизился к парочке.
  - Макс, кончай! Она устала!
  - Прекрати истерику, - не обращая на него внимания, едва слышно велел разгневанный отец.
  Девочка заплакала ещё громче.
  - Ты не слушаешься? - наклонился он к ней. У него был такой напряжённый вид, словно он пытался показать всем присутствующим, что держит ситуацию под контролем. Леське так совершенно не казалось. Ей казалось, что он просто не видит, что загоняет ситуацию в тупик. Она хотела оглянуться, рвануться из комнаты, чтобы найти Ксению. Кто-то должен был вмешаться и решить ситуацию до того, как ребёнок впадёт в окончательную истерику.
  - Немедленно подними, иначе тебе несдобровать!..
  Девочка заплакала ещё громче, она шлёпнулась на пол, отпихнула салфетку в сторону и залилась горючими слезами.
  Почему взрослые так уверены в своём праве казнить и миловать? Леська посмотрела на Максима. О чём он сейчас думал?
  Девочка ревела, но рёв был не капризный, а скорее жалобный. Леська совсем растерялась. Ей хотелось подойти, поднять, успокоить - ведь малышка всего лишь хотела спать. Она видела, что и Фёдор колеблется. Почему? Из-за гнева хозяина? Неужели муж Ксении относится к тем сумасшедшим, которые вымещают неустроенность на детях и женщинах?
  Все вокруг замерли - перестали есть, разговаривать. Какая уж тут еда? Какие разговоры? Но отец твёрдо стоял на своём: нельзя потакать капризам, нельзя допускать неповиновения. Плач не прекращался.
  Леська сама едва не расплакалась. Рёв превратился в отчаянный, протестующий. Как заставить взрослых понять, что не всегда они правы, не всегда им должны беспрекословно подчиняться, только потому, что они старше. Почему, вместо того, чтобы обвинить беззащитного ребёнка, не спросить сначала у себя: 'Что я делаю не так?' Разве можно так обращаться с маленькой девочкой? Ясно ведь, что она выбилась из сил. Куда подевалась Ксения?
  Отвернувшись, Леська затряслась в ознобе. Ей надо вернуться на кухню, надо заняться своими делами. Она хотела только одного: пусть вечеринка скорее закончится, и она сможет попасть домой, к своей дочери, чтобы обнять её и уверить, что любит её больше всего на свете, что никакая сила не оторвёт их друг от друга. Обнять и забыть, наконец, этот вечер, этих людей и треволнения, вызванные ими в душе.
  Она медленно повернула голову, стараясь отыскать опору хотя бы в чём-то. Почему все эти люди не помогут маленькому ребёнку? Кто-то равнодушен: продолжает потягивать вино; кто-то молчит; кто-то с осуждением воззрился на малютку. Ни одного понимающего взгляда. Застывший силуэт Фёдора, словно он борется сам с собой. 'Нельзя так трястись, - подумала Леська, - уходи отсюда! - на неё накатывал гнев, которого она не могла сдержать, - молчи, - велела она себе, - иди спокойно, уходи отсюда'.
  Она пошла к двери, очень медленно, осторожно. Услышав новый всхлип-стон, остановилась. Если ты не мать ребёнка, чем отвлечь его, и одновременно не привести его отца в ярость?
  
  32.
  И каждый день как на войне,
  Бесконечные попытки применить свой гнев,
  Примирить врагов мне, возможно по такой погоде,
  Остается гордо лицезреть, как ты уходишь.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська вышла вперёд:
  - Позвольте я?
  Среди яростного детского плача, её голоса почти не было слышно.
  - Ей пора отправляться спать!
  Леська была абсолютно согласна, но чтобы девочка нормально легла спать, ей нужно спокойное завершение вечера. Она, Леська, собиралась об этом позаботиться. Она протянула вперёд два сжатых кулачка.
  - Что выбираешь? - и тут же, не дожидаясь ответа, открыла ладони. На левой лежала большая блестящая монета.
  Все дети замирают от фокусов. Саша шумно, с надрывом выдохнула. Несмело посмотрела на неё, спрашивая, можно ли взять? Леська молча помотала головой. Опять сжала руки. Снова открыла: ладони были пусты. Потянулась и вытащила монету из-за уха малютки.
  Фёдор повернулся к ним спиной, словно бы загораживая ребёнка и опустившуюся на колени девушку от гнева отца. Миролюбиво обнял его за плечи, - Женщины разберутся с этим! Пойдём, выпьем! Сейчас уже десерт принесут.
  Леська нашла глазами Мишку. 'Торт', - прошептала ему одними губами.
  Слёзы уже высохли. Их место заняло любопытство. Это было элементарно. Срабатывало абсолютно со всеми детьми. Почему же другие взрослые этого не видели? Или видели, но не хотели делать? Считали, что сломать, сделать ребёнка удобным, важнее его счастья?
  Леська опустила руку в карман фартука. Вот уже на ладони маленький бумажный пароход. Покачала кистью, как будто это было море.
  - Поплыли, - она пристроила пароход на руке Саши. Та несмело зашевелилась, изображая волны. У Леськи же на пальцах уже играла лодочка.
  И они поплыли: обошли вокруг некоторых гостей, пробежались по веранде, поднялись наверх, спустили кораблики по перилам и опять поднялись наверх, разыскали в детской карандаши, разукрасили свои кораблики, поболтали и, наверное, было не так уж много времени, когда в детской появилась Ксения, чтобы как раз помочь своей дочери уснуть спокойным сном.
  'Спасибо', - прошептала она Леське одними губами.
  Леська устало улыбнулась. Наконец-то день подошёл к логическому завершению. Большая часть её работы была выполнена. Она прикрыла дверь в детскую и устало опустила плечи. Последний час она много думала, несмотря на то, что сама была занята многими делами: читала Саше книжку, помогала переодевать ей пижаму и складывать игрушки. Она словно знала, как и что правильно делать, но не делала этого, потому что мозг её был загружен другой информацией.
  Она так старалась сделать свою жизнь достойной его. Старалась подняться из грязи. Вылезти к свету чистоты, к утреннему солнцу. Старалась вдохнуть рассвет во всё, что делала. Не потому, что мечтала встретить его. Нет. Ради памяти. Ради тех дней, которые у них были. Ради ребёнка, которого они сделали. Ради себя.
  А теперь оказывается, ему ничего такого не было нужно. Он её старания не только не оценил, он их даже не заметил. О, как она была рада возиться с Сашей, вместо того, чтобы купаться в его злобных взглядах, да наблюдать за воркованием с невестой!
  Забыть о нём. Вырвать из сердца и идти своей дорогой не оглядываясь на прошлое. Она ведь могла это сделать? Она уже и не помнила себя, свою жизнь без попыток не думать о нём. Она ведь не относилась к тем особам, которые кладут жизнь на алтарь любви за мужчину, который им не принадлежит?
  Иногда, конечно, устав, как и всякая женщина, мечтала о человеке, который пришёл и окутал бы её теплом, решил бы все проблемы. Однако со временем, она оставила это. У неё было свое дело, и не было времени чувствовать боль, во всяком случае, часто.
  Леська оторвалась от стены, медленно направилась к лестнице. Ещё совсем немного осталось, наверное, меньше двух часов и она будет совсем свободна. Навсегда уйдёт из дома, который причинил ей такую боль.
  
  33.
  И дёрнул чёрт выпалить в ответ,
  Что твой просчёт не будет прощён.
  Потом ещё и ещё.
  Двуличная дура: ну, и где твоя вера?
  Ну и где моя планка?
  Поломанные. 'Та сторона'
  Фёдор молча разглядывал девушку. Гордую осанку подчеркивала прямая, чёткая линия плеч, хотя он видел, как трудно ей скрывать усталость. Плечи, казалось, удерживало лишь усилие воли. Глаза её были чересчур внимательными и строгими: ничто не смягчало её взгляд. Весь её облик раздражал его, поскольку никак не отпускал его внимание. Это рушило в его сознании все цитадели, все стены, построенные ещё много лет назад.
  Почему её улыбки, волнение, дрожь пальцев оказались ложью? Грязной ложью! Почему? Он собирался потребовать объяснений! Он собирался вытрясти из неё все объяснения, мыслимые и немыслимые, которые она только сможет дать! А если потребуется, то и выбить! Ярость, рождённая сознанием собственной правоты, требовала выхода.
  Он не мог в своём воспалённом измученном воображении пока представить всех тех изощрённых пыток, которые хотел к ней применить. Последние несколько часов он изо всех сил сдерживал рвущейся наружу гнев, заставлял себя сидеть смирно, пить вино, разжимать челюсти и говорить.
  Она, конечно, молодец, что помогла с Сашкой, пока Ксению отвлекла свекровь, но это только подогрело его бешенство. Ещё бы ей не уметь обращаться с детьми!
  - Кухарка, куда это ты собралась?
  Леська замерла. Почему этот голос всегда для неё так много значил? Почему она просто не могла пройти мимо, услышав его? Почему не могла не остановиться? Почему он вибрировал внутри неё, как вибрируют струны брошенной гитары? Почему она не могла научиться быть равнодушной к нему?
  Леська медленно обернулась.
  Фёдор казался стальным и непреклонным сразу - тёмный силуэт застыл в проходе, как необычная гротескная фигура. Они стояли одни в длинном коридоре, освещенном маленькими бра по правую и левую сторону от Фёдора. От этого его фигура казалась грозной, а тени, отбрасываемые картинами, вазами и комодом, - непрошенными гостями. Его лицо в полумраке приобрело какую-то особую тревожность, которой раньше Леська не замечала. Она напомнила себе, что несмотря на искажённые размеры, он оставался тем же неумолимым противником. Человеком, которого ей стоит опасаться, в руки которого она не должна угодить ни в коем случае.
  - Господин что-то желает? - монотонно-холодным голосом произнесла она, надевая на лицо маску прислуги. Да, больнее всего делать вид, что не больно.
  Он медленно повёл головой. Как бык, готовый броситься на тореадора.
  Леська едва заметно выдохнула, борясь с оцепенением. Ей казалось, что она в этом доме уже очень и очень давно. Как будто в поезде. Чем дальше и больше она здесь находилась, тем больше ей хотелось попасть домой. В тёплый уют собственной комнаты, забросанный Маськиными заколками, обрезками цветной бумаги и фломастерами.
  Фёдор медленно двинулся в её сторону. Она не боялась его, не должна была бояться, но вместе с тем, ей очень хотелось убежать. Она не хотела уже знать, что привело его в такое неописуемое бешенство, а вместе с тем и прекратить испытывать на себе силу его чар, силу его власти над собой и над всем её миром.
  - Не хочешь ничего сказать мне? - звуки голоса Фёдора прокатились мурашками по её коже. У Леськи неприятно засосало под ложечкой. Почему все их встречи заставляют её нервничать?
  - О чём ты? - она повернулась к нему, складывая руки на груди. Защититься хотя бы таким способом - всё, что сейчас она могла себе позволить.
  Он медленно, очень медленно, приблизился и посмотрел ей в глаза так внимательно, что она не смогла не отвести взгляда.
  - Ребёнок, - невозмутимо произнёс Фёдор, и сердце Леськи бухнуло в пропасть. Она подняла на него глаза, надеясь, что прочтёт в них только любопытство, ничего более. Наивная! Несмотря на кажущееся ледяное равнодушие, Фёдор впился в неё взглядом профессионального детектива. - Твой ребёнок... он ведь и мой тоже, - нижняя челюсть его едва заметно дёрнулась, прежде чем он закончил: - не так ли? - судя по его виду, он готов был придушить её.
  Леська во все глаза смотрела на его лицо, пытаясь выискать в нём крупицы радости, надежды, понимания - хоть чего-нибудь, отдалённо говорящего о желании признать Маську, быть отцом ребёнка, которого она родила. Нет. Лицо Фёдора оставалось беспристрастным, как если бы она смотрела в зеркальную гладь тысячелетнего озера, повидавшего на своём веку крушения империй, войны, страдания миллионов людей, гибель динозавров и новое сотворение мира. Лишь желваки выдавали ярость и злость, которые ей предстояло испытать на своей шкуре.
  О, как бы она хотела провалиться сквозь землю, чтобы не отвечать на этот вопрос! Почему не сказала ему сама о дочери? Теперь всё будет выглядеть в сто раз хуже, чем могло быть. Где были её мозги?
  Собрав остатки мужества, Леська задрала подбородок, но кажется, слишком поздно. Кажется, ей не удалось справиться с чувствами, которые её одолевали: страхом, сомнением, беспокойством, усталостью. Лицо Фёдора заострилось, приобретая волчьи черты.
  - Не думай, что я такой же легковерный, как твой дружок. Я ни за что не поверю, что ты так была влюблена в меня, что назвала в мою честь ребёнка от другого. Сколько ей лет?
  Леська не ответила. Ей надо было выиграть немного времени, чтобы понять, как выстраивать оборону.
  - Сколько ей лет? - стиснув вдруг длинными пальцами Леськины плечи, Фёдор дёрнул её на себя, - сколько?
  Она поискала все возможности уйти от ответа, мысленно пробежала по всем тропинкам, которые правдами или неправдами позволили бы ей оставить тему в тени. Наконец, разомкнув упрямый рот Леська выдавила, отводя глаза: - Твоя возлюбленная очень беспокоилась...
  - Сколько лет? - если бы не дом, полный людей, она уверена, Фёдор закричал бы так, что стёкла задрожали. Вместо этого он правой рукой сжал её нижнюю челюсть, заставляя смотреть в лицо, и произнося слова почти шёпотом, - сколько лет?
  - Шесть, - выдавила Леська.
  - Проклятье! - он так резко выпустил её, что она ударилась затылком о стену. В глазах сверкнули искры. Она убрала волосы ото лба и посмотрела, как он переваривает мысль о Маське, как молнии бешенства пересекают лоб, как сжимаются зубы, как глаза покрываются льдом. Она, кажется, услышала хруст замерзающей воды.
  Внутренности её сжались в комок.
  - Мой ребёнок, - выдохнул он, как будто выпуская на волю мысль.
  - Да, - отчего-то перешла на шёпот Леська, - и твой тоже.
  - Почему ты мне не сказала? - процедил он сквозь зубы, нависая над ней, подчёркивая каждое слово, - почему?
  Почему? Он что, правда, думал, что всё произошедшее можно уместить в слова? Рассказать меж делом?
  Как ему это объяснить? Как объяснить, что родная мать с утра до вечера пилит тебя? Говорит только гадости? Называет потаскушкой? Как объяснить, что единственному родному человеку, ты боишься сказать о ребёнке, который живёт в тебе? Как объяснить, что страшно ходить в школу. Вдруг медосмотр или ещё что, и все узнают о твоей тайне? Как объяснить, что мать, стоит ей прознать, в первую очередь ославит тебя? Как рассказать о страхе, который съедает тебя заживо? Мешает по вечерам закрывать слипающиеся глаза... Только ребёнок, который растёт внутри, даёт силы. Только он один. Ты понимаешь, что ни за какое спокойствие мира не расстанешься с ним. Не отдашь его ни врагам, ни друзьям. Будешь на асфальте спать и работать поломойкой, лишь бы никто не заставил тебя избавиться от него.
  Ты бросаешь в рюкзак паспорт и тёплые ботинки и зайцем садишься в электричку. Она везёт тебя на север. Там другая, и третья. Иногда попадаются контролёры. Некоторые заставляют тебя сойти с поезда, некоторые, не слишком принципиальные и испуганные, - нет. Ты не думаешь о будущем: всё больше о еде и душе.
  Вожделенный город не кажется таким уж прекрасным: холодный вокзал, нередкая морось, вечно дующие с залива ветры.
  Ребёнок толкается, и ради его будущего ты ищешь работу, хотя ночевать приходится на чердаках и в подвалах. Ты с завистью смотришь на рекламу платных клиник и витрины детских магазинов, понимая, что твоему ребёнку не придётся пользоваться такими красивыми вещами. Да ты просто завидуешь детям в шапках, потому что не уверена, что будет, чем укрыть голову твоему малышу.
  Ты так привыкаешь к тому, что только ты одна, одна и сама, несёшь ответственность за ребёнка, что мысль о том, что эту ответственность (и радость!) можно с кем-то разделить - даже не приходит в голову. Лежишь с температурой, кончаются деньги, пропадает молоко, захлопывается дверь - ты сама должна решать, как надо поступить.
  Как объяснить въевшуюся под кожу привычку думать, что у твоего ребёнка есть только ты? Никто и никогда не поможет ему, если что-нибудь случится, никто не протянет руки, никто не ответит на вопросы. Никто не оценит достижений. Потому что ваша семья: мать и дочь. Что поделаешь? Такая семья.
  - Почему? - взревел он.
  Почему она и правда сразу не сказала ему о Маське?
  - Повода не было! - рявкнула Леська, и на этом силы её закончились. Она отвернулась и прислонилась лбом к стене, выдыхая. Фёдор тут же вывернул плечо, разворачивая лицом к себе, причиняя мучительную боль. Принялся буравить глазами. Он не давал ей возможности сосредоточиться и найти ответ на это дурацкое 'почему'. Леська пыталась собрать воедино кусочки сегодняшнего дня.
  Вот она слышит его голос - неподходящее время...
  Поворачивается к нему - тоже неподходящее...
  Роняет нож - нет...
  Встречает на улице - не тогда...
  Видит с Натальей - не время...
  Поцелуй - тоже нет...
  Фёдор не готов ждать: словно у взбешённого пса, жилы на его шее натягиваются искривлённый рот превращается оскал.
  - Сколько же ты собиралась молчать? - зловеще зашипел он.
  - Всегда! - выпалила Леська, вырываясь. Она не хотела сообщать ему об отцовстве и не собиралась лгать об обратном.
  Фёдор помедлил, словно проверял, ждал: не передумает ли она, не раскается в собственных необдуманных словах.
  - Ты хорошо подумала, прежде чем произнести это? - глаза издевательски сощурились.
  - Я хорошо подумала, прежде чем..., - голос Леськи дрожал, как она не старалась сладить с ним, - ...решила не говорить тебе о ней.
  Он подошёл ближе. Так близко, что ещё полшага и прижал бы к стенке. Леська не двинулась с места. Если он собирался показать ей силу своего гнева или хотел запугать её, или ещё что-нибудь подобное, она не собиралась поддаваться панике, как не собиралась давать ему никакой власти над собой. Пусть катится в тартарары!
  - Как ты смотришь на то, чтобы насладиться коллекцией миниатюр, которые собирает моя сестра? - угрожающе прохрипел Фёдор, так что Леську пробрало до самых костей, - они как раз за этой дверью, - он указал куда-то за её спину.
  Миниатюры? Он что издевался? Или свихнулся? В его мягких, тёплых глазах не осталось и десятой доли доброты. Леська видела сдерживаемую ярость, как на ладони. Он не мог обмануть её своими глупыми обходными манёврами.
  - Я не увлекаюсь живописью, - облизнула она губы, пытаясь понять, как ей выбраться. Голова наотрез отказывалась соображать, словно мозг поменялся местами с вакуумом.
  - Это плохо, - заметил он, но больше ничего не сказал и не отступил ни на шаг. Только развязал галстук - концы его упали по обе стороны от распахнутого воротничка. Волосы были взъерошены, глаза - налиты кровью. Это ей очень не нравилось. Очень не нравилось.
  
  34.
  В квартире полумрак.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Леська посмотрела на открытый ворот рубашки, на впадину у основания шеи, на жилку, бешено бьющуюся под кожей. Он действовал на неё, как крепкое вино - кружил голову и заставлял забывать себя. Он знал, что делал, поэтому она на всякий случай напомнила себе, что не должна поддаваться его чарам. Пока Леська думала об этом, дверь за её спиной открылась и в следующий миг захлопнулась, оставляя их наедине в полутёмной спальне. Всё случилось так быстро, что она даже не успела сообразить, в чём дело.
  - Теперь можем обсудить спокойно, и у нас достаточно времени, чтобы поговорить по душам, - на лице Фёдора расплылась медленная удовлетворённая ухмылка.
  Несмотря на то, что Леське хотелось кричать и барабанить в дверь, она сдержалась и промолчала. Хочет говорить - пусть говорит. Ясное дело, будет вешать на неё всех собак. Станет обвинять её долго и страстно. Покажет весь праведный гнев, а потом ни разу не явится, чтобы хотя бы взглянуть на дочь.
  Она выслушает. Не так уж это и сложно. Постоять и потерпеть, пока лапша наматывается на уши.
  - Итак? - он подступил вплотную.
  - Итак?
  - Видимо, у тебя были веские причины.
  - Причины? - нахмурилась Леська.
  - Причины! - завопил он, не сдерживаясь. - Да, причины! - видя, что она не понимает, раздражённо пояснил: - Причины промолчать о моём отцовстве!
  - Были!
  - Я слушаю.
  Леська вдруг стала совершенно спокойной (за исключением колотящегося в горле сердца). Если он готов выслушать, она найдёт слова, чтобы донести до него свою точку зрения.
  - Я подумала, что не имею право врываться и разрушать твою жизнь.
  - Вот как?
  - Не смотри на меня так, будто я - монстр, - ноздри её раздулись сами собой, - ты собираешься жениться, у тебя совершенно своя нормальная жизнь.
  - Жениться? Откуда такие сведения? - в голосе звучало нетерпение, замешанное на растерянности.
  Да, ладно, пусть не было никакой женитьбы, пусть Наталья солгала ей. Не в этом дело. Если уж судить строго, то тогда, когда ей было пятнадцать, не только её мать не имела права втягивать её во все те гадости, в которые втягивала, но и он не имел права прикасаться к ней (ведь несовершеннолетние не могут принимать осознанных решений). Только разве есть у человека возможность закрасить прошлое белой краской? Нет! Она была и будет грязной. Червивому яблоку не стать целым, даже если вырезать червоточину.
  Она должна смотреть в будущее. Несмотря на боль и грязь, которые были в её прошлом - получилось ведь из этого и хорошее. Родилась Маська. Кто знает, как сложилась бы её судьба, не встреть она тогда Фёдора?
  Нет, этого бы она точно не хотела бы избежать. Пусть в его глазах она увидела презрение и злость, но помнила она в них и любовь. Тот момент, когда вы впервые встречаетесь с человеком глазами и понимаете, что он вам симпатичен. Вы снова находите его в толпе, и снова его взгляд лучится теплом. Вы хотите, чтобы он подошёл, потому что от этого теплеет в душе и дельфинчики резвятся где-то в области затылка.
  Вам легко говорить о чём угодно, и смотря на губы этого человека, вы думаете только о том, как прикоснуться к ним. Вам хочется потрогать его волосы - потому что это так естественно. Вы вдыхаете запах его кожи, и она пьянит вас. Нет ничего прекраснее, чем быть вместе. Вы не можете наговориться и не можете расстаться. Любые его слова смешат вас, потому что дельфины плещутся не просто в море, они купаются в эйфории. У вас не возникает вопроса, насколько дорога ваша девственность, до каких пор надо её беречь, потому что близость дороже преград между вами. Вы верите этому человеку, как себе, и даже больше. Вы понимаете, что никогда не предадите его, также как и он вас. Вы знаете, что он никогда не сможет вас простить, потому что сами себя простить не можете.
  - Зачем тебе ребёнок от случайной подружки, который появляется, не пойми откуда?
  - Действительно, зачем? - его поза стала расслабленной, но в голосе снова росла угроза. Леська сглотнула, но позиций не сдала.
  - Хочешь стать папой по воскресеньям?
  - Раздумываю...
  - Что-то я не заметила в тебе такого желания!
  - Не заметила, значит... - она видела, как внутри у него кипит и кипит чёрная зола. Это ей не нравилось. Не нравилось!
  - Не заметила! - взвизгнула Леська.
  - Ну, так послушай, Олеся, - он наклонился к ней, скулы прорезали судороги. Лицо потемнело ещё больше. - Не тебе решать, быть мне отцом или нет. - Фёдор медленно проговаривал каждое слово. - Я уже отец! Не тебе решать, расти ли моей дочери безотцовщиной или иметь папу? У неё он уже есть! Не тебе решать, кто будет её отцом. Это я!
  Он сверлил её безжалостным взглядом, отчего внутри Леськи поднялся настоящий ураган сопротивления. Да как он посмел говорить с ней в таком тоне? Кто он такой? Разве не она одна растила ребёнка, когда он нежился и прохлаждался неизвестно где? Разве не отдавала она лучший кусочек своей крошке? Разве не каждую минутку и секундочку думала о ней? Разве не делала она каждое движение в своей жизни ради маленьких карих глазок и тоненьких пальчиков?
  Будто она не хотела, чтобы у её дочери был отец! Будто она не хотела, чтобы им был он. Разве не ради его спокойствия она промолчала о ребёнке? Разве до сегодняшнего утра помнил он вообще о её существовании, уж не говоря о подозрении о своём отцовстве?
  - Вот как! - не сдержавшись, воскликнула Леська: - Раз ты так готов быть отцом: пожалуйста, будь! Я тебе не запрещаю!
  
  35.
  Сопротивляться тебе не смогу уже я, делай всё,
  Что захочешь, только останься.
  Поломанные. 'Та сторона'
  - Не запрещаешь? Как мило! - Фёдор невозмутимо смотрел на неё, лицо его стало бесстрастным. После чего он запрокинул голову и расхохотался. - Ты настоящее дьявольское отродье!
  Уж не сошёл ли он с ума на самом деле? Смеётся? После того, как готов был задушить её собственными руками?
  - Сам ты - отродье! - отрезала Леська и метнулась к двери, открыла её, но тут же, не поняв как, была пригвождена к ней. Дверь с оглушающим треском захлопнулась, и она оказалась зажатой между деревом и стальными мышцами груди.
  - Стоп! Я ещё не задал всех вопросов.
  Но Леська видела, что теперь он уже не в том злобном напряжении, которое изводило её весь вечер. Он немного выпустил пар, может быть смех, пусть грубый и невесёлый, помог ему расслабиться. Она не знала, видела только, что лицо больше не оставалось искаженной от ярости маской. Она ещё не понимала, какие последствия это будет иметь для неё, но подумала, что, наконец, они немного отодвинулись от края пропасти.
  - Ты пыталась позвонить мне?
  - Нет.
  - Найти меня?
  - Нет.
  - Ты могла бы спросить обо мне у моей тёти.
  - Нет! - с чувством выкрикнула она.
  - Эй! - его глаза снова потемнели, - Девочка! Ты не забываешься?
  - Я тебе не девочка! - яростно зашипела Леська.
  Пыталась ли она найти его? Позвонить? Связаться через тётку? Леське хотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Хотелось сесть в углу и выть! Выть не прекращая! Она была маленьким испуганным подростком. Диким зверьком. Как затравленный волчонок она скрывалась от знакомых, прятала живот от взрослых. Опускала глаза, стоило кому-то заговорить о возрасте или, хуже того, спросить, сколько ей лет. Она не знала не только своих прав и обязанностей, ей даже в голову не пришло, что она может разделить произошедшее с кем-то, что Фёдор несёт свою долю ответственности за малыша, растущего в ней.
  Это. Просто. Не. Приходило. Ей. В. Голову.
  До сегодняшнего дня она не думала об этом. Она просто выживала. Ела, пила, работала, отдавая каждую частицу себя, своего времени дочери, любимому делу, наслаждаясь жизнью, где она сама была хозяйкой своей судьбы. Ей достаточно было уже только этого. Достаточно было тёплых воспоминаний да сновидений, в которых Фёдор не ненавидел её.
  Сегодняшний день всё перевернул с ног на голову. Леська посмотрела на маленькую родинку на мужском подбородке. Его близость дышала жаром. Он прекрасно знал, как действует на неё. Он не имел права так действовать! Не имел права говорить с ней грубо или зло. Если уж такой умный, поинтересовался бы как у неё сложились обстоятельства, после того, как... Леська подняла голову, чтобы в лицо сказать ему всё это, но горячие губы накрыли её губы, и она провалилась в какую-то бездну, состоящую из жарких воспоминаний и запахов лета, туманного восхода и забытых чувств. Она мечтала об этом весь день. Семь лет.
  Теперь она снова оказалась в его руках. Слабая, не способная сопротивляться. Несколько мгновений Леська стояла неподвижно, словно приросла к полу, а потом качнулась к нему. Почему она не могла, не хотела сопротивляться? Почему не делала того, что приказывал делать разум? Почему не отталкивала его? Она вся подобралась, решая, что она должна сделать, как не унизиться ещё больше, чем она унизилась, потеряв голову и ответив на поцелуй. Ах, только бы оказаться в кухне, в своей крепости!
  - Ты знала, что наша встреча не была случайной? - голос Фёдора слегка хрипел. Он вдруг почувствовал удушающую лёгкость. Словно его тело было готово перейти в иной мир, а перед этим должно было умереть в этом. Происходящее предстало перед ним с кристальной ясностью. Также как и их с Олесей будущее. Стал очевидным ответ на вопрос: для чего судьба столкнула их? Стало понятным, что цель его иметь крепкую семью и дом - вот она, в руках этой несгибаемой непонятной девушки. Если он не сделает сейчас выбор, то потеряет не только возможность быть с ней, но и всю свою жизнь потеряет, счастье потеряет, себя, воздух. Всё потеряет, если не сможет получить эту девочку.
  Это семь лет назад он думал, что судьба и жизнь человека определяется событиями вокруг него, обстоятельствами, окружающими людьми. Теперь он не был так наивен. Жизнь человека - это его выбор. Череда бесконечных выборов. Яйца всмятку или в мешочке? Прогулка на велосипеде или автомобиле? Правда или ложь? Бег трусцой или отдых на диване? Книга или сериал? 'Да' наркотикам или 'нет'? Эта женщина или другая? Самому сделать выбор. Отбросить страх. Взять на себя ответственность за своё решение. Наконец-то захотеть чего-то так сильно, что выбор кажется очевидным, а всё остальное - неважным. Мы и только мы сами определяем свою судьбу: ни наши отцы, ни матери, ни братья, ни соседи, ни друзья, случайные прохожие, политики - никто не в состоянии сделать выбор, который мы делаем каждый день.
  Теперь вопрос не стоял: удалить её из своей жизни, потому что она нарушит спокойствие, которое он ценил превыше всего, теперь вопрос был в другом. Он должен был во что бы то ни стало получить её, потому что именно Олеся обещала принести мир в его сердце. Обещала своим упрямством, поворотом плеч, взглядами исподлобья, нежеланием выглядеть красивой в его глазах, стойкостью, рождённой дочерью, сжатыми губами, нежданной встречей - всем своим существом она кричала ему, что будет самой лучшей подругой его сердцу. Его душе. Может быть, и тогда, много лет назад, их души и тела понимали это?
  - Что?.. - Леська и без того чувствовала себя в какой-то другой реальности: - Что значит, не была случайной?
  - То, что Лёха не случайно пришёл к музыкалке тогда, когда ты там была? Что мы встретили тебя на следующий день?
  - Неужели? - в общем-то, Леську не особо интересовало прошлое. Сейчас она думала о поцелуе. Зачем, для чего, он её поцеловал?
  - Да. Я тебя давно заприметил.
  - Врун.
  - Ты на меня даже внимания не обращала. А я к тебе за ягодой несколько раз приходил.
  - Правда?
  - Да. Ты бросишь мимолётный взгляд и сразу глаза опускаешь. Я хотел с тобой познакомиться. Несмотря на то, что был связан отношениями почти два года.
  - Я тебе не верю.
  Он будто бы не слышал её.
  - Ты, кажется, очень стеснялась, что приходилось на рынке работать.
  - Да.
  - Так вы сейчас живёте вдвоём с дочкой?
  - Да.
  - С кем же она сейчас?..
  - А... - Леська замялась, - ну, вообще-то, одна, - понимая, что сейчас он примется обвинять её в безответственности, добавила: - она уже больше года может одна оставаться. Она очень самостоятельный и спокойный человек. Скоро к ней моя подруга придёт, - она посмотрела на часы, - примерно через полчаса. Она мне напишет.
  Фёдор задумчиво посмотрел на неё. Тускло блестели стёкла очков. Родинка на подбородке дышала угрозой, но спросил он мягко.
  - А твоя мама?
  - Она в Новороссийске, - Леська опустила голову.
  - Вы не общаетесь?
  - Нет, почему? Общаемся иногда. Очень редко. Ездили с Маськой летом пару раз. Она море очень любит. Но проще куда-нибудь в другое место поехать. Больно очень, - замолчала.
  - Как ты в Питере оказалась? Отца искала? Нашла его?
  - Нет...
  - Мне жаль, - Фёдор поставил ладони на стену справа и слева от неё. Наклонил голову, почти коснувшись лбом Леськиного лба. - Разве ты не согласна с тем, что каждый ребёнок хочет, чтобы у него были и мама, и папа?
  Он пытался запутать её! Но она прекрасно понимала, к чему он клонил!
  - Согласна, конечно! Но это не наш случай!
  - Хочешь сказать, что наша дочь не хочет иметь обоих родителей? - широкие плечи снова угрожающе нависли, грозя раздавить.
  - Хочет, конечно, но это не значит, что это возможно! - не сдавалась Леська.
  - Ты, наверняка, знаешь почему? - он весь превратился во вкрадчивое спокойствие. Будто все решения давно приняты.
  - Прекрати! - Леська хотела вырваться, но Фёдор обернулся несокрушимой каменной глыбой. Как она не старалась, не смогла ни сдвинуть его, ни просочиться мимо.
  - Завтра я возвращаюсь в Москву, я не могу остаться, как бы ни хотел. Срочные дела требуют моего присутствия. Вы едете со мной. Тихо! - он рукой прикрыл все её возражения, - я понимаю, твоя карьера и твои планы. Вся твоя жизнь в одночасье претерпит колоссальные изменения. Но у нас нет времени. Наша дочь уже шесть лет прожила без отца. Мы должны... я должен присутствовать в её жизни в два раза больше времени, чем могу, чтобы наверстать упущенное. У неё только одно детство. У нас будет целая жизнь, чтобы выяснить отношения, вспомнить прошлое, поссориться, помириться, снова поссориться, найти общий язык и построить отношения мечты. Но у неё только одно детство. Я должен быть с ней рядом. Поэтому тебе просто придётся подчиниться. Тебя я не спрашиваю, хочешь ты ехать или нет, есть ли у тебя такая возможность, - остановил он желающие сорваться возражения, - поверь, я уважаю твоё право самой решать, делать выбор.
  - Неужели? - Леська недоверчиво подняла бровь. Она всё ещё оставалась в тисках.
  - Да, - Фёдор кивнул, - кроме этого решения, которое я из соображений экономии времени принимаю за нас двоих, всё остальное мы будем решать сообща. Поверь, тебе понравиться следовать за мной. Видишь ли, по молодости лет ты пока не знаешь, что подчиняться иногда не только полезно, но и приятно. Мы были дураками. Я дураком был. Заметь, до каких пределов мы с тобой докатились, и где теперь находимся благодаря моему попустительству.
  Леська остолбенела. Как долго в этом бесконечном мире она была одна? Научилась самостоятельно стоять на ногах, растила Маську - послушную любопытную умницу, училась, работала от зари до зари. Неужели ошибки юности всегда будут преследовать её, не дадут быть счастливой? Вот он - этот мужчина, от одного вида которого душа её трепещет. Мужчина, который и тогда, семь лет назад, не вызвал в её душе не единого вопроса, ни единого протеста. За которым она пошла бы на край света, позови он. С другой стороны, ей уже не пятнадцать. Фёдор, конечно, все здорово говорил, но где гарантия, что все эти слова не пустые фразы? Кто будет содержать их в Москве, и где они с Маськой будут жить? Сейчас она задаст ему вопрос в упор, и все розовые мечты улетят в черноту. Во внекосмическое пространство.
  - Выглядит, как предложение стать твоей женой, - жёстко бросила Леська.
  - Это оно и есть, - без запинки подтвердил Фёдор.
  Её душа, и разум, и тело оцепенели. Не нужно никаких дополнительных гарантий, доказательств, вопросов, объяснений. Решение сложной проблемы вполне умещалось в нескольких словах, произнесённых мужчиной, знающим цену своему слову. Тем не менее, она хотела подтверждения, что всё правильно поняла:
  - Разве ты не знаешь, что со мной тебе лучше не связываться?
  - Знаю. А также знаю все твои отговорки, мол, ты выросла без отца и представления не имеешь о прочных отношениях, о всяких закономерностях типа устойчивых моделях семьи. Заметь, я не называю это чушью. Это реальность, в которой мы будем с тобой жить. Это реальность, которую я беру замуж. Это реальность, в которой я беру на себя ответственность за свои поступки, ты - за свои, и мы оба - за наши. Если ты выходишь за меня не по любви, а по потребности любви или из рационального желания лучше заботиться о нашей дочери - я принимаю и это.
  Он внимательно посмотрел на Леську и притянул её к себе. Под его тяжёлой рукой ей было тепло и спокойно, как будто она защищена от всех страхов мира. Она вздрогнула и против воли, неожиданно для себя перенеслась в мир покоя, в маленький защищённый мир счастья, в котором не случается ничего плохого. Где пятнадцатилетние девочки любят без оглядки, отношения легки и просты, где дети рождаются в полных семьях, и матери любят их так же, как и отцы.
  - Стой! А если у меня есть отношения?
  - И что? У меня тоже они есть. Не находишь заботу о ребёнке более веским аргументом? Кстати, нам пора отправляться к ней.
  - К Маське? - не поняла Леська.
  - К Федоре.
  - Стой! - Леська никак не могла поверить в реальность происходящего, в реальность их разговора. Ещё несколько часов назад он велел ей убираться с глаз долой! - Мне казалось, что ты ненавидишь меня?!
  - Ненавижу, - рассмеялся Фёдор, - но не так сильно, как утром.
  - Не так сильно? Что же изменилось?
  Фёдор пожал плечами и призадумался.
  - Утром ты была лишь воспоминанием, а теперь ты живая, - он погладил тыльной стороной ладони Леськину щёку, а потом подцепил пальцами прядь волос, - кажется, мне будет нелегко тебя отпустить. - Ей хотелось сказать, что не надо её отпускать, но Леська не посмела. Она смотрела, как он вертит в руках её локон. Пальцы у него были длинные и крепкие, с крупными, немного выступающими костяшками. Такими их Леська и помнила. Несколько минут они не выдохнули ни звука, пока Фёдор не повторил: - я не могу отпустить тебя, - его голос звучал, как звучит орган в церкви: ровно и медленно, наполняя собой всё пространство так, что не понять, откуда исходит звук.
  Леська замерла. Произнесённые слова не могли быть адресованы ей. Одновременно они настолько точно отражали всё то, что она хотела услышать, что тоже не могли быть неправдой.
  'Я одна любить тебя умею, да на это право не имею.
  Будто на любовь имеют право.
  Будто может правдой стать неправда'
  - Я не могу тебя отпустить, - снова произнесли его губы.
  Леська медленно выдохнула. Она чувствовала, как её глаза наполняются влагой. Слёзы и драмы - это так дёшево, но она ничего не могла с этим поделать. Она должна была сказать ему, что уже всё давно устроено, и он не должен принимать скоропостижных решений, не должен что-то менять в своей жизни. Она должна была спросить, зачем она ему, и запутать его в клубке бессмысленных разговоров, разбудить в нём старые обиды, заставить его уйти.
  Она не делала этого. Всё, на что она сейчас была способна, это смотреть на него полными слёз глазами и вдыхать ртом тёмный воздух комнаты. Она была способна только сдерживать рыдания, которые рвались у неё из горла, с тех самых пор, когда она сидела одна на пыльной дороге. Сегодня она слишком много вытерпела: смотрела, как другая прикасается к нему с полным на то правом, слышала, как он насмехается над нею, как изводит её. Была рядом с ним, понимая, что это такая же редкость, как приближение кометы Галлея к Земле. Сегодня она всё это вытерпела. Как могла, сдерживала рвущие душу чувства. Почему бы теперь, на секунду, на миг, не позволить себе поверить в его слова?
  - Идём, - повторил Фёдор и открыл дверь.
  Она послушно вышла за ним. Она чувствовала себя немного зомби. Он так много наговорил ей. Она была так очарована, что никак не могла найти возражений, хотя они у неё были, определенно были. Были перед тем, как они оказались одни в комнате и были только что, когда он говорил о заключении брака. Все аргументы были вескими и рациональными, но почему-то вдруг перестали приходить на ум.
  Да, он напомнил ей, что она росла без отца, и каждый день его отсутствия остро ощущала себя недолюбленной. Он абсолютно верно говорил и о гулком вакууме в её душе, когда она осознавала, что новый мужчина, пришедший в их с матерью дом - не её отец. Отчего Фёдор так легко понимал это? Она вспомнила свои мечты, не такие уж и древние: встретиться с отцом, увидеть его хоть краешком глаза, хоть на пару секунд, поговорить и наверстать упущенное время. Она знала это, каково скучать и завидовать девочкам, у которых были папы рядом. Каково грустить и убеждать себя еженощно, что жизнь такова. Она не хотела своей дочери такой участи. Не хотела.
  Но она и не хотела стать женой только оттого, что когда-то много лет назад, они вместе создали ребёнка. Леська спускалась за Фёдором и отчаянно раздумывала, как ему все это сказать, чтобы он не бросил её на полпути, не отказался увидеться с дочкой.
  Она поймала на себе удивлённый взгляд сестры Фёдора, недоумённые - её гостей, чуть насмешливый - его отца. Представила, как они сейчас выглядят: элегантный мужчина держит кухарку за руку и куда-то ведёт её за собой. Кто она вообще такая, чтобы иметь право прикасаться к нему?
  - Мне тут нужно обсудить кое-что с Олесей. Сможешь справиться без неё? - Фёдор хмыкнул, обращаясь к сестре. - Мы недалеко. И ненадолго.
  В следующий миг за ними уже захлопнулась боковая дверь, и они оказались в просторном помещении подземного гаража.
  Леська притормозила. Неужели он заставил её снова забыть, кто она такая? Опять смог запудрить ей мозг?
  Раз уж он не против встретиться с Маськой, они могут время от времени делать это в кафе. Или на детских площадках. Или где-нибудь ещё...
  - Боишься? - Фёдор повернулся к ней и сжал холодные Леськины руки в ладонях, - я наговорил слишком много.
  - Ты всё правильно сказал.
  - Но не упомянул про самое главное.
  - Да, - смело подтвердила она.
  Он прижал горячие губы к её пальцам. Место соприкосновения обожгло огнём. Она вспомнила все те слабости, которые испытала сегодня. Все те мысли, которые по глупости сказала себе сегодня.
  - Химия, - звук вырвался из горячих губ, как волшебство.
  - Что химия? - не поняла Леська: не это слово она хотела услышать.
  - Химия. То, что между нами происходит. То, чего мы с тобой пока не поняли, но сполна ощутили и сегодня, и много лет назад. То, с чем мы пытались бороться с самой первой нашей встречи. Стоило нам встретиться, мы оба попались. Мы это знали, ты и я. Мы и сейчас это знаем. Мы сегодня весь день только и делали, что пытались не думать друг о друге. Мы боимся тех чувств, которые друг у друга вызываем. Но мы не можем игнорировать их бесконечно. Я могу тебе сказать, что беру тебя, потому что у нас есть дочь, но это не так. Я просто люблю тебя, - он прислонился лбом к Леськиному лбу, - Люблю. Ты тоже меня любишь. Твои глаза сказали об этом сегодня. Твои глаза не соврали мне, как и тогда, когда мы купались. Не знаю, почему я был дураком, и поверил, что ты хотела подцепить меня из-за каких-то тёмных намерений. Наверное, был слишком уязвлён. Ты ведь любишь меня?
  - Люблю, - подтвердила Леська.
  - Тогда давай, садись! - он подтолкнул её к машине, но прежде, чем открыть дверь, снова прижал к себе. - То, что я скажу, покажется тебе банальностью, но только теперь я стал человеком, понимающим, что мука эта того стоила, чтобы её перенести. Ты была права, когда не просила меня верить тебе. Ты руководствовалась собственными представлениями и суждениями. Я проклинал тебя, это правда. Мне было больно. Я старался не покоряться этим чувствам. Я старался не помнить твоих глаз и твоих слов, не вспоминать твоего смеха. Это было архи сложно, особенно в первый год. Мне казалось, что я справился, но это было самой чудовищной иллюзией в моей жизни...
  Леська сделала один небольшой вдох, затем ещё один. Его глаза не отпускали её. И вот уже её рука ложится на его гладкую щёку, и пальцы трепещут от знакомого тепла. Какое это облегчение, узнать, что твои чувства взаимны. Она прижимает лицо к его плечу, и чувствует, как мужские ладони гладят её волосы. Гладят медленно. Большие руки держат её так нежно, словно она самое большое сокровище на земле.
  'Почему без миллионов можно?
  Почему без одного нельзя?
  ...
  Наконец-то отдохну немного...
  Очень мы от горя устаём.
  Почему ты не хотел так долго?
  Вспомнить о могуществе своём?

  
Эпилог.
  Уже не важно кто чего стоит,
  Если связаны судьбой, значит ей нужно.
  Поломанные. 'Та сторона'
  Детские воспоминания. У каждого человека свой багаж. Один помнит рыбалку с отцом, другой - первый поход в парк аттракционов, третий - поездку на море. А может, и не так. Зачастую в голове остаются незначительные события, маленькие эпизоды, которые, казалось бы, должны затеряться среди миллионов часов человеческой жизни: выпавший зуб, игра в куклы, встреча с дворовым котёнком.
  Я помню зеркало. Большое, тяжёлое, в красивой серебристой раме с листочками и завитками. В нём отражается ещё не полная наша семья: папа, я и мама. Без Федьки. Помню точно, что это не мой первый день в школе, потому что тогда я была не в форме. И не первый день, когда мы в нашем новом доме, потому что в тот день я заснула в дороге, и папа нёс меня на руках. Я слышала, как мама говорит ему: 'Надо разбудить, она уже взрослая', но ещё сильнее зажмуриваю глаза. И, кажется, папа крепче прижимает меня к себе.
  Так вот. День с зеркалом. На мне надето розовое платье в белый горох с пышной юбкой (мы вместе с папой в магазине купили), на голове два хвостика. Мы смотрим друг на друга в отражении, любуемся. Я - своим новым папой, который защищает меня и моё имя, мама - тоже папой, папа - нами с мамой - в этом я уверена.
  Мы абсолютно счастливы, хотя за секунду до того, как подойти к зеркалу, спорили. Я это очень хорошо помню, как если бы тогда мне было не шесть, а шестнадцать.
  - Федора Фёдоровна? Ты смеёшься? - мама поднимает к папе лицо, и брови её хмурятся.
  - Вовсе нет! - улыбается он.
  - Не самое красивое сочетание имени и отчества для девочки.
  - Что я могу поделать, если ты не подумала о её будущем?
  - Я подумала о её будущем. В нём значилась Федора Алексеевна.
  - Очень умно - мифическое имя для реальной девочки, - хмыкает папа, а я согласно киваю.
  - Надо просто поменять ей имя, пока не поздно, - настаивает мама.
  - Мне? - я отрываю взгляд от маминого кольца, которое за секунду до этого примеряла на безымянный палец.
  - Милая, согласись, не очень красиво звучит Федора Фёдоровна, - мама присаживается рядом со мной. Уже тогда, наверное, я была упрямой: в её глазах читается тревога. Я не понимаю её причину. Моё имя кажется мне гораздо симпатичнее стандартных Лена и Маша. У нас в классе две Лены и три Маши. Севкина, Доронина и Ткачук.
  Федора же одна. Не только в классе, но и в школе. Подозреваю, что и во всём городе, а может, и мире. Имя такое же уникальное, как я сама. Те, кто слышит моё имя впервые, обязательно многозначительно кивают. Представляю, как они будут удивляться, когда я стану говорить, что у меня отчество - Фёдоровна!
  - Очень красиво звучит, - я настырно мотаю головой. Отчётливо помню, что тогда я восхищалась своим именем. Впрочем, как и сейчас.
  - Согласен, - папа подмигивает мне. - Просто божественно звучит!
  - Когда она превратиться в подростка, для неё это не будет звучать божественно! - 'набирает обороты' мама.
  - Я не превращусь в подростка! Обещаю! - серьёзно говорю я. Подростки - это какие-то хулиганы, про которых иногда рассказывают по телевизору.
  Мама с папой хохочут. Я смотрю на них строго. Они любят смеяться по любому поводу: мама забыла приготовить кашу - смеются, папа опаздывает на работу - смеются, застряли в пробке - смеются, должен родиться брат - смеются. Не то, чтобы мне это не нравилось. Наоборот, я обожаю, когда они веселятся: в такие минуты папа всегда меня и маму прижимает к себе. Но сейчас решается очень важный вопрос.
  - Ну, значит, когда ты станешь учительницей, тебе это не будет нравиться! - не унимается мама.
  - Будет! - надуваюсь я. Понять не могу, с чего бы мне перестало нравиться моё имя? Да ещё и в сочетании с папиным.
  - Что ты предлагаешь? - папа встаёт и берёт меня на руки. Я уже взрослая (и мама регулярно ему об этом напоминает), но обожаю, когда он так делает!
  - Отличное имя для Федоры, - мама задумывается...
  - Маша? - подсказывает папа и подмигивает мне. - Лена?
  - Нет! - мы кричим с мамой в унисон.
  - Фёкла?
  - Нет!
  - Может быть, Марина? Или Наташа? - смеётся он, подходит к зеркалу и корчит рожи.
  - Нет! - я в ужасе, что меня могут называть какими-то чужими именами, - нет!
  - Может, мне имя изменить на Алексея? - он вопросительно смотрит на мамино отражение в глубине комнаты.
  Мне такая идея не нравится. Я боюсь, что папа может разлюбить меня из-за того, что пришлось менять такое красивое имя.
  - Нет, - говорю я его отражению и медленно качаю головой.
  Мама тоже. Она подходит к нам.
  - Вот видишь? - папа пересаживает меня на одну руку, а другой обнимает маму. - У нашей дочери лучшее имя, которое ты только и могла придумать. Сына тоже Фёдором назовём! - он снова подмигивает мне и целует мамину ямочку на щеке. Я тут же подставляю свои щёки. Получаю два поцелуя.
  Мамины глаза хитро блестят: - А если дочка родится? - не унимается она.
  Несколько секунд в оцепенении они смотрят друг на друга. Я прямо вижу, как папа перебирает в уме имена: 'Федора', 'Федюня', 'Феодора'.
  - Леся, - подсказываю я ему. - Леся! - он улыбается и прижимает меня так крепко, что мои бедные косточки хрустят. - Верно, родная! Леся!
Оценка: 6.72*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"